Черный ворон [Дмитрий Вересов] (fb2) читать постранично, страница - 184

был счастлив и возбужден, он любил всех – и даже мерзкого ростовского дядьку, но братской и сыновней любовью, а ее он любил особо, как никто никого и никогда.

Когда, уже ночью, выехав на проспект, черная обкомовская "Волга" развернулась не к центру, а на север и за мостом свернула налево, в сторону от их дома, он уже точно знал, куда их везут, – в Солнечное, на отцовскую дачу, туда, где прошлой зимой праздновали другую свадьбу, конспиративно-молодежную свадьбу Ванечки и Танечки Лариных. Эх, и хорошо же было тогда! А сейчас – тоже хорошо, только совсем иначе, и не только потому, что на этот раз все происходит с ним самим. Он довольно и тихо засмеялся, и Таня посмотрела на него вопросительно и весело.

– А Ванька смешной, правда? – спросил он в объяснение.

– Как всегда, только толстый... По-моему, товарищ Романов смешнее.

– Тоже как всегда. Доедем – обязательно выпьем за Берлин, столицу ГДР.

– А когда Зайков ключи достал, я вообще чуть не упала. Слушай, ты хоть догадывался?

– Ни сном ни духом. Я вполне настроился, что мы первое время поживем у Ады.

– Завтра обязательно сгоняем к Никольскому, посмотрим, что за квартира. Ты адрес взял?

– Никуда мы не поедем ни завтра, ни послезавтра. Эти три дня мы будем только вдвоем, как на необитаемом острове.

Они прижались друг к другу в крепком затяжном поцелуе.

Машина подъехала к воротцам дачи и, посигналив фарами, остановилась. Шофер распахнул дверцу на Таниной стороне и помог ей выйти.

– Минуточку, ребята, – сказал он и побежал к крыльцу.

Постояв секунду, Павел легко подхватил Таню на руки и понес к дому.

Шофер отворил дверь, широко раскрыл ее и, улыбаясь, отступил в темноту.

– Спасибо! – через плечо сказал Павел и перенес Таню через порог.

Как только он сделал первый шаг в прихожую, во всем доме вспыхнул свет, а из гостиной полилась чарующая мелодия – вальс из "Маскарада". Таня, смеясь, соскочила с рук остолбеневшего Павла.

– Это дядя Саша в будочке рубильник включил, – пояснила она. – Моя идея. Музыку тоже я выбирала. Нравится?

Павел молча любовался ею.

– Испортила сказку, да? – Она засмеялась, взяла его за руку и повела в гостиную.

– Садись. – Таня подтолкнула его в кресло возле журнального столика, на котором стояли вазы с апельсинами, яблоками, бананами, шоколадными конфетами и миниатюрными пирожными, громадная оранжевая свеча-шар, два бокала и бутылка шампанского. – Сейчас создадим интим.

Кружась по комнате, она поочередно гасила лампы, убавила громкости на магнитофоне, зажгла две свечи на пианино. Павел сидел и зачарованно следил за колыханиями ее пышной юбки. Она нагнулась над столом, щелкнула зажигалкой, зажгла оранжевую свечу и плюхнулась в кресло напротив.

– Вот, – удовлетворенно сказала она. – Наконец-то одни. Теперь открывай. Или принести совсем холодненькую ?

Он смотрел на нее блестящими глазами и молчал.

– Это в том смысле, что нельзя ли сразу наверх? Нельзя! До того я требую продолжения банкета!

Она звонко и заразительно засмеялась, и вслед за ней засмеялся Павел, выпадая из транса.

– Ваше слово – закон, повелительница. Тем более что после танцев и автомобильной прогулки я и сам умираю от голода и жажды...

И только через два часа они, хохоча и спотыкаясь на узенькой лестнице, поднялись на второй этаж, в родительскую спальню.

– О-о! – сказала Таня, взглянув на широкую и высокую кровать, освещенную приглушенным розовым светом торшера, на откинутый уголок пухового одеяла, на два новехоньких махровых халата, аккуратно сложенных на стульях по обе стороны кровати. – Чур я первая в ванную!..

И вот, когда он, насвистывая, снимал с себя рубашку, из кармана выпало то проклятое письмо, о котором он и думать забыл. Мятый, заляпанный чем-то красным бланк советского представительства в венской миссии ООН, машинописный текст со множеством опечаток и забитых косой скобкой букв.

"Здорово, Поль, а также хэлло, сервус, чюсс и санбыйну!

После очередного скучнейшего аляфуршета мы с коллегами решили несколько добавить в одном милом заведении и еще чуть-чуть на дому. Потому пишу тебе, откровенно говоря, пьяный, и благодари бога, что пьяный, а то и вовсе не написал бы и предоставил тебе самому загибаться от собственного (твоего то бишь) идиотизма. Цени – только ради тебя, друга и учителя, иду вразрез со всеми своими принципами и, будучи говном только на три четверти, рискую оказаться в твоих глазах говном полным – за самый, без сомнения, благородный поступок в моей отнюдь не благородной биографии. Конкретно – за отчаянную попытку вытащить тебя, последнего нескурвившегося человека, из ямы, в которую ты радостно летишь.

Намедни позвонила мне наша чертоспасаемая Адочка и, ликуя, поведала, что в самом ближайшем будущем нам с тобою суждено породниться через некую миловидную особу, известную нам обоим, – поверь, известную мне несколько больше, чем тебе.

Так вот, любезный Павел Дмитриевич, при всем моем уважении и братской любви от такого родства я решительно