Похождения червонного валета [Пьер Алексис де Понсон дю Террайль] (fb2) читать постранично, страница - 2

Ожье, — сказал Ноэ, — в сравнении со мной ты все же ничтожный дворянчик, а Гектор и Лагир просто и в счет не идут!

— От кого же ты происходишь, Амори? — совершенно бесстрастно спросил Гектор.

— Но ты можешь сам видеть это из моего имени! — ответил тот. — Я происхожу от самого патриарха Ноя! Первый из моих предков — Иафет — царствовал на берегах Ганга. Один из его потомков, по имени Ланселот, сопровождал в походах Александра Макендонского, который дал ему прозвище Валет треф.

— Позволь, — сказал Ожье де Левис, — разве ты забыл, что в ту эпоху карты вышли из употребления?

— Вышли, но не в Македонии, где не переставали играть в карты! — отпарировал потомок патриарха Ноя, а затем уселся и сказал: — Ну, а теперь, господа, когда мы припомнили свои родословные, угостите-ка меня стаканчиком вина, потому что я умираю от жажды!

— Погоди немного, — сказал Гектор, — мой дворецкий отправился в погреб.

— А так как этот погреб находится довольно далеко отсюда, то ему пришлось сесть на лошадь, — прибавил Лагир.

Амори де Ноэ улыбнулся, взял графин с водой, налил себе стакан этого бесхитростного напитка и сказал со вздохом:

— Это ли не насмешка судьбы! Мой предок Ной первый извлек из виноградной лозы ее сладостный сок, а его потомку приходится довольствоваться простой водой, да еще проскакав двое суток без отдыха!

— Вот как? — сказал Гектор. — Откуда же ты?

— Из Парижа, и приехал специально, чтобы повидать вас, друзья мои!

— Да полно тебе!

Ноэ сразу принял серьезный вид, и это отразилось также и из выражении лиц остальных.

— Господа, — сказал Ноэ, — я примчался из Парижа, где раздаются сдержанный ропот, мрачное потрескивание и похороный звон. Этот ропот — ропот народа, не видящего перед собой светлого будущего. Это потрескивание — потрескивание трона Валуа, медленно, но верно идущего к разрушению и развалу. Этот похоронный звон гудит о смерти трех принцев, из которых младшему двадцать лет, а старшему — двадцать четыре, что не мешает им всем троим носить на своем челе печать близкой смерти!

Трое гасконцев уже не смеялись. Они с серьезным интересом смотрели на оратора, ожидая продолжения. И Ноэ заговорил:

— Религиозные распри ускорили дело разрушения. Гугеноты обращают взоры к электору Палатинскому, католики призывают к себе на помощь лотарингских принцев и Испанию. Ни у кого нет патриотической сознательности!

Последняя фраза вызвала взрыв негодования у слушателей.

— Клянусь вечным спасением, — крикнул Ожье де Левис, — в качестве родственника Богородицы я добрый католик, но я стану гугенотом, если испанцы перешагнут через Пиренеи!

— И я тоже, — сказал Лагир.

— Черт возьми! — сказал Гектор. — Я гугенот, но лучше стану католиком, чем допущу этого тевтонского болвана электора вмешиваться в дела Франции!

— Да благословенно будет имя Божие! — торжественно отозвался Ноэ. — Я не ошибся в вас, и вы действительно те люди, которые мне нужны!

— Для чего?

— Выслушайте меня! Мы гасконцы, мы беарнцы, мы дети рыцарской страны, где когда-то носилась шпага самого Роланда! В наших горах нет золота, но зато воздух, которым мы дышим, закаляет сердца, делая их недоступными для страха. Нас только горсточка, но короли старой Франции старались привлечь эту горсточку в свою армию, говоря, что шпага беарнца стоит сотни пик, а рапира гасконца — сотни аркебуз!

— Да в чем дело-то, куда ты клонишь? — спросили хором молодые люди.

— Слушайте, только слушайте! — Ноэ встал, его жесты и звук голоса стали еще торжественнее, еще многозначительнее. — Это было около месяца тому назад. Ночью на балконе Лувра стояли двое людей, любуясь видом гигантского Парижа. Оба они были молоды, оба верили в свое будущее. Одетые в простые камзолы, они мечтали о парче. Положив руки на эфесы своих рапир, они мечтали о том, чтобы командовать целыми армиями. Один из них поднял взор к облачному ночному небу; в клочке потемневшей лазури горела одна звезда, и человек, внимательно и долго посмотрев на нее, перевел взор снова к Парижу, и его губы пробормотали: «Как знать? Быть может, когда-нибудь я все-таки буду королем Франции!» Этот человек — сын наших гор; это юный принц, который не раз спал под открытым небом с голубым эфиром нашей страны вместо покрова и с камнем под головой вместо подушки. Это — король нашей бедной страны, где властно и разгульно носится чистый ветер свободы! Этот человек — шляпы долой, господа! — этот человек Генрих Наваррский, ставший королем с тех пор, как королева Екатерина Медичи приказала отравить Жанну д'Альбрэ, его мать и нашу государыню!

— Да здравствует наваррский король! — крикнули трое молодых людей.

— Да здравствует Генрих Наваррский, король Франции! — ответил Амори де Ноэ. — Да, господа, это он, наш обожаемый монарх! А другой молодой человек — это я сам, господа! И вот тогда я вспомнил о вас и подумал: если четыре беарнца, четыре гасконца, храбрые, как Роланд, благородные, как король, обяжутся клятвой отдать не Наварру Франции, а