Дело Лейкина [Слава Бродский] (fb2) читать постранично, страница - 3

подход для определения того, является ли человек евреем или нет. Я, например, не исповедую иудаизм (я вообще не религиозный человек) и, по крови, еврей только наполовину. Но в гэбэшно-партийных досье я числился как еврей.

Галочками, помимо меня, были отмечены Марик Мельников, Володя Сафро, Саша Хелемский, Гена Хенкин.

Володя Сафро под большим секретом тогда, в июне 1959 года, сообщил мне, что Саша Олевский сказал ему (тоже под большим секретом), что видел тот же список в Министерстве просвещения. И там, напротив все тех же фамилий карандашом была написана буква «е».

На олимпиаду никто с карандашной пометкой не поехал. Мне позвонила какая-то женщина и сказала, что команда от Советского Союза не будет участвовать в олимпиаде, потому что было очень мало времени на оформление документов.

Один из наших кружковцев, Андрей Тоом, на московской олимпиаде получил похвальный отзыв первой степени и тоже был в составе олимпийской команды. Так получилось, что на вступительных экзаменах на мехмат мы с ним сидели рядом, когда писали математику. И вот тогда-то в случайном разговоре с ним я узнал, что он и еще три человека все-таки поехали в Румынию. Я был страшно удивлен и спросил Андрея, почему же он ничего никому об этом не говорил. Андрей сказал, что, во-первых, ему не велели никому ничего говорить, а во-вторых, им сказали, что остальные члены команды не едут, потому что они заболели.

Кроме Андрея Тоома, на олимпиаду поехали Виктор Федорец, Валерий Фролов и Четаев. Четаев не был выпускником школы. Он закончил девятый класс. Но, тем не менее, поехал на олимпиаду. Говорили, что его отец занимал какой-то важный пост в Министерстве просвещения. На олимпиаде Четаев в число победителей не попал (сужу по книжке руководительницы советской команды Е.А.Морозовой и др. «Международные математические олимпиады»). Федорец и Фролов были отмечены почетными грамотами. Андрей Тоом получил третью премию.

Я стал расспрашивать Андрея про задачи и с изумлением узнал, что там была одна, которую нам давали на московской олимпиаде в седьмом классе. Я был удивлен не столько тем, что выпускникам школы дали задачку для седьмого класса, а тем просто, что это была известная задача. И еще больше удивился, когда Андрей сказал, что он ее не решил. (Андрей, мне кажется, в седьмом классе не был на московской олимпиаде.)

В Румынию не поехали призеры Московской олимпиады Валера Каспарсон и Струнков (наши будущие однокурсники). Насколько я знаю, они не были евреями. Но, видно, этого было еще недостаточно, чтобы поехать в Румынию.

Я пишу подробно о том, что предшествовало осени 1961 года, Сережа, тоже чтобы «лучше представить события, связанные с делом Лейкина». Но видишь: тональность описания у нас получается разная.

На приемных экзаменах в университет по письменной математике, произошел казус. Я закончил писать свой вариант и заметил, что Андрей как-то подозрительно пыхтит над задачками. Я спросил у него, в чем дело. И он мне сказал, что у него получается отрицательный ответ, хотя там речь шла о каких-то станках, на которых изготовляли какие-то детали. Еще оставалось время, и я предложил Андрею дать мне посмотреть его задачку.

Я составил уравнения. Они совпали с теми, что были у Андрея. Но решение их давало отрицательное число. Я перепроверил все сначала. Никакой ошибки не было. Тогда я посоветовал Андрею написать, что один станок ломает детали. Ему это не очень понравилось. А я сказал ему, что не шучу и что я бы так и написал. На самом деле, трудно сказать, написал бы я так, если бы этот вариант попался мне. Но тогда мне казалось, что я бы так написал, поэтому я и давал такой совет Андрею.

Кажется, он не написал, что станок ломает детали и получил четверку за письменную математику. Задачка его оказалась с изъяном. Письменную математику провалило слишком много народу. И на устную математику стали допускать с двойками.

Было еще одно удивительное обстоятельство, связанное с письменной математикой. Там была одна довольно громоздкая (хотя и не сложная) стереометрическая задача. И тут выяснилось, что один из наших кружковцев, Юра Заславский, писал тот же вариант, что и я. После экзамена мы сверили ответы. Они оказались разными. Это означало, что кто-то из нас не получит пятерку. Это было крайне неприятно узнать.

Я пришел домой и стал проверять свое решение снова и снова. Оно было правильным. Это означало, что у Юры была ошибка. Тем не менее, когда объявили результаты, оказалось, что и он, и я получили по пятерке.

Теперь я возвращаюсь к событиям шестьдесят первого года — к тому собранию в гостиной студенческого общежития, на котором Миша Лейкин публично выразил свои взгляды. Ты, Сережа, пишешь, что собрание в гостиной было стихийным. Я в этом очень и очень сомневаюсь. Это был один из любимых гэбэшных приемов — устраивать всякого рода провокационные диспуты, на которых они собирали сведения о настроениях участников.

Вот цитата из твоего, Сережа, воспоминания.

«Он <Миша Лейкин>