One for My Baby, или За мою любимую [Тони Парсонс] (fb2) читать постранично, страница - 2

привыкнуть жить со своей болью, если бы мне только удалось справиться с неодолимым желанием позвонить ей. Жизнь бы стала намного проще, если бы я сумел запомнить, что ее больше нет, и не забывать об этом никогда.

Но я ничего не могу с собой поделать.

Когда-нибудь наступит тот день, когда я все же позвоню ей. Дело в том, что никогда еще с тех пор я не набирал ее номера, хотя был весьма близок к этому. Вы думаете, что мне придется долго искать ее номер? Нет, для этого мне даже не надо напрягать память. Мои пальцы прекрасно помнят его.

Мне только страшно, что в один прекрасный день, когда я наконец наберусь смелости и позвоню ей, к трубке подойдет кто-то другой. Мне ответит совершенно незнакомый голос. И что тогда произойдет со мной? Что буду делать? Как реагировать?

А ведь желание позвонить ей рано или поздно все равно победит мои сомнения. Не важно, счастлив ли я, взволнован или пребываю в тоске, я очень часто ловлю себя на том, что мне хочется позвонить ей и поговорить о своих чувствах. Так, как мы это делали раньше, когда были… я чуть было не сказал «любовниками». Да, но не только. Мы были чем-то гораздо большим. Когда были вместе.

Но ее нет, и я понимаю, что ее больше нет.

Просто я иногда почему-то забываю об этом. Вот и все.

Но теперь я знаю, как мне нужно поступить. Я должен питаться холодной кашей и сражаться с неодолимым желанием протянуть руку к телефону.

1

Что-то с сердцем у меня неладно.

Не так оно должно биться. Как-то по-другому. Более-менее нормально, как у всех остальных. Ну, или почти у всех.

Ничего не понимаю. Я бегаю по парку всего-то десять минут. На моих совершенно новых кроссовках сверкают яркие светоотражающие полоски. Но при этом уже горят мышцы ног, из легких вырывается хрип, а сердце… Не надо опять о нем. Оно заполнило всю грудь, словно огромная непереваренная котлета.

Сердце упорно колет меня в спину. Оно вот-вот покинет мой организм.

Воскресное утро, ясный сентябрьский день, на небе ни облачка, и парк почти пуст. Почти, но не совсем.

На полянке, где почему-то нельзя играть в мяч, я вижу старика-китайца с коротко стриженными седыми волосами и блестящей, отливающей на солнце золотом кожей. На вид ему под шестьдесят, как и моему отцу, но выглядит он на удивление подтянутым и моложавым. На нем черный мешковатый спортивный костюм, поэтому кажется, что он забыл снять пижаму. Его руки и ноги двигаются медленно и плавно, он как бы танцует в такт звучащей в его голове музыке.

Я наблюдал нечто подобное каждый день, когда жил в Гонконге, — стариков в парке, занимавшихся тайчи. При этом все их движения были настолько замедлены, что казалось, будто у этих людей впереди целая вечность.

Старикан не обращает на меня внимания, когда я, пыхтя и кряхтя, направляюсь к нему. Он смотрит прямо перед собой, весь погруженный в свой колдовской танец.

И тут меня осеняет: я уже видел это лицо. Точнее, не его именно, а десятки тысяч лиц, поразительно похожих на это.

Живя в Гонконге, я видел это лицо на мостках парома, за баранкой такси в Колуне, заплаканным на ипподроме в Долине Счастья. Я видел, как лицо помогало своей внучке делать уроки в подсобке крохотного магазинчика, слышал, как оно чавкало лапшой в какой-то забегаловке. Я видел измазанные пылью чумазые лица, когда они ввинчивали в небо колоссальные небоскребы на клочках отвоеванной у океана земли.

Это лицо до боли мне знакомо. Оно бесстрастно, погружено в себя и совершенно равнодушно к моему существованию. Оно смотрит сквозь меня. Ему все равно, жив я или мертв.

В Гонконге я видел такое лицо бесчисленное множество раз, и это сводило меня с ума.

Когда я натужно шаркаю мимо старика, он перехватывает мой взгляд. Потом что-то говорит. Всего одно слово. Непонятно какое. То ли «дыхни», то ли «отдохни»…

И я ощущаю внезапный острый прилив грусти, думая: не много ли ты хочешь, дядя?

Отдыхать в одиночестве тоскливо. А ведь я остался совсем один.

_____

Гонконг вселил в нас чувство некоей исключительности.

Мы созерцали пышное великолепие делового центра, который я тут же окрестил местным Сити, и ощущали себя наследниками чего-то могущественного, героического и величественного.

Мы в изумлении смотрели на мириады огней, на несметные богатства, на людей, живущих в небольшом уголке Британии, расположившемся в Южно-Китайском море, и мы чувствовали себя теми, кем никогда не смогли бы стать в Лондоне, Ливерпуле или Эдинбурге.

Разумеется, у нас не было никакого права на «исключительность». Мы не строили Гонконг. Большинство из нас приехали сюда лишь незадолго до того, как пробил час возвращать эти земли Китаю. Но среди этого яркого, сверкающего великолепия нельзя было не чувствовать себя этаким сверхчеловеком.

Были, конечно, экспатрианты, в которых чувствовалась исключительность, бизнес-элита: рафинированные коммерсанты из тамошнего Сити в изящных костюмах от Армани,