Акапулько [Берт Хэршфельд] (fb2) читать постранично, страница - 3

молочный сыр, апельсины, сумки и веревки из сизаля, живых цыплят, тортильи^[8] и высушенные фрукты.

Оставшаяся сторона zócalo вмещала в себя местное отделение «Банко де Коммерсио»^[9], полицейский участок, единственную в Хикилиско аптеку и почту.

На самой zócalo, под деревьями, искусно подстриженными в форме высоких сосновых шишек, усевшись на ажурные железные скамейки, сутулились старики. Влюбленные неспешно прогуливались по площади, дети устраивали возню на траве, а мальчишки-чистильщики обуви зазывали клиентов. Два длинноволосых американца расположились на скамье напротив эстрады для оркестра: греясь на солнце, они вытянули ноги, и открытые кожаные сандалии — huaraches — открывали взору их грязные ступни, а глаза мужчин были неподвижны и тусклы.

Звон колоколов в соборе возвестил вечерню, и, словно отвечая на какой-то тайный сигнал, целые полчища черных птиц спикировали на площадь — листья деревьев многократно усилили шум их крыльев, весь воздух завибрировал от агрессивного клекота. Старики, влюбленные, мальчишки-чистильщики — все поспешно покинули прикрытие деревьев; два американца остались на месте и были бомбардированы птичьим пометом.

Колокола разбудили Формана. Некоторое время он лежал совершенно без движения, усиленно пытаясь определиться во времени и пространстве. Вечерня. Хикилиско. Дженни. И кровать, в которой он лежит, — его собственная. Внезапный панический страх немного отступил, и он зажег сигарету, с трудом приняв сидячее положение. Сквозь жалюзи пробивался серо-голубой свет, а кондиционированный воздух приятно охлаждал кожу. Он обследовал обильно заросшие щетиной щеки и дал себе слово побриться еще до вечера.

На полу, рядом с кроватью, стоял стакан с мескалем^[10]. Он одним глотком выпил его, резко втянул воздух, чтобы ослабить крепость напитка, и осторожно установил пустой стакан на свой живот, приспособив его в качестве пепельницы.

Когда сигарета была докурена, Форман энергично спрыгнул с кровати, — мускулистый мужчина, хотя и несколько располневший за последнее время в талии, все еще находился в хорошей форме. Узкие бедра, правильной формы ноги, изящная вялость движений, ссутулившиеся плечи и напряженный поворот головы. Выражение зеленых глаз на вытянутом костистом лице также выдавало какую-то настороженность, как будто мужчина охотился за чем-то полузабытым и одновременно боялся найти это.

Жжение в горле, вызванное мескалем, возобновилось.

— Соль, — хмуро проворчал он. — Где соль?

— В шкафчике с лекарствами, — ответил сонный голос, исходивший со стороны кровати.

— Глупо. Зачем хранить соль в ящичке с лекарствами?

— Ну и что, Форман?

Он отправился в ванную и разыскал в аптечке соль. Высыпав немного белого порошка на ладонь, Форман лизнул его — пламя, бушевавшее в его горле, начало затухать, и мужчина вернулся в комнату.

— В этом доме следует все переделать, — объявил он.

Девушка на кровати села. Она была стройной азиаткой с длинными, ниспадающими до самой талии волосами и маленькими смуглыми грудями.

— Ты вечно рассуждаешь об обустройстве своей жизни, Форман, но никогда ничего не делаешь для этого. Неужели тебе в голову не приходила мысль, что ты просто очень неорганизованный человек?

— Мескаль — угроза для физического благополучия мужчин. И настоящая погибель для все время говорящих правду вслух женщин.

Она подтянула колени и принялась расчесывать волосы.

— Чего же ты пьешь эту отраву?

— Совершенно верно, Дженни. Начиная с сегодняшнего вечера я снова перехожу на пульке^[11]. Она дешевле, да и глотается не в пример легче.

Дженни состроила гримасу и поднялась с кровати. Обхватив ее одной рукой, он привлек девушку к себе, прижался губами к ее животу, впиваясь в крепкую теплую плоть.

— Еще, прошу тебя. Еще…

Форман наклонился ниже и поцеловал ее, шумно вдохнув в себя воздух.

— В том, как ты пахнешь после занятий сексом, есть что-то такое… оно будит во мне зверя.

— Дегенерат, — ответила она.

— Это как китайская еда. Через час ты снова голоден.

— Расист, — бросила она, отправляясь в ванную комнату.

— Желтокожая угроза! — крикнул он ей вслед.

— Мао Цзэдун über alles^[12]…

Он зажег еще одну сигарету и прислушался.

— Просто здорово, Дженни. Эти звонкие струи, вытекающие из тебя.

— Форман, ты самый пошлый варвар, которого я когда-либо знала.

— А ты самая невежественная женщина, которую когда-либо знал я. Ты провалилась на экзамене по биологии? Несмотря на это, тебе стоит поразмыслить. Возьмем, например, бесхитростную и простодушную малышку, маленькую девочку, столь естественно пускающую свою струю в водичку. А вот ты, взрослая женщина, и ты хочешь писать — так что писай себе на здоровье! Кому нужны все эти застенчивые ухищрения вроде спускания воды для того, чтобы заглушить