Брут. Убийца-идеалист [Анна Берне] (fb2) читать постранично, страница - 199

довольно трудно, а ведь из палатки не доносилось никаких звуков борьбы. Поэтому предположение Плутарха о том, что Кассий был убит, выглядит маловероятным. Вообще, древние римляне, совершая самоубийство, прибегали к другому способу: они бросались на меч. Плутарх пишет также, что Брут и Кассий приняли смерть от того же оружия, каким поразили Цезаря. Повествующие об этом страницы проникнуты высоким трагизмом, но согласиться с их достоверностью, увы, совершенно невозможно. Мы знаем, что в Мартовские иды заговорщики имели при себе короткие кинжалы, которые легко было спрятать в складках тоги, тогда как вооружение легионеров составляли большие и тяжелые мечи. Каким бы умелым убийцей ни был Пиндар, вряд ли ему удалось бы отсечь хозяину голову коротенькой дагой...

(обратно)

174

Ни у одного античного автора рассказ об этой казни не вызвал ни малейших упреков в безнравственности. Плутарх, крайне внимательный к поддержанию доброй репутации своего героя, спокойно пишет: «Он приказал умертвить толпу рабов». Трудно и, наверное, бессмысленно судить этих людей исходя из наших нынешних понятий о хорошем и дурном. Ведь понадобилось почти три века христианства, чтобы римское общество впервые серьезно задумалось о сущности института рабовладения.

(обратно)

175

«Это единственное несмываемое пятно на памяти Брута», — сетует в этой связи неподражаемый Плутарх. Естественно, ведь речь шла о греческих городах. Впрочем, мы попытаемся смыть «пятно» с памяти Брута, напомнив, что ни Фессалоники, ни Лакедемон никогда не подвергались разграблению по той простой причине, что республиканцы проиграли войну. К тому же еще неизвестно, выполнил бы Брут в случае победы данное воинам обещание или нашел бы другой, более пристойный способ отблагодарить их.

(обратно)

176

Аппиан, правда, утверждает, что Брут все-таки получил послание Мурка и знал об одержанной им победе. Если бы это было так, Брут имел бы весомый аргумент в споре со своими заместителями и ему наверняка удалось бы убедить их в необходимости отложить битву.

(обратно)

177

Аполлон в переводе с греческого означает «разрушитель». Другое его имя, Фобос, переводится как «ужас». (Аполлон — букв, «губящий издалека», однако, видимо, имя это негреческое и этимология дана по созвучию. Слово Phoebos означает «Светоносный». Это уже греческое имя бога. Автор путает его со словом phobos — страх. — Прим. науч. ред.)

(обратно)

178

Ни один античный историк не приводит текста речи Брута, произнесенной перед началом второй битвы при Филиппах. Это не значит, конечно, что Брут нарушил обычай и не стал ее произносить. Возможно, отсутствие ссылок на это выступление объясняется тем, что многие историки путали между собой оба сражения, разыгравшиеся в октябре 42 г.

(обратно)

179

Автор этих строк, цитируемых Дионом Кассием, неизвестен. Профессор Неродо полагает, что строки взяты из трагедии греческого драматурга Еврипида «Геракл».

(обратно)

180

Любопытно, но ровно через десять лет «виновник бед и скорбей» Брута Марк Антоний, оказавшись в гораздо худшем положении, неожиданно вспомнит эти же строки Еврипида.

(обратно)

181

Во всяком случае, именно так описывает последние часы жизни Брута Дион Кассий, у которого имелось под руками больше, чем у Плутарха, источников. По всей видимости, он опирался на «Мемуары» непосредственного участника событий Волумния, а также на воспоминания Мессалы, который встречался и говорил о них со Стратоном.

(обратно)

182

Аппиан утверждает, что спаслись четыре легиона республиканцев, но нам это кажется невероятным. Если бы это было так, они обязательно продолжили бы бой. Располагая четырьмя легионами и зная, что значительная часть остальных пятнадцати успела разбежаться, Брут ни за что на свете не отказался бы от дальнейшей борьбы. Гораздо более достоверным выглядит свидетельство опиравшегося на рассказы очевидцев Плутарха, который утверждает, что вместе с Брутом спаслась лишь горстка друзей.

(обратно)

183

Гораций впоследствии сам без тени смущения рассказывал, как, поддавшись всеобщей панике, бросил оружие и бежал с поля боя. Обретя затем протекцию Октавия, ставшего Августом, он, как известно, сделал блестящую литературную карьеру, для которой явно был приспособлен лучше, чем для военных подвигов.

(обратно)

184

Маловероятно, чтобы этим храбрецом оказался тот самый философ Статиллий, который так перепугался, когда ему предложили принять участие в