Потеря [Евгений Львович Войскунский] (fb2) читать постранично, страница - 3

вмешивайтесь.

Я подхожу к Студенцову. Мало ли что.

Глаза у Бричкина светлые, шальные, чуть навыкате. Так и впился взглядом в Студенцова, часто и жарко дышит, приоткрыв рот, — ни дать ни взять рысь перед прыжком. Вдруг его потрескавшиеся губы раздвигает улыбка.

— А-а, товарищ… — скользнул взглядом по погону, — капитан первого ранга… Здра… Здравия желаю!

— Здравствуйте, штурман, — тихо отвечает Студенцов.

— Вот… Вот — ценю! — восклицает Бричкин и оборачивается к своим друзьям: — Слыхали? Штурман! Верно! Был Бричкин штурманом! А?

— Знакомый он тебе, что ли? — интересуется толстяк.

— Ещ-ще какой знакомый! — с силой произносит Бричкин. — А ну, Антон, освободи место!.. — Он спихивает соседа, молодого белокурого парня, со стула. — Прошу, товарищ каперанг. Дорогим гостем будете. — Он наливает водки в большой бокал, до края, через край. — Прошу.

Студенцов не принимает бокала.

— Спасибо, — говорит он. — Я бы посидел с вами, но времени нет. Я уезжаю.

— Так. — Бричкин ставит бокал на стол. — Брезгуете, значит, с рыболовом?..

— Не брезгую. Просто времени нет, штурман.

— Был штурман! — взрывается Бричкин. — Был, да весь вышел! В помощники капитана вышел, понятно? И в капитаны выйду! Р-рефрижераторное судно Бр-ричкину обещают, понятно? Всего хватает, не жалуюсь… Вот! — он выхватывает из кармана панку смятых денег, протягивает ее Студенцову. — Mo-могу одолжить!

Студенцов молчит.

— Брось, Серега, — говорит толстяк. — Товарищ офицер уезжает, ты его не задерживай.

Бричкин сует деньги в карман, откидывает рукой волосы со лба. И — совершенно спокойно:

— Верно. Уезжает. Он всегда уезжает. Часто я думал: вот бы встретиться. Ну, вот и встретились. Ну и все. Счастливого пути, товарищ капитан первого ранга. — Он садится, навалившись грудью на край стола, придвигает к себе тарелку с салатом.

— Счастливо оставаться, — говорит Студенцов.

Мы рассчитываемся с официанткой, надеваем шинели, а поверх шинелей — невысохшие дождевые плащи и выходим из ресторана. Моросит дождь, шуршат по мокрому асфальту покрышки автомобилей, деревья в сквере грозятся небу мокрыми узловатыми кулаками.

Откуда берется столько туч? С Гудзонова залива, что ли, их нагоняет?

Возле кирхи мы останавливаем такси. Залезая в машину, я вижу сквозь водяную пыль неоновую вывеску «Якорь», а под ней, у входа в ресторан, неподвижную фигуру в синем свитере, с розовой от неона непокрытой головой.

Мы приезжаем на вокзал. До отправления поезда еще час с небольшим. Студенцов, видимо, не расположен к разговору. Он садится на скамью в зале ожидания. Лицо у него непроницаемое, глаза полуприкрыты красноватыми веками. Не стоит лезть с расспросами. Я покупаю в киоске «За рубежом» и сажусь на скамью рядом со Студенцовым.

Напротив нас сидит молоденький матрос — он жует пирожок и с опаской косится на Студенцова. Дальше — двое парней в штатском коротают время за подкидным «дураком». По соседству со мной сидит семья — чернявый старший лейтенант с женой и мальчиком лет трех. Мальчишка капризничает, хнычет, стучит ногой по чемодану, и старлей вполголоса бубнит ему нечто успокоительное. Жена старлея сидит неподвижно, лицо у нее очень красивое, взгляд устремлен… бог знает, в какую даль устремлен ее взгляд.

Раскрываю «За рубежом», но что-то мне не читается. Строчки бегут перед глазами вхолостую — их смысл не доходит до меня. Поскорее бы завалиться спать. Ведь вставать придется отвратительно рано, в шестом часу утра.

Утром Студенцов пересядет в московский поезд, а я — в поезд, идущий в главную базу. Если бы не шторм, я отправился бы в главную базу кратчайшим путем — с морской оказией. А так придется кружить по железным дорогам.

Я думаю о своем будущем очерке. Хорошо бы написать о сказочном мерцании топового огня в тумане и о том, как ошибся штурман Девятов и как командир обругал его, а потом сам, наверное, переживал, что не сдержался, и как Девятов лежал, отвернувшись лицом к переборке, и почему-то было нестерпимо больно смотреть на его узкую спину.

Я думаю о том, как трудно быть подчиненным, но еще труднее быть командиром и как люди иной раз мучают друг друга только потому, что самолюбие или, скажем, чрезмерное чинопочитание мешает им поговорить по-товарищески, начистоту. Я снова вижу неприкаянного Бричкина, как он стоит под дождем и смотрит вслед уходящей машине. Что связывает его со Студенцовым? По всей вероятности, когда-то он служил на лодке, которой командовал Студенцов. Что же у них произошло?

Молодой матрос, покончив с пирожком, идет к буфету. Проходя мимо нас, он вздергивает руку к виску и едва ли не переходит на строевой шаг. Я киваю ему в ответ, а Студенцов вроде не замечает матросского усердия. Уж не заснул ли он?

Я чиркаю зажигалкой, прикуриваю. И вдруг слышу голос Студенцова:

— Дайте, пожалуйста, сигарету.

— Извините. — Я поспешно протягиваю пачку. — Я думал, вы некурящий.

Некоторое время Студенцов молча курит.