Москва-матушка [Аркадий Степанович Крупняков] (fb2) читать постранично, страница - 3

старый и мудрый по имени Изим. Есть при нем сын Тугейка, а остальные отделены. Властью казанцев сия семья тяготится, а о нашем русском народе они говорят с уваже­нием. Семена добра я у тех людей посеял и верю: дадут они силь­ные ростки.

Геронтий кивнул головой и снова закрыл глаза.

Шигонька все говорил и говорил. Он рассказывал о том, как живут черемисские люди, какие у них обычаи, какая там земля, реки, леса. А потом приступил к рассказу о Казани.

А вечером молодому летописцу митрополит повелел записать:

—     В лето 1467-е в пору царствования Ивана Васильевича при­бежал из лесов монах Шигонька. И поведал тот Шигонька про черемисский край. И сидит в нем народ об сю сторону Волги про­меж больших гор по удолиям и называется черемиса горняя. Дру­гие же, что сидят об ону сторону Волги, наречат себя черемиса лу­говая. И все они землепашцы, трудники, злолютые ратники и стрел­ки гораздые...

Глава первая

ДЕЛА КАЗАНСКИЕ

«И тогда Иоанн князь Васильевич дерзновение принял великое: христи­анскую веру от варвара, от Ахмата золотоордынского защитить и от­ветить презрением на ордынские все притязания».

сКазанский лесописец», гл. 9.

ОРДЫНКА

осква-боярыня нежится под ласковым весенним солнышком.

Сходит последний снег, талые воды уносят из кремлевского рва дрянь и нечистоты, скопив­шиеся здесь за зиму. В Кремле, около Брусяной избы, жилища великого князя Ивана Василье­вича Третьего, стоит грачиный галдеж. Шумно и обстоятельно птицы творят дележ гнезд.

В Кремле пустынно. Дворня и челядь, нянь­ки и мамки, боярыни и боярышни толкутся на берегу Москвы-реки, смотрят на половодье. Бес­покоить их некому: воевод князь разогнал по по­местьям, великая княгиня Мария Борисовна Тверская лежит хворая, а инокиня Марфа — ма­чеха великого князя — молится в храме денно и нощно за ее здоровье. Сам молодой князь, как только сел, после смерти Василия Васильевича Темного, на великокняжий престол, так с тех пор пребывает в делах и заботах государствен­ных. Мотается по уделам, порядок в своей земле наводит.

А коль тихо в Кремле — тихо и в городе. Сон­ные стражи либо торчат на башнях, либо полза-

ют по скрипучим ступеням, спускаются вниз, чтобы выпить квасу. Разомлевший от первого весеннего тепла московский люд либо греет свои животы, развалившись на дворах и крылечках, либо бродит по берегам Яузы, Неглинной и Москвы-реки.

После полудня вдруг на весь Кремль — вопль. Из Брусяной из­бы выскочила дьякова жёнка Наташка Полуектова, простоволосая и испуганная, она пронеслась к храму, вопя и причитая. Распах­нув тяжелые двери храма, дьячиха распласталась перед старой княгиней.

—       Беда-то какая, княгинюшка-а-а! Марея Борисовна... пре­ставилась.

Марфа поднялась с колен, стукнула посохом о каменный пол:

—       Не ври, подлая! Я вчерась ее видела—она на поправку

пошла. И сон мне ночью лучезарный виделся...

—       Сгубили княгинюшку, сгубили-и,— выла Полуектова, не

поднимаясь с пола.

—       Кто сгубил?

—       Ордынка... Более некому. Она коло нее была всю ночь.

—       Азейка?

—       Она.

—       Кто велел? Кто пустил? Куда ты смотрела, подлая? В ки­пятке сварю!

—       Не виновата я! Сама Марея Борисовна позвать ее велела, сама.

Марфа обошла Наташку и, крупно шагая, вышла из храма.

Около Брусяной избы — толпа. Голосят бабы, бранятся мужи­ки, неистовствуют монашки. Одна худая, остроносая, сверкая чер­ными, как уголья, глазами, кричит:

—       Мало им, мало! Губят православных в своей Орде! Теперь в сердце наше, в матушку Москву, забрались. На кого руку подня­ла, нехристь поганая!

Марфа подошла, подняла посох:

—       Где она?

— В хоромах лежит. Как живая.

—       Ордынка где?!

—       У себя запершись сидит.

—       Вот мы сейчас с нее спросим.— Марфа гневно махнула по­сохом в сторону сенных лесенок, толпа, крича и завывая, бросилась к пристрою.

...Еще в пору княжения Василия Васильевича перешли на служ­бу Москве сторонники свергнутого хана Золотой Орды. Хана в борьбе за власть убили, а племянник его Касим прибежал в Мос­кву. Вместе с ним появилась на Руси единственная дочь хана, шестнадцатилетняя Нурсалтан. Касиму великий князь отдал удел на Оке, в Городце Мещерском, а дочку хана оставил при дво-

І"' II 13 том и в другом деянии князь видел резоны: Городецкое (или как его стали звать позднее — Касимовское) хансгво должно ' гать надежной охраной подступов нижнего течения Оки, касимов­ские конники