В тишине, перед громом [Александр Александрович Лукин] (fb2) читать постранично, страница - 76

прорвавшиеся к проливам и изменившие соотношение сил на Черном море, по-прежнему прочно запирали Дарданеллы и Босфор, отрезая Россию от ее западных союзников по Антанте, и вместе с турецким флотом, поставленным под командование немецкого адмирала Сушона, угрожали южнорусскому побережью. Но тут завод «Лямаль» спустил на воду могучий сверхдредноут «Императрица Мария». Пауль-Александр Верман получил приказ: любой ценой не допустить, чтобы линкор вошел в строй действующего флота, ибо в противном случае стратегическая концепция германского генштаба пойдет насмарку.

И Павел Александрович Верман стал готовить диверсию.

Люди нашлись. Нужно было только дать им хорошую цену. О, он прекрасно понимает, это были грязные, гнусные людишки, отребье. Но фатерлянд, Германия превыше всего. Он преодолел брезгливость.

За восемьдесят тысяч золотых рублей, положенных на их имя в банк в Берне, они взялись подбросить в крюйткамеру зажигательные снаряды замедленного действия. Они могли это сделать, потому что служили на верфи. Они это сделали перед самым выходом достроенного корабля в море, в первый недальний поход в Севастополь.

Все было рассчитано правильно. 7 октября 1916 года корабль взорвался и утонул на Севастопольском рейде.

— До сегодняшнего дня тайну гибели «Императрицы Марии», — торжественно произнес Верман, — знали считанные люди. Все они немцы. Вы — первый русский, который это узнает. Впрочем, кроме инженера Згибнева, который, думаю, находится сейчас тоже у вас... Да, да, он один из тех, кто взорвал «Императрицу Марию»... О, ему не повезло. Ваша революция помешала ему и его приятелю получить восемьдесят тысяч...

Меня, как разведчика, интересовала еще одна деталь, которая так и оставалась пока неясной. И я спросил о ней «швейцарца», когда мы встретились снова.

— Скажите мне, Павел Александрович, ваша служба была как-нибудь вознаграждена? Я имею в виду орден, медаль?

Верман посмотрел на меня с подозрением: нет ли в моем вопросе намека: мол, какая же ты величина, если тебя твое правительство не отметило?

— Я награжден орденом Железного креста первой степени. Но... обстоятельства сложились так, что я его не получил.

Я протянул ему копию посольского письма.

— Значит, это было адресовано вам!

Верман пробежал текст и сморщился, как от зубной боли.

— О боже мой! Значит, вы все-таки до него докопались?

— Представьте себе.

— Идиоты!

— Вы о ком?

— Господи, о чиновниках нашего МИДа! Опять-таки эта наша дурацкая аккуратность и исполнительность! Счастье, что я никогда не жил на Большой Морской! В этом сгоревшем доме обитал мой «почтовый ящик», через которого я иногда сносился с Берлином. А добросовестные веймарские болваны нашли в досье мой «адрес» и послали через посольство письмо!.. Я узнал о нем только недавно и совершенно случайно: от предшественника Грюна.

Неожиданный вариант

Следствие продолжалось. Однажды, когда я, усталый, сидел в кабинете, меня вызвал Нилин. Я зашел к нему — Захарян уступил ему свой кабинет.

— Садитесь, товарищ Каротин. — Петр Фадеич снял очки и устало потер большим и указательным пальцами близорукие глаза. — Ну, как Вольф?

— Без перемен. Показал протоколы допросов остальных — дескать, все и так ясно, от вас требуется чистая формальность. Уперся и молчит.

— Есть новость, Каротин.

Я выжидательно смотрел на него.

— Надеюсь, вы газеты читаете? Я так и думал. Вы, конечно, знаете, что в Гамбурге при полицейском налете схвачены два коммуниста...

Конечно, я это знал. Имена этих людей, мужественных борцов за дело немецкого рабочего класса, за свободную, демократическую Германию, с юных дней звучали для меня как клятва на верность мировой революции. И вот теперь им угрожал топор палача.

— Наше правительство обратилось к германскому правительству с настоятельным требованием освободить этих товарищей и разрешить им выезд в Советский Союз. Фашисты неделю молчали. А потом, когда казалось, что надежда уже потеряна, вдруг согласились.

— Так это ж здорово!

— Это, конечно, замечательно, — сказал он. — Но немцы поставили условие. Они потребовали взамен выдать им их агентов, германских граждан.

Тут до меня стало доходить...

— Кого? — напряженно спросил я.

— Вольфа и Вермана. Ну, что касается Фридриха, то я думаю, что о нем позаботился его братец — он ведь занимает высокое положение в нацистской партии. А вообще-то наверняка гитлеровцы двоих запросили больше для маскировки. По-настоящему их должен интересовать один человек — Пауль Верман.

— Но это же... это же... выходит, он не ошибся, когда сказал: «Таких, как я, не ликвидируют»?!

— Ну, он преувеличил. Его спасает не правило, но исключение.

— Так он же не германский вовсе, а швейцарский гражданин!

— Я вижу, вам очень не хочется выпускать «швейцарца» из рук. Но по германским законам немец ни при каких обстоятельствах не теряет