Апозиопезис [Анджей Савицкий] (fb2) читать постранично, страница - 1

Анджей Савицкий Апозиопезис

Варшава, 9 (21) ноября 1871 г.

Сияние алебастровой керосиновой лампы, стоящей на дамском туалетном столике освещало несколько суровое, но пробуждающее чувство симпатии лицо молодой женщины. Генриетта фон Кирххайм крутилась по будуару, нанося последние штришки перед выходом. Она поправила бант на темно-синем кринолине, успев еще подумать о том, а не слишком ли траурным является цвет платья и подходит ли он для посещения Оперы. Затем махнула на это рукой и в очередной раз принялась пудрить щеки, но тут же отказалась от этого. Смысла было никакого. Все равно, ей не удавалось скрыть необычность цвета кожи, в данный момент — розового. Степень румянца была связана с механизмами, которые она сама позволила привить в собственный организм. Слава Богу, женщины легче мужчин выносили боевое вспоможение, равно как и побочные эффекты, например, в форме неожиданных приступов жара, обладали меньшей интенсивностью, чем у мужских представителей непобедимой армии Железного Канцлера. Генриетта принадлежала к числу прусского дворянства, и как достойная представительница своего рода выполнила почетную обязанность военной службы. К сожалению, определенного рода военные стигматы навечно отметили ее молодое еще тело.

Перед тем, как надеть шляпу, Генриетта критично взлохматила челку, цель которой заключалась в маскировке двух винтов с шестигранными головками, находящихся на лбу и издали выглядящих, словно спиленные дьявольские рожки. Несколько поколебавшись, женщина протянула руку к муфточке и вытащила из нее солидный гаечный ключ, наложила его на головку одного из винтов и двумя руками довернула. То же самое она повторила и со вторым винтом. Это приходилось делать время от времени, поскольку механизм разбалтывался и затворы, отрезающие приток флюидов, увеличивавших агрессию и скорость, начинали подтравливать, чем, в случае недосмотра ли неосторожности превратить ее в машину для убийства. Поджим винтов должен уменьшить интенсивность багровости на лице лучше, чем замаскировала бы ее пудра. Женщина пожала плечами, особо не заботясь совсем не женским недомоганием. Такова уж судьбина военного ветерана.

Через пару мгновений, шелестя платьем, она помчала к двери, позволив служанке на бегу накинуть себе на плечи пелерину с меховым воротником. Яся, жилистая, энергичная тетка, жена дворника и мать пятерых сорванцов, не только заботилась о жилище прусской юнкерши, но еще давала ей уроки польского языка, местных обычаев и топографии города. Генриетта освоила все эти задачи довольно-таки неплохо, тем не менее, щедро оплачивала хозяйке за дополнительные услуги. Таким образом, она тактично помогала Ясе прокормить банду растущих сыновей, а при случае обеспечивала себе верность и преданность служащей.

— И ради Бога, пускай паненка будет поосторожней! — служанка пыталась удержать Генриетту от преодоления лестницы в два прыжка. — Муж уже должен вызвать извозчика. Да не спешите же так, паненка успеет!

— Jawohl, mein liber! — девушка спрыгнула вниз, лопоча платьем.

Вновь она профукала массу времени перед зеркалом, а ведь собиралась заехать за своей партнершей. Опаздывать было неудобно, так как в оперу Генриетту пригласила знаменитая на всю Варшаву дама, к тому же известная литераторша и журналистка. Фроляйн фон Кирххайм познакомилась с ней только лишь сегодня, в полдень, в здании Варшавского Товарищества Благотворительности, где в свободное время помогала в устройстве предпраздничного базара и аукциона в пользу сирот. Полная дама сама заговорила с ней, бесцеремонно и без какого-либо стеснения расспрашивая о странной красоте. Всякий на месте Генриетты оскорбился бы столь сильным отсутствием такта, граничащим с наглостью. Но девушка любила людей откровенных и непосредственных, в связи с чем несдержанный язык крупной дамы в черном платье с морем оборочек, вместо того, чтобы оттолкнуть, только лишь заинтриговал. Варшавская матрона затащила ее в ближайшую кондитерскую на кофе с пирожным, где они проболтали более двух часов. Под конец дама пригласила пруссачку на сегодняшнее премьерное представление в Опере, на которое, в результате болезни мужа, ее некому было сопровождать.

Генриетта вскочила в пролетку и приказала не медля ни минуты везти себя на Крулевску, 3. Извозчик стоял перед воротами дома, в котором она проживала, то есть, на перекрестке Владимировской и Берга. К счастью, движение в это время было ничтожным, так что ехать они могли быстро. Извозчик подгонял лошадей, и колеса стали выбивать живой ритм на мостовой. Холодный осенний ветер приятно охлаждал горячую кожу прусской воительницы, выставившей лицо под его действие. Ноябрь прогнал с варшавских улиц привычный смрад, зато принес свежесть после исключительно сухого и душного лета. К сожалению, темнота спадала на город все раньше, так что улицы погрузились в сумрак. Загорелись первые фонари, но газовая иллюминация