Ясень [Монтегю Родс Джеймс] (fb2) читать постранично, страница - 2

из них признался потом — «это ужасное видение неотступно преследовало их в течение полугода».

Слова, произнесенные ею во время казни, были, очевидно, лишены смысла: «В Кастрингхэм-Холле появятся гости». Слова эти она повторила, вполголоса, несколько раз.

На сэра Мэтсью Фелла поведение женщины произвело большое впечатление. Он разговорился с приходским викарием, в компании которого возвращался после повешения домой. По правде говоря, свидетельствовал он вовсе не с радостным сердцем. Он не был фанатиком охоты на ведьм, но тем не менее, как заявил он тогда и повторял впоследствии, не мог дать какого-либо иного изложения событий, очевидцем которых являлся. Все это дело было ему глубоко неприятно, так как он любил жить в хороших отношениях с себе подобными. Но речь для него шла об исполнении долга, и он его исполнил. Никакого другого мотива это не имело, за что викарий его и похвалил, как сделал бы на его месте любой здравомыслящий человек.

Несколькими неделями позже, когда на небе ярко светила полная майская луна, викарий и владелец поместья снова встретились в парке и дошли до Холла вместе. Леди Фелл была у своей тяжело больной матери, и сэр Мэтсью оставался в замке один. Поэтому викарий легко позволил уговорить себя зайти отобедать.

В этот вечер сэр Мэтсью не выглядел очень приятным хозяином. Беседа касалась главным образом семейных и приходских проблем, и пользуясь случаем, сэр Мэтсью составил письменный меморандум, где перечислил пожелания и намерения относительно своих владений. Этот меморандум вскоре оказался чрезвычайно полезным.

Когда в половине десятого викарий м-р Кроум решил пуститься в обратную дорогу, они с сэром Мэтсью направились по тропинке, покрытой гравием, проходившей позади дома. Единственным происшествием, показавшимся м-ру Кроуму странным, было следующее: они находились недалеко от ясеня, который, как я уже говорил, рос вблизи окон жилища, когда сэр Мэтсью остановился и сказал:

— Что это там поднимается и спускается по стволу? Неужели белка? Но в такое время они должны спать в своих убежищах.

Викарий посмотрел и заметил какое-то двигающееся существо, но он не смог разобрать при луне его настоящего цвета. Тень, увиденная им мельком, и он готов был поклясться, хотя это могло показаться сумасшествием, имела более четырех лап, положенных белке или любому другому зверю.

Но не обратив на то особого внимания, они расстались.

На следующий день сэр Мэтсью не спустился ни в шесть, ни в семь, ни в восемь часов, как было в его привычках. Поэтому слуги поднялись к его комнате и постучали в дверь. Нет необходимости задерживаться на описании их беспокойства и тревоги. Они долго прислушивались и начали стучать громче. Не дождавшись ответа, открыли дверь и обнаружили своего хозяина мертвым и с совершенно черным лицом. Вы, наверное, уже догадались об этом. Хотя окно было незакрытым, на теле сэра Мэтсью не обнаружили никаких следов насилия.

Один из слуг побежал предупредить священника; затем, следуя наставлениям последнего, отправился за судебным чиновником. Сам м-р Кроум поспешил к замку, и его провели в комнату, где лежал умерший. Викарий оставил несколько заметок, найденных среди его бумаг, которые показывают, с каким уважением относился он к сэру Мэтсью и какова была печаль, причиненная его смертью. Чтобы пролить немного света на образ, каким развивались события и на общественные верования той эпохи, я привожу ниже отрывок из его мемуаров:

«Не было никаких следов, свидетельствовавших о том, что в комнату проникали силой, окно оставалось открытым в соответствии с привычками моего бедного друга в это время года. Рядом с ним находилась, как и всегда, серебряная кружка с пивом, и этой ночью он его не допил. Остатки питья были исследованы доктором из Бери, неким м-ром Ходгкинсом, который, как он впоследствии показал под присягой у коронера, был не способен обнаружить, подмешан ли туда какой-нибудь яд. Учитывая распухшесть и черноту трупа, вполне естественно, что среди соседей пошли слухи об отравлении. Тело на кровати пребывало в самом большом беспорядке. Его члены находились в таком вывернутом состоянии, что наиболее вероятным предположением было то, что мой очень достойный друг и прихожанин скончался в самых сильных мучениях и самой ужасной агонии. И вот еще, оставшееся необъясненным и выступающее, на мой взгляд, очевидным доказательством страшного умысла тех, кто совершил это варварское убийство: женщины, в чьи обязанности входило обмывание трупа, очень уважаемые женщины из корпорации плакальщиц, пришли ко мне в великих страданиях духа и плоти. Они сказали — и слова подтверждались их видом, — что едва притронулись голыми руками к груди мертвого, как почувствовали жгучую боль в ладонях, которые невероятным образом стали распухать, и опухоль поднялась до локтей. Боль длилась многие недели, как выяснилось впоследствии, и женщинам пришлось отказаться от своей профессии. Однако стигматы на