Прекраснейший текст! Не текст, а горький мёд. Лучшее, из того, что написал Михаил Евграфович. Литературный язык - чистое наслаждение. Жемчужина отечественной словесности. А прочесть эту книгу, нужно уже поживши. Будучи никак не моложе тридцати.
Школьникам эту книгу не "прожить". Не прочувствовать, как красива родная речь в этом романе.
Интереснейшая история в замечательном переводе. Можжевельник. Мрачный северный город, где всегда зябко и сыро. Маррон Шед, жалкий никудышный человек. Тварь дрожащая, что право имеет. Но... ему сочувствуешь и сопереживаешь его рефлексиям. Замечательный текст!
Первые два романа "Чёрной гвардии" - это жемчужины тёмной фэнтези. И лучше Шведова никто историю Каркуна не перевёл. А последующий "Чёрный отряд" - третья книга и т. д., в других переводах - просто ремесловщина без грана таланта. Оригинальный текст автора реально изуродовали поденщики. Сюжет тащит, но читать не очень. Лишь первые две читаются замечательно.
когда я увидел его впервые.
Я услышал его голос:
— Дэвид, я хотел бы с вами потолковать. Ваши внушительные познания — это для меня очень важно. Давайте немного поговорим. Здесь тихо и спокойно.
Так оно и было. Тихо, как в склепе. Он сел, и я тоже сел. Итогом этой чрезвычайно странной «беседы» было то, что я написал для него текст телевизионного выступления об Уотергейтском деле. Это был явно непредсказуемый и неожиданный поворот в жизни Дэвида Гудкинда, юриста и всегдашнего приверженца демократической партии, — диковинный поворот, к которому я не стремился, хотя и ничуть не более диковинный, чем обстоятельства, приведшие меня на работу в Белый дом.
Не беспокойтесь: об Уотергейтском деле я здесь писать не собираюсь. Если это дело, как я ожидаю, само собой заглохнет — на это, естественно, президент надеется и к этому он старается вести, — то быть по сему: на глиняных клинописных табличках будет на века записан еще один случай «прискорбного и маловразумительного идиотизма». Весь этот уотергейтский скандал начинает мне напоминать один случай, происшедший после того, как я впервые рассорился со своей подружкой Бобби Уэбб из-за того, что затеял интрижку с блудливой, но доброй девочкой по имени Соня Филд.
Когда наша страсть начала остывать, Соня связала мне теплый свитер — бесформенную, мешковатую хламиду, которая сидела на мне как на корове седло. Вместе со свитером Соня прислала сентиментальное письмо, которое сделало свое дело: я снова почувствовал к ней влечение; для нашей интрижки, находившейся тогда на последнем издыхании, это письмо было как внутривенный укол глюкозы. От Сониного свитера отвязалась и свободно болталась одна нитка; я отрезал ее ножницами, но когда я стал носить свитер, она снова отвязалась, и я снова ее отрезал. Потом, когда я однажды почему-то напился — наверно, после того, как Бобби Уэбб позвонила по телефону и наговорила мне гадостей, на что она была большая мастерица, — я увидел, что проклятая нитка снова болтается. Я потянул за нее. Я тянул и тянул, и Сонино вязание начало распускаться. Это привело меня в ярость, и я продолжал тянуть, так что в конце концов передо мной на полу оказалась гора шерсти, а моего свитера как не бывало. И я остался без свитера.
Президент незадолго до того был переизбран на второй срок — причем переизбран таким большинством, какого еще не было ни у одного президента в американской истории. И вот от его президентства, как от моего свитера, отвязалась и некрасиво болталась эта уотергейтская нитка, и президент не мог ее ни отрезать, ни ввязать обратно. Но наш президент — это тертый калач, которому палец в рот не клади, а президентство — это такой свитер, который связан очень прочно.
* * *
Некоторое время назад произошли два события, оставившие в штате Белого дома ту самую брешь, которую мне суждено было заполнить своей персоной. Во-первых, подал в отставку один из президентских речевиков, который поставлял президенту остроты и шутки, и, во-вторых, Израиль прислал в Вашингтон нового посла. У прежнего посла — прямодушного отставного генерала — были с президентом такие отношения, что лучше некуда; во время предвыборной кампании он без обиняков агитировал за переизбрание президента. На заседании кабинета президент сказал, что хорошо было бы, если бы в Белом доме был кто-нибудь, кто знал бы нового посла достаточно хорошо, чтобы говорить с ним по душам, пока он сам с ним не сойдется. И министр обороны назвал мою фамилию. За некоторое время до того этот самый израильский дипломат, назначенный теперь послом, выступал с речью на банкете Объединенного еврейского призыва, куда я пригласил министра обороны в качестве почетного гостя, и министр обратил внимание на то, что мы с этим дипломатом тепло обнялись. В этом не было ничего особенного: генеральный юрисконсульт Объединенного еврейского призыва всегда знакомится и обнимается с важными гостями из Израиля. Министр обороны рассказал президенту, кто я такой, поскольку тот, конечно, никогда обо мне не слышал (с точки зрения газетной известности, я — последняя спица в колеснице). Президент сказал:
— Это как будто то, что надо. Давайте свяжемся с ним.
Так это все и произошло. Именно так.
В мою пользу сработала, в частности, та подробность моей биографии, что у меня был опыт работы на радио. Давным-давно, еще до войны, — то есть для меня это все равно что до всемирного потопа, — мы с нынешним министром обороны одновременно ухаживали за двумя хористками, выступавшими в театре «Уинтер Гарден» в мюзикле «Джонни, брось винтовку!». Мне был двадцать один год, я зарабатывал на жизнь тем, что сочинял репризы для радиопостановок, и мой роман с Бобби Уэбб был в то время в самом разгаре. Нынешний министр обороны — тогда простой юрист — был на несколько лет старше меня; прочно женатый человек, он позволял себе последние в своей жизни холостяцкие выходки. Я держал язык за зубами, и он это оценил. С тех пор мы были дружны:
Последние комментарии
6 часов 20 минут назад
13 часов 30 минут назад
14 часов 37 минут назад
15 часов 42 минут назад
16 часов 4 минут назад
16 часов 10 минут назад