Побратимы [Василий Филиппович Изгаршев] (fb2) читать постранично, страница - 3

мать училась вместе со старшим Карпухиным, и, когда я подрос, Генка под большим секретом рассказал мне услышанное от родителей, что его брата и мою мать дразнили во дворе женихом и невестой. Николай не вернулся с фронта, он погиб в конце апреля сорок пятого. Вскоре после войны мать вышла замуж за боевого товарища Генкиного брата — Ивана Климова, моего теперешнего отца. Они вместе воевали, в одном танке. Коля Карпухин умер от раны на руках отца. Об этом я узнал еще в детстве от родителей. Да и всю историю дружбы моей матери с Генкиным братом я тоже знал без Генкиных секретов. У нас в семье Николая Карпухина вспоминали часто, и среди разных фотокарточек в семейном альбоме хранилась и его маленькая фотография с надписью: «На добрую память Л. Б. от старшего сержанта Н. К. Действующая армия, г. Люблин. Польша, июль 1944 г.». Точно такая же фотография, только увеличенная, висела в рамке под стеклом в комнате у Карпухиных.

Так что мы с Генкой, как только научились ползать по комнате, стали встречаться, а потом и дружить. Вместе росли, вместе учились. Играли в одни игры, купались в одной реке, ели одно мороженое на двоих. Да что там мороженое — у нас, как пошли в школу, портфель и учебники были на двоих. И уроки готовили вместе, на кухне, в густом чаду от подгоравшего всякий раз маргарина, на котором наши матери, по очереди, жарили нам к чаю румяные, хрустящие хлебные ломтики.

После восьмилетки у нас двух решений не было. Нечего ждать, когда окончим среднюю школу, лучше поступим в техникум. В морской! Пусть по какому угодно профилю, но непременно в морской.

Между прочим, у Генки была возможность идти по музыкальной части. Он с первого класса начал учиться играть на скрипке, и родители надеялись, что по окончании музыкальной школы он пойдет в музучилище, после которого для него была бы открыта дорога в консерваторию или любой другой музыкальный вуз. Уж очень они почему-то хотели, чтобы Генка стал артистом.

Играл Генка, как я теперь понимаю, неплохо. Но тогда меня злило его увлечение. Скрипит и скрипит свои «диезы». Уж пора бы на улицу, глядишь, удалось бы проскочить бесплатно на дневной сеанс в «Волну», а он все вытягивает смычком из своей скрипучки пронзительные гаммы.

К моей радости, по окончании восьмилетки Генка сразу разрушил все родительские надежды насчет будущей артистической карьеры, и мы подали заявления в мореходку. Но… Вот так всю жизнь, наверное, и будет — всякий раз на пути к хорошему, задуманному становится это «но». Простудился я, схватил воспаление легких. Почти месяц — в разгар лета! — провалялся в больнице. И в мореходку мы не попали. Подали заявления в речной. Утешало то, что, если после речного распределят на Волгу, считай — попали на море. На Волге свои моря чуть ли не от истоков и до самого Волгограда.

С поступлением в техникум Генка и вовсе забросил музыкальные уроки, чему я несказанно обрадовался. А на последнем курсе, когда и диплом, и экзамены были на носу, вдруг опять взялся за скрипку. Стал пропадать по вечерам. Обиднее всего было, что мне ни слова не говорил о том, куда уходит.

Узнал я об этом месяца два-три спустя. Платили мы комсомольские взносы. Принимала их наша же однокурсница, Наташка Суркова, секретарь первичной организации. Для меня уплата взносов была сладостной мукой. Эх, Наталья, Наталья, неужели трудно догадаться? Выходит, трудно. Не посмотрит даже. А ведь прием взносов не формальный акт, товарищ секретарь. С комсомольцем и поговорить не грех. Разве не нужно организации знать, чем живет комсомолец? О чем он думает? Черствый ты человек, секретарь. Только и умеешь гривенники считать. Да и я, к слову сказать, тоже хорош гусь. Мог бы и сам разговор затеять. Но где там, язык к нёбу будто прилипает…

А она… Молча билет взяла, молча и возвратила. Ну и сухарь ты, Наталья. Невероятнейший сухарь.

Для Карпухина-то слова у нее нашлись. Поставив штамп в Генкином билете, Суркова сказала:

— Постой, Геночка…

У Генки улыбка до ушей, а меня будто током дернуло.

— Ты почему же с приработка не платишь?

— Почему? Не спрашивала, а сам не догадался…

— Не догадался! Устав знаешь? Вот вызовем на бюро… Говори, сколько получил? В ведомости распишешься, а в билете отмечу в будущем месяце.

Когда мы вышли от Сурковой, Карпухин дал волю своим чувствам.

— И такая тебе может нравиться?

— Откуда ты взял, что она мне нравится?

— Не темни, Климов. Давно слышу твои вздохи.

— Ну вот еще!

— Существо симпатичное, это верно. Но ехида и колючка. Другой такой, всю Волгу пройди, не сыщешь. Про приработок пронюхала, так скажи как надо, а не подковыривай.

— Сам должен был сказать. Все скрытничаешь? Даже мне ни слова, ни полслова. Друг называется!

— Да ладно, не ной. Никакого приработка нету. Ни копейки не получил. За здорово живешь играю, не за деньги.

Так я узнал, что Генка, поддавшись уговору какого-то тапера, уже почти два месяца играет по три вечера в неделю на танцплощадке в Струковском саду. Потом (уж