Несколько слов об Ренане [Николай Николаевич Страхов] (fb2) читать постранично, страница - 9

онъ, — «есть одинъ изъ поразительнѣйшихъ симптомовъ нашего времени» (стр. 375); и ему этотъ симптомъ страненъ и непріятенъ. Онъ, со своей стороны, тоже желаетъ религіозности, но говоритъ: «по-моему, тотъ религіозенъ, это доволенъ Господомъ Богонъ и самимъ собою» (стр. 373).

Мы не будемъ входить въ подробности этой аргументаціи, какъ она ни «возбудительна»; лучше мы прямо приведемъ заключительный выводъ Ренана. Вопросъ о грѣхѣ и злѣ есть вопросъ о нашей нравственности, и отъ рѣшенія его зависятъ правила нашей жизни, опредѣленіе ея высшаго блага. Ренанъ, въ этомъ отношеніи, рѣшительно заявляетъ слѣдующее:

«Аміель съ безпокойствомъ спрашиваетъ: что же спасаетъ? О, Боже мой, спасаетъ то, что даетъ каждому побужденіе жить. Средство спасенія не одно и то же для всѣхъ. Для одного это — добродѣтель; для другаго — жажда истины; еще для другаго — любовь къ искусству; для многихъ — любопытство, честолюбіе, путешествія, роскошь, женщины, богатство; на самой низшей ступени — морфинъ и алкоголь. Люди добродѣтельные находятъ свою награду въ самой добродѣтели, а тѣ, кто не добродѣтеленъ, имѣютъ на свою долю удовольствіе» (стр, 382).

Вотъ, я думаю, наихудшая страница во всѣхъ сочиненіяхъ Ренана; почти совѣстно указывать на нее надъ только-что закрывшеюся могилою писателя, у котораго столько превосходныхъ страницъ. Можно бы и эту страницу назвать превосходною, но только еслибы можно было принять ее за иронію, за насмѣшку надъ извѣстными нравственными понятіями, — еслибы, напримѣръ, Ренанъ обратился съ этими словами къ своимъ любезнымъ парижанамъ и сказалъ имъ: вотъ вѣдь вся ваша нравственность. Но, къ несчастію, тутъ ироніи нѣтъ. Бѣда въ томъ, что люди, съ увлеченіемъ предающіеся ироніи и насмѣшкѣ, если даже сперва и хранятъ въ себѣ нѣкоторыя высокія понятія, во имя которыхъ совершается это подсмѣиваніе, то со временемъ, однако, часто становятся совершенно въ уровень со своими насмѣшками, теряютъ способность видѣть дѣло въ его истинномъ видѣ, и если вздумаютъ заговорить прямою рѣчью, скажутъ то самое, что говорили на смѣхъ. Таковъ у насъ былъ Салтывовъ; такъ и Ренанъ заплатилъ любимой имъ ироніи нѣкоторую дань.

По точному смыслу его рѣчи выходитъ, что всеобщій спаситель есть алкоголь. Въ самомъ дѣлѣ, первая черта спасенія, даруемаго религіею и нравственностію} Конечно та, что это спасеніе всѣмъ доступно, что въ этой области часто послѣдніе становятся первыми и первые послѣдними. Ренанъ не хочетъ такого однообразія, но не видитъ, что волей-неволей людямъ придется же отыскивать какой-нибудь единый путь. Множество людей, и безъ совѣтовъ Ренана, стараются «спасаться» посредствомъ «богатства», или «женщинъ», или «роскоши»; но вѣдь на такихъ и подобныхъ путяхъ нѣтъ конца неудачамъ, а для огромнаго большинства людей эти пути спасенія даже совершенно закрыты. Остается намъ, слѣдовательно, только одинъ выборъ: или «добродѣтель», или «алкоголь». Если оба эти средства, какъ увѣряетъ Ренанъ, одинаково приводятъ къ цѣли, то не ясно ли, какое изъ нихъ выберутъ слабые смертные?

Какое мелкое пониманіе человѣческихъ радостей и горестей!

IX Католическое и протестанское вольнодумство

Чрезвычайно удивительно, что человѣкъ, написавшій исторію первобытнаго христіанства и исторію израильскаго народа, не понималъ, однако, въ сущности, что такое грѣхъ, а, слѣдовательно, и что такое святость. Онъ былъ воспитанъ какъ духовный, и всю жизнь занимался предметами, на которыхъ былъ воспитанъ; не странная ли загадка, что онъ не понималъ существенной черты религіи? Для него грѣхъ есть не болѣе, какъ тоска; для него никогда не было ясно, какъ возникаетъ въ дупіѣ сознаніе грѣховности и желаніе отъ нея освободиться. Въ одномъ мѣстѣ Ренанъ самъ даетъ намъ нѣкоторый ключъ къ этой загадкѣ. Защищаясь отъ упрековъ Аыіеля, онъ говоритъ:

«Вотъ великая разница между воспитаніемъ католическимъ и воспитаніемъ протестантскимъ. Тѣ, кто, подобно мнѣ, получилъ католическое воспитаніе, сохранили въ себѣ глубокіе его слѣды. Но эти слѣды не суть догматы, это — мечтанія. Какъ только та великая златотканная завѣса, испещренная шелкомъ, ситцемъ и коленкоромъ, за которою католицизмъ скрываетъ отъ насъ зрѣлище міра, — какъ только, говорю, эта завѣса разодрана, мы видимъ вселенную въ ея безконечномъ великолѣпіи природу — въ ея высокомъ и полномъ величіи. Между тѣмъ, протестантъ, самый свободный, часто сохраняетъ въ душѣ какую-то грусть, нѣкоторый запасъ умственной суровости, подобной славянскому пессимизму ^[11]. Иное дѣло — улыбаться надъ легендою какого-нибудь миѳологическаго святаго; иное дѣло — хранить въ себѣ впечатлѣніе этихъ страшныхъ тайнъ, которыя наводили печаль на столько душъ, притомъ лучшихъ душъ» ^[12].

Намъ кажется, что Ренанъ тутъ очень вѣрно и искренно указалъ на источникъ того, что, по его мнѣнію, составляетъ его достоинство, а по нашему — его недостатокъ. Разница между католическимъ