Загадка [Джулиан Патрик Барнс] (fb2) читать постранично, страница - 3
- Загадка (пер. Ольга Юрченко) 58 Кб, 13с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Джулиан Патрик Барнс
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
его деятельности стали эффективными и регулярными: начиная с 1942 г. он раз в неделю, между девятью и десятью вечера, встречался со своим советским связным, каждый раз в разных местах Лондона, и передавал ему свою добычу. Судя по архивам русской разведки, за период с 1941 по 1945 г. он передал в НКВД 1771 документ. (Для сравнения: у Берджесса эта цифра равняется 4605, у Маклина 4593, у Кернкросса 5832.) После войны он еще пять лет продолжал понемногу поставлять информацию; последний его существенный вклад заключался в исполнении роли связного, когда бежали Берджесс и Маклин.
Другие шпионы были более щедрыми поставщиками информации, но интересно в них лишь то, что имеет отношение к шпионажу: мотивы, стиль, специфические навыки, ошибки. Их профессиональная и частная жизнь во многом была подчинена жизни шпионской. Блант же два десятилетия был хладнокровным и усердным предателем, но шпионаж составлял лишь малую часть его существования. В первую очередь он был экспертом в области французского искусства и архитектуры. Его (официально) пригласили работать в Лондонском Варбургском институте, позже он перешел в конкурировавший с ним Институт Корто, который в итоге возглавил. Он составлял каталог рисунков старых мастеров в Виндзорском замке и в 1945 г. стал инспектором королевских картин. Он первым написал по-английски о Жорже де ла Туре и был одним из инициаторов переоценки творчества Пуссена, согласившись курировать первую выставку его картин в Лувре в 1960 г. Если его ученые изыскания порой подвергались сомнению, то авторитет — никогда: по мнению Картер, в пятидесятые годы он был «самой яркой и влиятельной личностью среди британских искусствоведов», хотя и менее известной широкой публике, чем Кеннет Кларк. Анита Брукнер, учившаяся у него в Институте Корто, так говорит о своих ровесниках: «Все мы хотели быть похожими на Бланта».
Таковы факты и характер его обособленного и публичного существования: это он давал советы Национальному обществу охраны памятников и нашептывал что-то о Тициане Ее Величеству — что так взбесило тех, кто потом присутствовал на его процессе. И это все тот же Блант спланировал маршрут побега для Берджесса и Маклина и после ухитрился официально помогать МИ-5 выяснять, что же все-таки произошло; это Блант сидел и не рыпался, когда Филби заподозрили и вынудили уйти в отставку, а потом публично оправдали устами Министра иностранных дел и побудили (или позволили) бежать. Уверенный, что у них недостаточно улик, чтобы предъявить ему обвинение в суде, Блант отказался бежать и рассказал все, что знал, (или — не забывайте, что речь идет о шпионе, — то немногое сверх того, что, как ему было известно, знали они) в обмен на статус неприкосновенности. Далее последовали пятнадцать лет шаткого забвения, по истечении которых он был упомянут историком Эндрю Бойлом, заклеймен сатирическим журналом «Private Eye» и разоблачен на высшем уровне самой Маргарет Тетчер: «И черт возьми, да послужит ему это уроком». В то время Берджесс был уже мертв, а Маклин и Филби сидели в безопасности в Москве; семидесятилетний Блант, профессор на пенсии, больной раком в стадии ремиссии, пережил позор, усугубленный тем, что в свое время другие шпионы избегли наказания.
Он был лишен всех мирских почестей, в том числе рыцарского звания — унижение, которое поставило его на одну доску со столь несхожими негодяями двадцатого века, как ирландский предатель сэр Роджер Кейсмент и Николае Чаушеску. Британская пресса радостно оседлала любимого моралистического конька. «Sunday Telegraph», спутав двух разных Блантов, обвинила его в смерти сорока девяти голландских агентов; когда Блант спросил у своего адвоката, можно ли счесть это клеветой, тот ответил, что защищать ему нечего, поскольку от доброго имени Бланта ничего не осталось и всем он известен как «предатель и гомосексуалист». К оскорблениям определенного уровня Блант привык: в свое время сэр Альфред Маннингс, президент Королевской академии, насмешливо называл его «высоколобым» и «экспертом». Теперь же ученый муж-популист Малькольм Маггеридж сказал свое веское слово, обозвав его «женоподобным эстетом», как будто хотя бы одно из этих качеств могло объяснить измену.
По иронии судьбы Блант был предан Советскому Союзу в лучшем случае лишь теоретически. Его строгая мать, бредя на смертном одре, воображала себя в России, где, жаловалась она, еда «совершенно отвратительна»; неприхотливость ее сына могла помочь ему выжить, если бы он все-таки сбежал, однако проживание или хотя бы близкое знакомство с рабочим раем не входило в его планы. В Кембридже левые никогда не принимали Бланта всерьез; однажды — типичный пример — он ушел пораньше с антифашистского митинга, чтобы выпить чаю в клубе «Реформ». Его первый связной, бывалый европейский коммунист, считал его «простодушным человеком»; русский связной позже жаловался, что его интересы ограничиваются архитектурой. Блант так и не лишился иллюзий, в том числе и потому, что никогда не смотрел в лицо
Последние комментарии
14 часов 6 минут назад
15 часов 35 минут назад
16 часов 30 минут назад
1 день 14 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 16 часов назад