Харбард должен быть доволен [Дмитрий Анатольевич Гаврилов] (fb2) читать постранично, страница - 2

рассудок, если бы…

Это была женщина, по которой стучит, словно бешеное, раскалённое сердце в грудной клетке. Оно так колотит о ребра, что вот-вот проломит их и выскочит оттуда просто под ноги, а сердце героя непременно растопчут, если, вняв мольбам, красавица не подберёт его. Если бы…

Луна заглянула ей в самые очи. Зелёные девичьи глаза были неподвижны, пусты и безжизненны.

Девушка знала, что по ту сторону порога стоит путник, которому по простоте душевной только что доверилась.

А я не мог ей сказать и слова.

— Родная! Как же это? — воскликнул мой разум, воскликнул и затих.

— Я привыкла, добрый гость! Не пытай себя… Но что же ты стоишь? — молвила она, протянув мне тонкую руку.

И, удержав её маленькую хрупкую ладонь, как громом поражённый, я шагнул навстречу судьбе.

Тело порой запоминает лучше, чем голова. Сколько раз я входил в эту дверь? Как давно это было, тогда мне ещё не приходилось нагибаться, с риском расшибить лоб…

— Матушка хворает, она давно спит, — слегка растерянно проговорила девушка, едва я довёл её до скамьи.

— Почему ты дрожишь?

— Я не слышала стука огнива, — опередила она меня.

— Не бойся, я не причиню тебе вреда! — внушал я, гладя девичью ладонь.

— Я чувствую, — сказала девушка, — ты не из злых людей.

— Как зовут тебя, милая? — подумал я, легонько касаясь губами нежной кожи.

— Солиг^[2], — ответила девушка, высвобождая пальцы.

Ах, я растяпа! Она замерзла, бедняжка. Рука была так холодна, а может, это моя щека так горяча! Гладкая, ещё нетронутая ни временем, ни поцелуями кожа.

Мне бы согреть совсем озябшую девушку, прильнув к её губам — но не по обычаю. Мне бы воспламенить её душу жгучими красноречивыми речами — но немой не вымолвит и слова.

— И в самом деле, — спохватился я, — великая Фрейя! Мне нельзя желать её! Я не в праве использовать её немощь! Сделай же что-нибудь, мудрая Фригг! Будь справедлива, не дай же пропасть этому совершенству, но огради его от недоброго!

— Что это? Моё колесо!? — вдруг воскликнула девушка.

Так и есть, я тоже услышал перестук прядильного колёсика — не иначе, боги следили за нами свысока.

На столе я нашёл масляную лампу и, засветив её, убедился лишний раз, что хозяйка не бралась за пряжу — она сидела здесь, рядом со мной, колесо покачивалось у окна, будто кто-то только-только отошёл, незримый и бесплотный.

— Мы живем — не ахти как. Потому, не сердись, путник, у меня нет вина, чтобы предложить тебе, но есть немного сыра, а там ты найдёшь ячменные лепешки и молоко.

Теперь я смог получше разглядеть Солиг. Да, ни одна из смертных не сравнилась бы с ней статью, и счастлив был бы тот мужчина, кому подарила бы она свою любовь.

— Не думай так, … — предупредила она, но я заметил, как участилось её дыхание и как поднимается грудь.

— Не буду, — ответил бы я, если сумел, — но тем соврал бы и ей, и себе.

— А как зовёшься ты, мой ночной гость? — спросила слепая.

— Зови меня Инегельдом, милая. Я не голоден… — путая мысли, иначе и не мог, пояснил я ей. — Это была твоя песнь?

— Да. Моя, — отрезала она.

Встала, словно давая понять, что ночной разговор окончен.

— Я постелю тебе… Ты устал, тебе предстоит неблизкий путь.

— Кажется, я уже пришёл? — подумал я.

— Ты опять, — тихо вымолвила она. — Не надо, не сейчас. Спи.

* * *

В кузне царило страшное запустение. Иначе и быть не могло, ибо люди перестали чтить хозяина альвов огня, и он отвернулся от них.

Начертав при входе руну Велунда, я вернулся к горну, тронул скрипучие меха. Они нехотя подались.

Пламя уж весело потрескивало на углях, когда я спиной ощутил чьё-то приближение.

В дверях показалась старая Берта — о боги, не знающие жалости, время не пощадило её. Прихрамывая и помогая себе клюкой, старуха приблизилась, испытующе поглядела на меня:

— Этот хутор, должно быть, проклят! — наконец, сказала она, не стала дожидаться ответа и продолжила. — Хотя всемилостивый господь наш велел терпеть, иногда я думаю, что мы зря прогневили прежних богов.

— Молчишь, — прокряхтела она. — Я знаю, это твой крест. И у дочери моей тоже свой крест. Так решил Он! — Берта подняла кверху кривоватый палец, рука её обессилено и обречённо упала вниз.

Я кивнул старухе. К чему спорить попусту, надо дело править.

— Моя дочь сказала, ты искал моего брата. Ума не приложу, с чего бы это она так решила, да и зачем он тебе сдался. Торвальд умер, упокой Господь его душу, он был добрый христианин, и искупил все свои прегрешения.

Я снова кивнул старухе и свободной рукой показал, чтобы она продолжала рассказ.

— Ты, должно быть, желаешь узнать, почему на весь хутор только мы с Солиг, да ещё пара семей… Он тоже скоро переберутся подальше от моря, останемся мы — нам некуда бежать.

Не знаю, правда это, или нет, когда я была еще молода, и даже священник поглядывал мне вслед, случилось моему брату приютить у себя мальчика. Он, к