Студент в рясе [Игнатий Николаевич Потапенко] (fb2) читать постранично, страница - 4

математике…

— Не знаю, может, и талант…

— А вы извините меня, батюшка, я не то чтобы не верил вам, а так, очень уж мне любопытно посмотреть, как вы одну задачку решите. Попробуйте-ка вот это.

И профессор начал диктовать ему что-то такое, что показалось всей аудитории очень странным и новым. Отец Эвменидов записывал, но от времени до времени сомнительно посматривал на профессора.

— Вы понимаете, в чём дело? — спросил профессор.

— Я, господин профессор, понимаю, только решить этого не могу… Это уже из высшей математики будет.

— А вы попробуйте.

— Я попробую. Я не то чтобы был совсем уже чужд, я и насчёт высшей математики кое-что прочитывал… И даже пробовал; только трудно… Знаете, на самом главном сбиваюсь.

— Ничего, ничего, вы начните, я вам помогать буду.

— Я бы так вот начал…

И Эвменидов начал решать задачу. Он, видимо, с большим усилием вдумывался в каждую букву, профессор подсказывал ему, и он потихоньку двигался дальше. Но вот он остановился, вынул из кармана платок и вытер вспотевшее лицо.

— Трудно, господин профессор, очень мне это трудно! — промолвил он и положил мел. — Уж чего не знаю, за то и не берусь…

— Это не обязательно, батюшка, это я так, полюбопытствовал… Да, у вас есть математические способности… Очень приятно будет работать с таким студентом, право… Я вам поставлю пять.

— Вот спасибо! — с искренним удовольствием промолвил Эвменидов, широко улыбнулся и поклонился профессору. — Значит, теперь я могу уходить?

— Да, теперь все уйдут, мы уж кончили экзамен.

Эвменидов ещё раз поклонился и пошёл на прежнее место. Профессор, захватив бумаги, в которых записывал отметки, и простившись со всеми, ушёл. Тотчас же Эвменидова, а вместе с ним и меня, окружила вся аудитория.

Все гурьбой вышли в коридор.

Здесь подобрались новые студенты, многие из старых. Все ужасно заинтересовались дьяконом, явившимся держать экзамен по математике.

Эвменидова расспрашивали, откуда он приехал, где учился, как живёт, есть ли у него жена и дети. Пока группа дошла до вестибюля, где висели пальто студентов, все перезнакомились с Эвменидовым, да кстати и между собой.

II

— Ну, слава Тебе, Господи, — говорил Эвменидов, когда мы вышли во двор. При этом он почему-то больше обращался ко мне. — Слава Тебе, Господи, что поспел. Ведь еле-еле попал, последним пришлось держать… А профессор добрый… Разговорчивый такой. Теперь вот латынь ещё да греческий; греческий ещё как-никак, а латыни я боюсь, слаб я всегда был по этой части…

— Пустое! — успокоил его кто-то, — здесь нестрого экзаменуют…

— Да ведь кого не строго, а кого и строго… Вас много, ну к вам они уже пригляделись и так это незаметно одного за другим и пропускают, а я как появлюсь в рясе-то своей, так сейчас на меня особенное внимание обращают… Сейчас это и думают: ишь ведь он в рясе таких ещё у нас не бывало. И сомнение является, дескать, — где же ему, деревенскому дьякону, что-нибудь знать, ну и придирка пойдёт… Очень я опасаюсь латыни…

— А вы, батюшка, куда же это поворачиваете? — спросили его студенты, когда мы вышли на улицу и вся группа повернула направо, а отец Эвменидов взял налево.

— А я к себе… — ответил Эвменидов.

— Да вы лучше с нами зайдите; тут есть трактирчик, мы там и пообедаем. Да и выпьем что-нибудь, вспрыснем, знаете, благополучный исход экзаменов.

Эвменидов усмехнулся и покачал головой.

— Нет, оно, знаете, мне неприлично; я, хотя, может, и буду студентом, а всё ж таки сан этого не позволяет. Прощайте, господа; на латыни, может, увидимся… А когда латынь-то? — спросил он, вдруг вспомнив, что не знает этого.

Ему объяснили, что остальные экзамены назначены в последующие три дня.

— Ну, это слава Богу; значит, не задержусь здесь. А вы тоже в трактир? — спросил он меня.

— Нет, я могу пройтись с вами… Я недавно позавтракал, мне есть не хочется.

— Так пойдёмте. Вы мне про порядки здешние расскажите, а то я, знаете, так чувствую, словно в воду с головой окунулся… Я тут недалеко… Знаете Церковный переулок? Так вот!

— Это, кажется, близко, — ответил я, ещё не довольно хорошо знавший город.

Мы простились с остальными товарищами и пошли налево.

— Знаете, — говорил мне отец Эвменидов, — хотя, конечно, все товарищи одинаковы и я ровно никого не знаю, а всё же мне как-то к вам легче обращаться, потому вас я первого встретил. Вы мне и экзамен показали. Не знаю, как дальше будет, а теперь мне, знаете, трудновато.

— Да вас что собственно затрудняет? — спросил я.

— А то, что, первое дело — будущность ещё неизвестна, выдержу ли экзамен, или нет, кто его знает. Вот латынь меня может подъегорить.

— Нет, вы не бойтесь, — успокоил его я. — Так как вы поступаете на математический и получили хорошую отметку по математике, да ещё так отличил вас профессор, — то по остальным будут к вам снисходительны. Ведь для математики ни латынь, ни греческий не нужны.

— Ах, если бы так! А есть ещё и другое. Я,