Димони [Висенте Бласко Ибаньес] (fb2) читать постранично, страница - 2

комичною интонаціею, съ такими удачными паузами, съ такими крикливыми и быстрыми пассажами, что трактиръ оглашался грубымъ безконечнымъ смѣхомъ, пробуждавшимъ рядомъ на дворѣ лошадей, которыя присоединяли свое громкое ржаніе къ общей сумятицѣ.

Затѣмъ его просили представить Пьяницу, скверную бабу, ходившую по деревнямъ, продавая платки и спуская весь свой заработокъ на водку. Интереснѣе всего было то, что вдохновительница находилась почти всегда среди присутствующихъ и первая смѣялась надъ умѣніемъ гобоиста подражать ея выкрикиванію товара и ссорамъ съ покупательницами.

Но когда комическій репертуаръ былъ истощенъ, Димони, сонный отъ выпитаго алкоголя, уходилъ въ міръ фантазіи и подражалъ передъ молчаливой и отупѣвшей публикой щебетанью воробьевъ, шопоту хлѣбныхъ полей въ вѣтреную погоду, далекому звону колоколовъ и ворбще всему тому, что поражало его слухъ, когда онъ просыпался посреди поля, самъ не понимая, какъ занесла его туда попойка предыдущей ночи.

Эти грубые люди чувствовали себя неспособными насмѣхаться надъ Димони, надъ его надменнымъ остроуміемъ и подзатыльниками, которыми онъ угошалъ барабанщика. Искусство этого деревенскаго бродяги, хоть и грубое, но наивное и геніальное, оставляло глубокіе слѣды въ дѣвственныхъ душахъ этихъ людей, и они съ изумленіемъ глядѣли на пьяницу, который, казалось, росъ въ тактъ неосязаемыхъ узоровъ, выводимыхъ гобоемъ. Онъ игралъ всегда съ серьезнымъ и разсѣяннымъ взглядомъ, выпуская изъ рукъ инструментъ только, чтобы взять кружку и усладить высохшій языкъ журчащей струей вина.

И такимъ онъ былъ всегда. Стоило большого труда вытянуть изъ него слово. О немъ знали только, благодаря его популярности, что онъ былъ изъ Беникофара, что онъ жилъ тамъ въ одномъ старомъ домѣ, который оставался ему еще, потому что никто не давалъ за этотъ домъ ни гроша, и еще, что онъ пропилъ въ нѣсколько лѣтъ двухъ муловъ, телѣгу и полдюжины полей, которыя получилъ въ наслѣдство отъ матери.

Работать? Нѣтъ, и тысячу разъ нѣтъ. Онъ родился, чтобы быть пьяницею. Пока у него будетъ въ рукахъ гобой, онъ не будетъ чувствовать недостатка въ хлѣбѣ. Спалъ же онъ, какъ князь, когда по окончаніи празднества, проигравъ на гобоѣ и пропьянствовавъ всю ночь, онъ сваливался, какъ мѣшокъ гдѣ нибудь въ углу трактира или на полѣ, а мальчишка-барабанщикъ, такой же пьяный, какъ онъ, ложился у его ногъ, точно послушная собаченка.

II

Никто не зналъ, какъ произошла встрѣча. Но это должно было неизбѣжно случиться и случилось. Димони и Пьяница соединились и слились во едино.

Продолжая свой путь по небу пьянства, они столкнулись и стали съ тѣхъ поръ неразлучны — рыжее свѣтило цвѣта вина и блуждающая звѣзда, блѣдная, какъ свѣтъ алкоголя.

Братская дружба пьяницъ перешла въ любовь, и они удалились въ свои Беникофарскія владѣнія, чтобы скрыть свое счастье въ старомъ домишкѣ. По ночамъ растянувшись на полу въ той самой комнатѣ, гдѣ родился Димони, они видѣли звѣзды, насмѣшливо мигавшія сквозь большія трещины въ крышѣ, скрашиваемыя большими верхушками колыхающихся растеній. Этотъ домъ былъ старою рухлядью, разваливавшеюся на куски. Въ бурныя ночи имъ приходилось бѣжать, точно они были въ открытомъ полѣ; и они ходили, преслѣдуемые дождемъ, изъ дома въ домъ, пока не находили наконецъ въ какой нибудь заброшенной конюшнѣ уголокъ, гдѣ расцвѣтала среди пыли и паутинъ оригинальная весна ихъ любви.

Вѣнчаться?.. Къ чему? He все ли имъ было равно, что скажутъ люди? Для нихъ не существовало законовъ или общественныхъ условностей. Съ нихъ достаточно было крѣпко любить другъ друга, имѣть кусокъ хлѣба въ полдень, a главное кредитъ въ трактирѣ.

Димони погрузился съ головою въ новое счастье, какъ будто передъ его глазами открылась какаято незнакомая дверь, показавъ ему столь же безграничное, сколь невѣдомое счастье. Вино и гобой задушили въ немъ съ дѣтства всѣ остальныя страсти. А теперь, въ двадцать восемь лѣтъ онъ потерялъ стыдливость безчувственнаго пьяницы и подобно свѣчкамъ изъ тонкаго воска, горящимъ во время процессій, онъ таялъ въ объятіяхъ Пьяницы, блѣдной, безобразной, жалкой бабы, почернѣвшей отъ огня алкоголя, который пылалъ внутри ея, и до того страстной, что она вся трепетала, какъ струна. Но въ глазахъ Димони она была образцомъ красоты.

Ихъ счастье было такъ велико, что вырывалось даже за предѣлы домишки. Они обнимались посреди улицъ, съ невиннымъ безстыдствомъ двухъ собакъ; много разъ, отправляясь въ деревню на какое-нибудь торжество, они забѣгали въ поле, и ихъ застигали въ высшемъ порывѣ страсти крики проѣзжихъ, отмѣчавшихъ это открытіе громкими насмѣшками. Димони располнѣлъ отъ вина и любви; у него выросъ животъ, и одѣтъ онъ былъ такъ тщательно, какъ никогда. Онъ чувствовалъ себя спокойнымъ и довольнымъ въ обществѣ Пьяницы, а эта женщина все худѣла и чернѣла, и сосредоточивъ всѣ свои заботы исключительно на немъ, не занималась починкою грязныхъ юбокъ, окутывавшихъ ея впавшія бедра.