Колымское эхо [Эльмира Анатольевна Нетесова] (fb2) читать постранично, страница - 5

—     Ничего себе! Людей сюда в наказание при­возят. Чтоб мозги заимели те, у кого они «по фазе» поехали. Ты ж добровольно в кандалы влезла. Неужель здесь привыкнуть можно? Иль деньги держат? — удивился Александр Евменович.

—    На заработки грех жаловаться. Получаю не меньше мужиков. Но не в том главное. Я тут своя, не пришлая. А в деревне кто теперь по­мнит? Я оттуда ребенком уехала, колымчанкой стала, почти коренной. Все насквозь знаю. Не зря в гиды определили. Помню, как последние зэки отсюда уезжали. Все до единственного. Многим тоже некуда было вертаться. Ну, кто к родне или лучшей доли в свете искать поехали. Мне это ни к чему. Дальше Колымы меня никуда не пошлют. Некуда. А я к этим местам привычная.

—   А неужели не скучно одной? — удивился Иванов.

—    Я не одна. Тут мамка рядом. И другие зна­комые. Многих и теперь в лицо помню, каждого поминаю, свечи ставлю всем. Тут редко кого на­вещают, вот я и присматриваю могилы. Авось кто-то меня добрым словом помянет, не пройдет мимо бездушно. Может Султан, когда помру, свою стайку приведет в гости. И взвоют они тут хором, звери на человечьем погосте. Значит, по­жалеют. Больше оплакать некому.

Иванов задумчиво смотрел в окно. За ним все еще стояла глухая ночь.

Ведь вот не просто рядом, среди могил жила женщина и не жаловалась, не сетовала. Прики­пев однажды, навсегда привыкла к Колыме.

—    А вы бывали в отпуске в своей деревне, навещали родню? Ведь может кто-то помнит и любит. Там семью сможете создать, родить ребятишек. Полноценной женщиной заживете. Забудете все, что связано с Колымой.

—    А вы зря меня жалеете. Я сама так реши­ла. Вот мамка умирая, все плакала, мол, когда уеду, останется она тут одна, с песнями волков и пурги. И то, и другое здесь не новость. Я по­обещала, что не уеду никуда. Она тогда не по­верила. Но ведь годы прошли, а никуда не тя­нет. Приехала я в отпуск в свою деревню. Все заброшено, запущено, заколочено, словно на погост попала, заблудилась. И народ изменил­ся, ругливый, ленивый и злой. А уж пьяных сколько! С утра до ночи бухают. И старухи, и де­ти. В огородах редкие бабки ковыряются. А му­жики, какие еще уцелели, прямо среди дворов спят. И не добудишься.

—    От безысходности. Работы и заработков в деревне нет.

—     Но раньше такого не было. Всем работа находилась, каждый при деле был. И пить по черному никто бы не подумал. За это наказать могли, опозорить. А теперь кто чего боится?

—     Ни в том дело! Стыда век не имелось, а вот лень всю жизнь одолевала,— встрял Бон­дарев. И подумав, продолжил:

—      Ведь вот я свою работу долго ненавидел, покуда с России не стали привозить всякую не­чисть— полицаев, старост. Всех, у кого руки в крови. Они, гады, показывали немцам на се­мьи, где мужики воевали. И верите, где фаши­сты не решались, так эти изверги с семьями расправлялись. То детей, то стариков стреляли, в колодцах топили. То за ноги схватят и головой об угол. А много ли ребенку надо? Целыми се­мьями губили людей. А сюда привезли, такими ягнятами прикинулись. Ну, да мы уже знали о каждом из сопроводительной. Понятно, что жа­лости не было. Схватишь такого дедочка за жабры, он тут же зубы покажет, да еще какие. Вот этих мы и посылали на трассу, в самые  гиблые места, где дышать нечем от комарья. Где клюква была подарком с неба. А что де­лать? Не всегда машина проезжала мари и топи, случалось, буксовала. Вытянуть ее ника­ких сил нет. Вот тут и набрасывались на клюк­ву как озверелые. А она, оттаявшая из-под сне­га, ну чистая кровь. Ну, нажрутся ее пригорш­нями. Встанут, все рыло словно в крови. А куда деваться. Клюкву так просто не отмоешь. Ма­шина по ней пройдет, кровавый след далеко за колесами тянется. Аж с души воротит есть та­кое месиво. Этим все нипочем. Видать, при­вычные. И жрать кровь, и ходить по ней душа не дрогнет. Ко мне с десяток таких подброси­ли. Ну, не щадили. Загоняли на такие участки, где ни одна живая душа не выдержала б,— рассказывал Бондарев.

—    Оно и своим не легче доставалось,— слов­но опомнилась Варвара.

—    Своих щадили.

—    Не бреши, знаем, как жалели. Всю брига­ду фронтовиков загоняли в болота и топи. Там они в худых сапогах вкалывали часами. А ноги у всех израненные, помороженные, сплошные гнилушки. Случалось, падали лицом в грязь. Кто хоть раз помог встать? А ведь эти люди воева­ли, по случайности попали в плен, сюда их на лечение присылали. Чуть упал, обойма нагото­ве. И старых, и молодых косили, никого не по­щадили, даже не хоронили. Болото и топи все сожрали и скрыли. А ваши только хохотали. Мол, меньше мороки с этим отребьем. А ведь они герои. Ваши с ними как обошлись?

—    Я в этой компании не был. Не могу отве­чать за всех,— покраснел Бондарев.

—    Да что там мужики? Баб не щадили. За­мешкается какая, так вламывали, что забыва­ла, зачем пошла за куст. Оттуда на карачках выползала, если сил хватало выбраться,— по­бледнела Варя.

—    Ой, как много зла скопилось в одной го­лове! Может, оно и лучше пойти спать, пока еще есть время,— предложил