Министр любви [cборник рассказов] [Александр и Лев Шаргородские] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (89) »
Александр и Лев Шаргородские Сборник рассказов
Министр любви
Самые беззаботные дни мои прошли в этой стране, в дикие времена… Как неотъемлемой частью Калифорнии является апельсин, а Копенгагена — «Русалочка», так неотъемлемой частью Рижского взморья пятидесятых годов был Мишка Зовша. Он стоял в конце улицы Турайдас, у её выхода к заливу, словно памятник, в синих нейлоновых плавках, с голубой тетрадью под мышкой. Я говорю «в плавках», потому что всегда видел его летом — зимой он, вероятно, стоял в штанах. Зовша был сутул, одно плечо выше другого, руки сложены на впалой груди. — Привет славным питерцам, — приветствовал он меня и медленно раскрывал тетрадь. — Пункт 234: — «Блондинку клей утром, брюнетку вечером». Он загадочно улыбался. — Пункт 937: «Люби меньше, но дольше!» Улыбка становилась еще загадочнее, тетрадь закрывалась… Каждое лето, когда я приезжал из сырого Питера на Рижское взморье, Зовша встречал меня очередной сентенцией. Уже много лет он придумывал их и записывал в свою тетрадь — на пляже все его называли «министр любви». Когда возникал какой‑либо сомнительный вопрос — все бежали к нему. — Зовша, — кричал Зорик, — что делать? Элеонора не даёт! — Сколько времени встречаетесь? — спокойно интересовался Зовша. — Две недели. — Цвет волос? — Шатенка. — Где конкретно не даёт? — Да нигде, — нервничал Зорик, — ни дома, ни на пляже, ни в лесу. — Случай классический, — Зовша открывал тетрадь. — «Пункт 766, — читал он. — Если шатенка после двух недель не даёт ни дома, ни на пляже, ни в лесу — пробовать в воде». Тетрадь возвращалась под мышку. — В 16 градусах? — ужасался Зорик. — Температура не указана, — говорил Зовша. Зорик тут же тянул Элеонору в воду. — Ночью, — кричал через весь пляж Зовша, — ночью!.. По пляжу он ходил, как царь Соломон, оглядывающий свои владения. Он бросал быстрые взгляды на женщин и тут же что‑то заносил в тетрадь. К нему подходил Люсик — лучшие мускулы пляжа. — Зовша, — начинал он, — помнишь ту, с высокой жопой? «Министр» не любил грубых слов. — С высоким тазом? — поправлял он, — москвичка? Кандидат педагогических наук? — Да, да! — В чём проблема? — Крутит «динамо». Люсик был возмущён — ему? С такими бицепсами! — В «Лидо» водил? — спрашивал Зовша. — Три раза! — Странно, — Зовша вздыхал. — москвичка, кандидат… — он начинал листать тетрадку. — А что заказывал? — Салат из огурцов, хек под маринадом, бутылку «Фетяски». — Ничего удивительного, — отвечал «министр», — нарушение пункта 875: «Москвичке — кандидату бери котлеты «по — киевски» и «Киндзмараули». — При моей зарплате? — удивлялся Люсик. — Тогда возьми счетовода из Тирасполя, — советовал Зовша, — пойдёт и хек. И тут же из своей жалкой зарплаты отваливал на котлеты. — Держи! И привет кандидату!.. «Лидо» в те годы был самым шикарным рестораном. Там сиживал и певец Вертинский, и закройщик Баренбойм, дирижер Кондрашин и врач Цукельперчик, чтоб попасть туда надо было записываться за месяц, каждый день отмечаться, и только потом пить коньяк «Греми» и лакомиться белугой. Все знали, что таких ресторанов всего два — один в «Дзинтари», другой — на Елисейских Полях. Никогда раньше я этого ресторана на Полях не видел, а годы спустя шикарный «Лидо» показался мне сельским сараем. Но в то далекое время я попадал в «Лидо» только благодаря моему дяде, красавцу, герою Сталинграда, чья шевелюра развевалась на рижских брегах. Дядька в развалку подходил к метрдотелю, широко лобызал его, затем произносил загадочную фразу: «Этот со мной», кивая в мою сторону, и нас безропотно пропускали. Однажды дядьку обозвали жидом. Он дрался отчаянно — в подонков летели бутылки нераскупоренного шампанского и остатки молочного поросёнка. Затем обессиленный дядька заявил, что больше его ноги в этом хлеву не будет. Дня через три он снова пил там «Греми»… Несмотря на то, что всё своё свободное время «министр» проводил на пляже, он был отчаянно бел, вял и печален. «Красивые женщины любят печальных» — значилось в пункте 427. Каждый год у него имел название — «год грудей», «год бёдер», «год длинных ног». — Старик, — сказал он мне в то лето, — сезон — гениален! Самые потрясающие бабы, если не считать 48–го. Фигуры — сказочные. Тополь в июле! Это, если хочешь — год фигур! Он взял меня за локоть: — Пошли! По асфальтовой дорожке, справа и слева от которой сидели пожилые евреи, мы вышли на пляж — радость моей юности. Я приезжал сюда из ленинградских болот за еврейской речью, за бабушкой, за песчаным берегом, который тянулся на сорок километров, за морем, уходившим в Швецию. За базаром с черникой, за высокими георгинами, губчатыми ракетками и пирожными «памперникель». Я приезжал сюда ночным поездом и в «год грудей», и «длинных ног», и в год «бёдер»! «Министр- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (89) »
Последние комментарии