Плененные индейцами [Том Корагессан Бойл] (fb2) читать постранично, страница - 3
- Плененные индейцами (пер. А. Желтов) 113 Кб, 20с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Том Корагессан Бойл
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (8) »
кажется здесь уместным, – сколько из них достаточно безрассудны, чтобы плавать там, где водятся акулы? Наверное, сто процентов из них попадают в пасть акулам, а мы живем прямо у железнодорожных путей, не так ли?
Словно в ответ раздался резкий гудок поезда, идущего на север и приближающегося к переезду в двух кварталах отсюда, и затем нарастающий шум самого поезда, агрессивный стук движущихся колес, и все в комнате задрожало от вызванной им вибрации. Шон отвел взгляд и исчез в ванной. Когда шум стих и его снова можно было услышать, он выглянул из дверей ванной.
– Это все твои индейцы, – произнес он.
– Индейцы здесь ни при чем. – Она возразила, хотя он был, конечно, прав, по крайней мере, отчасти. – Это все Бринсли-Шнайдер, которую ты считаешь такой замечательной. Бринсли-Шнайдер, евгеника, эвтаназия и все прочие проклятые «св-ы» и «эв-ы».
Он улыбался улыбкой теоретика литературы в компании себе подобных, улыбкой, делавшей его похожим на жабу, сжимавшую в челюстях огромное насекомое.
– Проклятые «эв-ы»? – повторил он и затем, смягчаясь, добавил: – Хорошо, если ты будешь чувствовать себя комфортнее, я проверю дверь и окна, о'кей?
Она смотрела на книгу. Где-то далеко в ночи она слышала затихающий стук последнего вагона уходящего поезда. Ее жизнь менялась, и почему бы ей не относится к этому позитивно, почему бы нет?
Он все еще стоял в дверях ванной. На его лице виднелись складки морщин, приобретенные за последние два с половиной года полной серьезности. Он был стопроцентно похож на самого себя.
– О'кей? – произнес он.
На следующий день ей не нужно было на работу до двенадцати – она была помощником библиотекаря в справочном отделе университетской библиотеки, и ее рабочее расписание было таким гибким, что не могло разве что сгибаться пополам. Когда Шон ушел на занятия, Мелани сидела перед телевизором с выключенным звуком и читала свидетельство Лавины Истлик, матери пятерых детей, которой было двадцать девять, когда сиу свирепствовали под Эктоном в Миннесоте в давно забытом 1862 году. Лишь мгновение звучал сигнал предостережения, не более чем мгновение. Крик испуганного соседа во дворе, первая вспышка, и вот Лавина Истлик, молодая, полная надежд домохозяйка в расцвете лет, босиком бежит в ночной рубашке по мокрой траве, торопя бегущих перед ней детей. Вскоре индейцы настигают их, вырезают ее мужа, детей, соседей и детей соседей, забирая в плен женщин. Она была уже дважды ранена и не могла даже стоять, не говоря уже о том, чтобы передвигаться. Когда она споткнулась и упала, индейский воин ударил ее прикладом винтовки по голове и плечам и оставил умирать. Позже, когда они ушли, она смогла отползти и пряталась в кустарнике весь день и последовавшую за ним бесконечную ночь. Раненые дети – ее и соседей – лежали распластанные в траве неподалеку от нее, издавая стоны с мольбой о глотке воды но она не могла пошевелиться, чтобы помочь им. На второй день индейцы вернулись, чтобы добить детей, поворачивая в их ранах заостренные палки до тех пор, пока их предсмертные крики не захлебнулись и цикады на деревьях не заполнили пустоту своей бессмысленной песней. «Чтобы сказала об этом доктор Тони Бринсли-Шнайдер? Она, наверное, аплодировала бы индейцам за устранение слабых и бесполезных, которые бы, в любом случае, когда выросли, могли только ковылять на своих раздробленных конечностях», – вот о чем думала Мелани, когда закрыла книгу и скользнула взглядом по привычным сценам насилия на телеэкране. Однако как только она встала, она почувствовала, что голодна и направилась на кухню, думая о тунце на ржаном хлебе с поджаренными зернами подсолнечника и о сладком красном перце. Она думала, что набирает вес, питаясь за двоих; и не было ли правильным объявить Шону о ребенке через шесть месяцев после того как все произошло, словно беременная школьница, которая скрывает все до последней роковой минуты. «А ведь ты думал, я просто стала полнеть, не правда ли, дорогой?» На улице, за окном, солнце заливало цветы в саду, ночной туман полностью растаял. На их общей с соседкой сверху кормушке сидели юнки и зяблики, на тротуаре через дорогу спала собака, белоснежные крепости облаков возвышались над горами. Это был тихий, мирный, обычный день, никаких индейцев, специалистов по биоэтике, железнодорожных убийц, выскакивающих из товарных поездов и выбирающих случайные жертвы. Она уверенной рукой порезала лук, накрошила сельдерей, как вдруг что-то невыразимо печальное зазвучало по радио – виолончель пела в минорном ключе, абсолютно одиноко, пока к ней не присоединилась скрипка, звучавшая так, как будто умерший человек играл на ней погребальную песнь по самому себе. «Возможно, он действительно умер, возможно, запись была сделана пятьдесят лет назад», – думала она, и перед ней внезапно возник образ человека с длинным носом и цыганским лицом, поющего серенаду узникам Аушвица. «Выключи, – сказала она себе, – немедленно выключи это. Ты должна быть
На следующий день ей не нужно было на работу до двенадцати – она была помощником библиотекаря в справочном отделе университетской библиотеки, и ее рабочее расписание было таким гибким, что не могло разве что сгибаться пополам. Когда Шон ушел на занятия, Мелани сидела перед телевизором с выключенным звуком и читала свидетельство Лавины Истлик, матери пятерых детей, которой было двадцать девять, когда сиу свирепствовали под Эктоном в Миннесоте в давно забытом 1862 году. Лишь мгновение звучал сигнал предостережения, не более чем мгновение. Крик испуганного соседа во дворе, первая вспышка, и вот Лавина Истлик, молодая, полная надежд домохозяйка в расцвете лет, босиком бежит в ночной рубашке по мокрой траве, торопя бегущих перед ней детей. Вскоре индейцы настигают их, вырезают ее мужа, детей, соседей и детей соседей, забирая в плен женщин. Она была уже дважды ранена и не могла даже стоять, не говоря уже о том, чтобы передвигаться. Когда она споткнулась и упала, индейский воин ударил ее прикладом винтовки по голове и плечам и оставил умирать. Позже, когда они ушли, она смогла отползти и пряталась в кустарнике весь день и последовавшую за ним бесконечную ночь. Раненые дети – ее и соседей – лежали распластанные в траве неподалеку от нее, издавая стоны с мольбой о глотке воды но она не могла пошевелиться, чтобы помочь им. На второй день индейцы вернулись, чтобы добить детей, поворачивая в их ранах заостренные палки до тех пор, пока их предсмертные крики не захлебнулись и цикады на деревьях не заполнили пустоту своей бессмысленной песней. «Чтобы сказала об этом доктор Тони Бринсли-Шнайдер? Она, наверное, аплодировала бы индейцам за устранение слабых и бесполезных, которые бы, в любом случае, когда выросли, могли только ковылять на своих раздробленных конечностях», – вот о чем думала Мелани, когда закрыла книгу и скользнула взглядом по привычным сценам насилия на телеэкране. Однако как только она встала, она почувствовала, что голодна и направилась на кухню, думая о тунце на ржаном хлебе с поджаренными зернами подсолнечника и о сладком красном перце. Она думала, что набирает вес, питаясь за двоих; и не было ли правильным объявить Шону о ребенке через шесть месяцев после того как все произошло, словно беременная школьница, которая скрывает все до последней роковой минуты. «А ведь ты думал, я просто стала полнеть, не правда ли, дорогой?» На улице, за окном, солнце заливало цветы в саду, ночной туман полностью растаял. На их общей с соседкой сверху кормушке сидели юнки и зяблики, на тротуаре через дорогу спала собака, белоснежные крепости облаков возвышались над горами. Это был тихий, мирный, обычный день, никаких индейцев, специалистов по биоэтике, железнодорожных убийц, выскакивающих из товарных поездов и выбирающих случайные жертвы. Она уверенной рукой порезала лук, накрошила сельдерей, как вдруг что-то невыразимо печальное зазвучало по радио – виолончель пела в минорном ключе, абсолютно одиноко, пока к ней не присоединилась скрипка, звучавшая так, как будто умерший человек играл на ней погребальную песнь по самому себе. «Возможно, он действительно умер, возможно, запись была сделана пятьдесят лет назад», – думала она, и перед ней внезапно возник образ человека с длинным носом и цыганским лицом, поющего серенаду узникам Аушвица. «Выключи, – сказала она себе, – немедленно выключи это. Ты должна быть
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (8) »
Последние комментарии
1 час 54 минут назад
4 часов 13 минут назад
6 часов 2 минут назад
11 часов 48 минут назад
11 часов 53 минут назад
11 часов 57 минут назад