По крапу [Сергей Федорович Чевгун] (fb2) читать постранично, страница - 3

в кулак.

— Нет, точно я тебя сегодня видел. У магазина, — сказал длиннорукий, плюхаясь на скамью. — Ты с ребятами стоял, базарил о чем-то… Лёму знаешь? — неожиданно спросил он.

— Да кто же его не знает? — кинул я половинку банана. Готов поклясться: было слышно, как у орангутанга щелкнули челюсти. — Но только это не Лёма был, а… Егоров, — назвал я первую пришедшую на ум фамилию.

— К-какой Егоров? — челюсти у орангутанга разжались.

— Такой Егоров. Капитан. С которым ты только что разговаривал, — отвечал я с ленивой неспешностью отдыхающего. — Он ведь днем в штатском ходит, поэтому ты его сейчас и не узнал.

Не спорю: я рисковал нарваться на провокационный вопрос: «Если Егоров тебя знает, какого же хрена ты здесь сидишь?!» Но на это у меня уже был приготовлен ответ: «Оттого и сижу, что он хорошо меня знает!» Но сосед про Егорова не спросил, а я настаивать на этом не стал. Мы с полчаса просидели, лениво перебрасываясь словами. А потом открылась дверь, и длиннорукого увели, теперь уже с концами.

Я мысленно пошел за ним и остановился за спиной — там, в комнате дежурного. Потом долго слушал, как длиннорукий рассказывал обо мне подробности, достойные последнего романа Фридриха Незнанского (см. страницы 98–126). До сих пор удивляюсь, почему меня не расстреляли прямо в дежурной части. Наверное, пожалели патронов. А может, рассчитывали получить за меня лишнюю звездочку, или даже медаль отхватить.

— Не врешь, Колупанов? Насчет человечка? — засомневался дежурный.

— Да что ты, начальник! — Глаза у длиннорукого увлажнились от предчувствия близкой свободы. — Я его только увидел, так сразу же Лёму вспомнил! Так он у него… у Лёмы…

— Ну, все, Колупанов. Вали!

Тот шмыгнул носом и бочком ввинтился в распахнутую дверь, застрял в вертушке и заискивающе улыбнулся дежурному. Дверь хлопнула… И снова распахнулась: привезли очередного задержанного. Похоже, время дежурства у милицейского наряда и в самом деле подходило к концу.

Прошла минута, час или год. Меня никто не тревожил. В ожидании пополнения в камере я привалился спиной к шершавой стенке и закрыл глаза.

Я снова ехал в проклятом «газике» прочь от вокзала, в хитросплетение улиц и переулков, черт знает в каком направлении, и будущее было захватывающе-тревожным. А настоящее — вместе с паспортом и деньгами — томилось в отобранном пиджаке.

Тогда ведь тоже был август, и тоже число двенадцатое. День валился на чертову дюжину, а вместе с ним валилась и моя судьба. Свобода отдалялась вместе с вокзалом, скрывалась за пыльными деревьями, пряталась за облупленными домами и покосившимися заборами. Девушка с дорожной обочины проводила меня случайным взглядом — и в тот же миг забыла обо мне…

И здесь я снова выпал из воспоминаний. Пробуждение было внезапным, а оттого особенно пугающим. Чувство близкой опасности прошлось гусиными лапками по коже. Я вскочил, чтоб встретить неведомое в полный рост. Пожалел, что в свое время занимался чем угодно, только не борьбой и боксом. И шагнул поближе к двери.

— Эй, капитан! Мне долго еще сидеть?

Я ожидал услышать что-то вроде: «Сиди, пока тебе «ласточку» не сделали!», но ошибся. Вместо этого из соседней комнаты донесся слабый стон.

— Дежурный!..

Я ударил плечом в решетку. Ригель щелкнул, и дверь распахнулась. Вот что значит — замки английские! Чаще их надо смазывать, господа…

Неверной походкой канатоходца я приблизился к двери в соседнюю комнату. Иного выхода отсюда не было — только через дежурную. Или же — возвращаться обратно в камеру, к шершавой стенке и на жесткую скамью. Я осторожно приоткрыл дверь и увидел давешнего капитана, лежавшего у стола в луже крови. Заметив меня, он шевельнулся, и тут же закатил глаза.

Молоток валялся на полу, разом превратившись из вещдока в орудие преступления. Капитан умирал, но все еще тянулся руками к разбитой голове, словно бы пытаясь удержать ладонями ее содержимое. Фуражка по-прежнему лежала на столе; казалось, кокарда тускнеет и покрывается пленкой окисла.

Удивительно, как я не сошел с ума прямо здесь же, в дежурной части. Я рванул из узла с тряпьем первое, что попалось под руку. Это был мятый пиджак. Я хотел сунуть его капитану под голову, но тут же испуганно одернул руку, представив себя в окружении тех, кто неминуемо должен был сюда войти — сейчас или через минуту. Сердце шепнуло: «Ведь ты — невиновен?..» А душа — закричала: «Беги!»

От двери, распахнутой в коридор, тянуло сквозняком свободы. Внезапно ожившая рация прохрипела: «Ивановка, на связи?» Сделала паузу — и снова: «Ивановка, почему молчишь?!» Здесь что-то случилось со мной, какое-то легкое помрачнение, многократно усиленное воображением. Я вскочил и как был, с пиджаком в руке, бросился в коридор.

Вертушка на выходе взвизгнула: «Стой, кому говорю?!» И попыталась ударить меня железным поручнем.

Она еще что-то скрипела мне вдогонку, но я был уже далеко.

Первую сотню метров я бежал, удивляясь, почему спине так холодно и мокро.