КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 714671 томов
Объем библиотеки - 1414 Гб.
Всего авторов - 275123
Пользователей - 125174

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

iv4f3dorov про Дорнбург: Змеелов в СССР (Альтернативная история)

Очередное антисоветское гавно размазанное тонким слоем по всем страницам. Афтырь ты мудак.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
A.Stern про Штерн: Анархопокалипсис (СИ) (Фэнтези: прочее)

Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)

Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)

Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
чтун про серию Вселенная Вечности

Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...

Рейтинг: +2 ( 2 за, 0 против).
Влад и мир про Лапышев: Наследник (Альтернативная история)

Стиль написания хороший, но бардак у автора в голове на нечитаемо, когда он начинает сочинять за политику. Трояк ставлю, но читать дальше не буду. С чего Ленину, социалистам, эссерам любить монархию и терпеть черносотенцев,убивавших их и устраивающие погромы? Не надо путать с ворьём сейчас с декорациями государства и парламента, где мошенники на доверии изображают партии. Для ликбеза: Партии были придуманы ещё в древнем Риме для

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Влад и мир про Романов: Игра по своим правилам (Альтернативная история)

Оценку не ставлю. Обе книги я не смог читать более 20 минут каждую. Автор балдеет от официальной манерной речи царской дворни и видимо в этом смысл данных трудов. Да и там ГГ перерождается сам в себя для спасения своего поражения в Русско-Японскую. Согласитесь такой выбор ГГ для приключенческой фантастики уже скучноватый. Где я и где душонка царского дворового. Мне проще хлев у своей скотины вычистить, чем служить доверенным лицом царя

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Против часовой стрелки [Николай Алексеевич Ивеншев] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

всем даден в наказание. Ум уничтожает значение человека, заставляет его сомневаться. Глупые же объединяются, воруют, правят миром, жрут гуманистов без болгарского кетчупа, живьем. Может быть, лишь в поэзии и в музыке теплится жизнь, хоть и сусальная, игрушечная. Лена, конечно, по молодости лет этого не знает. Полонез за дверью ванной все наплывал и возвращался, и уходил в темные дебри. Что‑то Лена стала играть напряженнее, боится. Хотя да, конечно, конечно! На днях ее судьба, как ракета, отстрелит сгоревшую ступень: свадьба.

И исчезнет Лена в паучьих объятиях кудрявого, г ля та — вого, как певец Киркоров, автослесаря. Миром правят хитроумные глупцы и автослесари. И останутся они вдвоем с Татьяной свет Николаевной, со своей «сиамской» женушкой, функционировать. «Картошка на базаре уже подскочила в цене. Да она и вкусноту потеряла. Верка Мерзлякова постится. Ханжа, ханжа! Выпендривается, скулит: «Боже мой, как можно уплетать братьев наших меньших». Это жена. Из ее лексикона. Набор безоттеночных фраз. И он: «Нам обещали зарплату повысить на немного. Директор на педсовете проговорился. Считает, что это его личное завоевание». Она: «Иди ко мне, мой милый, ну и руки у тебя ледяные. Ты что, с айсбергом миловался?» Вот такие развлечения: ходить на дни рождения, напиваться там. На работе твердить лопоухому Дундукову: «Печорин — лишний человек». Как лишний?! Словно все мы в этом мире званые гости, облагодетельствовали сей мир своими незаменимыми персонами. Бессмысленно в конце концов даже влюбляться, даже грешить. Ведь это смешно. А если не смешно, то ужасно. А если не ужасно, то пошло. Это какой‑то ужасный художник Иеронимус Босх!

В зале хлопнула крышка пианино, Лена кричит: «Папа, ты не захлебнулся там? Я чайничек поставлю!»

— Ставь, ставь!

Он сам‑то Иеронимус Босх. Он уже в трясине старения. А дальше: повторять замызганные слова «Ласточка моя». А рот? Рот! Зубы — протезы. Губы у нее, у Татьяны, сейчас как вымоченные морковки. Химия все съела. Шея… Невозможно, невозможно!

Калачев застонал от ужаса. Но одновременно и другое чувство, другое течение подхватывает его, когда видит блеклые женины губы. Это жалость и тоска с примесью прежней любви. Невыносимо! Он ее никогда не бросит. И из‑за этой примеси любви и из‑за рационалистических соображений: привык к румяным пирогам с вишней, обленился. И печень пошаливает. Нет уж, дудки! С Таней, Татой удобнее. А капризные, жеманные любовницы — тот же Иеронимус Босх.

— Чай — ник, ча — ай — ник скипел! — вопит Лена.

Как может чайник скипеть?

— Папа, ну че ты там? Долго?

Он запахивает халат. Смешно: в молодости он считал мужиков, носящих банные халаты, придурками, не мужиками вовсе. А теперь вот сам напялил, удобно, тепло, ничего не жмет. Халатный мужчина, вся жизнь — халат. Но вот Ленка‑то, она‑то и есть смысл дальнейшей жизни. Зря он в ванне так жестоко о ней философствовал. Ленка с ее яркими глазами, с ее здоровой кожей победит одиночество. Она сама будет завоевывать мир, с улыбочкой, весело и небрежно. Пусть она поработит мужа. Автоэлектрики не должны разбираться в транзисторах и резисторах тонкого Леночкиного характера. Ему‑таки нравилось, когда дочка, как бы шутейно плюнув на ладонь, приглаживает три волосинки на его челе. Она как Таня, только Таня, существовавшая двадцать лет назад. Мы ведь только думаем, что все люди разные. Разных наберется человек сто. Лена — это Таня. Не открытие, конечно.

И вот опять Лена так лее погладила его по голове:

— Пап, ты куда сейчас устремляешься?

Он и не думал никуда бежать. Ио раз так, то надо поддержать дочку:

— Да вот часики сломались. Надо бы… того… в мастерскую…

Он умолк. Потом зачастил:

— И насчет мяса опять же надо пошевелиться. Мама говорит — холодца побольше из рожек и ножек. Народ любит. На свадьбе за милую душу пойдет.

— А я, пап, нич — чего не хочу! Ник — какой свадьбы с холодцом. Я вот сейчас, когда играла, все терзала себя: напрасно от вас убегаю. Ведь у него там все чужое. Я не могу сидеть на его стуле, вот — вот свалюсь, неудобно. Не могу жарить картошку на его сковороде, по какому‑то странному закону она подгорает. Хоть всю, хоть всю маслом залей.

— Привыкнешь, дочь! Что‑то ведь есть у него такое- эдакое!

— Волосы мне нравятся, глаза… А еще у него голос глубокий. Когда волнуется, голос дрожит. А вот, когда этот голос дрожит, гут я делаюсь маленькой. И полной дурочкой. И все валится из рук… картошка пригорает.

— Ну, вот видишь: волос, голос. А потом эти чувства перейдут на вещи, на дом ваш общий. Привыкнешь, дочка!

Калачев говорил все это через силу. Он слышал в себе другой, протестующий голос: «Чужой стул станет постылым стулом, чужая сковорода — постылой сковородой. Здесь, дома, лучше. Играй свой полонез, щурься, как это ты умеешь». Как хорошо, как