Троцкий. Характеристика (По личным воспоминаниям) [Григорий Абрамович Зив] (fb2) читать постранично, страница - 3

"логики", можно, не тратя времени па кропотливое и скучное приобретение реальных знаний, силою собственного ума, посредством, подчас, сложных выкладок и искусных комбинаций величин (или понятий) придти к нужной истине и убедить в ней других. Впрочем, и в области любимой логики он не прочел ничего сверх того, что полагалось по школьной программе, если не считать "Эристики" (искусство спорить) Шопенгауэра, которая как-то попала в его руки.

Это — маленькая брошюрка, состоящая из 20 или 30 кратких положений, параграфов, в которых преподаны правила, как побеждать противника в споре, независимо от того, действительно ли вы правы или нет. Шопенгауэр предупреждает читателя не забывать, что его "эристика", это не искусство доказывать истину, а искусство одерживать верх в спорах, хотя бы в ущерб истине. Шопенгауэр не преподаёт правила, которым надо следовать при ведении спора, а скорее разоблачает приёмы, — более или менее грубые, или, более или менее тонкие, — к которым прибегают спорщики с целью победить в споре. В конце каждого такого параграфа, разоблачающего один из приёмов спора, Шопенгауэр даёт совет, как данный приём парировать. Можно себе представить, как Бронштейн обрадовался этой маленькой, но оттого отнюдь не менее ценной, брошюрке. В ней он нашёл прямо откровение. Ведь это была та "логика", которой он до этого так гордился. На немногих страницах его любимый метод получил своё "научное" обоснование и твёрдую формулировку. Искусство побеждать всякой ценой! Какие томы самых научных сочинений могут заменить эти несколько страничек?

Получив аттестат об окончании реального училища, он считал своё формальное образование совершенно законченным! Естественные в молодом человеке колебания по окончании средне-учебного заведения, сомнения, какой выбрать дальнейший путь, как строить будущую жизнь и т. п., — были совершенно чужды бурно-активному Лёве Бронштейну. Обладая нужным запасом природной "логики", он считал себя совершенно подготовленным к жизни, к тому, чтобы выявить своё "я" на широкой арене общественной деятельности, в процессе выработки новых форм жизни для всего человечества.

Психологи обыкновенно разлагают всю многообразную человеческую психику на три элемента: познание, чувство и волю.

Познание, как мы видели, у Бронштейна сводилось, главным образом, к тому, что он схватывал из нескончаемых споров, и к '"логике". Что касается чувства, то, хотя я был с ним в очень близких отношениях, я не могу припомнить никаких фактов, которые указывали бы на то, что у Бронштейна были какие-нибудь склонности в какой-нибудь области изящных искусств, любовь к театру, художеству, музыке и т. п. Изящную литературу, он, конечно, читал. Обладая блестящей памятью, он любил иногда цитировать наизусть некоторые стихотворения Некрасова, но особенно он увлекался одно время Кузьмою Прутковым, любил пользоваться его "философскими" сентенциями и с наслаждением цитировал наизусть длиннейшие отрывки из его стихотворений. Если у него был любимый писатель из прозаиков, то это, пожалуй, был Щедрин, сарказм которого был, по-видимому, очень близок его сердцу. В разговорах он очень часто любил прибегать к оборотам и формам, заимствованным из того или иного сочинения Щедрина.

Но действительная индивидуальность Бронштейна не в познании и не в чувстве, а в воле. Бронштейн, как индивидуальность, весь в активности. Активно проявлять свою волю, возвышаться над всеми, быть всюду и всегда первым, — это всегда составляло основную сущность личности Бронштейна; остальные стороны его психики были только служебными надстройками и пристройками.

Так как, по обстоятельствам, времени, активность его могла сводиться и действительно сводилась исключительно к революционной деятельности, то весьма естественно, что в ней и воплотилась вся его индивидуальность. Революция и его активное "я" совпадали. Все, что было вне революции, было вне его "я" потому не интересовало его, не существовало для него.

Рабочие его интересовали, как необходимые объекты его активности, его революционной деятельности; товарищи его интересовали, как средства, при содействии которых он проявлял свою революционную активность; он любил рабочих, любил своих товарищей по организации, потому что он любил в них самого себя.

Лев Бронштейн был сыном богатого еврейского землевладельца. Отец его, конечно, не мог не видеть, что сын обладает выдающимися способностями и, как отец, не мог не желать, чтобы сын пошёл далеко, и, конечно, не пожалел бы для этого средств, но Лева чуждался своих родителей, хотя учился, кажется, на их средства; они же, если не ошибаюсь, платили за его содержание в семье, где он жил (родители жили в своём имении, вне города); во всяком случае он жил так, что не видно было, чтобы он, когда-нибудь нуждался. Родители были для него такими же чужими, как миллионы других "буржуа" и не-революционеров. Но это не значило, что нельзя было пользоваться их средствами. "Для дела" все источники хороши, родители так