Золото гоблинов [Бахыт Шкуруллаевич Кенжеев] (fb2) читать постранично, страница - 2

мгновение я уже очумело мотал головою в своем кресле, чувствуя, что отлежал правую руку. После перелома она стала слишком чувствительной. За окном по-прежнему гудели автомобили и посвистывал ветер, ледяной даже на слух. Впрочем, сразу же после моего пробуждения кто-то постучал в дверь – сначала нерешительно, потом настойчивее и настойчивее. Звонок не работал уже месяц, но гости ко мне не ходят, и чинить его нет надобности.

2

Я отворил дверь, не посмотрев в глазок, но вместо неулыбчивого дворника, обыкновенно в эти числа собирающего квартирную плату, увидел на пороге вымокшую до нитки и заметно похудевшую Жозефину. Под ее мокрым плащом виднелись черное в обтяжку вязаное платье и черные лосины. Того же цвета была и шляпа с кокетливо изогнутыми полями. "Женщины неисправимы",- подумал я.

– Что же ты не позвонила сначала? – сказал я вслух без особого упрека.

– Ты мне в тот раз сказал, что всегда дома вечерами.

– И то верно,- согласился я, отступая в глубь прихожей. Позволь, я помогу тебе раздеться. Ты просто так или по делу?

– Скорее по делу.- Она скинула пахнущий дождем плащ, поставила в угол раскрытый зонтик и робко прошла в гостиную, освещенную только светом уличных фонарей.

– Садись куда хочешь,- сказал я.- Можно на диван, можно в кресло. Что же ты не на машине? Как насчет фена? Чаю? Коньяку?

Я включил торшер и поставил чайник, вскипевший почти мгновенно.

– Фен не нужен, слишком много хлопот, и коньяку не стоит, а чаю да, конечно, Анри, спасибо. Машина, представляешь, опять сломалась. Карбюратор полетел. Механик уже третий день тянет. А на улице такой ветер, что, видишь, даже под зонтом я вымокла. Как выворачивало его, пока я шла от метро,- еле удержала. Не дай Бог простудиться. Обезжиренного молока нет? Ну и ладно. И Earl Grey… у тебя хорошая память.- Она замолчала, мелкими глотками отпивая чай и часто облизывая ненакрашенные губы.- Я получила у Верлина справку о работе Алексея для пенсии. Он сказал, что оставшийся от АТ компьютер вроде бы у тебя. Странно как-то получается.

Виновник неурочного визита моей гостьи, порядком поцарапанное, но исправное чудо позавчерашней техники, через приоткрытую дверь спальни посвечивал своим голубоватым экраном. Однажды АТ в приступе откровенности рассказал мне о некоей рыжей общей тетрадке, доставшейся ему в наследство от знаменитого дяди, и о том, с какой благоговейной постепенностью – по одной страничке в неделю, если не в месяц,- изучал он в юности этот музейный документ. Понимаю его давнишние чувства. Свежее горе до сих пор мешает мне привести в порядок все файлы на компьютере, вернее, обнаружить на нем обещанное. Пока я имею дело только с кучей электронного мусора, обрывками, пустяками.

Ах, Жозефина, милая моя, нет у меня официальной бумаги на право владения этой недешевой игрушкой, и постороннему может представиться, что я ее попросту присвоил. Но ты же не посторонняя, ты знаешь и меня, и покойника-мужа, ты же поверишь в тот разговор без свидетелей в известном баре при супермаркете Irish House на Новом Арбате, куда затащил меня АТ примерно за неделю до постигшей нас катастрофы. В крошечном баре недолюбливали местных, но АТ, с вызовом поглядывая на средней руки бизнесменов, мирно попивавших свой Guinness, говорил исключительно по-русски.

– Возненавидел я эту страну, Анри, а под иностранца косить тем не менее не желаю,- бормотал он над стаканчиком неразбавленной водки. В тот вечер он надел затрапезное – голубой свитер с дыркой на локте, обтрепанные снизу джинсы.- Знаете ли вы стихи Тютчева? Как грустно полусонной тенью, с изнеможением в кости, навстречу солнцу и движенью за новым племенем брести? Все это скоро кончится, во всяком случае, для меня. Между тем надо вести свои дела так, чтобы в любой момент быть готовым их сдать.

– Накаркаете,- затревожился я.

– Могу и накаркать,- кивнул он,- я человек суеверный. Но, вдруг что, заберите мой "Макинтош", разберитесь в его содержимом. Там две ненапечатанных повести, кое-какие дневники. Несколько эллонов. Хотите, формальную бумажку напишу?

– Алексей Борисович,- накинулся я на него,- не кощунствуйте! Ну зачем вам так кокетничать? Чтобы цену себе набить?

– Оставьте,- ответил он спокойно,- я трезвее вас отношусь к жизни и чувствую, что мои силы уже на исходе.

– Так и вижу вас намыливающим веревку,- съязвил я, стараясь сбить с него патетическое настроение,- или бросающимся под поезд метро.

– Этого я не сделаю,- голос его несколько протрезвел,- и все же запомните на всякий случай, а? Не Верлину же разбираться в моем архиве, не Жозефине же. Тем более что она русского не знает.

– А друзья-аэды? – сдался я.

– Один стал законченным алкоголиком, другого я, в общем, разлюбил.

Я приоткрыл глаза. Видение рассеялось. Жозефина, имени которой в своем пересказе я не упомянул, при свете торшера казалась куда моложе своих тридцати восьми. Она вытерла глаза черным платком и потянулась к бутылке. Я принес ей небольшой бокал.

– Неужели