Праздник Маши Красильниковой [Зинаида Александровна Чигарева] (fb2) читать постранично, страница - 3

здесь — тоже все не просто. Ой, не просто! Книжек много. Газеты… журналы… А игрушек ни одной. Конечно, перед ремонтом все мелочи люди убирают. И пацан, может быть, в садике круглосуточно. Но все ж таки хоть какой маломальский следок да останется. Вон диван отодвигали, шкаф тот же — и ничего: ни мячика, ни куклы какой безногой, ни кубика завалящего. Журнал со статьей нашелся, запонка мужская выкатилась. В коридоре тапочки мужские, стоптанные… Муж, значит, имеется. А вот детишек нету. Теперь понятно, с того она и живет одними книжками. Что ей еще остается делать?

Женщины не видать, не слыхать — затаилась где-то, чтобы не мешаться. «Деликатная, — подумала о ней Маша. — Но, видать, несчастная. Может, и не от возраста седина — от горя. Без детишек разве не горе? Да, у каждого своя печаль, свое горевание!»

Зашуршала бумага, которой они прикрыли на всякий случай пол. Подошла хозяйка.

— Послушайте, уже третий час. А вы без отдыха. У меня суп есть. Идемте пообедаем.

— Спасибо, не надо! — мягко, чтобы и хозяйку не обидеть, и собственного достоинства не уронить, отказалась Маша. — У меня с собой тормозок.

— Ну хотя бы чаю… Я только что вскипятила… — а в глазах прямо мольба: уж так ей хочется быть чем-то полезной Маше.

— Разве что чаю… — согласилась Маша.

На кухонном столе дышал паром блестящий никелированный чайник. Рядом в прозрачной вазочке печенье. Две черные с позолотой чашечки стоят, такие маленькие, что похожи на игрушечные. Маша оглядела стол и попросила тарелку. Хозяйка бросилась к ящику, куда, видно, по случаю ремонта была уложена посуда, и вытащила тонкую, почти прозрачную тарелку с золотым ободком. Маша развернула свой пакет и выложила на тарелку пирожки.

— Угощайтесь! Еще тепленькие. Утром пекла. С картошкой…

Женщина взяла румяный пышный пирожок, осторожно надкусила и удивленно вскинула брови:

— Вкусно!

— Ешьте… ешьте еще!

— А вы себе чаю наливайте, печенье берите. Не стесняйтесь.

— Спасибо! — степенно поблагодарила Маша, бережно опуская на стол похожую на диковинный золотисто-черный цветок чашку.

«До чего красивые, — думала она. — А прочности никакой. На них и глядеть-то боязно, не то что в руки взять. Мне такие совсем ни к чему. Живо расколотят мои архаровцы».

— Саксонский фарфор, — сказала женщина, заметив, что Маша заинтересовалась чашкой. — Подарок отца к свадьбе. Было шесть, осталось только две. Муж у меня… не очень осторожный…

Обе помолчали, словно не находя предмета для разговора. Потом женщина спросила:

— Сколько вам лет?

— Двадцать шесть, — машинально ответила Маша и тут же спохватилась. — Ой, да что я! Двадцать семь… Как раз сегодня.

— Вот как? У вас сегодня день рождения? — почему-то взволновалась женщина. — Надо же!

— День рождения, — суховато подтвердила Маша. — Спасибо вам за чай! Приятно горяченького…

— У вас праздник, а вы тут нашу грязь…

— Работа есть работа, — пожала плечами Маша, направляясь в комнату.

Женщина шла за нею.

— Молодец вы! — сказала она, оглядев стены. — Давно работаете?

— Давно, — коротко ответила Маша, размешивая раствор. — Десятый год.

Времени у Маши в обрез, некогда разговоры разговаривать. На второй раз белить, правда, легче. Но освободиться надо бы пораньше. А женщина не уходила. Прислонилась к косяку и следит за Машиной кистью. Интересно ей, значит. А раз интересно, пускай смотрит. Небось, не сглазит.

— Вы замужем? — спросила женщина.

— Угу! — ответила Маша.

— И дети есть?

— Трое!

Ах, как это нехорошо у нее сказалось! С какой-то даже гордостью. Не надо бы так. Маша украдкой оглянулась. Женщина стоит в дверях. Лицо спокойное и равнодушное. Даже слишком спокойное и равнодушное.

Вот ведь как оно получается: ни в чем не виноват ты перед человеком, а все равно неприятно. Чтобы скрыть неловкость, Маша энергичнее заработала кистью. И тут же обругала себя. Может, и нет ничего такого, и она напридумывала всякого да еще переживает. Может, им так больше нравится — без детей. Есть же такие люди. Только Маше это непонятно. Даже мысль об этом ей кажется дикой. Как это не хотеть детей? Да как можно без Ирки-забияки? Без Славика? Вот уж и взаправду Славик… славный! Ирку заставить что-нибудь сделать, хоть тот же пол подтереть, — все из-под палки. А Славик услышит, и вот он — тут как тут, тряпку тащит:

— Мам, я сам…

Сам! А этот «сам» чуть выше ведерка.

И Надюшка… Меньшенькая ее… Незабудочка голубоглазая. Сидит себе в уголке, тряпочки перебирает, бормочет что-то про себя, бормотушка… Да что там говорить! Нет ей никакой жизни без ребятишек! И без Степана… без Степы… В горле запершило… Она поскорее закашлялась, чтобы хозяйка ничего не заметила. Та все стоит у косяка, думает о чем-то своем. И лицо у нее теперь совсем не равнодушное — тихое, усталое, запечаленное такое лицо. Маше опять стало ее жалко — по-бабьи, по-сестрински.

— Работаете где? — спросила Маша, сама нарушая свое правило не болтать во