Михаил Булгаков в Художественном театре [Анатолий Миронович Смелянский] (fb2) читать постранично, страница - 2

театром. Я же хочу поделиться своим, сугубо личным, может быть, даже парадоксальным впечатлением, которое укреплялось во мне по мере чтения рукописи. Чем сложнее и драматичнее становился рассказ о жизни Булгакова в Художественном театре, тем с большей силой охватывало меня глубокое и в основе своей радостное творческое волнение. Трудно назвать это чувство словами. Может быть, это тот самый творческий импульс, который производит в душе честно и талантливо рассказанная человеческая и художническая судьба. Такой рассказ укрепляет дух, потому что на нас начинают воздействовать не только книги и пьесы, но сама личность писателя, его жизнь в искусстве и, если так можно сказать, в самой жизни. Ведь, в конце концов, нет ничего труднее и важнее, чем построить свою собственную жизнь и сохранить себя, свою душу. Свет личности автора «Турбиных» таков, что заставляет неизбежно думать о том, как мы сегодня живем в искусстве, как работаем, как существует Художественный театр и что с ним будет завтра. Книга о Булгакове в Художественном театре заряжает энергией творчества. Прочитав ее, хочется работать, сделать что-то настоящее, чтобы хоть в какой-то степени оправдать доверие того дома в старом Нащокинском переулке, с которым, будем надеяться, не зря свела жизнь.

И еще одно, последнее. Автор книги Анатолий Смелянский, кажется, ни одним словом не обмолвился и не выдал того обстоятельства, что он прямо и непосредственно участвует в живом и трудном деле современного Художественного театра, возглавляя ту самую литературную часть, которую когда-то возглавлял Павел Mapков. О своей причастности к МХАТ автор нигде не говорит, но всем своим строем, смыслом и пафосом книга выдает в ее создателе человека театра и театрального писателя, знающего театр изнутри и болеющего за него душою. Такую книгу нельзя написать без личного отношения к Художественному театру, к его истории и к тому, как он сейчас живет. В этом смысле опыт театральной судьбы Булгакова наверняка поможет и тем, кто будет продолжать дело Художественного театра.

О. Ефремов, главный режиссер МХАТ СССР им. М. Горького, народный артист СССР

От автора

Я жадно вглядываюсь в этого человека.

Он среднего роста, сутуловат, со впалой грудью. На смуглом и скуластом лице широко расставлены глаза, подбородок острый, а нос широкий и плоский. Словом, он до крайности нехорош собой. Но глаза его примечательны. Я читаю в них странную всегдашнюю язвительную усмешку и в то же время какое-то вечное изумление перед окружающим миром. В глазах этих что-то сладострастное, как будто женское, а на самом дне их — затаенный недуг. Какой-то червь, поверьте мне, сидит в этом двадцатилетнем человеке и уже теперь точит его. Этот человек заикается и неправильно дышит во время речи.

Я вижу, он вспыльчив. У него бывают резкие смены настроений. Этот молодой человек легко переходит от моментов веселья к моментам тяжелого раздумья. Он находит смешные стороны в людях и любит по этому поводу острить.

Временами он неосторожно впадает в откровенность. В другие же минуты пытается быть скрытным и хитрить. В иные мгновенья он безрассудно храбр, но тотчас же способен впасть в нерешительность и трусость. О, поверьте мне, при этих условиях у него будет трудная жизнь и он наживет себе много врагов!

Но пусть идет жить!

М. Булгаков. Жизнь господина де Мольера

Я жадно вглядываюсь в этого человека.

Он выше среднего роста, светловолос, даже с золотистым оттенком. Причесан гладко, но волосы все время разваливаются, так что приходится их поправлять. Ходит довольно странно, какой-то вихляющей походкой, выставив правое плечо вперед. Черты лица неправильные, ноздри глубоко вырезаны. Когда говорит, морщит лоб. Но голубые глаза его примечательны…

Дальше почти ничего не надо изменять. Вглядываясь в лицо французского комедианта, Булгаков вглядывался и в себя. Словесные краски мольеровского портрета двойные, контуры лица и контуры судьбы совпадают и как бы просвечивают сквозь друг друга.

Художники, познавая натуру, пишут автопортреты. Писатели с этой же целью всматриваются в лица других писателей. Книги могут называться «Жизнь господина де Мольера» или «Смерть Вазир-Мухтара», но это книги и о себе.

В портрете Мольера напророчена даже собственная роковая болезнь.

В портрете Мольера предсказана собственная литературная судьба.

В беседе с акушеркой, начинающей книгу о создателе «Тартюфа», сочинитель 1933 года объясняет повитухе 1622 года, какого младенца она принимает. «Слова ребенка переведут на английский, на итальянский, на испанский, на голландский. На датский, польский, турецкий, русский…».

Акушерка поражена. «Возможно ли это, сударь!»

Биограф Мольера, перечисляя языки, на которых зазвучат пьесы его героя, оборвет перечень точкой, чтобы взять новое дыхание. Для того чтобы перечислить языки, ставшие сегодня в мире родными для