2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
лет — закон окажется бессильным, но коли он начнёт позднее, можно будет арестовать Габора Лакатоша за недостаточный присмотр.
Он был тонкий знаток закона и цыганской души, этот вахмистр; однако конь о четырёх ногах, да и то спотыкается: Габор большой получил работу на лесопилке (совладелец Фёльдёш Бела), и Габор маленький ни разу ничего не украл. Примера не было.
Отец и сын жили в совершеннейшей дружбе, ибо что такое совершенная дружба? Когда ждёшь другого всё больше и больше и когда время от времени чего-нибудь да дождёшься.
Габор-младший был мальчишечка умненький. Он был из тех удачных детей, которым скука не в тягость; таким от начала дано без страха наслаждаться одиночеством, ценить которое другие люди либо научаются слишком поздно, либо не научаются никогда. Он жил в четырёх стенах, не слишком удалённых друг от друга, чернел между ними тёмным огоньком.
Было у него два стёклышка, красное и синее; через них он ловил свет, зелёным дождём осыпавшийся с веток деревьев. Ещё у него были полосатая майка, коричневые трусики, тряпичный куклёнок по имени Лайош — и, конечно, отец. Мама у них умерла, когда малышу исполнился год. Так Габор-младший, дитя из лесной сторожки, долго не знал, что есть такое слово — мама, известное каждому. Он даже долгое время думал, что у всех мальчиков есть только папы, и они вырезают себе сынишек из мягкого дерева, сперва учат их плавать, а потом уже — есть. В те годы Габор большой работал на лесопилке и жил в лесной сторожке недалеко от Якубовиц. Сторожку теснили ветви старых дубов, от этих объятий она вся почернела. Одно окошко смотрело на омут, другое — на лужайку с одуванчиками. Габор маленький смотрел то в одно, то в другое и очень скоро запомнил, что с одной стороны всегда омут, с другой — золотые одуванчики. По утрам Габор большой скрывался в белой мгле, и так Габор маленький постигал великое искусство ждать и радоваться встрече. Он постигал это искусство в ту пору, когда Габор большой начал его забывать.
Вечером Габор большой возвращался, и Габор-малыш рассказывал всё, что без него происходило. Вообще-то ничего не происходило, но откуда знать это ребёнку?
Габор-малыш говорил:
— Знаешь, папа, камень у омута вдруг сам подскочил и прыгнул в воду.
— Он вчера говорил мне, — отвечал Габор большой, — что хочет утопиться. А что камень скажет, то и сделает.
— Ещё, папа, подходил к окошку олень, хотел своим рогом провертеть дырку в стекле. Но я приложил туда палец и сказал ему: «Ты зачем обижаешь бедных цыган?» Потом прилетела оса и укусила его в попку.
— Осу-то я послал, — отвечал Габор большой.
— Ой, папа, какой же ты умный! — кричал Габор-младший.
— Ой, ты такой умный! У-юй, какой ты умный!
— Я, видишь ли, умнее всех на свете, — говорил тогда Габор большой, и оба верили этому. Потом Габор большой ещё говорил: — Один скрипач — тот, который дал мне эту скрипку, — тоже очень был умный человек. Звали его Ола — это в Словакии, а в Чехии его звали Ружичка[2].
— Как это, чтоб человека звали розочкой? — смеялся маленький Габор. — Это всё равно, чтоб кого-нибудь прозвали малиной! Папа, а может человек называться Малина?
Габор большой раздумывал долго и важно, потом торжественно произносил:
— Может. И Малиной может зваться человек.
Потом он натирал смычок канифолью, и вид у него был, как у самого умного на свете скрипача. Само натирание это было как музыка. Габор маленький тем временем намазывал на хлеб сало со шкварками, ложился животиком на землю и, жуя, готовился слушать.
Начиналась маленькая ночная серенада.
* * *
Как известно, всякое совершенство относительно. Неважно, как мы играем, важно — для кого. И Габор маленький был, скажу вам, такой публикой, что только поискать. Позавидовать можно. Заплакать от умиления.
Быть может, это было так потому, что он лежал на животе и ел шкварки. Хлопать он, правда, не мог, но нужны ли аплодисменты виртуозу, когда он видит глаза своей публики? И впивает их блеск?
— Папа, а кто выдумал скрипку? — спрашивал малыш виртуоза в паузах.
— Скрипку выдумал я, — говорил большой Габор. И какое-то время оба верили этому.
Зелёные лакатошевские искорки вспыхивали ласковым блеском.
— Папа, иди сюда и ляг на живот, — просил маленький Габор. — Я расскажу тебе, что было, когда тебя не было. Постучала в окно кукушка, а я ей говорю: «Войдите, пожалуйста, пани Кукушка. Мы бедные цыгане, но для гостей бережём самое лучшее».
Потом он засыпал.
Большой Габор ложился к нему так, чтоб чувствовать подбородком его волосики. Ноги у Габора маленького были теплее, и Габор-старший согревал о них свои большие, холодные.
Это было давно, очень давно. Где тот смоляно-чёрный омут? Ой, Якубовице, Якубовице…
Теперь Габор большой работает на строительстве металлургического завода и живёт в белом доме с центральным отоплением. Работает он в образцовой бригаде мастера Йозефа
Последние комментарии
5 часов 15 минут назад
14 часов 18 минут назад
1 день 13 часов назад
1 день 13 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 14 часов назад