Последний порог [Андраш Беркеши] (fb2) читать постранично, страница - 3

сама не помню, как их обзывала. — Она задумчиво посмотрела на затягивающееся тучами небо. — Но я точно помню, что назвала Милицу поповской блудницей.

Гнев у Чабы постепенно рассеялся. Ему уже стало жалко девушку. Он вдруг представил себе отталкивающий в своей леденящей холодности кабинет директрисы, обтянутый кожей скелет тетушки Милицы и уязвленную Анди, стоящую перед ней. Сожаление сменилось у него возмущением.

— Гнилье! — обозленно произнес он. — А отец что сказал?

— Он не знает. Боюсь ему даже заикаться.

— Я потом сам расскажу.

Девушке это пришлось явно по душе. Теперь, чувствуя себя в безопасности за широкой спиной Чабы, она уже не боялась.

— Благодарю, но я сообщу ему сама.

— Когда? Насколько известно, завтра они вместе с моим отцом уезжают в Австрию.

— Скажу сегодня вечером. Надо сказать, я даже рада, что ушла из лицея. Поступлю в пансион к Силади. Почему я должна жить в общежитии, правда?

— Оставайся здесь.

— Думаешь, не осталась бы? Скажи только слово, и останусь.

Юноша опрокинулся навзничь.

— Боже!.. — произнес он. — Если бы ты могла остаться здесь!

— Тебе действительно так хочется? — Она наклонилась над ним и поцеловала его в губы.

Домой она вернулась после обеда. Отец уже обо всем знал. На его письменном столе лежало письмо директрисы. Случившееся застало врасплох Гезу Берната — письмо он прочитал трижды. Его отнюдь не радовало, что Андреа придется продолжить учебу в другой гимназии. Все содержавшееся в письме директрисы он принял за чистую правду — и пощечину Кати Папаи, и «грубые, грязные» выражения Андреа, которые «не выдержит никакая типографская краска». Однако он усомнился в том, что она находится в любовной связи с автором прилагаемого письма, студентом из Четени Чабой Хайду. «Я обнаружила улику, неопровержимо доказывающую, что Ваша дочь погрязла в грехе и ведет образ жизни, несовместимый с уставом и строгими предписаниями лицея». Далее шли фразы, подчеркнутые красными чернилами: «Дорогая, я с нетерпением жду момента, когда снова могу быть с тобой. Мы с утра до вечера будем заниматься тем... словом, этим. Ты знаешь, о чем я думаю, правда?», однако они отнюдь не свидетельствовали о грехопадении Андреа.

— Чепуха, — пробормотал он, кинув письмо на стол. — Но мы потом увидим.

Андреа поцеловала отца. В глаза ей сразу бросилось письмо на столе.

— Можно посмотреть? — поинтересовалась она.

— Адресовано не тебе, но можно.

Она взяла письмо, молча его прочитала.

— Именно так все и было, — подтвердила она.

Бернат откинулся на спинку кресла, набил трубку, закурил.

— Так все это правда? — спросил он.

Девушка взглянула на отца и неожиданно поняла по его глазам, о чем он думает.

— Пока я девушка, — тихо произнесла она. — А все остальное правда. Хотелось бы, чтобы ты мне верил.

Бернат выглянул в окно. На улице моросил дождь, небо было затянуто свинцовыми тучами.

— Я верю, — проговорил он. — Но случившемуся не рад. Я всегда старался относиться к твоим проблемам с пониманием. Когда ты была права, я соглашался. Но, по-моему, на сей раз ты оказалась не права. — Он вынул изо рта трубку, расковырял тлеющий табак, искоса поглядывая на мрачно наблюдавшую за ним девушку. — Я тебя еще ни разу и пальцем не касался. Даже если ты того заслуживала. Как же ты дошла до жизни такой, что дала пощечину другому человеку?

— Она доносила! — Лицо девушки горело возмущением. — Шпионила, неужели не понятно?

— Пусть так, — ответил отец. — У тебя нет оснований жаловаться, что я тебя учил пресмыкательству. Однако подобное поведение считаю отвратительным и грязным. Насколько известно, Кати Папаи — существо слабое. Так ведь? — Андреа кивнула. — Ударить более слабого... Удивительное дело... — Он видел, что глаза дочери заволокло слезами, но это его не тронуло. — Я, разумеется, не знаю, как другие, но сам считаю нетактичным копаться в любовных делах посторонних. Откровенно говоря, это твое качество меня поразило. Многое мне понятно: и твое волнение, и допущенная грубость по отношению к директрисе Милице. Этого я не одобряю, но понять могу, учитывая обстоятельства. Но как понять твое бравирование? Папаи была тебе подругой? Насколько мне известно — нет. А будь она твоей подругой?

— Ты прав, — призналась девушка. — Вела я себя глупо, в чем и призналась Чабе. Не мучай меня.

— Ты и Чабе рассказала?

Из глаз девушки выкатились слезы. Она утвердительно кивнула:

— Рассказала. Ничего не утаила. Он отчитал меня так, что я и на ногах стоять не могла.

Бернату было от души жалко дочь. Ему хотелось утешить ее, но он понимал, что сейчас это несвоевременно. Пусть пострадает. Воспитывает волю. Она и не подозревает, какие надвигаются трудные времена. Честный, чистый ребенок. Раз даже Чабе призналась, что показала его письмо Папаи, то еще не все пропало.

— Не реви, — строго промолвил он. — Слезами дела не поправишь. Вот письмо молодого человека можешь забрать. Эту часть