Маурисио Сильва [Роберто Боланьо] (fb2) читать постранично, страница - 2
- Маурисио Сильва (пер. Наталья Александровна Богомолова) 50 Кб, 16с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Роберто Боланьо
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »
«латиноамериканских борцов-скитальцев», этой армии сирот, блуждающих по бескрайнему миру, предлагая свои услуги тому, кто больше заплатит, хотя на деле оказывается, что выбирают они вечно того, кто платит меньше всех. Мы посмеялись, и Сильва сказал, что насилие — не для него. Ты — другое дело, — произнес он с грустью, которая мне тогда показалась непонятной, — а я насилие ненавижу. В ответ я заявил, что чувствую то же самое. Потом мы переменили тему, потолковали о книгах, о фильмах… И больше я его не видел.
В один прекрасный день я узнал, что Маурисио Сильва уехал из Мексики. Новость мне сообщил его старый приятель, с которым они вместе работали в газете. Меня, впрочем, ничуть не удивило, что он исчез не попрощавшись. Сильва никогда ни с кем не прощался. Я и сам никогда ни с кем не прощался. И наши мексиканские друзья никогда ни с кем не прощались. А вот моя мать сочла это проявлением невоспитанности.
Года через два или три я тоже покинул Мексику. Поселился в Париже и попытался его там разыскать (не слишком настойчиво), но не нашел. Со временем я даже стал забывать его лицо, хотя в памяти накрепко отпечатались его манера держаться и особая манера речи, словно он обращается к тебе издалека, из-за завесы вялой печали, и печаль эта для меня была неотрывна от образа Маурисио Сильвы, того Маурисио Сильвы, который уже утратил лицо, или которому лицо теперь заменяла тень, хотя, главное, я по-прежнему хранил в памяти его выразительный облик, то есть некий абстрактный образ, лишенный покоя.
Прошли годы. Много лет. Кое-кто из наших друзей умер. Я женился, у меня родился сын, я напечатал несколько книг. Однажды мне довелось побывать в Берлине. Накануне отъезда я ужинал с Генрихом фон Беренбергом и его семьей, потом сел в такси (хотя до того Генрих всякий раз сам отвозил меня по вечерам в гостиницу). Я попросил таксиста остановиться пораньше, потому что хотел пройтись пешком. Таксист (немолодой азиат, слушавший Бетховена) высадил меня кварталов за пять до отеля. Было еще не поздно, но улицы казались пустынными. Я шагал через площадь. На скамейке сидел Сильва. Но я узнал его только после того, как он заговорил со мной. Он назвал меня по имени и спросил, как дела. Я обернулся и смотрел на него в недоумении. Сильва продолжал сидеть на скамейке, и его глаза изучали меня, потом он уставился в землю, потом огляделся по сторонам, принялся рассматривать огромные деревья, росшие на этой маленькой берлинской площади, и тени, укрывавшие его почему-то гуще, чем меня. Я сделал несколько шагов в сторону скамейки и спросил, кто он такой. Это я, Маурисио Сильва, — ответил он. Маурисио Сильва из Чили? — спросил я. Он кивнул, и только тут я заметил, что он улыбается. В ту ночь мы проговорили чуть ли не до рассвета. Сильва уже несколько лет жил в Берлине и отлично знал, какие бары открыты всю ночь. Я расспрашивал о его житье-бытье. Он, не вдаваясь в подробности, сообщил, что стал фотографом и работает на разные издания. У него имеется жилье в Париже, Милане, а теперь вот и в Берлине, скромные обиталища, где он хранит книги и куда не так часто заглядывает. Мы зашли в первый бар, и только тут я понял, как он изменился. Сильно похудел, в волосах проглядывала седина, лицо избороздили морщины. Еще я отметил про себя, что он стал пить куда больше, чем в Мексике. Маурисио Сильва хотел узнать что-нибудь и обо мне. Наша встреча, разумеется, не была случайной. Мое имя промелькнуло в газетах, оно попалось Сильве на глаза — или кто-то из соотечественников сообщил ему, что некий чилиец приехал в Берлин то ли прочесть лекцию, то ли пообщаться с читателями. На мое выступление он не попал, зато позвонил организаторам и получил адрес гостиницы, где я остановился. Когда я его увидел на площади, он, по его словам, коротал там время, погрузившись в размышления, в надежде меня перехватить. Я засмеялся. Какая удача — мы снова встретились. Маурисио Сильва оставался таким же странным, странным, но вполне приятным человеком, который никому не навязывает своего общества, человеком, которому в любой миг можно сказать «до свидания», и он в ответ просто скажет тебе «до свидания», без обиды, без упрека, то есть он был в своем роде идеальным чилийцем, невозмутимым и приветливым, хотя тип этот нечасто попадается и в Чили, но только там водятся такие люди. Перечитываю эти слова и вижу, что выразил свою мысль не слишком удачно. Маурисио Сильва никогда не позволил бы себе подобного обобщения. Во всяком случае, пока мы бродили из бара в бар и сидели перед стаканом виски или кружкой безалкогольного пива, беседа кружилась вокруг отрывочных воспоминаний, диалог наш сводился к обсуждению внешних событий и был скучноватым. Интерес пробудился во мне, лишь когда Маурисио Сильва провожал меня около двух часов ночи в гостиницу, но это был, собственно, уже не диалог, а монолог. По воле случая Маурисио Сильва заговорил (вернее, его буквально прорвало), пока мы пересекали все ту же площадь, где несколькими часами раньше встретились.
Прошли годы. Много лет. Кое-кто из наших друзей умер. Я женился, у меня родился сын, я напечатал несколько книг. Однажды мне довелось побывать в Берлине. Накануне отъезда я ужинал с Генрихом фон Беренбергом и его семьей, потом сел в такси (хотя до того Генрих всякий раз сам отвозил меня по вечерам в гостиницу). Я попросил таксиста остановиться пораньше, потому что хотел пройтись пешком. Таксист (немолодой азиат, слушавший Бетховена) высадил меня кварталов за пять до отеля. Было еще не поздно, но улицы казались пустынными. Я шагал через площадь. На скамейке сидел Сильва. Но я узнал его только после того, как он заговорил со мной. Он назвал меня по имени и спросил, как дела. Я обернулся и смотрел на него в недоумении. Сильва продолжал сидеть на скамейке, и его глаза изучали меня, потом он уставился в землю, потом огляделся по сторонам, принялся рассматривать огромные деревья, росшие на этой маленькой берлинской площади, и тени, укрывавшие его почему-то гуще, чем меня. Я сделал несколько шагов в сторону скамейки и спросил, кто он такой. Это я, Маурисио Сильва, — ответил он. Маурисио Сильва из Чили? — спросил я. Он кивнул, и только тут я заметил, что он улыбается. В ту ночь мы проговорили чуть ли не до рассвета. Сильва уже несколько лет жил в Берлине и отлично знал, какие бары открыты всю ночь. Я расспрашивал о его житье-бытье. Он, не вдаваясь в подробности, сообщил, что стал фотографом и работает на разные издания. У него имеется жилье в Париже, Милане, а теперь вот и в Берлине, скромные обиталища, где он хранит книги и куда не так часто заглядывает. Мы зашли в первый бар, и только тут я понял, как он изменился. Сильно похудел, в волосах проглядывала седина, лицо избороздили морщины. Еще я отметил про себя, что он стал пить куда больше, чем в Мексике. Маурисио Сильва хотел узнать что-нибудь и обо мне. Наша встреча, разумеется, не была случайной. Мое имя промелькнуло в газетах, оно попалось Сильве на глаза — или кто-то из соотечественников сообщил ему, что некий чилиец приехал в Берлин то ли прочесть лекцию, то ли пообщаться с читателями. На мое выступление он не попал, зато позвонил организаторам и получил адрес гостиницы, где я остановился. Когда я его увидел на площади, он, по его словам, коротал там время, погрузившись в размышления, в надежде меня перехватить. Я засмеялся. Какая удача — мы снова встретились. Маурисио Сильва оставался таким же странным, странным, но вполне приятным человеком, который никому не навязывает своего общества, человеком, которому в любой миг можно сказать «до свидания», и он в ответ просто скажет тебе «до свидания», без обиды, без упрека, то есть он был в своем роде идеальным чилийцем, невозмутимым и приветливым, хотя тип этот нечасто попадается и в Чили, но только там водятся такие люди. Перечитываю эти слова и вижу, что выразил свою мысль не слишком удачно. Маурисио Сильва никогда не позволил бы себе подобного обобщения. Во всяком случае, пока мы бродили из бара в бар и сидели перед стаканом виски или кружкой безалкогольного пива, беседа кружилась вокруг отрывочных воспоминаний, диалог наш сводился к обсуждению внешних событий и был скучноватым. Интерес пробудился во мне, лишь когда Маурисио Сильва провожал меня около двух часов ночи в гостиницу, но это был, собственно, уже не диалог, а монолог. По воле случая Маурисио Сильва заговорил (вернее, его буквально прорвало), пока мы пересекали все ту же площадь, где несколькими часами раньше встретились.
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »
Последние комментарии
20 минут 59 секунд назад
4 часов 35 минут назад
6 часов 53 минут назад
8 часов 43 минут назад
14 часов 29 минут назад
14 часов 34 минут назад