Анархические письма [Петр Рябов] (fb2) читать постранично, страница - 2

А, во-вторых, сейчас в нашем «анархическом движении» нет ничего от революционеров, а всё – только от раков, одни только общие места и избитые истины, от которых подозрительно тянет душком плесени.

Словом, пришло время (и давно уже!), стряхнув пыль с ветхих скрижалей, на коих начертаны догматы анархической веры, присмотреться к ним попристальней. Что такое «анархизм» вообще? Каким он может быть сегодня? Возможен ли он? И если да, то как?

О партийных людях, изначально подходящих ко всему со своей узкой меркой, справедливо говорят как о людях с проданной совестью и проданным умом. Есть такой еврейский анекдот. Один еврей приходит к другому и говорит: «Слушай, Абрам, по слухам из зоопарка лев убежал». Абрам в ответ спрашивает: «А как это будет для евреев?» Любой партийный человек, будь то казённый идеолог или штатный революционер, всем интересуется лишь по принципу «как это будет для евреев», и даже если для отвода глаз задает порой какие-то вопросы, то мы можем быть спокойны за него: у него в кармане всегда заранее припрятаны все правильные ответы.

Равнодушная, беспринципная и безыдейная всеядность с одной стороны и узкое партийное сектантство с другой – вот непременные спутники нашего времени. И той и другой нет дела до истины: первой – потому что она не верит в её существование, второй – поскольку она заранее её знает от первого до последнего слова.

Вопросы, в которых я хочу разобраться, волнуют меня одновременно и как анархиста, и как еретика от анархизма (равно как и от других «измов»). Эти вопросы – не вопросы «тактики» или «стратегии» движения, которого к тому же ещё и нет, но и не схоластический подсчёт чертей на кончике иглы. Эти «Анархические письма» – не попытка померить сегодняшнюю жизнь с анархической колокольни по принципу «как это будет для нас, евреев», а, совсем напротив – выяснение того, есть ли анархической колокольне место в нынешнем мире, или же её пора снести за ветхостью и ненужностью.

И именно потому, что анархизму по самой его природе чужд догматизм и окостенение, я ни одной минуты не собираюсь цепляться за истлевшие лохмотья старых писаний и формул.

II

В середине прошлого столетия датский философ Серен Кьеркегор писал: «За кулисами загорелось. Клоун выскочил предупредить публику. Вообразили, что он шутит – давай аплодировать ему. Он повторяет – ещё более неистовый восторг… Сдаётся мне, что пробьёт час, и мир будет рушиться при общем восторге умников, воображающих, что это – буффонада».

Сегодня эпоху «проклятых вопросов» сменила эпоха «проклятых ответов». Поистине, нет ничего явного, что не стало бы тайным!

Так и хочется назвать вторую половину ХХ-го века «похмельем» – после буйной пьянки: вчера много пролито вина и крови, много гудело и летело голов, кипело страстей, и кровь бурлила в жилах, а наутро – вялость, медлительность, слабость чувств и дрожь в коленях. Но наша эпоха всё же не эпоха «похмелья», ибо при похмелье человек, хоть и ничтожен, но – трезвеет. А мы, как всегда, как водится, «ничего не поняли и ничему не научились».

Выбор, перед которым мы поставлены неумолимым веком, разорвавшим связь времен, – это даже не выбор между социализмом и либерализмом, между революцией и эволюцией – это выбор между взрослостью и инфантилизмом, между отчаянием зрячести и спокойным благодушием слепоты, между подлинностью и фальшью, между беспартийной правдой и зашоренной ложью «измов»…

«Связь времён», о которой говорил Шекспир, действительно порвалась в мучительном и смертоносном смерче двадцатого столетия. Оглядываясь на анархистов и революционеров XIX-го века, мы сегодня не можем следовать их путями, как будто ничего не случилось, как будто горная лавина не завалила дороги. Мы уже не можем разделять их наивной веры в прогресс и науку, их безграничного рационализма. XX век, разделивший их и нас, словно огромная трещина, возникшая в результате землетрясения, не позволяет нам верить, подобно им, в добрую природу человека и во всемогущество социальных преобразований. После Освенцима и Колымы, Хиросимы и Лубянки мы утратили младенческую доверчивость к жизни, детскую невинность и многие из иллюзий прошлого. Теперь мы по-старчески знаем, до каких вершин бесчеловечности может дойти человек, стоящий ныне на пороге самоуничтожения – или преображения.

А между тем вера в неизбежность прогресса, во всесилие науки и социальных изменений была символом веры анархистов, да и вообще социалистов и революционеров XIX-го века, была даже не самой их программой, но – безусловной к непререкаемой предпосылкой любых «программ». Разум всемогущ, мир познаваем, человек хорош, всё зло – от невежества людей и от злонамеренности учреждений, – следовательно, людей надо просветить, а вредные учреждения заменить полезными, – таково было кредо тех, прошлых анархистов. Всё плохое, реакционное – позади, беснуется и издыхает в бессильной злобе, всё хорошее, революционное – впереди; следовательно, надо заглядывать, забегать