Зверь по имени Брем [Елена Николаевна Катасонова] (fb2) читать постранично, страница - 6

сторожил дом, чутко прислушиваясь к звукам на улице, отвечая рычанием на подозрительные шумы.

Он ходил с хозяевами в магазины и на прогулки, заводил знакомства, ссорился и мирился на собачьей площадке, а главное — сражался с Шуркой. Их драки давно всем надоели, каждую из сторон стыдили и уговаривали, никто не мог понять истоков бесконечной войны. Наконец все смирились и на врагов махнули рукой: пусть дерутся, раз уж им так хочется!

Весной прибежала откуда-то прошлогодняя подруга Брема и снова увела его за собой. На этот раз и бабушка, и Наташа, стараясь не волноваться, терпеливо ждали.

— Имеет он право на личную жизнь? — говорила Мария Тихоновна. — Такой уж нам пес попался: любит свободу.

— А нас? — огорчалась Наташа.

— И нас любит, потому возвращается. А тебе, Наталья, экзамены сдавать надо, в институт поступать. Так что давай занимайся, сбрось меланхолию…

И Наташа садилась к столу. Она занималась истово, с утра до позднего вечера, сама, без всяких там репетиторов.

Небывалая жара стояла в то лето в Москве: двадцать восемь, тридцать, тридцать два, даже тридцать четыре в тени…

Мария Тихоновна, несмотря на призывы врачей и уговоры Наташи, никуда из города не уехала. Она кормила внучку салатами и поила соками, вешала на окна мокрые простыни, чтобы впитывали в себя сухой жар раскаленной улицы, втайне она молилась, когда Наташа шла сдавать очередной экзамен.

— Господи, если ты есть, — шептала она, — сделай так, чтобы проходной балл был пониже! Ну чего они все ринулись на физфак? Помоги ей. Господи, она так мечтает!

Такие молитвы возносила Мария Тихоновна небесам, но скорее всего помогли не они, а прошлогодняя олимпиада, на которой Наташа поразила преподавателей МГУ оригинальным решением сложных задач. Ее запомнили уже тогда, ее на физфаке ждали. Она сдала все блестяще и поступила.

Вот какие огромные перемены произошли во время второго отсутствия Брема. На сей раз он явился прямо домой, кто-то открыл ему парадную дверь, он легко вбежал на третий этаж, на свою лестничную площадку, гавкнул с достоинством и негромко: «Отворяйте, это я!» Ему отворили, и он вбежал извиняющейся походкой, чуть смущенно глядя на Наташу.

— Еще улыбается! — возмутилась Наташа. — Нет, баб, ты смотри, ведь он улыбается!

Мария Тихоновна с удовольствием смотрела на Брема.

— Он просто запыхался от бега, — заступилась она за него. — Налей-ка ему напиться, а потом — в ванную.

Брем пил долго и с наслаждением. «Раз-два-три, раз-два-три…» считала Наташа, как он лакает. А бабушка принесла большую оранжевую простыню и пустила в ванной теплую воду.

Вечером, вычесывая разомлевшего от Купания Брема, Наташа вела с ним беседу.

— Бродяга ты, бродяга, — укоряла она его. — Посмотри, как ты отощал, какой ты усталый, измученный…

Ну зачем убегать, скажи? Разве тебе дома плохо?

Брем открыл один глаз, взглянул на склоненное к нему лицо, хотел лизнуть Наташу в щеку, но голова его упала на лапы, и он заснул крепким сном.

* * *

Училась в университете Наташа, хозяйничала в доме бабушка, убегал-прибегал Брем, резвилось новое поколение на собачьей площадке. Все менялось, все двигалось в этом мире, и только вражда двух, уже взрослых, псов оставалась неизменной и страстной. Шурка и Брем сражались с незатухающей яростью — сверкали клыки, летела шерсть в разные стороны, тяжелые от злости звери извивались в руках людей, и казалось, так будет вечно.

Но вот весной в доме у Брема снова остро запахло лекарствами, заходили чужие люди в тревожно белых халатах, и Наташа перестала ездить в университет. Было хуже, чем в тот раз, — Брем это сразу почувствовал.

Мария Тихоновна лежала недвижно, не читала, радио не включала и с Бремом не разговаривала. Она только чуть-чуть ему улыбалась, когда ставил он на постель лапы и заглядывал ей в лицо. Но и улыбка пугала Брема: была она слабая, неуверенная. Брем волновался очень, от дивана не отходил, караулил Марию Тихоновну, и напрасно манила Брема вольная его подруга: он не мог покинуть своих в беде.

Той страшной ночью, когда кто-то невидимый и могучий ударил Марию Тихоновну железным кулаком в самое сердце, именно Брем разбудил измученную Наташу, стащив с нее одеяло. Наташа вскочила с расшатанной раскладушки. При тусклом свете ночника она увидела белый заострившийся подбородок на высокой подушке и рванула телефонную трубку. А потом был долгий кошмар: какие-то люди с тяжелыми сундучками в руках, провода по всей комнате, красная кислородная маска на чужом, изменившемся лице, тоже чужой, не Наташин крик в черной ночи.

* * *

Так они остались вдвоем — Наташа и Брем — в пустом доме, без хозяйки, одинокие и несчастные. По утрам, выгуляв Брема, Наташа уезжала на занятия, а он ложился у порога и лежал без сил, как старенький черный половичок, до ее прихода. Иногда он вздрагивал, вставал, повинуясь смутной надежде, и ходил по комнатам, обнюхивая каждый угол, каждый квадрат паркета. Его чуткий нюх