До Михайловского не дотягивает. Тема интересная, но язык тяжеловат.
2 Potapych
Хрюкнула свинья, из недостраны, с искусственным языком, самым большим достижением которой - самый большой трезубец из сала. А чем ты можешь похвастаться, ну кроме участия в ВОВ на стороне Гитлера, расстрела евреев в Бабьем Яру и Волыньской резни?.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
Красотой особенной я не отличаюсь, талан…
— А вы бы уехали, отсюда, что ли.
— Уехать?!! Вы ребенок. В Одессе, в Гельсингфорсе, на дне моря и под облаками я буду отыскан… И тогда еще худшие времена настанут.
— Да позвольте… Значит, вы ее не любите?
— Да что вы, батенька, — вскричал Бакалягин, вздернув плечами так энергично, что они чуть не на лезли ему на уши. — Любить можно нормальную женщину, а не эту сумасбродную бабу, способную за один взгляд на постороннюю женщину перегрызть глотку.
— А вы ее тоже, ведь, ревнуете?
— Я? Вы смешной человек.
— Ну, знаете, — сказал я, раздраженно. — В таком случае, я признаюсь вам: она сегодня затащила меня к себе и жаловалась на вас, что вы ее изводите ревностью.
— Ха! ха! ха! ха! — отрывисто захохотал этот хилый любовник. — Я — ее… ревную… ну, знаете, я думал, что вы считаете меня умнее!
— Она умоляла меня не говорить вам, что я был у нее. «Он», говорит она, «может вообразить Бог знает что!»
— Я могу вообразить только одно, — покачал головой Бакалягин, — что она дура.
— Значит, вы ее совсем не любите?
— Подите вы! Сами ее любите.
— Но почему же вам не расстаться?
— Расстаться? А ходить с выжженными глазами и изуродованной физиономией — это вам приятно? Это вам тоже расстаться? Нет, уж на кого Господь положил проклятие, тот должен всюду влачить его.
— Не поговорить ли мне с ней, как третьему лицу? А?
— Не советую. Истерики не оберешься. Сегодня, когда мы чай у нее пили, она так на меня зыкнула за какое-то замечание о ее подруге, что я стакан на пол уронил. Э, да уж что там говорить… несчастный я. Прощайте!
IV.
Жизнь в меблированных комнатах развивает либеральные поступки.
Поэтому, я не удивился, когда на следующее утро ко мне без доклада вошла Агнесса Чупруненко.
Поздоровавшись, она спросила:
— Ушла уже?!
— Кто?
— Эта верста коломенская. Вот уже сотворил Господь и сам удивляется.
Я пожал плечами. Она сидела, понурившись, наполненная до краев безысходной скорбью. Потом прошептала:
— Больной человек. Вчера посуду стал бить. Стакан с чаем разбил. Нашел у меня карточку моего отца — устроил сцену… Это, говорить, ваш любовник, наверное? Господи! Грешный я человек — иногда думаю — хоть бы его трамваем переехало или в тюрьму бы посадили!
— А он говорит, что вы его любите.
— Я?! Люблю?! Кого?
— Бакалягина.
— Нацепите его себе на нос, вашего Бакалягина.
— Я не привык делать бесцельных поступков, — ответил я.
— На месяц бы! На одну недельку! На один день бы хоть — оставил он меня в покое. Нет! Как утро — сейчас же в дверь своей кривой лапой стучит: «Агнесса, вы дома?» Если бы вы знали, как мне иногда хочется ему сказать! «Убирайся к черту, жердь проклятая! У меня другой мужчина!»
— А вы бы сказали когда-нибудь. Попробуйте.
Она пожала плечами.
— В свидетели попасть хотите?
— А что?
— Убьет. Выломает дверь и убьет меня.
Я сжал губы и жестко сказал:
— А, знаете, он говорил мне, что не любит вас.
Она усмехнулась.
— Еще бы! Он это может сказать. К сожалению, это только разговор для посторонних.
— Он говорил, что терпеть вас не может. Она говорит, мне на шею повисла, и никак я не могу от неё отделаться
— Ну, конечно! Ему стыдно признаться, что он влюблен, как дурак, что из-за пустяка на стену лезет — вот он и старается всех уверить. Ничтожная личность
V.
Это была серьезная, тяжелая застарелая болезнь. Я знаю, некоторые серьезные болезни требуют серьезной, иногда мучительной, операции. Операцию можно было бы сделать такую:
Пригласить к себе длинного квартиранта Бакалягина и безотрадную квартирантку Агнессу Чупруненко… Усадить их, сесть самому и, не торопясь, не волнуясь, сказать:
— Господа! Одним ударом ножа я могу облегчить ваши страдания. Позвольте мне передать со стенографической точностью те слова и выражения, которые каждый употреблял по отношению к другому. Агнесса утверждает, что Бакалягин надоел ей до омерзения, а Бакалягин утверждает — что Агнесса — пошлая дура, присосавшаяся к нему, как пиявка. На мой совет уехать — Агнесса ответила так: «я бы уехала, но он сейчас же потащится за мной, разыщет меня и еще больше начнет отравлять мне жизнь». На мой совет — уехать — Бакалягин, в свою очередь, заявил, что он бы это сделал с наслаждением, но «эта глупая баба, как собачонка побежит за ним и отыщет его в Гельсингфорсе, в Одессе, и даже на дне морском» Господа! Теперь вы все знаете друг о друге. Договоритесь при мне, объяснитесь, — и пусть каждый едет, куда хочет. Зачем же вам, жалкие вы люди, тянуть постыдную глупую лямку, бродить в темноте и отравлять жизнь себе, а главное мне, мне, которому вы смертельно надоели. Ну… эйн, цвей, дрей — и готово.
Вот та — единственная операция, которая напрашивалась сама собой.
И, однако, я не решился сделать эту операцию.
Почему?
Я думаю так: лучше жить несколько лет с самой отвратительной, мучительной болезнью, чем с облегчением сразу
Последние комментарии
2 дней 12 часов назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 15 часов назад