Жатва Жизни [Сергей Александрович Нилус] (fb2) читать постранично, страница - 3

своими руками.

"А если я выздоровлю, – возразил он, – тогда я вновь, что ли, должен всем заводиться?"

Я ему сказал:

"Тем лучше, что мы всю ветошь спустим, а что вам потребуется, то выберите в моей келье, как свою собственность".

"Когда так, – сказал он, – тогда делайте распоряжение, какое вам угодно..."

Со вторника истощение сил стало в нем быстро усиливаться. В среду я доложил о ходе его болезни митрополиту. Владыка посоветовал призвать главного врача. Я сказал об этом больному.

"Когда по благословению владыки, – сказал он, – то делать нечего – приглашайте."

В четверг его тщательно осматривал врач и дал заключение, обычное докторской манере: и да, и нет – и может выздороветь, и может умереть.

В пятницу больной после причащения Святых Тайн подписал духовное завещание и тогда же потребовал проститься со всеми своими сотрудниками и дать каждому из них на память и благословение какую-нибудь вещь из своих келейных пожитков. Я приказал собрать около кровати больного все вещи, предназначенные для раздачи, и сам, кроме того, принес из своей кельи сотни три финифтяных образков. И когда стали допускать к нему прощаться, то прощание это имело вид, как будто отец какого-то великого семейства прощался со своими детьми. Этот вечер вся братия лаврская, каждый спешил проститься с ним и принять его благословение. Я стоял на коленях у изголовья больного и подавал ему каждую вещь в руку, а он отдавал ее приходящему. Уже более часу продолжалось это прощание и я было потребовал его прекратить, чтобы не утомить больного.

"Нет! – возразил он, – пусть идут! Это – пир, посланный мне милостью Бога".

Только ночь прекратила этот "пир", и он им нисколько не утомился. Глубокой ночью он обеспокоился о нашем спокойствии и настоял, чтобы мы шли отдыхать.

Возвратясь в келью, я получил от вас депешу, с которой в ту же минуту прошел к больному и сказал ему, что я об угрожающей его жизни опасности известил вас, о.Исаакию каждый день сообщаю о ходе его болезни. Он тут много говорил со мной и благодарил меня за содействие к приготовлению его к вечности. Под конец он спросил меня:

"А знаешь ты Власову, монахиню в Борисовке?"

"А что?"

"Да вот, эту фольговую икону перешли ей. Ее имя – Агния. Этой иконой меня благословила ее тетка, когда я ехал в Оптину Пустынь, решившись там остаться. Икону эту я всю жизнь имел как дар Божий".

"Приказывайте, батюшка, – сказал я – все, что вам угодно, – исполню все так, как бы вы сами".

"Да, пока – только!"

"А что чувствуете вы теперь?" – спросил я.

"Да, мне хорошо".

"Может быть, страх смерти?"

"Да и того нет! Я даже удивляюсь, что я хладнокровно отношусь к смерти, тогда как я уверен, что смерть грешников люта; а я и болезни-то ровно никакой не ощущаю: просто, хоть бы у меня что да нибудь болело, и того не чувствую; а только вижу, что силы и жизнь сокращаются... Впрочем, может быть, неделю еще проживу..."

Я улыбнулся. Он это заметил.

"О, и того, видно, нет?.. Ну, буди воля Божья!.. А скажите мне откровенно, как вы меня видите по вашим наблюдениям?"

"Я уже сказал вам третьего дня, что вы на жизнь не рассчитывайте: ее теперь очень мало видится".

"Я вам вполне верю. Но вот досадно что во мне рождается к сему прекословие... Впрочем, идите же, отдыхайте – вы еще не спали".

"Хоть мне и не хочется с вами расстаться, но надо пойти готовить телеграмму Федору Ивановичу".

"Что ж вы ему будете передавать?"

"Да я все же его буду ожидать хоть к похоронам вашим: все бы он облегчил мне этот труд, если бы он застал вас еще в живых и принял бы ваше благословение".

И много, много мы еще говорили, особенно же о том, чтобы расходы на похороны были умеренны.

"Да вы знаете, – сказал я, – что я и сам не охотник до излишеств; а уже что необходимо, того из порядка не выкинешь".

"Да, – ответил он, – и то- правда!.. Ну, идите же, отдохните!"

Я поправил ему постель и его самого, почти уже недвижимого, и отправился отдыхать.

Отец Гервасий пришел за мной в 7 часов, чтобы я его приготовил к причащению Св. Тайн. Он его уже исповедовал в последний раз. Когда я стал его поднимать, он уже был почти недвижим; но когда я его поднял, он на своих ногах перешел в другую комнату и в первый раз мог сидя причаститься. После причастия он прилег и около часа пролежал покойно, даже как будто уснул. С этого часа дыхание его начало быть все более и более затруднительным; но он все же говорил, хотя и с трудом. В это время к нему заходил отец наместник. Надо было видеть, с каким сердечным сокрушением он прощался с умирающим! Со слезами на глазах он изъявил готовность умереть вместо него... Потом я ходил просить митрополита, чтобы он посетил умирающего, к которому он всегда относился с уважением. Не прошло и пяти минут после этого, как митрополит уже прибыл к изголовью больного, который, при его входе, хотел сделать попытку приподняться на постели, но не мог.

"Ах, как мне стыдно, владыко, – сказал он в изнеможении, – что я лежу пред вами! Вот ведь какой я невежа!"

Архипастырь преподал ему свое благословение.

В продолжении дня