Огонёк [Лидия Алексеевна Чарская] (fb2) читать постранично, страница - 3

очередь осведомилась:

— А не вы ли начальница гимназии госпожа Рамова?

Ах, мамочка, скажи: я, кажется, не должна была делать этого?!

Конечно, не должна была, Золотая, потому что она сделалась вдруг зеленой, как салат — моя Синяя Дама — и ответила мне с убийственной улыбкой.

— Вы ошибаетесь, m-lle, если думаете, что наша глубокоуважаемая Мария Александровна будет лично встречать каждую вновь поступающую в ее гимназический интернат. Что же касается меня, то я только заведующая интернатом Маргарита Викторовна Боргина.

И опять эта убийственная улыбка, которая мне совсем не по вкусу, уверяю тебя, мама! Чтобы избавиться как-нибудь от этой улыбки, я поспешила приветствовать мою надзирательницу и дружески протянула ей руку.

Ах, Золотая! Твой Огонек опять чуть было не вспыхнул и не натворил бед при первом же знакомстве с его ближайшим начальством. Послушай только, мамуля, что она сделала, эта Синяя Фурия!

Она не дала мне руки! Понимаешь? Не дала! Она только кивнула мне своей гладко причесанной головой под плоской, без малейших украшений, как блин, шляпой, и все с тою же убийственной улыбкой спокойного равнодушия ко всем людям, взятым вместе, проговорила:

— У нас не принято здороваться за руку с начальством. И вообще никогда не следует первой протягивать руку старшим, постарайтесь хорошенько запомнить это, m-lle!

Вот так номер!

Твой Огонек приложил все свое старание, чтобы не захохотать во все горло прямо в лицо этой напыщенной Синей Штуке. Уверяю тебя, мама! Мне это стоило таких огромных усилий! А потом Синяя Фурия взяла меня за руку, точно мне шесть лет, а не пятнадцать, и мы стали протискиваться с ней сквозь толпу приехавших с этим поездом, встречающих их родственников, друзей и знакомых и сквозь целый полк носильщиков, представителей от всевозможных гостиниц, отелей и комиссионеров. Наконец, после продолжительной работы локтями, я вздохнула облегченно, почувствовав себя на свободе, то есть на перроне вокзала. Синяя Дама сделала знак сторожу и сказала что-то. Сторож в свою очередь крикнул всего три слова, но так громко, что едва не оглушил меня.

— Карета госпожи Рамовой!

И мы с моей путницей очутились в тесной, но быстро и мягко покатившей на своих резиновых шинах карете. В окно ее можно было отлично рассматривать длинные, прекрасные, широкие улицы, на которые, должно быть, очень совестно бросать апельсиновые корки или бумажки от карамелей. Огромные зеркальные витрины магазинов, залитые волнами электрического света, роскошные экипажи, купе каретки, извозчичьи коляски и нарядные и скромно одетые прохожие мужчины и дамы. Первые такие же, как и у нас в провинции: элегантные, похожи на Анатолия Дмитриевича, или Кнутика, когда те изображают светских франтов, а скромные на Заза или дядю Витю. Зато дамы, мамуля! Ах, какие у некоторых из них туалеты и какие они все хорошенькие, при свете электрических фонарей! Только все же не такие хорошенькие как ты; у них нет таких чудесных цвета плавленого золота и спелой нивы волос, как у моей мамы, нет таких фиалочек-глаз, как у тебя, Золотая. И если бы на тебя надеть те роскошные шляпы и костюмы, ты бы была лучшей красавицей среди них.

Мы проколесили не более четверти часа по улицам, пока наконец наша карета не остановилась перед большим красным зданием с огромной доской, прибитой над подъездом. На доске значилось крупным шрифтом: «Частная гимназия г-жи Рамовой». А внизу меньшая дощечка гласила: «Гимназический интернат». Из подъезда выскочил швейцар. Он бросился с такою стремительностью высаживать меня из кареты, что я невольно испугалась за целость моих рукавов.

Потом мы поднялись по большой, очень широкой лестнице, вошли в какую-то комнату, еще в другую и еще в третью. Наконец остановились у дверей четвертой, из-за которой звучали веселые молодые голоса.

Госпожа Боргина положила мне на плечо руку, затянутую в лайковую перчатку безукоризненной свежести и ни чуточки не пахнувшую бензином. (А наши-то перчатки, мамуля, а?! Ты помнишь, сколько раз их чистила бензином коридорная Паша! Кстати, передай и ей горячий привет далекого Огонька!). Итак, госпожа в синем милостиво прикоснулась к моему плечу и проговорила:

— Я оставляю вас сейчас m-lle, чтобы вы могли хорошенько познакомиться с девочками, в среде которых вы проведете эти два года.

Мамочка, ведь ты знаешь хорошо своего отчаянно-смелого Огонька? Ведь недаром же дядя Витя прозвал меня «сорванцом-девицей», а Кнутик уверял не раз, что мне следовало родиться не девочкой, а мальчишкой. И представь себе, Золотая, что твой храбрый Огонек струсил. Ну да, самым позорным образом струсил в эту минуту! Каковы-то будут эти неведомые мне девочки, с которыми придется мне провести долгих два года! Вот что выплясывала в моей голове испуганная мысль. А вдруг мы не поймем друг друга и так и останемся непонятыми вплоть до самого окончания курса?! О? Слушай, мамочка, я не преувеличу, если скажу что была красна, как свекла, когда открывала дверь, и