В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
подкатывались горожане. Своим же колхозникам, по распоряжению бригадира и председателя, меду не жалел. Об отношениях Репьева с цыганами никто из серебровцев ничего толком не знал, за исключением того, что Гриня «крутил любовь» с Розой.
Поздно вечером, допросив по поручению следователя около десятка сельчан, Голубев пришел в бригадную контору. В просторном коридоре с расставленными у стен стульями пожилая техничка мыла пол, а из кабинета бригадира сквозь неплотно прикрытую дверь слышалось пощелкивание конторских счетов. Гвоздарев, кивком указав на стул, подбил костяшками итог, записал полученную цифру и сказал Голубеву:
— Двести сорок один рубль тридцать четыре копейки надо было получить цыганом за прошедшую неделю.
— Такие деньги шутя не оставляют… — проговорил Слава. — Витольд Михалыч, а можно сейчас пригласить сюда кого-нибудь, кто сегодня утром начинал работу с цыганами?
— Пригласим… — бригадир посмотрел на приоткрытую дверь. — Матрена Марковна!
В кабинет заглянула техничка:
— Чо такое?..
— Сходи до Федора Степановича Половникова. Скажи, бригадир, мол, срочно в контору зовет.
— Прямо щас бежать?
— Прямо сейчас.
Когда техничка скрылась за дверью, Гвоздарев повернулся к Голубеву:
— Половников — кузнец наш. В прошлом году на пенсию вышел, а работу не бросает. По моей просьбе он как бы шефствовал над цыганами.
— Что они хоть собою представляли, эти цыгане?
— Всего их десятка два, наверное, было. Мужчины в возрасте от тридцати до сорока. Один, правда, молодой парень, лет двадцати — двадцати двух. Красивый, на гитаре, что тебе настоящий артист, играет. Старуха годов под семьдесят да два пацаненка кудрявых. Старшему Ромке лет около десяти, а другой года на три помладше. Ну, да вот Роза еще…
— Сам Козаченко как?
— Деловой мужик. Слесарь первейший и порядок в таборе держит — будь здоров! Я как-то смехом предлагал ему стать моим заместителем по дисциплинарной части. Отпетых разгильдяев у меня в бригаде, конечно, нет, но, что греха таить, дисциплинка иной раз прихрамывает. Как ни крути ни верти, а в сельском хозяйстве трудновато наладить работу по производственному принципу. У нас ведь, как страда начинается, — перекурить некогда…
Только-только Голубев и бригадир разговорились о житейских делах, в кабинет вошел кряжистый мужчина с морщинистым лбом и густой проседью в медно-рыжих, подстриженных «под горшок» волосах. Взглянув на Голубева, одетого в милицейскую форму, он смял в руках снятый с головы кожаный картуз, невнятно буркнул «Добрывечер» и, словно изваяние, застыл у порога.
— Проходи, Федор Степанович, садись, — пригласил бригадир. — Разговор к тебе есть.
— Дак, я ж ничего не знаю, — с акцентом сказал кузнец, примащиваясь на стул у самой двери.
— Откуда тебе известно, о чем разговор пойдет?
Бронзовое лицо кузнеца покраснело. Он словно растерялся и виновато кашлянул:
— Дак, по селу брехня покатилась, вроде цыгане на пасеке убийство совершили…
— И ты о цыганах ничего нам сказать не можешь?
— А чого я про них плохого скажу?..
— Нам не только плохое нужно.
— Ну, а так… цыгане есть цыгане.
— Как они сегодня с работы ушли? — спросил Голубев.
Кузнец пожал плечами:
— Дак, кто ведает, как…
Бригадир нахмурился:
— Ты не был, что ли, с утра на работе?
— Был.
— Ну, так в чем же дело, Федор Степанович? Почему откровенно не говоришь?
— Я ж ничего особого не знаю.
— Тебя про особое и не спрашивают. Вопрос простой и ясный; как цыгане сегодня ушли с работы?
Кузнец помолчал, откашлялся, словно у него першило в горле, и медленно заговорил;
— К восьми утра все десятеро под главенствованием самого Миколая Миколаича Козаченки явились в мастерскую. Не успели перекурить, Торопуня на своем самосвале подкатил. Правую фару, видать, по лихости умудрился выхлестать…
— Это шофер наш, Тропынин фамилия, а прозвище за торопливость получил, — объяснил Голубеву бригадир.
Кузнец, будто соглашаясь, кивнул:
— С Торопуниной фарой занялся сам Козаченко. Быстро управился, и цыгане всем гамузом стали домкратить списанный комбайн, на котором в прошлом годе Андрюха Барабанов работал. Хотели годные колеса с комбайна снять… Часов в десять прибег Козаченкин Ромка и во весь голос: «Батька! Кобылу угнали!» Козаченко мигом сгребся и — к табору. Совсем недолго прошло, опять Ромка прибег. Прогорготал с цыганами по-своему: «гыргыр-гыр», — и вся компания чуть не галопом подалась из мастерской. Больше я не видал их…
— Что там у них стряслось?
— Дак, если б Ромка по-русски говорил… Вот, когда первый раз про кобылу закричал, это я понял.
— В какое время Ромка первый раз прибежал?
— Глядя по солнцу, часов в десять, может, чуток позднее. Надо Торопуню спросить — тот всегда при часах.
— Это при Тропынине произошло?
— Нет, наверно, час спустя после того, как Торопуня с Андрюхой Барабановым от мастерской
Последние комментарии
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 16 часов назад
1 день 16 часов назад
1 день 16 часов назад