Схватка [Юрий Абрамович Левин] (fb2) читать постранично, страница - 3

ладно: окопался, винтовку на бруствере окопа приладил да самокруткой всласть затянулся — и был готов к бою. Но все по-иному закружилось. Откуда ни возьмись, командир взвода с пакетом и не кому-нибудь, а Емельяну пакет подает и велит комбату вручить. А где комбат — взводный точно не знает, вроде вон в том лесочке, что за ржаным полем должен быть. «Найдешь!» — сказал Емельяну, и весь разговор.

И Емельян рванул в тыл. Подумал: тут поспокойнее должно быть. Сначала, когда по-быстрому двигался ржаным полем, так оно и было — тишина кругом, даже слышно было, как где-то высоко в небе жаворонок в охотку насвистывал. А потом неожиданно воздух наполнился свистом, от которого вздрогнуло все поле. Емельян свалился на землю и так притаился, что даже дышать перестал. Вокруг него бушевал огненный смерч — рвались мины, снаряды... Емельян подумал: каюк, живым не выбраться отсюда... А как же пакет? Телом своим накрыл: донесение должно быть в целости... И не вспомнить, как выбрался он из этого пекла. Но пакет доставил. А нынче неужто конец пришел? И самое ужасное, что он совершенно бессилен что-либо предпринять: сознание меркнет от обиды и боли.

Ноша для фрицев оказалась тяжелой. Они еле-еле добрались до первой деревенской избы, внесли его и положили на пол.

Емельян слышал, как захлопнулась дверь, как навесили замок и щелкнул ключ, слышал топанье сапог на крыльце и глухой хлопок калитки...

Емельян застонал. Нестерпимо ныла нога и хотелось пить.

— Вам больно? — испуганно спросил детский голос. — Вы кто?

— Красноармеец... Нож в избе имеется?

— Имеется...

— Разрезай мешок. Да побыстрее! Как зовут тебя?

— Олеся...

— Скорей же, доченька! Бери нож...

Олеся осторожно продвинула лезвие ножа в дыру, которую заметила в мешке и, ухватившись двумя руками за рукоятку, потянула нож к себе.

— Вот молодчина!

И Емельян освобожденной рукой взял у Олеси нож и рывком полоснул по мешку и по веревке.

— Вот и все, — произнес он, оставаясь пока лежать на полу.

Всей грудью вздохнул Емельян, будто гора с плеч свалилась. Даже боль, которая скрючивала ногу, куда-то улетучилась, и он почувствовал себя сильным и готовым к действиям.

Емельян приподнялся и уже сидя попросил:

— Водички дай, Олеся!

— Сейчас!

Он мигом осушил большую кружку и, утирая губы, спросил:

— Сколько тебе лет? И почему ты одна?

— Десять мне, уже одиннадцатый. А мама сейчас придет.

Стукнула калитка. Олеся бросилась к окну, но сразу отпрянула от него и метнулась в угол.

— Кто там? — спросил Емельян, поднимаясь с пола.

— Немец!

Емельян через окно и сам увидел немца, того самого очкарика. Он быстрым взглядом осмотрел горницу. У печи заметил скалку-валик, точь-в-точь такой, каким катала белье его Степанида, Емельян ухватил скалку и притаился у двери.

Олеся дрожала и всхлипывала.

— Не надо плакать, — прошептал Емельян.

Он чуть приоткрыл дверь и быстро шагнул через порог в темные сени.

Немец возился с замком. Емельян слышал, как он вставил ключ, как он сделал им поворот и как бросил снятый замок на крыльцо. Затем он резко толкнул дверь и, наставив в пустоту автомат, перешагнул порог сеней и вошел в горницу. Открыл настежь дверь и замер: ни мешка, ни «языка»...

В это же мгновенье Емельян поднял скалку и с размаху — аж крякнул — ударил немца по голове. Очкарик рухнул на пол. Вторым ударом он добил фашиста.

Олеся, закрыв лицо ручонками, дрожала и всхлипывала. Насмерть перепугавшись от наставленного на нее автомата, она до сих пор не могла успокоиться. Девочка даже не видела, как дядя красноармеец расправился с фашистом. Только тогда увидела она мертвого немца, когда Емельян тащил его в сени — с глаз подальше.

— Собирайся, Олеся, — сказал Емельян, входя из сеней в горницу. — Нам с тобой надо уходить. Одевайся!

— А мама? — задрожал голос у Олеси.

— Где твоя мама?

— Она, с бабушкой ушла... На хутор к тете Марфе.

— Скоренько собирайся! В лес пойдем, там разберемся...

Олеся послушалась Емельяна. Быстренько собрала узелок со съестным, обулась в ботиночки и, натянув на себя новое пальтишко, купленное папой перед Первым мая в Бобруйске, взглянула на дядю красноармейца, который возился с автоматом, отнятым у немца.

— Ты готова? — спросил Емельян. Олеся кивнула головой.

— Не совсем, — сказал Емельян. — Голову тоже надо прикрыть. Лучше платком.

Когда Олеся набросила на голову платочек и подвязала его под подбородком узелком, как делала бабушка Анюта, Емельян попросил ее написать записочку маме и сам продиктовал текст: «Милая мамулька! Я ушла в лес с дядей красноармейцем. Так надо. Ты увидишь, кто в сенях, и все поймешь. Не беспокойся. Я жива и здорова. Целую тебя и бабулю. Вы тоже спасайтесь. Олеся».

Сумерки укутали село. Тишина убаюкала его, и, казалось, будто каждая изба навеки погрузилась в сон, и теперь он будет бесконечным. Ни петушиного пения, без которого и представить нельзя сельское житье-бытье, ни лая дворовых