Маменькин сынок [Альберт Гумеров] (fb2) читать постранично, страница - 2

называть меня просто Нанда.

– Да уж, мы же родственники, как-никак, – рассмеялся Лекс, слегка грубовато попытавшись снять напряжение. – Очень красивое имя… До умственного затмения… Фернанда… Нанда… – он всё повторял и повторял имя матери, словно пробуя его на вкус.

– А разве солдат может быть романтиком? – вглядываясь в закрытые глаза Лекса, поинтересовалась Фернанда. Как понял капитан, она сказала это без тени насмешки: ей на самом деле было любопытно, как может совмещаться острое восприятие происходящего и профессия, по сути связанная с постоянным убийством разумных существ.

Ну как, как ей сказать, что единственный способ выжить для него – это в любой ситуации пытаться в первую очередь остаться человеком, а не спасти собственную шкуру? Причем донести это до нее не в высокопарных выражениях, а так, чтобы поверила? Сразу. Без капли сомнения.

– Не знаю, – с горечью ответил Лекс, поняв, что не сможет справиться с этой задачей. – Присядь.

Из угла комнаты выехал стул с удобной спинкой.

Если бы только она знала, как сильно он ждал этой встречи, как считал каждую секунду, как боялся, нервничал, как в голове роились миллионы вопросов… Которые рассыпались, наткнувшись на ее недоверие вперемешку с апатией. Не этого он ждал, совсем не этого…

– Что ты любишь больше всего? – почему-то ответ на этот вопрос был для Лекса очень важным.

Фернанда ненадолго задумалась. Устроилась поудобнее на стуле, по прежнему время от времени поглаживая полированную поверхность резервуара или царапая ее длинными выкрашенными в чёрное ногтями.

– Я люблю быть свободной, – наконец сказала Нанда. – Люблю ни от кого и ни от чего не зависеть. Я упиваюсь каждым мигом свободы… просто потому, что добиться ее почти нереально.

Некоторое время женщина сидела, погрузившись в размышления и разглаживая тонкую ткань строгих чёрных брючек.

– Всё остальное время я не живу, а существую. Ненавижу себя и каждую секунду подобного существования: ты просто проглатываешь день за днем, неделю за неделей, год за годом…

Что он мог ей ответить на это? Что без ума любит саму жизнь без остатка, даже когда каждое мгновение наполнено болью – и душевной, и физической – и до конца ловит и впитывает любое ощущение, любое чувство, потому что это – единственный способ быть живым человеком, а не плавающей в резервуаре биомашиной? Что каждый прожитый день – уже счастье, просто потому что сегодня ты беззлобно перешучиваешься с двадцатилетним парнем, а завтра какой-нибудь ксен вышибает ему мозги? Что стоит жить, даже если ты обречен влачить жалкое и серое существование, потому что с серостью и тоской на сердце жить хоть как-то, но можно, а вот с собственной смертью жить уж точно не получится?

С помощью камер, Лекс всматривался в ушедшую в себя женщину – свою мать, такую далекую, такую чужую.

– У тебя есть кофе? – такой прозрачный намек. И так прекрасно зная ответ, быстро добавила: – Мне без молока и сахара.

Когда полуавтономный робот привез столик с кофе и шоколадом, Фернанда сделала небольшой глоток благородного напитка и пронзила капитана терпким взглядом. Глаза цвета молодой крапивы были чуть прищурены. Лекс понял, что сейчас последует еще один вопрос. Совсем не про кофе с шоколадом.

– Что ты чувствуешь, когда убиваешь солдат Лиги Миров?

– Ничего, – откровенно ответил капитан. – Для меня это даже не столько живые существа, сколько цели на экране. Цели, которые надо уничтожить.

– Ты хочешь сказать, что для тебя это просто работа? Никакой жестокости?

– Я хочу сказать, – Лекс добавил в голос немного эмоций, – что у меня нет выбора.

– Выбор всегда есть! – зло выкрикнула женщина, обвинительным жестом нацелив указательный палец в лицо сына.

– Да, и для меня он очень прост: убить или быть убитым, – парировал Лекс. – Только ты забыла, что я отвечаю не только за свою жизнь, но и за ребят, которые находятся на борту, и которых надо или доставить в зону высадки, или вернуть на материнский корабль.

Лексу показалось забавным, что корабль-базу, к которой привязаны все боевые единицы и весь личный состав, называют материнским. Всё-таки для людей слово "мать" имеет совершенно особое значение. И ведь не только для людей.

Однажды ребята привели "языка" – какую-то шишку, захваченную в результате удачной операции. Первый случай, когда ксен оказался на борту LX-6539. Вначале чужой держался молодцом, но после нескольких часов в так называемой 'комнате для переговоров' он, брызгая слюной, уже выкладывал нашим офицерам всю известную и интересовавшую нас информацию. При этом очень боялся забыть что-нибудь важное.

Спустя еще час, ксен уже был на грани помешательства и всё время что-то бормотал. Когда несчастного увели для последующей ликвидации, Лекс поинтересовался у переводчика, что всё время повторял чужой в конце допроса. Ответ капитан знал заранее, просто хотел подтвердить свою догадку. Предположение оказалось верным: всё время перед смертью ксен выщелкивал одно единственное слово,