Прекраснейший текст! Не текст, а горький мёд. Лучшее, из того, что написал Михаил Евграфович. Литературный язык - чистое наслаждение. Жемчужина отечественной словесности. А прочесть эту книгу, нужно уже поживши. Будучи никак не моложе тридцати.
Школьникам эту книгу не "прожить". Не прочувствовать, как красива родная речь в этом романе.
Интереснейшая история в замечательном переводе. Можжевельник. Мрачный северный город, где всегда зябко и сыро. Маррон Шед, жалкий никудышный человек. Тварь дрожащая, что право имеет. Но... ему сочувствуешь и сопереживаешь его рефлексиям. Замечательный текст!
Первые два романа "Чёрной гвардии" - это жемчужины тёмной фэнтези. И лучше Шведова никто историю Каркуна не перевёл. А последующий "Чёрный отряд" - третья книга и т. д., в других переводах - просто ремесловщина без грана таланта. Оригинальный текст автора реально изуродовали поденщики. Сюжет тащит, но читать не очень. Лишь первые две читаются замечательно.
на флоте.
11.03. На пульте вахтенного механика выпал сигнал: «Температура в 7-м отсеке больше 70°». Юдин немедленно доложил командиру.
— Аварийная тревога!
Торопливый клекот ревуна взметнул всех, кто еще просыпался. Звонки и ревуны на боевой службе подаются лишь в крайних случаях. Учебные тревоги, чтобы не нарушать звукомаскировку всегда скрытного плавания, объявляются лишь голосом.
Заместитель командира дивизии капитан 1 ранга Б. Коляда, старший на борту:
— Я выскочил из койки, натянул брюки и бросился в центральный пост. Куртку и ПДУ надевал на бегу.
На ГКП (Главном командном пункте) уже были командир лодки капитан 1 ранга Ванин и инженер-механик капитан 2 ранга Бабенко. Бабенко лихорадочно запрашивал аварийный отсек: «Седьмой, седьмой!..» Седьмой не отвечал. Я спросил:
— Люди там есть?
— Старший матрос Бухникашвили. На связь не выходит.
— Командир, давай ЛОХ[2] в седьмой!
Ванин помедлил несколько секунд, надеясь, что Бухникашвили еще откликнется. Он не хотел верить, что Надари уже нет. Командир с лейтенантских времен знал: дать фреон в отсек, где находятся люди, все равно что пустить газ в душегубку — верная смерть. Но Бухникашвили не отвечал. Медлить было нельзя.
— Дать ЛОХ в седьмой! — приказал Ванин и прикусил губу. С этой секунды можно было считать, что матроса нет в живых. Мы надеялись, что это будет единственная жертва…
На сигнальном пульте загорелся мнемознак: «Дай ЛОХ в 7 отсек». Это мичман Колотилин, техник группы Дистанционного управления, включил из смежного шестого отсека станцию пожаротушения. Обычно фреон — летучая жидкость — тушит любой огонь, накрывая очаг горения плотной газовой шапкой. Этот добрый джинн не раз выручал подводников — и дизелистов, и атомоходчиков. И все бы тем и обошлось, если бы пожар не разгерметизировал трубопровод системы воздуха высокого давления. Отсек сразу же превратился в подобие мартеновской печи. Мощное давление заглушило впрыск фреона, раздуло пламя сжатым воздухом.
В корме бушевал тысячеградусный, многажды спрессованный и оттого еще более яростный огонь, а на табло в центральном посту светился знак: «Температура больше 70°». Других приборов, показавших бы, как высоко скакнули в отсеке температура и давление, на пульте не было. Но вскоре и без них стало ясно, что пожар необычный… Из шестого отсека мичман Колотилин сообщил тревожную весть:
— Наблюдаю протечки дыма…
Через несколько секунд и в шестом хлестнула огненная струя.
— Центральный! — рвался из динамика голос Колотилина. — Выброс гидравлики из-под правого турбогенератора. Бьет, как из огнемета… Трудно дышать… Прошу разрешения включиться в ИП!
— Добро!
Даже если он и успел натянуть ИП — изолирующий противогаз, то незамысловатый аппарат мог спасти его лишь от дыма, но не от огня. Шестой наддулся и тоже превратился в полыхающую топку. Немедленно остановили правый турбогенератор. Левый остановился сам. Тут же сработала автоматическая защита реактора. Замер гребной вал. Подлодка лишилась хода. Потерять ход на большой глубине — смертельный номер: под корпусом субмарины исчезает подъемная гидродинамическая сила, несколько секунд инерции — и провал в бездну. В эти критические мгновения рок, и без того слепой, просто взбесился. Из пятого успели прокричать:
— Пожар…
Из четвертого доложили:
— Искрит станция циркуляционного насоса первого контура…
Межотсечная связь вдруг предательски прервалась. Отключился и телефон… Приборы на пультах «сыпались» один за другим. Заклинил вертикальный руль… То был бунт машины. На языке техники — лавинообразное нарастание аварийной ситуации. А под килем — километровая глубина. А над рубочным люком полуторастометровая толща. А в отсеках — пожары. И нет хода. И нет связи… Что толку кричать в микрофон: «Пятый, дайте ЛОХ в шестой», когда впору давать фреон в пятый из четвертого. Но там люди.
В эти секунды решалась судьба всех 67 еще живых на борту людей. Ее решали в центральном посту пять человек: капитаны 1 ранга Коляда и Ванин, инженеры-механики Бабенко и Юдин, еще боцман старший мичман Ткач, чьи руки сжимали «пилотский» штурвал. Из этой пятерки, свершившей невидимый миру инженерный подвиг, заставившей всплыть агонизирующую атомарину, в живых потом остался только один — Коляда. Только он один видел и знает, как сноровисто и безошибочно действовал весь расчет ГКП, как молниеносно переключали механики тумблеры и клавиши, обесточивая одни системы, запуская резервные. Понимали друг друга без слов, с полувзгляда. Пальцы их прыгали, как в дьявольских пассажах Паганини, ловя обрывки секунд…
Еще не зная, проваливается лодка или всплывает, «хозяин реактора» капитан-лейтенант Игорь Орлов стал останавливать грозное сердце атомохода. Он опустил компенсирующие решетки на нижний концевик и погасил жар «ядерного котла». По счастью, насосы, подававшие «холод» в активную зону, работали исправно. Чернобыль
Последние комментарии
3 часов 29 минут назад
16 часов 1 минута назад
23 часов 10 минут назад
1 день 17 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад