Прекраснейший текст! Не текст, а горький мёд. Лучшее, из того, что написал Михаил Евграфович. Литературный язык - чистое наслаждение. Жемчужина отечественной словесности. А прочесть эту книгу, нужно уже поживши. Будучи никак не моложе тридцати.
Школьникам эту книгу не "прожить". Не прочувствовать, как красива родная речь в этом романе.
Интереснейшая история в замечательном переводе. Можжевельник. Мрачный северный город, где всегда зябко и сыро. Маррон Шед, жалкий никудышный человек. Тварь дрожащая, что право имеет. Но... ему сочувствуешь и сопереживаешь его рефлексиям. Замечательный текст!
Первые два романа "Чёрной гвардии" - это жемчужины тёмной фэнтези. И лучше Шведова никто историю Каркуна не перевёл. А последующий "Чёрный отряд" - третья книга и т. д., в других переводах - просто ремесловщина без грана таланта. Оригинальный текст автора реально изуродовали поденщики. Сюжет тащит, но читать не очень. Лишь первые две читаются замечательно.
поросячий на человеческий нелегко. Язык, на котором разговаривают, вернее хрюкают, довольно прост — если приноровиться. Но Габ-Габ, хотя Доктор Дулитл и занимался с ним чистописанием, был очень неаккуратным писателем. Страницы рукописи пестрели кляксами — большими жирными кляксами. А кляксы получались потому, что за работой Габ-Габ ел спелые помидоры — от помидоров, говорил он, у него появлялись мысли в голове. И, конечно, помидорный сок капал на бумагу и смешивался с чернилами.
А сколько же он написал! Вместо обычной писчей бумаги Габ-Габ использовал коричневую оберточную. К тому же он терпеть не мог мелкий аккуратный — кривлячий, как он говорил, — почерк. И вот целый чердак докторского дома был набит от пола до потолка огромными листами коричневой бумаги, исписанными размашистыми неряшливыми значками. Это и была его рукопись (хрюкопись, как звала ее Даб-Даб).
Некоторые читатели помнят, что когда наш поросенок впервые объявил звериному семейству Доктора Дулитла, что собирается написать книгу об Искусстве питания, он сказал, что назовет ее «Краткая кухонная энциклопедия в двадцати томах». Не забудем: Габ-Габ знал о еде так много, что двадцать томов для столь высокоученого мужа — сущий пустяк.
Поэтому мне пришлось огорчить его еще раз, объяснив, что я вынужден сократить его произведение до размеров обычной печатной книги.
А когда из горы его записей я отобрал то, что, как я думал, будет интереснее всего читателям-людям, мне показалось, что книге пойдет на пользу, если я добавлю рассказ о том, как Габ-Габ собирал эти сведения, и — ну, еще кое-какие мелочи.
Я вовсе не хочу сказать, что написал книгу вместо Габ-Габа. Просто мне пришлось в придачу к длине немножко изменить и ее форму. Я долго думал, как лучше ее построить. И вот что я в конце концов придумал.
Наш писатель имел обыкновение читать то, что написал, любому, кто согласится послушать. Как только он заканчивал новую главу, он немедленно пробовал ее на ком-нибудь из обитателей докторского дома. Обычно это происходило по вечерам, когда перед сном звери собирались вокруг очага. Постепенно у них: собаки Джипа, филина Гу-Гу, утки Даб-Даб, городского воробья Чипсайда, белой мышки — а иногда к ним присоединялся и я — вошло в обычай сходиться после ужина в уютной кухне, а Габ-Габ, восседая за столом, читал нам свою рукопись. А частенько он удивлял нас целыми лекциями, разъясняя непонятные места. Он называл это «авторские чтения».
Слушатели, конечно, высказывали свои мнения, говорили, что им понравилось, что нет — порой не слишком вежливо. Многие их замечания — и за, и против — показались мне достойными того, чтобы войти в книгу. Однако авторские чтения продолжались много недель, собственно говоря, даже несколько месяцев. Поэтому мне опять пришлось все сокращать. В конце концов, как увидят читатели, в рукописи, которую я отдал печатать, я оставил десять таких вечерних чтений, сделав из них десять глав. Каждая представляет собой точную запись всего, что происходило, не пропущено ни одно слово, произнесенное самим Габ-Габом или теми, кто его слушал.
Итак, мы начинаем…
ВЕЧЕР ПЕРВЫЙ
— Ах-ты-Господи-ты-Боже-мой! — воскликнула Даб-Даб, влетая в комнату и с грохотом швыряя на стол поднос. — Этот негодный поросенок меня в могилу сведет!
— Что он еще натворил? — поинтересовался Джип.
— Что натворил? — возмутилась Даб-Даб. — Я думала, моему терпению пришел конец, когда он стал называть себя «Габ-Габ, Д. С. Н.», но…
— Что такое Д. С. Н.? — спросила белая мышка.
— Доктор Салатных Наук, представьте себе, — фыркнула Даб-Даб. — Это уже никуда не годилось. Но теперь он раздобыл пару очков Доктора Дулитла — без стекол, одну черепаховую оправу — и носит не снимая. Он думает, что так больше похож на писателя. Слоняется по всему дому, нацепив их на пятачок, и декламирует куски из своей дурацкой книги.
— Пи-пи-пи, — прыснула мышка. — Ну и зрелище! Хотя знаешь, Даб-Даб, это, наверное, очень интересная книга. «Кухонная энциклопедия». Не знаю, правда, что такое энциклопедия, наверное, что-нибудь ужасно вкусное — и очень большое, чтобы надолго хватило. Надеюсь, Габ-Габ не забыл про сыр.
— Тебя послушать, так книги надо прямо из сыра делать, — проворчал Джип. Он примостился у очага, положив морду между вытянутыми лапами и прикрыв глаза. Могло показаться, что он спит, но это просто была его любимая поза, и он слушал вечерние беседы, не пропуская ни слова. — Приходишь в книжную лавку и говоришь: «Ах, я так люблю швейцарские романы. Заверните парочку, пожалуйста». Или: «Мне половинку вон той голландской поэмы, будьте любезны».
— Ха-ха! Ты у нас тоже почитать любишь, — съязвила в ответ белая мышка, сморщив свой маленький розовый носик. — Хорошую книгу с мясом оторвешь.
Филин Гу-Гу, великий математик, сидел на спинке моего стула, такой же безмолвный и невозмутимый, как сам стул.
— Этот поросенок Габ-Габ, — задумчиво
Последние комментарии
1 час 11 минут назад
2 часов 18 минут назад
3 часов 24 минут назад
3 часов 46 минут назад
3 часов 52 минут назад
4 часов 2 минут назад