Путь солдата [Борис Николаевич Малиновский] (fb2) читать постранично, страница - 2

особенно с теми, с кем бок о бок прожил два года службы",- невольно думалось мне.

Сейчас уже служилось легко, не то, что в первое время, когда все было ново, непривычно, а я был неопытен и неприспособлен для самостоятельной жизни.

Армейские порядки и вообще службу в армии до призыва я представлял только по книгам, прочитанным в школе.

В армию я был призван в 1939 году, в октябре, проучившись два месяца на первом курсе Ленинградского горного института. В 40-м запасном артиллерийском полку начал службу красноармейцем. Два или три месяца спустя бойцов, имеющих среднее образование, направили в полковую школу, и стали называть курсантами.

Утром от крепкого сна нас будил дуэт голосов дневального и старшины Шепеленко:

– Первая батарея, подъем!

Летели в сторону одеяла, мы вскакивали с нар, одевались как можно быстрее, снова лезли на нары – заправлять свои постели. Потом с бешеной скоростью накручивали портянки и совали ноги в сапоги уже под новую команду старшины:

– Батарея, ста-ановись!

На ходу подпоясываясь ремнем, мы бежали в строй.

– Р-равняйсь! Смир-рно! Спр-рава нал-лево по пор-рядку р-рассчитайсь! Сверхсрочник Шепеленко был, безусловно, великим мастером своего дела. За несколько недель он выучил нас подниматься и заправлять постели за считанные минуты, аккуратно и туго затягивать пояс на гимнастерке, чистить до совершенного блеска пуговицы и сапоги, держать чистыми подворотнички. Арсенал методов воспитания у него был невелик, но действенен. Этому способствовала сама обстановка казармы, построенной еще до революции. Каждый день надо было мыть с опилками цементный пол, чистить холодные туалеты и умывальные комнаты, топить печки, пилить и колоть для них дрова, собирать окурки, набросанные вблизи здания. Все это относилось к обязанности дневальных. Однако первое время это больше выпадало на долю тех, кто, по мнению старшины, плохо постигал правила поведения молодого бойца – опаздывал в строй, пререкался, сбивался с ноги при строевой ходьбе.

Я делал все с великим старанием и скоро стал отличником боевой и политической подготовки. Не все получалось сразу. Поскольку из нас готовили младших командиров, то стали учить командовать отделением. Как будто это просто приказать своим товарищам: "Отделение, становись! Равняйсь! Смирно!" Но у меня, да и у других курсантов, вначале вылетали из горла лишь жалкие подобия раскатистых шепеленковских команд.

Мне долго также не удавались прыжки через "коня" – известный физкультурный снаряд, который мы насмешливо окрестили "кобылой". Старшина и тут придумал простой способ обучения. Когда шли на обед, по дороге он подводил нас к снаряду, стоявшему недалеко от нашей казармы, и мы по очереди разбегались и прыгали через него. Кто выполнял прыжок хорошо – мог идти в столовую. Неудачники оставались и делали новые и новые попытки справиться с "кобылой".

Не обошлось дело и без курьезов. Впервые в карауле стоял ночью, охраняя ворота гарнизонного склада, и на меня чуть не наехал трактор. Он стал приближаться, и я закричал:

– Стой!

Тракторист, конечно, не слышал моего голоса и продолжал ехать. Я заорал во все горло:

– Стой! Стрелять буду! – и почувствовал, что сорвал голос.

А трактор ревел уже совсем близко. Водитель наконец разглядел меня и остановил трактор. Я уже успел зарядить винтовку, нацелил ствол на окно кабины и, дрожа от напряжения, был готов выстрелить, если трактор не остановится…

Тракторист выскочил из кабины. Срывающимся голосом я ему скомандовал:

– Руки вверх!

Потом нажал на кнопку звонка для вызова начальника караула. Тот прибежал, проверил документы "нарушителя", выругал его и отпустил.

– Ты зарядил винтовку? – спросил он меня.

– Да!

– Разряди!

Я осторожно открыл затвор, но патрона в темноте не заметил, мне показалось, что он упал на землю. Минут десять мы оба елозили руками по замерзшей, уже припорошенной первым снегом земле, пока начальник караула не догадался проверить, сколько патронов у меня осталось в магазине. Все пять были на месте. Второпях я не до конца отвел затвор, патрон не пошел в ствол, остался в магазине.

На радостях (а за потерянный патрон строго наказывали) начальник караула не стал меня ругать, только сочно сплюнул и ушел.

Нарядов вне очереди я не имел. Но один раз, в первые дни командования отделением, пришлось мне все же безвинно пострадать. Я проводил занятия по строевой подготовке. В моем отделении был красноармеец, с которым я никак не мог справиться. Чего он только не вытворял? Однажды, когда я устроил перерыв в занятии, он вместо туалета поспешно двинулся к углу нашей казармы и зашел в маленький каменный сарайчик, совершенно пустой и незаконно приспособленный под извечную человеческую нужду. Я это заметил, но не стал делать замечания. Представьте себе мой ужас, когда, повернув голову, увидел командира полка, шагающего прямо к "месту преступления". Поманив меня рукой, он подошел к