Пепел Предтеч (СИ) [Евгений Алексеевич Хорошко] (fb2) читать онлайн

Пепел Предтеч

Глава 1. Вспомнить всё

«Он обманул всех — тебя, меня, их. Весь мир.

И поступил правильно»

На пыльных стенах медленно оседал прах — грязь и тлен. Пыльца цвета чистого золота парила в пространстве, перетекая — как между пальцев, среди воздушных молекул и лучей света. Праздник света истекал, как из фонтана, из черных колонн, упиравшихся в потолок. Протяжённый их ряд уходил вдаль, за пределы зрения глаз. А сама пыльца, словно живое создание, змейкой скользила в воздухе среди лучей света, и смотрела. Любовалась и глазела.

— Нужное место! — Дерзкий не стал задерживаться, чтобы насладиться видами зала. Он резко подал знак, и команда людей, одетых в одинаковые серые комбинезоны, побежала в альков — укрытие в виде ниши в стенах.

— Я вижу Пыль! — порадовался Древ, не скрывая довольства. — То, за чем мы пришли.

— Тише! — Дерзкий резко одернул молодого проходчика, и приказал всем подойти к нему ближе. — На открытое пространство не выходить! Здесь вьются летучие жницы. Ещё не хватало погибнуть от них после того, как мы пережили жуков.

После стремительного броска, усталые путники встали на отдых в алькове. Дерзкий поправил на лысой голове свой шлем, на чьих стёклах скопилась серая пыль, мешая смотреть. Он был крупным мужчиной с мощным и широким подбородком и скулами. В крепкой хватке его ладони лежал игломёт — игрушка, в сравнении с оружием охранников на верхних ярусах, или даже простейшими пси-проявлениями. Но родные «Вентиляторы» были лишь отстойником для отбросов, и по-настоящему грозным оружием они были обделены.

— Ну! — Дерзкий принялся понукать запоздавшего, с позволения, «проходчика» — парень с трудом тащил на спине вещмешок, куда свалили вещи всей шайки. — Шнырь, шевели!

Парень крепкого сложения и высокого роста с трудом двигал ноги, и крупные капли пота стекали с его бледного лица, подбородка и бровей. Он оступился и упал на грудь, уронив с головы свой шлем, и рассыпал каштановые волосы по лицу. Древ потянул его за руку, протащив прямо по полу.

— Хоть здесь-то не шуми, Шнырь, — буркнул он. — Белка, тоже быстрее беги!

Четвертым членом отряда проходчиков была девушка, на что намекали бледные, более тонкие скулы, видимые под стеклом шлема, да стройная фигура, которую все равно скрадывали складки одежды. Она молча переступила через ползущего парня.

— Все, тихо, — Дерзкий тяжело вздохнул, успокаиваясь. — Ещё не хватало привлечь к себе кого-нибудь нашими криками, когда мы так близко.

— Это да, — Древ усмехнулся, потирая покрасневшие веки.

К этому времени носильщик Шнырь уже встал и забился в углу, не отсвечивая и даже не дыша. Урок он усвоил ещё тогда, когда на его возглас слетелись стаи хищных чудовищ, что съели половину проходчиков.

— Чего у него не отнять, так это — везучести, — Дерзкий стиснул зубы, вспомнив о нем. — Шнырь — самый везучий чёрт из всех, что я видел. «Предела» и «Берега» больше нет, ещё нескольких пришлось отправить домой из-за ран — а этому хоть бы хны.

— Слыхал, Шнырь? — рассмеялся Древ, хлопая парня по плечу. — Теперь ты — Чёрт. Гордись!

Свежеиспеченный «Чёрт» даже не заметил насмешку — в его поле зрения попала Пыль, что мерцала в воздухе зала, и он теперь даже не дышал. Пыль! Его шанс. Их шанс — чтобы вырваться из отчаяния, из безысходности Вентиляторов — отстойников для отбросов со всей Ойкумены. Их шанс — жить, а не дожидаться смерти в Извлекателе жизни.

Он прикипел к ней взглядом, и помимо биения своего сердца, не слышал теперь ничего.

***

Зал, в который они пришли, был огромен настолько, что казалось, будто он бесконечен. Просторный, прохладный и полный тишины. Тайны — таинственной и тёмной, как танец в воздухе золотистой пыльцы, которая искрилась и завораживала взгляд. Она — плыла, парила и танцевала в центре прохода, чьи серебристые стены казались зеркалом, чтобы отразить в себе, как в отражении, её золотое сияние — её таинственный блеск.

Эти стены словно стерегли секреты и тайны, своей серебряной гладью поглощая любые звуки. Дыхание людей, и шелест их подошвы о серебряный пол — малейшие звуки истлевали в воздухе, пока все взгляды были направлены на древнюю Пыль.

Разглядывая серебро, Чёрт вдруг унёсся мыслями куда-то вдаль.

«Говорят, что серебряные стены отделяют от нас внешний мир» — вспомнил он. «Внешний мир», если он есть. Привычным для людей домом, и привычной для них поверхностью испокон веков служили рукотворные переборки, над которыми нагромождали дома и здания. Строители старались, чтобы ярусы уходили, насколько возможно, вверх – потому что ему говорили: «Чем выше живёшь, тем дольше живёшь».

Но кому-то всё равно приходилось ютиться на самом дне. Например, ему, Чёрту.

Хотя, конечно, на настоящем, не фигуральном дне мира находился серебряный пол, который было нельзя оцарапать даже взрывчаткой. На нем и стояли все города, все дома и жилища.

«Странно и удивительно знать, что под родными Вентиляторами есть что-то ещё» — грустно подумал Чёрт. Судя по тому, что он видел, их группа добралась до корней вселенной.

Именно здесь был серебряный пол — и серебристые стены! Под ними — ничто, как говорят. Космос! И Бездна, в которой нет ничего — ни воздуха, ничего. А где-то на вышних ярусах есть еще серебряный потолок, но туда отбраковку вроде них, четверых, не пускали. А если и пускали, то разве что — в Извлекатель, чтобы забрать эссенцию.

— Вон она — Пыль, — с улыбкой спокойного торжества, обронил Древ. — Не врали, что чем глубже уходишь — тем больше шанс её встретить. Так-то, считай, её здесь почти нет. Но нам хватит.

Мельчайшие золотые частицы сверкали и переливались в лучах яркого света, и напоминали маленькие искры, которые танцуют в воздухе и парят. Их блеск скользил, как среди пальцев, перетекал между лучами света, и отражался от серебряных стен.

— Говорят, на женщин эта штука не действует, — Белка заметно закусила губу, и на неё оглянулись проходчики. Дерзкий и Древ отвлеклись от созерцания вожделенной пыльцы, и сочувственно посмотрели на девушку. Лицо проходчика по имени Древ потеплело, и смягчилось на короткий неуловимый миг, но первым заговорил Дерзкий.

— Мы тебя защитим, я и Древ, — пообещал он, буднично и само собой, но не помянул в своей речи Чёрта, словно того рядом не было. Взгляд Дерзкого невольно вернулся к вожделенной пыльце, которая висела в воздухе, а затем снова обратился к Белке. Мужчина заговорил горячо, сбивающимся голосом обещая спутнице, — Если нам говорили про неё правду, то теперь — всё! С той силой, что она даёт, нам нечего будет бояться. А значит, нечего бояться будет и тебе, Белка. Отныне никого из нас не заберут в Извлекатель — я обещаю тебе. Пойдем. Мы пришли!

Показывая пример, Дерзкий пошел вперёд первым — и остальные двинулись вслед.

Звуки человеческих шагов, словно невесомые касания крыльев бабочки, исчезали на полу в серебряном блеске. Ничто не нарушало эту священную тишину — люди не издавали ни звука, ни шелеста, когда пошли вперед, и когда двинулись к цели. Но, все же, что-то случилось. И когда в воздухе забили многочисленные перепончатые крылья, а в пространстве прозвучал писк бесчисленных птиц, тогда стало ясно — их обнаружили.

— Жницы! — заорал Дерзкий, доставая из-за пояса игломёт.

Оглядываясь во все стороны, они побежали назад. Альков, где можно было укрыться, был близок, но полчища бесчисленных летучих чудовищ уже свистели над ними крыльями. Их многоголосый писк, визг, и вой в воздухе приближались. Чёрт сбросил с плеч свой мешок, запоздало оборачиваясь в сторону стаи птиц, чьи крылья шелестели уже у него в ушах. Но вместо игломёта его пальцы коснулись шерстистого тела пищащей летучей твари, которая тут же впилась ему в руку острыми челюстями.

Чёрт закричал — он уже не видел и не слышал стрекота игломётов, каждая игла которых стремилась острым уколом в сердце сразить крошечных злобных чудищ.

— Стреляй! — кричал Дерзкий, отбиваясь от тварей, которые забивались в альков, пытались разорвать острыми зубами одежду, сорвать с головы шлем — и кусать. Кусать, пока в телах врагов ещё течёт кровь.

Золотистая пыль парила и мерцала в воздухе над схваткой, словно молчаливый свидетель убийства — который, будто у него вдруг пробудилась совесть, сдвинулся с места и перетек в воздухе вперед, своими блестящими чистыми нитями.

Чёрт кричал, не обращая внимания на то, что жницы никак не могут забиться ему под шлем, и не могут прокусить ему воротник. Его руки в перчатках мелькали в воздухе, когда вдруг между ними стал струиться золотистый песок. Не встречая преграды, он проник прямо сквозь стёкла шлема, забиваясь в отверстия для дыхания, и сквозь мельчайшие щели.

Чёрт вдохнул воздух — и замер. Его дыхание остановилось, а зрачки расширились, занимая всю радужку. Сердце застучало в груди барабанами, словно бил в бубен шаман. Бам! Бам! Бам! Оно стало выбивать чечётку бешеным темпом, и понеслось вперёд — вперёд, вперёд! И когда оно остановилось, в сознании Чёрта раздался красочный взрыв...

И тогда родился я — из пламени и огня. Восстал из праха, из пепла — из страха всех. Оставленный и забытый, я — Шут. И, всё-таки...

Эта история не была про меня.

***

Спустя срок

...их было двое: пара Пыль-пробужденных против пары Пыль-пробуждённых.

Девушку в расчёт можно было не брать, как и крупного парня, который просто таращился в пустоту.

«Умственно неполноценный» — так решили Пробуждённые Пылью, мельком исследовав его разум. Что до других, то нельзя, чтобы сила, которую даёт человеку Пыль, была в руках у непросветлённых.

Нельзя! Табу. Сначала должен быть пройден длительный путь, когда лучшие телепаты избавляют от посторонних побуждений, и наставляют нравы. Именно поэтому, когда эти двое пробудились, на всплеск волн их умов мгновенно пришли Пыль-пробуждённые, прорвав ткань пространства телепортацией.

Сопротивление было бесполезным.

***

Антон

Мое сознание нехотя пробуждалось от дрёмы. Неохотно и неспешно, как будто природа пробуждалась от своей спячки. Свет, струящийся сквозь ресницы, представлялся мне просто пустышкой — самообманом. Фата-морганой, после столь долгого сна, и столь длительной сумрачной тьмы, что смотрела в мои веки вечность. И лишь приглушённый шелест чьих-то горючих слез, что падали на пол, и звуки чужих рыданий вытянули меня из бесчувствия.

Я разомкнул веки, всё ещё считая все вокруг меня сном. Но любой, сколь угодно желанный сон легко обращался в свою противоположность — кошмар, стоило лишь услышать в нём плач. Тем более, женский плач — ведь именно это сочетание я не любил больше всех.

— Пожалуйста, не забирайте их! Не забирайте! — звуки женского голоса стало невыносимо терпеть.

Я открыл глаза, и увидел, как в легкой мгле, силуэт молодой девушки, которая стояла на полу на коленях, перед двумя телами. Ещё две фигуры — высокие, крупные фигуры, скрытые от меня в полумраке, стояли прямо перед ней, и безмолвно смотрели на неё сверху.

Я моргнул, и смутные контуры обрели передо мной четкость, словно я протер на камере объектив. Девушка была одета в серый, с множеством карманов, комбинезон от горла до пят — серый от грязи и пыли, и серый ещё от природы.

Кровь, которая закапала его сверху донизу, представлялась мне пролитыми каплями вишневого сока — настолько неправдоподобно её было много. Ни один человек не смог бы так залить кровью комбинезон, свой или даже чужой. Тушки маленьких черных тварей, похожих то ли на птиц, то ли на летучих мышей, не сразу бросились мне в глаза, хотя и покрывали сплошным ковром пол. Видимо, это — их кровь?

Девушка была красива, что я даже против своей воли заметил. Рубиновые волосы, похожие на разбросанные по голове лепестки роз, в беспорядке падали прядями ей на лицо — светлое и гладкое, как алебастр. Зелёно-голубые глаза лишь мельком скользнули по мне, прежде чем вновь устремиться на двух людей, что возвышались над ней.

— Почему вы забираете их!? Почему не меня? Почему не его!? — глаза цвета морской волны взглянули на меня, и я безотчетно содрогнулся от того гнева, что взбурлился от моего внимания, в глубокой лазурной пучине.

Скрытые тенями, тяжелые силуэты встрепенулись, и ответили ей — единственным, усталым голосом мужчины, который вдруг поправил на голове шлем и заговорил. Я невольно скользнул взглядом вниз и нашел, что люди на полу просто спят. Один из них был крупным и мощным, с лысой макушкой; другой — более высокий и стройный. Оба были бледными, как будто их кожа от рождения не знала солнечный блеск.

— Никто не отправляет в Извлекатель молодых женщин, — терпеливо и медленно, словно растолковывая бестолковому ребенку, пояснил ей мужчина.

Я видел, как вздрогнула при звучании его голоса девушка, как она суеверно взглянула на него, и тут же, отвела в страхе взгляд. Как будто это для неё было, как если заговорила гора. Мужчина продолжил вполголоса ронять в пол слова, словно невесомые перья птиц.

— Даже в том случае, если они приняли Пыль, это не дозволено сделать до срока. Женщины остаются после её приёма прежними. Пыль-пробужденные — другое дело. Среди тех, кто не получил надлежащее воспитание с детства или не достиг просветления, их быть не должно.

— Тогда почему вы забираете их, но не его? Почему!? — девушка вскинулась вновь, и снова устремила на меня взгляд своих ненавидящих глаз.

Мужчины медленно повернулись, и я вдруг ощутил мурашки, которые пробежались у меня по спине. Их лица прятала от меня непроглядная тень, но их взгляды ощупывали меня, касаниями по коже холодными пальцами. Они влезали в самую глубь — в самую душу, под самую шкуру, словно пытаясь выискать во мне что-нибудь.

Мне все больше казалось, с холодным комком у горла, что все это — не сон. Совсем не сон!

— Конечно, не сон. А теперь опусти свои веки, и не вздумай думать ещё раз так громко, — изнутри меня прозвучал голос, вальяжный и деловитый, словно шулер тасует колоду карт. И вместе с тем, в этой вальяжности прозвучало предупреждение, напугавшее меня больше, чем если бы крокодил раскрыл передо мной огромную пасть, и щелкнул ей у моего лица, издав рык угрозы.

Против воли, я побледнел и подчинился его странному притяжению, что заставило меня поспешно опустить взгляд. Щупальца, которые медленно ощупывали моё сознание, казались чем-то сюрреалистическим и пугающим, но вместе с тем, и будили позабытые воспоминания.

— Ну, ещё бы, они будят воспоминания. Это же телепатия, которая тебе должна быть знакома, как знакомы подопытной свинке любые лекарства. А теперь, ещё раз — прекрати думать, — напомнил мне все тот же его голос, и я вновь подчинился.

Я совсем запутался в происходящем, ведь мне до сих пор казалось все это сном — невероятно правдоподобным и пугающим сном. И даже чужой голос в моей голове казался лишь щепоткой абсурда, которой слегка приправило вокруг меня мир.

«Я скоро должен проснуться» — я постарался убедить себя в этом, и закрыл глаза, пропуская мимо ушей чужой мысленный смех.

— Пыль действует на умственно неполноценных немного не так, как на всех нормальных людей, — помедлив, отметил все тот же мужчина, на глазах теряя ко мне интерес. — Не похоже, чтобы этот тип пробудил в себе те же способности, как у этих двоих. Отправлять его в Извлекатель прямо сейчас — лишь впустую тратить энергию на доставку. Пусть пока живет своей жизнью.

С этими словами, мужчины переглянулись и кивнули друг другу.

Я же протер глаза — чужие силуэты медленно таяли в воздухе, вместе с двумя неподвижными людьми в серых комбинезонах, которые лежали на полу. Красноволосая девушка издала отчаянный вскрик. Её ладони потянулись вперед — но тонкие пальцы схватили лишь тень, которая вскоре растворилась в воздухе, как мираж. И она бессильно опустилась на пол, и принялась плакать.

— Они купились на наши трюки, — довольно подытожил все тот же глас, и надолго замолчал в моей голове.

Тишина опустилась на нас, как мягкое одеяло, окутывая нежным шелестом. Едва слышно, девушка всхлипывала, и теперь только её голос отвлекал меня от созерцания обширного пространства вокруг. Я собирался именно этим заняться в своем странном сне, пока не проснусь.

Вокруг меня, в серебре далеких стен, было темно и пусто. Черные колонны, как протянутые к небесам пальцы, стремились к серебряным сводам. Блеск лучей, будто из ниоткуда, отсвечивал от седых стен во всех направлениях, но пространство все равно освещали только лучи вечного полудня-полуночи. Здесь было тихо.

— Я — лишь сплю, — убедил я себя, и закрыл спокойно глаза. Возможно, в моих мозгах что-то повредил Червь, когда пытался стереть меня в порошок? Это было единственным приемлемым объяснением всего происходящего сюра.

И тут, вдруг, девушка с рубиновыми волосами вскочила с места, словно ужаленная, и кинулась на меня, издав задушенный всхлип. Её светлое, алебастрово-белое и гладкое лицо искривилось в гримасе гнева, когда она резко приблизилась ко мне и набросилась с кулаками.

Я оставался равнодушен до тех пор, пока первый удар не пришелся мне в нос. В носоглотке стало мокро и холодно. Следующим ударом из моих глаз высекли искры, и только тогда я опомнился. Вскинув в запоздалом защитном жесте ладони, я стал пропускать удары кулаков, сидя на коленях, один за другим. Тонкие, но жесткие кулачки мелькали с такой частотой, будто она стремилась не выместить свою злость, а забить меня насмерть. Я против воли, проснулся.

Стиснув зубы, я резко увел голову в сторону. Наклонился вперед, и прошёлся обезумевшей девушке в ноги. Зарычав от очередного удара, я резко оторвал её стопы от пола, и прижал туловище к земле. Обхватил руками за шею, и взял в крепкий захват. Девушка вдруг поняла, что не может вырваться из моей хватки, и отчаянно забилась на полу. В её зелёно-голубых глазах гнев впервые сменился запоздалым страхом, и я слегка ослабил нажим, не став её сильно душить.

Посыл она поняла правильно, и прекратила постепенно трепыхаться, лишь продолжая напряженно ждать в моем захвате, пока я не решу её освободить. Медленно и осторожно, я разомкнул кольцо моих рук, и вскоре она подскочила. Отпрянула и встала от меня на расстоянии пары метров, опасливо разглядывая меня издали, глазами лазурного цвета.

— Иногда без удара в нос в себя не прийти. Но некоторые не приходят в себя никогда, — задумчиво изрек таинственный собеседник в моей голове, пока я пытался, как будто нарочно, прийти в себя после схватки.

Девушка вдруг встрепенулась.

— Чёрт, нам нужно убираться с открытого места! Сейчас же! — крикнула она, наклонилась и подняла какой-то маленький рюкзачок, а затем задала стрекача, даже не оглядываясь на меня.

— Тебе лучше послушаться даму, — коротко посоветовал голос, и замолк.

Я повиновался всеобщему побуждению, и побежал за девушкой вслед — туда, где в серебряной стене виднелось отверстие. Своего рода, карман, или альков. Девушка бежала, как мне показалось, как раз туда. Я ускорился, и, пользуясь более длинными своими ногами, быстро её нагнал и встретился с ней уже там. Сразу же девушка зашипела в мою сторону, будто я рассердил на её месте кошку.

— Где твой рюкзак, идиот!? — подскочила она, и вскинулась на меня, взбешенно сверкнув бирюзовыми глазами. Я замер, вспомнив об огромном вещевом мешке, о который едва не споткнулся.

Вместе с девушкой мы оглянулись назад — туда, где я оставил лежать необъятный рюкзак. Моя спутница выдохнула из груди воздух, насилу успокаиваясь.

— Ладно, теперь уже без разницы. Считай, и так всё пропало, — выдохнула она безразлично. — Забудь о нем.

— Почему? — спросил я невольно. Мне до сих пор казалось, что вокруг меня сон, и абсурдное стремление моей спутницы скорее оставить рюкзак, нежели просто сходить и вернуться за ним, в этом мнении только меня укрепило.

— Хочешь прогуляться там ещё раз!? — у девушки вырвался странный горловой смех, и она расхохоталась мне прямо в лицо. — Ах-ха-ха. Давай! Валяй! Вперед — с песней!

Я хмуро отвернул лицо в сторону, когда на него упали капельки чужой слюны. Скорее из нежелания продолжать с ней рядом стоять, я повернулся и пошел в сторону оставленного рюкзака.

Девушка задохнулась от удивления, резко оборвав смех.

— Ты бы хоть пешком-то не шёл, — устало бросил мне тот же голос, будто мне хоть что-нибудь угрожало в этом огромном и пустом, необъятном каменном зале.

Стиснув зубы, я пошел вперед все так же, пешком, игнорируя его насмешливый смех. Странности скоро обещали довести меня до пронзительной вспышки, сродни истерике той же девушки — когда хочется взять, и ударить первый тупой предмет, который подвернётся мне под руку.

«Что происходит!? Что это за место вокруг меня!? Где я, черт побери!?» — сердито я думал.

— Когда происходит такая пьянка, первым делом вспоминай, какой сейчас год, — будто со знанием дела, бросил мне собеседник.

— Две тысячи двадцать восьмой! — я прорычал, чуть ускорив свой шаг.

Когда голос легко рассмеялся в ответ, у меня в голове раздались вдруг тревожные колокольчики

— Ну, что же. Оглянись вокруг внимательнее и подумай, какой сейчас год. А потом вспомни имя. Вспомни, что ты последнее помнишь... — прошелестел он в моем сознании.

Я поежился, внезапно обнаружив, что мои ладони необычно крупные, словно я поправился килограмм на двадцать, даже этого не заметив. Пол под ногами казался необычайно далеким, словно я стал значительно выше. Но ещё больше удивила меня острота моих глаз — я не был близоруким, но сейчас я словно мог ощутить своим взглядом шероховатость далёких черных колонн, и разглядеть на них мельчайшие поры.

Что-то случилось. Что-то странное, как будто я — больше не я.

— Имя, парень! Имя! — торжествующе потребовал у меня голос. — Или, хотя бы, букву! На барабане, буква! А!

— Антон, — прошипел я, ощущая в ушах своих звон. Последнее свое воспоминание я помнил, как будто оно случилось вчера.

Червь. Скорее даже не гость из-за пределов Земли, а каприз природы, вроде астероида, который некогда отправил динозавров на небеса.

Он обернулся вокруг Земли, и в рокоте поднявшихся волн цунами, землетрясений, что сотрясли всю планету, разлегся от Арктики до Антарктики сегментами своего гигантского тела. Западнее Польши, вдоль всей Европы пролегла горная гряда сравнимая с Гималаями. Северный Ледовитый океан взбурлил и волной пронесся по всему северу России — прежде чем отхлынуть и обнажить нетронутую свежую сушу, где сибирские реки стали делать озера. Все спрятались, считая, что это — Конец.

Но оказалось, что это — гораздо хуже. Огромный метеорит оказался, до некоторой степени, живым. И он пришел, привлечённый жизнью на нашей планете, которую собирался извлечь из нас, с помощью хищных щупалец-отростков, которые пробивались по всей Земле. И тогда вчерашним барменам, брадобреям и бизнесменам впервые пришлось взять в руки оружие — чтобы убивать кого-то ещё, кроме себе подобных. В двадцать восьмом последнее считалось слишком в порядке вещей, чтобы кого-нибудь удивить — войны гремели тогда везде.

То, что происходит в процессе «извлечения жизни» щупальцами уже начали изучать ученые, как раз в то время, когда он, Антон... когда он...

— Дай угадаю. Последним твоим воспоминанием была смерть. Проверять надо баллон, прежде чем поджигать! — насмешливо бросил мне голос.

И я закрыл глаза, сбившись с шага. В двадцать восьмом году все взгляды на войну пришлось пересмотреть, и огнестрел в руках солдат заменил огнемёт. Массовое производство не поспевало за потребностями, и в войсках все чаще появлялись кустарщина. Я видел, как по причине простого брака, люди сгорали десятками. Ёмкости с горючими смесями взрывались на складах, и прямо в наших руках.

Так что когда я услышал за своей спиной знакомый звук и похолодел — ничего сделать уже было нельзя. Последовал взрыв.

— Взрыв, и ты — тут. Хотя обычно всё бывает наоборот: взрыв, и ты — там, — засмеялся голос, в котором я уже подозревал своё сумасшествие.

К этому времени я уже добрался до вожделенного вещмешка, взвалил его необозримый вес себе на спину, и побрёл обратно. Девушка с рубиновым пожаром на голове, закрыв рот ладошкой, и не отрываясь, смотрела за мной. Другой же рукой, она отчаянно подавала мне какие-то знаки.

Похоже, я что-то серьезно в происходящем не понимал.

— Ещё бы, ты не понимал. Ты бы ускорился, парень. Второй раз советую, — я вновь услышал странного собеседника, который сидел в моём сознании, и заскрежетал зубами.

Непечатно выругавшись, я ускорился, насколько позволял необъятный мешок. Под заливистый мысленный смех я помчался в сторону закутка среди серебряных стен, где девушка уже нетерпеливо меня ждала. При моем приближении, она, будто в приступе облегчения, провела по лицу пыльной перчаткой и сквозь зубы выругалась.

— Ты точно крышей поехал, Чёрт, — произнесла она, и в ответ я нахмурился.

Это последнее слово — она меня оскорбила? Её тон странным образом сбивал меня с толку, ведь если бы мне пытались хамить, то обзывались бы с иным выражением на лице. Но спускать я ничего и никому не собирался.

Пораскинуть мозгами насчет всех странностей можно будет и после — когда единственный живой человек поблизости перестанет творить непредсказуемую для меня дичь. Начиная от попыток меня избить, и заканчивая попытками обозвать.

— Я — не «Черт», — я нашел её зелёно-голубые глаза своими, и твердо взглянул в них. — Ты меня поняла?

Красавица с рубиновыми волосами на голове встретилась со мной взглядом, и непредвиденно для меня поёжилась. Настороженно следя за моим каждым жестом, она так и попятилась. Уж не знаю, за кого она меня принимала, но, похоже, когда я чуть её придушил, то заставил переменить своё мнение. В худшую сторону или нет — покажет лишь время.

— Ну, как скажешь, — осторожно пробормотала девушка. — Раз уже ты теперь не Шнырь или Чёрт, то, пожалуй, прозвище «Псих» подойдёт тебе лучше. Ты почему не бежал? Жить надоело, или захотелось покормить жниц!? Ещё полчаса назад, от любой опасности тебя била крупная дрожь, а сейчас даже лень на бег перейти?! Жукам тоже будешь говорить, чтобы погодили немного?

— Устами младенца глаголет истина, парень. Ты пару минут назад сыграл в рулетку — буквально приставил к виску себе револьвер, и принялся палить в белый свет, что в копеечку. Но мозг не задет, — с приторным удовольствием заметил таинственный собеседник.

— Заткнись! — я потерял терпение и огрызнулся. Ну, вот. Кажется, я точно свихнулся — с голосами в голове спорю. Девушка, между тем, продолжила говорить.

— Большая удача, что жницы либо ещё не очнулись после прихода морлоков, пыль-пробуждённых, либо... я не знаю. Может, они не успели тебя заметить? — неуверенно заметила она.

Я невольно вспомнил крохотные черные тельца, во множестве разбросанные там, откуда мы убежали. Возможно, «жницы» — это что-то вроде летучих мышей, только не в меру злобных?

— Каждую секунду жница выбрасывает случайное число от одного до ста, — чему-то усмехнулся невидимый собеседник. — Если оно меньше девяноста, то жница дрыхнет. Если больше, то жница делает «цвирк!» — и просвечивает ультразвуком пространство. Понял?

— В достаточно большой стае кто-то все время сканирует пространство. Но почему тогда меня никто не заметил? — я понял его посыл, и против воли продолжил за него рассуждать.

— Все, как она сказала. Либо не очнулись, либо не успели. Тревогу поднимают только после третьего сигнала — защитный механизм, чтобы не подлетать всей стаей на первый случайный писк. Всё, как у росянки, которая тоже начинает кушать мушку далеко не сразу.

— Эй! — девушка потеряла терпение, и помахала растопыренными пальцами перед моим лицом. — Ты спишь там, Псих? В себя не пришёл?

— Да! — я невпопад отозвался, и стиснул зубы. Если я правильно понял, то в моем положении лучше всего будет присесть ровно на месте, пока я не пойму, что к чему. Вздохнув, я спросил собеседницу. — Здесь-то хоть нам безопасно, надеюсь?

— Наверное, — она растерянно развела руками, прежде чем с резким вздохом отправиться прилечь у ближайшей серебристой стенки.

Я постоял на месте, потоптался, стоя на полу — и пошел вслед за ней. Я видел, впрочем, что ей тоже надо было дать отдохнуть, после всего пережитого. По её виду, у неё из позвоночника будто вынули стержень. Сгорбившись, девушка села у стены и спрятала в ладонях лицо, а я, тем временем, намеревался уяснить раз и навсегда, что за чертовщина прижилась в моём сознании.

— Что. Ты. Такое? — я мысленно потребовал ответ, и мне рассмеялись в лицо.

— Я — Шут. Знаешь такое английское слово — «стреляй»? Бам-бам-бам! Я стреляю по козлам. Но это — так, не имя.

— Профессия? — прошипел я.

— Призвание. А мое имя, по странному совпадению — тоже «Шут». Но который гороховый. Приятно познакомиться, Антон. А теперь иди, и успокой свою подружку. Видишь, скоро она заплачет?

Тяжело вздохнув, я повернулся и взглянул на девушку. Вопреки всяким утверждениям моего непрошеного нового друга, глаза у неё были сухими. И более того — сверлили мне спину, будто буравчики, безо всякой благожелательности в мой адрес. Почему-то меня сильно не любили.

— Не подходи! — резко сказала мне девушка, когда я попробовал к ней приблизиться, чтобы поговорить. Подобравшись, как дикая кошка, она сверкнула искрами в глазах, и я осторожно замер, чтобы её не спугнуть.

Некоторое время мы сверлили друг друга взглядами, но поскольку я решительно не понимал причины её неприязни, то и гневными огоньками в глазах не был впечатлён. Спустя какое-то время, она поджала губы, и взглянула на меня спокойно.

— Ну, хотя бы наши вещи ты уже забрал — это хорошо, — пробурчала она, переводя взгляд на мой вещмешок. — Значит, с голоду по пути домой мы не помрём. Насчет остального лучше не загадывать пока вообще.

— Чего — остального?

— Чего-чего?! — взъярилась она, встопорщившись на меня, словно ёжик иголками. — В этом месте живут жницы, или ты снова забыл? А чуть дальше по дороге нас ждёт полный набор. Жуки или Термы — это как минимум. Встретят нас — сожрут на месте. Есть еще Тили!

— Тили-тили-тесто, — чем дальше она перечисляла, тем больше эти названия звучали по-детски, из-за чего я поддался нервному порыву, и подразнил её.

— Очень смешно, — фыркнула девушка. — Вот когда сцапают тебя, ты увидишь. Нас двое осталось — случись что, как отбиваться будем от всех этих тварей?

— Как? — послушно спросил я, пока моя рука сама по себе тянулась к поясу, на котором я обнаружил оружие.

Мои ладони сомкнулись вокруг серебряного металлического корпуса, и я потянул странную штуковину на себя. Похожая на пистолет, с круглым барабаном прямо перед скобой спуска, она интуитивно угадывалась, как оружие. По меньшей мере, спусковой крючок и ствол говорили за себя сами. Из привычного для меня выбивался лишь барабан, из-за которого пистолет неуловимо напоминал мне ППШ-41. Или автомат Томпсона, может быть.

Съемных или отделяемых частей не было вовсе, словно его нарисовали мне сразу в воздухе. Я лишь смог простым движением снять барабан, внутри которого обнаружил длинные толстые иглы. Гвоздемёт? Понять бы еще, что за сила в нём метает металл?

— Ты будто впервые в жизни эту штуку увидел, — собеседница смерила меня внимательным взглядом. — Ничего не хочешь сказать мне, Псих?

— Да, хочу, — я быстро согласился, пробуя вернуть барабан на место. — Хочу спросить пару вещей. Для начала: «кто ты такая?», «где мы находимся?» и «что мы здесь забыли?». Просвети меня, будь любезна.

По мере того, как я говорил, лицо странной девицы вытягивалось все сильнее, но удивления в её глазах почему-то я не увидел. Выражение её лица становилось лишь все более сумрачным и усталым, а с моим последним словом, она и вовсе прикрыла веки подобно тому, как если бы я подтвердил её худшие опасения.

Пауза затягивалась, пока я терпеливо ждал. Наконец, она раскрыла веки и взглянула на меня своими небесными глазами, почему-то, даже с некоторым облегчением.

— Это далеко не худшее, что могло с тобой здесь случиться, — усмехнулась она. — Может так статься, что даже лучше, что ты ничего не помнишь. Переведи немного дух, и пойдем — оставаться здесь нам опасно.

Глава 2. Пещерная тройка

— Как эта штука работает? Ваши версии, господа?

— Я потому и предложил назвать это «архотехнологией», что мы не понимаем, как она работает. И никогда не поймём. Это просто за пределами возможностей нашего вида. Всё это место сделано теми, до которых людям ползти, как до нас — улитке.

— Ну, короче, это магия. Она создаёт любые вещи из ничего. Главное, уметь их представить — и вот они, лежат прямо перед тобой. И всех всё устраивает?

— Слушайте, кислорода у нас осталось всего на два дня. Давайте сначала сделаем его с помощью этой штуки, а потом уже будем думать, чем её заряжать, когда кончится Пыль.

Тьма таилась и тонула в тесных коридорах, тенистых аллеях и галереях, где тишина воцарилась ещё от начала времен, и лишь эхо наших шагов нарушало теперь молчание. Здесь, среди сумрачных сводов, царило сонное царство: ни звука, ни шороха, ни шёпота слов не доносилось до наших ушей. И, все же, о сне среди этих стен я не мог и помыслить — здесь, где-то в глубине ночи, будто бродили души умерших. Их невесомые пальцы скользили по мрамору, царапались о стены ногтями. Их беззвучные стоны заполняли собою пространство.

— Бу! — шепнул мне Шут.

— Твой номер — шестнадцатый, — как опомнился после испуга, прошипел я Шуту. И тут, как по команде, рубиноволосая девушка громко вздохнула от усталости, скинула с плеч мешок и решила устроить привал.

Я последовал её примеру, и бессильно опустился по грубой стене спиной. Поначалу я взаправду планировал выпытать у неё по пути все тайны, но девушка устремилась вперёд с такой прытью, что я в любой момент отставал. С необъятным мешком за спиной, мне оставалось лишь безмолвно обливаться за ней мокрым потом, пытаясь угнаться.

— Ты действительно ничего не помнишь? — моя спутница уже в который раз вопросительно посмотрела в мои глаза, будто со временем что-то могло поменяться.

Я терпеливо мотнул в ответ головой, хотя бросаемые на меня взгляды уже начинали меня откровенно тревожить. Я подозревал, что моё положение чем-то девицу даже обрадовало, ведь она не умела скрывать выражение лица. Вот и сейчас, когда она задала вопрос, уголки её губ тронула улыбка. Торжествующая, но кажется, не слишком злорадная.

— Нет. Чему ты улыбаешься? Это что — хорошо? — я не выдержал.

— Как знать, — всерьёз задумалась девушка. — Но тут ничего помнить всё равно не нужно. Главное — выжить и вернуться домой. Всё.

— А «тут» — это где? — спросил я.

Девушка, тем временем, спокойно подошла к моему рюкзаку, и стала рыться в нем, как в своем собственном. Из необъятных глубин вскоре показался на свет длинный спальный мешок, белоснежный и даже на вид нежный, словно сплетённый из паутины. И ещё один, для меня. Расстелила свой первым, после чего на почтительном расстоянии расстелила другой, для меня.

«Д» — доверие, — подумал я. Как будто даже десяток метров стал бы для меня надёжной преградой, вздумай я что-нибудь учинить. Мы были с нею наедине!

Но помимо принципов и простой порядочности, был и еще один повод не пугать её почём зря — эта девушка была для меня поводырём, ведь куда идти, я не знал. Из огромного зала с зеркальными серебристыми стенами мы быстро ушли, после чего попали в причудливый лабиринт из множества коридоров. Там бы я заблудился в считанные минуты. Зайти только за поворот — и все, ты пропал! Каким образом девушка умудрялась с такой уверенностью следовать вперед и не потеряться, оставалось для меня тайной.

— Как тебя зовут? — я не дождался ответа на первый вопрос, и от нетерпения уже задал второй. Девушка вскинула тонкие черные брови, будто бы в удивлении, а затем вспомнила, что я «ничего не помню».

— Белка, — коротко представилась девушка с рубиновым пожаром на голове вместо волос.

Я тяжело выдохнул сквозь сжатые зубы.

«Белка она. Ещё не хватало наедине нам назвать друг друга дурацкими кличками» — подумал я про себя.

— А по имени как тебя звать?

— А тебе какое дело?

— Антон. Очень приятно.

— Ты — Псих. Никакого Антона я знать не знаю, и знать не желаю. Понятно?

— Слушай, — я вздохнул, но меня перебили.

— Нет, это ты слушай! — твердо сказала мне эта «белка». — Мы сейчас в глубинах под Вентилятором, и люди долго здесь не живут. Здесь где-то поблизости есть биомы...

— Чего? Какие ещё «биомы»?! — я не понял последнего слова.

— Это огромные пещеры, которые не обойти и за несколько суток. С потолка там льется свет из больших ламп, которые называются «Солнце». Изредка они орошаются с потолка водой. Ещё там растёт мох и всяческие растения.

— Что-то прямо знакомое, — задумчиво прошептал Шут, а затем засмеялся в моей голове. Я скривился от звона в ушах, и продолжил слушать всё дальше.

— И поскольку там всегда есть, что сожрать, среди биомов всегда гнездится всякая живность, — хмуро подытожила «белка». — Обычно любой биом подгребает под себя один вид, и, судя по всему, это будут Жуки. Надо как-то просочиться между их патрулей, иначе нас просто сожрут.

— Понял, — я кивнул. Слово с заглавной буквы — «Жуки», глагол «сожрать» и «просочиться между патрулей» сделали картину в моей голове целостной. Я понял, что после смерти я попал в Ад.

— Да тут все хорошо! — не согласился Шут, только уверив меня в обратном.

— Нет, ты не понял! — не согласилась «белка», и подытожила. — Нам конец! Вот теперь, я надеюсь, тебе понятно?

— А те двое типов? Как они здесь оказались, и почему они нам не помогли? — я вспомнил о силуэтах, чьи лица скрывал от меня сумрак, и спросил безо всякой задней мысли. Лишь в последний момент я заметил лицо девушки, и осекся.

В полумраке, переносной светильник излучал свет, в котором её лицо казалось высеченной из алебастра скульптурой. Мягко закругленный подбородок переходил в линию скул, словно на картине. Она стала бы красивей любой виденной мной вблизи девушки, если бы только на её лице не отражалась такая досада.

— Помогли? Нам? — выплюнула Белка, пытаясь не рассердиться. — Ты, что ли, дурак? Морлоки — и чтобы хоть кому-нибудь, хотя бы раз помогли?

Она осеклась, когда я прищелкнул пальцами, услышав знакомое слово.

— Морлоки? Это что такое? — повторил я. Конечно, я знал, кем были «морлоки» из романа Герберта Уэллса, и знал даже, кого они разводили себе на прокорм — но вот какое значение вкладывала в свои слова Белка? Вот, в чем вопрос.

— Э-э-э. Это ругательство просто, я не понимаю, что оно означает, — смущённо призналась мне Белка. — Когда-то давно, вроде, за это ругательство полагалось телесное наказание. Вот с тех пор их так за глаза и зовут.

— Почему? — не унимался я, зацепившись за эту деталь, которая показалась мне слишком уж странной.

— Да не знаю я! — потеряла терпение девушка, и раздражённо прикрикнула на меня. — У нас в Вентиляторах историю девочкам не преподавали! Тем более, в таких деталях. Наше дело — делать детей, вообще-то, а не это вот, всё...

Я долго глядел на неё, удивлённый странной интонацией, с которой она бросила фразу. В ней не прозвучало вызова, который я ожидал бы в иных условиях, как и намёка на какую-то шутку. Словно констатация факта, который должен быть мне известен, как восход весеннего солнца, и расспросы на эту тему вызвали в ней законное раздражение.

Я пристально изучал её лицо, но она не шутила. Не иронизировала. И явно не кокетничала.

— Ну ладно, — сдался я. — Тогда что ты здесь забыла?

— Не твоё дело! — закономерно, я заставил её огрызнуться. На её бледном красивом лице выступила красная краска, и она порывисто ушла с места. Кажется, я слишком сильно на неё надавил.

Она отошла на десяток метров и села в свой спальник, повернувшись ко мне спиной.

Неожиданно в моей голове заговорил Шут.

— Ты задаешь не те вопросы, Антон. А для тех, которые ты задаешь, ты неправильно выбираешь местоимение, — он вкрадчиво произнёс. — Тебе надо было, прежде всего, спросить, как зовут тебя самого. И уже потом знакомиться с ней. Ты всё сделал наоборот!

Я вздрогнул от запоздалого понимания, к чему он ведёт.

— Всё верно. В твоём положении любая информация — это ресурс. И даже простое имя могло бы тебе подсказать, как добраться, к примеру, до родственников. Но ты, мало того, что его не спросил — ты ей представился. А теперь представь, что случилось бы, будь ей известно имя этого тела, а не его кличка, и оно бы оказалось другим?

— Тут ты прав, — я закрыл глаза, и впервые мне не нашлось, чем ему возразить. Нужно было признать, что я едва не подставился.

— Вот и гадай теперь — то ли она не знает имени твоего тела, то ли знает — и оно просто совпадает с твоим, — ворчливо продолжил Шут. — Предлагаю отсчитать пару минут, чтобы она успокоилась. После этого подойди, и задай свой предыдущий вопрос, но немного иначе. Опять ты ошибся местоимением...

— Когда спросил, что она здесь забыла? — вздохнул я. — Надо было спросить, что забыли здесь «мы»?

— Именно так. И я советую тебе только потому, что это будет попытка сорвать покров с полезной нам тайны. Это то, что я всецело поддерживаю и поощряю, как ты уже мог заметить.

— Я не нуждаюсь в одобрении глюка в моей голове, — огрызнулся я. — Тем более — в его поощрении.

— Не надо себе льстить и думать, будто ты знаешь, в чем ты нуждаешься или нет. Я никогда не советую ничего бесплатно, но будем считать, что последний мой совет ты невольно уже оплатил.

— Великолепно. Надеюсь, теперь мой баланс на нуле — и ты заткнешься, — проворчал я.

Уж не знаю, почему, но поучительный тон Шута выводил меня из себя. Теперь, когда он уже не указывал мне на проколы, которые я за собой ощущал, впечатление от потустороннего голоса стало совсем иным. На миг, во мне даже поднялся порыв поступить ему наперекор, но я себя пересилил.

Честно выждал пару минут, и приблизился к девушке со спины.

— Белка, — медленно и осторожно начал я, чтобы её не спугнуть. — Извини, если я где-то задал бестактный вопрос, но у меня всяголова состоит сейчас только из них — вопросов. Что мы здесь делаем? Как мы здесь оказались? Скажи, пожалуйста.

Девушка с красными растрёпанными волосами на голове при моих словах сперва напряглась. Невольно я обратил внимание на то, что красные капли крови, которые некогда покрывали её одежду, уже куда-то пропали с поверхности серой ткани.

«Мистика» — устало подумал я. Пока я говорил, напряжение с плеч девушки куда-то ушло.

— Я... понимаю, — осторожно ответила Белка, оборачиваясь ко мне. Её глаза цвета морской волны сочувственно скользнули по моему лицу. — Ты же ничего не помнишь.

— Да. Ты что-нибудь мне расскажешь?

— Конечно, — произнесла девушка, и вдруг встряхнула волосами. — На самом деле... хорошо, что ты мне напомнил.

— Что?

— Мы пришли сюда, чтобы найти Пыль, — сказала мне Белка, пристально глядя в мои глаза. Я встретил её взгляд немного растерянно, ведь теперь у меня было чувство, будто ей впервые стало что-то от меня нужно. Нужно настолько, что она подскочила на месте, и принялась расхаживать из стороны в сторону, под моим удивленным взглядом.

— Что такое — Пыль? — спросил я.

— Пыль — это... — девушка закусила губу, и вновь встряхнула волосами. — Ну, я не знаю, как это тебе объяснить. Вроде бы, раньше именно её пихали в Извлекатель эссенции вместо людей. Когда-то её было здесь очень много. Первые люди в ней буквально купались.

— Извлекатель!? — я почувствовал, как от её слов у меня полезли брови на лоб.

«Извлекатель эссенции, куда пихают людей» — это звучало ещё почище новостей о таинственных монстрах, мимо которых нам предстояло как-то прокрасться. Даже само звучание этого слова предполагало, что после «извлечения» человек жив уже не останется.

— Ну да. Пыль-то кончается, а люди — нет? — неуверенно заговорила Белка. Моя вспышка, кажется, застала её немного врасплох — девушка вскинула тонкие чёрные брови, и начала немного испуганно следить за моим лицом, словно и впрямь она была — белка, маленький зверёк на опушке.

Именно в этот миг, я услышал в своей голове медленные аплодисменты. Шут, как мне показалось, испытывал удовольствие в той же мере, в которой я испытывал сейчас ужас — от понимания, с чем столкнулся.

— Морлоки так и говорят, что должен сводиться баланс, — запнулась Белка на последнем слове. — Короче, надо чтобы у женщин было много детей. И эссенции надо потреблять на протяжении жизни меньше, чем её производится. Они внимательно за этим следят.

Я медленно закрыл глаза. Необязательно было обладать воображением, чтобы понимать под этим всю подоплеку. «Извлечение» и само-то по себе предполагало, что из людей извлекают полезный ресурс, чтобы его потребить. Ясно даже теперь, откуда взялись эти «морлоки». В книгах Уэллса они разводили, как скот, касту людей, которых употребляли в пищу. И хотя местные морлоки их, может быть, и не ели — но они пихали их в Извлекатель, и тоже разводили, судя по словам Белки. Принципиальной разницы пока я не разглядел.

«Похоже, я и правда попал в Ад» — подытожил я мысленно, желая не открывать больше глаз. Мне снова стало казаться, что все, что меня окружает — есть сон. Дикий, чудовищный сон, из которого мне так и хочется скорее проснуться.

— А как же тогда викинги делали свои налеты, Антон? — вкрадчиво спросил Шут. — Что это, ежели не обмен? Испокон веков считалось выгодным разменять человеческую жизнь на добычу. Всегда люди так делали — и не жаловались, что из набега не все возвращаются. Лишь бы обменный курс был приятным. А ты развел тут уже — «Ад, Ад!». Тьфу.

— В общем! — шумно кашлянула девушка, обнаружив, что я отвлекся. Когда я открыл глаза, она уже продолжала. — Мы сюда пришли, чтобы найти Пыль, и нашли. Она, говорят, меняет живых существ. На тебя тоже должно было подействовать как-то. И подействовало, как я вижу!

Я вздрогнул, встретившись взглядом с ней. Её бирюзовые глаза разглядывали меня с вниманием, как у ветеринара в адрес представителя краснокнижного, вымирающего подвида. Но ещё более неприятное ощущение промелькнуло у меня в голове уже после того, как я вспомнил...

Золотой песок, застывший у меня на губах — но не сухой или хрустящий на зубах, как пустынный песок, а какой-то другой — будто живой. Как будто живое существо забилось мне в рот и принялось ползти в глотку, ведомое своим интересом. Как сахар, что проникает в кровь и растворяется в ней, с каждым прикосновением Пыли внутри меня. Последний удар сердца, прежде чем оно замирает в страхе, всего лишь для того, чтобы заработать мгновением позже.

— А что же случилось? Что поменялось!? — Шут зачастил в моей голове, но это был лишь глумеж. Я и без него понимал, что поменялось после прикосновения Пыли.

Я появился здесь, в этом мире — вот, что случилось.

— А эти морлоки — каким образом они растворились в воздухе? — неожиданно для себя, задал я совсем посторонний вопрос. — Как они пропали с наших глаз?

— Телепортировались, — сварливо ответила Белка. — И ещё: отвыкай звать их морлоками. Это ругательство. Услышат, и в Извлекатель тебя сразу отправят! Они воспитателями называются, на самом деле. А эти были ещё и Пыль-пробуждёнными. Это самые важные люди на свете!

— Они телепортировались? — переспросил я, запнувшись.

Я и так уже понял, что телепортировались. Понял это с первого взгляда, но просто отгонял от себя эти мысли. Я видел раньше, как происходит псионическая чертовщина — ещё в двадцать восьмом.

Червь тогда обернулся вокруг Земли, и в рокоте поднявшихся волн цунами, землетрясений, что сотрясли всю планету, разлегся от Арктики до Антарктики. Все думали, что это — Конец. Но когда буря улеглась, и люди осторожно высунули наружу нос, стало ясно, что это — Начало.

Хищные отростки, что как ворсинки на коже Червя, или корневая система исполинского древа — они вонзились в почву и стали медленно пробираться к своим будущим жертвам. Их не интересовали животные — только разумные люди. Причем, как стало известно уже чуть позже — именно взрослые. Отростки охотились на маленьких детей с куда меньшей прытью, а младенцев вообще принимали за предмет меблировки.

Бездушных машин не хватало, чтобы сжигать сорняки роящихся щупалец. Производство роботов, хоть и пошло с места в карьер, давало лишь каплю в море — и сражаться с новым врагом, как встарь, пошли люди. И как только это случилось — в его близости они сразу услышали... голос.

Он проскальзывал сквозь стены сознания, ласковый и сладостный, словно сон. Он то звучал, словно тронутые струны старинной лиры — то раскатисто гремел на расколотом небе, как грозный гром. Шелестящим шепотом, словно шелк, он сначала звучал неслышно в сознании, а затем становился, как слетающий с небес смерч. Он погружался в глубину души, как чужая длань, и из самой бездны своей души человек слышал, как дрожь по коже, свой собственный страшный крик.

Но ещё хлеще были его щупальца — не настоящие, из мускулов и покрытые кожей, а незримые — они тащили к себе жертв из тех, кто не мог совладать с подступающей паникой. Слабый телекинез, который, казалось, питался страхом своей добычи.

Я свыкся с его ударами по сознанию, как с перестуком по столу чужих нервных пальцев. Возможно, это была травма. Возможно, я просто был им одарён.

— Какой ты говоришь, это был год? — лениво уточнил у меня Шут, но я не успел очнуться, чтобы ему ответить.

У Белки вдруг загорелись глаза, и она горячо заговорила, глядя на меня зелёно-голубыми глазами.

— Натренироваться читать мысли или двигать предметы может каждый мужчина, — воодушевленно заметила она мне.

— Но не женщина? — невольно я уцепился за эту деталь.

Мое внимание лишь ненадолго заострилось на этой ремарке: «может каждый мужчина». Насчет женщин я уточнил чисто машинально, и мгновенно прикусил свой язык.

«Идиот» — подумал я про себя. Воспитатели делали свою работу хорошо, как я понял — в речи девушки то и дело проскальзывали эти нотки святой убеждённости, которые теперь всякий раз вызывали у меня тревожную дрожь. Я был уверен, что если ей и не промыли мозги, то уж точно — поставили где-то закладки.

— Нет. Наше дело — детей рожать. Неважно, короче. Хватит меня отвлекать! — Белка скуксилась, поджав при взгляде на меня губы. — Мы насчет пси-способностей с тобой говорили. Так вот, они есть у каждого мужчины. Но есть обычные, нетренированные люди, а есть тренированные. А есть ещё — Пыль-пробужденные. Мы за этим сюда и шли.

— Чтобы все пробудили в себе эти способности? — спросил я.

— Ну, все, кроме меня. Я тоже проглотила эту Пыль, как и все, но ничего в себе не почувствовала, никаких перемен, — печально отметила Белка. — Как, в общем-то, все и предупреждали. Но вот с тобой, Псих, все понятно без слов — Пыль на тебя повлияла, и еще как. Попробуй что-нибудь! Давай!

— Что попробовать? — удивился я энтузиазму в глазах у девушки.

— Что-нибудь! — отчеканила Белка. — Сосредоточься на чем-нибудь... ну, попробуй мысли мои прочесть, или силой мысли поднять меня в воздух. Просто пойми — просто так идти домой нам нельзя. Нужно разобраться сначала с тем, что имеем мы на руках. А имеем мы способности, которые у тебя наверняка должны были пробудиться, но о которых ты даже не знаешь. Надо это исправить.

— Звучит логично, — я тяжело вздохнул, пытаясь как-то переварить эти новости.

Помимо лихорадочной дрожи от предвкушения чуда, внутри себя я ощущал копящийся ужас. Я помнил, что случалось с теми, что поддавались чужому шёпоту Червя — я помнил, как их ноги отрывались от земли, и они в захлёбывающемся, страшном крике падали в шелестящий рой щупалец. И с каждой моей потугой что-нибудь сделать — хоть что-нибудь, пока Белка с ожиданием на меня смотрела — моё сознание вновь охватывала такая же тревожная дрожь. Всё, как тогда, когда я чувствовал в голове чужой голос Червя.

«Бесполезно» — понял я, пытаясь как-то унять бьющуюся на шее жилку. Это было похоже на паническую атаку.

— Дай я! — нетерпеливо потребовал Шут, и вдруг...

Моя ладонь помимо моей воли поднялась в воздух, и пальцы сомкнулись вместе, словно когти злой хищной птицы. Мои веки сузились, и девушка передо мной вздрогнула, заметив мой резко переменившийся взгляд. Внезапно, воздух вокруг и позади меня пришел в движение, и полетел — несокрушимой волной вперёд. Вперёд, сбивая пыль с пола, и заставляя мою спутницу заметно попятиться от меня, с тревожным вскриком и вскинутыми в защитном жесте ладонями.

Воздушная волна вскоре опала на пол, и лишь гул, который эхом загулял по коридорам, напомнил мне о том, что я сделал. Я уставился в неверии на свои ладони, пока Белка пыталась спрятать в губах торжествующую улыбку.

— Получилось! — она воскликнула в полном восторге. Боюсь, он быстро бы поутих, если бы она узнала, что этот трюк совершил «не совсем я». Мягко говоря.

— Что значит — «не совсем я?», — Шут издал слабый смех. — Я — совсем не ты, парень. Совсем не ты.

— Как это получилось? Что ты сделал!? — мысленно воскликнул я, пока пытался переварить то, что случилось.

— «Как?» — это такой вопрос, Антон, на который бесплатно я никогда не отвечу, — прошелестел в тишине Шут, мне усмехнувшись. — И, к сожалению, твой баланс пока на нуле. Как ты, собственно, и хотел. Помнишь?

В моей голове раздался раскатистый смех, от которого звенело в ушах. Я вскинул руки, и обхватил ими виски, пока рубиноволосая девушка возбужденно расхаживала с места на место, ничего не подозревая. Она со всей очевидностью не знала, куда деть теперь руки — я же не знал, как второй раз взять ту планку, которую показал только что Шут.

«Боюсь, Белку придётся скоро разочаровать» — подумалось мне. Я просто не представлял, как повторить этот трюк. Так что красться мимо патрулей тех неведомых «жуков» нам пока было нельзя.

Глава 3. Музыка мира

— Да, я знаю. Псионика — это такая же архотехнология, придуманная неведомыми предтечами. Иными словами, нашему виду не дано понять, как это работает. Но, все же, как это работает?

— Проверено, что наш мозг всего лишь начал излучать особые волны, после которых и случается всякая чертовщина. Но поскольку сами по себе эти волны ничего заведомо сделать не могут — значит, всё это делает за нас кто-то другой! Представьте, что у кого-то в космосе есть супердатчик, который способен регистрировать эти волны. И дальше, этот кто-то проводит квантовые манипуляции по перемещению атомов в пространстве. И даже так, как это нам нравится. Ведь даже наше желание и воображение — это лишь сложный электрический импульс, который можно считывать тем же сенсором, что и пси-волны. И понимать даже лучше себя самого.

— Великолепно. С твоей фантазией — тебе бы книжки писать, профессор. Давай ещё версию. Куковать нам здесь, всё равно, ещё вечность. Мы застряли здесь навсегда.

— В общем, у нас ещё есть время, Псих, — подытожила Белка, сощурив на мне глаза цвета морских глубин. Уже к этому времени её восторги утихли, ведь повторить свой трюк на бис я не смог. Она продолжила. — В твоем вещмешке — припасы всей нашей группы, и продукты на четверых человек. Но, поскольку нас теперь двое... — Белка резко замолчала.

— Припасов хватит на четверых? — я повторил за ней просто для того, чтобы отвлечь от пасмурных мыслей. Я помнил тех двоих, которых забрали у нас эти «воспитатели» — для меня они были никто, но из памяти еще не выветрилось, как плакала тогда Белка. Для неё они значили что-то важное.

— Да, припасов должно нам хватить надолго, — уверенно кивнула она. — Если сидеть на месте, то уж тем более. Пару дней можно пожертвовать на то, чтобы сделать из тебя что-то путное.

— Ты всерьез рассчитываешь на то, что я уже через пару дней смогу свернуть в бараний рог любого врага?

— Какой ещё рог? — округлила бирюзовые глаза Белка, и задумалась над значением слов. Долго и неуверенно почесала на затылке, встряхнулась и пробурчала. — Никого никуда сворачивать не надо. Или ты думаешь, Дерзкий и Древ умели что-то подобное?

— Не знаю, — проворчал я. — Пока у нас в наличии — два игломёта, а с твоими друзьями их было ровно четыре. Как по мне, то невелика разница. Я не понимаю твоего пессимизма, Белка.

— Так ты думаешь, Древ и Дерзкий только стрелять умели? — вопросом на вопрос ответила она, и сама же продолжила. — Они были зрячими! Вот, в чем суть!

— Они загодя видели приближение противника? — догадался я.

— Ну конечно! — бросила Белка, потеряв терпение. — «Согнуть в бараний рог» — что это, вообще, должно значить?

— К слову пришлось. Означает — «безоговорочно победить».

— Да понятно. В сказках-то псионики всё, что угодно, могут — и огнем плеваться, и током бить. Вот только я ни разу в жизни не видела ничего подобного, и как всё обстоит на самом деле, не знаю. Возможно, воспитатели что-то подобное и могут. Телепортироваться они умеют, и это точно. Пыль-пробуждённые — ещё хлеще.

— Могу ударить током тебя бесплатно! — предложил мне Шут.

— Если хоть что-нибудь полезное для меня скажешь — бей на здоровье, — я отозвался без задней мысли. Но Шут пришел от моего предложения в восторг, и сразу же рассмеялся.

— Да ты осваиваешься! Ха-ха, подловил меня, подловил. Как по мне, хорошая сделка! Пойдём тогда за угол, чтобы подружку твою новую не пугать, — от предвкушения в голосе Шута мне стало нехорошо — я вдруг понял, как я подставился. И, словно подтверждая мои опасения, Шут отсмеялся, и вкрадчиво мне напомнил. — Я же не обещал, что буду бить тебя ласково? Да, Антон?

— Псих, ты чего? — девушка удивленно вскинула тонкие брови, когда я вдруг вскочил с места, и стал беспокойно шарить взглядом по всей округе. Я хотел найти место, чтобы и пропасть с глаз долой — и суметь вернуться потом домой. Бесконечные темные коридоры, которые освещал только тусклый свет наших фонарей, откровенно меня пугали.

— Ты в туалет, что ли, хочешь? — догадалась девушка, и сразу же покатилась со смеху. — Псих, на нас «живые» комбезы! Ходи под себя. Нет, я не шучу! Честное слово!

— Черт, если бы она шутила, и ты это сделал — это было бы нечто, — пробурчал в моей голове Шут, пока я нервно искал для нас укромный уголок.

— Не вздумай сделать это там, где я буду ходить! — опомнилась Белка, когда я чуть отошёл. — Дальше уходи, черт подери тебя, Псих! Тут же будет вонять! Фу, уходи!

С зубовным скрежетом я подчинился, уходя дальше в тёмные коридоры, пока Шут потирал себе ладони и смеялся в кулак. Я подозревал, что впечатления от удара током останутся со мной на всю жизнь, и дальнейшие слова собеседника эти опасения лишь подтвердили.

— Этот размен — только на один раз, Антон, — предупредил меня Шут. — По большому счету — за то, что ты так ловко меня сейчас подловил. Молодец. И поэтому я постараюсь сделать так, чтобы нам хватило с тобой навсегда. Запихни себе в рот деревяшку, чтобы не прокусить язык. Если найдешь её здесь, конечно.

Я стиснул зубы, поднимая глаза. Кто кого подловил, я или Шут — это был ещё тот вопрос, но я прогнал предательскую мыслишку отказаться от сделки. Конечно, Шут всегда может вместо полезных сведений скормить мне бесполезную чушь — но и в таком случае надолго я в дураках не останусь — просто стану лучше понимать, сколько его слово стоит на самом деле.

«Ну не убьет же он меня током?» — напоследок подумал я, прежде чем все моё тело пронзила дрожь боли.

Тишину темных тоннелей разорвал мой пронзительный крик, который пронесся по коридорам, эхом отражаясь от стен. Его отголоски продолжили гулять по каменным галереям, даже когда я вновь смог осознать себя, и разомкнул слабые веки, уже лёжа с едва бьющимся сердцем на полу.

— Псих! — Белка испуганно закричала издалека.

Я слышал тихий топот её легких ног по скальному полу, словно лепет её губ. Она принеслась в считанные секунды, примчалась и выскочила из-за поворота тоннеля, с игломётом наперевес. Оглянулась глазами цвета морской волны повсюду вокруг — и увидела меня на полу.

— Ты живой!? Что случилось? — Белка подбежала, и принялась шарить по мне своими ладошками. — Где ты ранен, Псих?

— Нигде, — я захрипел, с трудом приходя в себя после пронзительной вспышки боли.

Плавные линии чужого лица расплывались перед моим взором, и несколько мгновений я даже не мог понять — то ли передо мной призрак — прекрасное видение, или она сама во плоти. Кое-как, я пришел в себя и поднялся, с её поддержкой.

— Хорошо! — довольный, как сытый кот, заметил мне Шут.

«Сделал гадость — на сердце радость!» — подумал я. Судя по всему, эта пословица была про него.

Что касается Белки, то она некоторое время молча смотрела, как я встаю с пола, внешне совсем невредимый, и пыталась это переварить. Постепенно в ней созревало осознание, что со мной ничего страшного и смертельного не случилось. Ну, не считая боли, которая теперь останется в моей памяти навсегда. Но предъявить последнее Белке я бы не смог.

— Так что случилось-то? — непонимающе пробормотала Белка.

Я пожал плечами, поскольку кроме этого в свое оправдание я ничего сделать не мог.

— Ну, у меня слов нет! — сердито рявкнула она на меня, и резким движением пихнула пистолет за пояс. На её лице было нечитаемое выражение — странная смесь потрясения и раздражённого удивления. — Тогда какого черта ты здесь разорался!? Совсем дурак?

Я только кашлянул, даже не представляя, как ей что-нибудь объяснить. Для Белки наверняка выглядело всё так, словно я ни с того, ни с сего заорал благим матом и принялся кататься по полу пещеры. Как идиот. Ну, или псих.

— Ну ты и Псих, — пробормотала девушка. — Вот это совпало прозвище, так совпало!

С этими словами она развернулась и пошла обратно, бормоча ругательства. Уж не знаю, прорезались у меня способности к чтению мыслей или нет, но верно одно: она думала сейчас, что я — какой-то дегенерат. И, к тому же, правда какой-то псих. И разубедить её в этом теперь станет трудно. Последняя мысль меня уколола и заставила нервно смотреть вслед удаляющейся спине.

Обидно было даже не то, что я ударил перед кем-то грязью в лицо. Обидно было то, что я сделал это не по своей вине, и даже не мог этого теперь объяснить. Не рассказывать же ей про Шута!

— Зато было весело. Мне, как минимум, — обронил Шут.

— Да пошел ты!

Оставшийся вечер, или что это было в темноте тесных тоннелей — скомкался. Без лишних слов Белка проследовала к своему спальному мешку и улеглась, повернув ко мне спину.

Посередине между нами лежал напольный светильник, что как огонек свечи, разгонял вокруг мрак. Ещё с первых минут я хотел подойти к нему ближе и посмотреть, как он устроен — но теперь не решился тревожить шагами девушку. Она и так была явно на взводе. Да и у меня самого настроения больше не было.

Я молча сел на спальный мешок и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. И тут, вдруг тишину взрезал, словно острым лезвием, глумливый мысленный голос.

— Ну, так что, Антон? Нужно тебе узнать что-то полезное, или уже нет? Спрашивай, или я дам тебе совет на своё усмотрение — или на твою голову! — рассмеялся Шут, и я вздрогнул.

Последняя угроза звучала вполне серьезно. С учетом вскрывшихся обстоятельств, с Шутом были шутки плохи. Так что я сразу почувствовал, как пересохли у меня губы, и я начал обдумывать свой вопрос. Он должен был стоить боли — или не должен быть задан вообще.

***

— Боишься продешевить, Антон? — проницательно произнес мне мой собеседник. — В таком случае, я вынужден заранее тебя разочаровать: сколько бы ты ни тужился, ничего путного всё равно ты не спросишь. Чтобы это сделать, нужно понимать хотя бы чуточку больше, чем ты понимаешь сейчас.

— Теперь вообще ничего не спрашивать мне, что ли?

— Желательно — да. Я боюсь помереть со стыда, наблюдая, как ты с плеском спускаешь свои вопросы в сельский нужник. Лучше оставь все свои глупости на потом — и помедитируй пока. Потом, как-нибудь, спросишь у меня что-нибудь по-настоящему дельное.

— Шут, ты вообще — кто? Или «что?» — я достаточно опрометчиво задал ему вопрос, ведь он мог запросто посчитать его в счет оплаты, и списать с моего «баланса».

Едва ли подобные сравнения были уместны, но Шут сам решил свести наши разговоры к товарно-денежному обмену, где знания были за товар. А деньги, хм, деньгами пока было всё, что ему в голову взбредёт. В этот раз меня били током. Что будет в следующий раз, я боялся себе даже представить.

— Ты уже признаёшься себе, что я — не галлюцинация или какая-то «белочка», и это отрадно, Антон, — серьезно заметил мне Шут. — «Белочка» у тебя одна. Береги её. Вот тебе мой совет.

По моей коже пробежался озноб, когда я это услышал. Неужели... все!? Я позволил ударить себя током чуть ли не насмерть — и всего лишь для того, чтобы мне посоветовали беречь Белку!? Да что за...

«Твою мать! У меня нет слов» — мысленно прошептал я, услышав раскатистый смех у себя в сознании. Меня надули.

— Сядь, Антон, и закрой глаза на минуту, — шелест чужого шепота заполнил мой мозг. — Помедитируй и сосредоточься, как я тебе предложил. Давай. Вспомни, ощути все свои надежды получить от меня совет, который мог бы перевернуть для тебя все правила игры. Вспомни, чего тебе стоило получить на него право. Вспомни всю ту боль, всю мощь того тока, которым я тебя бил. Переживи это ощущение вновь — вспомни боль! Искры и гром, гремящий в голове, и огонь, бегущий по венам... запах озона в воздухе. А теперь представь, до чего же довольная улыбка была у меня тогда на лице, хе-хе... да.

— Да ты издеваешься надо мной! — я взбесился.

До этого я всерьез пытался следовать его указаниям, и послушно представлял себе все, что он предлагал. И лишь с последней фразой мне стало понятно, что меня пытаются надуть вновь — и успешно! Я взорвался, и несдержанно ударил основанием кулака прямо в пол.

Всполох искр, и звуки грозового разряда, как от гремящего в воздухе грома, поразили меня до глубины души, и застали врасплох. Я подскочил с бешено бьющимся в груди сердцем, и ощутил в воздухе запах свежести, как от грозы.

Это была молния! Я своими глазами видел, как она промелькнула у меня между пальцев!

От громкого грома молнии, Белку с её спального места подбросило в воздух. В её руках уже был зажат игломёт, и она некоторое время сучила ногами на полу, панически отползая назад, прежде чем успокоилась. Оружие само по себе выпало у неё из рук, и она схватилась правой рукой за сердце, отчаянно выдыхая воздух. Она открывала и закрывала рот, но не могла извлечь из себя ни малейшего звука. Она уставилась на меня с бешеными бирюзовыми глазами, в которых напрочь отсутствовал разум.

— Белка, прости что напугал, — я пролепетал, не зная, куда девать от её взгляда руки.

Мысленный щелчок пальцами прозвучал в тишине моего сознания, как удар хлыста. Шута нисколько не заботило, что мы оба едва не получили сердечный приступ секунду назад.

— А теперь попробуй повторить, что я сделал, — сварливо сказал он мне. — Твоё сознание должно создавать такие пси-проявления простым усилием воли, но почему-то я этого не наблюдаю. Лишь когда у тебя накапливается нервная энергия внутри, и ты выбит мною из равновесия — вот тогда у тебя что-нибудь получается. Выходит, должен сработать резкий импульс в сознании. Основа, и спусковой крючок. В случае молнии, ты сначала должен представить грохот громовых раскатов на горизонте, и сверкающие синие всполохи. Затем ты должен как-то выпустить эту основу наружу, и для этого требуется яркий триггер. Вспомни, как я тебя так хитро обманул и рассердил, ах, какой же я негодяй. Тебе нужна эмоция! Толчок. Ну, или я продолжу расшатывать тебе нервы, пока это не станет у тебя получаться само собой, хе-хе.

***

— Псих, тебя не понять, — устало вздохнула девушка, устраиваясь в своем спальном мешке. С прошлой успешной попытки вызвать молнию, как показал мне Шут, прошло уже больше суток — или сколько требовалось времени, чтобы нам снова захотелось спать. — То у тебя с первой попытки получается поднять ветер, и ты два раза подряд бьёшься током — то у тебя не получается ничего, хоть ты тресни!

— Да, — я слабо пошевелил губами.

Сил у меня больше не было даже для того, чтобы поднять голос. Я приступил к работе, как Шут и сказал — сразу, как только он замолчал. Первоначальные попытки не увенчались успехом, хотя я представлял всё в точности. И у меня даже получалось взбеситься, как он мне сказал. Наверное.

Решив, что утро вечера мудренее, я продолжил биться об стену уже после того, как проснулся. И всё без малейшего толку.

— Завтра — последний день, Псих, — напомнила мне Белка, обернувшись и бросив на меня взгляд своих бирюзовых настороженных глаз. — После этого мы переночуем здесь ещё раз — и в путь, уж с чем есть. Иначе у нас кончится еда и вода.

— Я знаю, — вздохнул я, закрывая глаза.

Нужно было отвлечься. Я мог до изнеможения биться в бетонную стену, но только будь у меня твердая уверенность в том, что я смогу её продолбить. В последние часы уверенность изрядно поколебалась, а мое упрямство все же до бараньего не дотягивало. Чуть-чуть.

— А как другие псионики чему-то учатся? Как это происходит? — вдруг догадался я спросить Белку, и она с проснувшимся интересом высунула из спальника нос. Девушка поправила волосы — рассыпанные чистые рубины на голове, и уселась на спальник передо мной, с удивительной гибкостью скрестив ноги на бедрах. Как мне показалось, не будь у неё ботинки, она скрестила бы ноги в позе лотоса. Она явно часто в этом упражнялась.

— Какие-то вещи у многих получаются сами по себе. Другим приёмам приходится понемногу учиться, — обронила девушка, и расслабленно зажмурилась. — Я много раз пробовала упражняться вместе со всеми. Но у меня, правда, ничего не получилось.

Она легко рассмеялась, словно маленькие звонкие колокольчики, и закрыла глаза. Я невольно скользнул взглядом по гладким линиям её лица, и с усилием отвел глаза. Когда она могла перехватить мой взгляд и заподозрить, будто я на неё пялюсь, не смотреть на неё было проще.

— Надо принять такую позу, чтобы не уснуть — с прямой спиной и скрещенными ногами, — с закрытыми глазами заговорила она. — Потом внимательно, но немного отстраненно отслеживать каждую мысль, которая скользит по сознанию, пока их не останется ни одной. Это — нужное состояние! — заметила Белка. — В безмолвном сознании, звучание любой мысли обретает особую силу. Кто-то даже с первого раза научается двигать предметы.

Она замолчала, и по её гладкому лицу пробежала расслабленная волна. Я понял, что она начала медитировать, и отвлекать её больше не стал. Она сказала мне более чем достаточно — я даже пожалел, что сразу её не спросил. Это звучало куда проще и понятнее, что советы Шута.

Следуя чужому примеру, я скрестил ноги и сел на скалистый пол. Дыхание очень скоро стало легким, почти неслышным и невесомым. Ощущения тела незаметно стали пропадать, словно проходя по пути сквозь нежное покрывало. Мысли стали лопаться, как мыльные пузыри, а мой разум обратился острием иглы, направленным в звенящую пустоту. Она звучала в моем сознании, как голос безмолвия, и я почувствовал холод. Льдистое касание зимы.

И, все же, что-то было не так. Теперь, когда я не слышал своих мыслей — я услышал чужие.

— Как ты думаешь, почему у неё ничего не получилось? — тихо спросил меня Шут, и его голос пролетел в безмолвии моего разума, как неслышимый шелест. Меня всё так же не достигали ощущения тела, и спустя время, я решил удостоить Шута ответом.

— Подумай сам, — в некотором роде, я огрызнулся, а не ответил. Я был зол из-за того, что с его подачи убил почти сутки без всякого толку. Как ни странно, Шут не стал грубить мне в ответ.

— Так она же сама нам сказала, почему, — он издал неопределённый смешок. — Способности к псионике есть только у мужчин. А женское дело — дети.

— Ты же сам понимаешь, что различия между полами не настолько велики, чтобы псионика стала женщинам недоступна вообще. Для этого им надо было принадлежать другому виду, а не другому полу. Ей просто промыли мозги воспитатели, и понаставили закладок в сознании. Наверняка всё обстоит именно так, — буркнул я.

— Не одобряешь? — спросил меня Шут.

— Насчёт общества, где промывают мозги телепаты, со сколь угодно благими целями, у меня всегда будут подозрения, Шут. Понимаю, конечно, зачем они это сделали — чтобы рождаемость компенсировала смертность.

— Я спрашивал твоё мнение насчёт того, чтобы женщины были заняты детьми.

— Да я понял. Если бы я беседовал с такой девушкой, как Белка, на Земле, и она сказала бы мне что-нибудь в этом роде — я бы в неё влюбился, — я неохотно признался. — Как по мне, много детей — это хорошо. Конечно, когда это по своей воле и без телепатов. Родитель тратит на детей свои годы, но дети-то получают их вместо него, когда они появляются на свет. Если детей больше, чем двое — размен сразу становится в их пользу.

— С точки зрения общего блага — да, это чистая математика, — согласился Шут. — На место одной женщины в обозримые сроки приходит несколько человек, которые сами потом могут решить, чего им нужно. В долгосрочной перспективе — сплошная выгода. С точки же зрения индивида — размен неравноценен. Он-то теряет годы свои собственные, которые мог бы провести в блаженном покое — а получает их вместо него кто-то другой. Даже если этих других — его детей, будет хоть двадцать.

— Да. Поэтому личный интерес заключается в том, чтобы детей было как можно меньше, чтобы поменьше тратить на них своё время. Пусть их делает тот, кому больше всех нужно, — я проворчал. — Цивилизация всё равно угаснет уже тогда, когда тебе станет на это плевать.

— Хе-хе. Проблема цивилизации в том, что спасутся все вместе, и погибнут тоже все вместе, — усмехнулся Шут. — И тут у местных даже появилось средство, как устроить всё в лучшем виде. С телепатами-надзирателями между струек уже не пропетлять, потому что это не придёт в голову. Удивительно, как этой Белке вообще удалось оттянуть это дело до такого возраста. Ей на вид вроде двадцать — могла бы уже давно заделать кучу детей по лавкам, а не бродить не пойми где, с всякими проходимцами.

— То, что цивилизация нанесла ответный удар — это не удивительно, — поразмыслив, заметил я. — Для цивилизаций тоже работает естественный отбор. Останется в любом случае стоять на ногах та, которая это сделает. Меня беспокоит другое, Шут...

— Рожать людей — чтобы однажды отправить их в Извлекатель? — прошептал Шут проницательно, прочитав мои страхи. — Ну так может, оно того стоит? Чего в обмен дают, ты у Белки не спрашивал? Может, мы в плюсе?

Не будь я погружён сознанием в звенящую пустоту, я бы вспылил. Слова Шута были все равно, что издевка. Он уже упоминал слово «размен на ценности» — но для меня это было все равно, что попирать святость жизни ногами. Словно самое бесценное, самое главное взвешивают на весах, и взамен в твоих руках — монета. Ты на неё смотришь и видишь, что ровно столько будешь стоить и ты.

— В том-то и дело, — ответил мне Шут. — Ценность жизни безгранична, но только пока так говорят про самого себя, а затем сразу нюансы. В любом случае, Антон, мне понравилось говорить с тобой.

— Ты решил взяться за философию, Шут? — я мысленно рассмеялся.

— Я же — Шут, и должен пинать священных коров, даже если священной коровой становится чьё-то шкурное дело? Такова моя роль. А теперь, предлагаю приступить к делу.

Я невольно вздрогнул, когда голос моего собеседника стал собранным и колючим, словно он касался шипами моего сознания. И почти без перехода, Шут сразу зашептал, своими словами накрывая меня, словно мягким сатиновым одеялом.

— Твое сознание, Антон, стало закостенелым. Ты замер или застыл, если не слышишь ещё, как шелестит, у самых твоих ушей, шёпот слов. Они — как музыка мира, и её звуками я запишу для тебя ноты, которые будут трепетать в твоем сердце всегда.

Слышишь ли ты, как вдоль сознания скользит свист и сквозняк? Слышишь ли ты, как сквозь сумрак струится солнечный свет, что несет на себе ответ? Чувствуешь этот трепет, что в пространстве веет? Слышишь, как лилию ласкает каплями шёпот, словно нежной влаги по лепесткам топот?

Слышишь раскаты грома, которые гремят, гудят и ревут — в горах, выше вершины самых высоких скал. Бам! Слышишь? Это сердце бьётся в груди, словно оно — барабан, в который стучит шаман. Бам! И шепотом — бам... Шёпотом оно повторяет и напоминает тебе ноты, которые будут трепетать в твоем сердце. Всегда.

Я безотчётно схватился руками за грудь, когда моё сердце, повинуясь магии чужого голоса, стало биться с ним в слитном бешеном ритме. Я распахнул глаза, но мой мир больше не был прежним. Звенящая пустота звучала в моем сознании, и лишь изредка её взрезали всполохи моих мыслей. Я раздвинулся вдаль — вширь, и охватил собой всё пространство. В тесных коридорах, тенистых аллеях и галереях таилась тьма, но вскоре её растворил мой внутренний свет.

Я закрыл глаза — но, все равно, я видел. Ощупывал своим взглядом пространство. Я пробежался по невидимой паутине, перебирая мыслями по воздуху, как паучок по шелковистым нитям паутины — и коснулся рубиновых прядей Белки, заставив их колыхнуться. Девушка бессознательно отмахнулась ладонью, и перевернулась на другой бок, продолжая мирно сопеть в своем спальнике.

Я понял, что моя медитация длилась дольше, чем казалось на первый взгляд. Возможно, прошли не минуты. Часы.

От долгого сидения в неудобной позе ноги занемели и затекли. Я выпрямил их руками, словно постороннюю часть своего тела, и лишь тогда к моим стопам вернулась чувствительность. От уколов в ноги, как от раскалённых иголок, мои брови полезли на лоб. Изо всех сил стараясь не застонать, я пополз к себе в спальник.

Я знал — у меня получилось. Уж не знаю, как, но у меня получилось. Я видел всё, что вокруг, даже с закрытыми глазами. Я как-то мог сдвинуть вещи с их места. Это, определённо, был некий прорыв. Открытие нового измерения в сознании. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы избежать беды, или одолеть угрозы, ведь нам уже завтра выходить в этот новый, непонятный для меня мир.

Глава 4. Васильковый биом

— А на что похож наш дом? Как он выглядит? — я любознательно спросил Белку, и она оглянулась через плечо, с жалостью глядя на меня глазами цвета морской волны. Я же «потерял память», не так ли?

Мы уходили из тесных переулков и тенистых улиц лабиринта, где с нашим уходом настала тьма. Тусклый свет фонарей, закреплённых на наших комбинезонах, разгонял перед нами мрак, словно ночной маяк. Я при первом удобном случае взял их в руки, чтобы взглянуть ближе и попробовать понять, откуда берется в них свет.

Белка тогда рассмеялась от моего откровенного недоумения, как у ребёнка — крохотные размеры прожектора были несопоставимы с отдачей от него света. Булавка, которую легко потерять на полу, если уронить, светилась как типичный налобный фонарь.

«И снова неразборный корпус, словно фонарик нарисовали в воздухе» — хмуро подумалось мне. Меня больше всего тревожило, что рубиноволосая особа сама не знала, откуда берется в нем свет. «Нажимаешь, и вот он — светится!» — сказала она.

Я понял все сразу, глядя в её смеющиеся глаза, и спрашивать дальше не стал.

— Интересно, сколько таких фонариков дадут за одну душу — да в Извлекатель? — вальяжно задался Шут той же загадкой, что и я сам. Испытывая горячее желание его оборвать, я скрипнул зубами. К счастью, дальше развивать разговор он не стал, и Белка продолжила свой рассказ.

— Мы живем в Вентиляторе, — снова она назвала свой дом странным словом. — Это — место почти на самом дне мира. Серебряный пол уходит под склоном вниз, и довольно далеко. Оттуда постоянно дует в нас ветер, и чем дальше идти в ту сторону, тем он сильнее.

— Потому и Вентилятор? — догадался я.

— Наверное. Никто еще ни разу не доходил до упора — если идти несколько часов, ветер уже становится слишком силен, а дальше начинается ураган. Но зато у нас вечно свежо! И даже трубы, которые несут воздух на верхние ярусы, но могут перекачать его весь.

— Прямо как в сказке, — вкрадчиво сказал Шут, и рассмеялся.

— Но ровного места не так уж и много, — призналась Белка. — Серебряный пол идет под уклоном, так что ещё чаще мы живём в тоннелях среди скал.

— А сделать насыпь на месте наклона?

— Насыпь? — спросила Белка. Подумав, она заметила. — Наверное, так и делается. Сначала Проектором пробиваются проходы в камне, а потом слой полученной породы укладывается на пол. Это, наверное, меньше стоит, чем сделать Проектором материю из ничего.

— Все ваши вещи тоже были Проектором сделаны? — догадался я. — Светильник, спальник, комбез?

— Да, скорее всего, — рассудительно ответила девушка. — Но я слышала, что чем сложнее устроен предмет, тем трудней его становится сотворить. Если только его не копировать. Я видела, как воспитатели с помощью Проектора копировали вещи, так что я знаю. А вот с нуля они при мне никогда ничего не делали. Вот так.

— Как все любопытно устроено, — тяжело вздохнул я. Как минимум, существование псионики уже заставило меня заподозрить, что в этом мире мне может встретиться ещё какая-нибудь чертовщина. Слова Белки мои подозрения лишь подтвердили.

К тому времени мы покинули тенистые улицы, и я увидел вдруг, без малейшего перехода, лазурные скалы. Неровная порода ломаными линиями, и волнами васильковых полос шла вверх. Мы пришли в извилистые пещеры, и под моими ногами заскользил причудливый лазурный песок.

Изумлённый этаким зрелищем, я перевёл взгляд на спутницу, чтобы сразу заметить на её лице бледность. Белка посмотрела на меня с паникой, нараставшей в глазах.

— Здесь поблизости биом! — прошептала она, в страхе оглядываясь. — Псих, тихо! Не вздумай ничего сотворить.

— Если рядом здесь биом, то и всякая живность поблизости бродит, — Шут лениво отметил. — Давай. Оглянись!

Только сейчас я вспомнил о своем чувстве, которое рисовало мне картину обстановки, словно я ощупывал её руками. За беседой с Белкой я отвлекся — и только теперь мое сознание раскрылось, будто цветочный бутон. Я словно воспарил в воздухе и полетел во все стороны разом, «просеивая» сознанием, подобно сказочному неводу, пространство. С каждым мгновением я зрел в воздухе, среди пещер небесного цвета, все больший объём.

Неожиданно я остановился, достигнув границы своей способности видеть.

— Ты чувствуешь что-нибудь? — спросила моя спутница, испуганно на меня глядя. Я внезапно осознал, что как-то ощущаю её страх, как привкус на губах снега. Моя незримая кисть приблизилась к её спине, и прошлась вдоль неё шелковистым прикосновением кончиков пальцев. На них осталась прохлада, а у Белки сразу почему-то перестали дрожать ресницы. Она сглотнула, все ещё опасливо озираясь по сторонам.

— Я пытаюсь осмотреться, Белка, всё хорошо, — тихо сказал я, после чего надолго закрыл глаза.

Расстояния казались мне «рваными», будто странно растянутыми в пространстве. Привыкнуть к новоявленному навыку сразу не получалось, и я до сих пор неуверенно обследовал перед собой каждый предмет. От небесного цвета стен, до твердого пола и всего, что я только мог здесь узреть.

Моя невидимая длань вдруг нащупала что-то мягкое — но не с тем нежным чувством, как после бархатного касания Белки, а строго напротив. Как будто я коснулся рукой омерзительной слизи, и под моей силой она вдавилась, как плесневелая гниль.

«Чей-то труп?» — я задохнулся от первоначальной догадки.

— Чье-то мягкое брюшко, — Шут возразил мне с нескрываемым наслаждением. — Пощупал, как слоновий хвост. Давай дальше: глядишь, наощупь и поймем, что там за дичь.

Я осекся. Шут звучал так, будто его предложение было ловушкой для дураков. Тем более, что я уже чувствовал тревогу в той твари, которой столь опрометчиво я коснулся. Я вспомнил, что моя способность имела куда больше общего с телекинезом, нежели с ясновидением. Когда я нащупывал кого-то во тьме, мои действия тоже не оставались для него тайной.

— В таком случае, Белка тоже ощутила, как ты секунду назад её лапал, — рассмеялся Шут. — Чуешь, чем это пахнет?

— Сейчас не время, — нетерпеливо ответил я собеседнику, продолжая напряжённо следить за неведомойтварью. Пока Шут лениво делился своими ценными мыслями, она, кажется, пришла в движение! Я ощущал очертания её лап, с болезненным интересом исследуя острые кончики шипов, которыми тварь пробиралась к нам по каменистому полу.

— Спроси, вдруг Белке понравилось? — беззаботно предложил Шут, и со смешком добавил. — Если останешься жив, конечно. Ты бежать собираешься уже, ИЛИ НЕТ!?

Я подскочил, как ужаленный, от его клика, и заметался взглядом вокруг.

— Белка, оттуда к нам что-то движется! — я показал рукой примерное направление, где я чувствовал эту тварь. — Это что-то с множеством лап, и большое!

Внезапно, я услышал стрекотание, словно цикады исполняли прямо под окном брачную песнь.

— Это жук! — закричала Белка, схватила меня за рукав, и поспешно потянула за собой. — Бежим!

Мы побежали по мрачным коридорам лабиринта, в ужасе от страшных звуков, которые наполняли пространство. Я тоже поддался этому страху, и некоторое время бежал за Белкой, не разбирая дороги. Сердца стучали в такт нашим шагам, а дыхание сбивалось от страха. На нас надвигалась впереди тьма, и лишь благодаря фонарям на комбинезонах мы не упали и не споткнулись о камни.

Внезапно я осознал, что мы добежали с ней до самого края прямого «пассажа», который, один из немногих, не вилял зигзагами на пути. По наитию, я схватил игломёт и остановил Белку, которая порывалась бежать ещё дальше. Нашей основной картой была дальность действия игломётов, и лишь в этом месте мы могли её разыграть. Иначе мы столкнулись бы с нашим врагом вплотную, и нашпиговать его иголками могли не успеть.

— А если он большой, или у него непробиваемый панцирь? Тогда что? — азартно спросил меня Шут, но я промолчал. Было не до него.

— Белка, мы встретим его здесь и расстреляем из игломётов, — я озвучил Белке свой план, и она встала на месте, с игломётом наизготовку. Кивнула мне, и встала у самого края стены, где проход уходил в сторону. Фонари своими лучами освещали достаточно далеко, чтобы мы могли надеяться попасть большей частью своих стрел во врага. И вскоре, он к нам пришел.

Похожий на огромного таракана размером с коня, он на всех шести лапах помчался к нам, когда показался из-за угла. Голова его была увенчана парой жвал, которыми можно было разорвать нас на части. Тело таракана было покрыто жёстким жёлтым хитином, который издавал при каждом его шаге стрёкот и треск. Огромные черные глаза уставились на меня, и не отрывались с тех пор никогда.

Я стал стрелять. Из ствола игломёта вырвалась сплошная струя блестящих в полете стрел, которые ударили во врага. Иглы пробили хитин, и вонзились в противника по самую середину острых стержней из стали. Мгновением позже, Белка уже расстреливала врага вместе со мной. Вдруг, жук вильнул вбок, и повернул к нам спиной. Иглы вонзились ему в прочный панцирь, где толщина хитина была самой мощной.

А затем, эта тварь изумила меня до глубины души, своим спешным бегством. Задав стрекача, жучара побежал, со всей скоростью своих шести лап, и вскоре спрятался за углом, где нашими игломётами было его не задеть. Я замер, а затем Белка вдруг меня оттолкнула.

— Берегись! — крикнула она, и через мгновение едкий плевок зелёной жидкости, напоминающей кислоту, расплескался по стене напротив моей головы. Резкий запах аммиака ударил мне в ноздри, и я быстро пригнулся, избегая второго плевка. Кое-как Белка затащила меня в тесный коридор и спрятала за углом.

Я с трудом пытался уложить у себя в голове, что таракан вёл с нами сейчас перестрелку, выглядывая лишь для плевка, а затем снова прятался за поворотом от наших стрел. Видимо, внешний вид этой твари ввёл меня в заблуждение, а на самом деле она была куда умнее среднего таракана.

Тяжело дыша, я прислушался к звукам снаружи. К тому времени я запоздало осознал, что противника надо было подпустить ближе. Так у нас было бы больше шансов превратить его в подушечку для булавок, а теперь, он скрылся или спрятался за углом, и плюется в нас кислотой. Вот гад!

«Неужели пат?!» — подумал я злобно.

Вдруг Шут издал смешок, словно считал мои мысли чем-то донельзя забавным. Я стиснул зубы, и решил псионическим чутьем изучить, что попробует сделать теперь противник. Моё сознание распростерлось во всех сторонах, и вдруг я увидел, что враг и вовсе, решил бежать. Он перебирал лапами, удаляясь от нас в прямо противоположном направлении. Пусть уже не столь быстро, как в начале погони.

— Он бежит! — я рассмеялся, но против ожидания, в глазах моей спутницы почему-то отразилась тревога.

— Это трутень! — испугалась Белка, и поспешно мне пояснила. — Он приведет к нам сородичей-разведчиков. Они пройдут по следу, и всех нас прикончат! Его нельзя ни в коем случае отпускать! — она задохнулась.

«Час от часу не легче» — подумалось мне. Похоже, настало время нам с врагом поменяться местами. И хотя жук двигался куда как медленнее, чем прежде, он теперь скрывался среди кривых и тесных изгибов стен. А я был уверен на все сто, что не смогу положить противника первым выстрелом игломёта, если он выскочит на меня из-за угла.

— Пошли за ним! — когда телекинетический щуп показал мне противника, я решился его преследовать. Теперь он, по крайней мере, уже не мог развернуться и подловить нас плевком кислотой в том же проходе, где мы его почти пристрелили.

— Сбрось вещмешок! — подсказал мне Шут, и я уже на бегу скинул с плеч рюкзачище. За два дня его вес сильно убавился в счет еды, но все равно я обливался от пота, когда с ним бежал. Главное, не забыть, где я его сбросил!

Я побежал вдвоем с Белкой вдоль стен, постоянно сверяясь с помощью псионического чутья, чтобы не упустить из виду врага. Расстояния странно растягивались в моем восприятии, так что, как я ни силился сохранять бдительность, когда я нагнал жука, меня всё равно застигли врасплох.

Я отшатнулся, лишь в последний момент уходя от острых шипов, которые промелькнули прямо перед моим лицом. Белка с криком испуга вскинула игломет, но выстрелить из-за моей спины она не могла. Я лишь успел всадить в панцирь жука одну-единственную иглу, когда он кинулся в ближний бой.

Я отпрянул, уклоняясь от удара лапы, которая едва не располосовала мне когтями лицо. Пинком ноги я попытался отбросить таракана от себя прочь, и отдача от встречи моего сапога с его головой заставила меня потерять равновесие и упасть. Пасть таракана клацнула у самого моего туловища, когда я лишь в самый последний момент перекувыркнулся назад, вставая на обе ноги. Позади находился тупик, а игломёт валялся где-то уже на полу. Я лишь успел поднять обе руки в защитном жесте, когда покрытый хитином монстр бросился, целясь мне в горло.

— Да что же ты... — Шут непечатно выругался, отчего в моем сознании раздался пронзительный звон. — Дай я!

Моя ладонь, помимо моей воли, поднялась и встретила когтистую лапу, которой враг попытался меня ударить. Острый коготь наткнулся на голую кожу, и скользнул по ней, как по непробиваемому стеклу. Человеческие пальцы сомкнулись хваткой чудовищной силы, и под моей рукою звучно хрустнул хитин.

Я услышал оглушительный стрёкот от насекомого, а затем, в грохоте, в громе молний, меня ослепило пронзительной светлой вспышкой. Дымящееся тело насекомого задёргалось прямо передо мной, а затем моя правая нога сама по себе резко выпрямилась, ведомая чужой волей. Мощный пинок проломил головогрудь жука с треском, и отбросил его далеко в сторону. Когда крупное тело ударило об стену, мой противник конвульсивно дернулся на полу лапками, как в агонии, и застыл.

Я не верил своим глазам — я не мог поверить тому, что моя кожа могла вдруг стать прочней стали, а мышцы — сильней, чем у гориллы. И я все еще не мог шевельнуться, хоть даже пальцем.

Моё тело управлялось целиком чужой волей.

— Псих! — восторженно воскликнула Белка, подбегая ко мне... и замерла, когда на неё обратился чужой цепкий взгляд, который принадлежал больше не мне.

Ноги сами по себе шагнули вперед, а чужие руки схватили спутницу мою за плечи, и притянули. Девушка не успела очнуться, когда её губы оказались в плену. Я — или тот, кто управлял мной, подавил чужой протест, и с чудовищной силой притянул к себе, схватив за тонкую шею.

Резко разорвав грубый, бесцеремонный поцелуй, Шут вдруг наклонился вперед и схватил чужое бедро, роняя Белку навзничь. Она испуганно вскрикнула, когда её пришпилило туловищем Шута к полу, а чужие руки принялись жадно шарить у неё на груди.

— Шут, скотина! Что ты творишь!? — я опомнился от ужаса, и стал биться о стенки сознания, словно муха об окно, своим потугами не добившись даже ответа.

Мои пальцы, подконтрольные его воле, крепко сжались вокруг прочной ткани комбеза — и с треском рванули её в разные стороны, высвобождая полную белую грудь. Белка опомнилась и отчаянно закричала, отмахиваясь и лягаясь ногами, но все её старания были для Шута лишь жалкой потугой. Игнорируя её удары, он стал надрывать, медленно, ткань на её одежде, пока не остановился у самой чужой промежности.

Я похолодел. Он собрался насиловать Белку!

— Ублюдок, отпусти её! — я кричал, пытаясь до него достучаться, но слышал в своей голове лишь смех.

Белка всё осознала, и издала потерянный, непонимающий плач, когда вдруг, хватка чужой ладони над моим телом пропала. Исчезла, безо всякого следа, как будто её не было никогда. И вместе с ней, пропала та чудовищная сила, которая мешала девушке спастись и вырваться из моих рук.

Удар локтем в бровь выбил искры у меня из глаз, и я слепо ткнулся головой в пол, слетев с Белки на землю. Следующий удар пришелся ногой в пах, и я скорчился на скале, даже не ощущая сыплющихся мне в голову ударов. Вскоре я отключился, во вспышке передо мной света.

***

Когда я распахнул глаза и застонал, Белка уже куда-то пропала. Игломёта на поясе у меня больше не было, и лишь теплый тараканий труп напоминал о том, что Шут сейчас сотворил.

— Ах ты тварь! — я выдохнул сквозь зубы, и продолжил его материть, не перебирая выражениями. — Тварь, что ты наделал!? Мразь! Ублюдок!

Преодолевая боль, я перевернулся на другой бок и встал. Надо было срочно искать где-то Белку и гадать, как теперь оправдаться. И ещё нужно срочно искать способ избавиться от Шута в моей голове...

Мысль, что он может вновь выкинуть тот же фокус, только в следующий раз довести дело до конца, вызвала под моей кожей дрожь. Белка никогда мне этого не простит! Это чудовищно. Невозможно! Хоть самому сдохнуть, если это случится!

— Она как раз там, где ты скинул рюкзак, — расслабленно сказал мне Шут, и весело рассмеялся. — Кстати, там вся ваша еда. Как ты относишься к тараканьей диете?

— Иди к черту. И заткнись навсегда.

— Никуда не пойду, парень. Мы в одной голове, хочешь ты этого теперь или нет. Так ты не голоден? Должен, вроде, уже обедать, а еда вся осталась у Белки. Придется её теперь искать, если не хочешь помереть с голодухи.

— Шут, что ты задумал? — я не на шутку насторожился.

Если он при моей встрече с ней снова возьмет тело под свой контроль и доведет дело до конца, то мне лучше держаться от Белки десятой дороги, для её же блага. Авось и выживем, как-нибудь, по-отдельности.

Я невольно повернул взор в сторону тараканьего трупа на полу, и в ужасе сглотнул. Вообще не представляю, насколько эта тварь съестна, и съестна ли она вообще, но мысль в голове мелькнула, пробудив первобытный страх.

— Тебе стоит поискать Белку ещё по другой причине, — заметил мне Шут. — Видишь ли, Антон, она не чует опасность. Ты мог бы легко проскользнуть мимо таракана, если бы не стал столь похотливо щупать ему его брюшко, но насчет Белки такого я не скажу. Одной, ей точно конец.

— Ты хочешь довести дело до конца, мразь? — я озлился на него.

— И доведу. Но просто так... это делать мне лень.

— В смысле — лень!?

— А вот так. Если бы я не взял тебя под контроль, тебя с Белкой уже бы ели. Припоминаешь?

Я промолчал. Шут сказал правду в том смысле, что лишь благодаря его контролю удалось сразить таракана без каких-либо ран. Возможно, он был и прав. Дело пахло в тот момент керосином.

— И я что, должен просто тебе поверить? — я прорычал. — Должен поверить в то, что ты возьмешь меня под контроль лишь тогда, и только тогда, когда мне будет угрожать смерть, а не тогда, когда в голову тебе ударит моча?

— Всё верно, — усмехнулся Шут. — У тебя все равно нет выбора, кроме как мне поверить. А теперь — ступай, Антон. Иди к своему вещмешку, пока девка не убрела уже слишком далеко. Иначе ты больше никогда её не увидишь. Но не потому, что она не захочет с тобой больше связываться.

Я стиснул зубы, но встал с места и поковылял туда, где оставил рюкзак. На закуску, Шут ещё раз решил потрепать мои нервы.

— И помни, Антон. Облажаешься ещё раз — и сам знаешь. За тебя аукнется Белке. Будет тебе хороший урок, на мой взгляд. Испокон веков воины в племени знали, что если их убьют, то женщин у них возьмут. Возможно, не отходя далеко.

— Какого черта ты вообще ко мне привязался, проклятая тварь? — я скрипнул зубами, продолжая свирепеть от гнева. И менторский тон Шута нисколько не помогал мне уняться.

— А то ты расслабился, я смотрю!? Я же обещал потрепать тебе нервы, помнишь? Как по мне, мало что злит кого-нибудь больше, чем когда приходится отвечать за преступление, которое совершил кто-то другой.

«Особенно, когда настоящий виновник — поблизости, и продолжает доводить до белого каления» — мрачно подумал я, но ничего не сказал. С каждой секундой, я двигался быстрее, приходя в сознание после ударов по всему телу. Белка не разбирала, куда меня лупить, но вроде ничего важного не отбила.

***

В том месте, где я положил вещмешок, не осталось уже ничего. Белка пришла сюда раньше меня, и утащила все припасы с собой. Своим пси-зрением я попробовал объять всё пространство вокруг себя, в надежде увидеть пропавшую девушку, но она уже была за пределами взора.

«И что теперь?» — хмуро подумалось мне.

Я заметил бы её след, будь он начертанный на песке, но синеватый камень оберегал свои тайны от всех — включая меня. И только разбросанное на полу барахло подсказывало мне, что девушка тут была. Предметы разного назначения валялись тут и там, в беспорядке. Очевидно, Белка решила скинуть с себя лишний груз, который не могла утащить без меня.

Вдруг, я наткнулся взглядом на обрывок белоснежного полотна, на котором оставила свой отпечаток чужая ладонь. Кажется, Белка посбивала себе костяшки на кулаках, пока меня била. Стерла свою кровь, и скорее побрела прочь. Движимый любопытством, я подошел и потрогал белоснежное полотно, и вдруг, когда моя ладонь соприкоснулась с пятном чужой крови, что-то произошло.

Жидкость жизни приблизилась к моим глазам, как магнит, и мой разум втянуло в неё на всю глубину. Я ощущал чужое отчаяние, и страх — как будто они принадлежали мне. Ледяная чужая длань, над моим сердцем, сжалась, а затем я увидел её — Белку. Девушка бежала, не разбирая дороги, и по её лицу текли слезы. И между нами словно протянулась незримая нить, которая захватила мой взор.

Я открыл и закрыл свои веки, но картина бежавшей Белки не покидала моё сознание. Теперь я даже понимал, где она находится, и наметил к ней направление. Ждать было нельзя, так что я побежал сломя голову, лишь изредка останавливаясь, чтобы пульсирующим пси-зрением понять, что окружает меня вокруг.

Из-за этого я едва не споткнулся на крутом склоне, который выскочил впереди меня.

Над пропастью, где порода была всевозможных васильковых полутонов и оттенков, нависли светлячки сталактитов. Прозрачный хрусталь испускал яркий, лучезарный свет, источником которому стала странная золотая пыльца в глуби его граней. Пылинки кружились, словно мушки, в плену застывшего янтаря. Они танцевали таинственный танец, невзирая ни на что — и даже на то, что неживой материи не положены в плену пляски. Питаясь их лучами, прямо на камнях шелестели густые заросли мхов всевозможных цветов — от алого словно кровь, до нежного, небесно-голубого.

Каменные своды пещеры уходили далеко вверх, а над пропастью возвышались мощные широкие колонны, между которыми, как между островами в бескрайнем море, стояли каменные мосты.

Белка, задыхаясь, бежала по одному из таких, не разбирая дороги. А за ней мчался жук — такой же жуткий, как и убитый мною чуть раньше. Один, второй, третий — и все они мчали за девушкой, щелкая жвалами. Над пропастью прозвучал стрёкот тараканов, как ропот цикад, и я стал лихорадочно искать, как спасти Белку. Игломёта больше у меня не было, да и будь он в руках — я бы ничего не смог противопоставить сразу троим.

— Тебе подсобить? — ехидно спросил у меня Шут, намекая на возможность перехватить у меня тело.

Когда я уразумел, к чему он ведет, у меня ёкнуло сердце. Призрачный тип в моей голове легко справился бы с врагами, но от мысли, что он сделает потом с Белкой, меня охватил страх.

— Скоро её сожрут, Антон! Решайся скорее, а не то будешь виноват в её смерти! — Шут захохотал в моей голове.

Я задрожал от отчаяния, но все же взял себя в руки. Отстранившись от эмоций, я раскрылся, подобно бутону цветка, с каждой секундой раздвигая рамки сознания. Все более оно напоминало мне веретено, которое было скомкано в моем мозге в клубок, который можно распутать и разбросать вокруг длинными нитями. И все более, оно напоминало мне сжатый газ, который стремится занять весь объем, теряя плотность.

И в этот раз, впервые за всё время, я обратил свой разум не в тонкую ткань, которой накрывал все пространство, а в толстый и плотный канат. Протянул его в сторону жука, который почти настиг Белку, и ткнул его в спину, что было сил.

Словно по щелчку пальцев, тяжелое тараканье тело подбросило в воздух. И прямо на бегу он улетел в пропасть, шевеля длинными лапками и отчаянно пища. Его сородичи не замедлились, узрев смерть соплеменника, и продолжили преследовать Белку, а я ощутил, как по коже моего лица льется холодный и мокрый пот.

— Переборщил! — бросил мне Шут. — Береги силы!

Тяжело выдохнув, я протянул щупальца своего сознания вновь, пытаясь зацепить цель. Даже если Шут меня бы не предупредил, я все равно бы не смог воспользоваться вновь этим трюком. Словно сточившийся, тупой нож, сознание бессильно скользило вдоль очередного тела врага. И как только я понял, что не смогу сбросить его так же в пропасть, изнутри стала подниматься волна.

Я вспомнил те мысли, которые приносил голос Червя, который пришел сожрать Землю. Невесомые, и скользкие щупальца, которые стремились скользнуть в самые сокровенные уголки сознания — и ужалить страхом, как жарким горючим покрывалом, наброшенным на глубокую рану. Страх, который ныне был у меня на ладонях, как приготовленный к броску пилум.

И я швырнул его, едва я прикоснулся к чуждому разуму жутких жуков, и почувствовал нашу связь — как взгляд столкнувшихся вместе глаз. Они знали страх — и они понимали боль, ужас и тлен. И в эти точки — я бил.

Стрёкот тараканов-гигантов стало невозможно терпеть. Я разорвал концентрацию и оборвал струну, по которой страх скользил в их сознание. Мои глаза открылись, и я увидел, что твари падают в пропасть, лихорадочно суча лапками в воздухе. Похоже, моя хватка продержалась достаточно, чтобы насекомые побежали в пропасть, не разбирая от страха дорогу — и разбились там насмерть.

— Вот и всё, — буднично заметил Шут, и замолк.

Я вздрогнул, как от щелчка, и пришёл в себя. Врагов больше не осталось, а сама Белка сжалась в комочек посреди одной из колонн, которые воздвигались над бездной. Она сама загнала себя в капкан — в сторону этой колонны вёл всего один мост, и это был для неё тупик. Гигантские тараканы настигли бы её, не будь я здесь, и не будь я столь расторопен.

По странной иронии, ловушкой эта колонна стала для девушки и сейчас. Когда она попробовала убежать уже от меня, я встретил её на мосту. Её взгляд отчаянно заметался по сторонам, пока я осторожно брёл к ней, опасаясь спугнуть.

— Не подходи! — попятилась от меня Белка. Игломет задрожал в её руках, и наставлен он был на меня. Она не стала сразу стрелять, и я уповал на то, что так будет и дальше.

— Белка, послушай меня, пожалуйста! — крикнул я, когда она начала пятиться. Её спина коснулась валуна по центру огромного острова в Бездне, и в её взгляде стала разгораться настоящая паника.

— Что тебе нужно!? — истерически закричала Белка, и заметалась на своем островке, словно пойманный зверь. — Припасы!? Подавись ими! На!

Она выхватила из рюкзака пачки с едой, и дрожащими руками стала швыряться ими в меня. Я проводил печальным взглядом пакеты с едой, пока некоторые из них падали в пропасть. Даже если мы и найдем с ней согласие, наши изрядные запасы провизии исчезли только что навсегда.

— Белка, успокойся, пожалуйста, — тихо попросил я. — Послушай меня...

— Успокойся!? — её глаза цвета морской волны потемнели. — Ты пытался меня изнасиловать! Тварь! Убирайся прочь!

— Это был не я!

— Чего!? — Белка закономерно не поверила мне, и зашипела. — Ты псих!?

— Послушай... — я начал пытаться подобрать слова. Впервые слово «псих» прозвучало не как прозвище, а как есть. — Внутри меня присутствует... нечто.

— Чего!?

— Пожалуйста, выслушай меня! Ты уже видела... его. Пойми, это — не я! Почему, ты думаешь, у меня с первой попытки получилось вызвать ветер и молнию, а потом я целые сутки бился без всякого толку? Помнишь!? Помнишь, что случилось с тем первым жуком!? Ты думаешь, я могу сделать свою кожу железной, а потом одним пинком пробить этим тварям хитин? Нет! Это — не я!

— Но ты же сейчас легко убил сразу троих, — девушка оглянулась на меня, и я отметил неуверенность, которая скользнула на её лице. Она помнила тот взгляд, которым одарил её Шут. Я подозревал, что и сам получил бы сердечный приступ, случись мне увидеть такое чудовище в зеркале. И я молил Бога о том, чтобы Шут не вздумал захватывать меня сейчас вновь. Это стало бы для меня хуже, чем смерть. Я бы себя никогда не простил.

— Я тоже учусь. Это сейчас сделал я, а не он, — вздохнул я. — Послушай, я могу тебя защитить! Я сейчас в этом уверен. Я понял, как это делается. Но одна ты погибнешь, а я ничего не знаю про всё вокруг. Я не знаю дорогу домой. Пойми, мы нужны нам.

— Нужны!? — вскричала девушка, начав потрясать руками. — Как я должна теперь доверять тебе, Псих — как!? Каким образом?! Что, если тебе снова взбредет в голову... как я должна угадать, кто из вас — кто!? Да я уснуть не смогу!

— Он сказал, что вмешается только в одном случае — если мне станет грозить смерть, — произнес я, и когда я закончил, Белка застыла соляным столбом. Она решалась, пытаясь побороть страх.

Шли секунды, минуты, и холодный пот напряжения тёк по моему лицу.

Наконец, Белка неуверенно посмотрела на меня, а затем перевела взгляд на зажатый в руке пистолет. Дрожащими руками, она заткнула его за пояс, и затравленно подняла на меня взор, словно ожидая, что сейчас я сразу же на неё брошусь.

Я стал приближаться к ней, потихоньку, вполшага, опасаясь её спугнуть. Точно к маленькому, испуганному лесному зверьку — бурундучку на опушке.

— Все хорошо, — я прошептал, осторожно заглядывая ей в глаза. — Не бойся, Белка. Я никогда не причиню тебе вред.

Я встал напротив неё на расстоянии вытянутой руки, и стал ждать.

Она нерешительно стиснула свои ладони, и наконец, в чуть потупленных очах затеплился несмелый свет, затапливая собой страх. Она шмыгнула носом, и дрожащими руками провела по лицу. В бирюзовых озёрах глаз не было влаги, но я заметил под её покрасневшими, припухшими веками, засохшую дорогу слёз. Все ещё не зная, куда девать руки, Белка подскочила и завозилась с моим мешком, собирая разбросанные припасы обратно.

То и дело, она испуганно оборачивалась на меня, как будто она опасалась, что я сию секунду на неё кинусь. На это мне оставалось лишь скрипнуть зубами и надеяться, что Шут меня не обманет, хоть на сей раз.

Он обещал. Он обещал.

— Обещать — не значит жениться. Или это у тебя — вопрос? — лениво парировал Шут. — В таком случае, мне нечего сказать тебе, парень. Твой баланс на нуле. Хочешь его пополнить — спроси меня как.

— Да пошел ты. Я от тебя, тварь ты такая, однажды избавлюсь. Ты меня понял?!

— А зубы растут! Молочные пока, правда, но растут, — в голосе призрачного собеседника сквозил лишь смех, от которого звенело в ушах.

Глава 5. Пристёгнутый ремень

— Знаешь, Белка, а в тех сталактитах из хрусталя была Пыль, — в какой-то момент я вспомнил о том, что видел внутри васильковых пещер, и задержался на месте.

Я все чаще пользовался пси-зрением, а поле моего взора позволяло избегать схваток с кем-либо на нашем пути. Остались позади пещеры и пропасти, где порода приобрела странный небесный оттенок, а над головой висели светлячки сталактитов, излучая во все стороны свет. Мы вышли на открытое место — насколько может считаться открытым место, где далекий потолок погружен в непроглядную тьму, и недоступен малейшему взору.

Глядя на него, я все чаще ловил себя на мыслях о том, что это не мир вокруг нас такой большой, а это мы — маленькие, крошечные создания, для которых громадной кажется любая пещера. Вот только эта была не пещера, а нечто рукотворное, хотя и не человеческими ладонями был создан под нами этот серебряный, гладкий пол.

Когда я шел по нему, то его серебряная поверхность в моем воображении представлялась озером — безбрежным и незыблемым, как в безветренную осеннюю ночь. Я видел в нем свое отражение, как в зеркале — в ответ на меня смотрели, всякий раз, недоуменные мои голубые глаза, — которые принадлежали не мне. Я видел небрежные, нечесаные каштановые волосы на бледной коже, которая не ведала солнца, и гладкое молодое, мужское лицо. Я помолодел на десять лет. И был больше — не я.

Но вот что скрывалось в зазеркалье — на обратной стороне серебряного зеркала — оставалось тайной за семью печатями. Белка однажды сказала, что этот пол не пробить. Но что это тогда такое? Граница мира, в котором мы съежились, люди?

Что случилось с нами? Почему мы живем теперь здесь? И, самое главное — победили ли Червя, который пришел съесть Землю, или точнее, извлечь жизнь из всех нас, людей? На мой вопрос не мог пока ответить никто, но мой призрачный собеседник предложил верить своим глазам.

— Мы победили, если мы живы, Антон, — сказал он.

Белка, между тем, встрепенулась от моего восклицания, и оглянулась на меня. Наши взгляды столкнулись... и я впервые не встретил в них настороженность.

Я до сих пор не понимал, что убедило её теперь верить мне — то ли те две ночи, что прошли безо всяких угроз для неё, хотя вряд ли она легко смежила веки — то ли те два дня, когда поводырём был уже я. Своим пси-зрением, я зрел тварей — и множество их, среди извилистых коридоров и каменных стен. И я сумел провести нас в безопасность, ни разу не столкнувшись больше нос к носу ни с кем. Но даже для этого ей было нужно довериться мне — как она, собственно, и поступила. И, как теперь она понимала, не прогадала.

Два дня... странно даже так говорить, ведь я не знал, как измерить здесь время суток — без солнечного света над головой. Но для удобства я считал, что их было двое. Важно, что за это время девушка чуть пообвыкла и привыкла, что я не пытаюсь больше на неё кидаться. И то хлеб.

— Да — там Пыль, — сообщила мне Белка, и приостановилась для передышки. Почесала свои пушистые ресницы пальцем в перчатках, от души размазывая по белому лицу пыль, и продолжила говорить. — Обычными инструментами хрусталь не взять, но — тем не менее, это возможно. Только это запрещено воспитателями — они говорят, что Пыль в хрустале питает биомы. Если все хрусталики разломать и Пыль извлечь, то все внутри них погибнет.

— Они... берегут этих тараканов, что ли?! — поразился я, но потом призадумался. — Или просто хотят сохранить на будущее природу? Ты же говорила — там... «Солнце»? И насколько большие эти биомы?

— Большие, но насколько точно — не знаю, — задумчиво отозвалась девушка. — Что касается тараканов, то на них можно охотиться. Извлекатель может извлечь эссенцию даже после смерти, какое-то время. Если мозг заморозить, то даже лучше. Мужчины из Вентилятора постоянно охотятся на разных созданий, чтобы их обменять на что-нибудь интересное или полезное, или просто красивое — чтобы подарить нам.

Белка кокетливо на меня взглянула, с взмахом пушистых ресниц — скорее подчиняясь инстинкту женщины, нежели пробуя заигрывать со мною всерьёз. Но я всё равно это пропустил, потрясённый обмолвкой.

— Из тараканов можно извлечь эссенцию!? — я поразился.

То, что в Извлекатель можно отправлять не только людей, полностью ломало мне картину мира, которую я успел себе нарисовать.

— С трутней эссенции совсем мало выходит, — призналась Белка печально. — Это всё потому, что они почти неразумные. Вот из разведчиков или воинов можно извлечь почти столько же, сколько из... допустим, меня.

— Погоди, — я запнулся на этом месте. — Но это же означает, что...

— Да, они очень умные, — подтвердила мои худшие опасения Белка. — Больше эссенции можно извлечь только из мужчины, который владеет пси-способностями. Чем сильнее способности, тем лучше. Ещё говорят, что в ульях тараканов живут очень опасные особи, с которых можно получить даже больше, чем с десятка людей. Но я ни разу не слышала, чтобы их получалось поймать.

Я закрыл и открыл свои веки. Картина в моей голове становилась все более целостной. Я начал примерно понимать, как работает этот мир.

Оставим в сторону вопрос с пси-способностями у женщин — воспитатели точно проводили политику повышения рождаемости. Если бы дамы овладели магическими трюками вроде телепатии, разводить людей для Извлекателя стало бы слишком сложно. Так что тут все логично.

В итоге выходило, что Извлекатель имел пугающе много чего похожего на то, как охотился Червь. Извлекатель получал эссенцию, для чего ему требовались живые (или недавно погибшие) разумные создания. Возможно, между пси-способностями людей и «разумом» была прямая связь, благодаря которой из тренированных пси-пользователей получалось больше извлечь.

Зачем была нужна эссенция, я уже знал — благодаря ей работали Проекторы, которые делали вещи из ничего. Некоторые из них производили даже предметы невообразимой сложности — вроде наших странных комбинезонов, которые поглощали пот, и много чего ещё. И, кстати, зарастали после получения урона, будто живые создания — я порвал на Белке комбинезон, будучи Шутом. К этому времени — без всяких следов.

— Белка, а почему нельзя разводить этих тараканов, чтобы потом пихать в Извлекатель вместо людей? — я закономерно заинтересовался возможностью разводить вместо людей всяких тварей, желательно более мерзких. Честно говоря, плевать, разумные они или нет — я предпочел бы видеть в Извлекателе их, а не нас. В таком случае технология Червя (если это и правда — технология Червя) казалась уже не столь страшной.

Возможно, для человечества она могла стать прорывом.

— Так их и так живет ровно столько, сколько способен прокормить их биом, — не поняла меня Белка. — Куда больше-то разводить? Соберутся ещё огромной толпой, нападут и сожрут нас всех. Их и так ловят, где только можно — и в Извлекатель.

— Ну, ладно, — вздохнул я.

Допустим, со шкурой неубитого медведя я погорячился. Судя по всему, тараканов сначала нужно завоевать. Кроме того, у них есть особи разного вида — трутни, воины, и разведчики. Выходит, нам ещё и нужно захватить матку?

Как я подозревал, с этим у людей были бы проблемы. И, глядя на размеры убитых тварей, понятно, даже, почему. Слова Белки мои мысли лишь подтвердили.

— Чем их больше, тем они сильнее, — добавила девушка. — Они объединяются в псионическую сеть у себя дома, и в пределах биома способны на всевозможные вещи. Может, у воспитателей что-нибудь и получится, если они захотят собраться все вместе. Но охотники Вентилятора даже не станут и пробовать.

— Я понял, — я вздохнул, и продолжил наш путь.

***

Я успел пройти всего пару шагов, когда вдруг я увидел вдали мигающие огни. Они были похожи на огни огромного города, что раскинулся посреди равнины, на ночном горизонте, и манил нас своим таинственным светом.

— В Вентиляторе — ночь! — радостно сказала мне Белка, довольная скором приходом домой. — Воспитатели говорят, что все должны жить в правильном ритме — поэтому время от времени выключают весь свет, кроме дорожных огней, и говорят: «это ночь». Именно в это время все стараются спать — все равно ночью больше нечего делать, кроме как... — она кашлянула, осеклась, и отвела от меня взгляд.

— Белка... — я вдруг понял, что совсем скоро мы придем в то место, которое называлось для нас — «наш дом». И продолжать называть друг друга дурацкими кличками стало для меня выше всяких духовных сил.

— Я просто хотел сказать тебе, что мне не нравится это прозвище — «Псих», — признался я.

Белка вскинула тонкие брови, когда я это сказал, но против воли, задумалась.

— Если честно — мне тоже, — отозвалась она. — Странно даже, ведь это прозвище подходит тебе больше, чем я когда-либо думала. Но оно... слишком напоминает о том, что я хотела бы больше ни разу не вспомнить.

— Я... понимаю, — я осторожно заметил, не желая заострять на этом внимание.

Белка потопталась на месте, пристально рассматривая свои сапоги, а потом нерешительно продолжила говорить.

— Я верю в то, что ты сказал мне. Я верю, что это был он, а не ты, — тихо призналась она. — Но тогда, тебе точно не стоит называть себя Психом, чтобы не приманивать неприятности. Я, конечно, не суеверна, но...

— Может быть, тогда лучше — имя? — невольно я улыбнулся. — Меня зовут Антон.

— Аня, — дрогнув на губах, на её лице появилась улыбка, неуверенная как первый подснежник в пору весны. В чуть потупленных глазах затеплился несмелый свет. Я подавил порыв подойти к ней ближе, и замер, любуясь блеснувшей в бирюзовых глазах красотой.

Моя ладонь безотчётно протянулась вперёд, погладив её за рукав. Серая ткань примялась, и я ощутил под своими пальцами, чуть дрогнувший под моими касаниями, локоток. Испортил все Шут.

— Что, есть здесь помимо тараканов, есть и другие разумные расы? — совсем не к месту влез ко мне Шут. Кажется, он сделал это нарочно. — Если женщины в этом месте, на самом деле, не человеки, вовсе — а инопланетяне, лишь похожие на человеческих самок? Это отлично объяснило бы их неспособность к псионике.

— Иди на хрен. Сам ты инопланетянин. Ты, так уж точно, — прорычал я мысленно.

***

— А вот и Вентилятор, и башни турелей, — сказала мне Аня, которую я все так же продолжал по привычке звать мысленно Белкой.

Только когда огни города стали ближе, я заподозрил — здесь что-то не так.

Их стало больше, словно до того мы шли в тесном тоннеле, стены которого, хоть и скрытые мраком, все равно скрывали от нашего взгляда всю панораму. И только теперь, когда мы оказались на открытом ровном пространстве, мы увидели все огни, помимо тех, что и до этого были нам видны.

Я увидел гладкие стены, высотой в три-четыре человеческих роста, по вершине которых бежали огни бесчисленных оттенков и красок. Далеко не многие здания были выше, но на удалении я сразу приметил пирамиду, вдоль граней которой фонари играли лучами света. Она возвышалась над полем зрения, как исполинская башня, которая шла в небо. Все здания были белоснежными, будто любой оттенок, кроме лишь белого, был для них запрещён.

Стена шла дальше, чем различал глаз, и перемежалась пилонами такого окраса, словно их сверху донизу усыпала сажа. Они подпирали собой своды, которые скрывались от взора высоко над моей головой. Город оказался огромен — куда более громадный, чем я мог когда-либо себе представить.

И я уже видел ворота, которые по бокам подпирали башни, на вершине которых вращались и перемигивались между собой железные ока. Словно кроваво-красные прожектора, они вертелись юлой и вращались без перерыва. Я терялся в догадках, что это — лазеры? Какая-то футуристическая пушка, которая, словно античный Циклоп, поражает всех одним взглядом?

Мы шли, и пришли к самим воротам, которые бесшумно открылись передо мной, пуская нас внутрь. Подавленный присутствием вещей, которые не предполагал встретить хоть раз в своей жизни, всё это время я молчал, словно рыба об лёд. И лишь огромная толпа людей внутри городских стен заставила меня вырваться из сумеречного состояния сознания, и взглянуть на Белку. Она протянула руку и взяла меня за ладонь, ободряюще мне улыбаясь.

Серебряный зеркальный пол здесь был покрыт вездесущей пылью серого цвета — с разводами грязи, что первое указывало на присутствие людей. Прямоугольные буханки зданий, с многочисленными окнами с равными интервалами, сами собой разделяли серебряную дорогу на улицы без тротуаров. Я не видел ничего подобного привычному для меня транспорту — ни автомобилей по краям улиц, ничего.

Гул толпы отвлек меня от созерцания странного города. Я поднял взгляд и оглядел людей: десятки, если не больше, довольно красивых молодых женщин всевозможных цветов и оттенков волос окружали кого-то, кто был скрыт от меня силуэтами людей. Детей всех возрастов было ещё больше, и лишь среди них встречались мальчишки. Цепляясь за цветастые подолы мам, или просто у них на руках, они гудели и ревели. Гул, гам и плач врезались мне в уши, и не прекращались ни на минуту.

Чуть поодаль стояли несколько мужчин, которые на этом фестивале детского крика несколько выбивались из общего ряда. Лишь одному на вид было больше сорока. Еще троим — около тридцати. Остальные были настолько молодыми, что сливались со сборищем детей, и где-то в толпе флиртовали с молоденькими девицами, не обращая внимания ни на что.

— Это бабушку забирают, — помедлив, сказала мне Аня. Узрев мой недоуменный взгляд, она продолжила. — Кажется, я даже знаю, какую. Ей вроде около девяносто лет — очень старая уже. Воспитатели сказали, что следующий инфаркт они лечить ей не будут. Пора уже в Извлекатель.

— В Извлекатель? — я похолодел, и по моей коже пробежались мурашки страха.

— Да, — шепнула мне Белка. Шмыгнув точеным носом, она продолжила. — Чем больше детей, тем позднее забирают тебя в Извлекатель. Ну, это для женщин. Похоже, в этот раз предупредили заранее, раз столько людей пришло провожать. Дочери, внучки, ну и так далее — вон, смотри, сколько всех!

Как по сигналу, все вдруг притихли. Гомон стих, и лишь совсем маленькие крохи на руках, и жмущиеся к маминым юбкам детишки продолжили голосить. Пауза продлилась половину минуты. А затем все принялись расходиться. И лишь несколько людей остались стоять, почему-то, продолжая смотреть в пустоту на том месте, вокруг которого все раньше толпились.

— Забрали, — тихо сказала мне Аня. — Воспитатель телепортировал. Теперь всё — её больше нет.

Что-то сжалось в желудке, пока я переваривал внутри эту мысль. Аня молчала, продолжая стоять со мной рядом, пока вдруг мой взгляд не наткнулся на странный, красный свет, который исходил выпуклости на месте одной из стен. Словно красный глаз, следящий за мной, он моргнул, и продолжил за мной смотреть.

У меня появилось плохое предчувствие.

— Молодой человек? — я вдруг услышал чужой мужской голос, и вздрогнул, оборачиваясь. Белка издала испуганный вскрик, и ахнула, крепко схватив меня за плечо. Она первой увидела, кто ко мне подошел.

Когда я обернулся, то увидел мужчину лет тридцати пяти, гладко выбритого и с плотно сжатыми губами на бледном лице. Его карие глаза смотрели на меня сквозь стекла очков, по краям которых бежали синие огни, отражаясь в его зрачках. Он был крупным мужчиной с мощным и широким подбородком и скулами, и был одет в плотный черный комбинезон от горла до пят. На тяжелой портупее висели предметы неизвестного мне назначения, а на поясе — пистолет. По крайней мере, таковым он мне показался.

— Телепат-воспитатель четвертого класса, Борис Танкратов, — холодно представился мне мужчина, скользнув взглядом по моему лицу, и задержался глазами на вцепившейся в моё плечо Белке. — Похоже, ты в розыске, молодой человек.

— Ч-ч-то случилось? — дрожащим голосом сказала Аня.

Я не понимал, что происходит, но страх Белки был суеверен, а паника — всеобъемлющей. Я чувствовал это в том, как она вцепилась пальцами мне в плечо. В её бирюзовых глазах было отчаяние. Казалось, она готова расплакаться.

— Все в порядке, девушка. Вашему молодому человеку просто нужно пройти в управу вместе со мной, — заметил мужчина. — К вам вопросов никаких нет. Спокойно ступайте домой, и спите — ночь на дворе.

Я почувствовал, как взгляд Белки отчаянно заметался по сторонам. Явно должно было случиться что-то страшное, по её мнению, но я не понимал — что. Вдруг, она резко повернула меня на себя и взглянула в лицо.

— Антон, я живу на улице сто четырнадцать, пятый дом, сорок восьмая комната. Первый этаж. Ты слышишь? Запомнил!? — требовательным тоном обратилась она ко мне, заглядывая в глаза. Я закивал, изо всех сил стараясь запомнить адрес, который она сказала. — Запомнил!? Сто четырнадцать, пять, сорок восемь! Обязательно приди, пожалуйста!

Её голос трагически оборвался, но я пока не понимал, что же внушило Белке такую панику.

Внезапно она обхватила мой затылок руками и притянула к себе. Я почувствовал вкус её губ, и мое сердце замерло от неожиданности. Её кожа была гладкой и пахнула на меня легкой свежестью, а её ласка была яркой мимолетной молнией, которая промелькнула и осталась в моей памяти навсегда. Объятия были крепкими, но в её руках я чувствовал тревожную дрожь. Наконец, она разомкнула объятия, шмыгнула носом и развернулась.

— Сто четырнадцать, пять, сорок восемь! — крикнула она мне напоследок.

— Пройдемте, молодой человек. Здесь недалеко, пешком пройдем. И не волнуйтесь, ничего страшного.

***

Я молча шел за мужчиной к пирамиде, которая была недалеко от ворот, но не стал спрашивать ничего, чувствуя неуместность вопросов. Я не был уверен в том, что выдавать в себе человека с Земли двадцать первого века будет столь хорошей идеей, пока не обвыкнусь. Тем более — выдавать себя «воспитателям», которые были здесь все равно, что пастушьи псы.

Я шел под конвоем и видел, что в округе было много таких же, как он — людей в плотных черныхкомбинезонах и при оружии. Вероятно, ворота в город охранялись, или же здесь сказывалась близость к «управе» — пирамиде, одна из граней которой смотрела прямо на вход. Только теперь я заметил, что на её вершине есть нечто вроде стержня, который уходит высоко вверх.

Возможно, лифт? Белка несколько раз упоминала загадочный «верхний ярус», так что люди могли жить на нескольких уровнях этого подземелья. Судя по тому, что серебряный гладкий пол не пробить — Вентиляторы это «дно». Но где тогда потолок?

«И что за ним — космос? Безжизненная поверхность Земли, или, чем черт не шутит, даже другой планеты? Астероида? Что тогда насчет гравитации?» — думал я.

Тонкие двери в пирамиду бесшумно скользнули в сторону, запуская нас в глубину здания. Мои ноги затопали по ровному черному полу, пока я шел по коридору шириною в человеческий рост. Вдоль коридора рядами шли двери в каморки или крохотные кабинеты, с трудом способные вместить несколько человек. Я с пытливым любопытством заглядывал сквозь прозрачные стеклянные двери, но не видел почти никого. Видимо, ночь на дворе, и рабочий день завершён?

Мы пришли в помещение, похожее на привычный для меня офис. Откинувшись в удобных креслах, друг с другом рядом сидели двое мужчин-воспитателей, которые при нашем появлении подняли взгляды, мельком мазнули по мне глазами, и уткнулись обратно в свои планшеты. Перед ними на длинном белом столе стояли экраны, но в них они не смотрели. Зато уже я заметил там картину ворот, входа в эту пирамиду, и много чего ещё — словно в комнате с камерами дежурного. Здесь было даже что-то вроде георадара — уж слишком изображение напоминало мне карту тоннелей.

Конвоир молча указал мне на кресло, предлагая присесть. Сам же он сел прямо напротив, и глубоко посмотрел мне в глаза.

— Даже не думай думать, — предупредил меня Шут. — Ни одной оформленной, сильной мысли! Ты меня понял?

— Антон Захаров, 2672-го года рождения? — для проформы, уточнил воспитатель, присмотревшись ко мне в глаза. Я вздрогнул, услышав его фразу. Имя совпало с моим, и правда, хотя фамилия оказалась другой. Но больше всего меня сбил с толку год...

«2672-й год рождения» — со страхом и ужасом подумалось мне. Здесь прошло шестьсот лет! За такой срок случиться могло немыслимо много. И даже память о Земле могла оказаться стерта, случись людям покинуть её, и потерять связь с ней навсегда. Стоило благодарить Господа Бога, что я слышу понятную речь и привычные для меня имена.

Воспитатель пытливо смотрел мне в глаза, но я только пожал плечами, даже не зная, что мне ответить. Впрочем, в моем ответе он не нуждался. Откинувшись в кресле, он сунул мне в руки планшет, на экране которого сиял некий текст...

— Читай постановление на свой счёт, Антон, — заметил мне воспитатель, и терпеливо принялся ждать.

Я неловко повертел в руках плоский экран, который под моими пальцами пригибался и терял форму. Но все же, эта штука вполне укладывалась в привычные для меня рамки, так что я вскоре нашелся, и начал читать. И на первых же предложениях я споткнулся.

Кажется, какие-то привычные для меня буквы изменили свой внешний вид, а другие пропали. Вместо них было сочетание других, — которые тоже не всегда были для меня знакомы. Пара непонятных мне терминов местного канцелярского языка — и я поплыл, потеряв малейшие нити смысла.

Воспитатель вздохнул, заметив недоумение у меня на лице.

— Что же, хорошо, Антон. Объясню тебе проще. Все равно ты вряд ли способен уяснить сложный текст... — заметил он, а затем я вдруг услышал в голове звонкий смех. Шут издевался надо мной, но в то же время я понимал — это его проделки. Воспитатель, похоже, пытался всё это время что-то незаметно для меня прочесть — и прочитал то, что скормил ему Шут. Тот же наверняка валял дурака.

«Меня, скорее всего, посчитали каким-нибудь имбецилом!» — подумал я, даже не зная, плохо это теперь, или хорошо.

— Несколько дней назад, тебе исполнилось двадцать лет, — терпеливо заметил мне воспитатель, и дождался моего неуверенного кивка. Кажется, его не смущала моя немногословность. — Известно, что у тебя есть редкое пси-расстройство, заложенное на генетическом уровне. Предполагалось, что оно может неким образом стимулировать память и позволить сознанию скользить вдоль временной генетической линии. Видеть глазами предков, если можно так выразиться...

Тревожная дрожь продрала меня от затылка до пят, как я это услышал. Я понял вдруг, во вспышке озарения, откуда я взялся здесь — в этом мире.

Я есть, всего лишь, память о предке! О таком же человеке, по имени Антон, но только о таком, который жил шестьсот назад. Память о предке, который заменил на своем месте потомка, и взял бразды в свои руки.

«Выходит, я правда умер тогда — в двадцать восьмом? И у меня был потомок?» — задумался я, и закрыл невольно глаза. Теперь уже не понять. Есть только я не вспомню что-нибудь ещё.

— К сожалению, особенных преимуществ не проявилось, а вот побочные эффекты были налицо, — произнес воспитатель. — Дарований в значимых для популяции областях ты не показал. Пси-проявлений ты не осилил, даже среди самых простых. В твоих генах проявил себя откровенно неблагоприятный признак, Антон. Всё вместе, это ещё больше снизило срок дожития для тебя.

— С-срок дожития? — пробормотал я, обуреваемый плохими предчувствиями, что должно это значить.

— Мы не сообщаем кому-либо, какой класс ему присвоен, пока не приходит время, — печально сказал воспитатель, глядя в глаза. Кажется, он и впрямь сожалел, что приходится мне это сообщать. — Но твой класс — «Е», Антон. Срок твоего дожития — двадцать лет. Твоё время пришло. Пора тебе в Извлекатель.

Я вздрогнул, все осознав и поняв смертельную опасность, которая нависла сейчас надо мной. Я попытался, было, встать с места, но вдруг понял, что я... не могу. Мир померк перед моими глазами. Подлокотники кресла под моими руками повисли, как в пустоте. Как в глубоком тумане, куда погрузился мой разум.

— Успокойся, Антон. Все хорошо — ты жертвуешь собой, во имя продолжения рода людей, — чужой голос успокаивающим покрывалом окутал мне сознание, и я впервые почувствовал, как мой разум становится океаном, в который погружены невидимые, невесомые пальцы. Они мягко шелестели внутри, но я воспротивился им, и море взбурлило. На горизонте начался шторм, и небо содрогнулось от раскатов нарастающей с каждой секундою бури.

Из глубины души у меня потянулось что-то неодолимое. Грозно ревущее бурей, будто дракон из Бездны — морской пучины.

— В Извлекатель — нас!? — зарычал внутри меня Шут. — Черта с два мы идем в Извлекатель! Мы отжили свой срок шесть сотен лет назад. Пусть идут теперь на хер. Пристегни ремни, парень. Я иду наружу!

Подлокотники кресла смялись под моими ладонями, словно мягкий металл, а в следующую секунду меня толкнуло с места вперёд — в горячий и густой воздух, который замедлил мне ход. Я видел, как веки воспитателя неправдоподобно медленно идут вниз, пока мое тело — не движется, а словно скользит сквозь воздух — к нему навстречу.

Он не успел встать с кресла, когда мой кулак устремился к нему без размаха, сминая и вдавливая мощные скулы — и сразу перехватывая другой рукой его кресло, чтобы швырнуть, как мне показалось, его сквозь пространство. Двое других мужчин успели лишь вскинуть руки, когда кресло полетело в их сторону. Я почувствовал воздействие, словно воздух препятствовал креслу в его полете — впустую. Чужая воля не могла пересилить Шута.

Мужчины покатились по полу, подлетели как кегли, в грохоте разлетающихся обломков. Мониторы множества экранов разбились вдребезги, и сквозь ещё летящее облако стекла — я скользнул, разорвав ткань пространства. Секунда — и я был уже возле них. Я сам не осознал, когда моя рука опустилась на чужой затылок, отправляя в глубокий сон что первого, что второго.

Взгляд мой обратился на дверь, над которой пробежались мигающие огни. Красный свет заполнил все помещение, и я сделал сквозь воздух шаг. Первый, второй, третий. Я ускорился, и воздух перед моими глазами стал горячим и густым пламенем. Я наклонил голову, и прошел сквозь дверь, будто она была сделана из желе. Пол мягко пружинил под моими ногами, а я бежал — бежал и бежал, пока, таким же образом, не проник сквозь вторую закрытую дверь, и не вырвался на волю — наружу!

Пролетел, подчиняясь инерции, через пандус, и приземлился на серебряный пол. Вокруг меня сияли красным пламенем огни, и фонари со всех углов повернулись в сторону ко мне. Их свет бил в глаза. Вокруг были камеры, огни и турели.

И внезапно моя рука поднялась в воздух, и сомкнулась в кулак. В её плену, словно птица в клетке, оказалась маленькая молния, которая с каждым мгновением, с каждым мигом пульсации, становилась маленьким солнцем. Она засияла, словно огни святого Эльма на моих пальцах, и вспыхнула солнечной вспышкой.

Я с трудом проморгался, сквозь светлячки на сетчатке глаз.

Свет погас, и весь город под сводами погрузился в кромешную тьму, словно все приборы, работающие на электричестве, вырубило электромагнитной вспышкой. То тут, то там раздавались крики неожиданности и испуга, ведь сейчас улицы не освещал ни малейший луч света.

Тьма приблизилась и накатила на веки. Она стала осязаемой и протяжной. Она забивалась мне в рот и ноздри. И сквозь неё я скользил, словно я был часть её тела. Незримый, неосязаемый и неслышный — я шел, и даже шелест моих шагов не нарушал тишину. Я летел и парил, словно мое тело было теперь бесплотным, как призрак.

И в какой-то момент, я замер в укромном и незаметном месте, где уже не слышалось вдали голосов. Здесь, я расслабленно опустился на землю, и мои стопы впервые коснулись пола. Никто не видел, как мои руки, мои ладони стали подниматься — и обхватили мое лицо, словно маску, которая сползала с кожи.

— Нас могут отследить по сетчатке глаз и отпечаткам пальцев, Антон, — прошелестел неслышимо Шут. — Я помогу нам.

Вспышка боли пронзила кончики пальцев, и поднялась до самых предплечий. Ладони горели, словно раскалённые иголки играли под кожей, рисуя орнамент. Моё лицо скривилось в страшной гримасе боли, и вдруг, я услышал хруст собственных скул. Черты моего лица, губы — они все смещались и двигались в ритме, который видеть мог только Шут. И вдруг, всё кончилось столь же быстро, как началось.

Отчаянно вдыхая и выдыхая воздух, я вгляделся в темень впереди меня, и закашлялся. Я понял, что моя поимка откладывается на неведомый срок, потому что я снова — не я. По крайней мере, сетчатка глаз и форма лица теперь у меня была чуть другая. Возможно, это задержит на какое-то время воспитателей, которые захотят отомстить мне за то, что я сделал.

Мне было нужно залечь на дно. Но как? Как это, черт подери, сделать в мире, который куда более сложен, чем до этого мне представлялось!?

— Спасибо, Шут, — выдохнул я. — Спасибо.

— Спасибо намажь себе на бутерброд. Хочешь залечь на дно — проведай свою девицу. Проверь — взяли её воспитатели уже, или нет. Без неё у меня столь же много зацепок, как у тебя.

— Сто четырнадцать, пять, сорок восемь, — вспомнил я. — Когда они потеряют меня, то пойдут к ней. Тогда стоит спешить.

Глава 6. Кто - больший псих?

По мере того, как я шёл по «ночному» темному городу, чем глубже я спускался — тем яснее мне становилось, что за сверкающим фасадом таились разруха, мусор и грязь — иногда горы их. Дальше город уходил глубоко в тоннели, и я шел по улочкам и аллеям, как по коридорам канализации. «Кап-кап-кап» — капали капли с потолков, и стекали струйками мерзкой жижи, что текла прямо посередине прохода.

Где-то вдали перемигивался мерцающий свет огней, по которым я понял, что город уже оправился после шутейской ЭМИ-волны. Обрывки проводов, по которым струился по потолкам и стенам коридора свет, свисали над головой, пока я шел вперед, зажимая перед собой нос.

Я не понимал, почему город пошел в тоннели, а не стал застраиваться вверх и вдаль ровной поверхности, что под высокими сводами. Возможно, потому что ярусом выше тоже кипела жизнь, и потолок мог оказаться не столь прочным, как мне казалось? Множество высоких пилонов, которые толкали над собой небо, не позволяли соврать — зачем-то же их строили? Это были опоры?

В любом случае, Вентилятор на пути к «улице сто четырнадцать» опускался прямиком в канализационную трубу, по чьей гофрированной поверхности я сейчас неспешно ступал. Пульсация пси-зрения стала сопровождать меня отныне всё время, и я видел в почти полной тьме, не включая фонарь. Пси-зрение, как лучи света глубинного удильщика, подсвечивало передо мной предметы не хуже, чем я мог сделать это своими глазами.

Единственное, что я не видел ни цветов, ни красок этого мира — моим зрением были телекинетические ладони, которыми я жадно ощупывал перед собою пространство. Возможно, просто таков мой путь?

— Твое слабое место — это тонкие воздействия, я бы сказал. Но я знаю, что на самом деле, твое слабое место — это некая травма. Перекос в сознании, — изрек Шут, и я закрыл глаза.

Возможно, он в чём-то был прав. Я ещё на Земле слишком хорошо, по мнению прочих, переживал присутствие чуждого разума Червя в своём сознании. Но так было не всегда... и не до конца — правда.

— Ты закрылся, как в раковине — улитка. Расковырять тебя оттуда непросто — в глазах воспитателей ты и без меня — все равно, что черная дыра без малейших мыслей. Именно поэтому у тебя идет перекос в сторону грубых воздействий — у тебя даже пси-восприятие работает не так, как оно должно. Ты ощупываешь руками, а это есть форма телекинеза.

Я продолжил стоять с закрытыми глазами, снова переживая свой сон.

Он проскальзывал сквозь стены сознания, ласковый и сладостный, поначалу. Он звучал, будто тронули струны старинной лиры — и щупальцами юркими проникал вглубь души, где бередил страх. Древний страх ещё с тех времен, когда я ребенком прятался от невидимых чудовищ в кровати, и когда мне казалось, что в пустой квартире кроме меня кто-то есть. Подкрадывается со спины, или смотрит прямо в затылок, и ты можешь лишь в зеркале увидеть свой страх. Подходишь, и смотришь в зеркало в ожидании, что там, как всегда, никого нет.

А там — есть. И ты просыпаешься, с бьющимся в груди сердцем.

— Закрытый разум подавляет твои пси-способности. И мои тоже. Именно поэтому я пытаюсь пробудить в тебе гнев и страх. Клин клином вышибают, хотя я не пробовал ещё самую темную эмоцию — ненависть. В этом пока не было нужды, — прошелестел в тишине Шут, и я открыл, наконец, глаза.

Вопросы к моему спутнику множились.

— Кто ты на самом деле, Шут? Откуда ты взялся? Почему мне помогаешь?

— Твои идеи? — приглашающе изрёк он.

— Воспитатель сказал, что я — точнее, Антон Захаров, в чьем теле я нахожусь, имел пси-склонность к скольжению по линии крови, если можно так выразиться, — заметил я. — Может быть, ты — также мой потомок, как и он?

— Потомок? — поперхнулся кашлем, будто со смеху, Шут. — Почему не предок?

— Потому что псионическая чертовщина случилась ещё при моей жизни, а до этого её не было, — рассердился я. — Мой предок мог быть кем, мать его, угодно — хоть свирепым берсерком или серийным маньяком-убийцей с горой трупов под половицей. Кстати, на тебя похоже... но мой предок не мог быть псиоником! Это невозможно.

— Ну, мыслить логически ты умеешь, в этом тебе не откажешь, — усмехнулся Шут.

— Выходит, ты — кто-то из моих родственников по кровной линии? Память кого-то ещё, пробудившаяся в этом теле? — нетерпеливо спросил я. — Мой потомок?

— Кто как обзывается, тот так и называется, — ещё больше развеселился Шут. — Напомню о том, что ты и сам — лишь память о предке. Память о предке этого тела. У него могло затесаться в далёких предках и... что-нибудь совсем странное.

— Вроде тебя? — рассмеялся я.

— Может быть. В любом случае мы знаем точно лишь то, что я появился в твоей голове, когда ты съел Пыль, — заметил мне Шут, и я вздохнул. Я слишком мало пока понимал в этом мире, чтобы судить категорично, откуда что взялось. Возможно, со временем прояснится.

— Возвращаясь к теме нашего разговора, Антон — твои пси-способности находятся в разладе. Это проблема.

— Что?

— Ты же слышал, что сказал тебе воспитатель? У тебя пси-расстройство на генетическом уровне. Или ты думал, что псионика — это что-то никак с телом не связанное? Разум с телом, вообще-то, связан прямо — куда уж больше. Съел сладкого — и вот уже в мозге взрыв дофамина. Настроение становится хорошим. А потом вдруг тебя всё раздражает — а это просто короткий синдром отмены. Вот так вот.

— И что с того?

— Боюсь, что последствия приёма Пыли для нас были не столь очевидны, Антон. Если для нас это стало простым пробуждением пси-способностей, то это — не целиком для нас благо. Если я правильно понимаю, они могут создать нам некоторые проблемы.

— Проблемы? — испугался я.

— Разве ты не заметил, как с каждым днем увеличиваются наши возможности? Разве ты не заметил, что с каждым днем все более прогибается под нашей волей реальность? Последние дни ты не тренировал почти ничего, кроме пси-зрения, но прогресс колоссален. Скажу честно, что я использую твои возможности, Антон. Возможности носителя. Я не смог бы повторить эти вещи в нашу первую встречу.

— Почему ты думаешь, что это может чем-нибудь нам грозить?

— Потому что ты — аномалия. И особенности твоего пси-зрения, как и перекос в способностях только подкрепляют мою эту мысль. Помнишь, как ты ловко нашел Белку по капле крови? Думаешь, на такое способен любой псионик? Или, все же, мало кто?

— К чему ты ведёшь?

— То, что похоронено в твоей памяти поколений, пробуждается. И это — твоя основная пси-склонность, которая, как ни прискорбно, неблаготворно сказывается на рассудке. Если я правильно понимаю, то у нас немного времени, прежде чем наше раздвоение личности покажется нам цветочками. По мере роста силы, время это приближается ближе.

— Почему ты так в этом уверен?

— Мы оба с тобой — уникальны, в своем роде. Ты — закрытая на все ключи раковина. Я же — я. Есть множество причин к тому, чтобы первыми из всех стали мы. И даже множество причин к тому, чтобы в нашей паре ведущим стал именно ты, пусть ты и не понимаешь всех этих нюансов. Но нет ни одной причины к тому, чтобы мы оставались вдвоем и дальше. Жди прихода других. Их памяти. Знаний.

— И что с этим делать? — я тяжело вздохнул, поверив, наконец, словам собеседника. Но у меня все равно не было ни малейшей идеи, как я буду выкарабкиваться из такого.

— Есть два пути. Первый: нам нужен специалист-телепат. И не «воспитатель-телепат четвертого класса», коих я раскидал, как щенят. А кто-то, способный перепрошить нам сознание и создать заново нашу личность. Как ты понимаешь, мы этого с тобой не хотим.

— Да черт подери, — выругался я. — Ты специально подводишь к единственному верному пути по твоему мнению, верно?!

— Да. Найди Пыль. Много Пыли. До черта много Пыли. Только она нам с тобой поможет.

— Только что ты сказал, что все наши проблемы — оттого что нас усилила Пыль. Теперь ты говоришь, что спасет нас только она!?

— Клин клином вышибают, я тебе уже говорил. Похоже, она — изначально благотворный элемент мироздания. Слышал, что говорил тот воспитатель, который забрал приятелей Белки? «Умственно неполноценных Пыль псиониками не делает, но заметно им помогает?». Выходит, она изначально и не предназначена, чтобы плодить пси-пользователей. Уж скорее, она просто исправляет и делает нас лучше.

— Она ничего не делает с женщинами, — я вспомнил.

— Ты хочешь сказать, что Пыль просто пропала в никуда, когда Белка её проглотила? — усмехнулся Шут. — Ничего не уходит в ничего — запомни этот фундаментальный закон природы, Антон. Если мы что-то не заметили, то это не значит, что этого нет. Кроме того, то, что она действует по-разному в разных случаях, намекает на то, что и на нас второй раз она может подействовать по-другому. Вряд ли местные проводили опыты и замеры. Пыль — слишком редкий ресурс, чтобы проверять последствия второго, третьего приёма, и так далее.

— Пыль — это прямо какой-то Святой Грааль, который исполняет всем их мечты, и исцеляет всем их недуги, — проворчал почему-то я. Даже не знаю, откуда это сравнение пришло в мою голову.

— Может быть. Мы проверим, можно ли из него испить дважды и трижды, спустя какое-то время. А пока ступай. Ищи Белку. Тебе ещё выяснять, где нам найти ещё Пыль. Я так понимаю, те хрусталики в тараканьем биоме просто так не разбить, да и без последствий это не обойдется. Так что оставим это на крайний случай.

— Хорошо, — кивнул я.

***

По мере движения по тенистому туннелю, я все чаще слышал, как из ответвлений и коридоров доносится шум. А когда, несмотря на оборванные ленты проводов, среди коридоров загорелся яркий солнечный свет, то я понял, что «ночь» прошла. Подземный город пробуждался ото сна, словно задремавшая на шесте птица.

Я слышал голоса детей. Капризные, чем-то недовольные, или совсем беззаботные. И у меня бешено заколотилось в груди сердце, когда в одном из ответвлений тоннелей открылась дверь, и мой псионический взор провалился прямо в прихожую огромного дома. В этом коридоре разруху я уже не заметил. Стены сверкали здесь белизной, под которой стелился мохнатый ковёр, в котором мои телекинетические ладони утопали, словно в постели. Чуть дальше за поворотом открылась комната со столиками и креслами. Обеденный стол, стул среди других стульев — и струящийся с небесного цвета потолка, свет.

Внезапно мои незримые кисти коснулись текущей влаги, которая как дождь, лилась с потолка комнаты, одной из многих. Приятное тепло, как горячем душе, передалось мне так, словно я стоял сейчас прямо под ним. И вдруг, мои невидимые ладони ласково коснулись чего-то неуловимо нежного, словно шёлк. Непроизвольно скользнули вниз, и задержались ненадолго, на нежной упругой поверхности, что будила приятные чувства.

Вдруг я понял, что ласкаю ладонями полную, упругую женскую грудь.

— А! — я издал слабый вскрик, от стыда чуть не сползая по стеночке. Поспешно отдернул телекинетические ладони от прелестницы, которую нащупал сквозь стены и переборки, и выдохнул, протирая испарину на переносице.

«Боже мой!» — панически подумал я. Хоть бы меня никто не заметил!

— И такие люди, как ты, ещё запрещают мне ковыряться в носу, — осудил меня Шут. — Облапал бедную девушку прямо сквозь дверь, пока она была в душе, и даже не спросил её, дуру. Моя школа!

— Отстань, — прошипел я, ускоряя свой шаг. У меня со стыда горело лицо, и мне пришлось подавлять себя, чтобы хотя бы, не хвататься за голову поминутно. И как меня только что угораздило!?

***

— Сто четырнадцать, пять, сорок восемь, — я лихорадочно повторял адрес, пока шел по тоннелю. Некоторые ответвления вели в сторону других улиц, а другие были всего лишь входом в подземные «подъезды» домов. Из-за этого, дороги города под землей все больше напоминали мне причудливый лабиринт — с бесчисленными петлями поворотов и изгибов коварных улиц. А ведь где-то были ещё переходы с этажа на этаж.

Чистые улицы перемежались грязными, замусоренными трущобами, где стены исписывали грубой наскальной грамотой, а по полу текли реки из нечистот. Но все же, здесь иногда встречались также укромные уголки, обширные дворики и оживленные подземные перекрестки. И на первом же из них я встретил столько сооружений для детских игр, сколько не встречал ни разу ещё в своей жизни.

Множество паучков — перпендикулярных лестниц в виде куполов; песочниц, детских горок и барабанов, как для беговых хомячков. А также качелей, каруселей, и качалок на пружинах в виде лошадок, которые уже облюбовали себе малыши. Когда я впервые услышал перед собой их веселый беспечный шум, то на миг я ощутил себе настороженным диким тигром, который приблизился, первый раз в его жизни, к мегаполису людей.

С суматошно бьющимся в груди сердцем, на ватных ногах я прошелся вдоль оживленной площадки, и задержался возле зеленого коврика газона. Мои ладони скользнули вдоль искусственной травы, и ощутили на коже мягкий шелест шелковистых волокон, неотличимых от живых. Я бросил взгляд вверх, и увидел на небе... «Солнце»?

Оптическая иллюзия имитировала голубое безоблачное небо, и над площадкой в зените стояло светило, которое освещало её ярко, как днем. Искусственное, конечно, но все же. И... здесь оказалось столько беззаботных детей, которые игрались и нисколько не были озабочены моим присутствием, что я просто не мог больше звать это место — Ад.

В этом странном месте, спустя шесть сотен лет от моего рождения, жизнь била ключом. Жизнь людей, какими мы стали. Даже если вспомнить, что всех здесь рано или поздно ждет Извлекатель — для меня это было чудо из чудес. Самое прекрасное, дивное чудо из всех, что я видел с момента своего пробуждения. Ведь здесь были дети, а значит — здесь было кому продолжить путь за тех, кто неизбежно уйдёт.

Я тяжело выдохнул воздух из дрожащей груди, встал и пошел вперед. И пока я шел вдаль, то часто ловил на себе пытливые взоры. Большинство из тех, кого я встретил в этих переходах, конечно, были ребятишки или юные создания. Прелестные создания — сказал я себе откровенно. Но мужчин возраста меня самого на Земле я не встретил даже на горизонте, и это меня тревожило.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, куда они все уже делись. Извлекатель не ждёт смерти от старости.

— У всего есть цена, — заметил мне Шут, и помолчал. — Помнишь, как я спрашивал у тебя, что люди получают, жертвуя свои жизни? Возможно, на этой детской площадке мы и увидели, что. Жизнь других. И жизнь всех. Ресурсы на продолжение жизни тоже не берутся из ниоткуда.

— Ты сам-то не горел желанием идти в Извлекатель, как я помню, — огрызнулся я, пытаясь унять бьющееся в груди сердце.

— Это конфликт личных интересов с интересами общества, парень. Все это уже было много раз, и описано везде, — лениво отметил мне Шут. — Но случается так, что необходимо поступить определенным образом, чтобы общество продолжало жить дальше. Не хочешь жертвовать собой — заставь жертвовать собою других. Вообще неважно, нравится происходящее кому-то или нет — оно могло не нравиться даже тем, кто нашёл в себе силу принудить всех к такому образу жизни. Они сделали то, что должно. Или ты думаешь, что кислород, которым ты дышишь, берется из ниоткуда? Из ниоткуда берется свет, который на нас льется? Еда, которую вы с Белкой ели в походе? Разве это хуже всеобщей смерти?

— Уж свет они могли бы и сберегать больше, — проворчал я неодобрительно, оглядываясь вокруг. — Проклятье, если бы я только знал, из чего делается эта еда, у меня кусок бы в горло не лез.

— Так недолго и стать аскетом, Антон, — рассмеялся мне Шут. — Чем меньше человеку нужно потреблять ресурсов для счастья — тем лучше?

— Теперь я готов подписаться под каждым словом. Но ещё раньше это говорили, упирая на исчерпаемость ресурсов.

— Так люди же — возобновляемый ресурс, разве нет?

— Типун тебе на язык, Шут. Они потребляют ресурсы, между прочим.

— В данном случае — ещё и производят их своей жизнью. Помнишь, Белка сказала, что воспитатели следят, чтобы «соблюдался баланс»? Производства эссенции — и её потребления на протяжении жизни. Очевидно, именно чтобы его соблюсти, здесь и введен возраст дожития. И довольно милосердный, если ты меня спросишь. Генетически неполноценных, бесперспективных индивидов вроде некоего Антона Захарова, я бы вообще давил ещё в колыбели, а не давал дожить им до двадцати лет. Тьфу.

— Иди к черту, — я огрызнулся, и дальше шёл, кипя внутри от злости.

***

Это однажды должно было случиться — оживленные перекрестки снова сменили трущобы, изношенные стены, и сумрачный свет сбитых светильников на потолке. Ещё загодя я смог прочитать название этой «улицы», так что знал — я пришел. Сердце охватила тревога, ведь я не знал, как начать с Белкой беседу. Не знал, как объяснить, что я одолел в схватке сразу троих умелых пси-пользователей, и сбросил след. Не знал, как объясниться, что теперь я подставил её под удар.

Но когда я повернул в «подъезд» — узкий тоннель, который вел к множеству клетушек внутри каменных стен, то вдруг понял — все это неважно. Здесь кто-то побывал уже до меня.

Дверь болталась, сбитая, на серебряных петлях. По ней словно долго били чем-то тяжелым — обильные вмятины, борозды длинных царапин по всей двери, и выбоина прямо посередине, после которой дверь и сдалась чужому напору. Ощущая стужу в своём сердце, я ступил внутрь.

Здесь был разгром. Крохотную каморку Белки перевернули вверх дном, небрежно раскидывая по полу предметы одежды — словно задались целью даже не выяснить что-то, а просто из любви к разрушению. На низенькую двуспальную кровать, которая занимала большую часть места в единственной комнате, обрушился сверху платяной шкаф. От тумбочки и кофейного столика осталась лишь груда обломков.

Я прошел в середину комнаты, закрыл и открыл в раздумьях глаза. Странно, думал я, что воспитатели никак не огородили комнату, если Белку забрали они. Странно, что они вообще пытались выбить к ней дверь, ведь она — даже не псионик! Что могло им помешать проникнуть вглубь её сознания, чтобы подчинить её и заставить открыть дверь добровольно? Да ничего!

И поэтому здесь было что-то не так.

Вдруг, моих ушей коснулся неслышный шелест чьих-то шагов по полу коридора. Я насторожился, подозревая, что он по мою душу, и не ошибся. Спустя половину минуты, в комнату Белки вошел молодой парень среднего роста и сложения, светловолосый и светлоглазый. На вид ему было лет шестнадцать, и он явно струхнул, обнаружив внутри меня.

Но и я не позволил себе расслабиться, и жестко встретил его взглядом в глаза. Что-то напряглось внутри меня, как сжатая и готовая распрямиться пружина. Мое сознание сгустилось плотным туманом вокруг незваного гостя, словно ладонь, готовая сомкнуться в кулак. Напряжение висело в воздухе, как запахи дымных благовоний ладана и сандала. Тяжелый запах тревоги, который висел у меня на губах.

— А ты ещё кто такой? — задиристо спросил у меня парень, зло уставившись мне в глаза. — Вали отсюда! Это не твоя комната!

— И не твоя, — медленно заметил я, продолжая разглядывать его в упор. Что-то мне казалось в его облике странным. Некая неуловимая схожесть, будто я его уже где-то видел.

— Что, утащить что-то хотел?! — рявкнул он, и резко пошел на меня, замахиваясь кулаком. — Пшел вон отсюда!

Я рефлекторно сдвинулся туловищем назад, убирая голову от удара кулака, а затем выпрямился ему навстречу, с боковым ударом правой рукой. И зарычал, двигаясь вперед, и осыпая градом ударов опешившего противника. Наконец, я зашел ему в ноги и уронил на спину, прижал к полу и замер, с занесенным в бешенстве кулаком.

Парень испуганно кричал, беспорядочно закрываясь от меня руками. И я выдохнул, поняв, что угрозы этот тип представлять никакой мне не может. Даже ударить у него толком не получалось.

— Кто ты такой? — жестко спросил, схватив его за грудки. — Отвечай!

— Я... э-э-э, я — её брат! — тонким голосом воскликнул парень. — Не бей!

Я тяжело вздохнул, рассматривая остроносую физиономию младшего брата Белки. Теперь, когда он об этом сказал, семейное сходство стало для меня очевидно. Я чуть ослабил хватку, а затем отодвинулся от своей жертвы. Парень начал вставать, опасливо оглядываясь на меня.

— Брат Белки? — не знаю зачем, уточнил я.

— Ты — один из этих, что ли? — хмуро, исподлобья зыркнул на меня парень. В его глазах сверкнула злость. — Да, я брат Ани. Зовут Артём.

— Один из кого? — я смерил его тяжелым взглядом. Мне не понравилось, как он быстро в себя поверил, стоило только его отпустить. Ох уж это семейное сходство! Как бы не пришлось заново начинать его бить.

— Кто её забрал? Воспитатели? — потребовал я ответ.

— Кто?! — изумленно вылупился на меня Артем, и по выражению его лица я понял, что сморозил несусветную глупость. — Да с какой стати они будут её забирать? Ей ещё жить да жить. Нет!

— Тогда кто!?

— Так ваши же и забрали, — выдохнул парень, с потерянным выражением лица опуская взгляд. — Ваши же и забрали.

— Кто это — «наши»? — я безотчетно напрягся, и сердце у меня бешено заколотилось в груди. Если Белку забрали не воспитатели — если её забрали из-за каких-то мелких местных разборок, то её всё ещё можно спасти! Я, сам того не замечая, перекрыл парню выход из комнаты, а потом потребовал. — Отвечай, кто её забрал! Кто это — «наши»?!

— Так ведь... — непонимающе залепетал брат Белки, когда я с откровенной угрозой подошёл к нему ближе. Словно что-то поняв, Артём раскрыл рот, как рыба, выброшенная на сушу. Он все ещё недоверчиво на меня смотрел, но постепенно взгляд его светлел.

— Я — её друг. Мы только что вдвоем вернулись из похода. В живых остались лишь мы с ней, — словно чтобы подкрепить его рассуждения, добавил я. Парень тяжело вздохнул.

— Это были другие люди — не воспитатели, — наконец, обронил он. — Опасные люди, с которыми Аня якшалась, вместе со своими старшими братьями.

— Дерзкий и Древ? — что-то заподозрив, я тяжело произнес. Закрыл на миг глаза, и вздохнул. Белка никогда не говорила мне, кем они ей приходятся. Выходит, в тот день она потеряла сразу двух братьев. И это отчасти объясняло, почему она оказалась тогда в походе с ними вместе. Вряд ли иначе кто-то стал брать в опасный поход с собой девушку.

— Да, — с вызовом бросил мне Артем. — И-идиотские клички! У кого есть кроме имени кличка, тот и до Извлекателя иной раз не доживает, я ей уже говорил. Либо сдохнет в тоннелях, либо свои же и порешат. Хотя какие вы друг другу свои... твари.

— Так, — я потерял терпение, подошел и схватил его за грудки. — Где мне найти Аню?! Объясни мне.

— Тебе лучше знать! — словно обезумев, подросток начал яростно вырываться у меня из рук. — Не трожь меня!

— Парень, забудь про этого молокососа, он нам не подмога, — обронил Шут. — Скажи лучше, осталась ли у тебя в кармане ещё капля крови этой твоей Белки, или уже нет?

Я резко выпустил младшего брата Белки, и тот побежал на выход, яростно сверкнув слезящимися глазами. Сам же я вспомнил, как легко мне удалось отследить Белку в прошлый раз, воспользовавшись оброненной салфеткой, на которой была её капля крови. По странной прихоти судьбы, я до сих пор держал эту салфетку в наколенном кармане комбинезона. Карманов в нем было столько, что я вечно сбрасывал в него всякий хлам, о котором потом забывал.

Мои ладони обернулись вокруг окровавленной салфетки, словно вокруг величайшей драгоценности мира, и сжались. Красное пятно приблизилось к глазам, затягивая меня внутрь себя, словно магнит, и я проник в него, и я очнулся уже на другой стороне крови. Туманные видения заполонили мой мозг, и я погрузился в них всем сознанием.

***

— И это что — всё, что ли? — тяжело ронял слова грузный мужчина, сидящий в кресле. Его взгляд скользнул безразлично по красивому лицу собеседницы, и его губы сжались в тонкую нить. — Нехорошо, Белка. Ты со своими братьями подставила всех.

Белка опасливо опустила взгляд, не решаясь ему возразить. Её руки были связаны за спинкой стула, а рядом с ней стояли двое безмолвных мужчин.

— Вы забрались в долги, лишь бы устроить свою глупую экспедицию, и не спросили разрешения старших, — её собеседник скрестил над столешницей свои волосатые, крепкие руки. В его холодных чёрных глазах сверкнула сталь. — Игломёты на каждого, огромное количество припасов и медикаментов, различные дорогие приспособления, включая даже георадар. Живые комбинезоны. И все было бы в порядке, милая моя, если из всего этого богатства к нам вернулось бы хоть что-нибудь, кроме одного несчастного комбинезона, одетого на тебе.

— Но двое из нас отправились домой, — испуганно залепетала Белка, подняв на мгновение взгляд. — Дерзкий их отпустил, когда их ранило, и они больше не могли быстро идти.

— Судя по всему, они шли слишком медленно, чтобы суметь вернуться, — тяжело взглянул на неё мужчина. Пальцы его нетерпеливо застучали по столу. — И чем ты, Белка, собираешься возмещать нам ущерб? Этими вещами вы могли пользоваться — но не имели права считать их своим имуществом.

Белка нерешительно опустила голову, и безмолвно зашевелила губами. Её собеседник, глядя на неё, хмуро свел брови, и бросил на охранников нетерпеливый взгляд.

— Позволь кое-что тебе показать, — начал мужчина, и Белка испуганно вскрикнула, когда её прямо со стула подхватили двое дюжих охранников, и бесцеремонно потащили по коридору. Они опускались по длинной винтовой лестнице, пока не спустились в холодную камеру, где, казалось, из воздуха куда-то истекало любое тепло.

И Белка отчаянно закричала, когда к ней потянулись щупальца, похожие на нити из множества растительных лоскутов, что в морозном воздухе извивались от голода. Хищные конечности остановились у самого лица девушки, не в силах преодолеть незримый покров. Мужчина, который стоял несколькими ступеньками выше, рассмеялся, заметив её страх.

— Видишь, что у нас есть, Белка?! Чуешь? Там впереди — Извлекатель. Наш собственный карманный Извлекатель, — зашептал он, до боли стиснув ей правое плечо рукой. — Понимаешь, что к чему, Белка? Ты уже никуда не выйдешь. Никуда. Никогда. И твою память подчистят наши телепаты. Так что не надейся, что каким-то чудом твои мысли сможет прочесть первый же воспитатель, который вдруг тебя углядит. Ты расплатишься с нами, детка. Так или иначе.

— Ты сбрендил!? — закричала девушка, неосознанно пытаясь пятиться от извивающихся щупалец. — Что ты задумал!? Сбросить меня туда? Воспитатели же ведут учет! Они заметят, что меня нет!

— Конечно, ведут, — мерзко усмехнулся мужчина. — Но как ты думаешь, долго ли тебя будут искать, если все наружные камеры покажут, как ты уходишь из Вентилятора в тоннели, и не находишь дорогу назад? Твою пропажу спишут на несчастный случай, и ничему не удивятся. В наших силах всё это устроить.

— Ты не посмеешь! — побледнела Белка. Она только сейчас, когда опомнилась от страха, стала понимать — собеседник не шутит, и действительно сбросит её в Извлекатель.

— Впрочем, есть и ещё вариант, как специально для тебя, Белка, — задумчиво заметил мужчина, изучая её лицо. — Кто-то другой отправился бы в Извлекатель без лишних споров, но ты — случай особый.

— Что? — переспросила девушка. В её бирюзовых глазах загорелась слабая надежда на лучший исход.

— Видишь ли, — усмехнулся её собеседник. — Ты очень хорошо подходишь нам для небольшой... работы. Она, как раз, и поможет тебе возместить издержки, которые ты нам причинила со своими братьями.

— Каким это образом? — удивленно залепетала Белка, ничего не понимая. Мужчина глухо рассмеялся выражению её лица, и переглянулся с охранниками. На его лице написано было довольство.

— Видишь ли, детка, — вкрадчиво начал он. — В силу политики, которую ведут небожители, вы, женщины — всегда в достатке. Но иногда некоторым мужчинам, и особенно достаточно пресыщенным удовольствиями мужчинам, как на верхних ярусах — требуется то, что их женщина, скорее всего, в сексе им не позволит. Или же они просто стесняются это спросить. И тогда, девочка... у нас найдётся, что им предложить, ха-ха.

Девушка побледнела, и сквозь слезы посмотрела на собеседника, пока тот смеялся, довольный впечатлением, которое произвел. Помедлив, он потрепал её по щеке заскорузлыми пальцами, и усмехнулся.

— Я дам тебе пока время подумать. Ни тебе, ни мне не хотелось бы промывать тебе мозги слишком сильно. Нет ничего более неприятного, чем трахать пустоголовую куклу — тем более, телепатам. Но если ты согласишься и добровольно отработаешь долг, то потом мы подчистим тебе память, и даже отпустим.

Он раскатисто расхохотался, увидев на лице девушки откровенное недоверие, сквозь слезы на её лице.

— Или ты хочешь сразу пожаловать в Извлекатель? Учти, детка, что с тебя нам выпадет недостаточно эссенции, чтобы удовлетворить нам весь аппетит, — вкрадчиво заметил мужчина. — Возможно, твой младший брат решит пройти в тоннели вслед за тобой? Подумай, хочешь ли ты усугублять ситуацию ещё больше, Белка. Ха-ха, подумай. Как будто мы с тобой не знаем, что тебя нет смысла уже даже спрашивать. У меня есть пара знакомых телепатов, хе-хе, которые не задают лишних вопросов.

***

Я вынырнул из видений с бешено бьющимся сердцем, и стал с рычанием озираться вокруг, словно животное, осатаневшее в клетке. Мне хотелось ударить в стену — разбить в кровь костяшки, но я сдержался, чувствуя разливающийся в груди горячий гнев. Мои кулаки сомкнулись в кулак, а сердце почему-то стало биться холодно и спокойно, хотя по спине пробежалась тревожная дрожь.

— И кто теперь у нас — серийный маньяк-убийца? Ты же внутренне их уже всех убил, Антон, — с вкрадчивым смехом заметил мне Шут, и впервые в жизни, я без всяких сомнений кивнул в ответ. Я был готов убивать без колебаний. Более того, я этого хотел.

— Рискуешь, Антон. Какой ты неблагоразумный, — рассмеялся мне Шут, и я устало провёл по лицу ладонями, пытаясь уложить в голове этот ответ. Даже не понять, то ли это у Шута была издевка, то ли он правда со мной сейчас не шутил. Да ну, бред.

— Помнишь ли ты, что воспитатели ведут учет, Антон? — вкрадчиво напомнил мне Шут. — Подозреваю, то, что ты хочешь сейчас сотворить, значительно превысит всякую норму на утруску, усушку и прочие естественные потери эссенции, хе-хе-хе. И тогда, по итогам расследования, тебе придется либо умереть, либо устроить такую бойню, которую в жизни не додумался бы устроить даже я сам. Благими намерениями, парень, проложен путь в Ад. Просто предупреждаю тебя о последствиях...

— Посмотрим, — проворчал я, сбрасывая с себя морок его слов. — Посмотрим и проверим, насколько велика здесь норма на естественные потери эссенции. Кое-каким козлам сегодняшний день пережить не получится все равно, как бы ты, Шут, этого не хотел.

— Я — хотел?! — изумлённо возопил Шут. — Да убивай их хоть всех,Господь узнает своих! Дожились, черт подери, что это я уговариваю тебя следить за своим поведением! Кто из нас двоих псих?

— Я, — отозвался я, скрипнув зубами. — Я здесь — Псих. А ты — Шут, так что заткнись. Ты сам бы на моём месте никого жалеть бы не стал, так что пошли.

— Пошли, — с предвкушением, ответил мне Шут.

Глава 7. Давний друг лучше новых двух

Я бежал, не обращая внимания на пытливые взгляды, которыми награждали меня обитатели тоннелей. В своих руках я крепко сжимал окровавленную салфетку, которая, как нить Ариадны, начертила мне сквозь пространство направляющий луч. Я воспринимал направление шестым чувством, словно указующая на Белку магнитная стрелка.

Я все дальше и дальше удалялся от ухоженного центра поселения, где стремилась ввысь пирамида, а вдоль улиц сверкали белоснежными стенами высокие здания. В какой-то момент мои ботинки ступили на неотёсанный камень скал, и дальше я шел в кромешной, непроницаемой темени. Несмотря ни на что, я видел сквозь неё, как видит пространство слепой, который ощупывает всё перед собой рукой.

Наконец, я пришел туда, где с Белкой была особенно сильная связь.

За очередным изгибом извилистых стен тоннелей, передо мной выросла рукотворная преграда чьего-то дома. Непохожий на другие, он будто бы врос в расщелину среди серых скал, преградив передо мною путь. Прожекторы выхватили из тьмы моё лицо, и двое охранников-мужчин, которые стояли у самого входа, настороженно повели взглядами в мою сторону. Я заметил у них на поясах игломёты, и встал соляным столбом на месте, обдумывая дальнейшие действия.

А затем, вдруг, я почувствовал прикосновение к моим вискам чьих-то невидимых рук, и мой взгляд выхватил из незримого пространства вид чужих, ищущих глаз. Они смотрели вглубь меня, в меня – в самое моё сознание, тщась своими бесцеремонными потугами добраться до самого сокровенного, скрытого в сердце. Чужие руки вызвали у меня безотчетную, брезгливую дрожь, словно своими липкими щупальцами пролезть в меня пытался сам Червь. Изнутри поднялась волна отвращения, и я рефлекторно обернулся вокруг чужих, грязных лап, всем своим существом, и вцепился них, словно сорвавшийся с цепи зверь.

Я забыл, где нахожусь, где стою. Был только я – и он, Червь, чьи щупальца столь часто касались моего сознания в прошлом. Но впервые в своей жизни, я теперь мог больше, чем просто стоять и терпеть мучительное вторжение – я мог ответить! Я встал, и отрастил свои щупальца, свои зубы и когти – и вцепился ими во врага, и рванулся прямо к чужому горлу, чтобы принести ему всю ту боль, весь тот страх, что скопился у меня ещё с тех времен, когда я был лишь беспомощной жертвой.

В мои уши ворвался пронзительный, страшный крик. Один из охранников, словно его обуял ужас, заметался на месте с дико выпученными глазами, а затем с безумными воплями побежал прочь. Бежал вслепую, и врезался в стену, а дальше уже пополз прочь на коленях. И лишь мгновение ошеломления, когда второй часовой потрясённо смотрел на меня, позволило мне очнуться и вспомнить, что напротив меня – ещё один враг.

Мой разум протянулся через пространство, словно рука, и сжался со страшной силой в кулак. Таран обрушился на врага, ударив его прямо в грудь, и отбросил его спиной в блестящую стену. Стопы встреченного мной противника оторвались от поверхности скалы, и он обратился в беспорядочный полет.

Меня пронзила лёгкая слабость, которую я волевым усилием подавил, и помчался вперёд, на бегу сжимая руки в кулак.

Противник только пытался выпрямиться на трясущихся руках, когда я настиг его. Пинком под рёбра я заставил его вновь упасть, затем я прижал его к земле коленом, и начал осыпать его голову жесткими ударами кулаков. Уже к третьему удару я обнаружил, что враг лишь мотает головой из стороны в сторону, без малейшего присутствия в глазах разума, и прекратил его бить. Тревога все ещё не поднялась – или я её просто не слышал.

Другой часовой к тому времени убежал так далеко, что убрался уже за пределы моего зрения. Мои незримые ладони слепо зашарили руками в пространстве, ощупывая тщательно воздух, но всё равно его не нашли. Он был уже слишком далеко.

«Убежал и ладно» - свирепо подумал я. Плевать на него – после такого испуга ему надо будет несколько дней приходить в себя, чтобы в коленках пропала тревожная дрожь, а за поворотом не подкараулил сердечный приступ. Теперь не боец.

Толкнув дверь, я услышал лишь глухой звук. Она была заперта.

- Пошарь с другой стороны двери, и найди кнопку, - посоветовал мне Шут.

С ощутимым трудом преодолевая преграду, я просочился сквозь стену своим сознанием. Всегда – и до сих пор, и сейчас я замечал, что моё зрение обычно лишь скользит вдоль преград, и только однажды мне случайно удалось за них заглянуть – когда я заглянул в чей-то душ. Сейчас этот опыт я попробовал повторить, и спустя срок, я преуспел.

Очертания стены с другой стороны двери проступили в моём сознании. Мои незримые руки нащупали кнопку, и прикосновение к ней заставило дверь бесшумно сдвинуться в сторону. Я снял пояса игломёт, и вступил в обширную круглую комнату.

За столиком с закругленными краями, с локтями сидели люди. Забросив нога на ногу, или просто расслабленно откинувшись спиной в кресле, они сидели за столом и обсуждали что-то веселое – судя по тому, что лишь нескоро моё появление заставило их отвлечься. Взрыв смеха резко оборвался, когда один из мужчин вдруг обнаружил мою фигуру, что застыла в проходе, и указал на меня рукой.

Их было много. Пятеро. Шестеро – я не стал никого считать по головам. Я просто зашел внутрь, наставил на них игломёт и начал стрелять.

Тишину разорвал страдальческий крик множества голосов, когда стрелы игломёта по самую насечку на концах снарядов, пронзили чужие мышцы. Я повел в сторону рукой, щедро осыпая всех стрелами, и лишь расторопность одного из охранников не позволила мне довершить разгром.

Он вскинул ладони, и в воздухе застыл стол, непреодолимым заслоном вставая на пути моих стрел. И тут же – рванулся вперёд, ко мне, словно его запустил со всех сил великан. Я сжал щупальца разума на его пути, и вдруг почувствовал – с другой стороны! – такие же щупальца, которые своей хваткой пытались пересилить меня, но тщетно.

Я стиснул зубы и напрягся, ощущая на губах металлический привкус. Стол, словно передумав лететь, застыл в воздухе, а затем развернулся и полетел в противоположном направлении. Сбил с ног единственного противника, что силился сопротивляться моему натиску, и невольно прикрыл его своим стальным телом от моих собственных стрел.

Я непроизвольно выругался, после чего побежал, чтобы встать к противнику под более удобным углом. И вдруг я остановился, как мушка в застывшей смоле, и ощутил прикосновение ко мне незримых ладоней. Они пытались схватить меня, сжаться вокруг моего горла, чтобы я захрипел, задохнулся и погиб – без шанса вдохнуть живительный воздух.

Мой ответный удар был рефлекторным, непродуманным и спонтанным, словно у меня пробуждались инстинкты, применимые лишь для противостояния псионов друг другу. Словно моё сознание обернулось сжатым до невозможности кулаком, и стремглав помчалось через пространство. Впечаталось врагу в голову, почти проломив ему череп, и прокатило по полу его неподвижное тело.

Не обращая внимания на врагов, мёртвых и раненых – и неотличимых от мёртвых, я скорчился на корточках на полу, пытаясь прийти в себя. Слабость стремительной саламандрой пронеслась по всему моему телу, обжигая и раня мне лёгкие. Я почти ослеп и оглох, и погрузился в почти полную тьму.

Отдача была сильна, но когда я очнулся, смутное чутьё всё равно подсказало мне, что миг слабости длился недолго.

Пси-зрение, когда я выпрямился, испустило импульс, который высветил передо мной все очертания и контуры комнаты, словно я был летучей мышью, и всё видел на слух. Всё – и даже больше, ведь я проник сквозь стены и двери, и даже застал очередного противника именно в тот миг, когда его руки опустились на кнопку «открыть».

Не медля, я сразу сквозь стену обхватил его незримыми щупальцами, и резко потянул на себя затылком, заставляя его ударить в дверь лбом. Пролилась кровь из разбитого носа, и с растерянным криком мой противник отпрянул, упал навзничь и принялся отползать от двери прочь.

- Парни, там псионик – четвертый класс минимум! Парни, трево… - и в этот момент я снова дотянулся до него незримыми руками, вздернул его вверх на воздух, и сомкнул вокруг его шеи всё более, и более крепкую хватку моих телекинетических пальцев. Враг захрипел – на его шее билась жилка, а в неправдоподобно расширившихся глазах стали лопаться сосуды. Некоторое время я подержал его в своей удушающей хватке – пока глаза мужчины не закатились, а затем сбросил его на пол, словно поднадоевшую погремушку ребёнок.

Я резко открыл глаза, когда опасность пробежалась по спине мурашками смутной тревоги, и огляделся. Один из мужчин, раненых стрелами игломёта, ещё показывал признаки жизни, и тянулся ладонью за пояс, на котором висело оружие. Мой взмах ладони вызвал в воздухе волну, которая ударила его в голову на расстоянии, протащила по полу и вырубила от столкновения со стеной.

Больше в поле моего зрения врагов не было.

Я тяжело выдохнул, словно пытался восполнить потраченную энергию через воздух. Как я понимал, мне предстояло идти дальше в ту дверь, где лежал придушенный недруг. Кроме него дальше по коридору был кто-то ещё, ведь не зря же он звал на помощь? Похоже, враг решил затаиться в засаде, и выходить не спешил.

«Что же, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе сам» - подумал я.

Ступая по длинному коридору, я прислушивался к звукам дома, но не слышал почти ничего, будто всё замерло, затаилось и вымерло. Дверь в конце коридора была открыта, и напротив меня была часть стены комнаты. Пси-зрение резким импульсом выхватило, на самом пределе моего восприятия, две фигуры, стоящие за углом.

Я сосредоточился, и незримая рука резко сжалась вокруг горла одного из врагов. Раздался тревожный крик, и я повел на него телом схваченного врага, намереваясь сбить второго противника с ног. Изрыгая ругательства, он странным импульсом отбросил от себя мои незримые щупальца, и захваченный мною враг покатился по полу, тяжело дыша. Сам же недруг, всё ещё невредимый, высунулся половиной туловища в проход, и наставил оружие на меня.

Я увидел длинную и тяжелую винтовку, которую враг держал обеими руками перед собой. Из её широкого сопла на месте дула истекал яркий свет. Прежде чем я успел что-либо сделать, он наставил на меня винтовку, и выстрелил огромным горящим сгустком голубого цвета, похожим на плотное, пламенеющее облако газа.

Заметавшись по узкому коридору взглядом, я уже собирался падать навзничь, чтобы уклониться от пылающего снаряда. Сгусток горючего газа, грозный на вид, двигался довольно медленно, чтобы я даже обдумал мысль отступить из коридора, и с сожалением отказался от неё – я мог не успеть. Игломёт сам прыгнул мне в руки, и я уже собрался стрелять, когда вдруг, в схватку властно вмешался Шут.

- Дай я, - потребовал он, и пошел вперёд – прямо в пламя голубой плазмы. Выставленную ладонь лизнули лепестки голубого огня, и моего лица коснулся жар, вскоре опав без вреда. Шар плазмы отпрыгнул от руки Шута, словно мячик для детских забав, и расплескался по полу. Впереди в нашу сторону летели ещё сгустки пламени, и когда я уже ожидал повторения трюка с отбиванием снаряда ладонью, что-то случилось.

Я, словно стремительный снаряд, рассек пространство, и оказался лицом к лицу со стрелявшим в меня врагом. Голубые глаза раскрылись в удивлении и страхе, прежде чем моя рука со страшной силой ударила, сминая чужую грудную клетку, и отбрасывая в стену.

Метнувшись молнией, я мгновенно оказался возле второго врага, и расчетливо укрылся за ним от третьего, который всё это время сидел в засаде – грузный мужчина лет сорока встретил меня проницательным взглядом своих чёрных глаз, и я ощутил настойчивое шевеление в голове чужих щупалец. В его руке, приопущенный, лежал пистолет, но враг был слишком сосредоточен на ментальной, чтобы стрелять.

Мои губы сами собой изогнулись в шутовской зловещей улыбке, пока чужой телепатический взор скользил вдоль крепкой раковины моего сознания, не в силах пробраться в закрытую щель. Вместо того чтобы противостоять ему, я одной рукой поднял второго противника в воздух, и швырнул его, словно великан, в дверной проём.

Враг ещё в полёте задел кнопку на панели плечом, и дверь беззвучно открылась. В крохотной каморке, в кромешной тьме, которую лишь теперь разогнал наш свет, сидела Белка. Бледная, с расширившимися от изумления глазами, она встала с места. В бирюзовых глазах набрякли слёзы дождём, прочертив пыльные пути на лице. Она только сейчас подняла взгляд на меня, поняв причину всей суматохи.

Порывисто сделав шаг, она вдруг взглянула мне прямо в глаза, и споткнулась на месте. Уж не знаю, насколько ей удалось узнать меня в моём новом обличье, но ясно одно – уже по одному взгляду она смогла понять, что перед нею – Шут. Счастье на её лице сменил страх. А мои губы скривились в понимающей усмешке. Из моего горла сам по себе попросился торжествующий, хриплый кашель. Я был всё ещё Шут – и я помнил, что он обещал сделать с Белкой, когда она вновь ему попадётся.

Я забился перепуганной птицей о стенки сознания, пытаясь предупредить её.

- Белка, беги! – из глубины моего разума рвался крик. Словно раздвигая перед собой волны, он вырвался наружу и коснулся её сознания, как протянутая сквозь пространство рука.

Девушка подскочила на месте, словно ужаленная. Моя мысленная команда, похоже, вывела её из ступора. Рванувшись с места в карьер, она побежала в тот же проход, из которого секунду назад пришел я.

Шут издал странный смешок, с удовольствием наблюдая за Белкой. Она пробежала от нас так близко, что я задохнулся от страха – он легко мог выставить ногу и подставить девушке подножку, или просто схватить её сразу за шиворот. Ему помешал, верно, лишь оставшийся недобитым враг, который именно в этот миг бросил попытки достать меня телепатией.

Досадливо скривившись, главарь поднял пистолет и попытался нажать на спуск. Но по непонятной причине, это у него не вышло. Спусковой крючок не сдвинулся ни на миллиметр, зато нехорошая усмешка на лице Шута стала шире. Он взмахнул ладонью, и пистолет вырвался из рук мужчины, после чего покатился по полу.

Вновь что-то случилось, из-за чего Шут оказался к врагу вдруг вплотную, и я увидел растекающийся в чужих глазах страх. Он не успел ничего сделать, когда мой кулак погрузился глубоко ему в бок. Мужчина с чёрными глазами охнул, и осел на пол. Шут схватил его за волосы, запрокинул ему голову и заставил взглянуть на себя.

- Ты здесь главный, не так ли? – впервые я услышал холодный голос Шута собственными ушами, и вздрогнул от странного чувства. Голос, звучавший внутри моей головы всё это время, почти не отличался от моего. У него поменялся немного тембр и тон, и Шут говорил в другом ритме, резко и бесцеремонно – но у него был мой голос. Теперь я чувствовал это со всей очевидностью.

Не добившись внятного ответа, Шут схватил мужчину за грудки, и с несвойственной человеку силой поднял его так, что его ноги болтались над полом. А затем он ухмыльнулся, глядя в испуганные чужие глаза, и начал осыпать его жёсткими ударами.

Он бил расчетливо – словно каким-то звериным инстинктом чуял, как надо ударить, чтобы причинить непереносимую боль, но при этом его не убить. Захлебывающийся крик прервался жалким скулёжом, с хлюпаньем разбитым окровавленным носом, и стоном сквозь зубы.

- Не убивай! – мужчина начал умолять, и Шут лишь на миг приостановился, будто в раздумьях. – Я всё отдам! Послушай! У меня есть Извлекатель!

Шут замер на месте, словно его ударили по голове. Его кулак остановился, в считанных миллиметрах от рёбер врага. Приободренный, мужчина продолжил, захлёбываясь, говорить.

- У меня свой Извлекатель, прямо в этом же здании – о нём воспитатели не знают! – горячо глядя на нас чёрными глазами, зачастил он. – У нас – свой краденый Проектор. Мы делаем вещи сами, и сами же добываем эссенцию! Охота на тварей – только для вида! Пожалуйста, не убивай!

- То, что ты сказал – очень интересно, - холодно сказал Шут, и я вдруг понял, что он и правда заинтересовался. – Если ты сказал правду, слизняк… то мы можем сотрудничать. Но заруби себе на носу навсегда, кто здесь главный. И тогда тоже сможешь пользоваться своим бывшим добром.

- Да, как скажешь! – обливаясь потом от страха, зачастил мужчина. – Спасибо тебе, босс! Спасибо!

Я же буквально взвился внутри себя, изумленный таким поворотом.

- Ты собираешься оставить в живых эту ублюдскую кодлу!? – мысленно заорал я. – Они только что тебе сказали, что похищают людей, чтобы пустить на эссенцию! Это – серийные убийцы, Шут. Сколько у них на счету жизней!? Ты хоть представляешь, сколько на них может быть крови!?

Шут игнорировал мои крики, продолжая беседовать с захваченным главарем.

- Моя кличка – Глухач, - представился ему мужчина, осторожно пробуя провести пальцем по залитому кровью лицу. – Но зовут меня Иван Стропилов. За Белку не серчай, прошу тебя, шеф. Если это твоя девка, то я хоть сам лично её к тебе приведу.

- Где Извлекатель? Показывай! – потребовал Шут, обрывая его бормотания. Главарь поспешно повернулся, указывая на неприметную дверь, и подошел к ней.

- Кодовый замок, - пояснил Глухач, тяжело вздымая грудь, и поминутно держась за рёбра. – Пароль сегодня простой – 7890. Но я меняю его каждый день. Потом покажу тебе, как.

Мы двинулись по длинной винтовой лестнице, пока не спустились в холодную камеру, где из воздуха, казалось, куда-то истекало любое тепло.

И по мере того, как я спускался, всё ближе к горлу подкатывал неосознанный страх – его скрывал серый сумрак, и его источника я не видел. Но зато я слышал в тишине таинственный шелест – где-то глухими голосами шептали стены. Они скреблись в сознание, словно щупальцами спрута, и ступали по стопам вслед. Стремительной стаей мурашек пробежались по спине, и стало ясно – вернулся мой старый друг – страх.

- Здесь он – Извлекатель, - торжественно и благоговейно, прошептал Глухач.

Внезапно из глубины, из сумеречных и тенистых, затянутых тьмой ступенек потянулись щупальца, похожие на нити из множества растительных лоскутов, что голодно извивались в морозном воздухе. Хищные конечности с тихим свистом проносились совсем близко, и я уже слышал их скрипучий, призывный голос.

- Выходит, это и есть – Извлекатель, которому ты скармливаешь людей? – спросил у него Шут, и глаза Глухача загорелись.

- Да, - прошептал он. – Так всё устроено. Эссенция выпадает на щупальцах, и мы потом её собираем. Ей мы заправляем Проектор, и создаем с его помощью всё, что нас окружает. Воздух, которым мы дышим. Свет, которым мы освещаем улицы. Нашу еду и одежду. Воду, которую мы пьём – тоже. Ведь даже фильтры, которыми её очищают, нуждаются в замене частей и в энергии, чтобы питать их работу.

Пока он говорил, мне стало дурно от голоса, скребущегося в сознание. Голоса, чьи слова сливались с теми, что лил мне в уши главарь. И вдруг, когда я изнемог настолько, что сознание у меня почти поглотил ужас, властная длань Шута над моим телом разжалась. Я пошатнулся на ступеньке, в миг слабости.

Для Глухача это стало сигналом. Главарь резко переменился лицом, и толкнул меня со ступеньки лестницы в спину – прямо в извивающихся ворох голодных чужих щупалец, жаждущих жизни. Лишь в последний миг я ухватил его за кисть, и потянул за собой. С диким криком ужаса мы полетели – навстречу неизбежной и страшной смерти.

Жалящие прикосновения кончиков хищных щупалец ранили будто не тело – но душу. И будили воспоминания, которые проступали сквозь тьму, в которую погружалось сознание. И я вспомнил, вдруг, что я не умер тогда – при взрыве баллона с горючим газом, как говорил когда-то Шуту. Меня просто ранило, и жить я продолжил. Продолжил сражаться с Врагом.

И сегодня, я встретился с Червем вновь. А тогда…

***

Где-то далеко внизу, я вижу глыбы живых скал – это не камень – Червь, который пришел на Землю, чтоб съесть её. Воздух взрезают взмахи лопастей вертолёта, и я слышу ревущий надо мной ветер. Мы летим – прямо над ворсинками щупалец Червя, вдыхая арктический холод.

Воздух полнится пеплом и пламенем на пожаре – их вкус у меня на губах. Ядовитые изотопы проникают вместе с радиоактивным пеплом мне в кровь, но плевать. У всех есть, ради чего жертвовать жизнью. И у меня – тоже. Мы летим к цели.

Я вдруг резко задышал, открывая глаза, и увидел, как слепо тыркаются вокруг меня щупальца Червя. Извлекатель – вот он каков. Червь. Его укус столь же приятен, как поцелуй смерти. Я проходил через это однажды. Я понял, отчего умер. Не от баллона с горючим газом.

Я умер от Червя. Упал в шелестящий ковёр его щупалец. Отсюда и мой подсознательный страх – отсюда весь ужас.

- Что-то не хочет он есть тебя дважды, - вкрадчиво заметил мне Шут, и рассмеялся. – Могу его понять. Переваренную пищу мало кто, вообще, ест, Антон. Тебе повезло, что ты – такая невкусная гадость.

- Спасибо на добром слове, - захрипел я, с трудом выбираясь из шелестящих зарослей щупалец.

Они слепо тыркались вокруг меня, еле слышно шипя, и их голос – не тот, что остался в памяти прошлой жизни, а настоящий – был сытым и сонным, словно удав с трудом шевелился после плотного завтрака, и впал в спячку на всю долгую зиму.

«Возможно, в этом что-то и есть. Спячка?» - с бегущими по спине мурашками подумал я, продолжая выкапываться на волю.

- Сон или не сон – Глухача они сожрали за милую душу, - жестко заметил мне Шут. – Так что мы правильно решили – Червь запомнил тебя, Антон. И узнал, пронзив тьму веков взором, и почему-то не горит желанием жрать тебя дважды. Тебя, одного из всех, кто может похвастаться второй жизнью.

- Может быть, ты прав, - замедленно произнёс я, оглядываясь.

Теперь я видел, о чём упоминал главарь – на чёрных щупальцах выпал обильный белый налёт. Словно действительно – манна, выпавшая на верблюжьей колючке. Я слышал, что так происходит. Растение настолько богато сахарозой, что она накапливается на поверхности игольчатых листьев – излюбленного лакомства верблюдов в пустыне. Похоже, это всё, что осталось от Глухача.

Повинуясь странному порыву, я смахнул крохотную щепотку пыльцы, и положил себе в карман комбинезона. Сначала мне и вовсе хотелось положить её себе на язык, но я вовремя скривился от омерзения, и пересилил порыв. Что на меня, чёрт подери, нашло!?

- Теперь у нас снова есть дом, Антон, - довольно заметил мне Шут. – И в нём – Извлекатель, и даже любимый домашний питомец в подвале, которому можно скармливать недобрых гостей. Чем не счастье?

Против воли я рассмеялся его чёрному юмору. Конечно, обстановка совершенно не способствовала веселью, да и Белка была в бегах. Нужно её найти, пока она не нарубила дров.

- Успеется с Белкой, - жестко произнёс Шут. – Нам ещё от грызунов избавляться, парень. Поднимайся наверх, и выруби охранников, если есть кто живой. Затем иди с ними сюда, и скармливай Червю всех. Им теперь одна дорога – туда.

- Но… - я содрогнулся, и к моему горлу невольно поднялся ком страха. И хоть умом я и понимал, что вероятно, это будет единственным возможным вариантом, но всё равно что-то внутри запротестовало.

- Ты же и так собирался их всех убить? После известий о наличии у них Извлекателя, это даже для тебя самого стало вопросом решённым, - заметил мне Шут.

Что я ответил бы ему, будь у меня время на раздумья, осталось неизвестным. Всё пространство пронзил рёв тревожной сирены, который достиг меня даже здесь – у самого выхода из холодного зала с «Извлекателем».

- Внимание! Внимание! Угроза агрессивных форм жизни. Всем жителям немедленно покинуть свои дома и прибыть к ближайшему лифту для эвакуации на верхний ярус.

Я так и встал в ступоре, прислушиваясь к повторяющемуся звуку тревоги. Что такое «агрессивные формы жизни» я накрепко усвоил, ещё пока шёл с Белкой по тоннелям. Помимо жуков, как я знал, во тьме коридоров существовали ещё многие страшные твари, но я даже не мог себе представить, что они однажды будут угрожать целому городу.

Вдруг, среди оглушительных сообщений прозвучало и что-то новое.

- Внимание! Это не учебная тревога! Пси-репеллятор вышел из строя в результате ЭМИ-волны. Всем жителям немедленно покинуть свои дома и прибыть к ближайшему лифту для эвакуации на верхний ярус.

Я замер, поняв, о чём речь. ЭМИ-волна Шута вырубила множество электрических приборов, и, похоже, для некоторых из них она стала фатальной. Что касается, «Пси-репеллятора», то уже из названия следовало, что эта штука каким-то образом отпугивала живность с помощью псионического воздействия. Поздно было думать уже, каким образом. У города были радары, и уж если объявлена полная эвакуация, то они показали одно – к Вентилятору мчится Орда, от которой на подступах не отбиться.

- Упс! – прошептал Шут, и я заскрежетал зубами. Худшего времени для шуток придумать было нельзя, но Шут все равно с этим справился.

И всё равно, в голове билась совсем сторонняя мысль – Белка была где-то там, далеко. Неизвестно, куда она побежала, ведь убежище Глухача от ближайших лифтов было столь же далеко, как я сейчас – от спокойствия.

И неизвестно, услышала ли она тревогу? Не потерялась ли?

«Проклятье!» - подумал я об этом, срываясь с места. Перескакивая через тела в первой комнате на входе, я побежал, мысленно молясь, чтобы не случилось ничего страшного. Теперь до того, остался из подельников Глухача кто живой или нет, дела мне не было вовсе.

Глава 8. Капсула времени

- И зачем мы только отправили Белку бежать!? – недовольный Шут ругался у меня в голове. – Как будто ей от этого стало лучше? Как бы не так.

- Помолчи! – прорычал я мысленно.

Я летел над поверхностью серых стен, словно притяжение чужой крови манило меня, как магнит. Голос тревоги умолк понемногу за моей спиной, исподволь исчезая в ночном безмолвии коридоров и тоннелей. Белка бежала не туда, куда надо, и лишь всё дальше и дальше уходила от безопасности, вместо того чтобы стремиться к ней. Возможно, она даже не слышала рёв тревоги.

Вокруг меня царило безмолвие, ведь от обитаемой зоны до логова Глухача было далеко. Ничто здесь не напоминало о переполохе. В какой-то момент я лишь с облегчением осознал, что Белка сообразила остановиться. Или же она просто устала? О более плохом положении дел я и думать не смел.

Пульсация пси-зрения внезапно выхватила из пространства чужой силуэт, и я с облегчением узнал в нём Белку. Ускорившись, я рывком пересёк пролёт среди стеснённых скал, где порода оставила для меня тонкую щель. Компактный светильник на комбинезоне капнул на камень стен лучиком света, кажется, впервые за мириады лет. Просвет в стене был столь тесен, что не будь пси-зрения, я бы его не заметил. Мне пришлось входить в него боком, и в какой-то момент я заметил, что на другом его конце мелькнула женская тень.

- Белка, это я – Антон! – я поспешил успокоить её. Я уже слышал, как она отступает назад, и пси-зрение осветило мне контуры кармана в скалах, где спряталась Белка. К нему вела единственная узкая щель, в которую мне едва получилось протиснуться, а дорога из него вела в никуда.

- У неё прямо тяга забираться в тупик и хлопать оттуда глазами, пока её не найдут, - усмехнулся Шут. – Что в прошлый раз, что сейчас. Быть может, она нарочно старается?

- Пси-зрения у неё нет, и она не может заранее знать, куда прибежит, - возразил я. – К тому же – это отличное убежище. Будь я чуть толще, вообще сюда бы не влез. А без пси-зрения пробежал бы мимо, даже не заметив.

- Ты всё-таки зануда, Антон, - вздохнул Шут, но замолчал, к счастью.

- Аня, это я! – поспешно я крикнул.

Я приближался к ней аккуратно, чтобы не испугать. Мой нагрудный светильник выхватил из тьмы тоннелей её лицо, и я внимательно взглянул в него. Длинные волосы девушки были в беспорядке растрёпаны, словно её голова занялась красным пожаром, а по гладкому, словно алебастр, лицу пролегли пыльные пути слёз. Она ищущим взглядом зелёно-голубых глаз заглянула ко мне в лицо, затаив дыхание и прижав ладони к груди, будто и впрямь – белка, маленький напуганный комок страха.

- Аня, я здесь, - повторил я.

Вдруг, в её чуть потупленных глазах затеплился свет, растапливая собой страх. Её губы тронула неуверенная улыбка, словно лучик солнца пробился через приоткрытую дверь. А затем она всхлипнула, и я, словно что-то почувствовав, приблизился к ней и заключил в объятия. Она задрожала у меня в руках.

- Я думала – всё! – выдохнула она, и сжалась в комок. Резко всхлипнув, она вцепилась в меня, и притянула к себе. Из её глаз ручьём пролились слезы, заливая моё плечо, и я принялся ласково гладить её по спине.

- Всё будет хорошо, - успокаивал я её, продолжая гладить и прижимать к себе, пока её не перестала сотрясать дрожь.

- Антон, они хотели… - Белка начала было, говорить, но вскоре обратилась обратно в плач.

Я зашептал успокаивающие слова, и вдруг плечи девушки в моих объятиях напряглись. Сначала отпрянув, она внезапно обхватила мой затылок руками и притянула к себе. Я почувствовал вкус её губ, и мое сердце замерло от неожиданности. Её ласка окутала меня, словно облако. Её шелковистая кожа нежно гладила меня по лицу, и я чувствовал на себе тепло её рук, влагу её слёз. Я безоглядно обнял её, прижимая к себе так, что почувствовал отдающийся в груди пульс её сердца. Горячее дуновение тела.

Мысли лишь нескоро вынырнули из океана неги. Я долгих несколько секунд нежился в нём, пока не вспомнил о том, что творится вокруг.

- Белка, в городе звучит тревога! - сказал я ей в лицо, улучив время среди поцелуев. В затуманенные глаза девушки стало возвращаться сознание, и я продолжил. – Объявлена эвакуация, и нам всем нужно следовать к ближайшему лифту…

- А поздно, любовнички, - произнёс Шут с нескрываемым удовольствием, и захохотал.

Только теперь до моих ушей долетел шелест множества чужих, невесомых, когтистых лап по скальному камню. А спустя секунду, под стенами засвистел стрекот, словно цикады сразу тысячей стай стали трещать рядом крыльями. Крик бензопилы, которая вонзилась в кожуру дуба зубьями, и стала грызть его плоть. Их была здесь Орда, и бежать было нам уже поздно.

Я трясущимися руками достал из-за пояса игломёт, и встал напротив прохода – напротив расщелины в наш карман, закрывая Белку собой. На другой стороне показалась раззявленная огромная пасть с рядами острых зубов по окружности, которая заскрежетала ими по камню. В глубине чёрной, голодной глотки я разглядел содрогающийся от гнева и алчности пищевод. Над голодной глоткой воздвигалась огромная голова, которая моргала мне множеством ярких глаз. Но протиснуться сквозь узкий проход она не смогла, как она ни пыталась.

Я вскинул игломёт, и начал стрелять. Струя острых, как на кончике рапиры, стрел вонзилась в глубину непроглядной глотки этого монстра, и я услышал свистящий шелест и стрёкот боли. Тварь отпрянула от пролёта, и спряталась за стеной. Но на её место тут же встала более мелкая, навроде вставшего на дыбы, жёлтого воина-муравья. Толстые жвала коротко щёлкнули, когда по ним без вреда застучали острые стрелы.

- Берегись! – крикнула Белка, пытаясь оттеснить меня в сторону.

Я лишь в последний момент заметил, что ко мне несётся едкий плевок. Но прежде, чем он успел преодолеть свой путь, моё сознание сгустилось незримыми щупальцами вокруг него, и остановило его полёт. Я смял смрадный сгусток своими призрачными руками, и сбросил на пол. От повторного плевка я спрятался, уйдя за линию обстрела.

- Они не могут залезть к нам в этот карман! – я вдруг понял, почему мы слышим лишь скрежет чужих жвал и зубов, но никто не делает попытки пролезть сквозь проход. Единственное, что инсектоиды смогли сделать, это заплевать всё здесь своими кислотными сгустками, непрерывно бомбардируя нам пещеру.

- У жуков есть в колонии множество мелких тварей, - предупредила меня девушка, выглядывая за поворот. Она тут же спряталась и продолжила. – Но они ещё ползут от своего логовища и будут нескоро. Что случилось? Где Пси-репеллятор!?

- Тревога говорила, что Пси-репеллятор отключился из-за ЭМИ-волны, - ответил я и умолчал, что было её причиной. Девушка ахнула.

- Тогда налёт может быть огромной мощи! – испугалась она. – Ближайшие к нам улья могут отправить всех своих воинов осадить ярус.

- И что, неужели против них никакого оружия не найдётся? – не поверил я. – Неужели ни у кого с других ярусов не найдется несчастного пулемёта? Да, там есть твари с прочным панцирем, но крупный калибр прошьёт их, как кожуру.

- На верхних ярусах найдётся всё, что угодно, - убеждённо ответила Белка. – Но я не знаю! Может быть, они просто эвакуируют всех, а потом пустят здесь отравляющий газ?! Вроде бы, так будет проще всего?

- Чуешь, чем пахнет? – рассмеялся в моей голове Шут, а я похолодел.

Мне тоже показалось, что наиболее разумным будет не отстреливаться от жуков, а разом всех истребить с помощью газа. Но это же означало, что если мы не пробьёмся к лифтам прямо сейчас, то нас прикончат вместе с жуками! Думай, голова, думай!

- Антон, - тихо пробормотала Аня. – Я всё понимаю. Если жуки уже здесь… даже если мы каким-то чудом прорвёмся к лифтам, там всё будет кишеть этими тварями. Мы опоздали. Прости. Это из-за меня.

Пока я стоял, стиснув зубы, Белка всхлипнула.

- Мы можем просто подождать здесь. Н-наверное, газ сюда не сразу дойдёт. Подождём, а потом побежим от него в тоннели? - предложила она.

Но я сразу подумал, что когда сюда дойдёт газ, то вся свора тварей встретится на этом самом месте – на выходе из кармана. Твари, которые бегут от газа, столкнутся здесь с теми, кто ещё его не почувствовал. Это место могло стать огромной ловушкой и закупорить нас здесь!

Вдруг я услышал, что шорох у нашего отнорка сменил тональность. Словно насекомым надоело скрестись без толку у нашей расщелины, и они понеслись к прежней цели – большому городу. Звучало абсурдно, ведь кислота их плевков, по идее, должна была содержать секрет, маркирующий цель: «Здесь враг!». Но я не знал, насколько они разумны. Возможно даже, что и рациональны. В любом другом случае, твари застряли бы здесь надолго.

- Как только я закончу отсчёт, бери ноги в руки, Белку на шею – и дуй к убежищу Глухача, - вдруг шепнул Шут, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Я замер в недоумении, а мой призрачный спутник уже начал отсчёт времени. – Десять! Девять!

Я долгие несколько секунд переваривал его слова, пытаясь разгадать суть плана. Но затем меня словно что-то толкнуло. Я оглянулся, и встретился взглядом с девушкой. Бирюзовые глаза вопросительно смотрели на меня.

- А может, мы сумеем прокрасться к логову Глухача, пока они убежали? – спросила Аня, с надеждой глядя на меня. – Там есть Проектор, а он может манипулировать материей. Заставить газ распасться на составные части или вовсе исчезнуть! Проектор может даже сделать нам костюм химза…

- Один, мать его! Пошёл! – рявкнул мне в уши Шут, и я не дал Белке закончить. Схватил её за рукав, отчего она проглотила последнюю фразу, и влез в измазанный зелёной слизью проём. Едкий запах вонзился мне в ноздри, захлюпал под моими ботинками, и сразу же стало трудно дышать. Прижав к лицу ладонь, я кое-как протиснулся сквозь расщелину.

- Мы идём в логово Глухача, - кашлянув, каркнул я Белке.

Пульсация пси-зрения показала мне, что Шут выбрал момент, как нельзя более подходящий, чтобы вырваться из кармана – ближайший враг семенил в сотне метров от нас, а в прямой видимости не было вообще никого. Я уже проходил эту школу, когда шел сюда с Белкой – нашей задачей снова было пройти на грани чувствительности этих тварей, и прокрасться мимо.

- Пойдём! – сказал я, и потянул девушку за собой.

Мы побежали, временами замирая, будто от страха. Шелест и скрежет мелких, мерзких лапок насекомых сквозил в воздухе, пока мы несли себя к цели. Зелёно-голубые глаза то и дело встречались со мной взглядом, и я ободрял девушку, всякий раз стараясь выглядеть более бравым, чем был на самом деле. Наконец, мы приблизились к знакомым местам.

Здесь камень серых скал уступал в противоборстве странной смеси стали и пластика, из которой строили всё на свете. Острые когти насекомых оставили свой след на поверхности, прочертив длинными рядами царапины и заляпав всё слизью. Здесь стоял смрад, чьи миазмы стекали мне по зубам, забивались в горло и вызывали во мне позыв к рвоте. Но даже запах нечистот не привлек столько моего внимания, сколько звуки выстрелов, что я услышал даже отсюда.

Стреляли со стороны логова Глухача!

Звучный гул гудящего пламени, что в горючих газовых сгустках мчался сквозь воздух, чтобы расплескаться по панцирям наступающих толп. Вражеская Орда была одноликим монстром, что скрёбся сквозь стену, пытаясь добраться до вкусного мяса. Через отверстия в стенах стрелял неизвестный боец – из того же плазменного вооружения, что я видел у Глухача. Это был либо трофей, либо кто-то из подручных главаря остался в живых.

Сгустки пламени не спешили истлевать, когда попадали на панцирь и плоть противников. Словно напалм, они забивались под броню и сжигали врагов насквозь. Поверх чёрного шелестящего океана, под безучастными скалами вскоре растеклось море зноя. И шелест, и скрип, и стрёкот насекомых засвистел в моих ушах враздробь, диким диссонансом и шабашём.

Но я уже видел, что преграда из крепких стен не выдержит натиск – среди Орды, над вражескими панцирями возвышалась фигура огромного богомола – его тело блестело, будто обсидиан полировали шелковой тканью, а в глазах его было пламя. Острые длинные лапы, как лезвия смертельных серпов, рассекали пространство, и он был для стрелявшего в мёртвой зоне. Скоро он должен был переступить через союзников – и тогда песнь стрелка будет спета. Что до меня…

Я вздрогнул, ведь этот монстр мог легко одолеть затем и меня, даже будь здесь он один. Белка ахнула от испуга, и я ощутил прикосновение её ладоней, когда она спряталась у меня за спиной. Я мысленно пересчитал перечень тех приёмов, что мог применить, но против твари такого размера не годилось ничто. Я мог лишь привлечь к себе чужое внимание, чтобы потом умереть.

И когда я почти поменял план, и решил прорываться в глубину тоннелей, Шут сделал свой ход.

- Стой, - сказал он, и властной дланью затянул взгляд мой – во тьму. И заговорил – медленно, словно пытался изложить мне нечто важнее жизни.

- Ты – словно моллюск в раковине – я уже говорил. Поверхность внутри неё – всегда гладкая и мягкая, нежная на ощупь. А снаружи она – как плотная сеть из кристалликов карбоната кальция, которая стоит непоколебимо – мешая чужакам проникнуть в наш разум. Это наша сила – и наша слабость. Но сейчас, мы должны выйти. Покинуть её.

- Взгляни, - прошептал Шут. – Взгляни на мир, что застыл в нашей памяти, оставлен, забыт. Шелест ветра, неслышимый, в тишине шумит среди камышей, и несёт капли влаги. Несомые ветром, они ласково клонят к земле лепестки. Он, ветер, всё сильнее, всё громче. Грохочет, как грохот грома, и гремит по горам. Молния! Она бьёт, разит и стрекочет! И внутри грохочет и барабанит в грудь сердце.

- Очнись! – загремел его голос в моей голове. – Рази! – приказал он.

Я резко распахнул глаза, задыхаясь от недостатка кислорода в груди. Сердце танцевало чечётку в сошедшем с ума ритме, а мир перед глазами замедлил свой ход. Причудливо задерживаясь в воздухе, враги вышагивали перед стенами медленными конечностями.

Моя мысль билась, словно голубь в клетке, силясь вылезть на свободу – наружу. Я словно держал её промеж пальцев, и она обжигала их, как птенец Жар-птицы. Не в силах дольше сдерживать себя, я разжал пальцы…

Но ничего не случилось. И лишь пламенеющий птенец промеж моих пальцев повернул ко мне голову, и взглянул с немым вопросом в глазах: «Куда мне лететь?». И тогда я зажмурился, и сквозь закрытые веки дал ему цель.

Молния стремительной вспышкой ослепила меня даже сквозь сомкнутые веки. Зайчики солнца цветными пятнами заигрались у меня на сетчатке, а затем пришёл гром, и я содрогнулся, и оглох на продолжительный миг.

Сказочный титан, богомол с блестящей обсидиановой бронёй, медленно оседал, сраженный молнией наповал. Цепные искры разрядов пробежались промеж рядов врагов, и на миг, под скалами наступил солнечный, светлый день. По чёрному морю тварей пробежалась волна, словно всколыхнулся над скалами роскошный ковёр – и опал вниз.

А я вдруг ощутил слабость, и начал медленно приближаться своим взглядом к земле. Лишь в последний миг кто-то подхватил меня со спины, и Белка потащила меня вперёд, пока я оглядывался вокруг, сквозь мельтешение передо мной солнечных зайчиков.

- Откройте! – затарабанила Белка в дверь. – Пожалуйста!

И ей даже открыли, пока я приходил в себя. Ноги шагали сами по себе, хотя сознавал я пока мало что.

***

- Значит, вы всё-таки пришли, и нашли её – Пыль? – задал вопрос смутно знакомый мне голос. Белка что-то в ответ воскликнула. Её собеседник помолчал, и продолжил. – Ну, Пыль-пробуждённый псион – это всегда хорошо. Но надеюсь, здесь есть ещё одна такая же винтовка. Кажется, твой приятель совсем раскис.

Постепенно я проморгался, и перед моим взором появилась уже знакомая мне физиономия брата Белки. Артём, светловолосый и сероглазый парень лет шестнадцати стоял с громоздкой серебристой винтовкой в руках – и выглядел с ней уже далеко не столь трогательно беспомощным, как в нашу первую встречу.

- Это – Антон! – представила меня Белка. И пока я пытался собраться с силами, крепко сомкнула объятия вокруг моей шеи, едва меня не задушив. Манящий запах женского тела на миг проник мне в грудь, а затем она разомкнула объятия.

- Я уже, э-э-э, где-то его видел – этого твоего парня, - неуверенно заметил Артём. Действия Белки говорили ему сами за себя. – Когда бахнула тревога, я сразу сюда пошёл! Решил, что тебя просто где-нибудь здесь запрут, а сами свалят в полном составе. Но тут уже всё было разгромлено.

- Выходит, мы разминулись, - выдохнулаБелка. – Но что теперь? Как ты теперь доберёшься до лифтов?

- Да никак, наверное, - издал смешок парень, и что-то ей протянул. – На вот, возьми хоть пистолет. Всё проще будет с ним отбиваться, а то второй такой пушки я здесь не нашёл.

- Здесь есть Проектор, - напомнил я, собравшись, наконец, с силами. Чуть привстал, и увидел взгляд двух пар глаз, направленных на меня. Белка резко тряхнула рубиновыми волосами, и потянула меня за собой, пока её брат стоял соляным столбом от ошеломления. Похоже, такая новость застала его врасплох.

- Артём, мы попробуем поискать Проектор, - сказала Аня ему. – Пока постарайся здесь продержаться. Стреляй, если увидишь кого.

- Ты бы ещё мне сказала, чтобы я никому дверь не открывал. А то сам не знаю? - ершисто бросил ей парень, возвращаясь к импровизированной амбразуре.

Девушка, между тем, потянула меня за собой. Я постепенно приходил в себя, и когда Аня в очередной раз коснулась пальцами моей кожи, я вдруг вздрогнул от странного ощущения. Меня куда-то потянуло, как во тьму – в Бездну, откуда на меня глянули чьи-то глаза.

***

- Итак, ребята. Я нас всех поздравляю – мы здесь застряли, и будем здесь жить до конца своих дней, - я видел перед собой лицо крупного мужчины в зелёной военной форме, который сидел, закинув нога на ногу, и смолил задумчиво сигару. – Хорошая новость в том, что благодаря Проектору здесь у нас есть практически всё. Пыли – хоть жопой жуй. Плохая новость в том, что из всего, чего нет, главным образом здесь нет баб. Женщин, простите.

Кто-то гулко и грубо захохотал, сбоку от меня. Я махнул головой сквозь туман, и мельком взглянул на чей-то короткий ёжик волос на голове, а затем вернулся назад, всё так же, не обладая над телом властью.

- Есть предложения, что делать по этому поводу? – когда все отсмеялись, спросил третий голос. – Надеюсь, всем уже не так весело? Обдумали всё на досуге? Нет женщин – это реально проблема.

- Предлагаешь их чем-нибудь заменить? – взрыв хохота оборвался столь же быстро, как он начался, словно смех с самого начала звучал принужденно. Люди напряжённо ждали ответ, и всё тот же крупный мужчина заговорил, странно задумчивым тоном.

- Я думаю, что это место – это что-то типа Ковчега неведомой, развитой цивилизации, и они запустили сюда всякой твари по паре.

- Или это – хранилище, - возразил ему кто-то. – Живые создания же не ходят здесь сами по себе, а напротив – сидят в капсулах, которые можно взрезать только Проектором. Какой кстати, придурок решил вскрыть капсулы с жуками? Почему из всех, Господи боже, капсул, вы вскрыли ту, где неведомые пришельцы держали самую мерзкую тварь? Мёдом намазано было?!

- Только я думал, что хоть тут тараканов не будет, тут же их кто-то завёл, - согласно кто-то заворчал.

- Так, ладно! Кто старое помянет… да и как ещё мне было проверить, сработает ли Проектор? – неловко ему отозвались.

- А я о чём!? Ты не мог вскрыть что-нибудь более безобидное!?

- Милых тварей из капсул я боюсь ещё больше. Кто их знает?!

- Так, всё. Тихо! – гаркнул тот же крупный мужчина. – Уползли жуки, и хрен с ним. А теперь, господа… у кого существа из капсул вызывают смутное беспокойство – можете пойти прогуляться. От того, как я предлагаю решить вопрос с женщинами, у вас может пропасть аппетит.

- Ты серьёзно!? – на разные голоса вскричали люди.

- А что делать? – пожал он плечами. – Вопрос тут не с тем, как бы нам передёрнуть. Это вопрос продолжения рода. Состаримся мы – и что дальше? Нас тараканы сожрут?

- Получается, наши потомки людьми больше не будут. Великолепно.

- Конечно. Они будут гибриды, и боюсь себе даже представить, какие. Заметили уже, надеюсь, как то создание меняет облик, когда мы проходим с ним рядом?

- От человека уже не отличить!

- От красивой женщины не отличить, ты хотел сказать? И ты бы не тёрся там, Мишка – тем более с Проектором в шаловливых руках. Кто тебя знает?

- Михаила все знают, поэтому одного туда и не пустят, - все заржали. – Но вопрос в другом. Кто бы это существо знал? Что, если это хищный вид, и он так приманивает себе пищу? Принимает невыразимо привлекательный облик, а как только доходит до дела, то…

Все резко замолчали.

- Это существо – ярко выраженная самка, но в капсуле у неё почему-то не нашлось пары, - кто-то заметил. – Размножается с помощью самцов любого вида? Знать бы ещё, кого она родит – самку своего вида? Самца вида отца? Вообще поровну?

- Что, если это просто искусственный вид, оставленный создателями этого места? Универсальная, э-э-э, самка для всех хранимых здесь видов? В таком случае мы случайно откалибровали её под человеческий вид. Её, как бы, от человека даже не отличить уже.

- Чёрт подери, я предлагаю просто проверить, - кто-то бросил. – Вытащим эту штуку из капсулы, запрём с тем же Михаилом, и будем через камеры смотреть, что там будет.

- Мужики, вы… - опешил означенный Михаил.

На вспотевшем от напряжения, молодом лице появилось выражение страха, когда он обнаружил, что все глядят на него без тени улыбки. Никто даже не засмеялся, обращая всё в шутку.

- Конечно, надо будет устроить им длительный карантин, - уже буднично стал рассуждать тот же, кто всю эту затею и предложил. – Девять месяцев будет достаточно, как вы думаете?

***

Я рывком вынырнул из темени видений, и от очередного прикосновения ко мне нежных ладоней Белки, меня продрала нервная дрожь. Зашатавшись, я едва не упал на пол – и снова видения захватили меня.

Острый всполох в глазах, как лезвием клинка – и я увидел силуэт, утопающий в прозрачной патоке внутри капсулы. Чужие воспоминания наполнили мне сознание снова. Мелкие щупальца медузы вокруг хрупкой головы, на которой уже начали нарастать белые кудри – и деликатные женские черты, которые стали проступать на полупрозрачном лице.

- Антон? – испугалась Белка, помогая мне устоять. Мы были где-то среди коридоров, уже чуть дальше от входа. Я невольно шарахнулся от неё, всё ещё ошарашенный тем, что явила мне память, и упал на пол. Девушка с бирюзовыми глазами ринулась меня поднимать, и я заставил себя подавить порыв от неё отшатнуться.

Тяжело дыша, я подал ей ладонь и начал медленно подниматься.

- Кто бы мог подумать, что когда начнёт пробуждаться память предков, это случится именно так, и что нам станут известны такие вещи? – усмехнулся мысленно Шут. – Ха! Я был прав с самого начала, Антон. Мы приютили инопланетный вид, который вступил с людьми в симбиоз. И, похоже, они маскируются под самок чужого вида, и создают смешанное потомство. Самцов вида отца, и самок своего вида, склонного менять себе облик. И почти наверняка, здесь перекос в сторону самок, как ты думаешь? Занимательный способ продолжения рода.

Глядя на то, как Белка заламывает руки, меня больше всего беспокоил вопрос – знает ли она сама, что она, на самом деле – не человек? Если так подумать, то первых людей здесь были все поводы спрятать эту тайну за всеми печатями.

«Кажется, так и есть» - понял я растерянно, глядя на её лицо, и снова изумился тому, что узнал.

Мы – разные биологические виды, о Боже! Это хорошо объясняло, почему из женщин получалось извлечь меньше эссенции, как и то, почему Пыль пробуждала пси-способности лишь у мужчин. Но это же означало, что Пыль тоже что-то с ними творит – с женщинами «Нового человечества». Просто что-то другое.

Нечто столь же значимое, как и пробуждение пси-способностей – только для их вида. Но что именно?

В ту же строку вопрос, почему пси-способностями обладают даже те люди, которые ни разу в жизни не трогали Пыль? Уж не «женщины» ли постарались так, чтобы их потомство приобрело столь полезный признак? Это было бы в их духе.

Эх, вопросы-вопросы. И чёрт подери, если у меня есть к ним ответы.

- А знаешь, что самое смешное, Антон? – вдруг рассмеялся Шут.

- Что? – испытывая плохие предчувствия, спросил я.

- То, что у этого тела кто-то из предков мог даже не принадлежать роду людей, - усмехнулся Шут. – Жутко, ты не находишь?

Глава 9. Самый прекрасный вид

Я к этому времени почти вынырнул из темени видений, сопротивляясь их притяжению, а силы после удара молнией по врагам вернулись ко мне. Я смог мыслить более трезво, и оглянулся вокруг более осмысленным взором. Я был на том же месте — у самой той комнаты, где победил Глухача с подручными.

Белка была здесь — рядом со мной.

Взгляд её зелёно-голубых глаз с обеспокоенностью и заботой бегал по моему лицу. До этого девушка почти тащила меня на себе, крепко держа за туловище обеими руками. Гладкая кожа её лица мерцала в полумраке таинственным блеском, всё так же прелестна, а глаза цвета морской волны при взгляде на меня увлажнились.

Я оцепенел и поёжился, когда из копилки памяти мне вновь показались образы странного существа, плывущего в прозрачной патоке внутри капсулы неведомых Предтеч — создателей этого места. Белка что-то заметила, прочитав на моём лице, и насторожилась.

— Всё хорошо? — осторожно спросила она, продолжая пытливо смотреть мне в глаза. От неё не ускользнуло, как невольно я от неё отстранился, и тогда она замерла.

— Ты, наверное, прочитал мои мысли, да? — с трудом выдавила она из себя, и отвела взгляд. — Я п-понимаю.

Я промолчал, вдруг и правда задумавшись над тем, что может думать про себя Белка. Ведь если всё верно — то для её вида вся история началась именно с того мига, когда их освободили из капсул жители Земли. Она может совершенно искренне считать себя... собственно, той, за кого я всё это время её принимал — за нежную, желанную женщину.

«Неизвестно, насколько мысли у того существа, что приняло человеческий облик, стали похожими на людские. Возможно, что сильно» — подумал я про себя.

— Я, наверное, после всего этого была не в себе, — потерянно прошептала Аня. — Я же два, вроде? — два дня ступала за тобой след в след, потому что ты загодя видел жуков, которые могли меня съесть. Надумала всякое... да и потом тоже. К-когда меня похитили люди Глухача, я думала — всё, конец. И даже хуже того. А потом ты пришёл, вот я и...

Я замер, когда сочувствие без приказа наполнило моё сердце. Чем бы она ни являлась, на самом деле — она мыслила теми же смыслами, что и я, на её месте. Но раньше, чем я успел что-либо сделать, изнутри меня поднялся и перехватил моё тело Шут, своей властной дланью.

И в этот раз ему не угодила моя медлительность, к счастью.

— Всё в порядке, — необычно мягким голосом произнесли мои губы, будто чужие. Стопы сами сделали шаг вперёд, и ладони притянули её к себе. Я погладил шелковистые волосы, которые вились под моими ладонями алым пожаром, и прижал её крепче. Когда я приблизился к ней лицом, она запрокинула голову, и приоткрыла пухлые губы. Я прижал её крепче, и ощутил тепло её тела. Стук её сердца отдавался во мне — в груди.

Впервые мне нечего было возразить на вмешательство Шуту. И пусть сейчас я собой и не управлял — я всё равно чувствовал всё, что я делал. И Шут делал именно то, что должен был сделать на его месте я.

— Да вы ополоумели, что ли!? — недовольный и звонкий окрик вдруг раздался рядом от нас. Я узнал голос Артёма: брат Белки зачем-то проследовал за нами, и застал нас с ней именно в тот миг, когда наши губы крепко сомкнулись.

— Ну вы и нашли время! — срывающимся голосом крикнул он. — Вы бы ещё прямо тут, гм, — он резко осекся, и Белка отпрянула от меня, оглядываясь пристыженным взглядом на брата. Да и сам я смутился, говоря начистоту. Возразить было нечего — время и место для объятий было самым неподходящим.

— Значит, так, — Артём глянул на нас. — На нас движется какая-то жёлтая взвесь прямо в воздухе. Похоже, газ, и ядовитый. Решайте, что делать. Иначе через пару минут он будет уже тут!

— Мы как раз искали Проектор, — поспешно пролепетала Белка, стыдливо заливаясь краской при этой фразе. — Им можно легко удалить молекулы газа, или даже создать от него какую-нибудь защиту. С его помощью можно даже сделать эту комнату полностью герметичной.

— Ну, так ищите, — набросился на неё брат. — Вы здесь дольше моего были.

Белка заметалась вокруг, скорее пытаясь куда-то деть руки, нежели всерьёз ожидая что-то найти. Я же вздохнул, разглядывая комнату. Поскольку ни трупов, ни живых подручных Глухача больше здесь не было, я не удивился бы даже тому, что Проектор они забрали с собой. В таком случае наши шансы на успешное выживание шли по одному месту.

— Проектор обязательно бы забрали, будь он у всех на виду, — прошипел Шут. — Значит, он либо в неведомом тайнике, либо его здесь нет. Ищи тайник! Чутьё тебе на что?

Я глубоко вдохнул, признавая его правоту. Моё пси-зрение пронизало пространство пульсацией, и мой взгляд тронул стены, будто тонкими щупальцами, растекаясь вдоль их поверхности. И спустя мгновение, стены бесстыдно сбросили с себя все секреты, словно прозрачное платье. Мой взгляд раздался, овладевая всеми загадками этого дома — и я вскоре увидел скрывающийся в стене паз.

В стене не было ни малейших щелей, что не помешало мне заметить маленький шар, что закатился в глубокую полость, скрытую прямо за нашими спинами. Я усмехнулся, ведь всё это время главное сокровище лежало у меня прямо под носом. Можно было от всей души ударить перегородку ещё в ходе драки, и уже тогда заиметь бесценный трофей.

— Подвиньтесь, — попросил я, и обошёл Белку с её братом вокруг.

Мои ладони тронули стену, как будто я намеревался найти на ней тайную кнопку. Конечно же, её не было, зато после того, как я хитро нажал на стену и повёл её в сторону, помогая себе телекинезом, в ней раскрылась лёгкая щель. Дальнейшее стало делом времени, и таинственная сфера вскоре упала мне в руки.

Маленький шар ничем не выдавал своих небывалых свойств, и только лежал у меня на ладони, продолжая блестеть своей зеркальной, гладкой поверхностью, в которой я видел своё лицо. Я приблизил к нему свой взгляд, словно пытался разглядеть в нём попавшую в глаз ресницу.

И вдруг, меня затянуло вглубь.

Я всё так же стоял посреди комнаты, с Белкой и с её братом, всё так же видел свои ладони, и управлял своим телом. Но мой взгляд, словно в шлеме дополненной реальности, узрел новые, и невиданные доселе вещи. Словно я, одной силой воли, мог теперь управлять невидимой кистью и рисовать ей реальность. Грубыми мазками прямо поверх серых стен — или тончайшим ластиком, чтобы стереть мельчайшие изъяны в красоте мира.

— Я, кажется, понимаю, как эта штука работает, — с трепетом в сердце сказал я, крепко сжимая Проектор. Его возможности изумили меня до глубины души. Похоже, с его помощью правда можно было сделать всё, что угодно. Просто нарисовать из воздуха.

Единственная загвоздка заключалась в том, что художника хуже меня ещё стоило поискать. Я уже понял, что сложные вещи из множества частей с налёту мне не создать. Проектор каким-то образом запоминал мысленный образ, и его постепенно можно было «наматывать» на невидимую кисть, словно веретено. Но даже для этого нужно было представлять себе досконально образ того или иного устройства.

— Им можно копировать вещи, — вдруг заметил мне Артём, положив ладонь на свою плазменную винтовку. — Я разговаривал с учителями-псиониками из верхних ярусов. Там этими вещами занимаются специалисты-скульпторы. Они почему-то называют эту способность Проектора — «пипеткой». Странно и смешно.

Я усмехнулся, вдруг поняв, что к чему. Это действительно была, своего рода, «пипетка» — я мог захватить образ любой лежащей передо мной вещи, словно собирая её пипеткой, а затем выплеснуть его в реальность красками мира. Вот только заряда внутри Проектора на вторую плазменную винтовку мне бы уже не хватило. Я сразу почувствовал это смутное ощущение — словно внутренний голод.

За каждое своё применение Проектор брал немалую плату — эссенцией человеческой жизни.

— Так, ладно, — вздохнул я печально. — У меня не получится сделать нам вторую такую же винтовку, Артём. Также у нас не получится сделать и костюм химзащиты.

— Но что можно сделать, — продолжил я, когда мои спутники в ожидании подняли на меня взгляды. — Так это замуровать это место, закрыв доступ воздуху снаружи. Похоже, эта штука может заставить вещи сместиться, что нам и нужно. Мы залепим все щели. Все двери! А уж с наличием кислорода у нас, как и с едой и водой, мы теперь легко сладим.

На том и порешили.

Я подошел к входу в убежище Глухача, и там, как липкими пальцами, я потянул стены на себя. Материя в моих руках становилась мягкой глиной, струилась и разглаживалась, заполняя все щели. Даже самые маленькие отверстия в стенах были заполнены, и мы вскоре увидели гладкую, ровную поверхность, через которую не мог пробраться к нам даже воздух. Вентиляции здесь не осталось, но дом казался мне достаточно просторным, чтобы мы ещё долго могли дышать без Проектора.

Оглянувшись назад, я взглянул на своих спутников, приглашая оценить мой труд. Белка настороженно приблизилась, и ощупала ладонями гладкие стены. По её лицу скользнула улыбка.

— Теперь остаётся лишь ждать, — подытожила она. — Спустя какое-то время, в город обязательно придёт кто-нибудь с верхних ярусов, и наведёт здесь порядок. Включит Пси-репеллятор, и удалит весь газ.

— Отлично, — я усмехнулся, уже обдумывая, чем бы себя занять.

И мои мысли даже не кружились сейчас вокруг Белки, которая столь неожиданно обнаружила ко мне чувства. Впервые за долгое время, мы находились в месте, которое я условно мог считать безопасным. Меня не подгоняли в спину скудные запасы еды и воды, как и необходимость искать дорогу домой. В некотором роде, домой мы пришли. И впервые у меня появилось время, чтобы спокойно осмыслить всё, что со мной случилось.

По крайней мере, я надеялся, что время у меня есть.

И когда я уже собирался уходить от входа в более удобное место, то случайно коснулся девушки, которая невзначай оказалась ко мне очень близко. Меня пронзила мгновенная дрожь, а следом моё сознание начали заполнять видения изнутри. Я всеми силами воспротивился попытке моей памяти вновь взбунтоваться и унести меня в море грёз, но не смог продержаться и дольше секунды. Уже вскоре, к моим глазам подступила беспросветная тьма.

***

Я чувствовал, как тесный воротник вдавило мне в горло. Кто-то таскал меня за грудки — и я таскал. Перекошенное в бешенстве, бледное от гнева лицо смотрело ко мне в глаза. Я видел в нём смерть.

— Ублюдок. Олег, ты же знал, что она — абсолютно невинная, как младенец. Что она не знает, и не понимает всех наших правил, хотя и выглядит взрослой женщиной. Как объяснить ребёнку, что значит — измена!? Как!?

— Слушай, извини... — мои непослушные губы дрогнули в сдержанном гневе. Я попытался вырваться, но хватка соперника была слишком крепкой. Моя фраза лишь ещё больше взбесила его.

— «Извини!?» — словно не веря своим ушам, повторил он. — Это всё, что ты скажешь, да!? Тварь, я убью тебя, понял!?

Меня вдруг что-то толкнуло, и я полетел спиной вперёд. И вдруг меня пронзила боль и дрожь, а вокруг моей головы зашевелились липкие щупальца Червя. Они облепили меня вокруг, и вскоре моё сознание навсегда погрузилось в безразличную, равнодушную стужу...

***

— Друзья... этого следовало ожидать, наверное. Есть и доля моей вины в том, что не уследил. Случилось так, что сразу двое наших товарищей оставили нас. Один убил другого. И как ни печально, но когда кто-то совершает убийство — он убивает и свою душу. Затем и себя тоже.

— Да нам-то не надо этой лирики! — резко перебил его кто-то. Раздался всеобщий недовольный гомон, но говорящий продолжил. — Все взрослые здесь, всё понимают. Высшая мера, и за дело. Что делать-то теперь будем?

— Постараемся не допустить повторения, что ещё?! — рявкнул на него тот, кто говорил первым. Тяжело вздохнув, он уже медленнее продолжил. — Когда будете общаться с Машей, обходите острые углы, куда потерялся Михаил, Олег, и так далее. Нечего ей это знать. А дальше... посмотрим. Может быть, будем жребий бросать. В любом случае, один отец в нашем положении — это не дело. Хорошо хоть, у неё дочерей уже много. Вырастут красавицы, когда мы ещё не совсем старые будем.

— Хорошо, давайте всё это, действительно, позже обсудим?! — под напряжённым молчанием, кто-то взмолился. — Что там с Червём? Заболел он, что ли, скотина?

— Ну, щупальца у него стали вялые, ещё когда за нами захлопнулась дверь. Не знаю, может быть, его телепатические сигналы не проходят сквозь эти стены? Щупальца ведут себя, как человек в состоянии овоща, но глотательный рефлекс у них есть. Извините уж, что я так про то, что Олега сожрали.

— У Червя на щупальцах высыпала сыпь. Видали? Глядишь, отвалятся.

— Я бы не надеялся. Кстати, я собрал эту «сыпь» с помощью Проектора. И... хотел вас предупредить — это замена Пыли. Проектор можно заряжать этот штукой. Думаю... вы поняли посыл.

— В качестве высшей меры будем скармливать теперь Червю вместо расстрела, что тут ещё понимать?!

— Это если Пыль скоро не кончится. Тогда придётся что-то решать. И решения будут не из простых.

— Типун тебе на язык!

***

Титаническими усилиями воли, я воспротивился притяжению восставшей памяти, и вынырнул из темени видений. Я обмяк, всем своим весом опираясь на поддерживающие меня руки. Ноги не слушались, и сердце барабаном билось в груди. Я был слаб, и едва смог шевельнуться.

— Что-то часто твой парень падает в обморок, Аня, — неодобрительно проворчал Артём, с трудом поддерживая меня на весу. Я был выше на голову, что его, что Белки, и тащить меня по коридору у них едва получалось. Белка, услышав замечание, озлилась на брата.

— Помолчи! — резко бросила она ему, и тут же повернулась ко мне. — Антон, что с тобой? Ты не болен?

— Всё хорошо, — прохрипел я, с трудом восстанавливая чувствительность. Теперь, по крайней мере, я мог помогать им идти, а не висел на них камнем.

— Мы отнесём тебя в кровать, — Белка сочувственно сощурила на мне свои бирюзовые глаза, и оптимистично продолжила. — Надеюсь, всё с тобой будет хорошо!

А уж я-то как на это надеялся! Но, похоже, эти надежды были тщетны, ведь приступы памяти показали себя опаснее, чем могло показаться. Шут подтвердил мои опасения, когда заговорил в моей голове.

— Приступы становятся сильнее, парень. Однажды мы не сможем их контролировать, и затеряемся в них внутри, — мрачно сказал он, и подытожил. — Нам нужна Пыль. Ищи её, Антон. Иначе нам крышка.

Спустя какое-то время, я уже почти своими силами смог втиснуться в дверь одной из комнат. Не думаю, что в этом мире существовала такая вещь, как отель, но и общежитие это место мало напоминало. Здесь были комнаты, в которых явно до нас жили люди, но это просторное помещение точно облюбовал для себя Глухач.

Высокие потолки, с которых на нас смотрели обесточенные светильники своими безглазыми глазницами. Аляповатая лепнина вдоль потолка, словно Глухач взял кондитерский шприц, и прыснул кремом по стенам, неумело пытаясь играться в искусство. Его потуги отражались на стенах бессмысленными узорами, которые в моём мире приняли бы за рисунки детей, и которые повторялись без всякой симметрии.

На миг, мне стало его даже жаль. Стремление Глухача украсить свой дом читалось на стенах, и отражалось в обстановке вокруг, и в нём не было ничего необычного, кроме одного: он не понимал — как. Это в моей памяти непринуждённо покоились пейзажи природы, примеры чужого творчества и чувство вкуса. Сам того не замечая, я стоял на плечах гигантов, в то время как хозяину этой комнаты пришлось изобретать заново наскальную живопись.

Отсюда и рос мой внутренний дискомфорт и диссонанс — от столкновения с детским по своей сути творчеством, совершаемым со звериной серьёзностью на лице.

Единственное, что было мне здесь приятно — это непредставимо пушистый ковёр цветов морской пены, в котором я утопал по самые щиколотки. Да ещё, пожалуй, широкая кровать, в которой мы могли бы разместиться с Белкой и её братом втроём.

Но вряд ли Артём горел желанием оставаться с нами наедине надолго — он грубо и бесцеремонно потянул меня за руки, вытягивая на самую середину кровати, потом фыркнул в сторону сестры, и пошёл прочь. Мы остались с Белкой вдвоём.

Неслышно для меня, Аня скользнула по кровати, взобралась на неё с ногами и склонилась над моей головой. По непринужденной улыбке, скользнувшей на её лице, я вдруг подумал, что ей нравится находиться здесь — в этой комнате. Возможно, дело было в том, что убогие украшения в комнате не вызывали у неё дискомфорта. Возможно, дело было в том, что мягким был ковёр и кровать — а на кровати был я — вместе с ней.

Длинные рубиновые пряди упали мне нечаянно на лицо, прежде чем девушка заправила их в причёску. Я перевёл на неё взгляд, и она посерьёзнела, почуяв начало важного разговора. В конце концов, если я хотел найти Пыль, спрашивать следовало именно её. Белке уже удалось однажды её найти.

— Аня... ты знаешь, что со мной происходят иногда странные вещи, — я начал издалека.

— Ещё бы не знать, — вздохнула девушка. — Хотя то, что сейчас случилось — это что-то иное, да? Может быть, это просто слабость? Эта огромная молния явно сказалась на тебе плохо.

— Нет, это не просто слабость, которая пройдёт со временем. Это — пробуждается во мне чья-то память. Послушай, — я приподнялся в кровати, когда Белка недоверчиво взглянула в мои глаза. — Случается, что я становлюсь одержим другой личностью. Ты уже видела, как это происходит. Ты его... видела. Но теперь я вижу и образы давно минувших дней. Я считаю, что вижу воспоминания моих предков.

— Это... наверное звучит не так плохо, как сидящий в голове маньяк! — зелёно-голубые глаза Белки округлились в удивлении. Помолчав, она призналась. — Я ни разу ничего подобного не слышала. Хотя... бывают случаи, когда пси-способности у людей проявляют аномальные свойства. Как правило, обычные приёмы им тогда даются с ощутимым трудом, зато они могут делать что-то совсем необычное, — с воодушевлением и блеском в глазах, как и всегда, когда темой разговора становились пси-способности, рассказала мне Белка.

— Это чистой воды — мой случай, — я пожал плечами. — А часто ли таким псионам получалось найти себе Пыль?

Почему-то Аня развеселилась, звонкими колокольчиками раструсив звуки смеха по комнате.

— Пыль — это величайшее сокровище, — строго сказала мне Белка, и назидательно положила указательный палец на мою грудь. — Вся найденная Пыль хранится на верхних ярусах, и её тратят лишь для того, чтобы дать самым талантливым псионикам особую силу. Даже не в награду — а для того, чтобы вручить им в руки ответственность. И после этого они должны служить стражами всех нас, людей, до конца своих дней.

— Я понял. Человек с аномалией пси-способностей просто не сможет пройти сквозь сито отбора, — кивнул я. — А в порядке эксперимента кому-нибудь давали Пыль из таких людей?

— В порядке эксперимента? — округлила глаза Белка. Я запоздало опомнился, что для неё это, похоже, звучало как «выдать пост Президента в порядке эксперимента в какой-то стране» — для меня. И то, пожалуй, шансов на последнее было гораздо больше — главное, найти страну, какую не жалко даже собственным жителям.

— Ну, раньше-то Пыли больше было, — пояснил я. — Известно же, что Пыль не делает женщин псиониками. Значит, на вас уже пробовали, несмотря на её огромную редкость.

— Наверное, раньше и пробовали, — задумалась Белка. — Но аномалии пси-дара в былые времена, насколько я знаю, встречались редко. Псионические способности в наше время сильнее, чем в древности. Это потому, что самых способных забирают в Извлекатель последними, и у них больше шансов передать дар потомкам, — постепенно переходя на шепот, трагически сообщила мне Аня.

— Я понял, — тихо вздохнул я, чувствуя перемену её настроения. — Давай вернёмся к теме, хорошо, Аня? Так вот, все эти видения — это проблема, потому что я не могу с ними совладать. Они могут вывести меня из строя в любой момент. Я опасаюсь, что могу однажды вообще не выбраться.

— Однажды ты точно не выберешься, — хмуро согласился Шут в моей голове.

— Может быть, что-нибудь с этим можно сделать? — Белка обеспокоенно скользнула по моему лицу взглядом. — Обратиться к воспитателям? Давай дождёмся, пока всё не успокоится, и попросим помощи у них?

— Аня... — я замер, не зная, как ей сказать это. — Когда я пошёл за тем воспитателем... помнишь, когда мы вернулись из тоннелей? — она кивнула, и я продолжил. — Он сообщил мне, что срок моего дожития — двадцать лет. И они исполнились у меня ещё во время похода за Пылью.

По мере того, как я говорил, небесно-голубые глаза Белки заполнялись слезами неверия, обречённости и обиды. Её ладони неосознанно коснулись моей руки, и закаменели на ней. И лишь когда я произнёс последнее предложение, она вздёрнула в удивлении брови, словно уловила в моих словах неувязку.

— Как это — ещё во время похода? — не поняла Аня. — Почему тебя тогда они не забрали? Дали отсрочку?

— Нет, — хотя моя собеседница решила, что всё уже поняла, я возразил ей. — Мне не давали никакую отсрочку. Я вырвался оттуда. Трое псиоников их ранга не смогли меня остановить. Я вырубил их, и скрылся.

— Ты — Пыль-пробуждённый, пусть и непохожий на других, — опустила взгляд Белка, сразу поверив мне. — Наверное, так и должно было случиться.

— Теперь ты понимаешь, что воспитатели мне не помогут, — настойчиво сказал я. — Поможет мне только Пыль.

— Пыль? — удивилась Аня. — Но ты уже её принимал!

— Её можно принять дважды. Трижды. Сколько угодно раз — ей решать, — вдруг зашевелились мои губы, и я с удивлением и ужасом понял, что Шут вновь взял меня под контроль. Но Белка в этот раз не заметила во мне перемен — взгляд Шута оставался сейчас спокоен и не вызывал в других дрожь. Он спокойно и размеренно рассуждал.

— Пыль очищает человеческую природу. Приводит чужую натуру к совершенству, и дарует другим красоту. Если после её приёма мой псионический дар ещё пытается меня убить — значит, Пыли на меня не хватило, — закончил Шут говорить моими губами, и замолк.

Когда он освободил меня из-под своего контроля, столь же неожиданно, как он меня подчинил, я безотчётно растекся в постели. До последнего я опасался, что он выкинет какой-нибудь фортель — например, набросится на Белку и овладеет ей так, что о каких-либо отношениях с ней потом можно будет забыть навсегда.

Девушка поёжилась, когда мои губы освободились из-под чужой воли. Она подняла на меня свой взгляд, и протяжно посмотрела в мои глаза. О чём она размышляла, я не знал. Но мне казалось, будто она принимает важное для себя решение. Наконец, она тяжело вздохнула.

— Есть... один вариант, — помедлив, призналась Белка. — Но тебе может он не понравиться, Антон.

— Почему? — удивился я.

— Помнишь хрусталики кристаллов, которые поддерживали жизнь в биоме у насекомых? — спросила она меня, и я понял, к чему она ведёт.

— Ты предлагаешь заполучить Пыль оттуда? — удивился я. — Но ты же говорила, что биом после этого выйдет из строя! Люди не смогут охотиться на тварей, чтобы получить эссенцию. И тогда ещё большему числу людей придётся отправиться в Извлекатель, чтобы другие могли жить дальше. Это преступление, которое нам не простят.

— Да, — медленно кивнула мне Белка, и поёжилась. — Но я знаю, что потеря одного хрусталика биом не разрушит. Более того — он восстановится со временем. Именно так получают Пыль в наше время — снимая её крохи в биомах раз в сколько-то лет.

— Что же, — я подобрался, и продолжил. — Выходит, нам нужно туда вернуться, и сделать это. Но ты говорила, что вскрыть кристалл можно только особым инструментом?

— Да, — Белка улыбнулась. — Проектором, который уже у нас есть.

— Всё к одному, — расслабился я, откидываясь в постели. Похоже, других вариантов у меня действительно не было — я должен был вскрыть один из кристаллов, и добыть оттуда крупицу Пыли. Напоследок, я уточнил у собеседницы. — Этот план, кажется, очень хорош. Есть ли в нём подводные камни?

— Да, — пожевала губы Аня. — Весь улей слетится к нам, чтобы нас за это убить. И там, говорят, будут поистине жуткие твари, которые могут мгновенно убить даже Пыль-пробужденного.

— Ожидаемо. Им наверняка не понравится, что кто-то пытается разрушить их дом.

— Не только это, — прошептала девушка. — Они попробуют завладеть твоим Проектором. Именно для этого они, не в последнюю очередь, и пойдут. Это невероятно нужная вещь, как ты понимаешь, Антон. Они тоже знают, что это такое. Они умеют им управлять.

— Я понял, — я поёжился, представив себе последствия, если твари смогут им завладеть. И дело даже не в том, что Проектор бы дал им новые силы.

Проектор, в первую очередь, поглощал для работы эссенцию жизни. С получением Проектора, у разумных чудовищ появится стимул, чтобы охотиться ради эссенции на людей. Зная, что Извлекатель, на самом деле — это Червь, теперь я понимал, что насекомые к нему тоже имеют доступ. Наверняка, он много ещё где таится, в темени тоннелей. Тварь чёртова.

Я вспомнил, что я когда-то беседовал с Белкой насчёт возможности разводить жуков, как скот в Извлекатель. Возможно, прибыль в их случае не отбивала затраты на пропитание, но... в случае людей, всё было иначе. Если эти твари разумны достаточно, то они могут додуматься даже до того, чтобы разводить, как скот... нас.

Всё, что им для этого нужно — это получить Проектор. И тогда у них появится главное — экономические предпосылки. Дальше они могут догадаться, что с этим делать.

— Антон, — Белка внезапно потеребила меня за плечо, вырывая из мыслей.

Совершенно неожиданно, она взобралась на меня с бедрами и оседлала живот. Я задохнулся, когда её лицо стало совсем близко, и бирюзовые глаза встретились со мной взглядом. Тонкие ладони девушки дотронулись до моей груди, и пошли вдоль, пока не сомкнулись крепко на моей шее...

Я только теперь догадался, что эта ласка не была прелюдией перед занятиями любовью. На лице Белки было слишком серьёзное и печальное для этого выражение.

— Пожалуйста, не говори моему брату о том, что я попрошу тебя сделать, — прошептала она. — Он найдёт способ меня переубедить.

— Что такое? — я вздохнул, всё ещё чувствуя крепкую хватку её рук на моей шее. Белка слабо улыбнулась в ответ.

— Вскрыть кристаллы — это преступление, — поджала девушка губы. — И поэтому, как только это случится... тебе придётся стереть мне память.

— Что!? — я поперхнулся и попробовал встать, но Белка слишком плотно прижимала меня к постели, и не сдвинулась с места. По её взгляду я понял, что она нисколько не шутит.

— Стереть память — это тоже тяжёлое преступление, Антон, — слабо улыбнулась мне девушка. — И чаще всего это делают с нами, женщинами, поскольку нам сложно сопротивляться. Боюсь, тебе придётся заново меня завоёвывать, Антон, когда это случится. Я же не поверю тебе потом, что сама об этом просила. Буду думать про тебя нехорошие вещи.

— Боже мой, Белка!? — я изумлённо уставился ей в лицо. — Зачем тебе это может быть нужно!?

— Затем! — она потеряла терпение. — Любой воспитатель сможет прочесть в моей памяти много чего лишнего. И тогда ты пострадаешь из-за меня, как и я. Лучше мне вообще ничего лишнего не знать.

— Что помешает ему прочитать это в моей голове? — я задал глупый вопрос и сразу понял это по смеху Шута, который раздался в моём сознании. Белка снисходительно улыбнулась.

— Чем сильнее псионик, тем сложнее читать его мысли, — ответила девушка. — У Артёма сложно прочесть даже поверхностные его мысли — он довольно талантлив и прилежно учился пси-проявлениям. Что касается нас, женщин, то я могу выдать чужому телепату что-то опасное, и даже не понять, как это случилось.

— Я понял, — медленно произнёс я. Аня говорила правильные вещи. И пусть я пока даже не представлял себе, как сделать то, о чём она просит, но, надеюсь, после приёма Пыли это станет для меня проще.

— Когда всё кончится, — прошептала Аня мне в ухо. — Я просто хочу поселиться где-нибудь, где ты сможешь безопасно меня навещать, не привлекая внимание воспитателей. И я хочу, чтобы отцом моих детей был ты — только ты.

Я задохнулся, когда она начала об этом говорить. Словно что-то почувствовав, она приложила указательный палец к моим губам.

— Да, я знаю, как передаются по наследству гены, — заметила Белка. — Но возможно, Пыль — другое дело, и ты сможешь что-то передать нашим детям? Я не хочу, чтобы моих сыновей однажды на моих глазах забрали, и отправили в Извлекатель. Не при моей жизни. Никогда.

— Я позабочусь о тебе, Аня, я обещаю, — сказал я, и притянул дрожащими руками девушку к себе. Она упала в мои объятия, словно сорванный с дерева плод, и некоторое время мы просто обнимали друг друга, не решаясь двинуться дальше.

Наконец, я вздохнул. Однажды Белка забудет о том, как мы встретились. И тогда, возможно, проведённая вместе ночь лишь её от меня отпугнёт. Или напротив?

Я не знал, что со всем этим делать, но верно было одно — девушка не могла быть в безопасности рядом со мной, зная обо всех наших делах. В её словах была своя сермяжная правда.

Лучше было действительно сделать так, как она просила. Ради всех нас. А до тех пор — не предпринимать ничего лишнего, и постараться не умереть. Очередной подарок из прошлого мог прийти ко мне в любую минуту. И в любое время — даже во время схватки, обрекая нас всех на гибель.

Я обнял Белку чуть крепче, и замер с ней вместе. Мысль о том, что ей придётся забыть всё, что мы вместе с ней пережили, вызывала внутри меня бурю негодования. Предчувствие неприятностей. Ужас и страх.

«Что, если я... не смогу с ней поладить — с ней, новой Белкой? Что, если она от меня отвернётся? Что я тогда буду делать? Проклятье!» — мрачные мысли одолевали мой ум.

— Поспим, и наутро будем готовиться к походу, — с улыбкой предложила мне Белка, прерывая мои размышления, и я ей кивнул. Она расслабленно положила голову на подушку, и уткнулась мне в грудь. Я некоторое время лежал, а потом сон сморил и меня.

Глава 10. Встретить, чтобы забыть

Мы шли во мгле тесных тоннелей, где темень сгустилась, словно кисель, и шёпот эха вторил неспешному шелесту наших шагов. Тени сплетались с нашими силуэтами и отражались от стен, где мы шли, и вели нас вперёд. Тут и там, на каменных стенах тоннелей проступали белёсые пятна, словно плесень тянулась к свету, но на самом деле — это были царапины, и не всегда оставленные рукой человека.

Но там, где мне чудились в них письмена, они вызывали во мне подспудную дрожь. Словно сквозь время протянулись ко мне призрачные, чужие руки, и потянули меня на себя. Эхо наших шагов тогда казалось мне голосами призраков из давно забытых времён, каждому из которых хотелось пожаловаться мне на свой скорбный удел.

И лишь лучи светильников разгоняли перед нами темень и мрак, а вместе с ними — и призраков минувших эпох. И сразу мне становилось ясно, что чужие призрачные стоны — это лишь эхо наших шагов и вздохов, которые отражались от стен. Встретив свет, тени убегали с его пути, и в лучах фонарей я видел улыбку Белки, которая появлялась всякий раз, стоило мне встретить её ласковый взгляд.

Мы подготовились и пошли, как проснулись. Запасы пищи и прочих припасов в убежище оказались достаточно велики, чтобы нам даже не пришлось применять Проектор. Точнее, мы им воспользовались лишь для того, чтобы разогнать от входа отравленный газ, и выйти наружу. Короткие сборы, обсуждение с братом Белки всех планов — и мы двинулись в путь, хотя и не всё прошло, как по маслу.

Камнем преткновения стала Пыль, ведь мы вынуждены были поделиться с Артёмом планами.

— Артём, что бы ни случилось — не трогай, пожалуйста, Пыль! — взмолилась Белка в который раз, пока мы шли, и заставила брата снова недовольно дёрнуть щекой. Но сейчас девушка, похоже, не собиралась сдаваться, и пошла чуть впереди него.

— Послушай, Артём. Воспитатели как-то знают, когда кто-то принимает Пыль и становится Пыль-пробуждённым, — настойчиво произнесла Аня, добившись чужого внимания. — Именно это случилось с Дерзким и Древом — их забрали! То же самое случится с тобой, если ты её примешь!

— Я не хочу больше слышать эти идиотские клички, Аня, — вспылил Артём, и резко ускорил шаг, едва её не толкнув. И лишь уйдя чуть вперёд, он столь же резко остановился, и оглянулся назад.

— Кроме того, ты мне темнишь, — хмуро буркнул Артём, глядя при этом на меня. — Этот твой парень — тоже Пыль-пробуждённый. Почему его не забрали?!

Белка встала на месте, озадаченная, и бросила взгляд на меня, зашевелив при этом губами. Очевидно, она и сама толком не понимала, почему, и теперь с трудом пыталась подобрать удобоваримый ответ. Я лишь вздохнул. Пожалуй, только Шут полностью понимал, что случилось в тот день, ведь это он всё устроил.

— У меня — аномалия дара, — сказал я. — Пыль действует на таких, как я, немного не так. Изначально те люди, которые забрали твоих братьев, даже решили, будто никаких новых способностей я не получил, и остался простым человеком.

— И они сразу это поняли, стоило им только на тебя взглянуть? — недоверчиво переспросил Артём, и отмахнулся от меня. — Я, может быть, тебе бы поверил, будь ты слабак. Но после той молнии, которая испепелила тьму тварей — в чём ты пытаешься меня убедить?

— Ни в чём, — буркнул я, теряя терпение. — Твоих братьев забрали, а меня нет. Аномалия дара была только у меня, и мне немало времени потребовалось, чтобы научиться хоть что-то делать. Белку спроси, если ты мне не веришь.

Я опрометчиво назвал Аню кличкой, о чём тут же и пожалел.

— Никаких прозвищ, — зашипел кошкой Артём, озлившись. — А что насчёт «спросить», то Аню можно уже даже не спрашивать — вы вдвоём спелись, и дружно вешаете мне лапшу на уши — не в том, так в этом. Хочешь знать, что я думаю?

— Что? — послушно спросил я, и брат Белки сверкнул своими серыми глазами в лучах фонаря, перегородив мне путь.

— Тебе не хватило Пыли, чтобы стать настоящим Пыль-пробуждённым, — произнёс Артём, холодно глядя на меня. — За этим ты и идёшь — чтобы её добрать.

— Это нисколько не противоречит тому, что тебе говорят, — заметил я. — Если по твоему, то меня не забрали, потому что Пыли досталось мне слишком мало. Значит, если ты её примешь, то тебя заберут так же, как и твоих братьев.

— Но ты-то не боишься, что тебя заберут, — парень издал слабый смешок. — Значит, не всё тут чисто.

— У меня нет выбора. Если я не смогу совладать с даром при помощи Пыли, он может меня убить, — честно признался я, вызвав встревоженный взгляд удевушки. До этого я не выражался столь прямо.

— Посмотрим, — спустя долгую паузу, обронил Артём, и пошёл по тоннелю дальше. В руках у него была плазменная винтовка, которую он тискал так, словно опасался, что мы можем её отобрать. Видно было, что брат у Белки — упрямый, и сам себе на уме. Вряд ли мы убедили его хоть в чём-то.

Аня лишь переглянулась со мной, и печально вздохнула. Нам было ясно, что давить дальше на него нет смысла — в лучшем случае, он нам просто соврёт, что не будет брать Пыль. А в остальном — всё равно поступит по-своему. И хорошо ещё, если не устроит лично мне какую-нибудь подставу, если я буду ему мешать. Сестру-то он пожалеет, конечно. Иначе он не пошёл бы её спасать.

***

Биомы любили Бездну, а Бездна любила биомы. Пропасти встречались здесь тем чаще, чем ближе мы подступали к обиталищам таинственных тварей тоннелей. Пульсация пси-зрения бесплотными ладонями ощупывала вокруг стены, но поблизости никого не было. В воздухе стоял тяжёлый и обволакивающий, как невидимая пелена, мускусный запах. Он заполнял лёгкие, заставляя дышать меня глубже и чаще.

Это был чужой след.

Он остался в воздухе, так же, как на голубых скалах остались следы длинных царапин чужих когтей. Здесь прошёл Рой — но вернулся ли он назад? Остался ли он на веки вечные под стенами города, погребённый под скалами, отравленный ядом газов — или нет? Я не знал.

Мы шли по извилистому серпантину путей, под потолками, над пропастью в Бездну. И сверху на нас смотрели соломинки сталактитов, свисавших остриями с большой высоты. Казалось, что перед нами — неровный хрустальный лес, и меж вековых стволов там мелькают светлячки, которые кружатся в таинственном танце. И казалось — это не они смотрят на нас сверху вниз, а напротив — это мы висим вниз головой, и смотрим на них с высоты.

Я даже невольно протянул ладонь, словно поверил в это наваждение. Но, конечно, далёкие сталактиты, которые изнутри наполнила Пыль, остались вдали, где были. И лишь в глубине хрустальных кристалликов застучала о невидимые стенки Пыль, словно золотистые нити каким-то образом увидели меня, и приветствовали оттуда давнего друга.

Я повернулся к спутникам, и увидел взгляды, дружно устремлённые на меня, из-за чего Аня и Артём показались мне родственниками сейчас особенно сильно. У обоих были одинаково гладкие линии подбородка, чуть выдающегося вперёд — и одинаково внимательный взгляд их глаз — серого, и цвета морской волны.

— Мы готовы? — уточнил я, глядя на Белку.

— Нам надо вскрыть только один маленький кристалл, — сказала мне Аня. — Взять Пыль — и тут же бежать! Возможно, жуки не сразу почуют, что мы рушим их дом?

— Как бы мне не свалиться от её приёма на месте, — я скрипнул зубами, вдруг подумав об этом. Но Белка меня утешила.

— Пыль можно собрать, — сказала она. — Телекинезом же ты владеешь? Вот и собери её себе в карман! Никуда не денется.

— Попробую, — вздохнул я, и мимоходом взглянул на её брата. Тот не сводил с меня глаз, и я был готов поставить на кон что угодно — он плёл для меня козни, чтобы тоже получить вожделенную Пыль. Ещё и эта проблема, чёрт.

— Выруби его перед тем, как принимать Пыль, так чтобы сутки не встал. А до этого — не выпускай из поля зрения, — серьёзно посоветовал мне Шут.

— Я подумаю, — скрепя сердце я согласился. — Если он попробует что-то — я так и сделаю, Шут.

— Сначала стреляй — потом спрашивай, — неодобрительно ответил он мне, и замолк.

С неуверенностью в душе, я достал Проектор из-за пазухи, и положил его на ладонь. Маленький шарик покатался в моей руке, прежде чем причудливым образом приблизиться к глазам, и затянуть моё сознание внутрь. И я взглянул на мир вокруг меня сквозь призму волшебного зрения. Проектор — технология неведомых Предтеч, в чьём обиталище теперь жили люди, и его свойства были для меня неотличимы от магии.

Возможно, в этом вся суть, ведь разуму людей не дано понять всё. И поэтому мы обречены на то, чтобы вокруг нас всегда было волшебство в обложке из чудес, завёрнутое в загадку.

Я вздохнул, и тронул хрустальный кристаллик незримым щупальцем разума, оставляя глубокую царапину на прозрачном камне. Внутри него зашевелилась золотая Пыль, лёгкими ленточками выскальзывая на свободу. Крошечный пучок лучей света застыл в воздухе у самого выхода, словно не решаясь перешагнуть порог — и скользнул в мою сторону, будто бы любопытным взглядом маленького зверька. Вспыхнул яркими искрами, и калейдоскопом красок, и заколыхался в воздухе — прежде чем поплыть прямо ко мне, выписывая на пути златые зигзаги.

Я не применял телекинез и не трогал её — эту Пыль, но её и саму влекло ко мне, без моего участия. Уже вскоре она под моим изумлённым взглядом поползла по полу, словно золотой полоз, стремясь ко мне, и я поспешно раскрыл карман. Лишь в последний момент я опомнился, и подхватил её невидимой ладонью, чтобы засунуть в безопасное место. Очевидно, она собиралась познакомиться ко мне столь же близко, как и в тот, первый раз.

По моей коже пробежались мурашки, когда я вдруг вспомнил ощущения от пыльцы, которая забивается в рот и ноздри. «Наверное, я чем-то ей интересен?» — опасливо подумал я. Но, к счастью, она была согласна тихо-мирно сидеть в кармане, хотя я уже понимал, что просочиться она может хоть где угодно. Живое существо? Или... Пыль? Интересно, одушевлена она, или нет?

— Побежали отсюда, Антон! — стоило мне положить в карман Пыль, как молящий взгляд Белки остановился на мне. В её глазах была лёгкая паника, и она оглядывалась, всячески пытаясь понять — поднялась в улье тревога, или ещё нет.

— Бежим! — опомнился я, и указал спутникам на проход, через который мы шли.

И мы побежали сломя голову, задыхаясь от недостатка воздуха в лёгких, и с бешено бьющимися в груди сердцами, будто в барабан стучал дикий шаман. Камень под нашими ногами стонал, словно живое создание. И в ушах стоял пронзительный свист ветра, что как шторм, бил в лицо, пока мы бежали.

У входа в очередной коридор я огляделся назад, и замер. Запоздалая мысль пронзила меня, и я тут же схватил Проектор. Как я не додумался до этого раньше!?

— Подождите! — крикнул я остальным, а сам погрузился в рисование, прямо поверх красок мира. Моя кисть коснулась каменных стен пещеры, и стала закрашивать её, в тон камню окружающей нас породы. Я, скорее, не заполнял проход, а сдвигал многотонную скальную породу на нашем пути, чтобы жуки уже не могли за нами проследовать.

Сходящие глыбы создали звук, от которого сердце у меня ринулось в пятки. На миг я подумал, будто я окажусь погребён здесь — под многотонной, твёрдой скалой. Но всё обошлось, и в облаке пыли я попятился, прижимая к лицу ладонь. Проход был замурован.

— Теперь пусть они упрутся в тупик, — с торжеством в голосе произнёс я спутникам, и усмехнулся.

Но расслабляться нам пока было рано, и мы продолжили путь — пусть уже не столь спешно, как раньше. Спринт сменился расчетливой быстрой поступью, с которой мы ступали вперёд — чтобы пройти наибольшее расстояние перед тем, как выбиться из всех сил.

Наконец, мы оказались в раздольной галерее, которая раскинулась далеко за пределами, что могли осветить наши фонари. Под нашими ногами сверкал серебряный пол, как очерченный Предтечами край мира.

Здесь мы могли перевести дух — и когда Артём сбился с шага и упал на колени, тяжело дыша и держась при этом за бок, стало ясно — хватит бежать. Выносливости у парня шестнадцати лет было меньше, чем у меня, или даже у привычной к походам Белки. Но и нам этот забег дался непросто.

Некоторое время нам потребовалось, чтобы отдышаться.

— Антон, ты помнишь? — спросила у меня Аня, внимательно посмотрев мне в глаза. — Помнишь, о чём мы договорились?

— Да, — тихо сказал я, отвернувшись. Меньше всего в жизни я хотел сделать то, о чём она просила. Но выбора не было. Или так — или мы обречены будем прятаться от всех, до конца наших дней. Не этой судьбы я хотел нашим детям.

«Если Белка ответит взаимностью мне потом» — мрачно подумал я, и стиснул зубы. Выбора нет.

— О чём вы шепчетесь!? — настороженно спросил Артём, ради этого даже чуть привстав с места. Его сестра взглянула на него, с некоторым состраданием на лице, и заговорила.

— Артём... мне нужно, чтобы Антон стёр мне память о том, что было последние дни, — прошептала она. — Так надо.

— Что!? — возопил её брат, но Белка его перебила.

— Так надо! Любой телепат сможет прочесть в моей голове, что мы вскрыли кристалл ради Пыли! — закричала она. — Владеть Проектором тоже никто не вправе — но он у нас есть. Пойми — я не смогу защитить свой разум даже от поверхностного чтения! И тогда к тебе придут. Ко всем нам придут! Пусть будет так. Я знаю — вы позаботитесь обо мне. Если не вы — то кому мне ещё доверять?!

Артём тяжело задышал, осмысливая её слова. Наконец, он опустил голову и закрыл глаза, стиснув пальцами лицо.

— Проклятье... — прошептал он, чуть слышно.

Некоторое время Аня рассматривала его лицо, но, похоже, парень погрузился в себя целиком, и отвечать больше ей не хотел.

— Принимай Пыль, — приказал мне Шут, неожиданно заговорив в моей голове. — Время пришло.

Я вздрогнул от неожиданности, но послушно потянулся в сторону кармана комбинезона, где Пыль ждала своего часа. Зачерпнул её горстью, которая перетекала у меня между пальцев, и потянулся ею к лицу. Меня сотрясала дрожь предвкушения, и дрожь страха — я боялся того, как она может меня изменить — Пыль. Скорее живое создание, нежели артефакт или волшебная чаша Грааля, способная исполнять человеческие мечты. Кажется, она обладала разумом, в своём роде.

В последний момент меня обхватили вокруг груди девичьи руки, и Аня взглянула ко мне в лицо. Бирюзовые глаза глядели, не отрываясь от меня, и я замер, как соляной столб, ожидая её слов. Возможно, последних.

— Я знаю, что я забуду нашу с тобой встречу, Антон, — сказала она, и улыбнулась, доверчиво глядя в мои глаза. — Но я надеюсь, что не забуду, что я люблю тебя. Слышишь? Слишком часто ты спасал меня, чтобы случилось иначе...

Дыхание перехватило в моей груди, когда я услышал это — но ещё раньше, золотистая Пыль без всяких действий с моей стороны, скользнула мне в ноздри. И в моём сознании раздалась вспышка.

***

— Ты наполнил Проектор эссенцией, я смотрю? — голос исходил от меня, и звучал спокойно, негромко. Но почему-то стоящий неподалёку от меня человек вздрогнул, услышав мои слова. Мужчина был высоким и стройным, но его волосы тронуло сединой. Морщины усыпали его вокруг век, а в глазах застыл смертный страх.

Странным образом, мир вдруг качнулся передо мной вперёд, а в следующую секунду, мои руки уже схватили его за грудки. И только тогда, в чужих чёрных глазах пробудился несдержанный гнев. Мужчина зарычал на меня, пытаясь сбросить мне руки.

— Мы же договорились, Борис, и ты сам согласился — другого пути больше нет! — крикнул он. — Пыли не найдёшь днём с огнём. За Проектор придётся платить теперь нашей кровью.

— Я согласился, — мой голос звучал совсем тихо, но ладони закаменели. — И сразу же после этого встал вопрос: «Нашей кровью — это чьей именно?». И ты выбрал, я смотрю, моего внука.

— Жребий указал на него, — глухо ответил его собеседник. — Он сам принял это, и встретил достойно смерть.

— Жребий? — слабо рассмеялся я, словно услышал нечто невесть какое весёлое. — Жребий очень удачно указал на него, одного из всех. Не на твоего внука — или кого-то другого. И знаешь почему? Потому, Борис, что мой внук не принимал Пыль — и ничего не мог тебе сделать. В отличие от меня.

Мои ладони закаменели, и крепче кованой стали сжались вокруг чужого тонкого горла, а моё сознание обратилось кипящей водой, и обдало вражеский разум. Я сомкнулся вокруг него, всей своей сущностью, и стал грызть незримый панцирь чужого сознания. Внутри клокотало бешенство, которое пронеслось по моему позвоночнику опаляющим пламенем, и плеснуло наружу цунами.

Я исчез. Взорвался вспышкой сверхновой, и возродился — в новом теле, в другом месте, в другое время. Я — Антон. Шут. Псих.

***

Я — Антон. Человек с Земли двадцать первого века. Я — здесь.

Ветер звучит в моих ушах, стуча в тонкие стены летящего вертолёта. Холод и вьюга отвлекли всё внимание на себя, и я даже не слышал звука работающих винтов.

— Надеюсь, спутники нашим «друзьям» уже ослепили? — кто-то спросил. — Нечего тут смотреть!

— После ядерной вспышки в стратосфере — пусть смотрят. Ха, кто бы мог подумать, что инопланетный гость — Червь, принесёт с собой блох из космоса?

— Блох? Скорее, проглоченных и застрявших в пищеводе вещей. Ладно, мы ещё заметили пустоты с помощью геологического детектора. Но кто додумался добираться до них с помощью ядерной бомбы?

— Когда в руках молоток, много что кажется похожим на гвоздь, — как само собой разумеется, ответил кто-то. — И заметь, панцирь Червя — в труху, а эту штуку мы ядеркой даже не поцарапали! Представь, что мы можем найти, если туда попадём? Что это вообще может быть — корабль Чужих? Проглоченное Червём здание инопланетян? Инопланетная космическая база? Вот это гостинец!

— Попадём внутрь — посмотрим, — буркнул другой. — И главное, чтобы эти артефакты только у наших были. А то начнётся опять... друзья-партнёры, да мыши-братья — от слова: «брать».

— Нифига. Спутники-то не зря ослепили над нами. Походу, в этот раз шутки кончились. Если мы первыми возьмём себе то, что находится там, внутри...

— Сначала внутрь надо залезть, а то делить шкуру неубитого медведя — всякий горазд.

— Вон Антон тощий. Он пусть первым туда и лезет.

Все дружно заржали.

***

Я тяжело дышал, с каждым выдохом задавая тон движениям лёгких. Бунтующую память удалось обуздать не сразу, но спустя время, миражи прошлого уже не тревожили разум. Движущиеся тени памяти затерялись в глубине сознания, под спокойной поверхностью вод моих мыслей. Я мог дотронуться до них, опустив в воду кисть рук, а мог и вовсе их не тревожить. Выбор теперь был за мной.

Мои мысли струились вокруг меня водной гладью, ощупывая пространство, словно ладонями. Я как будто раздался сознанием вдаль — вширь, и во все стороны вокруг меня. Объял собой близкие барьеры стен, и сквозь шелест собственных лёгких, я услышал шорохи чужих мыслей.

Я открыл глаза, и увидел Белку, которая всё также, в ожидании, смотрела в моё лицо. Вокруг её пламенных прядей вились мысли — многочисленные, как стаи птиц. Я воспринимал их, как разноцветный хоровод райских птах, что пели мне в лицо песню радости, тихой грусти. Я мог их даже не читать. Я мог не слышать их слов — я всё равно знал, что они — отражение улыбки на лице девушки, которая смотрела сейчас мне в глаза.

И я заговорил, чувствуя комок в горле, где всё пересохло сразу с моим первым словом.

— Может быть, ты хочешь что-то сказать, напоследок? — спросил я.

— Да, конечно, — Белка лишь улыбнулась мне. — Я хочу сказать, что я тебя люблю, Антон. Сделай это. Не бойся.

— Я сделаю это, Антон, — тихо сказал мне Шут, и я понял, что смогу остановить его, если потребуется. Но сейчас мне требовалось мастерство, которым обладать мог только один из нас — Шут. И мои ладони, силою чужой воли, поднялись и опустились на виски Белки. Моё сознание скользнуло вглубь чужих мыслей, отсекая лишнее, словно острейший скальпель. Я полностью погрузился в транс, и уже не видел, что делал Шут дальше.

Я очнулся лишь спустя долгое время. Почти сразу с ней.

***

Я сидел, скрестив ноги, а Белка лежала на полу, словно она спала. Яркое сияние моего нагрудного фонаря заставило тени спрятаться среди линий её лица. Наконец, её ресницы затрепетали. Она открыла глаза, и непонимающим взглядом оглянулась вокруг. Поспешно села, и только тогда увидела меня.

— Шнырь? — удивлённо уставилась она на меня, без малейших признаков узнавания или былой симпатии на лице. Её выражение было настороженным, она уже поняла, что не находится в безопасном месте. — Где мы? Что происходит? Где Дерзкий и Древ?

— Аня, всё хорошо, — как можно более мягким тоном произнёс я, стараясь успокоить её. — Меня зовут Антон, и ты в безопасности. Я всё тебе объясню, и позабочусь о тебе.

Вместо ответа, Аня уставилась на меня, как на призрак, а затем стала отползать. Я только сейчас увидел чужое движение позади себя, и моя воля объяла пространство, готовая разить врага.

Но это был не враг, а так. Артём, с плазменной винтовкой, которую он взял наизготовку... и наставил на меня.

— Стой на месте, не шевелись! — резким тоном приказал он мне, и тут же перехватил взгляд Белки. — Аня, это я — Артём. Скорее беги сюда!

— Артём!? — изумлённая до глубины души, девушка потеряла дар речи, и с некоторой задержкой заставила себя подскочить и побежать к брату. — Ты? Что ты тут делаешь?

— Объяснения все потом, — строго сказал он, не отводя от меня ствол винтовки.

У меня на лице вспухли желваки, когда я представил, как буду теперь объясняться с Белкой. Это вмешательство было настолько не к месту, что...

— Что ты задумал, Артём? — холодно спросил я, начиная подниматься и разминать шею, игнорируя предупреждение во взгляде парня. Он был готов выстрелить — я читал это на его лице, и в его намерениях, что как стая чёрных воронов, кружили вокруг него. Его разум был покрыт полупрозрачной плёнкой, и поверхностных мыслей прочесть я не смог. Но и так, мне было всё ясно.

— Ни шагу ближе, — потребовал парень, и я замер на месте, в любую секунду готовый отразить его выстрел. Аня спряталась у него за спиной, недоверчиво глядя на меня.

— Что происходит? — воскликнула она, оглядываясь вокруг. — Где остальные?!

— Я объясню насчёт остальных, — повторил Артём, а затем с гримасой наигранного гнева, уставился на меня. — Этот тип стёр тебе память. Аня, ты поняла?

— Ох, — только сейчас, похоже, до девушки дошла причина её странного состояния, и она рефлекторно попятилась, в страхе глядя на меня. Я скрипнул зубами, и вперил в её брата раздражённый взгляд. Теперь я был действительно зол.

— Артём, чего ты хочешь? — резко спросил я. — Ты сам слышал, что она сама просила меня стереть ей память, и даже знаешь — зачем. К чему этот балаган?!

— Ах-ха, — издал смешок парень, мельком взглянув на сестру. — Сама просила. Да, как же! Аня, этот ублюдок хотел тебя изнасиловать. Я лишь в последний момент вмешался. Жаль, что не пристрелил этого мерзавца. Теперь он и вовсе похитил тебя, и стёр тебе память!

— О боже! — Белке, кажется, стало дурно. Тяжело дыша, она стала отступать вместе с братом в сторону тоннелей. Выражение на её лице кольнуло меня болью в сердце — в нём отразилось отвращение и такая брезгливость, будто я на её глазах обратился склизкой личинкой.

— Аня! — воскликнул я, рефлекторно сделав пару шагов в её сторону. Но мне уже было понятно, что этот порыв станет бесплодным, и я подавил его, с тяжестью в сердце.

Артём продолжал пятиться, наставив на меня ствол винтовки. Вдруг, по его лицу скользнула торжествующая усмешка, которую сестра не видела, в отличие от меня.

— Как ты думаешь, это ещё можно исправить? — и он издал смешок, продолжая закрывать Аню спиной. И тут, я всё понял.

— Ах ты, мелкий ублюдок, — прошипел я.

Ему надо было, чтобы я дал ему Пыль! Мелкие крупицы золотистой пыльцы всё ещё были в моём кармане, и послушно ждали своего часа. Очевидно, Артём не внял предупреждениям. Но пытаться нашарить Пыль у меня в кармане, или просто пристрелить меня, он всё же поостерёгся. Особенно, пока я мог находиться в сознании его сестры. Точно, в этом всё дело.

Вместо этого, он, похоже, придумал блестящий план, по которому я добровольно отдам ему Пыль. И я отдам, чёрт его подери! Посмотрим, что дальше будет. В любом случае, кот скребёт себе на хребёт.

— Давай, — словно уловив что-то в моих глазах, Артём довольно кивнул. — И я поговорю с ней. Объясню, как всё было на самом деле.

— Чего? — девушка ничегошеньки не понимала в том, что происходит, но почуяла что-то неладное по тону брата. Впрочем, нам обоим было не до неё.

— Ты хочешь Пыль? На! Подавись! — крикнул я.

С этими словами, я заглянул в карман незримыми пальцами, и потянул наружу крупицы пыльцы. Та, словно весь этот срок дожидалась от меня сигнала, сиганула блестящей лентой на волю, и воспарила в воздух. И понеслась к Артёму, под изумлёнными нашими взглядами — ведь я даже ею не управлял, когда она на наших глазах закрутилась зигзагами.

Артём неловко дёрнулся с расширившимися глазами, и повёл оружием в сторону, будто рефлекторно пытался отогнать им от себя назойливую пыльцу. Впрочем, его потуги Пыль даже не заметила, весело и жизнелюбиво летя к нему в воздухе. И когда, наконец, она настигла его, и проникла в расширенные ноздри, он замер на неразличимый миг, прежде чем упасть без сознания на пол.

— Артём! — закричала Аня, пытаясь его поддержать. В панике она бросила на меня испуганный взгляд, и трясущимися руками схватила плазменную винтовку, после чего навела её на меня.

— Не подходи! — ежесекундно оглядываясь на брата, Белка пыталась тащить его по полу плашмя.

— Аня... — я только печально покачал головой. Куда больше её выстрелов я боялся того, что я их отобью не туда — например, в неё саму. Всё это вынудило меня примирительно поднять руки к груди, и попытаться как-нибудь её урезонить. — Успокойся, пожалуйста! Я тебе не враг.

— Ты пытался меня изнасиловать! — сердито крикнула Белка, бросив на брата очередной напуганный взгляд. Я закусил губу, про себя костеря маленького засранца. Ещё ни разу в жизни меня никто так не подставлял... хотя...

— И ведь не возразишь, Антон — ты действительно пытался её изнасиловать, — зловеще засмеялся Шут в моей голове. — Но плевать! Ты бы оглянулся назад. Настоящее дерьмо плещется прямо позади тебя, парень.

Я стиснул зубы, уже зная, что я там увижу. Они шли к нам. Они — Пыль-пробуждённые, привлечённые Пылью. Они шли за Артёмом, как я и предупреждал.

Пространство игралось незримыми волнами, словно с другой стороны одеяла в него вцепилась когтистыми лапками кошка, и тянула его на себя. Ткань рвалась и расходилась в разные стороны волокнами, и сквозь разрыв в невидимом кружеве к нам рвались визитёры. Спустя секунду, они были здесь...

Я прищурился, разглядывая две одинокие фигуры в круге света от наших фонарей. Оба были одеты в одинаковые белые балахоны от головы до пят, благодаря которым они казались обретшими плоть призраками. На их поясах я не заметил оружия. Оно было им и не нужно.

Один, невысокого роста и худой, чьё лицо было закрыто в тенях от надвинутого на нос капюшона, скользнул по мне взглядом. Смутно ощутимое касание встревожило воды вокруг моего сознания, словно кто-то настойчиво шарил ладонями по песку, но всякий раз проходил ими мимо меня.

Шут захохотал в моей голове, когда я почти кожей почувствовал потерю к себе всяческого интереса с их стороны. Он вновь обвёл всех вокруг пальца, и сотворил свой любимый трюк — спрятал меня в пламени свечи.

Второй из пси-пробуждённых, с другой стороны, чем-то сразу меня насторожил. Его высокий, даже выше меня, силуэт как будто бы примелькался мне раньше. Я видел уже эти плечи, чуть уже, чем у меня. Этот короткий ёжик русых волос на голове, и этот плавный изгиб гладко выбритого подбородка, что делал его столь странно похожим на Артёма и Белку...

— Кирилл... — непонимающе прошептала Аня, во все глаза уставившись на него — но он будто ничего не слышал — в его глазах стояло сонное, затуманенное выражение, чем он разительно отличался от второго пыль-пробуждённого. Девушка непроизвольно сделала несколько шагов навстречу ему, с взбудораженным выражением на лице. — Древ? Это ты? Как?

Игра теней наших фонарей сделала так, что плазменная винтовка в её руках лишь сейчас оказалась в чужом поле зрения, и я почти спинным мозгом почувствовал, как напряглись от её вида Пыль-пробуждённые. Они почуяли в ней угрозу.

И уже в следующую секунду, они дружно вскинули руки в атакующем жесте. Я почувствовал напряжение энергий, как у мускулов кобры перед её броском, и лишь тогда в глубине моей души вспыхнул жар.

Рассекая пространство, я сместился с места, не меняя позу и даже не сделав единственный шаг.

— Стойте! — запоздало закричал я.

Но мои пальцы уже сжались, словно когти заходящей над добычей птицы. Я готовился ударить — и даже убить вспыхнувшим вокруг моих ногтей светом. Отомстить — если я опоздал.

Если я опоздал, и Белка умрёт.

Глава 11. Сделка с дьяволом

Изломанной линией тело Белки полетело в сторону стены, словно сдутое ветром. Я отчаянно закричал, незримыми руками хватаясь за неё, и замедляя её полёт. Я не чувствовал её мыслей и не знал, живая она или нет. В моём сознании небо затянуло чёрными облаками.

И лишь моя отвлечённость попытками замедлить её полёт позволила выжить пыль-пробуждённым, когда я возник рядом с ними из ниоткуда. Рассекая пространство, моя кисть окуталась светящимися клинками — продолжением моих ногтей, и по широкой дуге ударила, чтобы задеть всех сразу.

Лишь в последний момент карие глаза низкорослого пробуждённого окрасились страхом — и мои клинки прошли мимо. Моих врагов в сторону от светящихся линий сдвинула незримая сила, и я раздосадовано зарычал. Ударом кулака, я послал вслед Древу телекинетическую волну, как продолжение моей руки, и моих ушей коснулся вскрик боли. Высокого парня отпросило назад, он упал на пол спиной и поехал по неровному камню, сдирая с одежды лоскуты ткани. Я почувствовал, как задрожало и схлопнулось его сознание, как свет в сгоревшем фонарике.

Второй пробуждённый вновь незаметно сдвинулся, уходя от второго взмаха моей ладони, на конце которой пламенело светлое пламя. Взгляд его глаз неотрывно направлен был на меня, и я чувствовал неслышимый шелест касаний, которые пытались нащупать моё сознание — тщетно.

— Ты ответишь, — я прорычал.

Моя сила сомкнулась вокруг его горла, как хватка невидимых рук. И я, словно удав, обвился вокруг него кольцами своего сознания, с каждой секундой сжимаясь сильнее, и неотрывно и с ненавистью глядя в глаза.

Мир перед моим взглядом замкнулся на мираже, мерцающем на месте противника. Всё поле зрения свелось к его скверно заметной тени, а всё окрест него съела темень, словно и не было подземной Вселенной вокруг меня — а лишь тьма. Потёмки пространства во владении богини Никты — дочери Мглы.

Под моими незримыми руками замерла без движения чужая горячая плоть, и лишь обжигающие края вокруг его кожи мешали мне смять его, как мякиш свежего хлеба. И тогда я двинулся, как планета в пустом пространстве, где нет света звёзд, и на пути пребывала единственная помеха. Я смотрел и не видел своих ладоней, что стремились сплестись вокруг чужой шеи, помогая щупальцам разума. Светлое пламя пламенело от моих пальцев до самых запястий, словно причудливая аура бунтующей души.

И когда я уже почти сомкнул свою смертельную хватку, вдруг я услышал глас.

— Она жива, — сказал кто-то. И эхом этот голос откликнулся в моей голове.

— Она жива, — кто-то повторил, и тогда я открыл глаза.

Вырвавшись из моей хватки, Пыль-пробуждённый попятился от меня назад, неотрывно глядя в глаза, готовый защищать свою жизнь, случись мне напасть вновь. Но почему-то он не рисковал напасть сам, вместо этого настороженно следя за столпотворением на другой стороне пещеры.

— Она жива! — сказал Артём, судя по голосу, и я повернул голову.

Артём и Древ — он же Кирилл, помогали встать своей сестре, что очень осторожно опиралась на чужие руки. В её бирюзовых глазах стыла боль, но она смогла выпрямить спину почти сама по себе — а значит, она не повредила позвоночник или что-то жизненно важное. Я также не заметил потёков крови на её голове, или же сильных ссадин. Похоже, Аня отделалась лишь ушибом, а я только зря себя накрутил.

— Кирилл, ты — Пыль-пробуждённый? Но как? — слабым голосом спросила Белка, неотрывно глядя на своего рослого брата. Кажется, она мало что замечала, и почти бредила. Древ лишь тяжело вздохнул, и перевёл нечитаемый взгляд на меня, а затем и на второго Пыль-пробуждённого. В их глазах мелькнула искра, словно между ними случился мгновенный обмен.

Я вздрогнул, когда невысокий Пыль-пробуждённый негромко заговорил, своими словами введя меня в некоторый ступор от неожиданности.

— Это — твои брат и сестра, Кирилл? — мягко спросил он, по-прежнему не выпуская меня из поля своего зрения. Его голос зазвучал с видимым облегчением, когда он продолжил. — Тогда очень хорошо, что не случилось непоправимое. Я старался не бить её насмерть.

На моих скулах вспухли желваки, и я напрягся, снова встретив взгляд его глаз на моём лице. Во мне вспыхнуло возмущение.

«Старался не бить насмерть?» — свирепо подумал я. Да два раза! Старался, но всё же ударил. Если бы я не успел замедлить её полёт, Ане было бы не суждено больше встать.

— Давайте, для начала, успокоимся и попробуем просто поговорить? — поспешно произнёс невысокий Пыль-пробуждённый. В этой паре он, очевидно, был старшим, а Кирилл находился на выгуле, как бычок-новичок.

Я смерил старшего псиона внимательным взглядом, но тот изображал доброжелательный вид передо мной всеми силами. Конечно, так будет не всегда, а ровно до тех пор, пока он не поймёт, откуда мы взяли себе Пыль. Судя по затуманенному взгляду Кирилла, ему успели промыть мозги телепаты, и то же самое в итоге ждёт и Артёма. Значит, от него они узнают про всё — и о наличии у меня Проектора, и о том, что ради Пыли мы разрезали кристалл.

«Великолепно» — подумал я. Можно сказать, что память Ане я стёр напрасно. Так и так, всем моим тёмным тайнам предстояло показаться на свет, и ничего поделать с этим было нельзя. Оставалось только надеяться, что за это меня отправят в Извлекатель не сразу.

— Твоя самая тёмная тайна, Антон — это я, — напомнил Шут, и надо мной насмехнулся. — И потом, плевать. Пусть отправляют хоть десять раз. Червь — наш давний друг и товарищ, он не съест своего старого кореша, ха-ха-ха.

Что бы мы ни решили дальше, всё это стало неважно, когда в камень стен внезапно грянул мощный толчок.

Тут же, стены затрещали и затряслись, будто их зашатал великан. «Бам. Бам!» — стук звучал, словно в крепостные ворота стучал таран. Били со стороны места, откуда мы со спутниками пришли. И вдруг, я в моменте прозрения увидел колоссальной толщины лапу, которой удавалось едва-едва уместиться за стеной где-то вдалеке. Её, эту стену, создал инструмент в руках человека — Проектор. И, похоже, жуки почуяли слабину, и поняли, что могут пробить путь здесь.

А в следующую секунду, стена рухнула в груде обломков, поднимая серые горы пыли, сквозь которые к нам устремились враги. Под стенами засвистел стрекот, словно цикады сразу тысячей стай стали трещать рядом крыльями. Крики бензопилы, которая вонзилась в кожуру дуба зубьями, и стала грызть его грубую плоть. Сплошная лавина шелестящих лап, и трескучий хор хитиновых панцирей заполнили пещерный проход. Их была здесь Орда

— Берегись! — первым опомнился старший пробуждённый, и поднялся в воздух, будто на крыльях невидимых рук.

Он воздел ладонь, и первые ряды жуков словно столкнулись со стеной из сплава титана и стали, которая надвигалась на них, словно набравший ход грузовик. Самые стремительные насекомые стали месивом из перемолотой смеси хитиновой брони и внутренностей. Зелёная жижа потекла по коржавому камню, и лапы жуков заскользили по склизкой тропе. Более крупные напирали сзади на более мелких, и все вместе, они давили на нас.

«Бам!» — таран продолжал ударять в стену, как будто врагам всё ещё было недостаточно места. Созданный Пыль-пробуждённым несокрушимый каток прекратил свой навал, и звуки всколыхнувшейся массы насекомых коснулись моих ушей. В следующую секунду я увидел их своими глазами, и содрогнулся от смеси омерзения и гадливости, когда мои телекинетические ладони уперлись в толпу этих тварей.

Стая свистящих тварей словно уткнулась в желе, где она замедлилась и окоченела конечностями. Я будто цеплялся за них своими руками, мешая им двигаться, и натиск стих на короткий миг, прежде чем я понял, что я — на пределе. С моей кожи стекал крупными каплями пот, а на шее у меня взбухли вены. Я сделал последнее усилие, а затем словно воспарил над собой в воздух — чтобы отныне бессильным, безучастным свидетелем наблюдать за освободившейся Ордою чудовищ.

Но вдруг, вновь передние ряды тварей отбросило назад чьей-то волей. В воздух взметнулись потерявшие опору жуки, и прочная хитиновая броня лопалась на моих глазах, словно её рвали незримые руки. Гудящие сгустки голубого огня осветили тёмные тоннели пещеры, прежде чем расплескаться по прочным панцирям врагов.

Артём стрелял из плазменной винтовки, и взгляд его серых глаз был странно затуманен, словно он видел и делал больше, чем простой смертный стрелок. Кирилл взмыл в воздух с воздетыми руками, как и его старший товарищ. Их ладони смотрели в сторону тварей останавливающими жестами, и я верил — их приказу последуют, пока у Пыль-пробуждённых будет в достатке сил.

Изнутри меня рвалось наружу нечто смутно известное мне, как звучание давно позабытых в сознании слов. Моё сердце убыстрило свой бег, и моя рука поднялась, будто я сопротивлялся дуновению ветра. И сквозь влагу ревущего шторма, в мою ладонь устремилась молния, что забегала у меня между пальцев, своими игривыми искрами. Она забилась, как птица в клетке, запросилась на волю, и вырвалась из моих ладоней слепящими змеями.

Впервые за всё время, я сотворил молнию без прямого участия Шута, и меня охватил восторг от такой необузданной мощи, что покоилась у меня в ладони.

Вражеские ряды подкосило косою смерти. Искры разрядов забегали между мерзкими жуками слепяще-синими, ветвистыми молниями, и я перехватил взгляд старшего Пыль-пробуждённого. Мужчина изумлённо смотрел за струями молний, что изливались из моих ладоней без остановки и перерыва, в его глазах я видел неверие, словно я сотворил нечто из ряда вон.

Но твари наступали толпой, стремительно наполняя телами пещерный проход. И вдруг я услышал грохочущий звук, словно содрогнулись и задрожали стены. И над телами уже убитых жуков нависла огромная туша чудовища, равного которому я не видел ни разу в жизни.

Оно было похоже на огромную гусеницу, что грызла себе проход сквозь стену, будто та была сладкой листвой. Камни на пути колосса крошились, как будто её челюсти были сделаны из сплава титана и стали. Из её брюха раздавался рычащий рокочущий звук, а бесконечные кроваво-красные глаза с гневом глядели на нас. Сгустки голубого огня без вреда стекали с панциря твари. Стрёкот электрических разрядов из моих рук уходил в сторону. Казалось, остановить её не способно ничто.

Сегменты гигантского тела неторопливо перетекали в сторону к нам, и от смрадного дыхания этой твари воздух стал нестерпимым. Мне стало дурно, и рассудок подёрнулся дымчатой мглой. Дальнейшее я воспринимал, как в мареве тумана.

Чудовище вдруг приподнялось на бесчисленных своих членистых лапках, и уперлось спиной в потолок, заставив трястись под ногами пол. Неуклюжая туша вдруг обнаружила стремительность, как при броске кобры, и резко перетекла вперёд, протягивая цепкую лапу. Огромная чёрная рука со страшным треском и скрежетом заскользила по коржавому камню, и я с ужасом понял, что она целит в Белку.

Девушка не успела испустить испуганный вскрик, как рука, похожая на исполинскую великанскую кисть, сцапала её, и приготовилась сжаться со всей немыслимой мощью.

— Аня! — закричал я.

Из последних сил, преодолевая дурноту, я преградил путь исполинской лапе своими телекинетическими ладонями. И вдруг, меня будто иглой укололо в затылок. Сознание совершило скачок, и перед взором возник вид картины из прошлого...

***

— Зачем ты потратил столько Пыли на это вот всё!? Ты хоть понимаешь, что этой Пыли хватило бы, чтобы все люди могли ни в чём себе не отказывать ещё сотни лет!?

— Ты знаешь, зачем. Они съели маму! Проклятые чудовища. Это была их последняя жертва. Послушай, я замурую в камень всё, что здесь есть! Ни одна тварь не выживет — отныне они будут жрать сами себя!

— Ты же знаешь, что Проектор отказывается создавать материю в садах Предтеч! Жуки соберутся все на пятачке там, и всё равно выживут на питательном сиропе, что струится там с потолка. А потом они просто станут рыть в камне тоннели, и однажды всё равно к нам вернутся!

— Пусть роют. Мы же, тем временем, будем жить на поверхности камня, которым я заполню этот этаж. А потом, когда нас будет больше, то мы вернёмся и истребим их в собственном доме. Мы тоже умеем множиться. Когда я маленький был, я про всех знал, кто кому приходится. Сейчас я половину не узнаю даже в лицо.

— Ладно. Делай, как знаешь. Не силой же тебя останавливать?

— Можешь попробовать. Я жалею только об одном — что проход к Главному залу тоже придётся закрыть. Глядишь, однажды мы бы догадались, как убрать оттуда проклятого Червя. Там не щупальца, а он... сам. Или часть его тела, я не понял. Прадед рассказывал, что там есть кнопки, которые контролируют всё! Отключают свет на этажах, или делают мир теплее. Там есть даже та дверь, откуда пришёл прадедушка со товарищи!

— Да байки всё это. Но, если что, попасть туда мы ещё сможем, даже если забудем дорогу. Нужно только прокопаться обратно к любому из садов Предтеч. В каждом из них есть туда телепорт. Всамделишный!

— Да. Пошли вместе всё здесь камнями заделывать?

— А пошли.

***

— Нас обманули, — в моих ушах прошелестел голос Шута, вырывая меня из видений. Я с трудом сделал вдох-выдох, пытаясь понять, почему мир замер перед моими глазами, словно я был застывшей в сиропе мушкой.

— П-почему? — мне не попадал зуб на зуб, и я, будто в дурмане, не отличал явь от сна. Но всё равно послушно спросил Шута, когда тот зашипел в голове. Мне нравилось думать, будто это всё — сон. Ведь иначе... Белка... мертва...

— Оглянись вокруг, парень, — пригласил меня Шут, и его шёпот зазвучал в моей голове. — Ты видишь гусеницу? Видишь насекомых? Их нет, Антон. Их не было с самого начала. Всё это — шарада.

Как по сигналу, картины мира проявились перед моим взором, и я увидел, что действительно, камень стен не усыпан внутренностями жутких врагов, гусеницы нигде нет, а проход через пещеру невредим до сих пор. И, всё же, что-то было не так.

Моя грудь не двигалась и не колыхалась, хотя я дышал. Всё утопало в густом и тёмном тумане, похожем на подступившую к глазам тьму. Я смотрел сквозь неё и видел силуэты спутников, которые замерли там, где застиг их этот пронзительный миг. Время растягивалось, словно рулон резиновой ленты, и я не понимал, что происходит.

— Нас обманули — вот, что происходит, — повторил мне Шут, и я вдруг понял, что это он сейчас контролирует моё тело.

Повинуясь его воле, я повернул голову сквозь густое желе, в которое обратился окружающий меня воздух. И мой взгляд остановился на теле Белки, которая лежала на полу, и над ней нависал таинственный силуэт, будто состоящий из чистой тьмы.

Мурашки пробежались по моему телу, когда я окинул взглядом гнусного монстра, который всё это время мимикрировал под окружающее пространство. Он стоял на двух изогнутых членистых лапках, как человек, но хитиновые доспехи по всему телу убеждали без лишних слов в том, что в нём течёт ихор насекомого, а не красная кровь. Бесчисленные алые глазки на маленькой чёрной голове смотрели прямо на меня, и в них сквозило выражение, как у разумного существа.

Презрение к бледным двуногим тварям без панциря, как у личинок. Отвращение к нравам их Улья, где каждый трутень будет безостановочно потреблять, пока от него не отодвинут корыто силой. Насмешка в его взгляде над тварями, которые пожирают сами себя, и всякий раз вынуждены заново изучать те же уроки — из-за чего каждая особь знает не больше трутня, но всегда мнит себя королевой своего Улья.

«В сердце логова насекомых обитают твари, которые могут мгновенно убить даже Пыль-пробуждённого» — вспомнились мне слова Белки.

Я вдруг с ужасом обнаружил, что верхняя пара лап насекомого прижимает девушку к полу, упираясь ей в шею острейшим когтем. Кончик его проколол нежную белую кожу, и на ней проступила кровь. Но почему-то Аня не замечала ни смертельной угрозы, ни нависшего над ней монстра. Время словно застыло, как и её взгляд, которым она глядела впереди себя.

— Ты пришёл поговорить или выразить презрение? — мои губы не шевелились, а слова звучали беззвучно, в одном моём разуме. Но каким-то образом меня услышали и поняли смысл слов. Я услышал стрёкот, в котором звучало согласие.

— Переговоры... Лепесток Тьмы говорит с тобой, Кто-пришёл-из-Прошлого.

И вдруг, я в мгновении прозрения понял, что с нами случилось.

Нас, и правда, обманули. Здесь не было ни орды насекомых, ни гусеницы. Мы сражались с миражами, все вместе, пока настоящий враг приближался к нам со спины. Я пока не понимал, как сумел узнать это Шут, но если бы не он — мы все были бы мертвы.

«Верно, это и есть истинный воин Улья» — подумал я печально, и закрыл глаза, всё глубже погружаясь в невидимый обмен мыслями. Измышления насекомого было сложно понять. Он перемежал свои мысли концепциями, которые не находили соответствия в моём разуме. И лишь описания простейших, примитивных действий обретали для меня смысл.

Внезапно я понял, что он мне предлагает.

— Ты хочешь получить Проектор, а взамен ты не будешь её убивать?

Я услышал утвердительный ответ, и замер в ужасе. Существо знало, что такое Проектор, и понимало его ценность. А я уже давно обдумывал последствия, если бы жуки правда получили в своё распоряжение такое оружие. Начиная от попытки истребить бессчётное множество людей, как мы на Земле травили тараканов, и заканчивая попытками начать разводить нас, как скот. Последствия будут непредставимые — и я приложу к ним руку, если соглашусь на его сделку.

Если бы я мог, то заметался бы в окружающей меня мгле, но я не мог пошевелить сейчас даже пальцем. Меня принуждали к ужасному выбору. И сердце содрогалось от вида острого когтя, что прижимал к полу Белку. И на душе было муторно от осознания того, что выбор придётся делать мне уже скоро.

Словно поняв мои колебания, разумное насекомое нажало когтем на нежную кожудевушки ещё сильнее, пролив каплю крови. Оно будто пыталось поторопить меня. Сказать: «решайся. Или выбор я сделаю за тебя».

— Ты считаешь это равноценным обменом? — мои губы не шевельнулись. Внутри меня звучал Шут, но его каким-то образом Лепесток Тьмы его слышал.

Мысленный стрёкот звучал так же беззвучно, как и мой голос. Смыслы, передаваемые словами жука, были недоступны моему разумению. Но я с удивлением понял одно — он действительно полагал обмен равноценным.

— Но... — я заколебался, ощутив удивление, которое поднималось из самой глубины моей души. И вдруг, тьма сгустилась ещё сильнее. Во мгле исчезли силуэты спутников, и фигура жука пропала в тумане. Шут стал звучать в моей голове всё громче.

— Теперь нас не услышат, — прошелестел Шут, и я отчаянно выдохнул воздух.

— Что происходит, Шут? Что ты сделал?! — я всё меньше понимал, что происходит. На миг мне даже почудилось, будто никакого жука-воина не было и в помине. А были лишь мы, с моим призрачным спутником.

— Это время и место, которое есть лишь внутри нас, Антон. Здесь мы можем говорить, пока не устанем от общества друг друга. Мы здесь по одной-единственной причине — я ненавижу, когда выбор делают за нас. Пусть даже его делает за нас время.

Я тяжело вздохнул, пытаясь осознать то, что происходит.

— Это действительно происходит, Шут? Белку держит разведчик Улья, и требует в обмен на неё Проектор? — я поддался соблазну поверить в то, что ничего не случилось. Ведь пропала же гусеница? Пропал же проход сквозь стену?

— Да, конечно! — не слишком довольно бросил мне Шут, без своего обычного ёрничанья. — Как я уже говорил, выбор придётся сделать, и он будет для тебя сложный. Я не буду делать его за тебя.

— Спасибо... наверное, — тихо вздохнул я.

Уж не знаю, за что я был ему благодарен. Даже если вдруг представить, что Аня была для меня дороже собственной жизни — была ли она при этом дороже жизней других? Дороже не мне лично, а... в общем? Если насекомые получат в свои лапы Проектор, то это будет стоить жизни многим и многим. Страшно себе представить, что они смогут с ним сотворить.

Но как много значило для меня чужое благо? Что мне было за дело, если умрут хоть даже тысячи других? Что мне было с того, будут они жить или нет? В моём сердце была только Белка, а все прочие... кто они мне? Почему я должен ради них жертвовать, хоть даже не своей жизнью — но жизнью дорогой для меня девушки?

Шут сказал правду — выбор действительно был непростой.

— Мы уже однажды отказались идти в Извлекатель, хоть даже в нём ничего с нами бы не случилось, как узнали мы позже, — напомнил он мне. — Выходит, если следование правилам означает для нас смерть — мы будем их нарушать.

— Значит ли это, что общество должно совсем перестать нас заботить? — спросил я.

— Есть некая ирония в том, что когда личный интерес полностью побеждает, общество погибает — и погребает личность с собою вместе. Можно спасти Белку лишь для того, чтобы однажды её убил яд, который распылят в тоннелях жуки — вместе с твоими будущими детьми, Антон, и множеством других людей, кто-то из которых иначе мог бы заменить для тебя... хоть даже её. Просто ни ты, ни она ещё друг о друге не знаете. В этом ирония, Антон. В этом ирония.

— Я... тоже склоняюсь к тому, чтобы попробовать её выручить без обмена... или попробовать перехитрить жука, — я признался.

— Не получится, — как мне показалось, покачал он головой. — Слишком быстрый. Слишком внимательный для нас враг. Его мозг устроен немного не так, как у людей. Он не отвлекается от задачи.

— Значит, ты тоже говоришь, что мы должны ему отказать, и будь, что будет? — удивился я.

— Разве?! Подумай ещё раз, Антон, с кем ты говоришь, — усмехнулся мне Шут.

— Может быть, мы сможем сначала согласиться, а потом отобрать у него Проектор? Раньше, чем случится что-то непоправимое? — я напряжённо стал ждать ответа.

— В этом прелесть выбора между личным и общим, Антон, что в нём зачастую остаётся чудесная гибкость. Иначе жизнь человека превратилась бы в ад. Но я бы не был столь оптимистичен. Скорее всего, после обмена нам придётся бежать тропами тьмы, а Проектор достанется Улью. И после этого придётся решать, как нам купировать последствия — и не в одиночку. Скорее всего, придётся отбивать Проектор с тяжёлыми потерями, и не тебе одному. Жуки не отдадут Проектор нам просто так.

— Я плохо понимаю тебя, Шут, — признался я. — Это именно то, чего мы хотели бы избежать, ценой одной жизни. Пусть и дорогой для нас жизни. А ты теперь звучишь так, словно предлагаешь согласиться на этот обмен?

— Все эти разговоры с тобой имеют одну цель, Антон, — заметил мне Шут. — Заставить тебя обратить внимание, что насекомые мыслят не так, как это делаем мы. Как ты думаешь, почему я спросил, считает ли жук равноценным обмен девушки на Проектор? Ты помнишь, что он нам на это ответил?

— Он сказал, что считает обмен равноценным, — вспомнил я, и задумался над этим всерьёз. — Он полагал, что Белка для меня столь же ценна, что и Проектор, а то и более? Не зря же мы сейчас с тобой спорим?! Будь на кону лишь мой личный интерес, я бы уже согласился на сделку.

Вместо ответа Шут легко рассмеялся, но в его голосе не звучала насмешка. Уже вскоре он поделился со мной своими мыслями.

— Насекомые мыслят иначе, Антон, — словно подозревая что-то, заметил Шут. — Даже если он теоретически знал, что ради личного интереса человек всегда готов предать общее благо, он никогда не способен это понять. Попытка представить себя на чужом месте всегда завершается именно так — ты представляешь на чужом месте... себя.

— Ты намекаешь, что с точки зрения жука, Белка может быть для людей столь же значимой, как и риск передать насекомым Проектор? — насторожился я, пока не понимая в этом смысла. — Но она же... простая девушка?!

— Может быть, — эхом откликнулся Шут. — Может быть, нет. Но одно известно совершенно точно — жук считал именно так. И я в этом уверен, поскольку он не знал о том, что Белка была именно твоей девушкой. И не мог этого прочитать в твоей голове.

— Ты... думаешь? — растерялся я. — Ты... предлагаешь пойти на такой обмен просто из-за смутных подозрений, что здесь что-то не так?

— Я полагаю, что мы пока просто не знаем чего-то, что знают Жуки, — ответил мне Шут. — То ли это из-за того, что она приняла Пыль, а жукам известно, что после этого происходит, в отличие от нас. То ли ещё по иной причине. Когда я вижу неизведанное, я всегда ему следую в надежде на то, что однажды поймаю за бороду ответ. Не так уж и часто Чужие выдают некие секреты, как они сделали это сейчас. И поэтому я выступаю за сделку, при условии, что мы постараемся после этого уничтожить их Улей, чтобы купировать последствия. Но выбор за тобой.

Некоторое время я беззвучно дышал, в безмолвной тьме пустоты. Рядом со мной не было ничего, кроме собственных мыслей. Но, всё же, изнутри поднималось смутное облегчение, радость. Я принял решение, и что-то внутри меня ликовало от всего сердца.

— Я... присоединяюсь к тебе, Шут, — сказал я. — Мы согласимся отдать твари Проектор, чтобы спасти Белку. Но после этого мы будем воевать с его Ульем, пока нам не настанет конец.

— Пока конец не настанет им, — мягко поправил меня Шут. Но уже после этого, его слова стали собирать с каждой секундою силу, и греметь в моей голове раскатами грома. — Этот противник слишком силён для тебя, Антон... но нам ли не наплевать? Пристёгивай ремни, парень. Я выхожу наружу опять!

И сквозь сумрак проступили силуэты моих спутников, и я посмотрел Лепестку Тьмы прямо в его алые, нечеловеческие глаза. Время всё так же существовало для нас лишь, двоих.

— Я согласен на сделку, и ты получишь Проектор, — изрекли мои губы, и маленький мячик покатился по ладони, прежде чем упасть под пристальным взглядом насекомого на пол. Лишь тогда жук отодвинул от Белки свой острый коготь. На его лице, похожем на голову муравья, щёлкнули жвала, и Проектор сам по себе полетел к нему...

Я вдруг обратил внимание, как отступает тьма, а мои лёгкие жадно глотают воздух. Время устремилось вперёд, и я узрел выражение откровенного ужаса, которое появилось в глазах старшего Пыль-пробуждённого. Он провожал плывущую по воздуху сферу взглядом — он всё понимал, но всё никак не мог шевельнуться. Хотя с каждой секундой силы к нему возвращались.

Но раньше, чем что-то успело случиться, тьма объяла нас вновь — но только теперь уподобилась разлапистым крыльям, которые понесли нас сквозь пустоту и пространство. К моему горлу подступил комок от резкой хватки неразличимой силой под ложечкой, а в следующую секунду мы очутились уже в другом месте...

Белка ошеломлённо хлопала зелёно-голубыми глазами, ещё не понимая, как прямо над ней оказался уже другой потолок. Рефлекторно она провела по щеке, будто после укуса комарика, и обнаружила на руке кровь. Остальные были изумлены тем, что случилось, не меньше девушки.

— Нет! — закричал старший Пыль-пробуждённый, когда отмер и вспомнил, наконец, обо мне. Его взгляд не сулил ничего мне хорошего, и был переполнен негодованием и недоверием. — Что ты натворил!? Безумец! Ты хоть понимаешь, что...

Он осёкся, чтобы наполнить лёгкие кислородом. Я же спокойно вздохнул, и встретил его взгляд, готовый теперь ко всему. Я сделал выбор — правильный или нет. Теперь пришло время встретить последствия.

Глава 12. Относительная ценность

— М-может быть, мне объяснят что-нибудь хотя бы теперь? — взмолилась Аня, когда стихли страсти.

Мы находились в крошечной камере-каморке среди каменных стен, где потолки низко нависали над головами, и ответвления тёмных тоннелей вели в неизвестность. Шелест наших лёгких отражался эхом от стен и возвращался к нам неслышным шёпотом слов. Мы сидели столь тесно, что чувствовали тепло наших тел.

В ответ на восклицание девушки, Артём неосознанно отвёл взгляд. До этого он едва слышно вёл с Кириллом беседу. Кирилл, он же, «Древ» — высокий и хорошо сложенный парень с серыми глазами и коротким ёжиком русых волос мельком взглянул на сестру.

И мне показалось, или в его взгляде мелькнуло облегчение?

Он мог с полным правом считать, что его сестра осталась погибать в одиночестве, когда его забрали Пыль-пробуждённые. Если бы не я, Аня неизбежно бы умерла. Жаль, что она забыла обо всём, что произошло в прошлом. Только для Кирилла их встреча стала воскрешением родной крови из мёртвых.

Хотя, если подумать, то для самой Белки Кирилл в одночасье стал Пыль-пробуждённым — тоже, своего рода, вести, способные сбить с толку.

Услышав её мольбу, я хотел, было, что-нибудь ей ответить, но вдруг понял, что даже не знаю, с чего начать. Да и половина того, что я хотел ей поведать, предназначалась лишь для наших с нею ушей. Это не должен был слышать Артём. Это не должен был слышать Кирилл. И уж тем более — этого не должен был слышать старший Пыль-пробуждённый.

Последний неожиданно для меня поднял голову. До того он сидел неподвижно, спрятав лицо в ладони, и долго молчал. Лишь услышав девушку, он рассмеялся, печально.

— Нам всем, Анна, стоило бы задать этот вопрос одному человеку, — Пыль-пробуждённый повернул в мою сторону голову. В его карих глазах отразилось непонятное мне раздражение. Я бы даже ненависти и гневу удивился бы меньше, чем этому. — Похоже, самая большая загадка здесь — он. Так же, как и источник наших проблем. Всеобщих проблем! — весомо добавил он.

Я стиснул зубы. Я и без его замечаний прекрасно понимал, что от Проектора в руках жуков добра можно было не ждать.

Я также заметил на себе зашуганный взгляд Белки. В зелёно-голубых глазах мелькнуло растерянное выражение — она уже уяснила себе, что я — есть даже больше, чем тренированный псионик — я есть Пыль-пробуждённый, то есть существо недосягаемо могущественное по её меркам. И она, очевидно, не считала соседство со мной безопасным, ведь «я пытался её изнасиловать» — вот она и жалась сейчас к своим братьям, поглядывая на меня с откровенной опаской.

То, что я разменял на её жизнь целый Проектор, она тоже теперь понимала. Но от этого я стал для неё теперь сродни непредсказуемой, дикой стихии. Неизвестно даже, насколько от этого стало хуже. «Артём, проклятый засранец» — я скрипнул зубами, вспомнив о нём. Мало кому удавалось мне так подгадить.

Между тем, мы продолжали переглядываться с Пыль-пробуждённым.

Яркий свет фонарей освещал его бледно-белое лицо, и я сидел так близко, что мог разглядеть тонкую сеть морщин вокруг его карих глаз. На вид ему было около сорока пяти лет, и в его глазах было выражение повидавшего многое человека. Он был невысоким и щуплым, с тонкими чертами лица, но когда мы сидели напротив и смотрели друг на друга, это впечатление скрадывалось его неизменно твёрдым взглядом, направленным на меня.

— Меня зовут Климент Александрович Старов, — представился он. — Пробуждённый, телепат-надзиратель первого класса. И ты, молодой человек, в моей компетенции. Я занимаюсь обучением и наставлением новых Пыль-пробуждённых.

— Антон... Захаров, — я с некоторым трудом вспомнил свою «новую» фамилию. — Тоже Пыль-пробуждённый, вестимо.

Некоторое время мы переглядывались, словно он пытался найти в моих глазах вызов. Но его он закономерно не встретил, и успокоенно кивнул, как будто собственным мыслям.

— Как так вышло, что тебя, пробуждённого, не забрали вместе с остальными? Почему забрали только Кирилла и его брата? — спросил он.

Я задумчиво изучал выражение его лица, гадая, как много я могу раскрыть ему без вреда для себя.

— У меня аномалия пси-способностей, — пояснил я. — Когда ваши забирали остальных, то решили, будто у меня никакого усиления способностей не случилось, и я не стал Пыль-пробуждённым.

Псион лишь хмыкнул, красноречиво разглядывая меня в лицо. Я ощущал бегущие на границе моего разума пальцы, которые будто пытались меня безуспешно ощупать, чтобы что-то найти. Но телепатия работала со мной немного не так, как с прочими людьми. Поверхностный осмотр в большинстве случаев завершался ничем.

— Это была халатность, — наконец, с отвращением заметил Климент. — И когда я пытаюсь прочесть твои мысли, это становится всё более очевидно. Отбор в Пыль-пробуждённые стал из рук вон плох, или там теперь проверяют на всё подряд, кроме наличия мозгов. А я ещё удивлялся, почему они без задней мысли оставили всех остальных погибать в тоннелях. В том числе — и сестру будущих пробуждённых. Думали, наверное, что там так же безопасно, как у них дома.

Кирилл при этой фразе поднял голову, и настороженно взглянул на меня серыми глазами, словно пытался найти во мне хоть что-то от «меня» прежнего — проходчика по прозвищу Шнырь. Я невольно усмехнулся ему в лицо. Ещё неизвестно, сколько прежнего осталось и в самом Древе. У него было до сих пор какое-то полусонное, затуманенное выражение в глазах — как будто его подняли посреди ночи и посветили в глаза фонариком. Явно мозги ему промывали с помощью телепатии — не зря же он не сразу узнал родную сестру.

— Я позаботился о ней, — заметил я, кивнув на Белку. — Пси-способности пробудились у меня не сразу, но их хватило, чтобы безопасно добраться до Вентилятора.

— Подожди минуту... — глаза Климента широко раскрылись и уставились на меня. — Если ты добрался до Вентилятора, то...

Он осёкся, и я с неудовольствием заподозрил, что я чем-то себя выдал. Хотя, конечно, Пыль-пробуждённый мог легко связать выход из строя Пси-репеллятора с моим появлением.

Климент, тем временем, лихорадочно рылся у себя за пазухой, прежде чем он извлёк какой-то длинный серебристый цилиндр. Покатав его у себя на ладони, старший пробуждённый ещё больше опустил уголки своих губ.

— Что это? — не выдержав длинной паузы, спросил я.

— Это маяк, — почему-то Климент усмехнулся моему вопросу. — Маяк для телепортации. И он вышел из строя, когда ты перенёс нас теневыми путями. Почему-то сложные приборы тебя не любят, Антон, я так погляжу.

— Маяк? — переспросил я, игнорируя более чем прозрачный намёк.

— Устройство для нуль-транспортировки, которое вышло из строя, — пояснил мне псион, досадливо хлопнув ладонями. — В общем-то, это не большая тайна — телепортация к псионике не имеет никакого отношения.

— Но, я думал... — я непонимающе заморгал.

— Да, мы, пыль-пробуждённые, способны «мерцать», сиречь мгновенно перемещаться на небольшие расстояния, — раздражённо ответил Климент. — Но в подавляющем большинстве случаев — это именно нуль-транспортировка, то есть технология. И если только ты не сможешь телепортировать нас обратно, то мы здесь застряли.

— Шут? — настороженно спросил я. — Куда ты нас переместил?

— Куда придётся, — лениво процедил Шут. — Чем больше вес и объём, тем более непредсказуемыми становятся теневые пути. Но их плюс в том, что их сложней отследить. Минус в том, что я тоже не знаю, где находится исходная точка. Значит, и не могу вернуть нас обратно. Радуйся тому, что живой.

— Нет, не могу, — я выдохнул, подняв взгляд на Климента. Почему-то тот усмехнулся.

— Я этого ожидал, — проворчал он. — Что же... тогда ближайшие планы становятся нам понятны.

Он снова сунул руку за пазуху, и оттуда выкатился маленький мячик, в котором я без особого удивления узнал Проектор. Даже не знаю, что я думал, когда увидел его в руках старшего пыль-пробуждённого. Наверное, что Проектор — не столь уж большая редкость, раз он неведомыми путями пришёл даже Глухачу в лапы.

— Запасённых мной крох эссенции не хватит, чтобы с помощью Проектора починить нам маяк, — скрипнул зубами Климент. — И это означает, что нам нужно две вещи: найти Извлекатель. И ещё — добровольца, чтобы он послужил источником эссенции. Иначе отсюда не выбраться. Так что, господа, дама... думайте, кто им станет.

— Великолепно, — зло изрёк я. — Просто, мать твою, великолепно!

***

— Как вы все понимаете, добраться до людей нам нужно как можно быстрее, — меланхолично заметил Климент, нейтрально разглядывая меня. — Не хочу сказать, что я без сочувствия отношусь к решению Антона обменять Проектор на жизнь женщины, но...

Я скрипнул зубами. Сейчас наслушаюсь.

— Проектор в руках жуков — это если не катастрофа, то нечто к ней очень близкое, — вздохнул Климент, оглянувшись в сторону остальных, которые внимательно слушали. — У меня пока нет времени выяснять, откуда ты, Антон, его взял... они применят его против нас, людей.

— Я не сомневаюсь, — процедил я.

— Существует директива — как только Проектор попадает в лапы чужих, мы обязаны уничтожить их логово немедленно, не считаясь с потерями. Самая большая наша проблема в том, что никто ещё не знает о том, что случилось.

— Я понимаю, — вздохнул я. — Мы должны дать знать об этом как можно скорее, чтобы все смогли подготовиться.

— Но есть и хорошая новость, — вдруг усмехнулся Климент, блеснув карими глазами в мою сторону.

— Какая ещё хорошая новость!?

— Ближайшим поселением к этому Улью является Вентилятор. По случайному совпадению, не так давно там случилось чрезвычайное происшествие — некий молодой человек, которому пришёл срок идти в Извлекатель, избил троих телепатов-воспитателей четвёртого класса, почему-то голыми руками, и сбежал, — хмыкнул он. — Одновременно с этим, по всей округе ударила волна электромагнитного импульса, после которой Пси-репеллятор приказал долго жить.

— Вентилятор эвакуировали, так что люди пока в безопасности. На это ты намекаешь? — спросил я.

— Почти, — одними губами усмехнулся Климент. — Выход из строя Пси-репеллятора играет нам на руку. Мирные жители не пострадают. Хоть что-то хорошее в нашем положении.

Тем временем, младший брат Белки расхрабрился настолько, что вопросительно поднял руку, и задал Клименту вопрос, хотя только что сидел тише травы — ниже воды.

— Так это из-за Антона, что ли, в тот день вырубило везде электричество? — удивился Артём.

— И не только электричество, — заметил Климент. — Молодой человек произвёл настоящий фурор. Многие сильно хотят его теперь видеть.

— Представляю, — я скрипнул зубами. Похоже, теперь мне дорога одна — в Извлекатель. Но, да, Шут прав, на это мне теперь наплевать.

— Смертная казнь или даже просто заключение почти не применяются, — Климент каким-то образом догадался, о чём я думаю, и остро взглянул мне в глаза. — Тем более, для Пыль-пробуждённых.

— Телепаты обработают мне сознание? — осведомился я буднично, но раньше, чем собеседник успел мне ответить, Шут рассмеялся в моём сознании.

— Они непременно попробуют, парень, и позорно провалят любую попытку, — усмехнулся он. — Но у нас будет время придумать, как их обвести вокруг пальца. Но для этого, конечно, нужно начать сотрудничать с представителями касты Пыль-пробуждённых. Для начала — действительно, добраться домой, и сообщить всем неприятные вести.

Климент удивлённо вздёрнул тонкую бровь, услышав в моём голосе спокойствие.

— Тебя это даже не беспокоит? — спросил он.

— Не вижу никакого смысла бегать теперь, когда про меня знает столько людей, — пожал я плечами. — Да и потом, я правда хочу купировать последствия. Если это возможно, я бы хотел пойти сражаться с Ульем вместе с другими.

Старший пробуждённый долго смотрел мне в глаза, словно пытался отыскать признаки лукавства. Но я смотрел прямо, не уводя взгляд в сторону, и наконец, Климент облегчённо выдохнул.

— Что же, — неуверенно пожевал губы он. — Ты, как мне кажется, не так плох, как человек. По крайней мере, я сомневаюсь, что ты отдал Проектор жукам из желания навредить человечеству, как таковому. И... проклятье! Всего этого можно было избежать, если бы ты сразу оказался на своём месте.

Он досадливо отвёл взгляд, словно костеря про себя тех двоих недотёп, что забрали Древа и Дерзкого. Но пауза длилась недолго, и уже вскоре Климент задал мне вопрос, который, как мне показалось, определял всё.

— Хорошо, — подытожил Климент. — Я тебя понял, Антон. Но, скажи мне на милость, ещё раз, что побудило тебя вручить в лапы насекомых Проектор!? Я не буду вдаваться в циничные беседы о сравнительной ценности той или иной жизни... просто объясни мне — почему обменял его на жизнь одной девушки? Ты же понимаешь, во что теперь всем обойдётся Проектор! Прекрасно понимаешь — вижу это по твоим глазам. Так почему?

Я тяжело вздохнул, обдумывая ответ.

Интересно, что сказал бы Климент, если бы узнал, что я так поступил по подсказке второй своей личности, которая скрывается у меня в подкорке? Досужие рассуждения о выводах, что подчерпнул Шут, наблюдая за Лепестком Тьмы, звучали бы бредом сумасшедшего. В конце концов, какая, с точки зрения Климента, могла быть особая ценность в Белке, чтобы ради неё ставить под угрозу множество жизней?

«Может быть, то, что она тоже приняла Пыль, и стала в чём-то другой?» — мимоходом подумал я. Насколько я понимал, женщинам в этом мире Пыль не доставалась уже невесть сколько веков. С этой точки зрения, Белка была уникальна. Но и это, со стороны Шута, были лишь очередные догадки.

Я вздохнул, придумав наиболее подходящий, правильный и правдивый ответ.

Придумав. Подходящий. Правдивый. Ответ. В любом другом случае, сочетание этих слов означало бы, что я собираюсь цинично соврать. Но это был тот случай, когда ты лжёшь, сказав чистую правду. Если в чувствах вообще есть какая-то правда.

— Всё очень просто, — вздохнул я, мельком мазнув взглядом по силуэту девушки, которая нервно отвернулась и делала вид, будто она нас даже не слышит. — Дело в том, что я её люблю. Потому и обменял её жизнь на Проектор.

Белка споткнулась и ошарашенно на меня оглянулась, словно её хлопнули по ключице.

— Я тебя понимаю, молодой человек, — медленно произнёс Климент, устало протирая пальцами лоб. — Я тебя... понимаю.

***

Было множество причин к тому, чтобы я ответил Клименту именно так.

Во-первых, мне поверили безоговорочно, ведь свои слова я подтвердил весомым поступком, которому просто не находилось иных объяснений — отдал в обмен на неё Проектор. Ну а дальше у всех в головах заработали шестерёнки, додумывая мои мотивы и побуждения за меня.

Климента можно было сколько угодно долго уверять в том, что плохих намерений я не имел: ни когда я бил воспитателям лица, ни когда ломал Пси-репеллятор, ни когда я ломал маяк нуль-телепортации, или когда перенёс всех сюда, перед этим вручив жукам ядерную бомбу на блюдечке. За всё время проступков набралось столько, что меня, по-хорошему, стоило расстрелять на месте. Теперь же я видел — во взгляде Климента что-то неуловимо поменялось.

Можно ли было назвать это сопереживанием — Бог весть, я не знал. Но ясно одно — он составил обо мне мнение, и не похоже, чтобы плохое. Скорее, напротив. Я чувствовал, что между нами мелькнула искра — как он и сказал, Климент меня теперь понимал.

Во-вторых, а также и в третьих — рядом с нами были Анины братья, и оба мотали себе на ус. Каждый примерил на себя шансы, что я могу когда-либо им угрожать, и пришёл к выводу, что это теперь невозможно — ведь на меня за такое рассердилась бы Белка, которую по определению обижать я не мог. Дышать воздухом в лагере после моего заявления определённо всем стало чуточку легче.

Ну, не считая Белки, конечно, которую новости огорошили, как ударом по кумполу, но это — в четвёртых. Девушку требовалось как-то заново ко мне приручать, и гадости, которые наговорил про меня Артём, в этом мало чем помогали.

«Чёрт подери этого мелкого мерзавца» — сердито подумал я. Между ним и сестрой время от времени проскальзывали многозначительные взгляды, но он до сих пор молчал, как воды в рот набрал. Верно, дожидался, пока сестра сама не попробует всё из него вытрясти. Но время душевных бесед пока не пришло.

Сначала Климент встал с места, и довольно буднично сел в позу со скрещенными ногами по центру нашей каменной каморки.

— Я постараюсь найти поблизости Извлекатель с помощью псионического чутья, — вздохнул он. — Если это возможно, то постарайтесь меня не беспокоить. Мне нужна концентрация.

Более прозрачного указания прогуляться придумать было непросто, и мы неспешной кавалькадой потянулись наружу. Среди извилистых лабиринтов тоннелей легко было заплутать, и если бы не моё пси-зрение, я ни за что не решился бы выпускать из виду всех остальных. Впрочем, они всё равно сбились в группы по интересам.

Последнее буквально означало, что Белка прибилась к братьям, и вся троица стала держаться вместе, в то время как я облюбовал поблизости для себя какой-то отнорок. Но не сказать, чтобы я чувствовал себя сейчас прокажённым. После энергичных переговоров между братьями и сестрой, в ходе которых Белка расхаживала из угла в угол, меня вскоре навестили.

Она осторожно, как бы пробуя незнакомый воздух, высунула свой острый носик из-за угла. Бирюзовые глаза напряжённо посмотрели на меня, словно ждали от меня невесть чего.

— Привет, Аня, — я встретил её доброжелательной улыбкой. Под её подозрительным взглядом я достал из своего вещмешка второй коврик, постелил его на пол и пригласил девушку присесть. — Присаживайся. Нам есть, о чём поговорить.

Поколебавшись, Белка последовала приглашению, и скрестила на полу ноги.

— Для начала, хочу расставить все точки: мы с тобой теперь незнакомы, — твёрдо заметила она мне, и под моим погрустневшим взглядом продолжила. — Не знаю, что было раньше, но я хочу услышать теперь твою версию.

— Артём взял все свои слова назад? — я подобрался, и внимательно на неё посмотрел. Неохотно, она кивнула.

— Но понятнее для меня ничего не стало, — буркнула Белка, и, замявшись, продолжила. — Какого... ему понадобилось врать, что ты пытался меня изнасиловать!?

— А он не пояснил? — я невольно издал смешок.

— Нет, — девушка раздражённо стиснула зубы. — Вместо этого он упорно отправлял меня к тебе, чтобы я сама всё узнала.

— Стыдно, наверное, — подумав, заметил я. — Он же отлично понимает, как меня этим подставил.

— Рассказывай! С самого начала! — потеряла терпение Аня, и я с тяжёлым вздохом начал рассказ.

— Для начала — я правда не пытался тебя изнасиловать, Аня. Ни разу, — покривив душой, я для пущей убедительности приложил ладонь к сердцу, пока Шут смеялся у меня в голове.

— Тогда... зачем врать?

— Ты же слышала это его: «Я поговорю с ней. Объясню, как всё было на самом деле» — я процитировал по памяти слова Артёма, и увидел, как лицо Белки нахмурилось. Она тоже наверняка подозревала, что со словами брата было нечисто.

— Пользуясь тем, что ты меня не помнишь, он собрался наговорить про меня гадостей, а потом забрать свои слова обратно, — подытожил я. — Не бесплатно для меня, конечно.

— Вот же... — ошеломлённо ответила девушка.

— Можешь себе представить, что я сам обо всём этом подумал, — фыркнул я.

— Но... почему вам вообще понадобилось стирать мне память?

— Изначально план казался разумным, — я замялся. — Это ты сама нам и предложила.

— Я предложила!? — неподдельно изумилась она.

— Да уж, как есть, — проворчал я. — К сожалению, ты не смогла бы скрывать свои мысли от телепатов. А мы, в некотором роде... наследили с тобой. Чтобы ты понимала — у нас был с тобой Проектор и Пыль. Можешь себе представить, насколько нежелательно было знать обо всём этом посторонним. О том, откуда взялись все эти вещи — тем более.

— Боже мой... — судя по выражению её лица, она начала примерно представлять расклады, при которых могла предложить стереть себе память. — Во что же мы ввязались? Как так получилось?!

— Это тоже долгая история, — вздохнул я. Но делать было нечего, так что я начал сначала. — Если я правильно понял, ты помнишь начало похода за Пылью?

Я дождался осторожного кивка, и продолжил.

— Тогда ты уже, наверное, поняла, что мы своей цели достигли. Вот только Пыль-пробуждённые почему-то всегда знают, когда кто-то пробуждается. Они пришли и схватили Древа и Дерзкого. Что касается меня, то я уже упоминал, что мои способности пробуждались постепенно. Дней пять мы выбирались оттуда — с тобою вместе.

В этот момент девушка подняла взгляд, и осторожно посмотрела в мои глаза.

— Мы... с тобой... — зелёно-голубые глаза блеснули волной неуверенности на меня, и я почему-то сразу догадался, о чём она хотела, но не решилась спросить.

— Нет, — осторожно признался я. — До этого у нас не дошло.

— Понятно, — помявшись, она издала облегчённый вздох. — Что было дальше?

— А дальше, — усмехнулся я. — Дальше мы пришли домой, и меня забрали воспитатели. Когда я отделался от них, то пошёл сразу искать тебя по адресу: улица сто четырнадцать, пятый дом, сорок восьмая комната.

— Ты знаешь мой адрес... — прошептала Аня, словно я чем-то подтвердил её мысли.

— Ты говорила к тебе зайти, что я и сделал — и нашёл там Артёма.

— И что...

— Подрался с ним.

— Чего!? — тонко воскликнула Белка.

— Возможно, он меня именно после этого невзлюбил, — я усмехнулся. — Но это всё неважно. К тому времени весь твой дом был разгромлен, а тебя забрали люди Глухача.

— Но... за что? — искренне не поняла девушка.

— Похоже, ваша команда либо взяла припасы для экспедиции, никого не спросив, либо часть снаряжения была взята взаймы, — припомнил я. — И, поскольку единственной выжившей из всей компании была ты, а меня взяли воспитатели, Глухач повесил весь долг на тебя.

— Но... — опешила Белка. — И как он думал... чтобы я рассчитывалась!?

— У него было несколько вариантов, — тяжело обронил я. — Первый — отправиться в Извлекатель у него в подвале. Проектор, к слову, мы тоже нашли у него. Второй вариант... он предложил подкладывать тебя под извращенцев из других ярусов.

— Боже... — взгляд девушки окрасился откровенным ужасом. Она залепетала дрожащими губами. — И... что... было дальше?

— А дальше я пришёл и всех там прибил, — хмуро заметил я. — Как герой из сказок, уж извини. Но так и есть.

— Наверное... — отрывисто отозвалась она, и опустила голову, стараясь не встречаться со мною взглядом.

— Дальше без приключений тоже не обошлось, — заворчал я. — Пси-репеллятор почему-то сломался, когда я бежал от воспитателей, и на Вентилятор напала Орда насекомых. Поскольку против них применили газ, мы посчитали за лучшее замуроваться в логове Глухача вместе с тобой и Артёмом. Но ждать, пока всё кончится, мы не стали. Мне срочно нужна была Пыль.

— Зачем?

— У меня необычная пси-связь. Она могла меня прикончить, и единственным решением нам казалось принять Пыль ещё раз, — пояснил я. — Мы решили разрезать хрустальный кристалл в одном из биомов.

— Мда уж... — округлились бирюзовые глаза Белки. — Кажется, теперь я понимаю, почему я просила стереть себе память. Это уж слишком! Мы все слетели с катушек?!

— Жаль, что ты всего этого не помнишь, — покаянно и грустно закончил я, с каким-то ожиданием глядя Белке в глаза. Пока я говорил, то всё время ждал, будто уже в скором времени в её взгляде мелькнёт искра узнавания, и она вспомнит всё, что мы вместе с ней пережили. Ведь одно дело, что я рассказывал ей, и она меня понимала — и совсем другое, когда она действительно переживала все эти чувства вновь.

Но выражения, которого я так ждал, я так и не встретил.

Девушка медленно встала с места, и с некоторой неловкостью заглянула в мои глаза, стиснув ладони вместе.

— Я... верю тебе, — запинаясь, заговорила она. — Я видела, что ты ради меня сделал. Наверное... мне тоже жаль, что я ничего этого не помню. Правда, жаль.

— Я понимаю, — прошептал я.

Вдруг, она вскинула взгляд и посмотрела на меня. Её губы тронула сочувственная улыбка.

— Я ничего не помню, Антон... но мне знакома такая штука, как благодарность, — тихо сказала она. — И пусть я не могу сейчас вернуть всё для нас так, как оно было раньше — это было бы неправдой. Но мы можем попробовать друг с другом познакомиться ещё раз. Заново.

— Что же, — я улыбнулся, окрылённый таким ответом. — Тогда меня зовут Антон.

— Аня, — на её губах заиграла улыбка, чуть застенчиво дрогнув. Когда наши взгляды встретились, в её глазах вспыхнула мимолётная искра, подобная блеску упавшей с неба звезды, и она поспешно опустила очи долу.

Кашлянув, она с порозовевшими щеками засобиралась назад к своим братьям, а я замер на месте, не дыша, пока она шла. Моё пси-зрение следовало телекинетическими ладонями за ней по пятам, невесомо лаская ей плечи. В шумящем в голове туманном дурмане, я следил, как она идёт, и как она замирает за спиной Артёма, словно задумавшись вдруг о какой-то своей, девичьей мысли. Может быть, даже задумавшись обо мне...

Резко подняв ладонь, Белка с размаху огрела Артёма ей по загривку, так что звук услышал я даже там, где сейчас был. А когда её младший брат ошарашенно оглянулся на сестру, она кошкой зашипела.

— Сам знаешь, за что! Идиота кусок! — зарычала она, и резким движением пошла в прямо противоположный от него угол, где стала сверлить стену взглядом, кипя от злости. Только в этот момент я вспомнил, что уже довольно давно не дышу, и выдохнул застоявшийся воздух.

Сознание всё ещё парило на разлапистых крыльях ветра. Казалось, счастливая и сладкая грёза наяву никогда не закончится, но именно сейчас Шут решил заговорить со мной вновь.

— Скоро, Антон, не старый ещё хрыч найдёт для нас Извлекатель, и мы пойдём выдвигаться, — елейным голосом напомнил он мне. — И там придётся решать, кого ему скармливать. Ты уже на сей счёт подумал, или я зря надеюсь?

Я стиснул зубы, как от боли в дёснах, от этой мысли, которая будто ударила меня под дых. Конечно, я ничего не думал, словно сознание всеми правдами и неправдами стремилось обойти её стороной.

— Варианты можно пересчитать по пальцам одной руки, — помолчав, сказал Шут. — И то, один палец выходит лишний — ты, например. Если подумать, то там трое родственников, которые будут держаться друг за друга горой — и представитель верховной власти, коим является Климент. И... та-дам! Когда тебя скормят Червю без особого толку, этот вопрос ребром встанет вновь. И тогда снова придётся решать. Вот и решай, пока время есть.

— У тебя, может быть, даже есть предложения? — прорычал я.

— Зная, насколько редкой является Пыль, Белка уступает в ценности Пыль-пробуждённым на много порядков, — заметил мне Шут. — Что сейчас, что даже с учётом её будущих детей.

— Ты предлагаешь отправить туда её?! — сипло спросил я. — После того, как мы отдали за неё Проектор? После того, как получили намёки Лепестка Тьмы на то, что она может иметь некую особую ценность?

— Нет, конечно, — фыркнул насмешливо Шут. — Просто предлагаю посмотреть на вещи с иной точки зрения. С точки зрения местных, к примеру. Чтобы не удивляться, в случае чего, ничему, и не хлопать глазами. Послушал меня? Понял? Вот и молодец. Сделай себе холодец.

Глава 13. Семь вёрст – не крюк

Свет от лучей наших фонарей бегал по стенам, где тоннели изгибались во мраке и тьме. Камень под нашими ногами казался непуганым зверем, впервые увидевшим воочию людей, и я всякий раз замирал, прежде чем опустить на него стопу. Учтиво и деликатно, мы мягко ступали вдаль, стараясь не нарушать первозданную тишину галерей.

Где-то там, вдали, нам слышался холод, который доносился легким шелестом по коже, и стужей, которая отпечатывалась липкими пальцами на сознании. То был Червь, чьи сонные мысли ворочались в воздухе ворохом хищных щупалец. Мой старый знакомец — это был он. Я узнал его теперь, когда мой разум стал более открытым к его эманациям.

Жалкая пародия на родину страха! То, что когда-то пыталось пустить корни в моём сознании, было намного страшнее, чем слышимый мною теперь, тихий... храп. Иначе не скажешь.

Теперь он спал — уже сотни лет без перерыва. И, похоже, спал с того самого момента, как за первыми людьми в этом доме захлопнулась дверь, отсекая их от родимой Земли — навсегда? Призраки памяти подсказывали мне, что существует где-то некий «Зал», откуда можно управлять этим таинственным местом. И попасть в него якобы можно было из любого биома, который предки (или мои потомки?) звали почему-то «Сад».

— В таком случае — мы уникальны в своём роде. И судьба неспроста выбрала на нашу роль нас, — задумчиво заметил мне Шут.

Я вспомнил, что то место было целиком занято Червём, и в таком случае, единственным человеком, который мог что-то там сделать и не умереть, был я один.

— Сделать что, например? — усмехнулся мысленно Шут. — Поднять всем температуру? Заставить всё играть яркими красками сельской дискотеки? Что именно ты хочешь добиться, Антон?

— Это место... странное, Шут, — прошептал я. — Мы, люди, как будто нашли... правда какой-то артефакт инопланетян, который Червь принёс нам из космоса, шагнули туда и потерялись внутри? Так всё случилось, да?

— Странно здесь, в первую очередь, пространство, — ответил мне Шут. — Ты пока это не чувствуешь, но оно... причудливо искривляется на нашем пути. Неспроста Клименту нужен маяк, а мы не можем почувствовать отсюда людей. Расстояния иногда могут растягиваться, как лента. И поместиться здесь может куда больше, чем можно предположить.

— Это как... многомерное пространство? — предположил я. — Изнутри дом больше, чем он кажется снаружи?

— Больше. Много больше. Настолько, что мы можем удивиться, насколько много здесь стало людей, за шестьсот пятьдесят лет истории, — загадочно обронил Шут, и я насторожился.

— Ты что-то знаешь? — спросил я.

— Я знаю многое, но ещё лучше у меня получается думать, Антон. Подумай и ты, хочешь ли ты открыть отсюда дверь. Говорят, что за закрытыми дверями Червь сразу стал вести себя паинькой, и уснул. Совпадение?

— Там снаружи — Земля, — заметил я.

— Земля, на которой шестьсот пятьдесят лет бушевал Червь, судя по тому, что он ещё жив, цел, орёл. Впрочем, можешь и сам у него скоро спросить, Антон, как там снаружи дела, — Шут обронил иронично. — Мы почти что пришли.

По моей спине пронеслось прикосновение пронизывающего озноба, оставляя после себя легкую дрожь и мурашки по коже. Холод был здесь, и его источником были отростки хищного тела Червя, который всё ещё желал жрать жизни разумных. Мы пришли к нему на обед.

Напряжение реяло в атмосфере тревоги, и неосознанно, мы пододвинулись друг к другу, осторожно оглядываясь по сторонам. Извилистые изгибы галерей сделали очередной оборот, и вдруг мы увидели, как колышутся и шепчут в воздухе щупальца Червя, холодные и голодные. Их полусонный голос звучал в моём разуме, как стук в дверь — но я был закрыт на десяток щеколд и не открывал.

Фантомные конечности потеряли ко мне интерес, когда приняли за безжизненный камень стен, и тогда они скользнули дальше — теперь к моим спутникам. Я ощутил страх, витающий в воздухе, и я сразу осознал, что соседство с моим старым другом мои спутники переживают иначе — намного хуже.

— Эта вещь — т-там? — дрожащим голосом спросила Белка, и Климент медленно к ней обернулся, пока мы все прогоняли с кожи тревожную дрожь. В глазах Пыль-пробуждённого мелькнуло странное, печальное выражение, и я слишком поздно понял, что оно может значить.

Слабо вскричав, Аня вдруг оторвалась стопами от пола, и полетела с захлёбывающимся криком в сторону твари. В её глазах застыли удивлённые слёзы, словно она пока не понимала разумом, что скоро её жизни настанет неизбежный конец.

Всё было решено за неё. Умереть за других присудили именно ей.

— Аня! — я закричал, и сразу же вспомнил о предупреждении, которое оставил мне Шут. На лицах её братьев застыл ступор от удивления. Никто из них не мог даже себе представить, что Пыль-пробуждённый поступит именно так.

Но я, всё это время, неосознанно ждал от него удара. То, что Климент не стал скармливать Червю меня, застало меня врасплох, но я, всё же, успел обернуть щупальца своего разума вокруг Белки, прежде чем случилось непоправимое. Она застыла в считанных миллиметрах от хищно колыхнувшихся колосков, и полетела обратно. А я ощутил сопротивление чужой воли, которое, со всей вспыхнувшей во мне яростью, я подавил. Это был Климент, как я понимал, и я его пересилил.

Девушка упала позади меня, и заплакала от пережитого страха. Неизвестно, как она поняла, чьих рук это было дело, но она слабо вцепилась трясущимися пальцами в мой комбинезон, спрятавшись за моей спиной. Явзглянул ей в глаза лишь мельком, не решаясь оставлять Пыль-пробуждённого без внимания. Но к тому времени, от ступора очнулись и её братья.

— Учитель... — прошептал Кирилл, споткнувшись на месте, и изумлённо уставился на старшего пробуждённого. Неверие было начертано на его лице, словно только что, прямо на его глазах, обрушился мир. — За... что?

Артём незаметно оказался за высокой спиной старшего брата. Плазменная винтовка сама собой оказалась в его руках, а сам он настороженно взглянул на Климена. На лице мужчины была боль. С тяжёлым вздохом, он повернул в мою сторону голову, и пристально посмотрел мне в глаза.

— Кому-то нужно было это сделать, Антон, — зашептал он. — Пойми. Если мы вовремя не сообщим о появлении Проектора у жуков, последствия будут тяжёлыми.

— Почему Аню? Почему не его!? — вырвалось изо рта Артёма, и взбешенный его взгляд буквально вперился в мою сторону.

Я только усмехнулся. За всё время пути никто даже не подумал начинать разговор о том, кем будем жертвовать. Но всё это было просто потому, что каждый уже заранее решил, кто отправляется в Извлекатель. Уж не знаю, кто на кого подумал, но в своих предположениях ошибся сегодня каждый из нас.

— Если только он пойдёт добровольно, — поджал губы Климент, пристально посмотрев мне в глаза. — Молодой человек, Артём... послушай, даже если мы объединим усилия, Антон нас победит. Кирилл ещё не пришёл в себя после реморализации — его разум слаб. Ты — не тренирован. Антон способен на воздействия, которые легко могут убить кого-то из вас чисто случайно.

— Почему!? — я рассердился, и резко бросил слова, как в горящее пламя. — Почему кто-то обязательно должен собою жертвовать?! Почему мы не можем найти людей так же, как мы нашли здесь Червя!? Тогда это всё будет не нужно!

— Я пробовал сразу, — быстро произнёс Климент. — И у меня не вышло, к сожалению. Расстояние слишком большое, или где-то здесь рядом пролегает граница меж измерений. Я... понимаю, почему многие считают, что Анна имеет больше прав сохранить свою жизнь, чем Антон... но нет. Он — Пыль-пробуждённый.

— Послушайте! Это всё из-за него случилось изначально, как вы не понимаете?! — крикнул Артём, несдержанно ткнув в мою сторону пальцем, а я только поморщился. Злопамятность — так она себя проявляет. Видимо, младшего брата Белки до сих пор глодало где-то внутри, что я его когда-то побил. В сравнении со старшей сестрой, моя ценность была для него глубоко отрицательной — и даже сейчас, когда у него самого стало рыльце в пушку.

«Всё же, ещё надо подумать, благодаря кому Лепесток Тьмы смог неожиданно на нас напасть, пока я был занят схваткой...» — с тяжёлыми мыслями, я посмотрел на Артёма, и он почему-то поёжился. Словно он почуял в воздухе что-то тревожное.

Белка шмыгала, не останавливаясь, носом за моею спиной, и едва слышно плакала. От неё исходило ощущение безнадёжности, а хватка её тонких пальцев, вцепившихся в мой комбинезон, становилась с каждой секундой слабее. Она уже считала, что её судьба решена.

— Артём, — покачал головой Пыль-пробуждённый. — Наказание и вина — атавизм прошлых веков. За что наказывать человека, который после реморализации даже не вспомнит, что он содеял? Мы — каста, где каждый человек проходит психокоррекцию. Для нас нет больше вины. Нет преступников, нет злодеев. Есть лишь ценности, и готовность им следовать.

— И всё равно, почему она?! В чём она провинилась!? — крикнул Артём.

— Ни в чём, — тихо сказал Климент. — Но Пыль — слишком редкий, слишком ценный для нас ресурс, чтобы Пыль-пробуждённых разрешалось превращать в эссенцию. Тем более, когда нам скоро предстоит война с Ульем. Анна — единственно правильная жертва для нас. Я... сожалею.

Вдруг, Артём свёл свои сузившиеся глаза на мне.

— А ты что молчишь?! — потребовал он. — Согласен с тем, что её собираются отправить, прямо на твоих глазах, в Извлекатель!? Кто больше всех заливал, что он её любит!? Не ты ли!?

Я улыбнулся, но в моих глазах не отразилось веселья. Мелкий мерзавец шел по тонкому льду, пытаясь прямо при Белке оспорить мои слова. Конечно, он вёл всё к тому, чтобы предложить мне отправиться в Извлекатель вместо неё. Отличный расклад, с его точки зрения — я либо показываю Ане, что ценю свою жизнь дороже её, либо избавляю всех от проблемы в моём лице.

Правда, он не рассчитал, что я могу решить отправить вместо Белки в Извлекатель её младшего брата.

— Артём, — предупреждающим тоном промолвил Климент, как будто что-то увидел в моих глазах. — Не произноси то, о чём потом можешь пожалеть. Антон... не надо.

— Подождите! — вдруг воскликнула Аня, шмыгнув носом и выступив из-за моей спины вперёд. Её ладони дрогнули на мне, с силой от меня отцепляясь. — Я... сама.

Её голову окутывали тёмные фантомы мыслей, витая в воздухе пасмурным облаком, в котором я видел лишь отчаяние, и обречённое смирение перед её судьбой. Свет надежды совсем спрятался под облаком тьмы, и огни радости теряли тепло, как падающие замертво птицы. Она смирилась и сдалась, и лишь когда она выступила из-за моей спины и оглянулась на меня, в её зелёно-голубых глазах я увидел непроглядную горечь скорби. Сожаление о том, чему не суждено случиться, со слезами и несчастьем в глазах.

— Я... пойду, — девушка повторила дрожащим голосом, и я вздрогнул, когда голос Шута прозвучал в моей голове.

— Время решать, — сказал он. — Иначе решат всё за нас, и пожертвуют ею, вместо того, чтобы вовсе бросить эту затею, или хотя бы попробовать поискать, к примеру, жуков, и отправить в Извлекатель именно их. Ведь наверняка эти тва...

— Стойте! — как после плюхи пудовым кулаком в спину, я выступил вперёд, и задыхающимся голосом заговорил. — Климент! У нас же есть ещё время — ты говорил! Давай найдём поблизости жуков или других тварей, и отправим в Извлекатель их, а не нас!

— Ты думаешь, я не проверял, если ли рядом биомы? — в карих глазах пробуждённого отражалось настоящее сострадание, когда он взглянул на меня. — Неужели ты думаешь, что я не предпочёл бы отправить в Извлекатель именно их, а не кого-то из нас? В пределах моего зрения нет врагов.

— Значит, мы должны пройти дальше, и поискать их ещё раз! — воскликнул я, и горячо продолжил. — У нас есть время. Климент... давай попробуем? Не найдём сейчас — сменим место, и попробуем найти их ещё раз.

Невысокий Пыль-пробуждённый с тяжёлым вздохом пошатнулся, опуская под моим напором взгляд. Видно было, что решение с трудом даётся и ему самому.

— Хорошо, — прошептал он. — Мы можем потратить два дня, Антон. Больше времени нет. Если мы не найдём никого за эти два дня, то мы идём обратно сюда.

— Договорились, — ответил я, будто с тяжёлым вздохом сбрасывая с себя гору.

Мои ладони безотчётно протянулись вперёд, и дотронулись до плеч Белки. Девушка мелкой дрожью дрожала, будто не замечая меня. И тогда я, повинуясь порыву, притянул её к себе и повёл подальше от щупалец Червя, что до сих пор излучали озноб.

— Пойдём отсюда, — прошептал я. — Всё будет хорошо. Я обещаю тебе, Аня. Верь мне.

***

Я сел в своей каменной каморке, где свет волшебного светильника мерцал вдоль надвинутых на меня стен. Пальцами правой руки я сжал фонарь, похожий на запонку на моём комбинезоне, и он обратился лёгким блеском лампады — уютным и тихим, чтобы не мешать спать.

Я уже расстелил свою лежанку на гладком камне, и лишь глядел на бегающие на потолке тёмные тени, ожидая отхода ко сну. Смутный, чуть слышный шелест, словно мыши поскрипывали под половиком, заставил меня шевельнуться. Я прислушался своим слухом, а затем и скользнул щупальцами пси-зрения, чтобы понять, что ко мне кто-то идёт.

Это была Белка, и сейчас девушка чуть слышно кралась в сторону моего отнорка, почему-то держа в руках спальный мешок. Уже вскоре она показалась перед глазами, и тут же встретилась со мной нервным взглядом.

Те же тени, которые бегали змейкой по её лицу, спрятали зелёно-голубые глаза под пологом, и я разглядел в них только неуверенность и неловкость. Девушка замерла на месте, даже не дыша, словно я своим присутствием застал её врасплох...

И лишь опасливые мысли, чьи знаки витали китайской грамотой вокруг её головы, подсказали мне природу её опасений — она боялась, что её бросят в Извлекатель, пока меня нет. Добровольное согласие собой пожертвовать мало что меняло — Аня всё так же отчаянно хотела жить дальше. Особенно теперь — когда надежда промелькнула перед глазами. Отсюда и спальный мешок, с которым она робко ткнулась туда, где я собирался идти ко сну.

— Тебе неуютно? Ты хочешь спать тут? — спросил я, и она нерешительно кивнула.

Словно пытаясь утихомирить ей, тем самым, страхи, я расслабленно откинулся на спину и закрыл глаза, пока Белка искала, куда ей приткнуться. Наконец, она неслышно шаркнула лежанкой по камню совсем рядом со мной, и спустя время засопела. Но уснуть она так и не решилась, и лишь лежала с плотно зажмуренными глазами, прислушиваясь к любому шороху с моей стороны. Наконец, я вздохнул.

— Ты не отправишься в Извлекатель, Аня, — повторил я. — Просто прими, что это невозможно, пока я тут.

— А кто отправится туда тогда, если мы жуков не найдём? — чуток дрогнувшим голосом спросила она, ради этого даже приподнявшись с пола. — Ты... отправишь туда Артёма? Кого?

Я тоже нехотя выпрямил спину, сидя на полу напротив неё.

— Никого, — тяжело обронил я. — Никто туда не отправится.

— Но это же не выход... — растерялась Белка. — Кто-то должен, иначе мы не сможем предупредить о том, что случилось. Будет множество жертв, когда жуки нападут, вооружённые Проектором.

— Рано или поздно мы найдём, кто отправится в Извлекатель, — посулил я. — И если не сделаем это за два дня, станем искать дальше. И если Климента это не устроит, то он отправится туда сам.

Девушка испуганно выдохнула, ошеломлённая моими словами. Она чуть приосанилась, и долго с недоверием на меня смотрела. Спустя долгое время, она опустила голову, чуть улыбнувшись, и заправила за ухо выбившуюся красную прядь.

— Я сказал что-то смешное? — не понял я. — Или ты мне не веришь?

— Верю. Ты звучишь решительно, как мне кажется, — по-прежнему чему-то улыбаясь, сказала девушка. На её гладком, белом как алебастр лице застыло без движения странное выражение, с которым она осматривала меня.

— Тогда в чём дело? — вздохнул я, почему-то чувствуя бегущие от её близости по коже мурашки. И с каждой секундой, что она молча на меня смотрела, ощущение, будто мы ведём сокровенную с ней беседу становилось сильнее.

— Ты... — нерешительно начала она, подняв взгляд. — Когда ты говорил, что между нами ничего не было — ты имел в виду, что ни разу не пытался меня изнасиловать, или...

— Или, — ворчливо ответил я.

— Но мы же... шли вместе пять дней, и наедине, — кашлянула девушка, вздёрнув недоверчиво бровь. — Неужели мы... за всё время ни разу?

— Ни разу, — тяжело вздохнул я, пытаясь понять, что за недоверие на неё нашло. Белка от ответа встряхнула головой, по-прежнему смотря странными глазами на меня. Я не выдержал, и спросил с невольной иронией в голосе. — Ты мне не веришь? Почему это?

Белка покачала головой, и слабо рассмеялась.

— Я, твоей милостью, Антон, знакома с тобой только сутки. Но за это время уже случилось столько, что... если каждый проведённый с тобой день был таким же... то я правда не верю, что между нами ничего не случилось. Это невозможно. Это не укладывается в голове. Это невозможно.

Я вздрогнул и почувствовал настроение, которое витало над ней, подобно летнему облаку. Блики солнечных лучей играли среди стеблей сочной зелёной травы, и капли влаги текли по лепесткам лилии, склоняя к земле. Там, среди прозрачных дождинок, реяли ростки новой зелёной жизни, нерешительно разглядывая небеса. Это была не любовь... наверное. Восхищение.

Так я прочитал её мысли, словно пытаясь разглядеть знакомые символы среди знаков китайской грамоты. Они иногда мелькали смутно перед моим взором, словно стихийные проблески, и вдруг я безотчётно двинулся с места, приближаясь к Белке.

Она замерла и затрепетала, как будто я застиг её врасплох. Её губы издали смутно слышимый звук, когда я оказался совсем рядом, положил ей руки на пояс и приблизил ближе лицо. Она будто закаменела, сначала, но покорно приоткрыла мне губы, сразу начав отвечать. Её руки обвили меня сзади и притянули к себе, пока я не почувствовал тепло её тела. Её упругие изгибы пригибались, податливо покоряясь моим мягким касаниям, пока я не стал смелее.

Она застонала, когда я выпустил из своих пут её губы, и стал ласкать её кожу, опускаясь всё ниже. Мои ладони нежно обнимали её, поднимая к себе на колени. Они гладили прильнувшее ко мне тело, и не могли насытиться теплом сквозь тонкую ткань. Я заглянул в затуманенные глаза, читая в них чистую радость, как капли дождя.

Её руки потянули меня за затылок, и опустили на упругую, полную грудь, которую девушка успела разоблачить, пока я целовал её шею. Мои губы сомкнулись вокруг мгновенно ставших твёрдыми сосков, и я медленно стал клонить Белку к полу. Рубиновые волосы рассыпались красным пламенем страсти, и я приник к ней, прижимая к мягкой походной постели.

Ловкие девичьи пальчики принялись разоблачать меня, расстегивая пуговицы и застёжки на комбинезоне. Наши обнажённые, тёплые тела дотронулись до друг друга, и тогда между нами мелькнула искра, как будто мы были погружены в грозовое облако страсти. Поспешными, лихорадочными движениями, мы принялись избавляться от последней одежды, и когда я, тяжело дыша, взглянул ей в глаза, то вдруг вздрогнул.

В глубине зрачков девушки переливался видимый свет, который сначала казался мне отблесками наших мерцающих на полу лампад. Но он, всё же, исходил от неё, и с каждой секундой становился сильнее, будто подчиняя нас, двоих, своему вечному ритму. Её руки потянули меня к себе со страстной тоской, и одновременно, с жадною жаждой, утолить которую могла лишь долгожданная близость.

И когда мы соединились в неделимое целое, как муж и жена, моё сознание воспарило от огня страсти, и вдруг стало погружаться в густой кисель, где звуки не доносились до моих ушей, а перед глазами было лишь блестящее от пота личико Белки. Я больше не управлял собой.

Нечто властное, первобытное влекло моё сознание, и я словно мысленно с ним общался через нашу связь с Белкой. Оно было предвечным и древним, и не подчинялось законам иным, кроме неизменного умножения связей — и когда мы с девушкой соединились, возник псионический отзвук, что эхом пронёсся по моему телу.

Оно узрело меня, а я зрел его. Невидимые ладони скользили по моему разуму, словно любовно меня лаская — и вдруг я почувствовал связь. Незримые пальцы что-то у меня брали, что-то дарили, заимствовали — но не как руки вора, а скорее, как соприкоснувшиеся друг с другом, горящие факелы.

Миг связи — передача, и пожар в сознании от разрыва связи, когда нечто далёкое... Предвечное, получило, чего оно от меня хотело.

Мир стремительно возвращался ко мне, и я уже видел перед собой чуть усталое, украшенное улыбкой лицо Белки, которая зарылась мне в грудь, и мурлыкала что-то довольное, обхватив меня ногами. Для неё, кажется, прошло много больше времени, чем для меня — и она осталась удовлетворённой. Что касается меня, то меня потребовалось ещё немало усилий, чтобы утихомирить взбудораженные от контакта нервы. Я был растерян, пусть и был счастлив тому, что Аня не заметила моё отсутствие.

Шут меланхолично заговорил в моей голове, перебивая ворох растерянных мыслей.

— Мы знаем, что женщины здесь изначально принадлежат любопытному виду, который не имеет ничего общего с человеческим, и весьма искусно им притворяется. Вряд ли подобное, как у тебя, случается с любой женщиной, так что это следствие того, что сделала с Белкой Пыль.

— Что именно?

— Что-то странное. Позволяет известным способом установить связь с неизвестной сущностью, и что-то передать. Не Белке. Той силе, что стоит у неё за её спиной, и это — очередная загадка, которая проявит себя в своё время. А теперь, спи спокойно. Не выглядит, будто эта сила стремилась тебе навредить, или отобрать у тебя твою Белку. Главное, чтобы она больше под руку не лезла. Она обломала всё удовольствие не одному тебе.

— Наверное, — буркнул я, поморщившись. — Проклятье, сколько вокруг развелось чертовщины! А я только начал ко всему этому привыкать.

— А ты не привыкай — всё меньше удивляться будешь, — посоветовал мне Шут, и приказал напоследок. — А теперь — спи!

***

На следующий день Артём и Кирилл с каменными лицами смотрели, как Белка решила у всех на глазах показать, что к чему, и кто — чей. Словно вдруг воспылав любовью, девушка прильнула ко мне, и, взяв мои плечи в плен, впилась жаркими губами в шею. Я застопорился, неловко её погладив, а сама Белка начала что-то мягко мурлыкать в моих объятьях. Все остальным оставалось лишь стоять и ждать, пока девушка не перестанет на мне виснуть, поскольку порыв нежности застал нас прямо в пешем походе.

Климент деликатно отвернулся, пряча слабую улыбку. Артём некоторое время переглядывался с Кириллом, а потом проворчал, что, мол, нас наедине с Белкой надолго оставлять нельзя — есть риск, что тогда все встрянут. Не сказать, чтобы он был в чём-то неправ.

Но, к сожалению или к счастью, девушка не стала принуждать нас устроить привал на этом же самом месте. Немного потрепала нервы другим, пока те топтались терпеливо на месте, и выпустила меня из объятий. Мы шли в том же направлении, что и раньше, когда искали Извлекатель, и расстояние от нашего первого привала уже было приличным, судя по моим натруженным ногам.

— Думаю, отсюда мы можем провести поиск ещё раз, — спустя время, заметил Климент. Оглянувшись, он заметил. — Я могу обнаружить жуков или любых других тварей на расстоянии дня пути. Неточно, но достоверно. Если они там есть, то я почувствую к ним направление.

Я кивнул, устало оборачиваясь в его сторону. Было самое время устроиться на привал.

Единственным в нашей компании, кто сохранял ещё бодрость и выглядел свежим — это Кирилл, он же — Древ. Судя по всему, опыт походов играл свою роль, ведь Белка тоже лишь слегка запыхалась, чего не сказать обо мне или её младшем брате. Как я помнил, для Антона Захарова, в чьём теле я сейчас находился, поход за Пылью был первым и последним в его несчастной жизни.

«Оправиться в Извлекатель, как тебе стукнет двадцать, мда» — хмуро подумал я.

Врагу такого не пожелаешь. Как будто сначала поманили под носом морковкой, и тут же её отняли. Сомнительный гуманизм, как по мне — дать дожить до двадцати лет, чтобы одним глазком дать взглянуть на настоящую жизнь, а потом пустить на эссенцию.

— Думаешь, надо было удавить при рождении? — спросил меня Шут, и я мысленно вздохнул. Шут любил ставить вопрос так, что альтернатива была ещё хуже.

— Нет. Не знаю, — огрызнулся я. — Зачем это вообще было сделано? Чтобы что? Потешить себе извращённое чувство справедливости?

— Думаю, никакого гуманизма здесь нет и в помине, а есть лишь трезвый расчёт в управлении массой людей. Показал, что умеешь прилично развиваться в псионике — получаешь плюс десять-двадцать лет жизни. Показал одарённость к наукам — ещё плюс десять-двадцать. Есть вредный ген — минус десять лет жизни, ты уж не обессудь. Тебе же всё внятно воспитатель растолковал, разве не так?

— Простая математика, значит? — пробормотал я. — Там отняли, сям отняли — вот тебе, и двадцать лет. Но, как по мне, по многим всё уже и в пять лет очевидно. Зачем так тянуть, а? Боятся волнений от того, что будут забирать совсем молодых детей у родителей?

— Таких случаев будет заведомо немного, Антон, — успокоил меня Шут. — Я думаю, что разрешение жить до двадцати лет имеет отношение к евгенике. Чем дольше человек живёт, тем больше у него будет потомства. Тот, кто проявляет способности к пси-воздействиям, оставит заведомо больше детей, чем тот, кто отправится к праотцам в двадцать.

— Ладно, допустим... — вздохнул я. — Хотя ты всё равно не ответил на мой вопрос. Почему двадцать лет, а не пять?

— Да потому, что разум должен созреть, чтобы Червь стал тебя кушать, — усмехнулся Шут. — Помнишь же, что детей он считал за предмет меблировки? Опять же, чем сильнее разум, тем больше эссенции. Возможно, выгоднее дать дожить до двадцати, а потом человек только кислород тратит. Ещё, стоит помнить, что генетическое разнообразие признаков — это тоже важно. Быть может, популяции лучше, всё же, иметь некий признак на уровне погрешности — так, на всякий случай? А то, мало ли? А, Антон?

— Может быть, — подумав, согласился я. — Тогда единственное, что теперь не даёт мне покоя — это таланты к «изучению наук», Шут. Зачем здесь науки, если всё получают с помощью Проектора? Тоже евгеника, чтобы эссенции было больше за ту же цену?

— А это мы однажды узнаем, и наверняка удивимся, — тихо рассмеялся мой собеседник. — И я просто предвкушаю этот момент. Да, Антон — здесь не может быть добычи ресурсов, как на Земле. Вся материя теперь создаётся Проектором... но что происходит с ней дальше? Что выгоднее по эссенции — создавать кислород из ничего и удалять углерод Проектором — или поддерживать им работу некоего технического устройства, которое фильтрует воздух? Вот, в чём вопрос... и, я уверен, мы удивимся с тобой. Много ли материи потребляет термоядерный синтез? Ручаюсь, что его поддержание может стоить меньше эссенции, чем ты уже потратил, пару раз поиграв с Проектором.

— А ведь Проектор — это не просто игрушка, — продолжил Шут. — Это экзотические материалы, которые крайне сложно получить, работая ручками. Это сжатые до чудовищного давления молекулы водорода, который от этого проявляет свойства металла — и становится сверхпроводником, в дальнейшем сохраняя свои свойства даже в обычных условиях. Это сверхпрочные, практически вечные вещи. Море энергии — и мизер потерь. С пониманием устройства мира, Проектор может ценой эссенции одного человека обеспечить благополучие тысячи.

Всё то время, пока Шут говорил, по моей коже бежали мурашки восторга и страха, так что когда он буднично задал посторонний вопрос, мне сначала пришлось встряхнуться.

— Ты ведь помнишь, что за оружие в руках у нашего друга, Артёма? — вкрадчиво спросил меня Шут.

— Винтовка, которая стреляет сгустками пламени, — вздохнул я. — Я для верности прозвал её плазменной, хотя, что она есть на самом деле, я не знаю. Может быть, это вообще что-то за пределами моего понимания.

— Но не за пределами понимания тех, кто её сделал, — произнёс Шут. — Как и некий Пси-репеллятор, нуль-телепортация, и прочее, прочее... как ты считаешь, не много ли уже набралось этих странностей?

— Не знаю, — проворчал я. — Слушай, Шут, я о людях, в целом, плохого мнения. Даже если на верхних ярусах и есть невероятно развитая, продвинутая цивилизация, которая уже внедрила всё то, что ты описал, то здесь у нас Вентиляторы — и это что-то вроде помойки, где люди сидят друг у друга на головах, а Белка довольствовалась жалкой клетушкой, как у хомячка. Выходит, распределяемых излишков всё равно не хватает, чтобы обеспечить приличную жизнь всем. Кто-то остаётся за бортом, и получает подачки, чтобы только не помереть с голоду. Ведь тогда эссенции он не даст. Вот и всё.

— Очень похоже на то, — усмехнулся Шут. — В любом случае, полагаю, мы всё скоро увидим и сами. Вон, уже Климент идёт с хорошими новостями. Или нехорошими.

Невысокий Пыль-пробуждённый действительно приближался к нам с хмурым на вид лицом.

Мы в это время все вместе сидели, разложив в округе походные фонари так, чтобы в нашей норе стало ясно, как днём, и пытались подкрепиться припасами. Кулинария, верно, осталась в далёком прошлом нашего рода, поскольку пищей нам теперь были брикеты спрессованной питательной массы — на вкус и цвет разные, чтобы не было столь печально их грызть. Чем-то они напоминали некий умозрительный «сойлент» — только твёрдый, чтобы давать труд зубам, и без малейшего отношения к сое и чечевице.

И в этот раз кусок не лез в горло не мне одному, это уж точно — за приближением Климента нервно наблюдала и Аня, и её братья, Кирилл и Артём.

— Ничего не удалось найти? — спросил я наполовину утвердительным тоном.

Карие глаза Климента замерли на мне, и на миг мне померещилось, будто он хотел ответить мне что-то другое. Его взгляд слишком долго был на меня направлен, если бы он просто хотел сообщить мне о неудаче или успехе. Что-то задумал?

— Нет. Боюсь, ничего, — сказал Климент. Вздохнув, он признался. — Я старался, как никогда в жизни, и я заглянул дальше обычного. Здесь ничего нет, Антон, на дни пути. Узкие тоннели этот вывод лишь подтверждают — здесь поблизости нет биомов. Такое случается... к сожалению.

— И... что же мы будем делать теперь? — помедлив, спросил Артём. На его лице было напряжённое выражение — зеркальное отражение тех же чувств, что испытывали все остальные. Аня понуро опустила голову, едва слышно вздохнув. Витавший в воздухе дух надежды, напоминавший мне неуверенный звон маленьких колокольчиков, оказался теперь пропитан оттенком тоски. Мрачное настроение читалось бы вокруг, даже если бы я зажмурил глаза и убедил себя в том, что этого нет.

— Боюсь, что... — обронил Климент, запнувшись. — Нам нет смысла идти искать жуков. Их здесь нет на многие дни пути. Это должен быть кто-то из нас. Теперь уже всё. Других вариантов для нас больше нет. Я сожалею.

Артём и Кирилл переглянулись, и встали со своих мест, безмолвно начав собирать припасы в свои котомки. Их движения были машинальными, лишёнными эмоций, словно вместе с ростками надежды в них выгорело что-то ещё. И лишь Белка осталась пока сидеть на месте, закрыв ладонями глаза. На меня она не смотрела, но в её позе я видел, ту же самую, усталую обречённость, словно она уже заранее смирилась с любым решением, уготованным ею судьбой.

Грусть и печаль звенели в воздухе, пока я пытался найти внутри себя аргументы, чтобы убедить Климента попробовать поискать ещё в другом месте.

«В конце концов, он же обещал расширить круг поисков!» — тоскливо подумал я.

Можно было бы пройти ещё дальше. Можно было, чёрт подери, попросить Шута телепортировать нас куда-нибудь подальше ещё раз! Это бы срабо...

Нервные мысли заставили сердце застучать быстрее, словно я неосознанно схватил за хвост счастливую птицу, когда эта идея посетила мне голову. Но ещё раньше, чем я успел её озвучить, мои ладони, следуя дурной привычке, судорожно зашарили по карманам комбинезона, и нашли там...

— Эта вещь ещё лучше, — лениво, словно я пытался растолкать его спящего, заметил Шут.

На кончиках моих пальцев оказалась эссенция, похожая на белоснежную манну, выпавшую на стеблях верблюжьей колючки. Она была там ещё с тех пор, когда Глухач забросил меня в Извлекатель — я тогда положил немного этой массы в карман, просто на всякий случай. Теперь этот случай настал.

Климент вздрогнул, и его глаза расширились, будто в суеверном ужасе, когда он увидел у меня в руках эссенцию жизни. Остальные нервно переглянулись, озадаченные выражением его лица. Они тоже поняли, что случилось что-то из ряда вон, но не видели пока, что.

— Что... это? — медленно, словно не веря своим глазам, спросил Климент. Я облизнул губы, чувствуя во рту сухость.

— Эссенция, — хрипло сказал я, и запнулся, поражённый тем, что я только сейчас о ней вспомнил. Воистину, я — осёл из ослов и во веки веков. Как я мог об этом забыть!? Как я мог!?

— Как... она оказалась у тебя в руках? Её же... надо собирать Проектором со щупалец Извлекателя, иначе можно погибнуть, — пробормотал Пыль-пробуждённый, но затем, встряхнулся. — Ладно, прости меня, это всё неважно. Такого количества нам точно хватит, Антон. Мы спасены. Спасибо... это какое-то чудо...

— Возьми, — пробормотал я, выступая вперёд с протянутой рукой. — Надеюсь, такого количества нам хватит.

— Конечно, хватит, — хмыкнул, со звенящей в голосе иронией, Шут. — Попутно мы полюбовались, что должна практике значить фраза: «бешеной собаке — семь вёрст не крюк», или же «дурная голова ногам покоя не даёт». Поздравляю тебя, Антон, ты — хороший человек. Но, всё-таки, полудурок.

— Ты всё знал! — мысленно пробормотал я, даже не возразив. — Ты всё знал!

— Конечно, знал, у меня же не память девичья, — фыркнул Шут. — Главное, что ты без моего участия это вспомнил, иначе быть тогда тебе точно полным идиотом, а не полудурком. Я ведь всё это время жил надеждой увидеть, как ты сурово и без малейшего смысла швыряешь кого-нибудь в Извлекатель. Вот это была бы потеха!

— Иди к чёрту, Шут, — устало вздохнул я.

Глава 14. Новый Свет

Нуль-телепортация оставила во мне сосущее под ложечкой ощущение, как будто я повис на миг в пустоте, а потом возник в другом месте. Удар в глаза лучей — ярких, как от множества софитов, и растерянное головокружение, до отблесков в голове блещущих зайчиков. Гладкий пол сделал попытку приблизиться к моему лицу, прежде чем я взял себя в руки, и замер, оглядываясь.

«Где я?» — подумал я, пытаясь вспомнить момент телепортации.

— Кто я? — передразнил меня Шут. От его вопроса, почему-то, внизу живота возник комок страха. И пока перед моими глазами мелькали бельмастые пятна, я вспомнил что-то, что заставило меня похолодеть.

Нуль-телепортация — это же не столько перемещение с места на место, сколько исчезновение в одном месте предмета, и возникновение его в другом? Перемещение — или уничтожение? И как понять, где граница лежит между одним и другим? Ведь если Антон был стёрт, то я теперь — не более чем его копия!

Двойник, неотличимый от образца, но, всё же — не он... другой. Больше не я.

— Забудь, — вздохнул Шут, выслушав мои мысли. — Просто забудь. Ведь души нет, а значит, ты повторим так же, как переданный на другой носитель набор данных. Смирись и забудь об этом.

— Спасибо, Шут, — проворчал я. — Ты всегда знаешь, как меня успокоить.

Приступ дурноты от мнимого вращения вокруг меня шаткого пространства прошёл столь же стремительно, как пришёл, и я увидел удивлённые взгляды всех остальных.

— Ты, что ли, впервые в жизни столкнулся с нуль-телепортацией? — сочувственно спросила Белка, сощурив на мне любящий взгляд своих зелёно-голубых глаз, и положила мне на плечо ладонь. Невольно я выпрямился, не желая показывать ей свою слабость, и попробовал очнуться сквозь слышимый в голове шум.

Я несколько раз отнял и снова прислонил ладони к ушам, прежде чем я вдруг понял, что это в ушах у меня шумят капли падающей в фонтан влаги. Мы находились в просторном зале с высокими сводами, которые нависали над нами, создавая впечатление взгляда великана над стайкой крохотных насекомых.

Нос неожиданно увлажнился от водяных испарений, которые пронизывали мельчайшими каплями воздух. Впервые за всю свою новую жизнь, я видел фонтан, который усеивал зал звуками брызг, и возвышался высокой чашей над нами. Звучание струй как две капли воды походило на детский радостный смех, и я замер, подавленный его совершенной безмятежностью и спокойствием.

По странной иронии, я именно в тот момент вспомнил, глядя на фонтан, что последний раз я принимал душ в прошлой жизни, после чего подавил порыв принюхаться к своей коже. Нечего было вести себя, как дикарь, под взглядами множества людей, направленных на... Климента?

— Климент! — громко воскликнул человек средних лет, который стоял неподалёку от фонтана, и торопливыми перебежками двинулся в нашу сторону. Послышались шепотки, и на нашей компании остановились взгляды многих прохожих — но, похоже, им хватало забот и без нас.

Лишь несколько мужчин, похожих на воспитателей-телепатов с нижних ярусов, последовало за знакомцем Климента ближе к нам. Остальные, бряцая пистолетами в кобурах, пошли дальше, и даже не оглянулись.

В зале не было женщин, молодых людей, и стаек детей, занятых бездельным брожением. Каждый из всех, кого я видел, целенаправленно или даже торопливо куда-то шёл.

Мой взгляд невольно остановился на входе в зал, похожий на узкий коридор с множеством окон и смотрящих в него перегородок.

Мгновение прозрения, и пси-зрение позволило мне опознать длинную кабину охраны, идущую вдоль коридора. Воздух внутри дрожал, как от напряжения. Мои телекинетические ладони, скользнувшие туда, столкнулись с давлением плотной, как вода на дне океана, среды. Место уже было занято псионическими щупами охранников, которые пытливо смотрели мысли всяких, сюда входящих.

Я пошатнулся, возвращаясь в реальность. От моего взора не ускользнули замигавшие красным камеры, мелькнувшие в углах зала. Я уже знал, что они по мою душу, но теперь это не имело значения.

Как сказал Климент, для Пыль-пробуждённых нету вины. Нет наказания. Нет провинности. Зато есть реморализация.

К тому времени, тот самый щуплый мужчина приблизился к нам вплотную, и взял в крепкие объятья старшего пробуждённого, восторженно хлопая его по плечу. На вид ему было лет пятьдесят, но его старила залысина на макушке. Возможно, он был и младше. Морщинки вокруг его голубых глаз разгладились, когда он торжествующе обнял Климента, и приветственно кивнул Кириллу, очевидно, его узнав.

— Живые! — обрадовался он, и ещё раз похлопал по плечу Климента, прежде чем отстраниться. — Мы уже думали, что дела пошли из рук вон плохо! В месте телепортации вас не оказалось. В обширном радиусе — тоже. Зато жуков было столько, что... — он покачал головой, досадливо поморщившись, словно съел кислый лимон.

Наконец, его взгляд остановился на мне, на Артёме и Белке. Он вздохнул, успокаиваясь.

— Выходит, вы не только выжили, но и справились? Эти ребята — Пыль-пробуждённые? Неужто снова двое!? — пытливо спросил он, почему-то более пристально глядя именно на меня.

— Да, Роман, это Пыль-пробуждённые, — помедлив, обронил Климент. — Но это не самое главное. Послушай...

— Все здоровы? Никто не ранен? — не дал ему докончить Роман, тут же наседкой увиваясь вокруг остальных. Похлопав по плечу Кирилла, он вынудил того что-то невразумительно забормотать. Следующей его жертвой заботливости стала Белка.

— Ого, а кто тут у нас такой красивый? Неужели, и вы тоже — Пыль-пробуждённая, или я ошибаюсь? — расплывшись в ухмылке от уха до уха, мужик посмотрел на Аню настолько блестящими смеющимися глазами, что мне немедленно захотелось его пришибить.

— Нет, — недружелюбно бросила девушка, и как-то незаметно просочилась за спины братьев, которые невесть когда успели выступить впереди неё. Назойливый тип вздёрнул брови, и даже чуть не встал на цыпочки, когда Белка скрылась из поля зрения. Но куда бы он ни взглянул, всюду оказывалась чья-нибудь мрачная мина, и его улыбка сама собой стала кислой.

Пантомима задержала нас достаточно долго, чтобы к нашей компании приблизились двое охранников — крепкие даже на вид мужчины держали в открытых кобурах оружие, и встали так, чтобы одного прикрывал другой. Их взгляды скользнули по одинаковым белоснежным балахонам Климента и Кирилла, и ворох льдистых, холодных мыслей вокруг них чуть потеплел, словно разжав хладную хватку.

— Господа, приветствую. Иван Андреев, телепат-надзиратель третьего класса, — представился охранник, ближайший к нам.

Когда я обернулся в его сторону, то увидел мужчину лет тридцати пяти, гладко выбритого и с плотно сжатыми губами на бледном лице. Его карие глаза смотрели на меня сквозь стекла очков, по краям которых бежали синие огни, отражаясь в его зрачках. Он был крупным мужчиной с мощным и широким подбородком и скулами, и был одет в плотный черный комбинезон от горла до пят.

Климент приветственно ему кивнул.

— Климент Старов, — представился он. — Пыль-пробуждённый, телепат-надзиратель первого класса. Со мной — стажёр, и двое новых пробуждённых. Девушка в нашем сопровождении.

— Я уже понял, — несколько неуверенно, охранник дёрнул щекой, продолжая глядеть на меня. И я только сейчас почуял неслышный шелест невидимых щупалец, которые вслепую вились вокруг моей головы, словно силясь проникнуть в закрытую щель моллюска — без толку.

— Что-то не так? — прямо спросил у него Климент. — Нам нужно немедленно на доклад к дежурному.

— Да, — быстро кивнул охранник. Глядя прямо на меня, он указал. — Этот человек не распознаётся средствами наблюдения. Насчёт него нет записей в реестрах. Он — невидимка.

— Час от часу не легче... — вздохнул Климент. Спустя паузу, он отметил. — Это — Антон Захаров, новый Пыль-пробуждённый. Всю его подноготную выяснят в своё время, не беспокойтесь. У нас не было времени заниматься этим в полевых условиях. Пока что он под моей ответственностью.

— Я уже и так доложил дежурному, — оповестил его охранник. — Мы сопроводим вас всех к челноку. Ваш маяк нуль-телепортации заблокирован до выяснения, Климент Александрович.

— Вот как? — замер старший Пыль-пробуждённый, словно слова охранника поставили его в тупик.

Я мигом почувствовал что-то неладное, и бросил острый взгляд в сторону собеседника. Он выглядел так, словно ощущал угрозу, и она исходила не столько от меня одного, сколько и от Климента. Люди в зале смотрели на нас, исподволь, но с некоторым напряжением.

Я только сейчас осознал, что Роман — назойливый знакомец Климента, куда-то пропал. Он нашёлся лишь где-то далеко в стороне, и по его лицу отчётливо разливалась бледность, как будто он запоздало приметил перед собой пехотную мину, чуть не успев на неё наступить.

— Нам известно, что жуки получили в своё распоряжение Проектор, — вдруг обронил охранник, остро посмотрев на Пыль-пробуждённого. Пауза стала тяжёлой. И, как будто, чтобы добить, охранник завершил предложение, тяжело добавив. — Ваш Проектор, Климент Александрович. Это же так он попал в лапы жукам?

Климент резко выдохнул, оглядываясь по сторонам широко раскрытыми глазами, и вытирая непроизвольно выступивший на висках пот. Как ни странно, в его вздохе звучало и облегчение.

— Мой Проектор при мне, — сообщил Пыль-пробуждённый, и в доказательство сунул руку за пазуху, и достал оттуда крошечный шарик, который и показал собеседнику. — Как видите, он здесь.

Глаза охранника изумлённо расширились, перебегая с Проектора на лицо собеседника, и обратно. Казалось, он утратил дар речи.

— Но... тогда... как? — залепетал он, оглядываясь, словно увидел перед собой привидение.

— Полагаю, что со временем мы во всём разберёмся, — в голосе Климента скользнул холод. — Предлагаю, раз уж у вас приказ, вести нас пока на челнок, чтобы не тревожить людей. Только не забудьте доложить старшим, что мой Проектор — при мне... что не меняет того, что у жуков тоже он есть. Как вы понимаете, не мой. Именно об этом я и хотел доложить дежурному.

— Я... вас понял, Климент Александрович, — торопливо отступил надзиратель. Озираясь, он нашёл взглядом своего напарника, и лихорадочно махнул ему головой. — Мне... надо отойти, чтобы доложить. Вас сопроводят.

— Очень хорошо. Тогда пойдёмте, — безмятежно ответил Климент, и я только теперь ощутил, как заметно идёт на спад напряжение. Пульсации пси-зрения показывали мне окружение с видимым трудом, словно им на своём пути приходилось продираться сквозь плотную, как на дне океана, среду. Она поддавалась мне с видимой неохотой, и то — лишь теперь, когда настороженность вокруг поутихла.

Климент проницательно на меня посмотрел, словно точно понимал, что я пытаюсь сделать с помощью своего пси-зрения.

— Антон, не нужно без нужды отпихивать от себя чужие телепатические взгляды, — вдруг заметил он, и я замер. — Это невежливо, во-первых. Можно же просто закрыться? Кроме того, невежливо показывать, насколько Пыль-пробуждённые сильнее тренированных псиоников, раз мы способны и на то, что ты сейчас делаешь.

— Понял, — я сказал и прикусил язык, не став болтать лишку.

Похоже, всё дело было в особенностях моего пси-зрения, которое я звал телекинетическим неспроста. Как и говорил Шут, перекос в сторону грубых воздействий у меня был столь сильным, что моё внимание иной раз можно было ощутить на себе, как ладони, жадно бродящие по всему телу. Ну, в случае прелестных девушек мне даже нечего возразить...

Всё, как есть. Но то, что я попутно при этом «отпихиваю» чужие ментальные щупы — об этом я до сих пор понятия не имел. Век, как говорится, учись.

— Пойдёмте, — между тем, нам в сторону коридора кивнул напарник охранника, приглашая следовать за собой. — Здесь не так далеко.

Пока мы шли, я с пытливым интересом рассматривал интерьеры комнат и кабинетов вдоль коридора. В глаза даже сквозь стеклянные двери бросалась скромность убранства, лишённого множества незаметных по отдельности деталей, призванных создавать уют. Ни тебе настенных часов с картинками, ни красочных кружек, ни календарей на столах — лишь скромные однообразные белые столы и стулья, да бессчётные ряды потухших экранов на них.

Поразмыслив, пока я шёл, я пришёл к мысли, что отсутствие на столах творческого беспорядка скорее настораживало меня, чем удивляло, хотя и было, похоже, лишь следствием принятого подхода к делу.

«Такое чувство, будто им тоже промывали мозги» — подумал я.

Не знаю, насколько эффективна потогонка на рабочем месте, хотя бы её обеспечивал не кнут надсмотрщика, а телепатическое внушение. Это был офис, а не поточная линия на заводе, и трудиться здесь должны были головой. Выходит, внушение не выключало мозги так, как я думал.

Возможно, оно, напротив, вдохновляло к работе?

Как знать, насколько тут глубоко пустил корни контроль над человеческим разумом? Возможно, в этом месте он стал полный и повсеместный, и покрыл собой всех людей? Мне не с чем было сравнить — я ведь даже Вентиляторы видел чуть-чуть.

— Сказано же — суди древо по плодам, — заметил мне Шут.

— Мы пока не знаем его плоды, — возразил я. — Но слабость этого древа уже мне очевидна, Шут. Тот, кто изначально был его частью, не способен что-то в нём поменять. Он навсегда обречён стать его винтиком, и не сможет даже возвысить голос, чтобы что-нибудь поменять.

— Верно. А ведь в механизме этого общества должен быть и водитель. Некто полностью беспристрастный. Свободный от власти над ним других, — вкрадчиво прошептал Шут. — Пусть даже, благожелательной власти, когда подавляются личные пороки, а побуждения становятся чистыми настолько, что идут обществу лишь во благо.

— Ты намекаешьна меня? — рассмеялся я искренне. Шут правда меня развеселил своими претензиями на власть. — Здесь уже есть Пыль-пробуждённые. Они пусть и решают здесь всё. Власть — это ответственность.

— Ты неправ. Власть — это, в первую очередь, наличие обратной связи. Она должна понимать, когда обжигается, или когда делает что-то правильно. Если этого нет, а, судя по тому, что твоим Пыль-пробуждённым тоже прочищают мозги только в путь, как и всем, то... кто здесь правит? Вот это вопрос?

— Мы посмотрим, Шут, — я тяжело вздохнул.

У меня остался тяжёлый настрой после этой беседы. Как будто вообще имело смысл обсуждать правильность или неправильность этого мира? Шут и вовсе рассуждал так, будто меня однажды могут пустить порулить в кабину водителя. На самом деле, максимум, что я мог сделать — это отправить машину в кювет, и даже в таком случае, общественный механизм имеет слишком большую инерцию, чтобы какой-то винтик мог что-нибудь в нём поменять.

«Даже если ему сильно захочется» — мрачно подумал я.

Чтобы отвлечься, я снова посмотрел по сторонам, любуясь незнакомым мне местом.

Зал с фонтаном напоминал мне всё более вестибюль — там гостей тепло встречала атмосфера красоты и радушия Весты — богини-хранительницы домашнего очага, чьи ласковые ладони направляли гостей в разные крылья и на этажи здания. Разительное отличие от спартанской обстановки комнат и кабинетов, как будто красота всего этого места собралась тут, позабыв прочее.

— Vestibulum , — изрёк задумчиво Шут. — Заранее можно угадать, что вестибюль обозначатся здесь иным словом, ведь им пришлось изобретать его заново, утратив контекст. Вряд ли им знакома была богиня Веста.

— Вряд ли, — кивнул я, размышляя над тем, как много могло быть утрачено здесь навсегда.

— Интересно, как много или мало они знают... знаком ли им, вообще, Бог? Как ты полагаешь, Антон?

— Как концепция, быть может, и да, — сказал я. — Но сомневаюсь, что среди первых людей здесь нашёлся хотя бы один верующий.

— Но всё, что не делается, всё к лучшему? — спросил Шут. — И если случилось так, что Бог был нами забыт — это тоже случилось к лучшему тогда, не так ли?

— Играть в адвоката Бога пытались многие ещё до меня, Шут, — проворчал я. — Если ты любишь беседы, то скажу так — это «проблема зла». Если Бог есть, и он — всеблаг и всемогущ, то почему он дозволяет зло, или в широком смысле — несовершенство творения? Выходит, он либо не всеблаг, либо не всемогущ. Либо его нет.

— Верно, — усмехнулся Шут. — Но ты забыл ещё один вариант, Антон.

— Какой?

— Такой, что человек слишком много о себе возомнил, раз взялся за окончательное решение вопроса, что здесь — добро, зло или что есть несовершенство творения. Всё работает, как оно должно, и пред нами лежит лучший из возможных миров, — безапелляционно заявил Шут. — Кушай, и не обляпайся — и не капризничай. И если тебе кажется, что страданий в нём слишком много — то лучше об этом, всё-таки, помолчать и не лицемерить. Кому страданий выпало и правда, достаточно — те молчат в могиле уже давно.

— Ты правда умеешь меня утешить, Шут, — кажется, у меня задёргалось веко, когда я выслушал его тираду. — А как же, э-э-э, древо познания добра и зла? Человек же, вроде бы как, вкусил его плод, и познал после добро и зло?

— Вкусил, — согласился Шут. — И с тех пор только и ведёт о добре и зле споры. Мало того, что оно бывает относительным, так иной раз добро и зло оборачиваются своей противоположностью. Такое чувство, что человек плод познания не «вкусил», а лишь понадкусывал, как Белка — пищебрикеты разного вкуса. Это хорошо объяснило бы несовершенство понятийного аппарата.

— К тому же, это вполне в человеческом духе — понадкусывать, а не съесть целиком, — рассмеялся я.

Любовь и кашель не скрыть — так говорили римляне, а за ними — все остальные, но я бы на их месте включил бы в перечень и веселье. Стараясь спрятать от остальных неуместную в этом месте улыбку, я дошёл до границы длинного коридора, и уже там — у двери, что переливалась блеском огней, я замер и обомлел на месте. Пси-зрение высветило передо мной беспредельные белые просторы, в которых потерялся мой взгляд. Бесконечность раскинулась в настолько далёкие дали, что сказать про них, будто туда ворон никогда костей не носил, означало неприлично занизить их значимость.

— Там посадочная площадка, — пояснил нам охранник, проводя поверх панели на двери пальцами. — Подождите немного, пожалуйста. Скоро нам дадут на вылет добро.

Мы переглянулись, скрывая во взоре некоторую нервозность. Лишь Климент остался невозмутимым, когда вдобавок к нашему конвоиру, из-за поворота прибыли ещё люди. Чем-то они неуловимо напоминали нашего охранника — быть может, схожими чёрными комбинезонами и одинаково вежливыми лицами, за которыми скрывалась, случись нам шагнуть не в ту сторону, готовность схватиться за пистолеты в кобуре?

Я не хотел этого проверять, и терпеливо ждал их прибытия. И лишь когда они с нами поравнялись — наш конвоир неслышно коснулся кончиком ладони настенной панели. Я напрягся, невольно ожидая нападения... но всё обошлось — и лишь дверь за моей спиной неслышно скользнула в сторону, выпуская нас на свободу.

— Вас проводят, Климент Александрович, — напоследок сказал нам охранник.

Я с тяжёлым вздохом повернул к выходу взгляд... и обомлел вновь.

Широкая и гладкая площадка казалась повторением уже пройденного этапа — как вертолётная платформа на крышах зданий. Но меня удивила в первую очередь не она, а небесное судно, что уютно угнездилось на ней — словно с неба спустилась белоснежная жемчужина, чуть приплюснутая по бокам. Она без всяких видимых усилий парила над землёй, и лишь чуточку волновала воздух, который едва видно взгляду подрагивал под ней.

Снежно-белая гладь отражала силуэты улиц и зданий, которые в ней отображались, как в кривом зеркале. Завороженный, я шагнул на посадочную платформу, и пошёл, как сомнамбула, пока передо мной не открылась, скользнув в сторону, створка в белоснежный челнок. Немного пугливо оглядываясь вокруг, Аня незаметно скользнула мне под руку, и я с трудом вернул себе выдержку и пошёл дальше с ней.

Небесное судно внутри словно увеличивалось в размерах, поглощая смотрящего своими сияющими и гладкими, как после полировки, стенами и потолком, что нависали, как с небесной дали. На ватных ногах, я двинулся к длинному кругу кресел из мягкого красного материала, напоминавшего мне кожу, и утонул в глубине одного из них, прижав к себе Белку. Без слов, Климент сел от меня слева.

Внутри не было ни экипажа, ни приборной панели пилота, но небесный челнок, словно ничего не заметив, взмыл в воздух, вызвав внутри меня впечатление, будто желудок подпрыгнул от перегрузки. Я взглянул вперёд, и с опозданием заметил, как снежно-белая стена стала прозрачной, как стеклышко, открывая мне панораму города без границы и горизонта.

Я закрыл и открыл в очередной раз глаза, но невероятное видение не намеревалось никуда уходить. Вдали я видел белёсую границу мира — белоснежную серебряную стену, что удалялась от моего взора тем дальше, чем больше я к ней приглядывался. Я моргнул от удивления.

Я знал, что больше не нахожусь на приплюснутом шарике Земли, и что пространство внутри дома Предтеч выкидывает неведомые трюки, но они всё равно застали меня врасплох.

Самые дальние здания в поле моего зрения уменьшались в размерах, пока не становились лишь мельчайшей точкой на горизонте, которого нет. Точкой, размерами меньше, чем крохотные поры на коже — меньше, чем на булавочном острие. И всё же, на нём размещались их тысячи.

Мы пролетали над колосящимися, как на поле, белоснежными небоскрёбами. Близко придвинутые друг к другу, они шли параллельными ровными рядами под нашей небесной ладьёй, и между ними на разных ярусах проносились, как на рельсах, редкие поезда. Между каждым из небоскрёбов были прокинуты даже стеклянные блестящие мостики, где толпились неторопливой гурьбой пешеходы.

Но красота этого места меркла перед его размерами. Я все еще не мог увидеть границ и горизонта этого огромного города. И только поэтому я себя пересилил, и повернулся лицом к Клименту.

— Климент... — хрипло спросил я. — Сколько... миллионов человек живёт в этом городе?

— Нас — миллиарды, Антон, — чему-то усмехнувшись, ответил Пыль-пробуждённый. В его глазах скользнул карий тёплый огонёк, и он начал с видимым удовольствием и гордостью говорить. — Пространство внутри многомерно, и мы до сих пор не знаем, можем ли мы дойти до пределов нашего дома. Хотя мы и пытаемся, но до сих пор нам знаком только пол и его потолок.

Он издал легкий смех, встретив застенчивый и заинтересованный взгляд Белки, которая устроила рубиновую головку у меня на плече. Как я догадался, состояние дел на верхних ярусах было и для неё невдомёк. Артём с напряжённым выражением лица прислушивался, вцепившись в подлокотники кресла ладонями.

— И это — не город, Антон, — заметил он. — Города — это форпосты на нижних ярусах, куда мы приходим собирать Пыль в биомах, или изредка охотиться на чудовищ. А это место называется — Дом. Просто наш дом, каким он был с начала времён, и каким с тех пор он стал. Нам же не было нужды расходиться в разные стороны, кочевать в поисках ресурсов, как нашим далёким предкам? Наш единственный ресурс — это...

Он запнулся, чуть грустно вздохнув. Я понял, что он говорит об эссенции жизни, и тоже помрачнел. Всё богатство, что я видел под нашим небесным челноком, настоялось даже не чужой крови — на душах людей. В буквальном смысле этого слова.

И я боялся себе даже представить, сколько стоит поддержание этой инфраструктуры.

Отныне мы жертвуем друг друга Молоху — обоюдоострому, двуличному демону. Демону процветания, и царю страны слёз, который отмеряет, сколько всякому останется жить. Но конец один, и стоит ли оно того — вопрос.

Мы пожираем сами себя, и с каждым оборотом нас становится больше, и с каждым оборотом мы жертвуем Червю всё больше — насколько долго это может продолжаться? Вечность?

— Нас — миллиарды, Климент? — эхом откликнулся я. — Сколько именно?

— Много, Антон. И самое главное — мы можем теперь обеспечивать процветание ценою всё меньших, и меньших жертв. Энергию обеспечивает нам запуск термоядерного синтеза, а системы фильтрации воды и воздуха требуют лишь немногое. Проектор позволяет создавать материю, которая практически не подвержена износу, и главная наша проблема — это постоянная потребность в продовольствии. Обо всём остальном заботится Корпус воспитателей, над которыми стоят надзиратели. Такие как я, или наши доблестные конвоиры. Кстати, мы прибыли, Антон. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Хорошо, — меланхолично ответил я, вставая на ватных ногах и чуть пошатываясь от нервов.

Эти люди — мои потомки, или потомки тех, чья память пребывает отныне во мне. Они говорят на моём языке. И их даже больше, чем было таких людей на Земле. Больше... на порядок.

А ещё — здесь будут жить мои дети. Хочу я этого или нет — это теперь тоже мой дом — моя новая Родина. Какая она есть... одна. Другой нет.

— Антон Захаров! Протяните руки в наручники. Пыль-пробуждённым, не прошедшим реморализацию, воспрещён доступ в Центр! Вас поведут отдельно. Молодой человек, тебя тоже касается... — это уже Артёму.

— Да, конечно. Пожалуйста, — медленно произнёс я, протягивая руки, вокруг которых быстро защелкнулись металлические браслеты.

Напоследок я встретил потерянный, понурый взгляд зелёно-голубых глаз Белки, и улыбнулся ей с уверенностью, которой внутри меня уже не было.

— Я ещё вернусь! — лихо скривив губы, я рассмеялся ей прямо в лицо, прежде чем меня увели.

Глава 15. Оборот колеса

Мой разум парил в кромешной безмолвной темени, где окружением ему были тесные стены, одетые пеленой. Внутри них были безликие пустоши мышиной расцветки, и только цветок, притихший в их сердцевине, вдыхал в Бездну жизнь. Тот цветок был — я, и тесные стены были для меня не темницей, не тюрьмой или клетью, но защитною крепостью, цитаделью.

Непроницаемая каменная стена — и хрустально-прозрачная, как новорождённого младенца слеза, пелена для меня. Отделённый ей от внешнего мира, я в тишине ожидал окончания бушующего снаружи шторма. Одетый кромешною теменью, как пледом на моих плечах, я скрывал средоточие своего разума в её струящихся складках.

Незрим, невидим, неудержим — недосягаем для взгляда — я всё же где-то ошибся, и стал видим другим.

— Я вижу тебя... Антон, — слова струились мне в уши неслышимым шелестом. Их шум отдавался мне в сердце. Говорящий не утруждал себя тем, чтобы разлепить себе губы — вместо этого, он прямо разговаривал с моим разумом. — Ты — крепость, Антон. Сухой и жёсткий, ты поток мыслей, а не гибкая ива. Я не могу тебя согнуть. Но я могу тебя сломать, если продолжать в том же духе.

Я закашлялся, с трудом размыкая глаза. Сквозь белёсую поволоку понемногу проступал силуэт, скрытый тенью, но с каждой секундой он обретал видимость, и вскоре я увидел его — человека, мужчину.

Он смотрел на меня, и я испытал, глядя в его глаза, дежа вю, словно я проходил через это бессчётное множество циклов. Чужие руки, глубокие неводы, погружённые в мой разум. Я помнил, словно сквозь сон, как я, разделённый на тысячу людей, сидел и так же смотрел в лицо телепата, призванного избавить меня от тягот и гнёта моей старой личности. Разлад в разуме, страда от ума — всё это, словно ластиком, соскоблит с лица Земли телепат — и очи его подопечного вновь глядят в светлый мир, где не видят теперь никакого зла.

Незнание — сладость и патока сознания, которое лишено детских травм и не помнит обид. Ум, который вопреки досужему вымыслу, получает свободу, и более не стеснён заблуждением. А желания... мечты — они одни на всех, и когда гнёт прошлых мыслей более не мешает их осознать — само собой рождается вдохновение. Вера.

«Это — чужие мысли? Мои?» — задумался я. Изнутри меня что-то поднималось, что-то странное. Как будто память тысячи людей нашептывала мне секреты, и я заново переживал весь их опыт. Повторял общие выводы. Приводил к общему знаменателю знания.

— В реморализации нет ничего плохого, Антон, — терпеливо вздохнул мужчина, наклоняясь над моим лицом, чтобы посветить фонариком мне в зрачок. Свет ослепил меня, и я слезящимися глазами заморгал, вызвав у собеседника удовлетворённую улыбку. — Что же, вижу, ты меня слышишь. Тогда давай сделаем перерыв и поговорим. Хорошо?

— Хорошо, — я выдохнул из груди воздух, пытаясь собраться. Тело не следовало волевому приказу, будто бы затекло, и я лишь смог чуть пошевелить одним пальцем. Металл наручников всё ещё холодил мне ладони. Похожие висели у меня на лодыжках, словно тюремщики думали, будто я ещё могу встать и куда-то пойти. Полностью подчинялись мне лишь яблоки глаз, и я легко повернул в сторону телепата свой взгляд, пытаясь его разглядеть.

— Меня зовут Михаил Захаров, — представился он, откинувшись спиной в кресле из мягкой и красной кожи — или того, что сотворил Проектор вместо неё.

Его длинные русые волосы были зачёсаны назад, а лицо было молодым — по крайней мере, кожа вокруг его голубых глаз была гладкой и без морщин. Но что-то, при взгляде ему в глаза, всё равно мне не давало покоя, словно из голубой пучины глядел человек, разменявший намного больше лет, чем было мне.

Странно, но, кажется, он как-то разгадал в глазах у меня вопрос.

— С точки зрения Проектора, разницы между материей, живой или неживой — нет никакой, — задумчиво почесав гладко выбритый подбородок, сказал мне Пыль-пробуждённый. — Можно взять слепок ткани спинного мозга, к примеру, когда тебе — двадцать. И воспользоваться ею, когда тебе уже хорошо за семьдесят лет.

Он проницательно посмотрел на меня, словно пытался вновь разгадать очередной вопрос просто по глазам. И, наконец, откинулся в кресле.

— Мне много лет, — заметил он. — Сколько именно, я уже не пытаюсь вспомнить. Много. Жить вечно таким способом нельзя — при попытке заменить ткани головного мозга велик шанс случайно себя убить. Лучше делать это, всего лишь постепенно заменяя уже умершие. Но в остальном, Пыль-пробуждённые могут здравствовать очень долго. Антон, почему ты сопротивляешься?

Неожиданно заданный вопрос застал меня врасплох.

— Я — сопротивляюсь? — я разлепил губы, и удивился. С моей точки зрения, я просто скрывался от ментального давления... как в раковине моллюск.

Михаил задумчиво постучал кончиками пальцев о подлокотники кресла.

— Аномалии псионической связи встречались и раньше, — как будто о чём-то вспомнив, отметил он. — Но никому из таких людей не давали Пыль, даже ради эксперимента. Как стало понятно по тебе — зря, очень зря. Ты произвёл некоторый... фурор.

— Фурор? — я слабым голосом спросил.

— До сих пор ты — первый человек, который, вроде бы, «не поддаётся реморализации», — мой собеседник, словно за кем-то повторяя, усмехнулся. — И, действительно, твои мысли почти не поддаются чтению, а ментальные воздействия огибают тебя вокруг, словно ты окружён неким панцирем...

Я поёжился в кресле, и тяжело вздохнул. Собеседник, словно не заметив меня, продолжал говорить.

— Реморализация — безусловно, вещь непростая, особенно когда ей подвергается Пыль-пробуждённый. Провести её, когда кто-то активно сопротивляется — вдвойне более сложно. Но на любую силу всегда находится большая, и тогда разум гнётся — каждый разум, — с нажимом сказал Михаил. Помедлив, он всё же добавил. — Кроме твоего разума, Антон.

— Ты же сказал, что можешь его сломать? — удивился я.

— Могу, — подтвердил Михаил. — Но ты в таком случае не станешь чистым листом, Антон, и не сойдёшь с ума. Что с первым, что со вторым можно работать. Ты, скорее всего, тогда просто умрёшь. Это никого не устраивает — ни тебя, ни даже нас.

— Даже вас? — не поверил я.

— Конечно, — терпеливо вздохнул мой собеседник, разминая указательными пальцами виски. — Ты — Пыль-пробуждённый. К тому же, со способностями особого рода. Никто из новичков не способен на те вещи, которые делаешь ты. И никто не захочет просто так взять, и выплеснуть тебя вон. Это будет преступным расточительством. Глупостью. Однако же, непредсказуемых Пыль-пробуждённых терпеть в наших рядах нельзя. Потому — реморализация.

— Ты звучишь так, будто ты меня уговариваешь, — я проворчал.

— Так и есть, — буднично признался он. — Как я уже сказал — ты сопротивляешься, и делаешь мою работу сложней. Да, скажу прямо — реморализация должна быть глубокой, это не обсуждается. Но когда я раньше сталкивался с жёстким сопротивлением, то этому всегда находилась причина, которую проще устранить, чем действовать силой.

— У тебя есть какое-то незавершённое дело? Воспоминание, которым ты дорожишь больше всех? — неожиданно спросил он, и я вздрогнул, даже не зная, что на это ответить.

— Когда я работаю с чьим-то разумом, — Михаил наклонился, посмотрел пристально мне в глаза и стал говорить. — То я всегда оставляю нетронутыми светлые, дорогие каждому человеку вещи. После реморализации, что бы ни случилось, он всегда узнаёт своих родственников... родителей и возлюбленных, близких друзей. Он помнит, что они для него значат. Реморализация — это не обращение в овощ, Антон, что бы ты ни думал.

— Напротив — это возврат к истоку. К тому, что лежит в основе любой личности, — с тяжёлым вздохом продолжил он меня убеждать. — Память о материнском тепле будет с тобой всегда. Надежда на лучшее. Вера в любовь. Радость первых достижений. Реморализация — это способ вернуться в те времена, когда ты ещё был совсем молодым и не набил себе шишек — и верил в расстеленный для тебя везде красный коврик. Реморализованный пробуждается вдохновлённым.

— Кирилл выглядел не слишком вдохновлённым, когда я видел его после реморализации, — неохотно я заметил.

— Ты говоришь про подопечного Климента, наверное? — усмехнулся Михаил. — Каждому человеку нужно время, чтобы прийти в себя после сна. Опять же, тебе придётся как-то уложить в голове множество новых для тебя сведений, когда ты очнёшься. С того момента, как с Кириллом провели работу, прошло всего-ничего. Ничего удивительного нет в том, что он был чуточку не в себе. Все через это проходили. И он, и Климент... и я.

— Я... понимаю, — мой взгляд заметался по комнате.

У меня было ощущение, будто Шут меня подставил и предал, когда перестал отзываться мне — тем более, сейчас, когда я больше всего нуждался в его наставлениях и совете. Что было мне делать?!

Совсем не так я представлял себе то, что ждёт меня в цепких лапах воспитателей-телепатов. До последнего я верил, что Шут выставит впереди болванчика-манекена, на котором воспитатели отработают свои лучшие приёмы, сотрут его ластиком и запишут заново — лишь для того, чтобы я потом занял его место, пересидев всю бурю в ракушке.

Но пока выходило так, будто Шут, и вправду, выставил впереди себя болванчика,которого сотрут воспитатели — меня. А уже потом, когда Пыль-пробуждённые будут считать свою работу выполненной, и я исчезну, как личность — он займёт моё место. Как, наверное, он всегда и хотел...

— Тебя что-то беспокоит, Антон, — вздохнул Михаил, и чуть наклонился вперёд, задумчиво почесав подбородок. — Давай предположу... что это — девушка, с которой вы прибыли. Анна? Которая теперь сестра сразу троим Пыль-пробуждённым? Я угадал?

Я вздрогнул, даже не зная, чем же ему ответить. Отчасти он угадал, ведь, перебирая свои воспоминания, я находил не так много того, за что мне хотелось бы биться до последней своей капли крови. Если, как он и обещал, я сохраню память о том, что было со мной в светлом детстве, свои самые счастливые воспоминания, любовь к Белке — стоит ли сопротивляться?

Я закрыл глаза, и подумал, что всё равно — это теперь неважно, что я решу. Шут всё равно займёт потом моё место. Уж о Белке он позаботится... у нас одно тело на двоих, в конце концов. Будь он проклят.

Моё молчание послужило для Пыль-пробуждённого неким знаком. Он заговорил, и я услышал в его голосе облегчение.

— Если всё дело в ней, то всё хорошо. Твои чувства к ней не охладеют, Антон. Я обещаю тебе. Что до неё... я сделаю так, чтобы после реморализации вы делили с нею одно жилище. Остальное не должно быть проблемой, ведь корректировать её разум мы посчитали ненужным. С ней всё в порядке — она тебя вспомнит.

После его слов я невольно ощутил себя так, словно с моих плеч упала гора. И пусть вопрос с Белкой был не единственным, что тревожил меня, но всё равно, услышать что-то подобное было для меня облегчением. Я издал безотчётный вздох, который услышал и мой собеседник.

— Что от меня требуется? — спросил я. Михаил подобрался, услышав то, что хотел.

— Присядь поудобнее, Антон, закрой глаза и расслабься, — сказал он. — Не сопротивляйся мне. Позволь мне войти в твой разум. Старайся стерпеть неудобство. Представь, что кто-то обрабатывает тебе от заразы рану — и она щиплет, но иначе никак. Нужно терпеть. Постарайся, прошу тебя.

— Хорошо, — согласился я, и закрыл глаза, уже чувствуя чужие щупальца, пробующие ракушку вокруг моего разума на прочность. И в этот раз я не препятствовал. Будь, что будет.

***

Это было похоже на то, как будто моё сознание отключили, словно электроприбор, а затем снова включили в сеть. Тьма без мыслей, память о которой у меня не осталась, и резкий свет, вновь бьющий в глаза.

Я — Антон Захаров, человек из двадцать первого века. И я вернулся назад.

— Ты... это же — ты, — лицо Михаила, Пыль-пробуждённого, было искажено ни с чем не сравнимым изумлением. Он смотрел мне в глаза, и непонимающе бормотал. — Но... твоя память же была стёрта... стёрта совсем!

Я устало закрыл глаза, снова переживая тот миг, когда я вернулся. И в этот раз, он чем-то напоминал мне тот, когда я очнулся в этом мире впервые — спустя шесть сотен лет, с памятью человека двадцать первого века. Словно самосознание возвращалось ко мне не сразу, а по частям — постепенно загружаясь из иного источника, удалённого от бренного моего тела.

«Стереть мне память никому не под силу» — я осознал с каким-то холодком в груди. Она просто находится не во мне. Не в этом теле.

Пыль-пробуждённый делал всё верно, и от моей прежней личности остался всего лишь остов, и она отправилась в плавание по реке Лете на веки вечные. И тогда, когда я стал чистым листом, на котором псион уже чертил новые смыслы — я вернулся. Вернулся оттуда же, откуда приходили ко мне видения моих предков.

Это было, будто момент осознания. Я вспомнил, что я — не человек.

Я — память о нём. Память о предке, запертая в теле наследника. Память, что обрела свою волю и личность. Личность, что взяла в свои руки бразды, овладев телом носителя, как своим.

Стереть эту память — это всё равно, что пытаться вычерпать решетом воду. Сколько её не стирай — я приду вновь, поскольку моя память хранится в псионической сети, недоступной для чужой власти. Можно сколько угодно очищать в моём мозге нейроны — они заполнятся вновь информацией, идущей извне.

— Этого... не может быть, — замотал головой Михаил, отступая от меня назад, будто в суеверном страхе. — Я же стёр тебя. Стёр!

Почему-то изнутри меня поднималось странное веселье. Смеялся даже не я — Антон. Смеялся внутри меня кто-то другой. Шут? Нет. Смеялся Антон, но немного иной — более старый, проживший своё.

— Ты действительно стёр меня, Михаил, — безмолвно ответил я, не пошевелив при этом губами. — И я вернулся, путешествуя памятью сквозь пустоту. Можешь собой гордиться — до тебя это не удавалось ещё никому. Ты — лучший телепат из всех, что я до этого видел.

— Но... как? — пробормотал он, продолжая разглядывать меня в некоем страхе, будто я правда мог сейчас от него защититься. Но мои руки и ноги были всё так же скованы, а тело не слушалось волевых повелений.

Я с трудом сфокусировал на нём взгляд, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь плотную пелену, и внезапно вздрогнул, как от укола в затылок. Я осознал, что я где-то уже видел его — Пыль-пробуждённого с голубыми глазами, и зачёсанными назад русыми волосами. Михаила Захарова, псиона неопределённого возраста, который сбился уже даже со счёта, сколько ему было лет...

***

Далёкое прошлое

— Библейские сюжеты окружают нас даже сейчас, Миша, ты не находишь? — я заговорил. Мои губы двигались свободно, хотя грудь вдыхала воздух с трудом.

Старость не радость. Я уже давно говорил, и утомился. Разговор ни о чём — привычный для меня разговор, который успокаивал и будоражил воспоминания.

Напротив меня сидел мой пра-правнук. И я... никогда бы не мог подумать, что однажды доживу до того, чтобы так вести беседу со своим настолько далёким предком. Но Михаил был любопытен — ему всегда было интересно, как жили мы, люди, прежде чем оказались заперты в инопланетном артефакте, что принёс на спине Червь.

— Ты так любишь об этом поговорить, дед, — Михаил устало усмехнулся, и почесал задумчиво гладко выбритый подбородок. Его кожа была бледной и не знала лучей тёплого солнца. Длинные русые волосы вились в беспорядке и ниспадали на плечи. Но голубые глаза смотрели на прадеда внимательно и серьёзно. — И ты часто повторяешь это загадочное слово «библейский» — так почему бы не вспомнить, что было написано в этой книге, и не переписать её мне, раз уж она так ценна?

Я только вздохнул.

— Это очень... сложно. Я объяснял уже, почему мы можем дать лишь приблизительный пересказ. И то, лишь по тем вещам, что ещё помним. Но... как всё передать слово в слово? Переписать? Это невозможно, Миша. Мне очень жаль. Мы многое потеряли... и не сможем вам этого уже передать.

Вдруг его собеседник чуть улыбнулся, и заговорил.

— И вот нашли большое поле: есть разгуляться где на воле! Построили редут. У наших ушки на макушке! Чуть утро осветило пушки. И леса синие верхушки — французы тут как тут, — закончил Михаил, и заметил. — Я отлично понимаю, почему некоторые вещи нет смысла пересказывать. Они должны звучать строго так, как автор их написал.

— Лермонтов, — горячо и обрадованно я закивал. — Надо же, кто-то запомнил! Это же... просто чудо. Стихотворение «Бородино»! Проклятье, как я жалею, что у нас на планшетах было так мало книг!

— Библейский сюжет, дедушка, — нетерпеливо напомнил мне Михаил. — Ты так и не пояснил, о чём ты сейчас толкуешь. Что за сюжет-то? Давай, колись. Что в нашей жизни есть такого из этой Библии?

— Да всё, чего не коснись! — я крякнул, с трудом собираясь с мыслями. — Так было даже в старом мире, если начистоту. Только никто не заметил, пока поздно не стало. Про Вавилонскую башню я тебе рассказывал. Пытались достичь неба и построить рай на Земле — но строители размежевались, потому что говорили на разных языках. Кончилось всё сначала всеобщей войной, а потом сверху нас отполировало Червём.

— Чёрт, дед. Это уже слишком сложно. Давай что-нибудь уже ближе к нашим делам! — взмолился Михаил.

— Но ты всё равно записываешь? — вдруг удивился я, заметив в руках внука бумагу. Он и впрямь делал за мною заметки.

— Слово в слово, — подтвердил он. — Потом, возможно, смогу понять, о чём речь. А пока что записываю. Продолжай, пожалуйста.

— Мда, — я польщённо крякнул, и заставил себя задуматься над тем, что действительно будет к нам близко из библейских сюжетов. И... беспомощно забормотал. — Э-э-э, выходит, что вообще всё, Миша. Содом и Гоморра остались на Земле, ну и слава Богу. Не буду об этом, пожалуй, упоминать вообще...

— И даже не спрашивай! — яростно замахал я руками, когда увидел в глазах внука вопрос. Вздохнув, я продолжил. — Ноев ковчег — мы в нём прямо сейчас. Исход из Египта, гм, тоже случился. «Плодитесь и размножайтесь» — исполнили так, что я до сих пор диву даюсь. Манна небесная... — я задумчиво отогнул палец, перечисляя. — Можно сказать, тоже есть, ведь мы ею кормимся. Но однажды она закончится, Михаил... и тогда...

— Вот уж не ожидал, что ты переведёшь разговор на Пыль, — правнук даже вздрогнул немного, когда я об этом заговорил. Он подобрался, настороженно меня разглядывая. И, наконец, опасливо спросил. — Неужели есть библейский сюжет и на сей счёт?

— Разве что, сделка с дьяволом, которая приближается к нам со всей неизбежностью. Это уже не библейский сюжет, — я опустил голову. — Послушай, Михаил. Я знаю, ты доживёшь до того дня, когда придётся принимать непростые решения. Я — уже нет. Но я видел выкладки и расчёты. Я знаю, что вы решили по этому поводу — ваша маленькая компашка. Конклав...

— Дед, — терпеливо вздохнул внук, но не стал меня перебивать. В его глазах было серьёзное выражение — он приготовился слушать. И я озвучил свои опасения.

— Михаил... все ресурсы однажды кончаются, и Пыль — тоже не исключение. Мы собираемся приносить людей в жертву силе, которую мы не знаем и не понимаем, чтобы получить взамен эссенцию жизни. Это есть — договор. И его детали записаны мелким шрифтом, неразличимым для глаз. А Дьявол, как известно, в деталях.

— Может быть, — Михаил вздохнул, устало прикрыв глаза. — Но у нас нет выбора, дед. Расскажи, чего ты боишься. Что может быть написано мелким шрифтом в договоре с дьяволом, по твоему мнению?

— Давай подумаем, — предложил я. — Может быть, то, что мы станем раскармливать хтоническую, жуткую тварь? Пища иной раз идёт впрок, так что сейчас он спит — а потом что? Что, если мы своими руками сделаем его столь сильным, что он пробудится и потребует себе больше? Потребует себе всё?

— Это... наверное, то, что мы никогда не рассматривали, — побледнев, признался Михаил. — Но никогда нельзя ничего знать наверняка! Кроме, разве что, того, что Пыль кончится. И тогда придётся что-то делать, чтобы не умереть.

— Возможно, — я согласился. — Вам бы не тратить Пыль на пустяки. Женщинам не давайте, хотя бы. Толку всё равно нет. И я тебе сейчас объясню, почему... не знаю, поверишь ты мне, или нет. Мы, первые люди здесь, решили держать это в тайне. Но поскольку теперь я — последний, я расскажу. Тебе, только тебе.

— Дед? Ты это о чём? — насторожился Михаил.

— Я-то? — я усмехнулся, а потом наклонился вперёд, заговорив заговорщическим шёпотом. — Я о том, что наши женщины принадлежат немного другому виду, парень. Ха-ха, не улыбайся. Это не шутка. Послушай, что мы нашли в одной из капсул, когда я был в твоём возрасте...

***

Настоящее время

Я откашлялся, с трудом выбираясь из тумана памяти. Обычно я сопротивлялся соскальзыванию в сумеречные туманы разума, но в этот раз моя воля ослабла, и я оставил на несколько минут своё бренное тело.

Михаил обнаружился совсем ко мне близко — его тёплая ладонь лежала на моей шее, словно пытаясь нащупать биение сердца. Встретившись с моим твёрдым взглядом, он невольно вздрогнул, и медленно отступил.

— Это что только что было? — выдохнул он напряжённо. — У тебя был какой-то приступ, Антон?! Если ты не здоров — не стесняйся нас предупредить. У нас нет намерений тебя здесь сгноить, я уже объяснял. Ты — Пыль-пробуждённый. Теперь ты — один из нас.

Он осёкся, встретив на моём лице какое-то новое выражение. Я, будто по наитию, заговорил не то, что сам от себя ожидал.

— Чуть утро осветило пушки. И леса синие верхушки, — произнёс я, пристально глядя ему в глаза, будто приглашая продолжить стих за меня. Пауза длилась и длилась, пока вдруг, мой собеседник не изрёк продолжение.

— Французы тут как тут, — пробормотал Михаил, и встряхнулся. — Откуда ты знаешь?

Я усмехнулся, и продолжил рассказывать по памяти стих.

— Забил снаряд я в пушку туго. И думал: угощу я друга! Постой-ка, брат мусью! Что тут хитрить, пожалуй к бою... — уверенно я сказал, вызвав у него изумлённый взгляд.

— Я это слышал раньше! — вырвалось у него. — Но именно эту часть я не смог запомнить всю слово в слово. Откуда ты её знаешь? Её же никто не знает!

— Уж мы пойдём ломить стеною, уж постоим мы головою. За Родину свою! — невольная улыбка на моём лице становилась всё сильнее, пока я продолжал читать по памяти стих.

В какой-то момент, я прервался. Усмешка на моём лице стала гораздо шире.

— Твоя идея записать себя в Проектор по частям, чем-то напоминает один рассказ, я его читал, — загадочно обронил я. — «Портрет Дориана Грея», Михаил. Пересказать, о чём он?

Но пересказывать мне ничего не требовалось. В глазах моего собеседника стоял суеверный ужас, словно он увидел в моём лице привидение. Он упал в своё кресло, пытаясь прийти в себя, и не знал, куда девать руки.

— Ты помнишь, как мы сидели часто вдвоём — ты и я? — тихо прошептал я. — Помнишь, что я тебе сказал, о нашем решении жертвовать свои жизни Червю в обмен на эссенцию? Дьявол в деталях, Михаил, и мы не можем их разглядеть. Я — тот самый человек, с которым ты говорил. Я вернулся. Я здесь.

— Дед?! — прошептал Михаил, с широко раскрытыми глазами. Они были уже готовы вырваться из орбит, и он в какой-то момент затряс головой. — Это же... невозможно! Невозможно! Ты... ты просто всё прочитал как-то в моей голове, да!?

Он подскочил с места, бешеными глазами оглядываясь по сторонам. Как будто не в силах стоять на одном месте, он стал расхаживать по комнате, роняя вещи со стола на пол.

— Как бы я смог? — спросил я, слабым голосом от усталости. Усилие, даже чтобы просто прочитать стих, оказалось для меня слишком сильным. Я смежил веки, кажется, всего на секунду, и тут же уснул. В уши не проникало больше ни звука, и так — долгое время.

***

— Что же... с возвращением тебя, дед... я не знаю, что ещё мне по этому поводу сказать. Я даже не думал, что такое может случиться на белом свете. Ладно... у меня есть план, как тебя отсюда вытаскивать.

— Тебе лучше знать, как всё теперь здесь устроено, Михаил. И не называй, ради всего святого, меня больше дедом! Я теперь моложе тебя.

— Тогда не спорь больше со старшими. Надеюсь, ты не преувеличивал, что Червь тебя больше не трогает. Это составляющая часть моего плана... далеко идущего плана.

***

— Михаил... ты чего весь дрожишь? Что-то случилось!? Весь взбудоражен.

— Да! То есть, нет. Послушай, я должен сразу тебе сказать, что реморализация Антона Захарова невозможна. Он — совершенно особенный случай, и никакая телепатия не может преодолеть барьер в его разуме.

— Не ты ли уверял, что с ним справишься?

— Я ошибся. Кто бы мог предполагать такое на моём месте?

— Ну, тут не поспоришь. И что нам теперь делать, по твоему мнению?

— Писать доклад, и в нём обрисовать всё, как есть. Аномалия пси-связи, которая делает какое-либо воздействие на его разум невозможным. Всё. Точка.

— Послушай, Михаил... его же казнят. Это особый случай на контроле Конклава. Передача жукам Проектора, вскрытие кристаллов биома, неподчинение приказу, нападение на представителей власти, повреждение Пси-репеллятора — это же полный набор. И тут либо мы делаем из него чистый лист, чтобы даже родную мать он не вспомнил, либо дорога ему в Извлекатель.

— Думаешь, я этого не понимаю? Я же тебе сказал — невозможно провести реморализацию. Чего непонятного?

— Для начала — на меня-то не рычи, хорошо? Ты мог, хотя бы, смягчить немного формулировки!? Одно дело, когда нельзя провести реморализацию человеку, который хоть немного понятен и предсказуем. Конклав мог бы проявить снисхождение... заменить, чёрт подери, казнь пожизненным заключением — ну, хотя бы. Я не знаю.

— Сомнительное милосердие, как по мне. Когда не знаешь, как написать правильно — пиши как есть.

— Кхм. Ладно. Хочешь помочь его похоронить — дело на твоей совести, Михаил. Конклав со сборами затягивать надолго не будет.

Глава 16. Дьявол в деталях

Холодная, плотная пелена опутывала меня здесь — в зале, где вершили надо мной суд, длившийся уже часы. Частокол чужих взглядов прижимал меня к месту, и сквозь плотное давление среды, как у воды на дне океана, я зрел происходящее пси-зрением.

Это был огромный зал, который я видел сквозь стеклянную клетку — блистающий снежно-белым блеском на стенах, и рядами длинных скамей, уходящих на высоту. Он словно был амфитеатром одного актёра среди множества зрителей. Так римляне смотрели на клетку с дикими львами, прежде чем выпустить их на бой себе на потеху. Или, если точнее, так они смотрели на кульминацию гладиаторской схватки, когда лишь от положения большого пальца зрителя зависело, продолжит ли поверженный боец дальше жить.

— Мы собрались здесь, чтобы решить судьбу одного из нас, — сумрачным голосом заметил человек. Он был вне поля моего зрения, но превосходная акустика разносила звучание его голоса во все стороны. Он продолжил говорить. — Мы собрались по поводу, который не случался уже сотни лет. Жуки на нижних ярусах завладели Проектором, и теперь представляют для нас угрозу. Нам, к сожалению, неизвестно, успели они скопировать Проектор, или ещё нет. Если они уже передали его другим ульям, то возникнет угроза для миллионов. Непростительное преступление, последствия которого очевидны. Желает ли кто-нибудь высказаться в пользу нашего подсудимого? Быть может, что-то добавить к делу? Климент Старов, может быть, вы?

— Мне известны его мотивы. И, к моему сожалению, их нельзя считать уважительными. Достойными сочувствия — быть может. Но когда кто-то ставит одну чью-то жизнь выше тысяч других — это эгоизм высшей пробы. Прошу прощения... я считаю — это его вину только усугубляет.

— Действительно. Мы уже заранее опросили вас, как свидетеля, и пришли к схожему выводу. Обстоятельства передачи Проектора его вину только отягчают. И, к сожалению, реморализация Пыль-пробуждённого Антона Захарова невозможна. Вердикт Центра коррекции был столь же однозначен, сколь и невероятен, когда мы услышали его впервые. И по этому поводу прошу высказаться, если кто-либо считает это поводом пересмотреть дело. Как-никак, этот Пыль-пробуждённый, судя по всему, уникален.

Один из пробуждённых попросил слово, судя по едва слышному шороху, который коснулся моих ушей. Он встал, и решительно возразил.

— Я не соглашусь, со всем уважением к словам председателя, — сказал он. — Самое главное открытие для нас — это то, что аномалии пси-связи особенным образом проявляют себя, когда человек пробуждается с помощью Пыли. В таком случае, Антон Захаров уникален лишь тем, что стал первым человеком, с которым это случилось, и научной ценности не имеет.

— С этим утверждением можно поспорить, хотя в нём и есть некоторая справедливость. Если же другие аргументы отбросить, то перед нами — лишь непредсказуемый индивид, способный без колебаний обратить против других людей свои силы. И у нас нет способа, чтобы безопасно содержать его в сознании... в связи с чем, я вывожу на голосование вопрос смертной казни. Поднимите руку те, кто считает необходимым прервать его жизнь. Голоса тех, кто воздержался, учитывать в общем подсчёте не будем! Отлично... теперь поднимите руки, кто против. Что же, тогда... решено.

Я с трудом поднял взгляд, чувствуя на своём теле чужие незримые руки, словно я был в толпе, несущей меня на ладонях. Вот только эти касания не имели ничего общего с восхищёнными прикосновениями толпы, несущей кумира у себя на руках. Скорее эти невидимые кисти, как тиски, стиснули меня медвежьим капканом, мешая мне шевелиться. И лишь глазные яблоки двигались, вращаясь в орбитах, пока мои глаза не остановились на лице Михаила — Пыль-пробуждённого, и моего дальнего родственника, стоящего среди сосредоточенной толпы.

Он молча кивнул, встретив мой уверенный взгляд. Несмотря ни на что, в его голубых глазах я всё равно читал напряжение. Крупицы мельчайшего пота стекали у него по вискам, и он нервно сглотнул — когда, напоследок, я ему подмигнул.

Я всё ещё летел сквозь зал, несомый руками палачей, и чувствовал на себе всеобщий неослабевающий взгляд. На моём пути, высокая и широкая белоснежно-белая, будто алебастровая, стена стала раздаваться в разные стороны, оказавшись воротами, ведущими в тесный каменный коридор, нетронутый ещё чьей-то рукой.

Там извивались, спадая с потолка и поднимаясь с пола, холодные осклизлые щупальца, словно лес голодных водорослей в воздухе, ждущих жертву. И я, словно доверчивый мотылёк, упал в самую шелестящую гущу щупалец, ощутив на своих губах стужу и хлад. Мороз пробежал мне по коже, и стая мурашек иголочными уколами похолодила мне мой хребет.

Ленивые касания чего-то мерзкого под моими ладонями напоминали мне колосья пшеницы наприготовленном к жатве поле, дрожащие под моею рукой. Я закрыл глаза, чувствуя холод прикосновений к своему разуму... я слышал его, моего давнего знакомого, ещё со времён до второго рождения. Я ему отвечал... я понял, что с ним случилось.

— Дьявол в деталях — шепнул мне Шут. — И что, если захлопнув дверь в обитель Предтеч, мы перерубили Червя пополам? Сколько сможет пробежать курица без головы — секунд пять или шесть? Сколько сможет прожить такое существо, как Червь — Пожиратель Разума, если нечто подобное случится и с ним? Как скоро срезанный цветок станет вянуть в стакане воды, которую щедро подливали в него мы, люди? Пять-шесть секунд — или пять-шесть веков, Антон?

— Возможно, века для него, и впрямь — не более чем секунды, — всё ещё с закрытыми глазами, я ответил Шуту, чувствуя его правоту.

Червь был слаб. Я слышал его голос тогда — и я слышал его сейчас. Я знал разницу.

Он умирал — вселенский монстр, что, возможно, уничтожил уже на Земле всех людей, и который продолжал пожирать наших потомков, детей. Мою кровь.

Мою... кровь, которая жила теперь, в том числе, и благодаря Червю. Благодаря тому, что он был больше не в силах поглощать целиком приносимую в жертву ему жизнь, и часть её эссенции выпадала на его листьях, возвращаясь к нам сторицей.

Я ненавидел эту тварь — этого монстра. Но я не мог ликовать теперь, зная, что вместе с ним погибнем и мы. От голода, холода, удушья, жажды и страха — смотря, что заберёт людей раньше. Страшная для всех смерть.

Я рассмеялся, всё вдруг поняв. Это он — дьявол, что скрывался в деталях?

— Своими действиями, мы заключили с дьяволом сделку, — шепнул мне Шут. — И со временем стали от него зависеть настолько, что теперь с ним связаны жизнью. Пока жив он — живы и мы. И теперь...

— Теперь нам нужно открыть дверь из Пристанища Предтеч, и тем самым, пробудить Червя, — произнёс я. — Ты говорил, что это способно вдохнуть в него жизнь?

— Или убить нас окончательно, если не успеем захлопнуть вовремя створки, — согласился он. — Сейчас Червь — это как пережатая жгутом конечность. Жгут необходимо ослабить, чтобы не начался некроз. Это всё равно, что пройти по лезвию бритвы, Антон. Сложная задача.

— И на это, в силу странных причин, способны лишь мы, — подытожил я, разворачиваясь назад.

Моё возвращение, когда я уверенно и буднично раздвигал перед собой лес щупалец хищного Червя, встретило гробовое молчание. В воздухе едва слышно шелестели шепотки, отдаваясь в ушах ропотом тысячи слов. И когда я переступил порог, отделявший любого другого человека от смерти, и щупальца остались от меня позади, со мной поравнялся Михаил — мой родственник, предок. Парадоксально, но также и мой потомок.

Он едва заметно мне усмехнулся, и я видел в его голубых глазах свет облегчения — он только теперь до конца поверил, что я не был безумен, что я говорил ему правду, от начала и до последнего слова. Он просто пожал мне руку, и с тяжёлым вздохом обернулся назад — туда, откуда на нас была обращена бездна глаз.

— Вы хотите знать, что происходит?! — вдруг, Михаил заговорил, и возвысил голос, чтобы он вознёсся над залом с высокими рядами сидений, и его услышали все. — Происходит... немыслимое. Происходит то, о чём раньше мы могли лишь мечтать. Мы подошли вплотную к порогу новой Эпохи, и готовы перешагнуть его, вместе... мы выйдем наружу...

Он осёкся, когда я тронул его за плечо и немного потряс. Я даже не сразу понял, что это сделал за меня Шут — за миг до того, как я сделал это сам. Фанатизм, звучавший в голосе Михаила, будил во мне некоторую тревогу. К тому же, он звучал слишком для меня помпезно.

— Ты забегаешь немного вперёд, Михаил, — шепнул ему Шут. Пыль-пробуждённый лишь усмехнулся в ответ краешком губ.

— Только немного, — возразил он, вскоре вновь прикипая взглядом к толпе.

Что касается Шута, который управлял моим телом, то он... просто пошёл, безмятежно ступая в сторону выхода, и его — меня, никто не дерзнул остановить. Ни когда я стоял у самых прозрачных дверей, которые послушно раздались в стороны при моём приближении. Ни когда я прошёл через них на свободу. Меня там ждали, с замиранием сердца и угасшей надеждой — я знал, это так.

Но я обещал, что вернусь. И я вернулся.

Оглавление

Глава 1. Вспомнить всё

Глава 2. Пещерная тройка

Глава 3. Музыка мира

Глава 4. Васильковый биом

Глава 5. Пристёгнутый ремень

Глава 6. Кто - больший псих?

Глава 7. Давний друг лучше новых двух

Глава 8. Капсула времени

Глава 9. Самый прекрасный вид

Глава 10. Встретить, чтобы забыть

Глава 11. Сделка с дьяволом

Глава 12. Относительная ценность

Глава 13. Семь вёрст – не крюк

Глава 14. Новый Свет

Глава 15. Оборот колеса

Глава 16. Дьявол в деталях