Ты, тобою, о тебе [Александр Иванович Астраханцев] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (95) »
Астраханцев Александр Иванович Ты, тобою, о тебе
…Еще признак любви: человек щедро отдает все, что может, из того, в чем раньше отказы- вал, словно это его одарили и об его счастье стараются, и все это для того, чтобы проявить свои хорошие качества и вызвать к себе внима- ние. Сколько скупых от того расщедрилось и угрюмых развеселилось, и трусов расхрабри- лось, сколько равнодушных и неряшливых при- бралось, и бедняков украсилось! Сколько лю- дей в летах омолодилось, сколько безупречных опозорилось!.. Ибн-Хазм. Ожерелье голубки (ХI в.)Любовь, любовь — гласит преданье - Союз души с душой родной - Их съединенье, сочетанье, И роковое их слиянье, И… поединок роковой. Федор Тютчев
Любовь — это временное сумасшествие Артур Шопенгауэр
Часть первая
1
Что есть человеческая жизнь? Не есть ли она — цепочка нелепых случайностей? Бывают люди, что живут по задуманному плану; но не они, не они мои герои; мои герои — люди простые, живущие случайными поступками, иногда нелепыми, — а потом сожалеющие о них… * * * Жил-был на свете простой человек с простой фамилией: Иванов. И были у него жена и сын. Иванов — это, в принципе, я сам. Или кто-то иной? Нет, все-таки и я тоже… Впрочем, к персонажу, которого играю в жизни, т. е. к себе внутри себя, к главному в себе, отношусь вполне серьезно. Хотя и не без юмора. Правда, не могу сказать, что люблю его безмерно. Были у моей жены в юности фиалковые глаза и русая коса с черным бантом; я любил тогда носить ее на руках, а друзья были, точно так же, как и я, в нее влюблены и прозвали ее — за то, что она из всех выделила меня — Ивановочкой. С тех пор многое на свете изменилось: и страна, и жизнь, а сама Ирина после рождения сына стала крупней статью и ростом: включился, видно, фактор позднего созревания. Сын стал студентом. Один я не менялся. И она стала часто мне выговаривать: — Ну почему ты такой простой, Иванов? У нас маленькая квартира, у нас нет машины, у нас вечно нет денег! Можешь ты хоть заработать достаточно, чтобы я не считала эти проклятые рубли? — Как я заработаю? Я же филолог, — отвечал я, потому что я и в самом деле филолог, а они, как известно, зарабатывать не умеют. — Ну почему ты не начальник, не директор? — хныкала она. — Организуй что-нибудь, стань начальником — посмотри, что кругом делается: все, кто хочет заработать, теперь с деньгами! — Я не умею, — отвечал я. — Ну, почему ты такой? — презирала она меня и отказывалась готовить ужин: — Вчерашнее доедай в холодильнике! Сама она, боясь полноты, ужинала лишь яблоком и пустым чаем. * * * Лежать плашмя на грязно-сером илистом дне — скользко и противно; глаза, съехавши на одну сторону, смотрят вверх; сквозь толщу воды видно желтое размытое пятно солнца, через которое бежит рябь, и сверкание там, на поверхности, солнечных зайчиков. Между дном и поверхностью воды в зеленоватой толще снуют юркие тени — рыбешки. Трудно дышать — рот перекошен, в нем полно воды; чтобы экономить силы, надо лежать неподвижно, нежась в слабых солнечных бликах... Там, наверху, вдруг надвинулась большая черная тень, а по бокам две тени поменьше равномерно опускаются с плеском и опять исчезают; глухо — голоса. Отсюда, из глубины, та жизнь, что наверху, кажется всего лишь рябью на поверхности глубоких вод… Но плеск, голоса и тень, что заслонила солнце, беспокоят — хочется уплыть из-под нее; приходится ворочаться неподатливым телом, грести слабыми плавниками, и усилия вознаграждаются: тело отрывается от дна, тихонько разгоняется и парит в воде; странно видеть себя со стороны: нелепым, беспомощным и одиноким в холодном мраке, над жидким текучим илом, в котором до скончания века надо искать себе пропитание; немой рот забит водой, а взгляд снизу вверх, на солнце, на серебристые блики сквозь толщу воды удручающ и безнадежен… Просыпаюсь и сквозь морок сна с усилием продираюсь в реальность. Рядом — мягкий бок, горячий под одеялом, и сонное дыхание. Кто это? Фу ты, да это же Ирина! И сразу — ужас: почему я здесь, в этой постели, в этих стенах; кто я, зачем?.. Чтобы определиться в пространстве, судорожно хватаюсь за ее плечо. — М-м, — бормочет она сквозь сон: — Что, храплю? — Да нет, так. Повернулась спиной и снова сонно задышала. Наскоро, чтоб не забыть, собрал воедино куски сна: с чего он начался? Вереница видений ускользает, не хочет вплывать в сознание; ясно — только конец… Вспомнил холодную воду и текучий ил — и зябко вздрогнул. За окном уныло гудит в балконных решетках ветер. Снова рукой — к спасительному, горячему плечу. Ладонь скользит по изгибу мягкого бока, по бедру под тонкой ночной рубашкой. Мгновенный импульс желания. В нем тонет все, с чем я проснулся. — Ивано-ов! — хриплым со сна голосом кричит она недовольно. — Не приставай, спать хочу! Убрал руку, прикусил губу. Когда-то такие прикосновения вызывали у нее
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (95) »
Последние комментарии
14 часов 47 минут назад
15 часов 22 минут назад
16 часов 15 минут назад
16 часов 20 минут назад
16 часов 31 минут назад
16 часов 44 минут назад