Ты, тобою, о тебе [Александр Иванович Астраханцев] (fb2) читать постранично, страница - 3

встала, что ли? — говорю спокойно. — А я, между прочим, тебя хотел и не мог растолкать, — хотя на самом деле сейчас даже не знал точно: хотел я ее или нет, и гладил лишь по привычке?

— Так ты мужик — или не мужик? Какой ты, Вовка, стал вялый, расслабленный — как мерин! Из тебя песок скоро сыпаться будет!

— Что делать! Против природы не попрешь.

— О, господи, да не занудствуй ты!.. Неужели ты не можешь заработать столько, чтоб мне хотя бы не вставать чуть свет?

— Я не виноват, что мне мало платят.

— Но ты же Вла-ди-мир! — ноюще пропела она. — Ты должен миром владеть, завоевывать его для меня, а ты!..

— Я не завоеватель.

— Ну почему ты такой размазня? Почему я должна тащиться на работу по этому холоду, зарабатывать эти паскудные деньги, видеть эти рожи?

— Между прочим, Фауст у Гете, в конце концов, пришел к простой мысли: главное — наполнить свою жизнь работой.

— Тьфу, соцреализм какой-то!

— Да, неоригинально — но гениально просто.

— Но Фауст — немец! — опять заныла она. — А меня работа уже высосала — у меня ничего не осталось: ни души, ни сил, ни энергии, — ленивая, тупая скотина! Я такой стала рядом с тобой, потому что ты — неудачник, жалкий кандидатишка! Таких, как ты, миллиарды, и от их кишения жизнь ни на йоту не меняется!.. — после этого взрыва она опустила в изнеможении руки и поникла плечами. Впрочем, бушевала и ругалась она не совсем всерьез; у нее для этого не хватало страсти — одно раздражение, и за неимением никого под рукой оно вылилось на меня. Полагалось бы обидеться на нее — или пожалеть, но у меня для этого нет уже ни обиды, ни жалости.

— Даже если ты не будешь ходить на работу, — сказал я нудным, противным себе самому тоном, — все равно тебе придется вставать и что-то делать.

— Но могу я иногда позволить себе лечь и полежать?

— А ты и так, когда хочешь, ложишься и лежишь.

— У тебя на всё — одни издевки! — и, будто зарядившись злой энергией, что выплеснула на меня, она поднялась, накинула халат и ушла в ванную.

* * *

За завтраком я продолжил этот разговор с ней:

— Знаешь, что я подумал? Чтобы нам отдохнуть друг от друга, поеду-ка поживу в деревне. Люблю это время, конец зимы. Весна света.

— Да езжай в свою весну света, не заплАчу! — фыркнула она.

— И прекрасно. Днем соберусь и поеду. По-английски, не прощаясь.

Сын, войдя и усаживаясь на свое место за тарелку с омлетом, услышав обрывки диалога, не преминул откомментировать:

— Всё первенство, кто главнее, делите?

— Знаешь что? Учись не совать нос в чужие дела! — обрезала его мать. — Больше вникай в свои, а то опять сессию завалишь!

— Ни фига себе — "чужие"! — возмутился Игорь.

— Да, сын, мы всё делим свои королевства, — сказал я ему, чтобы смягчить ее раздражение, — хотя короли — голые, а королевства не стоят ни гроша.

Сын глянул на меня искоса, великодушно прощая мне родительскую нотацию. Я встал, вежливо чмокнул жену в щеку, потрепал сына по лохмам и пошел одеваться. Ирина сидела, опустив глаза, сын проводил меня тоскливым взглядом — ему хуже всех: надолго остаться с мамочкой одному, — теперь она его будет клевать вместо меня…

Да, уехать, — ситуация требует пусть маленького, но обновления. Хорошо, когда есть куда — хотя бы на недельку: уползти в нору, зализать раны, собрать себя в кучу. Насовсем?.. Да куда ж мне со своей картотекой, с папками, с архивом! Однако жить так: никому не нужным, каждый день слышать одно и то же… Где-то тут черта, за которой лишь быт и физиология, и одиночество вдвоем, самый тягостный вид одиночества. Не довод, что так живут миллионы… Но что делать? Что же все-таки делать?.. Не суицид же с запиской: "Прошу никого не винить!"?.. Будем отстреливаться, как солдат в бою: до последнего патрона, — а там…

Так вот оно и бывает: всем все понятно, а изменить — нет сил… Да, решено: вернуться в обед, собрать самое нужное, оставить записку, и — на вокзал!.. Что делать? Не герой.

2

Вместо недели там — уже месяц. Мотаюсь на работу и обратно. Ужасно много времени уходит на езду, но упорствую — когда-то же это должно кончиться: или сам устану мотаться — или приедет Ирина, истерзает упреками, попросит прощения, и с облегчением, покорившись, уже вместе — домой… Хорошо, хоть теперь не донимает сексуальный голод — как он терзал меня раньше, когда делал попытки жить в одиночестве!

Это приходило во сне, когда ты беззащитней всего: то преследует уродливая тетка в короткой рубашонке, с желеобразными целлюлитными бедрами в лиловых пятнах: облизывается и, растопырив руки, загоняет меня в угол; мне уже некуда деться, я в ужасе — и тут замечаю: да у нее же бельма на глазах — она меня не видит!.. То краду в магазине гвозди: тороплюсь, набиваю пакет, а они протыкают его насквозь, грозя выдать с головой; сую его в карман, а они торчат наружу, колют сквозь одежду тело… А ведь и этот сон, если подумать — тоже эротический… После них невозможно уснуть; встаю, накидываю старый полушубок, и — на улицу: справить