Трагедия старшего поколения - урок для нас (Интервью с Юрием Дружниковым) [Юрий Дружников] (fb2) читать постранично

Интервью с Юрием Дружниковым «ТРАГЕДИЯ СТАРШЕГО ПОКОЛЕНИЯ — УРОК ДЛЯ НАС»

В 1971-м в «Молодой гвардии» вышла его первая книга рассказов «Что такое не везет», и его приняли в Союз писателей. Следом вышли две книги очерков «Скучать запрещается!» и «Спрашивайте мальчики». Пошли рецензии, встречи с читателями во многих городах. В театре — премьера «Учитель влюбился», на выходе была другая комедия «Отец на час». По утрам в репродукторах звучала передача Дружникова «Взрослым о детях». В журналах печатались новые рассказы из книги «Зайцемобиль». Отдельным изданием вышла повесть «Подожди до шестнадцати». В печати тогда сообщалось, что данный автор закончил юмористический роман «Каникулы по-человечески». И вдруг писателя не стало. Исчез. Лола Звонарева беседует с Юрием Дружниковым двадцать пять лет спустя в Кракове, куда он прилетел из США выступить на международном конгрессе славистов.

* * *

— Расскажите, что с Вами происходило?

— Неприятности мои начались в начале семидесятых. Меня резали, а я терпел. Повесть «Подожди до шестнадцати» — это полромана «Из сих птиц одну в жертву», а вторую половину забраковали. Там подросток кончает самоубийством, и выясняется, что виноваты все, кто с ним соприкасался, система. В издательстве переделали, что его просто убили хулиганы, весь текст оскоплен. Я знать не хочу эту книгу! Комедию «Отец на час» запретили, потому что в ней отец-алкаш. Но совещании детских драматургов в Ростове-на-Дону, задал наивный вопрос: почему памятники Сталину снесены, а Павлику Морозову стоят, и прилично ли нам воспитывать преданность на примере предательства? Вскоре меня в очередной раз пригласили в известное учреждение и предложили не лезть не в свое дело. В это время у меня уже был написан роман совсем не для детей «Ангелы на кончике иглы» о закулисной жизни московских журналистов и партийной элиты, что в Америке называется first hand report — репортаж из первых рук, печатать его я не собирался, но часть романа взяли на обыске у приятеля, и, как я потом узнал, человек по фамилии Андропов в романе узнал себя. Появилась статья в известиях, что в рассказах я искажаю образы советских людей, запретили мои пьесы, рукописи из издательств забрало известное учреждение, даже книжку веселых рассказов для детей «Зайцемобиль». Меня буквально выталкивали печататься на Западе. Из союза писателей тайно исключили. Ни строки не мог опубликовать нигде. При очередном допросе на Лубянке я спросил: «Что ж мне теперь? Писать детские рассказы для Самиздата?» И мне объяснили, что я живу в свободной стране и, учитывая, что я пишу клевету для Запада, мне представляют свободный выбор, куда хочу: в лагерь или в психушку.

Если бы не Курт Воннегут, Элия Визель, Бернард Меламуд в Американском ПЕН-клубе, включившиеся в мою защиту (сейчас я также спасаю от тюрьмы писателей в других странах), может, мы бы сейчас не беседовали. Остался выезд, но власти мне отомстили: десять лет не выпускали. Они ошиблись, не посадив или не убив меня бутылкой в подъезде: я много написал за десять лет немоты в Москве и переправил на Запад. Но они победили, на пятнадцать лет (до 1991 года) полностью изъяв мое имя из литературной жизни на родине.

— Как появилась идея книги о Павлике Морозове? Казалось бы…

— Казалось бы, что все известно. То была отчаянная попытка докопаться до дна в болоте принципиально важной лжи. Ведь когда запрещают, сильнее хочется узнать, почему, и я поехал в Сибирь, на родину пионера-героя. Разыскал подлинную фотографию и оказалось, что все изображения Павлика Морозова в печати — фальшивые. Печальная правда мною раскопанная до секретных документов, состояла в том, что пионер, вписанный за донос на отца в Книгу почета пионерской организации под в-1, пионером никогда не был, донести на отца его научила ревнивая мать за то, что отец от нее ушел, мальчик был умственно отсталый и хулиган, а убит он был не врагами советской власти, а чекистами, чтобы обвинить кулаков в антисоветской деятельности и начать против них террор органов НКВД. Трехсотстраничная рукопись «Доносчик 001, или вознесение Павлика Морозова» в восемьюдесятью сделанными мной фотографиями гуляла в Самиздате, а вышла еще в советское время в Лондоне. Я прочитал главу за главой из Нью-Йорка по радио «Свобода». Поток писем обрушился на Москву, большей частью от учителей: петь дальше песни о герое-пионере или не петь? Власти отреагировали: ЦК ВЛКСМ вынес постановление, что мальчик был и остается героем. Сотни две гнусных статей пробарабанили по стране. Рекорд побил «Вечерний Киев», где на первой полосе сообщалось, что Дружников сам доносчик, ибо донес читателям на Павлика Морозова. Один московский журнал вызвал меня на суд за оскорбление чести советского героя, но тут идеология рухнула.

В августе 91-го, уже с американским паспортом, я попытался проскочить в Москву к известным событиям, но в консульстве мне не дали визы. А, когда финская кинокомпания снимала в Москве и