Перепись [Николай Александрович Лейкин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »
Н. А. Лейкинъ ПЕРЕПИСЬ
I
Утромъ купецъ Иванъ Денисовичъ Шелкаевъ, уходя изъ своей квартиры на Пескахъ, говорилъ провожавшей его женѣ: — О переписи я вамъ уже толковалъ… Та тотчасъ-же сдѣлала кислое лицо и отвѣчала: — Да, да… Это ужасти что такое!.. Какіе нынче порядки!.. — Ну, закудахтала, закудахтала! Чего-жъ тутъ кудахтать-то! — остановилъ ее Шелкаевъ, надѣвая шубу. — Страшнаго тутъ ничего нѣтъ. — Ну, вотъ, поди-жъ ты! А я ужъ два раза сны страшные видѣла. — Брось. Мы по окончаніи года счетъ лавки дѣлаемъ, такъ надо-же и насъ самихъ сосчитать. Такъ вотъ… О переписи я уже говорилъ…. Самая перепись 28 числа въ будущій вторникъ будетъ. — Я не изъ-за этого. А вотъ помяни мое слово…. какъ перепишутъ всѣхъ — навѣрное на купеческій капиталъ накинутъ, да и на лавку тоже… — Дай ты мнѣ сказать… Чего ты стрекочешь! — пожималъ плечами Шелкаевъ. — Такъ вотъ я и говорю… О переписи я уже толковалъ вамъ… А передъ переписью сегодня или завтра будутъ ходить по квартирамъ счетчики и раздавать переписные листки съ объясненіемъ… — Сегодня? — всплеснула руками супруга. — Дашь ты мнѣ говорить или нѣтъ? — воскликнулъ Шелкаевъ. — Такъ вотъ придутъ съ листками… Смотрите-же, не вздумайте не брать ихъ и отказываться. — Зачѣмъ-же не брать, если ужъ такое положеніе! — Да вѣдь ужъ я васъ знаю, оттого и говорю. Такъ листки взять, выслушать все внимательно, что будутъ говорить, и листки положить ко мнѣ на конторку. Поняла? — Все поняла, — отвѣчала супруга. — Ну, такъ я пошелъ. Шелкаевъ ушелъ въ лавку. А супруга его бросилась тотчасъ-же будить своихъ дочерей. — Эки халды! — кричала она, входя въ ихъ спальню. — Сегодня счетчики придутъ, будутъ листки какіе-то раздавать, а онѣ дрыхнутъ до десятаго часа! Старшая дочка Соня, дѣвушка лѣтъ двадцати двухъ, спавшая внизъ лицомъ, подняла на постели голову сфинксомъ и спросила заспаннымъ голосомъ: — Да неужто сегодня придутъ? вѣдь сказывали, что во вторникъ. — Во вторникъ всѣхъ васъ, дуръ, переписывать будутъ, а сегодня придутъ, чтобы всѣмъ листки раздавать. — Это зачѣмъ-же? На память, что-ли? — спросила вторая дочь, Надя и, сѣвъ на постель, начала одѣваться. — На память, на память. И тебѣ особенный листокъ поднесутъ. Вмѣстѣ съ вѣникомъ, — отвѣчала мать. — За что-же съ вѣникомъ-то? У васъ все съ вѣникомъ!… За какія такія провинности? — А вотъ за такія, чтобы дрыхла меньше. Вставайте… Да одѣвайтесь, какъ слѣдуетъ, чтобъ чучелами-то въ капотахъ не сидѣть… А то придутъ… Я одна… Мнѣ одной-то и не сообразить. Отецъ вашъ сказалъ, что счетчики будутъ какія-то объясненія дѣлать. — Зачѣмъ-же чучелами сидѣть? Мы очень хорошо понимаемъ, что при кавалерахъ это даже невозможно и молодые люди, — прибавила Соня. — Да даже и стыдно, потому мы читали, что все это молодые люди, — прибавила Соня. — И неизвѣстно, кому какая судьба… — продолжала Надя. — Можетъ быть и… — Женихи? Вотъ дуры-то! Люди по дѣлу придутъ, а онѣ. — Ахъ, маменька, ничего неизвѣстно! Лидинька Самихина на одной сторонѣ улицы только въ окошко глядѣла, а на другой сторонѣ улицы тоже молодой человѣкъ изъ окошка смотрѣлъ… Сначала другъ другу только улыбались и пронзительность глазъ дѣлали, а потомъ — женихъ и невѣста… — Ну, ну, ну! За пронзительность глазъ вамъ здоровую трепку… Дѣвушки одѣвались, надѣвали чулки, сапоги, юбки. Надя полненькая блондинка, говорила: — Вотъ жизнь-то! Только и слышишь, что вѣникъ, да трепку, да потасовку. — Какое платье сегодня надѣть? — спросила она мать. — Ты прежде рыло-то умой да лобъ перекрести, а потомъ и о платьѣ… — Боже мой, какіе несовременные разговоры! Рыло… Не вздумайте пожалуйста такъ при счетчикахъ разговаривать съ нами. Вѣдь это одинъ конфузъ будетъ, — говорила Соня, подходя къ умывальнику. — Ты, Надя, какъ хочешь, а я надѣну бланжевое платье, въ которомъ я на свадьбѣ у Трегубовыхъ была. — Сонька! Да ты никакъ съума сошла! Вѣдь у насъ не балъ, — сказала мать. — А во что-же прикажете мнѣ одѣться? Шерстяное коричневое у меня засалившись, а съ полосками синее тѣсно, и я боюсь, что оно по швамъ треснетъ. — Ты-бы еще больше калачей ѣла! Но отчего тебѣ чернаго не надѣть? — Что-жъ у насъ похороны, что-ли? — Вотъ дура-то! Да неужели ты его раньше-то на похороны надѣвала! И наконецъ, ты можешь съ желтымъ бантомъ на груди… — Вотъ развѣ что съ желтымъ бантикомъ… — А я надѣну черное съ голубымъ бантомъ, — откликнулась Надя. — Прилично, благородно и просто. Соня уже умылась и прихорашивалась передъ зеркаломъ. — Мажься, мажься! Штукатурь морду-то! — кричала ей мать. — Опять морда! И какъ это вы не можете благородно выражаться. Морда… штукатурь… Какая-же тутъ штукатурка, если я чуть-чуть жидкой пудрой… — Да вѣдь это бѣлила, матушка… — Пудра, пудра, но только на кольдкремѣ. Иначе-же вѣдь сухая пудра не пристанетъ. Сами-же вы сейчасъ сказали, чтобъ- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »
Последние комментарии
1 час 21 минут назад
1 час 58 минут назад
1 день 15 часов назад
1 день 17 часов назад
2 дней 8 часов назад
2 дней 8 часов назад