Отработанные [Виталий Маркович Каплан] (fb2) читать постранично

Виталий Каплан ОТРАБОТАННЫЕ

1

Солнце, огромное, налившееся тусклой багровостью, падало за горизонт. За ту неразличимую линию между морем и небом, которая, как известно, условна. Впрочем, не более условна, чем все остальное.

Умирал еще один день, еще одно колечко медной цепи, еще один пустой байт. В теплом воздухе набухали сумерки, наполненные комариным звоном и запахом полыни. Странно, на всем острове не было ни стебелька полыни, сплошь буйное тропическое разнотравье, а запах почему-то жил оттудошний, привычный…

Они собрались, как всегда, на Стартовой Площадке. Лэн с Кириллом, бессменные костровые, натаскали сучьев, наломали хвороста для растопки. Хотя в такую жару и сушь это было излишним — чиркни спичкой, и взовьются до небес синие ночи…

Нервно дергая бровью, Игорь настраивал раздолбанную гитару. Помесь нейлоновых и стальных струн не располагала к хорошему звучанию, но выбирать не приходилось.

— Вот лопнет четвертая, и одной проблемой меньше, — проворчал он, пробуя флажолеты на басах. — Да на этой деревяшке ни один уважающий себя человек играть бы не стал.

— Так то человек! — ядовито заметили от сложенных уголком бревен. Падла с Чингизом резались в импровизированные шашки, черные и белые ракушки выстроились на расчерченном стремительными линиями песке.

Игорь не стал отвечать, прислушиваясь к гаснущему в вязкой тишине созвучию. Нечего было ему отвечать.

— Чует мое сердце, пополнение к нам грядет, — ни к кому конкретно не обращаясь, заметил Антон. Закатав выше колен рваные джинсы, он бродил по мелководью, натягивал на ночь сети. Легкая у него оказалась на это дело рука, и народ редко в какой день не баловался рыбкой. «Вот ведь можешь, если постараешься, — временами подзуживал его Чингиз. — Это тебе не вампиров гонять, это у тебя получается». Антон поначалу обижался, но с каждым разом все тише, точно врастая в поставленный Чингизом диагноз.

— С чего бы вдруг? — не отрываясь от шашек, поинтересовался Падла.

— Чутье! — коротко объяснил Антон и, произведя фонтан теплых соленых брызг, кошачьим прыжком выбрался на берег.

— Опять медитировал? — желчно усмехнулся Чингиз. — Ну-ну, для печени оно, конечно, полезно. Впрочем, может, ты и впрямь на Автора настроился?

— А откуда ты знаешь, а вдруг он и по правде умеет? — высказался Кирилл, садясь на траву возле обреченной огню груды сучьев. — Вдруг он все-таки немножко еще может по Сумраку работать? А вдруг он не совсем разучился? Хорошо бы мальчишку сбросили, — помолчав, добавил он. — А то с этим уродом уже и играть неинтересно. Только и знает, что крыльями своими бывшими хвастаться.

— Это кто еще урод? — встрепенулся обжаренный до состояния шоколадки Лэн и деловито отвесил Кириллу крепкого пинка. Босой тренированной пяткой, как раз в ту самую точку, коей жертва соприкасалась с землей. Естественно, жертва взвилась в воздух крылатой ракетой, и спустя миг оба пацана покатились по траве, сосредоточенно пыхтя и попеременно оказываясь то наверху, то на лопатках. Со стороны они гляделись слипшимися в экстазе колобками, и лишь мелькание загорелых рук и ног разрушало иллюзию.

— Ну вы, оба там, уймитесь! — негромко, скорее для порядка скомандовал Антон. — Сейчас ведь все дрова нафиг развалите. А за это без вопросов по шеям.

— Вот именно, — шумно отдуваясь, подтвердила вернувшаяся с пляжа Ольга. В черном купальнике, напоминавшем скорее комбинезон звездолетчика, так и не сумевшая загореть, переливающаяся бледными непросохшими телесами, она гляделась внушительно. — Вообще, распустились они сверх всякого разумного предела. Я бы принципиально предложила более радикальные меры. Ибо ту демократическую мягкотелость по отношению к малолетним оболтусам, которую я имею несчастье здесь наблюдать, назвать педагогикой нельзя. Меры должны приниматься неукоснительно! Гибкие меры, да, но и жесткие!

— Деревянные меры, — усмехнулся Падла, — это рулез! Тем более, вон их сколько растет, — указал он взглядом на темнеющие в отдалении кусты.

— Это сакс! — гневно завопил кто-то из мальчишек. Кто именно, не разобрал бы и Автор, окажись он тут, в теплых, точно остывающий суп, сумерках.

— Не, ребята, вы неправы, — сделав ход иззубренной ракушкой, заметил Чингиз. — Гибкие друзья детей — это самое то, чего вам не хватает для полного счастья… Добрые мы, блин, — драматически вздохнул он, — а излишняя доброта оборачивается своей противоположностью.

— Вы даже сами не подозреваете, насколько правы, Чингиз, — поддержал его профессор. — Сейчас вы озвучили одно из основных положений гегелевской диалектики. Единство и борьба противоположностей, куда ж без этого. И заметьте, осуществляется она как раз посредством «отрицания отрицания». Тем самым, развитие происходит по спирали…

— А оно происходит? — невинным голосом поинтересовался Падла. Он любил иногда подначить Аркадия Львовича, без