Корона Меднобородого [Алексей Вячеславович Зубков] (fb2) читать онлайн

Корона Меднобородого

1. Глава. Унести ноги из Крыма

От Бахчисарая до Чембало по дороге примерно один пеший дневной переход. Для нормальных людей. Если верхом, налегке и лошадь не жалко, можно быстрее, хотя ночью все равно не погонишь коня настолько, чтобы загнать. До полудня уже были в городе. Первым делом Ласка сдал лошадей и получил обратно залог. Теперь бегом в порт. Грек обещал подождать, но в разумных пределах.

Оксана переоделась в греческое платье. Ласка и Вольф выбросили халаты и шапки и надели свою привычную одежду. Правда, на Вольфе татарский пояс с саблей смотрелся несколько неуместно.

До сих пор их не догнали и не обогнали. Достаточно того, что из Бахчисарая прискачет даже не отряд, а всего один гонец с описанием беглецов, и покинуть Чембало уже не получился. Счет времени шел не на часы, а на минуты. Пусть преследователи свернули в Инкерман, но с утра поиски могут продолжиться по всем окрестностям. Местный татарин на своем привычном коне, знающий дорогу, проскачет дневной переход куда быстрее, чем чужаки.

Порт Чембало расположен на восточном берегу узкой длинной бухты. На западной стороне нет ни города, ни причалов. Старая крепость еще генузской постройки на восточном же берегу к югу от города прикрывает выход из бухты.

— Этот только причалил, под разгрузкой стоит, — Ласка присматривался к кораблям в порту, — Этот пустой, команды на борту нет. Этот грузят… Как неспешно. Пока не погрузят, не отчалит. Идем дальше.

— Что мы ищем? — спросил Вольф.

— Наш корабль.

— Они тут почти одинаковые, — сказала Оксана, — Как ты поймешь, который наш?

— Он с легким грузом, то есть, с высокой посадкой. И чистый.

— Чистый? Чистый корабль ходит быстрее?

— Все грузы, которые надо возить быстро, чистые. У хорошего капитана корабль с чистым грузом будет чистый.

— Какой груз по-твоему, требует самой большой скорости? — спросил Вольф.

— Гонцы с депешами. Или странствующие богачи налегке.

Вот и тот самый кораблик. Капитан машет рукой. А это еще что?

Одновременно к причалу подошли двое русских дворовых мужиков. Именно что не русских полонян на службе у татар, которые одеваются примерно как сами татары, а мужиков, одетых по-русски. Каждый тащил тюк с вещами.

— Давайте сюда! — с корабля на причал спрыгнул Василий.

Тот самый. Знакомец Бельского.

Вчера вечером после ханского правежа у Василия состоялся тяжелый разговор с Семеном Федоровичем.

— Бежать тебе надо, Семен Федорович, — сказал Василий, — Бросать все и бежать. До темноты успеваем в Чембало, там на первый отходящий корабль. Следующая ночь в море.

— Почему?

— Приходил не лазутчик. Приходил волк. У собаки шея перекушена. Во дворе следы. Волчья лапа с узко поставленными пальцами, а собачья с растопыренными. Огромный волк.

— Откуда в Крыму большие волки?

— Из Москвы. Оборотень это. Мог нас всех ночью перерезать, не отбились бы.

— Да как не отбились бы? Вы же вон какие молодцы, да и я тряхну стариной.

— Никак. Говорят, что сабля их не берет, а серебряных пуль у нас нет. Ну, или давайте к Грязному в Кырк-Ор на поклон пойдем. Но он человек гордый, в ножки падать придется.

— Вот он точно московский лазутчик! Не пойду я к нему.

— Тогда зовем челядь, тюки бегом свернуть и по коням. Волк два раза повторять не будет. Останешься тут — не доживешь до утра. И я не доживу.

— Мог и убить. Не убил же.

— Бояре друг друга без особой надобности не убивают. Сначала по-хорошему поговорят, потом по-плохому, а грех на душу — в последнюю очередь.

— Кому ты говоришь? Знаю я, сколько грехов на душу бралось и Шуйскими, и Глинскими, да и Бельскими.

— А сколько не бралось?

Бельский задумался. Знакомец наверняка прав. Далеко не все боярские споры приводили к убийству недруга или прочим тяжким грехам. Многие и по-хорошему договаривались. Другие хоть по-плохому, но без крайностей. Вот, например, брата Ивана Шуйские выпустили из темницы.

— Экая жизнь сложная штука, — сказал боярин.

— Но справедливая, — ответил Василий, — Маленькому человеку маленькие беды, большому — большие.

— Василий, не трусь. Купим серебра, зарядим пистоли. Отобьемся.

— Он учует и этой ночью не придет. Что завтра делать будем? Послезавтра? Мы как узнаем, что он из Крыма ушел? Так и будем каждую ночь с пистолями караулить?

— Точно волк не из этих, сегодняшних?

— Дались вам они, Семен Федорович. Тоже мне лазутчики. Отрок простодушный и при нем немец не из дворян. Никто этого Ласку Умного за язык не тянул. Пообещал бы хану с три короба и ускакал за горизонт. Вместо того он хану в лицо не побоялся сказать, что сына его убил. И тебе бы в лицо сказал, проваливай, Семен Федорович из Крыма. Такой человек дохлой собакой пугать не будет.

— Я бы с места не сдвинулся.

— Тогда бы он под окно пришел и на поединок вызвал. Прямо. Без намеков с дохлыми собаками и краденой шубой.

— Ладно, черт с ним. Если не поеду, то что?

— Садимся в осаду. Но татары над нами и так смеются, а будут вообще как лошади ржать. Все уважение потеряем, если волк два-три дня не придет.

— Если уеду, то не будут смеяться?

— Скажи, что домой едем. Хватит, мол, у друзей гостить, пора дома навести порядок. Только не дома в Москве, не поверят, а дома в Литве. В поместье, что Сигизмунд пожаловал.

— Дело говоришь. Надо бы с Сигизмундом помириться. Скажу, что только моими стараниями татары в набег на Литву этим летом не пошли. Перед этим можно и к султану заглянуть. Заодно Сахиб-Гераю скажу, что поинтересуюсь, какими путями от султана к хану его кровный враг попал. Распоряжайся, Василий, поехали.

Выехали они засветло, поэтому ночевали уже в Чембало. Утром Василий прогулялся по порту, узнал, что сегодня днем в сторону Истанбула уверенно выходит всего один корабль. И еще пара выходит, когда будет угодно Аллаху.

И вот тут, когда уже все вроде понятно, на пути оказывается тот отчаянный парень, которого только вчера лично хан отправил в самую основательную темницу.

— Ты? — удивился Василий.

— Ну, я, — ответил Ласка, — Уезжаем мы, и пусть тебе будет стыдно.

— За что стыдно?

— Что напраслину на меня возвел, будто я лазутчик московский и против хана или против боярина Бельского худое замышляю.

— Напраслину, говоришь? А я вижу, что ты и боярина преследуешь.

— Побойся Бога, кого я преследую? Боярин что, уезжать собрался?

— Коли и собрался?

— Вот те крест, я о том ни слухом, ни духом. Я с капитаном позавчера договаривался, он ни про какого боярина не говорил.

Василий вспомнил, что решение срочно уезжать было принято вчера вечером, а капитан сегодня и правда говорил, что ждет каких-то русских. И как эти непонятные лазутчики могли подслушать разговор в Бахчисарае, если перед этим их увели к Кырк-Ор на веревках? Совпадение? С кораблем точно совпадение, не такой уж тут оживленный порт. Захоти кто сегодня выйти в сторону Истанбула, так один только корабль и найдет. Но почему они не сидят за решеткой в Кырк-Ор и почему девица снова с ними? Хан передумал и помиловал? Когда бы он успел? И на прощание Семену Федоровичу словом не обмолвился?

— Вы что, сбежали из Кырк-Ор? — спросил Василий.

— Почему бы православному добру молодцу и не сбежать от неправедного суда по ложному оговору?

— Никак, Грязной помог?

— Помог, но сам остался. Мое слово, говорит, не собачий лай.

— По ложному, говоришь? Я вот вижу, что у тебя за спиной беглая девица из гарема.

— Почему бы православному добру молодцу и не вызволить из неволи православную красну девицу?

— А не шуба ли в тюке, который немец твой тащит?

Не сказать, что шубы положено было возить единственно верным способом. Но краденая шуба занимала внимание Василия, и он по размеру тюка предположил просто на удачу.

Ласка, как честный человек с небогатым жизненным опытом, еще не научился скрывать эмоции. Василий прочитал по его лицу, что в тюке действительно шуба. Соображал он быстро. Шуба, волк, странные совпадения, невероятно быстрый побег. И почему-то они с Семеном Федоровичем без обсуждений посчитали немца кем-то вроде прислуги при московском дворянине, хотя немец-то и постарше будет, и на холопа никак не похож. Попутчик, привязавшийся к тому, в чьей тени можно «делать дела»? Про немца даже на ханском правеже никто ни одного вопроса не задал, настолько хорошую тень он выбрал.

Ночью оборотня сталь не берет, а вот днем добрая сабля снесет голову что матерому волчаре, что подзаборной шавке.

Ласка понял, что Василий догадался про шубу, и миром не разойтись. Оба одновременно выхватили сабли. Встали вполоборота друг к другу. Стойка у боярского знакомца была польская, рука на высоте головы, острие смотрит вниз. У Ласки — простая. Рука на уровня пояса, острие смотрит вверх.

Василий прощупал защиту противника тремя быстрыми ударами, каждый раз возвращая клинок в защиту. Ни в один удар он не вкладывался на полную силу или скорость. Проверял, насколько враг быстр и ловок.

Ласка же проверять не стал. Он знал, чего ожидать от тяжеловеса. Никак не удара быстрее, чем можно увидеть. Но удара, который снесет любую защиту, взятую клинком, и располовинит человека за ней. А перед этим — нескольких атак с разных сторон, которые вынудят оказаться в неудобном положении.

Василий пошел вперед, нанося удар за ударом как бы силой одного запястья, но на самом деле, с вложением всей массы, задействуя даже ноги. Ласка держал дистанцию и специально не защищался саблей. Такой удар просто отбросит оружие в сторону, сабля потянет в сторону руку, и тело не успеет увернуться от следующего.

Горизонтальный удар на уровне плеч. Ласка отклонился назад, но шаг назад не сделал. Василий тут же ударил в ногу, и только сейчас Ласка взял защиту оружием. Клинком, конечно, вниз. И максимально жестко, с втыканием острия в утоптанную землю.

Без второй точки опоры саблю бы снесло, и быть ноге порубленной. А так клинки звякнули, и бойцы на мгновение остановились. Ласка атаковал, как более быстрый. Василий никак не успевал выйти из соприкосновения клинков, посмотреть, куда пойдет удар, и взять соответствующую защиту. Поэтому он наоборот, надавил саблей, чтобы погасить удар в самом начале.

Но Ласка и не стал разрывать соединение клинков, чтобы ударить. Он повернул запястье по часовой стрелке и воткнул острие Василию в правую руку выше локтя.

— Чтоб тебя! — выругался подошедший Бельский, который уже некоторое время следил за боем, но не лез.

— У них шу… — крикнул Василий, но не успел закончить.

Знакомец как раз только что уронил саблю, поэтому Ласка, не желая все-таки его убивать, сделал шаг и пнул Василия в живот. Даже не пнул, а шагнул в него, отталкиваясь от земли левой ногой.

Удар в живот особенно хорошо проходит за разговором. Василий осекся, не удержал равновесие и свалился с причала в море.

Но про шубу боярин понял правильно. Немец поставил у ноги подозрительно большую скатку из холстины.

— Что это у тебя там? — спросил боярин.

— Что надо, — ответил немец.

— А покажи-ка.

— А вот не покажу.

Боярину законы не писаны. Бельский выхватил саблю и резанул по скатке быстрее, чем кто-то успел бы отреагировать.

— Воры, значит? — нахмурился боярин. Из скатки раскручивалась краденая шуба.

Ласка подошел и направил саблю к его горлу, чтобы припугнуть, но Бельский отбил ее в сторону.

«Да и пес с ним, с предателем», — подумал Ласка и нанес настоящий удар.

Боярину не исполнилось и сорока лет, а опыт военного дела у него накопился не в пример больше, чем у Ласки. Вот скорости ему не хватало, а то быть бы Ласке без головы.

Сабли замелькали стальной стеной. Мгновением позже в бой вступили второй знакомец и Вольф.

В то время что рыцарь, что боярин, что, допустим, мурза в самом расцвете сил — как правило, существенно более страшный и опасный противник, чем молодые оруженосцы, которые его сопровождают и охраняют. Быстро одолеть Бельского не смог бы ни Ласка, ни Вольф. Да и небыстро еще вопрос, на чьей стороне будет удача.

Вольф с силой оборотня и опытом пешего боя немецкой фехтовальной школы ловко провел прием и поразил знакомца ударом в лоб. Правда, не насмерть, лоб у того на вид дубовый. Но желание драться отбил, и шрам на всю жизнь останется.

Бельский же, совершенно не сбив дыхания, невзирая на взятый темп, закричал по-татарски, что он лично самого хана лучший друг, а тут его грабят и убивают.

— Чтобы ты подавился, — сказала Оксана, и боярин немедленно подавился.

Добивать подавившегося Ласка посчитал нечестным и не стал. Пока Бельский кашлял, перепрыгнули на борт. Ласка подхватил Оксану, а Вольф шубу.

— Отдать концы! — крикнул Ласка, — Поднять паруса!

— Ты что, пират? — удивился капитан.

Матросы без приказа капитана пальцем о палец не ударили.

— За проезд уплачено, изволь везти.

— Или что?

— Или мой меч, твоя голова с плеч, — сказал Вольф.

Капитан посмотрел в глаза Вольфу и согласился.

— Поднять паруса! — скомандовал он, и матросы тут же потянули за концы.

На берегу Бельский кашлял-кашлял, но сообразил перекреститься и вернул себе дар речи. Вокруг него собрался народ.

Кораблик удачно поймал ветер и взял курс на юго-запад, подгоняемый еще и попутный течением.

— Куда вас везти, православные? — спросил капитан, — Мы в Констанцу заходим, а оттуда в Истанбул.

— Чья власть в Констанце? — спросила Оксана.

— Жили там раньше по пути из варяг в греки православные валашцы и болгары, — ответил Вольф.

— Живут по сей день, — подтвердил капитан, — Верховная власть там у правоверных, а местная у местных. Хотите, в Констанце высажу? Порт там не османы и не валашцы, а греки держат. В порту высажу, в город выйдете. Дальше сами. Но на Русь оттуда короткой дороги нет.

— Знал бы ты, какой дорогой меня сюда с Руси занесло, — вздохнул Ласка, — Я уж про короткие дороги и думать забыл. Нам сейчас одна дорога. В Истанбул.

— Ой, что там? — крикнула Оксана.

Сзади за кормой виднелся парус другого корабля.

Капитан пригляделся.

— Это османская галера. Идет нашим курсом, но под парусом им нас не догнать.

К полудню парус превратился в точку на горизонте. А еще через пару часов на море встал мертвый штиль.

— Здесь так бывает, — сказал капитан, — Русское море наши предки называли Понт Аксинский — негостеприимное море. То штиль, то ветра. На подходе к Крыму можно поймать южный ветер, который выбросит корабль на скалы. Можно поймать ветер сильными порывами, хоть паруса убирай. Можно встретить южный ветер с туманом. Течение несет нас к Констанце, но ветра могут сильно сбить с курса.

Пока парусник грустно стоял, на галере налегли на весла. Из точки она стала маленьким корабликом, а потом приблизилась так, что уже и мачту видно.

— У меня солдат нет, — сказал капитан, — Сдайтесь им по-хорошему, Христа ради.

— Черта лысого мы сдадимся, — ответил Ласка, — Что раньше, солнце зайдет или они подгребут?

— Они.

— Тогда мы с Вольфом идем на абордаж.

— Ты в своем уме? — спросил Вольф, — Не пойду я ни на какой абордаж. Там полная галера солдат.

— Батя говорил, у басурман на веслах сидят рабы. Если их поднять, они за нас станут биться.

— Не поднимешь. Рабы — они потому и рабы, что сидят смирно и гребут. Кто бы стал их брать на борт, если бы они чуть что становились на сторону врага?

— Батя говорил, однажды латинский священник смог поднять гребцов и захватить галеру.

— Так то священник. За ним Бог. А за нами что? Ведьма?

— Оксана! — позвал Ласка, — Ветер поднять сможешь?

— Нет.

— Точно?

— Дай мне шест и колодец, может подниму. Но если с юга придет, не жалуйся.

— А гребцов поднять? — спросил Вольф.

— Каких? — Оксана оглянулась. На паруснике гребцов не было.

— Вон тех.

— Османов?

— Да не дури, там же русские мужики на веслах.

— Что я с ними сделаю?

— Ты ведьма или кто? У ведьмы первое удовольствие мужчину перехитрить, чтобы делал что она хочет.

— Что мне их соблазнить, или что?

— Ну разозли их, чтобы там османам морды побили. Ведьма что, не может мужчину с мужчиной поссорить? Да вам это раз плюнуть.

— Вот ты задачки задаешь.

— Или в гарем обратно захотела? Вот, смотри, твой знакомый боярин на носу стоит.

— Я попробую. Но что получится, не знаю. Отвернитесь все. Сейчас еще гребень возьму.

Оксана скинула платье, оставшись в нижней рубашке. Распустила косу и перекинула волосы на грудь. Вышла на корму и запела, проводя гребнем по волосам.

— Помолясь, взгляну на небо.

Журавли летят на юг.

Посмотри ты там, журавлик,

Жив ли мой сердечный друг.

Он в любви мне признавался,

Целовались у реки,

Он ходил к отцу любимой,

Он просил моей руки.

Он из рыцарского рода,

Он красавец-молодец.

Только беден он как Лазарь.

Отказал ему отец.

Он ушел с конем и саблей,

Он уехал молодым.

Обещал прийти богатым,

А вернется ли седым.

Ты спроси его, журавлик,

Ждать ли мне его домой.

Не забыл ли наши клятвы,

Не возлег ли он с другой.

Не постригся ли в монахи,

Не нанялся на войну.

Не гребет ли на галерах,

Не томится ли в плену.

Расскажи мне, как вернешься,

Жив еще любимый мой?

Я за здравье свечи ставлю

Не пора ль за упокой.

Гребцы прислушивались и совсем бросили весла, чтобы плеск не мешал. Комиты взялись за плети, но плети не помогли. Гребцы вставали, оборачивались, лезли на скамьи и даже развернули галеру левым бортом к греческому паруснику, чтобы лучше видеть певицу. Она стояла как обнаженная в лучах заходящего солнца. Даже османы загляделись, даже комиты опустили плети. И можно бы было снять ее одной стрелой, но ни у кого не поднялась рука. Все подумали о девушках, которые ждут их дома. Капитан ничего не приказал, и русский боярин не произнес ни слова.

Команда галеры даже не поняла, сколько времени они провели в оцепенении после того, как закончилась песня. Красавица уже не стояла на корме, солнце уже зашло, уже подул легкий восточный ветер, уже греки подняли парус и ушли во тьму. Только тогда капитан вытер пот и вместо того, чтобы поднять парус или опустить весла на воду объявил вечерний намаз. Столкнувшись с колдовством, самое время напомнить себе об Аллахе и Аллаху о себе.

Еще засветло до порта Чембало добрались крымский хан Сахиб Герай и старший евнух Ибрагим. Узнали, что воры ушли на греческом корабле, а за ними погнался боярин Бельский, который как-то убедил поднять якоря османского капитана.

— Семен — хороший друг, — сказал Сахиб Герай, — Я бы за его наложницей в море не пошел.

— Я бы за этой вообще никуда не пошел, — сказал Ибрагим, — Сбежала и сбежала. Без нее только лучше будет.

— Кто она такая, что за ней якобы от султана мои кровные враги приезжают? Просто какая-то русская девка, пусть и не мужичка? Не верю, — сказал хан.

— Ведьма же, — спокойно ответил евнух, — За ней еще и не такое приехать может. И не от султана.

— По кой шайтан нам в Крыму русская ведьма? Своих не хватает?

— Так наши батыры в полон ловят всех, кто плохо бегает. До Перекопа доживают те из них, кто бегает хорошо. Что ведьма, что монашка, не спросят. Аркан на шею и готово. У ведьмы, сам понимаешь, хан-батюшка, сил побольше, чем у монашки.

— Ладно, а в моем гареме она откуда?

— Красивая. Я лично принимал, своими руками золото отсчитывал.

— Хорошо, а почему в моей ханской опочивальне ее не было?

— Никак запамятовал, хан-батюшка? Я же ее поначалу брал для Саадета. У ведьмы на лбу не написано, что она ведьма. Всю зиму Саадета ждали-ждали и не дождались. За это время уже твои жены ее раскусили. Как я ведьму в опочивальню к хану-батюшке пошлю?

— Может, ее продать надо было, когда понял, что ведьма? Не слушать баб.

— Да я собирался.

— Когда?

— Когда будет угодно Аллаху. Мы тут милостью Его живем без этой христианской поспешности. Сегодня не продал, завтра продам, а не завтра, так послезавтра. Айше-ханум злится. Продавай, говорит, от ведьмы всегда жди беды, не сегодня, так завтра. Фатима-ханум говорит, не продавай, мол, в хозяйстве все пригодится, даже от ведьмы польза есть. С тех пор, как ее купили, ни одна твоя жена или наложница от болезни не умерла. И ни один ребеночек не преставился. Где зелье сварит, где отшепчет.

— Сначала ты, значит, змея с собачьей головой тут прикормил, потом и ведьму завел?

— Со змеем-то что не так? Лежит, греется. К нему русских водят, предупреждают, чтобы бежать не вздумали. Отдаем по барашку в две недели, зато не бегут. Полезная скотина.

— Только не говори, что морского змея тоже ты кормишь.

— Нет, хан-батюшка, морского не я. Каждый торговый корабль ему дань платит. Он нас тоже от чего-нибудь охраняет.

— От чего?

— От других змеев, сородичей своих.

— Любишь ты нечисть всякую, как я погляжу. На кол бы тебя посадить.

— Аллаха побойся, хан-батюшка! Меня на кол, а змея кто кормить будет? Он одичает, шалить начнет. В прошлый раз тоже, поди, посадили на кол кормильца. Змей шалить начал, только Богородица и помогла. Будешь, хан-батюшка, сам Богородице молиться? Или монахам записку подашь?

— Змея прогоним. По-хорошему не уйдет, табуном затопчем.

— Тогда рабы разбегутся.

— Разбегутся — соберем.

— Портятся людишки от побегов, хан-батюшка. Кого не догонят, не каждый Дикое Поле перебежит. Кого догонят, не всех живыми вернут. Да и кому охота за беглыми по степи гоняться.

— Иди прочь с глаз моих и не зли меня.

— Бегу-бегу, хан-батюшка. Видишь, стало угодно Аллаху, с ведьмой все и само собой решилось. Со змеем-то будем что делать?

— Потом.

— Когда?

— Когда будет угодно Аллаху.

2. Глава. История Вольфа

Начнем с того, что я потомственный оборотень. Род веду от князя Всеслава Полоцкого по прозванию Чародей. Я не вру и не завираюсь! Будешь снова в Полоцке, спроси про князя Всеслава. Тебе любой ответит, что князь Всеслав в волка превращался, бегал по своим делам от Полоцка до Киева и Тмутаракани.

Нет, у меня нет прав на полоцкое княжение. И на полоцкое воеводство нет. По правде сказать, не очень и хотелось. И престола княжеского в Полоцке давно нет, и законные потомки Всеслава давно права на него потеряли. И предок мой незаконнорожденный был, сын князя от крестьянки. Потому бумаг на подтверждение родства у меня нет и не было.

Нет, не вру! Кто-то сомневается, что я оборотень? Вот ночью воткну нож в палубу! Верите-верите? То-то же. Или кто не верит, что князь Всеслав был оборотень? Или кто скажет, что на Литве полно оборотневых родов, который друг другу не родня? Пёс нас не знает. Пёс от нас под будку прячется. Черт знает, да. Как другой раз встретишь черта, так спроси, знает ли он Вольфа Стопиуса из Риги, который Гжегожу Волчеку из Полоцка внучатый племянник?

Недосуг черта ловить, пусть сам тебя ловит? Ты, Ласка, молодец. Удачно выразился. Накаркал. Черта и вправду ловить не надо, сам поймает. Будь уверен.

Ладно, давай про меня. Я оборотень. Говорю слово заветное, прыгаю через нож и превращаюсь в волка. Только в волка, потому что кровь у меня волчья. Есть люди, которые по-разному ножи ставят, разные слова говорят и хоть кем обернутся. Таких знаю. Но это не про меня. Ведьмы тоже могут превратиться в любую тварь. Хоть в кошку, хоть в коня. Это колдовское ремесло, я им не владею. Но истории слышал. Оксана, ты-то умеешь? Надо было учиться. Глядишь, и в полон бы не попала.

Обратно в человека превращаюсь тем же путем. Через тот же нож на том же месте. Можно не той же ночью, хоть через год. Один из наших так перекинулся, а нож унесли. Через три года тот нож обратно воткнули, и он обратно в человека вернулся. В день не работает. Работает любой ночью, включая новолуние. Разница в том, что в полнолуние так тянет в волка перекинуться, что хоть вой. А в обычные ночи по желанию.

Да, нашего брата по миру много разного. Самые сильные оборачиваются, просто ударившись о сыру землю, как князь Всеслав. Кто-то как я, через нож кувыркается. Кто-то шкуру заколдованную с собой носит, надевает и снимает. Кто-то в волка вовсе не превращается, а становится большим мохнатым человеком с волчьей головой. Та еще тварь, сильнее волка. По-ученому ликантроп называется. И самые несчастные те, кто потерял способность оборачиваться, а волчья натура изнутри жжет. Как будто кожа мехом внутрь. Эти в человеческом виде звереют.

Родов волчьих на Литве немного, и все друг с другом в родстве. Поэтому наши роды давно уже роднятся с соседними. Кто с Московией, кто с немцами. Про татар не слышал. Даже не думаю, что татарин захочет в волка превращаться. Но утверждать не буду. Мало ли вдруг.

У меня русский язык родной, и немецкий родной, и волчий родной. По отцу я из рижских Стопиусов, врачей и аптекарей. По матери у деда хутор в Литве. На самом деле, я могу подтянуть бумаги, что я по материнской-то линии из шляхетского рода, хотя и бедного. Только, попавшись с поличным, я об этом, конечно, не скажу, чтобы семью не позорить. Да и там, где мало ли в волка обернуться придется, тоже не сболтну, кто я на самом деле и откуда.

По вере я лютеранин. Чтобы ни к католическому, ни к православному причастию не ходить. И святой воды бы не встречать. Почему бы оборотням и не крестить младенцев, пока в силу не вошли? Мы же не черти. Я по людской линии сын Адама, как и вы.

Ты еще спрашиваешь, почему я вор? Волчья кровь не водица. Где ты видел, чтобы волки землю пахали или на цепи сидели? Да мог бы я в мастерской бочки колотить или колеса гнуть. Мог бы, как жид, корчму на откуп взять. Может, и возьму на старости лет как старый Гжегож Волчек, хотя он и не жид. Спокойная жизнь — не мое. Мог бы в ландскнехты пойти? Где ты видел, чтобы волки строем ходили? Мог бы на Днепр за пороги податься. Там к казакам такие лихие люди собираются, что и на татар в набеги ходят, и на черкесов, и на ногайцев. Нашего брата там привечают, характерниками зовут.

Ты спрашиваешь, почему я не шляхтич? Да, я из древнего рода. Да, я не побоюсь битвы. Да, у оборотня шансы выжить на порядок выше, чем у простого человека. Волки не псы. Мы не служим королям и князьям. Не даем присягу. Не клянемся именем Господа. Сама идея служения противна нашей натуре. Наняться за деньги на разовое дело — да. Служить до гроба — нет. Потому мы не получаем земли и мужиков за службу, потому нас не зовут на сейм, потому к нам не засылают сватов с гербами.

У нас, у оборотней, два пути. Или в разбойники на большую дорогу. Или в воры. Можно не одному. Можно ватагой, стаей. Можно не с волками, можно с людишками. Их, если что, не жалко. Ой-ой, тебе-то самому разбойников жалко бывает?

Я вот выбрал не убивать, а грабить. Может, еще передумаю. Да не злись, мне уж лет-то сколько. Постарше твоего бати буду. Не знаю, сколько ему лет, но я точно старше. Мы, оборотни, может, и не сильно дольше людей живем. Но болезни ни людские, ни волчьи нас не берут, поэтому и старость у нас намного позже наступает. Перекинулся в волка — от людских хворей излечился. Обратно — от волчьих. Вот бешенство есть и у людей, и у волков, оно оборотню опасно.

То, что вы называете житейской мудростью, это осторожность. Она приходит не с возрастом, а с немощью. Вы от ударов судьбы полностью не восстанавливаетесь. Даже самые смелые из вас. А мы прыг-скок и как новые.

Что я в Полоцке делал? Как раз собирался рассказать. Дело у меня было. С Яном-мельником.

Я грабитель, но не с большой дороги. Как раз оборотни на больших дорогах не грабят, потому что ночью по дорогам никто и не ездит. Если только кто с пути собьется, но таких ждать и ждать. Грабить на дороге лучше вечером. Когда еще не стемнело, и кучер думает, что до темноты успеет до следующей деревни. Чем ближе к ночи, тем меньше попутных и встречных.

Место выбрать на подъеме или на крутом повороте. Чтобы не гнали. Желательно, чтобы во встречную сторону дорога тоже просматривалась.

Это я про нормальных грабителей говорю. Оборотень до заката оборотиться не может. Ночь для нас считается не с первой звезды, а с заката. Поэтому оборотню на дороге не место, а место ему как раз в городе. Если дом, например, собаками охраняется. Попробуй мимо цепного пса пройди. Тем более, обратно. Когда с грузом.

Зато от одного запаха оборотня самые лютые псы по будкам ныкаются и хвосты поджимают. Просто прыг через забор и готово. Собак считай, нет. Один пес из ста нападет. Такой, как у Бельского был. За мной уже остальная ватага перелезает.

Волком я по крышам сараев и пристроек могу хоть на крышу терема забраться. Прыгаю видел как? А на чердаках часто бывают лазы. Окошки для проветривания и все такое. Или на верхних этажах окна без ставен. Если знать, за каким окном горница пустует, вот тебе и ход.

Мое дело провести, а дальше ватага справится. Другой раз от купцов добычу через забор полночи кидаем, да на санях вывозим. Душегубством не баловались. Если разбудили жильцов, то ноги в руки и бежать. Разбойники разбойниками, а зачем лишний раз смертный грех на душу брать. Да и по расчету тоже. У богачей деньги в обороте. Ну вывезли телегу, не последнее же отобрали. Поругается, погоню пошлет, делами займется и забудет. Он, если делами займется, то больше золота поднимет, чем если за ворами будет гоняться.

Но не приведи Господь из богатой или знатной семьи человека убить. Найдут, пытать будут, пока не надоест, руки-ноги отрубят, а потом повесят. С немцами проще. Те сразу убьют. Поляки жестокие. Эти даже крестьянам за бунт могут руки рубить. Жемайты, которые язычество не забыли, тоже помучать могут. С московитами как повезет. У вас толком и традиции пыточной нет. Начнут жилы тянуть, да и сдохнешь между делом. Насчет татар не знаю, так далеко на восток не заходил.

Однажды ко мне по рекомендации общих знакомых пришел Ян-мельник. Он седьмой сын седьмого сына, и родни у него по Белой Руси что у племенного быка. Седьмой сын седьмого сына это всегда колдун, если кто не знал. Но колдуны бывают разные. Ян может видеть наложенные на предмет чары. Еще он резчик по дереву, и его изделия иногда немного оживают. Слышали про таких?

Надо говорит, ничего не украсть, но попугать одного нехорошего человека. Живет, дескать, под Полоцком такой недомагнат Люциус Чорторыльский. Пан паном, но колдун, чернокнижник и чертознатец. Будто бы у него даже настоящий черт на посылках.

Несколько лет назад Люциус Чорторыльский купил у Яна резной сундук под сокровищницу.

Этот сундук ночью спит и не открывается, даже если открыт навесной замок. Его надо будить тайным словом, которое знает только Люциус и, конечно, сам Ян.

За сундук Ян деньгами не взял, а попросил заброшенную мельницу, которую по легенде черт у мельника двести лет назад откупил. Правда, с хозяйством у черта не задалось, вот она и стояла заброшенная. Но заброшенная — не разломанная и не разграбленная. Ее от мародеров репутация берегла. Там немного подправить, и ты при деле. Запруда как насыпана, так и сто лет еще простоит. Жернова каменные, лежат и есть не просят. Только просто прийти и начать работать нельзя. Надо еще на запруде поток направить и механику наладить. А как мельница завертится, так сразу найдутся те, кто спросит, чья она по бумагам.

Конечно, Ян знал, что Люциус чернокнижник и чертознатец. Чертей бояться — водки не пить. Все колдуны знают, что черт не сильно умная сущность. Задачу вроде «поди известно куда, принеси известно что» он выполнит, а задачу, где думать надо, провалит. Любую сказку про чертей вспомните. И работать они сами не любят. Любят мешать работать людям и брать за невмешательство реже деньгами, чаще услугами.

Чорторыльский мельницу отдал. Бумаги оформил, комар носа не подточит. Яну еще денег вложить пришлось ого-го. Но у него родни видимо-невидимо, у всех понемногу занял, всем понемногу отдавал. Ни к жидам не ходил, ни к панам, ни к ксендзам.

Навел порядок, обжился, мельницу починил, хозяйство завел. Мужик, он человек простой. С него не дери три шкуры за помол, так он хоть и к самому черту зерно повезет. А если мельник в церковь ходит, то уже как бы и свой человек, православный. И глаза закроем, что у него на запруде водяных с кикиморами видели. Нечего выпивши по чужим запрудам бегать, чужую рыбу в чужом пруду ловить.

Ага, кикиморы. Оказалось, что на заброшенной мельнице, которая по легенде чертова, живет всякая нечисть и уходить не хочет. Русалки, лешие, водяные, кикиморы всякие и вообще не пойми кто. Что с того, что Ян колдун? Он в первую очередь человек, раб Божий, а потом уже немножко колдун. Так, на половину шишки. На шабаши не летал, дьяволу не кланялся.

Он не особо и колдун, честно говоря. Да, может деревяшку оживить, ну там какие-то штуки простенькие. Но с колдовства жить вообще сложно. Это надо к королю под руку, да постоянно что-то новое выколдовывать. А короли народ такой… Ладно короли, вот с придворными ужиться это беда. В общем, если ты пан, как Твардовский, то можешь и при короле неплохо жить, а если не пан, то выше головы лучше не прыгай. То ли дело мельница. Вода течет, жернова крутятся-вертятся, батраки мешки подтаскивают, а ты только сиди да покрикивай.

Прогнать кикимор с лешими Ян не осилил. И Чорторыльскому ничего не предъявишь. Они в договоре не упоминались. Вот тебе, законный покупатель, бумаги на мельницу, а кикимора не субъект права, в бумагах не поминается.

Освятить? Как ты пруд с плотиной освятишь, чтобы надолго помогло? Это же не дом. В пруду красный угол выкопать и там икону утопить?

Ян на Чорторыльского обиделся и решил подстроить так, чтобы Люциус к нему сам пришел и сам пообещал нечисть с мельницы выгнать. Если самому на поклон идти — надо что-то предложить. Поэтому Ян решил сделать так, чтобы не он к Люциусу, а Люциус к нему на поклон пошел. Нашел вора, который взялся залезть к Чорторыльскому. Да-да-да, меня.

Тот самый сундук, за который Ян от Чорторыльского мельницу получил, стоит у пана в спальне. В том сундуке хранится его казна и прочие сокровища. Сундук закрыт на надежный немецкий замок. Надо зайти ночью и открыть замок, а сундук не трогать, он все равно не откроется.

Дом у Чорторыльских большой. Добротный старый дом на семью в три поколения. Но семьи у Люциуса нет, и его душегубы там живут как в казарме. Они, хоть и дрянные, но шляхтичи. По мелочам не воруют. Вообще, мелкое воровство это не шляхетское дело. Из казны золота позаимствовать или за трофеи подраться — это они могут, а чтобы за столом солонку стащить, так это никак. Даже те из них, кто убийцы, грабители и насильники, до воровства не опустятся. Хотя, как по мне, так воровство — меньший грех, чем кровопролитие.

Если вспомнить, то люди, которые грешат по-крупному, часто любят почитать морали по поводу мелких грешков. Иному черти в аду готовят встречу с герольдами и трубачами, а он на грешной земле мужику за бранное слово выговаривает.

Так вот, о чем это я? Сундук. Замок. Дом полон людей. Как стемнеет, так они чаще за столом, чем в постелях. Я обернулся волком, прыг-скок по крышам и крюк с веревкой на чердак занес. Как тогда на башне в Вене. Потом снизу подошел, веревку продернул, нитку завязал. Раз, другой я туда ходил. Тяжело, сложный замок. И ломать не могу, услышат. Пьяный шляхтич не то, что оборотня, самого черта не боится. Сколько у меня родичей так полегло. Наш брат как крови нюхнет, так тоже сам черт не брат. Но одно дело простаков на испуг брать, а другое — когда стоит напротив мрачный дядька вроде тебя, Ласка, только постарше, и с саблей вроде твоей.

Первые два раза я пытался вскрыть замок ночью. Ничего не выходило. На третий раз пришел ломать, еще звезды не взошли. Тут меня сундук и окликнул. Но я-то знал, что сундук не простой, я ему привет передал от Яна и из масленки на петли капнул. А он мне насчет замка подсказал.

Утром Люциус обнаружил, что сложный замок немецкой работы открыт. Сундук Чорторыльскому нажаловался, будто не я приходил, а трое немцев замок ломали и с сундука крышку сковырнуть пытались, да он не дался. Обещали, якобы, немцы прийти с ведьмой, с колдуном и с разрыв-травой. Да еще святой воды прихватить, вдруг крышку изнутри черти держат.

Люциус, не будь дурак, побежал к Яну. Немецкий замок-то ему не помог, а сундук работы Яна сокровища защитил и не открылся. Ян тогда как раз закончил вырезать ту дубинку. Отдал ее Люциусу в обмен на то, чтобы тот убрал кикимор с мельницы.

Люциус положил дубинку в сундук, а кикимор с лешими с мельницы прогнал. Знаете, как? Пришли бесы и всех на пинках вынесли. Те самые бесы, на которых Ян в Полоцке в корчме жаловался.

Мельница заработала, крестьяне муку повезли, жернова закрутились. Только бесы постоянно что-то ломали по мелочи, и у Яна никак не получались сидеть да покрикивать. Бесы, они конечно, не сами по себе и своих старших слушаются, но народец подлый и пакостный. Вечно чего-то требуют, будто они тут главные, а мельник им должен дань платить. Получилось, что Ян дубинку зазря отдал, хрен редьки не слаще. Дубинки-то он режет не по штуке в неделю. Даже и не в месяц, и не в два. Дерево особое да все такое.

К священнику идти не дело, рассказывать про сделку с чернокнижником никак не хочется. Мелким колдовством бесы не изгоняются. То есть, Ян дубинку старался, делал, душу вкладывал, а, получается, отдал ни за что. Хрен на нихрена поменял. Обидно, да?

Ян снова пошел ко мне. Мы подумали, а что бы по-настоящему Люциуса не ограбить. У него сундук, который Ян знает, как открыть, если днем. В сундуке дубинка, которую Ян знает, как остановить. Он для себя оставил заветное слово, через которое мог бы дубинкой повелевать не хуже нового хозяина. Нужен был еще вор, который откроет немецкий замок. И человек, который будет Люциусу зубы заговаривать.

Когда мы с Яном тебя тогда в Полоцке встретили, мы как раз к Люциусу собирались. Третьим мы с собой взяли Станислава. Тот как раз на Меднобородого управу искал. Люциус ему бы вряд ли помог. Но история у Станислава длинная, нам бы на сундук ее хватило.

Тут как раз ты. Станислав с твоей подачи от нас уехал. Зато тебе как специально нужно то, что может достать Люциус, а предложить ты ему ничего не можешь. Мы с Яном решили, что вы заговоритесь, торговаться будете и все такое. Так оно и получилось.

Мы приехали, ты сел байки травить. Ян за нас обоих глаза Люциусу отвел, и мы побежали наверх. Я вскрыл немецкий замок. Ян открыл сундук.

Нас подвела дубинка. То есть, как-то так само по себе сложилось. Сундук открылся, и дубинка Яну, не поздоровавшись, по челюсти залепила быстрее, чем он заветное слово сказал. Он так и сел. Дубинка его пожалела и сперва мной занялась, а потом всеми остальными. И меня с лестницы спустила и душегубам, под руку подвернувшимся, выдала горячих. То есть, если на нее толпой набегать, то кто-нибудь да в сундук и залезет, пока остальные огребают. Ян что-то там мычал, да без толку. Заветные слова дело такое, они шепелявых не любят. Схватил из открытого сундука что под руку попало и сбежал. Я побитый остался среди душегубов Люциуса. А тебе просто не повезло. Относительно.

— Относительно не повезло? — удивился Ласка.

— Ты перехитрил Люциуса…

— Я перехитрил?

— Да. Ты заключил с ним договор насчет живой воды в обмен на жалованную грамоту. Грамота теперь у тебя будет.

— Вилами по воде.

— Не будь Люциуса, вряд ли ты бы где-то нашел живую воду. Ты бы сам не отыскал даже человека, который бы знал, к кому за ней постучаться.

— Какая еще грамота? — спросила Оксана, — Кто в своем уме меняет живую воду на какую-то бумажку?

— Его спроси.

— Жалованная грамота на Виленское воеводство, — пояснил Ласка, — Не желает пан быть волынским магнатом, желает быть виленским воеводой.

— Так он и до коронного гетмана дойдет, — сказала Оксана, — А почему вы тогда в Крыму, а не в Кракове? Вас сюда польский король послал?

3. Глава. Унести ноги из Истанбула

Понемногу Оксана выведала, сколько смогла, и про то, какого рода-племени ее спасители, и про их путешествие. Не только про приключения при дворах, но и про пути-дороги. Какие где люди живут, богатые ли, бедные, что сами едят, чем гостей встречают.

— Поняла, кто мы такие? — гордо сказал Вольф, — Мы у короля Франции из личной конюшни можем жеребца угнать. У германского императора из башни редкую птицу попугая можем извлечь. У султана перстень стащить и у крымского хана девицу увести.

— Перстень, кажется, у султана остался? Недостащили. С жеребцом и птицей та же история?

Вольф опустил глаза.

— С девицей зато все в порядке. Чуть костьми не легли, но освободили, — сказал Ласка.

— И зачем? Чтобы из одного гарема в другой поселить?

— Можем и от султана побег устроить.

— Хм… Ладно, гусекрады, конокрады и мошенники из вас так себе, но побег из гарема вы устроить и правда можете. Я тут, конечно, подумала уже, не сбежать ли в Истанбуле от вас двоих. Это, наверное, проще будет, чем от всей султанской стражи. Но потом-то куда деваться? С одной стороны Крым, за ним Дикое Поле. С другой стороны правоверные страны, мне туда еще больше не хочется. С третьей — Европа. Вроде и христианская, да я там никого не знаю, молитвы не на том языке читаю и крещусь в другую сторону. Куда мне там одной?

— К французскому королю, — ответил Вольф, — Или к императору, но я бы советовал с короля начать. Ты девица хоть куда. От одного короля к другому везем, можем и третьему-четвертому представить.

— Еще предложения есть?

— К Папе Римскому я бы не советовал. Старенький он. Но можем в Риме с нашим другом-живописцем познакомить, мужчина в самом расцвете сил и не женат.

— В самом расцвете сил это как вы?- заинтересовалась Оксана.

— Я у него меч отобрать не смог, — сказал Ласка, — У Саадета, ханского сына, смог, а у Бенвенуто нет. Руки у него крепкие.

— А все остальное тоже крепкое? — Оксана стрельнула глазками.

Ласка покраснел.

— Кабы не крепкое, не пришлось бы Ласке у него меч отнимать, — сказал Вольф, — Если тебе короли не по нраву, то Бенвенуто хорошая партия. Красивый, обходительный, при ремесле, при деньгах, за себя постоять может. Опять же, не женат.

— Только католик?

— Хочешь лютеранина? Ну я лютеранин, — сказал Вольф, расправив плечи и поправляя волосы.

— В зеркало на себя посмотри.

— Что не так с зеркалом? Я там вроде нормально отражаюсь.

— Смотреть надо правильно. Оборотень ты. Волк, а не человек. На тебя правильным взглядом взглянешь, душа в пятки уходит.

— Да у вас на Лысой горе еще не такое пляшет. Как послушать, так всякие богомерзкие чудища принимают человеческий вид, чтобы с вами, ведьмами, совокупиться.

— Ты там был, чтобы так говорить?

— Нет, но говорят люди.

— То есть, нелюди?

— Ладно, нелюди. А ты была?

— Да как-то не собралась до сих пор.

— Католики тебе не нравятся, лютеране не нравятся. Правоверные больше по душе? Тогда султан тебе самое то.

— Если честно, то милее всего наши православные шляхтичи, — Оксанаподняла руки и потянулась, как поутру вставая с постели.

— Побойся Бога, где мы тебе православного найдем, — сказал Вольф.

— В Истанбуле греков полгорода, если что, — ответил Ласка.

— А сам как, не православный? Али не люба я тебе?

Ласка снова покраснел.

— Меня батька с мамкой с детства приговорили на соседской дочери жениться.

— Что же не женился?

— Да маленькая она еще. Как подрастет, да если не помрет, — Ласка перекрестился, — Тогда свадьбу сыграем. Пока буду холостой ходить.

— Так ты до сих пор…

— Молчи, тьфу на тебя! — Ласка поднялся и ушел на другой борт.

Грешный опыт у него был. Но Ласка считал совершенно неприличным обсуждать подобные вещи с кем бы то ни было, особенно с женщиной.

Когда кораблик проходил Дарданеллы, Оксана всерьез задумалась о том, что ее везут сдавать в гарем султана. Сбежав из ханского гарема, переезд в султанский она восприняла как ступеньку на карьерной лестнице. Но, послушав про путешествия и про дальние страны, задумалась, не лучше ли будет обосноваться при дворе какого-нибудь христианского короля. На худой конец, домой вернуться.

— Вы что, в самом деле, меня к султану везете? — спросила Оксана.

— Да, — спокойно ответил Ласка.

— Меня, православную красную девицу, к султану-басурману? Я-то уж подумала, вы меня освободили и с завидными женихами в Европе познакомите.

— Наше дело тебя передать, перстень получить, а дальше тебя у султана ничто не держит, — сказал Вольф.

— Прямо ничего-ничего меня не держит? Ни забор, ни стража, ни незнание языка, ни отсутствие денег? — Оксана начала закипать.

— Это мы султану обещали девицу привезти, а ты ему ничего не обещала, — сказал Ласка, вспомнив решающий аргумент, которым Вольф убедил его с риском для жизни переселить православную красну девицу из одной басурманской неволи в другую, — Возьми да сбеги от него.

— Или не беги, — сказал Вольф, вспомнив другой свой тогдашний аргумент, — Султан не какой-то старикашка, а красавец мужчина самого лучшего возраста. На коне сидит не хуже татарина, а лук натягивает такой, что не каждому богатырю по силам. Владыка половины мира. Мудрый, справедливый, щедрый. Первая жена у него русская. Дворец размером с весь Бахчисарай. Что тебе бежать-то? Родишь принца, будешь как сыр в масле кататься.

— Второй женой не буду, — гордо ответила Оксана, — Первой еще бы подумала.

— Люди говорят, когда султан был молод, старшая его наложница, которая тогда уже родила принца Мустафу, сильно побила Хюррем. Султан разозлился и приблизил к себе Хюррем, а ту наложницу отдалил от себя. Гарем дело такое, вчера наложница, сегодня первая жена, — Вольф слышал эту историю в Истанбуле и хорошо ее запомнил.

— Ну, посмотрим, — сказала Оксана с таким видом, будто она собралась решать, насколько достойной партией для нее будет султан.

Она хорошо подумала и решила согласиться. Сбежать и пытаться выжить одинокой женщине в совершенно незнакомой стране среди правоверных — неважная идея. Но немец дело говорит. Муж бросил, родители похоронили. Почему бы не попытать счастья для начала с султаном? Для простой девушки риск, а для ведьмы — и окрутить мужчину не так сложно, и сбежать не вопрос.

Капитан-грек поддался на женские чары и, пока проходили Мраморное море, рассказывал про славный город Истанбул, центр мира, куда ведут товары хоть из далекой Индии, хоть из далеких Нидерландов. Приглашал в гости в Галату. Обещал напоить-накормить и на попутный корабль посадить в любую страну по выбору.

Не так-то просто попасть на встречу с султаном. Писари хотят взятку. И ладно бы по-божески просили, деньги-то есть. Но они заломили для иностранных христиан такие цены, что никакой ханской казны не хватит. Еще ведь до Рима надо добраться. К первому визирю по той же причине попасть не удалось. Тоже запись, тоже взятки. Даже к старшему евнуху на прием так просто не попадешь.

Осаждать султана в толпе просителей, кричать и махать руками через эскорт янычар — тоже не то. Попробовали. Не понравилось. Решили взяться за старшего евнуха. Узнали, что он часто бывает на невольничьем базаре. Со свитой, с охраной. Проход перед ним не расчищают как перед султаном и визирями. То есть, можно поговорить на расстоянии вытянутой руки.

Когда речь о том, чтобы просто пройти мимо стражи, простейшее отведение глаз, которое умеют все начинающие ведьмы, отлично работает. Старший евнух заглянул в гости к одному из постоянных поставщиков. Оксана подошла к телохранителям, оставшимся у двери, щелкнула пальцами, повернулась под рукой и спокойно вошла внутрь.

Внутри на подушках сидели по-турецки хозяин с гостем, а перед ними был накрыт низкий столик с лакомствами.

— Девиц покупаете? — спросила она по-русски.

— Покупаем, — ответил евнух.

Он был высок и грузен, но говорил тонким голосом. Может быть, не все евнухи знали русский, но старший стал старшим в том числе и потому, что выучился говорить на родном языке Хюррем. Купец тоже знал русский. Лучше понимать, о чем говорит твой товар. Мало ли вдруг девица больная или и вовсе беременная.

— Слышал ли ты, как в июне московит с немцем во дворце попались? — спросила Оксана.

— Видел, — ответил евнух, — Московита вот этими руками подушкой с ног сбил. Веришь?

— Верю, как не верить. Знаешь ли, что они пообещали привезти султану Сулейману, да продлит Аллах его дни?

— Говорят, девицу из Крыма.

— Так вот она я.

— Ты? А покажись.

Купец махнул рукой, и вся прислуга, которой не положено видеть товар лицом, убралась в задние комнаты.

Оксана сбросила накидку, платье, нижнюю рубашку и предстала перед знатоками в первозданном виде.

— Хороша, — сказал купец, — Флоринов на пятьдесят.

— Не Хюррем, — сказал евнух.

— Визирю пойдет, — сказал купец.

— Не первому, — поправил евнух.

— Ах вы свиньи! — сказала Оксана, — Я вам покажу «Не Хюррем»! Я вам покажу «флоринов на пятьдесят»! Я вам покажу «не первому визирю пойдет»!

Она подняла левую руку, повернулась под рукой через левое плечо и исчезла. Визирь и купец переглянулись. Через мгновение на них обрушился град свежих фруктов, засахаренных фруктов и прочих сладостей со столика.

На крики вбежали двое телохранителей, а за ними Ласка и Вольф. Оба подумали об одном и том же. Пора переходить к запасному плану. И каждый ударил замершего перед ним телохранителя кулаком в висок.

Простейшее заклинание на отведение глаз не делает ведьму невидимой. Оно делает ведьму незаметной. Для того, на кого оно применено, пусть и для нескольких человек. Но не для тех, кто стоит за закрытой дверью. А когда кто-то ведьму заметил, она становится видимой для всех.

Конечно, телохранители главного евнуха сами евнухами не были. И видывали голых женщин немало. Но не столько, чтобы не замереть в удивлении, уставившись на Оксану.

Ласка и Вольф тоже много чего видели и на много что бы еще раз с удовольствием посмотрели, но не из-за широченных спин янычар. Поэтому первым делом с замахом и с проносом ударили обоих кулаками пониже правого уха. Да так и остались стоять, медленно опуская кулаки.

— Вы что, меня видите? — сообразила Оксана.

Ласка и Вольф молча кивнули. Евнух и купец тоже во все глаза смотрели на Оксану. Она схватила нижнюю рубашку и накинула через голову, путаясь в вороте и рукавах.

— Не меньше восьмидесяти, — сказал купец и скосил глаза на залитую шербетом бороду.

— Первому визирю пойдет, — сказал евнух и за неимением бороды посмотрел на растекающееся по одежде пятно цвета спелого персика.

— Веди нас к султану, или не сносить тебе головы, — сказал Ласка.

— Могу только в гарем отвести, но вас туда не пустят, — спокойно ответил евнух.

— Веди нас просто в третий двор. Посади на лавочку, а султану скажи, что пришел посланник Папы Римского за перстнем.

— Не врешь? — евнух скептически посмотрел на московита.

— Вот те крест! — Ласка перекрестился, и все засмеялись.

На лавочке долго сидеть не пришлось.

— Девица? — спросил султан Сулейман, еще не остановившись.

— Девица, — хором ответили все трое, вскочив.

— Из Крыма?

— Из Крыма.

— Как там Крым, на месте?

— Нет, русские его в Московию унесли, — ответила Оксана.

— Повернись-ка, красавица! — приказал Сулейман.

Оксана закружилась так, что подол взлетел до колен.

— Хороша. В гарем.

Султан не стал придирчиво осматривать подарок и торговаться. Плохой знак или хороший? Сравнить не с чем. Не хана же вспоминать.

— Забирайте, — Сулейман с усилием стащил с пальца перстень и протянул Ласке.

Ласка низко поклонился и принял перстень, вытянув перед собой обе ладони, сложенные чашечкой.

— Рады стараться, — сказал Ласка, выпрямившись.

— Обоих в янычары возьму, — сказал султан, — Не рядовыми.

— Со всем уважением откажусь, повелитель.

— Шпионами? Толмачами при посольстве? Гонцами?

— Не соблазняй нас, повелитель. Мы в долгах как в шелках, и то не долги кошелька, а долги чести. Нас и Папа ждет, и король Франциск, и император Карл, и король Сигизмунд Август. И ясновельможный пан Люциус. Да и дома заждались.

— Долги чести надо платить, святое дело. Как расплатитесь, заходите. Для смелых у меня всегда место найдется.

— Прощай, повелитель, — поклонился Ласка, а с ним и Вольф, — Не поминай лихом.

Ушли загадочные приключенцы, евнух увел в гарем девицу, а султан вызвал к себе третьего визиря, своего зятя Рустем-пашу.

— Как ты думаешь, зачем им этот перстень? — спросил султан.

— Не им, а Папе, — ответил визирь.

— Зачем этот перстень любым христианам? Православным, лютеранам, католикам? Они что, будут демонов вызывать именем Христа?

— Может быть, они хотят, чтобы перстня не было на нашей стороне? — предположил визирь.

— Он на нашей стороне не первую сотню лет лежит. Странствующий дервиш сказал мне, что если этот перстень побывает в Риме, то удача будет не на их стороне, а на нашей. Я тогда перстень из любопытства в сокровищнице взял. Померять. Перстень царя Соломона ведь кому попало не наденется. Года не прошло, как я его ношу, а кто-то уже узнал и на весь мир разнес.

— И нет у тебя больше перстня, повелитель.

— Да и не нужен. Не к лицу халифу всех правоверных демонов вызывать. Что носил я этот перстень, весь мир знает. Думаешь, зачем я его Папе отправил? За девицу?

— Девиц у нас и так полно. Не знаю, зачем.

— На удачу. Я бы мог отправить перстень в Рим с лазутчиком, если бы поверил дервишу. Мог бы с послом отправить, лично в руки Папе передать. Только, если речь об удаче такого уровня, то положено быть знаку от самого Аллаха. Вот, не прошло и полгода, как Аллах послал нам этих отчаянных странников как раз за перстнем.

— Но зачем тогда ты отправил их за девицей, повелитель? Мог бы сразу в Рим отправить.

— Если это знак Аллаха, то они вернутся. Если совпадение, то нет.

— Они вернулись.

— Значит, Аллах с нами. Сейчас подпишем мир с Венецией на море, этих мы уже победили. И начнем войну на суше в Венгрии. Наш вассал Янош Первый умер, да здравствует наш вассал Янош Второй. А Фердинанд Габсбург да не здравствует.

— Если они довезут перстень до Рима.

— Дай им самый быстрый корабль.

— Слушаюсь. А с девицей что делать?

— Про наложниц у визиря голова болеть не должна. С ней дальше пусть евнухи решают и Хюррем. Может быть, и разделю с ней ложе.

— Настолько ли она хороша, что стоила перстня?

— Да шайтан ее знает, — улыбнулся султан, — Мне знак от Аллаха нужен был, а не красотка. Наложниц у меня и так полный гарем.

Личная казна крымского хана, украденная на прощание Вольфом, позволила и заплатить греку за троих пассажиров до Истанбула, и рассчитаться за саблю, после чего даже осталось немного серебра, которое поменяли в Галате на венецианские монеты. Везти крымские акче в Рим глупо. Монетный двор хана уже начал понемногу портить монету, убавляя содержание серебра. В Крыму один османский акче шел по пять крымских, в Истанбуле уже по восемь, а в Риме за крымский акче дали бы только в морду.

Слуги визиря нашли «русского и немца» в Галате и предложили бесплатный проезд на самом быстром корабле до Рима. Как раз на днях посланник султана поедет по дипломатическим делам.

На вторые сутки пути, ночью после сложного прохождения на веслах узкого пролива Дарданеллы, на борту «Дивана» поднялась тревога. Вахтенный матрос утверждал, что видел голую женщину, летевшую на метле. Ведьма поравнялась с кораблем и спросила по-тюркски с гэкающим малороссийским выговором, не это ли курьерский «Диван» великого султана. Получив ответ, она снизилась ниже уровня бортов и исчезла.

На следующий день, при заходе на Лемнос «личные гости визиря» привели на борт девицу в местной одежде, но совершенно не местную на лицо. Выкупили для нее женскую каюту и ели вместе до самой высадки в Риме. Спала же девица одна, в особой симпатии к кому-то из этих двоих ее не заметили.

4. Глава. История Оксаны

Происхожу я из шляхетского рода Вороничей герба Павенза из Крошни, что под Житомиром. Прабабки моей родная сестра была ведьмой, да зажилась на этом свете. Бабку мою пережила. Про нее чего только не рассказывали. И вихрем она летала, и в клубок обращалась, и дожди вызывала, и молоко у чужих коров воровала, и на шабаш летала, и сыр к ведьминой масленице ставила. Всего не упомнишь. Что точно не врали, так это что она лечить могла. Заживляла раны, останавливала кровь, выгоняла червей, помогала от укушения змеи и бешеной собаки. Вылечивала ушибы, вывихи, переломы костей. Не одними заговорами, а еще и зельями. Из трав и кореньев целебные мази и снадобья варила. Ну и яды, конечно.

Прабабка меня сама ничему колдовскому считай и не учила. Ну заговоры, ну травы, ну там пятое-десятое.

Самое простое, это заговоры. Если хочешь дождь вызвать — поболтай шестом в колодце. Дождь это как бы небесное молоко. Или палочкой болтаешь в ведре с водой, а там настоящее молоко собирается. От соседских коров. Потом из него можно масло сделать. Ведьмовское масло целебное, денег стоит. Или сыр. Ведьмы обожают сыр.

Вот кстати, если захотите узнать, кто из деревенских баб занимается чародейством, то в последний день Масленицы надо взять кусочек сыру, завязать его в узелок и носить при себе во все время Великого поста. В ночь перед Светлым Воскресеньем ведьмы к тебе сами придут и станут просить сыра.

Нет, любая женщина так не сможет. Ведьмой надо или родиться, или учиться. Самоучкой в такие вещи лезть — только душу зазря губить. А ведьмой тоже губить, но уж не зазря.

Насчет трав и кореньев — так это вовсе не колдовство. Если травы непорченая девица собирает, они в зельях лучше работают. Что можно сделать из трав, я еще при бабке умела. Даже волшебную мазь из травы терлич, которой мажутся, чтобы на метле летать. Мне бы эту траву в Крыму найти, только бы меня и видели.

Вот поэтому ведьмы путешествовать не любят. Далеко от дома уедешь — одна трава не та, другая не растет, третью пойми еще как искать на новом месте.

Или прялку бы мне. Могу из кудели спрясть такую нитку, что из нее шапка-невидимка получится. Кудель вообще чудесная вещь. «Волосы земли» ее зовут. В книгах написано, что ведьма может превращаться в клубок и кататься по дорогам. В гареме только ни прялки, ни шерсти мне не дали. Умные слишком.

Кроме того, ведьма должна уметь читать. На ведьму выучиться в ведьмовской семинарии нельзя, нет таких семинарий. Все по родне, из рук в руки. Сила передается после смерти. У кого учиться, если бабка умерла? К другим ведьмам на поклон идти, в подмастерья? Не буду я кому попало ноги мыть. Я, хоть и ведьма, а дворянка. Бабка и сама понимала, поэтому оставила мне свои книги. Волховник, Сносудец, Зелейник, Чаровник, Розгомечец. И Гримуар, но он на латыни.

Пять лет назад собралась бабка помирать, позвала меня, взяла за руку и говорит…

Не надо вам такого знать. Передала мне силу она в тот день. И умерла.

Сила ведьмы это не как сила, которая в мускулах. То есть, в самой по себе ведьме силы нет. Заговоры это не сила. И простая баба может случайно сглазить. Знание трав это тоже не сила. Травниками и мужчины бывают, но редко. То, что простаки называют колдовством, на самом деле исходит не от ведьмы. Все колдовские дела делают на самом деле сущности тонкого мира. Мастерство ведьмы в том, чтобы их заговорить и задобрить.

Задобрить это отчасти те же травы применить. Приманку сделать, чтобы налетели. То же масло или сыр они любят. Подарок сделать, чтобы им понравился. Сущности живут долго-предолго, нрав свой при жизни человека если и меняют, то несильно. Один раз поняла, чего кому надо, и всю жизнь пользуйся.

Заговорить это правильные слова. По-людски сущности или не понимают, или не хотят понимать. Они говорят на своем языке, который раньше для всех был общий, а потом Господь его у людей забрал. У сущностей не забрал. Вавилонскую башню только люди строили. Общий язык людям снова понять не дано. Только отдельные слова или фразы. Можно построить заклинание, вплетая важные слова общего языка в основу на каком-нибудь из людских. Лучше на старых языках, вроде латыни, греческого, старорусского. Они еще не так далеко от вавилонского ушли, как современные.

Самые сильные ведьмы с сущностями не договариваются, а повелевают ими. Когда ведьма передает силу, она передает власть над сущностями. Мне бабка оставила шкатулку, да я ее открывать не тороплюсь. Хватит с вас подробностей. Надо будет открыть — открою. Но лучше с этим делом не спешить, потом закрыть уже нельзя. Лежит коробочка в родном доме, надежно спрятанная.

Зачем оно все? Да уж не для спасения души. Вы так уверены, что в Рай попадете? На вас смертных грехов как на собаке блох. Вы не попадете, и я не попаду. Только вы в Аду пойдете на сковородках жариться, а я пойду дров подкидывать.

Зато грешную жизнь проживу по своей воле и в свое удовольствие. Чтобы любили, уважали и боялись.

Думаешь, ведьм не любят? Их только бабы и не любят. Потому что завидуют. Ведьма до старости выглядит как красавица. Просто потому что может. Любого мужчину уведет хоть из-под венца. Обожаю высоких красавцев. Таких, как Ласка, только постарше и повыше. Нет, ты не мелкий. Но сам понимать должен, покрупнее тебя мужчины бывают.

Еще люблю золото. Шелк. Камни граненые.

Да, я из не самого знатного рода. И что? Один раз замуж выйти для приличия и менять любовников как перчатки. Подарки по сундукам складывать.

Нет, немного. Знаешь, волчья ты морда, что такое форс-мажор? Вот татары это форс-мажор. У меня как получились? Выдал меня отец замуж. Далеко выдал, в Левобережье, куда слухи не дошли, что я ведьма. Приданое дал. И стали мы с молодым мужем жить-поживать и добра наживать. Я и любовников-то почти не заводила, такой он у меня гарный хлопец. Если только брат его, да отец, да отцов брат, а других почти и не было.

Долго ли, коротко ли, заподозрил он, что я ведьма. Мужчины обычно умом не блещут, но иногда от ревности такие догадливые становятся. Сказал, что пошел на рыбалку, а пошел на охоту. На зайца.

Только он за дверь, я ему на добычу поворожила. Пусть домой не торопится, а я пока с его батей поразвлекаюсь. Ой, господи, снохачей у нас в провинции, что плюнуть некуда.

Поставил мой муж силки, а в них полезли окуни, караси и щуки. Вот, наверное, удивился. Но сразу он мне ничего не сделал. Зато летом поехали мы верхами и слышим, татары гонят. Топот тысячи коней из-за горизонта слышно. Слышали, нет? В прошлом году хан на Литву и на Русь ходил. Взял хороший полон, только на обратном пути морозы ударили, довез мало. И сына потерял.

Муженек коня пришпорил, а меня бросил. Я и сообразить не успела, что бы такое наколдовать, как схватили. Не знаю, успел ли он сам удрать.

Ласка, ты как татар никогда не видел. Основная орда скачет-топочет за горизонтом, а впереди-то разведчики. Услышал топот, значит, передовые уже рядом.

Дальше все просто. Аркан на шею и бегом за лошадью до Перекопа. Чуть не сдохла. Потом рынок и гарем. Если бы не к хану попала, жила бы припеваючи. Ибрагим меня купил для ханского сына Саадета, а тот возьми, да и погибни в набеге. Бабы в гареме сначала ведьмой ославили, потом сами же за зельями пошли и еще следят, наглые такие, чтобы на мужчин свое не ворожила и сбежать не пыталась. Хотели меня при гареме подручной ведьмой оставить.

Я их в отместку всех перессорила. Думала, продадут меня куда подальше. Как узнала, что Ибрагим к султану сватает, так даже обрадовалась.

Потом и к султану перехотела. Когда после неволи вольного ветра вдохнешь, так в другую клетку уже не хочется. Вам если бы после Кырк-Ор на греческом корабле другую тюрьму предложили, вы бы как, согласились?

Ласка вспомнил, что у душегубов какой-то здоровый парень рассказывал похожую историю.

— Может быть, твой муж душу готов продать, чтобы тебя вернуть, — сказал он.

— Тогда я могу быть спокойна, — ответила Оксана, — Грош цена его душе, никто ее не купит.

— Что у султана в гареме было? — спросил Вольф, — Зачем сбежала? Плохо кормили?

— Как у султана? У султана, знаете, хорошо. Уютно так, чистенько. Если бы не бабы, которые хуже змей. Валиде-султан, Сулейманова мать, так и вовсе гадюка вроде моей свекрови. Хюррем, попадись она мне под руку, я убила бы чем под другую руку попадется. Вот те крест, подушкой бы насмерть забила.

— Давай с самого начала.

В общем, дело было так:

Сначала Хюррем меня пригласила для знакомства. Ей, видите ли, интересно, что там мужу другие мужчины подарили. Иди, дура, на лошадей и сабли смотри. Или с французской шлюхой поругайся, которую венецианцы привезли. Ненавижу.

— Я знаю, что ты уже соблазнила шехзаде Селима, — сказала Хюррем.

Хюррем, одетая в домашние шаровары и халат, сидела по-турецки на мягкой подушке. Я, одетая так же, сидела просто на ковре. Рядом на отдельной подушке лежал большой кот с тремя полосками на лбу.

Принцу Селиму, второму сыну Хюррем, исполнилось шестнадцать. У него уже свои покои, свои слуги, свои кони, и свои наложницы, только своих государственных дел еще нет.

— Не хотела перебегать дорогу вам с Мариам, — ответила я.

Султан, когда меня привезли, на редкое сокровище, за которое отдал бесценный перстень, даже не посмотрел. Как протокольный подарок от послов принял и в казну сдал. С тех пор я его только один раз видела, когда он в хаммам заходил. И то на меня шикнули, чтобы внимания не привлекала. У него то Хюррем, то француженка Мариам. Кошка драная. Ты ее видел? Француженку? Нет, серьезно, ты был в гареме и ее видел? Голой? И тебя живым выпустили? У тебя удачи запас, как будто тебе черт ворожит.

— Соблазнить принца на второй день в гареме это заявка на успех, — сказала Хюррем, — Чем ты его взяла?

— Сказала, что выпью больше вина, чем он.

— Селим пьет? — Хюррем положила руку на кота.

— Он просил не ябедничать, — ответил кот, — Постельничий бегает за вином в Галату.

Я, конечно, удивилась, что у них тут кот говорящий, но виду не подала.

— А Баязид? — спросила Хюррем.

— Баязиду вино не так нравится, но он пробовал.

Шехзаде Баязиду, третьему сыну Хюррем, исполнилось пятнадцать. У него тоже уже было все свое, совсем как у Селима.

— Надо поговорить с детьми о вреде пьянства, — сказала Хюррем.

— Она еще и водку им предлагала, — сказал кот, — Селиму понравилось, а Баязид изблевал из себя эту гадость.

— Ты была и с Баязидом? — это Хюррем уже у меня спросила.

— Я подумала, если я еще не наложница одного из принцев, то надо выбирать, пока есть возможность.

— Почему бы тебе не убраться тогда к шехзаде Мустафе и не споить его к шайтанам?

Наследный принц Мустафа — сын Сулеймана от наложницы Махидевран. Не от нее, вот и бесится.

— Во-первых, он злой, и у меня от его рук синяки, — ответила я, — Во-вторых, он уже уехал в свою Манису. В-третьих, я уверена, что султаном ему не быть.

— Три шехзаде за три дня это многовато даже для редкостной шлюхи, — сказала Хюррем.

— Я не шлюха! — возмутилась я.

— Она ведьма, — сказал кот.

— Ведьма? — удивилась Хюррем.

— Если тебе это важно, то она меня слышит.

— Неважно.

— Она отводит глаза евнухам и янычарам, поэтому никто не видел, как она ходила в опочивальни к принцам и в винные лавки в Галате. Стащила у евнухов запасной комплект ключей, на его место положила пучок соломы. Четвертый день жду, пока они заметят.

— Кто-то рискнул подарить султану ведьму? Они еще в Истанбуле? Я им покажу! — рассердилась Хюррем.

— Я бы не советовал. Сулейман ждал, что за перстнем придут непростые люди и был готов, что они сделают непростой подарок. Сулейман сказал, что они должны отвезти перстень к Папе Римскому, значит, они должны его отвезти.

— Никто не может безнаказанно привести в мой дом ведьму!

— Пшшш! — кот шипнул и поднял лапку, — Такова воля халифа, а те люди просто посыльные, не имеющие своей воли.

— Ты еще и богословствуешь?

— Я сейчас тебя поцарапаю! — кот присел на задние лапы и поднял передние с выпущенными когтями, — Перстень должен доехать до Рима, а с ведьмой делай что хочешь!

— Кто ты и откуда? — Хюррем повернулась ко мне, — Только не ври.

— За ушком меня почеши своими ногтями, — сказал кот, ложась обратно, — Или обижусь.

До чего наглое животное. Ведет себя тут как будто он первый после султана. Или султан первый после него.

Хюррем протянула руку и начала чесать кота. Кот замурлыкал.

— Я Оксана Воронич из житомирских Вороничей, — по мужу я не представилась, потому что он худородный левобережник.

— Воронич, значит, — нахмурилась Хюррем, — Лисовских знаешь?

— А то я Лисовских не знаю, — ответила я, — Пусть не ближние соседи. Погоди-ка…

Я начала вспоминать Лисовских и поняла, что среди них видела тетку, очень похожую на Хюррем.

— Не ты ли будешь Настасья Лисовская, которую они до сих пор за здравие поминают как православную? — тут я подумала, что мне повезло землячку встретить и сейчас заживу.

— Я, — удивилась Хюррем, — Как ты догадалась?

— Ты же со своей сестрой на одно лицо, которая замужем за Семеном Брацлавским, что в Киеве служил у воеводы Анджея Немировича. К Брацлавским мы с отцом в Киеве каждый раз заходили, когда на большие ярмарки ездили.

Такие дела. Никакая султанова жена не восточная красавица, а малороссийская поповна. Настасья, дочь православного батюшки Гаврилы Лисовского из Рогатина.

— Машка замужем за Брацлавским? Какие там еще новости? Как братья, женились? Живы-здоровы?

В общем, мы разговорились, что даже не заметили, как кот сначала задремал, а потом тихо ушел по своим делам. Евнуха отправили за вином сначала к Селиму, потом в Галату. Эта Хюррем сама квасит только в путь. Даром что я ведьма, но она бухает, как не в себя. Я было подумала, что она в грусть-кручину ударилась, но от грусти она бы давно под столик свалилась, а так до утра просидели.

Не буду про Лисовских пересказывать, вы их все равно не знаете и в Киеве не бывали. Хороший, кстати, город. Жаль, что большие деньги его стороной обходят.

Самое главное, что Хюррем слово за слово вывела меня, что я не прочь домой вернуться. Раз по ней свечки ставят, то и по мне должны. Мама плачет, наверное. Отец скорее по крымскому хану поплачет, чем по мне. Как заподозрил, что я ведьма, так хоть за черта бы выдал. И так спихнул тому, кого не жалко, аж на левый берег. Муж меня уже списал, мало ли второй раз женится. А тут я появлюсь живая, и пойдет он в острог за двоеженство. Потому что нечего тут.

Что, кстати, не спрашиваете, красивая ли Хюррем? Нет, она не красивая. Я красивая. А она так. Она бабка старая. Ей за сорок. У нее трое сыновей на выданье и четвертый подрастает, дочка замужем за визирем, а рожено было еще больше, да не все дети дожили.

Хюррем мне и говорит:

— Давай Оксана, тебе побег устроим. Скажем Сулемайну, что ты скверная девчонка и евнухов соблазняешь. Скажем, что зашили тебя в мешок и бросили в море.

— И бросите?

— Бросим, не обманывать же султана. Потом выловим, дадим денег, дадим подорожную и домой отправим. До Измаила на Дунае с верными людьми на корабле, дальше купеческими путями до Житомира. Расскажешь матушке с батюшкой как там мое житье-бытье. Султан, он хоть и нехристь, а человек уважаемый. И в законном браке живу, не в блуде.

— А давай, — я и так баба не промах, а по пьяни и вовсе отчаянная.

— Хоть сейчас?

— Да хоть и сейчас.

Думаете, Хюррем меня просто приревновала за мою красоту? Она двадцать лет за Сулейманом замужем. У него за двадцать лет баб было видимо-невидимо. И все красивые, будьте уверены. В конце концов, Мариам тоже ничего, хотя ей до меня далеко.

— Ведьме в гареме не место, — сказал кот с тремя полосками, который незаметно вернулся и слушал нашу беседу.

— Да, мягонький, я тоже так думаю, — погладила его Хюррем, — Отправим ее домой?

— Можешь и дальше отправить, — муркнул кот, — Нам с Сулейманом она не нравится.

— Султан на меня даже не посмотрел! — возмутилась я.

— Потому что ты ему не нравишься, — ответил кот.

— У вас что, кот во дворце решает, с кем султану спать? — спросила я.

— Кот не решает, а советует, — ответила Хюррем.

— И султан его слушает?

— Как его не слушать? Он моего Сулеймана от ифрита спасал, от безумного дервиша, от змеи-оборотня. У Сулеймана жизнь не сахар. Он в бане решетку за собой запирает, чтобы помыться спокойно. На моей памяти купленный евнух султана задушить пытался, наложница чуть не зарезала и ассасины как-то приходили знающие про кота, без колдовства. Там вообще резня была, кровища по стенам. Сулейману брюхо вскрыли, кот от него месяц не отходил, песни пел, чтобы заживало быстрее.

— Он еще и песни поет? Как кот Баюн из сказок?

— Что такого? Даже простая кошка может на больном месте полежать, чтобы легче стало, но у непростых это лучше получается.

— И что теперь, продадите меня?

— Только что же говорили. Не продадим, а спишем и домой отправим. По правилам из гарема один выход — вперед ногами. Сходи там, вещи собери, если есть что ценное. Я сейчас родным весточку напишу и начальству письма. Нет, писать долго. Отправлю с тобой арапа Махмуда, пусть до Рогатина довезет, про меня на словах расскажет и обратно заберет письма.

Представляете, я, как дура, сама залезла в этот мешок. У них там готовые мешки для казни. Нет, вы поняли? У них в кладовке лежит пачка сложенных мешков, чтобы в них топить наложниц. Они их оптом покупают.

Хюррем вручила мне кожаный тубус с притертой крышкой, якобы письмецо домой черкнула. Евнухи закрыли мешок и зашили большой иглой. Как не в первый раз и не во второй. У них, наверное, очередность расписана, кому наложниц топить.

Потом меня закинул на плечо большой арап, положил в лодку, выгреб в море, связал ноги через мешок и бросил в воду. Он ко мне камень привязал!

Я посидела-посидела в мешке, поняла, что вытаскивать меня никто не собирается. Достала ножик, потыкала им в узел, веревка лопнула, камень утонул, я всплыла. Правда, до берега далековато вышло, но ведьмы, как известно, не тонут. Сама не верила, пока не проверила. Грести устала, но поймала течение и выплыла.

Я на случай, если в гареме не понравится, сварила улетную мазь из травы терлич. На базаре в Истанбуле чего только нет. Намазываешься, садишься на метлу и взлетаешь. Метла — часть заклинания. Лететь только голой. Дождалась ночи, украла метлу, разделась, намазалась и улетела.

Как я узнала, какой корабль? Спросила в том доме в Галате, где мы с вами снимали угол. К вам посыльный от визиря приходил, приглашал на «Диван», все слышали.

Потом подумала, а что такое шуршит в кожаном футляре, который мне дала Хюррем? Открываю, а там дохлая змея. Была наверняка живая, на случай, если я раньше времени футляр открою, да задохнулась. Змея красивая, с красными полосками. Я ее засушу, на зелья пойдет.

— Так бы я, конечно, что-нибудь доброе сказала батюшке Хюррем. Но теперь хрен. Я ее семейке такого наговорю, мало не покажется. На весь мир ославлю, — закончила рассказ Оксана.

— Ты все-таки туда поедешь, в этот Рогатин? — спросил Вольф.

— Надеюсь, что нет. Но мало ли какая жизнь в этой Европе. Дома-то оно понятнее. Хотя меня дома никто не ждет, а зря. Я бы кое-кому показала, где раки зимуют.

— А Рогатин от твоего дома далеко? — спросил Ласка.

— Я так поняла, что он западнее Житомира. Хюррем мне дорогу через Польшу объяснила. Из Кракова на восток до Волыни, а от Волыни на юг. Ни на какой Волыни я отродясь не была. Но название слышала. К северо-западу от Житомира. Там еще Чар… Чор… рыльские какие-то живут.

— Чорторыльские? — уточнил Ласка.

— Как-то так.

— Так это просто. Краков город большой. Оттуда на Сандомир, Берестье, Полоцк, и по пути на Полоцк через пару дней у местных спрашивать.

Вольф сразу понял, про какую Волынь и каких Чарторыйских идет речь, но умничать не стал. Что до ведьмы, то вряд ли она в обозримом будущем доберется хотя бы до Кракова. Она красивая, искренне стремится забраться в мужскую постель и не рискует понести от случайного мужчины, но может понести по своему выбору. С такими особенностями можно хоть до королевской опочивальни подняться.

Оксана не сказала, как она опознала «Диван» по силуэту среди множества кораблей в проливе. Потому что она никак его не опознавала. Она на всякий случай запасла по пряди волос от обоих друзей, несколько раз приземлялась на берегу и гадала, в каком направлении они находятся.

5. Глава. Унести ноги из Рима

— Куда пойдем? — спросил Вольф, едва пройдя городские ворота, — Сначала к Бенвенуто или сначала к Папе?

— Что ноги попусту топтать, — ответил Ласка, — Идем быстрее к Папе, перстень сдадим, подорожную получим, а потом Бенвенуто порадуем.

— Серьезно? К самому Папе Римскому? — удивилась Оксана.

— Мы же говорили, — оба посмотрели на нее с удивлением.

— Да я не поверила. Подумала, хвастаете.

Вольф и Ласка пожали плечами.

— Так что, вы и правда потом к французскому королю, а после него к императору?

— Вот те крест.

— Тогда я с вами.

— Как хочешь, — сказал Ласка, — Мы тебя не неволим, за собой не тащим. Здесь страна христианская, если по душе придется, так и оставайся.

— Уже вижу, что не придется. Здесь половина мужчин латинские монахи, на каждом шагу по церкви. Меня местами аж передергивает.

— Нам ты говорила, что можешь в церковь ходить и хоть венчаться, — ответил Ласка.

— Могу-то я могу. Но я не говорила, что мне это нравится. Ты бы мог лягушку поцеловать?

Оказалось, что записаться на прием к Папе вот прямо сегодня невозможно. Хоть со Святым Граалем. Ласка от чужой бюрократии опешил, а Вольф не растерялся и потребовал встречи с Ученым Монахом Игнатием.

Игнатий, увидев вернувшихся посланников и перстень, удивился и протянул руку. Но перстень ему не дали.

— Отдадим Папе из рук в руки, — сказал Вольф, — В обмен на подорожную.

— Вы здесь не в том положении, чтобы условия ставить, — сказал Игнатий.

— Правда? Вот мы сейчас развернемся и к французскому королю поедем, — ответил Вольф, — Подарим ему вместо живописца перстень, а тебя на весь христианский мир ославим, что твоей милостью Папа без ветхозаветной реликвии остался.

— А если отберу?

— А если из перстня демоны полезут? Нам его султан из рук в руки передал, сказал, что такие вещи только по доброй воле хозяина меняют. Или в тебе гордыня пышет, хочешь сам демонами повелевать?

— Чур меня! — Игнатий перекрестился, — В мыслях не было!

— Вот и веди к Папе. Его Святейшество лично нас послал, мы и ответ перед ним должны лично держать.

По пути Игнатий черкнул какую-то записку и наказал монашку бежать со всех ног, а то худо будет. Сам же повел гостей к Папе короткой дорогой мимо секретарей сразу к камерарию. Камерарию показали перстень. Тянуть руки он не стал, перекрестился и повел сразу к Папе.

— Ты, раб божий Иван, как я посмотрю, честный человек, — сказал Папа, — Я этот перстень в руки не возьму. Отдай ему.

Ученый Монах Игнатий подошел и протянул руку. Ласка вложил в нее перстень. Перстень ярко вспыхнул, прожег ладонь насквозь и зазвенел по мраморному полу.

Все в очередной раз перекрестились. Папа взял в свои руки ладонь Игнатия и прочитал «Ave Maria». Когда ладонь снова показалась на свет, никакой дырки уже не было. Игнатий поклонился в пояс и отошел.

— Не нужен мне никакой перстень, — сказал Папа, — Не нужны мне никакие демоны. Пусть его просто у султана не будет, и на том спасибо. Возьми его и увези как можно дальше отсюда.

— В Москву достаточно далеко? — спросил Ласка, втайне надеясь, что Папа не отправит его за море-океан.

— Я бы тебя за море-океан отправил, — сказал Папа, — Да только не хочу, чтобы тамошним язычникам этот перстень в руки попал. Мы как раз крестить их собирались, да, Игнатий?

— Собирались, Ваше Святейшество.

— Московиты какие ни есть схизматики, а все равно христиане. Мы им планировали унию предложить, только не сейчас, да, Игнатий?

— Планировали, Ваше Святейшество.

— А крестовый поход на Москву мы не планировали.

— Совершенно не до того, Ваше Святейшество. Ни сейчас, ни при детях.

— Пусть перстень пока в Москве полежит, а дальше видно будет.

— Мудрое решение, — поклонился Ученый Монах Игнатий.

— Забирай и увози, — сказал Папа, — И Бенвенуто Белледонне увози. Без него найдется, кому ангелов писать, а портреты дам тем более. Все долги его я погашу, и вам на дорогу сто дукатов выпишу.

— Слушаюсь, Ваше Святейшество. Благословите на дорогу.

— Кого? Вас, еретиков?

— Не для себя прошу, для Бенвенуто. Он ведь добрый католик, брат мой названный.

— Сходи, Игнатий, у ворот благослови от моего имени. А пока вы идите, а ты задержись на пару слов.

— Сначала к секретарю зайдите за подорожной, — сказал Игнатий, — Белледонне попозже дома будет.

Ласка и Вольф ушли, а Папа внимательно посмотрел на Ученого Монаха Игнатия.

— Зачем ты вообще их тогда привел?

— Сердцем чую, этот немец еретик и колдун. И живописца они увезти хотели, а на него доносы пишут и пишут, складывать некуда.

— Сын мой, живописцев в Риме полно. Я их силой никого не держу на самом деле. Пусть едут? куда глаза глядят. Хоть к королю Франциску.

— Но…

— Да пошутил я, Господи. Первый из них восточный схизматик, второй лютеранин. Я им не отец духовный. Клятвы с них не брал, договор не подписывал. Стражу ни к ним, ни к Белледонне не приставлял. Только бы взяли все трое ноги в руки, да к вечеру их бы в Риме не было. Думаешь, мне этот перстень нужен был? Демонов вызывать? Не нужен. Думаешь, почему я им в дорогу денег дал? Стыдно стало. Я пошутил, а они всерьез приняли, за море сходили.

— Перстень-то настоящий, не просто золота кусок, — Игнатий потер ладонь.

— Да Бог с ним, с перстнем. Получается, ты ко мне их привел как повод, чтобы подать свое прошение про орден.

— Простите, Ваше Святейшество, — смутился Игнатий.

— Ты не мог знать, что этот заморский Иван окажется человеком чести и привезет перстень. Не мог знать, что перстень тебе руку прожжет. Что от моей молитвы рана затянется. Это ведь знак, Игнатий. И знак не тебе. Знак мне.

Игнатий молча поклонился.

— Знак, что ты человек праведный и верный. Что надо подписать твое прошение. Станет у нас в Риме одним орденом больше.

Оксана дожидалась друзей на площади. В самой середине, подальше от всех духовных зданий.

— Как меня здесь давит, — сказала она, — И смотрят все как на чудо-юдо заморское. Страшно.

— Ты никакое не чудо-юдо, а просто иностранка издалека, — сказал Вольф, — Ни на местных не похожа, ни на француженок, ни на немок. И платье у тебя греческое, а сама никак не гречанка. Вот и смотрят, любуются.

— Ладно, если так. Куда дальше?

— Пойдем уже к Бенвенуто, отобедаем вместе и заночуем у него. В тесноте, да не в обиде.

В доме Бенвенуто стояла мертвая тишина. Двери заколочены. На белой оштукатуренной стене углем написано «Уже арестован. Спасибо за внимание. Ваша любимая Инквизиция. PS: Писать доносы больше не надо».

— Как же так? — возмутился Ласка, — Нам разрешили его забрать, а сами в тюрьме держат?

— Я смотрю, девиц и золото воровать вы умеете, а свободного человека из города увезти не можете, — хмыкнула Оксана.

— Сейчас жаловаться пойдем, — сказал Вольф, — Кто в Риме хозяин, Папа или его псы?

— Я бы сначала поела, — сказала Оксана, — У вас деньги есть?

Судьба неизвестного ей человека ее не очень беспокоила.

Из-за поворота улицы появился стражник с алебардой. За ним ехал какой-то человек на осле, а за ним шли двое монахов.

— Бенвенуто! — Ласка сразу узнал всадника и подбежал к процессии.

Живописец выглядел не то, чтобы неважно, а краше в гроб кладут.

— Ласка!

— Стоять! — скомандовал старший монах, — Бумаги покажите.

Вольф достал пергамент, который Папа на прощание продиктовал секретарю. Монах возложил на нос очки и внимательно прочитал короткий текст.

— И заодно отпущение грехов, — сказал монах, — Никогда бы не подумал.

— Все в порядке?

— Да. Забирайте и увозите из Рима, пока он еще чего-нибудь не натворил.

Стражник и второй монах сняли Бенвенуто с осла и поставили на ноги. Тот не устоял, и Ласка еле успел его подхватить.

— За что это его? — спросил Вольф.

— За ересь, за что же еще, — ответил монах, — Сам пусть расскажет.

В заколоченном доме еды нет, а все уже порядком проголодались. Поэтому отправились в ближайшую таверну. За прислугу здесь вертелись хозяйские дети. Бегом принесли кувшин вина, кувшин поменьше аквавиты, корзинку хлеба, и чуть попозже на всю компанию целого каплуна на вертеле. Здесь готовили только каплунов на вертеле и продавали по кусочкам или целиком. Зато никому ждать не приходилось.

Бенвенуто, выпив пару стаканчиков аквавиты и хорошую кружку вина, немного пришел в себя.

— За что тебя? — спросил Ласка.

— За ангелов.

— С каких пор в Риме нельзя ангелов писать? — удивился Вольф.

— Донесли, что я ангельские лики писал с девушек.

— Что в этом такого? — спросил Ласка, — Девушки бывают добрые и красивые как ангелы.

Оксана попыталась сделать доброе лицо, как у ангела, но никто не заметил. Ее даже забыли представить несчастному итальянцу, а самому по себе ему сейчас точно не до того, чтобы по сторонам смотреть и на красавицах взгляд задерживать. К тому же, она плохо понимала по-итальянски.

— Ангелы суть Божьи сыны и воины небесного воинства, — ответил художник.

— У нас ангелов пишут символически, — сказал Ласка, — Согласно канона. Не всегда и поймешь, что за фигура с крыльями. Батюшка наш хорошо про иконопись рассказывал…

— Здесь свои каноны. Ветхий завет гласит, что ангелы выглядят как прекрасные юноши. Вспомните хотя бы, с чего началась история про Содом.

— Да помним, помним, — сказал Вольф, Но ты же рисовал только лица? Не фигуры?

— Лица. И руки еще.

— Лицамолодые, чистые, румяные, без бород и усов, при длинных волосах?

— Именно так.

— Почему решили, что женские? Вот, Ласка наш под описание почти подходит.

— Да я похоже написал кое-кого. Узнали.

— Беда.

— Беда и есть. Донесли, арестовали, били, пытали, спать не давали. Но осторожно. Ждали, кто за меня заступится. У меня же заказов набрано по духовной линии.

— И как? Заступались?

— Наверное. Откуда мне знать. Но на помилование из лап Инквизиции кроме как у Папы влияния нет ни у кого. А Папа, благослови его Бог, сказал не торопиться, сплеча не рубить.

— Нас ждал, — сказал Ласка, — Извини, что задержались. Пришлось еще в Крым сгонять.

— Ты меня спас и еще извиняешься! Святой ты человек, Ласка.

Тем временем, снаружи собиралась возмущенная общественность. Накопилась до критического количества и полезла внутрь.

В таверну зашла делегация из пяти человек. Трое пузатых сеньоров, священник им под стать и мужчина средних лет с мечом на поясе.

— Еретик!

— Святотатец!

— Безбожник!

— Коварный соблазнитель!

— Выходи и сражайся!

— Мы тебя научим Господа любить!

Ласка встал и спросил:

— Можно, я за него выйду?

— Ты? Да у тебя пушок вместо усов. Не лезь не в свое дело, — сказал мужчина с мечом.

Ласка вытянул саблю из ножен до середины клинка и вспомнил, что в прошлый раз он с этой саблей только чудом отбился от противника с таким же тонким длинным мечом.

— Куда ты с саблей-то лезешь? — скептически протянул меченосец.

— Подождите, господа, — сказал Вольф, — У нас помилование от самого Папы.

— Это по ангелам?

— Да.

— У нас к нему свои счеты, у Папы свои.

— Вас устроит, если Бенвенуто Белледонне навсегда уедет из Рима?

Пузатые сеньоры задумались, а меченосец глянул на них и ответил:

— Эй, немец! Мне уже заплачено. Предложишь деньги вернуть? Я рассержусь.

— Могу перекупить.

— Я тебе перекуплю! На весь Рим ославим! — возмутились пузатые.

— Давай так. Одна дуэль и мы уходим. Тебе за одного заплатили, или за всех нас?

— За одного. К остальным претензий нет.

— Мы выставим бойца, ты сразишься. До первой крови.

— Не хитри. До смерти.

— До первой серьезной раны.

— Но решаю я, у кого какая рана серьезная.

— Хорошо. Если победишь, мы забираем своего и уходим. Если проиграешь, мы все равно уходим.

— Согласен.

Пузатые переглянулись, перекинулись парой слов между собой и решили, что их устраивает. Лишь бы Бенвенуто куда-нибудь убрался, а на тот свет, или на этот, неважно. Дуэль должна состояться просто потому, что за нее заплачено.

— Пять минут на подумать, — сказал меченосец, и вышел вместе с пузатыми.

— Что смог, — сказал Вольф.

— Ну, я пошел? — спросил Ласка.

С этой саблей тогда все-таки отбился. Может, в этот раз больше повезет.

— Ты часто на дуэли бьешься или на улице? — спросил Вольф.

— Нет. У нас как-то не принято чуть что за сабли хвататься. Лишних дворян у нас нет, чтобы просто так друг друга убивать. Мы уж, если что, так на кулаках. Или на палках. А как татары придут, тогда и возьмемся за сабли.

— Вот.

— Но ты не думай, меня и батя гонял, и братья, и воевода. Мы к войне всерьез готовимся. Татарина без подготовки не осилишь.

— Ваша с татарами война это кони и луки. С поляками — огненный бой.

— Ну да.

— Ты еще не понял? Здесь, в Риме, да и в Париже тоже, любая ссора это повод достать мечи. Каждую неделю биться насмерть для местных привычное дело. Верно, Бенвенуто?

— Верно.

— Именно на улице, пешими и без доспехов, — продолжил Вольф, — Это не считая подготовки в школах фехтования. Ты, конечно, сильный. Удивительно сильный для своего веса. И быстрый. Самый быстрый человек, кого я видел. Но опыта у тебя, извини, маловато, чтобы с первыми мечами Рима один на один выходить. Да и со вторыми я бы тебе пока не советовал.

— И что делать? — Ласка растерялся.

— Я для чего все начал? Вызывали они, выбор оружия за нашей стороной. Выбираю пистолеты. Этот, с мечом, при такой толпе отказаться не сможет. Тут за углом лавка, пару штук принесут, глазом моргнуть не успеет.

— А дальше? — спросила Оксана, — Ты хорошо стреляешь?

— Я плохо. И он наверняка плохо. Кто бы ни попал, дуэль закончится. С одного выстрела он меня не убьет, а заживает на мне как на собаке.

— Не получится, — сказал Бенвенуто, — Тебе больше не дадут спорить. Как только ты откроешь дверь, он атакует. Для всех вокруг вы уже достаточно поговорили. Вышел — принял бой.

— Да и черт с ним! — разозлился Вольф, — Выйду и подставлюсь. Если насмерть не зарубит…

— Заколет. Первый укол пойдет сразу в сердце.

Вольф вздохнул.

— Не спорьте. Я выйду, — сказал Ласка и со стуком поставил кружку на стол.

Вольф понюхал воздух.

— Это ты сейчас аквавиту допил?

— Да. Это как наша водка. Только из винограда гонят.

— Зачем?

— Батя говорит, что я проигрываю, потому что слишком много думаю. В бою думать некогда. Надо нутром чуять. Головой каждое движение не просчитать. Я его не понимал, а потом вышла одна оказия в деревне под Тулой…

— И потому ты кружку аквавиты в себя влил? У тебя же руки-ноги сейчас подогнутся.

— Я неполную. Как раз чтобы уже лишний раз не думать, а руки-ноги только ловчее зашевелятся. И мне бы можно что-то вместо сабли? Я бате обещал, что когда выпью, за саблю не возьмусь.

Вольф вздохнул.

— Вертел возьми. Не порежешься, — предложила Оксана.

Вертел, хотя и в два раза короче меча, но более-менее сойдет за оружие. Хотя бы для парирования. У него даже ручка есть.

— Ага. Ик! Началось, — Ласка скинул кафтан, с третьей попытки ухватился за ручку вертела и пошел к двери, забыв стряхнуть остатки птицы.

— Подожди! — крикнул Вольф и бросился вдогонку, понимая, что не успевает.

Девушка-подавальщица проскочила перед Лаской и на всякий случай открыла ему дверь, как обычно открывала выпившим гостям.

Внутрь хлынуло яркое солнце южного лета. Вольф зажмурился, запнулся и полетел вперед, толкнув Ласку в спину.

Прекрасно наточенный клинок воткнулся в каплуна и как взрывом разбросал хорошо пропекшиеся косточки и мясо. После чего скользнул по вертелу и прошел над плечом падающего Ласки.

Ласка вместо того, чтобы рухнуть плашмя, перекувырнулся и вскочил на ноги. Противник не сразу понял, во что он такое попал, что разлетелось фонтаном в воздухе, а когда понял, увидев вертел в руках мальчишки, рассмеялся.

Улыбка держалась на его губах еще три удара. Три из трех он должен был попасть, но юнец уворачивался, не отпрыгивая на безопасное расстояние. Ладно бы он показывал движения из фехтовальных школ, но он просто шатался как пьяный.

Все уклоны выше талии? Ладно. Следующий удар пошел в ноги. Резкий полукруг над землей на уровне верха бедра.

Ласка упал вперед, дернул ногами назад, и меч пролетел под ним, даже не задев. Зрители ахнули. Противник молниеносно бросил клинок в обратном направлении, на уровне пояса, но Ласка повалился плашмя до того, как над ним пролетела разящая сталь.

Удар сверху вниз выбил искры из каменной мостовой. Надо было не темп набирать, а осторожно потыкать лежащего. А так Ласка повернулся набок, потом обратно, перехватил конец вертела и навалился серединой на не успевший подняться меч.

Дуэлянт шагнул назад и скривился от боли. Упав вперед, Ласка поранил ему своим нелепым, но остроконечным оружием правое бедро. Ласка оттолкнулся от мостовой, скользнул вертелом по клинку до перекрестья и левой рукой схватил ускользающий меч за кольцо на гарде.

Противник мог бы быстро отскочить, но с раненой ногой быстро не получалось, и Ласка продолжил наступление, опираясь левой на его правую, за пару шагов уверенно поднялся на ноги и нанес укол вертелом в сердце.

Толпа снова ахнула, но дуэлянт ловко повернулся левым плечом назад и хлопнул по вертелу левой ладонью, прижав его вдоль своей груди. На красном дублете сразу же отпечатался длинный жирный след.

Ласка отпустил рукоять вертела, сделал еще подшаг и ударил противника кулаком в челюсть. Тот повалился навзничь, оставив меч в руке Ласки.

Вольф, Оксана и Бенвенуто уже вышли из трактира и наблюдали за боем, стоя у двери.

— Всё, господа, — насколько мог громко, сказал Бенвенуто, — Дуэль, за которую заплачено, состоялась. Мой названный брат отстоял честь семьи. Я уезжаю из Рима.

Толпа загудела. Но с тех пор, как недруги собрались у таверны, к ним присоединились и просто любопытствующие прохожие. В том числе и при оружии. Не так-то просто без суда расправиться на улице с человеком, который завоевал симпатию непричастных.

Компания добралась до дома Бенвенуто. Ласка еще не протрезвел и опирался на трофейный длинный меч. Никто не сказал ему, что делать с этим мечом, а сам он не имел привычки по пьяни разбрасываться вещами. Меч, надо сказать, совершенно непривычный для северной Европы, да и для Рима новомодный. С тонким граненым клинком, которым ловчее колоть, чем рубить, и с плетеной гардой, надежно защищавшей кисть от ударов, но не от уколов. Хотя вряд ли кто стал бы колоть в пальцы

На счастье, недоброжелатели не разграбили дом, а обыском занимались более-менее честные люди, которые не прибрали к рукам все движимое имущество под видом вещественных доказательств. Может быть, что-то они и взяли, потому что, например, ни одного женского портрета или даже наброска Ласка не увидел. Но лук со стрелами и теплая епанча спокойно лежали на сундуке, покрывшись тонким слоем пыли.

В хозяйстве живописца нашлись седельные сумки. Бенвенуто напихал туда всяких полезных вещей, а Ласка и Оксана тем временем сгребли и увязали в тюки одежду. Вольф сходил в порт, договорился насчет мест на купеческом корабле, идущем в Геную, и нанял носильщиков с тележкой, чтобы все это довезти в порт. Уж куда-куда, а в Геную из Рима ходило по несколько кораблей в день.

На подходе к дому Бенвенуто Вольф услышал латинские молитвы в добротном хоровом исполнении. Ученый Монах Игнатий дирижировал монашеским хором, сидя на великолепном белом коне и сверкая кирасой поверх сутаны. Монахи, все поголовно крепкие и плечистые, стояли двумя идеально ровными шеренгами. Вокруг толпился простой и непростой народ, крестясь в нужных местах.

Перед Игнатием на площади, а в улицу, конечно, весь спектакль бы не влез, стоял Бенвенуто со шляпой в руках. Ласка и Оксана, не будучи католиками, скромно отошли к стене.

— Именем Отца, Сына и Святого Духа благословляю тебя в добрый путь! Иди и не греши! — завершил речь Игнатий.

Бенвенуто низко поклонился. Носильщики взяли вещи, и вся компания последовала в порт за Игнатием. За ними колонной в два ряда шествовали монахи.

— Мне тут донесли, что до порта вам могут и не дать дойти, — сказал Игнатий, — Хорош бы я был, если бы мой Орден Иисуса провалил первое же поручение еще до официального создания.

6. Глава. История Бенвенуто

В Генуе Ласка отправился на уже известный ему конский рынок. Знакомый по прошлому разу барышник, завидев его, так ускорился с потиранием ладоней, что они аж задымились.

— Пойдем снова по рынку, расскажешь мне, какой конь чего стоит! А я тебе скидку сделаю.

— Пойдем, — согласился Ласка.

Конкуренты не сопоставили в прошлый раз обход рынка в компании какого-то восточного гостя с саблей и ряд удачных сделок. Поэтому по прошествии нескольких недель дали возможность точно так же обойти рынок по кругу и записать недооцененных и переоцененных лошадей.

Довольный Ласка ушел с ведомыми конюхами четырьмя оседланными лошадьми. Даже выкупил свое седло, которое он всю дорогу от Москвы до Генуи перекладывал с коня на коня. Для Оксаны по совету Бенвенуто он купил женское седло, чтобы та привлекала меньше ненужного внимания.

Вольф тем временем нашел оружейную лавку и купил себе привычный корд. Сабельная рукоять, однолезвийный малость изогнутый клинок.

Оксана и Бенвенуто притерлись друг к другу еще в Генуе.

— У тебя, наверное, от дам отбоя нет, — сказал Вольф Бенвенуто в первый же прекрасный южным вечером на твердой земле вдалеке от инквизиции.

Это его Оксана попросила тему поднять.

— Как вам сказать насчет «отбоя нет», — скромно ответил Бенвенуто, — Не надо думать, что я в Риме первый красавец. Рим большой город. Самый большой, наверное. Тут интересных мужчин видимо-невидимо. На одних живописцах и фехтовальщиках свет клином не сошелся. Есть и рыцари, и студенты, и богачи, и начальники, и купцы, и моряки. На любой вкус. Некоторым дамам только духовных лиц подавай. Чем больше известности в дамском обществе, тем легче с дамой знакомство завести, в спальню к ней попасть, а дальше уже как сложится. Врать не буду, соблазняются не все, да не всех и хочется соблазнять. Никому не навязывался. Порядочных женщин в наших краях как бы не большинство. А мне и развратниц хватает.

Вольф перевел для Оксаны.

— Не вижу вокруг тебя никаких развратниц, — сказала она, и Вольф тоже перевел.

— Я имею в виду, что в среднем по жизни хватает. Но прямо сейчас мое сердце свободно. Хочешь, портрет нарисую? Краски в сундук сложены, под рукой только карандаш. Да хоть и угольком на штукатурке, — ответил Бенвенуто.

— Много у тебя было таких, как Оксана? — теперь спросил Ласка, чтобы Вольф мог на ходу шепотом переводить.

— Ни одной.

— Не прибедняйся.

— Не прибедняюсь. Были там у меня и разовые романтические встречи, и постоянные отношения. Я вообще разных дам люблю. Но таких, как Оксана, даже похожих не встречал. Не едут к нам паломницы из ваших краев. Сами понимаете.

— Как ты думаешь, она красивая?

— Красивая. Удивительно красивая, единственная такая в окрестностях на месяц пути и ни на кого не похожая. В своих краях, наверное, первой красавицей считалась.

Оксана выслушала перевод, довольно улыбнулась и стрельнула глазками.

— Слушайте, вы сами как-нибудь без слов может договоритесь? — спросил Вольф, — Мне уже неловко переводить.

— Дякую, друже, — ответила Оксана, — Сами договоримся. Рыбак рыбака видит издалека.

И они договорились.

— Ничего, что Оксана ведьма? — спросил Ласка Вольфа, когда Бенвенуто и Оксана ушли наверх.

— Нам точно ничего, да и от него не убудет, — ответил Вольф, — Оксана не такая ведьма, что из мужика все соки выжмет, а такая, что в любом деле ему на удачу ворожить будет.

— На охоту пойдет, рыбы наловит?

— Ага.

Пока компания добралась до ближних подступов к Турину, Бенвенуто более-менее восстановился и даже начал крутить мечом на привалах. Несколько дней до этого он даже разговаривал неохотно, а в седле только что не спал, доверяя лошади везти по своему лошадиному разумению.

— Научи меня вашему фехтованию? — попросил Ласка.

— Я?

— Ты хороший боец. А я за что ни возьмусь, всему учусь. Сам говоришь, быстрый, сильный. Только знаний в голову вложить и готово. У меня даже меч есть, — Ласка так и таскал за собой трофейный меч, взятый с римского дуэлянта.

— Разве я учитель? У меня отродясь никаких учеников не было.

— Почему бы и не учитель?

Начиная с Турина итальянец взялся на каждом привале давать названному брату какой-нибудь урок по фехтованию длинным мечом. В основном, насчет шагов. Русские готовились не на пешую дуэль, а на войну верхом, поэтому теорией перемещений с оружием специально не занимались.

Все учебные приемы по обучению рубке саблей Ласке тысячи раз проделывал стоя. Рубку струйки воды. Рубку гибких веток. Рубку висящих ниток. Рубку пучка соломы толщиной с человеческую шею. Рубку стоящего на столе яблока, чтобы разделить его на части, не поцарапав стол. Прицельные уколы по точкам на деревянной мишени. Умные люди придумали сделать сабле острие, потому что воины не только рубили, но и кололи друг друга.

Потом ученики все это повторяли верхом. Настоящее сражение будет верхом, в конной свалке. Западные рыцари рассчитывают на копейную атаку в плотном строю, но это хорошо против таких же всадников или против любой пехоты. Легковооруженные татары на быстрых конях крайне редко попадали под таранный удар польской или венгерской тяжелой кавалерии.

Традиций сабельной дуэли не было ни у русских, ни у татар. Все понимали, что кроме битв в чистом поле есть еще штурмы городов, где конь не помощник. Но сабля есть, удар поставлен, а чего еще надо? Защит?

Защищаться на востоке учили просто и бесхитростно. Строгий учитель брал палку и бил учеников. Впрочем, и в западных школах часто поступали так же. В первую очередь ученик должен был научиться уворачиваться от ударов, а для этого быстро соображать, в какую часть тела прилетит палка. Не просто быстро, а интуитивно быстро, рефлекторно быстро, когда вот палка уже стронулась с места, и через мгновение она встретится с телом.

Потом переходили к изучению защит клинком. Защиты клинком саблей берутся отчасти как прямым мечом. Незаточенной почти прямой нижней третью. Иногда плоскостью, иногда обухом. На востоке многие даже и опытные воины важность защит недооценивали. Часто защита сводилась к встречному удару в клинок. Легкие сабли пружинили, а не ломались. Что зазубрина будет, так исправить — дело нехитрое.

От друзей Ласка умение говорить с лошадьми не скрывал. Бенвенуто раз-другой подметил осмысленный диалог, обратил внимание, что названый брат недолюбливает мулов, и однажды после урока фехтования осторожно спросил, что это за колдовство.

Ласка здраво рассудил, что донос в инквизицию ему не грозит, и рассказал про дар Ужиного короля, который с незапамятных времен передается по мужской линии.

— У меня тоже дар есть, — неожиданно ответил Бенвенуто, — Лежит на душе и поделиться не с кем.

— Какой?

Бенвенуто начал издалека.

Во времена оны стоял к северо-востоку от Рима старинный город Феррара. Долго ли, коротко ли, основали в городе университет, а в университете факультет искусств. Преподавали там начинающим студентам грамматику, логику и риторику, а студентам постарше арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Постигшие семь искусств могли продолжить обучение на юридическом, медицинском или теологическом факультетах. Но могли и не продолжить, а могли и не постичь.

Довелось мне провести там лучшие годы жизни. Отец мой — рыцарь, мать моя — епископская дочь. Жил я при матери как потомственный незаконнорожденный, но предки не забывали, подкармливали. Как вошел в возраст, отправили меня учиться, чтобы отцовскую законную семью не смущать. В рыцари меня, непризнанного бастарда, не взяли бы, в священники я сам не захотел. С пером и пергаментом я с детства дружил, поэтому выбрал идти в студенты. Ученые люди при знатных дворах нужны. Думал, выучусь и буду чертежи фортификаций чертить. Или к пушкам баллистические расчеты делать.

В университете постиг математику. Геометрию, механику, баллистику. И высокое искусство фехтования. Студенты такой народ, что без фехтования не прожить. Чуть что — сразу за мечи. Не ради убийства, а ради забавы. А если внимательно посмотреть, то фехтование включает в себя много других наук, в том числе и геометрию и все, что касается прикладной механики. Что такое есть фехтование, как не наука о перемещении твердых тел, которые имеют размеры, массу, скорость, ускорение, направление движения и момент вращения.

Была у меня тогда привычка на полях рисовать забавных чертиков. Для простоты объяснения и облегчения понимания. Тут чертики на звезды смотрят, там архимедову спираль рисуют, на веревке висят, свободно падают, в золотое сечение вписываются и чего только не делают.

В один прекрасный день ко мне пришел черт. Чтоб ты знал, если еще не видел, черт одевается как люди вокруг, только застежки на одежде у него на другую сторону. Морда у него со свиным рылом и козлиными рогами, ноги с копытами, а руки простые человеческие. На самом деле, я до сих пор не знаю, они правда так выглядят, или это морок такой, у каждого из них свой. Может быть, на самом деле они вообще другие, а к людям приходят под какой угодно личиной. Этот пришел как мои чертики с картинок. Может быть, они вообще никакую личину себе не колдуют, а каждый человек их видит по-своему.

Пришел черт и говорит человеческим языком.

— Прекрати рисовать смешных чертей.

— Почему? — спрашиваю.

— Потому что чертей должны бояться и уважать. Серьезно относиться. Кто понесет продавать бессмертную душу к персонажам с твоих полей в конспектах?

— А к другим чертям кто понесет?

— Бывают желающие.

— Может, я не хочу, чтобы у вас были такие желающие?

— Но ты же зачем-то рисуешь именно нас? — черт сменил тактику, — Хочешь, чтобы люди о нас думали, что мы всюду есть? Я потому к тебе и зашел, что ты, похоже, наш человек. Хотел по-дружески посоветоваться. Вот, вина принес. Пирога с мясом.

Черт достал из-за спины кувшин вина и пирог с мясом, хотя до сих пор держал обе руки перед собой.

— Не буду я с тобой хлеб преломлять и вино пригублять, — говорю.

Я бы, конечно, мог перекреститься, помолиться, и он бы исчез. Даже просто оговориться простой фразой с поминанием Господа, и достаточно. Но к тому времени жизнь меня уже научила, что откладывать нерешенные вопросы на завтра — неважная стратегия. Со временем они накапливаются и усугубляются. Потому, если уж черт пришел, то прогнать его ненадолго можно, но навсегда он не отстанет. Придется разговаривать.

Нет, не мог я его по матушке послать. Он бы, может быть, обиделся и ушел. Но мог бы и на дуэль вызвать, а черти всегда играют нечестно.

Нет, я не подумал, что они не могут мухлевать с холодным железом. Надо запомнить, в следующий раз пригодится. Более важно, что он бы попытался мне отомстить, а я не такой уж был праведник, чтобы настолько уповать на Господню защиту.

— Не будешь, так не будешь, сам съем, — говорит.

И убрал все за спину.

— Если же ты нас на самом деле не любишь и хлебом нашим брезгуешь, отчего рисуешь? — все черт не отстает, — Рисовал бы ангелов.

— Да тут же ситуации такие не ангельские.

— Ну, голых баб бы рисовал. К любой ситуации отличная иллюстрация.

— Неприлично как-то.

— Поверь мне, настанут времена, когда голыми бабами будут военные наставления иллюстрировать.

— Кто?

— Да вот хотя бы немцы.

— Немцы?

Не ожидал я. Да, я знаю, что пока вроде такой традиции нет. Или есть? Не видел никто? Немцам подражать я бы все равно не стал. Вся христианская культура — культура античного корня, а варварские племена суть подражатели. И никак не наоборот. Ладно, в том числе хорошие подражатели. Как Дюрер. Но все равно, они нам подражают, а не мы им.

— Ну и черт с ними, с немцами, — говорю, — Я бы может тоже баб рисовал. Но не умею. Ваш брат черт он как получится, так и черт с ним. Если и рука дрогнет — не беда. Кто знает, как вы на самом деле выглядите?

— Да многие знают, — отвечает черт, — Ты пей побольше, так тоже будешь получше знать.

Я не нашел, что ответить, а черт продолжил.

— Вот возьми карандаш и нарисуй девушку.

— Да я не умею. Я же начал говорить, что чертей рисовать просто, потому что вас мало кто видел как следует и никто умничать не будет, что не похожи. А девушек рисовать сложно, потому что все знают, как они должны выглядеть. Чуть ошибся — и все испортил.

— Вон оно что! — черт щелкнул пальцами, — А ты не задумывался, так ли важно, какие именно фигуры рисовать? Две руки, две ноги, голова и задница. Свет да тень, да складки на одежде. Ты уже на чертиках так руку набил, что и человека нарисуешь. Возьми, попробуй.

И еще раз пальцами щелкнул. А потом сел на табуретку и ногу на ногу закинул.

Я взял бумажку, карандаш. Смотрю на черта, а рисуется девушка. Хорошенькая такая. Сидит на стуле ногу на ногу. Увлекся. Сижу, объема добавляю, тени подрисовываю. Черт подошел, через плечо посмотрел, языком поцокал.

— Видишь, главное — практика. Тебе что в жизни больше пригодится, чертей рисовать или девушек?

— Ясное дело девушек.

— Обещай никогда не рисовать чертей.

— Что мне за это будет?

— Будешь девушек хорошо рисовать.

— Я вообще-то не только девушек рисую.

— Остальное как сам научишься. Мы просто мешать не будем. Ни под руку не толкнем, ни карандаш не сломаем, ни муху в краске не утопим. Пиши что хочешь, кроме нас.

— И дам, и рыцарей?

— И дам, и рыцарей.

— И ангелов?

— И ангелов.

— И механику?

— И механику.

— Подожди.

Тут я уже хороший лист взял. Карандаш подточил. Рисую. Рыцарь в доспехах. Верхом на коне. Наклонился к даме, она ему платочек на руку повязывает. Над ними ангел маленький с трубой. На заднем плане мельница водяная.

— Вот видишь, — говорит черт.

Вижу. Мельница хорошо вышла, я же механизмы и так умел рисовать. Рыцарь и ангел так себе. Конь плохо. Но коней рисовать я и не учился. Зато дама прямо писаная красавица. Хотя и одетая немного. В полупрозрачной рубашке. Да, я полупрозрачную смог изобразить.

— Женщин писать уже умеешь, а что до остального, то учись сам. Мешать не будем. Главное, нас не рисуй.

— Слов нет, — говорю.

— По рукам? — спрашивает, — Пиши что хочешь, кроме нас?

— Ты мне сделку предлагаешь? Грех это.

— Боишься в ад попасть? Ты, студент? Ты же пьешь как сапожник, и блудишь даже в постные дни, и редкая неделя у тебя без дуэли пройдет. Из тебя праведник как из навоза пуля.

— Так это сейчас, — говорю, — В молодости все праведники такие же были, как я есть.

— Верно мыслишь, — отвечает, — Не читал ли ты «Свод налоговых расценок Римского двора»?

— Не читал.

Черт щелкнул пальцами, и на стол упал пергамент. Я развернул его и прочел.

' Дозволяется отпущение грехов и прощение за все деяния блуда, совершенные клириком с монашенкой, внутри или вне монастырской ограды, с близкими или дальними родственницами, с крестницей и любой другой женщиной, кто бы она ни была; и пусть за отпущение обычному клирику, равно как ему и его девкам, с освобождением от положенного наказания, с сохранением церковного дохода, но с наложением духовного запрета, будет уплачено 36 турских ливров и 9 дукатов или 3 дуката.

Если отпущение дается за иное безобразие, за грех против человеческого естества, такой, как скотоложство, и дается также с освобождением от надлежащего наказания, но с наложением духовного запрета, то платить за это 90 турских ливров, 12 дукатов, 6 карленов. Если же дается обычное отпущение за распутство или за грех против человеческого естества с освобождением от наказания и наложением духовного запрета, то надо платить 36 турских ливров и 9 дукатов.

Монашенка, многократно распутничавшая внутри или за пределами монастырской ограды, может получить отпущение и полное оправдание с сохранением сана в том монашеском ордене, к которому принадлежит, например, сан аббатисы, уплатив 36 турских ливров и 9 дукатов. За отпущение грехов тому, кто имеет на содержании сожительницу, с освобождением от наказания и с сохранением церковного дохода, следует уплатить 21 турский ливр, 5 дукатов, 6 карленов'

Я с тех пор многое позабывал, но тот вечер помню как сейчас. Встречал я после того мудрых людей, которые объяснили. Встреча со сверхъестественными сущностями, будь то ангелы или черти, не забывается до самой смерти. Потому что человек несет ответственность перед высшими силами за каждое слово, что тогда было им сказано, и должен помнить все, что им тогда было услышано.

— Подписано Папой. Печать, все дела. Опубликовано в Риме в 1514 году, — сказал черт, — Мы не обманываем, у нас все четко.

— Ты на что намекаешь? — спросил я.

— На то, что, если ты вдруг когда-нибудь захочешь стать праведником, то твое дело платить, а там отмолят. Или сомневаешься в благочестии Папы?

Я, конечно, сомневался, но не до такой же степени. В самом деле, кто по молодости не грешил, до чертиков не напивался? Если подумать, должен быть в молитвах и таинствах какой-то толк, или так вообще праведников не станет. Если допустить, что человек чуть согрешил и неминуемо попадет в Ад, то какой ему смысл в праведных поступках?

Да, я с сомнением говорю и без особого уважения. Ты еще за Папу и папский двор заступаться будешь? Повидал я в Риме такого, что не при дамах будет сказано. Но Сатана же миром не правит. Значит, святое воинство ему как-то противодействует. Мы не знаем, сколько на самом деле сил по ту сторону. Может, против них и наши церковники, какие есть, осиливают.

Можно ли купить место в Раю? Думаю, можно. Но доказать не могу. Богословию не обучен. Не согласен, а опровергнуть можешь? Ага, ты тоже не богослов! Нечего тогда и спорить.

Хорошо, мы все не богословы. Нет, не выходит так, чтобы жить грешно, а под старость злата в церковь занести и умереть как бы праведником.

Во-первых, человек смертен. В том числе, внезапно смертен. Грешник рискует не дожить до тех пор, пока его кто-то отмолит. Деньги, оставшиеся на этом свете, на том свете не помогут. Да и богатых грешников не так уж много. По тюрьмам не богачи сидят, и по виселицам не богачи висят. Большая часть грехов ведет к разорению и смерти в нищете.

Во-вторых, за скверные поступки можно и при жизни воздаяние получить. Можно и не получить, но тут уж пути Господни неисповедимы.

Что там с чертом? Да все понятно с чертом.

— По рукам, — я тогда сказал.

О чем тут спорить? Думаешь, я в чертописцы метил? Да сдались они мне, сто лет бы их не видеть. Я же баловался, никакой выгоды с этого не имея. Дед или отец бы попросили их не рисовать, я бы тоже перестал. Невелика ценность.

Руки пожали и разошлись. Как у него рука? Теплая, кожаная. Не знаю, млекопитающее ли черт, но теплокровное точно. Мозолей нет, он работу не работает. Сила чувствуется.

Началась у меня совсем другая жизнь. Над чертиками люди хихикают, а на девушек засматриваются. Стал по заказу писать веселые картинки. Потом подучился немного, взялся за портреты темперой на холсте. Университет бросил, пороги живописцев обивал, уроки мастерства брал. Потому что девушки девушками, а на картине должен быть и передний план, и задний, и перспектива и детализация. И кистью владеть надо, и краски смешивать.

Так до Рима и добрался. Да, с репутацией героя-любовника. Но тут уже моя личная заслуга, а не от черта подарок.

Фехтование тоже не от чертей. Тоже сам учился. Мир так устроен, что одно из другого вытекает. За портрет или за сцену из Писания за тобой никто с мечом бегать не будет. А из-за девицы будет. Даже если она развратница.

Владение мечом, если подумать, не дар Божий, а с одной стороны наука, с другой искусство. Учись, соображай, практикуйся. Кто не тупой и не ленивый, может в первые мечи Рима подняться. Нет, я пока не смог. Пока. У меня еще вся жизнь впереди. Моложе меня я мастеров клинка не припомню. Там, где умирают молодыми, надо стариков бояться.

Но, если с первыми мечами не ссориться, то от вторых отбиться смогу, если один на один. А от третьих-четвертых тем более, если самому не подставляться.

Правда, от фехтования побочный эффект. Мужчина становится еще мужественнее и начинает еще больше нравиться женщинам.

7. Глава. Пусть нарисует лошадку

Папские сто золотых дали возможность купить не только по лошади каждому, но и двух вьючных мулов, чтобы всем ехать налегке. Мода на дамские седла не дошла до Малороссии, но Оксана смогла наловчиться на ходу.

Пересекать Францию в сентябре заметно удобнее, чем в середине лета. Нет той жары, из-за которой кони быстро устают, приходится их постоянно поить, а, напившись, они никуда не торопятся.

В сентябре начинается сбор винограда. Сначала на юге, потом постепенно все севернее. По случаю начала сезона проходят праздники и ярмарки. В том числе, и конские. Путешествуя с юга на север, друзья весело проводили время на привалах и неплохо компенсировали расходы, давая консультации за деньги.

Вольф даже настоял, чтобы покупать по две-три хороших лошадки на ярмарках южнее и гнать их с собой на север для перепродажи на аналогичной ярмарке в честь открытия сезона.

На каждом привале Бенвенуто продолжал давать Ласке уроки обращения с длинным колющим мечом. Как ни странно, но главное отличие европейского пешего фехтования от русского или татарского оказалось не в действиях руками, а в действиях ногами.

Париж встретил путешественников легким дождиком. Ласка задумался, как бы попасть на прием к королю. Ведь о задании знали только Его Величество да Арман де Виллар, инспектор королевских конюшен. К Арману Ласка поехал сразу же, но встретил только сторожа, который сказал, что хозяин еще летом уехал в Гент и вернется только к Рождеству.

Человека с улицы так просто во дворец не пустят. Даже не доложат, или донесение потеряется где-то в инстанциях.

— Я вот думаю, надо нам снова в конюшни идти, — сказал Ласка, — Напомнить начальнику о себе, сказать, что художника привезли.

— Нет, — ответил Бенвенуто, — Плохая идея. Сам по себе он коня не отдаст и к королю нас не поведет. Предлагаю зайти через общих знакомых.

— Через каких знакомых?

— Приматиччо и Фантуцци работают в Фонтенбло. Я с ними обоими хорошо знаком. Поедем туда, я попрошусь в помощники, а как король придет по какому делу, они меня представят, а я про вас напомню.

— Тогда мы в окрестностях комнатку снимем. Вольф, Оксана, что скажете?

— Давай так, — согласился Вольф.

— Вы как хотите, а я с Бенвенуто.

— Не позорь человека, — возмутился Ласка, — Ты же ему не жена.

— Скажем, что натурщица.

— Так и скажем, — согласился Бенвенуто, — И нисколько не соврем. У меня и наброски есть.

— Правда? Покажи!

— Не показывай! — Оксана смутилась и придержала руку Бенвенуто на кожаном тубусе.

— Пока не покажу, — сказал Бенвенуто.

В Фонтенбло Бенвенуто с Оксаной поехали разыскивать Приматиччо и Фантуцци, а Ласка и Вольф решили, что сразу с дороги во дворце им делать нечего и сняли комнату в ближайшей деревне.

С Приматиччо, как оказалось, они разминулись по пути. Тот уехал по королевскому поручению в Рим снимать слепки с античных статуй. За него остался Антонио Фантуцци, занятый одновременно фресками в Галерее Улисса, гравюрами на дереве по мотивам итальянской живописи и эскизами для декоративных росписей, которые делали подмастерья.

Из земляков Бенвенуто еще мог бы встретить в Фонтенбло своего тезку Челлини, но не поторопился засвидетельствовать ему свое почтение. Челлини имел славу довольно конфликтного человека и, что при этом практически неизбежно, отличного фехтовальщика. Можно быть отменным бойцом, не обладая горячим темпераментом, но нельзя обладать горячим темпераментом и не быть отменным бойцом. То есть, можно, конечно. Но недолго.

— Антонио!

— Бенвенуто!

— Позволь предствить тебе мою натурщицу.

— Оксана.

— Антонио Фантуцци к Вашим услугам.

Фантуцци немного походил на Белледонне. Тоже брюнет, тоже на вид лет двадцать пять или тридцать пять, стройный, хорошая осанка, сильные длинные пальцы с хорошо оттертыми пятнами красок. Холщовый рабочий балахон в более ярких пятнах. При рабочей одежде меч не носят, но меч — вот он, лежит на лавке у дальней стены рядом с модным черным дублетом. Живописец — не какой-нибудь грузчик, чтобы ходить и в пир, и в мир в рабочей одежде.

Конечно, Фантуцци сразу понял, что колоритная иностранка не просто натурщица. Но Бенвенуто наверняка писал свою даму, поэтому имеет право так ее называть.

— Как дела в Риме? Челлини говорит, правосудие свирепствует? — первым делом спросил хозяин.

— И левосудие тоже. Мне чуть руки не оторвали, — ответил гость.

— За что?

— За ересь. Писал лики ангелов с девушек.

— Звери, а не люди. Как руки? Писать можешь?

— Могу.

— Работы впереди лет на десять, деньги есть. Начинай хоть сегодня.

— Слушай, друг, мне бы к королю попасть.

— Зачем? Со мной работать не хочешь?

— Хочу-хочу, — Бенвенуто поднял руки, — Ты не подумай плохого. Тут такая история вышла…

И рассказал про русского приключенца, который поехал в Польшу за живой водой, а прокатился аж до Крыма и обратно.

Фантуцци хохотал, что чуть со стула не свалился.

— Вот так история. Нарочно не придумаешь. Напрочь уделывает даже побег Челлини из замка Святого Ангела. Будет тебе король. Он часто заходит на нашу работу посмотреть. Не каждую неделю, но часто.

— Поскорее никак?

— Не знаю. У короля дел полно. Через более близкого человека зайти… Через министров не советовал бы. У них тоже дела, а просителей очередь до горизонта. Через принца? Можно, конечно, но к принцу тоже просто так не попасть.

— Могу непросто попробовать.

— Мы, живописцы, можем привлечь внимание только кистью, — Фантуцци почесал подбородок, всерьез задумавшись.

— Давай, напишу кого-нибудь, — предложил Бенвенуто, — Но дамы у меня лучше всего получаются. Или чертежи. Мужчины без Божьей искры, а звери-птицы неважно.

— Вот! — Фантуцци даже вскочил, — Напиши Диану де Пуатье!

— Кого?

— Даму сердца принца Генриха.

Может быть, где-то первыми красавицами считают юных и непорочных дев, но при дворе короля Франциска его дама сердца, тридцатидвухлетняя тетенька Анна де Писле, герцогиня д’Этамп, оспаривала звание первой красавицы Франции у дамы сердца наследного принца Генриха, сорокаоднолетней бабушки Дианы де Пуатье. Жены короля и принца в этом соревновании не участвовали вовсе.

В то просвященное время, не путать с просвещенным, сорок лет для женщины это возраст «ты жива еще, моя старушка». Возраст, когда старшая дочь приносит внука. Вопреки природе, нестареющая Диана вошла в легенды своей вечной молодостью и неугасающим обаянием. Менее осведомленные придворные говорили, что она принимает ведьмовские зелья. Более осведомленные говорили, что она принимает холодные ванны утром и Его Высочество вечером. Те и другие сходились на том, что Диана не пользовалась косметикой. Ни пудрой, ни кремами, ни помадой.

Анна де Писле заинтересовала короля, когда он вернулся из заключения в темнице императора Карла. В то время она была фрейлиной при дворе королевы-матери, Луизы Савойской. Королева-мать открыто враждовала с «довоенной» любовницей сына, Франсуазой де Фуа и ее семьей и с удовольствием положила бы вместо нее в королевскую постель более лояльную даму.

Его Величество мог бы менять фавориток как перчатки, и время от времени дарил свою любовь другим красоткам. Но как в свое время прекрасная Франсуаза заняла его сердце на целых восемь лет, так и Анна уже четырнадцать лет как считалась официальной дамой сердца Франциска.

Король выдал Анну за Жана де Бросса, сына покойного герцога де Пентьевра. Вернул де Броссу все, что конфисковали у герцога де Пентьевра, подарил ему герцогства Шеврезское и Этампское. После свадебной ночи с первой красавицей Франции де Бросс уехал в Этамп и при дворе не появлялся.

Анна недавно запретила всем придворным художникам писать Диану. Конечно, без портрета бы Диана не осталась, живописцев и во Франции немало, и из Италии всегда можно выписать. Но Диана мудро решила, что не будет реагировать на этот запрет и не будет напоказ суетиться в поисках того, кто возьмется вот прямо сегодня, лишь бы назло Анне.

Бенвенуто, едва приехав в Фонтенбло, еще не стал придворным художником, под действие запрета формально не попадал и мог бы сказать, что он просто мимо проходил и случайно написал какую-то даму.

Поэтому он пошел мимо и написал даму. Серебряным карандашом на загрунтованном холсте. Маслом вышло бы слишком долго ради того, чтобы просто привлечь внимание.

Камердинер принца относился к Диане благосклонно и согласился передать портрет Генриху. Генриху портрет очень понравился, и он несколько дней таскал его с собой и показывал каждому встречному. В первую очередь отцу.

— Смотри, папа, это моя Диана, — сказал Генрих.

— Прекрасно, — ответил король, — Не могу понять, чья это рука?

Франциск разбирался в живописи и многих художников узнавал по стилю письма. Но на этот раз попался кто-то совершенно незнакомый.

— Это Бенвенуто Белледонне, знакомый Фантуцци по Риму. Говорят, ты просил какого-то московита привезти тебе из Рима доброго живописца.

— Я просил? Точно. Просил. Давненько уже. Кажется, лошадь какую-то обещал. И что он?

— Он привез и бьет челом.

— Кого куда бьет?

— Это их варварское выражение. Забавное, да? Означает, что он нижайше кланяется и просит королевской аудиенции.

— Надо еще посмотреть, что за художник. Для начала передай этому твоему Белледонне, пусть лошадку нарисует.

— Какую лошадку?

— Да любую.

Король мог бы и что-то другое заказать для знакомства, но у него у голове всплыли воспоминания про какую-то попытку украсть какую-то лошадь из королевской конюшни. Будь на месте короля Уважаемый Читатель, он бы тоже затруднился подробно вспомнить тот эпизод. Ведь у короля множество действительно важных дел, от которых зависит судьба мира, а не судьба коня и конокрада.

Получив переданное через пажа пожелание написать лошадку, Бенвенуто пришел в ярость.

— Какая несправедливость, черт бы их всех побрал! По кой черт он хочет портрет лошади от того, кто прекрасно написал портрет дамы! Он что, издевается? Это такие королевские шутки? Вчера даму, сегодня лошадь, завтра собаку, потом кошек с мышками?

— Успокойся, — посоветовал Фантуцци.

Он знал, что король выше того, чтобы мелочно издеваться над придворными. Бенвенуто не знал.

— Успокоиться? Да я скорее упокоюсь, чем успокоюсь! Я могу поразить портретом дамы. Могу написать ангела. Могу самого короля написать, пусть не шедеврально, но не хуже многих. Могу, в конце концов, написать дворец со всей перспективой и с тенями. Или орнаменты для декора. Как крепкий середнячок и твой подмастерье. Но зверей я пишу плохо. Понимаешь?

Фантуцци пожал плечами.

— Никогда не видел, чтобы ты писал зверей.

— Даст Бог и не увидел бы! Что я буду делать?

— Может, выпьем?

Вполне логичное мужское предложение по снятию стресса. Бенвенуто и так бы выпил, но не раньше, чем устал бы ругаться.

Фантуцци принес коньяка. Вино пьется просто так за едой. От душевных страданий принимаются более крепкие напитки.

После третьей рюмки Бенвенуто перестал ругаться и заплакал. Фантуцци послал подмастерье за рамой с холстом размером примерно в локоть. Понятно, что за день портрет коня в натуральную величину не напишешь. Общими усилиями, перемежаемыми тостами, они загрунтовали фон и наметили контур будущей лошади. Бенвенуто наметился рисовать лошадь в фас, а Фантуцци на своей половине холста в профиль, поэтому сошлись на «в три четверти».

Дверь в мастерскую распахнулась и ударилась об стену.

— Ее светлость герцогиня д’Этамп! — провозгласил паж.

При желании дамы могут гулять вокруг дворца и без свиты. Но кто тогда будет спрашивать встречных-поперечных, где найти нового живописца? Не сама же герцогиня.

— Ваше здоровье! —вскочили художники. И немедленно выпили.

— Ты Бенвенуто Белледонне? — спросила Анна.

— Я.

— Ты написал портрет Дианы.

— Да…

— Я тоже хочу портрет. Только маслом, а не тушью.

— Как Вам угодно. Но я срочно должен написать лошадку для Его Величества. Как только закончу, я всем сердцем к Вашим услугам!

— Ты не понял, с кем разговариваешь?

— Прошу прощения… Просто я маленький человек, и мне сложно спорить с Его Величеством. При всем уважении.

— Не написать ли нам кентавра? — предложил Фантуцци и тут же прикрыл рот руками.

Будь он трезвее, он бы такое не ляпнул.

— Кентавра? — удивилась Анна, — То есть, меня в виде кентавра, ты имеешь в виду? Думаешь, король полюбил бы меня, если бы я была лошадью?

— Разве у короля нет любимых лошадей? — спросил пьяный Бенвенуто, — У рыцарей одни лошади на уме. После Прекрасных Дам, конечно.

Оба художника посмотрели друг на друга, ожидая разноса и рамы с холстом, надетой на голову. Паж уставился на них как на бунтовщиков и даже дернул рукой к мечу.

— Верно, — неожиданно сказала Анна, — Мне иногда кажется, что у рыцарей дамы после лошадей, а не лошади после дам.

Для того, чтобы привлечь и удерживать такого человека, как Франциск, недостаточно одной внешней привлекательности. И обаяния недостаточно. Нужны еще и мозги. В делах, которые касались ее и короля, Анна соображала лучше всех при дворе.

— Пиши меня кентавром. Стоя, сидя?

— Сидя и выгнув спину, пожалуйста.

Навык писания дам у Бенвенуто не отключался независимо от выпитого. Он моментально сообразил насчет оптимальной позы и подтащил к окну кресло, чтобы правильно падал свет.

Паж посмотрел на обоих едва стоящих на ногах художников и приготовился к скандалу.

Анна спокойно села в кресло, выгнула спину и сбросила с плеч платье и нижнюю рубашку.

— Ваша светлость? — удивился Фантуцци.

— Где ты видел кентавров в платьях? — ответила Анна.

Кентавры ходят чаще с голым торсом, реже в доспехах. Иногда драпируются полосами ткани. Но в придворных платьях они точно не ходят. Не поспоришь.

Бенвунуто уже работал. С такой скоростью, какую Фантуцци не ожидал и от трезвого. Миленькое личико, многозначительная улыбка, нежная шея, гордо стоящие груди, изящные руки. В правой руке копье. Переход от женского торса к лошадиному задрапирован широкой лентой.

Пора писать лошадиную часть. Бенвенуто замер, боясь испортить картину. Фантуцци к этому времени уже достаточно протрезвел и взялся за кисти. Лошадиные передние ноги теряются в высокой траве. Где-то сзади аккуратной линией лошадиный круп без лишней детализации и как бы не в фокусе.

— Готово? — спросила Анна.

— Почти. Еще трава, небо, солнце и декор какой-нибудь, — ответил Фантуцци.

— Может ну его? — спросил уставший Бенвенуто.

Анна накинула платье и подошла к картине.

— Ну его. Я прекрасна, а без лишней ерунды обойдемся. А Диану напишите в виде кентавра наоборот.

— Как это?

— Ниже талии дама, выше талии лошадь.

— Черт… — как бы вежливо сказать, что ссориться с принцем вредно для здоровья.

— Я пошутила. Заканчивайте. Завтра Его Величество вас примет.

Анна ушла. Закрывая дверь, паж бросил взгляд на картину и одобрительно показал художникам большой палец.

Фантуцци облегченно выдохнул.

— Я боялся, что к тебе завтра придет Диана, но она вряд ли захочет, чтобы ее рисовали кентавром.

— Разве плохо получилось? — спросил Бенвенуто.

— Получилось отлично. Диана мудрая и никогда не будет повторять ходы Анны.

— Ну и слава Бо… — Бенвенуто икнул, но Фантуцци принял это за естественные причины.

— Черт побери! — сказал Бенвенуто, и тут же икота пропала.

— Давай за античную классику, которая до сих пор кормит людей искусства, — Фантуцци потянулся за бокалами.

— Наливай!

8. Глава. Что не по силам ведьме

Пока Бенвенуто выслеживал и писал Диану, Ласка сбегал к портному, чтобы подготовить более-менее приличный костюм для аудиенции у императора. Вольф же дела для себя не придумал и просто гулял по окрестностям.

— Волчонок!

— Колетт?

— Я очень рада тебя видеть.

— Не разделяю твои чувства.

— Почему?

— Потому что из-за тебя нам пришлось проехать еще полмира, и нас там несколько раз чуть не убили.

— Да ладно? Разве такую славную зверушку можно так просто убить?

— Можно. Я очень нежный, хрупкий и ранимый. Какого черта тебя от меня надо?

— Ты дефлорировал Амелию.

— Что я сделал?

— Лишил девственности.

— Она же не говорит, что я ее изнасиловал? Все было по взаимному согласию. Ты же не просто так дала ей эту колдовскую мазь.

— Кого бы волновало, что она говорит. Она должна была понести от мужчины с Даром.

— Зачем?

— Младенец с любым колдовским даром целиком и по частям стоит намного дороже, чем девственность Амелии. Как только мне дали цену, я сразу выбрала, что для меня важнее.

— Бедствуешь?

— Не паясничай. Ты должен понимать, что уникальные вещи продаются не за банальное золото, а меняются что-то не менее редкое. Или на услугу.

Вольф пожал плечами. Конечно, он знал.

— Ты нарушил мои планы, — продолжила Колетт.

— Я волк. Я не признаю право собственности одного человека на другого. Амелия может давать кому захочет куда захочет.

— Боюсь, что не она теперь решает, кому куда давать.

— Почему?

— Эту шлюху я продала в одно скверное место, где у нее будет мужчин более, чем достаточно.

— За что?

— За три прегрешения. Она не понесла от носителя дара Ужиного короля. Она лишилась девственности бесплатно. Она легла с моим любовником раньше, чем он надоел мне.

— Моего умысла здесь не было.

— Там, где побывал твой уд, неважно, был ли замечен твой умысел. Мне наплевать, что ты волк и не признаешь моих прав. Вольф, ты понимаешь, что ты не того уровня тварь, чтобы не признавать мои права?

— Ты просто ведьма. Одна из многих.

— А ты просто оборотень. Не такая уж редкостная скотина. Но вы — твари на ступеньку ниже по сравнению с нами. Ты был на шабаше? Поклонялся дьяволу?

— Нет. А стоило?

— Стоило бы это сделать до того, как разевать пасть на одну из тех, которая давала Ему клятву на крови.

— На крови? Может, на другой субстанции? Говорят, вы там его под хвост целуете?

— Не умничай.

— Чего ты от меня хочешь?

— Коня.

— Какого коня?

— Которого вам отдаст король.

— Что-то, пока мы его не украли, он тебе совсем не был нужен. Могла бы давно уже сама его забрать со своими друзьями-цыганами.

— Видишь ли, я даже не думала, что в королевских конюшнях есть один из этих.

— Из кого?

— Если ты до сих пор не понял, то и не спрашивай. Не жалко будет расставаться.

— Ты не думала, что он есть, но потом узнала. Все равно бы могла сама его сто раз угнать, пока нас не было.

— Глупый волчок. Я похожа на наездницу?

— Сверху нет, а снизу иногда да.

— Не смешно. Часовня святого Стефана стоит там не только для украшения пейзажа. И молятся в ней как раз о том, чтобы коней не угоняли. После того, как тот рыцарь догнал вас в двух днях пути, я туда не полезу. Ты сам-то понимаешь? У вас была фора в полдня, вы гнали на пределе сил и еще Амелия ворожила, чтобы никаких неприятных случайностей. Рыцарь сразу напал на след и два дня его четко держал. Он может думать, что он сам по себе редкий следопыт, но я-то знаю, что молитвы читаются не в пустоту.

— Ведьмы боятся рыцарей?

— Представь себе, да. Во-первых, они носят холодное железо. Попивший крови меч — отличный амулет против колдовства. Во-вторых, почти у всех рыцарей с собой какая-нибудь реликвия в нательном кресте, медальоне, поясе или рукояти меча. В-третьих, знал бы ты, сколько дворянские семьи жертвуют на церковь, и сколько молитв идет к Господу о сохранении жизни, здоровья и удачи рыцарей.

— При Павии им не особо помогло.

— Не придуривайся. Ему плевать на мирские дела. Но стоит кому-нибудь помянуть Его при встрече со слугами дьявола, и Он тут же строго посмотрит со своих небес.

— И долбанет молнией?

— Господь избегает прямого вмешательства. Но он если все-таки решит кому-то помочь, то не зависящие от человека обстоятельства сломя голову побегут складываться в его пользу.

— Ведьма боится Бога?

— Бога, святых, священников, праведников. И рыцарей. Я выбрала сторону, чего и тебе советую.

— Еще подумать надо, что хуже, Бог во врагах или дьявол в друзьях.

— Решай сам. Но я хочу этого коня.

— У нас его пока нет.

— Будет. Судя по тому, что вы вернулись, вы выполнили то, за чем вас послал король. Он отдаст вам коня, а ты отдашь коня мне и убедишь своего юного друга, что так и должно быть. Или убьешь его, если он не согласится.

— Если ты считаешь себя такой сильной, почему ты не можешь просто отобрать у нас коня, когда мы поедем домой?

— Могу. Но я даю тебе шанс осознать и искупить свою вину. Почувствовать, что такое потеря, как я почувствовала. Предать друга, как Амелия предала меня.

— Иди ты знаешь, куда…

— Куда?

— В монастырь. И чтобы монашки каждый день стегали тебя освященными четками по голой заднице до тех пор, пока ты не раскаешься, и она не перестанет пылать и дымиться.

Колетт рассмеялась.

— У меня уже давно нет обратного пути, — сказала она.

— Ну, черта себе ручного заведи. Или Амелию забери обратно и преврати во что там у вас принято превращать надоевших подружек. А от меня отстань.

— Не отстану. Ты думаешь, как я узнала, что вы вернулись?

— А правда, как?

— Договорилась с голубями в Фонтенбло. Они скажут мне, когда вас примет король и когда вы заберете коня. От моего взгляда тебе не уйти. Поэтому шевелись. Время пошло.

На следующий день Бенвенуто с портретом Анны-кентавра предстал перед королем за завтраком.

— Назначаю тебя придворным живописцем, — сказал Франциск, — Для начала напиши парадный портрет Анны. Дальше видно будет.

— Слушаюсь, Ваше Величество. А…

— Московит? Подождет.

Довольный художник пришел порадовать друзей и попал на военный совет. К требованию Колетт и Ласка, и Оксана отнеслись серьезно.

— Вам угрожает ведьма? — переспросил Бенвенуто, — Так сдайте ее в инквизицию.

— Здесь не Рим, — ответил Ласка, — Мы здесь никого и ничего не знаем.

— И мы не знаем, где она живет, — добавил Вольф.

— Я бы вам помог, но я не священник. Вот прямо совсем не священник. И вы тоже. Хотите, устрою выход на кардинала?

— Нет, — сказала Оксана, — Сами справимся.

— Точно? — удивился Вольф, — Тебе-то что?

— Не люблю быть должной. Вы меня через полмира провезли, и я кручу роман с вашим другом.

— Мы не просили никакой благодарности, — сказал Ласка.

— Это и настораживает. Мы вот-вот расстанемся, а вы так ничего и не попросили. Потом, как в сказках вынырнете из темных глубин мироздания и скажете «Должок!». И ведь хрен откажешь. Так что давайте я вам помогу с ведьмой и будем в расчете.

— Оксана, ты что-то можешь сделать с ведьмой? — удивился Бенвенуто.

Он до сих пор не знал, что она тоже немного того.

— Ой, подумаешь, ведьма, — махнула рукой Оксана, — В наших краях народ простой. Свекровь говорила, сковородкой по кумполу, святой воды в рот, дверь подпереть да запалить хату со всех углов.

— Почему сковородкой?

— Холодное железо, — пояснил Вольф.

— Меч или топор тоже железо.

— Чтобы кровь не проливать.

— Ага. У вас там что, инквизиции нет?

— Та тю на тя, — Оксана развеселилась, — У нас есть ляхи, московиты, казаки и татары. Не считая местных панов и разбойников. Все пытают, все жгут, все вешают. Если еще попы с ксендзами будут тем же заниматься, вообще никакой жизни не станет.

Бенвенуто пожал плечами. Он инквизицию обоснованно недолюбливал. Даже более обоснованно, чем некоторые.

— Амелия должна знать, где живет Колетт, — сказал Ласка.

— Где мы возьмем Амелию? — спросил Вольф.

— Ты же сам сказал, Колетт продала ее куда-то. Там и отыщем.

— Ты представляешь, сколько в Париже борделей?

— Нет. Но Париж не такой уж большой. Утром начнем, к вечеру закончим.

Вольф покачал головой.

— Искать девушку по словесному описанию в городе, где мы не говорим на языке местных…

— Можем поискать по картинке, — предложил Бенвенуто, — Объяснишь мне, а я нарисую.

— Давай, попробуем.

Бенвенуто откопал в мастерской грифельную доску и мелок. Меньше, чем за час, по описанию Вольфа получился очень похожий портрет Амелии. Сначала лицо, а потом Вольф предложил добавить грудь. Раз уж портрет будут показывать для распознавания в борделях, то лицо не самая главная примета.

Ласка специально не стал смотреть работу в процессе, чтобы проверить, насколько хорошо получится. Он видел Амелию в прошлый визит в Париж и вполне смог бы ее узнать. В шестнадцатом веке у людей не было необходимость забивать память цифрами, кодами и паролями, поэтому запоминание лиц получалось намного более приоритетной задачей, чем станет через пятьсот лет.

— Да, это она, — сказал Ласка, — На лицо точно она.

— Колетт не знает, что с нами двумя еще и вы двое, — сказал Вольф, переводя взгляд с Бенвенуто на Оксану, — И она не видит каждый мой шаг. Она сказала, что попросила голубей за нами следить. Голуби глупые, а до Парижа полтора дня пути. Они будут докладывать с опозданием на полтора дня и только о тех наших делах, которые своим умишком посчитают важными.

— Тогда вы ищите, а мы вас прикроем, — сказал Бенвенуто.

— Можем разделиться, — сказал Ласка, — В две пары обойдем город быстрее.

— Кстати, а кто из нас знает город? — спросил Вольф.

Париж не знал никто.

Пошли все вместе к Фантуцци. Он уже не первый год работал во Франции, свободно говорил по-французски и бывал в Париже по разным делам, в том числе и в бордели захаживал.

— Париж состоит из трех частей… — начал Фантуцци, — Дайте бумажку, я вам карту набросаю.

Вот это будет Сена. Она протекает с юго-востока на северо-запад. Посередине Сены — сердце Парижа, остров Сите. Сите — духовный центр Парижа и вряд ли там находится бордель, в который продают девушек, чтобы они страдали. Если будете обшаривать город в две пары, то одним Университет, другим Город, а в Сите встречайтесь у Собора Парижской Богоматери. Не ошибетесь.

Университет это часть Парижа, лежащая на левом берегу, от башни Турнель до Нельской башни на берегах Сены. Город — на правом, от башни Бильи до башни Буа.

Фантуцци добавил к реке и острову по две башни на каждом берегу. На каждом берегу изобразил неровную дугу от башни до башни. Потом провел две прямые линии от дуги до дуги через Сите и на обоих берегах провел по хорде перпендикулярно этим линиям.

Вот, смотрите. Через весь город и через мосты по Сите проходят две улицы. Первая — от ворот Сен-Жак в Университете к воротам Сен-Мартен в Городе, вторая — от ворот Сен-Мишель в Университете до ворот Сен-Дени в Городе.

Параллельно Сене в Университете идет улица от ворот Сен-Виктор к воротам Сен-Жермен, а в Городе — от ворот Сент-Антуан к воротам Сент-Оноре.

Запомните эту карту. Так вы уже не заблудитесь. На каждом берегу одна продольная улица и две поперечных. Все остальное — сплошная застройка стена к стене и лабиринты узких улочек.

В Университете стоит внимательно обшарить окрестности Сорбонны. Сорок два коллежа — не баран чихнул. Студенты — не самые плохие клиенты борделей, там довольно терпимо относятся к иностранцам и любят поболтать. Кварталы Пре-о-Клер вдоль Сены рекомендую обойти стороной, в тех краях общепринятое место для дуэлей. По самому берегу Сены обитают прачки, у которых с утра до вечера стирка во весь берег. Там точно никаких борделей нет. Если только вашу девушку не продали в прачки, но оттуда она и сама давно бы сбежала.

Десяток больших церковных подворий существенно облегчит вам поиски. Церкви и монастыри занимают много земли, и на ней точно не придется искать дома терпимости.

Теперь Город. Город больше, но там все просто. Восток, запад и дуга вдоль стены из ваших поисков выпадают.

В восточной части Города сплошные дворцы. Того, что вы ищете, там нет. Там могут быть дома терпимости высшего класса, а это не то, верно? Вот ворота Сент-Антуан, а рядом — Бастилия. Не дворец, а укрепленный замок. Вам там делать нечего.

На западной стороне Города стоит замок Лувр на две дюжины башен. Рядом особняк Алансон и Малый Бурбонский дворец, а вокруг дорогие и красивые дома высшей аристократии. Там бордели, конечно, есть. В основном не для самих господ, а для великого множества их слуг и клиентов. Тоже вполне приличные, не для страданий.

Вдоль городской стены, от дворцов на востоке до дворцов на западе тянется сплошная застройка аббатствами, монастырями и часовнями. Монастырь святой Екатерины, аббатство Тампль, аббатство Сен-Мартен, аббатство Пресвятой троицы, аббатство Христовых невест и прочие. Там вам искать нечего. Вот сюда, прямо в центре Города, к северу от Шатле, к югу от аббатства Христовых невест и к западу от улицы, ведущей к воротам Сен-Дени, не заходить. Двор Чудес. Настоящее разбойничье логово. Ни парижский прево, ни даже сам король не могут ничего поделать с этим рассадником преступности.

Итого по Городу. На западе и на востоке дворцы, на юге Сена, на севере — монастыри. Вам нужна середина. Главные улицы, порт Грев и Гревская площадь, большой рынок рядом с замком-тюрьмой Шатле. У рынка довольно оживленно. Там традиционно есть дома терпимости на любой кошелек, и для лучших торговцев, и для чернорабочих. У порта Грев тоже. Хотя там может быть и опасно, но справитесь.

— Спасибо, выручил, — сказал Бенвенуто, — Как разделимся?

— Предлагаю нам с тобой заняться Университетом, — ответил Фантуцци.

— Ты пойдешь?

— Почему бы и нет? Провести старого друга на экскурсию по лучшим борделям Университета! Я слышал, там есть интересные места, но кое-куда мне боязно соваться в одиночестве. Вот в два меча — другое дело. Заодно и проставишься за приезд.

— Ага. И за кентавра.

— Нам с Вольфом остается центр Города, — сказал Ласка, — Там говорят по-немецки или по-итальянски?

— На рынке-то? Там, думаю, и по-индейски говорят. А много ли вам нужно слов? «Я ищу эту женщину» и картинку покажете.

— Неплохо бы понять, что ответят, — сказал Вольф.

— Если ответят нет, то на любом языке поймете. Если да, то с вас захотят денег. Если захотят денег, и поймут, что вы не прочь заплатить, сами из-под земли достанут переводчика. Но не думаю, что возникнут совсем уж большие сложности. В Городе при дворах высшей французской аристократии живут много и итальянцев, и немцев. Вокруг рынка — торговцы со всего мира. И где-то там же, в Городе, останавливаются приезжие знатные люди со всего мира со своими свитами. Думаю, если не каждая шлюха, то каждая маман и каждый второй подавальщик там поймет и по-итальянски, и по-немецки. Если нет, так клиентов попросят.

— А я не пойду? — удивилась Оксана.

— Ты? — не менее удивленным тоном ответил Бенвенуто, — Никто не ходит по борделям со своей женщиной.

— Вот как?

— Тебя там могут оскорбить, а мне совсем не хочется никого убивать.

Оксана вздохнула.

— Но вдруг ты мне там изменишь? Всю ночь проведешь среди продажных девок.

— Со шлюхами за измену не считается, — ответил Фантуцци, — Не знаю, как у вас, а в Париже так. Вы ведь даже не помолвлены?

— Пока нет, — смущенно ответил Бенвенуто.

— Почему, кстати? — ехидно спросила Оксана.

— Потому что ты не католичка, — быстро сообразил итальянец.

Ему и в голову не приходило про помолвку со случайной любовницей, но соображал он быстро и выбрал совершенно бесспорный аргумент, об который разбились бы все хитрости вроде «ты меня не любишь». Оксана даже не нашла, что ответить.

— Ты тоже можешь ему изменить, — сказал ей Фантуцци, — Здесь так принято.

— Не с тобой ли?

— Нет, с близкими друзьями считается невежливо. То есть, не со мной, не с Вольфом, и не с Лаской.

— Еще какие ограничения? — Оксана стрельнула глазками на Бенвенуто.

— С мужиками считается унизительно для благородных дам. Можно с рыцарями, хоть до самого короля, и со священниками хоть до самого епископа. Священников, если что, — Фантуцци повернулся к Бенвенуто, — Нельзя вызывать на дуэль и бить, если они откажутся. То есть, сердцу, конечно, не прикажешь, но…

— Хватит, — остановила его Оксана, — Еще попов латинских мне не хватало. Идите без меня. За день нагуляешь аппетит, вечером дома покушаешь.

— День? — разочарованно спросил Фантуцци.

— Конечно, день, — ответила Оксана, — Вы что, собрались ночью шляться по незнакомому городу? Ночью всем шлюхам точно будет не до картинок.

9. Глава. Парижские деликатесы

От Фонтенбло до Парижа больше дня пути с нормальной скоростью. Выехали с утра, благо кони у всех свои, привычные. Заночевали по пути на постоялом дворе и до полудня уже проехали ворота Сен-Виктор. Ездить по Парижу верхом никто не собирался. У каждого борделя слезать с седла, искать коновязь или мальчишку, который присмотрит за лошадьми за мелкую монетку? Монеток не напасешься.

Оставили лошадей в первом же заведении. Фантуцци привел всех сразу в бордель, который считал хорошим. Показали там картинку. Бенвенуто как раз заготовил два бумажных портрета. Ни маман, ни шлюхи, ни вышибалы такую девку не видели. Но стиль всем очень понравился.

— Ладно, мы пойдем, — сказал Вольф.

— Идите, — махнул рукой Бенвенуто, — Мы сейчас пару девушек нарисуем и тоже пойдем.

По пути в ту сторону Ласка в Париже толком и не был. Немецкий постоялый двор, где они останавливались по пути в ту сторону, находился в предместье, вне городской стены.

Для начала прошли на Сите по мосту Малому и от Сите по мосту Нотр-Дам. Ласка дернулся было зайти в собор, но Вольф не дал.

— Ты в католическом соборе собрался Божьей помощи просить? — сказал немец, — Иди давай. Сначала дело, потом будешь головой вертеть.

Нашли большую улицу. Прошли ее вправо до ворот. Нашли три борделя. Потратили немного серебра, Вольф поговорил, Ласка посмотрел на полуголых девок и смутился. Вернулись. Оглянулись на мост слева, повернули направо и дошли почти до ворот Сен-Мартен. Повернули налево, а потом у ворот Сен-Дени еще раз налево. По пути от ворот до ворот зашли еще в пару заведений. Амелию никто не видел.

Большую часть домов терпимости Ласка бы нипочем не нашел один. У некоторых стояли мальчишки-зазывалы или девки самого развратного вида. Над некоторыми висели наглядные вывески. Но над другими красовались непонятные надписи на французском, а часть заведений скрывалась во дворах. Вольф ориентировался обонянием. Запах гостеприимно раздвинутых ног он чуял за квартал.

Без немца Ласка бы не только не нашел, куда постучаться, но и не сумел бы толком поговорить. В каждом втором заведении задавали какой-нибудь неприличный вопрос. Где всерьез, где в шутку. Вольф отвечал так же. Где всерьез, с таким видом, будто порядочному мужчине совершенно нормально рассказывать об интимных особенностях какой бы то ни было женщины. Где в шутку, и его ответы иногда выходили еще более похабные, чем вопросы. За первые пару часов Ласка уже устал краснеть. Но все зря. Амелию никто не видел.

По улице Сен-Дени дошли до Шатле. Вот и рынок.

— Может, отдохнем, съедим чего-нибудь? — предложил Ласка.

Где же еще перекусить, как не на рынке. Не Краков, конечно, но тоже столица. Правда, под ногами грязи мало не по щиколотку и пованивает.

— Хочешь рыбку? Как раз мимо рыбных рядов проходим, — предложил Вольф.

Ласка посмотрел на рыбный ряд, понюхал воздух и отказался.

— А лягушку?

Ласка с удивлением увидел на лотке лягушачьи лапки.

— Я что, похож на аиста?

— Детей не приносишь?

— Пока вроде нет.

— Ну ладно. Хочешь улитку?

— Это пирог какой-то?

— Нет. На виноградной лозе заводятся улитки, а французы их ловят и едят.

— Ты ври, да не завирайся. Кто в здравом уме захочет есть улитку?

— Посмотри направо.

Действительно, лоток с большими улитками.

— Бееее, — Ласка представил, как хрустит на зубах раковина, и из-под нее на язык попадает что-то склизкое, — Пойдем отсюда.

— Что, и устрицу не будешь? Говорят, отлично поднимает настроение перед встречей с дамами.

— Я обещал, что не буду ложиться с католичками. И я просил еды, а не лекарства.

— Устрица это еда. Вот, смотри.

На прилавке лежали какие-то раковины. Вольф подал монетку, взял раковину, открыл и показал Ласке. Внутри к раковине крепилось что-то мутно-белое. Вольф выкусил это мутное и проглотил.

Ласка посмотрел на него как на собаку, которая сожрала какашку.

— Кого ты хочешь удивить? — спросил он, — Я же знаю, что ты от любой отравы излечишься, если тебе дать ночь и ножик.

— Не понравилось? Кстати, нормальная устрица, свежая. Я тухлятину чую лучше многих.

— Пойдем дальше. Что там впереди?

— Сырные ряды. Как ты относишься к сыру?

— Обожаю.

Идея хранить молоко в твердом виде Ласке нравилась. Сыры в Москве считались деликатесами, которые и на княжеской свадьбе к столу придутся. Беда только, что сколько-то заметных излишков молока в отцовском поместье не водилось. Легче у бати выпросить пшеницы на водку, чем у мамы молока на сыр.

— Смотри, он же тут с плесенью.

— Ага.

— Хоть бы почистили перед продажей.

— Он насквозь с плесенью.

— Вот дураки французы, столько молока зря сгубили.

— Мне тоже не нравится. А французы за милую душу уплетают.

— Не знаю… Мы плесень даже в голодный год не едим. Крапивы, лебеду, но не эту гадость. Если плесени со стены соскрести и хоть с медом смешать, я бы даже пробовать не стал. А чем тут воняет, как недельными портянками?

— Месье как называется этот сыр? — спросил Вольф, поведя носом.

— Вьё Булонь, — ответил продавец.

— Выёбулонь? Или въеблонь? — Ласка попытался воспроизвести название сыра, — Даже по названию понятно, что гадость какая-то.

— Экий ты капризный.

— Я капризный? Дай мне свиной шницель с квашеной капустой, или колбасок с кнедликами, или пасту с нормальным твердым сыром без запаха, или плов с бараниной. Съем за милую душу и добавки попрошу.

— Ладно тебе. Я тут сам ничего не знаю. Давай, может, по колбаске съедим?

— Наконец-то нормальная еда. Где?

— Вот там. Зазывала орет. Маленький Лион, настоящие колбаски Андуйет. Помнишь, мы Лион проезжали?

— Помню. Большой город, люди южные, веселые, вино вкусное.

Под вывеской «Маленький Лион» работала немаленькая таверна в два зала. В первом сидели простые мужики, а во втором мужики разбойного и воровского вида. Распахнулась дверь на кухню, и оттуда явственно потянуло дерьмом.

— Да что они там готовят! — удивился Ласка.

Мимо него подавальщик понес блюдо с колбасками, от которых, кажется, этим самым дерьмом и воняло.

— Это что?

Вольф прошел за подавальщиком во второй зал, и Ласке пришлось пойти следом.

— Что это за интересное блюдо? — спросил немец.

— Колбаски Андуйет! Как в Лионе! — гордо ответил подавальщик, поставив блюдо на стол.

— Из чего они?

— Из свежих свиных кишок!

Едоки набросились на колбаски, и с блюда фонтаном поднялся аромат говна. Будь Ласка красной девицей, он бы с негодованием выбежал на улицу. Но доброго молодца запахом всего-навсего говна не испугаешь.

— Они что, кишки прямо с дерьмом жарят? — удивился Ласка.

— Черт их знает, — пожал плечами Вольф.

— Дикари. Нет, чтобы вымыть, да набить мясом. Или вот ели мы в Польше фляки…

— Господа, а вы зачем сюда пожаловали? В чужих тарелках принюхиваться? — спросил один из сидевших за столом.

— Вообще-то мы ищем одну девушку, — сказал Ласка, не желая говорить, что они зашли сюда поесть.

— В борделе свою девку поищи, — ответил другой, и остальные засмеялись.

— Половину борделей Города обошли, нигде нет, — ответил Вольф.

— Что хоть за шлюха-то такая, ради которой стоит полгорода обежать? — спросил третий, — Что она такого делает, чего нигде не делают?

— Вот, — Ласка достал портрет, — Ее зовут Амелия. Стройная, роста примерно такого. Француженка, говорит без акцента.

— А в постели как?

— Любит в глаза смотреть, — ответил Вольф.

— Девка как девка, — сказал один.

— Сиськи ничего так, — сказал другой.

— Дай-ка приглядеться, — сказал третий и взял портрет.

— Чего тебе, Лионец? — спросил сосед.

— Постой, Пьер. Эту девку я, кажется, видел, — сказал Лионец, — Но не в борделе.

— Где? — не выдержал Ласка.

Лионец потер пальцами, намекая на деньги.

Ласка достал монетку и положил на стол, прижав пальцем. Ошибка. Большая ошибка. Он не посмотрел номинал и выложил как ни в чем не бывало серебряный тестон с портретом короля.

Вольф понял это раньше местных и встал спиной к другу, обхватив левой рукой ножны у горловины. Первым хвататься за оружие неприлично.

— Во Дворе Чудес, — сказал Лионец и гадко ухмыльнулся.

— Точно?

— Отвечаю!

— Ага, — спокойно кивнул Ласка и толкнул к нему монетку.

Лионец удивленно поднял брови. Вот так просто? Подумаешь, во Дворе Чудес?

— Стоять! — полуобернулся Вольф, — В котором дворе?

— В главном, — удивленно ответил Лионец.

В Париже было несколько скверных местечек, известных как «дворы чудес». Вольф в порядке общей эрудиции об этом знал. Все-таки, Париж достаточно значимый город в общеевропейской культуре, да и в интернациональной криминальной субкультуре тоже. Ласка же слышал только про тот Двор Чудес, который отметил на своей карте Фантуцци.

Если бы лионец врал на ходу, то замешкался бы, называя какой-то конкретный двор. Но он не врал и сказал так, как привык в разговорах с местными. На вопрос Вольфа он неподдельно удивился. Все же знают, что Двор Чудес без адреса это по умолчанию тот самый, что у Шатле.

— Побожись, — на всякий случай сказал Вольф.

— Клянусь крестом Иоанна Крестителя!

— Благодарю, — Ласка забрал из рук Лионца портрет.

— Я не понял, это что сейчас было? — спросил толстый человек из-за столика в углу.

— Все нормально, брат, — ответил Лионец.

— Ты сдал Двор Чудес?

— Ага. Добро пожаловать, хрен ли там.

— И вы туда пойдете? — толстяк повернулся к Вольфу.

— Пойдем.

— С большой бандой?

— Зачем? Вдвоем.

— В два меча? Не зассыте?

— У нас там нет врагов. Мы просто выкупим девку просто за деньги, — сказал Ласка.

Над этим ответом расхохотался весь зал, не исключая толстяка и Лионца. Кто-то стучал кружкой по столу, кто-то свалился с лавки, кто-то фыркнул так, что ложка с супом вылетела изо рта.

— Что смешного? — спросил Ласка.

— Мы по первости подумали, что вы серьезные люди, и вам палец в рот не клади, — ответил Пьер, — А вы, смотрю, простаки, каких поискать надо.

— И прямо палец в рот положишь? — спросил Вольф.

— Ага.

Вольф сделал шаг к выходу. Ласка шагнул за ним вполоборота, не поворачиваясь ни к кому спиной.

— Стоять, — сказал вышибала.

— Подумай, — ответил Вольф.

— У вас есть деньги, и вы готовы пойти с ними в Двор Чудес, — сказал вдогонку толстяк, — Лучше оставьте кошельки здесь, а мы вам оставим жизнь. В отличие от.

Ласка потянулся было к сабле, но понял, что выхватить оружие им не дадут. Места мало, а врагов много. Человек напротив прочитал его жест и оскалился.

— Прости, Господи, меня грешного, — сказал Ласка по-русски.

— На кулаках? — спросил Вольф.

— Да. Идем в правый дальний угол от входа. Три-четыре!

Толпа расслабленно стояла вокруг. Без малого полторы дюжины против двоих. От простаков не ждали сюрпризов. Оружие выхватить им не дадут, а к рукопашной никто всерьез не относился. В конце концов, кабацкая драка это весело, особенно, когда платить потом будет кто-то другой.

Ласка сделал шаг вперед и без замаха ударил под дых с правой ближайшего выпивоху и тут же левой его соседа. Оба не были готовы и сложились пополам.

Вольф сделал шаг назад-влево, наступил кому-то на ногу и толкнул его локтем. С замаха заехал кулаком в челюсть другому. Встретил прямым в голову третьего.

Ласка прошел через второй ряд как малек через редкую сеть. Только что безусый иностранец мелькнул под рукой Пьера, только что кулак полетел ему в голову, и вдруг вместо светлой вихрастой головы под кулаком темная, стриженая под горшок. А вот и немец бьет по уху открытой ладонью. И все, и мордой об пол.

За считанные мгновения двое положили девять человек, вывернулись в опустевший угол, раскидали столы и лавки и выставили перед собой клинки.

— Я бы очень не хотел проливать кровь, — сказал Ласка.

— Но вас не волнует, чего бы мы хотели или не хотели, поэтому несколько ведер крови мы тут прольем, — сказал Вольф.

— Вам конец, — сказал Пьер.

Оставшиеся на ногах взялись за оружие. У кого корд, у кого большой нож, у кого дубинка. Пока ни одного длинного меча.

— Это просто смешно, — сказал Вольф.

— По-настоящему смешно изображать из себя мастеров меча с саблей и кордом, — сказал Лионец и потянул из ножен длинный меч.

— Вольф? — Ласка кивнул на лежавшую на полу чью-то шапку.

Вольф присел, не выпуская оружия, и левой рукой подбросил шапку к потолку.

Ласка три раза взмахнул саблей, и шапка упала на пол четырьмя кусками.

— Можешь повторить? — спросил Вольф, повернувшись к Лионцу.

— Не повторяй, — сказал толстяк, который считался здесь авторитетом и в первых рядах в бой не лез, — Пусть уходят.

— Сейчас не понял, — удивился Пьер, который тоже выступил вперед с хорошим прямым мечом.

— Они не простаки. А Двор Чудес, это двор, мать его, чудес. И друзья у них такие же, и враги. Вот как пить дать, баба, которую они ищут, окажется ведьмой, этот немец — нечистью вроде вервольфа, а этот шустрый, который, зуб даю, не француз, не испанец, не итальянец, не англичанин, не скандинав, не жид и не арап, — каким-нибудь bogatir из Tartaria с какими-нибудь тоже чудесными особенностями.

— И что, они бессмертные, или за них мстить кто-то будет? — спросил Пьер.

— Что ты будешь делать, если завтра за них тот же Двор Чудес и впишется? Этот же сказал, что собирался туда бабла занести, верно?

— Ну.

— Вот Криспен нам и сделает предъяву, что им бабки несли, да с нашей подачи не донесли. Тебе охота с тамошней братвой рамсить?

— В гробу видал такие разборки, — Пьер убрал меч в ножны.

Разговор на воровском арго Ласка и Вольф не поняли. Но поняли, когда разбойники убрали оружие и освободили выход.

Дальше искать Амелию не стали и направились в сторону Сите к собору Парижской Богоматери. Вот большая улица, впереди вроде бы мост, а над крышами домов виднеются традиционные две башни готических соборов.

Не дошли самую малость.

— Не вы ли будете господа Ласка и Вольф? — спросил встречный мальчишка.

— Мы.

— Ваши друзья и дама ждут вас в нашей таверне.

Таверну господа живописцы выбрали итальянскую. В Париже сложно найти заведение не с французской кухней, но как раз с итальянской можно. За день на ногах уже хотелось есть.

Вместе с Бенвенуто и Фантуцци за столиком сидела Оксана.

— Ты как тут? — спросил Ласка.

— Да я что-то заревновала и сорвалась вслед за вами.

— И? — спросил Вольф, — Они прошлись по борделям, и он тебе ни разу не изменил?

— Прошлись они, как же. Бенвенуто вообще сидел на жопе ровно.

Ласка разочарованно посмотрел на итальянца, но тот не устыдился и глаз не отвел.

— Нашли мы ее, — сказал Бенвенуто.

— Где? Как?

— Прямо там что ли? — спросил Вольф, — А мы весь Город обегали.

— Портрет Амелии так понравился девкам, что они попросили их всех нарисовать, — сказал Фантуцци, — Мы сторговались, что они рассчитаются натурой и найдут нам Амелию. Бенвенуто набросал еще одну копию портрета, и маман отправила по соседям вышибалу и мальчишку-уборщика.

— Ага. Я сидел, полдня рисовал девок… — начал Бенвенуто.

— А я принимал оплату, — закончил Фантуцци, отодвинулся от стола и помахал пустой тарелкой как веером над гульфиком.

— Где она? — спросил Ласка.

— Во Дворе Чудес, — Бенвенуто перестал улыбаться, — Переходим к плану Б, если он у вас есть.

— Господи, там дел на полчаса. Просто зайти и выйти, — сказал Ласка.

Оксана хихикнула.

— Что? — не понял Ласка.

— Так мой муж говорил, — ответила Оксана по-русски, чтобы Бенвенуто не узнал, что она замужем.

— И чем кончалось?

Оксана так рассмеялась, что даже затруднилась с ответом. Несколько раз пыталась что-то сказать и захлебывалась смехом.

— Я правильно понимаю, что это были истории с хорошим концом?

Оксана чуть не упала под стол.

— Что вы ржете? — спросил Вольф.

— Мужа вспомнила, — ответила Оксана, устав смеяться, — Конец у него был отменный, да. Фантазии никакой, — она стрельнула глазками на итальянца, но…

Она увидела, как покраснел Ласка, и снова захохотала, оборвав воспоминания.

— Там прямо сильно опасно? — спросил Вольф.

— Там не просто опасно. Это самое лютое и злое место в Париже, — ответил Фантуцци, — Туда приличные люди не ходят, а если ходят, то не возвращаются.

— Мы неприличные, — сказал Ласка, — Мы зайдем.

Вольф наступил ему на ногу и сказал, обращаясь к живописцам.

— Я вам очень благодарен за помощь. Возвращайтесь в Фонтенбло, а мы тут перейдем к плану Б и до завтра закончим.

— Точно? — спросил Бенвенуто.

— С Божьей помощью, — сказал Ласка.

— Тогда мы пойдем, заночуем…

— Нет! — возмутилась Оксана, — Вы пойдете, сядете на отдохнувших коней, дадите шпор и до заката уже будете там, где мы ночевали по пути. Нечего вам ночевать в борделе! Кому-то еще Анну д’Этамп рисовать!

— Верно, — ответил Фантуцци, — У меня яйца уже пустые.

— У меня полные, что аж звенят, — сказал Бенвенуто.

— Сними-ка тут комнату ненадолго, — обратилась к нему Оксана, — А то расплещешь по дороге.

— Расскажешь историю со счастливым концом? — спросил Вольф.

Фантуцци задремал в уголке, Бенвенуто с Оксаной поднялись наверх. Вольф заказал пасту с тертым сыром и по добротному куску мяса без всякой требухи.

Ни один, ни другой итальянец не знали, насколько на самом деле опасен Двор Чудес и что он вообще такое. В любом городе есть какие-нибудь опасные кварталы, и все равно там каждый божий вечер шарятся какие-нибудь охотники за приключениями.

— Ты рискнешь полезть в такое место? — спросил Вольф, едва сделав заказ.

— Бога там определенно нет, — ответил Ласка.

— И твоего бати там тем более нет, — добавил Вольф, — Но это не повод…

— Да ладно. Ты сам сказал. Там нет ни Бога, ни Устина Иванова сына. Там совершенно нечего бояться.

— Ты как-то говорил, что хорошо вдохновленная толпа поросят может затоптать льва.

— Затоптать может. Испугать — нет.

Фантуцци дремал. Ласка и Вольф строили планы. Подавальщик принес пасту с мясом и кувшин вина.

— Сам посуди, — сказал Ласка, доев последнюю крошку, — Мы не собираемся их там убивать, жечь и грабить, захватывать их двор или скидывать их атамана. Нам просто нужна одна девушка. Я ведь верно понимаю, что Колетт продала Амелию не в жены какому-то авторитету?

— Верно.

— Как бы там ни было опасно, но там живут люди, не убивают друг друга почем зря и рассчитываются монетами. Наверняка они имеют дела снаружи двора, например, еду им точно надо покупать. Мы просто выкупим Амелию, просто за деньги. У нас ведь остались папские дукаты?

— Остались, но я знаю, что представляют собой подобные дворы чудес в Европе. Нам нужен какой-то более осторожный план. Нельзя просто взять и зайти во Двор Чудес. Я-то может, и унесу ноги, но тебя жалко. Ты уже слишком много прошел на пути к живой воде, чтобы вот так на середине пути умереть от руки каких-то разбойников.

— Я заходил к Сулейману Великолепному и к Папе Римскому. И к разбойникам тем более зайду, не склонив головы.

— Разбойники, в отличие от королей, не справедливые и не мудрые. Скорее всего, нас даже слушать не будут, сразу убьют.

— Пойдем ночью.

— В самое разбойное время? Зачем?

— Чтобы ты сразу заходил в волчьем обличии. Поэтому наши итальянские друзья пусть едут в Фонтенбло. Им не надо знать, что ты оборотень, а Оксана ведьма.

— Оксана пойдет с нами?

— Что значит «Двор Чудес, это двор, мать его, чудес»?

— Н-да… Значит, что с ведьмой туда входить будет спокойнее, чем без нее.

10. Глава. Двор чудес начинается с переговоров

В церквях отзвонили вечерню. Солнце село, и весь добропорядочный Париж собрался надеть ночные колпаки и залезть под теплые одеяла. Вольф разделся, воткнул нож в землю и перекинулся в волка. Оксана пошептала над ножом и одеждой и сказала, что до восхода кто угодно пройдет мимо и не заметит.

Имея фактическую автономию от парижского прево, от землевладельцев, от короля, от стражи, армии и сборщиков налогов, и будучи расположенным в центре Парижа, Двор Чудес мог бы стать центром беспошлинной торговли и надежным местом хранения краденого и контрабандного товара в караванных масштабах. Здесь могли бы работать бордели, лишенные необходимости платить налоги и даже взятки. Здесь можно бы было запустить какое-то производство без оглядки на гильдии. Отсюда подпольные ростовщики могли бы кредитовать хоть весь Париж.

Но, увы, у местного населения руки были заточены под совсем другое. Люди, владевшие ремеслами, не вписывались в образ жизни и систему ценностей Двора Чудес. Если бы здесь попросил приюта кровельщик или печник, его бы подвергли остракизму за попытку сделать себе более уютное обиталище. Под свежей кровлей у пахнущего дымом камина уже на следующий день сидели бы совсем другие люди. Если бы сапожник здесь начал шить сапоги, еще недошитый сапог уже бы безвозмездно украшал ногу соседа.

Конечно, здесь могли рассчитываться и монетой. Краденые вещи меняли хозяев не только в обмен на подзатыльники. В большой башне не первую сотню лет работал трактир, где пекли пироги из краденой муки и продавали за краденые денежки.

Здесь жили и в долг, но счетных книг никто не вел. Одним долги прощались, как завещано в «Отче наш». Другие, наоборот, обнаруживали, что в долгу перед кем-то на жизнь, хотя занимали на пожрать и выпить.

Сюда приходили нищие и грабители со всего Парижа, но многие из коренных обитателей жили здесь поколениями. Если Двор Чудес не переполнился потомством старожилов, то только потому, что умирали здесь как бы не чаще, чем рождались. Даже не каждый пятый ребенок доживал до первых шагов, а уж до своего потомства и не каждый десятый.

Здесь без труда можно было найти переводчика с немецкого или итальянского, не говоря уже о всех диалектах подданных короля Франциска. Не каждый бродяга мог прижиться здесь как родной, но тех, кто мог, хватало с излишком.

У прохода не стояли часовые, но никто не спрашивал, кто идет, как звать и по какому делу. Хочешь зайти — заходи, Двор Чудес открыт для всех. Вот выйти может оказаться непросто. На не по-местному одетого человека состранной большой собакой обращали внимание. Но не слишком много. Если кто-то сюда пришел, то он точно не случайный простак.

Как и следовало ожидать, Двор Чудес оказался именно что двором. Пустое место между строениями. Может быть, к нему относилась не только та территория, которую увидели Ласка и Вольф, но с улицы они прошли на неожиданную в плотно застроенном городе небольшую площадь, окруженную полуразвалившимися домами.

Когда-то это была настоящая городская площадь. Может быть, даже рыночная. В незапямятные времена ее замостили булыжником и даже позаботились о выпуклой форме и сточных канавах по краям, иначе бы вместо площади давно образовался пруд с лягушками и гнусом.

По северной стороне Двор ограничивала настоящая крепостная стена, осыпавшаяся настолько, что превратилась в вал. К валу прижимались убогие лачуги, а над ними возвышались две невысокие башни. С прочих трех сторон площади стояли обычные парижские каменные дома, только с пустыми оконными проемами и с провалами в крышах.

Деревянные дома давно бы протрухли и рассыпались, но каменные могут разрушаться столетиями, даже если их не чинить. Люди, которые в этих домах жили, все-таки кое-как пытались поддерживать крышу над головой в если не нормальном, то стабильно плохом состоянии. Где-то виднелись пятна свежей черепицы, где-то еще не потемневшие доски.

Для того, чтобы ходить по злачным местам, Ласка выбрал немецкий дорожный костюм, который весной подарил фон Нидерклаузиц в Вене, и короткий плащ, пропахший ночевками у костра на траве. Относительно одеяний Двора Чудес он выглядел довольно прилично, но не настолько богато, чтобы вызывать нездоровый интерес. Здесь обитали не только нищие и бродяги, а еще воры, грабители и убийцы, которые могут себе позволить одеваться подороже, чем принято у парижских простолюдинов. Плащ скрывал отделанную золотом рукоять сабли, но ножны из-под него высовывались и явно говорили, что человек с тонким изогнутым клинком не стражник и, скорее всего, не дворянин. Дворяне, которых парижане каждый день видели на улицах, поголовно носили длинные прямые мечи.

Рядом с Лаской шел Вольф. То есть, большой волк. Вольф изо всех сил притворялся собакой. На спине у него лежал сложенный плащ, свисавший по бокам. Морду он опустил к земле, как будто что-то вынюхивал. Хвостом иногда помахивал из стороны в сторону. И даже прихрамывал на правую переднюю лапу. Больная большая собака вызывает меньше опасений, чем здоровая. А здоровое существо, притворяющееся больным, вписывается в Двор Чудес как привычная деталь пейзажа, даже если оно тут первый раз.

Во дворе только что шарились несколько собак, но, стоило Вольфу войти, как у них у всех сразу нашлись срочные дела за пределами прямой видимости.

На площади горели костры, а вокруг сидели и стояли совершенно разные люди. По одежде — сущий Вавилон. Вот вроде бы мастеровой, а вот ландскнехт, а вот, кажется, священник. Вот нищенка в плаще из лоскутков. Вот мужик накинул на плечи плохо выделанную шкуру, как будто выброшенную кожевником в брак с середины обработки. Вот детишки, одетые в дырявые обноски, и рукава подвернуты, а не обрезаны. Вот рябой парень с дрожащими руками не нашел лучшего применения отрезу некрашеного холста, кроме как завернуться в него. Хотя отрез в таком состоянии, будто великан подтирал им свою великанскую задницу, может и правда, ему лучшего применения не найти.

Кое-где над кострами висели котелки. Даже от мысли, что там могло булькать, тянуло не то сплюнуть, не то сблевать. Местами рядом стояли столы или лавки. Как ни странно, на вино нищим денег хватало, и в букет ароматов дыма и черт знает чего вплетался винный дух, как в испарениях над кувшинами и кружками, так и в дыхании людей. Возможно, у какого-то костра ели украденный с рынка дорогой сыр камамбер, но не исключено, что там всего-то сушили портянки.

В ближней башне, кажется, местный центр ночной жизни. В окнах отблески свечных огоньков, люди входят и выходят. Дверь явно ведет в подвал, но за ней светло. Свечи стоят денег. Даже краденые свечи можно или сжечь, или продать, и здесь выбирают сжечь.

— Что над дверью в башню? — спросил Ласка, не разобрав в темноте, что за дрянь там висит вместо вывески.

— Вывеска «Кабачок звонарей по усопшим», — ответил Вольф, — Под ней дохлая кошка повешена и колокольчик.

Ласка огляделся. До чего неохота лезть в этот подвал. Может быть, во дворе с кем-то получится поговорить?

Вот, должно быть, местные авторитеты. За столом сидят три человека, а к столу стоит натуральная очередь, как к причастию. На столе горят две свечи. Без подсвечников, просто прилеплены к столешнице.

Навстречу от стола прошел, помахивая тросточкой, мужик без чулок. Его ноги на вид прогнили до костей. Следом за ним — мужик с белой диагональной полосой на загорелом лице. Как будто он привык закрывать повязкой подбитый глаз. У третьего на самом деле не хватало левой руки и двух пальцев на правой.

Первыми отчитались взрослые. Ближе к столу стояли подростки, а в конце очереди маленькие дети. Каждый подходил к столу, клал на доски что-то небольшое, получал ответ и отхлебывал вина из большой общей кружки.

Подойдя ближе, Ласка услышал разговоры. Он неважно понимал по-французски, но нищие, похоже, отчитывались о выручке. «Ворота Сен-Мишель — десять грошей», «Мост Малый — два гроша» и все такое. В ответ следовало «Молодец, завтра там же» или «завтра — паперть Христовых невест». Одной девочке досталось «плохо — подойдешь к Николя», и она расплакалась.

Сдав выручку, дети проходили мимо сидевшего справа от казначея. Некоторые задерживались с ним на пару слов, другие подольше.

Что же, казначей нищих — какой ни есть, а старший. Ласка прошел мимо очереди к столу. На него посмотрели косо, но нищим гордыня не положена.

Казначей выглядел лет на пятьдесят. Видный мужчина, в молодости был красавец, да и сейчас многим женщинам понравится. Наполовину седой, но из тех, кому седина и морщины только добавляют обаяния.

По правую руку от него сидел носатый брюнет средиземноморского типажа лет, наверное, сорока. Уже солидный мужчина, но еще не седеет. На вид настолько южанин, что мог бы сойти даже за грека или турка. Выглядел он, как ни странно, человеком умственного труда с пухлыми руками, непохожими ни на руки воинов, ни на руки ремесленников. Да и по лицу видно, что хорошо кушает, не голодает.

По левую руку — явный парижанин. Встретишь на соседней улице и не запомнишь. Лет двадцать пять — тридцать, сухой, подтянутый. В одной руке длинный треугольный нож без пятнышек ржавчины на клинке, в другой — точильный брусок.

— Бог в помощь, добрые люди, — сказал Ласка с акцентом, но достаточно понятно.

Когда случалось отвлечь кого-то от работы, он всегда начинал разговор с «бог в помощь».

— Бог в помощь? Серьезно? — захохотал казначей, — Нет, вы слышали?

— Нижайше прошу прощения, что отвлекаю от дел невиданной важности, — продолжил Ласка.

Он был готов, к тому, что обычную вежливость на дне общества примут как слабость, но если начать разговор так, как положено сыну боярскому говорить со всякой сволочью, переговоры могли бы провалиться прямо сразу. Поэтому специально добавил еще более вежливый оборот, чтобы превратить хорошие манеры, которые здесь не оценят, в пародию на хорошие манеры. Чтобы над ним посмеялись не потому, что он смешон сам по себе, а потому что он хорошо пошутил.

— Ага. Ну отвлек, ладно. Чего хотел-то?

— Я ищу одну девушку…

— Хоть десять. Но ты хорошо подумал? Черт, да ты одет в чистое. С какого дьявола ты ищешь девок во Дворе Чудес?

— Под кем ходишь, кого знаешь? — спросил сосед казначея слева.

Этот, похоже, сидел тут просто за компанию. Ласка не заметил, чтобы нищие с ним разговаривали.

— L’Allemand, Volgare? — ответил Ласка, не поняв вопроса. Наверное, кто-то из них говорит по-немецки, или по-итальянски.

Казнечей хмыкнул и перешел на итальянский.

— Какую девку ты ищешь и зачем она тебе?

— Вот эту, — Ласка протянул портрет, который заранее держал в руке, чтобы не показывать ворам, в каком месте одежды у него может что-то храниться.

— Какие сиськи! — сказал казначей.

— Как ее зовут? — спросил «южанин».

— Амелия.

В точку! Все трое как будто вздрогнули и снова посмотрели на портрет, но на этот раз внимательно. Правый что-то тихо сказал девочке с костылем, и она шустро побежала к большой башне.

— Кто ты такой? — спросил казначей.

— Меня называют Доннола, — ответил Ласка.

Когда у тебя прозвище, которое переводится на другие языки, можно выбирать, или использовать его как имя в том виде, как тебя кличут на родине, или переводить, если ты хочешь подчеркнуть, что это не данное при рождении имя из святцев, а прозвище, которое тебе ты определенным образом заслужил уже при жизни.

— Эй ты, студент! — крикнул казначей в сторону группы людей у костра, — Что такое доннола у макаронников?

— Belette, такой мелкий зверек, который ловит мышей, — тут же крикнули в ответ.

Судя по тому, что ответ прилетел сразу, казначея здесь очень уважали. На дне общества не принято отвечать на вопросы быстро, потому что вопрос может содержать какой-то подвох. Надо полагать, спроси кто-то другой, тот же «студент» пару раз еще бы уточнил, зачем он спрашивает и не хочет ли поймать отвечающего на слове и сделать должным на ровном месте.

— Откуда ты?

— Издалека.

— Страдиот? Арап? Янычар? — ну да, акцент и сабля.

— Русский. Московит.

— Далеко тебя занесло. Если ты не вор, нищий или бродяга, тебе здесь не место, и так просто тебе отсюда не выйти. Не проник ли ты в царство Арго, не будучи его подданным?

Ласка смутился. Он подданный великого князя. Что за царство Арго?

— Какой ты масти? — спросил человек с ножом.

— Я живу с меча, — Ласка воровского жаргона не знал, но сообразил, что его спрашивают про род занятий, и выбрал несколько двусмысленный, но правдивый ответ.

Казначей понял этот ответ как обозначение разбойника с большой дороги. Когда человек, от которого на весь двор несет большой дорогой, отвечает, что живет с меча, что еще можно подумать? Разбойники, по-видимому, были здесь persona grata, и казначей не поторопился со следующей репликой.

— Зачем тебе Амелия? — спросил южанин.

— Ты не представился, — сказал Ласка казначею.

Никто не знакомится с коробейником, покупая пирожки с требухой. Но, покупая лошадь, стоит узнать побольше про барышника. А единственная в жизни Ласки покупка женщины началась со знакомства и совместной трапезы перед тем, как были сказаны первые слова о товаре и цене.

— Я Криспен, король Алтынный, — сказал казначей, — По правую руку от меня сидит Наслышка, барон цыганский и герцог египетский. По левую руку сидит Льевр, самый быстрый нож Парижа. Зачем тебя наша Амелия?

— Хочу ее выкупить.

Рассмеялись все трое.

— Как ты узнал, что она здесь?

— Люди говорят.

Казначей повернулся направо.

— Скажи-ка, друг Наслышка, почему мы не знаем, что такой славный парнишка с такой хорошенькой собачкой ищет нашу Амелию?

— Знаем, — пожал плечами Наслышка, — Вместе с еще дюжиной новостей. Я бы рассказал как обычно, за ужином, когда мы бы закончили вечерний сбор.

— Что мы знаем?

— Ее искали в Университете двое художников-итальянцев. Показывали очень красивый портрет. А в Городе ее искали двое немецких головорезов. Разбили несколько носов в «Маленьком Лионе», досталось Пьеру, Лионцу и еще кое-кому, но никого не убили. Тоже показывали портрет. Те и другие начали поиски только сегодня.

— И их отправили к нам?

— Почему бы и нет, — Наслышка пожал плечами, — Кто возьмет смелость решать за нас, нужна ли нам Амелия, и хотим ли мы поговорить с теми, кто ее ищет?

— Сколько дашь? — спросил Льевр.

— Два флорина, — ответил Ласка.

— Мало.

— Вряд ли тут покупают девок задорого. Но готов выслушать твою цену.

Сзади зарычал Вольф. Ласка оглянулся и увидел, что дети и подростки куда-то подевались, а вместо них собралось с десяток мужчин и за их спинами несколько женщин.

— Двадцать!

— Четыре, и сначала я хочу ее увидеть.

Торг — дело привычное. Четыре флорина это два рубля. Половина лошади. Вряд ли здесь платят за девку больше, чем за коня. Если подумать, то вряд ли здесь вообще платят за девок. Баб тут своих хватает. Если подумать немного дальше, то вряд ли здесь платят за девок флоринами. Услугами и обязательствами более вероятно. Какой курс местных обязательств к флоринам?

— Покажи мне деньги.

— Покажи мне девку.

— Ты первый.

— Сколько я в жизни видел торгов, ни разу не было, чтобы деньги появлялись на свет раньше, чем товар.

На самом деле, в Крыму вышло именно так. И тоже покупали девицу. Крымский ход событий Ласке очень не понравился.

В воздухе что-то мелькнуло, Ласка взмахнул рукой и поймал брошенный в него нож у самого лица. Тут же бросил обратно. Льевр не ожидал ни первого, ни второго действия, отшатнулся и упал с лавки. Сзади зарычал Вольф.

Ласка оглянулся и увидел, что оборотень держит в пасти короткое копье с тронутым ржавчиной, но острым наконечником. Вольф сжал челюсти, древко развалилось на две части.

— Собачка-то непростая, — сказал Наслышка.

— Ты знал? — спросил его Криспен.

— Сразу не сообразил. Чтобы так, внаглую, при народе и хвостом помахивая, никто бы не ожидал.

— Это что сейчас было? — спросил Ласка, положив руку на рукоять сабли.

— Проверка на вшивость, — улыбнулся Криспен.

— Разве так проверяют?

— А как?

— Положи вошь на свет.

Криспен пошарил в своих седеющих волосах и выложил рядом со свечкой запрошенное насекомое.

Ласка выхватил саблю, ударил по столу и вернул клинок в ножны.

— Ээээ… — Криспен уставился на разрубленную вошь.

— Пополам? — спросил Наслышка.

— Ага. И на столе ни царапины.

Батя заставлял тренироваться на сосновой хвое. Он говорил, что в бою такая точность не пригодится, но добрый молодец должен уметь показывать мастерство владения клинком без кровопролития.

— Не вижу Амелию, — сказал Ласка.

— Не ее ли ты ищешь? — раздался голос от башни.

Из башни вышел великан, который держал перед собой Амелию, обхватив ее пальцами за шею сзади. Он был настолько силен, что даже приподнял девушку на вытянутой руке, когда Ласка обернулся к нему.

— Амелия? — на всякий случай спросил Ласка.

— Да! — ответила Амелия, — Зачем вы пришли?

— Поговорить о Колетт.

— Господи! Вы не вырветесь отсюда, раз уж посмели тут появиться. А если каким-то чудом выберетесь, то Колетт вам точно не по зубам.

— Я не отдам вам мою жену! — сказал гигант.

— Когда это мы венчались? — спросила Амелия.

— Ты не признаешь мое венчание? — спросил Криспен, — Может быть, вернуть тебя в шлюхи, если ты не хочешь быть доброй женой Папильону?

Уменьшительные прозвища даются обычно в двух случаях. Или маленькому человеку, или огромному. Папильон возвышался над всеми чуть ли не на две головы. Его лицо расширялось книзу из-за непропорционально массивной челюсти. В правом кулаке он сжимал дубину, но, судя по размерам кулака, мог бы крушить врагов и без оружия. Дубина представляла собой брус прямоугольного сечения, который в прошлой жизни мог служить добротной несущей конструкцией. Только один конец обструган как рукоять под обхват великанской ладони.

— Не хотите отдавать — не отдавайте. Нам надо просто поговорить с ней, — сказал Ласка.

— Черта с два я оставлю ее наедине с тобой, — ответил Папильон.

— Можем поговорить и при тебе.

Гигант задумался.

— Не вздумай соглашаться! — сказал вернувшийся на свое место Льевр, — У них при себе не меньше десяти золотых, но без драки они их, похоже, не отдадут.

— Тянут время, — сказал Вольф по-русски, чтобы никто не понял, — Я слышу щелчки арбалетных воротов и чую открытые пороховницы.

— Я заплачу за один разговор и уйду, когда Амелия ответит на мои вопросы, — сказал Ласка, — Если вы полезете в драку, мы кого-нибудь убьем или покалечим. И вы не возьмете с нас сильно больше денег, чем я и так готов отдать.

— Думаю, стоит принять его предложение, — сказал Наслышка, — В «Маленьком Лионе» собираются вовсе не простаки.

— Отобрать Амелию у Папильона? — хмыкнул Криспен.

— Конечно, нет, — поморщился Наслышка, — Взять денег за разговор.

— Заберите меня отсюда! — крикнула Амелия.

Папильон сжал ее горло, но она схватила его за пальцы и быстро выкрикнула.

— Я расскажу все, что вы хотите, и даже больше! Только заберите меня!

Папильон сделал еще несколько шагов по площади, подойдя к кострам. Вслед за ним на свет вышли не меньше полутора дюжин мужчин, и у каждого руки были заняты каким-то оружием. В основном дубинки, один какой-то клинок и один арбалет. У двоих на головах красовались стальные шлемы, третий оделся в кирасу.

11. Глава. Двор чудес заканчивается лютой резней

Ласка видел, как местные переговариваются друг с другом и строят планы. Но ничего не мог поделать. Где-то жестами, где-то мимикой, а где-то и прямой речью, состоящей из непонятных слов. Почему они не могут просто взять флорины?

К тем, что уже толпился у стола, подошла вооруженная толпа из башни, а с другой стороны, за спиной Криспена, подтянулись все остальные от костров во дворе. В костры подкинули дров, а в несколько окон выставили факелы. Не как днем, конечно, но довольно светло.

Криспен, судя по отдельным понятным словам, объяснял, что вот этот человек хочет купить Амелию. Во всяком случае, он кивал на Ласку и несколько раз произнес «Амелия». Льевр подкалывал Папильона, и тот уже вовсю пылал ненавистью. Наслышка, судя по тону, пытался всех примирить, взять денег за разговор и отпустить гостей.

После какой-то фразы Криспена подошедшая почти в упор толпа отхлынула на безопасное расстояние. Вольф повел ухом и сказал:

— Они будут стрелять. Криспен сейчас подаст сигнал. После залпа набросятся все сразу.

— Ты понимаешь, что они говорят?

— Нет, я вижу двух стрелков в окнах, они готовы и ждут команды.

— Не ждем. Бери Криспена.

— Ага.

Наслышка куда-то незаметно подевался, а Льевр со своим ножом стоял по левую руку от Криспена.

Если схватиться за саблю сейчас, они выстрелят. Вряд ли в окнах хорошие стрелки с хорошим оружием, но вдруг кому-то повезет.

Ласка присел спиной к столу. Вольф сел по-собачьи. Ласка потрепал его по шее. Оборотень помахал хвостом, чтобы сбить недобрые ожидания, а потом взвыл так, что у всех руки дернулись к ушам. И у стрелков, наверное, тоже.

Человек и волк проскочили под столом и набросились первый на Льевра, второй — на Криспена.

— Огонь! — крикнул Криспен.

Но поздно. Хотя стреляли нищие намного лучше ожиданий. Может быть, им даже кто-то и ворожил. Пули и болты выбили фонтанчики грязи примерно там, где только что были незваные гости. Целых три пули попали в столешницу, но не пробили толстые доски под углом.

Не надо было кричать «огонь». Поздно. Как и следовало ожидать, добротного плотного залпа не вышло. Гром выстрелов и всплески попаданий растянулись на несколько секунд, и толпа не сразу бросилась на помощь, потому что еще чуть-чуть ждала, не жахнет ли сейчас какой-нибудь опозданец.

Ласка сбил с ног Льевра, перекатился вместе с ним по грязи и направил его нож в щель между булыжниками. Оба вскочили одновременно. Обезоруженный Льевр ударил ногой в грудь. Быстро и ловко, быстрее, чем многие бьют руками. Но никто не может бить ногами с такой скоростью, как батя хлещет вицей. Ласка легко увернулся и подсек француза под вторую ногу. Какой же русский не умеет ставить подножки. Льевр плюхнулся на задницу и, похоже, попал мягким местом на острый камешек.

За это время Вольф набросился на самое уязвимое место Криспена. Нет, не на сердце, не на голову, не на правую руку и даже не на пах. На кожаный мешок, куда тот весь вечер сгребал деньги и не отдал его ни Наслышке, ни Льевру, ни еще кому-то.

Когда Криспен расставил руки, чтобы не упасть плашмя хребтом и затылком, Вольф рванул зубами дублет, выхватил мешок, прокусил его насквозь и мотнул головой, разбрасывая серебро по широкой дуге.

Да, толпа поросят может затоптать льва. И двух львов. Но бросьте им желудей, и они затопчут друг друга.

Вольф отскочил от Криспена и крутил головой, а из мешка вылетали монетки, то по одной, то горстями. Нищие ловили их в воздухе, падали в лужи там, где сверкнула серебрушка, толкались, запинались и тут же дрались друг с другом.

Ласка выхватил саблю и встретил вооруженный отряд лицом к лицу. Папильон пока не влился в бой, потому что так и держал Амелию, а те, кто вышел из башни во всеоружии, не сложились в единый строй из-за сребролюбцев под ногами.

Разве это достойные противники? Пьяный сброд, вооруженный чем попало. Четыре удара — и оставшиеся на ногах обратились в бегство.

Криспен матерно ругался, стоя на коленях, но его никто не слушал.

Ласка шагнул навстречу Папильону, тот отпустил Амелию, хлопнул ее ладонью по затылку и подхватил, чтобы она плавно села на землю.

Не дошел. Кто-то слева врезался в бок, сбил Ласку на землю и клацнул зубами над ухом. Сзади рявкнул Вольф.

Бабы завизжали и бросились врассыпную. А за ними и мужики.

Через минуту посреди двора остались двое незваных гостей и гвардия, если так можно выразиться, Двора Чудес. Двое волков, похожих на Вольфа. Рогатый козел. Великан Папильон с дубиной. Зеленокожий человек-жаба с кистенем. Льевр, побитый, но не сломленный, с длинным граненым стилетом. Тот самый Жорж с собачьей головой, на этот раз вооруженный копьем. И самый страшный противник. Тот самый Серп с изогнутым клинком. Вроде бы обычный человек с саблей, не очень человеческую сущность которого выдавали только глаза. Оранжевые, без деления на белок и радужную оболочку и с вертикальными зрачками.

Криспен стал Алтынным королем не за красивые глаза. Он командовал своей армией. Армия понимала его с полуслова и слушалась как отца родного. Еще до того, как Ласка достал саблю, стрелки бросили все дела и разбежались по заранее подготовленным позициям, где, согласно боевому расписанию, хранились аркебузы и арбалеты.

Толпа собралась для того, чтобы разорвать раненых, которых подстрелят стрелки. Чтобы, пользуясь случаем, повязать кровью новичков, почувствовать вкус победы, восславить великого короля и тут же бить ему челом о справедливом разделе добычи.

На случай, если что-то пошло бы не так, за спинами рядовых готовилась к бою гвардия. Криспен не настолько доверял своим, чтобы раскрывать все козыри. Добрая половина населения Двора Чудес и не догадывалась, что эти уроды и неразговорчивые отшельники представляют собой нечто большее в боевом отношении, чем все остальные вместе взятые. И еще где-то скрывалась ведьма, потому что стрелки выстрелили очень уж хорошо, а гадский козел это совершенно точно фамилиар.

Гвардия тоже не сражалась строем. Слишком все разные. Ласку сбил с ног козел, чем случайно спас от мелькнувшей над головой сабли змееглазого. На Вольфа насели лишенные человеческого страха перед оборотнями псоглавец и жаба. Папильон, похоже, не умел или не считал нужным бегать. Льевр неудачно упал и не сразу поднялся. Волки выпрыгнули из окна во двор, когда остальная гвардия уже вступила в бой.

Бок вспыхнул болью от удара твердокаменным козлиным лбом. Ласка упал и тут же вскочил, чудом увернувшись от звякнувшей о булыжник сабли.

— Убей его, Серп! — кричали отбежавшие на безопасное расстояние нищие.

Козел оттолкнул Серпа и снова набежал, низко наклонив голову. Ласка в последний момент отскочил, резко ударив козла поперек морды.

— Биииииеееее! — лишившийся носа и передней половины челюстей козел заметался по двору, издавая совершенно не козлиные звуки и мешая Серпу и Папильону с Льевром.

Вольфу пришлось тяжелее. Ловко напрыгнувший жаба ударил его не просто кистенем, а моргенштерном с шипами. Шипы завязли в шкуре. Вольф прыгнул на жабу, а тот выстрелил ему в голову языком, попал в глаз как в муху, выдернул его из орбиты и немедленно проглотил.

Оборотень, невзирая на боль, все-таки ухватил жабу за верхнюю лапу или руку и развернулся, мотая головой и тряся добычу, чтобы не дать прицелиться по второму глазу. За это время псоглавец ударил его копьем в бок. Целил в сердце, но не попал даже в легкое, хотя шкуру пробил на ладонь.

Из окна второго этажа выпрыгнули двое волков.

Серп ударил беснующегося козла саблей, тот отскочил, и Папильон снес его дубиной. Удар — серая туша улетела и врезалась в дом под окном второго этажа.

Ласка встретил первого волка ударом елмани наотмашь. Татарская сабля, заточенная в шило, пробила гортань и не застряла в ране. Волк слетел с клинка и откатился в сторону. Тяжелораненый, но живой.

Подскочил Серп, ударил раз, другой. Ласка парировал, увернулся.

Серп отмахнулся левой рукой, и Папильон со вторым волком повернулись в сторону Вольфа. Что он за тварь такая? Уверен, что один справится, и эти ему верят?

Человек со змеиными глазами двигался быстрее, чем любой боец, встреченный Лаской за его жизнь. Быстрее, чем сын крымского хана. Быстрее, чем Арман де Виллар. Быстрее, чем римлянин Козимо. Может быть, даже быстрее, чем батя. И он не уставал. Сабля мелькала перед глазами, только успевай вертеться.

Вольф, кружась и кувыркаясь, влетел со своей добычей в груду развалин и ударил потерявшего ориентацию в пространстве Жабу головой о каменную стену. Тут же рванул его обратно и подставил под удар копьем.

Жабья туша задержала копье, а оборотень прыгнул на псоглавца, нацелившись в горло. Псоглавец отклонился и сам укусил Вольфа за шею. Челюсти у него оказались пусть малость поменьше, чем у оборотня, но очень сильные. Подвели ноги. Не так-то просто остановить и удержать зубами вес больше своего, стоя в грязи на двух, а не на четырех ногах. Оба рухнули на землю, и тут на Вольфа напал Льевр. Ударил стилетом в бок, по кишкам. Думал, наверное, как с людьми, изрешетить брюхо десятком ударов. Но шкура оборотня протыкается плохо, а мясо сразу же пытается срастись и зажимает клинок. Вольф взвизгнул, перевалился и встал на ноги.

Псоглавцу при укусе сразу зажало зубы, а кувырком Вольф вывихнул ему челюсть. Он встал на колени, заскулил и поднял руки к лицу.

— На помощь! — крикнул обезоруженный Льевр.

На помощь как раз поспешили Папильон и второй волк. Серп только что отогнал Ласку на другую сторону двора и отмахнулся от остальных, чтобы не мешали. Папильон не умел бегать и шел шагом, а волк достиг Вольфа в два прыжка, и они сцепились, стоя на задних лапах.

— Нож мне! — крикнул Льевр, и из жмущейся к стенам толпы ему протянули сразу несколько на выбор.

«Надо было водки выпить, я же ничего не успеваю», — подумал Ласка, отбиваясь и уворачиваясь, и вдруг к нему пришло озарение. Он осознал, что, хотя он не успевает что-то подумать головой, но защищается интуитивно, не задумываясь.

Он понял, что человек со змеиными глазами не так уж и хорош. То есть, он быстрый, но не умеет фехтовать, а то бы лежать Ласке в грязи. Серп не знал, как надо брать защиты клинком и только отскакивал из-под ударов. Не умел уйти в сторону и слить удар обухом своего клинка. Парировал встречным ударом в лезвие. Не умел переходить с удара на укол. Не умел бить двойками-тройками. Совершенно не умел делать правильные шаги. Не будь он так быстр, запутался бы в ногах и упал. И сабля у него тяжеловата. Это по сути не сабля, а какое-то мясницкое рубилово с сабельным изгибом и с рукоятью большого ножа. Да и заточено лезвие так себе, уже несколько раз полоснул по одежде, а плащ вовсе не висит лоскутками.

Раз — и клинок Серпа прилип к обуху сабли Ласки и описал дугу до земли.

Два — Серп разрывает дистанцию прыжком назад, а Ласка догоняет его выпадом с подшагом.

Три — Серп делает движение тазом назад, уходя от укола, а Ласка доворачивает руку и втыкает острие ему в бедро.

Серп не крикнул, а хрипло свистнул, смещаясь к середине двора. Что это значит?

Ласка побежал за ним, расстегнув плащ и скинув его на левую руку, как показывал Бенвенуто на своих уроках.

Папильон в ответ на свист развернулся от Вольфа, до которого еще не дошел, и взмахнул дубиной. Серп как раз отбежал под его защиту. Ласка увернулся от дубины и бросил плащ под ноги наступающему Серпу. Тот не заметил взмах темной ткани над темной грязью ночью, наступил на плащ, нанес удар в бедро, не попал и перевел атаку в голову. Ласка выдернул плащ у него из-под ног, Серп взмахнул руками, падая, и острие татарской сабли пронзило ему сердце.

Над головой снова пронеслась дубина Папильона. Ласка отпрыгнул назад, переводя дух. В правом боку кололо, сердце отчаянно колотилось, во рту пересохло, а сабля прибавила в весе в пять раз.

Папильон приближался уверенными шагами. У него за спиной сплелись в смертельном танце два измазанных грязью волчьих силуэта, попробуй, разбери, кто из них кто. Еще взмах. От дубины уворачиваться легче, чем от сабли.

В воздухе мелькнул какой-то предмет. Ласка, не задумываясь, отбил. Отбил второй брошенный Льевром нож левой рукой, на которую навернул плащ. Рука закрыла лицо, и Ласка не увидел третий нож. Клинок воткнулся в левую руку выше локтя.

— Добейте его! — крикнул Криспен, который забрался на высокое крыльцо одного из домов.

— Ласка, помоги! — крикнул Вольф.

Ласка побежал не к Вольфу мимо Папильона, а к стене, выставив саблю, и нищие бросились от него в стороны. Свернул налево, преследуя бегущих. Во Дворе Чудес в этот вечер собралось больше сотни рыл, и все вылезли во двор посмотреть на битву гвардии против чужаков.

Все нищие и иже с ними умели убегать. Все знали, что, убегая кучей, только мешаешь друг другу. Все знали, что от опасности надо дернуть в разные стороны.

В отданную бойцам середину двора бросились два, пять, десять, двадцать человек, мешая Льевру и Папильону. Хотя никто не приближался к схватившимся волкам.

— Ласка! — крикнул Вольф, — Не сдюжу!

— Кто из них ты? — крикнул Ласка.

— У меня глаза нет!

Льевр сообразил, что враги переговариваются не просто так, и постарался оказаться между ними. Ласка выскочил прямо на Льевра, который держал перед собой длинный рыцарский кинжал с загнутой гардой и маленький круглый щит-баклер.

Льевр отбил баклером саблю и рванулся в ближний бой. Ласка встретил кинжал левой рукой, обмотанной плащом. Раненая рука не поднималась, но он резко повернулся и взмахнул ей как плетью навстречу кинжалу. Тут же оперся на правую ногу, а стопу левой впечатал Льевру в правое колено.

Кость хрустнула, Льевр заорал, а Ласка, не отвлекаясь на добивание, рванулся к волкам. Вольф сумел сманеврировать в его сторону. Две грязных шерстистых туши. Волк с окровавленной глазницей явно проигрывает. У него в боку торчит рукоять стилета, а над левой передней лапой застряла головка моргенштерна, и рукоятка оружия болтается на цепочке. Второй волк с двумя четко видимыми в свете костров и факелов красными глазами ухватил первого сзади за шею и прижимает к земле.

С другой стороны навстречу бежит человек-жаба с копьем.

— Сзади! — звонкий женский крик на русском перекрыл все звуки на незнакомых языках.

Ласка обернулся и не увидел летящий в лицо кинжал. Сабля сама по себе дернулась в руке. Траектория брошенного Льевром оружия изменилась, и длинный граненый клинок вонзился по гарду в грудь человека-жабы.

Теперь волки. Два быстрых шага, левая рука на рукоять сабли и замах от задницы. Показалось, что в глазах местного верфольфа мелькнул страх. Будто бы он попытался ослабить хватку на шее Вольфа и увернуться. Не успел. Росчерк булата — и волчья туша валится на землю, а чуть позже голова разжимает челюсти и плюхается в грязь.

Уф! Друзья взглянули в глаза друг другу, и Вольф даже как-то по-звериному улыбнулся.

Хрясь! Удар дубины переломал Вольфу кости таза. Папильон, расталкивая паникеров, наконец-то добрался до хотя бы одного из врагов. И нисколечко не устал.

Ласка встал между Вольфом и великаном, подняв саблю. Бежать некуда. Вольф еще может перекинуться и выздороветь, если только второй такой удар не размозжит ему голову.

— Стойте! — крикнул Криспен.

— Я его зарежу! — крикнула Оксана.

Она стояла за спиной Криспена, обняв его и уперев нож ему в шею. Остальные зрители с крыльца куда-то подевались.

Папильон остановился, наклонив дубину к земле. Ласка тоже опустил оружие.

— Не вставай между великаном и его добычей! — сказал Папильон в сторону Криспена и замахнулся дубиной.

Ласка никогда специально не замахивался. Батя учил, что замах это пустая трата времени и показ врагу своих замыслов. Какие у великана уязвимые места? Толстый живот, ноги-колонны, массивная челюсть прикрывает шею с жировыми складками. Руки. Надо подрезать ему правую руку, как Василий в Крыму подрезал Вольфу.

Мысли об уязвимости великанов крутились в голове еще с первого взгляда, и Ласка не потерял времени, пока Папильон поднимал дубину на замах. Выпад — и лезвие скользит по внутренней стороне руки чуть выше локтя.

Из руки фонтаном брызнула кровь. Папильон уронил дубину и заорал. Не от боли, а от ярости.

— Прижми! — крикнул Ласка, — Прижми рану!

Но великан не понимал ни по-русски, ни по-итальянски, ни по-немецки, а по французски Ласка совершенно не знал, как понятно выразиться.

Ласка показал жестом, где хвататься, хлопнув правой рукой по левой. Подбежал Наслышка, схватил потерявшего уже с ведро крови Папильона за левую руку и с криком убедил его зажать правую выше раны. Лицо великана побелело, и он, обессиленный, присел на корточки. Вот-вот плюхнулся бы спиной в лужу, но его поддержали. К нему на помощь поспешили женщины.

— Криспен! — хрипло крикнул Ласка, переводя дух, — Где ты, трус!

— Да здесь я, — дрогнувшим голосом ответил Криспен.

Ласка повернулся к нему. Нож Оксаны только что сверкал полированным лезвием в белой руке. Теперь и нож, и рука в крови. Она уколола Криспена, когда Папильон отказался его послушать.

Сломанные ребра, раненая левая рука. Пот заливает глаза, легкие вырываются из груди. Вольф не боец. Во дворе еще добрая сотня врагов. Оксана очень вовремя появилась.

— Я предлагал золото за девку, вы не взяли, — сказал Ласка.

Во дворе толпился народ. Каждый остановился там, где его застали реплики Ласки и Криспена.

— Разошлись все! — крикнул Ласка.

Правда, по-итальянски, но взмахнув саблей. Его поняли правильно и отбежали подальше.

— Теперь отдайте мне Амелию, а золота я не дам нисколько. Еще не хватало просить разбойников, чтобы они приняли деньги.

— Но просил же, — ухмыльнулся Льевр, который не потерял сознание, а сидел на земле, вытянув сломанную ногу,

— Придя в гости, было бы невежливо не попробовать договориться по-хорошему.

— В гости! Невежливо! — раздалось из толпы, — Посмотрите, какой посланник! Да он, может, еще верительные грамоты вручит?

Чернь расхохоталась, как будто посередине двора стоял не воин, об которого обломала зубы гвардия, а шут гороховый.

— Ты не гость, — сказал Криспен, — Тебя сюда не звали, и ты вошел без стука и без разрешения.

— Да надоел ты уже, — сказал Ласка, — Режь его и уходим.

— Ты уверен, что уйдешь? — сказал Льевр, — Мы тебя похороним.

Толпа не по-доброму загудела.

Ласка подошел к нему, опустив руку с саблей, взмахнул клинком снизу вверх и взрезал горло «самому быстрому ножу Парижа».

— Кто-то еще не уверен, что я уйду?

— Он не сопротивлялся! — крикнул Криспен.

— Он не сдался и не просил пощады, — ответил Ласка.

— Пусть уходит! — сказал Наслышка.

Он уже успел нырнуть в толпу и вынырнуть с Амелией.

— Чур, не догонять, — сказал Ласка.

— Я… не… доживу, — сказал Вольф еле слышно.

Амелия подбежала к Вольфу, плюхнулась на колени в грязь и положила его голову себе на бедра.

Ласка направился к второму волку, который с самого начала поймал укол в горло. Оборотни быстро восстанавливались, и волк уже поднимался на ноги.

— Не убивай его, — с усилием повернул голову Вольф.

— Какой ты добрый, — сказал Наслышка.

— Мы с ним одной крови. Не убивай.

Ласка остановился.

— Можешь не убивать? — спросил Наслышка.

— Видит Бог, я совсем не хотел проливать кровь.

— Я не Бог, но я тоже видел, что ты не хотел. Жаль, что меня не послушали.

— Кто это? — спросил Ласка, оглядывая поле битвы и остановив взгляд на жабоголовом.

Из груди жабы торчал кинжал. Вошел на всю длину, а клинок там почти с локоть.

— Ты не знаешь, кто это? — спросил Наслышка.

— Ты про жабу?

— Это Ахупор, сын Меднобородого, если тебе что-то говорит это имя.

— Что может делать принц в такой дыре?

— У него были дела с парижскими книжниками. Жил у нас, потому что в городе, полном церквей, не так уж много мест, где можно жить в своем истинном обличии, чтобы делать вызазки под личиной. Теперь жди беды.

— В аду встретимся, — тихо прохрипел Вольф, — Гад, схарчил мой глаз. Больно.

— Съешь его толстые ляжки, — предложила Амелия.

— Я похож на француза? — Вольф говорил еле слышно.

— Тогда сердце. Доннола, вырежь, пожалуйста, сердце этой жабы. Для вервольфа нет средства лучше, чем сердце врага.

Ласка встретился взглядом с Наслышкой.

— Режь, — сказал тот, — Лучше этого, чем парней.

— Тебе не попадет от его отца?

— Мне меньше попадет за то, что сердце сожрали вы, чем если его сожрет кто-то из наших.

Ласка мог бы оттащить тело и сам, или вырезать сердце на месте. Но левая рука уже не поднималась, а пальцы правой затекли на рукояти сабли, что хоть в тисках отжимай.

— Взяли и понесли, — сказал Ласка двоим мужчинам, оказавшимся перед ним.

Они не то понимали по-итальянски, не то правильно поняли жесты саблей и головой. Подтащили мертвого к Амелии и на всякий случай отошли подальше.

— Вырежь сама, — сказал Ласка.

Ведьма кивнула и взялась за работу. Кинжал оказался достаточно острым, чтобы пошевелив его немного, извлечь клинок из раны и им же дорезать сердце.

— А это кто был? — Ласка остановился у тела Серпа, — Точно не принц.

Острием сабли Ласка сдвинул плотно сидящий капюшон. Лысая голова, ушных раковин нет. Изо рта вываливается раздвоенный язык.

— Уверен? — спросил Наслышка.

— Принц бы учился фехтованию, а не просто махал тесаком.

— Не знаю, кто он. Беглец очень издалека. Пришел сюда раненый, не говорил по-французски. Даже Жорж не смог сказать, кто он.

Наслышка кивнул на псоглавца. Тот до сих пор сидел на земле, придерживал руками вывихнутую челюсть и скулил.

— Ладно. Я забираю Амелию, и мы уходим. Еще мне нужна тележка или носилки. И двое носильщиков. Можно четверо.

— Ты не слишком обнаглел? — спросил Криспен.

— Сабля все еще при мне, поэтому не слишком.

— Ты вообще чего-нибудь боишься? — спросил Наслышка.

— Бога боюсь.

— И все?

— И отца немножко.

— Первый после Бога? Хотел бы я, чтобы меня так почитали сыновья.

— У тебя полжизни впереди.

— Пусть забирают что хотят и катятся на все четыре стороны, — сказал Наслышка, повернувшись к Криспену.

— Почему? — спросил Криспен, — Если я скажу…

Оксана ткнула его ножом, и он замолчал.

— Ты сильно хочешь, чтобы мстить за этого Доннолу заявился единственный человек во всем белом свете, которого он боится? — спросил Наслышка, — У нас разве есть вторая гвардия?

— Батя сам не пойдет, он братьев отправит, — сказал Ласка.

— Они такие же, как ты? — спросил Криспен.

— Побольше меня, но поменьше, чем он, — Ласка кивнул на Папильона.

— Забирай, что хочешь, и проваливай.

— Я же говорила, что надо купить сковородку и нож и в собор за святой водой зайти! — сказала довольная Оксана.

— Сковородка тоже пригодилась? — спросил Ласка.

Он шел с рукой на перевязи и согнувшись к левому боку. Но с обоими глазами и с целыми костями таза. Вольф лежал в тележке старьевщика, которую тащили двое худых подростков. Двор Чудес выделил в носильщики не то тех, кого не жалко, не то тех, кто легко сбежит. Ласка, едва выехали со двора, пообещал каждому, кто не убежит, по монетке, а Амелия пообещала каждому, кто убежит, по проклятью до седьмого колена. Поэтому мальчишки любезно согласились дотащить раненого волка до одного места в Сите. Амелия шагала рядом с тележкой, погрузив левую руку в густую волчью шерсть.

— Там без ведьмы не обошлось, — ответила Оксана, — Когда вы вошли, я зашла следом, отведя глаза. Хотя все и так только на вас смотрели.

— И как ты ее нашла?

— Криспен и Наслышка много болтали. Я ни слова не поняла, но к одной бабе они с большим уважением обращались.

— Я не заметил.

— Вы, мужчины, многого не замечаете. Дальше все просто. Дверей тут не запирают. Я пошла за ней на второй этаж, там приложила ее сковородкой и залила в рот святой воды. Дня три, а то и неделю колдовать не сможет. Потом спустилась, спокойно подошла к Криспену и потыкала в него ножиком. Там еще были людишки, но они, похоже, привыкли бояться женщин, которые появляются из ниоткуда.

— Уууу, глаз мой глаз, — простонал Вольф.

— У тебя нет глаза, — сказала Оксана.

— Болит как будто есть. Будто выбитый зуб режется.

— У вас зубы отрастают? — удивился Ласка.

— Только зубы и отрастают. Лапы и головы точно нет.

— А хвост?

— Не проверяй.

— Глаза?

— Самому интересно. Если бы он мне выбил глаз железом или серебром, то черта с два. А так может и новый вырастет.

— Должен вырасти, — сказала Амелия, — Ты же его сердце съел.

— Ты-то где была, пока меня по частям ели? — спросил у нее Вольф.

— Что я? Папильон меня ударил по голове. Пока пришла в себя, пока сообразила, что происходит. Если бы меня бабы не оттащили в сторонку да пощечин не надавали, я бы так под ногами и пролежала, еще бы и затоптали.

— Извини, — буркнул Вольф.

Амелия просияла, как от комплимента.

Носильщики остановили тележку там, где показала Оксана, и опрокинули ее набок, чтобы ловчее было выбираться тяжелому оборотню. Ласка дал им по монетке, и только пятки засверкали.

Оксана щелкнула пальцами, и в темном углу появилась рукоять воткнутого в землю ножа, а рядом мешок из жированной кожи. Женщины для приличия отвернулись. Вольф напрягся, приподнялся на передних лапах и перевалился через нож. Первым делом грязно выругался по-немецки. Ласка не смог перевести, только понял, что это было ругательство и весьма заморочное.

— Боооольнооооо, — сказал Вольф, вытаскивая из мешка свою одежду, — Так и завыыыыл быыы.

Но не завыл. Вытащил из мешка фляжку и присосался к ней, как к любимой девушке. Выдохнул, рыгнул. Натянул подштанники сам, а остальное на него надели общими усилиями.

— Как глаз? — спросил Ласка, — Покажи.

Вольф подмигнул одним глазом, другим, ощупал глаза руками.

— Вроде на месте. Кажется, одинаково хорошо вижу. Но это в темноте и вблизи. Напомни мне в следующий разсожрать сердце того, кто мне что-то важное оторвет.

— Угу.

Вольф пошатнулся и рухнул лицом вниз. Ласка едва успел его подхватить. Пустая фляжка гулко упала на мостовую.

— Он все выпил, — удивился Ласка, — Полную фляжку аквавиты.

— Ты тоже хотел? — спросила Оксана.

— Нет. Но как мы с ним дойдем. На ногах же не стоит. А у меня рука не держится.

Общими усилиями чуть ли не к рассвету Вольфа дотащили до борделя, где вчера оставили лошадей.

Ночь — рабочее время, и не такой уж сонный вышибала подскочил до потолка, когда узнал Амелию.

— Вы что, правда сходили во Двор Чудес?

Ласка кивнул.

— Есть-пить хотите?

— Хотим.

12. Глава. С натяжкой сойдет

Оказалось, что уставший Фантуцци в Фонтенбло вчера не поскакал, а переночевал прямо здесь. Бенвенуто уехал вчера засветло, не то не желая ссориться с Оксаной, не то потому что Анна д’Этамп сама себя не напишет.

Фантуцци убедился, что все живы-здоровы и даже нашли Амелию. Зашли, вышли, одно ранение на двоих. Вольф-то нигде не забинтован и даже одежда целая. Оксана там тоже была и ничего. Амелия так и вовсе там сколько-то жила, но жертвой насилия не выглядит. Не такой уж и страшный этот двор чудес. Ему ответили, что просто повезло и что второй раз туда ни ногой.

Итальянец наскоро перекусил и с первыми лучами солнца поскакал в Фонтенбло. Ласка попросил гнать что есть силы, а то Бенвенуто забеспокоится и сорвется им навстречу. Сами же они вернутся завтра к вечеру.

Голуби вообще не очень умные птицы. Они не заметили, что с Лаской и Вольфом в Фонтенбло прибыли Бенвенуто и Оксана. Колетт не знала, на чем эти двое летом договорились с королем, что их отпустили. Голуби ясности не внесли.

Когда четверо мужчин выехали из Фонтенбло, голуби выследили их до борделя в Париже. К Колетт не полетели, чтобы не потерять из виду объекты наблюдения. Но Ласку и Вольфа в большом городе все равно потеряли, и про Двор Чудес не узнали ничего. В Париже хватает своих голубей, и чужакам там не рады. Да голуби и спят ночью.

Утром голуби обнаружили, что второй из четверых выезжает из борделя, а остальные двое его провожают. В середине дня отправились обратно и эти. Вольф рассказал про голубей, поэтому Оксана и Амелия выехали вдвоем на полчаса позже.

Проводив Ласку и Вольфа до Фонтенбло, старший голубь отправил посыльного к Колетт. Доложить, что ездили компанией в парижский бордель, у короля на приеме не были, коня не получали.

Добравшись до Фонтенбло, Оксана передала Амелию Вольфу и отправилась к Бенвенуто, в дом, где снимали жилье Фантуцци и его помощники.

Поднялась в спальню, никого не нашла. Спустилась на кухню. В то время постояльцы не имели даже возможности готовить еду у себя в комнатах. Чтобы готовить, нужен очаг, а очаг в доме только на кухне. Поэтому все, кто не владелец жилья, снимали или «комнату с питанием», или «комнату без питания», во втором случае горячую пищу принимали в тавернах.

На кухне хозяйка как раз потчевала ужином Фантуцци и нескольких подмастерьев. Подмастерья подвинулись, и Оксана села рядом с живописцем.

— Что-то я не вижу моего Бенвенуто, — сказала она.

— У него все в порядке, — ответил Фантуцци, — Весь день работает над портретом герцогини д’Этамп.

— До сих пор?

— Творит.

Творческий человек отличается от подрядчика-ремесленника ненормированным рабочим днем. Даже при полнейшем соблюдении сроков художник вовсе не занимается нанесением краски на холст от восхода до заката с перерывом на обед. Ему надо подумать, сделать наброски, эскизы. Посмотреть на небо, поискать вдохновения в саду, на берегу, в декольте любимой женщины. Но может быть и наоборот. Вдохновение придет внезапно, и творец бросит пьянку с друзьями или вскочит с постели и помчится к мольберту как есть, трезвый или пьяный, одетый или раздетый.

С точки зрения Фантуцци, то, что коллега творит в любое время суток, выглядело совершенно нормально. У него тоже бывало, что вдохновение нападало даже не в сумерках, а чуть ли не в полночь.

За месяц знакомства с художником и Оксана к такому ритму жизни привыкла. Она решила, что сходит в мастерскую и посмотрит в щелочку одним глазком. Если Бенвенуто еще работает, то она не будет мешать. Если уже устал, то можно чем-нибудь заняться.

Мастерские располагались непосредственно во дворце. В недостроенном крыле. Дверь не открылась даже на щелочку. Подозрительно. Оксана прошептала короткое заклинание и приложила ухо к двери. За дверью занимались любовью. Бенвенуто! И какая-то девка! Говорят по-французски, ничего не разобрать.

Как пройти через закрытую дверь? Никак, но можно посмотреть в окно. Вдоль стены стоят леса. Оксана обошла постройку, вскарабкалась на второй этаж лесов и добралась до окна. С ума сойти! Бенвенуто лежит рядом с любовницей самого короля, Анной д’Этамп!

Оксана ахнула и выругалась по-русски. Бенвенуто и Анна обернулись к окну. Оксана не поддалась первому приступу ревности и сбежала. Повыдергать патлы королевской любовнице — верная дорога на плаху. Да тут даже оказаться замеченной — верная дорога на тот свет. Интересно, у герцогини есть свои верные людишки для грязных дел?

Ну уж нет. Надо рассказать все королю. Прямо сейчас, пока жива.

В комнате удовлетворенная и уставшая Анна снова положила голову на плечо Бенвенуто.

— Жена? — спросила она.

— Нет.

— Невеста?

— Нет.

— Ну и черт с ней.

— Она может нажаловаться королю.

— Кто ее к нему пустит? Она у тебя по-французски говорит?

— Пока не очень.

— Тем более.

Простолюдинке попасть к королю крайне затруднительно, на грани невозможности. Иначе у короля бы отбоя не было от всяких ходоков. Даже для высшей аристократии двери короля не открыты в любое время суток. Теоретически, Оксана могла бы позаимствовать у Фантуцци кусок холста и ведро краски и вывесить где-нибудь на видном месте транспарант «Анна изменяет королю». Хотя об этом и так и на стенах писали, и в светском обществе говорили. Франциск категорически не желал принимать к сведению подобные инсинуации. Пусть об изменах Анны д’Этамп болит голова у ее мужа, Жака де Бросса, герцога д’Этамп.

Темнеет. Звонят вечерню. Где в это время найти короля и как к нему подобраться?

Король, хотя и должностное лицо, но не сидит на рабочем месте с утра до вечера. Рабочих мест у него минимум два. Трон в приемном зале и кабинет для работы с бумагами. Кроме того, вокруг идут строительные и отделочные работы, и Его Величество лично ходит полюбоваться. Поругаться с подрядчиками ходят простолюдины, а короли ходят получать удовольствие от великолепно выполненной работы и никак иначе.

Рабочий день у короля ненормированный, и многие важные государственные служащие, пользуясь своей принадлежностью к высшей аристократии и родством, перехватывают его для короткой беседы где-нибудь на территории дворца. Или за столом. Любой королевский прием пищи это церемония и повод кого-то пригласить для интересной беседы. Прибежать к королю на ужин и закричать, что любовница ему изменяет, неважная идея. Даже пытаться не стоит.

Если говорить не про сферического короля в вакууме, а про короля Франции, будь то сам Франциск, его предки или потомки, то застать Его Величество на рабочем месте крайне затруднительно. Надежнее искать его у дамы сердца, но туда посетителей не пускают. Кстати, как раз там будет крайне неуместно появляться с доносом насчет измены.

Следующее предсказуемое место и время появление короля — церковь. На католические службы православная Оксана не ходила, а если бы и ходила, то не в ту церковь, куда ходит король. Куда ходит молиться король, Оксана знала. Фантуцци первым делом похвастался им с Бенвенуто «Сквозной галереей Франциска», которая как крытый мост соединяла покои короля с часовней Троицы.

Если король построил специальную галерею между церковью и покоями, то именно в этой часовне он молится перед сном. Оксана бросилась туда, пока король еще не ушел. У входа паж обтирал королевского жеребца. Куда Франциск направится после службы, к себе по галерее или куда-то снаружи? Во время богослужения все равно не поговорить о мирском.

Наконец, в окне галереи при свете свеч показался узнаваемый силуэт. Его Величество выбрал идти к себе. И как попасть в королевские апартаменты? Бежать вокруг всего дворца? Лучше через часовню.

На страже у входа стояли французские гвардейцы.

— У меня срочные новости для Его Величества. Про герцогиню д’Этамп, — сказала Оксана по-итальянски.

Гвардейцы пожали плечами. При дворе все живут по правилам. Девушка определенно не местная и не благородного происхождения. И не из прислуги. Нечего ей здесь делать.

Оксана протянула правую руку влево и щелкнула пальцами, потом повернулась под рукой через плечо и исчезла.

Гвардейцы отвели взгляд вправо, присмотрелись, ничего интересного не увидели, снова посмотрели перед собой и обнаружили, что девушка пропала из поля зрения, как будто ее здесь никогда и не было.

— Где она? — спросил первый.

— Кто? — спросил второй.

За спиной мягко хлопнула дверь. Во дворце двери не скрипят, но они слишком массивные, чтобы девушка могла закрывать их бесшумно.

Гвардейцы обернулись, но никто не вышел. Показалось.

Прекрасная галерея с картинами и резной деревянной скульптурой. Вот идет навстречу молодой дворянин в плаще и берете, который только что говорил с королем. Король неторопливо удаляется, разглядывая картины на античную тематику.

— Мадмуазель! — перед Оксаной встал строгий страж.

Внутренний контур охраны короля обеспечивала «Сотня швейцарцев», Cent Suisses. Все поголовно ветераны Итальянских войн, поэтому приемлемо понимающие по-итальянски.

— У меня срочные новости для Его Величества. Про герцогиню д’Этамп, — сказала Оксана.

Стражник удивился, но пропустил странную девушку и последовал за ней. Во внутреннем контуре охраны невозможно не знать про герцогиню д’Этамп.

— Ваше Величество! — крикнула Оксана на бегу.

Король остановился и обернулся у противоположного конца галереи.

— Я прошу прощения, что побеспокоила Вас…

Франциск в свое время хорошо повоевал в Италии и более-менее понимал язык, на котором говорят местные. Только местные с королем говорили медленно и вежливыми оборотами, а не тараторили городской лексикой вперемешку со слезами и гэкающим малороссийским выговором до степени замещения отдельных итальянских слов русскими.

Король приобнял девушку за плечи левой рукой.

— Успокойся, — сказал он.

И отметил про себя, что у этой иностранки фигура более упругая и округлая, чем у изящной стройняшки Анны. Несмотря на то, что Франциск считался однолюбом, он по-королевски не ограничивал себя в разнообразии. У нее такие необычные черные глаза и такие густые черные волосы. И еще от нее очень приятно пахнет заморскими цветами и травами.

Оксана с удивлением посмотрела вниз, на свою грудь, улегшуюся в деснице короля. Потом вверх, в лицо Величеству.

— Ваше Величество?

— Oui ou non? — да или нет.

— Ой.

Король решил, что «ой» с натяжкой сойдет за «Oui с поправкой на акцент». Во всяком случае, на «non» совершенно не похоже. И поцеловал девушку в губы.

До сих пор Оксана совершенно не собиралась мстить Бенвенуто, изменяя ему с кем бы то ни было. Просто она привыкла бросать мужчин или изменять им первая и сильно обиделась. Если бы Оксана попала в руки Франциска на маскараде и не узнала бы короля, он бы все равно произвел впечатление чрезвычайно привлекательного мужчины и опытного любовника.

Оксана со всем своим горячим южным сердцем ответила на поцелуй. Король повернулся в сторону своих покоев. Швейцарец распахнул перед ними дверь, пропустил короля с девушкой и занял пост снаружи. Сей момент перед королем появился камердинер, который помогал Его Величеству раздеваться. Едва заметным жестом король показал, что эти услуги ему сегодня не требуются.

Франциск провел гостью в спальню и молча потянул платье с бедер вверх. Оксана уже поняла, что языковой барьер преодолеть сложно. Мотнула головой, дернула шнуровку на платье и сбросила его на пол. Король развязал шнурок на вороте нижней рубашки, и общими усилиями рубашка тоже полетела к ногам. Женские нижние рубашки в то время могли шиться с достаточно широким воротом, чтобы, развязав его, можно было кормить младенца. Не все, но на Оксане в тот день оказалась именно такая.

Король отошел на шаг, оглядывая ладную фигуру экзотической красавицы. Он потянулся к завязкам гульфика, но девушка шагнула за ним и расстегнула пуговицу на дублете. Если мужчина хочет просто расстегнуть штаны, то это на зашел-вышел. А если полностью разденется, то отнесется к мужским обязанностям не в пример добросовестнее.

Если вдруг кто забыл, то Франциск это легендарный король-рыцарь, который водил кавалерию в атаку при Мариньяно и Павии. И он отлично умел в случае чего самостоятельно одеваться и раздеваться без помощи пажей и камердинеров.

Франциск сбросил с плеч дублет, который повис на талии, будучи пришнурованным к штанам. Оксана присела и ловко стянула облегающие штаны со стройных мускулистых ног.

Языковой барьер нисколько не помешал внезапно возникшей страсти. Почти без слов они достигли полного взаимопонимания. Полежали рядом на королевском ложе, исследуя друг друга руками. Снова достигли полнейшего взаимопонимания, только уже не торопясь и в других позициях.

Оксана могла бы все-таки попытаться рассказать про Бенвенуто и герцогиню д’Этамп, но не стала. Категорически неуместно в такой ситуации напоминать мужчине о других его женщинах. И вообще, зачем ей теперь этот итальянец, если у нее есть король?

— Кто ты? — спросил Франциск по-итальянски, — Только говори медленнее.

— Я натурщица Бенвенуто Белледонне, которого Вы пригласили из Рима. Мы… я живу в деревне, где живут подмастерья Фантуцци.

— Того, который написал Диану для Генриха?

— Да.

— Которого московит пригласил для меня?

— Да.

— Паж! — крикнул король.

Оксана спряталась под одеяло.

— Что угодно Вашему Величеству? — в дверях спальни появился молодой паж.

— Передай главному королевскому конюшему, что завтра к завтраку я хочу его видеть.

— Слушаюсь!

— Еще найди нового художника, который пишет Анну, у него есть какой-то приятель-московит, который ждет аудиенции. Вызови на то же время.

На следующий день король за завтраком принял гостя с востока и главного конюшего.

— За художника забирай коня, — сказал король.

— Благодарствую, — поклонился Ласка.

— А за девицу забирай еще и кобылу.

— Благодарствую. Какую кобылу? — Ласка удивился. Ни про девиц, ни про кобыл уговора не было.

— Ту, что от Элефанта понесла.

— Щедрость Вашего Величества не знает границ.

Секретарь разложил письменные принадлежности. Главный конюший тут же продиктовал секретарю приказ уже от своего имени, какого жеребца и какую кобылу из каких конюшен выдать предъявителю сего.

— Что-то ты неважно выглядишь, — сказал король, приглядываясь.

— Да я тут в Париж неудачно съездил, — смутился Ласка.

— Никак на дуэль нарвался?

— Нет, Ваше Величество, во Двор Чудес зашел.

— И вышел?

— И вышел.

Король расхохотался и повернулся к секретарю.

— Что, в Париже до сих пор есть этот Двор Чудес?

— Должен быть, Ваше Величество, я там не все порушил, — ответил Ласка, подумав, что вопрос обращен к нему.

Король чуть не подавился, к нему даже поспешил королевский хлопатель по спине с титулом маркиза и при оружии.

— Запишу. Парижский прево доломает, — сказал секретарь.

Ласка откланялся и поспешил на выход, пока король не передумал.

Через окно столовой вслед доброму молодцу смотрели король Франциск и главный конюший.

— На самом деле, мне от них ничего не надо было, — сказал король, — Просто попались под горячую руку. Я их послал под настроение куда подальше и забыл, а они взяли и вернулись. Хорошо так вернулись. Я бы сказал, замечательно. Коней у меня много, а живописцев почему-то всегда не хватает.

— Да и не нужен Вам этот конь, Ваше Величество, — сказал конюший, — Больной он. Потому и держим отдельно.

— Как больной?

— У него опухоли на шее. Под челюстью с обеих сторон. Сначала маленькие были, еле нащупаешь, а сейчас уже с ладонь. На первый взгляд не видно, а как рукой проведешь, так не пропустишь.

— На что жалуется? Арман же у нас по-лошадиному говорит?

— Симптомы описать может, а диагноз поставить нет. То чешется, то болит. Спрашивать про родителей без толку, Элефант ни отца своего он не видел, ни прочих родственников. Трогать не дает. А под шкуру не заглянешь. Черт знает, что там у него. Может личинки какие-то. Из-за этих опухолей ему больно головой вертеть, и уздечкой с ним не управиться.

— Фу, гадость, — короля аж передернуло.

Можно быть сколько угодно доблестным воином и брезгливо дергаться при упоминании подкожных паразитов.

— Как же тот московит такого коня украл? — спросил король.

— Без уздечки и седла. За гриву дергал и на шенкелях шел. Ловкий малый, любой другой улетел бы с первых шагов. Конь-то большой, ногами не ухватишься.

— На одних шенкелях, без шпор и бросив уздечку, и я иногда езжу. Может быть, самим бы большой конь пригодился?

— Больной, да который под узду не пойдет? Куда его такого, на прогулку? В битву никак и в долгий путь никак. Так Вы, Ваше Величество, хоть что-то за коня получили. Художник хороший? Лошадку может нарисовать?

— Лошадку не знаю, а женщин может получше многих.

— Ну и слава Богу.

— Пусть император Карл думает, что это породистый дестрие?

— Да, хотя это наполовину черт знает, что, а не дестрие. От того жеребца, что как из-под земли вылез и как под землю ушел, шесть кобыл выносить не смогли, сдохли. Седьмая родила Элефанта. Рос нормальным конем, не по дням, а по часам. Я уж его к занятиям стал привлекать. И тут эти опухоли. И сразу характер портится. Уздечку даже надеть не дает. А силушки-то меньше не становится. Я бы его бесплатно отдал, под честное слово убрать куда подальше, чтобы во Франции кобыл не портил. Так никто же не возьмет, а кто возьмет, тот подальше не уберет.

— Эти взяли.

— Буду молиться, чтобы обратно не привезли. Кстати, что там Арман де Виллар? Оставите в Генте?

— Точно, совсем забыл. Я же при всех услал его с глаз, пока эти не вернутся, а они возьми да вернись. Пошлю гонца, пусть едет в Париж.

Тем же вечером Бенвенуто закатил на прощание в доме живописцев вечеринку, на которую Оксана не пришла. Утром Вольф уехал в Париж. Оксана и Амелия выехали вслед за ним чуть позже. Ласка направился на королевскую конюшню за Элефантом, а потом повел его тоже в Париж. Элефант шел за Лаской без седла и почти уже не шарахался от встречных-поперечных.

Голубь сообщил Колетт, что аудиенция состоялась. Другой голубь полетел в Париж за Вольфом. Третий — за Лаской до конюшен.

Конец бесплатной части

Тут бесплатной сказочке конец, а кто задонатит — молодец.

Что будет дальше?

— Всяких приключений по главу 28 включительно.

— Еще несколько преждевременно скончавшихся неудачливых ведьм и особ королевской крови

— Птица попугай, отличающаяся умом и сообразительностью.

— Рафаэлла фон Нидерклаузиц, дочь Фредерика и Кармины. Папина дочка, мечтающая о драконе больше, чем о принце.

— Граф Гаэтано Косса, происходящий из старинной духовной семьи. Что не мешает ему быть редкостной свиньей.

— Боевой выезд Службы Обеспечения под командованием Фредерика фон Нидерклаузица.

— Первое знакомство с подземным миром.

— Упомянутая в заглавии книги корона Меднобородого.

— Интриги французского королевского двора, экзотические восточные испытания для дам с орехами и для рыцарей с ежом.

— Его высочество наследный принц Максимилиан Габсбург в роли арбитра на вечеринке колдовской аристократии.

13. Глава. Сжечь ведьму

Колетт сделала большую ошибку, когда рассказала Вольфу про Амелию и про голубей. И еще одну, когда поручила слежку одним только глупым птицам, а не посидела сама в Фонтенбло денек-другой. Не узнала с самого начала про Оксану и Бенвенуто. Поэтому не узнала, что с помощью художника и ведьмы недруги смогли освободить Амелию и теперь знают про Колетт все, что знала ученица.

И третью ошибку, потому что забыла про саблю, заговоренную на чью-то удачу. И четвертую. Продала Амелию и осталась жить в том же домике, будучи уверенной, что бывшая ученица не придет отомстить вместе с каким-нибудь рыцарем или чудовищем.

Почему? Потому что один оборотень против одной ведьмы — совершенно не равное противостояние, а далекий от колдовского мира молодой человек не тянет даже на малую гирьку на этих весах. Оборотня намного сложнее, чем простака, и убить, и заколдовать. Да, в сказках и легендах ведьм периодически побеждают такие вот добрые молодцы. Но строго после того, как ведьма скушает несколько десятков им подобных, состарится и потеряет бдительность. Или при условии, что доброму молодцу поможет какая-то другая колдовская сущность.

Колетт знала, что в первый визит в Париж друзей во Франции у обоих путешественников не было. Ни колдунов, ни священников, ни даже каких-нибудь воришек, которые могли бы помочь перегнать и спрятать краденого коня. Вольф потому и обратился за помощью к Колетт с Амелией, будь она неладна.

Насчет Амелии у Колетт сложилось мнение, что она неудачница, которая всю жизнь плывет по течению и неспособна что-то сделать самостоятельно. Зато послушная и добросовестная. Эти качества редко помогают отомстить.

И кого тут бояться?

Голуби вылетали каждое утро и докладывали каждый вечер. Вольф уехал в Париж. Ласка уехал в сторону конюшен. Неплохо.

Вольф снял комнату на постоялом дворе, купил аркебузу и рано утром выбирал место для засады? Ласка ведет Элефанта и большую кобылу по той дороге, где его ждет Вольф? Отлично. Когда примерно они встретятся?

На этот вопрос голубь-докладчик пожал плечами. Аналитическими способностями он не мог похвастать. Сказал только, что большой конь движется еле-еле и постоянно хочет убежать в поля, а Ласка его подолгу увещевает на лошадином языке. Колетт вспомнила карту окрестностей и пришла к выводу, что в течение этого дня новостей можно не ждать. Приказала голубю доложить незамедлительно про то, как Вольф встретит Ласку и чем закончится их встреча.

Амелия с самого начала боялась, что ее узнают голуби. Сначала она уехала из Парижа в Фонтенбло в надвинутом до бровей капюшоне и широком мужском плаще. Потом почти не выходила из-под крыши. Зато голуби не боялись, что их кто-то раскусит, и Амелия, осторожно подглядывая из-за угла в зеркало, в первый же день определила пернатую компанию, которая работала на Колетт. Докладчики улетают примерно через часик после того, как Ласка и Вольф утром выходят из-под крыши? Отлично.

Незадолго до полудня Вольф перестал изображать из себя разбойника в засаде, сел на коня и направился к домику Колетт. Примерно в это же время Ласка и Элефант перестали притворяться, что ссорятся, и погнали к Парижу так быстро, как могли.

Со слов Амелии, Колетт жила в уютном каменном домике с садом к востоку от городской стены. Чем меньше соседей, тем спокойнее колдуется. В отличие от многих соратниц, вместо фамилиара-животного она держала голубятню. Еще ей служили не задававшие лишних вопросов садовник и горничная, муж и жена. Новую ученицу она скорее всего пока не взяла.

План получился такой. Вольф настоял, что заходить к Колетт с переговорами не стоит. О чем с ней говорить, если ее требование совершенно не обосновано, предложить ей взамен нечего и напугать ее тоже нечем? Зачем вообще разговаривать с той, у кого есть умысел продавать младенцев по кусочкам?

Атаковать надо ночью, когда голуби спят. Если не совсем во тьме, то хотя бы после заката. Пока светло, они летают вокруг и уж наверняка предупредят о незваных гостях. И по возможности, надо набегать всем вместе. Ведьмы хорошо слышат, а чаще чуют. Ведьму практически невозможно застать врасплох. От каждого из четверых будет хоть какая-то польза.

Кроме самой Колетт могут оказать сопротивление садовник и горничная. Пара средних лет в рукопашной не представляет опасности, и Колетт это знает. Поэтому в случае чего они будут стрелять. Голубей не стоит сбрасывать со счетов. По тревогу вылетят всей стаей и сильно помешают. И еще бесы. Амелия уверенно сказала, что Колетт в случае опасности может вызвать мелких бесов, не обращаясь к сложным ритуалам с рисованием пентаграмм и чтением гримуаров.

Поскольку голуби следили только за мужской частью компании, Оксана и Амелия уехали из Фонтенбло раньше, и за день в Париже запаслись святой водой от бесов и стальным нагрудником от пуль для Ласки.

Самое главное — сколько времени пройдет с того момента, как Колетт почует неладное, до того, как она примет решение сбежать. Если она успеет покинуть дом, то ее уже не поймаешь, а враг, который видит каждый твой шаг, чрезвычайно опасен. Амелия без особой уверенности предположила, что чуйка сработает примерно с того времени, как вся компания соберется, сговорится и двинется к домику. Может быть, раньше. Во всяком случае, не позже. Начиная с первых шагов надо будет не красться, а гнать во весь опор.

Другое дело, что Колетт, увидев, что к ней приближаются только двое, может подумать, что бежать тут не от чего. Может быть, они задумали сами отдать коня? Может быть, они сошли с ума?

Как извести старую опытную ведьму, никто не знал. Оксана уповала на проверенный рецепт со сковородкой и святой водой. Ласка сказал, что вряд ли ведьмы оживают, если им отрубить голову. Вольф сказал, что для уверенности съест ведьмино сердце. Амелия настояла, что это на самый крайний случай, потому что пролить кровь ведьмы — очень плохая примета. Вернее всего ведьму сжечь.

Проехав Париж и выехав за городские ворота, Ласка остановился под большим деревом и вгляделся в небо. Трое голубей сели на ветки. Ласка достал лук и тремя стрелами сбил всех троих. Голубь, в отличие от вороны, не способен понять, чем опасен человек с луком.

Еще вчера левая рука не поднималась и не сгибалась. Но две ведьмы заговорили, зашептали рану, и через сутки рука болела, но слушалась. Будь это правая рука, на саблю рассчитывать бы не стоило. Но левой хватало сил вскидывать лук, а большего от нее и не требовалось.

К закату все четверо собрались в одном месте. В таверне на большой дороге, ближайшей к повороту в деревню Колетт. Когда подъехал Ласка, Оксана показала ему еще троих голубей, которые следили за Вольфом. Голуби и курлыкнуть не успели.

— Готовы? — спросил Вольф.

— Готовы, — ответили девушки.

— На удачу, — сказала Оксана и поцеловала Ласку.

Он и не подумал противиться. Далеко не с каждой девушкой, с которой доводилось целоваться, отношения заходили дальше. Но руки на мягкие места не сложил, а только прилично обнял Оксану за плечи.

— Я уж думала, ты на меня как на лошадь смотришь, — сказала она.

— Это как?

— В Крыму при первой встрече смотрел как на девицу, а как я рассказала, какая я ведьма, так весь переменился. Видишь, что я красивая. Смотришь — любуешься. Но в штанах ничего не шевелится. Как на лошадь.

Ласка опустил глаза, но Оксана совершенно точно описала его чувства. Дело даже не в том, что он обещал не ложиться с ведьмами, а в том, что он искренне опасался ведьм настолько, что и без всяких обещаний не стал бы продвигаться в более близкие отношения.

— Спасибо, что не приворожила, — ответил Ласка.

— Не за что. Не люблю я это дело. И не умею.

— Почему?

— Я что, старуха или уродка, что на меня без зелья не встанет?

— Когда б я не знал, что ты ведьма…

— Верю. Видела. В руках держала. Как узнал — не сжег, и на том спасибо.

— Всего-то?

— Ладно. Самому не надо, так с другом познакомил. И ему лишнего не брякнул.

Вот тут Ласка смутился. Правильно ли он сделал, что не сказал Бенвенуто про истинную сущность Оксаны?

— По коням и с Богом! — сказал он, оборвав свои сомнения.

На Элефанта он так и не пересел, не хотелось скакать весь день без седла и привлекать внимание. Конь спокойно бежал на привязи за седлом и нисколько не устал. Что такое ведьма и что значит ей служить, Ласка по пути расписал в самых мрачных тонах. Человеческую жизнь конь не особо ценил, но, при всей своей мощи, имел образ мышления травоядного, а не хищника, и убивать никого не собирался. Если только для самозащиты. Или защиты территории. Или защиты табуна. Это у всех жеребцов встроенное, даже у немного волшебных.

Толстушку с собой к Колетт не взяли и оставили до завтра на постоялом дворе.

Колетт, конечно, почуяла опасность. Может быть, когда кони тронулись. Может быть, чуть раньше или чуть позже. На подходе стало видно, как из голубятни вылетают птицы. Столько птиц, что удивительно, как они помещались внутри.

Вольф гнал лошадь, чтобы успеть первым. Шагов за сто до дома соскочил на землю, пробежал за деревья и выпрыгнул оттуда уже в волчьем обличии. Ласка верхом немного его обогнал. Элефант спокойно трусил за Лаской. При желании он мог бы без седла и всадника обогнать всех, не запыхавшись, но зачем?

На крыльце никого. Из ниоткуда возникли две вспышки и два облака дыма в сопровождении двойного выстрела. Если бы не заклинание на отведение глаз, Ласка бы увидел стрелков на крыльце, остановился бы и снял их из лука, но они стали видимыми только после того, как сами привлекли внимание. На крыльце за клубами дыма появились мужчина и женщина средних лет с аркебузами в руках.

Бог создал людей сильными и слабыми. Монах Бертольд Шварц сделал их равными. Садовник и горничная ничего бы не стоили против доброго молодца просто на кулаках. И с холодным оружием ничего бы не стоили против доброго молодца с саблей и на коне. Что добровольно защищающие ведьму, что заколдованные.

Но те же двое с аркебузами — совсем другое дело. Попробуй, увернись от пули. Попробуй, отбей пулю саблей. Не каждый амулет поможет от заговоренной пули. Горничная выстрелила в лошадь. Садовник — во всадника. Одновременно, залпом, как хорошие солдаты.

Первая пуля попала в лошадь и убила ее наповал. Ласка почувствовал, что лошадь умерла еще до того, как упала. Вторая пуля попала всаднику в грудь слева. Скрытый под плащом нагрудник выдержал, но Ласка от удара вылетел из седла. Успел, правда, сбросить стремена с ног.

Некоторые люди толкуют «сердце находится в груди слева», как будто оно и есть примерно в середине левой части грудной клетки. Там, куда прикладывают руку жестом, намекающим на сердце. Садовник отродясь не видел анатомических атласов и вскрытых человеческих тел. Заговоренная пуля попала туда, куда он хотел попасть. И слава Богу, что он не целился в голову.

Перезарядка по-богатому. Оба стрелка одинаковыми движениями отбросили аркебузы и выхватили пистолеты из петель на поясе.

На них большими прыжками летел волк.

Четыре заговоренных серебряных пули поразили его в прыжке. Но ни одна — в уязвимое место. Потому что, как только стрелки проявились после первых выстрелов, их увидели немного отставшие от мужчин две ведьмы, и каждая сказала «чтоб вам промазать».

Пистолеты отброшены. Стрелки синхронно оборачиваются за другими аркебузами, прислоненными к стене.

— Игого! — Элефант пробежал мимо упавшего Ласки и остановился, встав на дыбы и размахивая копытами.

Подбежать и укусить стоящих на крыльце он и не подумал. Кони никогда так не делают сами по себе, а его никто ничему не учил. Он даже не связал грохот и вспышку у дома и падение всадника и волка. В королевских конюшнях о нем заботились, но не учили совершенно ничему. Элефант даже не знал, что в мире существует огнестрельное оружие.

Обе аркебузы навелись на коня, подождали несколько секунд, но не выстрелили. Это не враг. Он не опасен. Это, наверное, тот особенный большой конь, который нужен Колетт, в него стрелять нельзя. Кто самый опасный враг? Две безоружные женщины верхом шагах в пятидесяти? Катающийся по земле волк? Сбитый всадник, который встал на колено с луком в руках?

Со стороны лошади было очень любезно упасть вперед, а не набок, и не раздавить лук и колчан. Ласка встал на колено за трупом лошади. Вжух! Вжух! Не падают. Еще две. И еще две для уверенности. Готово. Рухнули и не выстрелили.

Что это? Ласка отдернул голову, и по щеке хлопнуло белое крыло. Голуби набросились на него. Не такие уж глупые птицы, если ждали, чтобы не мешать стрелкам. Или Колетт отдает команды, глядя из окна?

Кто быстрее, добрый молодец с саблей или стая глупых птиц? Ласка вспомнил легенду о фехтовальщике, который отбивал капли дождя. Сабля взлетела, описывая круги и восьмерки. На землю посыпались окровавленные тушки. Голубь — не самая маневренная птица, ни по сообразительности, ни по возможностям.

Стая, потеряв мало не половину, взмыла в небо, а на крыльцо вышла хозяйка. Колетт щелкнула пальцами, лошади под почти доехавшими до Ласки Амелией и Оксаной запнулись и сбросили наездниц.

Ласка вернул саблю в ножны, снова схватил лук и пустил стрелу. Колетт шагнула и чуть-чуть повернулась. Стрела прошла на волосок от нее и вонзилась в дверь. Еще две стрелы. Тот же результат. Чуйка.

— Перестань, мальчишка, — сказала Колетт и направилась к нему.

Ласка сменил лук на саблю и пошел навстречу ведьме. В левой руке Колетт держала деревянную шкатулку с закрытой крышкой.

— Замри! — приказала она.

Ласка почувствовал, как ноги прилипли к земле.

— И вы замрите! — крикнула Колетт в сторону дороги.

Два сдавленных женских крика были ей ответом. Верховые лошади разбежались. Только огромный серо-черный волк судорожно выгибался под деревьями, не то пытаясь доползти до ножа, не то от адской боли, которую причиняют нечисти серебряные пули. И Элефант спокойно стоял посреди ведущей к дому дорожки.

— Отче наш, иже еси на небесех… — начал Ласка, с трудом ворочая языком.

С первой строчки стало легче, а со второй и ноги отлипли. Наверное, эта Колетт сильно прогневила Господа, и он только того и ждал, пока кто-нибудь явится ее извести, вооружившись саблей и молитвой.

— Убейте его! — крикнула Колетт и открыла шкатулку.

Из шкатулки выскочили четверо полупрозрачных бесов. Каждый примерно по плечо человеку и на человека очень похож, но с рожками, со свиным рылом, поросший курчавой шерстью, на козлиных ногах, зато с совершенно человеческими руками. Каждый держал добротную железную кочергу.

Ласка, продолжая бубнить молитву, ударил саблей первого беса. И не то промахнулся, не то сабля прошла сквозь него. Не ожидал. Не успел взять защиту. Кочерга больно ударила по руке, но не выбила саблю.

Бесы вертелись вокруг и били кочергами. Ласка не попал ни в одного, парировал и уворачивался. Надолго бы его против четверых не хватило, но он вспомнил Дубровно. Вывернулся из-под удара, отскочил на три шага, присел и чиркнул по земле саблей, обведя круг.

Бесы остановились.

— Где он? — спросили они хором.

Тогда в Дубровно среди прочих были и ведьмы, и круг от них защищал. Или не круг, а круг и молитвы?

— Святый боже, святый крепкий, святый безсмертный, помилуй нас! — сказал Ласка.

— Умный какой, — сказала Колетт, — Я тебя не вижу, но чувствую. Ты в моем саду.

— Вот он. Взять его! — она ткнула пальцем, и бесы бросились, занеся оружие.

Амелия настояла, что от ведьмы, которая летает на шабаш, и от ее бесов должна помочь святая вода. Ласка сомневался, что у католиков святая вода настоящая, но Оксана сказала, что для ведьм, в младенчестве прошедших католическую купель, сойдет.

На поясе фляжка из вощеной кожи. Ласка приподнял ее левой рукой, а в правой он так и держал саблю. Чиркнул острым лезвием по фляжке, чуть не отрезав нижнюю половину, а потом встретил бесов росчерком клинка.

Бесы и не подумали парировать, развалились на куски, вспыхнули и исчезли. Что сильнее, заговор сабли на чью-то удачу, или святая вода? Конечно, святая вода, пусть она и католическая. Но смоет ли она заговор с сабли? Да плевать. Сабля не теряет ценности и без всяких колдовских штучек.

Ласка вышел из круга навстречу Колетт. Навстречу… Вот только что тут стояла ведьма. Только что сделала жест рукой. Только что исчезла.

Шею пронзила резкая боль. По плечу скользнула женская рука. Вот она, ведьма. Но как она тут оказалась? Отвела глаза и спокойно шагнула вперед.

Ласка понял, что теперь он действительно не может шевельнуться. Не как только что, когда успел взмолиться, а намного хуже. Даже язык застыл во рту.

— Ха-ха-ха! — сказала Колетт, — И ты сам привел ко мне коня. Иди сюда, мой хороший.

Элефант спокойно подошел.

Колетт протянула к нему руку, а Элефант пыхнул в ответ. Пых вышел довольно скромным. Не струя пламени, как представляют огненное дыхание драконов. Просто один выдох. В упор.

Ведьма даже не успела задержать дыхание. Пламя опалило лицо и выжгло весь воздух в ее легких. Она не успела ничего сказать обожженным ртом, ни проклятия, ни завещания. Вот выдохнул конь. Вот вспыхнуло платье. И вот уже ведьма горит как живой факел.

14. Глава. Унести ноги из Парижа

Элефант отступил на шаг. Подбежали Оксана и Амелия. Амелия выдернула из шеи Ласки длинную граненую иглу. Ласка отмер, пошатнулся и чуть не упал. Оксана плеснула на рану святой водой.

— Огонь огню рознь, — потрясенно сказала Амелия, глядя на догорающую Колетт.

— Это тебе не дрова, — добавила Оксана, — Черт! Сила!

Оксана подскочила к Колетт и схватила умирающую ведьму за руку.

— Силу! Отдай мне силу! — крикнула она.

Амелия подобрала шкатулку и прижала ее к груди.

— Не отдам!

— А и не надо. У моей бабки дома такая лежит.

Через дорогу в траве дернулся Вольф. Ласка вскочил, подбежал к нему, схватил за лапу и потащил в сторону, где, наверное, воткнут нож. Волк вздрогнул и вывернулся.

— Держи его! — крикнула Амелия, — Прижми к земле!

Ласка обнял огромного зверя и безуспешно попытался обездвижить его. Амелия выхватила нож и воткнула его Вольфу в грудь около передней лапы, прямо перед лицом Ласки. Тот чуть не разжал руки, но сообразил, что она хочет достать пулю. Вокруг места попадания выпала шерсть, и шкура стала из черной серой с багровыми прожилками. Амелия располосовала рану крест-накрест, сунула туда пальцы и вытащила сплющенный кусок серебра. Пуля ударит так сильно, как позволит пороховой заряд и длина ствола, а войдет так глубоко, как позволят плотная волчья шкура и мускулы под ней. Под серой кожей мускулы из красных и полных крови стали серыми и усохшими. Если бы не воздействие серебра, Амелия не смогла бы так легко разрезать плоть и извлечь пулю.

Вторая операция, третья, четвертая. Оксана помогала держать пациента. Все трое вымазались в крови, но вырезали четыре пули. Вольф успокоился и приоткрыл глаза.

— Шевельнуться не могу. Во мне кровь-то осталась?

— Сердце ведьмино будешь? — спросил Ласка.

— Угу.

Притащил труп ведьмы. Рубанул пару раз. Оксана дорезала ножом и сунула в пасть оборотня ведьмино сердце.

Волк пару раз укусил полужареный кусок мяса и проглотил его. Поднялся на три лапы, доковылял до ножа и тяжко плюхнулся на бок. На человеческий бок со свежим звездообразным шрамом.

— Чтобы я… Еще раз… Когда-нибудь… Связался с ведьмой…

— А я? — чуть не заплакала Амелия.

— Ты ведьма.

— Я так и не стала настоящей ведьмой. Знаешь, что такое ученица ведьмы? Невинная девушка. Травки собирать только и умею.

— Еще глазки строить и порчу наводить, — сказала Оксана.

— Это все бабы умеют. Даже ты.

— Я ведьма!

— Какая ты ведьма, ты даже на шабаше не была. Тебя инквизиторы поймают, так на следующий день и отпустят.

— Не отпустят!

— Не спорьте, — сказал Ласка, — И ты ведьма, и ты ведьма.

Вольф кивнул. Амелия собралась возразить, но замешкалась, подбирая слова.

— Ты невинная девушка? — спросил ее Вольф.

— Ну почти, — ведьма немного смутилась, — Колетт меня выгнала! Я хотела быть ведьмой, а стала сначала шлюхой, потом невенчаной женой, а сейчас я вообще непонятно на кого похожа.

— На нее, — Вольф кивнул на Оксану.

— Сейчас тюкну сковородкой. Посмотрим, как от оборотней холодное железо помогает, — ответила Оксана.

— Оксана хорошая, — сказал Ласка.

— Прозвище у нее только странное, — сказала Амелия, — Окс-Анна. Окс по-французски бык, если вы не знаете. Бычья Анна? Чем заслужила?

— Выменем, — хихикнул Вольф.

Оксана несильно ударила его по голове сковородкой.

— Шутники, чтоб вас.

— Ты королю этим именем представлялась? — спросил Ласка.

— Да.

— И что он?

— Заржал и к сиськам потянулся… Черт! Он тоже так подумал. Как теперь ему в глаза смотреть?

— Королю? — удивилась Амелия, — Неслабая ты ведьма!

Оксана приосанилась и даже перестала обижаться на всех подряд за что попало.

— Как добычу будем делить? — спросил Вольф.

— Точно, пойдемте в дом, я покажу, что где лежит, — предложила Амелия.

Дом как дом. Но вот мастерская… Амелия прочитала заклинание, и под потолок выбежала стая светящихся жуков. Пучки трав, подвешенных под потолком. Мешочки. Баночки. Отдельный очаг с котлом. Каменная ступка с пестиком. Доски, ножи. Как на хорошей кухне. И какие-то интересные сосуды и трубочки.

Вольфа ведьмина мастерская нисколько не заинтересовала, зато он сразу пошел обыскивать дом. Оборотень — ночная тварь, и темнота ему не помеха. Даже в человеческом обличии у него почти волчий нюх и хорошее ночное зрение.

— Ух ты! — вырвалось у Оксаны, — Такого размаха у моей прабабки не было. Я даже не пойму, что здесь что.

— Я тоже не все знаю, — сказала Амелия.

— Как делить будем?

— Тебе сила, мне шкатулка. Тебе травы, которые ты знаешь, мне остальные.

— А инструменты?

— Куда ты их потащищь?

— А домик?

— Не знаю.

— А книги? — Оксана оглянулась, — Тут три книги.

Амелия пожала плечами.

Оксана сходила в спальню, вернулась с двумя простынями. Одну порвала на кусочки, в которые стала заворачивать травы, другую расстелила на столе, чтобы все в нее складывать.

Появился Вольф.

— Я там нашел украшения, — сказал он, — Амелии домик остается, и голубятня, мастерская. Оксане в счет этого из украшений долю. Пойдет?

— Пойдет, — сказала Амелия, — Только можно мне одно колечко?

— Держи.

— Ты подарил мне колечко! Теперь я поеду с вами!

— Куда ты поедешь, дурочка?

— Куда вы, туда и я.

— Задницу покажи.

Амелия развернулась и задрала подол. Задница красивая, но уже побита о седло. Ласка смутился и отвернулся. Но не сразу.

— Тебе завтра будет больно в седло садиться, — сказал Вольф, — А нам надо поспешить. Нас сам император ждет. И корольеще. Два месяца верхом. В женском седле тебе за нами не поспеть, а в мужском чтобы ездила и учить тебя некогда, и сотрешь ноги до мяса.

— И что мне делать?

— Тут живи. Сколько лет жила и еще проживешь. Я потом приеду.

— Я боюсь.

— Чего?

— К Колетт гости ходили. Придут, спросят, где хозяйка. Что я отвечу? Голуби эти еще. Корми их, убирай за ними.

— Почему голуби, а не вороны? — спросила Оксана.

— Голуби глупые, а ворон первым делом скажет «что я с этого буду иметь». У них сильное критическое мышление, и они самодостаточны. Чего ты хочешь, они по сто лет живут, успевают ума палату нажить. Ворон не полетит день пути туда-обратно за какие-нибудь вкусняшки. Тем более, за право надеяться на вкусняшки, как голубь, — ответила Амелия.

— И заставить нельзя?

— Вороны не то, чем кажутся. Где-то есть легендарные колдуны, которые находят с ними общий язык. Это значит, что, если какая-то ведьма будет обижать воронов, то воронам есть, кому пожаловаться. Хотя они и сами по себе могут изрядно нагадить.

— Разве голубь не птица Святого Духа?

— Ага, а человек создан по образу и подобию Божиему. Сильно это нам с тобой мешает? Колетт не требовала от голубей летать на шабаш и целовать дьявола в зад. Или там, не знаю, гадить на распятия и читать колдовские книги. У нее с ними чисто мирские взаимоотношения.

— Что из трофеев нам достанется? — спросил Ласка.

— Деньги, — ответил Вольф, — Колетт не в долг жила. Мы тут потратились, а обратно ехать — здоровенных жеребца с кобылой кормить. Так что, дорогие дамы, даже не просите, не поделюсь. Вот, цепочку с кулоном продайте и уже разбогатеете.

Оксана тем временем перекладывала на простынь мешочки и баночки.

— Вроде все понятно, а это что за вонючка? — спросила она, держа в руках коробочку с притертой крышкой.

— Фаленгра, — ответила Амелия, — И это она еще по-настоящему не протухла.

— Зачем она такая нужна?

— Усиливает чувства.

— Серьезно?

— Не сама по себе, а один из компонентов. Потом варить надо, запах уйдет. Вот, понюхай.

Амелия подала Оксане одну из маленьких баночек с притертой крышкой.

— Интересненько, — Оксана с усилием вытащила крышку, — Масло какое-то?

— На основе розового масла.

— И что с ним делают? В вино добавляют или в еду?

— Наносят по капле за ушами.

Оксана запустила два пальца в баночку и щедро натерла себе за ушами.

— Вот так? И что будет? Какие чувства усиливает?

— Эй, ты с ума сошла! — воскликнула Амелия, отобрала баночку и закрыла ее крышкой.

— А что? — удивилась Оксана.

Вольф потянул носом воздух.

— Не нюхай ее! — крикнула Амелия, подскочила к нему и потащила за собой к двери, — Идем со мной, быстрее!

Ласка все обсуждение «усилителя чувств» пропустил, потому что разглядывал перегонный аппарат очень сложной работы. С цельнотянутой стеклянной витой трубкой толщиной в палец и стеклянным же поворотным краником.

— Что случилось? — отвлекся он, когда Амелия уже выпихивала за дверь Вольфа.

— Не знаю, — Оксана пожала плечами, — Что со мной не так, почему меня нельзя нюхать и почему эта маленькая хитрюша сбежала с Вольфом?

Ласка понюхал.

— Все с тобой так. Подушилась?

— Ага.

— Приятный такой запах. Тебе подходит.

На рассвете он проснулся в постели с Оксаной. Роскошная постель. Господская. Хоть втроем лежи. Белые простыни, матрас чем-то мягким и ровным набит, одеяло как пуховое. Подушки мягкие.

Попытался вспомнить, что было вечером. Вспомнил, что было ночью. Покраснел. Вспомнил еще раз, чтобы не забыть. В жизни обязательно пригодится. Подумал, как будет лучше, разбудить Оксану или быстренько одеться и не попадаться на глаза. Пока думал, Оксана проснулась.

— Скажи ведь, дура эта Амелия, — произнесла она, едва открыв глаза.

— Дура. Почему?

— Усилитель чувств у нее, блин! Я и не сообразила на этой их латыни, что там за хрень.

— Ты про вчерашнее благовоние?

— Ага. Это возбудитель, еще и в конской концентрации.

— Вот че…

— Тссс! Не поминай их тут!

— И что теперь делать?

— Да что хочешь. Все равно больше не встретимся. Ты домой, я посижу денек, чтобы выветрилось, возьму с собой эту банку и поеду с Амелией обратно к королю. Пахнет еще или уже все?

Ласка потянулся к шее Оксаны и принюхался. Наутро тот самый запах еще оставался. Не настолько, чтобы в порыве страсти позабыть про все на свете, но настолько, чтобы сделать все осознанно, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Да, обещал с ведьмами не ложиться. Но, во-первых, все равно уже нарушил, во-вторых, не по своей воле, а из-за обстоятельств непреодолимой силы.

Вольф с Амелией ночь провели примерно так же, только в спальне Амелии, а не в хозяйской. Но за завтраком смущался и смотрел в стол только Ласка. Оксана вела себя как ни в чем не бывало, будто и не провела ночь с мужчиной. Не ерзала задом по лавке, не стреляла глазками, не подмигивала, не шутила на романтические темы. Даже ела совершенно спокойно, как в обычное сонное утро. Вольф сидел как выжатый, прислонившись к стене, и жрал с волчьим аппетитом. Правой рукой лениво таскал еду с тарелок в рот. Неспешно пережевывал. Кроме руки и челюстей, казалось, не шевелил ни одним мускулом. Но хитрая волчья улыбка не сходила с лица даже во время жевания. Амелия бегала по кухне, что-то резала, смешивала, жарила. Почти светилась и чуть ли не взлетала.

— В мастерскую больше не пойдем, — сказал Вольф, — А то так вообще никогда отсюда не уедем. Всю добычу поделили, или что-то осталось?

— Всю, — сказала Амелия.

— Книги остались, — сказала Оксана, — Три книги, я их в спальне Колетт нашла.

— Зачем тебе книги? Ты на латыни читать умеешь?

— Научусь.

— Ну, неси.

Оксана принесла две толстые коричневые книги и одну желтую с черным, потоньше.

— Эта тебе, эта мне, эта тоже мне, — сказала Амелия.

— Наоборот.

— Да какая тебе разница?

— А тебе какая?

— Возьми эти две, а мне эту одну.

— Нетушки. Эту тебе, эту мне, а эту поделим.

— Как?

— Пополам.

— Разве можно делить колдовские книги?

— Можно.

— Ну давай.

— Ласка, разруби эту книгу пополам, — Оксана обернулась к другу, но краем глаза приглядывала за Амелией. Та молчала.

— Почему ты не скажешь, что лучше отдать книгу целиком, лишь бы не рубить? — спросила Оксана.

— Даже не надейся. Разве я похожа на царя Соломона?

— Руби.

— Как? — спросил Ласка, — Поперек, вдоль, по толщине, наискосок?

— По толщине, — сказала Амелия.

— Вот так, — Оксана провела пальцем параллельно корешку книги.

Можно извлечь какую-то пользу из первой или второй половины книги. Можно извлечь пользу из верхней или нижней половины, мало ли найдутся заклинания или рецепты зелий на полстраницы. Но что можно вынести из книги, когда разрезана пополам каждая строчка?

— Нет! — вскрикнула Амелия.

— Что хоть за книга такая? — спросил Вольф.

Ласка посмотрел на обложку. Желтая кожа с черным уголком.

— Латынь. Автор — Джабир, перевод с арабского — отец Бениволус. «Пляска смерти для начинающих». Подзаголовки «Быстрый путь в преисподнюю» и «Что делать, если стряслась беда».

— Открой на странице, что делать, если стряслась беда, — попросил Вольф.

— И теперь тебя заберет шайтан… — прочитал Ласка, — Тут шайтан чуть не на каждой странице поминается.

— Сжечь не хочешь?

— Нет, — сказала Амелия, — Черные книги в соединении с пламенем могут давать нежелательные побочные эффекты.

— Как ты по-ученому, — сказала Оксана.

— Так Колетт говорила. Можно весь дом разнести, можно демона вызвать, можно в ад провалиться. Заранее не угадаешь.

— Зачем тебе нужна была эта книга? — удивился Ласка.

— Лишь бы не ей. Она же ничего такого не знает. Прочитает пару строчек и наколдует себе на погибель.

— В общем, руби ее смело, — резюмировал Вольф.

Ласка открыл книгу примерно на середине. Амелия заглянула и перелистнула несколько страниц.

— Вот так нормально. Первая половина еще куда ни шло, но не вторая.

Так и поделили.

— Вы лучше скажите, куда мне деваться? Я здесь не останусь. Может все-таки возьмете с собой? — сказала Амелия.

— Поехали со мной, — предложила Оксана, — Я теперь любовница короля, буду как сыр в масле кататься. Ты сможешь выдать себя за служанку?

— Легко. Я у Колетт всю служаночью работу делала.

— Заодно научишь меня колдовать, насколько сама умеешь.

— Ну давай, — Амелия вздохнула, — Я бы, конечно, с ними поехала…

Вольф покачал головой.

— Если тебе сколько-нибудь дорога твоя гладкая шелковая задница, я бы не советовал. Нам полмира пересечь надо до Рождества. Отстанешь — ждать не будем.

Поделив наследство Колетт, путешественники с Элефантом в поводу покинули домик ведьмы, забрали на постоялом дворе Толстушку и направились на восток. Король пожаловал им коней, но не седла и сбрую, а седло на размер нестандартно крупного дестрие слишком дорого стоит и слишком долго делается. Император, если что, и без седла примет, разговор был только про коня.

Денег с учетом добычи у ведьмы и остатка от папских ста дукатов хватило бы, чтобы неплохо прокормиться в пути до Вены, не беря греха на душу, да и еще бы до Волыни через Краков осталось.

— Удачи вам, мальчики! Спасибо за все! — сказала Оксана на прощание.

— И тебе спасибо, — ответил Ласка.

— Было бы за что.

— Хотя бы за песню в море. Да и за лошадь тоже. Твоим по пути передать что?

— Своим я и сама теперь напишу.

— Что будешь делать с королем? — спросил Вольф.

— К свадьбе пойдет, — ответила Оксана.

— Королевой станешь?

— Смеешься? Выдаст за придворного и отошлет его со двора.

— Тоже неплохо.

Вольф, как оборотень, жулик и вор, не особенно придерживался христианской морали и нравственности.

Ласка подумал спросить, придется ли ей перекрещиваться из православной веры в католическую. Но вспомнил, что Оксана ведьма, и Рай ей в любом случае не светит, а католический ад вряд ли сильно горячее православного.

— Вот вам по подарку на память, — сказала Оксана.

Ласке она подала шелковый пояс с карманами на завязках.

— Это тебе под золото и султанский перстень. Всю дорогу шила. Воров вокруг полно, храни понадежнее.

— Спасибо, — ответил Ласка, — В ту сторону был у меня пояс, да татары забрали.

— Тебе колечко из разрыв-травы, — Оксана подала Вольфу плетеное кольцо, — Здесь нашла. Оно на один раз. Откроет любой замок кроме заговоренного от колдовства. Или веревку порвет.

— Здорово. Знаю эту штуку. Благодарствую.

Ласка подумал, что в ответ надо что-то тоже подарить. Но, как назло, ничего подходящего под рукой не нашлось.

— Слушай, а тебе конский волос не пригодится? — спросил он наудачу.

— Может и пригодится, — удивленно ответила Оксана, — Так ведь лошадей вокруг полно.

— У меня отборный, — Ласка подъехал к Элефанту, который спокойно стоял рядом, и пошевелил его длинную черную гриву, — Такого во всей Франции больше нет и не будет.

— Да, слушай, лучше не бывает.

Ласка отхватил острым ножом пучок конского волоса и подал Оксане. Она перекинула косу на грудь и приложила конский волос рядом.

— Смотри-ка, цвет в цвет. Спасибо.

На прощание обнялись, на том и расстались.

— Скажи-ка, Вольф, что такое разрыв-трава? — спросил Ласка.

— Трава такая. Взламывает любой замок, рвет цепи и веревки, — ответил Вольф.

— Ей воры пользуются?

— Нет, конечно. За ней надо к ведьмам идти. А ведьмы — они же ведьмы.

— Не понял.

— Бабы ехидные. Расскажи им, куда собрался, да какой замок ломать. Да может тебе и не надо. А может я не в настроении и не продам. Предложит за полтину, на ходу передумает и рубль запросит. Не говоря уже, что потом все ведьмы в округе будут знать, что приходил Вольф, покупал разрыв-траву, чтобы какого-нибудь Чорторыльского грабить. И ровно то же самое про любое зелье, что от ведьм. К ним ходить — себе дороже. Я бы даже сказал, чтобы ходить к ведьмам, надо быть как ведьма. Их клиентки — хитрожопые тетки, которые сами от ведьм недалеко ушли. Хватало бы ума — сами бы зелья варили. И по деньгам ведьма хуже ростовщика. Заломит ровно на копейку меньше, чем ты за другой вариант заплатишь.

15. Глава. О конях и попугаях

В Вене Ласка начал сразу со Службы обеспечения, но там его дальше ворот не пустили. Суровый страж сказал, что герр фон Нидерклаузиц отсутствует, доктор Нострадамус отсутствует и не Тони, а дипломированный врач Антонио Бонакорси тоже отсутствует. Ласка оставил сообщение, что ritter Umnoi вернулся из Парижа и намерен сдать коня в императорскую конюшню, а остановился пока на постоялом дворе.

Ускориться не получилось. Ласка вздохнул и пошел записываться на прием к императору официальным путем без особой надежды. К его удивлению, секретарь вытащил деревянный ящик, из ящика достал карточку и прочитал:

— Иван Устинов сын Умной по прозванию Ласка из Москвы.

— Это я.

— Должен доставить одного черного дестрие из конюшен короля Франциска, — секретарь вопросительно посмотрел на Ласку.

— Доставил.

— В обмен выдать попугая из старой башни.

— Готов принять.

— Сообщить лично Императору, а в отсутствие Императора — принцу Максимилиану. Без личного позволения ничего не делать.

— Как угодно.

На этом скоростные показатели императорской канцелярии закончились. И мог бы Ласка ждать неделю, другую и третью, но уже вечером на постоялом дворе появился Нидерклаузиц.

— Здравствуй, Ласка, Устинов сын.

— Здравствуй, герр Фредерик… — Ласка замялся, потому что забыл, как звали рыцаря с железной ногой, отца Фредерика.

— Говоришь, ты все-таки привел коня Его Величеству?

— Да.

— Хорошо, а узнал про коня, который пускает дым и пыхает огнем?

— Так я его и привел.

— Вот как? Покажи.

Спустились на конюшню. Фредерик удивленно посмотрел на огромного жеребца. Деревянный брус, закрывающий выход из стойла, немного обуглился, но крышу поддерживали кирпичные колонны, которые всего лишь подкоптились.

— Как ты с ним справляешься?

— Я говорю по-лошадиному, — признался Ласка.

Вообще, конечно, не стоит говорить об этом каждому встречному, но этот немец вроде свой человек, и сложно бы было правдоподобно соврать.

— Не знал. А что так долго? Я тебя раньше ждал.

— Пришлось попутешествовать.

Ласка без лишних деталей рассказал про долгую дорогу до Крыма и обратно. Фредерик слушал внимательно, но особо не выспрашивал.

— Завтра с утра идем к императору, — сказал Фредерик, когда Ласка закончил, — Коня берем с собой.

На следующий день заранее предупрежденные служители открыли для Элефанта то самое стойло под табличкой. Несмотря на то, что в стойле давно никто не жил, в нем не забывали прибираться. Ни паутины, ни пыли, ни грязи.

Коня продемонстрировали императору.

— Надо поговорить, — император жестом пригласил секретаря отойти от стойла.

— Слушаю, Ваше Величество.

— Начнем с того, что это не дестрие. Полукровка.

— Прикажете отдать половину попугая?

— Забавное предложение, — император улыбнулся, — Точность — вежливость королей, как говорит мой невежливый враг Франциск.

— Прапрадед фон Нидерклаузица как-то отдал половину заложницы за половину выкупа, — сказал секретарь.

— Это ты очень вовремя вспомнил. Какую, кстати, половину?

— Верхнюю. Где руки и сердце.

— Забавно. Но мы отдадим всего попугая.

— Ваше Величество?

— Точность это именно что вежливость. Король, будучи точным, ставит себя на одну доску с нижестоящими, которые точными быть обязаны. А щедрость демонстрирует превосходство и подчеркивает неравносубъектность.

— Вы совершенно правы, Ваше Величество.

— Конь нам в любом случае пригодится. Запиши, поставить на довольствие.

— Записал.

— Коня надо учить. У него на морде написано, что он зверь дикий, злобный и своенравный.

— Кого назначить прикажете?

— Вот Нидерклаузица и назначим. Теперь попугай. Откуда он у меня взялся?

— Эрнан Кортес из Новой Испании привез. Вы его потом обратно отправили военным губернатором.

— И с тех пор десять лет у меня в парке сидит эта бесполезная богохульная птица?

— Совершенно верно, Ваше Величество. Монахи ей Святое Писание читают и легенды про рыцарей.

— Сто раз можно было кому-нибудь передарить, обменять, на худой конец, продать.

— Можно было, Ваше Величество.

— Почему он до сих пор тут?

— Вы не приказали. Да и что плохого? Мы его на редкостного коня меняем. И табличку над стойлом снимать не придется.

— Плохого что? Плохо не то, что мы попугая на коня меняем. Плохо, что у меня в империи таких забытых попугаев должны быть сотни. Понимаешь? Сотни вопросов, которые отложены до того, пока лично император ими займется. Лежат нерешенными, приносят убыток и никто не виноват.

— Виноват, Ваше Величество!

— Да не ты. Запиши важную задачу. Срочно составить список вопросов, который отложены и ждут решения императора.

— Записал. Только разрешите по существу сказать.

— Разрешаю.

— На Вашей голове дюжина корон. В каждой стране свои задачи имперского уровня. Их не то, чтобы много, но есть. Вы, Ваше Величество, хоть и мудры как дюжина королей, а времени-то у Вас сколько Бог отвел. Здесь систему надо менять.

— Значит, будем менять систему. Или брошу все и в монастырь уйду.

Император и секретарь вернулись к собеседникам.

— Это не дестрие, а полукровка, — сказал император, — Если французы выводят новую породу, то нам стоит об этом знать. Новость свежайшая, даже разведка ничего такого не сообщала. Герр Нидерклаузиц, назначаю тебя ответственным за изучение этого жеребца.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

— Приставьте к коню постоянного наездника, конюхов, писаря и счетовода. Я хочу знать, годится ли этот зверь для военных целей. Если годится, то насколько дороже, чем дестрие, французам обойдется кавалерия с этой новой породой. Нужно ли нам перенимать этот опыт, или овчинка не стоит выделки.

— Сделаем, Ваше Величество.

— Отправляйтесь к начальнику птичника, скажите, что попугая я приказал отдать просителю в комплекте с сопроводительной документацией.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Император направился в другой конец конюшни, где ему уже подготовили лошадь для прогулки.

— Не торопись уезжать, — попросил Ласку Фредерик, — Задержись в Вене на пару дней. Дело есть. И приходи оба дня в конюшню, поработай с Элефантом, помоги ему здесь привыкнуть.

— Хорошо, — Ласка легко согласился.

И от бесконечной дороги устал, и как не уважить хорошего человека, без помощи которого могли бы и пару недель просидеть, ожидая приема.

Секретарь и Ласка дошли до птичника. У входа их уже ждал Вольф. Передали гефлюгельшталльфюреру приказ императора. Тот, не моргнув глазом, вызвал писаря. Писарь достал толстую книгу, сделал запись о передаче ценной птицы и попросил расписаться за получение.

— С полным титулом, пожалуйста.

Ласка взял перо, обмакнул в чернильницу и красиво вывел по-русски. «Иван Устинов сын Умной, сын боярский, из Москвы. Принял» Ласка остановился. Как эта птица по-русски будет? Мама тогда в деревне говорила. «Принял зловещую птицу Напугай…».

— С сопроводительной документацией, — добавил писарь.

«… с сопроводительной документацией», — приписал Ласка. Поставил своей рукой подсказанную писарем дату по латинскому летоисчислению.

Писарь выложил на стол толстую рукописную книгу без твердой обложки. Заголовок на первом пергаментном листе «Попугай крупный. Наставление по содержанию».

Ласка пролистал. Испанский, латынь, немецкий. Беда.

— Половина со слов птицы записана, — сказал гефлюгельшталльфюрер, — Попугай вам напомнит. Если где языка не знаете, он прочитает.

— Он что, грамотный?

— Он иногда слишком грамотный и даже с точки зрения римского права свою особу пытается толковать. Но мы на поводу не идем. По документам птица, значит птица и нечего тут.

Слуги принесли клетку с попугаем. Конечно, не ту самую клетку, которая утонула в Дунае, но тоже железную.

— Воррр? — поинтересовался попугай.

— Не вор, а честный меняла, — ответил Ласка.

Клетка из железных прутьев и сама по себе тяжеловата, а со здоровенной птицей и вовсе не руками не поднимешь. Императорские слуги продели через решетку под сводом длинную палку и таскали клетку вдвоем.

Слуги вытащили палку и ушли. Ласка уставился на клетку. Надо было тогда еще об этом подумать. Пустую почти такую же они довезли до башни без особого труда. Но как бы они ночью и тихо транспортировали клетку со злобной птицей? Держа руками за прутья? А к лошади как крепить? Как пустую? Вплотную к лошадиному боку, чтобы вот этот здоровенный клюв клевал лошадку?

На вытянутой руке не понесешь, тяжело. На спину положить боязно. Начальник птичника и писарь с любопытством смотрели, как Ласка с Вольфом попытаются клетку унести. У немцев не хватило фантазии предположить, что грузополучатель может прийти неподготовленным к получению груза.

— Слушай, птица… — вежливо обратился Ласка.

— Доминго!

— Тебя зовут Доминго?

— Да.

— Я Ласка Умной, — Ласка решил не говорить птице имя, которым крещен. Это священникам нужно крестильное имя, и перед королями-императорами-султанами положено полностью представляться, а не прозвищами.

— Что означает твое имя?

— Умный.

— Хороший знак. В моем мире человек с таким прозвищем был бы жрецом Кетцалькоатля, бога познания.

Попугай неплохо говорил по-немецки. Почти как человек, четко и понятно, хотя и не с таким выговором, как у венцев. На «р» он часто срывался в «ррр», а в остальном, если не видеть перед собой птицу, можно подумать, что человек говорит. Речь у него возникала где-то в горле, приоткрытый клюв при разговоре едва шевелился.

— Доминго, ты честная птица?

— Да.

— Если я тебя из клетки выпущу, что будешь делать?

— Ласка, ты честный человек? — спросил Доминго.

— Вот те крест! — Ласка истово перекрестился.

— Зачем я тебе?

— Один весьма ученый пан из Польши… Ты знаешь, что такое Польша?

— Знаю. Я про мир вокруг не меньше тебя знаю, хотя ничего толком не видел. Монахи очень умные и любят поговорить.

— Один весьма ученый пан из Польши звал в гости императорскую птицу. Большую, красивую и певчую.

— Ты московит.

— Я московит. А тебя приглашают в Польшу. Кормить-поить обещают, песенки слушать.

— Я не певчая птица.

— А когда выпьешь?

— Бррренди! Орррухо! Крррасное! Кагоррр! Тысяча черрртей!

Ласка посмотрел на птичников.

— Не положено, — сказал начальник, — Если только монахи носят.

— Пан Твардовский самого короля личный астролог, — сказал Ласка попугаю, — При дворе будешь жить, и по-настоящему, а не в клетке. Король такую свиту содержит, видел бы ты. Еды при дворе видимо-невидимо, любые яства кушают. И вино пьют, и бренди, и аквавиту, и коньяк, и меды ставленые. Птиц певчих в чистоте содержат, не обижают.

— Книги!

— Книги чтут. И типография у них где-то там тоже есть.

— Ведьмы!

— Что ведьмы?

— Ведьмы там есть?

Ласка задумался.

— Как без ведьм? — подал голос Вольф, — Ведьмы, ты уж извини, везде есть. Ты только первым к ним не лезь, а у них и без тебя забот хватит.

— Открррой.

Ласка начал откручивать проволоку, которой закрутили дверцу. Интересно, как убедили эту большую сильную птицу залезть в клетку по собственной воле?

— Монах сказал, забирают меня, — произнес попугай, как будто угадав мысли, — Надоело здесь. Тюрррьма.

— Кому тюрьма, а кому и полный пансион, — возмутился гефлюгельшталльфюрер, — Вон ты какой яркий да красивый. Ни разу тут у нас ни голода, ни холода не чувствовал. Жаровню с углями тебе на самый верх таскали, чтобы не мерз.

— Благодарррю!

— Сейчас зима начнется, каково бы тебе на воле было?

— Плохо, — сказал попугай, — Меня корррмить надо.

— А чем недоволен тогда?

— Корррмить надо и доверрррять! За рррешетку посадили!

— Я бы с человека побожиться потребовал, — сказал Ласка, — Но с птицы какой спрос. Под честное слово выпущу, только ты не улетай.

— Обещаю не улетать, — сказал попугай и немедленно взлетел под потолок.

Вольф бросился к дверям, но попугай спланировал на плечо Ласке.

— Как Эрррнан, — сказал он, — Только тот крррупнее был и в кирррасе. Хорррроший. Мудррррый.

С тяжелой птицей на плече Ласка добрался до постоялого двора. Вольф тащил «сопроводительную документацию». Добротную стальную клетку хозяйственные немцы тут же забрали обратно и сказали, что за нее компенсация не полагается. Обещали отдать птицу и бумаги, не более.

— Надо выпить! — сказал Вольф, — Никак не думал, что все нормально пройдет.

— И я не думал, — ответил Ласка.

— И я, — присоединился Доминго.

Через два дня на конюшне появился Фредерик с симпатичной темноволосой девушкой благородного происхождения, которая выглядела примерно лет на шестнадцать, как Ласка. На немку не похожа, скорее, итальянка. Но и горячей южанкой не выглядит. Это у европейских простолюдинов по внешности без труда можно понять, из какой местности человек происходит, а у дворян национальные особенности не так ярко выражены.

— Познакомьтесь. Ласка Умной из Московии, сын моего старого друга. Рафаэлла фон Нидерклаузиц, моя дочь.

— Очень приятно, — сказал Ласка.

Девушка кивнула в ответ.

— Ласка, есть дело на сто золотых талеров, — сказал Фредерик.

— Большие деньги.

— Останься при этом коне на месяц.

— Я бы рад остаться…

— На полный пансион вам обоим, твоей кобыле и попугаю. И сто золотых талеров сверху.

— Благодарю за щедрость, но у меня времени нет. Могу только на пару недель задержаться.

— Ты торопишься?

— Да. До Рождества я обязательно должен быть в Волыни, что под Полоцком. А до этого у меня дела в Кракове, которые могут затянуться.

— Хорошо, две недели и полсотни.

— О каком деле идет речь?

— Коня обучать. Он вроде и зверь дикий, но раз с одним человеком договорился, то и с другим сможет.

— Наверное. Он высокомерный и не очень добрый. Но умный.

— Правда, что ты говоришь по-лошадиному? — спросила Рафаэлла

— Правда.

Девушка посмотрела на Ласку внимательно и заинтересованно.

— Ты колдун? — спросила она.

— Нет, это у нас в роду дар Ужиного короля, который передается по мужской линии.

— Папа, поймай мне Ужиного короля!

— Рафи, давно прошли те времена, когда ужиные короли ползали по грешной земле, — ответил Фредерик.

— Тогда поймай мне еще кого-нибудь, кто раздает дары. И не говори, что никого не осталось.

— Не связывайся с колдовским миром.

— Ты же связываешься. И мама.

— Мама сидит в Аугсбурге и ведет счетные книги. Тебе это почему-то неинтересно.

— А ты?

— Рафи, ты знаешь, сколько раз меня там чуть не убили?

— Это все равно, что ты бы хвастался, сколько красоток тебе чуть не дали. Я вот тоже могу начать, что меня наемники крали — не украли…

— Рафи, перестань.

— … в замке нашли раньше, чем он взорвался…

— Рафи!

— Папа, я хочу быть феей. Колдуньей. Ведьмой на худой конец. Чтобы у меня был какой-нибудь дар.

— Шла бы ты лучше замуж.

— Никто не берет, бе-бе-бе! — Рафи высунула язык.

— Мама нашла тебе отличную партию.

— Гаэтано? Папа, ну это же смешно. Да, мы друзья с детства. Только я красавица, а он вепрь дикий и щетинистый. Чем вообще мама думала?

— Мама думала, что каждый мужчина в глубине души немного свинья.

— А каждая женщина немного Цирцея?

— Да. Но некоторые в большей степени, чем другие.

— Я в меньшей. Папа, я не могу выйти за Гаэтано.

— Рафи, тебя никто не торопит. И вообще, выходи за кого хочешь. Ласка, ты ведь не женат?

— Я помолвлен, — ответил Ласка, — С дочерью наших соседей и жду, пока она подрастет.

— Маменькин сынок, — бросила Рафаэлла.

— Но вы с отцом старые друзья, а Покровские нам просто соседи. И Рафаэллу ждать не надо, пока вырастет. Поэтому, если батя благословит, приеду свататься, — продолжил Ласка как ни в чем не бывало.

Ничто так не отрезвляет девиц, как понимание, что не они в жизни что-то решают. Во всяком случае, на Руси. Вот выйдет замуж, да родит, тогда да. Хоть хозяйство вести, как мама, хоть княжить, как Елена Глинская.

— А до свадьбы, значит, ни-ни? — язвительно спросила Рафаэлла.

— Родители запретили мне ложиться с католичками, — элегантно парировал Ласка.

Нет ничего плохого в том, чтобы пошутить с девушкой на романтические темы, но уж никак не при ее отце.

— Я лютеранка! — гордо заявила Рафаэлла.

— Рафи! — возмутился Фредерик, — Ты крещена в католичестве.

— Знаю-знаю. Ты еще скажи, что лучше быть свиньей, чем протестантом. Огромное преимущество. Наш русский друг католик?

— Нет, — ответил Ласка.

— Протестант?

— Нет, конечно.

— Неужели мусульманин?

— Я православный.

— Это как?

— Христианин восточного толка, — объяснил Фредерик, — Как сербы или греки.

Рафаэлла не задумывалась о существовании христианских конфессий, отличных от католичества или протестантизма. К востоку от немцев живут поляки-католики, а к востоку от Польши лежат тоже христианские Литва и Русь, и вряд ли лютеранство добралось в такую даль.

— Папа, а кем лучше быть, свиньей или христианином восточного толка?

— Надо быть в первую очередь верным другом, которому прощают мелкие недостатки.

Ласка подумал, что у Фредерика несколько эгоцентричный, но в целом справедливый взгляд на отношения. Вот Вольф — протестант. Арман — католик, Бенвенуто — католик. Оксана — православная. Доминго — некрещеная птица, но с латинским образованием и имя у него католическое. Элефант — конь, далекий от конфессиональных различий.

— Ладно, познакомились, — сказал Фредерик, — Мы тут с Рафи заболтались по поводу ее брачных планов, но не думай, что мы к тебе свататься пришли.

Ласка пожал плечами. Кого бы волновало, что там этот немец хочет, пусть он и старый батин друг. Без родительского благословения никаких свадеб.

— Вернемся к моему предложению, — продолжил Фредерик, — Я хочу, чтобы этот конь научился работать с Рафи. Если получится, то Служба Обеспечения выкупит его из королевской конюшни. Я рассчитывал на месяц занятий, но двух недель, думаю, должно хватить. Рафи хорошая наездница.

Рафаэлла гордо кивнула.

— Конь не принцесса на выданье, и месяцами искать его благосклонности никто не будет. Если за две недели нет, значит, нет. У старшего конюшего через день будет список рыцарей, которые могли бы заинтересоваться Элефантом. Пятьдесят талеров, оплата вперед.

— Хорошо. Но вам сильно нужен для девушки именно Элефант? Он ведь большой и очень сильный.

— Ха! — усмехнулась Рафаэлла, — Любая лошадь, даже мелкая, больше и сильнее, чем ее всадник. Лошадьми правят не силой.

— Верно. Но зачем девушке слишком сильный конь? Он создан для битвы.

— Будет конь — будет битва. Раз уж папа не может дать мне колдовской дар, я просила у него живого летающего дракона. Но он за столько лет нашел только коня.

— Рафи, ни у одной принцессы нет такого коня. Он дышит настоящим огнем.

— Зато у фей есть драконы и единороги.

— Я сейчас развернусь и уйду. Езди на Ветерке, вы с ним отлично смотритесь.

— Ой, папа, извини-извини, я больше не буду.

Ласка не заметил, чтобы Фредерик как-то явно обиделся или разозлился. Но дочь лучше знает своего отца. Похоже, Фредерик действительно нашел ей почти то, что она просила, а Рафаэлла просто решила покапризничать под настроение.

16. Глава. Неделя с Рафаэллой фон Нидерклаузиц

При знакомстве Рафаэллы с Элефантом Фредерик фон Нидерклаузиц присутствовал, стоя не на виду. Конь схрумкал предложенную морковку и строго обнюхал девушку, но ничего подозрительного не нашел, кроме того, что опыт общения с человеческим женским полом у него сложился крайне небогатый и в основном негативный.

— Ты случайно не ведьма? — спросил Элефант через переводчика.

— Нет, — ответила Рафаэлла и перекрестилась.

— И что вы мне предлагаете?

— Ты будешь меня возить, а я буду о тебе заботиться.

— Держать в стойле вроде этого и выводить на цепях?

— Нет. Держать на вольном выгуле, если обещаешь не убегать. И кроме свежей сочной травы кормить овсом. Только у нас сейчас зима начинается. Поэтому вместо травы будет сено.

— Не люблю зиму. Еще не люблю цепи и других жеребцов. А кобыл ты мне будешь водить?

— Буду, — ответила Рафи с задержкой.

Элефант пододвинулся к ней вплотную и понюхал лицо и волосы.

— От тебя хорошо пахнет.

— Спасибо. От тебя тоже.

— Правда?

— Правда-правда. От папы и его друзей обычно пахнет конским потом.

Поговорили еще немного. Фредерик незаметно ушел. Элефант пообещал, что даст надеть на себя седло и уздечку. Вышли все втроем на выгул. В присутствии Рафаэллы конь вел себя на удивление спокойно. Вроде бы, даже и пыхал огнем в несколько раз реже, чем обычно.

Вернули коня в стойло. Оказалось, что он уже поставлен на довольствие, и ему полагается две мерных торбы овса. У стойла дожидались еще и шорник с подмастерьем. Коня быстро обмерили со всех сторон, поохали, поахали, поцокали языками и пообещали, что завтра будет и седло, и уздечка.

— Как у немцев все быстро и ладно, — сказал Ласка.

— Особенно, когда платят Фуггеры, — улыбнулась девушка, — Мой крестный — дядя Антон.

— Ты как, не передумала? Теперь примерно представляешь, что это за конь?

— Примерно да.

— Насколько примерно?

— Огнедышащий конь из Подземья. Наполовину. Они там намного больше, а этого даже можно скрещивать с обычными кобылами, с теми, что покрупнее.

— Его отец — конь Бури-Богатыря, если тебе это что-то говорит.

— Ты знаешь, кто такой Буря-Богатырь?

Ласка удивился. В Москве все слышали про Бурю-Богатыря. Немцы тоже?

— А то! — ответил он, — Это легендарный убийца змей, змеев и ведьм. Причем до сих пор, похоже, живой. Верно?

— Верно. Откуда ты знаешь про него? — спросила Рафаэлла.

— В Москве матери детям на ночь рассказывают истории из его жизни.

— Вот так просто?

— Да, а что?

— Хорошо, а ты знаешь, откуда во Франции взялся конь Бури-Богатыря?

— Из-под земли, насколько я понимаю.

— Прямо из-под земли?

— Одна ведьма рассказывала сказку про руанскую горгулью. Горгулья вылезла когда-то из-под земли, а потом святой Роман закрыл этот выход именем Господа. Но Буря-Богатырь христианин, и он открыл проход с той стороны. Его укусила большая ядовитая змея, но конь спас. Пока всадник отлеживался, конь портил кобыл. Потом Буря-Богатырь забрал своего коня и ушел, наверное, тем же путем.

— Да, почти так все и было. Ты в Париже вел какие-то дела с ведьмами?

— Немного.

— Расскажи, не бойся. Я не побегу жаловаться в инквизицию. Моя прабабушка тоже была ведьмой.

Слово за слово, и Ласка рассказал всю историю про парижских ведьм.

— Пойдут слухи, что вы сожгли Колетт, — сказала Рафаэлла.

— Наверное. Это очень важно или не очень? Нас ведь там никто не видел.

— Не хочу тебе огорчать, но вам всем это еще икнется, — сказала Рафаэлла, — Если другие ведьмы захотят вас найти, то найдут. Нельзя просто взять и убить одну из них.

— Да у вас их жгут почем зря!

— Не почем зря, а на костре посреди площади. Чтобы не пролить кровь и не дать умирающей ведьме схватить кого-то за руку. И обязательно при поддержке священника или нескольких, — девушка вздохнула, — Но серьезное дело попало в руки дилетантам. Последнее время у нас жгут или обманщиц, выдающих себя за ведьм, или дур, которые балуются мелким бытовым колдовством, или самых обычных баб по ложным доносам или из личной неприязни. Иногда не везет и настоящим колдуньям. Но редко.

— Где это видано, чтобы по доносам жечь простых баб, — удивился Ласка, — От баб миру сплошная польза, они ведь всегда при деле.

— Папа говорит, что перебесятся. И дядя Антон того же мнения. Они говорят, что еще при нашей жизни будет большая война католиков с протестантами, и всем станет не до ведьм. Но я не об этом. Настоящую ведьму нельзя убить безнаказанно. Если ты, конечно, не святой и не Буря-Богатырь, про которого до сих пор даже папа не знает, кто он такой или что такое. На половину подробностей, за которыми бы стоило следить, вы наверняка не обратили внимания. Предсмертное проклятие было?

— Нет. Точно нет.

— Силу она успела передать?

— Не знаю.

— На шабаше она бывала?

— Да.

— За нее будут мстить или другие ведьмы, или слуги дьявола. Понятно, что вы не такого уровня враги, за которыми стоит бегать по миру. Но если вдруг дорожки пересекутся, то вам эту Колетт припомнят.

Ласка пожал плечами.

— Я от живых мертвецов ушел, от Вия ушел, от королевских и папских палачей ушел, от татар ушел, от змея с собачьей головой ушел, из Двора Чудес ушел и от ведьм с чертями уйду.

— Ага. Папа примерно так говорит маме, когда она просит его поберечься. И у него список намного длиннее. Просто будь очень осторожен. У тебя нет за спиной такой поддержки, как у папы.

— Хорошо.

Рафаэллу в императорской конюшне знали. Многие рыцари, старые и молодые, здоровались первыми. Но все держали дистанцию. Она хорошая девушка, но не из их круга. Недостаточно благородная, чтобы куртуазно ухаживать, добиваясь руки и сердца. Но достаточно благородная, чтобы не соблазнять ее просто ради плотских утех.

Придворный шорник сделал отличное седло. Мужское повседневное, не боевое и не турнирное. И коню как родное встало, и всадница села, как тут и была. Правда, высоко получилось, хоть лесенку подставляй. И стремена не на тех местах, что у нормальных коней, а выше. Рафаэлла залезала, схватившись за специальные ручки по бокам седла и подтянувшись, чтобы поставить ногу в стремя. Шенкелями управлять получалось совсем непривычно, а шпорами и вовсе боязно.

Элефант, вопреки опасениям, в присутствии Рафаэллы оказался как бы не добрее, чем в присутствии Ласки. Типичный боевой конь, местами свободолюбивый, местами злобный, но уважающий рыцарей и овес. Довольно своенравный, зато умный. Если на его языке говорить, то и договориться можно.

Странные уплотнения под челюстью ему перестали досаждать еще к середине пути до Вены. Все потому, что проведя месяц в пути без узды, Элефант постоянно вертел головой, и шея сама по себе приработалась. Ласка, за неимением лучшей версии и ветеринарных знаний, принял их за пыхательные железы. Вопреки опасениям французского конюшего, после того, как конь хорошо повертел шеей, эти штуки не помешали надеть уздечку. Правда, рывки уздечкой Элефант крайне не любил. Мог и сбросить.

Рафаэлла показала себя хорошей наездницей, привыкшей к мужскому седлу и длинным поездкам. Она с детства любила лошадей и умела налаживать отношения с ними, не прибегая к силе. Сразу же заявила, что кататься по кругу и так умеет, а за пятьдесят золотых хотела бы получить для Элефанта рейтарскую подготовку. Хотя бы такую, как умеет ее Ветерок.

Тут Ласке пришлось учиться самому вместе с конем по тому образцу, который показывала Рафаэлла на Ветерке. Она, оказывается, умела и фехтовать, и атаковать мечом как копьем, и стрелять с седла из коротких ручных пищалей, «пистолетов».

Элефант почему-то слушался девушку. Она никогда не пыталась прибегнуть к силе, управляя конем. У нее получалось просто вовремя направить коня примерно туда, куда он и сам направлялся. И она его не боялась. Хотя даже опытные конюхи обходили стороной стойло с почерневшими перекладинами, из которого иногда вырывался короткий огненный пых.

Доминго не подвел и не сбежал. Куда и зачем ему бежать, если он здесь на полном пансионе и вовсе не в клетке. Полетав пару раз днем по городу, он еще больше уверился в том, что бежать здесь получится только в суп. На большую яркую птицу все оглядывались. Вольф прошел по окрестностям и рассказал Доминго, на какие мысли он наводит людей. Бедняки думали, как такую большую птицу правильно готовить, чтобы всей семье на подольше хватило. Купцы прикидывали, сколько в попугае перьев, и почем они пойдут поштучно. Рыцари представляли, как чучело будет выглядеть в интерьерах их замка. Разбойники предполагали, что у редкой птицы есть хозяин, который заплатит выкуп.

Заботу о Доминго Ласка спихнул на Вольфа. Но на удивление самостоятельный попугай в особом присмотре не нуждался. Они с Вольфом за компанию постоянно болтались на конюшне. Как-то само собой получилось, что к учебному процессу добавились два ассистента.

Прожили так неделю в Вене. Немцы-конюхи поначалу на Ласку смотрели косо. Кто такой да откуда. Еще и с императором знается, и с Фуггерами. Но знание лошадиного языка очень добавляет авторитета на конюшне. И вежливость, чтобы этим знанием не кичиться.

Про личную жизнь Рафаэллы Ласка специально не спрашивал. В первую очередь, чтобы не выглядело, будто он за ней ухаживает. Без матримониальных планов мужчине неприлично интересоваться, какие отношения у девицы с другими мужчинами.

На обед ходили в таверну, где ученица платила за всех. Ласке и Вольфу заказывала мясо, а себе чаще всего жареный сыр по-богемски. Иногда она производила впечатление избалованной девчонки из богатой семьи. Одновременно и купеческой, и рыцарской семьи. Но иногда говорила примерно как мама Ласки. «Мужчина должен служить императору, а женщина — вести счетные книги». Ласка даже подумал, что отец, вернувшись из Европы, специально искал в жены девушку, похожую на маму Рафаэллы.

По вечерам девушка ночевала у себя, а уставшие путешественники возвращались на постоялый двор. Измотанный занятиями Ласка молчал. Преподаватели всегда много говорят, а он к такой работе совершенно не привык. Вольф рассказывал Доминго истории про нечисть, чертей, колдунов и ведьм. Монахи не любили говорить на эти темы, и по части потустороннего знаний о Европе у попугая не хватало. Хотя зачем это птице? Вольф знал немало, только осторожничал и истории из своей жизни вспоминал, начиная их с «один мужик рассказал».

В процессе обучения Рафаэлла давала понять, что хорошо знакома с потусторонним миром и даже убивала чудовищ. Но не хвасталась, а упоминала в контексте боевой подготовки и без лишних подробностей. Однажды за обедом она проговорилась, что ее лучшая подруга Фьорелла — фея. Но, опять же, проговорилась, а не похвасталась. И перевела тему на светские новости. Между делом снова вспомнила, что к ней сватается сын папиного друга.

— Наследник графского титула Гаэтано Косса — отличный жених из хорошей духовной семьи. У него в предках даже Папа Римский, — сказала Рафаэлла, — Мы с Гаэтано знакомы с раннего детства.

— Поздравляю, — искренне сказал Ласка, — Был бы он сын не папиного друга, а маминой подруги, я бы подумал, что у него вообще нет недостатков.

— У него есть один маленький недостаток. Но вообще он хороший. Он надежный,мы друзья с детства и братья по оружию. И никому я в целом мире не нужна, кроме несчастного Гаэтано.

— Почему? — спросил Ласка, — Ты же красивая. И благородного происхождения.

Он уже несколько дней с ней работает и не сделал ни одного комплимента. Нехорошо.

— Правда, красивая? С точки зрения человека с края земли?

— С точки зрения любого мужчины от православных до правоверных, — уверенно ответил Ласка.

Легко делать комплименты, когда не приходится проявлять фантазию.

— Я объехал полмира, — продолжил он, — Я видел придворных дам короля Франциска. В Риме мой друг-живописец показывал портреты первых красавиц Италии. Я бывал за стенами гаремов крымского хана и османского султана.

— О!

— В жизни не поверю, что рыцари императора не провозглашают тебя своей прекрасной дамой на турнирах.

— Рыцари не прочь затащить меня в постель, но совершенно без серьезных намерений.

— Почему?

— Я дитя мезальянса. Моя мама происходит из генуэзских купцов и разбойников. Ты знаешь, как переводится фамилия Ладри?

— Нет.

— Воры.

— Медичи тоже простолюдинская фамилия.

— Ты сам-то каких кровей?

— Рыцарь, я же говорил.

— Как переводится твое родовое имя? Вор, доктор?

— Умный.

— Неплохо. А титул есть?

— Нет.

— Замок есть?

— Нет. Только терем и деревня.

— Понятно.

Определенно, Рафаэлла, что называется, папина дочка. В Москве тоже такие встречаются. Девицы, которые вместо вышивания увлекаются охотой, скачут верхом быстрее мужчин и попадают из лука в летящую утку. Может быть, она оценивала брачный потенциал сына еще одного папиного друга? Ласка решил не развивать тему. У девушки есть жених, которого она знает с детства, и ей определенно не нужна интрижка с заезжим приключенцем. Да и по отношению к ее отцу нехорошо получится, а он человек честный и щедрый.

День за днем слово за слово рассказывали о себе все больше. Рафаэлла не раз и не два многозначительно намекала, что она чуть ли не охотница на чудовищ, но избегала упоминать хоть какие-то подробности и всегда переводила тему на жизнь в далекой Московии.

— Я вот до сих пор не пойму, почему ты в таком возрасте водку гонишь? И как не первый год. Не детское же дело, — как-то за обедом сказала она.

— А какое детское? Табун пасти и кнутом волков отгонять? — ответил Ласка.

— Но все-таки.

— Дело было так…

Жил в Москве Семен Смушкевич. Гнал водку. Самому хватало, друзей поил, а на продажу толком и не оставалось. Гнал год, два, десять, а в один прекрасный день ушел в запой и не нашел дороги обратно.

Вдова сказала «чтобы больше в моем доме капли водочной не было». Взяла топор и чуть все в хлам не порубила, но посмотрела, как ладно перегонный аппарат сделан, и рука не поднялась. Пошла к мужниным друзьям, говорит, купите, за сколько не жалко. Вы люди честные, бесхитростные, вдову не обманете.

Братья мои, Петр и Павел, почесали в затылках, скинулись и купили. Привезли домой. Отец посмеялся.

— Вы что, в ремесло ударились? — сказал, — Ваше дело конь да сабля. Еще дети у вас хорошо получаются. А головой работать — не ваше.

Братья-то меня намного старше. У них и жены, и дети, и палаты свои в нашем тереме. Но с нами они от силы полгода в году проводят, остальное время в Москве «дела делают» и «вопросы решают». Особого прибытка с того не имеют, батя говорит «на шее не сидят и слава Богу».

— Так-то мы на Москве вопросы решаем, — сказал Петр.

— Знаю я, кто там решает, а кто на всякий случай рядом стоит, — ответил отец.

— Водка — дело прибыльное, — сказал Павел.

— Дело без мастера — деньги на ветер, — ответил отец.

— Найдем мастера.

— Найдете? — отец начал пальцы загибать, — Нужен человек верный, умный, честный и непьющий. И чтобы денег за работу немного брал, а то какая радость, если весь доход не в семью пойдет, а чужому человеку в мошну ссыплется.

Братья почесали в затылках.

— Мало товар сделать, — продолжил отец, — Его еще продать надо. Кто займется, не вы же. Я вас нутром чую, ни капли не продадите, сами все выпьете и друзьям нальете.

— Добычу же продаем, что с войны взяли.

— Тут рынок другой, не коней с кольчугами с бою взять и по друзьям за полцены пристроить. Кто разберет, кому почем в Москве водку предложить? Мы с мамой? Так мы Божьей милостью не бездельничаем. Полное хозяйство хлопот. К купцам на поклон пойдете, так они весь прибыток заберут, что останется после того, как с мастером рассчитаемся.

— Батя, а я вам не подойду? — спросил маленький я.

Не совсем, конечно, маленький, но больше двух зим с тех пор прошло.

— Ты? — на меня все посмотрели.

— Я верный, умный, честный и непьющий. И денег мне не надо, все в семье останется.

— Ты, значит? — нахмурился отец, — Мать, ты чему парня учила?

— Читать, писать, считать, — откликнулась мама, — И говорить.

— Говорить?

— По-русски и по-польски как по писаному. По-немецки, если твой друг Бауэр не врет, все понимает и читать по складам может.

— Мельник его хвалит, — сказал Петр, — Весной какую-то ось придумал утяжелить с одного конца, чтобы в проушине не перекашивалась.

— А печник ругает, — сказал Павел.

— Что так? — нахмурился отец.

— Печник Сеньке с Глашкой в дымоход дощечку поставил. Чтобы как она прогорит, кирпич бы упал, и дым в избу понесло, а хозяева бы побежали печнику кланяться. Только так вышло, что они попросили Ласку посмотреть, а он хитрость понял и дымоход освободил. Потом мы с ним к печнику сходили и пригрозили, что если еще у кого в деревне такое паскудство увидим, заставим его этот кирпич сожрать без масла. В ногах ползал собачий сын, просил не позорить.

— Не маловат Ласка мешки таскать да бочки эти все? — отец понемногу начал соглашаться.

— Чтобы таскать, мужики есть.

— За мужиками глаз да глаз нужен. Сами сопьются и его споят.

— Ты помощником Ахметку приставь, — сказала мама, — Он татарин, водку не пьет. А вот брагу поставить должен понимать. У татар, говорят, вместо пива буза какая-то на броженом зерне.

— Возьмешься? — спросил отец.

— Возьмусь, — ответил маленький я.

И взялся. Не скажу, что я прямо от Бога самогонщик. Или, не знаю, от нечистого. Но если любое, наверное, дело делать на трезвую голову, то оно получается лучше, чем у тех, кто не просыхает. Гонят-то многие. Но у одних крепость туда-сюда плавает, другие головы и хвосты неверно отсекают, отчего похмелье больное выходит. У третьих все вроде на месте, а на вкус дрянь.

Покупателей мне батин друг Отто Бауэр нашел. Немецкий купец. Обманут тебя, говорит, корчмари. Сдавай, говорит, докторам, они на хорошей водке половину лекарств делают. Что доктора не возьмут, говорит, я сам пристрою. Бауэр — честный немец, и доктора, с которыми он меня сводил, тоже честные. Сам я до сих пор с купцами и корчмарями торговаться побаиваюсь. Вот ей-ей, спокойнее супротив великана с саблей выйти, чем супротив купца с товаром.

— Хорошая история, — улыбнулась Рафаэлла, — Я грешным делом подумала, не из тех ли ты дворян, что с меча живет, а людей труда за сор под ногами считает. А ты немного и торговец, и алхимик.

— Алхимик?

— Не самогонщиком же тебя называть. Дворянин все-таки. Алхимик солиднее звучит. Кстати, у моего наставника по алхимии дяди Симона есть знакомые в Вене. Могу устроить встречу. Уверена, много нового узнаешь.

— Буду очень благодарен.

Для Москвы совершенно невообразимо, чтобы у девушки из дворянской семьи был наставник по алхимии.

— А ты, Вольф, тоже ведь немного алхимик, я правильно помню?

— Немного. Я аптекарский приказчик из Риги. Стопиусов там все знают, — ответил Вольф.

— Вы так и познакомились, по самогонной линии?

— Ну, почти.

В воскресенье с утра, а немцы встают рано, все вместе сходили в гости к венскому алхимику, поговорили об искусстве перегонки, о трубах, головах и хвостах. Алхимик сказал, что водку можно гнать дальше. Получится еще более концентрированная субстанция, именуемая «спиритус». Пить это не стоит, но можно использовать как растворитель для лекарственных трав. Для питьевых же целей спиритус в силу концентрации представляет не меньше возможностей, чем водка, если его на чем-то настаивать или чем-то разбавлять. И для хранения требует меньше емкостей.

Ласка с Рафаэллой попробовать чистый спиритус отказались, а Вольф рискнул и сказал, что штука очень забористая, и упиться этим можно как бы не с первой чарки. Ласка понял, что его домашний аппарат сильно отстал от передовой науки, и уговорил алхимика пройти по знакомым мастерским. Тут же накупил котлов и труб, из которых к вечеру общими усилиями собрали на пробу перегонный аппарат. Но испытывать не стали. Разобрали обратно, потому что ставить бражку и гнать водку некогда, всего неделя до отъезда осталась.

17. Глава. История Радуни

Жила-была девушка, а звали ее Радуня. Отец, славный рыцарь Станислав Болцевич, ушел в долгий поход, и уже на обратном пути волей случая пообещал отдать Кощею Меднобородому то, чего он у себя дома не знает. Не знал рыцарь, что за время похода у него родилась дочь.

Меднобородый не напоминал о долге. Девочка росла и превратилась уже в девицу на выданье. Уже и сватов засылали, уже и помолвка прошла, к свадьбе дело движется. Только отцу беспокойно. Неужели подземный король простит долг? Ведь после свадьбы у отца замужнюю дочь не возьмешь, она теперь в семье жениха считается, а семья жениха Меднобородому ничего не обещала.

Поездил рыцарь по миру, поговорил с ведьмами и колдунами. Никто не хотел с Меднобородым ссориться. Собрался было черту душу продать, да по пути встретил доброго молодца из Московии, Ласку Умного.

Ласка Умной сказал так:

— Ты скачи домой и научи ее. Если вдруг до свадьбы придет чудище и утащит, то по дороге пусть она с ним не ссорится. Во дворце подземном пусть делает, что он прикажет. Сбежать без подготовки пусть не пытается. Мне мама рассказывала, что у любой нечисти всегда есть слабое место. Вот попривыкнет Меднобородый и проболтается, что у него или бороду стричь нельзя, или клешни точить. Или у него во дворце тайная горница есть, где его смерть лежит. Дальше уж пусть сама соображает.

Станислав встречи с чертом более искать не стал, а вернулся домой, и рассказал Радуне про Меднобородого, а закончил мудрым советом. Дочка поплакала-поплакала, помолилась и понадеялась, что забыл про нее подземный король.

Оказалось, что не забыл.

В ночь перед свадьбой Меднобородый вынырнул из колодца во дворе поместья, жабьими лапами запрыгнул в окно второго этажа, рачьими клешнями разломал в щепки дверь спальни и унес несчастную девушку как была, в одной ночной рубашке. На плечо закинул, прыг-прыг-прыг над головами людей и собак и бульк в колодец.

Радуня уж утонуть приготовилась, да с королем подземных вод не утонешь. Вынырнули они из колодца в подземную реку, а там не лодка ждет, а речная карета. Снизу посмотришь — лодка, сверху посмотришь — домик. Спереди сомы запряжены, длиннющие, каждый в два раза длиннее лошади. За вожжами огромный рак сидит. Глазищи навыкате, усищи саженные. Лакеями — бобры. Дверцы открыли, лапки мягкие подали. Садитесь, Ваше Величество, садитесь, панночка.

Рак свистнул, вожжами хлестнул, и понеслись сомы к Меднобородому во дворец. Радуня всю дорогу проплакала. Ни крошек в окно не высыпала, ни повороты не посчитала.

Долго ли, коротко ли, приплыли в королевский замок подземного царства. Замок — скала скалой, из камня сложен, мхом оброс. Первый этаж под водой, второй по колено в воде, на третьем на каменном полу то мох, то лужи, а четвертый и выше — сухие. Карета-лодка к второму этажу причалила. Бобры дверцы открыли, Меднобородый по колено в воду плюхнулся, как так и надо, а Радуня подол поднять не догадалась и намочила платье.

— Будешь у меня ключницей, — сказал Меднобородый, — За слугами присматривать, чтобы работали много, а воровали мало.

— Как скажете, Ваше Величество, — вздохнула Радуня.

— Нет лучше ключницы, чем честная девушка из хорошей шляхетской семьи. Пани Сусанна помирать собралась, уже и ангел за ней приходил. Пожурил меня, что все сроки отмеренные вышли. Сильно не тяни, принимай дела. Как она дела передаст, похоронят ее наверху в освященной земле, отпоют и сто лет за упокой будут поминать.

Не успел король договорить, как откуда-то появилась старенькая бабушка в подвернутой юбке и высоких кожаных сапогах. Надо думать, чтобы по второму этажу ходить.

— Здравствуй, твое величество, — сказала бабушка, — Что за красна девица с тобой, не наряжена, не накрашена?

— Здравствуй, Сусанна, — ответил Меднобородый, — Вот, смену тебе привел.

— Ох ты ж! Дождалась в кои-то веки. Теперь и помереть смогу. Ну, здравствуй, внучка. Как зовут-то тебя?

— Здравствуй, бабушка, — ответила Радуня, — Зовут меня Радуня, дочь Станислава Болцевича из Гродно, герба…

— Хватит, хватит! Какие тут гербы.

Меднобородый оставил Радуню, дальше, мол, сами разберетесь, и ушел. По пути выстрелил языком в проплывавшего мимо карася, закинул его в рот и проглотил.

— Служила я пану жабьему королю ключницей мало не сто лет, да пришел мой срок помирать, — сказала бабушка Сусанна, — Уговорил меня пан на тот свет не торопиться. Сказал, что смену мне найдет, а до той поры, чтобы ни-ни.

— Обманом он меня из семьи увел, — заплакала Радуня.

— А как же! И меня в свое время обманом увели. Они твари некрещеные, сватов засылать не будут. Им от нас другая служба нужна.

— Какая?

— За порядком во дворце следить. Чтобы из дворца ни на шаг, а куда тут, правда, побежишь? Чтобы никому из прислуги спуску не давать, а мы ни с кем и не в родстве.

— С кем? Кто тут прислуга?

— Кого только нет. Рыбы, раки, лягушки, тритоны, ящерицы. Из зверей одни бобры. Когда в христианском мире бобра назначили рыбой, чтобы им в пост лакомиться, внизу Меднобородый рассмеялся и приказал, чтобы бобры тоже ему слуг во дворец поставили.

Бабка Сусанна передавала дела месяца, наверное, два. Радуня сначала считала дни, а потом сбилась и перестала. Зачем их считать? Здесь нет церкви, чтобы пойти помолиться в воскресенье. Здесь нет скоромной еды, одна только постная рыба каждый день. Здесь и Рождество, и Пасха пройдут как будний день.

Даже и дни считать непонятно, как. Солнце не всходит и не заходит. Наверху каменный свод. Светит что-то под ним. Если только ночи считать. Поспала-проснулась, сутки прошли. А правильные ли сутки, если без солнца?

Забот у дворцовой ключницы выше крыши. Дворцовые слуги из тех, кто в принципе способен понимать поставленные задачи, умом, мягко выражаясь, не блистали. Часть задач выполнялась как бы сама собой. Плавучий мусор без лишних напоминаний подъедали караси, а дохлых карасей подъедали раки.

Чтобы что-то помыть, почистить, вынести из кладовки и поставить на видное место, приходилось пинать более сообразительных. Наиболее мозговитые из всех — бобры. Поэтому они же наиболее ленивые и вредные. Обычно бабка Сусанна начинала разговор с ними с окрика в зависимости от пола «бобр, курва» или «бобр, быдло» и пинка под мохнатую задницу.

В подданных короля подземных вод числились не только обычные речные рыбы и гады. Настоящих, соображающих, подданных у короля хватало. Например, стражниками служили земноводные ящеры. Две ноги, две руки, голова и хвост. Короткие кафтаны из какой-то тяжелой непромокаемой кожи, длинные колющие мечи с рукоятями под ящеровую лапу. Поваром служил и вовсе человек, приглашенный за большие деньги из далекой Франции. Что бы ключницу за звонкую монету не нанять, неужели никто бы не согласился? В поварятах бегали маленькие дети, которые никогда не вырастут. Бабка Сусанна сказала, что вся наземная нечисть платит своим подземным господам дань человеческими детьми. Кого из них куда девают — неизвестно, но некоторые утонувшие детишки попадают в дворцовую прислугу.

Кроме упомянутых ящеров, во дворец постоянно ходили разные существа, которые, подобно людям, осмысленно разговаривали друг с другом, платили королю дань, предавались порокам, ссорились, били челом и просили их рассудить.

Низшее положение в обществе занимали водяные, лешие, кобольды, какие-то противные не то живые, не то мертвые бабы и мужики и еще какие-то пока непонятные сущности. Они несли повинности в верхнем мире.

Повыше — коренные обитатели Подземья, похожие кто на чешуйчатых ящеров, кто на меховых зверей, кто на сказочных великанов, а кто и вовсе в верхнем мире не имел родственников. Из них выделялись размером огромные звери индрики. Вживую индрика Радуня наверху не видела, а наиболее похожий зверь с картинок — единорог из гербов. Правда, геральдический единорог лошадь лошадью, только с рогом, а индрик может в каком и родстве с тем единорогом, но самый маленький из виденных Радуней в холке был выше лося и по статям больше напоминал тяжелого быка, чем грациозного жеребца. Индрик приходил жаловаться на змей. Судя по оказанному приему, положение в обществе у него было не ниже королевского.

Еще в Подземье обитали ведьмы. Ксендз в Гродно говорил, что ведьмы слуги дьявола, но или он ошибался, или ведьмы вольны были выбирать себе господина, и некоторые выбирали Меднобородого.

Вот бы устроить и слугами во дворец каких-то существ поумнее и честно платить им золотом и серебром. Но ведь нет, жадный бородатый жабоголов там, где ум не был в крайней необходимости, предпочитал бесплатных слуг. Хотя и золотом, и серебром в подземном мире пользовались. У многих подданных на шеях красовались ожерелья, а на лапах браслеты. Радуня не стремилась к общению с этими существами, а они с ней, поэтому она так и не смогла понять, в ходу ли в Подземье монета и кто ее чеканит. Спросить бабку Сусанну, пока она не отбыла наверх, не успела. Более важных дел хватало.

Кроме подданных, у Меднобородого были еще и вассалы. В какие-то дни в замок входили важные-преважные крысы и мыши в человеческий рост. Приезжал маленький и седой до белизны король гномов в карете, запряженной ослами. Приезжали верхом на вид почти совсем люди, только неестественно белокожие и с торчащими изо ртов клыками.

Из прочих существ запомнились псоглавцы, которые ездили на зубастых хищных лошадях и привозили письма и посылки.

Статус змей Радуня так и не поняла. «Подземное змейство» это территория или экстерриториальное братство? Меднобородный вел переговоры и с огромными змеями, и с крылатыми драконами, и с василисками, похожими на толстую змею с ногами и крыльями, и, чаще всего, с ламиями. Оказывается, бывает змея с человеческим торсом, которая называется «ламия». Меднобородый их особенно не любил за хитрость. Однажды пришла ламия жаловаться на индрика. Проводив ламию после длинных переговоров, подземный король злился, ругался и даже съел кого-то из мелких слуг, молниеносно закинув жертву в рот своим длинным липким языком.

Без особого удивления девушка узнала, что Меднобородый не правитель всего-всего Подземья. Дальше на восток лежало царство брата Меднобородого, Русского Кощея, а не то в его пределах, не то дальше под землей стоял давным-давно провалившийся туда православный град Китеж.

Морем правил морской царь. От него один раз приезжало посольство, которое Меднобородый принял в подводном тронном зале на первом этаже. Выше пояса люди как люди, ниже пояса хвосты, как у рыб. Подарили какие-то гостинцы, приняли ответные дары, немного побеседовали для протокола и разошлись. Бобры сказали, что это морской принц сватался к одной из дочерей Меднобородого. Дочь заранее отказала и на прием не пришла. Король потом ходил недовольный, напевая «такая-сякая, сбежала из дворца, такая-сякая, расстроила отца».

Приезжала девочка верхом на единороге. От нее все население дворца спряталось как от злых татар, и Меднобородый лично вышел встречать на крыльцо. Бобры сказали, что это фея. Феи живут где-то на далеком юге и могут превратить кого угодно во что угодно, а их замки стоят сразу в двух мирах, подземном и верхнем, но никому туда без разрешения не пройти и, что более важно, не выйти. Фея искала каких-то особенных овечек. Верхний мир она уже перерыла, там их никто не видел.

Заглядывали в гости и по делам явные колдуны, которые как специально старались выглядеть поярче и поудивительнее. Один из них, чернокожий, приехал на двуколке, запряженной диковинным зверем носорогом.

Людей, то есть, нормальных людей, а не ведьм и колдунов, Радуня видела за полгода только один раз. Рыцарь-блондин, высокая пышногрудая дама в ярко-красном платье и седой мужчина очень умного вида в сопровождении отряда рейтар. Они долго сидели за столом переговоров, отдали Меднобородому что-то маленькое, а взамен им привели из темницы худого длиннобородого человека. Так Радуня узнала, что под дворцом есть темница, и там сидят в том числе люди.

Под настроение король рассказал ключнице, что заезжие немцы это какая-то Служба Обеспечения. Относительно недавно по меркам неспешного колдовского мира эти немцы как намыленные влезли в высший свет Подземья и торговали там в первую очередь, пряностями, а во вторую очередь, моральными обязательствами одних знатных фигур Подземья перед другими.

Оказалось, что в Подземье все перед всеми сколько-то в долгу, но золотом в долг не берут и долг не отдают. Просят об услуге, а в ответ на услугу обещают отплатить услугой же. У немцев завелась счетная колдунья, которая записывала все известные обязательства в книгу, а потом находила способ гасить их по кругу таким образом, чтобы и ее мужу-рыцарю какая-то выгода перепала.

Еще у Меднобородого была семья, но последняя королева давненько уже куда-то подевалась, а из детей во дворце жили только двое, и друг другу они приходились братьями только по отцу.

Наследный принц Ахупор, похожий на человека с жабьей головой, постоянно занимался какими-то делами в верхнем мире. Даже перед отцом иногда показывался под личиной человека. Бабушка Сусанна сказала, что Ахупор ищет в книгах верхнего мира верное средство от змей. Пока что единственное сколько-то работающее средство от змей это Буря-Богатырь из Китежа, но он такой один, а змей много, и когда-нибудь его съедят.

Младший принц Армадилло, похожий на рака в золотом панцире, занимался дипломатией в пределах Подземья. Каждый раз, когда он приезжал к отцу, Радуня отмывала его клешни от засохшей крови. Все остальные слуги прятались подальше, потому что принц без зазрения совести мог попробовать остроту клешней на попавшемся под руку неудачнике.

Какие-то еще потомки разбежались по Подземью. Говорили, что часть из них съел сам Меднобородый, еще кого-то съели старшие принцы, других — змеи, некоторые выползли в верхний мир и там нарвались на рыцарей.

Что характерно, настоящие имена все, причастные к колдовскому миру, скрывали. И Кощей — прозвище, и Меднобородый — прозвище, и Ахупор, и Армадилло. Говорили, что по настоящему имени враги могут навести порчу. Особенно, когда сам им представляешься.

О побеге Радуня начала думать сразу же. Но куда бежать? Прятаться в Подземье? Нет уж. Лучше ключницей во дворце, чем тайной приживалкой у какого-нибудь чудища. Вылезти как-нибудь наверх? Из отцовского дома ее уже один раз выкрали. Без родительского благословения и без приданого выйти замуж за кого попало на чужбине?

Побег должен начинаться с захвата Меднобородого за уязвимое место, чтобы он сам отпустил пленницу. Или с могучего союзника, который победит подземного короля. Во дворце для поисков союзников остались только темница, а для поиска уязвимых мест только запретная башня.

Из всех помещений дворца ключнице запрещалось входить в башню, где находились королевская спальня, кабинет и еще неизвестно, что. Башню Меднобородый запирал ключом, который носил на цепочке на шее.

В один самый обычный день на пороге появился псоглавец. Только не обычный, а с наполовину выбритым лицом, будто он пытался притвориться человеком в верхнем мире. Это лицо ящеры-стражники знали и тут же провели псоглавца к королю, который работал в своей любимой башне.

Меднобородый выбежал из кабинета сам не свой. За ним, шатаясь, вывалился псоглавец, прижимая шапку к лицу.

— Запрягай! В Париж еду! — крикнул король.

Король в колдовском мире не только начальник, но и чародей. Прямые приказы короля выполнялись без посредников. Сомы сами собой запряглись в карету-лодку, рак вскочил на козлы. Меднобородый плюхнулся на сидение, и сомы поскакали по черной колдовской дороге. Похоже, Его Величество в сердцах ошибся в заклинаниях, потому что по сухим дорогам его обычно возили злые лошади в карете на колесах.

— Что с ним? — спросила Радуня у псоглавца.

— Принц Ахупор погиб.

— Где? Как?

— В Париже во Дворе Чудес.

— Кто это его? Змеи?

— Не поверишь. Какой-то Доннола, разбойник с большой дороги, а с ним вервольф. По сути никто ниоткуда. Приходили за ведьмой, да их всерьез не приняли, решили шутки ради осудить и повесить. Принц вышел за компанию поразмяться и поймал кинжал в сердце. Криспен с горя запил, до того боялся подземному королю про смерть сына передавать. Потом решил, что лучше меня отправить. До Меднобородого слухи рано или поздно дойдут, и мало ли кого в слухах назовут виноватым.

— Что теперь будет?

— Его Величество заберет тело Его Высочества. Может быть, кому-то там глазки повыковыривает, это у них семейное. Как вернется, разошлет весть с герольдами, чтобы принесли ему головы этого Доннолы и этого вервольфа. Не первого принца недруги убивают. Одного несколько лет назад большой змей съел, так голову того змея Меднобородому сам Буря-Богатырь привез.

— Помощь нужна? Что с лицом?

— Глаз мой король съел в отместку за плохую весть. Слава Святому Христофору, что только один.

Проходя мимо перехода в запретную башню, Радуня увидела, что дверь открыта. И немедленно зашла. Вот здесь должен быть ключ к свободе.

Беда. Ключей здесь нет. Полно сундучков и ящичков, будто кабинет — не кабинет, а сокровищница. Все закрыты, которые на замки, а которые заговоренные. Единственное доступное сокровище — на столе. Стоит коралл, на коралле — золотой перстень, на перстне — три серебряных звезды в изумрудном поле.

Радуня схватила перстень, надела на палец, повертела туда-сюда. Ничего не произошло. Или что должно было произойти? У Меднобородого ведь нет пальцев, чтобы вертеть на них перстни.

Что еще в башне есть? Спальня. Лестница наверх. Комната с печкой. Зачем королю печка? Он что, себе еду готовит? Или греется? Во всем дворце печь только на кухне. И печка какая-то не простая. На кузнечный горн похожа. Рядом с ней — посуда странная. Медная, стеклянная, фарфоровая.

Вот оно что. Меднобородый не просто король, а король-чародей волшебного королевства. Здесь у него особая комната, чтобы зелья варить. Для того и печка, и дрова.

Зачем среди дров лежат веретенца? Аккуратные такие, почти одинаковые.

Радуня вынула из ведра с дровами веретенца, сложила на пол. Не одно, не два, а целых пять.

— Веретенца точеные, что же вы зря в печи пропадаете, пряжу не прядете? — сказала она и машинально повертела на пальце перстень, — Ой, мама!

Запахло как после грозы, а веретенца обернулись овечками. Пять овечек, почти одинаковые. Копытцами разом стукнули и говорят человечьими голосами:

— Добрая девушка, ты от злых чар нас избавила. Чего хочешь в награду?

— Хочу домой.

— Тогда побежали.

— Как побежали?

— По черным дорогам Подземья бежится в семь раз быстрее, чем по любой дороге на земле.

— И я побегу?

— Нет, вздохнули овечки, — Ты не побежишь. На вас это колдовство не действует. Мы тебя понесем.

— Как, по очереди? Или все сразу?

Овечки переглянулись. Маловаты они для верховой езды.

Проходя мимо стола с кораллом, Радуня потянула с пальца перстень.

— Не оставляй перстень! — сказали овечки, — Пока перстень у Меднобородого, мы служить ему должны.

— Вы же не служите, вы же в дровах лежите.

— Он когда сердится, нас пугает, что в печке сожжет. А мы ему, неблагодарному, всю работу в мастерской делаем и еще прибираемся.

— Нас раньше семеро было, — добавила другая овечка и заплакала.

Радуня об этом еще не успела подумать. Кто-то же должен выполнять черную работу в мастерской и вообще прибираться в запретной башне, куда нет хода простым слугам.

— Погодите бежать. Из дворца просто так не выйдешь. Хозяин в отъезде, а слуг полно. Спросят, что за овечки во дворце завелись. Да и мне наказано со двора не уходить. Сейчас что-нибудь придумаем.

Внутри дворца стражников нет, они все на воротах. Слуги мало того, что глупые, так и на добрую Радуню зла не держат. Жаловаться не побегут. Спустились на конюшню.

— Бобр, курва! Ой, извините, бобр быдло.

— Чего тебе? Ой, извините, что вам угодно, пани ключница?

— Запряги в карету вот этих овечек!

— Зачем?

— Его Величество на сомах в лодке по сухой дороге уехал. Надо догнать, карету с колесами ему отдать, лодку с сомами вернуть.

— Но овечек же пять?

— Одна за кучера.

— Сию минуту сделаем. Что вдруг овечки вместо коней?

— Его Величество на овечек осерчал, говорит, пусть они меня отвезут туда и обратно. И бобрам, говорит, урок. Еще раз не послушают ключницу, потащат карету по черной дороге.

Тут бобры вусмерть перепугались, быстренько ворота отворили. Радуня в карету вскочила, по передней стенке хлопнула, погнали, мол. И овечки погнали. Ящеры на воротах только успели на караул взять. Отродясь никто дворец Меднобородого не грабил, да с добычей не убегал.

Через несколько часов бешеной скачки, когда Радуня уже устала сидеть в карете, овечки вывезли ее на белый свет.

— Выходи, добрая девушка. Перед нами славный город Оломоуц, — сказала овечка, которая сидела за кучера, — Можешь отсюда домой добраться.

— Домой? — только сейчас Радуня поняла, что она сделала очень большую ошибку.

Она нашла в запретной башне не ту тайну, которую надо было найти. Не смерть Меднобородого, а возможность побега. Но что толку бежать домой, если Кощей знает, где она живет? Как первый раз ее унес, так и второй унесет. И ведь наверняка больше не доверит ей служить ключницей. Или в темницу бросит, или поймает другую девушку и попросит передать ей дела в обмен на похороны, отпевание и сто лет поминовения.

Радуня села на землю и заплакала. Овечки сбежались ее утешать.

— Поехали с нами, — сказали они, — В страну фей, где всегда тепло.

— Я домой хочу! К маме с папой. У меня жених есть, вдруг он уже с другой помолвлен? — плакала Радуня.

— Жениху письмо напишешь, что жива-здорова. А с Меднобородым феи поговорят. Нечего чужих овечек брать. Попросят его тебя не обижать, он согласится. С феями ссориться никто не хочет.

— Ага, напишу, — всхлипнула Радуня, — У меня ни бумаги, ни чернил.

Овечки привели ее на постоялый двор, где несчастная девушка написала отцу, что жива-здорова, но немного погостит у новых друзей, а потом вернется. Почему-то хозяин двора нисколько не удивился говорящим овечкам, и письмо унес не конный курьер, а черный ворон.

Следующим утром овечки взяли для Радуни побольше еды и сказали, что будут гнать по черным дорогам и днем и ночью. Они местные, им можно. Девушка постеснялась расспрашивать о правилах Подземья и снова села в карету.

Но не успели они выехать из Оломоуца на юг, как карету нагнал Меднобородый верхом. Стоило ожидать. Загнал на сухой дороге сомов или вспомнил, что башню не запер. Вернулся, а кареты нет. И ключницы нет, и перстня, и веретен.

Похоже, на черных дорогах упряжная скотина не устает. Овечки держали скорость так долго, что Радуня перекидала в Меднобородого все запасы еды и стала кидаться отломанными деталями кареты. От бешеной погони шарахались попутные и встречные чудища. Одна огромная змея, которую долго-долго обгоняли, состроила вдогонку удивленную морду.

— Не уйдем! — крикнула старшая овечка, — Выходим наверх!

Резкий поворот. Подъем. По глазам ударил солнечный свет.

— Ай! Не вижу! — Радуня вцепилась в какую-то ухватистую деревяшку.

— Отстал! — крикнула овечка, оглянувшись, — Эти лошади днем наверх не выходят!

Овечки замедлились и тоже остановились.

— Распрягай нас быстрее, — сказали они, — По колдовским дорогам мы карету утащим, а по нормальным она слишком тяжелая для нас.

Чуть-чуть приоткрыв глаза и закрываясь ладонью от солнца, Радуня распрягла бедняжек.

— Ой, а здесь горы, — удивилась она.

— Это Альпы, — сказали овечки.

— Какие высокие, — удивилась Радуня, — Нам теперь через горы идти?

— Да. Чем дальше от подземных вод, тем меньше силы у Меднобородого.

— А мы сможем перейти горы?

— Конечно. Копытца маленькие, им любой выступ в горе — ступенька. Ты за наши бока крепче держись, не дадим тебе пропасть. Оглянись, там не Меднобородый?

Вдалеке на дороге появился толстый силуэт в короне.

— Он самый. Догонит нас?

— На своих широких лапах он даже ходит как утка, бегает еще хуже, а уж по горам лазать и вовсе не сможет. Мы быстрее него на ту сторону перелезем.

— А если он под землю спустится, там проскачет по черной дороге и нас на той стороне встретит?

— Плохо. Давайте тогда бежать не слишком быстро, чтобы он думал, что нас догонит.

Что-что, а бегать на длинные дистанции Радуня никогда не умела. Овечки повели ее по дороге, уходящей вверх в горы, и с бега очень скоро перешли на быстрый шаг. По пути пару раз попадались местные крестьяне и принимали девушку с овечками за пастушку. Правда, Радуня не говорила по-немецки и не понимала, о чем с ней заговаривают. Крестьяне же не говорили по-польски. Скорее всего, они пытались понять, что за странная дурочка в дорогом, но не праздничном, городском, но не местном платье гонит в бедные горные деревни пять красивых овечек неместной породы и ни одного барашка. К кому она там может идти и не заблудилась ли?

Меднобородого крестьяне и вовсе не замечали, как будто он им глаза отводил. Он сильно отстал, и за поворотами горной дороги потерялся из виду. Но овечки все еще слышали, как он шлепает по дороге, и чувствовали его запах.

— Нам на юг, — сказала старшая овечка, — Дорога слишком плохая, если пойдем по ней, попадем в конце концов в тупик. Там будет деревня с людьми, а мы и на пустой дороге привлекаем внимание. Срежем через горы.

Свернули в узкую долину между горами. Слева пологий склон, справа крутой, и под ним течет ручей. Кажется, оторвались. Поворот, долина заканчивается крутым обрывом, с которого в ручей ниспадает водопад.

На небе откуда-то сбежались тучи. Пошел мелкий дождик.

— Меднобородый колдует, — сказали овечки, — Вода придает ему сил. Бежим быстрее.

Первая овечка без труда поднялась по склону, который Радуня посчитала непроходимым для человека.

— Я тут все пальцы до крови обдеру, — сказала Радуня.

— Не бойся. Мы встанем на уступы, а ты цепляйся не за камни, а за нас, — ответили ей.

Овечьи ноги намного удобнее, чем скользкие камни. Девушка полезла наверх, не портя руки. Хорошо, что обрыв не такой уж высокий. Чуть выше трехэтажного дома.

На середине пути она услышала внизу громкий бульк и оглянулась. Из ручья под самым водопадом высунулась жабья морда с медной бородой и в короне.

— Попались! — крикнул подземный король.

— Быстрее! — шепнули овечки.

Радуня полезла быстрее, но Меднобородый опередил ее. Он собрал водопад в водяную веревку, полез по ней на руках, цепляясь клешнями, и одновременно с беглянками достиг плоского верха горы, откуда стекала вода.

— Все тут, — сказал он, — Сейчас я вас в такое превращу! И тебя тоже, глупая девчонка!

Старшая овечка с разбегу прыгнула ему в лицо. Радуня и не думала, что овцы умеют так ловко прыгать. Король отмахнулся от нее клешней, овечка отлетела в сторону.

Остальные напали на Меднобородого как стая собак. Молча, с разных сторон. Укусили за ноги, ударили копытами по широким ступням. Радуня так и стояла как дура, не зная, что делать. Как можно нападать с голыми руками на противника, у которого клешни длинные и острые как рыцарские мечи. Где взять какое-нибудь оружие, желательно, колдовское.

Подземный король отбил первую атаку, ловко отпрыгивая жабьими лапами и щелкая клешнями. Две овечки отползали, оставляя за собой кровавые следы.

Мелкий дождик, который начался еще на дороге, превратился в ливень. В небе прогремел первый гром. Радуня вспомнила, что что-то колдовское или похожее на оружие у нее есть. Перстень, который она сняла с коралла. И неизменный атрибут ключницы — связка ключей на поясе, к которой она привыкла за эти месяцы.

— Вам не победить владыку подземных вод в его стихии! — крикнул Меднобородый.

Трое оставшихся на ногах овечек отступили от него, но еще не сдались.

— Это не твоя стихия! — сказала одна из овечек, — Под землей нет дождя.

— Какая разница. Любая вода добавляет мне сил.

Радуня расстегнула пояс и хлестнула поясом со связкой ключей Меднобородого по голове. Овечки напали снова. Ни первая, ни вторая атака не прошли зря. Они оттеснили врага ближе к краю обрыва, и тот не видел, что в паре шагов за спиной — пропасть.

Подземный король отбился от овец клешнями, а в связку ключей выстрелил своим липким жабьим языком и втянул ее в рот. Радуня не успела выпустить пояс, ее дернуло вперед, она оступилась и упала на раненую овечку.

Перед глазами оказалась левая рука с перстнем. Радуня зачем-то повернула его. Овечки превратились в веретенца. В воздухе, несмотря на дождь, запахло как после грозы. Меднобородый успел улыбнуться, и тут его ударила молния. Прямо в корону.

— Уф. Бодрит, — сказал он, пошатываясь, как пьяный, и прикоснулся рукой-клешней к короне.

Радуня схватила с земли веретено и ткнула острым концом пониже ребер между разошедшимися в бою полами кафтана. Может быть, простая деревяшка, даже острая, не пробила бы толстую шкуру под рубашкой тонкого полотна. Но колдовские предметы куда сильнее таких же обычных. Веретено вонзилось до середины.

Меднобородый сделал шаг назад, к обрыву, и удивленно квакнул, скосив глаза вниз. Но жабья голова на жабьей шее не дала ему увидеть, чем в него попали.

Радуня поняла, что веретено не нанесло такой уж серьезной раны, и что король-чародей восстанавливался после любых ранений. Вот дура. Может овечки смогут найти слабое место, когда он уже ранен?

Девушка повернула перстень на пальце, и веретенца снова превратились в овечек. Даже то, которое она до середины воткнула в грудь Меднобородого.

Кощей треснул во все стороны, когда у него в груди вместо тонкой деревяшки оказалась половина овцы. Из зеленого стал черным, потом пепельным, сделал два шага назад и упал на уступ посередине обрыва. Корона еще в полете сорвалась и зазвенела о камни внизу.

Радуня перекрестилась и прочитала «Отче наш». Дождь прекратился.

На краю обрыва стояла наполовину перемазанная кровью овечка с кровавым куском мяса в зубах.

— Тьфу! — овечка выплюнула мясо и несколько раз с отвращением наступила на него копытцами, — Я, конечно, воспользовалась возможностью и вырвала ему сердце, но ты-то как до такого додумалась?

— Не знаю.

Радуня посмотрела на овечку и растоптанное сердце, взглянула с обрыва на убитого, отвернулась, и ее стошнило.

— Мы тебя боимся и к себе домой не поведем, — сказали другие овечки.

— Хоть куда-нибудь меня отведите, — попросила Радуня.

Овечки переглянулись.

— В Вену отведем. День пути под землей, дальше сама.

18. Глава. Что такое Особый Департамент Службы Обеспечения

Долго ли, коротко ли, прошла неделя занятий с Рафаэллой и Элефантом.

Ничего не предвещало опасности, когда вечером после занятий на пороге комнаты на постоялом дворе появился Фредерик фон Нидерклаузиц. Или предвещало? Не потому ли Вольф вышел, что услышал шаги и учуял запах?

— Как я когда-то сказал твоему отцу, мне нужна помощь, — сразу начал Фредерик, едва поздоровавшись, — Не работа, не служба, а помощь. Как там у Рафаэллы с Элефантом?

— Хорошо. Еще неделька и не стыдно будет сказать, что сработались.

— Она тоже так говорит. Поэтому, раз она не готова к самостоятельной работе с огнедышащим конем, то я бы попросил тебя поучаствовать.

— В чем?

— Мышка на хвосте принесла, за что Кощей Меднобородый исчез и возможно погиб. Его корону никто не подобрал.

— Тот самый?

— Тот самый. Говорят, что в Париже у него убили сына. Он, как узнал, разозлился и поспешил туда через Подземье.

— Через что?

— Потом. Пока короля не было во дворце, оттуда сбежало несколько не то пленниц, не то наложниц. Разное говорят. Вернулся Меднобородый быстро, и успел поскакать в погоню по горячим следам.

— Сам король поскакал в погоню? Один? Некого послать было?

— Говорят, он был в ярости. Настолько, что один сорвался в погоню, без свиты перешел из подземного мира в наш и там пропал без вести.

— Его не опознали по жабьей голове и рачьим клешням? — Ласка вспомнил описание, которое дал Станислав Болцевич.

— Наверняка отводил глаза. Непонятно, что с ним случилось. Сущности такого уровня чрезвычайно живучи. По классике, если бы с ним пришлось сражаться кому-то примерно равной силы, то голова, сердце, огонь. Но говорят, что он гнался за девчонкой и овечками.

— Мышка не ошибается? Может быть, Меднобородый где-то отлеживается раненый?

— Нострадамус по понятным причинам не мог посчитать гороскоп на Меднобородого, но в его прогнозы на обозримое будущее идеально укладывается смерть короля Подземья и борьба за корону. На моей памяти он еще никогда не ошибался. И судя по тому, как зашевелились другие значимые фигуры Подземья, похоже, что король мертв. Сто к одному, что так и есть, но один шанс оставляем на то, что рано или поздно ошибаются все.

— А разведка что говорит? Шпионы там, бабы на базаре?

— В Подземье традиционно пренебрегают живыми лазутчиками. Предпочитают гадать, составлять гороскопы, смотреть в волшебные зеркала и все такое. Тамошние обитатели или слишком глупые, или слишком преданные. И там нет такой плотности населения, как наверху. Все на виду.

— Ладно, им виднее, — Ласка пожал плечами, — Нам нужен труп или доказательства смерти?

— Нам самим не нужно ничего, но один наш друг, которому мы давно должны услугу, просит помощи в поисках короны. Сам понимаешь, корона для подземных жителей реликвия уровня…

— Шапки Мономаха. Понимаю.

— Верно. У меня сейчас остро не хватает людей. Золотая компания разбежалась на половину Европы, а нужны вот прямо сегодня. Элефант вроде есть, но Рафаэлла говорит, что для серьезного дела они еще не сработались, а я не хочу рисковать дочерью.

— Далеко надо ехать на поиски?

— В Альпы.

— Альпы большие. Сколько дней от Вены?

— День пути через подземный мир до выхода на поверхность, у которого Меднобородый оставил коня. Про черные дороги подземного мира неговорят, но ты прошел достаточно много колдовских приключений, чтобы открыть тебе Подземье. Элефант и так там будет наполовину местный.

— Не думай, что я боюсь. Просто мне надо к Адвенту быть в Кракове. Если вместо занятий, то пожалуйста. У нас по договору осталась неделя.

— Вместо занятий. У тебя тут есть какой-то ловкий помощник и какая-то умная птица. Насколько ты им доверяешь?

— Вольфу полностью, а птица… Думаю, Доминго не предаст и не сбежит.

— Бери обоих.

— Так просто?

— Жизнь учит, что друзьям друзей доверять еще можно. Но не дальше. Экзамена не будет, пятьдесят талеров я тебе уже выдал вперед, из-за Рафаэллы задержаться не попрошу. Насколько успели, настолько успели, дальше пусть сама справляется. Плюс хорошо заплачу за работу.

— Хорошо. Я согласен.

— Выезжаем завтра утром, на конюшне я уже договорился.

Фредерик ушел. Вернулся Вольф.

— Ты не хотел с ним встречаться? — спросил Ласка.

— Абсолютно. И тебе не советую.

— Поздно. Если ты вдруг забыл, то мы с тобой уже неделю работаем с его дочерью.

— И к ней не надо было близко подходить. Я предупредить не успел.

— Почему?

— Ты знаешь, кто он?

— Чиновник?

Вольф рассмеялся.

— Государственный служащий? — уточнил Ласка, — Я не знаю, как правильно называется эта должность у немцев. Он служит Императору, но не на военной службе. То есть, все рыцари служат Императору, но обычно они занимаются своими делами и приходят только на войну, когда он зовет. А некоторые занимают должности в мирное время. Что тут смешного?

— Фон Нидерклаузиц служит, как ты выразился, в Службе Обеспечения.

— И?

— Эта контора не входит в вертикаль власти Императора.

— Как это?

— Служба Обеспечения это подразделение банковского дома Фуггеров. Частная лавочка, как говорят на Руси.

— Но он же рыцарь. Как он может служить купцам?

— За деньги, вестимо. У вас в Новгороде было то же самое. Кого купцы наняли, тот и князь.

Про славный город Новгород батя много рассказывал. Обычай приглашать князей там остался в далеком прошлом. Закончился он тем, что заезжие новгородские полководцы проиграли несколько войн подряд московским князьям, после чего купцы проголосовали кошельками за победителя, Новгород ушел под руку Москвы, и править там стали наместники Великого Князя Московского.

— Но там богатейший город Руси, а не один купец.

— Но там и князь был, а не просто рыцарь.

— Странно. Но ладно. Ты намекаешь, что сын боярский не должен служить немецким купцам?

— Нет. Я не намекаю, а прямо говорю, что если фон Нидерклаузиц просит помощи, то придется лезть в самое пекло.

— Отец в свое время согласился. И не пожалел. Смог вернуться домой. В чем подвох?

— Заплатить-то он заплатит.

— Мы о деньгах не говорили.

— Он заплатит больше, чем ты ожидал. Но сначала попробуй, выживи.

— Он жив-здоров. А взялся за меч, когда я еще не родился.

— Если вспомнишь наше с тобой путешествие, то ты ни разу не предлагал взять что-то штурмом и забрать силой то, что нужно.

— Да.

— А когда у нас не получалось по-тихому, ты вывозил переговоры, чтобы нам оставили жизнь, свободу, деньги и оружие.

— Почти.

— Кроме крымского хана. Но в Крыму нам могли снести головы прямо там, на рынке, а ты попытался поймать хана на слове и выиграл три дня.

— Ладно. Ты к чему это все?

— К тому, что Нидерклаузиц — не ты. Он начинает переговоры сразу с главного калибра, а если не прокатило, то увеличивает плотность огня. Его тактика — расставить в ключевых местах немногих верных людей, а в остальном положиться на любых случайных наемников, которых не жалко. Плюс, конечно, обеспечение. Кони, пушки, боевая алхимия. Все, что можно купить за золото.

Ласка пожал плечами.

— Тебя, смотрю, не пугает, — сказал Вольф.

— Когда у кого-то есть верные люди, это уже характеризует его с хорошей стороны. Если еще и снабжение не подводит, тогда кампания, считай, почти выиграна.

— Не убедил, — вздохнул Вольф.

— Скажи лучше, что такое Подземье?

— Нидерклаузиц упомянул? Да, точно. Ну ладно. Вообще, это большая тайна, покрытая мраком. Но раз ты уже знаешь…

И Вольф начал рассказ.

В Подземье есть колдуны, феи, змеи и неведомые чудовища. Еще крестьяне и рыцари. Но это мир не для людей. Понятия не имею, что и как там устроено. Я просто случайно знаю, нет, не знаю, а имею представление о тех, кто там ведет дела.

Не надо спрашивать меня, знает ли Император. Скорее всего, нет. Император Карл — добрый католик и приказал бы заколотить все двери в колдовской мир. Наверное. Может быть, он уже знает и закрывает глаза, потому что Фуггеры ему много отстегивают. Они же занимаются для императора разведкой. То есть, он знает про Подземье вряд ли больше, чем ему считают нужным сообщить.

Фуггеры поднялись на том, что стали вести дела с подземным миром. Два поколения назад. Сговорились с семьей Косса, которая со времен антипапы Иоанна Двадцать Третьего держала торговлю пряностями с Подземьем у венецианцев. Потом понемногу отжали много разных дел у тех, кто с Подземьем торговал раньше.

Подземный мир не особенно торгует с наземным. Туда не ходят длинные обозы, не плавают каравеллы. Есть тайные проходы на черные дороги, которыми пробираются знающие люди. Есть опасности по ту и по эту сторону земли. Самые большие деньги дает торговля пряностями. Собственно, потому они так дорого и стоят в нашем мире, что значительная часть уходит под землю. Там, как ты сам можешь догадаться, нет солнца. Вся еда, которая там растет, невкусная. Растет там много чего, но на вкус оно все дрянь, даже если посолить. Поэтому каждый мужик понимает, что ему для более-менее нормальной жизни нужна не только земля, лошадь и корова, а еще надо чем-то платить сеньору даже за чеснок и мед, не говоря уже о перце.

Службу Обеспечения создал Антон Фуггер немногим больше двадцати лет назад, когда еще не был главой семьи. До этого филиалы торгового дома Фуггеров решали свои местные вопросы своими местными средствами, а сбором информации занимались и вовсе случайные люди. Антон Фуггер наладил настоящую паутину по сбору тайных и открытых сведений.

По легенде для простаков, Служба обеспечения просто поддерживает работу распределенной сети коммерческих операций. Включая охрану, курьерскую доставку, аудит, розыск похищенного, наказание виновных, закручивание винтов в хитрые жопы. По легенде для умных, это тайная разведывательная служба для императора.

На самом деле эта служба действительно всем перечисленным занимается, но в первую очередь она — прикрытие для Особого Департамента, который ведет дела с Подземьем. Про колдовской мир даже сам Антон Фуггер не знал до смерти Якоба Богатого. Тот, кстати, рановато умер, но про это не говорят. Умер и умер.

У Якоба Богатого были свои верные люди для работы с Подземьем, про которых не знал даже его племянник и наследник Антон. Антон унаследовал этих людей и присоединил их к своей Службе Обеспечения под названием «Особый Департамент». Новичкам он обоснованно не доверял, и поставил присмотреть за ними «золотую компанию» Фредерика фон Нидерклаузица.

Того самого «дяди Фредерика», который, ты говоришь, друг твоего отца. Ходит слух, что он ограбил на очень большую сумму короля Франциска. Судя по тому, как он тебе доверяет, и по тому, что он знал твоего отца, твой отец мог тоже в этом участвовать.

Мог, Ласка, мог. Арман де Виллар — его сын, будешь спорить? Ты говорил, что отец попал в плен к татарам, а вернулся через Новгород. Я знаю, где Новгород и где татары. Он ведь богатым вернулся? В каком году? 1522? Вот видишь. Судя по Арману, Устин Умной бывал в Савойе примерно зимой 1521−22 года. Деньги, которые тебе дал отец на микстуру для глаз, это генуэзские золотые дукаты, не бывшие в обороте. Монетки-близняшки, одна к одной. Вряд ли он копил их двадцать лет по монете в год.

Какой хороший вопрос. Откуда я могу знать про то, что было почти двадцать лет назад и должно держаться в большой тайне. Я скажу, откуда. Когда в 1526 году Нидерклаузиц возглавил Особый Департамент, всем стало очень интересно, кто он такой и откуда взялся. Копнуть на пять лет назад не так сложно, как на двадцать. Тем более, что он не какой-то подкустовый выползень, а происходит из рыцарского рода и в то время был оруженосцем у своего дяди.

Правда, когда копаешь на пять лет назад, а не на двадцать, можно случайно откопать такую тему, где убивают просто за проявленный интерес. В Генуе, например, семья Ладри очень не любит вопросы про добрую тетю Кармину.

На самом деле, направление, куда копать, невольно дал сам Антон Фуггер, когда назвал Нидерклаузица и его верных людей «золотой компанией». Без этого мы нипочем не вышли бы на золото короля Франциска. Отслеживали жизнь Нидерклаузица и смотрели, не было ли рядом с ним каких-то событий, связанных с золотом, и не пересекался ли в это время его путь с путем остальных. Кто «мы»? Подловил, молодец. Мы, оборотни.

Волчьи роды живут в верхнем мире. Ведьмы в основном тоже. Такие простенькие ведьмы вроде Оксаны или Колетт. Да, Ласка, Колетт это простенькая ведьма, судя по тому, что ее уделали такие, как мы, а не такие, как святой Роман Руанский или Фредерик «Плотность Огня» фон Нидерклаузиц.

Есть сущности, которые живут как бы на два мира. Наверху ты можешь прочесать лес с болотом частым гребнем и никого не найти, а как только отойдешь на шаг, тебе в спину будут смеяться всякие кикиморы, русалки и прочие мавки. Куда, по-твоему, они деваются зимой? Водяные опять же. Откуда текут реки? Все ручьи текут из-под земли. Лешие где живут? Не в гнездах, в пещерах под корнями.

Внизу обитают легендарные колдуны и колдуньи, змеи, драконы, василиски и прочие редкие твари, которые иногда вылезают в верхний мир через пещеры и подземелья. Твари, о которых ты слышал в сказках, бывают разные, но одно неизменно — они приходят из глубин. Что руанская горгулья, что вавельский живоглот, что драконы из легенд, живущие неизменно в пещерах, что василиски, встречающиеся в подземельях.

Колдуны и колдуньи, да. Не могу сказать почти ничего, кроме того, что они там есть. А еще они частенько бывают в верхнем мире. По договору с Подземьем Служба Обеспечения обеспечивает безопасность выходцев из колдовского мира наверху и заметают следы, если они попались.

Безопасность не в смысле сохранения жизни, а в смысле сохранения тайны личной жизни и деловой репутации. Колдуны очень долго живут и не стареют. Им нужна легализация в верхнем мире. Им, конечно, хватит ума самим сделать себе легенду, но они брезгуют вникать в детали нашего мира. У каждого колдуна или ведьмы есть деньги. Для всех серьезных колдунов, легализованных в католическом мире, счетные книги держат Фуггеры.

Да, это все большая тайна. Но после того, как ты согласился на предложение фон Нидерклаузица поискать корону Меднобородого, тебе уже можно кое-что узнать. Так бы я не рассказал. Я на самом деле немного знаю о колдовском мире и не тороплюсь болтать лишнего.

Откуда? Еще люди Якоба Фуггера нанимали нас, оборотней, когда понадобилось гасить вампиров. Не знаешь, кто такие вампиры? Выходцы из Подземья, такие колдуны, которые пьют человеческую кровь. Как их можно терпеть? Да можно. В нашем мире как война, так реки крови впустую в землю стекают, и ничего, всем нормально. Просто берега терять не надо. Не надо упиваться кровью до такой степени, что мир вокруг начинает косо поглядывать. Почему нанимали нас? Потому что обычные солдаты не справились бы. И потом бы разболтали. Ты слышал про Влада Цепеша, валашского господаря, известного как Дракула? Наша работа. Я тогда пешком под стол ходил. Кто из наших выжил — те озолотились.

Папы, думаю, про колдовской мир что-то всегда знали. Или догадывались. Павел Третий, скорее всего, знает. Он не ангел, но его уважают. В Риме раньше был тайный орден по зачистке верхнего мира от монстров. Раньше точно был, сейчас не знаю. И не уверен, что про него знали все Папы. Из Пап в кого ни ткни, то коммерсант, то разбойник. Ты слышал про Бальтазара Коссу? Потом расскажу. Конечно, я не уважаю римских пап, я же лютеранин.

Думаю, Ученый монах Игнатий отправится в этот орден на усиление, если он еще существует. Перстень нам с тобой руки не прожег, а ему прожег. Это что-то значит.

Почему сомневаюсь, что существует? При разграблении Рима в 1527 году как бы толпа пьяных ландскнехтов как бы случайно нашла штаб-квартиру ордена. И вывезла весь архив на нескольких телегах и много ценных предметов. После такого, думаю, им сложно было восстановиться.

Откуда знаю? Я там был. Что-то я разболтался сегодня. Хватит с тебя.

— Боевые монахи? — хихикнул Ласка.

— Не смешно. Монашеская сутана делает человека невидимкой. Они тихо приходят, тихо убивают и тихо уходят. Гнаться не за кем, мстить некому.

— Они бы могли всю нечисть и все колдовство в мире извести.

Вольф фыркнул от удивления.

— Ты представляешь, сколько в мире всякого колдовского?

— Нет.

— Сказал человек с даром Ужиного короля.

— Ладно, сглупил. Но священников в мире полно.

— Не путай колдовской мир и слуг дьявола.

— Не понял.

— У вас на Руси считается, что в лесу леший, в реке — водяной, в овине — овинник, в бане банник и даже в доме домовой. Никто с чертями их всех не равняет, даже священники.

— Бес это бес, а водяной это водяной.

— Дьявол завлекает к себе на службу волшебных существ и сущностей, но соглашаются далеко не все. Как и люди, кстати. Вот Оксана на шабаше не была и не торопится. Ян-мельник, хотя и колдун, но не чертознатец. Тот же Ужиный король. Люди, которые принимали его дары.

— Ну да, это все я знаю.

— Священники говорят, что любое чародейство не от Господа, но борются только с тем, что исходит от нечистого. Им и этого по уши хватает. По правде говоря, добрые христиане наносят друг другу несравнимо больше ущерба, чем нечисть. На фоне разбойников и бытовых ссор, погибших от лап нечисти настолько мало, что их обычно списывают на злых людей или превратности судьбы. Для того, чтобы по твою душу пришли тайные монахи, надо стать легендарным живоглотом и в своем живоглотстве превзойти и разбойников, и сеньоров.

Вольф вздохнул.

— Но твоим родичам все-таки доставалось, — утвердительно сказал Ласка.

— Угу.

— Вы же сильные и на рану стойкие. Не представляю, как кто-то еще выжил бы после Двора Чудес.

— Я бы там сдох к чертям, если бы не ты. А другому вервольфу ты же сам и снес голову. Ты и мне не так давно два ребра сломал. Головой. Помнишь, почему?

— Благословился.

— Ты всего-то попросил благословения. А за орденскими монахами сам Господь Бог. И им неважно, ведьма или оборотень уже стакнулась с дьяволом или еще в пути, как Оксана или Амелия. Страшные люди. Раньше, говорят, колдунов было больше, и они были смелее, а Папы сидели в своем Риме и боялись за стену высунуться. Но, когда начались Крестовые походы, Рим понял, что в христианском мире полно желающих убивать и умирать во имя Господа. Рим, он, знаешь, большой. И авторитетных людей там много. И знания о мире там в библиотеках копятся. Не так уж сложно укрепить и направить добровольцев, которые уже есть.

— У нас на Руси с чудищами всегда богатыри боролись, — сказал Ласка.

— Русь в некоторых вопросах пока не доросла до европейского уровня. У вас государственных-то служб толком нет. Не говоря уже о купеческих. Если только Новгород скинется и наймет, и то вряд ли. У вас там даже понимания нет, что такие специальные службы. Князь сажает всех ближних за стол, тут же новости докладывают, тут же совещаются, тут же охотников спрашивают, а не находят, так назначают. Так богатырями и становятся. Один раз победил чудовище — тебе почет и слава, второе чудище появилось — уже сразу к тебе побегут, а за третье с тебя еще и спросят, почему сам не уследил, почему за тобой бегать должны.

— А у немцев как?

— У немцев в этой их империи полсотни субъектов со своими законами. На уровне императора только-только что-то появилось. Вот у Папы порядок и у французов более-менее. Не говоря уже об османах.

— Я приметил, что Рафаэлла фон Нидерклаузиц что-то знает про Подземье.

— Шила в мешке не утаишь. Она единственная дама, из-за которой в Подземье снесли замок.

— Кто снес?

— Отец и его золотая компания, кто же еще.

— Колдовством?

— Говорят, что алхимией.

— Это не одно и то же?

— Плотнику скажи, что он столяр.

Ласка смутился. Он отлично знал, что в христианском мире каждый честный труженик с гордостью отличает свой род занятий от всех остальных, даже и родственных. Стоило ожидать, что в воровском и в колдовском мирах устроено так же. Но иногда для обозначения рода занятий может использоваться несколько слов и все правильные. Значит, надо запомнить, что алхимия и колдовство не одно и то же.

— Так на тебя не рассчитывать? — спросил он, — А Доминго стоит пригласить?

— Попррробуй не пррригласи! — крикнул Доминго, который все это время тихо сидел на сундуке, приподняв клювом брошенный туда плащ, чтобы не попасться на глаза.

— И я поеду, — сказал Вольф.

— Почему? Ты же не хотел?

— Пока тебе все это рассказывал, вспомнил, что с тобой удача, а Нидерклаузиц хорошо платит.

19. Глава. Поисковая операция начинается с инструктажа

Следующим утром Ласка забрал Элефанта, и посыльный от Фредерика проводил их вместе с Вольфом и Доминго на место сбора.

Компания собралась довольно странная.

Первый отряд. Фредерик и Рафаэлла верхом и в трехчетвертных доспехах. С ними всадник в охотничьей одежде, восемь обвешанных оружием рейтар, две оседланные запасные лошади и четыре фургона Службы Обеспечения с холщовым верхом. Арсенал, лазарет, склад и полевая кухня, как сказала Рафаэлла. Возчики, повара и оружейники выглядели как ветераны боевых действий. Старые, битые, хромые. Но надежные.

Ответственным за лазарет оказался Антонио Бонакорси, дипломированный врач. Мишель Нострадамус пришел пешком, передал Фредерику тубус с картами и ушел, не дожидаясь, пока компания отправится в путь.

Второй отряд. Герр Кассий Хохратте, без «фонов» или «светлостей». Ласка видел его в Хофбурге, офицер замковой стражи. Человек с выражением лица, которое иначе, как «хитрой мордой» не назовешь. При нем с десяток пестрых ландскнехтов, приехавших на пароконном фургоне. Все как на подбор, с узкими плечами и толстыми задницами. И все на одно лицо. Скошенный лоб и скошенный подбородок, нос вперед, длинные висячие усы.

Третий отряд. Ласка верхом на Элефанте. К передней луке седла приторочен скрученный плащ, а на нем сидит огромный красно-зеленый попугай. С ними Вольф на обычной лошади.

Из «Арсенала» вылез оружейник и выдал обоим по солдатскому шлему с широкими полями и подшлемником. Посмотрел на Доминго, почесал в затылке.

— Хоть накидку ему какую-то дайте.

— Дадим, — ответил Вольф и сунулся в седельную сумку, — Для чего? От холода, для маскировки?

— От пауков, змей или летучих мышей с потолка. Первый раз?

— Да.

— Инструктаж запомните как «Отче наш».

Ждали кого-то еще. Фредерик дал команду спешиться, но сам остался в седле.

— Пока ждем господина графа, проведем инструктаж, — сказал он, — Прошу всех подойти и внимательно выслушать.

Все подошли. Фредерик выдал инструкции.

Наша задача — найти в горной долине в Альпах одного покойника и один ценный предмет. Времени нет, идем коротким путем через Подземье. Кто будет щелкать клювом вместо того, чтобы соблюдать простые правила, рискует не дойти.

Не думайте, что дорога — безопасное место. Единственная опасность, которой там нет, это разбойники. Их давно уже взвесили и разделили.

Господа всуе не поминать. Не чертыхаться. На подземный мир ни та сторона, ни другая особо не смотрит. Но привлечете внимание местных, они вас мысленно взвесят, а если посчитают легкими, то сразу и разделят.

С дороги не съезжать. Особенно те, кто в первый раз, зарубите себе на носу. Лошади до вечера не устанут, голод не чувствуется, скачите и скачите. Можете отбить задницу, это ваши наименьшие беды. Шаг в сторону, и вас там взвесят и разделят.

Пешком не ходить. Догонят, взвесят и разделят. Или не заметят и затопчут.

Доминго! У меня нет инструкций, можно ли летать вдоль дороги. Лучше сиди и держись. Может быть, ты ускоришься, может быть, отстанешь, я не знаю.

Никуда не сворачивать. Мы едем строго по карте от прохода к проходу. Другие дороги могут вас привести к местным поселениям, и вас там взвесят и разделят.

Не останавливаться. Все, что можно проскочить на скорости, проскакиваем.

На привалы и ночевки под землей не встаем. Спим только наверху.

Из мелких агрессивных тварей в узких пещерах попадаются пауки, летучие мыши, мелкие змеи, кобольды. Все они при встрече с человеком атакуют в первую очередь голову и лицо.

Из крупных агрессивных тварей можно встретить… Все остальное. Не исключая людей и прочих человекообразных. Особо подчеркиваю, что не надо ссориться со змеями без особой необходимости. Если на вас напала змея, змей, дракон, василиск, еще что-то большое и змееобразное, то бегите, не вступая в бой. Если сможете убежать, то змея не обидится. Если змея такая, что догоняет всадника, то делайте что хотите, хуже уже не будет.

Ласка, слушая это все, чуть не сел, где стоял. Короткий путь из Вены под Альпами? Твари? Змеи? Остальные участники экспедиции вялили уши как не в первый раз. Чтож, если им не впервой, значит, не так уж там и опасно.

Ага, ждали вот эту карету, где на козлах сидят двое итальянцев. Теперь Ласка обратил внимание, что у всех шести экипажей крытый верх нависал не только над грузовым или пассажирским местом, но и над возчиками. И холст на всех пяти телегах и карете натягивался сверху без провисания, то есть, скрывал твердые крыши.

Один из итальянцев спрыгнул и открыл боковую дверцу кареты. Оттуда выскочил пятнистый кабан средней упитанности.

— Ваша светлость! — поздоровался Фредерик.

— Хрю! — ответил кабан.

— Гаэтано! — воскликнула Рафаэлла, подбежала к кабану, присела и поцеловала его в розовый пятачок.

Кабан поставил передние ноги ей на плечи, она поднялась, и он, стоя на задних ногах, попытался лизнуть девушку в лицо. Рафи увернулась, но по-дружески, без неприязни.

Вот какой недостаток у ее друга детства. Свинооборотень! Или колдун? Вольф не рассказывал, что бывают оборотни-свиньи, но упоминал, что бывают колдуны, которые могут превращаться в разных тварей по собственному желанию.

Гаэтано сделал пару шагов назад, балансируя на копытах, оглядел всех присутствующих и опустился на четыре ноги.

— Порой мне кажется, что я — обыкновенная свинья, — продекламировал он по-итальянски.

Ласка улыбнулся. И с удивлением обнаружил, что улыбнулся только он один, а остальные отвели глаза.

— Тебе смешно? — спросил кабан.

— Вашей светлости было угодно очень удачно пошутить, — сказал Ласка.

— Кто ты такой?

— Фрейлейн фон Нидерклаузиц, представьте меня, пожалуйста, Его Светлости, — попросил Ласка совершенно серьезно.

Свиньей в карете хотели удивить? В боярской думе еще не такие морды заседают.

— Иван Умной, сын Устина, рыцарь из Московии, — сказала Рафаэлла, — Его светлость Гаэтано Косса, вассал короля Неаполя.

— Очень приятно, — Ласка поклонился.

Гаэтано кивнул с максимальным достоинством, на какое способен хряк. В Думе за боярина бы сошел.

— Поехали, — он повернулся к Фредерику, — Опоздавших не ждем.

Обоз выехал за город и свернул с большой дороги в лес. Ласку и Вольфа поставили в голове колонны за Фредериком и Рафаэллой. В лесу, перейдя на шаг, въехали в пещеру с земляным потолком. Здесь должно было быть темно, но наверху не то сидели какие-то светящиеся насекомые, не то светились корни растений.

Фредерик остановился, когда втянулись замыкающие телеги.

— Шлемы, — сказал он, — Все надели?

Все кивнули.

Возчики шустро стянули со всех телег тенты. Под холстом скрывались полукруглые крыши из железных листов. По углам крыш поставили факелы, но не зажгли.

Доминго перелетел под свес крыши «Лазарета». Там сидели тощий возчик и стройный доктор Бонакорси, в отличие от упитанных или широкоплечих экипажей других повозок.

— Готовы? Поехали.

Под землей караван возглавила телега с ландскнехтами, а за ней Кассий Хохратте. В телеге рядом с возчиком сидел пожилой ландскнехт с длинными седыми усами. Сейчас у него на шее красовалось ожерелье из костей, а в руках он держал трость, увенчанную неограненным кристаллом.

Подземная дорога проходила по лабиринту пещер. Пейзажи вокруг разнообразием не баловали. Под копытами черная полоса, на потолке загадочные источники света, вокруг камень. Иногда в стороны отходили тоннели, некоторые естественного происхождения, а некоторые подозрительно правильной формы, как искусственные.

Спереди раздался низкий свист явно искусственного происхождения. Как в дудку дунули.

— Впереди пауки! — сразу же крикнул Кассий.

— Не смотреть на факелы! — скомандовал Фредерик.

Рейтары растянулись вдоль каравана, зажгли факелы на телегах и по факелу каждый взял в руки. Рафаэлла отстала и поравнялась с Лаской.

Ласка отметил, что эти факелы горят слишком ярко, будто там не просто промасленное тряпье, а какая-то алхимия.

Въехали в пещеру с низким потолком. Седой громко дул в ту же дудку без всяких мелодий.

— Смотри, разбегаются! — сказала Рафаэлла и показала вверх.

С середины потолка к стенам расползались туши длиной мало не в два локтя на длинных тонких ногах…

— Это каменные пауки. Очень тяжелые. Специально падают на голову и могут сломать шею даже в шлеме.

— Ух ты! — Ласка вздрогнул.

Под копытами захрустели кости. Он посмотрел вниз и увидел белый лошадиный череп.

— Кому-то не повезло, — сказала Рафаэлла.

Выехали из логова пауков в большую пещеру. Потолок резко поднялся. Всадники затушили свои факелы и факелы на телегах. Не задули и не сунули в воду, а накрыли специальными колпаками.

Навстречу попалась телега, запряженная двумя ослами. Осел — животное теплолюбивое и не выживает в северных странах. Но под землей не бывает зимы, поэтому гномы охотно ездят на ослах. Проехав через Германию туда-обратно немного севернее Альп, Ласка прислушивался к местным сказкам и вспомнил оттуда, что под горами живут недружелюбные маленькие человечки, часто обладающие колдовскими силами.

В телеге сидели два низкорослых коротконогих человека, примерно таких, какими их описывали сказочники. Один из гномов поднял открытую ладонь на уровень лба. Кассий тоже как-то отсалютовал в ответ.

Рафи подняла на уровень лба кулак.

— Они показывают, что впереди нас дорога свободна, — пояснила Рафи, — Я показала, что у них впереди опасность. Вдруг Кассий пошутил.

— Им в открытую телегу не упадут пауки? — спросил Ласка, — Ни крыши, ни факелов.

— Гномы откупаются от кобольдов, а кобольды как-то договариваются со всеми остальными, — ответила Рафи, — Но пауки тяжелые, могут и плюхнуться сорвавшись с потолка.

До самого вечера из заслуживающего внимания встретили еще три телеги с гномами и одного всадника с собачьей головой, похожего на бойца из Двора Чудес.

— Кто это? — спросил Ласка.

— Псоглавец, курьер, — сказала Рафи, — Они держат почту Подземья, как Таксисы держат почту наверху.

Вечер — условное понятие под землей. Но когда колонна свернула с черной дороги наверх, там уже темнело и шел снег. Ноябрь, почему бы и не начаться зиме. Возчики убрали факелы и накинули тенты. Рейтары и проводник сгоняли на разведку.

— Отходим вон туда и ставим лагерь! — скомандовал Фредерик.

Тайная подземная дорога выходила на обычную человеческую, умеренно натоптанную и узкую, две повозки не разойдутся. Скорее всего, вверх по дороге будет средненькая деревня, а вниз или городок или дорога пошире.

Фредерик пропустил обоз, а сам спешился и вышел на площадку, с которой открывался хороший вид на звездное небо. На небе висели облака, но седой ландскнехт разогнал их одним из своих свистков.

Оружейник принес складной столик на трех ногах, поставил его на ровное место и выровнял по горизонту. Рафаэлла установила на стол астролябию, рядом положила бумажную карту. Оружейник поставил ей фонарь со свечой.

— Что вы такое делаете? — спросил Кассий Хохратте.

— Нострадамус рассчитал наиболее вероятное направление от точки выхода где покойный оставил коня. Это довольно большой сектор на карте. — ответил Фредерик.

— Готово, — сказала Рафаэлла, проведя на карте две прямые, — Погрешность огромная, но более точной карты у нас нет.

Подошел «охотник» Иоганн. Посмотрел на карту, покрутил ее в руках. Посмотрел на горные вершины.

— По прямой сразу нет. Ни пешему, ни конному, — сказал он.

— Птица? — предложил Фредерик.

— Стая воронов есть?

— Нет.

— Там просто горы.

— Проходимые?

— Козлы проходят.

— Нет, друзья, — вступил Кассий Хохратте, — Девица появилась у польского посла с историей про то, что ее похитил подземный король, она сбежала с пятью овечками, похититель ее догнал, а она сбросила его со скалы. Посол, конечно, не поверил. Но поверил, что девица из шляхетского рода, и отправил ее с оказией в Краков. Примерно так он пересказывал историю в одном веселом заведении, где мои охотники за новостями ее услышали. Никаких гор с птичьего полета исследовать не надо. Нас должны волновать только пути, которыми бы прошла неподготовленная девушка.

— В секторе есть какое-то место, куда может добраться пешком неподготовленный человек? — спросил Фредерик.

Иоганн потер подбородок.

— На запад отсюда ведет только эта дорога. Если брать день пути пешком, то по дороге есть деревни. В сторону гор есть тропинки на пастбища. Я бы проверял каждую тропу на юг.

— Проверяем каждую по порядку? Нет, лучше едем день, по пути исследуем все повороты. Если явных следов нет, то вечером решаем, какие тропы наиболее перспективные, возвращаемся и исследуем их более внимательно.

Место под лагерь выбрали, похоже, с таким умыслом, чтобы лагерь не было видно ни с дороги, ни особенно от выхода из пещеры.

Только что был караван, глазом моргнуть не успели — появилась оборудованная стоянка. Обозники отгородились от ветра фургонами, развели костры и раздали стопку теплых одеял. Из «полевой кухни» бригада поваров вытащила костровой набор и еду, а из «склада» — дрова. Всем выдали перекусить по булке с колбаской, а на огонь поставили греться котел с заранее приготовленным супом, который везли под запечатанной тестом крышкой. Лошадям повесили торбы с овсом. Ласка обратил внимание, что всю провизию и даже дрова везли с собой.

Рафи до поздней ночи болтала с Гаэтано. Фредерик подошел только чтобы сказать, что подъем на рассвете. Он ощутимо беспокоился о чем-то. Наверное, о том, что снег существенно осложняет поиски на земле.

Ласка почувствовал, что сильно устал. Но дождался супа, поел и только потом завернулся в старую епанчу и уснул. Вольф тоже. Даже Доминго не стал ни с кем говорить, а скрутил себе из одеяла гнездо между Лаской и Вольфом.

Проснулись с первыми лучами солнца. Вокруг, близко и далеко, поднимались заснеженные вершины. Дул прохладный ветерок. Ноябрь в Альпах нежаркий. День обещал быть пасмурным.

— Мы чуть ли не в неделе пути от Вены. Если по нормальным дорогам, — сказал Вольф, оглядев окрестности.

Ласка пожал плечами. Главное вовремя вернуться.

Весь следующий день ехали по узкой, шириной едва в одну телегу, дороге в предгорьях. Колонну возглавили Фредерик и проводник Иоганн. На привалах Фредерик доставал карту и покачивал над ней серебряный шарик на цепочке. Кассий Хохратте бросал на ветер перышки. Рафаэлла раскладывала карты Таро. Седой ландскнехт отходил от обоза, высыпал на ровное место пшено и, кажется, разговаривал с птицами. Доминго тоже попытался поговорить с птицами, но они его заметно боялись.

Иоганн проехал куда-то по боковой дороге и вернулся с человеком, одетым как местный житель. Местный ехал на маленькой лошадке, а за ним бежали две бело-рыжие собаки. Собак тут же подсадили в «Арсенал».

Особое внимание уделяли тропинкам, которые отходили от дороги на юг. Обоз шел своим ходом, а всадники выезжали на каждую со своими проверками, но неизменно возвращались.

В обычном походе в доспехах тяжело, а зимой еще и холодно. Железо надевают перед боем или в разведку, в дозор. Или когда ждут врагов. Несмотря на наличие обоза, все, у кого была броня, ехали в броне.

Падал легкий снег. Лошади исправно тянули, колеса исправно крутились. Навстречу за весь день попалась одна легкая крестьянская телега в одну лошадь. Фредерик дал крестьянину серебрушек, тот спустился до широкого места, развернулся и почти до вечера ехал за обозом, а потом свернул обратно в свою деревню.

Еще до темноты разведчики посчитали одну из тропинок по-настоящему подозрительной. Фредерик, Рафаэлла, Иоганн, Кассий и седой ландскнехт проехали по ней, посовещались и решили ставить лагерь поблизости.

Снова выбрали под лагерь место, чтобы не видно было с дороги. Снова поставили фургоны вагенбургом, укрываясь от ветра. Внутри периметра разложили костры.

Кухня накормила лошадей овсом, а людей — бесхитростным полевым блюдом «недокаша-пересуп» с мясом, капустой, морковкой и горохом. Налили по кружке вина. Никаких посиделок у костра, никаких походных баек, никаких сплетен про баб. Молча поели и разошлись.

На ночь выставили часовых. По одному рейтару и одному ландскнехту со сменой каждый час по песочным часам. Чувствовалось, будто серьезные люди готовятся к встрече с не менее серьезными врагами. Каждый как натянутая тетива.

Утро началось со свиного и женского визга.

— Уииии! — между телегами пробежал Гаэтано.

На его спине с трудом удерживалась Рафаэлла, и непонятно, кто из них верещал громче. Девушка спрыгнула, а кабан с разбегу плюхнулся в ручей, пробив ледяную корку. Ручей оказался глубже ожиданий, и Гаэтано утонул в нем полностью, погрузившись ниже кончиков ушей.

Вынырнул. Свиньи в ручьях не тонут. Нащупал опору под ногами и вылез наверх. Отряхнулся, разбрасывая брызги.

— Бодрит! Прохладненько!

Полевая кухня всем раздала по толстому куску подогретого у костра хлеба и по кружке горячей воды, щедро сдобренной вином и медом. Насыпали всем желающих сухарей, долили фляги вином.

Фредерик построил всех и начал инструктаж.

— За день пути эта долина — первое место, где все подозрения сходятся. Вчера заниматься поисками было уже поздновато, поэтому начинаем сегодня с утра пораньше. Напоминаю, что мы должны найти покойника и его корону. Кто найдет, руками не трогать. Прикасаться к предметам только стальными клещами и складывать вот в этот стальной сундук. Корона, цепи, монетки и вообще любой кусок одежды или, тем более, тела, могут нести посмертное проклятие или еще что похуже.

Оружейник раздал клещи. По штуке на двоих.

— Если вам кажется, что вы во что-то превращаетесь, вам не кажется, — продолжил Фредерик, — Начинайте молиться погромче. Может быть, отпустит. Но без уверенности. Если видите, что сосед во что-то превращается, сразу бейте в голову. Он или уже по сути мертв, или безвозвратно сошел с ума. Если он превращается в камень, бегите и кричите. На бегу смотреть строго под ноги и никуда больше.

— Куда мы попали? — шепотом спросил Ласка Вольфа.

— Сам удивляюсь, — ответил тот, — Но остальные как не в первый раз.

— Василиски? Нам не говорили, — поднял руку один из рейтар.

— Я тоже их не жду, но их никогда никто не ждет, а они приходят, — ответил Фредерик.

— Что делать, если появятся какие-то твари? — спросил Ласка.

— Всех тварей, которые начинают с переговоров, проводить ко мне. С остальными три варианта. Снести голову. Испортить сердце. Сжечь. Твари бывают разные, что-то из этого списка действует на всех. Рекомендую бить в голову, вряд ли ты знаешь точно, где у какой твари сердце.

— Молитва, святая вода?

— Ты святой?

— Пока вроде нет.

— Святые именем Господа могут влиять на любых тварей. И творить любые чудеса, хоть Солнце остановить. К вам это не относится. Молитва и святая вода в руках мирян помогают только от исчадий дьявола.

— Бывают другие твари? — спросил тот же молодой рейтар.

— Первый раз?

— Да.

— Ты в зеркале отражаешься?

— Эээ… Ну да.

— От святой воды тебе что будет?

— Да ничего.

— Кто из вас рискнет выйти на обычного, не колдовского, волка или медведя со святой водой вместо оружия?

Все рассмеялись.

— А на собаку? На простую сторожевую собаку?

Снова желающих не нашлось.

— Именно это я имею в виду. Нашими врагами могут оказаться люди и звери, никак не связанные с дьяволом. Запросто можем встретить наемников. Простых парней вроде вас, только с другими начальниками. Поэтому меч и голову с плеч. Так надежнее. Если не помогло…

— Бывали случаи?

— Бывали. Так вот, если меч врага не берет, тогда переходим к водным процедурам.

Оружейник раздал фляжки со святой водой и обратился к Фредерику.

— Пули какие выдать?

— Да, пули, — Фредерик повысил голос, — Сейчас всем распыжеваться, прочистить стволы и зарядить заново. Пули забивать серебряные. Под отчет. Что не отстреляете, все сдадите. И не дай Бог, кто-то жахнет холостым, а пулю заначит. Повешу как предателя. Простой солдат разницы между серебром и свинцом не заметит. А встретите василиска или черта со свинцом в стволе, что делать будете? От серебра всех тварей хоть малость, да корежит, даже тех, кого свинец не берет. Решает точность, но еще лучше — плотность огня.

— Еще и чертей ждем? — спросил один из толстозадых ландскнехтов.

— Их никогда никто не ждет, а они приходят.

— Все так серьезно?

— Двойное жалование — восемь талеров в месяц. Во время войны. Я плачу те же деньги за шесть дней чистыми. Два дня сюда, два-три здесь, два обратно. Это в пять раз серьезнее войны.

— Я передумал, — толстозадый повернулся и пошел обратно, к своей телеге.

— Кассий, — Фредерик строго взглянул на начальника над этим трусом.

Кассий негромко свистнул. Седой ландскнехт повернул на шее ожерелье с косточками, поднес к губам одну из них и дунул. Дезертир замер, схватился за горло и рухнул набок.

— Крыса! — воскликнул Ласка и схватился за саблю, — Твари среди нас!

Труп только что был человеком, но едва упав, превратился в огромную, в человеческий рост, серую крысу. С вытянутой мордой, длинными усами, круглыми ушками, розовыми лапками и длинным голым хвостом. Но в костюме ландскнехта.

— Кассий, снимай личины, пока друг друга не порубили, — скомандовал Фредерик, — Ласка, это свои. Кассий — крысиный принц и наш друг.

Седой дунул с другой костяной свисток, и все ландскнехты, включая его самого, оказались крысами в костюмах с буфами и разрезами. Только чулки и туфли на них исчезли как чистая иллюзия. Кассий остался в человеческом облике.

Ласка и рейтар-новичок перекрестились. Остальные только хмыкнули.

20. Глава. Поисковая операция продолжается вооруженным конфликтом

В лагере остались все телеги, возчики, оружейники, повара и доктор. И двое итальянцев из кареты Гаэтано Коссы. Неплохой такой гарнизон военного лагеря, способный отбить атаку или выслать подкрепление.

Остальные, кто верхом, кто пешком, вернулись на дорогу, а с нее свернули на узкую занесенную снегом тропу. Проводник провел колонну в длинную долину, по правой стороне которой протекал ручей, местами широкий, а местами глубокий. Солнце утром слева — идем на юг. По левую руку — пологие склоны, а по правую, на западе, поднимался почти отвесный обрыв на высоту хорошей колокольни. Поверхность земли от берега реки до обрыва то ровная, то холмистая, то ступеньками, то с кучами камней. Вчерашний снег скрыл все, что могло открыто лежать на земле.

Девушка рассказала послу, что Меднобородый упал и разбился. Если они не наврала, если правильно пересказал посол, если правильно пересказали крысы Кассию и если правильно пересказал сам Кассий. То есть, искать надо очень внимательно везде, и не только труп и корону, а хотя бы какие-то следы.

Тело могло рухнуть прямо вниз, могло отлететь по параболе и разбиться о камни чуть дальше, могло не разбиться, а упасть на участок мягкой земли и скатиться к реке или даже в реку. Могло завалиться в расщелину между камнями. Круглая и упругая корона могла ускакать вообще куда угодно, хоть до низа долины, откуда начинались поиски.

Двинулись вверх по течению. Фредерик раздал задачи.

— Кассий, поиск под обрывом, особенно на подъемах. Всадники — идем цепью между склоном и рекой, поиск вдоль тропы и по берегу, внимательно смотреть в воду. Доминго — свободный поиск с воздуха, особенно над ручьем, сверху бывает лучше видно, что лежит на дне. Гаэтано, — свободный поиск на земле. Петер и ищейки — свободный поиск на земле. Никто никуда не спешит! Особенно всадники!

— Чем пахнуть должно? — спросил Вольф.

— Учуешь под снегом? — спросил в ответ Фредерик.

— Они-то учуют, — Вольф обвел руками крыс, собак и кабана.

— Верно. Пахнуть может дохлой жабой примерно двухнедельной давности. Но на холоде он мог и не завонять.

Когда солнце перевалило зенит, дошли до поворота долины и не нашли абсолютно ничего. Если не считать за добычу какого-то горного суслика, которого кто-то из крыс спугнул, догнал и сожрал. Шли медленно. Даже лошади думали перед каждым шагом. Можно и ногу сломать, поставив ее в расщелину.

А можно и не сломать. Горный козел с огромными рогами чуть ли не пробежал по вертикальной с точки зрения человека стене. Боком к стене поднялся до середины по невидимым выступам шириной, наверное, в половину копыта. Укусил там какой-то куст и спустился, но не тем же путем.

За поворотом ущелья открылся роскошный вид на тупик. С каменного обрыва стекал водопад. Сразу под ним небольшое озеро, из которого вытекала река, вдоль которой поднимался отряд.

Доминго спикировал на плечо Фредерику. Тот с непривычки еле удержался в седле.

— В долину входит другой отряд, — сказал попугай, — Мы кого-то ждем?

— Мы никого не рады видеть, но ждем, — ответил Фредерик, — Отставить поиски! Всем повернуться, у нас гости! Стрелки в линию!

Отряд примерно в полтора десятка пехотинцев вошел в ущелье цепочкой, но сразу же развернулся в линию по натоптанным следам.

Впереди шла женщина в длинном, до земли, сером плаще поверх белого закрытого платья. Или не шла. Она двигалась очень плавно, силуэт не раскачивался в такт шагам.

— Это ламия, женщина-змея, а с ней просто наемники, — сказала Рафаэлла, повернувшись к Ласке.

Все остальные, кроме, может быть, молодого рейтара, в пояснении не нуждались. Даже Вольф.

Осталось шагов пятьдесят,когда Фредерик поднял руку.

— Стой!

Стрелки с обоих сторон подняли оружие. У пришедших Ласка насчитал пять аркебуз, а у каждого из восьми рейтар он еще на марше заметил по два двуствольных пистолета и две аркебузы. Многовато. Даже рекордно много для рейтар, которых за две поездки по Европе Ласка повидал достаточно.

— Стою, — ответила ламия, — Ничего пока не нашли? Какая интересная компания.

Ламия внимательно посмотрела на крыс, и те попрятались кто куда.

— Совершенно не интересная, — ответил Фредерик, — Мы ищем в правильном месте, или тебе просто хочется поразвлечься?

— Мне вдруг стало очень интересно, по какому праву корону Меднобородого хотите поднять вы с Кассием?

— По праву старших вассалов, — ответил Кассий.

— А ты, Нидерклаузиц?

— Я перед ним немного в долгу и на корону не претендую.

— Старших вассалов, значит, — ламия улыбнулась, и изо рта показались длинные и острые ядовитые зубы, — Кое-кто с тобой бы не согласился.

— Тебе-то что? — ответил крысиный принц, — Змеи вообще не вассалы Меднобородого. Нечего тянуть лапы к нашей короне.

— Может, мы хотим установить свою династию. Кстати, Кассий, а что ты будешь делать, когда появятся наследники и заявят свои права?

— Торговаться.

— Не хочешь поторговаться со мной?

— Неужели ты хотела что-то предложить?

— Ты отдаешь корону, я отпускаю вас всех живыми.

— Очень щедро. Добавь еще что-нибудь.

— Если согласишься, то мой долг все равно закрыт, — сказал Фредерик Кассию.

— Добавь еще два чего-нибудь, — обратился Кассий к ламии, — Корона того стоит.

— Рафи, — шепотом позвал Ласка, — Он собирается уступить?

— Да, — ответила Рафаэлла, — Он не успел найти и надеть корону, поэтому не в том положении, чтобы ссориться со змеями.

— У змей тоже есть королевство?

— Змейство. Как братство, только змейство. Сразу не объяснишь.

Кассий и ламия тем временем продолжали торговаться. Кассий сдавал позиции и был близок к тому, чтобы пообещать подарить корону и еще в долги залезть. Периодически Кассий замирал и смотрел в глаза ламии. Периодически все замирали и смотрели в глаза ламии. Иоганн, Петер и собаки замерли за цепью, всем было не до них. Крысы еще в начале разговора попрятались и вжались в землю.

Только Гаэтано и Доминго не поддавались. Доминго перелетал между всадниками: Фредериком, Вольфом и Лаской с Рафаэллой, заставляя их вздрагивать и сбивая концентрацию на змеиных глазах и змеином шепоте. Гаэтано с той же целью бегал и толкал пеших Кассия и колдуна. У обоих получалось не очень, но Доминго не мог понять, насколько все плохо, потому что его подопечные ничего важного и не делали, и не говорили. Кассий же как раз поддавался.

Когда, казалось бы, переговоры подошли к концу, Гаэтано сбил с ног Кассия и лизнул его в лицо.

Кассий выбрался из-под свиньи и первым делом сказал:

— Мне кажется, ты колдуешь. Давай начнем сначала.

— Уберите птицу и свинью, — скомандовала ламия, — Мешают.

Пришлые наемники подняли оружие в сторону Гаэтано и Доминго. Рейтары Службы Обеспечения нацелились туда же. Фредерик попытался что-то сказать, но не смог даже рта открыть. Доминго сел к нему на переднюю луку седла

— Отставить. По стрелкам — огонь! — скомандовал Доминго голосом ламии. А потом повернулся и застучал клювом о кирасу.

Те и другие стрелки вместо того, чтобы по первому приказу выстрелить в птицу и свинью, исполнили второй и выстрелили друг в друга. С одной стороны полноценное оружие, вблизи пробивающее доспехи. С другой стороны, восемь против пяти и двухствольные пистолеты.

После первого залпа упали двое рейтар и трое аркебузиров.

— Руби их! — крикнул командир наемников.

— Стоять! — крикнула ламия.

— Все назад! — скомандовал пришедший в себя Фредерик.

— Досадный инцидент, — сказала ламия, — Чьи это твари?

— Мои, — ответил Фредерик, — И с твоей стороны было очень невежливо пытаться заколдовать и меня.

— Ха. Что ты сделаешь?

— Не заступлюсь за тебя, если сейчас появится еще один претендент.

— Напугал. Ой, напугал. Кто такой сейчас появится? Ахупор? Армадилло? Я рожденных из икры на завтрак ем. Когда бы не я, тут бы уже с десяток наследников толпился.

Из ручья недалеко от ламии вынырнула фигура в золотых доспехах.

— Кто-то тут делит мою корону и убивает моих братьев? — гулко прозвучало как из-под панциря.

— Мы тут не при чем! — крикнул Кассий и завертелся, выбирая место, где спрятаться.

Лошади от неожиданности присели, даже Элефант. Ласка с удивлением рассматривал нового претендента на ненайденный клад.

Золотой рак. Как есть, самый настоящий рак. Длиной с полторы лошади. Вместо хитина упакован в латы. Именно что не одет в латы поверх рачьего тела, а золотые пластины заменяют ему естественную защиту. Или стальные позолоченные?

Стальные позолоченные. На режущих кромках огромных клешней позолота стерлась.

— Ты, рыцарь, кто такой? — рак посчитал старшим того, кто верхом и в самых лучших доспехах.

— Фредерик фон Нидеклаузиц, и я не претендую на твою корону, — ответил Фредерик.

— Кто претендует? Ты, змея? — рак угрожающе обернулся к ламии.

— Как я рада тебя видеть, Армадилло, — сказала ламия с таким видом, будто она и правда рада его видеть.

— Не верю!

— Ты первый из наследников, кто пришел ко мне сам.

— Тебе конец.

— Убейте его, — сказала ламия, и все атаковали. Даже те, кто не собирался.

В золотую броню ударили с одной стороны свинцовые пули, с другой — серебряные. Наемники побежали к Армалилло с мечами и с алебардами. Крысы, забыв про мечи, поскакали в атаку на четырех ногах. Фредерик спешился, вытащил из седельной кобуры короткую мортирку на ружейном прикладе, зажег фитиль на снаряде, зажег фитиль на замке…

Рафаэлла пришпорила коня в атаку раньше, чем отстрелялись рейтары. Гаэтано остановил ее коня, поднявшись перед ним на задние ноги и громко визжа.

Каждый боец, не получив конкретной команды, атаковал стереотипно, своим самым эффективным оружием. Рейтары выстрелили из пистолетов, потому что только что разрядили по первому пистолету в аркебузиров и взялись за вторые. Ласка мог бы подогнать Элефанта в упор, чтобы тот пыхнул огнем. Но для этого пришлось бы малость подумать, а под гипнозом думается плохо. Поэтому он стрелял из лука в рачьи глаза навыкате. Очень маленькая цель. Тем более, для стрелы. Тем более, если стрелять с седла.

Сталь есть сталь. Серебряная пуля, которая может убить чудовище через усиленную колдовством шкуру, плющится, ударившись в кованый лист. Только одна аркебузная пуля ранила Армадилло в хвост, где пластинки поменьше и потоньше.

Огромный рак тем временем не стоял как мишень, а сразу же с воинственным кличем бросился навстречу рейтарам, чтобы те не успели взяться за аркебузы. Может быть, загипнотизированные люди и не струсили бы, но струсили лошади. Лошади разбежались, сбрасывая всадников.

Фредерик заранее спешился и отошел от коня. Он еще и стоял немного впереди своего отряда, так что конь не помешал ему выстрелить. Снаряд отрикошетил от рачьей груди в землю и взорвался там, раскидывая мелкие камешки.

Армадилло, подброшенный и слегка оглушенный взрывом, остановился. До него добежали крысы. Парочку он на ходу перекусил клешнями. Остальные же повисли кто на «плечах», то есть, на крепящихся к туловищу сегментах лап с клешнями, кто на опорных ногах. Гибкости лап с клешнями не хватало, чтобы всех сбросить. Кто-то попытался забраться на спину, но неудачно. Когти соскользнули по доспехам, крыс упал, рак подогнул ноги и ударил по нему грудью, размяв серого по камням.

Вольф подбежал вместе с крысами. Ударил кордом по клешне, получил отмашку в ответ и плюхнулся бы в холодный ручей, если бы не Доминго. Попугай налетел сзади, подхватил падающего за одежду на плечах и остановил его на берегу.

Армадилло развернулся и побежал к ламии. Столкнулся с ее наемниками. Те огрели его алебардами по клешням. Клешни оказались крепче, но пара ударов оставила вмятины даже на голове. Крысы все еще висели на лапах и стесняли движения. Рак пару раз ударил хвостом под себя и в два прыжка оказался в холодном ручье.

Крысы тут же отцепились. Ручей забурлил. В родной среде обитания Армадилло передвигался феноменально быстро, на порядок быстрее, чем простые раки в простой воде. Он обогнал убегавшую по суше ламию и выскочил перед ней.

— Да убейте же его! — крикнула ламия.

У нее совсем не было оружия для ближнего боя. Если только ядовитые зубы, но за что укусить тварь в доспехах? Зато она смогла реализовать преимущество в скорости и ловкости. Ее-то не отягощали доспехи.

Клешни щелкали там, где только что мелькало гибкое змеиное тело. Распустили на лоскутки мелькающий плащ и в паре мест порвали платье.

Ламия выиграла время, и теперь на Армадилло набросились наемники, а за ними уже бежали спешившиеся рейтары с мечами наголо.

— Коня мне! — крикнул Фредерик.

Ласка с седла Элефанта, единственного коня, который не испугался, кричал по-лошадиному, успокаивая разбежавшихся. Впрочем, среди камней под снегом особо не побегаешь. Две лошади уже сломали ноги. Иоганн поймал под уздцы коня Фредерика и повел его навстречу хозяину.

Наемники, по сравнению с нанимательницей, едва шевелили ногами и руками. Будь они не под гипнозом, разбежались бы с первых ударов. Армадилло знал, как противостоять частично одоспешенным людям. Клешни отмахивались от клинков и перекусывали древки алебард, незащищенные ноги ниже колен и руки выше локтей. Там, где не надо приглядываться, есть доспехи или нет доспехов. Конечно, его пытались окружить, но он хвостом перебил ноги паре человек и отступил к горному склону.

Двое рейтар тоже погибли, пытаясь поразить бронированное чудовище мечами. Сзади на затылок рака спикировал Доминго. Клюнул в правый глаз и сразу взлетел. Попытка вышла неудачная, глаза защищали стальные решетки, через которые попугайский клюв не пролез.

Армадилло взревел совсем не по-рачьи и не по-человечески. Перед ним остались только Фредерик, пеший с длинным мечом, и Ласка верхом на Элефанте и с саблей в руках.

Рак наудачу и неприцельно щелкнул правой клешней на Фредерика. Тот воткнул меч в глубину клешни и повредил там мускулатуру. Правая клешня повисла в полузакрытом состоянии. Рак ударил хвостом под себя, оттолкнулся от земли и отскочил назад сразу на пару десятков шагов.

Ласка догнал его. Армадилло ударил левой клешней появившегося перед ним Элефанта. Конь пыхнул огнем на клешню. Рак заорал от боли. Стальной хитин раскалился и обжег мускулы под ним.

Армадилло как раз попытался ухватить коня за ногу, но обожженной клешней не смог прицелиться и промахнулся. Зато длинный рачий ус дотянулся до Элефанта и щелкнул его молнией. Огромный конь, которого пока еще никогда не били молниями, оступился и повалился набок. Ласка успел соскочить.

Взмах могучей клешней наотмашь мог бы вмять Ласку в скалу, но добрый молодец двигался быстрее. Увернулся, увернулся еще раз. Саблей по броне не бил, нечего ее попусту тупить.

Огромный рак отвлекся на другого бойца, и Ласка оказался на расстоянии удара от страшной вблизи морды с ногочелюстями и длинными усами. По-видимому, усы Армадилло нужны не только для красы. Сабля сама дернулась к голове рака, и Ласка снес ему левый ус, раз уж усы бьют молниями. В момент удара больно укололо ладонь, но пальцы только крепче сжались на рукояти.

Армадилло издал трубный рев. Как разговаривают раки в нормальной жизни? Почему он не ругается человеческим языком? Рак загреб хвостом под себя и отскочил назад.

— Не дайте ему спрыгнуть в воду! — закричал Кассий, который погасил в себе общий порыв и не бросился в самоубийственную атаку.

Оставшиеся крысы и наемники отсекли рака от ручья, но ламия куда-то подевалась, и действие гипноза закончилось. Была змея в платье — и нет змеи в платье.

Армадилло сурово шевельнул правым усом и обрубком левого. Наемники увидели как в первый раз гигантского золотого рака перед собой и крыс в человеческий рост рядом. Испугались и побежали вниз по долине, бросив оружие.

Крысы же не испугались, потому что крыс-колдун перехватил управление, морально подавив их одним из своих свистков. Иоганн и Петер к этому времени уже собрали рейтарских коней, трое рейтар вытащили притороченные к седлам аркебузы и дали нестройный залп по развернувшемуся боком раку. Один промазал, а двое попали. Аркебузного заряда хватило, чтобы пробить панцирь. Но увы, не в убойном месте.

Снова налетел Доминго. На этот раз мощный клюв перекусил второй ус. Потеряв возможность полноценно использовать оба уса, Армадилло перестал атаковать жалких мышек и людишек, без труда прошел через редкий даже не строй, а ряд даже не атакующих, а окружающих, и побежал к реке. То есть, не то, чтобы поскакал галопом, а засеменил тонкими ножками, держа хвост над землей.

Ласка догнал рака и прыгнул ему на спину. На холодном металле сложно устоять кожаными подошвами. Ударил наудачу острием сабли в щель между спинным панцирем и первой хвостовой пластиной. Чудом попал, и сабля как по маслу вонзилась на пару ладоней. Будто она сама направила удар именно в это место.

Армадилло завертелся. Поднятые кверху обрубки усов, закинулись на спину. Ласка попытался схватить ус левой рукой, и его словно молнией ударило. Молния как будто перетекла через все тело от руки до руки и стекла по сабле. Правую руку на рукояти свело судорогой, а то бы свалился.

Убегавшего рака догнал Гаэтано, сбив своей тушей две левых передних ноги.

— На спину! Грузим его! — крикнул Вольф, вслед за Лаской запрыгивая на хвост.

Хвост не выдержал на весу двух человек и опустился на землю. Вольф попытался вонзить между сегментами корд, но не попал и соскользнул на землю. Подбежал Фредерик и ударил мечом более прицельно. Меч, который он подобрал у кого-то из убитых, пробил сочленение пластин и воткнулся в мясо под ними. Увы, хвост совершенно не убойное место.

Гаэтано застрял у рака «подмышкой», если можно так выразиться. Подбив передние ноги, он влетел под левую лапу с клешней. Армадилло придавил его там всем весом и тыкал в смелого кабана правой, раненой, клешней. Клешня не закрывалась, а из глубины ее торчал меч, попадание по которому вызывало сильную боль. Поэтому Армадилло пытался не схватить и перекусить кабана, а порезать его кромкой клешни.

На спину раку запрыгнули еще и двое крысов, он упал грудью на камни. Хлестнул усами по крысам. Один крыс увернулся, а второй получил удар обоими усами и свалился замертво.

Ласка выдернул саблю и соскочил по правому боку. Ухватился за рукоять двумя руками, замахнулся со всех сил и отрубил по суставу переднюю правую ногу. Доминго спикировал на голову, клюнул куда-то над ртом и снова взлетел. Прибежали крыс-колдун и Кассий с аркебузой.

Кассий прижал дуло к боку чудовища и выстрелил в упор. Пробил!

Подъехала Рафаэлла со своей аркебузой. Выстрелила с седла. Пробила спинную пластину. Достала два пистолета и разрядила оба в плечевой сустав левой клешневой лапы.

Лишившись трех ног, Армадилло уже не мог вертеться и сбрасывать балласт со спины. Правая клешня из быстрых ножниц превратилась в медленную дубину. Левая и вовсе повисла. На хвост упал рейтар в доспехе и с размаху воткнул длинный кинжал между пластинами. Рядом запрыгнул крыс и ухватился за меч, который оставил Фредерик.

Почему он оставил меч? Иоганн привел коня Фредерика. Петер принес оставленную на камнях мортирку.

— Голова, сердце, огонь! — напомнил Фредерик, — Пока он жив, он опасен.

Армадилло что-то злобно промычал в ответ.

— Ламия наложила на него заклятье молчания, чтобы он не смог с нами договориться, — сказал крыс-колдун.

— Уверен, что он бы нам это все не простил, — ответил Фредерик, — Еще бы проклял перед смертью.

— И корону бы не отдал, — сказал Кассий.

— Клешни держите, — сказал Фредерик, и все, кто не сидел у рака на спине, повисли сзади на клешнях, пригибая их к земле.

Фредерик зарядил какой-то особый боеприпас, вставил короткий ствол в пасть рака и выстрелил.

Внутри твари пошла реакция, настолько бурная, что сидевшие сверху соскочили, чтобы не обжечься. Очень быстро все внутренности выгорели, и от рака остался только позолоченный панцирь.

21. Глава. Поисковая операция завершается смертным проклятьем

— Кассий, мы договаривались только на корону, а я еще и убил наследника, — сказал Фредерик.

— Под моим мудрым руководством, — ответил Кассий.

— Хочешь взять на себя?

— Подумаю.

— А что, за убийство сына Меднобородого полагается награда? — спросил Ласка.

Он вспомнил жабоголового во Дворе Чудес, которого Криспен назвал принцем Подземья.

Вольф шикнул и прижал палец к губам.

— Ты успел убить еще какого-то наследника? — спросил Кассий.

— Пока нет, — ответил Ласка, — Но мало ли вдруг тут все семейство соберется.

— Тот, кто наденет корону, может быть, будет перед тобой в долгу, — ответил Фредерик, — Но если кто захочет отомстить за наследника, то попадешь к нему в черный список. С Подземьем никогда не знаешь, в какую сторону выйдет перекос баланса. Лучше бы деньгами пользовались.

Осталось трое крыс, трое рейтар, проводник Иоганн и собачник Петер. Из восьми рейтар трое погибли, один сломал руку, упав с коня, и одного ранили первым залпом. Раненых пешком отправили в лагерь. Раненых наемников ламии и раненых крыс Кассий с колдуном добили.

— Плохо, — резюмировал Фредерик, — Но раз они все пошли сюда, значит, мы на правильном пути. И осталось всего ничего. Иоганн за коновода. Рейтары заряжают все, что можно зарядить. Доминго, посмотри сверху, от водопада.

Доминго нашел тело почти сразу. Водопад ниспадал в ущелье не с лысой скалы, а с заросшего лесом плоскогорья. Наверху, слева от водопада, разыгралась эпическая битва. На деревьях болтались клочья овечьей шерсти и длинные волосы, похожие на тронутую патиной медную проволоку. На подмороженных листьях — пятна крови. Местами на деревьях как выжжено каплями чего-то едкого.

Вот здесь на краю обрыва топтался кто-то большой и тяжелый. Не удержался. Не он ли лежит бесформенной грудой на уступе где-то в верхней трети обрыва?

Попугай слетел на уступ, смел крылом немного снега с бесформенной кучи. Похоже на ноги. С другой стороны голова.

— Какие особые приметы у покойного? — спросил он.

— Морда жабья, — ответил Кассий.

— Есть. Еще?

— Медная борода.

— Есть, — Доминго щелкнул клювом, — Она как проволока перекусывается и медная на вкус. Еще?

— Рачьи клешни вместо рук, две ноги, ступни ластами. Брюхо бочкой, а что в штанах, не знаю.

— Полагаю, это он. Брюхо разорвано, как будто гранату проглотил.

— Корону видишь?

— Нет. Наверное, слетела, когда он рухнул сюда. Ищите внизу под снегом.

— Собаку поднимешь? — крикнул Петер.

Доминго слетел в долину и попытался схватить собаку. Собака огрызнулась и отскочила.

— Когти у тебя огого, — сказала Рафаэлла.

Иоганн достал длинную веревку. Они с Петером обвязали собаку, к другому концу веревки привязали палку. Доминго удобно взялся за палку когтями, взлетел и перенес удивленную собаку к трупу. Собака понюхала. Доминго аккуратно спустил ее обратно.

Оказывается, эти собаки умели искать по запаху под снегом. В Альпах иногда заносит людей прямо с головой, что без собаки не найдешь. Побегав туда-сюда, снежная ищейка копнула снег.

Камни, камни и камни. Ласка подвел Элефанта, тот осторожно дыхнул. Снег растаял, и среди камней сверкнула золотая корона. Обруч с зубцами.

Фредерик аккуратно поднял корону стальными клещами.

— В расчете? — спросил он Кассия.

— В расчете! — довольно ответил тот и протянул руку, но Фредерик отдернул клещи.

— Тихо! Наденешь здесь — еще претенденты набегут, не расхлебаем.

— Давай с клещами тогда, — согласился Кассий.

— Я смотрю, вы на моей земле ищете сокровища, — раздался голос сзади.

Все обернулись. На большом камне стоял гном. Старый гном с длинной белой бородой. В багровой мантии, подбитой соболями. В короне. Откуда он вылез, непонятно. Колдовство, не иначе.

— Ваше Величество? — Фредерик торопливо всучил Кассию в руки рукоятки клещей и церемонно обратился к гному.

Гном благосклонно кивнул.

— Изволили посетить нас с дипломатическим визитом? Один, без герольдов? Может быть, инкогнито?

— Каким еще визитом, человечишко! Я у себя дома!

— Ваш дом, при всем уважении, глубоко под нами. На поверхности владения Его Императорского Величества Карла Пятого.

— Карла? Пятого? Кто это?

— Император Священной Римской Империи.

— У вас разве не Максимилиан был?

— Его Величество Максимилиан Первый отдал Богу душу двадцать один год назад.

— Вот время летит… Но мы отвлеклись.

— Мы не отвлеклись. Какова цель Вашего визита?

— Ах ты наглый человечек! Отдай корону!

— Корона это не ко мне! — Фредерик отошел в сторону и махнул руками, мол, разойтись всем.

Люди вслед за своим предводителем отошли и оставили перед грозным взглядом из-под седых бровей Кассия, державшего клещами корону, и крыса-колдуна.

— Только свистни! — сказал гном, сурово взглянув на колдуна.

Колдун демонстративно поднял лапы.

Ласка отступил поближе к Рафаэлле, чтобы защитить ее, если вдруг что. С другой стороны к ней же отступил Гаэтано и ревниво посмотрел на соперника маленькими злыми глазками.

— Ваша Светлость, кто это?

Ласка специально присел и шепотом спросил не у Рафаэллы, а у Гаэтано. Еще не хватало ссориться с по-итальянски горячим и ревнивым хряком перед лицом непонятной опасности. Главное, и повода-то вроде нет.

— Альберих Третий, король гномов, — ответил Гаэтано.

— Он не представился.

— Он хитрит со статусом визита. Дипломатический визит накладывает обязательства на обе стороны. И он тянет время. Думаю, нас уже окружают.

Альберих тем временем ругался с Кассием, перейдя на неизвестный язык. Рафи тоже присела, чтобы пошептаться.

— Гаэтано, про что они говорят?

— Гном претендует на корону. Кассий готов уступить, но в обмен на что-то. Альберих говорит, что корона его по праву.

— Какой это язык? — спросил Ласка.

— Вавилонский, как он был до падения башни.

— Но Бог же смешал языки.

— Людям. Все остальные как говорили на нем, так и говорят до сих пор. Только людям не дано понять. А говорящий по-вавилонски понимает все языки людей.

— Что сейчас? — спросила Рафи.

— Не сторговались. Кассий наденет корону сам.

— И что будет?

— Спорим, Альберих не даст ему надеть корону? Не знаю, что сделает, но не даст.

Кассий взялся за корону левой рукой, отбросил клещи, взялся правой.

— Да сдохнет тот, кто наденет корону не по праву! — пафосно возгласил Альберих, — Если он, конечно, не бессмертный, ха-ха. Чтоб его на тысячу кусков разорвало, потом собрало и снова разорвало!

— Умеешь ты настроение испортить, — недовольно сказал Кассий, который уже поднял корону на уровень лица.

— А ты, рыцарь… — начал Альберих, повернувшись к Фредерику.

— Стой, — прервал его Фредерик, — Я на корону не претендую. Я просто отдаю старый долг Кассию.

— Отдаешь или отдал? — Альберих хитро прищурился.

— Думаю, что отдал, — Фредерик посмотрел на Кассия, державшего корону.

— Отдал, отдал, — недовольно проворчал Кассий.

— И можешь идти? — спросил Альберих.

— И могу идти, но никуда не тороплюсь. Поддерживаю компанию. По-дружески.

— Так вы уже друзья?

— Ладно. Поддерживаю компанию из дипломатических соображений.

— Вы, людишки, слишком хитрые, чтобы ловить вас на слове, — сказал Альберих, топнул ногой и провалился сквозь камень.

— Ненавижу этого мерзкого старика, — сказал Кассий и чуть не заплакал.

В нижней части долины появился силуэт всадника. Даже и не один.

— Кто там? — спросил Фредерик.

Доминго слетал и вернулся.

— Две женщины с черными волосами и женщина с зелеными волосами, — ответил он, — На лицо первые две француженки или немки, третья, кажется, славянка, но не уверен. Кони, упряжь и плащи штирийские, как в окрестностях Вены.

— Стрелки в линию! — скомандовал Фредерик.

Потом подошел к своей лошади, вытащил из седельного чехла уже пострелявшую сегодня мортирку на аркебузном прикладе и сошник. Воткнул сошник в землю, опер на него мортирку.

Стрелки выстроились так, чтобы командир не перекрывал линию стрельбы.

— Ядвига? Давно не виделись! — крикнул Фредерик, — Стой там! Кто с тобой?

— Неужели герр фон Нидерклаузиц, — совершенно не напрягаясь, сказала зеленоволосая ведьма, но ее голос был слышен на расстоянии крика.

— Ты бы хоть платочек накинула.

— Лень. Ради вас — лень.

— А с тобой кто?

— Луиза, — представилась первая брюнетка, — Стыдно меня не узнать. Я ведь бывала в гостях у твоей бабушки.

— Адель, — представилась вторая, — И я знаю, что ты не рад меня видеть. Я тоже не рада.

— Я бы не хотел ссориться, но вам здесь ловить нечего.

— Да ну?

— Мы выстрелим.

— В ведьму? Промажете.

— У нас у всех освященное серебро.

— Далековато здесь для прицельного выстрела.

— Плотность огня.

Ведьмы поморщились, как будто они уже сталкивались с последствиями плотности огня.

— У меня граната с серебряными крестиками. Кое-кто сегодня тоже думал, что промажу, — добавил Фредерик и кивнул в сторону золотого панциря.

— Бедный, бедный Армадилло, — сказала Луиза, — Может, все-таки выстрелишь? Так, для смеха.

— Не хочу проливать твою кровь.

— Ты имел в виду «твою» или «вашу»?

— Конкретно твою точно не хотел бы. Уходи по-хорошему.

— Может, я не хочу уходить по-хорошему. Отдай мне корону.

— Я ее уже отдал Кассию.

— Кассий! — позвала Ядвига, — Отдай нам корону.

— Вам-то, ведьмам, зачем корона? — отозвался Кассий.

— Плохо лежит.

— У вас на нее нет прав.

— Думаете, вы убили всех наследников? — спросила Ядвига.

— Меднобородый убит. По-настоящему, мы видели труп. Армадилло тоже, вот рядом лежит. Ахупора убили еще в октябре. От змей была ламия с наемниками, она убежала, они вот лежат. Альберих приходил… кстати, забирайте корону.

— Серьезно?

— Да, — Кассий пошел к ведьмам, неся перед собой корону, — Слезайте кто-нибудь, я одну из вас сразу короную. Только чур, не считалочкой считаться. Выберите промеж себя Прекраснейшую.

— Что это ты такой добрый? — спросила Адель.

— Я злой. Должна будет.

— Много? — ехидно спросила Луиза.

— Услугу того же уровня. По-другому не бывает.

Ведьмы двинули лошадей навстречу.

— Стоять! — крикнул Фредерик.

Судя по голосу, он ощутимо боялся ведьм.

— Вы уж решите там, — сказала Адель.

— Вы решите. Пусть подойдет одна и пешком. Как Кассий сказал, прекраснейшая?

Кассий решительно направился к линии стрелков, но за линию не вышел, а передал корону седому колдуну, и уже колдун направился к ведьмам.

— Боишься? — хихикнули все трое.

— Боюсь, — ответил Кассий, — Ну? На полпути, при свидетелях. Кому корону? Решайте, кто из вас прекраснейшая, но победительница получает долг размером с корону.

— Думаешь, мы сейчас перессоримся? — спросила Ядвига.

— Перессоримся, — сказала Луиза, — Надо выбрать кого-то арбитром.

— Кого? — спросила Адель.

— Кого не жалко. Не Нидерклаузица, он слишком хитрый. Еще и перед ним в долгу окажемся.

— Кто из вас убил Армадилло? — спросила Адель.

— Я, — ответил Фредерик.

— А кто ездит на том большом коне? — спросила Ядвига, кивнув на Элефанта.

— Я, — отозвался Ласка.

— Как тебя зовут, милый мальчик? — спросила Адель.

— Ты благородного происхождения? — спросила Луиза.

— Настоящее имя я ведьмам не скажу, но люди называют меня der Wiesel. И я из рыцарского рода.

Ласка не рискнул представляться по-русски и не рискнул использовать псевдоним Доннола, который могли связать с Двором Чудес и убийцами принца Ахупора. Но и представиться каким-то придуманным на скорую руку прозвищем не рискнул. Ведьмы почуют прямой обман.

— Темнит, — сказала Адель.

— Но не врет, — сказала Луиза, — Его действительно называют этим зверем.

— Кто из нас прекраснейшая? — спросила Ядвига.

Она не узнала в лицо того, кого видела один раз в жизни в суматохе боя в Дубровно полгода назад. Если бы она посмотрела сквозь пальцы, то увидела бы особенную саблю. Но не посмотрела.

— Не подсказывать! — крикнула Адель.

Ведьмы что-то сделали, и Ласка, стоявший довольно далеко от них, не столько увидел, сколько почувствовал всех троих.

Ядвига — самая молодая. Ей удивительно идут зеленые волосы, и они какие-то колдовские, каждый волосок толщиной с плетеную тетиву. Черты лица у нее тонкие, характерные для девушек из Белой Руси. Только рот все-таки великоват. Или кажется по старой памяти, что великоват. Как будто снова, как тогда, словно половина головы откинется, как на шарнире, чтобы издать этот ужасный крик.

Адель — определенно старше. Старше не по морщинам и вообще не по внешним приметам. По выражению лица и по глазам. Неуловимо похожа на Колетт. Вроде бы, она просто очаровательная француженка, но за кружащим голову легким запахом парфюма чувствуется еще более легкий запах серы. И этими идеальной формы губами она целовала в зад Сатану на шабаше. Нет. Точно нет.

Луиза — старшая из трех. На лицо немка немкой. Из всей Европы немки казались Ласке наименее привлекательными. Когда девушки молодые, они все милые, а когда войдут в возраст, то немки загадочным образом теряют то обаяние, которое сохраняют и славянки, и француженки, и итальянки. Глаза у нее вроде бы добрые. Фредерик, кажется, не хотел с ней ссориться. Но снова запах серы.

Ведьмы же не знают, что корона проклята! То есть, та, кто получит корону, умрет. Кассий знает об этом. И Фредерик знает, но не остановил Кассия. Тогда первая ведьма умрет, но остальные этого точно не простят. Надо выбирать не самую красивую, а самую сильную и опасную.

— Луиза, — сказал Ласка.

— Да каким местом⁈ — крикнула Ядвига, и Луиза бросила на нее презрительный взгляд.

Адель хмыкнула, но у нее хватило такта и ума промолчать. Зачем ссориться с без пяти минут королевой?

— Ты, девочка, отойди в сторонку, — сказала Луиза.

Ядвига тронула лошадь и демонстративно отъехала на несколько шагов назад и в сторону.

Луиза спешилась и пошла вперед.

— В чем подвох? — спросила Адель.

— Клянусь, мы, крысы, ничего не сделали, чтоб мне лопнуть, — сказал Кассий.

— И вы? — Ядвига посмотрела на Фредерика.

— Запретил всем своим трогать корону, поднял ее железными клещами и отдал Кассию. Больше ничего, — сказал Фредерик и перекрестился, — Святой водой не поливал, а колдовать мы не умеем.

— Похоже, не врут, — сказала Адель.

— Но у них есть план, — сказала Ядвига.

— Загнать меня в долги, — ответила Луиза на ходу, — Нашлись, тоже мне, игроки в политику. Давай корону, старый хрыч.

— Только тебе и только на голову, — сказал Кассий, — Если положишь в сокровищницу или передашь подружке, не станешь королевой, не примешь долг.

— Да и черт с тобой.

Ядвига по-кошачьи прыгнула с седла, бегом догнала Луизу и двумя руками оттолкнула ее.

— Корона моя! — крикнула она.

Луиза, лежа в снегу, коротко выругалась. Ядвига, почти добежавшая до крыса-колдуна, упала на спину и тут же вскочила.

По бокам от нее соткались из воздуха полупрозрачные бесы, которые сразу же схватили ведьму за локти.

— Курва! Пся крев! — заорала Ядвига и добавила что-то еще, но этого никто не услышал, потому что бесы заткнули ей рот.

— Сама такая, — отмахнулась Луиза.

Бесы оттащили Ядвигу к ее лошади. Казалось, что их там толпа, четыре-шесть-восемь-больше? Яростно сопротивлявшуюся ведьму поставили на колени и воткнули лицом в снег. Один из бесов задрал на ней платье, обнажив белые ягодицы. Другой превратился в большую собаку и как будто вознамерился изнасиловать бедняжку на глазах всего честного народа.

Адель смеялась, сидя в седле.

Ласка поднял руку, чтобы перекреститься, но Рафи схватила его за локоть.

— Не сейчас! — шепнула она прямо в ухо.

Луиза подошла к колдуну. Крыс протянул ей корону, но она специально не склонила голову, чтобы старику пришлось вытянуться и встать на кончики пальцев.

Все замерли. Даже бесы. Крыс опустил корону на голову ведьме, отдернул лапы и отскочил назад.

— Я королева! — воскликнула Луиза.

Кассий скис настолько, что даже со спины стало понятно, что он разочарован. Проклятье злого гнома на ведьму не сработало.

Нет, сработало.

Ведьму разорвало в клочья. Только что под короной стояла женская фигура и раз — пусто.

Корона упала в утоптанный снег. Бесы, державшие Ядвигу, исчезли. Только что были и перестали быть.

На тропе снова появилась ведьма.

— Черт побери! Что это было? — успела удивиться Луиза, и ее снова разорвало.

— Я тебя в жабу превращу, подлая ты крыса! — крикнула Адель.

— И тебя, и твоего усатого колдуна и твоих жалких людишек! — добавила Ядвига.

— Начните с маленькой свинки! — ответил Фредерик, — Гаэтано, сначала черную!

Гаэтано издал воинственный всхрюк и галопом помчался к ведьмам. Обе женщины явно что-то делали. Выкрикивали заклинания, складывали фигуры из пальцев, сбрасывали на землю какие-то мелочи. Кабан даже не сбился с шага. Не произошло вообще ничего. Даже бесы с упертыми в землю копьями не помогли. Гаэтано прошел через них как сквозь дым.

— Уиииии! — с боевым кличем свин оттолкнулся задними ногами и прыгнул.

Обычный кабан атаковал бы брюхо коня. Для этого ему бы и прыгать не пришлось. Гаэтано же красивым прыжком, достойным льва, врезался в ведьму и сбил ее с седла. Клыками вспорол живот, ударил копытами по голове, схватил зубами за шею и затряс, как собака трясет крысу.

— Он уже заколдован феей, — пояснила Рафаэлла, — Его нельзя заколдовать еще раз. А всех нас можно. Даже Кассия и колдуна-крысу.

— То есть, он не оборотень и не колдун?

— Нет.

Зеленоволосая Ядвига вскочила на лошадь и поскакала прочь. Отъехав на полсотни шагов, она спешилась, встала спиной к лошади лицом к левому, пологому, склону ущелья, выгнулась, набрала воздуха…

— Уши! — крикнул Ласка.

— Ложись! — одновременно с ним крикнул Фредерик.

Оба не сообразили, что сейчас произойдет.

Ядвига издала тот самый крик, который Ласка чудом пережил в Дубровно. Но не для того, чтобы оглушить людей и крыс. Масса снега стронулась с гор по восточному, пологому, склону долины и потекла вниз, плавно набирая скорость.

Испуганная лошадь ведьмы отбежала на несколько шагов и встала как вкопанная. Ядвига догнала ее, вскочила в седло и дала шпор. Лошадь рванула, как удирая от стаи волков.

— Рафи, туда! — крикнул Ласка, схватил девушку за руку и потащил за собой.

Лавина сходит быстро, но не мгновенно. Если не щелкать клювом, можно успеть сделать хоть что-то. Ручей подточил обрыв, и в одном месте камни вывалились, образовав небольшую пещеру. Да, снег завалит и там, но не протащит головой по камням и не столкнет в ледяную воду.

Вдвоем они перебежали ручей по камням, замочив ноги по щиколотку, и прижались к дальней стене тесной пещерки.

Снежная лава обрушилась в долину чуть ли не по всей длине сразу, пересекла ручей, ударилась как вода в берег, в каменную стену и понеслась вниз по течению, догоняя конную ведьму.

22. Глава. Похоронены заживо

Судя по тому, что пещеру тоже завалило, слой снега в долине оказался выше человеческого роста. Что еще хуже, от удара лавины со скалы осыпались каменные осколки и земля, перемешавшись со снегом перед входом в пещеру. И, что совсем уж плохо, Ласке достался хороший заряд пыли в глаза.

— Я ничего не вижу, — сказал он, — Глаза чешутся.

— Только не чеши, — ответила Рафи.

— Надо протереть снегом.

— Сейчас, — Рафи потянулась за снегом, — Тьфу! Снег перемешан с землей. Не открывай глаза.

Девушка нащупала на поясе фляжку и сумочку. Достала платок, намочила вином. На ощупь протерла глаза товарищу по несчастью.

— Еще промыть, — сказал Ласка.

— Не вином же. Держи их закрытыми и плачь.

— Я не буду плакать при даме.

— Вообще-то мужчинам слезы даны как раз для того, чтобы промывать глаза.

— Маловато.

— Давай я тебе расскажу про свою тяжелую жизнь, и ты меня пожалеешь. Может, на слезинку больше уронишь.

— Надо бы откапываться, а не сидеть просто так. Тут ведь все равно ничего не видно?

— Не торопись. Промоешь глаза слезами, посидишь немного, привыкнешь к темноте и начнешь что-то видеть, чтобы откапываться. Если хочешь сделать что-то полезное, помоги мне снять доспехи, а то в железе замерзну. Или хотя бы руки согрей, пальцы не слушаются.

Ласка взял в свои ладони озябшие девичьи руки.

— Тебе не холодно? — удивленно спросила Рафаэлла.

— На Руси это не холод, — ответил Ласка, — Давай, начинай рассказывать, как ты замерзла, а я посочувствую и поплачу.

— Мне холодно.

— И все?

— Да.

— Ты не умеешь жаловаться на жизнь?

— Я папина дочка. Если мне нужно что-то, что можно купить за деньги, я просто говорю папе. За деньги можно купить почти все. Кроме колдовского дара, огнедышащего дракона и мужа из достаточно хорошей семьи.

— Давай, я за тебя пожалуюсь.

— Давай.

— Ой бедная я несчастная! — завыл Ласка по-русски, изображая тонкий женский голос, — Завалило красну девицу снегом белым и грязью черной!

— Стой. Давай, чтобы я тоже понимала.

Ласка перевел на немецкий. Правда, затруднился найти точный синоним для «красна девица». Сказал «прекрасная».

Рафаэлла рассмеялась.

— Я даже не знаю, что смешнее, — сказала она, — Твоя жалоба или твой акцент.

— Зато руки согрелись.

— Да, давай расстегивать пряжки.

Общими усилиями наощупь расстегнули пряжки на плечах, ремень вокруг талии и по ремешку вокруг бедер и вокруг рук. Под доспехи Рафаэлла надела штаны с хорошо удерживающей тепло подкладкой и толстый шерстяной дублет. Еще ее защищал от холода короткий плащ поверх доспехов, а шлем скрывал в себе толстый подшлемник. Вот вместо латных перчаток девушка надела кожаные тонкие, в которых и замерзла. Сражаться мечом она не собиралась, только стрелять.

Ласка же оделся заметно теплее. Отправляясь в ноябре в горы, он надел тот костюм, в котором зимой покинул родные края. Включая долгополый кафтан, безразмерную епанчу и даже рукавицы, которые забыл заткнутыми за поясом, не настолько холодно. С другой стороны за поясом торчала шапка, которая попала туда после того, как на голову выдали шлем с подшлемником.

— Как глаза?

— По слезинке в час. Пожалуйся на жизнь, вдруг тебе чего-то в ней не хватает, чего не купишь за деньги.

— Мне не хватает большой и чистой любви, — вздохнула Рафаэлла, — Раньше мне не хватало любви и огнедышащего дракона, а теперь за дракона Элефант, а за любовь никого.

— Но ты очень красивая. И из хорошей семьи.

— Я уже говорила про мое происхождение.

— У вас это прямо так важно?

— А у вас нет?

— Не очень, — Ласка попытался вспомнить, как дворяне относятся к тому, что кто-то из них женился на купеческой дочери, — Чаще завидуют. Дворянам на Руси не до жиру. Самим с земли и мужиков тяжело накопить и на коней, и на оружие, и на доспехи. Купеческое приданое в хозяйстве пригодится.

— Приданое пригодится, а жена?

— Не знаю, как у вас, а у нас купеческая дочь такая же православная, как дворянка на выданье. Только потолще малость. Говорят злые языки, что некоторые женятся не по любви, а ради приданого, да кто бы их слушал. Князю нужно, чтобы как война, так мы чтобы встали как лист перед травой. Конно, людно и оружно. Кого волнует, какая у меня жена, если я в строю железом сверкаю?

— Тебя послушать, так вы бедные и постоянно воюете.

— Так и есть. Вот победим татар и разбогатеем.

Рафаэлла рассмеялась.

— Ты бы хоть слезинку уронил.

— Про себя расскажи, тогда уроню. Над своими бедами мужчины не плачут.

— Дети папиных друзей не раз провозглашали меня дамой сердца и намекали на куртуазные интриги, но я чувствую, что у них нет серьезных намерений.

— Хоть целовалась?

— Вот только и целовалась. Зачем пускать парня под юбку, когда он дальше утра себя со мной не видит?

Ласка пожал плечами. На родине ему встречались девушки, которые думали так же, и он их нисколько за это не осуждал.

— А мамины друзья? — спросил он.

— Купцы и разбойники. Нет, для своих они вполне приличные люди. Но с маминой точки зрения они не такие, как круг общения папы. Недостаточно приличные. Мама не хочет, чтобы я вышла за простолюдина. Она рассчитывала породниться с дядей Антоном, но у них в семье не нашла подходящего жениха.

— Кто такой дядя Антон?

— Антон Фуггер.

— Тот самый?

Мало ли, тезка. Имя не редкое. От Вольфа Ласка знал, на кого работает отец Рафаэллы. Именно работает, не служит. Служат князьям, а не купцам.

— Тот самый. Фуггеры могут себе позволить не экономить на верных людях. Даже на бедных и одиноких простолюдинах. Слышал про Фуггерай? Они строят жилой квартал для своих ветеранов.

— Уважаю. А в Вене нравы сильно отличаются от французских?

— В каком смысле?

— Я бывал при дворе короля Франциска. Там совершенно нормально вступать в отношения и без серьезных намерений. У вас не так?

— Франция это Франция. Там граница приличий заметно дальше от нашей, — вздохнула Рафаэлла, — Нет, я бы не смогла ужиться с тамошними нравами. Конечно, можно согласиться на романтическое приключение с неизбежным расставанием. Особенно, если неприличное предложение делает прославленный рыцарь. Даже если просто красавчик вроде тебя.

— Я красивый? — удивился Ласка.

Ему случалось встречать заинтересованные женские взгляды, но он думал, что католички с любопытством разглядывают его как экзотического иностранца. Как неведомую зверушку.

— Да, — ответила Рафаэлла, — Тебе дома не говорили?

— Дома-то говорили. Но у вас, наверное, свои представления о мужской красоте.

— Такие же, как у вас. Ты молодой, статный, стройный, сильный. Кони тебя слушаются, сабля в руках порхает. Волосы светлые. Чем дальше к югу, тем больше ценятся светлые волосы, как у папы. На севере наоборот, южные брюнеты привлекают больше внимания. Такие, как дядя Тони. И ты вкусно пахнешь.

— Правда?

Ласка думал, что он пахнет своим и конским потом, холодным железом, плохо отстиранной кровью, ветрами больших дорог и дымом от костра.

— Да. Как пахнут все настоящие мужчины. Среди папиных друзей тебя бы собака не отличила.

Рафаэлла наклонилась и поцеловала Ласку в губы. Он охотно ответил и приобнял девушку.

— Правда, я хорошо целуюсь? — спросила она.

— Лучше всех в мире, — ответил Ласка.

Какой-нибудь буквоед сказал бы в ответ, какое место заняла девушка в его рейтингепоцелуев. Хотя среди немцев с их любовью к порядку такой ответ девушку бы и не удивил.

— Ты очень куртуазный, — ответила Рафаэлла, — Ответил, не задумавшись. Наши мужчины сначала бы мысленно сравнили со своими бывшими.

— Ты совершенно бесхитростная, — сказал Ласка, — Можешь поцеловать мужчину первая, не оговорив себе какую-нибудь выгоду.

— Только поцеловать. Не дальше. Представь, что у нас с тобой дойдет до… этого самого. И как я потом, будучи замужней женщиной, смогу смотреть в глаза своему первому? Высшее общество не так уж велико. Все встречаются на тех же приемах и турнирах.

— Я два раза проезжал через Вену, говорил с императором и не был на ваших приемах и турнирах.

— Какой важный аргумент! Можешь даже немного распустить руки.

Ласка наощупь расстегнул несколько верхних пуговиц на дублете Рафи.

— О! У тебя руки не холодные?

— Нет.

— Положи сюда правую. Вот так. Ах! Хорошо. Но ниже не пущу.

Еще один поцелуй, длиннее, чем первый.

— Но кто-то же и соглашается, — сказал Ласка, продолжая обсуждение, — И смотрит в глаза. И не одной даме.

— Бесстыжие. Никогда этого не понимала. Неужели мы никогда больше не встретимся?

— Может быть, наоборот. Твой отец предлагал нам пожениться. Пошутил?

— Последнее слово будет за мамой, а мама настаивает, чтобы я вышла за Гаэтано Косса. Потому что он граф. Наследник. Если я выйду за него, то положение в обществе для сестричек повысится настолько, что можно будет выдать их хотя бы за рыцарей.

— Ничего, что он свинья? — Ласка искренне удивился.

— Ты же слышал, что сказал папа. Каждый мужчина в глубине души немного свинья. Я откладываю свадьбу изо всех сил. Говорю, давай останемся друзьями. Но на меня давят. А поссориться с Гаэтано я не хочу, потому что он на самом деле отличный друг. Он несколько раз спасал мне жизнь, я уж не говорю, что мы с детства так близки, что он может найти меня по запаху даже на рыбном рынке.

Поцеловались еще раз.

— Как твои глаза? — спросила Рафаэлла.

— Давно уже проморгался и открыл, — ответил Ласка.

— Давай тогда перекусим и начнем откапываться.

— Да? — Ласка шевельнул правой рукой на мягкой девичьей груди и потянулся к губам.

— Что из этого ты не возьмешь на поверхность? — строго спросила Рафаэлла.

— Действительно, — Ласка убрал руку и отодвинулся.

Все нормальные люди давно бы уже откапывались, а они тут развели куртуазию. Может быть, их сверху с собаками ищут и за сердце хватаются.

Кроме теплой одежды заключение под землей скрашивали две полные фляжки вина и по паре горстей вкусных сухарей. Оба, получив довольствие с утра, еще не отвлекались на попить и перекусить. При таких вводных просидеть в пещере можно было хоть несколько дней. Но лучше, конечно, откапываться самим. Вдруг наверху никто не бегает и не ищет, а наоборот, все лежат под снегом и ждут, чтобы кто-то откопал их.

Шлемы и наспинник кирасы сойдут за лопаты. Будь пещера побольше, можно бы было воспользоваться огнивом и трутом и сжечь часть одежды, чтобы посветить на завал и найти в нем слабое место. Но в этой норе не стоило еще и разводить огонь. Надо самим чем-то дышать. Где-то в толще горы, раз уж она такая непрочная, похоже, были трещины, через которые поступал воздух.

Со стороны снежного завала стенка обледенела от дыхания, и Ласка первым делом разломал лед саблей. Если бы пещеру завалило только снегом, с саблей и железками от доспеха можно бы было и выкопаться самим. Но каменно-земляная осыпь и полная темнота сильно осложняли эту задачу. Хотя и не до полной невозможности. Было бы глупо умирать, не попытавшись выбраться.

Попробовали покопать. Справа наткнулись на большой камень, а слева стронули слабое место и чуть не засыпались. Вернулись на насиженное место с уже остывшей епанчей. Глотнули вина. Сгрызли по сухарю. Рафаэлла откопала среди сухарей кусочек твердого сыра и съела, не поделившись.

— У меня опять руки мерзнут, — сказала девушка, расстегнула кафтан у Ласки на груди и полезла греть руки к нему в ворот рубашки.

Ласка в ответ расстегнул на ней дублет и тоже полез за пазуху, только теплыми руками.

Через некоторое время Рафаэлла вздрогнула и прислушалась.

— Ммм? — Ласка оторвался от девичьей груди.

— Послышалось?

— Что?

— Тихо.

Хватило ума прислушаться. Сверху кто-то скребется. Но, может быть, эти пронзительные звуки — свиной визг, заглушенный толщей земли.

— Думаешь, копают к нам? — спросил Ласка, — Как они нас найдут, собак же завалило вместе со всеми.

— У свиней очень тонкий нюх. Они могут учуять трюфель глубоко в толще земли.

— Кто из нас трюфель?

— Я, конечно. Ты тоже вкусно пахнешь, но мой запах Гаэтано помнит с детства. Мы играли в прятки на улицах, и он всегда меня находил.

— Если бы ты замерзла, то и запаха бы не было.

— Да, верно. Разогрей меня еще немножко.

Не то Гаэтано сразу верно выбрал направление, не то разогрев усилил запах. Но очень скоро звуки снаружи усилились. Рафаэлла привела одежду в порядок и закричала:

— Папа! Гаэтано! Мы здесь!

— Мы здесь! Мы здесь! — подхватил Ласка.

В завале появилась щель, в которую провалилась сначала стальная кирка, а потом и стальная лопата. Да, некоторые могут себе позволить. Лопата, кованая из стального листа и заточенная по краям. Не деревянная. Не деревянная, обитая тонким листом по кромке. Дорого. Богато.

Лопата убралась, а вместо нее просунулся пятачок.

— Гаэтано! — крикнула Рафаэлла и погладила добрый розовый носик.

— Хрю! — сказал носик, — Ты там жива?

— Да, мы в порядке.

— Кто с тобой? Русский?

— Да, — ответил Ласка, — А еще кого-то завалило?

— Всех. Начали с вас, — откликнулся Фредерик где-то наверху, но недалеко, — Если бы не Доминго и Гаэтано, не знали бы, где и искать.

— Папа, ты в порядке? — спросила Рафаэлла.

— Да, только ушибся немного.

Все это время лопаты расширяли проем.

— У Доминго память дай Бог каждому и зрение как у орла, — продолжил Фредерик, — Когда пошла лавина, он взлетел и запомнил, кого где накрыло. Потом слетал в лагерь за помощью. Не будет же он копать крыльями и когтями. Гаэтано унюхал, кого куда унесло, а то бы копали в два раза дольше.

— Вольф жив? — спросил Ласка.

— Не знаю. Сначала вас вытащим.

Обозники расширили проем лопатами. Вытащили Рафаэллу. Вытащили Ласку. Влили в них по полкружки крепкого вина. Все вместе поспешили искать остальных.

Лавина прошла мимо лагеря, так что все телеги и упряжные лошади выжили. Вместе с лагерем уцелели и повара, и оружейники, и возчики, и доктор Бонакорси. И почти готовый обед. Когда прилетел Доминго, все похватали лопаты, надели запасенные на всякий случай снегоступы и пошлепали в долину.

К тому времени, пока прибежала помощь, седой крыс-колдун и Гаэтано откопались сами. Гаэтано не успел убежать от лавины, кабаньей скорости не хватило. Но его снесло верхней частью потока, не закопало и не ударило о камни. Хитрый крыс же успел поднять упавшую корону и пристегнуть ее к себе поясом. Иначе бы вышло копать — не перекопать. Ни колдуна, ни корону лавина нисколько не повредила. Замерзшая вода не может повредить короне Подземных Вод. А колдун уж себе-то удачи наколдует на год вперед. Хотя не исключено, что это из-за короны лавина его пощадила.

Обозники в первую очередь поспешили откопать Фредерика, хотя Гаэтано и настаивал откапывать Рафаэллу. Благодаря доспеху, Фредерик ничего себе не сломал, но из-за него же сильно замерз.

Фредерик первым делом бросился спасать дочь, а колдун каким-то своим чутьем нашел под снегом Кассия. Лопату ему не дали, зато дали наспинник кирасы. Все лучше, чем грести снег лапками. Кассий согрелся тем, что убил одного из своих, забрался в его тушу и пил его теплую кровь, пока она еще текла.

Потом распределились и стали искать остальных. Доминго показывал, где кого завалило, я Гаэтано по ходу работ принюхивался, в какую сторону вести поиски. Иоганна и Петера достали живыми, потому что оба не первый раз попадали в лавину и знали, что делать, если завалило. Вольф сломал ногу и повредил легкое. Нормальный человек бы не дожил даже до обнаружения, но Вольф, побулькивая кровавыми пузырями, предсказуемо дотянул на волчьем запасе прочности. Из троих рейтар лавину пережили двое. Может быть, у погибшего был бы шанс, если бы его вытащили первым, вместо Фредерика и Рафаэллы. В холодных доспехах очень тяжело выбираться из-под снега.

Насчет крыс колдун сказал, что он всех своих чувствовал, и они точно умерли. Проверять не стали, поверили на слово. Обе собаки погибли. Из верховых лошадей, зашедших в долину, выжил только Элефант, потому что тяжелый и с подогревом. Его протащило по камням, даже попортило шкуру, но кости выдержали. Сам растопил снег, пробил ледяную корку и высунул морду.

Оружейники выдали всем сменную обувь и чулки. Повара выставили горячий густой суп. Бонакорси нацедил каждому по маленькой чашке горячего и горького алхимического зелья и по ложке меда, чтобы заесть эту гадость. До самого заката ни у кого не возникло и мысли сидеть у костра, обнявшись и укрывшись одеялом, и радоваться, что повезло остаться в живых. Наоборот, выжившие с большим энтузиазмом принялись за работу. Оттащили на волокушах к повозкам своих мертвых, сдернули веревкой в снег окоченевший труп Меднобородого, положили его в заботливо запасенный складной гроб и увязали в крысиной телеге.

Рафаэлла к Ласке больше не подошла и встретила закат, прижавшись к теплому кабаньему боку. Вольфу Бонакорси дал каких-то снадобий наружно и внутренне, которые позволили дожить до заката. С закатом оборотень в волчьей ипостаси убежал в долину. Там откопал мертвую ведьму и съел ее сердце и печень. Не сдержался и повыл на луну.

Обратный путь до Вены прошел без инцидентов. Кассий сильно опасался, что Альберих устроит ловушку в Подземье, и настаивал ехать по дорогам верхнего мира. Фредерик сказал, что дальнейшая судьба короны и покойника его не волнует, поэтому Служба Обеспечения возвращается тем же путем, а Кассий с колдуном могут плестись на своей телеге до Вены хоть по земле, хоть по небу. Колдун бросил кости и сказал, что под землей на ближайший день не опаснее, чем обычно.

В Вене пришла пора прощаться. Фредерик протянул тяжелый мешочек.

— Восемьдесят талеров, по двадцать каждому участнику, считая и Доминго, и Элефанта.

— Спасибо, — поклонился Ласка, — Но мы не за деньги. Просто по-дружески помогли, как отец учил.

— Вам спасибо, друзья. Без вас бы вышло хуже. Завтра тебе выпишут подорожную. Коня поставь в стойло, с послезавтра с ним будет заниматься Рафаэлла. Хотя бы к самостоятельным, без тебя, тренировкам она готова?

— Готова.

— Отлично. И вот, возьми, — Фредерик протянул большую флягу в прочном кожаном чехле.

— Что это? — спросил Ласка.

— Панацея. От всех болезней и от всех ран. Мало ли, вам самим по пути пригодится, а до дому довезешь, так отдай отцу. Не живая вода, конечно, но помогает. В том числе, даже если василиск клюнет, змея укусит и все такое. Насчет глаз не знаю. Я спрашивал, ни Симон не знает, ни Нострадамус. Может и помочь, мало ли какая зараза бывает, про которую доктора не слышали. Может для глаз и не помочь, но во вред точно не пойдет.

— Спасибо.

— Отцу поклон передавай.

23. Глава. История Доминго

— Вот теперь все, — сказал Ласка, вернувшись на постоялый двор следующим вечером, — Устал я тут больше, чем дома.

— Зато с деньгами, — сказал Доминго.

— Слушай, Доминго. Есть в наших краях обычай. Гостя сначала напоить-накормить, спать уложить. Потом расспрашивать. Я с тобой уже две недели кров и хлеб делю, и вижу, что ты слишком умен для простой птицы. Даже для большой птицы. Ты лучше многих людей читать, писать и даже считать умеешь. Пора бы и рассказать, кто ты и откуда.

— Порра! — ответил попугай.

Если вам интересно, сколько мне лет, то достаточно знать, что много. Большие попугаи живут лет по триста и выгодно отличаются от прочего населения Нового Света умом и сообразительностью. Много лет я провел в деревне, где человечки кормили меня в обмен на мудрые советы, выращивали маис, поклонялись богу солнца Уицилопочтли и богу неба Тескатлипоке.

Вы ведь не обидитесь, что я называю их богами? В ваших языках нет подходящего слова для сущностей, имеющих подобную силу, но не равных вашему единственному Богу, который запрещает вам впадать в грех многобожия.

В один прекрасный день в деревню пришел человек, который рассказал, что правитель Тулума взял в плен человека из-за моря. Я полетел в Тулум и познакомился с этим пленником. Его звали Херонимо де Агилар, и в своем мире он был священником.

Испанец рассказал мне, что за океаном есть огромный мир, где жизнь бьет ключом. Где строят корабли, которые месяцами идут через океан. Где люди убили божьего сына, но сразу поняли, что не убили, и Он еще вернется. Может быть, Агилар преувеличил свою важность в восточном мире, но мы с ним ждали, что соплеменники его не бросят.

Его не бросили. Когда на нашем побережье высадился Эрнан Кортес, он первым делом послал за Агиларом. Тот неплохо говорил на языке табасков, разбирался в местных делах и стал весьма полезным проводником. Агилар предложил быстренько сходить в место, где можно найти некоторое количество золота, забрать столько, сколько получится унести, и вернуться в Испанию. Кортес ответил, что не гонится за мелкой выгодой, а находится здесь с целью служить Богу и королю. Поэтому пойдет медленно и заберет вообще все.

Этими словами Эрнан меня очень заинтересовал. Одно дело, когда на твой берег высаживаются просто люди, и совсем другое, когда экспансию руками людей ведут боги. Желая узнать больше о вашем мире, я раскрыл Эрнану, что говорю на языках всех племен от Теночтитлана до Юкатана, но предпочитаю выглядеть простой птицей. Так началась наша долгая дружба. Я рассказывал, как устроен мир к западу от океана, а он рассказывал, как устроен мир к востоку.

Эрнан был рослым и широкоплечим. Высокое искусство фехтования давалось ему легко, а повелевать конем он мог легкими движениями ног, держа в руках оружие. Если не знать испанцев, можно бы было сказать, что у него слишком живой и беспокойный характер, но по сравнению с соотечественниками он выглядел наиболее здравомыслящим. Как я понял, к востоку от океана он учился знанию и применению законов управления людьми вашего мира. Я решил, что мир к востоку от океана очень густо населен, если там нужны специальные заведения, чтобы массово учить людей управлять другими людьми, судить их не по собственному разумению, а по писаным правилам, и даже придумывать новые правила.

Его люди носили удивительной длины стальные мечи, а некоторые надевали даже и доспехи из стали. По мою сторону океана железа еще не знали. Еще у них были пушки, аркебузы и арбалеты против индейских луков и пращей. Те из испанцев, которые не имели стальных нагрудников, защищали свое тело одеждой из простеганного хлопка. Прямо как индейцы, как у вас принято называть живущих к западу от океана.

Индейцы сражались дубинками из крепкого дерева с обсидиановыми лезвиями. При некотором умении мечом из дерева и обсидиана можно перебить шею коню. Но им совершенно невозможно фехтовать, выделывая все эти защиты и выпады.

Войско Эрнана я оценил в менее тысячи человек и всего шестнадцать лошадей. Казалось бы, что можно сделать настолько скромными силами? Когда бы он знал, сколько человек живет в одном только Теночтитлане… Он узнал. И не впечатился, потому что в Теночтитлане не было ни конных рыцарей, ни артиллерии, а никакое количество простолюдинов испанский идальго не считает угрозой.

Первой битвой, где я увидел, на что способны испанцы, стало взятие Потончаны. Эрнан всегда начинал с переговоров, но пришельцев из-за моря в нашем мире еще не привыкли принимать за достаточно серьезную силу, чтобы договариваться, и тем более, чтобы уступать.

Индейские стрелы не пробивали испанские панцири, зато испанские аркебузы наносили смертельные раны. Никто из индейцев не умел лечить поражения свинцом и порохом. В рукопашной стальные мечи превосходили деревянные. Потончана пала, и Кортес объявил о взятии этой земли во владение именем короля.

После этого индейцы собрали войско и напали на испанский лагерь, имея как бы не трехсоткратное преимущество. Трех. Сот. Кратное. Я именно это и хотел сказать. Испанцы встретили их артиллерийским огнем и атакой тяжелой кавалерии. Индейцы потеряли более восьмисот человек, отступили и сочли, что стоило все-таки попытаться договориться миром.

В Потончане испанцы первый раз поднялись на теокали. Пирамиды, посвященные богам. Испанцам очень понравились найденные там золотые украшения и очень не понравились глиняные идолы, постоянно поливаемые жертвенной кровью. Еще больше им не понравились жрецы, чьи длинные волосы пропитались той же кровью. Но жрецов пощадили, а идолов сбросили с пирамид и разбили.

Испанские священники говорили, будто индейцы поклоняются вашему Дьяволу. Поначалу я думал, что они заблуждаются. Во-первых, я точно знаю, кому поклоняются индейцы. Во-вторых, в ваших серьезных книгах достаточно хорошо описан тот, кто сидит в девятом круге вашего ада. В-третьих, в ваших забавных устных историях достаточно хорошо описаны его слуги с ногами и рогами, как у скотины, живущей по вашу сторону океана.

Ваши «черти» это довольно сильные колдуны. Они очень хитрые, но не кровожадные. Почти все истории про чертей это истории про то, кто кого обманул. В половине из них человек обманывает черта, в половине наоборот. Черти там, что характерно, всегда соблюдают букву договора.

В отличие от чертей, жрецы Уицилопочтли приносят людей в жертву десятками тысяч, и не просто убивают, а совершают всякие изуверства над еще живыми и над уже мертвыми. В ваших книгах нет ничего похожего. Такого нет даже в страшных историях, которые передаются из уст в уста.

Теперь вы должны понять, почему я предложил свою дружбу чужестранцам. Я не человек, и интриги недолговечных не принимаю близко к сердцу. Много лет назад у меня вышли некоторые разногласия с Уицилопочтли и Тескатлипоком, поэтому я поддержал первого и единственного за многие годы врага моих врагов. Ваш Иисус, бог-который-умер-но-не-умер-и-вернется, в отличие от них, не требовал человеческих жертвоприношений. И он при посредничестве немногочисленных священников заставлял испанцев держаться в довольно строгих рамках. Хотя испанцы сами по себе жестоки и вспыльчивы.

После битвы при Потончане о гостях из-за моря заговорили в Теночтитлане, столице империи ацтеков, самого сильного племени индейцев. Все окрестные племена или платили ацтекам дань, или были их вассалами. Император Монтесума прислал богатейшие дары, в том числе, два золотых диска диаметром больше колеса телеги, изображавшие Солнце и Луну. Но принять посольство категорически отказался.

Эрнан категорически не принял отказ и отправился в Теночтитлан всего с четырьмя сотнями солдат, не считая обоза. Перед ним лежало двести пятьдесят миль дороги через совершенно незнакомую местность и две горных гряды с высокими перевалами.

В городе Шокотлан испанцы насчитали тринадцать пирамид-теокали, украшенных более, чем ста тысячами человеческих черепов. Обычный город, которому далеко до Теночтитлана, где в те времена приносили в жертву по двадцать тысяч мужчин ежегодно. Эрнан тогда задумался, сколько же в этих землях живет простолюдинов, и насколько огромные армии нужны правителям, чтобы люди терпели такое. Но не отступил. Он сказал мне, что люди, которых так угнетают, с радостью побегут креститься. Не сегодня, так завтра.

По пути четыреста испанцев с шестью пушками и четырнадцатью конными рыцарями разбили стапятидесятитысячное войско тлашкаланцев. Испанцы потеряли одного человека. Индейцы потеряли несколько тысяч.

Все нормальные люди при таком соотношении сил струсили бы сразу. Или сыграли бы отступление и грамотно отступили. Но испанцы верили, что их ведет Бог. После битвы при Шокотлане я начал задумываться, может быть, Иисус и в самом деле им покровительствовал, потому что не зависевшие от испанцев обстоятельства на удивление часто складывались в их пользу. Уверен, что Иисус приставил и к Кортесу, и к некоторым старшим офицерам, особенно к Педро Альварадо, своих ангелов-хранителей, потому что их практически невозможно было убить в бою.

Отсюда один шаг до предположения, что старые боги ацтеков или как-то связаны с вашим дьяволом, или противостоят вашему Господу наравне с ним. Потому что вы сами знаете, что когда люди сражаются за свои приземленные интересы, Иисус не вмешивается. Даже если на одной стороне христиане, а на другой, например, магометане, никогда не бывает, чтобы христиане разбили иноверцев при соотношении один к трем сотням, потеряв одного солдата против тысяч.

Да, я знаю, что османы и арапы не язычники, а чтут Иисуса, пусть не как сына Божьего, но как пророка. «Пророк» это высший статус, которые может иметь человек по их вере. Хотел бы я узнать, против любых ли народов, не почитающих Иисуса, он помогает своим настолько сильно, как помогал против ацтеков.

Но я отвлекся. Тлашкаланцы заключили мир в надежде, что христиане помогут им освободиться от власти Монтесумы. Монтесума прислал еще одно посольство и согласился стать вассалом императора Карла, лишь бы испанцы не входили в его столицу. Кортес помолился и двинулся на Теночтитлан, добавив к своему отряду несколько тысяч тлашкаланцев. С тех пор перевал между вулканами Истаксиуатль и Попокатепетль называется «проход Кортеса».

Вместе с Эрнаном мы въехали в Теночтитлан. Этот великий город стоит в плодородной долине на берегу озера как в чаше, окруженной горами. В Теночтитлане и окрестностях живут больше трех сотен тысяч человек. Как в самых больших городах христианского мира. Едят маис, просо, плоды деревьев. В вашем языке для этих плодов и названия нет. Ловят рыбу. Зимой? Там нет зимы. Там четыре урожая в год.

Прекрасен стольный город Теночтитлан в ясную погоду! Даже испанские дворяне, знакомые с шедеврами католической и мавританской архитектуры, говорили мне, что такого никогда не видели и даже во сне не грезили о чем-нибудь подобном. Через огромный город проходят прямые и широкие мощеные улицы, не чета европейским. Построен акведук не хуже римского, подающий в город пресную воду. Вокруг Теночтитлана плодородные поля, внутри города фруктовые сады, большие и оживленные рынки. Вдоль улиц стоят каменные здания, и башни, и храмы ничуть не меньше европейских и сверкающие белизной.

Чего в Теночтитлане нет, так это ездовых животных, гадящих на улицах. Для перевозки крупных грузов вдоль улиц прорыты судоходные каналы не хуже голландских или венецианских. По каналам ходит великое множество лодок. Больше, чем повозок ходит по улицам Рима и Вены. На лодке можно попасть в любой конец города, хоть к императору во дворец.

Столица ацтеков построена на острове посреди озера, соединенном тремя дамбами с берегом. Там среди всего прочего стоят дома знатных людей, дворец императора Монтесумы и главный храм Тлателолько в виде пирамиды, на верхнюю площадку которой ведут сто четырнадцать ступенек. У подножия храма раскинулась большая рыночная площадь, подобной которой нет у вас в Европе.

Мудр и дальновиден император Монтесума! Ему за сорок, он милостив к верным подданным и жесток к бунтовщикам. Теночтитлан при нем достиг наивысшего расцвета, и десятки тысяч пленников в его величественных храмах были принесены в жертву Уицилопочтли. Не сражался император с равными противниками на поле брани и никогда не говорил он с равными партнерами за столом переговоров.

Монтесума внимательно слушал доклады своих разведчиков и пророчества жрецов. Он понял, что имеет дело не с отрядом разбойников, а с представителями высшей силы. Но легенду про Бога, который умер, но не умер и обещал вернуться, понял неверно.

Император решил, что Кортес это представитель не неведомого пока Иисуса, а бога познания Кецалькоатля, почитаемого почти наравне с Уицилопочтли. Может быть, даже сам Кецалькоатль, хотя Кортес никогда не утверждал ничего подобного.

На самом деле, это я слетал к Монтесуме и намекнул про Кецалькоатля. Пусть потом сам разберется. Я не хотел повторения резни про Шокотлане и Чолуле. Испанцы, в отличие от поклонников Уицилопочтли, не грабили покоренные города, не приносили в жертву пленников и не ели человеческую плоть. Они охотно договаривались и никогда не настаивали на решении разногласий сражением.

Монтесума со свитой вышел встречать Кортеса и сам надел ему на шею ожерелье с золотыми креветками в честь Кетцалькоатля.

Испанцам и пришедшим с ними тлашкаланцам отдали дворец Ашайакатля, отца Монтесумы в самом центре Теночтитлана. Он выходил тыльной частью на огромный теокали, а от собственного дворца Монтесумы был отделен только вольерами для птиц и храмом Тескатлипоки.

Эрнан приказал расставить караулы как в крепости и освятить какое-нибудь подходящее помещение под церковь. Священник помолился, и из церкви открылся проход в сокровищницу. Насладившись видом невиданных богатств, испанцы не тронули ничего и замуровали проход.

Как я уже говорил, Теночтитлан построен на острове посреди озера. Войдя во дворец, испанцы сразу же оказались в ловушке. Посреди враждебного города с тысячекратно большим населением, где им могли легко отрезать все пути отхода.

Как истинный король, Монтесума мудро понял, что имеет дело с представителем более сильного короля. Не сразу, но через приличное время, он признал себя вассалом императора Карла и обязался отправлять золото в Европу. Золота у него хватало с избытком. Кортес же пообещал, что со своими стальными клинками, пушками и лошадьми поможет Монтесуме укрепить его власть над окрестными землями. Я полагал, что из этого могло бы выйти справедливое и взаимовыгодное долгосрочное партнерство.

Но вот жрецы Уицилопочтли отнеслись к Иисусу с нескрываемой враждебностью. Как вы понимаете, крещение ацтеков и окрестных племен оставило бы жрецов и без власти, и без богатства, и без авторитета. Вполне вероятно, что они бы стали изгоями, если бы новообращенные христиане сохранили им жизни.

Я уже говорил о храмах, украшенных черепами, и о глиняных идолах, политых кровью. В Теночтитлане только на одном культовом сооружении испанцы насчитали сто тридцать шесть тысяч человеческих черепов. Две башни и амфитеатр были построены из черепов, скрепленных цементным раствором. В другом храме стоял идол выше человеческого роста, сделанный из теста, где мука замешивалась с кровью девственных юношей и девушек. В третьем на каменных фигурах запекся слой крови толщиной в два-три пальца.

Когда бы у ацтеков были только каменные идолы, украшенные золотом и драгоценностями, а и таких по городу стояло немало, испанцы договорились бы, наверное, и со жрецами. Но то, что испанцы видели в храмах, они связывали с дьяволом, и получалось, что они пришли в Теночтитлан не за золотом или землями для императора, а крестовым походом во имя Господа.

— Бог, который сотворил небо и землю, сотворил вас и нас и всех людей, — сказал жрецам Кортес, — Он выращивает то, что питает нас. И если мы были праведными, Он возьмет нас на небо, но если нет, мы попадем в ад, о чем я расскажу вам подробнее, когда мы будем лучше понимать друг друга. Здесь, где вы держите этих идолов, я хочу иметь образы Господа и его Пресвятой Матери. Принесите также воды, чтобы вымыть эти стены, и мы все это уберем.

— Не только этот город, но вся земля считает их богами, — ответили ему жрецы, — Это дом Уицилопочтли, которому мы служим, и ради почитания его люди пожертвуют своими отцами, матерями и детьми, и сами предпочтут умереть. Так что берегитесь, ибо, увидев ваш приход сюда, они все поднялись с оружием и готовы умереть за своих богов.

— Мне доставит великое удовольствие сражаться за своего Бога против ваших богов, которые просто ничто, — сказал Кортес.

Не испугавшись ни жрецов, ни их богов, Эрнан взял железную палку и сильно побил идолов. А потом заставил Монтесуму выделить место для христианского алтаря прямо в храме.

Уицилопочтли и Тескатлипока очень обиделись. Они сказали жрецам, что покинут Теночтитлан, если чужой бог не будет удален из храма. Жрецы сказали об этом Монтесуме, Монтесума Кортесу, а тот предложил поганым языческим богам проваливать на все четыре стороны, да еще и обозвал их вместе со жрецами слугами какого-то заморского «дьявола».

Жрецы не сдались. Ибо плох тот жрец, который не верит в помощь своих богов. Уицилопочтли и Тескатлипока устами жрецов призвали жителей Теночтитлана к восстанию.

Пока боги, жрецы и прихожане несколько месяцев щелкали клювами, Кортес сходил уже известной дорогой на побережье и встретил там новые корабли соплеменников. Он отправил много золота в подарок императору и привел с собой еще восемьсот человек с пушками и лошадьми. Я выиграл немного времени, распустив слух, что чужаки уходят, сохраняя достоинство. Независимо от меня испанцы взяли в заложники самого Монтесуму, его детей и его брата Куитлауака поэтому жрецы промедлили с атакой на оставшийся в городе гарнизон.

Пока Кортес ходил за подкреплением, а я обеспечивал связь между отрядами, летая от побережья к столице, за старшего в Теночтитлане остался Педро Альварадо. Талантливый воин, но неважный дипломат. Жрецы тайно принесли жертву в зале, где стоял христианский алтарь. Альварадо грубо с ними поговорил, они грубо ответили. Альварадо посчитал, что вот-вот начнется восстание. Испанцы убили больше ста ацтеков во время праздника, и им этого не простили.

Когда Кортес вернулся, город ждал его в полной боевой готовности. Монтесума сказал, что еще можно примириться, если отпустить Куитлауака. Эрнан так и сделал. Куитлауак и не подумал мириться, а собрал совет вождей, которые провозгласили его императором вместо Монтесумы.

На следующий же день ацтеки атаковали всеми силами. Испанцы не могли покинуть город, не могли маневрировать, не могли еще как-то улучшить свое тактическое положение. В Теночтитлане, в отличие от европейских городов, не было цитадели, предназначенной для того, чтобы держать в ней осаду. Со стенами и башнями, с запасами еды, с источником.

Штурмовые отряды накатывались на дворец Ашайакатля один за другим и один за другим отступали, оставляя десятки убитых. Пушки стреляли в упор по толпе, настолько плотной, что убитые не могли упасть. На испанцев градом сыпались стрелы и камни. Один из отрядов ворвался внутрь и поджег дворец, а пожарного пруда там не было.

Кортес отправил Монтесуму поговорить с его подданными. Но вожди и жрецы уже приговорили к смерти и испанцев и тлашкаланцев, которые пришли в Теночтитлан вместе с ними. Монтесуму закидали камнями, вскоре он умер от раны.

На следующий день ацтеки заняли храм, стоявший рядом с дворцом. Как говорят у вас, доминирующую высоту. И заодно сакральное место, где жрецы хотели принести в жертву всех выживших врагов.

Эрнан возглавил вылазку. На верх пирамиды вела единственная лестница из ста четырнадцати ступеней. Испанцы прошли ее до конца и сбросили с террас живых и мертвых ацтеков. Вслед за ними сбросили идолов. Помолились на вершине, попросили помощи у Иисуса и его святых, подожгли деревянные храмовые строения и отступили во дворец.

Ацтеки начали понимать, что и они, и испанцы, — просто пешки в руках богов. Их предводители пошли на переговоры и даже отдали в заложники верховного жреца. Кого-то устроило бы, чтобы испанцы просто ушли.

Тлалок, бог дождя, не пожелал говорить с испанцами и вызвал на переговоры меня. В наших краях дождь идет достаточно часто, чтобы люди поклонялись богу дождя почти наравне с богом солнца.

— Я видел сон, где светлокожие люди вместе с тлашкаланцами уничтожат Теночтитлан до основания, — сказал Тлалок, — Их всех до последнего надо принести в жертву.

— Если ты не хочешь, чтобы они уничтожили город, дай им выйти и попробуй перебить всех в чистом поле, — я попытался выиграть время.

— Скажи, пусть уходят, — сказал Тлалок, хорошо подумав, — У них два дня. Послезавтра ночью я пошлю сильный ливень. Если смогут уйти, Куитлауак разобьет их за пределами Теночтитлана.

— Ты правда дашь им уйти?

— Я дам им уйти с острова. Не больше.

Испанцы построили переносной мост, взяли с собой артиллерию и пленников, открыли сокровищницу и поделили золото на всех, не забыв императорскую пятую часть. Золота было столько, что старые солдаты не могли унести свои доли и мудро взяли столько ценностей, чтобы иметь возможность сражаться с этим грузом за спиной. Молодые же бездумно нагребли полные мешки. С закатом мы выступили из дворца в ночь, которую позже стали называть La Noche Triste«Ночь печали».

Когда Кортес входил в Теночтитлан, он прошел по дамбе, которую разделяли на части восемь мостов. К этой ночи вместо мостов осталось восемь проломов.

Тлалок не обманул, его дождь дал выйти с острова. Но дамба, с точки зрения Тлалока, уже не остров. Ацтеки напали, когда мы прошли второй из проломов по своему переносному мосту. Испанцы не могли маневрировать на дамбе, и у них не было укрытий, а вся поверхность озера была покрыта легкими каноэ, из которых бросали камнями, стреляли из луков, тыкали копьями.

В эту ночь против христиан вышли не только воины и жрецы. Сам Тескатлипока сразился с Эрнаном на четвертом отрезке дамбы.

Его имя означает «огненное зеркало». Он носил зеркальный медный щит, в котором мог видеть то, что не видно просто глазами. Другое его имя означало «ночной ветер». Ночью он для развлечения бегает по дорогам и вызывает на бой тех отчаянных людей, кто осмеливался продолжать путь после заката. Хорошим бойцам он делает подарки, а плохих убивает.

Тескатлипока вышел из своего каноэ и встал на краю дамбы. Его головной убор, плащ и набедренная повязка были украшены перьями, а доспехи он не носил. В правой руке он держал копье, а левой руке еще одно копье и свой верный щит.

Испанцы поняли, что этот большой и сильный воин не простой индеец, и замешкались. Кортес выехал вперед. Он ехал верхом, чтобы видеть свое войско с высоты седла.

Тескатлипока не представился и вообще не сказал ни слова. Он сразу метнул копье и убил коня под предводителем чужаков.

Эрнан спешился и атаковал одинокого воина. В правой руке он держал длинный колющий меч, а в левой круглый стальной щит. На щите была надпись «Ave Maria», поэтому копье Тескатлипоки с обсидиановым наконечником не могло его пробить. В рукояти меча лежала кость какого-то из ваших святых, поэтому меч Эрнана каждым ударом оставлял царапину на зеркальном щите.

Они сражались на равных. Ни один не мог уязвить другого. Ацтеки, наблюдавшие поединок из каноэ, и испанцы, столпившиеся на мосту, перестали стрелять друг в друга. Ацтеки запели боевую песню, а испанцы дружно стали читать молитву.

Тескатлипока несколько раз ударил Эрнана копьем в кирасу, в шлем и в перчатку на левой руке, но не пролил его кровь. Эрнан поразил его в правую руку и в грудь, на эти царапины я не назвал бы ранами.

Боги всегда следуют своим правилам. Бой был ночью, и Кортес сражался как достойный воин. Тескатлипока сказал, что дарит ему дожить до рассвета, и ушел. Это был поистине царский подарок. Никто не мог быть уверен, что доживет до конца этой ночи. Немногие увидели восход солнца.

Одновременно Уицилопочтли возглавил атаку на арьегард. Если Тескатлипока одинаково ненавидел всех испанцев, то Уицилопочтли имел личные счеты к Альварадо за испорченный праздник. Дело не в том, что люди Альварадо убили ацтеков. Уицилопочтли не ценил человеческие жизни. Дело в том, что на празднике бога солнца кровь пролилась не в его честь, а в честь бога чужаков.

Уицилопочтли и не подумал про поединок. Он возглавил большой отряд. Альварадо бился до последнего, теряя людей десятками и сотнями. Порох промок. Артиллерию сбросили с дамбы. Пленники путались под ногами. Кто из них хотел сбежать, прыгали в озеро. Тлашкаланцы поняли, кто возглавляет ацтеков, смешали строй и ломанулись вперед, к пролому, у которого сражался Кортес. Под конец Альварадо остался с четырьмя верными людьми. Но каждый из четверых носил стальные доспехи и крепко держал меч или алебарду. Те, кто был слаб или плохо вооружен, уже лежали под ногами.

За спинами испанцев оставались считанные шаги до обрыва в воду. Но воины на каноэ смотрели на поединок Кортеса и Тескатлипоки.

Уицилопочтли сражался в первых рядах двуручным макуаитлем. Это такая плоская дубинка шириной в полторы-две ладони, в ударные стороны которой вклеены обсидиановые лезвия. Он повел своих в атаку, которая должна была стать последней. Но лучшие воины погибли в первых рядах, а оставшиеся струсили. Даже жрецы остановились, понадеявшись, что их бог справится один с несколькими чужаками.

Испанцы подумали, что когда лучший боец выходит один впереди стоящего строя, это вызов на поединок.

— Уходите, — сказал своим Альварадо, — Я его задержу.

В проломе вода доходила до шеи, но твердое ровное дно все-таки позволяло дойти до следующего участка дамбы. Испанцы слезли и пошли.

Альварадо шагнул навстречу врагу с простым длинным мечом. Этому клинку в последние дни довелось пролить неописуемое количество крови.

Макуаитль не может быть так быстр, как меч. Испанец привык уворачиваться и от более резких ударов. Но он устал, его голову отягощал шлем, а на плечах висела кираса. В трех сходах Альварадо поразил бога ацтеков, и на его кирасу, забрызганную чужой кровью, налипло еще немало осколков обсидиана. Нагрудник остановил удар, который должен был располовинить европейца. Шлем принял вскользь удар, который мог снести голову.

Но и Уицилопочтли не пропустил укол в лицо и укол в сердце. Первый он отбил вверх просто рукой, а второй — рукоятью своего оружия.

— Тебе не убить меня, слуга дьявола! — весело сказал Альварадо и оглянулся. Перешедших по дну уже вытаскивали на той стороне.

— Я ничей не слуга! — взревел Уицилопочтли. Боги понимают людей, на каком бы языке те ни говорили, — Я поймаю тебя живым! Сдеру кожу! Вырежу сердце!

— Догадываюсь, что ты имеешь в виду, — ухмыльнулся Альвадаро, — Но ни на йоту у тебя не выйдет.

— Ни на что? — недостаточно понимать слова по букве, чтобы понять общий смысл сказанного по духу.

— Тебе запомнится тот день, когда едва не был пленён Педро Альварадо! — провозгласил испанец.

Он убрал меч в ножны, перекрестился, поднял из-под ног длинное копье, воткнул его в дно канала и перепрыгнул провал. Из всего арьегарда успели переправиться четверо христиан из восьмидесяти и восемь тлашкаланцев из трех сотен.

Уицилопочтли бросил в него макуаитль и не промахнулся. Боги не промахиваются по смертным. Альварадо должен был остаться без обеих ног, но друг подставил под удар двуручный меч, и лезвие только рассекло испанцу одно бедро. Кость не пострадала, но осталась большая рваная рана. Альварадо выжил, на всю жизнь оставшись хромым.

Испанцы вышли из Теночтитлана. Побитые, но не сломленные. Куитлауак преследовал их с многотысячной армией. Через неделю он окружил отряд Кортеса на маисовых полях под Отумбой. Имея такое преимущество, невозможно удержаться от соблазна прихлопнуть всех врагов в решающем бою посреди чистого поля.

Куитлауак проиграл. Испанская пехота держала строй, а испанская кавалерия на последних двадцати двух лошадях прорубалась через индейцев и одного за другим убивала вождей, чьи позолоченные головные уборы сверкали над полем.

Кортес дошел до земель Тлашкалы, и ацтеки не рискнули преследовать его там.

Потом он еще раз сходил на побережье за подкреплением из Испании, заключил договора со многими другими племенами и вернулся в Теночтитлан с армией общей численностью более ста тысяч. Потребовалось больше трех месяцев, чтобы взять этот огромный город.

Когда император Карл получил присланное Эрнаном золото, он назначил Кортеса губернатором и капитан-генералом Новой Испании. Территории, в несколько раз превосходящей Старую Испанию.

Эрнан не обманул меня. Прошло несколько лет, он взял меня с собой в Европу и действительно представил самому императору. Высшему начальнику вашего мира, которого одобрил ваш Бог через верховного священника. Но мы с Эрнаном где-то ошиблись. Император принял меня за простую говорящую птицу попугай. Вроде тех, которых ему уже присылали, только крупнее. Отправил меня в парк и в тот же миг забыл.

24. Глава. Тяжело быть ведьмой в Париже

Доминго закончил, и Ласка с Вольфом еще сидели потрясенные, думая о битве на мосту под ночным дождем.

Открылась дверь.

— Не ждали? — на пороге стояла Оксана.

— Не ждали, — сказал Ласка, — Но рады видеть. Заходи, гостем будешь. Кто кого бросил? Ты короля, или он тебя?

— Какое-то зелье не сработало? — спросил Вольф.

— Все сразу, — вздохнула Оксана.

— Ты та самая Оксана? — спросил Доминго.

— Ой, кто это?

— Доминго. К вашим услугам.

— Очень приятно. Оксана.

От Истанбула до Парижа Ласка и Вольф успели рассказать Оксане про свои приключения. Поэтому она знала, где конкретно про них спросить в Вене, знала про говорящую птицу попугая, знала и про Чорторыльского с Волыни что под Полоцком.

Также и Доминго успел узнать, в каких далеких царствах друзья побывали со времен первой встречи и кого там встретили.

— Слышал про тебя много хорошего, — сказал Доминго.

— Благодарю.

Так исторически сложилось в русской земле, что, встретив загадочную сущность, от которой непонятно чего ожидать, добры молодцы и красны девицы реагировали одинаково. Предлагали как-нибудь породниться, набивались в братья-сестры, в дети и вообще в любую степень родства. На всякий случай, как предки завещали. Люди, которые начинали знакомство с «пропади ты пропадом, тварь не божья», как правило, не доживали до встречи с потомками и не передавали по наследству выбранную стратегию поведения.

Кстати, заявления вида «ты меня сперва накорми-напои и спать уложи», сказанные в первую встречу с сущностью, это никоим образом не проявление невежливости. Это отсылка к общепринятой традиции гостеприимства и надежда на то, что сущность будет милостива к тем, кто с ней в одном культурном пространстве. И напоминание, что добрый молодец или красна девица именно так бы и поступили, постучись к ним в дверь загадочный странник. Молва разносила множество историй про то, как гостеприимные хозяева получали нежданные награды, а на чересчур осторожных сыпались внезапные беды.

В отличие от Ласки и Вольфа, которые поначалу с чужих слов отнеслись к Доминго как к глупой птице-повторюшке, Оксана сразу нутром почуяла, что огромный попугай —не подражатель речи, а разумное существо, и обращаться к нему надо соответственно.

— Тебя накормить, напоить и спать уложить? — спросил Ласка.

— Ага. Еще в баньке попарить, — ответила Оксана.

— Вот тут ты поздновато. Немцы в городских банях моются, своих при дворе не держат. Дрова дорогие. Вениками вовсе не парятся. Баня городская уже закрылась, наверное. Завтра сходишь. А насчет накормить-напоить, это мы можем.

Вольф сбегал в таверну, принес котелок густого горохового супа с копченостями и завернутый в одеяло кувшинчик теплого глинтвейна.

Оксана не стала откладывать свою историю до утра и начала сразу, еще не успев наесться.

— Дело было так. Я понравилась королю, король понравился мне…

— У вас, кажется, уже есть любовница, — сказала я.

— Анна подождет, — ответил король.

— В сундук ее сложите? Не знаю, как у вас…

— Если я говорю даме подождать, она ждет.

Первый раз такого уверенного мужчину увидела. Хотя много ли я королей встречала. Султан, наверное, такой же, но кому он так скажет? Наложнице? Есть разница, наложнице приказать подождать или замужней женщине.

Не прошло и пары дней, как Его Величество ввел меня в высшее общество. Я может и не ясновельможного происхождения, но шляхетского. Что не католичка, так не беда.

Я спросила короля, нет ли под рукой польского посла, чтобы он удостоверил, что я благородная дама, а не какая-то неумытая аферистка. Франциск отправил к нему со мной своего оруженосца, милого юношу из очень знатного рода. Странствующую даму с таким сопровождающим без заминки принял посол короля Сигизмунда красавчик Збигнев, а во Францию послами назначают только красавцев. Даже если и немолодых, то обаятельных.

Збигнев сразу сообразил, что и Польше, и ему лично пригодится неофициальная возможность передать пару слов королю Франциску. Немедленно выписал мне подтверждение знатности происхождения с подписью и печатью. На приеме, который как бы случайно состоялся на следующий день, официально представил меня ко двору.

Правда, придворные дамы в моем происхождении усомнились. Особенно Анна, которую Франциск все-таки в сундук не сложил.

— У нас есть проверка для Благородных Дам, — сказала Анна д’Этамп, — С периной и горошиной.

Я сначала не поняла, на что она намекает. Мне потом Амелия объяснила, что надо лежа на перине почувствовать, что под периной горошина. Но я-то по-нашенски подумала. Что гарна дивчина должна сесть и раздавить сухую горошину через перину. Это сколько надо жрать, извините. Только они все стройные. То есть, эту их проверку без колдовства не пройдешь.

Королева Элеонора. Вроде добрая тетенька. Для всех, кроме мужних любовниц. Говорили, что у нее свои любовницы есть, но я не проверяла. Я как-то больше по мужчинам. Королева своей страной владеет от Бога. Пальцами щелкнет, любая французская горошина во фрунт вытянется и об перину раздавится.

Анна д’Этамп. Любовница короля, пока не сказать, что бывшая. На мой взгляд, худовата.Что он в ней нашел? Может, сама и не колдунья, а без приворотного зелья тут не обошлось.

Диана де Пуатье. Известна тем, что не стареет. Соблазнила наследного принца, когда ему в матери годится, а под рукой полный дворец молодых фрейлин. Точно, колдунья.

И остальные дамы наверняка непростые, но врать не буду.

— В наших краях есть похожее испытание, — ответила я, — Про некоторых дам говорят «и орехи грызть ей незачем: разложит на лавке да присядет, небось расплющатся, как под мельничным жерновом».

Все чего-то заохали, заахали. У дам задницы зачесались. Жена принца Генриха, Екатерина Медичи, итальянка, переспросила. Они по-итальянски все более-менее понимают, но без уверенности, когда что-то странное слышат.

— Господа, она действительно имела в виду, что дама должна сесть просто на лавку просто задом и раздавить орехи, — удивленно сказала Екатерина Медичи.

— Просто задом или задом в платье? — спросила Анна д’Этамп.

— Намекаете, что у них в платьях сковородки вшиты? — ответила королева.

— Некоторые и не на такой обман готовы пойти, — не любит меня эта Анна, ой не любит.

— А подать сюда орехов! — сказал король.

Вынесли полное блюдо орехов. Лесных. Я-то приготовилась, что грецкие притащат.

— Подать сюда лавку! Жесткую! — приказала Анна д’Этамп.

Дура. Подали бы какую-нибудь мягкую мебель, а здесь для благородных только мягкая и есть, так хрен бы я что раздавила.

Подали лавку. Анна сама выкладывает орехи в скорлупе, потверже выбирает. Сама, поди, и фундука своей костлявой задницей не раздавит. Или как раз, потому что костлявая, и раздавит?

Готово? Все смотрят. Я просто подняла платье и села. Повертелась для верности, встала. Орехи в масло. Все замерли, на лавку смотрят. А у меня один орешек между булок застрял. Я его сжала, а он как хрустнет!

Я не то, чтобы тяжелая. Но ореху много ли надо? Кожа у ведьм крепкая, да и зря я что ли задницей без малого месяц об седло стучала. Ладно, немного поворожила. Шепотом. Пока орехи несли.

Все охают, ахают. Дамы кавалеров пихают, чтобы чем-нибудь короля отвлечь. Вдруг он всем дамам предложит хотя бы орешек раздавить. И не об лавку.

— Хотел бы я знать, какое у вас испытание для Благородных Рыцарей, если от Прекрасных Дам требуется подобное, — поинтересовался наследный принц Генрих.

Кто другой бы десять раз подумал и промолчал. А он наследный принц, что ему сделается. Подозреваю, что его жена надоумила, она вся из себя такая в мужа влюбленная, но горячая южная женщина и никому спуска не даст.

— Извините за мой французский, но про рыцарей есть у нас пословица «Какой ты в черта рыцарь, если голой жопой ежа не убьешь», — ответила я.

Господа недоумевают. Может, я что-то не то имела в виду. Принцева жена опять переспросила.

— Господа, она действительно имела в виду, что рыцарь должен убить ежа обнаженными ягодицами, — удивленно сказала Екатерина Медичи.

Господа заохали, заахали.

— А подать ко мне королевского егермейстера! — сказал король.

Сбегали за старшим егерем. Седой дядька, поджарый, серьезный. У него в подчинении вся королевская охота, как бы не несколько сот человек по Франции в целом.

— Чтоб завтра к завтраку доставил мне живого ежа! — сказал король.

— Слушаюсь, Ваше Величество! — ответил егермейстер.

В ночь вся королевская рать поднялась в лес ловить ежей. Загонщики с гончими, ловцы с сетями и подсобники с факелами. Лес чуть не сожгли, всех зверей перепугали. Отловили сто ежей. Отобрали из них самого большого и красивого, остальную стаю отвезли в лес и положили каждого где взяли. Отборного ежа покормили с королевского стола. Вымыли с мылом, духами сбрызнули, сделали маникюр-педикюр, ленточкой перевязали и на позолоченном блюде королю понесли.

Ёж сначала сильно удивился. Потом в последний момент выудивился обратно и сбежал. Ловили всем дворцом. Собаки на мыло и духи след не берут. Егермейстер за сердце хватается, награду золотом обещает. Первым делом поварам золота пообещал, если король завтрак затянет. У них вкусненькое всегда с запасом. Мало ли вдруг Его Величеству что не понравится, или наоборот, понравится и добавки попросит.

Король боком к окну сидит, а я напротив окна и все вижу. Выбегает во двор ёж размером с хорошую собаку. За ним лавиной всякой твари по паре. И поварята с кухни, и пажи, и швейцарцы, и полотеры, и плотники. Впереди егермейстер несется, бодрый такой старикан, аркан над головой крутит, орет «брать живым».

Вокруг вперемешку то стройка, телеги, грузчики, маляры, то придворные дела всякие. Толпа леса у стены снесла и двух рыцарей смяла. Конных. Ёж вертится, крутится, в руки не дается. Спереди кусается, сзади колется, хвост поджал, лапки грязные, скользкие. Осень, дождик, а он уже по клумбам прошелся. На любимых розах королевы немало погони отсеялось.

Под телегу ежа загнали, хотели колеса оторвать, чтобы на него упала. Егермейстер не дал. Ёж живой нужен, а не прессованный.

Он бы ушел, но не туда свернул. Думал, что у людей как у зверей. Матерые кобели опасны, а детеныши не очень. Ага. Счас. Выбрал двор, где оруженосцы в мяч играли. Мальчишки, они и во Франции мальчишки. Зарядили зверю мячом в бочину, он кубарем полетел и дыхание сбил. Налетели вчетвером, в пасть шапку сунули, лапы поясами связали.

Тут и остальные подбежали. Ежа в бочке с дождевой водой сполоснули, на древко алебарды подцепили, как кабана на охоте, и Его Величеству бегом понесли.

Тот как раз завтрак заканчивал.

Король покушал как бы не в два раза больше, чем обычно. Ложечку за маму, ложечку за Папу, ложечку за императора Карла, чтоб ему пусто было, и так далее. И за каждую ложку то по глоточку, то по рюмочке, то по бокальчику. Придворный виночерпий тоже в доле.

Ну он и жрать, я вам скажу. Ну он и пить. Величество величеством, весь такой утонченный. Но мужчина здоровый, крупный, в самом расцвете сил. Видела я его и с мечом, и в седле. Кого сплеча приложит, мало не покажется. Приводят к нему, бывало, коня. Боевого, огромного. Король как посмотрит исподлобья, конь и на колени падает. Так-то оно. Наши шляхтичи думают, что они мастера выпить-закусить, а французский король им всем фору даст, кроме, может, Юрия Радзивилла по прозвищу Геркулес.

Герольд у дверей шепотом спросил, это следующую перемену блюд тащат или специально приглашенного гостя. Надо как-то посолиднее объявить, не кричать же просто «Ёж».

— Чрезвычайный и полномочный королевский ёж по приказу Его Величества! — выкрикнул герольд.

Внесли ежа. Так на алебарде подвешенного и внесли, на блюдо перекладывать уже не рискнули. Двое распоясанных оруженосцев тащат на плечах. Довольные, что прямо светятся. На каждом шагу кошельками звякают. Перед ними почетный караул, за ними музыканты. Возглавляет процессию егермейстер. Еле идет, за правый бок держится. Убегался, не молодой уже. Ёж злится, шипит, ерзает, колючки растопырил, зубами щелкает.

Король уж и забыть успел про ежа. Я напомнила.

Перед королем на столе быстренько место освободили, поставили позолоченное блюдо, положили ежища брюшком книзу, спинкой кверху. За лапы держат, чтобы не дергался. Тот со всех сторон свешивается, самого крупного же отбирали. Барабанщик дробь отбивает. Франциск встал на стул, взялся за штаны, а они по их дурацкой моде к дублету пришнурованы. Я потянулась развязывать, а он хвать кинжал, одним махом все шнурки разрезал. Штаны с подштанниками сдернул, и прыг задом вперед со стула на стол! Бабах задницей по ежу! Как я давеча по орехам. Только брызги по стенам полетели.

Не от задницы. От ежа.

Вы не понимаете, в чем суть? Рыцарь, он же всю жизнь на коне. На заду от седла мозоль набита. В том и дело, что не мягкой попкой на ежа сесть, а суровой рыцарской жопой, об которую седла протираются.

Наши-то парни говорят, что чтобы ежа голой задницей убить, на нем надо скакать до Киева и обратно. Куда им до короля Франциска. Хотя может ежи в этой Франции малахольные.

В общем, король без штанов, ёж плоский, что хоть в трубочку сворачивай, ежиная кровь, кишки и дерьмо на стенах, на столе, на платьях, на лицах. Все стоят, глазами хлопают. Дамы к королю мысленно линейки прикладывают. Батюшка латинский в красной шляпе не знает, за здравие читать или за упокой. Лейб-медик за сумкой тянется. Министры и рыцари зады почесывают. Ну, как вынесут сейчас каждому по ежу. Посол шведский глаза скосил как пыльным мешком ударенный. Это он с непривычки, так-то здесь еще не такое видели.

Придворные все-таки к разному непотребству привычны. Я им намекнула в ладоши похлопать, пока Его Величество не осерчал. Сообразили. Даже ладно так получилось, не просто аплодисменты, а пауза и плавной волной аплодисменты, переходящие в овацию. Музыканты что-то бодренькое жахнули, солдаты на караул взяли.

Король со стола аккуратно слез, штаны подтянул, свысока зыркнул и жестом так «все свободны».

Шнуровка? Что шнуровка, это же король. Сей момент трое камердинеров с запасными шнурками подскакивают, раз-два и готово.

За стол, правда, не сел. И в седло в тот день не садился. В постель ложился, но строго сверху.

На следующий день меня пригласила королева Элеонора.

— Отстань от короля, — сказала королева, — Он тебя все равно не любит.

— Анна д’Этамп вам более симпатична? — ответила я.

— И ее бы сто лет не видеть. Но к тебе у меня другое предложение. Взаимовыгодное.

— Слушаю, Ваше Величество.

— Меня беспокоит, что у наследного принца Генриха нет детей ни от жены, ни от этой его Дианы. И он даже не смотрит на других девушек. Если тебе нравится мой муж, то его сын тебе тоже должен понравиться. Он такой же, только моложе.

Странно, что она так заботится о принце, он ведь сын короля от первой жены. Хотя, если она любит короля, то, наверное, испытывает чувства и к его молодой копии.

— Принц Генрих очень привлекательный мужчина, — ответила я.

— Если ты родишь от принца, мне будет приятно видеть, что он здоров.

— Но если я уже беременна от короля?

— Через сколько времени ты будешь точно знать, что нет?

— Дня через три.

— Сразу после займись принцем.

— Но он уже много лет любит Диану де Пуатье, а его жена влюблена в него.

— Вот поэтому мне нужна ты. Мой муж много лет любит эту Анну, а я безответно по нему страдаю, — королева прослезилась, — И тут появляешься ты, он сразу тащит тебя в постель, забыв и про Анну, и про меня. Я не знаю, как ты договорилась с Анной, что она это терпит.

Я-то знала, почему Анна терпит. Потому что ей пока не надоело спать с Бенвенуто. Отлично ее понимаю. Мне бы тоже не надоело. Если бы не король, я бы из ее постели Бенвенуто как-нибудь выгнала.

— Принц сын своего отца, и у него ровно та же жизненная ситуация, — продолжила королева, — Постоянная любовница средних лет. Полагаю, его вкусы немного совпадают с отцовскими, и он тоже сочтет тебя более соблазнительной. Родишь от принца — будешь как сыр в масле кататься.

— Да ладно. С бастардом?

— Брат матери короля был губернатором Прованса. Звали его «Великий бастард Савойский».

Интерес королевы, как я поняла, не только в проверке здоровья принца. Если одну любовницу Его Величество сам бросил, и она ничего не делает, чтобы вернуться, а вторая бросит его, то у королевы появится окно возможностей, чтобы заинтересовать мужа.

Я подумала-подумала, да и решила с принцем попробовать. Король мне нравится, а принц по сути такой же, только моложе в два раза. Но он, как все знают, влюблен в Диану, а жена влюблена в него. Бедняжку Екатерину все жалеют, и даже Диана через три недели на четвертую говорит «займитесь женой, Ваше Высочество».

На голые сиськи принца не поймать. И задницей вертеть бесполезно. Полный дворец баб, любая готова под принца лечь. Надо если уж начинать, то сразу с приворотного зелья.

Я-то как раз приворотное зелье варить никогда не умела. Как ни посмотрю в зеркало, так и подумаю, по кой черт мне приворотное зелье. Но Амелия его на продажу чуть ли не оптом бодяжила. Говорит, в Париже очень популярный товар. Травы все есть, утварь вся есть. Мы с ней сварили немножко, и я пошла.

Переоделась служанкой. На кухне взяла поднос для принца, накапала ему в вино. Притащила в покои. Думала, здесь главная колдунья Диана, а принцева жена от нашего дела далека, если ни любви, ни детей сделать не может. Конечно, и жена его где-то рядом, а куда деваться? Принц если не с женой, то или с Дианой, или какими-нибудь мужскими делами занимается.

Принц глотка сделать не успел, влетает эта Медичи, бокал об стол, поднос об пол и начинает меня за волосы возить. Она орет, я ору. В двери прислуга с охраной ломится. Но ненадолго нашего дуэта хватило. Генрих встал, рявкнул «Смирно!», мы с ней подпрыгнули и руки по швам. Он так-то добрый. Если его не злить.

Раз меня никто не держит, я схватила кресло и креслом вперед в окно выскочила. Первый этаж. Дальше за угол, одному-другому глаза отвела, в пустой комнате переоделась, с другой стороны вышла, вроде я и не при чем.

Я потом вспомнила. Рассказывали мне, да плохо слушала. Екатерина Медичи, жена принца Генриха, выглядит как скромная девушка из духовной семьи. Только знаете, что значит «medici»? Верно, доктора! Потомственная докторша. Так себе докторша, детей-то у них с принцем нет. Но это может кто сглазил, а может дело в принце. У него ни от кого детей нет.

Семья Медичи — потомственные доктора не только по фамилии, отраву хорошо умеют варить. Слух ходил, что наша Екатерина отравила принца Франциска, старшего брата Генриха. Неудачный я выбрала рецепт. Итальянка только носом повела в своей комнате, сразу учуяла. Тут, конечно, сама я не сообразила. Все, что можно учуять, придворные дамы учуют. У них у каждой по парфюмеру. С детства запахи учатся различать. Мужа понюхают, скажут, с кем изменял, что пил, чем закусывал. А мы тут сварили самое простецкое зелье.

Я может и дура, что не сообразила насчет познаний Медичи и насчет ее обоняния, но не совсем тупая. Допустим, я отвела глаза, и в лицо она меня не узнает. Нос-то не отвела. Сейчас она успокоится, мужу объяснит, что это было, сообразит, чем от «служанки» пахло, и чей это запах на самом деле. И побегут за мной солдаты. А король меня не только не спасет, а сам же и приговорит.

Быстро собралась и сбежала. Амелию дома не застала, ей записку оставила «Беги». Не знаю, погнались за мной, или нет. Подорожной у меня нет и не было. Да и не надо. Показываю клочок бумаги, смотрят с умным видом и пропускают. Больше на самом деле на лицо да на фигуру смотрят. Иногда кажется, что можно и без колдовства пустой клочок бумаги показывать.

Почему в Вену? Да я от Парижа до самого Кракова нигде никого не знаю. И дорогу не знаю, и спросить толком не могу. Это с востока русский язык до Киева доведет, а с запада с русским даже до корчмы не дойдешь. Как французы на пути закончились, совсем немцы начались. Им скажешь «Вена, император», так хотя бы поймут, в какую сторону рукой махнуть. А скажешь «Польша» или «Киев», так только в затылке почешут.

Вот такая история. Хотите верьте, хотите нет.

25. Глава. Два принца замка Хофбург

— Верим, — сказал Ласка, — Отчего нам не верить. Ты же не лошадь продаешь.

— Что я все про себя, да про себя. Вы-то как тут?

— Мы Божией милостию задержались, да вот, видишь, вещи собрали. Завтра в путь-дорогу.

— Вы домой, а я к императору, — заявила Оксана.

— Прямо к самому императору? — уточнил Вольф.

— Прямо к самому.

— Показать, где канцелярия, чтобы на прием записаться? Только боюсь, в этом году не примет. Он в Испанию уехал у арапов Тунис отбивать.

— Мне главное во дворец попасть. За рыцаря зацепиться, потом за министра, а так и до императора доберусь. Не в этом году, так в следующем, долго ли осталось. Тогда скажите мне, кто тут придворный живописец? Кто для императора женскую натуру пишет?

— Домой расхотелось? — спросил Ласка.

— Да я опять месяц в седле. На заднице по второму кругу мозоли. Я ей сейчас орехи вместе с лавкой могу колоть. И деньги закончились. Дух переведу и домой.

— Коррроль Ферррдинанд в горрроде! — сказал Доминго, — Брррат имперрраторррра! И его старррший сын прринц Максимилиан трринадцати лет!

— Не притворяйся говорящей вороной, — ответила Оксана, — Чует мое сердце, что ты более умная птица и не только говорить, а еще и думать умеешь.

— Христоф Амбергер придворные портреты пишет. А женскую натуру хорошо писал Ханс Зебальд Бехам, осужденный за порнографию, — сказал Доминго, не налегая на «ррр».

— Как по мне, так итальянская школа душевнее, — сказал Вольф, — Жаль, что Бенвенуто с тобой не приехал, легко бы устроился.

— Ты лучше спроси, почему в Париж и Фонтенбло художники один за другим едут, а в Вену не торопятся, — сказал Ласка.

— Потому что императору вечно некогда! — ответил Доминго, — Он то в Вене, то в Мадриде, то в Нидерландах, то с визитом за границей, то к войне готовится. Денег у него хватит хоть самого Тициана перекупить. Только Тицианы не любители без конца по европам мотаться. Им надо, чтобы поставил мольберт и пиши себе спокойно хоть месяц. Король Фердинанд искусствам не благоволит, а принц Максимилиан еще в возраст не вошел.

— Ты-то откуда знаешь? — спросил Ласка, — Ты же в парке за решеткой сидел.

— Мне монахи все новости рассказывали. Им книги-то приказали читать, а про все прочее молчать не приказывали, — Доминго обернулся к Оксане, — Только светских сплетен монахи не знали, и я не знаю.

— Понятно, — подвела итог Оксана, — Глаза отводить умею, значит, в замок зайду. Немцы при виде призрака что делают?

— Крестятся и Господа поминают, — ответил Вольф.

— Лишь бы не орали.

— Чего орать-то. В любом замке призраки есть. Тем более, в королевском-императорском. Кто их боится, в замок служить не пойдет.

— Вот и отлично.

— Ты по-немецки говоришь? Или по-испански?

— Нет. Тут итальянский вообще не понимают? Империя у них Римская называется!

— Как повезет. Из солдат и рыцарей, думаю, половина успела в Италии повоевать. Из придворных не буду гадать. Принц Максимилиан, говорят, может объясниться на шести языках, в том числе и на итальянском.

— Когда ты все успеваешь? — удивился Ласка.

— Я же не гоняю жеребца от рассвета до заката, — ответил Вольф, — Я тут все знаю до сокровищницы включительно!

— Не вздумай!

— Так мне во дворце лучше со всеми кроме принца молчать, или как? — спросила Оксана.

— Латынь! — сказал Доминго, — Здесь любой образованный человек знает классическую латынь. А в Италии местные диалекты и говоры восходят к вольгаре, — вульгарной латыни, простолюдинской. То есть, если по-итальянски говорить медленно и простыми приличными словами, то рыцари и священники худо-бедно поймут.

— Спасибо, — ответила Оксана, — Не ошиблась я. Ты умная птица, отродясь про таких не слыхивала.

— Я еще псалмы петь умею и ругаться по-матросски.

— А у принца любовница есть?

Ласка от такой непосредственности покраснел и опустил глаза. Вольф и Доминго переглянулись.

— Вроде нет, — сказал Вольф.

— И я не слышал, — подтвердил Доминго.

— Значит, будет, — резюмировала Оксана.

— Да ты в зеркало посмотри! — возмутился Ласка.

— Ты на что намекаешь? — Оксана достала из дорожной сумки зеркальце в кожаном футляре, — Я ведь, если обижусь, об голову тебе и зеркало разобью, и стол, и стул…

— Я не намекаю, а прямо говорю. Что ты мечта взрослого мужа, а не мальчика.

— Верно, — сказал Вольф, — Принцу всего тринадцать. Он скромный и благовоспитанный молодой человек. Не из тех, что служанкам под юбки руки сует. Здесь тебе не Франция. Смутить-то смутишь, но спугнешь. Или у тебя то зелье осталось?

— Да какое зелье? — вздохнула Оксана, — Второпях там все зелья оставила. Отвернитесь-ка! И не смотрите, пока не скажу.

Все отвернулись.

— Поворачивайтесь.

— С ума сойти, — сказал Вольф, а Ласка и вовсе потерял дар речи.

Оксана теперь выглядела как девочка, которая только-только приобрела первые взрослые особенности фигуры.

— Так пойдет?

— Пойдет, — сказал Вольф.

— Амелия научила на молодость ворожить. Теперь расскажите мне про принца. Какой он?

— Умный он, — сказал Ласка, — Добрый. Осторожный.

— Так ты его видел?

— Видел. И по пути туда, и по пути обратно с ним поговорил. И когда Элефанта гонял, на ипподроме принц бывал, и много кто еще. Принц на Элефанта посмотрел, а залезать не стал. Я бы в его возрасте непременно на такое чудище взобрался и хоть кружок проскакал. Сам он ездит на смирной лошадке и про конные турниры даже не думает.

— Не трус хоть?

— Не трус. Другие молодые дворяне ходят со старыми воспитателями, которые их чуть что за рукав одергивают, а принц Максимилиан ходит с наставниками. То на непонятных языках говорят, то фигуры на песке чертят. Так вот, почему не трус. Приходил он с учителем фехтования на ипподром, брал уроки, как фехтовать на коне и без доспехов. Хоть и будущий король, а готовится, что Бог даст и самому повоевать.

— И как?

— Да как все немцы. Удары поставлены, защиты поставлены. Фехтует как в шахматы играет. Душу не вкладывает. Нападут на него какие разбойники, переколет как свиней и глазом не моргнет.

— Ты говорил, он добрый.

— Добрый. Романтичный. Сентиментальный. Но немец. Вольф, объяснишь?

— Воспитанный. Поступает как положено, — сказал Вольф, — На каждый случай жизни у немцев свое «положено». Напали разбойники — доставай меч и коли их как свиней. Потом меч обтер, в ножны вложил, можно чувства проявлять.

— Ага! — Оксана хищно улыбнулась, совершенно по-взрослому, — Что там у них положено при встрече с загадочной девушкой?

— Ты, случайно, не ведьма? — риторически спросил Доминго.

— Ведьма, — нескромно ответила Оксана, — А что? Заметно?

— Заметно. Может, тебе к крысиному королю постучаться? Под замком Хофбург спрятан один из входов в подземную канцелярию крысиного короля.

— Зачем? — удивилась Оксана.

— В жизни не слышал, чтобы крысы судили и жгли ведьм. Наоборот, мало ли вдруг крысам нужно будет что-то от ведьмы, зелья там сварить или погадать.

— И что я там буду делать?

— Соблазнишь крысиного принца, — попугай как-то изобразил улыбку клювом, — Шутка. Я правильно понимаю, что тебя не интересует ни брак, ни романтическая любовь, а хочется просто спокойно пожить в свое удовольствие? Если бы я вел какие-то дела по ту сторону, я бы на всякий случай представился, заходя на чужую территорию. Но не настаиваю.

— Верно, — сказала Оксана, — Я слышала про крысиного короля. Это стая крыс, которые срослись хвостами, а другие крысы их зачем-то кормят.

— Потому что крысиный король просчитывает стратегию своего королевства силами всех своих мозгов. Они как бы связаны в общий мозг, который очень хорошо соображает.

— Тогда кто такой крысиный принц?

— Крыса из специально выведенного рода с особыми способностями. Может превращаться в человека. Обычно и живет в человеческом обличии. Крысиный король прячется в глубинах и не покидает своих покоев. За него во всех церемониях и переговорах принимает участие принц, для этого ему нужно человеческое обличие. Один из офицеров охраны замка Хофбург на самом деле никакой не придворный, а крысиный принц.

— Ты, наверное, с самого начала знал, что Кассий Хохратте крысиный принц? — спросил Вольф.

— Знал. От птиц. Птицы от крыс. Все птицы в парке, даже самые редкие, платят дань яйцами крысиному королю. Крысы и ко мне приходили, интересовались, не собираюсь ли я снести яйцо. Пришлось их разочаровать. Пока меня не посадили в башню, я несколько раз беседовал с Кассием. Рассказывал ему про земли за океаном, а он мне про местную нечисть. У вас тут буквально в шаге от человека живет такое, про что большинство людей и не подозревает.

— Подозреваю, что с твоей подачи крысы отправились завоевывать земли за океаном, — сказал Вольф.

— Отправились они задолго до меня, — ответил Доминго, — С моей подачи вслед за хвостатыми искателями приключений поехал младший принц со своим двором.

— Ладно, и как мне поговорить с крысами? — спросила Оксана.

— Хоть сейчас. Могу позвать крысу, — ответил Доминго.

— Кто угодно может вызвать крысиного принца?

— Нет. Можно позвать короля, сказав крысам заветное слово по-крысьи. Все крысы связаны с королем, он может видеть и говорить через любую.

— Зови.

Доминго слетел на пол, прошелся туда-сюда и громко запищал.

— На каком языке крыса будет говорить с Оксаной? — спросил Ласка.

— На любом. Звери и сущности, которые не забыли вавилонский язык, могут переходить на любой из человеческих.

Под лавкой захрустело. Большая крыса расширила мышиный лаз до своего размера и вылезла наружу.

— Кто звал меня? — спросила крыса.

— Я, Ваше Величество, — Оксана элегантно поклонилась на французский манер.

Крыса подошла к девушке и понюхала ее.

— Ты ведьма? — спросила крыса.

— Да.

— И прехорошенькая. Погоди.

Крыса замерла, стоя на задних лапах. Ласка устал ждать и потянулся потыкать ее веником, но Доминго взмахнул крыльями и сел на веник, не давая обижать зверушку.

— У мышей тоже свое королевство, или они просто зверьки? — спросил Ласка.

— Свое, — ответил Доминго, — Я спрашивал. Устроено как у крыс, с королем и принцем. Только в плане влияния труба пониже и дым пожиже. Хотя мыши в этой вашей Европе более коренное население, чем крысы, и знают некоторые тайны, которых не знают крысы. На том и держатся.

Крыса шевельнулась, опустилась на четыре лапы и тут же поднялась на две.

— Принцу должна понравиться, — сказала крыса, «разморозившись».

— Какому принцу? — спросила Оксана.

— Принцу Максимилиану, сыну короля Фердинанда, — крыса оглянулась, — Вы ее свита или семья?

— Мы просто друзья, — сказал Ласка.

— Без взаимных обязательств, — добавил Вольф.

Крыса подошла на задних лапках к Вольфу и внимательно его понюхала. Потом посмотрела на Доминго и бросила небрежный взгляд на Ласку.

— С такими друзьями и врагов не надо. Все тут слышали про Меднобородого? — крыса повернулась к Оксане.

— Короля подземных вод? — уточнила Оксана.

— Бывшего короля. На днях мой принц нашел его корону.

Ласка поморщился, но промолчал на тему, кто на самом деле нашел корону.

— Как нашел? — спросила Оксана, — Король потерял корону?

— Вместе с головой, — кивнула крыса, — Упал со скалы и сильно ушибся.

— Зачем король подземных вод полез на скалу?

— Слышали мои подданные, как рассказывал в корчме польский посол. Якобы Меднобородый девицу на выданье из дворянской семьи утащил под землю, и жила она в его дворце служанкой. Однажды он доверил ей в своей спальне прибраться, да наказал печку не трогать. Она, не будь дурой, первым делом полезла в печь, вытащила пять веретен, а те превратились в пятерых овечек. И утащили девицу из дворца. Меднобородый осерчал, за ними под землей погнался. Так увлекся, что на белый свет выскочил, да в гору полез. Только не подумал, что у него руки клешнями, а ноги ластами. Сорвался и разбился.

— Насмерть?

— В лепешку!

— Кто наследник?

— Вот, — крыса назидательно подняла лапу, — Сегодня девятнадцатое ноября. Через три дня, в ночь с двадцать второго на двадцать третье соберутся претенденты. Ни до чего не договорятся. Потому что ближайший родственник покойного по мужской линии — русский Кощей, а здесь его не любят. Никто не хочет, чтобы корону надел кто-то не местный. Каждый не прочь надеть ее сам. Я предложу, чтобы нас кто-нибудь рассудил. Принц Максимилиан подходящий судья. Он имеет достаточно высокий статус и совершенно точно не связан ни с кем из колдовского мира. Твоя задача — уговорить принца ночью спуститься в подземелье и вынести решение в пользу крысиного короля.

— Моя задача? — удивилась Оксана.

— Платим золотом. Хорошо платим.

— А без меня бы вы что делали?

— Просто не приглашали бы принца. Я рассматривал вариант с третейским судьей, но не нашел, кто бы мог к нам привести достаточно авторитетного человека как независимого судью и убедить человека с такой репутацией вынести решение в нашу пользу. Крыса убедить человека не может. Подкупить может, но нам нужен Максимилиан как раз потому, что он не продается. Зато ведьма легко может убедить мужчину.

— Мне надо подумать…

— Сутки. Если нужна помощь в замке, мы проведем и выведем. На вашем с принцем пути не будет ни охраны, ни прислуги. Тебя можем проводить к принцу через замок.

Крыса ушла. Оксана задумалась.

— Я надеюсь, наша помощь тебе не понадобится, — сказал Вольф.

— Не знаю, — ответила Оксана.

— Чует мое сердце, что бежать в случае чего придется быстро. А у нас при себе кобыла беременная и диковинная птица. Тебе-то что, пальцами щелкнула, глаза отвела и готово.

— Поезжайте с богом. Крысы вас в мою свиту не приглашали, золота не обещали. Если все по-хорошему пройдет, то оно и без вас пройдет, а если по-плохому… то уж я-то сбегу, а принца они не тронут.

— Точно не тронут?

— В худшем случае, в плен поймают. Посидит немного, не убудет от него. Король Франциск два года в плену томился, а его дети и того больше.

26. Глава. Совместное приключение начинается с поцелуя

Уезжая из Парижа, Оксана не забыла захватить свои любимые платья, пошитые у лучших портных специально для любовницы Его Величества. Собираясь второпях, она забыла многое из наследства Колетт, но бросила во вьюк два лучших платья. Но на первой же ночевке пересложила платья по-правильному, как это понимают только женщины.

Красное с белым принцу должно понравиться. Как раз, вроде бы, гербовые цвета Австрии. А голубое с лилиями пусть полежит. Не стоит идти к наследнику престола в одежде с намеком на двор соседней державы, не будучи официальным лицом.

— Ваше Высочество, — поприветствовала принца по-итальянски незнакомая девушка.

Максимилиан кивнул на ходу.

— Вы не слишком торопитесь? — спросила девушка.

— Нет, — принц остановился и бросил на даму второй взгляд.

Молоденькая и хорошенькая. Платье по последней парижской моде, и похоже, даже по придворной моде. Итальянский для нее определенно не родной язык. Во всяком случае, для нее родной не тот диалект, на котором говорят венецианцы, и не высокая латынь, которой пытаются подражать все сколько-нибудь образованные люди Европы.

— Правда, что вы сейчас за старшего в замке и во всей стране? — спросила девушка, взмахнув густыми черными ресницами.

— Формально, да, — ответил принц, — Отец уехал воевать за венгерский трон. Дядя в Мадриде или в Нидерландах.

Он сам не понял, как, начав разговор, сразу стал рассказывать всю предысторию конфликта с венграми.

Будучи бездетным, Янош Запольяи ради окончания войны с Фердинандом I Габсбургом за венгерскую корону, согласился, чтобы Фердинанд стал его наследником. После чего немедленно женился, и в следующем году после свадьбы, то есть, этим летом, стал отцом. Как насмотрел на небе Твардовский, королева родила сына. Король скрутил кукиш в сторону Вены, завещал корону сыну и умер.

Венгерская знать во главе с епископом Утишиновичем выбрала посадить на трон Яноша II. Фердинанд Габсбург с этим решением не согласился, нарисовал на карте стрелочку в сторону Буды и двинул туда армию. С другой стороны в Венгрию направились войска султана Сулеймана, которому покойный Янош Запольяи в свое время дал вассальную присягу и исправно платил дань.

Польский король Сигизмунд Старый оказался в неловком положении. Тот самый Фердинанд, за дочь которого просватан сын Сигизмунда, пошел войной на дочь и внука Сигизмунда.

В не менее неловком положении оказался и Фердинанд. Воевать за Венгрию одновременно с венграми, османами, еще и поляками стало бы сложновато.

Рассказывая, принц продолжил идти вроде бы куда шел, только вместе с девушкой. Но девушка загадочным образом повлияла на маршрут, и они оказались на верхней площадке одной из башен

— О, Ваше Высочество, — сказала девушка, — Это, наверное, очень сложно, быть за старшего в огромной стране.

— Австрия не так уж велика, — махнул рукой принц, — Дядя Карл и отец наладили здесь вертикаль власти, которая может месяц-другой не рухнуть в отсутствие самого главного начальника.

— У меня нет никакого дела, которое требует решения на высшем уровне. Я просто хотела бы хоть раз в жизни поцеловать того, кто первый после Бога. Не считая священников.

— Да? Тогда можете поцеловать меня. Правда, мы не знакомы?

— С Вашего позволения, я пока останусь инкогнито. Зовите меня Ксантиппа. Позже мы будем представлены официально.

— Очень романтично, — сказал принц.

Ксантиппа поцеловала его в губы. Осторожно, чтобы не дай Бог, он не подумал, что она навязывается.

Принцу понравилось, и он притянул ее к себе, аккуратно поддерживая руками самым приличным образом, выше талии.

На второй день знакомства Максимилиан показывал Ксантиппе замок Хофбург. Почему-то на их пути оказывался минимум придворных и слуг. Как будто кто-то не хотел, чтобы их увидели лишние глаза и обсудили лишние языки. Максимум день-два, и кто-то из старших спросит, что за молодая красавица сопровождала вчера наследника престола.

Перед тем, как поцеловаться на прощание, Ксантиппа намекнула, что в замке есть скрытая часть, про которую не знают ни король Фердинанд, ни даже император Карл. Но туда надо идти ночью.

— Я приду во сне, — сказала она на прощание.

Максимилиан не стал ничего говорить ни наставникам, ни камердинерам, ни, тем более, стражникам. Про девушку в красно-белом платье его никто не осмелился спросить, но все шпионы, агенты и соглядатаи наверняка написали своим покровителям.

Принц разделся и лег спать. Он и не подумал, что встретится с Ксантиппой прямо сегодня ночью.

Каким-то образом девушка прошла мимо охраны и прислуги до самой спальни и села на краешек кровати.

— Вставайте, мой принц, вас ждут великие дела! — сказала Ксантиппа.

Максимилиан поднялся.

— Разрешите вам помочь, — предложила девушка.

Если бы она спросила, не нужна ли помощь, принц бы конечно ответил, что не нужна. И как-нибудь оделся бы сам. Но почему бы не разрешить, если девушка сама хочет застегнуть какую-нибудь пуговицу и разгладить какую-нибудь складку.

Или это сон? Принц попытался себя ущипнуть, но девушка накрыла его руку своей.

— Не просыпайтесь, прошу! — сказала она.

Ксантиппа провела Максимилиана через какие-то коридоры и лестницы, где они никого не встретили. Что неудивительно, потому что ночью в замке только меняются караулы, да пекарня готовит хлеб к утру.

От девушки пахло чем-то очень привлекательным. А от замка не пахло ничем. Во снах принца он не раз ходил по замку и никогда не чувствовал, чтобы его внутреннюю гармонию нарушали запахи.

В самом обычном коридоре ночная гостья открыла самую обычную дверь, мимо которой каждый день проходили десятки людей. Никого их них не волновало, куда она ведет, потому что она вела не в их зону ответственности.

— Вы знаете, Ваше Высочество, что дальше внизу есть целый мир, который называется Подземье? — спросила Ксантиппа.

— Нет, — удивленно ответил Максимилиан.

Ориентируясь по заботливо зажженным кем-то свечам в подсвечниках на стенах коридоров, Ксантиппа вывела его к балкону. Казалось бы, какое окно может быть в подземелье, а Максимилиан чувствовал, что они спустились на десятки, если не на сотни ступеней. Незаметно коридоры с кирпичными и каменными стенами перешли в коридоры, выдолбленные в камне.

После очередного поворота открылась комната, освещенная дневным светом из раскрытой двери. Принц подбежал к двери и не поверил своим глазам.

Дверь выходила не в толщу земли. Она вела на балкон, находившийся на высоте птичьего полета над бескрайним пшеничным полем. Принц посмотрел наверх и увидел вместо ожидаемого каменного свода не то облака, не то тучи, через которые вниз падал свет. Примерно как в нормальном мире в пасмурный день.

Вниз от балкона уходила скала. Обычная каменная скала. Похожие скалы через туман угадывались вдалеке. Похоже, замок Хофбург стоял на одном из столпов, которые поддерживали верхний мир.

— Ух ты! — совершенно не по-королевски сказал принц, — Под землей есть огромный мир!

— Да, я говорила, — ответила Ксантиппа, — Но можете считать, что это сон, потому что нельзя просто найти дверь и спуститься сюда.

— Кто правит подземным миром? — по-королевски поинтересовался принц.

— Под замком Хофбург резиденция короля крыс.

— Короля крыс? Серьезно?

— Да, Ваше Высочество. В нашем мире крысы просто зверьки, а в Подземье они сеют, пашут и даже воюют.

— Воюют с кем? С лягушками?

— Нет, с подземными гномами, или с василисками, или с колдунами, с разными чудищами… — Оксана прослушала очень краткую лекцию про Подземье и сама не смогла бы ответить на много вопросов, — Правда, очень романтично? Как в легендах?

— Правда, — сказал принц и поцеловал девушку у каменных перил.

На этот раз принц рискнул сбросить платье с плеч, и девушка ему это позволила. Но ненадолго. В коридоре раздались шаги. Ксантиппа вернула платье на место, а Максимилиан встал между ней и шагами, положив руку на рукоять кинжала.

Из-за поворота вышла крыса в рост человека, одетая в геральдический табар поверх дублета и коротких штанов.

— Ваше Высочество! — провозгласила крыса, — Принц крыс Кассий просит удостоить его аудиенции!

— Не возражаю, — ответил Максимилиан, — Но я в повседневном.

— Ваше Высочество, — вслед за герольдом из-за угла появился офицер замковой охраны, — Вот ваш костюм для дипломатических визитов.

Вслед за ним две фигуры в ливреях замковых слуг вынесли манекен с костюмом.

Принц замешкался. Так бывает только во сне, когда подумаешь, что тебе нужна какая-то вещь, и она сразу появляется.

— Выйдите все и подождите! — сказала Ксантиппа, — Его Высочество сейчас переоденется.

— Это не сон? — спросил Максимилиан.

— Сон, — ответила Ксантиппа, расстегивая пуговицы на его дублете.

Как только застегнулась последняя пуговица на дипломатическом костюме, на балкон, цокая позолоченными когтями, вышел принц крыс в облике крысы в человеческий рост. Крыс носил костюм по венской придворной моде с буфами и разрезами, забавно смотревшийся на узком крысином торсе и широком заду. Чулки и туфли принц крыс, как и его герольд не надевал, а плоский берет лежал на гладкой шерсти между ушей как будто приколотый булавками.

Принцы сказали друг другу несколько фраз, предусмотренных дипломатическим протоколом. Как они рады друг друга видеть и все такое.

Крыс сразу же перешел к делу.

— Почему бы вам не выступить арбитром по одному спорному вопросу?

— Вашего мира? — спросил Максимилиан.

— Да.

— Но я про него совершенно ничего не знаю.

— Значит, вы непредвзяты. Арбитр должен быть умным, справедливым и непредвзятым.

— Благодарю за честь, но разве может редкий гость принимать судьбоносные решения для незнакомого ему мира?

— Неужели вас волнует, кто будет править участком мира, про существование которого вы вчера и не подозревали?

— Честно говоря, нет, но не хотелось бы выглядеть некомпетентным.

— Все равно это все сон, — сказала Ксантиппа.

Она сидела на перилах, свесив левую ногу в сторону балкона, а правую согнув в колене и поставив на перила. Платье справа задралось до неприличия.

Принц осуждающе посмотрел на нее.

— Я вам снюсь, поэтому могу делать любую ерунду. Хоть по потолку ходить.

— Не надо! — сказал Максимилиан.

Если девушка пойдет по потолку, то подол платья может свалиться ей на голову. Девушки принцев не должны появляться перед посторонними в таком неприличном виде. Даже и сейчас не стоило задирать подол, пусть это и сон.

Ксантиппа встала и одернула платье. Подняла левую руку, повернулась под ней через левое плечои пошла по полу, потом по нависавшей над выходом на балкон скале, обошла дверь и вернулась в нормальное положение. Правда, она при этом выглядела немного прозрачной, но сон есть сон со своими условностями. Платье загадочным образом не слетело ей на голову, а подол всегда притягивался к той поверхности, по которой шли ноги.

Максимилиан и не подумал, что ведьмы умеют отводить глаза, а у короля крыс есть придворный колдун, который способен сделать иллюзию подобного качества. Тем более, он не подумал, что за ужином ему подмешали в вино средство от слишком умных мыслей, а на платье Ксантиппы нанесли благовоние, снижающее способности к критическому восприятию.

— Я вас прошу вынести посетить почтенное собрание как независимый арбитр и вынести решение в мою пользу, — сказал крыс.

— Разве независимый арбитр может сразу же обещать, кому отдаст свой голос?

— Во сне может.

— Мне иногда кажется, что я не во сне.

— Ваше Высочество, — Ксантиппа постучала ему по плечу.

Принц обернулся и увидел, что девушка сбросила платье с плеч и демонстрирует ему обнаженную грудь. Вот прямо совершенно в его вкусе. Не слишком большую и с аккуратными розовыми сосками.

— Если вы думаете, что крыса в человеческий рос не сон, то я уж точно сон.

Принц протянул руку, чтобы попытаться отличить сон от яви наощупь, но девушка уклонилась.

— Неужели захотелось проснуться? — укоризненно сказала она.

Крыс и герольд слушали эти реплики, замерев на месте как внезапно замороженные на ходу.

— Нет уж, я досмотрю сон до утра, — сказал принц, — Ты так и пойдешь на почтенное собрание?

Ксантиппа сделала легкое движение плечами, и платье вернулось на место.

Максимилиан, Ксантиппа, принц крыс и герольд спустились еще на несколько лестничных маршей.

— Я вас покину, чтобы встретить официально, — сказал крыс и юркнул в какой-то ход.

Герольд провел гостей в большой зал, где уже стоял построенный почетный караул. Почетный караул состоял из крыс человеческого роста, одетых в кирасы и державших алебарды.

Точно такие же алебарды, как у почетного караула в замке, — подумал принц. Кто-то их наверху ворует. И кто-то внизу подгоняет кирасы под крысиную анатомию, потому что по пропорциям крысий торс сильно отличается от человеческого. Или у себя во сне я представляю почетный караул в привычном виде?

— Прошу! — герольд распахнул высокие двери.

За круглым столом в середине зала, отделанного белым мрамором, сидели несколько… человек? У стен зала стояли, по-видимому, представители их свит. Герольд представил собранию принца Максимилиана,

— Его Высочество наследный принц Максимилиан Габсбург, приглашенный независимый арбитр!

Максимилиан прошел на оставленное ему место по правую руку от человечка, сидевшего во главе стола.

Герольд представил ему каждого из присутствующих, упорядочив по убыванию титулов.

— Его величество Кощей Русский, брат покойного! Владыка подземных вод от Волхова и Днепра до далекой горной цепи!

Из-за стола поднялась непропорционально худая фигура высотой добрых восемь футов. Вроде бы человек, но как будто скелет. Голова настолько обтянута кожей, будто это и не голова, а один череп от головы. Одет похоже не польскую моду, но не поляк. На голове корона.

— Его величество Альберих Третий, король подземных гномов!

Карлик, крепкий старик. Золотая корона надета поверх густой белой шапки волос, которая плавно переходит в белоснежную густую и ухоженную бороду. Закутан в пурпурную мантию, на груди золотая цепь, на руках никаких украшений. И вообще руки совершенно не королевские. Могучие ладони, все в мозолях и шрамах. Толстенные пальцы с треснувшими ногтями.

— Наш гостеприимный хозяин, его высочество Кассий Хохратте принц королевства крыс!

Уже знакомый принц крыс низко поклонился.

— Ее светлость госпожа Ламия Кирфи, чрезвычайная и полномочная представительница подземного змейства!

Встала женщина, одетая в расшитое жемчугом закрытое платье из черного шелка, прошитого по диагонали золотыми нитями. Максимилиан отметил, что платье совершенно не по венской или парижской моде. Из-под платья тянулся по полу футов на пять черно-желтый змеиный хвост толщиной в руку. И она не встала, а вытянулась в высоту. За неимением ягодиц, змея не может сидеть. У нее даже кресла не было.

— Его высочество Томаш Нехитишь, принц королевства мышей!

Принц мышей в образе невысокого и толстенького человека, а не большой мыши. В костюме в придворном стиле, но скромнее, чем у принца крыс. Труба пониже и дым пожиже, как есть. Его даже объявили после ламии, хотя он высочество, а она светлость.

— Независимый председатель уважаемого собрания, сеньор Асмодей, чрезвычайный и полномочный посол господина подземелий, расположенных ниже, не претендующего на долю в Подземье!

Поднялся человечек, сидевший во главе стола. Этот сеньор ростом превосходил гнома, но уступал королю мышей. Перед тем, как встать с кресла, он оперся на костыль. На вид человек, одетый в церемониальную накидку из белого атласа, на которую нашиты золотые женские украшения: ожерелья, серьги, кулоны. Изжелта-черное длинное лицо с острым подбородком. Нос сильно приплюснут. Крошечные глаза как два горящих уголька. Непомерно большой рот со странно отвислыми губами и длинные рыжие усы, закрученные кверху.

— Специально приглашенный эксперт по смертным проклятиям Ворон Воронович!

По левую руку от Асмодея встал определенно человек, определенно благородного происхождения. Черноволосый, бледнолицый, одетый по последней венской моде, как будто только что пошил костюм здесь наверху. Имя у него славянское, но лицо не сказать, что имеет выраженные национальные черты. Видно, что не простолюдин, но не поймешь, русский он, поляк, чех или серб.

— Ясновельможные господа Стржига и Варгоши! Делегаты шляхты Подземных Вод без права голоса.

В конце стола поднялась девушка с белым лицом и мокрыми волосами, одетая в мокрое платье. И белокожий с торчащими изо рта клыками вроде бы человек, одетый в венгерский кафтан.

Еще один участник встречи лежал в гробу. У стены комнаты стоял даже не гроб, а открытый каменный саркофаг. В нем покоилось одетое в красный парчовый кафтан и короткие утянутые под коленями штаны человекообразное существо с почти жабьей головой, зубастой улыбкой и густой бородой как из медной проволоки. На подушке у головы стояла та самая корона, которая полагалась законному преемнику. Руки покойника лежали на груди, то есть, из рукавов кафтана высовывались массивные рачьи клешни. Обычно благородные господа ездят верхом, поэтому от колена вверх штаны могут быть какие угодно, но от колена вниз только узкие, или и вовсе чулки. Меднобородый же от колена вниз ни штанов, ни чулков не носил вовсе, потому что его ступни представляли собой нечто среднее между человеческими и лягушачьими, и не пролезли бы ни в узкие штанины, ни в чулки. Обуви же на лапах не наблюдалось, хотя с точки зрения принца появиться на людях босиком крайне неприлично для благородного господина, будь он и покойник.

Максимилиан смотрел на собравшихся с любопытством, но без страха. Стоит помянуть Господа, и они все исчезнут. Правда, и сон тогда закончится, а так интересно, что будет дальше.

Какой-нибудь недалекий бюргер перепугался бы и заявил, что не желает даже слышать про подземных чудовищ. Но будущий король и император не откажется от достоверных разведданных ни о повелителях практически сопредельных государств, ни о потенциальных противниках. Даже если в разведку придется сходить самому. Хотя какая это разведка? Скорее, дипломатический визит. Вполне пристойное и даже профильное занятие для Его Высочества. В том числе во сне. Наследникам купцов пусть снятся сделки с гномами, наследникам рыцарей пусть снятся поединки с драконами, бастардам священников пусть снится изгнание демонов, но детям королей — дипломатические визиты. И девушки в придворных платьях по парижской моде.

27. Глава. Совместное приключение продолжается познавательной беседой

— Слово предоставляется нашему дорогому эксперту, — сказал Асмодей и кивнул влево.

Максимилиан отметил, что церемоний и протокольного поведения в подземном мире намного меньше, чем в верхнем. Как будто не очень дружная, но давно знакомая компания высшей аристократии села поиграть в настольные игры. Этот Асмодей сейчас стаканчик с костями достанет или колоду карт.

Сон есть сон со своими условностями. Вон, Ксантиппа села у стенки и прилично сидит. А ноги у нее красивые. Пусть поднимет юбку? Нет, хватит. Про девушек и в другие ночи сны снятся. Хочу про чудищ смотреть.

— Уважаемое собрание, — начал эксперт, — С прискорбием должен вам сообщить, что корона Меднобородого действительно все еще настолько же проклята, как после первой попытки это проверить. Тот, кто получит ее не по праву, умрет. Если он, конечно, не бессмертный.

— Кого вы имели в виду? — спросил Кощей Альбериха.

— Да никого, — пожал плечами гном, — Просто пошутил. Я и сам не бессмертный.

— Извините, а бывают бессмертные? — с детской непосредственностью спросил Максимилиан.

Все многозначительно улыбнулись с таким видом, будто они только о бессмертии и думали в последнее время.

— Кого-то и вы можете вспомнить, — сказала ламия.

— Вечный жид Агасфер? — предположил Максимилиан.

— Верно! — ответил Ворон Воронович, — Гарантированно доживет до Второго Пришествия, не будет казнен и не засидится в тюрьме. Но звать его на царство я бы не советовал.

— В Подземье есть антисемиты? — спросил Кассий Хохратте.

— Он и так вас всех продаст и купит. Надев эту корону, еще и глазки повыковыривает. Как говорят жиды, оно вам надо?

— Не надо, конечно. Я просто спросил.

— Буря-Богатырь, коровий сын, относится к бессмертным? — поинтересовалась ламия.

— Однозначно нет. Просто у некоторых не хватает практики в боевых искусствах.

Ламия недовольно шипнула, и под столом зашуршали складки ее платья.

— Видите ли, господа, — продолжил эксперт, — Есть некоторая разница между бессмертными, долгоживущими и трудноубиваемыми. Например, жертва проклятия фей Гаэтано Косса практически неуязвим, но умрет в отведенный ему срок в пределах привычной человеческой жизни. Николя Фламель с большой вероятностью будет жить, пока принимает свой эликсир. Если я правильно понял, ему не удалось добиться бессмертия с одного приема. Но ему придется быть очень осторожным, потому что став неуязвимым для старости, болезней и ядов он не стал неуязвимым для оружия, холода, огня, воды и прочих неприятностей, от которых гибнут люди. Присутствующий здесь граф Варгоши…

Клыкастый «представитель шляхты Подземья» с достоинством кивнул.

— … И жить может очень долго, и прервать эту жизнь крайне затруднительно…

Варгоши приосанился. Все остальные сделали такие лица, будто могут прихлопнуть его хоть прямо сейчас просто из научного интереса. Варгоши скуксился.

— … Но возможно, — подтвердил эксперт, — То же самое относится и к нашему наследодателю, и ко многим другим здравствующим не первую тысячу лет сущностям, и за этим столом настоящих бессмертных тоже нет.

Варгоши улыбнулся. Скуксились все остальные.

— Аполлоний Тианский? — спросил принц мышей.

— Давно не виделись, — ответил Ворон Воронович, — В этом случае я бы предположил бессмертие. Невозможно прожить полторы тысячи лет, будучи человеком, а не могучей сущностью, и ни разу не попасть в смертельно опасную ситуацию. Особенно имея во врагах Агасфера. Да и христианские святые его недолюбливали.

— Всех присутствующих наш дорогой эксперт относит к долгоживущим и трудноубиваемым? — спросил Альберих.

— Не всех, — Ворон Воронович посмотрел на Максимилиана, принца крыс Кассия и принца мышей Томаша, — В этом нет ничего обидного. Стойкость к старости и внешнему воздействию сама по себе еще не является признаком высокого происхождения. Даже среди людей встречаются удивительно живучие уникумы.

— Как пан Кшиштоф Шафранец? — спросил принц мышей.

— Нет, что вы, — поморщился эксперт, — Пан Кшиштоф Шафранец давно мертв, это совсем другая история.

— Во Франкфурте этим летом был случай, — сказал Кассий, — Один заезжий фехтовальщик вызвал на дуэль лучших бойцов города. Он не знал, что Франкфурт — штаб-квартира Братства Святого Марка, а марковы братья не знали, что он чрезвычайно крепок на рану.

— А, я тоже слышал эту историю, — Максимилиан обрадовался, что может поддержать беседу, — Какой-то Рамирес из Кастилии. Один марков брат сказал ему, что кригсмессер с круглой гардой и рукоятью под две руки так себе оружие. Этот Рамирес победил своей саблей четверых лейтенантов братства одного за другим. Потом за честь братства вышел капитан и пронзил ему сердце. Испанец упал, но сразу поднялся. Признал победу капитана братства и сказал, что странствовал слишком долго и не знал, что в Европе за это время сложился стиль фехтования длинным колющим мечом.

— Как тогда отличить настоящего бессмертного от трудноубиваемого? — спросил Кощей.

— Могут быть варианты, — ответил Ворон Воронович, — Например, если есть недвусмысленное указание от непреодолимых сил, как с Агасфером. Или если уязвимое место находится за пределами субъекта.

— Это как?

— Допустим, из субъекта извлечено сердце, и оно бьется где-то в надежном месте. Тогда субъект неизбежно возродится, будучи уничтоженным любым способом.

— Интересно, — хмыкнул Кощей, — И кто может так сделать?

— Агасфер говорил, что может что-то подобное. Я не согласился. Надо иметь очень надежную крепость, чтобы спрятать там свою смерть.

— Мне он такого не предлагал. Не подскажете, где он сейчас?

Ворон Воронович потер переносицу.

— Сегодня двадцать второе ноября. Это двенадцатое кислева. Двадцать пятого начинается ханука, по христианскому это пятое декабря. Хануку он обычно проводит в больших городах с богатыми еврейскими кварталами. Я бы начал с Праги.

— Да, в Праге его ждут, — подтвердил принц мышей.

— Ладно, вернемся к нашей короне, — сказал Кощей.

— Подождите, — сказал Максимилиан, — Если мы не сильно торопимся, то скажите, покойный считался бессмертным, трудноубиваемым или долгоживущим? Отчего он умер?

— И почему убийца не забрал корону? — спросила ламия.

— Какой хороший вопрос. Все, что мы знаем, это что из дворца сбежала ключница, и король лично за ней погнался. В одиночестве. Попал в засаду. И был убит каким-то разрывным снарядом, но не из серебра. Кроме того, в теле отсутствует сердце.

— Похоже на пожелание лопнуть? — предположил принц мышей.

— Не представляю, каким могучим колдуном надо быть, чтобы вот так лопнуть короля Подземья, еще и когда он в короне. Эта корона очень хорошо защищает своего владельца.

— Боевая алхимия? Нидерклаузиц? — предположил Варгоши.

Максимилиан с удивлением обнаружил, что все присутствующие отреагировали на известную ему фамилию. Кто поморщился, кто сделал оберегающий жест.

— Людишки бы забрали корону сразу, — ответила ламия.

— Мало ли кому они могли продать своей алхимии. Выкупить, например, какие-нибудь обязательства даже и кого-то из вас, — продолжил свои подозрения Варгоши.

Наступила пауза. К подозрениям все отнеслись серьезно и теперь задумались насчет известных врагов Меднобородого.

— Что вы все на меня смотрите? — не выдержала ламия, — Змеи вообще алхимией не пользуются!

— А наемники? — спросил Альберих.

— С наемниками круг подозреваемых расширяется до горизонта.

— Ты скажи, когда ты меня позвала наверх, ты знала, что людишки уделают Армадилло?

— Наполовину была уверена.

— На вторую половину хотела подставить меня под клешни?

— Давайте вернемся к короне, — предложил Ворон Воронович.

Все кивнули. Последний вопрос очевидно был риторическим и ответа не требовал.

— Насколько я понимаю, прямых наследников мы не увидим?

Кассий кивнул. Кощей усмехнулся. Ламия широко улыбнулась, показав откровенно змеиные передние зубы в широком рту. Альберих сжал кулак.

— Должен вам сказать, что вы убили не всех.

— Но это не повод отдавать им корону, — сказал крыс.

— Как хотите, не мне решать. Проклятие это не закон, на страже которого стоят крючкотворы и требуют соблюдения толстой пачки условий. Необходимо и достаточно, чтобы претендент имел хоть какие-то права. Разница между правом и претензиями — в признании обществом. Наследнику по прямой линии никаких дополнительных церемоний не нужно, его права очевидны и неоспоримы. Для всех остальных необходима какая-то правовая процедура. Например, выборы. Или, еще лучше, оценка претензий независимым арбитром, чтобы мы тут все не перессорились.

Максимилиан с достоинством кивнул.

— Точно? — спросил Альберих.

— Не согласны, Ваше Величество?

— Понятия не имею. В жизни не снимал проклятий.

— Все присутствующие — источники права на своих землях. Это бесспорно. Проклятие же, в данном случае, это условие без стоящего на страже существа или сущности. Оно должно сняться по формальному соответствию заданному условию. По крайней мере, я увижу, так это или нет, после того, как избранный уважаемым собранием король возьмет в руки корону и до того, как он ее наденет.

— Может быть, поделим земли, и дело с концом? — спросил Альберих.

— Возражаю, — сказал Варгоши, и все обернулись в конец стола.

— Землю вы можете поделить, но все вассальные клятвы были даны Меднобородому или его преемнику, — продолжил клыкастый, — Шляхта Подземья не будет присягать захватчикам.

— Мы ведь можем и не спрашивать, — сказала ламия.

— Вы, в широком смысле, присутствующие и их близкие родственники, можете не спрашивать, потому что лично вы безгранично сильнее каждого из младших вассалов Меднобородого. Но лично вы не будете гоняться за каждой русалкой. А ваши непосредственные вассалы и, тем более, их солдаты, слуги и рабы, такого преимущества над нами не имеют. Вы сможете номинально контролировать территорию, но не извлечь из нее какую-то пользу.

— Почему бы вам не дать присягу новым сеньорам, раз уж старый мертв? — спросил Максимилиан.

— Потому что вассальная присяга в Подземье включает в себя двухсторонние обязательства, которые обе стороны не могут нарушить. Это нельзя пересчитать в денежном эквиваленте, как сделали бы наверху. Надевая корону, наследник примет все обязательства, данные Меднобородым, а вассалы примут все обязательства, данные Меднобородому. Эти обязательства заключались столетиями и переносились из поколения в поколения. На них держится баланс сил от Балтики до Адриатики, и на них основано отсутствие или прекращение междуусобиц.

— Мы просто поубиваем друг друга, — сказала «госпожа Стржига», — И начнем довольно скоро, если корону никто не наденет. Конфликты интересов тоже складывались столетиями.

— Но разве нельзя заселить приобретенную территорию новыми поселенцами?

— Подземье — не верхний мир, — сказал Ворон Воронович, — Здесь баланс сил определяется не толщиной кошелька и не загруженностью амбаров. Блага земные это условности верхнего мира. Все присутствующие и прочая высшая аристократия Подземья могут неплохо жить и без подданных, и без золота, и без так называемого «простого продукта» и вообще без экономики. Настоящую ценность здесь представляют чувства и эмоции. И достижения, которые приносят чувства и эмоции. Здесь убивают врагов не ради того, чтобы их ограбить. Не говоря уже о том, что пленить врага намного приятнее, чем убить.

— Понимаю, — сказал Максимилиан.

Он и правда понял. Будучи принцем, он тоже считал, что интеллектуальные игры дают достойным игрокам больше удовлетворенности, чем банальные материальные ценности или базовое жизнеобеспечение. Только вот неужели какая угодно, но крыса, это игрок такого уровня? Или вот этот гном, который определенно находит некоторое удовольствие в том, что работает руками, хотя положение его не обязывает.

— Стороны могут заявить о своих правах, — сказал Асмодей.

— Я ближайший родственник из присутствующих, — сказал Кощей.

— По праву сильного, — сказала ламия.

— Я старший из вассалов, — сказал Альберих.

— Это мы старшие из вассалов, — возразил крыс, — И мы нашли корону, а это Судьба.

Слово «Судьба» крыс произнес с придыханием, как будто упоминал высшие силы.

— Старшие мы, а тебе случайно повезло, — ответил гном, — И нашли вы ее в наших горах. И не вы сами, а Нидерклаузиц.

Максимилиан удивился, но виду не подал. Если подумать, то в нижнем мире точно есть доступ к золоту, которое, как известно, добывают под землей. За золото можно нанять в верхнем мире людей и сделать какие-то дела, не прибегая к богопротивному колдовству, за которое Господь непременно накажет. Странно, что верный рыцарь императора Нидерклаузиц вместо войны в Венгрии ищет короны подземных королей для крыс. Ерунда какая-то. Такое только присниться может.

Стоило принцу ненадолго задуматься, как гном с крысом переругались вусмерть по существу вопроса, перешли к взаимным оскорблениям и дошли до угроз.

— Хрен тебе, а не кирасы краденые перековывать! — крикнул гном.

— Хрен тебе, а не колбасы с королевской кухни! — ответил крыс.

— Хрен тебе, а не отмычки к королевским замкам!

— Хрен тебе, а не вино из королевских погребов!

— Хрен тебе, а не королевские талеры подземной чеканки!

— Хрен тебе, а не королевские пряности!

Ничего себе, новости. Двое старших вассалов покойного подземного короля сговорившись, обкрадывали отца и дядю Карла!

— Ах вы паразиты! — вскричал Максимилиан.

— Это он паразит, — гном ткнул пальцем в крысу, — А я честный кузнец.

— Вот же ты крыса! — Максимилиан ткнул пальцем в Кассия.

— Я ваш верный слуга, Ваше Высочество.

— И ты еще просил, чтобы я вынес решение в твою пользу? В то время, как ваше племя грабит мою семью?

Ламия повернулась к Асмодею.

— Предлагаю дать отвод арбитру, — сказала она, — Он определенно будет предвзят.

— Принято, — ответил Асмодей, — Отвод Его Высочеству Максимилиану Габсбургу как арбитру.

— Что? — замер Максимилиан.

— А в праве голоса? — спросил принц мышей.

— Арбитр выносит решение, но не голосует, — ответил Асмодей.

— Его Высочество больше не арбитр, но он приглашенный представитель королевской семьи сопредельных территорий, как и мы все.

— Господа? — Асмодей обратился к собравшимся.

— Право голоса без права претендовать на корону, — сказала ламия.

— Почему? — спросил Максимилиан.

Он и не собирался претендовать на какую-то странную корону какого-то странного мира, но интересны были причины, по которым ему в этом отказывают.

— При всем уважении, Вы христианин. Для вас есть мир под солнцем.

— А Китеж? — спросил Ворон Воронович.

Все присутствующие поморщились, будто неведомый Китеж стоял им поперек горла.

— Где Китеж и где мы, — ответил Кощей, — К вам всем даже не сопредельная территория.

— А к вам? — издевательским тоном спросила ламия.

— Я разберусь, — ответил Кощей.

— Уже лет триста разобраться не можете!

— Опасность Китежа сильно преувеличена. Во всяком случае, до всех остальных она докатится не раньше, чем они справятся со мной, а это им триста лет не по силам, — Кощей перевернул аргумент змеи.

— Господа, кто за то, чтобы предоставить право голоса Его Высочеству Максимилиану Габсбургу? — спросил Асмодей.

Поддержали все, кроме крысы и гнома.

— Еще будут замечания по процедурным вопросам?

Мышиный принц что-то тихо сказал ламии.

— Я бы крысам дала отвод по претензиям на корону, но с сохранением права голоса, — предложила ламия, — За попытку подкупа арбитра.

— Неслыханно! — возмутился принц крыс.

— Голосуем. Кто за? — спросил Асмодей.

Единогласно кроме крыс.

— Принято, — сказал Асмодей и стукнул молотком, — Отвод уважаемому хозяину в праве претендовать на корону, но не в праве голоса. Тогда, господа, выбор между гномами, змеями и русским Кощеем. Мыши, кажется, претензий на корону не заявляли?

Принц мышей кивнул.

— Кощей, — сказал Кощей.

— Змеи, — сказала ламия.

— Гномы, — сказал Альберих, король гномов.

— Гномы, — сказал Томаш, принц мышей.

Максимилиан обвел взглядом кандидатов. К змеям он относился равнодушно, на гномов сердился за совместные с крысами дела по воровству из дворца. Неведомый русский Кощей непонятно, кто такой по сути, но все-таки брат покойного и, с точки зрения европейского права, имеет определенные права на наследство.

— Кощей, — сказал Максимилиан.

— В первом туре воздержусь, — сказал Кассий.

Логично. Отдавать корону гномам он никак не мог. Змеям после того, как ламия предложила лишить его права претендовать на корону, тоже. Кощею, назло этим двоим?

Асмодей стукнул молотком.

— Переходим ко второму туру. Гномы или Кощей?

Левый рукав Кассия задрожал.

— Прошу небольшой перерыв, — сказал Кассий.

— Принято, — ответил Асмодей.

Кассий извлек из рукава крысу нормального размера и поднес ее к уху. Крыса что-то пропищала.

— Да, отец, — ответил Кассий и спрятал переговорное устройство обратно в рукав.

— Продолжаем? — спросил Асмодей.

— Протест! — заявил принц крыс, — Выражаю вотум недоверия председателю, протестую против лишения нас права претендовать на корону и оспариваю право голоса Максимилиана Габсбурга.

— Не поздновато? — спросила ламия, — Уже почти закончили.

Змеи не прошли во второй тур, но за ними остался решающий голос, если крысы опять воздержатся и сохранится расклад два против двух.

— В самый раз, — сказал принц крыс и выплеснул какую-то склянку в лицо Асмодею.

Тот исчез, не то от попадания жидкости, не то, чтобы не допустить этого попадания. Только что сидел во главе стола, и тут же его не стало, никто и глазом моргнуть не успел.

— Святая вода, — пояснил крыс, — А кто-то сейчас сидел за одним столом с адским демоном.

— Ты же сам меня пригласил! — возмутился Максимилиан.

— Искренне раскаиваюсь. В связи с отсутствием председателя, предлагаю встретиться в другой раз на других условиях, — сказал Кассий, — Корона пока полежит у нас.

— Вот же ты крыса! — сказала ламия.

28. Глава. Совместное приключение завершается дуэлью

Максимилиан бросил в крысу перчаткой.

— Что такое? — спросил Кассий.

— Дуэль. Мало того, что ты у меня воруешь, ты еще и хотел выставить меня бесчестным арбитром!

— На что Вы намекаете? — спросил Кощей.

— Он пытался убедить меня, что я вижу сон, и что здесь все не по-настоящему, чтобы я вынес решение в его пользу.

— Ябеда, — заявил крыс.

— Вот же ты крыса, — сказал Кощей.

— Я тут не при чем, это все ведьма!

Все посмотрели на Ксантиппу, сидевшую на стуле у стенки.

— Ах ты крыса! — взвилась ведьма, — Ты же сам меня для этого нанял!

Кощей шагнул к гробу с короной, но ламия скользнула по полу и преградила ему путь

— Корона моя! — сказал Кощей.

— Почти была в руках! — сказала ламия, — Раз наш голос решающий, плати.

— Что ты хочешь?

— Китеж!

— Я не начну войну без короны.

— Потому что у тебя нет ни золота, ни серебра.

— Да, поэтому если хочешь, чтобы я для вас воевал с Китежем, то мне нужно наследство Меднобородого.

— Змеи не платят авансом. Утром Китеж, вечером корона.

— Утром корона, вечером Китеж.

Они оглянулись и перестали спорить.

Максимилиан вытащил меч и направил его на Кассия.

— Защищайся, скверное ты животное!

— Это ведьма меня заколдовала, — повторил крыс.

У него в руках появилась еще одна склянка, и он плеснул святой водой в Ксантиппу. Та тут же расколдовалась, и стала, на удивление, не крючконосой старухой, как можно было ожидать от ведьмы, а красивой славянской брюнеткой не старше двадцати лет.

— Она нас всех обманула.

— Это он мне предложил денег! — возмутилась ведьма, — Без него я бы и не знала, что здесь будет!

— Что говорят законы вашего мира о дуэлях? — спросил принц.

— Не возражаю против дуэли по правилам верхнего мира, — ответила за всех ламия.

— Без колдовских штучек? — спросил Альберих с ухмылкой.

— Конечно.

— Кто будет твоим секундантом? — спросил крыс противника, положив лапу на эфес, — Без секундантов дуэль не считается.

— Я, — ответил Кощей, — Если Ваше Высочество не возражает.

— Почту за честь, — ответил Максимилиан.

Этот Кощей все-таки, какой ни есть, а признанный глава государства. Нейтрального хотя бы в силу отсутствия общих границ. Не католик, но у всех свои недостатки. Король Франциск, хотя и католик, а только что заключал военный союз с султаном Сулейманом, и ничего ему за это не было. И Янош Венгерский тоже. Кощей хотя бы не мусульманин.

— А мне секунданта? — заныл крыс, понимая, что отвертеться не получится.

— Хрен тебе, — сказал Альберих.

— Как гость, не могу отказать, — сказал Ворон Воронович.

— Может быть, я хочу конный поединок на три сшибки, — сказал крыс.

— Ты хорошо подумал? — спросила ламия, — Мы ведь можем вызвать вам по боевому коню.

— Коню? — спросил Кощей.

— Если очень надо, то выглядеть могут как кони, — ответила ламия.

— Предлагаю просто поединок просто на мечах. Без доспехов. До первой крови. Прямо здесь, — сказал Ворон Воронович.

— А еще секундант, — недовольно сказал крыс.

— Согласен, — сказал Кощей, — Ваше Высочество?

— Согласен, — сказал Максимилиан.

— Я слышала, в верхнем мире секунданты могут присоединиться к дуэли как вторая пара, — сказала ламия и улыбнулась, показав ядовитые зубы.

— Вот ты… змея, — ответил Кощей.

— Я слышал, в верхнем мире бывают дамы, сравнение с которыми комплимент для змей, — сказал Ворон Воронович, — Мы ведь не будем делать вид, что струсили. Согласившись на правила верхнего мира, мы должны соблюдать тамошние обычаи.

Кощей обнажил свой меч. Меч выглядел как новый, но таких не делали лет триста или больше. Прямой, широкий, по пропорциям не выглядящий слишком длинным, обоюдоострый, с рукоятью под одну кощееву руку и с круглым навершием. Клинок сразу покрылся инеем, как будто он был холодный-прехолодный.

Ворон Воронович вытащил из ножен совершенно европейский меч, который прилично носить при придворном костюме. Очень красивый и дорогой на вид, но принца не удивил. У папы, у дяди Карла и у прочей высшей аристократии мечи не хуже. По клинку ходили волны цветом от светло-голубого до иссиня-черного, как будто он был прозрачный и наполненный несмешивающимися жидкостями разного цвета.

— В позицию! — сказала ламия.

Дуэлянты вышли на середину зала. Стол и стулья уже куда-то подевались.

Крыс отсалютовал мечом совершенно по-европейски. Краем глаза Максимилиан подметил, что Кощей и Ворон Воронович сделали несколько другие жесты.

Максимилиан атаковал классическим выпадом с уколом в грудь. Кассий взял защиту клинком вниз и нанес вертикальный рубящий удар с замаха. Верхняя защита, и понеслось…

Обмен ударами. Крыс, как ни странно для животного, фехтовал по школе братства святого Марка. Даже переигрывал принца в плане техники и в плане скорости. Но защиты у него получались слабоватые, и атаки отбивались довольно легко. Шаги же крыс делал правильные и в нужный момент, но довольно странно. Как будто на шаге назад ему мешал собственный хвост, а на шаге вперед он думал, что нога шагнет прямо, а она шагала в сторону.

Максимилиан не сразу сообразил, в чем дело. Но сообразил. Рукоять меча противника была совершенно обычная. Для человеческой руки, а не для лапки грызуна. Эта тварь училась фехтовать под человеческим обличием и никогда не фехтовала в образе крысы.

Рядом жестко рубились двое… колдунов? Кощей размахивал мечом, как будто тот ничего не весил. Ворон Воронович парировал довольно легко и контратаковал без особых усилий. Оба не производили впечатления адептов ни одной из известной Максимилиану европейской школы. Но клинки мелькали со скоростью пчелиных крыльев, и оба секунданта пока что не задели друг друга.

Шаг назад.

— Превратись в человека и сражайся, как тебя учили, — строго сказал Максимилиан, — Мне нужна честная победа.

— Нет, — ответил Кассий и атаковал.

— Почему? — спросил принц, взяв защиту.

— Не хочу.

— Он боится, что вы его узнаете! — крикнула Ксантиппа, — Он офицер охраны в Хофбурге!

— Правда? — Максимилиан сделал выпад и чуть не проткнул крысе правое бедро.

— Шлюха! — крикнул крыс, отскочив, — Взять ее!

Почетный караул бросился на девушку.

Ксантиппа подскочила к стоявшему у той же стены Альбериху, левой рукой приподняла его бороду, а правой приставила нож к горлу гномьего короля. Откуда у нее нож? Да у всех есть нож.

Крысы остановились и посмотрели на своего принца. Тот, правда, уже развернулся к ним спиной, отбивая серию сильных ударов.

— Вот твое гостеприимство, крыса? — нисколько не испугавшись, сказал Альберих таким низким басом, что казалось, задрожали стены.

— Извините, Ваше Величество, — пискнула ведьма.

Альберих покраснел от злости и топнул ногой. По каменному полу под ногами прошли волны как по воде. Ксантиппа упала, выдернув несколько волосков из белой бороды. Почетный караул посыпался на пол, роняя алебарды и шлемы. Максимилиан поскользнулся и тоже упал. Кассий сделал несколько шагов в сторону, но сбалансировал хвостом и устоял. Вторая же пара дуэлянтов отчаянно рубилась и не почувствовала никаких неудобств. Ламия без усилий сохранила равновесие.

— Какая девушка! — восхищенно произнес скромный принц мышей. С тех пор, как Ксантиппа расколдовалась, он не смотрел ни на что другое.

Максимилиан едва успел подняться на одно колено, как увидел, что крыс атакует выпадом в лицо, который уже не успеть отбить.

Перед лицом появилась алебарда, крысий меч скользнул по ней и пронзил воздух над левым плечом.

— Ах ты ведьма! — крикнул Альберих, схватившись за подбородок, и еще раз топнул ногой.

Зал качнуло настолько, что со стен и с потолка посыпалась пыль и мелкие камешки.

— Бежим! — крикнула Ксантиппа, бросила алебарду, схватила Максимилиана за руку и потащила за собой к лестнице.

Принц не выпустил меч и отбил еще один удар, но плохо. Крысиный клинок распорол дублет на груди и оставил неглубокую рану.

— Это точно не сон! — вскрикнул Максимилиан.

— Бежим!

Сзади все еще шатались стены, когда принц и ведьма выскочили на лестницу. Принц упал и разбил колено.

— Взять их! — раздалось сзади.

Крысы — довольно прыгучие твари и отлично умеют бегать вверх по лестнице. Если выкинут алебарды, которые им пришлось держать исключительно для солидности.

На первой же площадке Максимилиан обернулся и вонзил клинок в горло первому преследователю, а второму разрубил сначала переднюю лапу, потом переносицу.

На второй площадке Ксантиппа бросила в крыс чашечкой, которая в полете превратилась в водопад.

— Ух ты! — сказала она на бегу, — Я и не знала, что в трофеях с Колетт взяла такую сильную штуку!

Максимилиан промолчал. Он совершенно не хотел разговаривать с подлой ведьмой.

— Не сердитесь, Ваше Высочество, — сказала подлая ведьма, — Зато Вы узнали много нового.

— Еще не хватало попасть в плен! — недовольно ответил принц, перескакивая через ступеньки, — Они же не возьмут выкуп деньгами!

— Император пошлет за Вами какого-нибудь рыцаря. В легендах короли всегда посылают рыцарей против колдунов.

— Я знаю, кого он пошлет. Нидерклаузица!

— Это плохо?

Добежали до площадки с балконом. Крысы снова почти догнали. Первая крыса прыгнула, и Максимилиан встретил ее точным уколом на дюйм от горловины кирасы. Будь меч не таким острым, падающее тело вывернуло бы его из руки, но аугсбургский клинок прорезал падающую тушу и не покинул хозяина.

Следующая крыса испуганно остановилась и подняла лапки. Принц сделал выпад, крыса отскочила, перевернулась через спину и полетела вниз по ступенькам, сбив еще нескольких.

— Плохо! Папа при мне выговаривал Фуггеру, что золотая компания Нидерклаузица решает вопросы как стадо слонов в посудной лавке. Его даже эти все побаиваются. Слышала? С него станется разнести всю эту скалу вместе со стоящими на ней Хофбургом и Веной.

— Чем?

— Боевой алхимией. Их алхимик читал мне лекцию о взрывчатых веществах.

Еще ступеньки. Ведьмы не устают, а принц хорошо тренированный будущий рыцарь. Крысы отстали. Каменные стены сменились каменной и кирпичной кладкой. Вот и дверь.

Коридор замка.

— Ваше Высочество! — вытянулся офицер охраны, выскочивший из-за угла.

Максимилиан побежал к нему, сжимая руку Ксантиппы.

— Нет! — крикнула девушка и уперлась, — Это ловушка! Он крыса!

Принц обернулся к ней, она выдернула руку.

Из-за угла мимо офицера охраны к принцу пролетел черный ворон. Максимилиан увидел взмах крыльев, другой, третий и потерял сознание.

В коридоре лежали несколько стражников и наследный принц Максимилиан. Стояли Кассий в человеческом обличии, Ворон Воронович и Оксана. Оксана попыталась убежать, но ноги прилипли к полу. Судя по тому, что крыс похоже дернул коленями, у него случилось такое же затруднение.

— Вы с отцом не видите берегов, мой усатый друг, — сказал Ворон Воронович принцу крыс.

— Это был отличный план, — ответил Кассий, — Надежный, как швейцарский пеший строй.

— Как вы убедили его зайти так далеко? И как бы вы убедили его сохранить все в тайне?

— Он думал, что это все сон, — сказала Оксана, — Начиная с двери. Если он войдет в дверь, в которую входил во сне, то попадет в совершенно другой коридор. Мы совместили иллюзии и декорации, чтобы он не нашел настоящую точку входа. Ему дали зелье, а я подушилась духами, которые снижают критическое восприятие.

— Он должен был принять решение в нашу пользу, а потом я бы проводил его обратно, по пути он бы уснул и проснулся у себя в спальне, — сказал крыс, — Но сейчас…

Все посмотрели на сбитое до крови колено принца и шрам на груди.

— Сейчас принц просто пропадет, — продолжил Кассий, — У его отца полно детей. Второй сын всего на два года младше, и только что еще третий родился.

— Вот ты крыса, — ответил колдун.

Он достал из поясной сумки пузырек и влил принцу в рот бесцветную жидкость. Раны затянулись на глазах. Только рваная одежда напоминала о недавней дуэли. Колдун провел рукой по одежде принца, и она стала как новая.

— Вы сейчас вернетесь к вашему исходному плану, — сказал Ворон Воронович и прикоснулся указательным пальцем ко лбу Максимилиана, — Положите принца в спальню, переоденете и все такое. Зелий не давать, заклинаний не читать. Последнюю ночь он большей частью забудет, остальное посчитает сном.

— Он тебе прямо сильно нужен? — скривился Кассий.

— Ты понимаешь, какая волна пойдет, если он исчезнет? Сколько работы пересчитать все гороскопы на одних только его братьев и сестер? И этим не ограничится. Он должен был стать императором, если императором станет другой, придется пересчитать вообще все прогнозы и планы на обозримое будущее!

— Ну и пересчитаете.

— Мышка, — Ворон Воронович намеренно оскорбил крыса и ткнул его пальцем в грудь так, что тот чуть не упал с учетом прилипших к полу ног, — Ты совершенно зря не ценишь чужой труд. Наверное, стоит обратить тебя лет так на двадцать в обычную крысу, чтобы ты побегал ножками по подвалам, погрыз доски и потаскал какие-нибудь отбросы каким-нибудь самкам с крысятами.

— Ты этого не сделаешь.

— Да ладно. Вот ее превратить в крысу сложнее, — колдун кивнул на Оксану, — Но тоже можно. А тебя надо просто задержать в одной из твоих прирожденных форм существования. Это как пальцами щелкнуть.

Ворон Воронович поднял руку со сложенными для щелчка пальцами.

Из широкого рукава Кассия вылезла обычная крыса.

— Ты поссоришься с королем и с вообще всеми крысами в мире, — сказала крыса голосом крысиного короля.

— Помирюсь. Мне есть чем откупиться, даже если я сейчас оторву ему голову. Сомневаешься?

Кассий вздрогнул и опустил глаза.

— Будь по-твоему, — ответила крыса, — Он все сделает, как ты скажешь.

— Так бы и сразу.

Колдун щелкнул пальцами, и на полу открыли глаза усыпленные им стражники.

— Все по плану, — сказал им Кассий, — Принц как новый, кладем его в постель, кладем на место костюм, и пусть думает, что это был сон. Не подведите.

Стражники подхватили принца и убежали. Последний семенил странной походкой. Оксана посмотрела на него сквозь пальцы и увидела крысу в человеческий рост. Похоже, придворный колдун.

— Что-то мне подсказывает, что сейчас придет Нидерклаузиц из Службы Обеспечения и спросит, не слишком ли ты обнаглел, чтобы усыплять весь замок, — сказал Ворон Воронович.

— Так императора с королем в Хофбурге нет, — ответил крыс.

— Если бы ты вытворил такое при них, то Нидерклаузиц бы снес тебе голову без лишних вопросов. И ты это знаешь. Я правильно понимаю, что ты хотел свалить все на ведьму?

— Да.

— Вот ты крыса, — с чувством произнесла Оксана.

— Не вздумай отдать ведьму Службе обеспечения.

— Я и не собирался. Сам разберусь.

— Мышка, ты совсем тупой? Или ты Буря-богатырь, коровий сын? Нельзя просто взять и убить ведьму. Хуже только со змеей поссориться. Передай ее властям и пусть сожгут, как у них это принято.

Оксана ахнула и попыталась убежать, но ноги не стронулись с места. Колдун щелкнул пальцами, и она застыла как статуя.

— Ага, — кивнул Кассий.

— Службе Обеспечения ни слова.

— Ага.

Ворон Воронович шагнул к Кассию, взял его за руку и повернул под своей рукой. Ноги крыса чудесным образом отлипли от пола.

— Глаза отвел. Бери эту дуру и тащи в городскую тюрьму или куда там у вас ведьм сдают. Только ни с кем не столкнись, а то станешь заметным. Принесешь, на ноги поставишь, по заду хлопнешь, разморозится.

— Она тяжелая.

— Дать бы тебе по шее! Рука у меня тяжелая, а ведьмы легкие. Взял и пошел. Бегом!

Крыс присел и схватил замершую ведьму, рассчитывая поднять тяжесть с себя самого. Но чуть не перевернулся, обнаружив, что ведьма намного легче. Без труда положил ее на плечо и побежал.

Из-за угла вышел стройный блондин с голубыми глазами, одетый почти как подобает дворянину. Одевался он в спешке, и левый чулок съехал ниже середины лодыжки, а над гульфиком выбивался недозаправленный подол рубашки.

Перед собой он нес на вытянутой левой руке шарик на веревочке. Шарик качался как маятник, к колдуну и от него. В правой держал длинный меч очень дорогой работы с молитвой, всеченной в клинок серебряной проволокой.

— Так-так-так. Ворон Воронович. Я-то думаю, кто тут колдует столько, что у меня меч светится? — сказал блондин.

— Здравствуй, Фредерик, сын Фридриха, — ответилколдун, — Мы уже закончили. Тебе не спится?

— Усыплять весь замок это перебор. Не хочешь прокомментировать?

— Это не я.

— Крысы?

— Крысы.

— Я кому-то голову оторву по самый хвост. Или повод был?

— Делили корону Меднобородого. В гостях у крыс, в нижнем замке. Заглянули на огонек Асмодей, Русский Кощей и Ламия Кирфи. Кошмары не снились?

— Бог миловал, — Фредерик вздрогнул, — Ты еще скажи, крысы нас от страшных снов так оберегли.

— Как умеют. Там, кстати, к вам османский шпион заходил, пока стража дрыхла, — колдун щелкнул пальцами и перед Фредериком засветился в воздухе объемный план замка, — Крысы стражу подстраховали. Вот тут лежит, горло перекушено. Надо прибраться, пока слуги не забегали.

— Благодарю. Корону-то поделили?

— Не договорились, на ней осталось проклятье.

— Что дальше?

— Посидит пока мир под вами без короля.

— Не наше верхнее дело?

— Конечно.

— Но все-таки?

— Соберется Подземный Сейм и будет решать, кому отдать корону по праву. Тот еще террариум.

Когда принц Максимилиан проснулся, он первым делом схватился за те места, куда его ранило во сне. И не увидел ни шрамика, ни синячка, ни содранной кожи. Не успев одеться, он вызвал камердинера и пожелал примерить костюм для дипломатических визитов. Принесли костюм. Целый и невредимый.

Принц спросил своих слуг, не видели ли они в замке девушку по имени Ксантиппа в придворном красно-белом платье. Но тем, кто ее видел, приказал молчать офицер охраны, и они ответили, что нет. Весь же остальной замок Максимилиан опрашивать уже не стал. Посчитал приключение за сон.

29. Глава. Проклятья фей всегда исполняются

Теперь Ласка с Вольфом из осени ехали в зиму. Зима в этом году вышла ранняя. И в Альпах хватило снега для лавины, и в невысоких горах Моравии не таял выпавший снег. День ото дня холодало, но лужи на дороге пока еще не стали сплошным льдом и хлюпали под копытами. Спешили, но двигались медленнее, чем верхом, потому что наняли от Вены до Кракова телегу, где в гнезде из шерстяных одеял ехал теплолюбивый попугай, а рядом громыхали детали перегонного аппарата. В Кракове придется нанимать другого возчика до Белой Руси, и не с телегой, а с санями. А там следующего, и повезет, если до Москвы. Возчики не купцы и не берут фрахт в неизвестные им дали, где сложно будет найти заказчика на обратную дорогу.

На дороге уже не разговаривали. Вольф, как проводник, ехал впереди, за ним телега, за телегой Толстушка, замыкал колонну Ласка.

На полпути встали на ночлег в славном городе Оломоуце, столице Моравии. Город, хотя и славный, но небольшой. Вольф выбрал тот же постоялый двор, где останавливались по пути в Вену весной.

— Еще месяц в седле только до Чорторыльского! — сказал Ласка, скинув сапоги.

— Моей задницей можно ежей плющить, — ответил Вольф.

— Зато ты подучился в седле сидеть. По пути туда на тебя смотреть смешно было.

— Сам-то. На тебе после Вены немецкий костюм сидел как на чучеле. Зато обратно, начиная с Парижа, как приличный человек. На итальянца даже похож.

— Это Бенвенуто научил, что купить взамен поизносившегося, да как подогнать, да как носить со всеми этими складочками.

— Да, он тот еще модник. И друг хороший. Жаль, что больше не встретимся.

— И не говори.

В дверь постучали.

— Господа, вы в приличном виде? К вам дама, — сказал мужской голос.

«Господа» переглянулись. В виде-то в приличном. Штаны-рубахи надеты. Другое дело — запах. Шутка в деле, сапоги сняли после дня в пути. Француженка бы сказала «вкусным сыром пахнет», да только откуда тут возьмется француженка. Откуда тут вообще возьмется дама, которой от уставших путников что-то надо? Или тут местных давалок дамами называют?

— В приличном, — ответил Вольф.

Дверь открылась, и в комнату вошла Рафаэлла фон Нидерклаузиц в мятом платье.

— Рафаэлла? — удивился Ласка.

— Фрейлейн? — удивился Вольф.

— Французским сыром пахнет, — повела носом девушка, — Где и взяли.

— Где взяли, там больше нет, — отшутился Вольф.

— Надо поговорить, — сказала Рафаэлла, глядя на Ласку, — У меня.

Ласка кивнул, сунул ноги в сапоги и вышел вслед за ней.

— Постой! — крикнул в спину Вольф, — Не беда, какая, надеюсь?

— Нет, — ответила девушка, — Никакая не беда. Ложись спать, завтра дальше поедете. Просто надо поговорить.

Рафаэлла привела Ласку в комнату на другой стороне постоялого двора. На кровати лежал сброшенный второпях мужской дорожный костюм. На полу — кираса и шлем с полями. Рядомоткрытый седельный вьюк из непромокаемой кожи.

— Я взяла Элефанта и догнала вас через Подземье, — сказала она, — Отличный конь. Сжег стаю летучих мышей, а потом быстро оторвался от зеленоволосой ведьмы. Надеюсь, она меня не узнала. Будь осторожен. Скорее всего, она сегодня тоже в Оломоуце.

— Думаешь, она за мной или за тобой? Или за Элефантом?

— Не знаю.

— Ты приехала предупредить?

— Нет, я по другому делу.

— Элефант?

— Нет. Не угадывай, не угадаешь.

— Тогда слушаю.

— Начнем с того, что я лютеранка. Я это говорила в нашу первую встречу, если помнишь.

— Помню, конечно.

— Ты правда обещал родителям, что не будешь ложиться с католичками?

— Правда.

— А насчет протестанток не обещал?

— Нет.

— Поэтому запомни, что я лютеранка. Прямо у самого Лютера вместо дьякона «кирие элейсон» пою.

— Хорошо. Я правильно понимаю, на что ты намекаешь?

— Да.

Рафи сделала шаг вперед, обняла Ласку и поцеловала. Тот ответил, ненавязчиво обняв девушку за спину.

Прошло некоторое время, за которое верхняя одежда оказалась на полу, а ее носители — на кровати. Один в исподних штанах, другая — в нательной рубашке.

— Может быть, скажешь, с чего это ты? — спросил Ласка, — Ты по доброй воле?

— Конечно, по доброй воле! — вспыхнула Рафи, — Неужели не видно!

— Не знаю, как у вас, а на Руси красны девицы не скачут за добрыми молодцами через подземные миры на огнедышащих конях. У нас обычно наоборот.

— Ты же был при дворе короля Франциска. Правда, что там дамы может проявить интерес первой?

— Правда. Но если мы сейчас пойдем дальше, то…

— Произойдет то, что нельзя будет вернуть как было, ты это имеешь в виду?

— Да.

На самом деле, Ласка не был уверен, что произойдет именно это. Но не исключал такой возможности.

— Ты не первый раз? — спросила Рафи.

— Даже не второй. А…

В последний момент он не договорил. Разве можно такое спрашивать? Хотя нужно, конечно. Если у нее еще никого не было, то это несколько осложняет дальнейшие действия. И не только в плане морали и нравственности.

— Я в первый.

— Почему? Тебе же еще замуж выходить. Или тебя сватают во Францию?

Рафи, лежавшая на боку лицом к Ласке, повернулась на спину.

— Укрой меня, — сказала она, — Я и не думала приступать к делу раньше, чем расскажу.

Как она странно выразилась. Приступать к делу. Как будто для нее лишиться девственности –задача из тех, что немцы записывают в учебный план и ставят крестик по выполнении.

Ласка накинул на нее одеяло и сам прижался, как большая грелка.

— Все началось, когда мой папа и отец Гаэтано поссорились с феями. Они не хотели, но так вышло. Папа получил проклятие, что у него не будет сыновей. Поэтому у меня две сестры, а братья рождались мертвыми. Папа даже уступил дедовский замок дяде Максимилиану, потому что у того есть наследники. Они с мамой все равно живут в Аугсбурге, под рукой у дяди Антона.

— Что началось?

— Слушай дальше. Отцу Гаэтано досталось другое проклятие. Его сын и наследник будет жить свиньей до тех пор, пока не женится на той, кто его полюбит.

— Ужас.

— Родители все равно воспитывали его как наследника титула, и он неплохо учился, но все равно любил поваляться в грязи и пожрать каких-нибудь помоев в городе. С ним никто не хотел дружить, кроме детей папиных друзей. Как-то я жила в Венеции несколько месяцев. Потом он гостил у нас в Аугсбурге. Когда я подросла, мама уже понимала, что найти мне мужа с титулом не получится. Она решила, что мы с Гаэтано станем хорошей парой. Мама свихнулась со своими счетными книгами. Она, конечно, оказалась права, когда сказала, что если папа пойдет на службу к Фуггерам, а не к императору, то он разбогатеет, но так и останется вторым сыном барона из глуши. И что для дочерей будет очень сложно подобрать достойных мужей. Но просчитать это на годы вперед и свести меня с Гаэтано в раннем детстве…

— Хорошо, когда мама умная?

— Ты бы женился на свинье?

— Да.

— Я не шучу!

— Я тоже. Браки заключаются не на небесах. Браки заключаются между родами. Если бы отец с матерью решили, что мне надо жениться не на Евдокии, а на какой-нибудь свинье из боярского рода, я бы был помолвлен со свиньей.

Здесь Ласка сильно преувеличил, но не соврал. Родители на самом деле не спрашивали его согласия на помолвку, но помолвка не клятва перед Господом, а договоренность о намерениях. Если бы он отказался жениться на Евдокии, родители точно не стали бы его принуждать. Хотя в других семьях могли и силой заставить.

— По-твоему, это нормально? — спросила Рафаэлла.

— Так устроен мир, — Ласка пожал плечами, — Надо чтить отца своего и мать свою. Правда, последнее слово всегда за нами. Мы сами можем открыто отказаться. Или сделать так, чтобы отказалась та сторона. Или пораскинуть мозгами, убедить родителей, что и для нас, и для семьи будет лучше другая партия. Они же тебя любят. Тебя сильно заставляют?

— Папа дал слово.

— Когда?

— Когда нас завалило. Сказал, что если Гаэтано найдет меня живую, то может на мне жениться. Позавчера была помолвка.

— Вас обвенчают?

— Духовник семьи Косса, который его крестил, исповедал, причащал и наставлял в вере. Он и обвенчает.

— И ты пойдешь на брачное ложе?

— Проклятья фей всегда сбываются. Он станет человеком. Другие могут не верить, а я знаю точно. Если фея сказала, что он доживет до свадьбы, то он не погибнет под лавиной, даже если фее самой придется лететь с лопатой в Альпы и копаться в снегу до кровавых мозолей.

— Не понял.

— Проклятье содержало четкое утверждение, что Гаэтано после свадьбы превратится в человека. То есть свадьба в его жизни неизбежна, и раньше свадьбы он умереть не может. На его месте я бы сто раз подумала перед тем, как жениться. Он выбирался из таких передряг, что легендарные рыцари бы не пережили.

— Поэтому он неуязвим для любого колдовства?

— И это тоже. Я говорила ему. Но он ответил, что обменял бы всю свою заколдованную жизнь на один день со мной.

— Тогда почему мы в одной постели, а моя рука у тебя на груди?

— Понимаешь, я папина дочка. Я повидала чудищ больше, чем Парацельс. В наших справочниках есть и мои странички. Нескольких нечистей убила вот этими руками. С другими играла в шахматы или в прятки. Я не побоюсь пойти к алтарю с добрым нестрашным хряком, который на самом деле человек, и лечь с ним на брачное ложе. Но мысль потерять девственность с хряком приводит меня в такой ужас, что я сбегу со свадьбы.

— А он не превратится раньше, чем пойдет на брачное ложе? Было бы справедливо, если бы он стал человеком после венчания.

— Откуда я знаю? Вдруг нет? Что считается свадьбой у фей, если они христианки, но не ходят в церковь? Я спрашивала Фьореллу, фею Службы Обеспечения, но она сказала, что сама не знает. Вдруг он не превратится, пока брак не будет консумирован, и сделает мне больно? Мне страшно. Я никогда раньше этого не делала.

— И ты выбрала меня?

— Конечно, тебя. Потому что ты уедешь и не вернешься, а мне не придется отводить глаза при встрече с тобой. И Гаэтано, если догадается, не поскачет в эту вашу Московию, чтобы съесть твое сердце. Мужчины еще больше не любят смотреть в глаза бывшим любовникам своих жен.

— Ты очень решительная и быстро соображаешь.

— Это тебя возбуждает?

— Да.

— У тебя ведь это будет не в первый раз?

— Даже не во второй, — гордо повторил Ласка, умолчав о том, что всего-то в третий. Хотя в плане опыта ту ночь с Оксаной можно было считать за много.

Он подумал, хорошо ли будет, если сын Рафаэллы и Гаэтано вырастет похожим не на отца. Но сразу же вспомнил, как Вольф говорил, что ведьма может понести или не понести по своему выбору. У Рафи, с ее осведомленностью о колдовском мире, наверняка есть средство от нежелательного зачатия. Тогда что? Рубашку долой и подушку под задницу. Но не прямо сразу.

По крыше ударили капли дождя. Последний осенний ливень. Под яростный стук капель Рафи сказала «сейчас». Удивительно вовремя прогремел гром и ударила первая молния. Когда девушка вскрикнула, ее заглушил второй раскат грома, а когда Ласка остановился, гром прогремел третий раз, и молния ударила в дерево за окошком.

— Что это было? — спросила Рафаэлла, — Гроза?

— Гроза, — подтвердил Ласка, — Ливень, громы и молнии.

— У меня прямо голова кружится. Ой, тут кровь!

— Надо было что-то подложить?

— Ага. Сходи за горничной. Тут ведь есть горничная?

Рафаэлла слезла с кровати и сунула руку в кошелек.

— Дай ей этот золотой флорин и скажи, что мы хотим новое постельное белье. И таз теплой воды. И кувшин самого лучшего вина, какое у них есть. И мяса. И твердого сыра. И нормальный подсвечник с хотя бы тремя большими свечами. И жаровню с углями.

Ласка совершенно не хотел никуда идти. Но он и сам не отказался бы от того, что перечислила Рафи. Не девушку же отправлять вниз.

Кровать стояла так, что ее не было видно через приоткрытую дверь. Рафи села на край и накинула на себя дорожный плащ. Золотой флорин — большие деньги. Деньги, которые творят чудеса. Ласка вернулся сразу с подсвечником, а все остальное за три захода принесли горничная и подсобный работник. В процессе несколько раз назвали его шановным паном и один раз ясновельможным. Наверное, потому что он говорил, смешивая польские слова с немецкими, и польские у него получались почти как у восточно-польского шляхтича, а немецкие точно не как у штирийца или баварца.

Жаровня с углями из печи наполнила комнатку теплом. Выпили, чокнувшись кружками, за не смогли сформулировать, что. Закусили.

— Я, кажется, что-то чувствую, — сказала Рафи.

— Ничего не болит? — забеспокоился Ласка.

— Нет. Голова кружится. Невинное дитя будет страдать, если примет силу сейчас. Пусть она примет силу после потери невинности.

— Что?

— Я вижу себя маленькую со стороны. И женщину, которая умирает, глядя на меня. Это ведьма, и она хочет передать свою силу. Я слишком маленькая, чтобы это помнить, мне, кажется, года четыре.

— Ведьма передала тебе силу?

— Получается, что да. И никто не заметил.

— А сейчас мы с тобой…

— Да. Сделали так, что я эту силу приняла по-настоящему.

— Ты стала ведьмой?

— Не знаю. Наверное, еще нет. Чтобы не стыдно было называться ведьмой, надо уметь колдовать, хоть немножко.

— Слава Богу!

— Почему?

— Я обещал не ложиться с ведьмами.

Рафи рассмеялась.

— А еще с кем? Можно услышать полный список?

— С девками латинскими, татарскими и жидовскими. И с ведьмами.

— Ну, я пока не совсем ведьма, значит, можем повторить. Сейчас только сыр доем. Ведьмы обожают сыр.

— Получается, у тебя всегда была сила, а ты не знала, и никто не заметил? — спросил Ласка, взяв кусок копченого мяса.

— Получается, так. В детстве я постоянно играла в ведьму. Сушила и заваривала какие-то травки, и мне ни разу не стало хуже. У меня сразу же стали получаться пироги. Тетя Маринелла, жена дяди Симона, нашего алхимика, сказала, что в алхимию мне рано, пока не натренируюсь на пирогах. В кулинарии как в алхимии. Надо смешивать компоненты и выдерживать в печке. Дядя Симон говорил, что я очень талантливая ученица. Дядя Мишель приглашал меня гадать, когда сомневался в своих гороскопах. Со мной никто не хотел играть в кости и в карты, только в шахматы, где нет места случайностям. Мне казалось, что я понимаю кошек и собак, только кошки хотели со мной дружить, а собаки — нет. Меня слушаются лошади. Даже вот Элефант. Все девочки мечтали о принцах, а я о драконах. Бедному папе я плешь проела с этими драконами. Он левой пяткой перекрестился, когда нашел огнедышащего коня.

— Твой лучший друг — обращенная свинья.

— Это тоже. Все думали, и я сама, что я папина дочка. Что мне нравится колдовство и алхимия, потому что этим занимается папа или его друзья. А сестры пошли в маму, им ничего такое не интересно. Только платья, мальчишки и счетные книги.

— Но у тебя дар.

— Да. Получается, меня тянуло к этому всему, потому что у меня с детства был скрытый дар. Как я скажу папе?

— Про то, что я открыл тебе дар?

— О, господи! И про это тоже надо будет как-то объяснить. Я имела в виду, как я скажу ему, что я никакая не папина дочка, а просто ведьма.

— Но ты же не бросишь алхимию или там, гадание. Не поссоришься с друзьями отца.

— Нет, конечно.

— Тогда он не обидится. Лучше маме скажи, что ты ее очень любишь, и она не виновата, что тебя тянуло не туда, куда она хотела.

— Матерь божья! Объяснять маме это! Она же ревностная католичка!

— У тебя еще свадьба на носу. Жениху и его родне будешь говорить? Они ведь тоже итальянцы и католики.

— Гаэтано ненавидит ведьм. И вся его семья.

— Ведьм или фей?

— С феями давно помирились. Через Фьореллу. Но ты же видел, как он набросился на Адель.

— Такое не забудешь.

— Заставь меня подумать о чем-нибудь другом!

— О чем?

— Прояви фантазию. Сам-то о чем думаешь?

— Еще раз? Одна моя знакомая ведьма говорила, что у них это любимое развлечение. Или правильно говорить «у вас»?

— Возможно. Не распробовала.

— Пробовать подано.

И они попробовали еще раз.

— Почему у тебя так ладно получается? — спросила Рафаэлла, — У тебя не может быть опыта в твои-то годы. И не говори, что у мужчин это врожденное, не поверю. Какой-то еще колдовской дар?

— Почти. Одна ведьма во Франции научила. Сказала, что кое-чего сама не знала, пока король не показал.

— Ведьма? Король? Ты не перестаешь меня удивлять.

— Ты тоже такая… удивительная.

Они немного подремали и удивили друг друга еще раз. Поспали до утра, проснулись и повторили.

После позднего завтрака Рафаэлла со слезами на глазах попрощалась на выезде из постоялого двора, и они с Лаской разъехались в разные стороны.

— Она сильно изменилась со вчерашнего дня, — сказал Вольф.

Ласка кивнул. Он не хотел выдавать тайну.

— Как будто стала старше.

— Ага.

— У нее даже запах изменился.

— Наверное.

— Если бы я не встречал ее раньше и если бы я не знал, что у вас было, я бы подумал, что она ведьма, — продолжил Вольф.

— Не любишь ведьм?

— Кушать люблю, — Вольф вспомнил сердца Колетт и Адели и по-волчьи ухмыльнулся, — А так нет.

Ласка мог бы сказать, что у него на ведьм противоположные взгляды, но промолчал.

Послесловие

В книге снова упоминались реальные исторические личности, я опять не буду писать список. Возраст, характер и отношения друг с другом исторических личностей я стараюсь передавать максимально близко к источникам. Отношения между дамами и кавалерами при французском дворе и вообще тамошние нравы шестнадцатого века хорошо документированы.

Если кто подумал, что кентавров женского пола не бывает, то пусть посыплет голову пеплом, заплачет горючими слезами и раскается в своем невежестве. В «Метаморфозах» Овидия упоминается Гилонома, как красивейшая из кентаврид. В XVI веке о кентавридах упоминает Шекспир в «Короле Лире».

Парижский «Двор чудес» — рассадник преступности, существовавший в реальном мире. Особых чудес там, правда, по этнографии не отмечено. Некоторые подробности позаимствованы у Гюго с надеждой, что он сам их почерпнул в исторических источниках.

Бесы, служащие ведьмам, это существа от дьявола, но не то же самое, что черти, служащие колдунам. Исходя из возможностей, которые тем и другим приписывает фольклор. Версию о том, что придури колдунов исполняет лично дьявол, я отвергаю, потому что опираюсь на фольклор, в котором персонаж «черт» или «бес» это однозначно не Темный Властелин. Включая сюда героев историй про Фауста и Твардовского, польских Боруту и Ракиту, безымянных общеевропейских чертей, которые помогали разным строителям, и чертей из русских сказок до «Сказки о попе и работнике его Балде» включительно. Тем не менее, проданную душу получает дьявол себе в Ад, а не его представители или посредники себе в гипотетическую частную собственность.

Концепция пока немного приоткрытого подземного мира не содрана полностью из взятых за основу русских сказок. В том числе, потому что крестьяне не задумывались о непротиворечивом сеттинге «вселенной для волшебных приключений».

Обстоятельства смерти Кощея Меднобородого примерно позаимствованы из польской сказки про пять овечек. Его наследники полностью придуманы мной.

Проклятья фей и поросенок Гаэтано появились под вдохновением от итальянских сказок Джованни Страпаролы XVI века и Джамбаттисты Базиле XVII века. Почему феи — христианки? Потому что «фея-крестная» уже вошла в фольклорную традицию.

Возможности и ограничения ведьм и оборотней написаны по мотивам сказок, с учетом «анархической» концепции. То есть, нет единственно верных рамок ни для тех, ни для других. Сюжетно важное допущение, что не все колдовство и магия от дьявола, опирается на фольклор. Хотя любые волшебные существа и сущности могут легко перейти на ту сторону и будут там приняты.

По поводу орехов Оксана цитирует из «Крестоносцев» Сенкевича, про ежа — из письма запорожцев турецкому султану.

Крысы, живущие под замком Хофбург, это вольная компиляция по мотивам европейских сказок и легенд. «Щелкунчик» плюс крысиный король, якобы управляющий крысами, плюс крысооборотень, живущий как человек. Дать последнему статус «принца» придумал я, а не средневековые сказочники. Мыши в фольклоре упоминаются в аналогичном контексте.

Бес Асмодей позаимствован из книги «Хромой бес» XVII века, которая написана по мотивам еще более старой книги.

Колдун Ворон Воронович — эпизодический персонаж в сказках Афанасьева.

Следующая книга называется «Подземный мир и живая вода», и в ней волны событий, которые поднялись из-за короны Меднобородого, не раз захлестнут Ласку Умного на пути к завершению затянувшегося приключения.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Корона Меднобородого

Оглавление

1. Глава. Унести ноги из Крыма

2. Глава. История Вольфа

3. Глава. Унести ноги из Истанбула

4. Глава. История Оксаны

5. Глава. Унести ноги из Рима

6. Глава. История Бенвенуто

7. Глава. Пусть нарисует лошадку

8. Глава. Что не по силам ведьме

9. Глава. Парижские деликатесы

10. Глава. Двор чудес начинается с переговоров

11. Глава. Двор чудес заканчивается лютой резней

12. Глава. С натяжкой сойдет

Конец бесплатной части

13. Глава. Сжечь ведьму

14. Глава. Унести ноги из Парижа

15. Глава. О конях и попугаях

16. Глава. Неделя с Рафаэллой фон Нидерклаузиц

17. Глава. История Радуни

18. Глава. Что такое Особый Департамент Службы Обеспечения

19. Глава. Поисковая операция начинается с инструктажа

20. Глава. Поисковая операция продолжается вооруженным конфликтом

21. Глава. Поисковая операция завершается смертным проклятьем

22. Глава. Похоронены заживо

23. Глава. История Доминго

24. Глава. Тяжело быть ведьмой в Париже

25. Глава. Два принца замка Хофбург

26. Глава. Совместное приключение начинается с поцелуя

27. Глава. Совместное приключение продолжается познавательной беседой

28. Глава. Совместное приключение завершается дуэлью

29. Глава. Проклятья фей всегда исполняются

Послесловие

Nota bene