Тени Лордэна (СИ) [Алессандр Рюкко] (fb2) читать онлайн

Тени Лордэна

Пролог

— И всё же… Ты точно уверен, что не ошибся и что это то самое место? — недовольно спросил Сентин у товарища, стоявшего подле него со скрещенными руками на широкой груди.

— В который раз ты задаёшь мне этот дурацкий вопрос, и в который раз я тебе отвечаю — да! Да! Это точно оно, — ещё более раздражённо ответил крупный бородатый мужчина, искоса вглядываясь в мрачные силуэты ночного леса.

— Ну, а если это всё же не оно? Мы так-то уже третий день к ряду тут торчим, а их всё нет и нет. Может они ждут нас на другом краю леса?

— Видишь дуб? — процедил сквозь зубы купец.

— Вижу, — ответил парень, почесав непослушную русую шевелюру.

— А метку видишь?

— Ну… и её вижу, — Сентин сощурил глаза и внимательнее присмотрелся к могучему древу, чей шершавый и разветвлённый ствол не смогли бы обхватить и пятеро взявшихся за руки мужчин. Немногим повыше человеческого роста и чутка левее тёмного дупла, из которого временами выглядывала серая беличья мордочка с боязливо, но в то же время возмущённо подрагивающими усами, он увидел перевёрнутый треугольник, грубо вырезанный в толстой, растрескавшейся коре многими годами ранее.

— Так чего тебе ещё надо?!

— Ну, ладно... Ладно! Ты прав — мы там, где и должны быть, но что, если это они не могут найти это место? Ведь такое действительно может случиться. Мы в мать её грёбанной чаще, сюда чёрта с два доберёшься!

— Потому-то мы и встречаемся именно здесь, бестолочь, чтобы на пол лиги вокруг не было ни единой живой душонки. И не беспокойся, Лу́и точно не потеряется. Нам прежде уже не единожды доводилось встречаться на этом затерянном месте, и это именно он собственноручно вырезал эту отметку. Так что, будь так добр, возьми пример с Эртела и жди наших друзей молча!

— Ах, господин Вольфуд, прошу вас великодушно простить меня, эдакого дурака, за все мои дерзости и поверьте, я более не посмею докучать вам своими глупыми речами, — издевательски протараторил Сентин и согнулся почти до самой земли, в нелепой попытке повторить изящные движения знати. На это купец ничего не ответил и, только грозно фыркнув, отвернулся, решив больше не обращать внимания на взбалмошного типа.

Подул холодный ветер. Ветви деревьев таинственно зашуршали листьями, словно бы перешёптываясь друг с другом и обсуждая ночных пришельцев, бесцеремонно потревоживших их тихий сон. Три дня к ряду после захода солнца они выходили из дверей захудалого придорожного трактира и шли по тайным тропам в самое сердце дремучей лесной глухомани, куда даже при свете дня не осмеливался заходить ни жадный грибник, ни бесстрашный охотник, какую бы великую добычу им не сулили тёмные заросли. Там они сидели всю ночь напролёт, не смыкая глаз, в мучительном ожидании заветной встречи, но никто не являлся, и с первыми лучами золотистого рассвета они, преисполненные ещё большего беспокойства, уходили обратно в трактир, где про них уже расползлось немало дурных слухов. Местом секретной встречи была выбрана небольшая поляна, на окраине которой рос могучий, древний дуб, закрывавший пышными зелёными руками ночное небо, а напротив него стояли рассыпавшиеся и поросшие мхом каменные столбы, бывшие некогда святилищем лесных божеств, ныне осквернённых, разбитых и всеми позабытых. С собой подозрительные полуночники приносили ржавый, закоптелый фонарь, чей тусклый и дрожащий свет был не в силах разогнать густую и вязкую мглу ночной чащи. Он отбрасывал десятки длинных, трепещущих теней, водивших безмолвные хороводы вдоль деревьев и кустов. Порой до поляны долетали протяжные и тоскливые завывания волков, скрипучие голоса лосей да полный злобы и какого-то гнетущего, бессильного отчаяния рык косматых, невиданных чудовищ, учуявших незваных гостей в своих охотничьих угодьях.

— Чёрт побери! Да где их носит! — прорычал Сентин, не выдержав и пяти минут тяжкого молчания. Чувствуя неутомимую потребность делать хоть что-то, он принялся ходить взад и вперёд с заведённым за спину руками, мельтеша перед глазами купца и раздражая его всё сильнее. От этого изъеденный и подточенный изнутри червём тревоги Вольфуд молчаливо закипал и в каждое следующее мгновение мог взорваться, излить новый поток сквернейших ругательств на неугомонного и непоседливого спутника и даже надавать ему добротных тумаков, но этой ночью членовредительству свершиться было не судьба. Сентин внезапно остановился и бросил пристальный взгляд на Эртела, сидевшего у самого края поляны и копошившегося в листве кустов. — Эй, ты что там втихую жуёшь, а ну делись, скотина!

Не проронив ни слова в ответ, Эртел сорвал с ближайшего куста крупную ягоду и бросил её Сентину, стоявшему от него в пятнадцати шагах. Тот без труда поймал плод и внимательно рассмотрел его, перекатывая на кончиках пальцев. Это была тёмно-красная ягода с сероватым налётом на плотной, бугорчатой кожуре.

— Слушай, а эти ягоды разве не ядовитые? — спросил Сентин, с недоверием взглянув на друга.

— Да какая разница, — Эртел пожал плечами и засыпал себе в рот сразу половину набранной горсти.

— А и правда… какая… — послушавшись слов проверенного товарища, Сентин положил плод в рот и сдавил его зубами. Кисловатый сок брызнул из лопнувшей кожуры, и мужчина почувствовал, как язык, щёки и десны стали стремительно неметь и припухать. Это странное, но в чём-то даже приятное ощущение бурной волной прокатилось по всей поверхности языка, щёк и дёсен и исчезло где-то в глубине глотки так же скоро и внезапно, как и появилось, оставив после себя только терпкое послевкусие. — Слушай… а ведь интересные ягодки.

— Ага, — коротко ответил Эртел и вновь засыпал ими полный рот.

— Так вот значит, чем ты всё это время занимался. А ну двинься, я ещё хочу…

Согнувшись над кустами, Сентин и Эртел принялись в четыре руки и два рта обгладывать несчастные растения, не оставляя после себя ни единой, даже самой маленькой и хорошо укрытой в листве ягоды, чем напоминали вечно голодную и ненасытную саранчу. Теперь всю поляну заполонили приглушённые звуки возни, шелеста и аппетитного чавканья. Двое взрослых мужчин по-ребячески увлечённо и самозабвенно соревновались в том, кто же слопает больше ягод, но не успели они определить победителя, как их грубо одёрнул купец.

— Вы, два балбеса, а ну-ка живо прекращайте. Кто-то приближается.

Вдалеке между деревьев завиднелась крошечная, жёлтая искорка. Неспешно, то исчезая, то появляясь, она приближалась к нашим героям и становилась всё больше и больше, пока не превратилась в ещё один замызганный и побитый фонарь. Вслед за ним на поляну вышли два человека. Их изнеможённый внешний вид, а также густой, резкий запах смешанной с потом грязи недвусмысленно намекали, что последние несколько дней они провели в дороге, не имея возможности сделать толковый привал и искупаться в холодных водах какой-нибудь тихой речушки. Их одежда была пыльной и затёртой, а щёки покрывала густая и неровная щетина, так что в целом они напоминали пару вшивых бродяг-побирушек с большака.

— Киданс, дружище! Сколько лет, сколько зим! — восторженно произнёс один из новоприбывших и с распростёртыми руками пошёл навстречу купцу.

— И я рад тебя видеть, Луи. Старый ты плут.

Двое товарищей обнялись, и до того крепко, что присутствовавшие могли услышать жалостливый хруст их рёбер.

— А я погляжу, ты всё так же любишь принарядиться, — сказал Луи, осматривая одеяния Киданса. Он был облачён в восхитительный, скроенный из лазурного бархата и расшитый золотом кафтан, доходивший ему до самых стоп и завязанный на животе широким атласным поясом с растительными узорами. Из-под его одежд выглядывали острые и слегка загнутые кверху носы дорогих алых сапог, щедро и заботливо смазанных свиным салом, что предавало им особый блеск и превосходную мягкость, заодно защищая от губительной влаги.

— Ну, ты же знаешь, при моей работе внешний вид это половина успеха, так что хочешь, не хочешь, а приходится стараться, — купец широко улыбнулся и похлопал себя по животу.

— Кому-нибудь другому будешь это рассказывать, а я тебя, щёголя, как облупленного знаю. Готов поспорить, что ты выбирал этот наряд с щепетильностью придворной модницы, так ведь и было, а, мужики?

Послышались сдавленные смешки. Киданс обернулся и увидел две тупо лыбящиеся, измазанные в ягодном соке рожи Сентина и Эртела. За последние месяцы совместных странствий они смогли хорошенько узнать всё нутро горделивого и статного на вид Вольфуда и прекрасно понимали, насколько же был прав Луи. В отличие от весьма привередливого в быту и привыкшего к лоску и шику в одежде купцу они были одеты просто, удобно, без какой-либо претензии на хороший вкус и выглядели как самые простые деревенские батраки-свинопасы.

— Да пёс ним, с кафтаном, давай лучше к делу. Где вы так долго пропадали?

— У нас по пути возникли некоторые трудности. Чёртовы храмовники присели на хвост, и нам пришлось хорошенько так постараться, чтобы оторваться от них. В общем-то ничего необычного.

— И как? Всё обошлось? Никто из наших не пострадал?

— Да все целы. Нам удалось их обхитрить и пустить по ложному следу, но я уверен, что они быстро раскусят нашу нехитрую уловку и очень скоро снова возьмут след, так что времени у нас в обрез. Мы разбили привал у небольшой рыбацкой деревушки, остальные наши друзья сейчас там набираются сил. Как закончим встречу, так возьмём руки в ноги и почешем дальше, дабы лишний раз не искушать судьбу. Нам теперь следует быть настороже, как никогда прежде. Не знаю, слышал ли ты вести, но по земле ползёт молва, что проклятый Делаим возвратился раньше срока и уже спустил своих ищеек да борзых с цепей по наши с тобой несчастные душеньки.

— Чёрт, подери… Если это правда, то ближайшие годы станут для нас сущим кошмаром. Ох-хох-хох, а ведь только всё начало налаживаться, столько связей возымел, сколько долговых расписок составил, а теперь про них придётся забыть. Чтоб их поглотила бездна! Эх… впрочем, нам так жить не впервой. Так что у тебя есть для меня?

— Сейчас, — Луи вытащил из-за спины кожаную сумку, развязал истёршийся шнурок и достал небольшую шкатулку из чёрного дерева с приложенным к ней конвертом, запечатанным алой кляксой сургуча. — Вот посылка и инструкции к ней, там написано всё, что ты должен и не должен делать. Сейчас не надо читать, сделаешь это в трактире, а как только прочтёшь, то сожги её и немедленно выдвигайся в путь и будь осторожен. Наши преследователи рыскают где-то в окрестностях и могут нечаянно наткнуться и на вас.

— Ясно, так всё и сделаю. А куда надо её отвезти?

— В Лордэн, так что путь не самый близкий, но зато там у нас всё схвачено, сможете расслабиться ненадолго.

— Лордэн значит… — с названием этого города на губах Киданса заиграла лёгкая улыбка. — Луи, мне ведь можно посмотреть, что я должен везти?

— Да, но только быстро, а то эта встреча уже успела слишком затянуться, — отрезал Луи, хотя всей душой желал ещё немного поговорить со старинным другом, поделиться с ним историями о передрягах, в кои он влипал как пчела в мёд, и рассказать ему ту глуповатую и крайне пошлую шуточку, которую он услышал ещё на прошлой неделе от случайного извозчика.

Положив шкатулку на левую ладонь, Киданс осторожно отогнул один единственный крючок, что удерживал крышку. Едва он это сделал, как из приоткрывшейся щели вырвались тонкие лучи оранжевого сияния, разрезавших липкий сумрак. Киданс неспешно поднял крышку, и его лицо озарило теплое, переливающееся, волнистое сияние. Сентин и Эртел подошли ближе, чтобы тоже взглянуть на источник мистического света, но то, что они увидели, превзошло все их ожидания. Не зная, что сказать, они просто стояли и смотрели, поглощённые очаровывающим и манящим светом, но их прервал Луи, грубо захлопнув крышку.

— Хватит таращится, а не то нас могут заметить. Приятно, было с тобой повидаться, дружище, но теперь нам всем пора в путь-дорогу.

— Верно… верно. Ты прав, — невнятно пробормотал Киданс, пытаясь прийти в себя. — Клянусь жизнью и Древним, что доставлю их в целости и сохранности.

— Уж ты постарайся. Удачного вам пути.

— И тебе, Луи.

Старые друзья ещё раз обнялись на прощание и разбрелись в разные стороны. Каждому из них предстоял долгий и нелёгкий путь, полный невероятных приключений и непредвиденных опасностей, и каждый из них понимал, что их дороги могут больше никогда не пересечься.

Погода стремительно портилась. Ночной лес содрогался в преддверии надвигавшейся с севера бури, и каждый пустой ствол да старое дупло гудели аки иерихонские трубы. Разбушевавшийся ветер неистово разматывал кроны деревьев, расшатывал стволы, обнажая из-под земли разорванные корни, и обдирал с ветвей листья, унося их ввысь к мрачным облакам. Всякая лесная тварь забивалась в глубь норы, дупла или гнезда и, затаившись, дрожала в надежде, что могучая природа в порыве всеразрушающего и неистового гнева всё же обойдёт её хлипкое жилище стороной. Однако не все звери были столь трусливы и малодушны. Среди грохочущих порывов ветра слышалось гулкое уханье филина, и оно, словно бы вторя разгулу и бесчинству стихии, с каждой минутой становилось всё громче и быстрее, пока не перерождалось в безудержный и преисполненный зловещим безумием хохот, который мог принадлежать только человеческому существу. Та мрачная птица, пернатая властительница ночи, была единственной, кто наслаждался пришествием хаоса и самозабвенно воспевал разрушение родной лесной обители.

Трое заговорщиков второпях пробирались по узкой лесной тропинке, петлявшей между оврагами и обрывистыми склонами. Начинало моросить. Мелкие капли носились в воздухе, словно мошкара над топью вековых болот, и впитывались в сукно, от чего оно тяжелело и прилипало к телу. Впереди всех, защищая фонарь от ветра, шёл Эртел, за ним, прижимая к груди полученные от Луи вещи, словно мать своё любимое дитя, следовал Киданс, а замыкал колонну Сентин. Проникшись рассказами Луи о близкой опасности, он шёл и внимательно смотрел по сторонам, прислушивался к окружавшей его какофонии звуков. Теперь он наконец-то понял, что же терзало его последние дни, и почему же он не мог спокойно ждать прибытия подельников. Он чувствовал, что они были здесь не одни…

— Эй, ты чего встал? — Киданс окликнул Сентина, когда тот неожиданно замер и начал пристально всматриваться в темноту.

— Я что-то слышал, — негромко ответил он и плавными, почти бесшумными шагами, двинулся в сторону кустов, откуда ему почудился подозрительный звук. Он крался словно кошка на охоте, не сводя свой немигающий, всепрожигающий и бездушный взгляд с ничего не подозревающей добычи. Подражая дикому зверю, он остановился, сжался в комок и на мгновение замер, чтобы в следующий миг молнией броситься в кусты. Он был полон мужества и решительности сражаться до конца, даже если бы ему пришлось искусать противника до смерти, но среди веток никого не оказалось.

— Пусто, — сдавленно прорычал Сентин, всё продолжая метать полные подозрения взгляды по сторонам.

— Потому что тебе показалась!

— Нет, я действительно слышал какой-то хруст, тут кто-то был, — ответил мужчина, не прекращая попыток найти треклятого шпиона.

— Прекращай дурить и пойдём скорее назад в трактир, пока боги не решили стереть этот поганый лес с лица земли.

— Ладно, — смиренно, но всё же недовольно буркнул Сентин и вернулся обратно на тайную тропу.

Когда заговорщики отошли подальше, и свет их тусклого фонаря превратился в мерцавшую звёздочку, недалеко от кустов, в которых рыскал Сентин, под повалившимся деревом началось движение. Словно гибкая и скользкая змея, из-под сломанного ствола выползла невысокая человеческая фигура, облачённая в чёрные одежды. Его лицо закрывала старая деревянная маска, искривившаяся в уродской и пугающей гримасе. Растворившись в ночной мгле, незримой тенью он последовал за своими жертвами.

Глава I «Печать Изувера»

В старом, давненько уже не чищеном от сажи и копоти камине, сложенном из крупных, шершавых булыжников неправильной формы, тлели крупные угли, мерно пульсируя под дуновением сквозняка и неспешно обращаясь в рассыпчатую золу. Вслед за тёплым сиянием лихо танцевавшего, а ныне погибшего пламени обеденную залу покинули гости и постоялицы, и, добравшись до тёплых и мягких постелей, они с головой окунались в омут тихих и сладких грёз. Опустевшая таверна теперь напоминала мрачную пещеру, залитую бескрайним океаном ночной мглы, в чьих безмятежных водах крылись молчаливые левиафаны и посреди которого мерцал крохотный и совершенно одинокий островок света, рождённый фитильком масляной лампы, поставленной на высокую барную стойку, за которой виднелись круглые очертания огромных пивных бочонков, лежавших на боках, словно морские львы на усыпанном галькой берегу. Возле наполненной пахучим рыбьим жиром глиняной чашечкой с угловатым носиком, облокотившись на лакированные и заботливо начищенные до зеркального блеска доски, стоял несколько полноватый и довольно низкорослый, но вполне симпатичный и весьма обаятельный для своих солидных лет мужчина с заметно поредевшими на макушке волосами. Это был хозяин таверны по имени Карс. Его полный всяческих забот и всевозможных хлопот трудовой день был уже давно окончен, и он, сняв с себя разукрашенный сальными пятнами фартук, неспешно доставал из мешочка лесные орешки, клал их в рот, разгрызал толстую и твёрдую скорлупу своей массивной и сильной челюстью с поросшими винным камнем зубами и шумно выплёвывал ошмётки в деревянную миску. Напротив него на длинноногом табурете немного сгорбившись под тяжестью жизни и положив оба локтя на стойку сидел один единственный посетитель, что остался в заведении в столь поздний час.

— Можешь долить? — обратился он к Карсу, протягивая большую, окованную жестью кружку, на дне которой ещё оставалось пару глотков выпивки.

— Разумеется. Тебе снова тёмного или на сей раз чего-нибудь другого?

— Нет, давай то же самое.

Трактирщик подхватил кружку и подошёл к дальней бочке, на крышке которой тёмно-зелёной краской была отпечатана медвежья лапа, окружённая венком из ячменных колосьев, и открыл краник. Тёмный душистый эль стремительно полился из отверстия, журча, шипя и густо пенясь. Заполнив кружку почти до самых краёв, так что вздымавшаяся над краями пенная шапка грозила вот-вот сползти вниз, словно снежная лавина с горных вершин, Карс закрыл вентиль и отработанным за годы движением руки ловко перенёс её на стол, не пролив ни единой капли. Гость благодарственно кивнул и склонился к шепчущей кружке. В это самое время с улицы донёсся едва слышный бой далёких башенных часов, возвестивших о наступлении полуночи.

— Послушай, Хром, у меня есть к тебе одна небольшая просьба, — начал Карс, когда его товарищ оторвался от напитка. — Тут люди уже не первый день поговаривают, что у нас в окрестностях новая бандитская шайка завелась. Хвала богам, я сам ещё не имел удовольствия с ними пересечься, но несколько моих гостей рассказывали, как при свете дня их нагло затащили в подворотню, хорошенько так отколошматили по бокам, пузу и по голове, а потом обшарили карманы, забрав всё добро до самого последнего грошика. Такое, конечно же, и прежде не раз бывало, но ведь не так часто и не столь нахально. А ещё они прижали нашего местного торговца овощами и потребовали регулярно платить им дань, если ему дорого здоровье. Можешь сделать доброе дело и приказать своим ребятам, чтобы они с ними разобрались, а то мне чутьё подсказывает, что наши местные стражи почешутся только тогда, когда кто-нибудь отправится на тот свет, а я тебе зуб даю, что в ближайшее время мертвец таки появится, и мне бы не очень не хотелось занять эту почётную должность жертвенного барана.

— Это без проблем. Дело должно быть плёвым, но ты случаем не знаешь, сколько человек в той банде? — усталым, но ничуть не обеспокоенным и не капли не раздражённым голосом спросил Хромос, пытаясь увидеть дно кружки сквозь густой эль.

— Ну, ничего точно я тебе сказать не могу, только передать слухи, и среди народа поговаривают, что их человек десять, может немногим больше или немногим меньше. Шайка, вроде как, собралась из здешних молоденьких парней, но кто у этих паршивцев за главаря не знает никто.

— Ясно. Должно быть очередные тунеядцы, желающие быстрых денег для лёгкой и весёлой жизни. Чтоб их… Хотя быть может и так, что они это не сами выдумали, а кто-то шибко умный из трущоб дал им добрый совет и научил делам, — Хромос сделал паузу и отхлебнул эля. — Впрочем, это уже не имеет значения, отвечать за свершённые их собственными руками преступления всё равно придётся им самим и никому иному. Завтра замолвлю словечко, чтобы сюда прислали отряд и, если это действительно молодняк, то с ними быстро разберутся.

— А если не секрет, то, что с ними сделают? — спросил Карс, выплёвывая скорлупки.

— Что-что… Без лишних разговоров побьют, повяжут и отправят дожидаться суда в тесной клетке. Если будут сильно сопротивляться, то и на месте порешат, чтобы остальным было неповадно. Хотя… согласно своду наших законов и в независимости от их раскаяния в содеянном судья приговорит их к несправедливо продолжительной работе на рудниках, а оттуда уже не все выйдут. Повезёт, если хотя бы половина не погибнет под завалами или не покинет шахт в заколоченном ящике. Так что пускай сопротивляются во имя лучшей доли и как можно отчаяннее, решительнее, прямо таки до последнего.

— Вот как, — призадумался трактирщик. — Суровые ты вещи говоришь… Однако, как ты сам прежде сказал, они сами виноваты. Было бы меньше дури в голове, пошли бы в порт и устроились грузчиками или матросами на какой-нибудь корабль, благо, что в экипажах почти всегда найдутся свободные места. Работа не самая простая и благодарная, но зато честная, а это много стоит. Я вон в своё время тоже мог пойти по кривой дорожке. В кармане не было и гроша, каждый день отходил ко сну голодный как собака, так что заснуть было не в мочь, и пара непутёвых дружков у меня тоже была, но всё же что-то внутри не позволило мне причинять зло незнакомым и беззащитным людям, чья судьба была не шибко то и лучше моей собственной. Поступи я с ними дурно, то ввек бы себе этого не простил.

Ну, а там, как-то так все звёзды сошлись, попался мне на пути мудрый человек с хорошим советом в кармане, и я ушёл в море, в поисках лучшей жизни. Конечно, потом не раз оказывался на волосок от смерти в морской пучине, потерял пару зубов от цинги, но, оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что, не смотря на все пережитые беды и несчастья, я вообще ни о чём не жалею, и, если бы у меня был шанс прожить жизнь заново, то я бы поступил ровно также, как и прежде! — излив историю своей души, бывший матрос с любовью посмотрел на массивный якорь, висевший над бочками с пивом. Разумеется, что он был не настоящим, а мастерски вырезанной из дерева подделкой, раскрашенной краской из перетёртого угля, но для Карса это был священный идол, в котором он хранил драгоценные воспоминания.

Решив не мешать другу вспоминать былые, подёрнутые сверкающей дымкой ностальгии деньки, Хромос вновь отхлебнул из кружки и перевёл поникший и немного размытый взгляд на шлем, стоявший на столе немного правее кружки и смотревший на людей, словно ещё один молчаливый, незаметный, но очень внимательный собеседник. Это был открытый шлем с низким ребристым гребнем, покрытым мозаикой ярко-синих пластинок перламутра, переливавшимися в тусклом свете лампы. Синий цвет гребня обозначал звание капитана городской стражи Ло́рдэна, коим и являлся Хромос. Одет он был в лёгкий чешуйчатый доспех, надёжно защищавший торс и верх бёдер от внезапного удара ножа, дубины и уж тем более кулака. Сухие предплечья закрывали литые наручи, частично подменявшие щит, а за широкий кожаный ремень была заткнута пара толстых кожаных перчаток с большими, угловатыми заклёпками на костяшках. С плеч капитана спадал плащ из лазурного атласа, на котором был вшит золотой герб городской стражи — пламенное солнце за двумя скрещенными мечами. Подобные плащи носили только старшие офицеры, и, по правде говоря, таскать эту тряпку за спиной было весьма неудобно, она так и норовила испачкаться о грязь улиц или попасть под пятку, а в бою она и вовсе превращалась в смертельно опасную обузу, однако, эстетик и статус никто не отменял, и носить его всё же приходилось.

Несвежее лицо капитана покрывала короткая, тёмная щетина, успевшая заметно отрасти с последнего похода к доверенному цирюльнику, а его слегка волнистые каштановые волосы были слегка взъерошены после снятия шлема. Из-под густых прямых бровей выглядывали умные глаза серо-зелёного цвета с редкими жёлтыми прожилками, которые делали их немного светлее, но в тот вечер они померкли и больше походили на цвет холодной тёмной стали, изъеденной ржавыми трещинами. Всю неделю Хромос провёл на таможне у городских ворот, следя за порядком, подписывая непрекращающийся поток бумаг и по необходимости лично участвуя в досмотре прибывающих в город торговцев.

Лето подходило к концу, погода благоволила путникам, и длинные вереницы караванов из гружённых доверху телег и обозов съезжались в Лордэн, чтобы распродать свои товары на месте или же пересесть на быстроходные корабли и уплыть за океан, где их груз оценивался в разы дороже. Бесконечная и совершенно однообразная бумажная волокита, нудные таможенные процедуры, трудоёмкие обыски и постоянные конфликты с вечно недовольными, крайне обидчивыми и неприлично крикливыми иноземцами выматывали Хромоса похуже любых битв и сражений, оставляя за собой чувство полной опустошённости и морального бессилия.

— У тебя ведь сейчас должны отпускные начаться? — спросил Карс, вернувшись из приукрашенных воспоминаний в скучную реальность.

— Ага. Пару дней могу отдохнуть, а потом придётся служить телохранителем и защищать одну очень важную задницу.

— Кто такой?

— Посол из Эрсума. Он будет здесь только проездом, но задержится на несколько дней. Обменяется официальными любезностями с нашими сенаторами, нажрётся разок другой до поросячьего визга на пышном приёме, а потом сядет на корабль, уходящий в Даркрина́с. Так что дело в целом-то пустяковое. Я там буду нужен только для вида, как жест почтения и уважения к высокому титулу посланца и к самому королю. У него и так своей охраны чуть ли не полк будет, да и не станет никто в городе на него нападать.

— Вот как, должно быть и правда важный человек. Хотя, мне то какая разница, всё равно он в моей таверне останавливаться не станет, слишком уж она простецкая.

— Зато тут выпивка добротная и компания хорошая, — отпустив комплимент, капитан скромно улыбнулся и неспешно отхлебнул. Карс ухмыльнулся ему в ответ и засунул в рот очередной орех.

Они так и сидели, разговаривая о всяком, что случайно приходило на ум, а порой и вовсе ни о чём. Несмотря на вполне заметную разницу в возрасте и пропасть в общественном положении, они хорошо ладили друг с другом и нередко засиживались до поздней ночи, как это и случилось на сей раз. Прикованному службой к одному городу капитану было интересно послушать байки и небылицы бывшего путешественника, часть из которых ему довелось пережить самому, а другая часть которых была подслушана им в кабаках далёких портов. Хромос далеко не всегда верил его рассказам, но никогда не пытался поймать товарища на лжи, в которой не было и крупицы злого умысла или напускного тщеславия, но только желание потешить и удивить благодарного и щедрого на внимание слушателя. От него же он порой получал сведения о внешне благопристойных и порой даже обладавших безукоризненной репутацией горожанах, на деле творивших тёмные делишки за непроглядными ширмами, и в прошлом эти туманные слухи не единожды давали капитану ключ к разгадке запутаннейших преступлений. В же свою очередь Карс иногда с помощью Хромоса защищался от вымогателей и бандитов, посягавших на покой его любимой таверны и на его не шибко то и толстый кошелёк. Можно сказать, что их дружба была очень даже взаимовыгодной, но отнюдь не держалась на одной сухой корысти.

Когда на дне кружки вновь остался последний глоток пива, и Хромос в последний раз за вечер собирался просить добавки, в мутном стекле небольшого окошка показался свет от пары фонарей. Нараставшее металлическое лязганье и сбивчивая дробь твёрдых каблуков о брусчатку ясно намекали, что к трактиру стремительно приближалась группа солдат. Раздались несколько коротких, но громких ударов, и Карс, нехотя отлипнув от стойки, шаткой и немного вальяжной походкой, словно в тот момент он снова очутился на корабельной палубе, направился к запертой на засов двери. Капитан же остался сидеть на стуле, болтая остатками эля по дну кружки. Ещё не получив сообщения, он уже был полностью уверен, что его долгожданный и столь желанный отдых закончился, так и не успев толком начаться.

Карс снял с петель тяжёлый дубовый засов, и в таверну бесцеремонно вошёл страж. Он был облачён в такую же, как и у Хромоса, броню, с тем отличием, что его спину не закрывал синий плащ из дорогой, переливающейся ткани, а его шлем не венчал перламутровый гребень, но зато к одной из пластин его нагрудника, рядом с левым плечом, была прикреплена угловатая бляха, чем-то напоминавшая распустившийся цветок и обозначавшая его звание старшины. Позади него, на улице, остались ещё двое рядовых стражей с фонарями в руках. По их сопению и покрасневшим лицам можно было с лёгкостью понять, что они двигались в спешке и вероятно проделали немалый путь, перед тем как найти выпивавшего капитана.

— Приветствую вас, капитан Нейдуэн, и прошу прощения за то, что отвлекаю в столь поздний час, однако нам было велено в кратчайшие сроки разыскать вас и доложить о происшествии, — отрапортовал старшина, стараясь в перерывах между словами восстановить дыхание.

— Ну, так не тяни и докладывай, что у вас там стряслось, — приказал Хромос, развернувшись на стуле лицом к новоприбывшим.

— Я вынужден снова просить у вас прощения, однако мне был отдан строжайший приказ не говорить об этом в присутствии посторонних, — сказав это, страж покосился на стоявшего немного в сторонке трактирщика, который хоть и делал вид, что разговор был ему совершенно безразличен, но притом ловил каждое слово чуткими до слухов ушами.

— А кто отдал вам этот приказ?

— Никто иной, как господин Уóнлинг, — уверенным тоном ответил старшина. При звуке этой фамилии Хромос несколько напрягся. Если сам начальник городской стражи разыскивал его посреди ночи, то в городе должно было произойти нечто чрезвычайное и поистине ужасающее. — Он приказал найти вас, где бы вы ни были, и тотчас проводить к нему на постоялый двор «Золотой Телец».

Капитан тяжело выдохнул и одним махом осушил кружку, запрокинув голову назад.

— Раз сам господин Командующий зовёт, то мне не стоит заставлять его ждать, — с громким ударом, словно молот выносящего приговор судья, Хромос поставил кружку на стол, надел шлем и встал со стула. Держа левую руку на эфесе меча и прогоняя пивной дурман из головы, он подошёл к Карсу и вложил в его руку две серебряные монеты.

— Погодите господин, сейчас принесу вашу сдачу, — в голосе трактирщика зазвучало глубочайшее почтение к высокому начальнику, который в присутствии подчинённых не мог позволять простолюдинам говорить с собой излишне фамильярно. Ради сохранения жёсткой дисциплины приходилось на время забывать о дружбе, даже если того вовсе не хотелось.

— В этом нет нужды. Просто не забудь про остаток и налей мне в следующий раз.

Маленький пеший конвой двигался по главной улице города, что начиналась у парадных врат и, плавно изгибаясь словно могучая река, уходила вниз по пологому склону, обрываясь только у морских причалов, как бы впадая в гавань. Земля под ногами была выложена чёрной гранитной брусчаткой, которая в ночную пору походила на бездонную расщелину, расколовшую город пополам. Над головами стражей медленно плыли разгневанные тучи-великаны, скрывая от глаз ночные светила, и лишь серебряная ухмылка лукавого месяца изредка выглядывала из-за их вздутых тел и тут же пряталась обратно за стену их широких спин, откуда до земли изредка доносилось его гнусавое и злорадное хихиканье, предвещавшее всем, кто осмелился выйти в столь поздний час из дома, нечто дурное. Из темных переулков выползали клубы молочного тумана и обволакивали бледными щупальцами всё, до чего только могли дотянуться. На обычно оживлённых и шумных улицах в этот проклятый час не было ни единой души. Это был мрачный и безмолвный город-призрак из древних легенд, обречённый разгневанными богами за неисчислимые грехи его развращённых жителей на вечное прозябание за пределами времени, пространства, да и самой пустоты.

— «Что-то похолодало», — подумал капитан, ощутив озноб на вспотевшей под доспехами коже.

Хромос давно уже привык к виду безлюдного города и вездесущей темноте, в юношескую пору проведя многие часы в ночных патрулях, и сохранял душевное спокойствие, но вот его спутники были все как на иголках. Они пугливо сутулились и настороженно озирались по сторонам, а фонари в их руках беспокойно подрагивали и раскачивались из стороны в сторону. Мерзких страх поселился в их сердцах и терзал их слабеющие умы.

— Раз рядом больше ни души, то теперь вас ничего не связывает, и вы можете мне рассказать, что же там такого произошло? — капитан говорил строго, но не громко, чувствуя, что в этот миг его слова могли легко долететь до самых отдалённых городских окраин.

— Купца убили, — сухо ответил старшина.

— Это, конечно же, весьма прискорбное событие, но не может такого быть, чтобы вас отправили разыскивать меня из-за одного единственного покойника. Выкладывай всё как есть, — Хромос чуть повысил тон и посмотрел стражу прямо в глаза, но тот сразу же отвёл взгляд в сторону.

— Дело в том… Я его видел … как он лежит там, на полу, в луже собственной крови. Когда мы только прибыли на место, то я, как и вы теперь, сперва подумал, что нам подкинули очередного жмурика, но когда я вошёл в комнату и увидел его, так мне вмиг поплохело. На его груди не было кожи. Её сняли точно с какой-то скотины. А ещё эти глаза… пустые глаза… их пристальный взгляд… Тьфу…

Жуткая картина глубоко въелась в память старшины во всех мельчайших деталях. Мужчина хотел облегчить свои страдания и разделить страшную ношу с кем-то ещё, но прикусывал язык, чувствуя, что, поддавшись слабости, он неминуемо и навечно проклянёт ещё одну душу. Хромос видел отражение его внутренней борьбы в поникшей фигуре, окаменевшем лице и мечущимся взгляде и не стал силой выпытывать остальные подробности. Он решил, что раз он и так вскоре увидит всё сам, то пускай советь и без того страдающего солдата останется чистой. Страх и смятение повидавшего все виды человеческой жестокости мужчины вызвали в капитане неподдельный, но довольно странный, крайне циничный и в некотором смысле извращённый, разумеется, исключительно по профессиональным причинам, интерес к произошедшему. На его памяти ещё никто в Лордэне не сдирал с мертвецов шкуры.

Лордэн был крупнейшим торговым городом на северо-западном берегу континента. Роскошные постоялые дворы, банки с вековыми историями, круглосуточные игорные дома, богатые купеческие гильдии, чьи здания напоминали королевские дворцы и бесконечные ряды лавок, в которых можно было найти абсолютно любую вещицу, — собранные вместе они составляли мраморный скелет величественного и могучего колосса, чьи пальцы дотягивались до плывущих облаков человеческих грёз. Его плотью были разодетые в шелка и жемчуг предприимчивые торговцы и прославленные на все миры мастера всех известных искусств, что безустанно трудились над шедеврами, в чьё рукотворное происхождение было невозможно поверить. Вместо крови в его жилах текли полноводные, неиссякаемые и не знающие засушливых лет реки серебряных и золотых монет, зачаровывавших сердце всякого дельца своим сакральным и священным звоном. В этом заветном крае человек с хитрым умом и дарованным богами талантом мог всего в один год превратиться из голодного и немытого бродяги в толстощёкого и щеголеватого хозяина жизни с армадой торговых судов, чей лес мачт закрывал линию горизонта, и грудой сокровищ, о которой не смел мечтать ни один из драконов — живое воплощение алчности. Эта сказочная молва ходила среди юных мечтателей-честолюбцев, живших за пределами высоких стен, над которыми возвышались путеводные маяки — золочёные шпили величественных дворцов. Тот же, кто приходил в сей дивный град, дабы испить из его живительных рек, вместо сладкого нектара изобилия вкушал лишь соль из пролитых пота, крови и слёз.

Погруженные каждый в свои дурные, совершенно безрадостные размышления, члены отряда спустя гнетущую, безмолвную вечность добрались до постоялого двора «Золотой Телец», считавшегося одним из лучших и самых дорогих мест в городе, где мог остановиться безродный, но имевший крупное состояние путник. Над высоким монументальным забором, чьи плиты украшали разнообразные сценки-барельефы, виднелась покатая черепичная крыша трёхэтажного здания, сложенного из жёлтого камня. На широком ухоженном дворе, правее здания гостиницы, стояла чистая конюшня на пару десятков лошадей, а рядом с ней, выставленные в плотную и ровную шеренгу стояли вычурные и громоздкие экипажи постояльцев. Были там и приземистые бараки для прислуги, круглыми днями горбатившей спины, чтобы поддерживать имя и репутацию постоялого двора, но внезапное и жесткое убийство, совершенное в его стенах, в один день могло разрушить выдающийся результат всего их многолетнего труда.

В центре двора горело наспех разведённое кострище, освещавшее трепещущим пламенем четырёх рядовых стражей и стоявшего между ними офицера. Как и у Хромоса, из его шлема выступал короткий, походивший на спинной плавник рыбы гребень, вот только он был кроваво-красным, в цвет атласного плаща, закрывавшего его могучую спину. Это был цвет самого надёжного щита и острого меча города — цвет начальника городской стражи. Имя ему было Хéйндир Уонлинг, и он уже успел разменять шестой десяток. Его некогда чёрные как смоль и жёсткие как проволока волосы покрывал коварный иней седины, морщины изрезали его чутка скошенный лоб, кожа на веках и горле стала дрябловатой и слегка обвисла, как у старого мастифа, но несмотря на это его крепкая и статная фигура всё продолжала излучать ауру силы и жизни. Родом он был с далёких и суровых Северных Островов, и, как у большинства его земляков, лицо северянина было прямоугольным с высокими скулами. Он был обладателем крепкой угловатой челюсти и средних размеров рта с узкими, светлыми губами. На чутка приплюснутом и смотрящем самую малость вправо носу виднелась характерная горбинка, оставшаяся после одной из драк, коих в его бурной молодости было несчётное количество. Да и вообще, почти всё его тело покрывали неровные узоры заживших ран, которые он с гордостью носил вместо орденов и медалей. Истинному воину были ни к чему блестящие и крикливые побрякушки. Но самой заметной и выразительной его чертой были светло-карие глаза, которые порой казались тёмно-оранжевыми. Они были ясными и бодрыми, в них ещё сохранялся огонёк юношеского задора и азарта, которые у большинства людей исчезают вместе с отжитыми годами. Однако в тот недобрый вечер и его пламя оказалось потушено мёртвыми водами скверных мыслей.

— Приветствую и благодарю вас, капитан, что вы присоединились к нам посреди ночи, — сказал Хейндир, когда крошечный отряд Хромоса ступил на освещённую пламенем землю.

— И я приветствую вас, господин Уонлинг, — ответил капитан, протянув начальнику руку. Хейндир ухватил предложенное предплечье, крепко сжав его толстыми пальцами. Капитан ответил тем же. — Мне доложили, что у вас здесь обнаружили мёртвого купца. Это так?

— Да, вроде того, — негромко сказал Хейндир, обернувшись в сторону одного из окон на третьем этаже. — Рассказывать ничего не буду, проще тебе самому сперва всё увидеть, так что не будем медлить. Идём.

Капитан с командиром направились к парадному входу в здание гостиницы, оставив семерых стражей ожидать их возвращения на улице, подбрасывая щепки в ненасытное пламя. Поднявшись по короткой и широкой лестнице, они встали перед большими резными дверьми из красного лакированного дерева. Мелкая и искусная резьба изображала две выпуклые бычьи головы по одной на каждой из дверных створок, а вместо ручек были приспособлены вставленные в деревянные ноздри отполированные латунные кольца. Сразу за порогом их встретил наборный паркет из разноцветных сортов дерева, который обошёлся прошлому хозяину в значительную сумму и по которому было даже как-то жалко и неудобно ходить, ввиду его невероятной красоты. Главная зала постоялого двора, она же исполняла роль парадной, была обставлена роскошно и со вкусом, преимущественно в бардовых и золотых тонах. На дорогих, сверкающих лаком скамьях лежали мягкие подушки с обильной бахромой, а их поверхности были расшиты изображениями цветов и животных. На столах стояли подсвечники в форме дракончиков, державших в когтистых лапах горящие свечи. В расписных вазах покоились свежие цветы, от которых исходил тонкий аромат, заполнявший собой всё пространство. Эта зала уже многие годы впечатляла гостей, чувствовавших себя дорогим и любимым гостем во дворце у до неприличия расточительного герцога или графа.

На одном из диванов сидела пара человек. Это были старик в опрятном дворянском костюме, с зализанными назад жидкими волосами, и худощавый, болезненно бледный, но бодрый и даже в чём-то весёлый мужчина, с мутными очками на остром носу. Тощий всячески успокаивал седовласого и смог добиться в этом значительных результатов, но с появлением стражей старика всего передёрнуло, он резко вскочил и, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, помчался к Хейндиру.

— Н-ну что? Теперь-то вы заб-б-берёте тело? — выпалил он, почти уткнувшись носом в чешую доспеха.

— Извините, господин управляющий, но нам надо ещё раз взглянуть на комнату, перед тем как выносить оттуда мертвеца, — вежливо, но бескомпромиссно ответил Хейндир, пока Хромос снимал шлем с взмокшей головы.

— Да-а сколько мо-можно! — хозяина постоялого двора мелко трясло, а его беспокойные пальцы сцепились друг с другом и извивались как клубок червей. — Я хочу, чтобы вы ка-как можно скоре-рее закончили! Из-за этого мо-мои гости могутзахотеть съехать…

— Не волнуйтесь, мы обо всём позаботимся, а теперь верните мне ключ.

— Да, да. Вот, держите, — хозяин сунул дрожащую руку в карман и передал Хейндиру ключ, к которому была привязана бирка с надписью красными чернилами «№33». — Не пу-пускайте туда постояльцев. Они не должны…

— Вам не стоит об этом беспокоиться, мы никого и близко не подпустим, — ответил Хейндир, силой вытаскивая железку из судорожно сжатых пальцев. — Капитан Нейдуэн, доктор Зельд, прошу, идёмте за мной.

После этих слов хозяин гостиницы, которого, к слову, звали Эдвис, сжал губы и, теребя беспорядочно застёгнутые пуговицы на помятом камзоле, ушёл на кухню успокаивать расхлябанные нервы, а бледный доктор поднялся с дивана и беспечной походкой пошёл вслед за Хромосом и Хейндиром, которые уже поднимались по лестнице, расположенной в дальнем конце зала. Пройдя два лестничных пролёта, они вышли на этаж с самыми лучшими и, несомненно, с самыми дорогими комнатами в гостинице. Вдоль тускло освещённого коридора были выстланы роскошные ковры, купленные на рынке у торговцев из южных стран. Тамошние традиции диктовали обязательно снимать сапоги и портянки, чтобы не запачкать благородные ткани уличной грязью и ощутить кожей стоп её нежный ворс, но в этой части света таких обычаев не было, и произведение древнего ремесла топтал кто хотел и как хотел. На голубом потолке, среди нарисованных белых облаков парили гордые орлы, широко раскинув могучие крылья. Всего дверей на этаже было шесть, по три с каждой стороны. Комната под номером «33» была дальней левой.

— Простите, доктор, — заговорил замедливший шаг капитан, когда он поравнялся с Зельдом, — я о вас никогда прежде не слышал и хотел бы спросить, что вас привело сюда в этот вечер?

— А с чего бы вам знать о простом аптекаре, продающем дряхлеющим и страшащимся близкой смерти старикам настойки и временами ставящем им пиявок? До сегодняшнего дня молодость уберегала вас от знакомства со мной, и вы должны быть ей за это благодарны, не то она может обидеться и покинуть вас раньше положенного срока. Собственно, с господином Эдвисом от постоянных беспокойств как раз случилось нечто подобное, и теперь у него выделяется слишком много чёрной желчи, от чего ему приходится постоянно прибегать к моим услугам, ну а я рад ему служить. Как нашли тело, так он решил позвать не только за вами, но и за мной. Видимо думал, что бедняге ещё можно было хоть чем-то да помочь, но, увы, повторюсь, я — простой лекарь, а не чудотворец.

— Зельд уже дважды осматривал тело, внимательно изучил раны и остался здесь из желания помочь, так что можешь задавать ему любые вопросы, — доктор одобрительно кивнул и поправил съехавшие к самому кончику носа очки. Хейндир знаком подозвал к себе капитана перешёл на полушёпот. — Случай здесь явно непростой, а потому я хочу, чтобы ты внимательно осмотрел каждый угол и нашёл зацепки на того подонка, который сотворил всё это.

Получив в ответ безмолвный, короткий кивок, Хейндир вставил ключ в замочную скважину и дважды его провернул. Механизм протяжно лязгнул, дважды щёлкнул, разочек скрипнул, и из приоткрывшейся двери потянуло характерным запахом запёкшейся крови, которым вечно несёт со скотобоен. Северянин снял с настенного канделябра зажженную свечу и шагнул в душный мрак комнаты. Хромос шагнул следом и увидел, как в трепещущем свете пламени из тьмы выплыли носы алых сапог, смотревших в потолок. Хейндир прошёлся по периметру комнаты, поджигая расставленные тут и там свечи, и с каждым новым язычком пламени Хромосу открывался кусочек одной большой картины, от вида которой бросало в дрожь. Теперь он видел не только ноги, но и всё распластавшееся на полу, измазанное в крови тело, а вместе с ним и чудовищный кавардак, захвативший комнату. Всюду валялись листы бумаги и пергамента, исписанные тёмной вязью чернил. Ящики столов были грубо выдернуты, а их немногочисленное содержимое расшвыряно по сторонам. Каждая подушка и обивка на стульях и длинной софе были вспороты и выпотрошены, как рыбьи туши, и пышные барханы птичьего пуха в разлетались под ногами, поднимаясь чуть ли не к самому потолку, и вновь оседали в белоснежной пустыне.

Когда последняя свеча была зажжена, Хейндир уселся в надрезанное кресло и снял с уставшей головы шлем и поставил его на стол рядом с синим капитанским собратом. Тем временем Хромос неспешно обходил мертвеца, стараясь не наступать на раскинутые в стороны руки и кровавые подтёки, расползшиеся в стороны на манер щупалец спрута. Мужчина был одет в кафтан из золотистого дамаста с рисунком из диагональных полос, менявших блеск и цвет при смене угла зрения. Сверху одеяние было разрезано и окрашено в тёмно-бардовый цвет засыхающей крови. От левого плеча до правого и вниз к солнечному сплетению кожа была срезана. Багряные струны мускулов и морщинистые кусочки жёлтого жира засыхали и темнели на воздухе, пропитывая его запахом сырого железа. В центре оголённой грудины зияла небольшая угловатая дыра, уходившая в глубь к навеки остановившемуся сердцу. На бледном и холодном лице покойника вместо глаз зияли два чернеющих колодца, от чьих краёв тянулись высохшие струи кровавых слёз. Одни из них стекли вдоль висков, а прочие, обогнув нос, скрылись в усах и бороде, пропитав волосы и слепив их в уродливые клочья.

По спине Хромоса пробежал мерзкий холодок. Двигаясь по кругу, он ощущал на себе внимательную слежку разорванных глаз, чей призрачный взор одновременно манил, приковывал к себе, и в то же время вызывал нарастающее чувство тревоги, внушал отвращение и погружал смотрящего в гибельное забвение. Капитан усилием воли разорвал зрительный контакт и уставился в танцующее на кончике фитиля пламя, чтобы стряхнуть с себя дьявольское наваждение, но, увы, оно никуда не делось, а только малость ослабло. Тут он понял скрытую суть тех обрывочных фраз, что сказал старшина — от тела исходило нечто дьявольское и потустороннее.

— Кто он такой? — спросил капитан, взглянув на Хейндира.

— Со слов хозяина его зовут Киданс Вольфуд. Он — заезжий торговец с тугим кошельком и хорошими манерами, а более того он про него ничего толком не знает. Ни откуда он, ни зачем приехал в город. Видимо мертвец ещё при жизни был не шибко болтливым.

— А как давно его убили? — задал вопрос Хромос, но в ответ господин Командующий дал знак впавшему в короткую спячку Зельду. Доктор тут же встрепенулся и подскочил к трупу.

— Могу вас заверить, что смерть наступила около трёх-четырёх часов назад. Сейчас как раз должен начаться процесс трупного окоченения.

— Хм, понятно. Как погляжу, ему нанесли смертельную рану в сердце, а кожу, видимо сняли уже после, иначе бы его вопли были слышны не то, чтобы в доме, а во всей округе.

— Вот тут вы ошибаетесь, капитан, — возразил ему Зельд с довольной ухмылочкой и вновь поправил съехавшие очки. — Он умер не от удара в сердце, а немногим ранее. Подойдите вот сюда и нагнитесь.

Доктор присел на корточки около макушки покойника, осторожно взялся за виски, а затем повернул голову набок. Хромос увидел, что у самого основания черепа была ещё одна рана, один в один похожая на дыру в груди.

— Вот оно — самое первое ранение. Удар был нанесён со спины и, должен признать, с поразительной, я бы даже сказал, что даже хирургической точностью. Лезвие прошло аккурат в зазор между первым позвонком и черепом, оставив кости нетронутыми и перерезав незащищённее костью нервы, тем самым отсоединив мозг от всего остального тела. Смерть мгновенная и совершенно безболезненная!

— А каким оружием били? — поинтересовался капитан, разглядывая рану.

— Здесь края мягкие и плохо держат форму, но вот грудину ему точно пробили стилетом или чем-то подобным с узким и толстым клинком, что что могло оставить столь характерное ромбовидное отверстие. Так что на этом основании я склонен предполагать, что в затылок вонзили тоже его.

— Стилет. Его можно легко спрятать под одеждой, да так, что никто и не заметит, — Хромос встал и отошёл от тела. — Если первый удар был нанесён в спину, то убийца должен был прятаться в номере и нанести удар внезапно, либо он пришел вместе с купцом, а потом подло атаковал. Ты не знаешь, был ли ещё кто-то с ним?

— Нет, Эдвис сказал, что сегодня он гостей не приводил, да и прежде вёл исключительно уединённый образ жизни.

— Но не мог же он сам себя покромсать? По крайне мере уж точно не таким ловким образом. Значит, кто-то должен был находиться с ним в одной комнате, чтобы подсобить ему в этом деле.

— Это верно, но это должно означать, что убийца каким-то образом смог оказаться внутри комнаты. От замка входной двери есть всего два ключа. Первый выдаётся постояльцу, Киданс должен был открыть им дверь, но теперь ключ пропал, а второй, вот этот, который сейчас ты видишь у меня, обычно припрятан где-то в хозяйских закромах. Вряд ли наш купец был настолько глуп, чтобы в тайне от хозяина изготовить ещё пару дубликатов и отдать их кому-то постороннему. Что же до прочих путей, то все окна все были закрыты, да и этаж третий, залезть не так уж и просто будет. Тем более что незамеченным.

— Звучит так, словно он должен был воспользоваться магией. Это бы прекрасно объяснило, почему никто не видел, как убийца прибыл в гостиницу, а после также незаметно скрылся. Но чем именно он воспользовался? Открытие пространственных врат, причём двукратное, не могло бы остаться незамеченным, да к тому же нужно иметь просто божественный навык или же дьявольское везение, чтобы открыть разлом, не ошибившись на десяток другой локтей. Попадёшь не туда, и всё дело тут же накроется медным тазом. Значит было что-то иное… А вы делали проверку на магию?

— Ага, но она ничего не дала. Вот, сам посмотри, — Хейндир достал из-за пазухи серый шестигранный камень размером с ладонь. На его отполированных гранях были выгравированы руны, способные улавливать магическую энергию, которая на некоторое время оставалась в воздухе и в окружающих предметах после применения заклятий. Малые символы по бокам должны были указать на использование магии стихий, если же загоралась верхняя руна, то в данном месте использовали тайную магию, которая как раз и отвечала за открытие врат, а большая руна на нижней части предупреждала о близком присутствии некромантов. Хейндир провернул камень в руке, показывая, что ни одна из рун и не думала зажигаться. — Наш убийца либо сумел провернуть всё без единого заклинания, либо же он знает, как правильно замести за собой следы, а на такое способен не всякий чародей. Впрочем, что так, что эдак он явно не простой человек.

— Ха, раз уж ты так говоришь, то он должен быть действительно выдающимся подонком. Может он действительно сумел проникнуть в комнату без каких-либо чар. Если не через дверь и не через окна, то тогда.... — Хромос стал оглядывать помещение, в поисках возможных лазеек, пока его взгляд не остановился на камине, немного выдававшемся из стены. Капитан взял свечу, оставленную Хейндиром на столе и, перешагнув через руку мертвеца, подошёл к холодному очагу.

Сложенный из мраморных блоков камин был небольшим, но его размер идеально подходил, чтобы обогреть пару комнат и не дать гостям замерзнуть долгой зимней ночью. Капитан припал на одно колено и присмотрелся к белой золе, оставшейся на его дне после не слишком добросовестной чистки. Среди мелких угольков, смешанных с пеплом, он увидел несколько полустёртых следов, оставленных чьими-то башмаками. Они были немного меньше тех следов, которые бы оставили сапоги взрослого мужчины, но точно не принадлежали ребёнку или женщине. Хромос почувствовал что-то странное в воздухе. Между сухих запахов старой копоти и углей чувствовалась еле уловимая, но всё же вызывавшая рвотные позывы вонь, напоминавшая запах пузырей, всплывающих со дна древнего болота. Проглотив подступивший к горлу комок и стараясь больше не дышать носом, капитан наклонился ещё ниже и, развернувшись, засунул голову и плечи в камин чтобы посмотреть наверх. Топка быстро сужалась и переходила в дымоход, который хотя и шёл строго прямо, но был слишком узок, чтобы мужчина мог протиснуться сквозь него, будь он хоть трижды гимнастом или акробатом. Хромос, рискуя залить себе горячим воском лицо, поднёс свечу ближе к отверстию, и в свете пламени он увидел, что нагар со стенок трубы был частично стёрт.

Выбравшись из камина и встав в полный рост, капитан Нейдуэн призадумался. Раз следы на стенках дымохода были свежими, то убийца проник в комнату через узкий каменный тоннель, но для этого комплекция преступника должна была соответствовать телосложению десятилетнего ребёнка, причём довольно тщедушного. При этом убийца точно не принадлежал к расе гномов. Пускай они были низкими, но в то же время слишком коренастыми, широкоплечими и обладали гибкостью сухого дубового пня.

Капитан посмотрел на труп Вольфуда, разглядывая уже не раны, а оценивая его в целом. Он был высоким и статным мужчиной с высоким лбом и крупными кистями рук. При первом, беглом взгляде он создавал впечатление вполне обыкновенного и довольно успешного купца, но чем дольше Хромос всматривался в его очертания, тем больше подмечал больших и малых деталей, которые все говорили только об одном — Киданс Вольфуд обладал слишком крепким, могучим и закалённым телом для человека, чьими трудовыми органами были язык и мозг. Большинство купцов на ощупь были пухлыми и рыхлыми или же были болезненно тощими, но плечи этого купца были широки, а руки столь жилисты и мускулисты, что посвящавшему львиную долю своего свободного времени изнуряющим тренировкам Хромосу стало даже как-то завидно от их могучего вида.

— «И всё-таки это сделал взрослый мужчина», — думал капитан, рисуя в воображение последовательные картинки. — «Первая рана нанесена довольно высоко, к тому же сильной и чрезвычайно умелой рукой. Но как же он тогда сумел протиснуться через этот дымоход? Впрочем, надо бы ещё понять, зачем убийца устроил этот бардак. Он наверняка что-то искал. Может…»

— Ты что-то нашёл? — басистым голосом Хейндир прервал ход его мыслей.

— Да, в камине есть следы ног и сажа местами стёрта. Возможно, убийца проник внутрь через него.

— А там не слишком узко? Камин вроде небольшой, так что и труба не должна быть настолько широкой.

—Ты прав, там действительно маловато места. Мне и самому слабовато вериться в подобное, но следы говорят обратное, и с ними спорить не приходится. Если бы знали мотив преступления, то восстановить ход событий было бы проще, а для того надо больше сведений о самом господине Вольфуде. Стоит тут хорошенько всё обыскать, что-то да прольёт свет на его скрытную личность

С этими словами Хромос подошёл к телу и, стараясь не измазаться в крови, запустил руку под кафтан, но во внутренних карманах одежды ничего не нашлось: ни ключей, ни писем, ни кошелька. Если они там и были, то убийца забрал их себе.

— «Раз он забрал кошель, то и драгоценности мог подрезать».

Подумав об этом, капитан поочерёдно осмотрел все скрюченные пальцы мертвеца, но ни на одном из них не было ни колец, ни следов от них. На шее тоже не было отметин от цепочек, амулетов или украшений, что тоже было весьма необычно для представителя купеческого сословия, привыкшего демонстрировать своё благосостояние всем прохожим притом, что Кидансу эта привычка была явно не чужда, и одевался он на широкую ногу.

Когда на теле купца более не осталось подходящих для досмотра мест, Хромос взял у себя из-под ног несколько бумажек и пригляделся к ним. Испачканные в крови листы оказались торговыми расписками, согласно которым Киданс ещё несколько месяцев назад покупал продовольствие, достаточное, чтобы прокормить маленькую деревню. Это не показалось ему чем-то особо важным, и капитан, положив их на край стола, пошёл осматривать комнату дальше.

Интерьер гостиничного номера был выдержан в тёмно-синих тонах, отчего казалось, что постоялец погружался на морское дно. На гладких синих стенах были нарисованы золотые рыбины и раковины морских моллюсков. Темные реечные ставни закрывали пару окон и были заперты на увесистые железные крючья. На одной из них капитан заметил черный отпечаток, оставленный испачканными в саже руками, — ещё одно доказательство того, что убийца всё же пролез через закоптелую трубу.

— «Видимо он выжидал возвращения купца и смотрел во двор, чтобы знать, когда тот появится. Или же проверял, свободен ли путь к отступлению».

Хромос выглянул через одну из многочисленных щелей и увидел пятачок света, на котором солдаты всё так же ютились в безрадостном ожидании. Если бы не сгустившаяся ночная темень, то весь двор и прилегавшая к нему улица были бы у него как на ладони. Хоть Хейндир и сказал, что все окна были надёжно закрыты изнутри, но капитан всё равно проверил крючки и состояние досок между створками на предмет того, не пытались ли их вскрыть ножом, но они оказались в полной целостности. После завершения этого осмотра капитан заметил в дальней части комнаты прикрытую дверь, прежде прятавшуюся от его глаз в полутени.

— А что за той дверью? — спросил он у Хейндира.

— Там спальня, и в ней такой же беспорядок, как и тут. Убийца перевернул и сломал всё, что только смог.

— «Может хоть там повезёт больше, и на полу найдётся бумажка с чистосердечным признанием», — Хромос вновь отодрал прилипшую к столу свечу и пошёл к спальне.

У двери капитан замедлил шаг и протянул вперёд руку, освещая тёмную комнату слабым, боязливо трепещущим пламенем. Если гостиную лишь припорошило снежком, то спальню замело бураном из перьев, вырвавшийся из толстого матраса широкой двухспальной кровати. На полу валялась одежда, выброшенная из распахнутого настежь шкафа. В гардеробе Киданса можно было найти одёжку для любой погоды и климатической полосы, будь то палящий зной пустыни или морозный ветер в высоких горах. Такое снаряжение должен был иметь при себе каждый охотник за монетой, готовый по велению судьбы и броситься за зыбким призраком удачи на другой конец света. Хромос обошёл кровать, наступив на рукав плотной коричневой куртки, и прошёл в угол комнаты, где лежал дорожный мешок. Поставив свечу на высокую тумбу, капитан поднял сумку и запустил в неё руку. На её дне он нашёл один единственный затёртый платок и какие-то крошки, оставшиеся от обитавших там когда-то сухарей.

Недовольно цыкнув языком, капитан Нейдуэн бросил пустой мешок обратно в угол и был готов покинуть спальню, но внезапно его нога ударилась обо что-то. Угловатый предмет пролетел с полкомнаты, поднимая в воздух след из лёгких перьев, и со звонким стуком врезался в основание комода. Капитан прошёл по траектории полёта и увидел, что на полу лежал кусок необыкновенного металла размером чуть меньше кулака. Железка имела ровные грани, но неправильную форму, точно её откололи от чего-то большего. Своим видом она походила на светлую сталь или даже на серебро, но была гораздо легче, а когда страж вертел её у свечи, то её поверхность тихо переливалась всеми цветами радуги, как это обычно делают масляные пятна на воде. Никогда прежде ему не доводилось видеть подобного металла или сплава.

— Хейнд, взгляни-ка на это, — сказал капитан, вернувшись в гостиную.

— На что? — Хейндир обернулся и увидел кусок металла в протянутой ему руке. — Дай-ка его сюда.

Хейндир взял железку и покачал рукой, прикидывая вес, а затем попробовал оцарапать его о край доспеха, но металл оказался твёрдым, и на нём не осталось и следа. После этого начальник стражи начал медленно вертеть железку, всматриваясь в её загадочные переливы.

— Знаешь, что это за металл? — спросил Хромос, не дожидаясь, пока его командир сам заговорит.

— Нет, не могу даже предположить.

— Эх, зараза. Вряд ли он дорогой, иначе бы убийца и его прихватил, — капитан тяжело вздохнул и ещё раз окинул взглядом комнату. — Не думаю, что я смогу здесь ещё хоть что-то найти, так что… ах, да, чуть не забыл. Кто и как нашёл тело, если двери были закрыты?

— Хозяин рассказал, что этим вечером к убитому пришёл гном-курьер, но после того, как купец не открыл ему на стук и крики, посыльный доложил об этом Эдвису. Они обошли все другие номера, вдруг он у кого-то сидел пьяным в дрова по случаю хорошего знакомства или заключённой сделки, но нигде его не нашли и решили отпереть дверь.

— А где сейчас этот гном?

— Говорят, что ушёл, не дожидаясь, пока купца найдут. Видимо куда-то сильно торопился.

— В таком случае надо бы как можно скорее его разыскать, а то уж слишком подозрительно выходит. Хотя, гном, конечно, низковат будет, чтобы достать стилетом до шеи. Ему бы пришлось сперва повалить Киданса, затем завязалась бы борьба и он бы не смог столь ювелирно вонзить клинок, либо же ему пришлось бы подставлять табурет и влезать на него, пока купец покорно бы дожидался своей смерти. Вряд ли Вольфуд сам сидел в момент нападения, так как он непременно бы услышал скрип дверных петель, если до этого не заперся изнутри, или бы его непременно встревожила тяжёлая гномья поступь. Так или иначе, но он бы его обязательно заметил, после чего встал, чтобы встретить и выпроводить вон. С другой стороны, встреча могла быть запланированной, и Вольфуд, встретив гостя, завёл с ним беседу, и, если предположить, что сам он сидел в этом кресле, — Хромос пригляделся к предмету мебели, на котором сидел командующий, — нет, спинка слишком высокая и шея будет хорошо защищена от такого подлого удара.

— Тут ты прав, — Хейндир призадумался и после паузы продолжил. — Хромос, я помню, что сам дал тебе следующие дни под отдых, но ты и сам видишь, что дело здесь явно не чисто, и мне как никогда прежде нужна твоя помощь. Поэтому прошу тебя не оставлять службу и лично заняться поисками этого гнома и убийцы.

— Раз сам господин Уонлинг меня об этом просит, то я не смею отказаться. Стоит больше узнать о гноме, иначе мы его вплоть до самой зимы разыскивать будем.

— За подробностями можешь обратиться к Эдвису. Он его вроде неплохо запомнил, но из-за волнения несколько путается в показаниях. Пощади его и будь помягче.

— Разумеется. Если он скажет что-то внятное, то завтра же утром отправлюсь на поиски, и если будут какие-то успехи, то немедля вернусь с докладом. Если на этом всё, господин Командующий, то разрешите идти.

— Буду ждать вестей, и, Хромос, когда будешь выходить из гостиницы, скажи ребятам, чтобы пришли выносить тело и вещи. Мы с доктором Зельдом посидим пока тут.

— Так точно. До свидания, командир, доктор, — Хромос пожал протянутые руки, взял шлем со стола и вышел из комнаты. Закрыв дверь за спиной, капитан огляделся по сторонам и, удостоверившись, что никого рядом не было, протяжно выдохнул. Не только обременённый и закалённый горьким опытом разум, но и шестое чувство недвусмысленно подсказывали, что это был далеко не последний мертвец и что капитану ещё предстояло не раз обменяться пристальными взглядами с опустевшими глазницами.

Мысленно распрощавшись с полагавшимися ему выходными и спокойным сном, капитан прошёл вдоль коридора и спустился по лестнице обратно на первый этаж, где его ожидал Эдвис. На сей раз он сидел на диване в компании своей пышной женой, которая была одета в мешковатый, но лёгкий, дышащий и ничуть не сковывавший свободу движений ночной халат с цветочным узором. Когда Хромос подошёл ближе, то старик шепнул что-то на ухо своей женщине, и она, нежно погладив его по дрожавшей руке, встала и ушла в другую комнату, оставив мужчин наедине.

— Ну, что вы там закончили? — нетерпеливо спросил Эдвис, до того, как капитан уселся на противоположный диван.

— Да, почти закончили, сейчас собираемся выносить тело и вещи покойного. Вам нужно будет дать небольшую расписку о согласии на конфискацию.

— Да, хорошо, сделаю всё, что попросите, только прошу, постарайтесь, чтобы никто не видел, как вы несёте его по коридору. Если для этого понадобиться завернуть его во что-нибудь, то я готов выдать под это дело простыни. Пусть они испачкаются в крови, можете их потом выкинуть, мне не их жалко, только прошу, умоляю вас сделать всё по-тихому, — от волнения Эдвис тараторил и спотыкался в словах. — Я и так с поддержкой господина Уонлинга еле-еле сумел всех успокоить и развести по номерам, хотя один постоялец всё же решил немедленно съехать, потребовав ему вернуть все уплаченные деньги.

— Можете так сильно не упрашивать, мы понимаем, что вы не хотите новой паники среди постояльцев.

— Л-ладно, — уже более спокойно ответил Эдвис, хотя его руки всё продолжали маниакально тереться друг о друга. — Так чего же вы ждёте?

— Перед тем как мы уберем тело, я хочу задать вам пару вопросов.

— Вот как, — снова разволновался Эдвис. — Тогда давайте бы-ыстре. Что вы хотите у меня узнать?

— Что вы знаете об убитом?

— Его зовут Киданс Вольфуд. Заселился к нам вчера днём. Откуда прибыл, он не говорил, но назвался купцом и сказал, что в городе по торговым делам. На этом всё.

— Всё? — недоумевающе спросил Хромос.

— Да, всё, — сказал Эдвис и размашисто кивнул.

— Вы его ни о чём больше не расспрашивали?

— Ну, он был не очень разговорчивым, но зато спокойным, вежливым и показался мне человеком приличным, даже в чём-то благородным, пускай, что никаких титулов не имеет, по крайней мере он их не называл. Поэтому я и не хотел его излишне беспокоить.

— Вот как. А он не говорил о своей принадлежности к торговой гильдии?

— Нет, ничего такого я от него не слышал. К тому же он прибыл совсем один, без спутников и охраны, — Эдвис задумчиво почесал затылок. — Почти все наши постояльцы бояться путешествовать без телохранителей, поэтому у нас есть и простенькие номера для охраны и прислуги. Я сам удивился, что он был совершенно один.

— Это действительно необычно, — Хромос немного призадумался. — А на каком языке он говорил?

— На нашем, эрсумском, и довольно чисто, почти без акцента. Но он точно не из этих земель, это я могу сказать со всей уверенностью. На это глаз у меня намётан.

— Понятно. А что он сегодня делал до того, как вы нашли его мёртвым?

— Ранним утром он позавтракал и вслед за этим сразу куда-то ушёл. Он вообще здесь мало времени проводил, всё делами занимался. Вернулся он один… на закате. Мы спустились в хранилище, и там он оставил какие-то вещи, а потом…

— Постойте, — прервал его Хромос. — Вы сказали хранилище?

— Да, хранилище, оно у нас в подвале. Там для гостей стоит шкаф с железными дверцами, в котором они могут спрятать золото или иные ценные вещи и не волноваться за них.

— А можно посмотреть, что там лежит?

— Я вас туда сейчас же отведу, но нужен ключ, а он должен быть у господина Вольфуда.

— Я только что обыскал его тело, и у него не было при себе никаких ключей. В комнатах тоже ничего не нашлось.

— Значит его забрали… Ой не хорошо-то как, ой не хорошо…

— Если он сейчас в руках убийцы, то вам стоит лучше охранять этот самый подвал и шкаф. Существует ли способ открыть его без ключа? Там может лежать нечто важное для дела.

— Да, я могу пригласить мастера, что сделал эти замки. Он — единственный, кто сможет открыть дверцу, не разворотив всё остальное.

— Как скоро он сможет прийти? Желательно с этим не затягивать.

— Я, конечно, объясню ему всю важность и срочность дела, но раньше обеда завтрашнего дня он точно не прибудет.

— Ладно, тогда я вернусь к вам завтра и буду ждать его столько, сколько потребуется. Так что же случилось после того, как он оставил вещи в хранилище?

— Ну, затем он поднялся к себе и больше живым я его не видел.

— Вот как. А что насчёт гнома, пришедшего к нему?

— Гнома? Ах, да… да, приходил к нему один, назвался посыльным из Дун Гарада. Всё тыкал мне в лицо бляху с их гербом и говорил, чтобы я не лез не в своё дело и пропустил его к господину Вульфуду. Жуткий грубиян.

— Помните, как он выглядел? Хотя бы в общих чертах описать его можете?

— Я, да… помню. Он был одет в тёмно-серую одежду посыльного банка, так что он точно не проходимец какой-то, а их рабочий. Молодой, резкий и наглый. Эх, как бы его описать… я в гномах плохо разбираюсь, для меня они все весьма похожи, но у этого были бритые виски, а борода рыжая и заплетена на несколько кос. Имени он, кажется, не называл или… нет, не помню.

— Не волнуйтесь, даже это уже упростит нам поиски. Но как вы думаете, мог ли это он убить Киданса?

— Он? Нет… нет, думаю… что точно нет. Он поднялся совсем ненадолго, а потом сбежал вниз и заявил мне, что я наврал ему, и купец был не у себя, а потом он умчался прочь. За это время он просто бы не успел устроить такой беспорядок. Я удивился его словам и пошёл проверить, не случилось ли чего с господином Вольфудом, но мне никто не ответил. Я точно помнил, что он не спускался в главную залу, так что я отправил слуг обойти все номера, не сидел ли он у кого-то ещё, но его нигде не нашли. Только тогда я достал из тайника запасные ключи и пошёл отпирать дверь. Когда я её открыл, то увидел… вы сами знаете, что там…

— Хорошо, но скажите, кто-нибудь из постояльцев жаловался на шум из номера?

— Нет, не было такого. Но у нас стены толстые, каменные, сделанные на века, потому сквозь них довольно сложно услышать, что происходит в соседней комнате, но если бы убитый закричал, то мы бы наверняка это услышали.

— Значит, всё произошло мгновенно. Чёрт… ладно, спасибо за ваши ответы. На этом всё. Ожидайте меня к обеду и, если мастер всё же прибудет раньше, чем я, то ни за что не открывайте хранилище сами. Там вполне может лежать что-то опасное.

— Д-да, конечно, мы непременно дождёмся вас, — почти поклялся Эдвис, неосознанно положив руку на беспокойное сердце.

— Прекрасно, тогда я пойду, а вы… поспите хорошенько и, если вспомните ещё что-то про этого купца, то завтра расскажите мне.

— Да, я постараюсь. До свидания, капитан, — сказал Эдвис, когда Хромос поднялся с дивана.

— Добрый вам ночи, Эдвис, — ответил капитан и пожал протянутую руку, ощущая, как она мелко тряслась от пережитых потрясений. Отпустив вялую кисть, капитан развернулся и пошёл в сторону парадной двери, а хозяин гостиницы сел обратно на диван и нервно забарабанил пальцами о колено.

Во дворе по-прежнему горел костёр, и стражи всё также стояли вокруг него, словно каменные истуканы. Разговоры у них совершенно не клеились, а потому они были рады увидеть выходящего из гостиницы капитана. Наконец-то они оставят это мрачное место и вернутся за надёжные стены тёплой Крепости.

— Внимание, — твердым и уверенным голосом начал Хромос. — Господин Уонлинг приказал готовиться к отбытию. Вы, четверо, отправитесь наверх, соберёте все вещи и вынесете их во двор вместе с телом усопшего. Хозяин обещал выдать вам какие-нибудь тряпки, в которые вы сможете обернуть тело. Остальные — принимайте и сторожите груз.

— Так точно, капитан, — слаженно, но не очень громко ответили стражи.

— У вас ведь есть на чём увозить тело?

— Да, вон наша повозка стоит, а лошади дремлют в конюшне, — сказал один из солдат, указывая в сторону пустой телеги, замешавшейся среди набитых грузом экипажей.

— Отлично, можете не медлить и теперь же запрягать.

— Есть, — ответили стражи, и каждый побежал выполнять свою часть работы, но один остался стоять на месте.

— Простите, капитан, а вы с нами не поедете?

— Нет, я переночую у себя на квартире.

— Может, вы тогда одну лошадь себе возьмёте?

— Нет нужды. Живу я недалеко, а искать в ночи, куда бы пристроить голодную кобылу, мне лень. Если привяжу её рядом с домом, то до рассвета её успеют дважды украсть и трижды перепродать.

— Ясно. Простите, что посмел вас задержать, — с этими словами стражник виновато наклонил голову, но Хромос тут же прервал его.

— Не страшно. Главное — заберите из той комнаты всё, что сможете, вплоть до единого листочка.

— Так точно, капитан, — страж ещё раз коротко поклонился и бодрой трусцой побежал в сторону конюшни.

Хромос посмотрел на окно третьего этажа, в котором всё ещё горел свет, а потом перевёл взгляд на крышу, над которой виднелись чёрные верхушки печных труб. Если улики не врали, и убийца всё же пролез в номер через дымоход, то до того ему бы пришлось подняться на крышу здания, карабкаясь прямо по стене, и вряд ли он смог бы остался никем не замеченным. Разглядывать что-либо в ночи было трудно, а Хромос уже ощущал гнёт накопившейся усталости и выпитого эля, поэтому-то он решил изучить здание на следующий день, когда вернётся.

Шагнув во тьму, капитан неспешно побрёл по мрачным городским улицам, полагаясь скорее на память, чем на зрение. Временами он любил пройтись в одиночку по ночному городу, когда с его улиц исчезают почти все прохожие, а луна, окружённая россыпью сверкающих звезд, безмятежно проливает ласковый, серебристый свет на гладь залива. В такие ночи капитан наслаждался уединением, ощущая себя абсолютно свободным от чего либо, даже от самого себя, но эта ночь не была такой. Опустевший город был пропитан гнетущим одиночеством, сводившим людей с ума. И тот, кто осмелился выйти в эту мрачную ночь из своего двора, чувствовал на себе леденящие взгляды из тёмных углов, где собрались все его страхи. Но Хромос не замечал на себе этих злобных глаз. Вся его беспокойная голова и без того была погружена в мрачный омут гнетущих мыслей об убийстве.

Он пытался понять мотив преступления. Чаще всего купцы погибали в дороге от рук разбойников, желавших отобрать заработанное ими золото, но здесь было что-то иное. Была ли это месть, жажда лёгкой наживы или устранение конкурента?

— «Если подумать, то его могли бы убить преступные главари, если он решил вести с ними дела, а после опрометчиво кинул их на деньги. Но в таком случае они бы поймали его где-нибудь на улице, затащили в безлюдное место, избили хорошенько и только потом прирезали. Вот так исхитряться не в их обычаях. Да и пробыл Киданс в городе всего-то пару дней и должен был бы сильно постараться, чтобы вот так вот вляпаться. Скорее всего, это кто-то неместный, но при этом настоящий профессионал своего дела — наёмный убийца, а не случайный дилетант, соблазнившийся большими деньгами.

Но кто же тогда его наниматель? И как долго он преследовал Киданса? Почему же не убил его в дороге, где всё было бы стократ легче, где бы никто не стал его искать? Если это был заказ или месть, то уже завтра убийца покинет город и новых смертей больше не будет. Да и к тому же зачем он сре́зал с груди кожу и забрал её с собой? Её ведь подле тела не нашлось. У него было там родимое пятно и должно послужить доказательством сделанной работы? Но в таких случаях принято приносить отрезанную голову, ведь без куска кожи жить ещё можно, а вот без тыквы на плечах уже никак не получится.

Конечно, ублюдок мог забрать её и для иных целей. Может он один из тех охотников, что добывают человеческую кожу для чёрных рынков и изготовления пергамента проклятых гримуаров. Или же он из тех больных сволочей, что поклоняются тёмным богам, и он сам употребляет её в пищу, веря, что тем самым приобретает покровительство и могущество своего обожаемого божка? Но и в этих случая он бы строил засады у большаков или ловил в лесу девиц, ушедших по ягоды и грибы. Так меньше шансов быть пойманным над растерзанной жертвой и можно собрать больший урожай с тела. Нет… всё не то… всё — не то…»

Среди молочного тумана, бережно и нежно окутывавшего сонные дома мистической вуалью, показалось тусклое и размытое желтоватое свечение, за которым последовало приглушённые лязганье и топот. Навстречу Хромосу по улице шёл патрульный отряд стражей из четырёх человек. У двоих из них в руках были точно такие же пузатые фонари, как у тех солдат, что пришли за капитаном в трактир. Заметив отблески света на пластинках доспеха и синий гребень на шлеме, стражи сразу опознали одного из своих начальников, и, подойдя ближе, приветственно стукнули себя кулаками по нагрудникам. В ответ Хромос грузно кивнул и пошёл дальше.

Вскоре после этой небольшой встречи капитан оказался перед аккуратным двухэтажным зданием, с чистыми белыми стенами и коричневой крышей. На первом этаже располагалась лавка всевозможных специй и пряностей, привезённых с разных концов света, а на втором было две квартиры, в одной из которых жил владелец с семьёй, а вторую, поменьше, снимал Хромос. Многие дома в Лордэне имели схожую планировку. Нижние этажи были заняты различными лавками, мастерскими, цирюльнями и кабачками, а на последующих этажах проживали счастливые хозяева и менее везучие арендаторы.

К правой стене здания была пристроена деревянная лестница — единственный путь в квартиру. Не касаясь перил, Хромос поднялся по поскрипывавшим доскам и встал напротив узкой двери, укреплённой парой железных полос. Он снял с пояса небольшую связку ключей, быстро нашёл нужный, отпер замок и лёгким пинком открыл дверь. Прихожая, она же гостиная, столовая и кухня, была достаточно просторной и могла принять компанию весёлых друзей, если только им не приспичило бы потанцевать. Здесь была простецкая и малость покоцанная софа, стол с четырьмя стульями и пара шкафов со всякой домашней утварью, которой капитан почти никогда не пользовался, позволяя ей наращивать слои серой пыли, как древесному стволу новые кольца. Перебрался он в эту квартиру чуть более полугода назад, и заглядывал в неё только во время выходных, а потому большую часть времени она пустовала и служила складом для личных вещей. Хромос был холост и детей не имел, так что особой нужды иметь собственное жильё у него не было, а платить ежемесячную ренту выходило дешевле полноценной покупки. К тому же, если возникала необходимость, то он мог в один день собрать все свои скромные пожитки и переехать на новое место, что прежде уже приходилось не раз совершать.

Пол во всей квартире был выложен плотно подогнанными сосновыми досками, залитых тёмным лаком, который за прошедшие года успел затереться и потерять былой блеск. Стены были голыми, так что можно было усесться и рассматривать каждый использованный при строительстве камень, если вам было больше нечем заняться. Чтобы комната не выглядела столь угрюмо, хозяин повесил на стене без окон небольшую картину неопознанного фрукта, желая таким образом сделать атмосферу более уютной и сторговать цену повыше. Однако живопись была настолько халтурной и нелепой, что вызывала навязчивое желание продырявить её пальцем в паре тройке мест. Напротив входа, рядом с дверью, ведшей в спальню, прижимался к стене закоптелый камин.

Хромос недоверчиво покосился сперва на чёрное жерло, а потом медленно обвёл взглядом тёмную комнату, крутя шеей словно сова. Он был один. Тогда капитан закрыл за собой дверь на увесистый засов и прошёл в угол гостиной, где на комоде стоял глиняный кувшин без ручек и несколько деревянных чаш. Страж снял крышку с сосуда и осторожно налил себе воды. Делал он это почти не глядя, продолжая следить за пустым пространством вокруг себя. Наполнив чашу до краёв, капитан поднёс её к губам и начал неспешно пить, повернув голову боком и всё продолжая коситься по сторонам.

Вдоволь напившись, рыцарь поставил посуду обратно на комод и пошёл в спальню, но остановился у самой двери и уставился на камин, всё не дававший ему покоя. Он был ещё меньше и у́же того, что стоял в гостинице, и через него сумела бы протиснуться разве что кошка. Хромос понимал это, но не мог отделаться от навязчивых мыслей. Поддавшись уговорам внутреннего голоса, он подхватил один из стульев и, зайдя в спальню, закрыл дверь и подпёр под ручку двери спинку стула, уперев его ножки в пол.

Спальня была такой же простой, как и гостиная. Двумя вещами, выделявшими эту спальню среди прочих, были стойка для доспехов, стоявшая в углу, и меч в ножнах, подвешенный на толстый гвоздь над изголовьем кровати. Хромос подошёл к высокому платяному шкафу и осторожно приоткрыл дверцу, но обнаружил лишь свою повседневную одежду, да пару тёплых одеял, свёрнутых в тугие рулоны. Закрыв дверцу, капитан почувствовал себя довольно глупо. Он поддался паранойе, которая зародилась в гостинице, и начал вести себя как ребёнок, наслушавшийся страшный историй перед сном. Капитан криво улыбнулся, посмеявшись над самим собой, и начал снимать с себя доспехи и аккуратно складывать их на стойку.

Раздевшись до плотно прилегавших к ногам льняных подштанников длинной до колена, Хромос приготовился мыслями ко сну и сел на край постели. Как и всегда, вложенный в ножны меч был поставлен рядом, с опорой гардой на прикроватную тумбу. Такую привычку — в любой ситуации держать оружие под рукой, ему внушили ещё в юношеские годы, а потому отказаться от неё было весьма затруднительно, да особо и незачем. Что же до того меча, что висел на стене? Это был старый полуторный меч его отца, которым капитан никогда не пользовался, но бережно хранил и регулярно ухаживал за ним, чтобы железо не съела подлая ржавчина. Длина клинка, выплавленного из сплава стали с небольшой примесью мифрила, была тридцать семь с половиной дюймов, а само оно имело шестигранное сечение и почти параллельные кромки, резко переходившие в остриё. Этот меч был выкован в гномьих кузнях глубоко под горами, и его гарда была украшена вязью угловатых узоров. Длинную рукоять обтягивали переплетённые полоски тёмно-красной кожи, а на круглом навершии были нанесены два герба. Первый — герб гномьего клана, чей мастер выковал этот меч, а второй — герб рода Нейдуэн, по чьему заказу он и был изготовлен. Клинок был достаточно лёгок, чтобы запросто удерживать его в одной руке и без особых усилий наносить стремительные и частые удары.

Хрустнув шеей, капитан улёгся на спину, накрыл ноги тонким шерстяным одеялом без набивки и впервые за день полностью расслабился. Усталые глаза сами слиплись, и капитан тут же заснул.

Глава II «Златое Сердце»

Огромные шестерни, впившись друг в друга угловатыми чугунными зубами, тихо постанывали, в то время как длинная стрелка часов медленно и незаметно, но неумолимо подкрадывалась к сверкающей позолотой цифре. Грозовые тучи, что прошлой ночью застилали небесную сферу, умчались далеко за линию горизонта, и теперь на чистой небесной лазури точно настоящие облака лениво парили несметные полчища упитанных чаек, широко раскинувших свои могучие крылья в ожидании свежей порции утренних объедков, то и дело оглашая город пронзительными криками, как бы подгоняя трудившихся у котлов хозяек. Ещё выше над ними по небосклону медленно поднимался солнечный диск, окружённый ореолом ослепительного великолепия, бескорыстно даруя миру свою неиссякаемую любовь. Его путь начинался на западе, где он день изо дня ссамого начала времён вырвался из пенных вод океана и с непоколебимой уверенностью двигался на восток, проливая теплый свет на черепичные крыши домов и заглядывая в щели оконных створок, игриво щекоча лица спящих людей.

Лордэн стремительно оживал, приветствуя новый день, полный дел, забот и выгодных сделок. Владельцы лавок и магазинчиков не теряли ни единой минуты и внимательно проверяли каждую безделушку, которую собирались продать, даже если та уже давно пришла в полную негодность. На улицах вновь появлялись красочные вывески, расшитые флаги и расписанные доски, зазывавшие покупателей посетить того или иного торговца. Параллельно с этим по всему городу из остывших за ночь труб показывались первые клубы белого дыма. Он вился над крышами пекарен, где разбухали и покрывались хрустящей корочкой хлебные батоны и лепёхи, окутывал воздух возле многочисленных мастерских и кузен, но самый едкий и густой дым валил из жерл гномьих литейных, стоявших скопом в отдельной части города. В их недрах царили столь сильный жар и нестерпимая духота, что ни один человек или эльф не мог долго находится рядом, чтобы не почувствовать страшное недомогание. Измазанные в угольной пыли руки размахивали столь же чёрными лопатами, огромные меха раздувались и сжимались, поднимая вихри искр, чтобы вновь раскалить до предела никогда не остывавшие желудки плавильных печей и выпустить из их ртов раскалённые потоки жидкого металла.

Но все эти приготовления не шли ни в никакое сравнение с тем, что творилось в гигантском порту. Лес из сотни толстых и высоких мачт медленно колыхался на ласковых волнах, а среди его бесчисленных ветвей карабкались ловкие матросы, проверяя сохранность и готовность такелажа перед отправкой в новое плаванье к самому краю света. Боровшиеся с тяжким похмельем боцманы гневливо покрикивали на подчинённых и всячески их подгоняли, не давая и секунды отдыха, в то время как штурманы, наморщив лбы и на время отставив бутылки с вином и ромом куда подальше, прокладывали на картах пути через опасные моря и капризные океаны. Едва все приготовления будут завершены, то они отвяжут канаты от кнехтов и, расправив паруса, уплывут на поиски счастья и богатств, а на их месте тут же пришвартуется новый корабль с набитыми всяческими заморскими редкостями трюмами.

И как во всякое прочее безмятежное и славное утро на небольшую площадь перед городской ратушей шли женщины и дети, держа в руках вёдра и кувшины. Они подходили к широкому круглому фонтану и зачерпывали из него чистую прохладную воду, но мало кто спешил сразу возвращаться домой. Домохозяйки собирались в небольшие компашки и начинали перемывать косточки подружкам, которые занимались точно тем же, но по другую сторону мраморного бассейна, а встретившие друзей ребятишки сваливали вёдра в кучу и, позабыв про возложенные на них обязанности и совершенно не думая о грядущем наказании, от всей души придавались беззаботному веселью. Над собравшимися людьми возвышались четыре фигуры полуобнажённых девушек. Они стояли на гладких белых бортиках и держали в каменных руках кувшины, из которых текли бесконечные струи и звонко разбивались о зеркальную гладь.

В миг, когда, часовая стрелка направила грозное острие на семёрку, башню проняла дрожь, механизм зарычал, словно разъярённый лев, и тяжёлый молот ударил по колокольной юбке. Яркий и мелодичный звон прокатился по улочкам, дворам, оттолкнулся от стены серых скал и гулким, затихающим эхом понёсся назад. Хромос открыл глаза и мученически посмотрел на потолок. Из-за военного воспитания, полученного в детстве, и долгих лет, проведённых на службе, у него появилась привычка, не позволявшая ему спать после семи часов. Каким бы он ни был усталым или сонным, был ли это праздник или выходной, он всегда просыпался ровно в семь часов, если его никто не разбудил раньше, и не мог снова заснуть, как бы того не желал.

Капитан оторвал голову от подушки, сбросил с себя тонкое одеяло из колючей шерсти, и сел на край кровати, поставив босые ноги на деревянный пол. Когда он протирал ладонями слегка отёкшее лицо, в его голове поочерёдно всплывали ясные, но расчленённые на части образы прошлой ночи. Бардак, перья, следы сажи, кровь, — эти воспоминания не вызвали в нем каких-то особых чувств, но, когда перед его взором явились опустошённые глазницы и оголённые ребра, всё его нутро вздрогнуло и сжалось в путаный комок. На мгновение он вновь ощутил на коже этот липкий взгляд неморгающих глаз, непостижимым образом пронзивших пространство и время. Хромосу и прежде доводилось видеть десятки мёртвых и порой сильно обезображенных тел, но до того дня ни одно их них не вызывало у него подобных наваждений и чувств.

Похлопав себя по худым, слегка впалым щекам так сильно, что на них выступил яркий румянец, капитан встал с кровати и размашисто потянулся, разминая суставы спины и рук. Для разгона застоявшейся крови капитан с десяток раз присел, нарочито громко выдыхая воздух, упал отжаться на пол, затем подставил ноги ближе к рукам, оттолкнулся и встал головой вниз. Стоял он ровно и красиво, правда совсем недолго, практики не хватало. Завершив зарядку, Хромос с покрасневшим и освежившимся от прилившей крови лицом и барабанным боем сердца в ушах подошёл к шкафу и достал тёмно-жёлтую куртку из плотной ткани, светлую льняную рубаху с завязками у воротника и длинные штаны, сшитые из тонкой коричневой кожи. Как и всякий военный, оделся он быстро, без лишней возни и натянул высокие поношенные сапоги, стоявшие возле угла кровати. Теперь ему оставалось только схватить кошель, в котором лежали две дюжины серебряников да пригоршня медяков, и помчаться на поиски завтрака.

Стул, всю ночь доблестно подпиравший дверь спальни, с вернувшимся чувством стыда был возвращен на законное место у стола, а дубовый засов на входной двери был снят с петель и поставлен в угол. Капитан вышел на лестничную площадку и ощутил тепло на лице и в волосах солнечных лучей и прохладу солёного морского бриза. Вдоволь насладившись блаженным утром, Хромос закрыл дверь на замок и, повесив ключи на пояс рядом с кошельком, бодро сбежал вниз по лестнице. Он никогда не ел у себя дома и не занимался стрепнёй, потому как ничего кроме жаркого на вертеле походного костра он готовить и не умел. Чаще всего ему приходилось обедать в Крепости, где кормили весьма вкусно и сытно, особенно старших офицеров, а в остальное время он питался в обильно разбросанных по всему городу кабаках и тавернах. Вот и сейчас он направлялся в один такой небольшой кабачок вблизи от дома.

На городских улочках было полно людей, торопившихся по неотложным делам, и Хромос, подхватывая общий ритм, начинал шагать шире и быстрее. Без уставной брони и грозного меча у бедра он обращался самым обычным и заурядным горожанином, которого нельзя было отличить от всех прочих молодых мужчин, не имевших такого же высокого и козырного положения. Разве что взгляд был пронзительнее, осанка прямее, да рука тяжелее. Он шёл, проговаривая про себя распорядок дня и прикидывая самые короткие маршруты, когда мимо него пролетела шумная ватага ребятишек лет шести-восьми. Они наслаждались последними неделями лета, играя, купаясь в фонтанах и тайком срывая плоды в соседских садах. Беззаботность и радость детей ненароком пробудили в капитане воспоминания о давно минувших днях, когда Хромос сам был маленьким и мог вот так же предаваться радости и веселию. В свою очередь это напомнило ему об одном другом, уже не столь радостном, а скорее даже тяжёлом и при этом крайне важном деле, которое он всё откладывал, изыскивая всяческие оправдания, но с которым более нельзя было тянуть. Горько улыбнувшись вслед детям, капитан продолжил свой путь.

Над дверью широкого одноэтажного здания с серой покатой крышей и стенами из тёмно-бордовых камней висела вывеска «Толстый Гусь» в форме упитанной домашней птицы с длинной, изогнутой шеей. Хромос вошёл в открытую настежь и подпёртую клином дверь и оказался в чисто убранной столовой, обставленной не по-городскому, а по-сельски. Выбеленные стены покрывали несколько грубоватые, но очень душевные рисунки, изображавшие полевые цветы и порхавших около них пёстрых и узорчатых бабочек. За длинными столами сидели посетители и торопливо поглощали заказанные блюда. По утрам здесь было не слишком людно, но помещение было заполнено звуками довольного чавканья и протяжного прихлёбывания.

В дальнем углу, рядом со входом на кухню, стояла дородная черноволосая женщина с пышным бюстом и пухлыми ручками. Она была одета в свободное зелёное платье, доходившее до самого пола, и такого же цвета чепчик с жёлтой окантовкой. При рождении она получила имя — Малье́ра Куара́на, но все её друзья, как и завсегдатае «Толстого Гуся» звали её Большой Ма́ли или просто «Мама», за её необъятное доброе сердце. Она всегда была любезна и внимательна к посетителям, могла выслушать их проблемы, приобнять, пригреть на груди и дать хороший совет, но злоупотреблять её добротой было бы большой ошибкой. У неё были сильные, закалённые ежедневным трудом руки, и с помощью кухонной скалки или чугунной сковороды она могла парой взмахов усмирить любого хама и дебошира. Потому то в «Толстом Гусе» всегда царила спокойная и дружелюбная атмосфера, и никто не решался устраивать драки, страшась отведать праведного гнева хозяйки.

Хромос подошёл к ней, высказал свои гастрономические пожелания и ссыпал ей в руку семнадцать медных монет. Мали широко улыбнулась и отправилась распорядиться на кухню, в то время как страж спокойно присел на скамью у дальнего стола. В ожидании завтрака Хромос постукивал пальцами и о стол и временами поглядывал на забавного старикашку, сидевшего на противоположном краю стола. Одет он был неряшливо, бесформенная кожаная шапка с парой дырок на лбу была сдвинута набок, а ворот рубахи широко был распахнут, тем самым оголив пышную седую гриву волос на тощей груди, до боли походившей на стиральную доску. Хотя на дворе и было ранее утро, но мужичок самозабвенно лакал пиво, стекавшее по жидкой бородёнке, и звучно кряхтел, ставя кружку обратно на стол.

Долго ждать завтрака не пришлось. Одетая в простенькое коричневое платьице и белый фартук, из дверей кухни вышла юная, слегка пухлая девушка с подносом в руках и подошла к Хромосу. Выставляя перед ним тарелки с едой, она изредка поглядывала на капитана и, поняв, что он следил за её движениями, тут же переводила взгляд обратно на посуду, застенчиво рдея. Когда все блюда оказались на столе, Хромос учтиво улыбнулся и в благодарность протянул большую медную монету за её услуги. В очередной раз смутившаяся девушка приняла увесистый металлический круг, кротко поклонилась и быстро скрылась на кухне.

За семнадцать медяков капитан получил миску ячменной каши с тыквой и каплей липового мёда, яичницу из пары куриных яиц и большую кружку травяного чая, от поверхности которого ещё поднимался полупрозрачный пар. Еда была приготовлена просто, без затей, но вкусно, а чай был горяч и душист. Хромос съел всё быстро, оставив тарелки совершенно пустыми, и осушил кружку несколькими большими глотками. Это была ещё одна привычка, появившаяся у него за годы службы, которую, впрочем, ему иногда удавалось перебороть.

Окончив трапезу, капитан встал из-за стола и поспешил к себе домой. Перед тем как вновь надеть броню и отправиться в гномий банк, он достал из шкафа полупустую чернильницу, потрёпанное гусиное перо с отломившимся кончиком, небольшую печать с символом городской стражи и, сев за стол, стал довольно быстро выводить не слишком аккуратные буквы на желтоватом пергаменте, иногда останавливаясь, чтобы лучше сформулировать разрозненные и беспокойные мысли. Он писал письмо, которому предстояло преодолеть долгое путешествие за океан, в другое королевство, где в одной из провинций проживали его мать с сестрой.

Мать Хромоса звали Алейса, а сестру Деадора, но с самого детства он называл её ласково Деа. Она была младше брата на три года, но в отличие от него уже успела не только вступить в брак, но даже обзавестись детьми, и уже с головой погрузилась в житейские заботы. Молодая семья жила на большом фамильном винограднике, которым заправляла Алейса, некогда получившая его в качестве щедрого приданного от своих родителей. Она была большим и прославленным мастером виноделия, известным далеко за пределами своей провинции и искренне любившим своё ремесло. Деадора пошла по стопам матери, посвятив жизнь изучению искусства изготовления вин, ну а Хромос был полной копией своего рыцаря-отца, с самых ранних лет выделяясь силой и выносливостью, и вместе с тем впитав воинские традиции и устои славного рода Нейдуэн.

Дописав письмо, Хромос дважды перечитал его, ощущая некоторое неудовольствие как в отношении отдельных слов, так и текста в общем, размышляя над тем не стоило ли его сжечь и полностью переписать, но после всё же сложил его втрое и оставил лежать на столе и ждать, пока он сам готовился к выходу на службу. Он вновь облачился в доспех, проверил надёжность всех ремешков и застёжек, и повесил на пояс обычный стальной меч, оставив оружие отца висеть на стене. Он никогда не брал его с собой на службу, не желая пачкать добрую память об отце в грязной крови преступников. Впрочем, иногда он всё же снимал его со стены и использовал на тренировках, вспоминая отцовские уроки фехтования.

Когда со всеми приготовлениями было покончено, капитан сделал долгий глоток прямиком из кувшина, пролив несколько капель на чешуйки брони, и вышел из дома. Дорога до Дун Гарада была не самой близкой, но для капитана, привыкшего проводить много времени на ногах, она была не более чем лёгкой прогулкой. Лордэн, по местным меркам, был не просто большим, а поистине громадным городом. В нем на постоянной основе проживало немногим менее восьмидесяти тысяч людей, есяти тысяч гномов и двух-трёх тысяч эльфов и полуэльфов, и ещё не одна сотня приезжих купцов и моряков. Многочисленные улицы протянулись вдоль и поперёк просторной долины, окружённой с трёх сторон высокими серыми скалами и морем с четвёртой, западной стороны. При этом полноценный сухопутный подступ к городу был всего один, и он пролегал через длинное ущелье, в котором могли свободно ехать в ряд четыре большие, забитые доверху телеги. Ради превращения Лорджна в непреступную крепость, перед самым въездом в город были возведены две высокие стены с подъёмными решётками и пузатыми башнями с десятком узких бойниц, а на другом конце ущелья стояли схожие укрепления, но всё же уступавшие в оборонительной мощи старшим собратьям. В дополнение к ним среди голых камней и скал были организованы дозорные пункты с бдительным караулом и пара таверн, а потому торговцы, ступившие в ущелье, чувствовали себя в полной безопасности и могли не опасаться внезапного налёта разбойников. Были и иные, тайные пути, через которые можно было попасть в город, но все они проходили по дну расщелин, шли вдоль крутых склонов и вели сквозь тёмные лабиринты пещер, и мало кто, за исключением отчаянных и жадных контрабандистов, решался пользоваться ими, не желая сорваться с высоты на острые камни или быть похороненным под внезапным обвалом.

Две сотни лет назад Лордэн был частью соседнего королевства Эрсум. Ввиду своего исключительно выгодного географического положения он являлся местом базирования военного флота и был одним из важнейших торговых узлов страны, приносившим колоссальные доходы в королевскую казну. В народе Лордэн был известен как младшая столица, и он с гордостью и затаённой злобой носил это название на протяжении долгих веков, пока семьям лорденской аристократии в конец не осточертело отдавать львиную долю заветной выручки королевской семье, чтобы те могли и дальше вести праздную, переполненную абсурдной роскошью жизнь, устраивая в многочисленных дворцах роскошные пиры, балы и оргии, порой весьма кровосмесительные. Лордэнцы хотели сами наслаждаться плодами собственного труда и собственной хитрости, и ради этого, скопив силы и выждав подходящий момент, они решились на восстание.

В тот великий и далёкий день стражи закрыли тяжёлые засовы на вратах, опустили стальные решётки, направили в ущелье чёрные жерла смертоносных бомбар, а командиры флота вероломно предали королевскую семью, соблазнившись богатствами, что предложили им заговорщики. Торговля королевства в западном направлении оказалась практически парализована, и стратегически важный выход к морю был одночасье утерян. В приступе праведного гнева, король приказал войскам захватить город и безжалостно вырезать всех предателей со всей их роднёй, но наступление эрсумских армий было затруднено скалами и лощинами, окружавшими город и всё ближайшее побережье. Те же солдаты, что решились подступиться к городу через ущелье, ловили телами арбалетные болты и пушечную картечь. Самые везучие и стойкие из них, кто всё же сумел каким-то чудом подобраться к самым стенам, в мгновение ока оборачивался прахом в языках магического пламени.

Война была провальной; солдаты гибли как мухи и дезертировали, становясь разбойниками, а запасы золота в казне таяли на глазах, в то время как непокорный Лорден продолжал торговать свои обширные через морские пути и чувствовал себя если не припеваючи, то весьма сносно. Спустя пять лет безуспешных атак и позорных отступлений, Король Цей Леу́рий III, скрепя зубами и сдерживая суровые мужские слёзы, был вынужден признать поражение и принять независимость своего вассала, а заодно отдать ему все корабли флота и небольшой клочок земли на фермерские нужды. С тех самых пор в городе правит Сенат, в который входят представители самых влиятельных, многоуважаемых и богатых семей города, чья воля становится нерушимым законом для всех горожан. Пользуясь новообретённой абсолютной властью, они отменили и приняли множество законов, издали сотни указов и предписаний, тем самым подстроив город всецело под свои прихоти и нужды, обратив всех его жителей в своих покорных слуг, и лишь одна вещь осталась неизменной. Хотя Лордэн и перестал быть частью королевства, но на его червонцах до сих пор продолжали отчеканивать корону и называть их кронами, ведь именно они — деньги были истинными властителями и самой душой этого славного города.

Тем временем Хромос успел выйти на главную городскую улицу и шёл среди бурного потока людей и повозок, стекавшего в нижнюю часть города, где располагались все причалы, торговые гильдии, самые большие рынки, а также крупнейший и старшейший во всей округе гномий банк — Дун Гарад. Капитан поглядывал вокруг, вспоминая сколь безлюден и тих был ночной город, и искренне дивясь, сколь живым и шумным он стал при свете дня. Ему всегда нравилось это чудесное преображение, и он был готов просто бродить по улицам и днём, и ночью, если у него было подходящее настроение и хватало достаточно свободного времени, а его, как правило, было совсем уж немного.

Осматривая проносившихся мимо него людей, Хромос заметил медленно ехавшую повозку, украшенную пёстрыми тканями и множеством сверкающих в солнечных лучах бубенцов. На её козлах восседал смуглый мужчина с длинными, изогнутыми каштановыми усами и курчавой бородкой, чей конец был заплетён в маленькую косичку. Одет иноземец был в приталенный и подпоясанный красный халат с нашитыми звёздами, а на его ногах красовались остроносые бархатные туфли. Хромос знал этого мужчину; его звали Суалахи́м, небезызвестный продавец фейерверков, временами приезжавший из дальних жарких стран в Лордэн, чтобы устроить незабываемое огненное шоу и заодно продать побольше своих изделий. Красочные взрывы и дожди из искр восторгали всех горожан от мала до велика, включая и самого капитана, но для него веселье нередко оборачивалось уймой забот.

— «Надеюсь, что хоть на этот раз никто не спалит чужой корабль или дом, ну или же просто сам не убьётся», — подумал Хромос, провожая Суалахима пристальным взглядом.

Вскоре после этой маленькой и нежданной встречи впереди, на левой стороне улицы показалась громоздкая триумфальная арка из синего мрамора с большими чёрными вкраплениями и сетью тонких белых жилок. Обе её колонны обвивали тела двух чудовищных морских змеев, что некогда гнездились в просторных подводных пещерах к северу от города. Забравшись на плоскую крышу арки, они оскаливали вытянутые зубастые пасти и расправляли плавники на обтекаемых головах, грозно уставившись в каменные глаза ненавистного противника. Их гладкие тела сверкали и переливались на солнце, словно их покрывала настоящая, созданная природой и смазанная слизью чешуя, но всё же они были созданы умелыми руками смертного человека, посвятившего с десяток лет своей короткой жизни тому, чтобы вдохнуть в холодный камень жизнь.

Тут Хромос свернул с дороги и прошёл под тенью арки. Выйдя по другую её сторону, он очутился на самой старой и важной площади в городе — Площади Основателей, названной в честь тех людей, что некогда заложили первый камень в поросшей бурьяном долине. Площадь имела форму правильного квадрата, регулярно подметалась, а в каждом её углу располагалось круглая клумба, застланная разноцветным ковром цветов. В центре площади стоял громоздкий пьедестал с древней статуей благородного мужчины, возложившего руку на бронзовую трость длиной в человеческий рост. Он горделиво задирал нос и снисходительно-брезгливо смотрел на всякого прохожего, какого бы происхождения и достатка он не был. По периметру площади стояли старинные дома, ничуть не изменившие свой облик ещё с тех пор, когда Лордэн ещё был частью королевства.

Над этими невысокими и хрупкими, но душевными и симпатичными особнячками возвышались два угрюмых тёмно-зелёных обелиска, отбрасывая длинные, прямые тени на площадь и здания. Их фундамент врастал в угловатую гранитную глыбу, уходившую корнями глубоко под землю. Её безукоризненно ровные грани и тщательно выверенные углы внушали смотрящим мысль, что она не была сложена из сотен и тысяч раздельных блоков камня, а была единым, неделимым монолитом, что она стояла здесь задолго до того, как люди обрели дар речи, что её вонзили в землю сами боги в день сотворения планеты, но это было ещё одно непревзойдённое творение рук смертных; на сей раз тех, кто больше света дня любили тьму подземелий. Гномы построили свой банк столь же громоздким и величественным, как их любимые горы, и создали под ним развитую и запутанную сеть ходов, комнат и хранилищ, заполненных до потолка золотыми слитками и долговыми расписками. Лабиринт быль столь сложным и запутанным, что только старшие гномы, державшие в памяти каждую развилку и лестницу, могли уверенно разгуливать по нему, не рискуя потеряться. Любой чужак, по своей глупости и жадности позарившийся на гномьи сокровища, был обречён на нескончаемые скитания по запутанным туннелям, без надежды снова увидеть голубизну неба.

Смотря на здание банка, Хромос вспоминал, как бородачи били себя кулаками в грудь и громко клялись, что возведённая их давно почившими легендарными прадедами крепость могла не только выдержать длительную и изнурительную осаду, но и была способна запросто пережить налёт странствующего в поисках наживы дракона. Впрочем, верилось ему в это с трудом. То ли, потому что капитан слышал много историй о чудовищных разрушениях, которые оставляли после себя огнедышащие твари, то ли, потому что гномы, говорившие это, чаще всего были пьяны в доску и еле держались на ногах.

Хромос поднялся по широким ступеням и очутился перед широко распахнутыми и целиком отлитыми из железа вратами, чьи тяжёлые створки были испещрены золочёной вязью гномьих рун. По обе стороны от входа стояли караульные, одетые в толстую броню и вооружённые двуручными секирами. Их главной целью было не пускать внутрь всяких проходимцев и нищебродов, у которых было недостаточно денег, чтобы вести дела с таким крупным и именитым банком как Дун-Гарад. Охранники с недовольством покосились на появившегося перед ними стража, но, не сказав не слова, дали ему спокойно пройти.

Переступив через порог, сапоги капитана коснулись пола из больших плит чёрного и белого мрамора, выложенных в шахматном порядке и начищенных до такой степени, что по ним можно было скользить словно по замёрзшему озеру. По всей зале были расставлены покрытые лаком столы из дорогих пород дерева и диваны, обтянутые мягкой как бархат телячий кожей. На них сидели пришедшие в банк по делам иноземные купцы, именитые торговцы, зажиточные дворяне и внимательно перебирали принесённые с собой бесчисленные расписки, истекавшие векселя и кабальные контракты, терпеливо и покорно дожидаясь, когда же их наконец-то позовут. Высокий, сводчатый потолок поддерживался двумя рядами стройных, ребристых колон, к которым были прикреплены большие хрустальные лампы, ярко освещавшие помещение ровным оранжевым светом. Хромос прошёл мимо них всех, к противоположной от входа стене, где за позолоченными решётками сидели погрязшие в бумагах гномы-счетоводы. Они работали только с мелкими торговцами, а всех важных клиентов проводили в отдельные, богато убранные комнаты с учтивой прислугой, и уже там за приятной беседой, доброй выпивкой и вкусной закуской совершались сделки на сотни и тысячи крон.

Позвякивая доспехами и отстукивая тяжёлыми сапогами об пол, капитан, удерживая снятый шлем подмышкой, подошёл к одному из незанятых гномов, но тот и бровью не повёл, продолжив записывать что-то на листе пергамента.

— Доброго вам утра, уважаемый гном, — нарочито вежливо и протяжно поздоровался Хромос, желая обратить на себя внимание, за что был тут же вознаграждён усталым и ещё более недовольным взглядом, чем тот, которым одарили его стражи на входе.

— Доброе, — сухо буркнул себе в бороду писарь и снова уткнулся в стопку листков.

—Я пришёл к вам по важному делу…

— Надеюсь, Боги благоволят нам, и вы пришли сделать вклад в наш банк, а не принесли с собой какие-нибудь очередные претензии и жалобы? — перебил его гном, не поднимая глаз.

— Нет, я здесь за тем, чтобы расспросить об одном из ваших клиентов. Его зовут…

— Постойте, — твёрдо и решительно прервал его счетовод, словно перед ним был не капитан стражи, а безродный извозчик или дремучий крестьянин. Отложив перо и скрестив руки на чёрной кожаной жилетке, он продолжил. — Согласно уставу нашего банка, я не могу выдать вам сведения о нашем клиенте без разрешения на то совета. Для этого вам необходимо составить официальное прошение, подписанное вашим начальником, господином Уонлингом, а также хотя бы тремя сенаторами, тогда совет примет его на рассмотрение, однако принятие подобного решения может занять уйму времени, но вам, скорее всего, будет отказано. Так что лучше не утруждайтесь.

— А если вашего клиента вчера нашли мёртвым, то многоуважаемый совет будет более сговорчив?

— Мёртвым?.. Кого? — неуверенно переспросил гном, уставившись круглыми глазами на капитана.

— Заезжего купца, по имени Киданс Вольфуд. Слышали о таком?

— Господина Вольфуда убили?! — неожиданно закричал гном и вскочил на ноги, а вместе с ним подлетел и тяжёлый стол; стоявшая на нём чернильница опрокинулась, и чёрная жидкость расплескалась по развалившимся стопкам деловых бумаг.

— Да, — малость неуверенно ответил Хромос, поражённый столь бурной и неожиданной реакцией прежде холоднокровного и сдержанного мужика.

— Вы уверены, что это был он? Скажите, что ошибаетесь! — гном ухватился за прутья решётки и подтянулся ближе к капитану, обмакнув конец бороды в чернильную лужу.

— Нет, это точно был Вольфуд, его опознал хозяин гостиницы, в которой он остановился.

Услышав это, гном в конец разволновался и, грубо выругавшись по-гномьи, вдарил кулаком по столу, отчего чернильница вновь совершила кульбит, выплеснув из себя последние капли.

— Ждите меня здесь, я должен рассказать об этом старшим, — выпалил он, перед тем как унестись прочь в подземные глубины.

— Да кто он вообще такой… — пробормотал себе поднос Хромос. Судя по реакции гнома, убитый купец являлся очень важным человеком, не только обладавшим значительным состоянием, но и пользовавшимся огромным уважением у хозяев банка, однако капитан никогда прежде не слышал о человеке с таким именем, хоть и помнил имена почти каждого богатея в городе, а многих и вовсе знал в лицо. Он пытался вспоминать имена представителей торговых гильдий, известных купцов и членов знатных семей соседних государств, но среди них не было имени Киданса Вольфуда, по всей видимости, появившегося из ниоткуда.

— Капитан, прошу, пройдите сюда, — послышалось слева от золотистых решеток, когда тоскливое ожидание успело болезненно затянуться. Хромос оторвался от размышлений и увидел, что убежавший гном вернулся и теперь выглядывал из-за двери, обычно закрытой для посторонних лиц на несколько массивных замков и крепких засовов. — Скорее, вас уже ожидают.

Подойдя ближе, Хромос увидел, что гном тяжело дышал, а его покрытые чёрными волосами щёки буквально пылали от прилившей крови. Вид пыхтящего и испуганного гнома окончательно убедил Хромоса, что дело принимало куда более серьёзный оборот, чем он мог прежде предположить.

Сразу за дверью капитан повернул направо, спустился по лестнице и пошёл за проводником по широким подземным коридорам, имевшим столь правильные геометрические формы, что решительно нельзя было допустить мысль, что их могли построить с помощью самых простых молотка, долота и пары мотков верёвки, которые в умелых и трудолюбивых руках обретали поистине безграничные возможности. Вместо яркого солнца источником света в подземелье служили редкие лампы, создававшие таинственный полумрак, столь естественный и любимый гномами. Пыхтевший коротыш двигался быстро, почти что бегом, и Хромосу приходилось идти резвыми, широкими шагами, чтобы поспевать за ним. Наконец они дошли до высоких, обитых железом дверей, из-за которых доносился шум бурного спора. Проводник, не тратя времени на стук, упёрся обеими руками в тяжёлые створки, не без труда распахнул их, и в тот же миг их двоих окатила волна грубой ругани и гневных выкриков.

В просторной и скудно освещённой зале, чьи невидимые стены утопали в густых тенях, стоял круглый стол, поверхность которого была выложена мозаикой разноцветных полупрозрачных минералов. В центре стола, в чугунной клетке без крышки пылал багровый костерок и освещал восьмерых длиннобородых старцев, сидевших на стальных стульях с до нелепости высокими спинками, за каждым из которых стояло по паре личных, закованные с ног до головы в первосортную сталь телохранителей, ни днём ни ночью не покидавших своих вечно настороженных хозяев. Они кричали что-то наперебой, тыкали друг в друга увешанными десятками толстых перстней пальцами и гремели ими о стол и подлокотники, словно молотами о наковальни. Хромос достаточно хорошо знал язык гномов, но в том балагане он не мог понять ничего, кроме того, что собравшиеся родственники в бранном пылу уже успели припомнить все причинённые обиды и нанесённые оскорбления, которые они бережно хранили в не знающих прощения сердцах, и уже вплотную подступили к тому переломному моменту, когда все приличия отбрасываются прочь и вместо языков начинают говорить кулаки. И они бы непременно передрались друг с другом, но все они разом затихли, стоило прежде хранившему молчание гному раскрыть рот.

Он был не просто стар — он был древен, древен и величествен как сами горы. Его пышная, белоснежная борода, словно сошедшая с высочайших пиков лавина, спадала на его грудь и живот, скрывая под собой роскошные одеяния из самых дорогих тканей и толстые золотые цепи, что впивались своими крупными звеньями в могучую шею. Из-под белых облаков бровей на всех присутствующих снисходительно взирали тёмно-коричневые, почти что чёрные глаза, полные властности и мудрости. Один их пронзительный и тяжёлый взор был в силах закрыть чей угодно рот и сбить спесь с любого гордеца. В подтверждение статуса и как символ власти его голову украшала массивная червонная диадема с переливавшимися в свете кострища мастерски огранёнными рубинами, словно капли алой крови в солнечных лучах. Вероятно, что вес надетого на него золота раза в два, а то и больше, превосходил его собственный.

— Выйдите, вы все, — сурово произнёс он хриплым и глубоким голосом.

— Молю тебя, дедушка, хоть в кой-то веки, но прислушайся к своим сыновьям, мы действ… — попытался возразить гном, который хотя и был уже в почтенных летах, но, тем не менее, среди членов совета клана был самым молодым, однако его речь прервал громкий удар ладони по столу.

— Ты смеешь мне перечить, Ридви? — холодно спросил старик, сведя пышные брови, и в ответ он услышал лишь боязливое и покорное молчание.

Железные ножки стульев противно заскрипели о каменный пол, и гномы стали грузно подниматься со стульев и неспешно идти к выходу. Минуя стоявшего у дверей Хромоса, каждый из них считал своим долгом одарить его презрительным взглядом, словно он был главным источником всех их бед и несчастий. Спустя пару минут члены совета удалились, и капитан остался наедине со старым гномом, не смея пошевелиться под его пристальным взглядом.

— Тебе ведь известно моё имя? — спустя долгую и мучительную заговорил гном, прочувствовавший полноту своей власти над гостем.

— Да, господин Кросс-Бару́д, мне оно известно, — ответил Хромос полным уважения голосом и отвесил поклон.

— Верно, но вот я не знаю твоего. Назовись.

— Моё имя — Хромос Нейдуэн.

— Хм… Мне прежде уже доводилось его слышать… Ах, да… Ты тот самый капитан…

— Я чрезвычайно польщён, что вы прежде сочли меня достойным вашего внимания.

— Не слишком обольщайся. Знать, что происходит в городе — моя обязанность, — гном вновь выдержал напряжённую паузу, а после указал на стул по левую руку от себя. — Сядь сюда, не пристало говорить о делах стоя.

Хромос сделал глубокий поклон и поспешил сесть на ему предложенное место. Некогда получивший благородное рыцарское воспитание и в юношеские годы всецело наслаждавшийся соблюдением высоких манер и исполнением всевозможных больших и маленьких, но неизменно торжественных и сакральных ритуалов дворянского общества капитан нынче видел в них лишь вымученные и напыщенные кривляния, служившие не выражению высоких чувств уважения, преданности и любви между людьми, а предназначавшиеся для сокрытия истинных отношений, нередко являвшего собой кристально чистые зависть, ненависть и презрение, вытеснявших всё прочее человеческое естество, делая его пустым и безликим. И казалось бы, что всем и каждому, кто принимал участие в этой дурной театральной постановке, состоящей из однообразных, бесчувственных реплик и смехотворных пантомим, эта нелепая ложь должна была становиться совершенно очевидной, что разрушало весь её изначальный смысл, но большинство людей, несмотря на очевидную истину, усердно жмурили глаза и настойчиво продолжали исполнять отведённую им роль, ведь первее всех остальных они обманывали самих себя, страшась собственного падения, не желая в нём сознаться, дабы избегнуть мук надоедливой совести, столь вредоносной в подобном обществе. Тех же людей, кто всё же не желал принимать дальнейшего участия в этом коллективном помешательстве, тех, кто решал быть честным с самим собой и со всеми вокруг, тех кто не боялся высказывать свои истинные чувства и мысли, а не подменять их мёртвым жестом из слов, они нарекали безнравственными грубиянами и с позором изгоняли из своих кругов.

Подобная же судьба постигла и Хромоса, которому солдатские простота и грубость были милее вычурных расшаркиваний и вечных лебезений, но в тот час даже ему пришлось надеть на себя предписанную маску и вложить все силы в свою игру, потому как перед ним сидел никто иной, как Дуорим Кросс-Баруд, не только старейший, но и богатейший гном Лордэна, а может, что и всего западного побережья. Пускай ему было уже двести восемьдесят три года и на его теле ни нашлось бы и лоскутка полупрозрачной кожи, который не был бы изрезан глубокими морщинами, но к великому огорчению всех его сыновей, внуков и правнуков, жизнь била в нём неугасающим ключом, и он ещё лет двадцать, а то и все тридцать не намеревался идти на положенное природой и богами свидание со смертью. Став главой клана ещё до того, как ему исполнилось сто лет, он старательно плёл свою долговую паутину, протягивая нити к каждой лавке и к каждой мастерской. Где были деньги, там был и он, так что никто не удивился, когда в один день он занял почётное место на сенатской скамье, с которой он следующие сто с лишним лет ловко манипулировал участниками заседаний, держа их золотые яйца в своей корзине, и даже теперь, когда ему стало тяжко отправляться на встречи, его грозная тень всё ещё довлела над Сенатом, так что одно упоминание его имени заставляло многих людей внезапно и бесповоротно изменить свои решения, изменив своим убеждениям.

На указательном палаце правой руки, как и любой иной гном, достигший возраста пятидесяти лет, он носил перстень с гербом клана. Такое кольцо показывало всем окружающим, что гном был уже достаточно взрослым, чтобы иметь право высказывать своё мнение и отдавать голос на семейных собраниях, а также представлять свой род перед прочими гномьими кланами и другими народами. Эти родовые перстни отливались из различных металлов: стали, меди, серебра, золота, но перстень на пальце Дуорима был отлит из чистейшего мифрила, чья идеально гладкая поверхность сияла как полная луна в небе. Герб клана Кросс-Баруд был восьмиугольным, с двумя драконами, что гнались за хвостами друг друга, создавая ровный круг, в центре которого лежали две скрещённые секиры.

— И так, ты принёс известия о смерти моего делового партнёра. Это верно?

— Да, господин Кросс-Баруд.

— Весьма прискорбно это слышать, но я так понимаю, что ты откуда-то да прознал о нашей с ним связи. Это тоже верно?

— Да, всё так, как вы говорите.

— Так зачем же ты на самом деле пришёл? Ты же не простой гонец, чтобы просто разносить вести.

— И здесь вы, несомненно, правы. Дело в том, что мы бы хотели побольше разузнать об убитом, чтобы выяснить мотивы преступления и как можно скорее схватить свершившего его убийцу. Я и господин Уонлинг, мы надеемся, что окажете нам великодушную услугу и соблаговолите поделиться имеющимися у вас сведениями о Кидансе Вольфуде.

— Рассказать тебе о Кидансе Вольфуде? Что же… думаю, что я смогу помочь тебе с этим, но сперва, я хочу, чтобы ты поведал мне, где было найдено его тело и каким образом он встретил свою кончину. И можешь не скупиться на подробности.

Хромос не совсем понимал, почему гному были так интересны обстоятельства смерти купца, но, видя, что без этого старик не скажет ему ни слова, капитан начал говорить.

— Раз вы просите, то я не смею вам отказать. Его убили в комнате гостиницы, где он остановился, там же мы и нашли тело. По всем признакам можно сказать, что его смерть не была случайностью, и убийца действовал с твёрдым намерением и чёткой целью, по заранее составленному плану, и вероятно был наёмником. Он обшарил каждый угол в комнатах и устроил там жуткий беспорядок, по всей видимости, заметая следы, — говоря последние слова, Хромос заметил, как у Дуорима дёрнулся левый глаз. Гном умел не показывать своих чувств и эмоций, но сейчас он услышал то, что задело его за живое.

— Думаешь, он что-то искал? — по-прежнему спокойно спросил Дуорим.

— Скорее всего, да. Там было очень много торговых бумаг, но вот кошелька или каких-либо других денег мы у убитого не нашли. Убийца забрал их себе.

— Значит, вы обыскивали его временное пристанище?

— Да, разумеется.

— Тогда скажи мне, капитан. Ты или твои пешки не нашли там чего-нибудь необычного. То, чего раньше никогда прежде не видели? — спрашивая это, Дуорим подался чуточку вперёд и теперь смотрел на Хромоса ещё пристальнее чем раньше, довлея и не оставляя возможности подумать о лжи.

— Было там... — осторожно начал Хромос. Он не понимал, спрашивал ли его Дуорим об изуродованном трупе или о чём-то другом, но тут в его голове всплыла маленькая находка, — в одной из комнат, на полу мы нашли кусок странного металла, он…

— Кусок металла?!

— Металла…

— И больше ничего?

— Ну… не знаю, стоит ли мне этого говорить, но труп был сильно изуродован…

— Да какое мне дело до мертвеца! Вещи! Среди его вещей вы нашли что-нибудь необычное? Нет!? — закричал Дуорим, в считанные мгновения вскипев из-за непонятливости капитана. — Ларец! Там был такой ларец? Небольшой; из чёрного дерева? Ты его там видел?

— Нет, в тех комнатах мы не находили каких-либо ларцов.

— Никакого от вас, бестолочей, толку, что б вами дракон подавился! — злобно ответил Дуорим и шлёпнул тяжёлой рукой по столу. Хлопок эхом отразился от стен, и после в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском очага.

— Господин Кросс-Баруд. Вы ведь знаете, что лежало в том ларце? — осторожно спросил капитан, заметив новую перемену в старческом лице.

— Знаю. Такое не забывается, — говоря это, гном отвернулся от Хромоса и стал разглядывать языки пламени, точно пытаясь узреть что-то в их танце.

— Что же в нём было?

— Там были камни. Очень дорогие и очень редкие.

— Алмазы?

— Алмазы? — издевательски переспросил Дуорим и сухо рассмеялся. — Нет, там были такие камни, в сравнении с которыми алмазы покажутся уродливым щебнем, не стоящим ровным счётом ничего.

Дуорим вновь сделал паузу, собираясь с мыслями, а навостривший уши капитан не смел шевельнуться, чтобы не помешать старцу.

— Два дня назад к нам пришёл купец, с которым мы никогда раньше не вели дел. Он назвался именем Киданса Вольфуда и попросил нас об услуге по оценке драгоценных камней. У нас есть собственные ювелиры, которые могут с высокой точностью оценить качество камня и составить бумагу с его полным описанием и установленной стоимостью. Такая вот расписка с печатью нашего банка будет служить надёжной гарантией для торговцев во всём Форонтисе и за его пределами. Мы думали, что к нам, как обычно, принесли топазы, рубины или ещё что-то похожее, но этот человек… у этого человека при себе было пять лавовых опала.

— Лавовые опалы? Впервые слышу о чём-то подобном.

— Эти камни — величайшее сокровище, что сокрыто под поверхностью земли, ради которого мы, гномы, готовы без устали вгрызаться в самые твёрдые и нерушимые горные породы, даже если придётся рыть голыми руками, ломая ногти и стирая кожу в кровь. Но если бы всё было так просто. Нет, нет, нет… Лавовые опалы можно найтитолько на дне жерла потухшего вулкана, причём только один и никогда больше. Сам понимаешь, что дело это весьма муторное и крайне опасное. Когда шахтёрам после долгих лет тяжелейших и, казалось бы, бесплодных поисков наконец-то посчастливится отыскать такой камень, то его в сопровождении целой армии везут в столицу, где закатывается роскошный пир для всего народа, и он может длиться днями, а то и неделями.

— А как выглядят такие камни? — спросил Хромос, хотя слова гнома напоминали ему какую-то сказку, которую гномьи бабки рассказывают своим внучкам перед сном.

— Как-как? Ну, они небольшие, где-то с ноготь большого пальца, иногда крупнее, иногда помельче, но у этого купца был камень немногим больше перепелиного яйца! Это чрезвычайная редкость, за обладание которой можно развязать войну, — в глазах Дуормиа на мгновенье вспыхнул воинственный огонёк, подтверждавший его слова. — А вот цвет, его невозможно описать. Эти камни похожи на маленькие капли магмы, которые можно спокойно взять в руку. Они переливаются, меняют цвет и источают из себя нескончаемый жар, но не обжигают, а согревают. Кто-то считает, что это отломившийся кусочек сердца планеты, проплавивший себе путь на поверхность, другие говорят, что опал — это всё, что остаётся, от погибшего элементаля, жившего в огненной горе. Правды не знает никто.

— И вы согласились дать им оценку? — капитан продолжал спрашивать Дуорима, хотя рассказанные им вещи, всё никак не могли улечься в его голове.

— Да, согласился, и вот как это было. Когда мне доложили, что к нам принесли лавовые опалы, я тотчас приказал, чтобы его привели ко мне, чтобы я мог лично удостовериться в их подлинности. Киданс вошёл вот в эту же залу, где мы сидим теперь, держа подмышкой чёрный ларец. Я поразился тому, насколько он был беспечен и самонадеян, в то время как у него в руках было бесценное сокровище, подумал даже, что он каким-то образом смог ввести моих слуг в заблуждение. Однако он подошёл ближе, глубоко поклонился, а затем поставил шкатулку на стол и открыл её. Клянусь своей бородой, это были самые настоящие лавовые опалы!

Я сказал, что займусь их оценкой лично, но для этого мне потребуется какое-то время, а потому их придётся оставить. И тогда он во второй раз удивил меня. Он не стал протестовать и требовать, чтобы мы проверяли их при нём и отдали, как только закончим, даже если бы ему пришлось у нас ночевать на холодном полу. Он только кивнул головой и попросил дать соответствующую гарантийную расписку с тем, чтобы на следующий день вернуться и получить их назад. Ему повезло, что мы радеем за свою репутацию и ведём свои дела честно, а не то бы он их больше никогда не увидел, — гном врал. Он с удовольствием бы присвоил себе камешки и выставил нерадивого купца за порог, но тогда бы он не смог хвастаться ими перед друзьями, которые бы непременно стали расспрашивать, каким же таким образом они ему достались. Неприглядная правда рано или поздно бы всплыла на поверхность, и гномьи кланы устроили бы опозоренному товарищу торговую блокаду, желая его разорить и тем самым вынудить избавиться от заветных камней, разумеется, что отнюдь не в пользу обворованного купца. Впрочем, ради самого обладаниями ими, даже если прекрасному сокровищу придётся до скончания веков бесцельно лежать сокрытым от глаз в самой глубокой части подземелья за десятью стенами и десятью замками, Дуорим всё равно был готов пойти на любые преступления для осуществления своей заветной, граничащей с одержимостью мечты, просто на сей раз его опередили.

— Если камни сейчас не у вас, то это значит, что вы провели оценку и он их забрал?

— Да, так и есть.

— Господин Кросс-Баруд, во сколько вы оценили эти камни?

— Во сколько спрашиваешь? Ха… в триста четырнадцать тысяч шестьсот пятьдесят одну золотую крону и восемьдесят девять серебряников, — сказал по памяти Дуорим, не используя никаких подсказок.

От услышанной суммы глаза капитана округлились, открывшаяся челюсть повисла в воздухе, а слова гнома многократным эхом проносились в его голове. На Лордэнской верфи можно было купить новёхонькое, только что спущенное со стапелей на воду судно за одну или полторы тысячи крон. За обозначенную гору золота можно было купить целую армаду торговых кораблей, построить себе роскошное поместье, выкупить себе самую красивую жену голубых кровей и безбедно жить до самой смерти.

— Вы не шутите?

— Я никогда не шучу, когда идёт речь о деньгах, — грубо отрезал Дуорим, почувствовавший себя оскорблённым. — Самый большой из них был оценён мною в сто двадцать тысяч пятьсот одну крон и сорок три серебряника. Вообще, их стоимость невозможно вот так просто выразить в цифрах, но я назвал ему ту цену, ниже которой продавать их было бы сущим преступлением. А он… он…

— Ясно, — негромко произнёс Хромос, смотря как задумавшийся гном, начал медленно гладить свою бороду. — Господин Кросс-Баруд, я пришёл к вам, потому что нам сказали, что к убитому приходил посыльный из вашего банка. По словам владельца гостиницы, гонец не нашёл Киданса и ушёл, а вскоре они нашли его убитым в собственном номере.

— Ты что, пытаешься сказать, что это мой работник убил его? Только услышал про драгоценности и тут же решил, что это по моему приказу его отправили к праотцам?! Щенок, думаешь, что все мы, гномы, столь жадны до сокровищ, что готовы из подтяжка резать людей? — почувствовавший себя до глубины души оскорблённым Дуорим тыкал в сторону Хромоса толстым пальцем, словно желая проткнуть его насквозь.

— Что вы, господин Кросс-Баруд, конечно же, нет. Я и не думал вас хоть в чём-то обвинять и не пытался оскорбить. По характеру ран и некоторым уликам мы склонны предполагать, что убийца был человеком или же эльфом, но никак не гномом. Уверяю вас, что я всего лишь хотел узнать, зачем он приходил к убитому и не мог ли он что-нибудь заметить или услышать. Я пришёл не с обвинениями, а за сведениями и только.

— Тебе же будет лучше, если это действительно так, — Дуорим немного успокоился и стал неторопливо вспоминать события вчерашнего дня. — Неприятно в этом признаваться, но вскоре после того, как Киданс забрал камни, я понял, что допустил небольшую описку в отданных ему документах. Из-за этого цена одного из камней оказалась занижена на десять крон. Я вижу по выражению твоих глаз, что тебе подобная ошибка кажется мелочью по сравнению с величиной самой цены, но для меня это дело чести всего клана. Осознав свою оплошность, я составил новый комплект бумаг и отправил их с нашим курьером. Он вернулся довольно быстро, сказал, что не нашёл на месте купца, но оставил бумаги у хозяина гостиницы.

— Мне хозяин ничего не говорил о документах, — сказал Хромос, припоминая разговор с Эдвисом.

— Ну, значит либо он про них забыл, либо посыльный соврал.

— Я могу сам с ним поговорить? С посыльным?

— Если он сейчас не ушёл по поручению, а околачивается где-то в банке, то я могу немедля устроить вам встречу.

— Был бы очень вам признателен, — с этими словами капитан благодарно склонил голову.

Дуорим трижды постучал кольцом о стол, точно молотом о наковальню, и на его зов пришёл гном-прислужник. Старик прошептал ему на ухо указания так тихо, что сидевший на расстоянии вытянутой руки Хромос ничего не услышал. Лакей почтительно поклонился, коснувшись бородой пола, и убежал исполнять волю хозяина.

— Знаешь, — медленно начал Дуорим, вновь направив свой взгляд в огонь. — Мне ещё вчера подумалось, что его убили. Вот как только мне передали, что его не было у себя в гостинице, я почувствовал, что вскоре мне принесут гораздо более плохие вести. И вот сегодня ты оказался на моём пороге.

— А почему вы решили, что с ним обязательно произошло нечто плохое, он ведь мог просто отлучиться с постоялого двора? — Хромос почувствовал, что Дуорим знал что-то ещё, что могло приоткрыть завесу над тайнами купца.

— Как бы тебе это сказать. С самого первого взгляда он показался мне каким-то странным, причём очень. Я уже говорил тебе, что он был крайне беспечен, но дело здесь не в глупости или наивности, как это может показаться на первый взгляд. Он только хотел, чтобы окружающие видели его таким, но внутри он был до такой степени уверен в себе, словно бы знал наверняка, что мы не сможем его обмануть, как бы мы не пытались. Он отдал нам камни, точно знал, что мы отдадим их обратно или он каким-то образом сам, без чьей-либо помощи сможет их вернуть из наших сокровищниц. Даже молодые торговцы не ведут себя столь бестолково; доверяй, но проверяй, в том числе и старых партнёров, с которыми вы пуд соли съели, и даже самых верных друзей, братьев и собственных родителей, иначе непременно и очень скоро останешься за бортом без единого гроша в кармане. Но Киданс Вольфуд был явно не из таких дураков.

— Господин Кросс-Баруд, скажите, он пришёл к вам один?

— Да, один. И это тоже показалось мне подозрительным; обычно к нам ходят целыми делегациями.

— Он случайно не называл, на какую гильдию работает, или упоминал имена дворян, которые могли бы стоять за ним? Он не говорил, откуда взял эти камни?

— А ты не промах, капитан, — одобрительно ухмыльнулся Дуорим, — задаёшь правильные вопросы, и ты прав, что такие камушки не могут вот так просто возникнуть… из ниоткуда. Только ответить на этот вопрос ох как непросто. Никаких гильдий он не упоминал и ничьих имён тоже, но из наших с ним переговоров я понял, что он кому-то да служит, но кому именно я не знаю. Когда же вернулся чтобы забрать камни, я сделал ему одно крайне выгодное предложение. Я сказал, что готов немедленно выкупить у него камни и дать даже больше, чем было написано в документах, а он наглейшим образом отказался, сославшись на то, что ему надо «подумать». Хотя я знаю наверняка, что он просто не имел права вот так свободно ими распорядиться.

Так что камни, в этом я питаю безграничную уверенность, не его. Ему их доверили для транспортировки и проведения оценки, может что и для последующей продажи. Однако, где были добыты эти камни и как они попали к нему в руки — он мне не рассказывал. Обычно владельцы подобных земельных редкостей широко оповещают всех о своей удаче и ни за что не станут их отдавать, даже если они вот-вот умрут голодной смертью, а тут сразу пять штук на продажу…

Пока Дуорим продолжал говорить о своих любимых и столь желанных камнях, Хромос делал в своей голове заметки, вычленяя всё самое важное и подозрительное в словах гнома. Складывался вполне ясный и весомый мотив для убийства и обыска, но не свежевания. Оно так и оставалось белым пятном во всякой теории.

— Я понял вас, господин Кросс-Баруд, но позвольте задать вам ещё один вопрос, — гном размашисто махнул рукой, давая волю капитану. — Мы пока не нашли эти камни. Возможно, Киданс успел их спрятать или передать кому-нибудь до того, как его убили, а может их забрал убийца, это мне лишь предстоит узнать. Однако я хотел бы знать, кто может быть заинтересован в покупке этих камней, и кто может себе это позволить?

Дуорим призадумался и вновь стал поглаживать белоснежную бороду, пропуская её густые пряди через растопыренные пальцы. По его глазам было видно, как он быстро перебирал варианты, вспоминая старых друзей, деловых партнёров, заклятых врагов и всех прочих людей и нелюдей.

— Хм, если искать покупателя в Лордэне, то самым очевидным кандидатом буду я сам ну или трое моих сыновей, хотя без моего ведома они их купить точно не смогут. Это я тебе могу гарантировать, — Дуорим усмехнулся. Он знал, на что его потомки тратили каждую медную монету, ибо это были его и только его деньги, которые он желал забрать с собой даже на тот свет. Попробуй они купить желанные камни за спиной у отца, Дуорим ненеминуемо прознал бы обо всём и прижал паршивцев к стене, и им бы пришлось сделать любимому предку чистосердечный подарок или же выбрать изгнание и нищету. — Есть ещё в Кардсуне пара моих знакомых, которые смогут вместе собрать нужную сумму для сделки, если возьмут у меня ещё немного взаймы в довесок ко всех их прежним долгам. А вот среди вас, людей, покупателя найти будет сложновато; мало кто будет готов так сильно раскошелиться ради опалов, а о местных эльфах вспоминать не стоит. Даже если скинуться всей общиной, то даже самый маленький из них купить не смогут.

— А если не в Лордэне? Киданс сам был иноземцем, и его убийца должен быть тоже. Кто за пределами города захочет купить такие камни?

— Да целая толпа будет готова вырвать их у тебя из рук, а с себя содрать последнюю рубаху. Старейшины гномьих кланов будут предлагать тебе горы золота и мешки драгоценных камней взамен на право обладания лавовым опалом. Найдутся людские короли, которые захотят сделать из них какую-нибудь безвкусную ювелирную гадость, потому что побояться обратиться к нам за помощью в этом деле. А ещё до меня доходили слухи, что высшие эльфы могут быть заинтересованы в покупке. Они якобы пытаются использовать их в своих исследованиях или же изготавливают из них какие-то магические штуковины, но дела у них с этим вроде как идут неважно. И уж поверь мне, эти сволочи до ужаса скупы и будут до неприличия сбивать цену.

С момента убийства прошло уже более половины дня, и преступник мог уже покинуть город и стать недосягаемым для руки правосудия, но капитан помнил про хранилище в подвале и что купец успел посетить его до того, как отправиться в загробный мир. Шанс ещё был, и тут в голове капитана возникла небольшая, но очень важная мысль, потянувшая за собой длинный ряд новых вопросов.

— Скажите, господин Кросс-Баруд при проведении сделок вы ведь просите у своих клиентов документы на товар? К примеру, бумагу об уплате таможенной пошлины?

— Разумеется, мы требуем от наших партнёров предъявлять все документы, чтобы отмести контрабандистов и мошенников.

— А у Киданса было при себе доказательство об уплате въездной пошлины?

— Да, была такая, и я сам проверил её достоверность. Помню, что там была позавчерашняя дата, а внизу стояли ваша печать стражей и две необходимые росписи сборщиков податей, — всё по правилам. Но у меня вызвала сомнения сумма уплаченной пошлины.

— С ней было что-то не так?

— Она была очень маленькой, всего пять золотых, по одной на камень, которые обозначили как неизвестные. Чертов везунчик, он должен был бы внести несколько сотен, а то и тысячу золотых в казну, но видимо в тот момент фортуна к нему была всё ещё благосклонна.

— А может быть это вовсе не удача, — съехидничал про себя Хромос. Слова Дуорима и Эдвиса сходились, убитый купец прибыл в город два дня назад, оплатив при этом пошлину на въезде в город, вот только Хромос весь тот день нёс своё дежурство у главных ворот. Если он ещё мог не заметить одинокого купца среди десятков прочих путников, то лавовые опалы, что он вёз с собой и которые должен был показать на таможне, обязательно привлекли бы всеобщее внимание. Как начальнику караула, Хромосу тут же доложили бы об экзотическом товаре, и в таком случае это он должен был поставить одну из двух подписей, но такого события не произошло. Значило ли это, что купец смог тайком провезти камни или же он смог дать взятку корыстному таможеннику, или же стоило думать, что на въезде ему помог свой человек?

Хромос почувствовал, что узнать от Дуорима что-то ещё он больше не сможет, и что пришло время для разговора с банковским посыльным.

— Господин Кросс-Баруд, я премного благодарен вам за аудиенцию и от лица господина Уонлига выражаю вам огромную благодарность за ваши ответы, но теперь я бы хотел встретиться с вашим посыльным, — Хромос уже успел оторвать зад от стула, но тяжёлая и жилистая рука гнома обхватила его запястье и потно прижала его к подлокотнику. Не предпринимая попыток вырваться, капитан посмотрел на Дуорима и увидел в его глазах разгоревшееся пламя гномьей алчности.

— Послушайте меня, капитан Нейдуэн, я хочу сделать вам выгодное предложение, которое делают только раз в жизни, а потому послушайте меня очень внимательно, — голос Дуорима сделался тяжелее и сиплее прежнего, а усы и борода зашевелились, словно живые существа. — Я понимаю, что лавовые опалы уже могли покинуть пределы города, а возможно они всё ещё где-то здесь. Так вот… если вы найдёте их, то никому об этом не рассказывайте и не несите их к вашему командиру, а вместо того принесите их мне, и я куплю их у вас ровно за ту цену, которую я прежде предложил Кидансу. Четыреста тысяч золотых крон станут вашими, а я навсегда стану вашим самым хорошим и близким другом, а вы сами знаете, чего стоит моя дружба в этом поганом городишке. Принесите их мне, и вы будете жить в десять раз лучше любого сенатора, а к вашим потомкам будут относиться так, словно это ваши предки первыми поселились в этой долине, пускай для этого и придётся переписать всю историю. Принесите их мне, и ВЫ навеки забудете, что такое несчастье…

Договорив это, Дуорим отпустил руку капитана и, продолжая смотреть ему в глаза, трижды постучал кулаком по столу. Дверь залы открылась, и из неё выглянул тот же гном, что ранее был отправлен на поиски посыльного.

— Ты нашёл того, кто вчера относил посылку Вольфуду? — громко спросил Дуорим.

— Да, господин, мы его нашли. Он сейчас ждёт в комнате на втором уровне, — покорно ответил гном в глубоком поклоне.

— Хорошо. Отведи нашего дорого капитана Нейдуэна к нему и передай, что я приказываю ему честно отвечать на все заданные вопросы, и пусть он только посмеет ему соврать.

Прислужник почтенно поклонился, протерев бородой пол, и выпрямившись, показал Хромосу жестом, чтобы тот следовал за ним. Капитан встал, противно заскрипев железными ножками о гладкий каменный пол.

— Ещё раз благодарю вас за аудиенцию, господин Кросс-Баруд, счастливого вам дня, — сказал он, склонив голову.

— До встречи капитан, и не забудь о моём предложении, — попрощался Дуорим и небрежно помахал рукой, прогоняя гостя словно назойливую муху.

Устав от притворства и с облегчением скинув маску, Хромос вышел из залы и вновь доверил вести себя по запутанным ходам. Вместе с провожатым они сделали несколько поворотов, прошлись по коридорам, поднялись по трём лестницам, спустились по одной и вскоре пришли к двери, за которой было слышно чьё-то недовольное ворчание и редкие, но громкие плевки. Гном недовольно цыкнул языком, достал из кармана ключ и отпер замок.

Небольшая каморка была обильно заставлена закрытыми ящиками и бумажными свёртками, среди которых проглядывались гусиные перья, пустые баночки для чернил и прочая письменная утварь. На одном из нескольких заваленных столов, освещённый одинокой свечой сидел рыжий, одетый в серые мешковатые штаны и приталенный жилет гном, которого так и разрывало от недовольства. Как и говорил хозяин постоялого двора, у гнома были гладко выбритые виски, а вот его короткая борода была заплетена не в несколько кос, а в одну большую, но не было никаких сомнений в том, что это был тот самый гном, что приходил вчера к убитому.

— Какого хера вы так долго?! Я уже думал, что загнусь здесь, пока вы там где-то шатаетесь, — гном соскочил со стола и начал тыкать пальцами в пришедших и выплёвывать при каждом слове мелкие капельки слюны. — Это ты тот чёрт, что хотел меня видеть?!

— Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь? — провожатый гном уже собирался закатать рукава, чтобы отругать и выпороть наглого юнца, но Хромос остановил его.

— Да, это я хотел с тобой встретиться, — ответил капитан, не проявив и капли недовольства от подобного обращения.

— Вот как, так что тебе от меня надо?

— Назови своё имя.

— Моё имя? Хах. Я Рэгфа́л, Рэгфал из клана Лон-Руба́д, — важно произнёс гном, ударив себя кулаком в грудь. Хоть он и очень гордился своим кланом, но Хромос знал, что этот гномий клан уже давно попал в полную зависимость и до мерзости бесстыдно пресмыкался перед кланом Кросс-Барудов, послушно выполняя всю самую грязную, скучную и мелкую работу.

— Скажи мне, Рэгфал, — всё так же доброжелательно обратился к нему Хромос, — это ведь ты вчера относил посылку в гостиницу «Золотой телец» для Киданса Вольфуда.

— Да, это был я. И что теперь? — гном ухмыльнулся и, сложив руки на груди, сделал шаг навстречу капитану.

— Да так, сущая мелочь. Его всего лишь нашли у себя в комнате на полу, мёртвым и зверски изувеченным. И ведь ты был там. Вот смотрю на тебя, слушаю, как ты говоришь, и мне начинает казаться, что не могло быть простым совпадением, — капитан произнёс эти слова с пугающим энтузиазмом и хитро прищурился, словно кошка, приготовившаяся играть с мышью.

— Э… что?! Вы шутите?! — глаза Рэгфала стали круглыми, а вся его уверенность в один миг улетучилась, словно её никогда и не было.

— Ох если бы, но нет. Его убили, при том очень жестоко, поистине безжалостно, а ты был последним, кто с ним встречался. Это точно известно, есть свидетели. Так что я даю тебе последний шанс во всём сознаться и покаяться, — говоря это, Хромос ухватился за меч и, немного обнажив острую сталь, стал медленно надвигаться на запаниковавшего гнома.

— Не гони! Я его вообще никогда в глаза не видел. Только в дверь постучался, но мне никто не открыл, и я свалил. Мамой клянусь, всё было так! Не вешайте на меня покойника, я тут ни при чём! Ни при чём! — под безмолвным напором капитана Рэгфал пятился и заглядывал ему за спину, пытаясь найти помощи у своего собрата, но тот вовсе и не собирался вмешиваться.

— Как-то мне во всё это не шибко верится, дружище, — сухо произнёс Хромос, чувствуя, что гном был готов рассказать ему всё и даже больше, лишь бы не быть обвинённым в убийстве. Он знал, что Рэгфал не убивал Киданса, но ему было нужно сбить спесь с самоуверенного молодчика и сделать его более сговорчивым и покладистым. — Может мне отвести тебя в камеру, где мои друзья освежат тебе память, или ты поступишь как добропорядочный член общины и не станешь бросать тени на весь свой род?

— Да чтоб тебя! Я уже всё рассказал! Всё! Неужели ты не понимаешь? Я пришёл туда, подолбился башкой в дверь, мне не открыли, тогда я отдал посылку хозяину гостиницы и смотался. Всё — конец истории. Ничего больше не было — не встречался я с ним! Всё прочее — ложь и клевета!

— Ладно-ладно, может я тебе и верю, но вот когда ты стоял у двери, ты не слышал, как кто-то двигался внутри? — уже чуть менее напористо поинтересовался капитан.

— Ну, это… вроде… — замешкался гном, пытаясь что-то вспомнить.

— Вспомни любой звук, который ты тогда слышал. Шуршание, стук, кашель, что угодно.

— Ну, если ты так спрашиваешь. Когда я первый раз постучал, то мне никто не ответил, но вот потом… Я не уверен, из-за соседней двери было многовато шума, громко смеялись и пели, но кажется… кажется, я услышал шелест и, может быть, что-то навроде щелчка, но… я не знаю.

— И после этого ты спустился обратно к хозяину и отдал ему посылку?

— Да и сказал ему, что не нашёл купца. Потом вернулся в банк.

— А когда ты вышел из гостиницы, ты не заметил кого-нибудь подозрительного или странного. Такого, худого невысокого человека?

— Человека? Ну, уже смеркалось, и прохожих было немного, но все вполне обычные. А худых и низких там точно не было, у всех как у одного — рожи жирные и щекастые.

— Вот как… жаль, — Хромос смягчился и. — Благодарю тебя, Рэгфал из клана Лон-Рубад, я услышал всё что хотел и теперь точно уверен, что это не ты убил того купца. Прощай и впредь не давай волю своему языку. Он тебя до добра не доведёт.

— Будто сразу было не ясно, что это не я, — заворчал гном вместо того, чтобы попрощаться.

Через несколько минут Хромос покинул гномьи подземелья и вышел через главный вход Дун-Гарада. Свежий воздух наполнил его лёгкие и вынес наружу накопившиеся в них пыль с копотью. Хоть в туннелях и была сооружена хитроумная система вентиляции, в них всё равно было чертовски затхло, душно, и только гномы могли спокойно дышать таким воздухом и не чувствовать, как они медленно задыхаются.

Дела в банке были завершены, и приближалось время встречи в «Золотом Тельце», но перед этим Хромосу надо было сделать ещё одну короткую остановку. Сойдя со ступеней и повернув налево, он направился к одной из многих улиц примыкавших к Площади Основателей. Из-за домов слышался всё нарастающий гул; это был нескончаемый гомон людских голосов, пытавшихся перекричать друг друга, ласковый звон золотых, серебряных и медных монет, хлопанье белоснежных парусов на ветру и далёкий шум морских волн, разбивавшихся о причалы.

Глава III «Призрачный Бродяга»

Главный городской рынок Лордэна распростёрся всего в паре шагов от морских причалов на обширной, мощённой серыми шестиугольными плитами площади и представлял из себя миниатюрный и самобытный городок, возведённый из столов, прилавков, повозок, клеток и пёстрых шатров всех видов и фасонов. Путешественник, впервые оказавшийся в этом сказочном месте, терял дар речи от его невообразимого разнообразия, броской роскоши и царившей там атмосфере. Проехавшие стони и даже тысячи лиг по пыльным дорогам и бесстрашно пересёкшие бурные моря купцы выставляли на продажу редкие и благоуханные специи, ценившиеся на вес золота, фарфоровую посуду покрытую миниатюрной росписью и поражавшие воображение ювелирные украшения от лучших заморских мастеров. Они предлагали примерить изысканные и утончённые, а порой весьма причудливые и крайне необычные наряды из всевозможных материалов, от тончайшей и почти невесомой ткани, просачивавшейся сквозь пальцы словно вода, и столь же прозрачной, что скроенную из неё одежду было даже как-то стыдно носить, до чешуйчатых, гладких или пушистых кож неизвестных зверей всех цветов радуги. В других лавках продавались сотни бутылок хмельных напитков из ягод и фруктов, способных удивить своим букетом вкуса и запаха самого искушённого и привередливого гурмана. Но особенно поражали своим убранством лавки заезжих шаманов, знахарей и гадалок, предлагавших магические услуги за щедрое «пожертвование» и бессовестно втюхивавших опасные для здоровья зелья, обереги и амулеты, сделанные из камней, костей, дерева и прочего мусора, подобранного в дороге. Благо, что в городе не было ревностных инквизиторов Старейшей Звезды, которые бы в миг отправили всех этих шарлатанов и еретиков в пыточные подземелья, и некоторых из них даже поделом.

Стоило солнцу показаться на горизонте, как на торговой площади закипала жизнь и вплоть до первых звёзд над ним стоял нескончаемый топот сотен башмаков и звон тысяч монет в болтавшихся кошелях. Голосистые торговцы наперебой зазывали прохожих невероятно выгодными, почти грабительскими для них самих, скидками и броскими, красочными комплиментами, способными смутить и расположить к общению кого угодно, а временами нарочито демонстративно ругались друг с другом, доказывая, чей же товар лучше, а цены выгоднее. Их крикам вторили запертые в клетках экзотические животные, пойманные во влажных тропических лесах и среди сухих дюн пустыни. Особо часто и звонко верещали крохотные обезьянки, размером немногим более крысы, чья чёрная шкурка отливала приятной синевой. По уверению их пропахшего навозом косоглазого продавца, эти зверьки были весьма смышлёными и при правильной дрессировке и уважительном обращении никогда не сбегали от заботливых хозяев, были чистоплотны и даже становились умелыми помощниками.

Хромос уверенно шёл сквозь галдевшую толпу, быстро продвигаясь вглубь рынка. Простому горожанину никто бы не стал уступать дорогу, но перед облачённым в сверкающий доспех и вооружённым острым мечом стражем, тем более старшим офицером, люди почтительно и боязливо расступались, расчищая ему путь. Капитан любил это место, считая его истинным сердцем города. Бывал он здесь весьма часто, то по долгу службы, то как обычный покупатель, искавший какую-нибудь диковинку или пришедший просто поглазеть. Прохаживаясь между запутанными торговыми рядами, он словно переворачивал страницы громадного атласа, вобравшего в себя по частичке с каждого уголка света. Большинство торговцев, завидев офицерское облачение, изо всех сил старались завлечь и всячески ублажить достопочтенного клиента, предлагая лучший товар за бесценок и обязательно добавляя к нему пару симпатичных безделушек в подарок. Хромос отлично понимал те мотивы, которые стояли за этой неслыханной щедростью, и старался ею не злоупотреблять, чтобы потом, на таможне, уже ему самому не пришлось бы проявлять ответное и ещё большее великодушие.

И всё же, самой привлекательной и завораживающей частью рынка были вовсе не товары, а сами их продавцы, представлявшие собой всю палитру человеческой расы.

Проходя мимо длинных рядов с ювелирными украшениями, капитан мельком глянул на троицу мужчин, ловко убеждавших статную даму, прибывшую на рынок в дорогом паланкине в сопровождении свиты покорных слуг и хмурых охранников, в том, что примеряемое ею колье с тёмными вставками из граната прекрасно подчёркивало её и без того великолепный бюст. Смуглые, кареглазые, одетые в просторные халаты и с замотанными в сумеречно-синие тюрбаны головами они были выходцами из жарких и солнечных стран, расположенных далеко на юго-запад от Лордэна. Они были шумны и веселы, всегда старались максимально угодить обожаемому покупателю, не жалея для этого никаких слов восхищения. Готовые страстно расцеловать ваши щёки и руки, признаться вам в любви и упасть в ноги, они были совсем не теми людьми, с которыми вы бы захотели остаться один на один, если вы хоть краем уха слышали о том, сколь жестоки они бывают со своими обидчиками. А нанеси им тяжкую, во истину непростительную обиду было до абсурдности легко.

Неожиданно Хромос почувствовал, как хрупкое и нежное тело врезалось в его закованное в броню плечо. Капитан повернул голову и увидел молодую девушку, настороженно косившуюся куда-то в сторону и попросту не заметившую его. Поняв, кого же она случайно толкнула, девушка испуганно съёжилась, робко извинилась, трижды поклонившись, и скрылась в толпе под чей-то противный гогот. Капитан посмотрел в сторону, откуда раздавался этот глумливый смех, и увидел того, кто первым напугал юную девицу.

В прохладной тени навесов, среди уймы грязных бочонков расположились худощавые люди с болезненно бледными лицами. Их жилистые тела были закутаны в тёмно-коричневые, почти что чёрные одеяния, а их головы покрывали свободные капюшоны, частично скрывавшие их неприятные хари. Каждый из них имел при себе по длинному, выше человеческого роста резному посоху из опалённого дерева с шарообразным утолщением на верхнем конце. Крепкие, непромокаемые и негниющие, они прекрасно подходили как для продолжительных и утомительных странствий по труднопроходимым землям, так и для защиты от людей и мелких зверей. Так выглядели таинственные гости из малоосвоенного болотистого мира, вечно затянутого пеленой угрюмых и тоскливых туч, известного как Хас-На’а́ж. Почти у всех хас-на’ажцев был довольно скверный характер и подловатая натура. Так о них единодушно отзывались прочие народы, но при этом все соглашались, что мрачные иноземцы были невероятно сплочёнными, стояли друг за друга стеной и вместе напоминали единый клубок жалящих всех чужаков змей. Кроме дурного характера и замкнутости была ещё сотня-другая реальных поводов, а также пустых слухов и надуманных мифов, чтобы стараться избегать их компании, но наибольшие опасения вызывали подозрения в тесных и регулярных сношениях с чернокнижниками и тёмными колдунами, что прятались среди непроходимых топей от карающей длани Церкви, хотя прямых доказательств тому никто предоставить не мог.

Хромос оглядел всех семерых пришельцев, пытаясь понять, кто же из них напугал девушку, но они все выглядели достаточно жутко, чтобы испугать человека, никогда прежде с ними не сталкивавшегося. Самому же капитану уже множество раз по долгу службы приходилось общаться с ними лицом к лицу, а потому он привык к их виду и к их повадкам, а ещё ему было прекрасно известно, с какими целями они прибыли в город.

Основными товарами, привозимыми из Хас-На’ажа, были многочисленные лечебные травы, коренья и мясо тамошних животных, среди которых превыше всех остальных ценилось засоленное и хорошо выдержанное мясо тригариса. Это было крупное земноводное с длинным хвостом, обитавшее среди бесчисленных древних болот. Большую часть жизни тригарисы проводили у самого дна, копошась в вязком иле, выискивая в нём крупных червей и моллюсков, а от того их шкура приобретала крайне неприятный запах тины и грязи, но вот их нежное мясо имело сладковатый запах, чем-то напоминавший корицу. Гурманы, страстно желавшие этот деликатес, не обращали внимания ни на сомнительную личность продавца, ни на откровенно и нагло завышенные цены, что, несомненно, для хас-на’ажцев было только на руку.

Оставив стоянку живых теней позади, Хромос подошёл ближе к краю рынка и попал в ряды, где собирались торговцы мехами и шкурами зверей, порой неизвестных даже бывалым путешественникам и опытным зоологам. Нарезанная большими лоскутами толстенная шкура тунмандского шерстистого слона вместе с его белоснежными бивнями лежала по соседству со шкуркой молодого дракончика, чьи тёмно-красные чешуйки переливались в солнечных лучах словно маленькие рубины. Не было никаких сомнений в том, что во время её добычи погибло несколько отчаянных храбрецов, что заметно повышало его итоговую стоимость. Среди столов со шкурами можно было заметить специальные стойки с цветастыми перьями, мерно покачивавшимися на ветру. Некоторые из этих пёрышек достигали человеческого роста, а то были и гораздо больше. Страшно себе представить, из крыла какого монстра они выпали.

Большинство торговцев мехами имели собственные бригады охотников, а некоторые и сами не боялись возглавить погоню за хищным зверем или иным травоядным исполином, но самые смелые, умные и хитрые купцы выменивали опасную добычу у диких орков. Орки жили почти в каждом из известных миров. Как говаривал один бывалый путешественник: «Если воздух не отравлен, а подле есть вода и еда, то знайте, — где-то рядом прячется орк. Хотя, забудьте про воду и землю, главное — чтобы было кого сожрать». И действительно, орки были чрезвычайно живучими и приспосабливались почти к любым условиям, но, в большинстве своём, были не особо умны и развиты, зато очень агрессивны, хотя и были редкие исключения. Договариваться с охотничьими племенами всегда было крайне рисковым предприятием. Людских языков они не знали, и с ними приходилось объясняться жестами и картинками при том, что в любой момент клыкастые переговорщики могли передумать и убить чужаков, чтобы забрать себе их вещи, или же обратить их в рабов. Человеческие деньги и украшения не вызывали у них существенного интереса, зато стальное оружие, особенно большое и тяжёлое, одним только своим видом приводило дикарей в безумный восторг. Орки не знали обработки руд и плавки металлов, но быстро понимали на горьком опыте всё превосходство металла над камнем и костью, и страстно желали получить продукт кузнечного ремесла в пользование.

На выходе с кожевенных рядов Хромос пересёкся взглядом с высоким бородатым мужиком, под чьей распахнутой кожаной курткой виднелись бугры надутых мышц под густыми зарослями курчавых тёмных волос. Его толстые как брёвна руки были скрещены на груди, а его обветренные кисти с узловатыми пальцами казались вдвое больше, чем у обычного человека. Через его лицо проходило несколько шрамов от волчьих клыков и медвежьих когтей, с которыми он, по всей видимости, предпочитал сходиться исключительно в кулачном бою, чтобы оставить несчастному зверю хоть какой-то шанс на победу. Его более низкие, но всё равно крепкие и мускулистые, соплеменники, стояли рядом и неспешно обсуждали что-то на своём ломаном языке, из которого Хромос не понимал ни единого слова.

Это стояли купцы из обмёрзлого и сурового мира Ту́нманд, их было легко узнать по курткам из толстой коричневой кожи с пышными воротниками из снежного барса или белого тигра, закрывавшими их шеи от холодных ветров. Хоть в Лордэнский широтах и было заметно теплее, они всё же не желали ни за что с ними расставаться и носили их распахнутыми прямиком на голом теле. Большинство людей в их мире промышляло животноводством, охотой или же было шахтёрами, а всё из-за того, что лето в их краях было весьма непродолжительным и не особо тёплым, делая земледелие крайне трудоёмким, ненадёжным, а порой и совершенно невозможным занятием. Среди других народов они выделялись достаточно сдержанностью в выражении чувств и показной суровостью, но по своей натуре были весьма добродушными и гостеприимными и всегда наполняли чашу гостя до самых краёв.

Неподалёку от изнывавших на солнце морозцев разложил свои товары один особый продавец. Он был единственным человеком во всём городе и за его пределами, у которого можно было купить длинные луки лесных эльфов. Каждый лучник, будь то зелёный юнец или именитый мастер, знал, что никто на свете не мог сделать столь точное и удобное оружие, как лесные эльфы. Подобная слава им весьма льстила, но остроухие любители цветочков и шелеста листьев совершенно не горели желанием организовать в лесной глуши оружейные мануфактуры и становиться ушлыми дельцами. По этой причине среди сведущих в эльфийских повадках людей этот человек слыл обычным мошенником и прощелыгой, которому, тем не менее, удавалось втюхивать пару предполагаемых подделок в месяц за весьма приличные деньги.

Сразу за последним рядом палаток начиналась широкая и ухоженная набережная с примыкавшими к ней причалами, но не успел Хромос сделать и пары шагов по её гладким камням, как его внимание привлекла шумная толпа людей, толкавшихся у одной из лавок. Помня случаи, когда покупатели устраивали самосуд над нечестным торговцем или же когда маленькая пустяковая ссора заканчивалась кровавой поножовщиной, капитан поспешил к месту столпотворения. Широкими шагами он приблизился к зевакам и потребовал освободить дорогу. Удивлённые его внезапным появлением, они послушно расступились перед стражем, и тот увидел, что же вызвало столь пристальное внимание у горожан.

На покрытых тонкой кожей столах лежали многочисленные безделушки, вырезанные из цветных камней, а за ними стояли мужчина и две женщины. Все трое были высокими и стройными, а их кожа имела кирпично-красный оттенок, который Хромос никогда прежде не видел. На их телах было до неприличия мало одежды, а на шеях и запястьях висели многочисленные ожерелья и браслеты из связанных вместе крупных каменных бусин.

Краснокожий мужчина был обрит налысо, а с его талии свисала набедренная повязка из льняной ткани. Она держалась на широком кожаном поясе, к передней части которого были прикреплены три золотых диска с отчеканенными рисунками каких-то диковинных животных или зверолюдей, а на бедре болтался длинный обсидиановый нож. Чёрные и густые волосы иноземок были заплетены в десятки тоненьких косичек. На конце каждой из них висело по приплюснутому золотому шарику, и все они были стянуты в один толстый пучок, напоминавший просмоленный корабельный канат. С их талий свисали такие же льняные повязки, как и у мужчины, с той разницей, что они были расшиты многочисленными узорами из зелёных нитей. Сухой торс мужчины был совершенно голым, а на женщинах были надеты короткие майки, еле прикрывавшие их упругие груди и обнажавшие их подтянутые животы. Плечи всех трёх индейцев покрывали тёмные татуировки, которые должны были защищать хозяина от проклятий, порчи, сглазов и вездесущих призраков.

Хромосу и прежде доводилось слышать о краснокожих людях, живших в жарком и диковинном мире, полным громадных существ, но в тот день увидел их впервые. Свой мир они прозвали Учтола́н и не особо любили его покидать, зато многие путешественники, наслышанные о его чудесах, всеми силами стремились в него попасть. По возвращении они рассказывали истории про окружённые высокими стенами города, сердцами которых были грандиозные, пирамидальные храмы, со статуями звероликих богов, от вида которых у путников тряслись поджилки, и замирало сердце, ибо они казались живыми, но просто дремлющими. Вместо дорог в тех городах использовали каналы с кристально чистой водой, а с высоты птичьего полёта они превращались в сверкающую паутину, в которую попали толстые, золотистые мухи дворцов. С вершин пирамид жрецы, глядя на ночное небо, составляли большие каменные календари на десятилетия вперёд, и объявляли празднества в соответствии с мудрёными вычислениями.

Самым весёлым, долгим и красочным был фестиваль Бога Солнца — Меткланклуста́ля. Если страннику улыбалась удача и он случайно приходил в город в первый из дней фестиваля, то его провозглашали «палиучкатэ́у» — «вестником заката» и обращались с ним буквально по-королевски. Его селили в царском дворце, сажали на место правителя за трапезным столом, ломившемся от самых изысканных блюд, и отводили в спальню полную юных и невинных дев, страстно желавших его грубых ласк. Каждый следующий день еда становилась вкуснее, вино крепче дурманило голову, а приходившие нескончаемым потоком девицы оказывались всё красивее и искуснее в любовной науке, от чего на закате счастливец падал на кровать в полном изнеможении и блаженстве. Лишь единицы, сильнейшие из сильнейших духом мужчины справлялись с райскими искушениями и, заподозрив что-то неладное, до наступления последнего дня празднеств под покровом ночи сбегали из города, проливая дождь из горьких слёз. Оставшихся во дворце палиучкатэу больше никто и никогда не видел, но сытые жрецы утверждали, что на закате последнего дня они сумели испытать высшее наслаждение и исполнили свой долг перед богами, спася вселенную от уничтожения.

Высоко оценив достоинства улыбчивых учтоланок, Хромос развернулся на каблуках, отчего плащ взлетел и расправился, словно синее крыло, и пошёл прочь от лавки, пока краснокожий мужчина не догадался сунуть ему профилактическую взятку. Недалеко от рыночной площади стояло здание почтовой гильдии, имевшей отделения во многих крупных городах. За соответствующую плату они посылали тяжело нагруженных письмами и бандеролями курьеров через густые леса, сухие пустыни, холодные горы и глубокие моря и имели с этого существенные доходы. Разумеется, что в высшей степени справедливо было то, что из всех работников данного учреждения туже остальных набивались карманы тех, кто вовсе не поднимался из-за стола, причём не письменного, а обеденного.

Капитан зашёл в приёмную залу и, злостно воспользовавшись служебным положением, сразу жепрошёл к стойке почтальона под перекрёстным, но безмолвным огнём недовольных глаз. Заплатив пять серебряников, Хромос засунул лежавшее в поясной сумке письмо в купленный конверт, запечатал сложенные вместе бумажные клапана лужицей красного сургуча и написал на обратной стороне адрес близких родственников в Гросфальде с припиской переслать его по получению матери.

До назначенной встречи в «Золотом Тельце» оставалось ещё предостаточно времени, а потому из всех возможных путей капитан избрал немного более длинный, но гораздо более приятный, и пошёл не через переполненный людьми городской центр, а вдоль городской набережной. Во время спонтанной прогулки Хромос постарался очистить голову не только от лишних мыслей, а вовсе ни о чём не думать, чтобы бурно кипевшее содержимое неспокойной черепушки устаканилось, и хорошие идеи, всплыв на поверхность, сами дали бы о себе знать.

Солнечный диск уже миновал точку зенита и хорошенько нагревал железные пластинки доспеха, но свежий, солёный ветер, набегавший прямиком с морских просторов, дарил приятную прохладу и щекотал ноздри. Мерно и неспешно накатывавшиеся волны разбивались о причалы и каменистый берег, превращаясь в белую пену под крики голодных чаек, искавших между мокрыми камнями молоденьких крабов. Лёгкая двухмачтовая шхуна морских эльфов, расправив треугольные белые паруса, стремительно неслась по водной глади, с неповторимой грацией лавируя между попадавшимися на её пути препятствиями. На фоне эльфийских кораблей даже самые быстрые и манёвренные судна, сделанные людскими руками, казались неповоротливыми корытами, беспомощно шатающимися на злорадствующих волнах. Дело было не только в более удачной форме или лучшей оснастке, но и в том, что те эльфы-матросы, что плавали на корабле, сами же его и построили. Они были хорошо знакомы с буквально каждой доской и каждым гвоздём на своём судне, которое было для них настоящим, родимым домом, а не сырой темницей, ну, а бескрайний океан был их любимым кормильцем, верным другом и последним пристанищем.

Умиротворённо разглядывая далёкую линию горизонта, где черные воды соприкасались с нежно-голубыми небесами, капитан закончил короткую прогулку вдоль берега и свернул на Змеиную улицу, получившую это название из-за сильно искривлённой, волнистой формы. Постоялый двор находился на другом её конце, и Хромос неспешно миновал все её изгибы, пока не вышел к нужному забору, из-за которого слышались людские голоса и ржание лошадей.

Во внутреннем дворе стоял только что прибывший конный экипаж с запряжённой двойкой гнедых кобыл. Иноземные купцы недовольно покрикивали и погоняли местную прислугу, спускавших сундуки и связки вещей на землю, норовя дать им пинка или подзатыльник за нерасторопность или малейшую небрежность. На противоположной от конюшни стороне были развешаны свежевыстиранные простыни и одеяла, то и дело издававшие громкие хлопки, когда ветер менял свое направление, а со стороны кухни доносился запах кипящего куриного супа.

Капитан прошёл через двор, поднялся по ступеням и чуть не получил удар дверью в грудь от резко распахнувшего её постояльца. Пузатый барин хотел обругать вставшего на его пути человека, но, увидев доспехи с мечом, тут же сменил гнев на милость, дружелюбно улыбнулся и вместо хлёсткого оскорбления сладкоречиво поздоровался, не забыв сделать короткий, но полный почтения поклон. Обойдя шарообразный живот и услышав в след какое-то неизвестное ругательство, сказанное себе под нос, капитан вошёл в парадную залу гостиницы и осмотрелся. Внешне всё было спокойно и обыденно, словно вчера в этих стенах не произошло изуверское преступление. Важные гости чинно беседовали друг с другом, обмениваясь дорожными историями и пытались вызнать торговые секреты собеседника. Прислуга бегала по коридорам и лестницам, выполняя свои обязанности, а на одном из диванов сидел старый гном с пышной бородой и огромной, круглой лысиной-озером, настолько гладкой и блестящей, словно её специально смазали воском, а после хорошенько отполировали тряпкой. Рядом с гномом лежала большая кожаная сумка, которую он ни при каких условиях не стал бы выпускать из рук и уж тем более не оставил бы её без присмотра.

— Капитан Нейдуэн, вы пришли! — с этими словами на лестнице появился Эдвис, старательно застёгивавший многочисленные пуговицы дублета крючковатыми пальцами. — Я вас заметил ещё у ворот, как же хорошо, что все пришли вовремя.

Когда хозяин гостиницы подошёл ближе, Хромосу ударил в нос сильный запах травяных настоек, и он увидел большие мешки под глазами Эдвиса, кое-как спрятанные под толстым слоем бледной пудры.

— Разрешите вас познакомить. Это вот наш многоуважаемый замочных дел мастер, господин Бэ́рид Кэр-Дома́р. Хочу отметить, что он по праву считается лучшим во всём городе!

— Спасибо, Эдвис, но ты мне явно льстишь, — ответил гном, слегка улыбнувшись. — Как вас зовут, молодой человек?

— Хромос Нейдуэн, но можете меня звать просто по имени.

— Тогда и вы меня зовите по имени. Никогда не любил все эти излишние формальности, — сказав это, гном по-товарищески протянул руку, и Хромос с удовольствием пожал её.

— Раз вы теперь знакомы, то давайте пройдём вниз и поскорее закончим с этим делом, — Эдвис взял со стола заготовленную лампу, и повёл за собой гнома и стража.

За выходом из главной залы начинался коридор, ведший в сторону кухни, прачечной и ещё нескольких хозяйственных комнат. Эдвис подошёл к самой толстой и обитой железом двери и достал из кармана связку ключей. Найдя среди них самый крупный и старый, он открыл замок и первый ступил на тёмные ступени лестницы. В тусклом свете лампы троица неспешно спустилась вниз и оказалась в небольшом подвале квадратной формы. Посреди него, на каменном полу, стоял высокий стол с раскидистым подсвечником в центре и парой оловянных подносов для всякой мелочи по обеим сторонам от него. Три стены подвала состояли из циклопических серых плит, а четвёртую, противоположную входу, полностью закрывал огромный железный шкаф с пятнадцатью толстыми дверцами.

Пока Хромос удивлённо разглядывал эту железную махину, а Эдвис нерасторопно зажигал фитили свеч от подрагивавшей в беспокойных руках лучины, гном уже успел порыться в сумке и достал из неё две увесистые стопки латунных пластин с продольными прорезями в половину длины. У первой половины прорезь находилась с той же стороны, что и ключевые зубцы, а у второй наоборот — зубчики и прорезь находились с разных концов.

— Какой номер надо открыть?

— Одиннадцатый, вон тот, — сказал Эдвис, указав пальцем на нужную дверцу.

— Понял. Хорошо, что не верхняя — обойдусь без табурета. Четвертый столбец и второй ряд… значит, нужны вот эти номера — пробормотал под нос Бэрид и выбрал из каждой стопки по одной пластине. Дверца сейфа была восьмиугольной с большим крестообразным отверстием под ключ в центре. Бэрид приложил руку к своему стальному детищу и ласково погладил его холодные грани, словно мурлыкающую кошку. — Сколько лет уже прошло с нашей последней встречи

— Простите, а вы сами целиком собрали этот шкаф из сундуков?

— Спроэктировал я его целиком, но вот собирал одни только замки. Всю остальную работу, особенно литьё и ковку этих тяжёлых стенок, выполнили мои сыновья и внуки. Они парни умелые, рукастые, без них было бы куда хлопотнее, и мне бы пришлось провозиться с добрый десяток лет. Срок, конечно, не слишком большой, но всё же, — продолжая говорить, гном соединил пластины прорезь в прорезь, так что они встали перпендикулярно друг другу и образовали составной ключ. Бэрид немного покрутил его в руках, припоминая, какой же стороной вверх его нужно было вставлять, а потом утопил ключ в скважину и без каких-либо усилий отпер сложный механизм.

— На этом, собственно, всё, — гном отошёл в сторону и развёл руки.

— Я-то думал, что вы его сейчас будете отмычками или каким хитрым инструментом вскрывать, а у вас такие вот запасные ключи имеются.

— Ну, я, разумеется, мог бы его открыть и без них как минимум тремя способами, тем более что все его внутренности мне досконально известны, но это было бы излишней морокой и тратой вашего и моего времени. Я бы мог ещё выточить новый ключ по вот этим самым шаблонам, но с этой задачей, учитывая литьё основы, я бы управился только к вечеру, да и если ключ был утерян или похищен, то лучше будет немного переделать замок под совершенно новый ключ, чтобы потом зазря не волноваться за сохранность вещей. Эдвис, я прекрасно понимаю вашу ситуацию, кое-что о прошлой ночи мне уже довелось услышать, и я готов сделать вам солидную скидку, так что я сам с этого дела ничего не поимею, но переоборудование всё равно влетит вам в медяк.

В ответ владелец гостиницы тоскливо вздохнул и смиренно махнул рукой.

— Всё же, ваше творение бесспорно впечатляет, — Хромос вмешался в разговор, свернувший в трагичную и неприятную для всех денежную тему.

— Благодарю за приятные слова капитан. Он устроен весьма тонко и хитро, если бы вы смогли заглянуть под этот железный корпус, то вы бы смогли увидеть всю его органическую красоту. А теперь давайте заглянем внутрь, по вашим глазам вижу, что там должно лежать что-то крайне интересное.

От старого гнома было сложно что-то утаить, даже если вы были капитаном стражи с суровым лицом и спокойным взглядом, он всё равно видел вас насквозь.

Хромос прошёл вперёд, взялся за край дверцы и медленно потянул её на себя. В тесном и непробиваемом металлическом ящике окутанный мраком стоял одинокий ларец из чёрного дерева и угрюмо смотрел на непрошеного гостя. Капитан осторожно взял его за края двумя руками и понёс к столу со свечами, в то время как его сердце начало биться всё чаще. Крышка резного ларца закрывалась на один единственный крючок. Хромос медленно отогнул его и под пристальными взглядами Эдвиса и Бэрида приоткрыл ларец.

Яркий свет вырвался из щели и упал на стены толстой полосой. Немеющими пальцами Хромос открывал крышку всё шире, и всё больше света вырывалась из ларца, пока помещение полностью не погрузилось в мозаичное сияние, где жёлтые пятна светились сильнее оранжевых и совсем тусклых красных. Внутри шкатулки, на подушке из мягкого бардового бархата лежали пять капель раскалённой магмы. Каждая капля была живой и медленно переливалась всеми оттенками пламени, создавая на совершенно гладкой и даже несколько скользкой поверхности причудливые потоки и завихрения.

Их переливы завораживали и гипнотизировали смотрящего, погружая его в глубокий транс, заполняя его разум восхищением и трепетом. Пленённый чудесным зрелищем Хромос медленно поднёс руку к камням, ощущая тепло на своей коже. Неизвестный голос шептал ему на ухо, предлагая притронуться к ним, и капитан не мог ему отказать. Кончиком пальца он боязливо прикоснулся к самому большому из камней и почувствовал скрытый в нём жар, но не ощутил боли.

— Э, э-это же… ох, — старого гнома затрясло, а на его глазах выступили слёзы. — Неужели мои глаза мне лгут, это и правда, они…

— Да, это действительно они, — тихо ответил Хромос, продолжая нежно поглаживать горячие камни.

— Они! Действительно, — они! О великий Игнир, не думал, что когда-либо увижу хотя бы один! Мне ведь про них ещё прадед рассказывал… Молю вас, капитан, дайте мне подержать хотя бы один из них! Всем сердцем молю!

— Не надо меня умолять, Бэрид, вот держите, — сказал Хромос и, взяв самый большой камень тремя пальцами, переложил его в протянутую ладонь гнома. Счастливый словно малое дитя старец тут же выудил из кармана увеличительное стекло в золоченой оправе, и принялся кропотливо разглядывать опал, сумбурно бормоча себе что-то под нос. Будь на его месте другой гном, скажем Рэгфал или Дуорим, то Хромос ни за что не стал бы давать им в руки камень, подозревая, что они откажутся его возвращать, попробуют сбежать с ним, и что всё непременно закончится кровопролитием, но по какой-то причине в честности Бэрида он не сомневался.

Вдоволь насмотревшись, Бэрид без колебаний вернул камень Хромосу, хотя коварный блеск жадности всё же на одно мгновение промелькнул в его тёмных глазах.

— Спасибо вам огромное, что порадовали гнома на старости лет, — благодарил его Бэрид, крепко и чувственно пожимая ему руку.

— Это я должен благодарить вас за работу, а не вы меня. Без вас мы бы не открыли этот шкаф. Можно ли будет к вам впредь обращаться, если возникнут проблемы с какими-то другими, даже не сделанными вами лично замками?

— Конечно! — радостно воскликнул Бэрид. — Для вас, Хромос, что угодно! Спросите в Кардсуне, где найти мою мастерскую и вам укажут путь. Меня там каждая собака знает.

— Понял, так и сделаю. Что же, спасибо вам, Бэрид и удачи вам, — в ответ гном вежливо кивнул головой и ушел, светясь от счастья.

Когда дверь подвала закрылась, Хромос услышал за спиной сиплые и прерывистые вздохи. Он обернулся и увидел, как хозяин гостиницы, держась руками за сердце, медленно сползал по стенке.

— Эдвис, вам плохо?! — Хромос подхватил его под руки и почувствовал, как всё нутро хозяина гостиницы судорожно трепыхалось. — Вас нужно отвести к лекарю.

— Не-не-нет, не надо, — блеющим голосом ответил Эдвис. — Помо-могите мне п-подняться в мо-ою комнату. Она на втором этаже.

Помогая Эдвису удержаться на ногах и держа ларец во второй руке, Хромос поднялся из хранилища, проводил его до нужной комнаты и усадил на кушетку. Мещанин схватил с крохотной тумбы флакон из зелёного стекла и трясущимися, как старые листья на ветру, руками, не разбавляя, влил его содержимое себе в рот, а после запил чистой водой. В воздухе запахло крепкой травяной настойкой, Эдвис протяжно выдохнул и растёкся по подушкам.

— Простите меня, я всё это время держался, чтобы никто не увидел меня в таком вот скверном состоянии. О боги, за что мне всё это, — в его голосе были слышны мольба и отчаяние. — Когда же настанет всему этому конец?!

— Эдвис, скажите, что-то ещё случилось ночью? — Хромос присел рядом с ним и поставил чёрный ларец и шлем на стол.

— Да-да, кое-что произошло, и я не знаю, что это было.

— Не торопитесь и расскажите мне всё по порядку.

— Это случилось спустя пару часов, как ваш командир с конвоем забрали тело с вещи и отбыли в Крепость. От волнения у меня всё никак не получалось заснуть. Я уже и целый пузырёк настойки вместо положенной тройки капель выпил, но всё равно не мог сомкнуть глаз и ворочался в постели, так что Юлани ушла от меня спать в другу комнату, и, словно этого было мало, перед глазами плавали все эти ужасные видения. Столь ясные, как будто они были настоящими. И вот тогда со двора послышался лай собак.

— К вам пробрался кто-то посторонний?

— Да, вроде как…

— Вроде как? Что вы под этим подразумеваете?

— Я… я не знаю. Не успел я одеться и спуститься на первый этаж, как ко мне прибежал конюх и сказал, что на территории нашего двора был замечен подозрительный чужак и на него спустили сторожевых псов.

— Его удалось поймать? — в голосе Хромоса проскочила тусклая надежда.

— Нет, он сбежал, а вот мои собаки… мои собаки теперь сидят в конуре и, не переставая, скулят. Они всегда были бесстрашными и верными охранниками, а теперь они… боятся, — лицо Эдвиса было бледным, а глаза покраснели от волнения и покрылись влагой. — Я вот теперь всё думаю, мог ли это быть призрак убитого. Не раз слышал, что те, кто умер плохой смертью, часто бродят рядом с местом своей гибели. Что же будет, если в моей гостинице станет обитать неупокоенный дух? Он уже напугал собак, потом начнёт пугать слуг, гостей, а потом… явится и по мою душеньку… это уж точно. Никаких сомнений быть не может. Я пропал… Всему конец!

— Эдвис, успокойтесь, вряд ли это был дух. Как говорят знающие люди их магических гильдий, — они появляются недалеко от своих останков или вещей, что были очень важны для них при жизни. Всё это мы уже забрали, так что ему не к чему привязаться, да и у вас тут слишком людно, чтобы поселиться. Но для верности можете пригласить жрецов, чтобы они вам освятили каждую комнату по три раза, главное заплатите им побольше.

— Да-да, вы правы, если он ещё раз появиться, то я их точно позову! Непременно!

— Так и сделайте. Я верю, что у вас всё будет хорошо, что вам нечего бояться, но я хотел бы побольше узнать об этом ночном… госте. С кем я могу поговорить? Кто его видел?

— Это… я вам говорил про конюха, но сам он ничего не видел, — Эдвис почесал в затылке и начал натужено вспоминать. — Его видел мой псарь и один из охранников, вроде больше никто. Они сейчас должны быть на конюшне. Скрывать от вас они ничего не станут, я за них ручаюсь.

— Я к ним обязательно зайду, но перед этим, я хотел бы у вас ещё кое-что спросить. Вы ведь сможете сделать мне это одолжение?

— А у меня есть выбор? Если сейчас не отвечу, то вы ещё вернётесь, а моя слабенькая душенька и так вот-вот покинет бренное тело, так что давайте покончим с этим… спрашивайте всё, о чём вам заблагорассудится, — Эдвис принял вид смиренного мученика, картинно положив тыльную сторону кисти на лоб.

— Я прошу вас вспомнить всё, что говорил убитый, даже если он вёл разговор не с вами, а с другими постояльцами или слугами. Мне нужны имена или названия, может, он что-то говорил о своих планах?

— Фуу, начали вы с самого сложного, — ответил Эдвис страдальчески закатив глаза. — Он со мной разговаривал, только когда было что-то нужно, а в остальное время просто вежливо улыбался и проходил мимо. Но что-то… что-то, кажется, было… да. Один раз я услышал его разговор с одним из гостей, точнее это была какая-то шутка. Он тогда рассказывал какую-то историю, что случилась с ним в Эрадуисе, так что до того, как прибыть к нам, он должен был проехать через него.

Эдвис был доволен, что смог вспомнить этот небольшой факт, но для Хромоса он скорее обернулся разочарованием. Эрадуис был крупным городом, стоявшим в сорока лигах от Лордэна, а населяли его в большинстве своём высшие эльфы, самые искусные маги среди всех народов, и их невзрачные слуги-простолюдины. Свои города они неизменно строили на пересечение магических потоков, где они сливались и образовывали благоприятную для чародеев среду. Именно в этом городе эльфийские маги открывали врата, соединявшие между собой далёкие миры, обращавшиеся вокруг иных звёзд. Открытие проходов происходило только в те моменты, когда магические ауры планет максимально сближались друг с другом, делая этот тяжёлый и сложный процесс менее трудоёмким и энергозатратным. Чародеи высших эльфов, создававшие эти проломы, брали определённую плату за проход, сколачивая на этом баснословные состояния. Хромос и прежде был почти уверен в том, что Киданс наверняка прибыл из другого мира, а теперь подтвердилось его прежнее опасение, что проследить путь Киданса до Лордэна — задача непосильная.

— Эрадуис, ясно, там будет сложно что-нибудь разузнать, но мы всё же попробуем, — Хромос сделал паузу. — Эдвис, а вы мне говорили, сколько убитый планировал у вас здесь прожить? Он ведь должен был сказать об этом, когда заселялся.

— Кажется, он мне говорил, что с неделю, может даже меньше, но намекал, что всё же может и продлить аренду. Куда он дальше собирался, он мне, разумеется, не говорил, а я его об этом и не пытался расспрашивать, но думаю, что в городе он бы долго не остался. Как бы сказать, он походил на человека, который всегда в дороге, может даже от чего-то бегущий… — Эдвис притих от осознания того, что он сам только что ляпнул.

— Бегущий?

— Нет, нет, бросьте. Это просто мои дикие фантазии. Спросите меня через пару дней, и я вам ещё больше наплету. Может, буду даже уверять, что он был женщиной… с бородой, но всё же женщиной!

Хотя Эдвис старательно открещивался от сказанного, интуиция подсказывала капитану, что в них была доля правды. Безызвестный одинокий купец, что вёз с собой бесценное сокровище по опасным большакам, — такого просто не бывает. Он бы уже давно лежал с перерезанной глоткой в придорожных кустах, а его ноша стала бы добычей жестоких бандитов, но он как-то да сумел проделать всё это долгое путешествие целым и невредимым и умер в самом безопасном для путника месте.

— Раз вы так сильно путаетесь, то думаю, нам не стоит продолжать этот разговор. Ложные сведения гораздо хуже простого незнания, потому что они заставляют тебя тратить силы впустую.

— Простите, я не хотел, но в голове всё плывёт. Мне стоит уехать, отдохнуть за городом, подышать свежим воздухом, а не то скоро в гостинице точно появиться настоящий призрак, — Эдвис горько улыбнулся.

— Поезжайте, и можете не беспокоиться, вы уже рассказали нам достаточно, — с этими словами Хромос встал с софы и, прихватив с собой шлем и ларец, направился к выходу, но уже в дверях вспомнил кое о чём важном. — Последний вопрос. Где посылка, которую вчера оставил гном. В банке мне сказали, что она должна быть у вас.

— Посылка? Вы о чём? — Эдвис было состроил недоумённое лицо, но тут же вспомнил, о чём шла речь. — А, вы о том футляре со свитками. Его вчера забрали вместе со всем остальным.

— Вы мне про него ничего не говорили.

— Не говорил, разве? Это… что-то я плохо помню, может слишком разволновался и… но я точно отдал его вашему командиру, господину Уонлингу, да.

— Раз вы так говорите, то я спрошу у него. До свидания, Эдвис, и хорошего вам отдыха.

— Спасибо, капитан, и вам всех благ.

Распрощавшись с хозяином гостиницы, Хромос резво спустился по лестнице и меньше чем через минуту уже стоял перед входом в конюшни. Они были чисты и ухожены, как и подобает конюшне при богатом постоялом дворе, но свежий навоз породистых жеребцов всё равно забористо благоухал самым обычным дерьмом, как и в любом другом месте. Внутри небольшого помещения, отделённого тонкой стеной от стойл, сидели за столом трое мужиков, в чьих лицах можно было узнать деревенских жителей, приехавших в большой город на заработки. В руках они держали засаленные старые карты, но игра совсем не шла, да и разговаривать особой охоты ни у кого не было.

— Эй, смотри, — мужик с бородавкой на подбородке первым заметил Хромоса и толкнул соседа локтем. Все трое побросали карты на стол и неуклюже поднялись с насиженных мест. — Доброго вам дня, господин капитан.

— Доброго, — ответил Хромос и обвел их пристальным взглядом. — Я ищу псаря и охранника, которые вчера видели здесь нарушителя. Где они?

— Псарь — энто я, — сказал мужчина в поношенной куртке и лохматыми, давно не мытыми волосами. — То бишь я за собаками слежу, а сторожа того сейчас нет. Он токма к ночи и вернётся.

— Вот как. Раз его нет, то давай мы сейчас выйдем, и ты сам мне покажешь, где вы видели того ночного нарушителя. Как он выглядел и что же всё-таки с ним произошло.

— Да, хорошо. Нам вон туды.

Вдвоём они вышли из конюшен и дошли до дальнего угла гостиницы, там псарь остановился и начал вспоминать события прошлой ночи.

— Видите вот тут, там и ещё там пару чёрных пятен на земле. Энти следы от костров, которые нам приказал разжечь господин, после того как вы, стражи, уехали. Тот, кого мы вчера видели, прошёл вот здесь мимо энтого кострища, — Псарь провёл рукой, намечая линию движения чужака. Говорил он с характерным гэканьем и плохо выговаривал «Р», мусоля её где-то в глубине зычной глотки. — Он шёл неспешно, точно гулял. Первыми его заметили собаки, побежали к нему, окружили, начали хаять и не давать ему сдвинуться с места. Я со сторожем помчался к нему, чтобы схватить, но, когда мы были вот тут, а он там, собаки неожиданно завизжали, понеслись прочь врассыпную и забились по углам, а одна даже вовсе убежала со двора. Не успел я опомниться, как мужик свернул вон за тот угол. Мы понеслись за ним, но его уже нигде не было.

— Нигде?

— Ага, нигде, — кивнул псарь.

— Может он спрятался или через забор перелез пока ты до него бежал?

— Нет, что вы. Через забор он бы перелезть не успел, мы бежали за ним следком, а потом осмотрели каждый угол, так что спрятаться от нас он не смог бы. Говорю вам, господин, он просто исчез.

— Твой хозяин думает, что это был призрак, ты с ним согласен?

— Нет, точно нет. Энто был живой человек.

— И с чего ты так решил?

— Я нашёл след его сапожища с острыми носами, мы с охранником такие не носим. Отпечаток остался в сырой земле у лужи. Во-о-он там, где он пробежал. Глубокий такой, чётки, правда, сейчас его нет. Кони и прачки его уже затоптали.

— А как он выглядел, тот человек?

— Довольно высокий, одет в камзол какой-то, старый такой и не по плечу ему, словно нашёл он его. Волосы длинные такие, ниже плеча, запутанные все. Что же ещё… худой вроде, шатается немного при шаге. Долговязый в общем.

— А ты смог разглядеть его лицо? Хоть немного?

— Да куда там, темно же было, да и быстро всё произошло.

— Ладно. Не видел, так не видел, но что именно случилось с собаками? Они все целы?

— Целы, ни единой царапинки не нашёл, но они сидят у себя в конурах и до сих пор поскуливают, есть не хотят и не пьют, да гадят под себя. Я за них бояться начинаю, как бы не издохли таким макаром. Глажу их, треплю за ушком, на руки беру, пускай тяжёлые, а они лишь подрагивают. Раньше они сами на меня запрыгивали да руки с лицом вылизывать начинали, а теперь… эх.

— Странное дело, но может ты слышал, как этот незнакомец сказал что-нибудь на эльфийском или необычно махнул руками?

— Нет, он молчал, а руки вообще не доставал из карманов куртки. Ну, а псы — вот так разом, все побежали от него, вот просто понеслись на утёк и всё! Я не знаю, что энто было.

Хромос чувствовал, что псарь действительно не понимал, что же именно произошло, но капитан знал малость больше него. Животные лучше людей ощущали магию и опасность, которая от неё исходила. Всякий колдун или чародей мог с лёгкостью отогнать от себя не слишком больших зверей, но сделать так, чтобы они продолжали дрожать в страхе, когда колдун уже давно ушёл, — это уже был совершенно другой уровень мастерства. После вчерашнего осмотра Хромос предполагал, что имеет дело не с самым обычным человеком, но если он обладал магией, тем более тёмной, то его поиски и поимка могли стать невероятно проблематичным и опасным мероприятием.

— Если в ближайшие пару дней собаки не поправятся, то приведите священника, пусть прочтёт над ними пару молитв. Возможно, что их заколдовали.

— Вот и я так подумал! А эти дураки-конюхи говорят, что я вместе с собаками просто сбрендил. Спрашивают меня, вот мол что может понадобиться колдуну ночью на нашем дворе? Солома или мокрые наволочки?

— Уж точно не они, — Хромос подумал о камнях, которые держал у себя подмышкой.

— Я вот думаю, что он за душой того мертвеца приходил, которого той же ночью убили. Слышал я что его…

— Не надо выдумывать. За душой он пришёл, как же, — Хромос почувствовал приступ внезапного раздражения.

— Не ну я…

— Хватит. Ты уже достаточно рассказал мне, лучше иди и позаботься о своих собаках. Они в тебе сейчас нуждаются куда больше меня.

— Как скажите, капитан. Бывайте, — проворчал обиженный псарь и ушёл обратно к товарищам.

Оставшись один, Хромос обошёл по кругу весь двор, в поисках ещё каких-нибудь следов, оставленных вчерашним гостем, но на сухой земле виднелись лишь глубокие отпечатки конских копыт и многочисленных ног дворово́й прислуги. Тогда он зашёл за здание гостиницы и осмотрел то место, где, по словам свидетелей, чужак испарился, но прятаться там действительно было негде, а забор был достаточно высок, чтобы его нельзя было так запросто преодолеть с разбега. Капитан, вероятно, подумал бы, что рассказанная ему история была лишь вымыслом, но он сам услышал тонкое и жалобное поскуливание, когда подошёл к дощатой стенке псарни.

Все поиски были тщетны, и Хромос, недовольно постучав ногтями по крышке ларца, покинул постоялый двор. Служивые люди привыкают жить по чёткому расписанию, и ничего не евший с самого утра капитан начинал ощущать негодование пустого желудка. Страж хотел пойти по короткому пути через мелкие городские улочки, чтобы поскорей прибыть в Крепость и поесть, но, стоило ему сделать шаг за ворота постоялого двора, как он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он обернулся по сторонам, но на улице были только пухловатая женщина с грудным ребёнком на руках да пара каких-то потрёпанных мужичков, занятых своими делами. Тогда капитан напряг все чувства, так что и комар не смог бы пролететь мимо него незамеченным, и пошёл вперёд, с каждым шагом ощущая на спине скольжение чьих-то недоброжелательных глаз.

Этот взгляд отличался от того, которым смотрели на него вчера мертвые глазницы. Он был острым и живым, не подавлял волю, а был предвестником битвы. Узкие переулки и тихие дворы идеально подходили для засад на одиноких прохожих. Несчастные жертвы не успевали даже пикнуть, как их брали в кольцо и обирали до нитки. Тот же, кто всё же решал сопротивляться бесстыдному грабежу, живо ощущал, как холодная сталь проделывала пару лишних отверстий в их кишках и почках. Интуиция подсказывала капитану, что ему следует поскорее выйти на большие, кишащие людьми улицы, где можно было бы встретить патруль стражей и отдать им приказ на сопровождение. Он не был трусом, но в тот момент у него на руках была ноша, которую он ни в коем случае не мог потерять.

С ларцом под левым боком и правой рукой у эфеса он шёл между зданий, осматривая каждого прохожего и регулярно оборачиваясь назад. Ощущение слежки всё никак его не покидало, но капитан всё же дошёл до главной улицы без происшествий. Влившись в людской поток, Хромос пошёл вверх по дороге, в сторону городских ворот. Мимо него мелькали люди, проезжали повозки, и, казалось бы, что среди толпы ему должно было стать спокойнее, но чувство преследования лишь усилилось, словно наблюдавший за ним человек с каждой секундой приближался к нему на шаг ближе и вот-вот собирался ухватить его за трепыхавшийся плащ. Сердце забилось сильнее и чаще, по спине пробежали мурашки, грудь при каждом вдохе надувалась как рыба-шар, а охладевшие пальцы обвились вокруг рукоятки, как удав, душащий кролика. Хромос был готов выхватить меч и с крутого разворота нанести разящий удар почти не глядя, но тут его окликнул знакомый голос.

— Капитан Нейдуэн, доброго вам дня, сэр! — Хромос повернул голову на зов и увидел старичка, сидевшего на козлах большой телеги. Вся кожа его лица была испещрена глубокими морщинами, а лохматые, густые брови, больше походившие на пушистые крылья мотыльков, упирались в соломенную шляпу с широкими, растрёпанными и малость дырявыми полями. Рядом с ним сидел молодой кудрявый юноша, с бесстрастным и сонливым выражением лица.

— Здравствуй, Уило. С припасами едешь?

— Так точно, капитан. Полную телегу везу. А ну, стой, окаянная, — извозчик потянул за поводья, и гнедая кобыла остановилась, звонко цокнув подковами о камни.

— И что сегодня на ужин будут готовить?

— Ну, у меня тут с десяток корзин с толстыми барракудами, свежие овощи и картошка, видимо сегодня будут рыбные блюда. А вы тоже в Крепость идёте?

— Да, именно туда.

— Давайте, тогда мы вас подвезём, быстрее будет.

— С удовольствием приму это предложение, только куда мне сесть?

— Сесть? А куда бы… — Уило осмотрел телегу в поисках подходящего места, но всё было завалено продуктами. Тогда он толкнул юного внука под бок. — Давай полезай назад и сиди там. Но только попробуй что-нибудь помять, я тебе фунт щелбанов потом отвешу.

Паренёк лениво посмотрел на Хромоса, а затем внезапно ловко и резво перескочил за козлы, по-барски развалился между пахучими ящиками и корзинами, где намеревался блаженно кемарить, прикрыв глаза от солнца капустным листом. Капитан занял освободившееся место на козлах, и Уило осторожно тронул вожжи. Когда телега проехала с сотню ярдов, Хромос перестал ощущать спиною пристальный взгляд и смог немного расслабиться под нескончаемые байки старого извозчика и заядлого рыбака.

Городская стража имела в своём распоряжении старую крепость, построенную вплотную к отвесным скалам, недалеко от главных ворот. Возвели её в те давние времена, когда город только начинал своё существование, и с тех пор её множество раз усовершенствовали, обновляли и даже разок полностью сносили и перестраивали, чтобы она приняла тот грозный и могучий вид, который был у неё теперь. Толстые стены с укреплёнными галереями, высокие, нерушимые башни, с мрачными прорезями бойниц враждебно смотрели на каждого, кто приближался к Крепости. За ними находились плац и огромная цитадель с десятками складов, залов и казарм. К тому же внутренний замок был несколько больше, чем могло показаться со стороны, — часть его помещений были вырезаны в скале, где кроме запасов на случай осады находились штрафные камеры для особо тяжко провинившихся солдат.

Хромос въехал в Крепость через широко распахнутые ворота и тут же соскочил с телеги, а старый Уило поехал к дверям на кухню, где его уже поджидали повара и кухарки. Внутренний двор был широким и просторным, а его поверхность была застлана мелкой брусчаткой, меж стыков которой пробивались зелёные иглы травинок, за исключением нескольких площадок, присыпанных коричневатым песком. Здесь же стояла просторная конюшня на пол стони голов, здание небольшой кузни для мелкого ремонта оружия и доспехов, склад тренировочного инвентаря. Были на территории двора и стойки для отработки ударов, а также мишени для стрельбы из луков и арбалетов.

Во дворе находились только стражи, несшие караул, да кучка работников, чинивших развалившееся колесо казённой телеги. Хромос собирался идти к цитадели, но со стороны тренировочного склада донеслись радостные возгласы и смех. Через пару мгновений дверь распахнулась и оттуда высыпала толпа молодых ребят, одетых в учебные кожаные доспехи с тупыми, исцарапанными мечами наперевес. Их лица светились от радости. Получив непривычное облачение, они почувствовали воодушевление, возбуждение и задиристо толкали друг друга в бока да громко шутили. Вслед за ними из дверей вышел сам господин Командующий. Хейндир шёл неспешными, уверенными шагами, а за ним молчаливой и услужливой тенью следовал его личный помощник — Титас. Звучным командирским рёвом, господин Уонлинг скомандовал новобранцам построиться в две шеренги. Неопытные юнцы замельтешили, не зная где было чьё место, но в итоге им всё же удалость построиться, хоть и криво.

— «Значит новеньких всего двадцать девять. Что-то маловато их последнее время», — подумал Хромос, пока Хейндир при помощи едких, но остроумных подколок, указывал новобранцам на их ошибки и поучал жизни.

Капитан молча стоял в стороне, не желая прерывать воспитательный процесс, пока Хейндир сам не заметил его. Приказав помощнику заняться дальнейшей строевой подготовкой юных солдат, он быстрыми и широкими шагами направился к Хромосу.

— Капитан Нейдуэн, рад тебя видеть, — сказал он, подойдя достаточно близко.

— И я вас, господин Командующий, — Хромос пожал протянутую ему руку.

— Что-то ты долго, думал, что придёшь раньше, — после этих слов Хейндир приблизился к его уху и перешёл на шёпот, — Ты нашёл того гнома?

В ответ Хромос коротко кивнул.

— Но раз с тобой его нет, то это означает, что убийца не он. Верно?

— Верно.

— А это что у тебя под рукой?

— Это личные вещи убитого, что я забрал из «Золотого Тельца». Кое-что особо ценное.

— Вот как, — пробормотал Хейндир, осматривая ларец каким-то таинственным взглядом. — Хорошо, что они не попали в чужие руки, а теперь…

Хейндир засунул пальцы под нагрудник и снял с шеи цепочку, на которой болтался трёхгранный металлический стержень, длиной со средний палец и протянул его капитану.

— Вот, спрячь всё найденное в зале Совета, а потом… разомнись немного и возвращайся. Думаю, нам надо как следует поприветствовать новичков.

С этими словами в его прежде серьёзных глазах проскочил озорной огонёк. Моментально поняв, к чему вел его командир, Хромос ухмыльнулся в ответ и поспешил исполнить отданный ему приказ.

Зал Совета располагался в верхней части крепости и представлял собой просторную круглую залу с высоким, куполовидным потолком, освещённую двумя длинными рядами узких окон. В центре комнаты стоял большой, разумеется, тоже круглый, дубовый стол, на котором была вырезана довольно подробная карта города, а все стратегически важные объекты были покрыты сусальным золотом. Здесь проводились регулярные собрания старших офицеров, на которых объявлялись все важные новости и выносились на обсуждение все насущные вопросы. В периоды войн здесь проводились собрания Военного Совета, на который приходили не только стражи, но и командиры флота, Дож, представители Сената с командиром гвардии и глава гильдии магов. Такие собрания могли растягиваться на долгие часы, полные ожесточённых споров, но в тот час зал был совершенно пуст, и в нём царила умиротворяющая тишина.

Хромос вошёл в залу и закрыл дверь на засов. Напротив входа на стене висел символ городской стражи, — большое золотое солнце со скрещёнными за ним мечами. Капитан подошёл к нему и достал тот небольшой стержень, что дал ему Хейндир. Три его стороны были совершенно гладкими, даже почти зеркальными, но стоило Хромосу направить в него каплю магической энергии, как на его поверхности стало появляться свечение, которое вычерчивало на нём синие руны. Капитан быстро нашёл руну, которая походила на двух переплетённых змей, и, повернув магический ключ нужной стороной к верху, вставил его в треугольное отверстие под солнечным диском. Послышались лязг и скрежет, и поверхность солнца пришла в движение. Восемь треугольных сегментов отделились друг от друга и плавно поползи от центра к краям диска, открываясь словно рот исполинской пиявки с золотыми зубами.

Спустя полминуты, магический механизм прекратил движение и открыл тайник с секретами, что прежде скрывало его выпуклое туловище. Там лежало много важных документов: чертежи оборонительных сооружений, карта городской канализации, карта секретных проходов, ведших за пределы города для поставки провизии во время осады, и ещё целая тьма секретной информации. Тут же лежали и несколько туго набитых мешков золота, — резервный бюджет городской стражи на чёрный день, может быть на пару недель урезанного жалования, но не более того. Возможно, будь на месте Хромоса кто-нибудь другой, то он непременно бы запустил лапу в тайник и оставил себе хотя бы один червонец, но этот капитан стражи был не из их числа. Не обращая никакого внимания на ценности, он пристроил ларец на одну из полок и вынул стержень. Раздался пронзительный скрип и сверкающие лезвия в едином порыве устремились к центру. Они двигались молниеносно, и, не успел капитан моргнуть, как каждая пластина заняла прежнее место, а места их стыков стали совершенно гладкими, как если бы их и вовсе не было. Если бы Хромос забыл вытащить из хранилища руку, то зубастая гильотина с лёгкостью откусила бы ему руку, и никакие латы не смогли бы его защитить.

Когда главная цель сегодняшнего дня была наконец-то выполнена, Хромос, потирая затёкшую шею, подошёл к окну и посмотрел во двор. На тренировочной площадке, в окружении непоседливых новобранцев стоял Хейндир. В руках он держал затупленный меч и что-то громко объяснял юнцам. Капитан не мог его слышать, но он точно знал, что говорил господин Командующий. Каждый раз, когда в Крепость приходило новое пополнение, Хейндир, если он не был чем-то чрезвычайно занят, лично приветствовал их, давал первые наставления по службе, а после проводил небольшой обряд, который все стражи за глаза называли «Волк и Ягнята». Суть этого занятного мероприятия была довольно проста — любой желающий мог бросить командиру вызов на дуэль и помериться с ним в искусстве владения мечом. Каждый раз находилась пара самоуверенных юнцов, которые думали, что с лёгкостью смогут одолеть заметно состарившегося бойца, но их ожидал крайне болезненный сюрприз. Хейндир хоть уже и не был тем, что в молодости, но до сих пор сохранял отличную физическую форму, а его многолетний опыт делал его поистине грозным противником. Даже в свои почтенные пятьдесят четыре года он вполне мог соревноваться с молодыми чемпионами соседних королевств и мастерами фехтования, но по каким-то неведомым причинам предпочитал не отвечать на то и дело приходившие вызовы и не участвовать в турнирах, не желая себе большо́й известности, хотя члены Сената, подгоняемые тщеславием, постоянно упрашивали его явить мощь перед заносчивыми соседями.

И вот один светловолосый юноша решил, что пара уроков владения мечом, полученных от его подпитого дяди, и сила молодости позволят ему одолеть старика. Оба бойца встали напротив друг друга, поклонились и приняли боевые стойки. Раздался протяжной рёв горна. Бой начался.

Парень решил не медлить и тут же ринулся в атаку. Он подскочил к спокойному, недвижимому и грозному точно одинокая скала в море Хейндиру и широко взмахнул мечом. В следующий миг его лицо уже летело навстречу земле. Он упал, больно ударившись носом, перекувырнулся через себя и повалился на спину, подняв в воздух облако пыли.

— Ну, кто хочет попробовать следующим? — заигрывающее спросил Хейндир, с оскалом голодного хищника. Он одержал мгновенную победу без единого взмаха меча, просто использовав рвение и тело противника против него самого. Впрочем, к его глубочайшему сожалению, никто из опешивших новобранцев более не хотел испытать старого волка.

— «Снова он всех перепугал», — Хромос потянулся и почувствовал, как защёлкали позвонки в его спине. — «Раз ну у кого более настроения для драки нет, то видимо пришёл мой черёд…»

Крепость заметно оживилась. Все, кто был не занят или мог ненадолго или же тайком оставить работу, спешили выбраться во внутренний двор и занять места получше. Тут были и солдаты, и лекари, и несколько писарей, и даже поварята, улизнувшие с кухни, чтобы посмотреть на предстоящий бой. В центре площадки для поединков стоял Хромос и ловко вращал меч, разогревая суставы и связки. На нём больше не было красивого, но дурацкого и неудобного плаща, а тупая кромка тренировочного меча с басистым гулом разрезала воздух, пока острие выводило круги и восьмёрки. Тем временем Хейндир обходил периметр площадки, отдавая последние распоряжения.

— Запомните, никто не должен переступать за эту линию. Тот, кто это всё-таки сделает, непременно получит рану или же вовсе распрощается с жизнью. Вам ясно?!

— Так точно, господин Командующий! — задорным хором ответила толпа.

— Рад это слышать. Ну, а вы будьте наготове,— сказал он стражникам, у чьих ног стояли большие вёдра, полные холодной воды.

Приготовления подходили к концу, и Хейндир встал в шести шагах от Хромоса и, приняв боевую стойку, тоже выполнил пару финтов с мечом, разминаясь и потешая голодную до зрелищ публику. Между оппонентами чувствовалось нарастающее напряжение. Они смотрели в друг другу глаза, улавливая каждое их движение и пытаясь предугадать первый шаг противника. Со всех сторон слышались подбадривающие выкрики, адресованные то одному, то другому бойцу. Толпа всё более закипала от предвкушения и нетерпения, и вот прозвучал хриплый зов горна.

В едином порыве Хейндир и Хромос сорвались с мест и устремились навстречу друг другу. Под радостные крики толпы они скрестили мечи, и громкий лязг эхом отразился от крепостных стен. Не медля ни секунды, они начали наносить друг другу сокрушительные удары, двигаясь при этом плавно, но решительно, не совершая ни одного лишнего движения. Это был бой между двумя лучшими мечниками среди Городской Стражи.

Хромос наносил серии быстрых ударов, отдавая предпочтение колющим, направленным в самые уязвимые места брони, в то время как Хейндир был более сдержан в атаке, но был способен нанести удар из любого, порой даже немыслимого положения тела, что делало его атаки крайне неожиданными и сложными для парирования.

Сделав короткий финт и уйдя от удара меча, Хейндир перенёс вес на левую ногу, и отправил сжатый кулак в стремительной контратаке по правому виску оппонента. Капитан заметил это и успел уклониться от удара, но тут же чуть не напоролся на меч, столь неожиданно появившийся у самого его бока. Отвлекающий манёвр сработал как часы, и Хромосу пришлось срочно отскочить в сторону и перекатиться по земле, чтобы не дать острию меча пощекотать его рёбра. Дистанция была разорвана, и теперь они могли сделать короткую передышку.

Новобранцы смотрели на них как заворожённые. Никогда прежде им не доводилось наблюдать столь высокого мастерства владения мечом, к тому же с такого близкого расстояния, но им предстояло увидеть нечто ещё более поразительное.

— Размялись и хватит, — лукаво произнёс Хейндир и, перебросив меч в другую руку, поставил левую ногу назад, сменив стойку на ту, что гораздо лучше подходила ему как левше.

С новыми силами они бросились друг на друга, и вновь скрежет мечей прокатился по округе. Теперь они двигались даже быстрее чем прежде, полагаясь только на наработанные годами тренировок рефлексы, которые превосходили по скорости их собственные мысли. Господин Командующий перешёл в решительное наступление и наседал на Хромоса, которому теперь было гораздо сложнее справляться с хитрым левшой, взявшим меч в ведущую руку.

Не выдерживая напора Хейндира, капитан сделал отшаг назад, и в то же время по его пальцам побежали голубоватые искры. Перехватив рукоять меча в одну кисть, он протянул левую руку вперед и выпустил на волю бушующие электрические дуги, которые тут же направились в сторону Хейндира, но он успел уйти от них, увеличив дистанцию. Молнии врезались в землю, подняв клубы пыли. То, что начиналось как бой мечников, продолжилось как поединок чародеев.

Хейндир не стал медлить с ответом. Из его кисти вырвались языки пламени и густо облепили сталь клинка. Потакая желанию публики, Хейндир прокрутил несколько раз мечом, описывая в воздухе трепещущие восьмёрки. Хромос обострил все органы чувств и внимательно следил за каждым его движением, понимая, что вслед за коротким огненным представлением последует внезапная и сокрушительная атака.

Хейндир не заставил своего оппонента долго ждать и, шагнув вперёд, сделал широкий горизонтальный взмах мечом. Воздух заревел, и по площадке разошёлся серп яркого алого пламени. Чтобы уйти от этой атаки, капитан припал на землю, и как только огонь исчез, он вскочил с колена и бросил в противника три мощных электрических заряда. Они с треском и грохотом пронеслись в воздухе, и два из них были пойманы мечом Хейндира, чьё лезвие всё продолжало пылать магическим огнём. Третий заряд пролетел мимо него, и почти что попал в одного из зазевавшихся зрителей, но разбежавшиеся в стороны товарищи успели вовремя его отдёрнуть. Он бы не погиб от магической атаки такой силы, но повалился бы на землю и бился в мучительных судорогах и яростных конвульсиях.

В ответ на молнии Хейндир набрал полную грудь воздуха и изверг из чрева ревущий поток огненных языков. Обнажённый оскал и сверкавшие чешуйки брони превращали его в разъярённого дракона, чей сон был потревожен наглыми людишками. Используя молнии вместо щита, Хромос сумел разделить поток пламени на две части и остаться совершенно невредимым. Так они и продолжали поливать друг друга магическими атаками, изредка прерываясь на ближний бой. Обычный человек уже бы свалился на землю от истощения, истекая потом и судорожно хватая ртом воздух, но боевые маги умели использовать магическую энергию для расширения границ человеческой выносливости.

Спустя несколько минут вся площадка была покрыта лужицами огня и кусками спекшейся земли. Бойцы, изрядно повеселившие и потрепавшие нервы публике, остановились и пристально всмотрелись в глаза друг другу. Каждый из них почувствовал, что пришло время для самой последней, финальной атаки. Электрические дуги, что покрывали лезвия меча Хромоса, начали становиться всё толще и беспокойнее, пока они полностью не закрыли искрами сталь меча. Тем же временем пламя на мече Хейндира разгоралось сильнее. Под его воздействием тёмная сталь начинала багроветь, а раскалённый воздух искажал и преломлял свет возле старого северянина. Хоть мечи и были тупыми, но от перенасыщения магией, их удары становились гораздо смертоноснее чем у их заточенных братьев.

Раздались два боевых крика, оппоненты ринулись в последнюю атаку. Вложив в удар все оставшиеся силы, они скрестили мечи, и заключённая в них энергия вырвалась на свободу. Прогремел взрыв, и в небо поднялся огненный шар, утягивавший за собой столб пыли, и бесчисленные снопы электрических искр разлетелись во все стороны. Оба соперника были отброшены в разные углы арены, но кое-как они смогли не повалиться навзничь и устояли на ногах.

Хромос и Хейндир, тяжело дыша, выпрямились, всё ещё держа в руках покорёженные и покрытые глубокими зазубринами мечи, которые более ни на что не годились. Внезапно для всех, они начали громко хохотать и, бросив оружие на землю, сошлись и крепко обнялись, ознаменовав конец поединка.

Зрители ликовали, а новобранцы с широко открытыми варежками пребывали в глубоком потрясении, не в силах подобрать слов для пережитых потрясений. Дежурные стражники подхватили вёдра и побежали тушить горящую землю, пока огонь не перекинулся куда-нибудь ещё.

Отпустив Командующего, Хромос поправил чуть съехавший доспех и направился в замок чтобы по-быстрому перекусить, в то время как Хейндир должен был ещё произнести заключительную речь с парой мудрых наставлений и раздать последние указания.

Глава IV «Скверная Пьеса»

Вытянув ноги вперёд и положив руки на широкие, сильно исцарапанные краями доспехов подлокотники, Хромос развалился на массивном деревянном стуле, а на его стоявшем по соседству собрате лежал снятый шлем и молчаливо глядел на скучающего хозяина. Капитан сидел перед широким резным столом, по всей поверхности которого были разложены аккуратные стопки бумаг, большинство из которых представляло собой однотипные отчёты, заявления и прошения о дополнительных. По другую его сторону стояло высокое, обитое железом кресло, за свой внушительный и величественный вид прозванное «Троном». Сидя на квадратной подушке, уложенной поверх жёсткого сиденья, Хейндир принимал представителей Сената, старшин гильдий, офицеров флота и прочих важных гостей, которые приходили к нему с просьбами, предложениями, требованиями, а иногда просто чтобы распить пару кубков или целых бутылок ради укрепления дружбы.

Длинные узкие окна кабинета открывали потрясающий вид на город и гавань, над которой начинал сгущаться сумрак, словно бы за горизонтом древний великан выливал на небосклон тёмно-синие чернила, и они растекались, медленно, но верно поглощая красно-золотое полотнище заката. Рассеянные лучи скрывшегося солнца ещё попадали в комнату, погружая её в приятный, обволакивающий, багряный полумрак, ласково погружавший в сладкую дрёму. Но как бы Хромос не старался поддаться этим чарам, беспокойные мысли создавали маленький вихрь в его черепной коробке и своим гулом не давали полностью расслабиться.

За дверью послышалось приглушённое лязганье доспехов и стук жёстких подошв о каменный пол. Эти звуки были ровными, ритмичными, в них чувствовалась лёгкость походки, какая обычно бывает у самых молодых людей, и которая обычно исчезает с возрастом, становясь всё более тяжёлой и грузной. Дверные петли заскрипели, и на пороге появился седовласый господин Командующий с полным довольства лицом, на котором не было и тени усталости.

— Ты чего в темноте сидишь? — с лёгкой подколкой сказал он, закрывая дверь. По правую руку от входа на высокой тумбе стоял довольно тяжёлый и малость уродливый железный канделябр с четырьмя толстыми свечами из сала. Хейндир взял его и поднёс вытянутый палец к одному из фитилей. С кончика ногтя сорвался маленький язычок пламени и зажёг свечу.

Повторив эту нехитрую процедуру со всеми остальными жирными фитилями, Хейндир поставил светильник на стол и направился к шкафу, откуда достал пару крупных кубков и пузатую бутылку красного вина. Будучи человеком щедрой души, он наполнил каждую чашу до самых краёв и протянул одну из них Хромосу, после чего уселся на Трон.

Получив вино из рук командира, Хромос сел ровно и поднёс чашу ко рту. Перед тем как отхлебнуть сладкого нектара богов, он медленно втянул носом слегка кисловатый запах, давая ему заполнить ноздри и носоглотку. Прочитав аромат, капитан сделал небольшой глоточек и поболтал напиток во рту, словно бы пытался его прожевать, давая языку вдоволь насладиться вкусом, и только после проглотил. Теперь стоило выдохнуть ртом и оценить богатое послевкусие.

— Двухлетнее вино из Южной провинции Парлестея… да, определённо из холмистых регионов, и виноград рос на восточном склоне, — ещё раз принюхавшись, капитан добавил, — выдерживалось не в дубовой бочке, а в каштановой, от чего во вкусе появилась горчинка, а запах стал более кислым.

— Ого, я как-то всего этого не почувствовал, — удивился северянин, успевший осушить кубок до самого дна.

— Вот и я не почувствовал, а оно есть, — капитан подмигнул и сделал длинный глоток, больше не обращая никакого внимания на вкус.

— Ха-ха, мне бы так уметь распинаться, а то на приёмах вечно норовят угостить чем-нибудь особенным, а потому ждут моей похвалы, а я стою, смотрю на их лица как баран на новые ворота, и совершенно не нахожу, чего бы им такого ответить, чтобы в конец не разобидеть.

— Ну, дело тут нехитрое. Если бы и ты вырос в семье виноделов, то и не так бы научился заливать. Честное слово, сколько бы я не пытался почувствовать все эти, ароматы, послевкусия и ягодные нотки с горечью лесных орехов — всё без толку! Видимо, что ни у моего носа, ни у моего языка нет должной утончённости для этого великого дела. Для меня всё пойло совершенно одинаковое на вкус и запах, разве что напитки между собой не путаю. Вино — кислое, пиво — горькое, вот и вся великая наука!

— А Аллейса знает об этом твоём недостатке?

— А ради кого ещё я бы стал учиться врать подобным образом? Она точно также, как твои друзья, наливала мне вина в бокал, а после вдохновенно смотрела на меня, ожидая, что во мне наконец-то проснётся семейный талант дегустатора, ну а я не хотел её разочаровывать и использовал фантазию. Ну, либо повторял за Деей. Она в отличие от меня что-то там действительно чувствовала. Думаю, что мама поступит совершенно верно, если передаст виноградник ей в полное владение.

— Тебя это устроит?

— Моё дело — махать куском стали, а от моих проявлений заботы все кусты скоро увянут завянут и правильно сделают. Так что в нужный день я сам поддержу это решение перед семьёй отца, хотя с ними проблем быть не должно.

— Да, Осгат — мужик хороший. Но может чему-то ты да смог научиться за столько-то лет?

— Умею безошибочно отличить хорошую выпивку от плохой.

— И как же?

— От плохой тебя стошнит немедленно, а от хорошей блевать будешь только поутру.

— Ну да, есть такое, — Хейндир вновь наполнил свою опустевшую чашу и немного подлил подчинённому. — Но у твоей матери действительно выходит хорошее винцо, очень легко пьётся и в голову не сразу бьёт.

— Если тебе очень хочется его вновь отведать, то могу отправить ей письмо с описанием той бурды, что мы с тобой обычно пьём, и она с первым кораблём вышлет нам пару бочонков, чтобы мы с тобой больше не травились чем попало. Вроде ещё Деа недавно изобрела какой-то новый сорт с пузырьками, и он получил широкую известность в Гросфальде, да так что на пять лет вперёд вперёд всё заказано, но для нас одна лишняя бутылочка всегда найдётся.

— Было бы славно попробовать его. Хах, как же быстро летит время. Помню вас ещё маленькими детишками, бегавшими по двору и просившими покатать вас на плечах, а вот она уже знаменитый винодел. Мда… как-то многовато прошло лет с тех пор, как я её в последний раз видел, и столько важных событий пропустил. Мне до сих пор стыдно за то, что я не смог присутствовать на её свадьбе, а ведь я должен был пригрозить её женишку выбитыми зубами, если тот вздумает её обижать.

— Не волнуйся, я, дядя и особенно дедушка сделали это и за тебя. К тому же живут они очень даже дружно, почти не ссорятся, разве что по мелочам, хотя… разве бывает, чтобы в браке совсем без сучка и задоринки всё было? И жили они долго и счастливо… В общем, всё у них славно, и нужды в расправе пока что не возникало. Так что можешь быть спокоен.

— Это хорошо… хорошо… Однако же хотелось бы снова с ней встретиться, увидеть в какую женщину превратилась та смешливая и бодрая девчушка.

— Она бы тоже была рада тебя видеть, но не думаю, что Сенат даст тебе отгул длинной в пару месяцев для заморского плавания. Без твоей железной руки тут мигом всё пойдёт наперекосяк.

— Что ж… может быть и так, но поздно или, что вероятнее, рано мне придётся оставить этот пост и уйти на покой. Как ни крути, а годы мало-помалу всё же берут своё, моложе я уж точно не становлюсь.

— Разве? Что-то после всех твоих выкрутасов в сегодняшнем поединке у меня язык не повернётся назвать тебя дряхлеющим старикашкой. Порой складывается такое ощущение, что ты ни капельки не постарел с того дня, как я прибыл сюда. Годы идут, а тебе остаются всё те же вечные сорок… Хотя нет. Скорее даже тридцать и ни днём больше. Всё также резок, дерзок, быстр и силён.

— Скажи это моим морщинам и седине, а то эти предатели, кажется, не в курсе дел. К тому же, если бы я даже и хотел сидеть в этом кресле до самой моей смерти, то решать это не мне, а Сенату, а им, как ты уже сам сказал, нужен человек с железной рукой, чтобы сохранять хоть какую-то видимость порядка, пускай, что и худого.

— Они уже подыскивают тебе замену?

— На официальных собраниях большого совета вопрос ещё не поднимался, но в кулуарах подобные толки идут уже давненько, а вид моих всё более седеющих висков только даёт им новые поводы для кривотолков.

— И кого же метят в нового господина Командующего? Кого-то из наших ребят или собираются переназначить человека из гвардии?

— Да пёс его знает. Как всегда, много болтают, пытаются примериться к цене своего голоса и грядущей выгоды от каждого кандидата, но пока всё без какой-либо ясности. Однако, могу тебя заверить, что некоторые из них с одобрением отзываются о тебе, и в целом были бы не против увидеть именно тебя в этом кресле.

— Спасибо, тебе, Хейнд, но не думаю, что у меня получится управляться тут хотя бы в половину так же хорошо, как это выходит у тебя.

— Да брось. Не надо скромничать. Ты вполне годишься для этой работёнки, и может даже что лучше меня. Кричать ты умеешь, денег не воруешь и хороших манер у тебя побольше моего, так что справишься, если захочешь. Или ты не хочешь?

— Пока что не знаю… Хотя… Думаю, что скорее нет, чем да.

— Как скажешь. На то твоё право, и я настаивать не буду. Кому уж как не мне знать, сколь необъятен мир и сколько в нём всего таинственного и манящего, чтобы не желать протирать штаны в одном и том же погрязшим в мелких распрях городишке на одном и том же жёстком стуле год за годом. Так что выбор целиком и полностью в твоих руках, но если что, то я готов замолвить за тебя словечко, пока от меня отвернулись ещё не все старые друзья, — хотя Хейндир мастерски придал своим словам лёгкость, но хорошо знавший старика капитан всё же уловил его истинные чувства.

— Спасибо, буду иметь в виду. Кстати, о влиятельных друзьях, у меня сегодня был шанс завести себе одного такого и при том самого лучшего из всех!

— И кого же? — Хейндир шутливо выгнул бровь и снова отпил из стремительно пустеющей чаши.

— Самого знаменитого, старого и жадного богатея города — Дуорима.

— Дуорим Кросс-Баруд предложил тебе свою дружбу? — пробулькал Хейндир, чуть не поперхнувшись вином.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но он предложил мне не только дружбу, а ещё и груду золота в придачу.

— Что-то слишком славно это звучит, — в голосе Хейндира послышалось игривое ехидство. — Давай признавайся, что он просил у тебя взамен. А то я ни за что не поверю, что старый гном готов поделиться с тобой сокровищами за просто так.

— Он хотел, чтобы я принёс ему шкатулку убитого купца. Обещал выкупить у меня её содержимое.

— Вот как, но ты не поддался соблазну и не понёс ему ларчик, а принёс его сюда. Это похвально, весьма похвально. Однако если он узнает о том, что ты отверг его предложение, то последствия могут быть весьма плачевными. Надо будет сочинить что-нибудь для него, чтобы отвести гнев в сторону. Ну, а теперь, раз уж ты сам об этом заговорил, то выкладывай, что тебе удалось узнать.

— Ладно, сейчас, — Хромос опрокинул содержимое чаши в глотку и поставил её на стол. — Не знаю даже с чего лучше будет начать, слишком всё в этом деле неясно.

— Тогда начни с того, что знаешь наверняка, — подсказал ему Хейндир.

— Единственное что я знаю точно, так это то, что наш купец привёз с собой в город целое состояние и сейчас оно лежит в стене Зала Советов.

— Та шкатулка? Ты так и не сказал, что в ней.

— Там лежат очень дорогие камни, они называются лавовыми опалами. Дуорим оценил их в триста с лишним тысяч крон, а мне за них он предложил все четыреста.

— Сколько?! Ты нулями случаем не ошибся? Наш военный флот, со всеми его кораблями, якорями, пушками и трюмными крысами стоит меньше, а ты говоришь четыреста тысяч.

— Я сам сперва не поверил, но так оно и есть. Дуорим подписал несколько документов, подтверждающих их стоимость. Ты, кстати, вчера сам забрал их у Эдвиса.

— Разве? Что-то не помню, чтобы он передавал мне какие-то бумажки.

— Это были не бумажки, а свитки в металлическом цилиндре. Эдвис сказал, что отдал его тебе лично.

— А, ты про ту штуковину. Да-да-да… теперь припоминаю, было что-то такое.

— Где она теперь?

— Должна лежать на складе со всеми остальными вещами Киданса. Когда мы вчера его барахло по ящикам раскладывали, я её куда-то туда бросил.

— Может мне прямо сейчас сходить за этим свитком, чтобы ты мне поверил?

— Не, я тебе и на слова верю, а вот на сами камешки я бы с удовольствием взглянул. Ключ ведь всё ещё у тебя?

— Ага, сейчас их принесу, — ответил Хромос и встал со стула.

Вернулся капитан минут через восемь с чёрной коробочкой в руках.

— Давай её сюда, — Хейндир принял ларец, поставил на стол и нетерпеливо распахнул крышку. Огонь всегда был его близким и верным другом, а потому светящиеся капли магмы вызвали у него искренне умиление. — Какие занятные штучки.

— Ага, — подтвердил Хромос и поймал себя на желании вновь прикоснуться к их гладкой и тёплой поверхности.

— Но всё же, вернёмся к делу, — Хейндир, словно бы не слишком впечатлившись этим диковинным зрелищем, резко захлопнул крышку и отставил ларец в сторону.

— Мне отнести их обратно?

— Потом, когда на ужин пойдём, тогда и спрячем. Может до той поры мне ещё разок захочется взглянуть.

— Как прикажешь, а на склад я завтра обязательно загляну. Хочу просмотреть на вещи купца и в особенности на его торговые расписки, — сказал Хромос, передавая колдовской ключ наставнику.

— С этим ты быстро не справишься, так что лучше завтра займись этим на свежую голову. Всё равно вещи будут под замком и никуда от тебя не убегут.

— Ладно, пускай будет так. Надеюсь, что среди его бумаг найдётся нечто, что укажет на происхождение этих камней, причём я уверен, что они ему не принадлежат. Слишком уж дорогие вещицы для обычного странствующего купца. За ним просто обязан кто-то стоять. К тому у него в городе должны были быть друзья, которые протянули ему руку помощи.

— Неужели нашёл зацепку?

— Зацепку… вроде бы и да, но и нет. По некоторым косвенным признакам, он вполне мог бывать в Лордэне раньше или у него тут есть надёжные партнёры. Дуорим сказал мне, что хоть он заявился к нему один, но он был слишком уж самоуверен. Одинокий чужак не стал бы так себя вести.

— Было бы хорошо, если бы его дружки сами себя проявили, чтобы их искать не пришлось. Тебе ведь не удалось разузнать какие-нибудь имена или приметы? Иначе поиски займут целую вечность…

— Только если убийца не найдёт их первыми, — перебил его Хромос. В ответ на это Хейндир не сказал ничего, только помрачнел и тихо выругался на родном языке. — Я сегодня весь день над этим думал. Что если Киданс был не единственной целью, а лишь первой? Что он, по сути, привёл его за собой к остальным? Что нас ждёт тогда?

— Тогда нас ждут ещё больше смертей. Но мы не можем позволить этому случиться, — с этими словами Хейндир вновь загорелся решимостью и стукнул кулаком по столу. — Мы должны поймать его, и неважно живым или мёртвым. Теперь это — наша главная задача.

— Понял. Обещаю, что приложу все свои силы для её скорейшего решения, — согласился Хромос, тоже почувствовав прилив живительного энтузиазма. — Мне ещё удалось получить небольшую наводку, откуда мог прибыть Киданс. Со слов Эдвиса, купец упоминал Эрадуис. Знаю, что это вряд ли много что даст, но может отправим туда пару гонцов, пусть попробуют поспрашивать местных на предмет знакомства с Кидансом?

— А тебе парней вообще не жалко? Хочешь, чтобы они выуживали сведения из этих высокомерных, остроухих сволочей, пока они будут смотреть на них как на говорящие кучи конского дерьма? Не думаю, что хоть у кого-то хватит терпения на такое тухлое и неблагодарное дело. Хотя… может ты прав и нам действительно стоит попытаться. Как-никак ситуация чрезвычайная, а наводок у нас кот наплакал.

— Небольшого отряда должно хватить, а если снабдить их грамотой с печатью Сената, то дело пойдёт чуточку лучше. Есть шанс, что купец показывал тамошним чародеям опалы, а уж их-то эльфы точно бы запомнили.

— Если сейчас написать письмо в Сенат, то завтра к обеду или немногим позже они смогут прислать ответ, может даже сразу и готовую грамоту, и тогда можно будет отправлять всадников в путь, — Хейндир макнул перо в чернильницу и стал быстро выводить большие, угловатые буквы на листе бумаги. Записка получилась содержательной, но короткой. Сложив лист втрое, господин Командующий, снова используя палец вместо свечи, накапал расплавленного сургуча на послание, а затем поставил в неё печать начальника стражи, и отложил в сторону подсыхать. — Есть ли ещё что-то важное, что удалось узнать?

— Я уже сказал, что хочу посмотреть его торговые расписки, и на то есть весомая причина. Если он прибыл по тракту из Эрадуиса, а не по морю, то он точно должен был пройти через таможню у главных ворот и уплатить положенный налог. Дуорим сказал мне, что у него таки был при себе необходимый документ об уплате пошлины, но ты и сам знаешь, что я провёл всю неделю у ворот и мне ни разу не сообщали о подобных артефактах. Их вообще должны были задержать на проверку, звать людей из гильдий магов и горняков для опознания, но этого всего не произошло. Он просто уплатил за них пять золотых и поехал себе дальше по делам. По крайней мере, так было написано в документе, и на деле он мог вообще не заплатить никакого налога.

— Хм, что-то здесь нечисто. Думаешь, что он подкупил таможенников или ему кто-то помог?

— Возможны оба варианта, но мне кажется, что второй ближе к истине. Я всё пытаюсь представить, как он действовал после прибытия, и чувствуется мне, что им руководил некий куратор ну или что у него был советник из местных.

— И раз он не называл гильдий, заселился в гостиницу один, и пошёл в одиночку к самому влиятельному гному города, то его хозяева должны быть очень влиятельными и могущественным , но при том крайне скрытными личностями.

— Да, должно быть так, — согласился Хромос, покручивая в руках пустой кубок. — Вот ещё что. Дуорим и Эдвис согласны в том, что в Лорджен Киданс прибыл позавчера, а в тот день со мной на посту был Лормин.

— Да, да помню, у него было задание встретить и сопроводить партию пороха до портового арсенала.

— Верно, только караван сильно запоздал, и Лормин ждал их прибытие почти до самого вечера. Возможно, что он заметил купца или ещё кого-то подозрительного, кем мог быть наш убийца.

— Тогда сам расспроси его. Сейчас он, правда, где-то в городе, но к ужину должен будет вернуться в Крепость.

— Постараюсь пересечься с ним сегодня же, ну а завтра с утра пойду за бумагами.

— А затем вытрясти душу из тех, кто это черканул, верно?

— Ты всегда наперёд знаешь, что я буду делать?

— Просто я тебе всему этому и научил, — Хейндир улыбнулся и вылил себе в чашу последние капли вина из бутылки, которую успел незаметно опустошить.

— Хейнд, я тут чуть не забыл ещё об одном странном происшествии.

— Они у нас сейчас все странные, — съехидничал он, заглядывая одним глазом в горлышко бутылки.

— Это да, но тут всё ещё страннее. Работники гостиницы утверждают, что ночью они видели во дворе незнакомца.

— Они его поймали?

— Нет, он исчез.

— То есть сбежал?

— Нет, он именно что исчез или, если хочешь, то просто испарился.

— И ты в это веришь?

— В то, что он вот так вот исчез — нет, но в то, что там кто-то был — да. Следов я никаких не нашёл, но я видел перепуганных собак. Они точно боялись чего-то… необычного

— А как выглядел тот человек? — в голосе Хейндира слышался вполне понятный скептицизм.

— Псарь сказал, что это был высокий тип с длинными волосами в заношенной одежде.

— Очень точное описание. У нас в городе каждый десятый житель и каждый второй пьяница так выглядит. Ну а может этот псарь сам напился, и ему всё привиделось?

— Того чужака видел ещё охранник, но с ним поговорить мне не удалось.

— Всё равно слишком расплывчато всё, чтобы объявлять его в розыск. Было бы хоть имя.

— Это да…

Разговор зашёл в тупик, и комнате ненадолго повисла тишина, пока её не нарушил Уонлинг.

— Ты, кстати, ребятишкам очень понравился, они с восторгом отзывались о твоих заклинаниях. Один даже вспомнил, что уже видел твоё выступление на Арене.

— Правда? Меня так-то давно там не было — всё настроение не то.

— Они и про других капитанов спрашивали и про некоторых гвардейцев.

— А среди них у кого-нибудь есть магические задатки?

— Они все из простолюдинов, так что вряд ли кто-нибудь из них в будущем сможет хотя бы зажечь свечку как я. Ради интереса проверить стоит, но не хочется их зря обнадёживать.

— Тяжело жить с грузом пустых, несбыточных мечтаний.

— Это верно. Ты ведь весь день в доспехах? Должно быть, плечи уже отваливаются? Всё что надо мы уже обсудили, да и ужин уже скоро, так что иди сними доспехи, и встретимся за столом. Камни в тайник я отнесу сам.

— Слушаюсь, господин Командующий, — Хромос шутливо пристукнул кулаком по подлокотнику и поднялся со стула.

Хейндир взял в руки ларец и тоже собирался покинуть кабинет, как в коридоре послышался сбивчивый топот. Без стука дверь распахнулась, ударив ручкой о стену, и офицеры увидели тяжело пыхтевшего стража с раскрасневшимся лицом.

— Господин Уонлинг, у нас беда! — выпалил он, захлёбываясь воздухом.

— В чём дело?! Пожар?

— Никак нет. Доложили о найденном трупе, говорят, что он сильно изуродован.

Хромос и Хейндир переглянулись и, поняв друг друга без единого слова, схватили снятые с ремней мечи и сорвались с места в галоп.

— Где обнаружили тело?

— В театре «Янтарный Соловей», — пропыхтел стражник, едва поспевая за летевшим впереди командиром.

— Кто сообщил?

— Один из актёров. Он сейчас ждёт вас во дворе.

Промчавшись по коридорам, как стадо разъярённых быков, и спустившись с лестницы, как грохочущая снежная лавина, они выбежали в крепостной двор, в котором стремительно нарастала суматоха. Посреди толпы стражей разодетый в пестрый костюм для представлений стоял молодой парнишка с растрёпанными кудрями на взмокшей голове. Сипя и надрываясь на каждом слове, он взахлёб рассказывал что-то окружающим, то хватая себя за волосы, то рисуя пальцем длинные линии на трепещущей груди.

Грозно рявкнув на конюхов, чтобы те седлали лошадей, Хейндир приказал толпе расступиться. Но не успел он подойти ближе, как парень сам подбежал к нему и, рухнув к нему в ноги, начал сбивчиво тараторить.

— Господин, прошу вас, помогите, прошу, у нас беда!

— Что случилось?

— Её… её убили!

— Кого?

— Элатиэль, нашу певицу, — по раскрасневшемуся лицу парня текли слёзы, а глаза были полны боли и печали. — Прошу, помогите нам, молю вас…

— Успокойся и скажи, что с ней сделали? — Хейндир припал на колено, и его лицо оказалось на одном уровне с лицом мальчика.

— Её порезали… её голова… там… я не могу, не могу, — парень закрыл лицо руками и горько заплакал не в силах произнести больше ни слова.

— Тише, тише, — Хейндир кое-как попытался его успокоить, но ничего не помогало. — Где эти чёртовы кони?!

В ответ на негодование командира из конюшни вывели шесть лошадей. Пятеро из них имели различные оттенки каштановой масти, а впереди них под уздцы вели чистокровного жеребца с пышной черной гривой. Он был крупен и статен, шерсть на его ухоженных и крутых боках лоснилась и блестела в свете фонарей, а в больший глазах виднелись воля и ум сродни человеческому. Он был весь чёрен как вороньи крылья, кроме белоснежных носок, поднимавшихся от его копыт. Имя ему было — Фриген-Фотель, Морозная Поступь. Он был личным конём Хейндира, обладал крутым нравом и неминуемо сбрасывал со спины любого всадника, кроме любимого хозяина.

Командующий Уонлинг быстро составил отряд сопровождения из присутствовавших стражей. Подчиняясь приказу, они в считанные минуты нацепили на себя боевые доспехи и вслед за командиром оседлали жеребцов. Тем временем юный актёр перестал рыдать и лишь медленно раскачивался, сидя на голой земле и бормоча себе под нос что-то невнятное и невразумительное. Сидя верхом, Хромос подъехал к нему и протянул руку.

— Малец, сможешь удержаться в седле? — Хромос постарался изобразить самый добрый и мягкий голос, на который только был способен.

Парень поднял на него глаза и Хромос увидел в них грусть, боль потери и разраставшуюся пустоту. Казалось, что вместе с жизнью убитой, оборвалась и его жизнь.

— Да… — еле выдавил он из себя.

Дрожащей рукой он потянулся навстречу Хромосу, но у него не оказалась сил даже чтобы подняться с земли, не то чтобы залезть на лошадь. Тогда двое стражников подхватили его под руки и буквально закинули за спину капитану. Выстроившись в колонну, всадники пришпорили лошадей и галопом выехали из крепостных ворот.

В вечернее время городские улицы становились свободными от громоздких повозок, и их заполняли люди, кочевавшие от одного кабака к другому, или горожане, решившие прогуляться по улицам в тёплый летний вечер. Рабочая суматоха уходила вместе с дневным светом, и на её место приходили праздничная вакханалия и томное пение влюблённых душ в скрытых вечерними тенями уголках. Люди расслаблялись, самозабвенно следуя желаниям и мечтам, но бойкий стук копыт и громкое сопение лошадиных ноздрей заставляли их встрепенуться и боязливо осмотреться по сторонам в поисках приближающейся опасности. Грохочущая кавалькада неслась по улицам и переулкам, грозясь задавить насмерть каждого, кто не успевал вовремя убраться с её пути. Они мчались словно штормовой ветер между отвесных скал, и впереди всех летел Хейндир, ежеминутно подгоняя коня и гневно крича на забывшихся пьянчуг. Капитан Нейдуэн ехал за ним следом, беспокоясь, что сидевший за ним парень всё же не удержится, свалится с лошади от столь лихой езды и свернёт себе шею. Его трясло из стороны в сторону и подбрасывало при каждом шаге коня, но, он продолжал держаться за грудь Хромоса, бормоча себе что-то под нос и изредка всхлипывая.

Когда на лошадях не осталось ни единого сухого волоска, а из открытых ртов повалила пена, всадники выехали на длинную прямую улицу, в конце которой стояло большое прямоугольное здание театра с широким овальным куполом. Оно было построено в подражании стилю старых мастеров, отличавшимся большим количеством резных колонн в фасаде и с преобладанием правильных геометрических форм. Материалом для постройки здания послужили большие блоки известняка, успевшего заметно пожелтеть за долгие годы. Своё название «Янтарный Соловей» театр получил за живописную фреску певчих птиц над входными дверьми, среди которых самым красивым и ярким был соловей, выложенный из маленьких кусочков разноцветного янтаря.

Как только конный отряд подъехал к парадной лестнице, двери распахнулись, и из здания выбежал высокий худощавый мужчина, одетый в тёмно-малиновый камзол с пышными жабо на кистях и воротнике. Широкими шагами, походившими на прыжки танцора балета, он подбежал к спешивавшимся всадникам и громко возвестил на всю улицу.

— Хвала богам, вы здесь! Господин Уонлинг, благодарю вас, что лично приехали, — мужчина мягко, но судорожно обеими руками пожал протянутую кисть Хейндира, успевшего соскочить с коня, а затем увидел капитана с мальчиком за спиной. — Ах! Юли, ты вернулся.

Хромос слез с лошади, и вдвоём с артистом они спустили всё пребывавшего в апатии мальчика. В тот момент как его ноги коснулись земли, он внезапно очнулся и, поняв, где же он очутился, вырвался из поддерживавших его рук и побежал в сторону театра. Тяжело дыша, Ю́лиус взбежал по лестнице и, столкнувшись в дверях с выходившими людьми, скрылся с глаз.

— Прошу простите его, он не со зла. Смерть Элатиэль ударила по нему сильнее остальных, — вытянутое и острое лицо мужчины было полно беспокойства, горя и была среди них толика страха. — Не будем стоять здесь. Прошу, пройдёмте поскорее внутрь.

Хромос, Хейндир и ещё трое стражников отправились вслед за актёром, а четвёртый остался привязывать лошадей к коновязи и следить за ними. Поднимаясь по лестнице, капитан заметил, что мужчина был на голову выше всех присутствующих и двигался чрезвычайно плавно и грациозно, что было довольно необычно для человека. За парадными дверьми театра начиналась просторная зала с высокими потолками, с подвешенными к ним витиеватыми люстрами. В воздухе стоял густой запах свечного нагара и множества сладких духов, оставшихся после ухода благородных зрителей. В одном из углов зала стояла компания актёров, тихо шушукавшихся между собой, но они тут же умолкли, как только увидели стражей.

— Нам вон туда, там проход в закулисье, — высокий мужчина указал на скромную дверь, стоящую в отдалении и обычно скрытую занавесями от посторонних глаз.

— Как вас звать? — спросил на ходу Хромос.

— Ой, простите, моя вина, — мужчина остановился и слегка поклонился перед гостями. — Моё имя Галоэн, я руководитель этого прекрасного театра. Я уже был знаком с господином Уонлингом, поэтому и забыл вам представиться.

— Вы руководитель? — слегка удивлённо спросил Хромос, не думая, что такой молодой человек мог занять столь высокую и ответственную должность.

— Да, уже двадцать семь лет, а до этого ещё шестнадцать был актёром, — с этими словами Галоэн поправил длинные рыжевато-каштановые волосы, растрепавшиеся во время быстрой ходьбы, и Хромос увидел заострённые и вытянутые к верху уши. Теперь-то он понял — перед ним стоял лесной эльф.

Лесные эльфы были выше и гораздо стройнее всех прочих собратьев, не говоря уже о низких и коренастых гномах и предрасположенных к полноте людях. У всех лесовиков волосы были различных оттенков коричневого и тёмно-рыжего, а их глаза имели насыщенный зелёный цвет. Вот и у Галоэна глаза напоминали пару живых изумрудов, сверкавших полированными гранями в пламени свечей.

Представители этой младшей ветви великого народа в большинстве своём обладали весёлым и лёгким характером, предпочитая не беспокоиться по пустякам и находить в жизни то, что приносило бы им радость и душевное спокойствие. Они возводили свои поселения в старых, дремучих лесах, не используя ни камней, ни железа. Под воздействием магии друидов деревья сами принимали очертания причудливых жилищ, мостов и лестниц.

Всю свою многовековую, но, увы, отнюдь не бесконечную жизнь они проводили в гармонии с природой и в заботе о лесе, в котором они жили, получая от него всё необходимое. Они избавляли живые деревья от вредителей и убирали старые и мёртвые, чтобы дать место для роста молодым побегам. Они прочищали ручьи и озерца, чтобы вода в них не застаивалась и питала почву. Лесной народ ухаживал за дикими животными, леча больных и заботясь о брошенных детёнышах. Впрочем, они нередко и сами охотились на зверей, ели их мясо и стелили их шкуры на ложа, но они никогда не убивали животных ради кровавого веселья и жестокой забавы. По вечерам они все возвращались в деревню, принося с собой цветы и яства, и начинали праздновать, играя на инструментах и лихо танцуя вокруг ритуального костра.

У лесовиков не было традиции брака, они воспринимали любовь и чувства как нечто временное, непостоянное, что в любой момент могло исчезнуть или изменить своё течение. Но, тем не менее, они были готовы провести долгие десятилетия и даже века, если не всю жизнь вместе с возлюбленными, если так распоряжалась судьба и пламя любви в их сердцах не затухало прежде срока.

Что же до их взаимоотношений с людьми, то они им по большей части нравились, особенно актёры, музыканты и поэты. Не слишком уж часто, но и не то, чтобы очень уж редко, молодые эльфы покидали родные леса и уходили к людям, присоединяясь к бродячим музыкантам или театральным труппам, демонстрируя потрясающие способности к творчеству. Им нравились высокий темп и эмоциональная насыщенность людской жизни со всей её пестротой и задорной суетой, но они никогда не понимали людской вспыльчивости, особенно мстительности, не тяготились заботами о материальных ценностях, а гномья жадность и вовсе казалась им чем-то невообразимо нелепым и смехотворным.

— Если у вас пока больше нет вопросов, то давайте поторопимся к гримёркам.

За скрытой дверью начиналась довольно запутанная система узких коридоров и подсобных помещений, служивших нуждам театра. Здесь располагались хранилища декораций и бутафории, забитые костюмами гардеробы и различные мастерские по их изготовлению. В многочисленных гримёрках актёры перевоплощались в иных людей и созданий, меняя до неузнаваемости не только внешность, но и манеру речи, а заодно данный им отроду характер и выработавшиеся с годами привычки.

Двигаясь по коридорам, Хромос видел погружённых в печаль членов труппы и слышал горький плач молодых девушек, видимо потерявших очень дорогую их сердцам подругу. Но среди грусти он видел и нараставшую злобу. Пройдя мимо компании взведённых мужчин, капитан краем уха услышал то, о чём они говорили. Засучивая рукава и разминая кулаки, они строили планы по поискам и поимке убийцы и решали, какую же расправу им стоило учинить, когда мерзавец попадёт к ним в руки.

Галоэн провёл стражей по коридорам и поднялся вместе с ними на второй этаж, где находилась гримёрка убитой. В середине коридора, прислонившись спиной к двери стоял широкоплечий мужик с гладко выбритым черепом и молчаливо нёс дежурство.

— Ко́уэл, они, наконец, приехали. Никто ведь не пытался попасть внутрь?

Коуэл молча помотал головой.

— Хорошо, если наши гости не против, то ты можешь идти, да? — спросил эльф, обращаясь уже к Хейндиру.

— Пускай идёт.

Не проронив вновь ни слова, Коуэл коротко поклонился и пошёл в сторону лестницы.

— Она лежит там, — сказал Галоэн, указывая на дверь бледными и дрожащими пальцами. — Прошу осмотрите там всё сами и не заставляйте меня заходить. Я не могу на неё смотреть, на такую… это выше моих сил… Я буду вас ждать внизу, в моём кабинете, я расскажу вам всё, что захотите, только прошу, не заставляйте меня снова это видеть.

— Хорошо. Мы подойдём к вам, как со всем закончим, — сказал Хейндир и положил руку на плечо театрального управляющего. Эльф чувствовал себя дурно, его побледневшие губы были плотно сжаты, а глаза не могли задержаться на одном месте и бегали из стороны в сторону. Машинально и судорожно поправив вновь растрепавшиеся локоны, он поспешно сбежал, оставив стражей одних.

— Титас, ты остаёшься сторожить дверь и отгонять всех любопытных, но постарайся обойтись без насилия. В крайнем случае, крикни, я выйду и сам с ними разберусь. Ро́увел и Э́лек, вы обойдите помещения, поспрашивайте актёров, может кто-то из них что-то да видел. Будьте внимательны к мелочам, даже самым несуразным, ясно?

— Так точно, господин командующий, — хором ответили стражи.

— Капитан Нейдуэн, ты и я идём внутрь.

Раздав все необходимы приказы, Хейндир осторожно открыл дверь. Из образовавшейся щели пахнуло запахом свежей крови и смешавшимися с ним ароматами пудр и духов, от чего он становился стократ противнее. Небольшая комнатушка была окутана мраком, в котором можно было различить только грубые очертания предметов и неподвижного тела. Как и в номере постоялого двора убитая девушка лежала на полу, широко раскинув руки с обращённым к потолку лицом. Её легкое белое платье, в котором прежде она не раз выходила на сцену, пропитавшись кровью, почернело и облепило еёстройное тело.

Хейндир вошёл в комнату первым, освещая её магическим пламенем. В небольшой и тесной комнате помещались шкаф, узкий диванчик и трюмо с мутным зеркалом, под которым ютились множество склянок, флаконов, баночек и кисточек для грима. Мёртвое тело лежало ровно посередине, повёрнутое головой ко входу. Хромос, чуть не вляпавшись в кровь, переступил через девушку, встал спиной к закрытому окну и посмотрел на её обезображенное тело. Те же длинные, неровные разрезы на груди вместе с разодранным платьем, те же оголённые ребра, те же выколотые глаза, это был всё тот же мерзкий, садистский почерк, что и прежде. Пока капитан осматривал тело, Хейндир зажёг одиноко стоявшую на столе свечу и, потушив огонь в руке, грузно сел на диванчик рядом с лежащим на нём чёрным платьем, сокрушённо склонив голову.

— Твою ж мать… — подытожил Хромос, но Хейндир ему ничем не ответил. — Стоило мне только сказать, что могут быть ещё смерти, и вот… перед нами лежит ещё теплое тело.

Хейндир всё продолжал молчать.

— Видимо он действовал по той же самоё схеме, что и в гостинице. Все раны такие же.

— Нет, не все.

— Разве?

— Посмотри на правый висок, — Хейндир указал на голову девушки.

Хромос присмотрелся к указанному месту и увидел, что в окровавленных волосах что-то запуталось. Подойдя ближе и припав на одно колено, он распутал слипшиеся волосы и увидел тёмно-серое оперение и чёрное древко торчащее, из черепа жертвы. Болт пробил височную кость, оставив после себя крупную дыру в черепной коробке, но не прошёл насквозь, а остановился внутри, так и не пробив вторую стенку. Рассматривая рану, капитан заметил, что уши Элатиэль были такими же заострёнными, как и у Галоэна, а при её вытянутой фигуре это могло означать, что она тоже была лесным эльфом. Впрочем, он и раньше догадывался об этом из-за её имени.

— На стрелу не похоже, коротковата будет. Видимо в неё стреляли из арбалета. Убийца вряд ли стал бы стрелять в неё с расстояния в пару шагов, а это значит, что он должен был находиться где-то снаружи. Хотя окно сейчас закрыто…

— Скорее всего, его закрыл кто-то из местных, — опередил его Хейндир. — Видишь следы на полу?

На сухих досках отпечатались очертания чьего-то каблука, попавшего в лужу крови. Следы тянулись от мёртвого тела в сторону окна, там разворачивались и возвращались к двери, становясь почти неразличимыми.

— Они зашли, увидели, что она мертва, закрыли окна, чтобы никто не залез внутрь и ушли. Открой ставни и осмотрись вокруг, надо найти, откуда этот мерзавец мог стрелять.

Пока Хейндир продолжал с тоской в глазах осматривать убитую эльфийку, Хромос пошёл к окну изучать окрестности. С задней стороны театр окружали невысокие дома с покатистыми крышами, из которых то тут, то там торчали покрытые нагаром печные трубы. Зарядив арбалет, можно было долго прятаться за гребнем крыши или за трубой, наблюдая за комнатой в ожидании цели. Заходящее солнце должно было светить стрелку в спину, и скрывать его силуэт в слепящих красных лучах, при этом позволяя убийце хорошенько прицелиться и решить всё одним верным выстрелом.

Выбрав пару наиболее удобных стрелковых позиций, капитан опустил взгляд и медленно обвёл взглядом замызганную, тёмную улочку, отделявшую театр от ближайших домов. Он сделал это чисто машинально, не надеясь найти какие-то следы или зацепки, как вдруг его глаза остановились на человеческом силуэте, стоявшем близ запертой двери. Склонившийся над землёй мужчина внимательно разглядывал что-то у самых ног. Одет он был в потрёпанную, сто раз заштопанную и, казалось бы, никогда не знавшую воды и мыла одежду. Хромос решил, что в переулок забрёл какой-то бедняк в поисках выброшенных объедков или выпавшего из кармана гроша, и уже практически забыл о нём, но тут мужчина поднялся во весь свой немалый рост. Он был худощав, его длинные сальные волосы спутанными патлами лежали на костлявых плечах, и если бы не светлая кожа, то он его можно было бы принять за человека, прожившего несколько тяжёлых и голодных лет на необитаемом острове. Мужчина повернулся к Хромосу лицом, и их глаза встретились. Несмотря на расстояние и темноту, капитан почувствовал на себе этот недовольный и усталый взгляд, который смотрел на стража с неприязнью и словно говорил ему катиться ко всем чертям.

Нутро Хромоса сжалось, а сердце забилось чаще. Он вспомнил слова псаря о таинственном ночном госте, и возникший в его голове портрет совпал с этим человеком. Вчерашний призрак теперь стоял перед ним во плоти.

— Хейнд, скорее сюда. Он вон… там…

На улице было пусто. Длинноволосый мужчина испарился за то недолгое мгновение, когда капитан отвёл от него взгляд. Там было тихо, пусто, но Хромос не услышал ни звука шагов, ни скрипа дверных петель.

— Кого ты там увидел? — спросил его подошедший Хейндир.

— Там был… да не… мне показалось, — соврал капитан, всматриваясь в уличные тени. Он пытался понять, куда же мог деться таинственный чужак, но переулок был пуст, и Хромосу пришлось вернуться к делам, временно отложив его поиски. — Взгляни вон туда. Скорее всего, стрелок расположился на той крыше, рядом с трубой и стрелял с той стороны, оперев арбалет на гребень.

— Да, оттуда вся комната как на ладони и с такого близкого расстояния сложно промахнуться. Ждал её в засаде, а потом исподтишка выстрелил, сволочь…

— А затем он должен был как-то попасть с той крыши в комнату. Крыши вроде не особо далеко, но я бы точно не смог допрыгнуть

— А вот он смог, — Хейндир нагнулся через подоконник и указал на пару длинных серых полос, оставленных на светлом камне. — На раме вмятин нет — он обошёлся без крюков с верёвками, просто разбежался по крыше, прыгнул и зацепился пальцами за самый край. Впечатляет.

— Раз так, то теперь уже с полной уверенностью можно сказать, что наш убийца не гном. Они и на расстояние двух шагов прыгают с превеликим трудом. Может тогда эльф?

— Да брось, — раздражённо ответил Хейндир. — Лесные эльфы своих не убивают, да и слишком они миролюбивы для подобных изуверств. Потомки мятежников достаточно ловки, сильны и бывает, что сворачивают на кривую дорожку, но до такого опускаются редко, тем более что с лесовиками они, как правило, дружат. Если бы мерзавец был из высших, то её бы убили заклятиями, ну или трусливо подлили яда в вино, а если бы он был из эльфов теней, то обставил бы всё таким образом, чтобы всё выглядело как самоубийство. А так убивает только человек, желающий намеренно оставить след и тем объявить войну.

— Войну? Но кому?

— Нам, — прорычал Хейндир, отвернувшись от окна.

— И что мы теперь будем делать?

— Я уже тебе говорил. Поймаем ублюдка. Любой ценой. Осмотри её тело ещё раз и… достань этот проклятый болт из её головы. Надо узнать, где убийца мог его купить, или кто его изготовил. Я пока осмотрю комнату. Может здесь ещё что-то есть.

Хромос закрыл оконные ставни и вновь подошёл к убитой эльфийке. Её тело было грациозным, вытянутым и хрупким на вид, но эти элегантность и утончённость были осквернены грубыми лапищами, снявшими её нежную, бархатистую, нетронутую загаром кожу вместе с мягким грудями. Прекрасное лицо было изуродовано, а ярко-зелёные глаза, дарившие окружающим шаловливые, радостные и любящие взгляды раздавлены холодным железом.

— Он снова унёс её с собой, — тихо пробормотал Хромос, не найдя нигде рядом кусок отрезанной плоти, — «неужели он их действительно собирает?»

Как и у Вольфуда, грудина была пробита ударом стилета, оставив после себя чёрную шахту, достигавшую самых глубин сердца. Приглядевшись внимательно к краям раны, Хромос заметил, что они были несколько ровнее, чем порезы, оставленные на теле купца. Значило ли это, что сей раз убийца имел больше времени в запасе, или же что он постепенно набивал руку — сказать было сложно.

Повернув голову набок и аккуратно придерживая её рукой, капитан взялся за тёмное оперение болта и потащил его наружу. Он выходил легко и плавно, пока его наконечник не зацепился о края дырки черепа. Капитан попытался слегка дёрнуть болт, но он так и остался держаться в голове несчастной. Тогда он начал медленно проворачивать метательный снаряд, пытаясь освободить его. В мрачной тишине был слышен скрежет металла о костяной свод черепа, но, сколько бы страж не вертел борт, подобрать нужное положение наконечника для извлечения всё никак не удавалось. Терпения хватило не на долго, и капитан, плотнее ухватившись за стрелу и сильнее прижав голову к полу, сделал рывок, затем ещё два, пока кости не надломились, и болт со скрежетом и хлюпаньем вышел из головы, разбрызгав по полу кровавую кашу мозгов.

Стрела была заметно короче боеприпасов для обычных арбалетов, что хранились в Крепости. Размашистым движением Хромос стряхнул сгустки крови и присмотрелся к необычной форме наконечника. На двух длинных лезвиях из чёрного металла были выпилены зазубрины и чуточку разведены в стороны, как у хорошей пилы. Проникая в тело, подобный снаряд разрывал мышцы и органы в труху, вызывая обильное кровотечение. Однако было ещё кое-что необычное. Среди бурой крови и бледных остатков мозга виднелась светло-голубая субстанция, которой не могло быть в голове ни у человека, ни у эльфа. Взятой со стола кисточкой для нанесения пудры и белил капитан убрал с лезвий остатки крови и был крайне неприятно удивлён.

— Хейнд, взгляни-ка на это, — сказал Хромос, оборачивая оперение болта в попавшуюся под руку тряпку. — Наш убийца, кажется, использовал яд с Туманных островов.

— Ты не шутишь?

— Об этом я бы шутить не стал. Вот, сам посмотри, — Хромос аккуратно передал болт наставнику, внимательно следя за тем, чтобы ненароком не поцарапать его или себя острыми краями. Малейшей ранки на пальце хватило бы для того, чтобы у господина Командующего полностью отнялась рука, и никакие снадобья и лекарства не смогли бы вернуть ей подвижность и чувствительность.

— Зараза, действительно очень похоже на него. Два года этой дряни не видели, и вот тебе снова.

— Контрабандисты снова открыли старую лавочку?

— Если бы это было так, то мы бы уже об этом знали. Просто вспомни, сколько тогда знатных особ погибло от рук своих детишек и друзей. Мазали же им всё подряд, от вилок и гребней до ногтей проституток и когтей домашних кошек. А тут мы имеем дело с разовой сделкой. Если найдём продавца, то узнаем и покупателя.

— А у тебя есть догадки о личности торговца?

— Вряд ли яд смог достать кто-то из простачков, а выйти на большую рыбу не так уж и сложно. О таких слухи всегда ходят.

— Ясно, пустим на прогулку крыс, пташек, и посмотрим, что они на хвосте принесут. А что ты думаешь о самом наконечнике? Видел где-нибудь такие?

— Ну… — Хейндир вновь посмотрел на чёрные лезвия и призадумался, — кажется, нигде. По крайней мере, в городе такие точно не изготавливают, разве что под заказ, но работа явно сложная.

— Значит всё-таки иноземец?

— Значит иноземец, — подтвердил Хейндир и полностью замотал болт в ткань. — Здесь больше делать нечего. Закрой окно, а потом пойдем, поговорим с Галоэном.

Бросив последний взгляд на лицо убитой, Хейндир вышел за дверь, а капитан подошёл к окну и ещё раз оглядел улицу. Он понадеялся снова увидеть того длинноволосого человека, но, к его огромному разочарованию, там никого не оказалась. Тогда Хромос плотно закрыл ставни и пошёл выходу, но остановился у дивана, на котором лежало чёрное платье. Капитан взял его в руки и поднял перед собой. Это было строгое платье без декольте и лишних украшений, со свободной юбкой, доходившей до самого пола, и с широкими рукавами. Сомневаться не приходилось, платье было траурным.

Хромос призадумался. Платье вполне могло быть реквизитом для одного из представлений, где Элатиэли предстояло перевоплотиться в убитую горем вдову, оплакивавшую потерянного супруга, но вот только его подол был пыльным и грязным, словно в нём ходили по городским улицам, а не по прибранным коридорам театра. К тому же, лесные эльфы избегали чёрного цвета в одежде, так как он напоминал им о лесных пожарах и смерти всего живого, поэтому-то эльфийка не стала бы носить чёрное платье без веской на то причины.

— Эй, ты, что там застрял?!

— Сейчас, уже иду.

— Долго же ты окна закрываешь, — недовольно проворчал Хейндир, когда Хромос, бросив платье назад, наконец-то вышел из гримёрки. — Так, Титас, стой пока на страже и не пускай внутрь никого. Мы сходим, поговорим с управляющим, а потом уже и тело вынесем. Всё ясно?

— Так точно, господин Уонлинг.

— Идём, кабинет Галоэна на первом этаже.

Хромос и Хейндир вместе спустились по лестнице, и тут же столкнулись с двумя стражами, которые ходили расспрашивать актёров. Они как раз закончили работу и шли к командиру с докладом, но тот распорядился иначе. Он оставил с ними капитана, а сам пошёл дальше к кабинету управляющего.

— Как выслушаешь, то приходи ко мне, — крикнул он Хромосу и скрылся за поворотом.

— Это… — невнятно начал Роувел, — мы обошли тут почти всех, но никто ничего не видел и не слышал.

— Прямо уж ничего? — в голосе капитана читалось явное недовольство.

— Ну, это, говорят, что всё было вполне обычно, — попытался оправдать товарища Элек. — Рассказывают, что отыграли концерт, без каких-то происшествий, а после окончания все разошлись по комнатам, и всё… труп…

— Понятно, — уже чуть менее раздражённо просипел Хромос. Как и в случае с Кидансом убийца был скрытен и осторожен, поэтому не стоило удивляться, что ему удалось провернуть всё по-тихому и без свидетелей, но всё же Хромосу хотелось узнать хоть что-то, что могло продвинуть его в решении загадки. — Тогда вот вам новый приказ. Обойдите всех ещё раз и спросите, не видел ли кто здесь высокого худого мужчину с длинными волосами в поношенной одежде. И ещё узнайте, в каком платье сегодня пришла убитая.

— Так точно, — ответили стражи и ушли вновь бродить по театру.

Кабинет Галоэна оказался недалеко, и Хромос сам нашёл его, без помощи актёров. На слегка потёртой двери была прибита табличка с аккуратно выведенными эльфийскими буквами. Они складывались в имя — «Galoen Naularе́t». Капитан постучался в неё и громкий голос Хейндира позволил ему войти.

— А, это вы, капитан, — выдохнул эльф и поставил обратно на стол бутылку, поспешно спрятанную под стол. Ему не хотелось, чтобы подопечные видели, как он напивался, а пред стражами ему нечего было скрывать. — Не хотите тоже хлебнуть за упокой?

— Благодарю вас, но нет.

— Ха, хорошо вам, привыкшим, а я вот так не могу, — Галоэн дрожащими руками поднёс к губам мутную рюмку и опрокинул её в рот, задрав всю голову вверх.

— Прошу, не налегайте на горячительное так сильно, вы нам ещё нужны в ясном уме, — Хейндир ловко перехватил бутылку, когда Галоэн собирался вновь наполнить рюмашку. — Вы рассказывали о том, как нашли тело.

— Да?.. Ах, да-да… точно. Как я вроде бы уже говорил, мы отыграли концерт, и всё шло как обычно, ничего не предвещало беды. Звучит, как завязка какой-нибудь паршивой пьески…ха… Я долго стоял в парадной зале, провожал гостей, и когда я принимал похвалу от сенатора Кам… Кади… не… кажется это был Бел…

— Оставьте. Для нашего дела его имя не имеет значения.

— Ох. Вы правы, простите. Так… когда я с ним… прощался, ко мне подошла девушка из труппы и сказала, что наша Эли заперлась в гримёрке и не отзывается ни на стуки, ни на крики. Я пошёл и сам начал стучать в дверь, но она не ответила и мне. Я забеспокоился, что она могла потерять сознание из-за корсета, я-то, дурак, тогда забыл, что она их не носила за ненадобностью, и пошёл за Коуэлом. Он — наш плотник, наш всеми любимый силач. Когда я поднялся обратно, то вокруг двери уже успело столпиться много людей. Все начинали беспокоиться за неё…

Галоэн сделал паузу. Его покрасневшие глаза бегали из стороны в сторону, а рука нещадно теребила и мяла жабо, пропахшее пролитой на него крепкой выпивкой. Перебарывая себя, он вспоминал то, что не хотел вспоминать.

— Я ещё раз постучался, надеялся, что она откроет, но она молчала. Тогда Коуэл дал по двери хорошего пинка, сорвав крючок, на который она закрывалась с той стороны. Дверь распахнулась, а там, — губы Галоэна мелко задрожали, а в уголках глаз навернулись слёзы, — она лежала бездыханная... перемазанная кровью... изуродованная...

Чувствуя, что эмоции вот-вот вырвутся наружу, эльф схватил со стола бутылку и сделал несколько жадных глотков прямо из горла, миновав рюмку, желая удержать чувства внутри, утопить их в жгучем океане. Галоэн собирался осушить бутыль до самого дна, но Хейндир вновь отобрал её силой, но теперь убрал под свой стул. Эльф хотел попросить зелье забытья назад, но суровый взгляд Командующего дал ему понять, чтобы он про него забыл.

— Когда вы вошли, окно было открыто или закрыто? — вмешался в немой разговор Хромос.

— Оно… оно было открыто, — продолжил свой рассказ Галоэн, стараясь не встречаться глазами с собеседниками.

— Но вы его закрыли?

— Да, я пе-переступил через её тело и закрыл его. Но когда я обернулся, то понял, что не захлопнул за собой дверь и там стоял Юли. Бедный мальчик, от испуга он стал бледным, застыл, словно перестал воспринимать окружающий мир. Я отвёл его в холл, смог кое-как привести в чувства и убедил его бежать к вам за помощью. Мне не хотелось, чтобы он оставался в театре и вновь увидел этот ужас.

— А Юли он?.. — медленно начал Хромос, но Галоэн перебил его.

— Он её любил… Мы её здесь все очень любили, но Юлиас любил её именно как женщину. Он часто таскался за ней хвостом, всегда слушал её репетиции и даже клялся, что женится на ней, когда он подрастёт, а она всё отшучивалась и говорила, что слишком стара для него.

— Ему ведь около четырнадцати?

— Тринадцать. Совсем ещё ребёнок, а уже влюбился в столь древнее создание, которое всё одно должно было бы пережить его… вот вам и очередная трагедия, но без единого актёра и без капли наигранной фальши.

— А сколько лет Элатиэль? По вам эльфам довольно трудно судить.

— Я этого не знаю, — виновато ответил Галоэн, опустив взгляд к полу.

— Но почему?

— Я её пару раз спрашивал из любопытства, однако по какой-то причине в ответ на все подобные вопросы она лукаво улыбалась и на манер ваших, людских, девушек говорила, что ей двадцать пять с хвостиком, но я вам точно могу сказать, что этот хвостик очень большой… хоть она и выглядит совсем юной, но ей точно больше лет чем мне, будто бы она не из нас, скоротечных лесовиков, а из старших.

— Но… с чего вы так решили?

— Понимаете, у неё был особый говор, сейчас такой редко встретишь. Она говорила на манер эльфов из Великого Шанрийского Леса, только он был сожжён дотла демонами более четырёх веков назад, хотя вы-то вряд ли об этом знаете, — Галоэн посмотрел на Хромоса с Хейндиром и по выражению их лиц понял, что был прав. — Я родился гораздо позже и в совсем другом месте, но я слышал много историй о той роковой ночи. Началось всё на закате, когда целая орда демонов появилась из ниоткуда. Каким-то невиданным образом целому Легиону удалось обхитрить всех разбросанных по мирам разведчиков, ускользнув от их глаз и обойдя все людские крепости и форпосты, они просто появились у нашего порога и принялись крушить всё, то только попадалось им на глаза. Они сворачивали вековые деревья, дробили их в щепки и заставили всю округу пылать. Всё живое, до чего они смогли дотянуть свои лапы, они разрезали, пронзали, давили, сминали, разрывали на части и сжирали, не оставляя никому шанса на спасение.

Когда наступило утро, и на выручку прибыли рыцари из орденов, то от древнего леса остались одни только тлеющие угли вперемешку с обглоданными костями. Однако среди этого пепелища оказались и те, кому чудом удалось пережить ту бойню, укрывшись в корнях и звериных норах. Однажды мне довелось встретиться с одним таким эльфом, смертный час которого был уже близок. Я навсегда запомнил его голову, покрытую шрамами от ожогов, без носа и одного уха с дырою в щеке, через которую были видны его зубы и извивающийся язык. По своей глупости я спросил его о той ночи, и он без утайки поведал мне всё, что ему довелось узреть и пережить. И знаете, я мечтаю забыть всё то, что от него услышал, потому как спустя десятилетия в моих ушах всё ещё звучит эхо его хриплого и свистящего голоса… Мне говорили, что вам тоже довелось пережить нечто подобное. Скажите, господин Уонлинг, как вы можете засыпать по ночам?

Галоэн заглянул в глаза Хейндиру, пытаясь увидеть в них ответ на терзавший его вопрос, но, сколько бы он не искал, он видел в них лишь холодную пустоту.

— Простите, я не хотел. Мне не стоило вас об этом спрашивать...

— Забудьте, у нас ещё осталось незаконченное дело, так что давайте вернёмся к нему, — спокойно ответил Хейндир, но капитан понял, что слова эльфа всё же смогли задеть его, заставив на мгновение вспомнить чудовищные события прошлых лет. — Так сколько, по-вашему, ей было лет?

— Должно быть около полутысячи, может чуть меньше или больше. Проклятие старости уже должно было отразиться на её теле, как и было с тем погорельцем, доживавшим свой последний век, но нет, она свежа и бодра, словно едва распустившийся бутон. К тому же на ней не было ни единого шрама, хотя тут я не могу быть уверен, так как полностью обнажённой её ни разу не видел. Но какое это всё имеет отношение к её убийству?

— Чем дольше живешь, тем больше накапливается тайн и врагов, — ответил ему Хейндир. — Обычно вы, лесовики, не наживаете себе серьёзных проблем, но у Элатиэль они, судя по всему, были.

— Нет, что вы! Откуда у неё-то! Здесь к ней все очень хорошо относились, да и гости, они обожали её и высоко отзывались о её актерских и вокальных навыках. Сенаторы и главы гильдий звали её на балы и на обеды, ей дарили цветы, дорогие подарки и… — Галоэн сделал паузу, в его голове вскочила неожиданная мысль. — Вы думаете, её могли убить из-за ревности? Сейчас вспомнилось, как на неё посматривали жёны наших посетителей, когда их мужья осыпали её комплиментами и расцеловывали руки. Неужели это они устроили?!

— Нет. Это были точно не они, — вмешался Хромос. — Прошлой ночью похожим образом был убит ещё один человек, так что это точно не обиженные жёны. К тому же, поверьте мне на слово, им не привыкать к изменам своих супругов.

— Вот как… — услышав про ещё одно убийство, Галоэн ещё сильнее забеспокоился и пожалел, что под рукой не было ещё одной, запасной бутылки.

— А Элатиэль давно выступает в вашем театре? — Хейндир прервал его мысли о заветном пойле.

— Где-то с начала-середины прошлой весны. Нам её посоветовала одна уважаемая дама, и после первого же прослушивания мы приняли её в труппу.

— А не знаете, сколько до этого она жила в городе или когда она приехала? — спросил Галоэна Хромос.

— Этого я не знаю, но зато она как-то говорила, что живёт в пригороде, где и большинство наших селятся. Вы понимаете, о каких местах я говорю. Поспрашивайте там. Может, вам что-нибудь да скажут.

— Что же, непременно наведаемся туда, а на сегодня мы с вами закончим, — внезапно для капитана Хейндир решил завершить беседу и поднялся со стула. Желавший задать эльфу ещё несколько вопросов Хромос хотел ему возразить, но одним взглядом Командующий дал ему понять, чтобы тот придержал их при себе. — Благодарю вас, за ваши ответы и вашу храбрость, господин Науларет. Тело мы унесём сами.

— Хорош… — Галоэн хотел встать, чтобы попрощаться со стражами, но ослабевшие ноги подвели его, и он бы непременно расквасил нос об пол, если бы Хейндир не успел подхватить его под плечи. Лесные эльфы пьянели быстро и сильно, а потому слыли паршивыми собутыльниками.

— Вам лучше сегодня больше не пить, а пойти и как следует выспаться. Я вернусь к вам завтра, и мы закончим этот разговор.

— Да, конечно, я буду вас ждать, — ответил Галоэн, повалившись грудью на стол.

— Пойдём, Хромос, господину эльфу нужно побыть одному, — прошептал Хейндир и направился к выходу их кабинета. Капитан посмотрел на сражённого скорбью Галоэна и, не сказав ни слова на прощание, последовал за командиром.

— Так, куда делись Роувел и Элек? Я думал, что они нас будут ждать здесь.

— Я их отправил ещё поспрашивать людей.

— Вот как… пускай тогда заканчивают. Найди их и скажи, чтобы подготовили тело и вынесли его к лошадям. Если хочешь, то можешь им помочь.

— Так точно.

На первом этаже искомых людей не оказалось, и Хромос продолжил поиски на втором этаже, где вскоре нашёл их в компании заплаканной девушки в глуповатом платье с большим количеством рюшечек.

— Капитан, прошу, подойдите сюда, — подозвал его Элек. — Эта девушка утверждает, что она — подруга Элатиэль, и ей есть, что вам рассказать.

— Как тебя зовут? — спросил Хромос, подойдя ближе.

— Тиа, — тихо ответила девушка, протирая глаза испачканным в туши подолом.

— Ты хорошо знала Элатиэль?

— Ну, так. Мы с ней много общались, но не прям, чтобы подруги-подруги.

— Вот как, ясно, — Хромос сделал небольшую паузу, всматриваясь в опухшее от слёз лицо. — Скажи мне, Тиа, ты не замечала что-нибудь странное в поведении Эли? Не случилось ли у неё чего в последние дни?

— Она обычно была весёлой, ну или спокойно-добродушной. Я никогда не видела её грустной, а сегодня она впервые пришла разодетая в чёрное и была словно не своя. До представления шаталась без цели по коридорам как призрак и почти ни с кем не разговаривала. Я пыталась с ней поговорить, узнать, что же случилось, но она только отправила меня повторять партии, чтобы я их снова не забыла.

— Понятно, значит, что-то у неё всё-таки произошло.

— Да, — всё также тихо ответила Тиа.

— Я ещё хотел узнать, не видела ли ты тут одного человека.

— Они меня спрашивали об этом, — Тиа указала пальцем на Элека и Роувела, — но я так и не поняла, кого вы ищете.

— Мы же сказали тебе — худой с длинными волосами, — быстро попытались оправдаться стражи.

— Господина Галоэна что ли? — недоуменно спросила девушка. Управляющий театра идеально подходил под невнятное описание двух дуболомов.

— Нет, не его, — вмешался Хромос. — Мне нужен высокий и худой мужчина. У него длинные спутанные волосы, поношенная одежда, усталая рожа и такой недовольный, пристальный взгляд. Видела такого?

— Неужели вы про Феоми́ра?

— Феомир это кто? — Хромос был удивлён столь быстрому ответу.

— Один знакомый Эли. Странный такой. Он здесь частенько бывал. Они то приходили, то уходили вместе, но никогда не брали меня с собой, хотя я всегда просилась погулять с ними.

— Сегодня он приходил в театр? — в голосе Хромоса послышалась надежда.

— Вроде бы я его видела. Но он вообще не очень-то общительный. Всегда ходит угрюмый и в стороне от людей держится. Прежде я с ним несколько раз пыталась заговорить, но он вообще не обращал на меня внимания, словно и не видел вовсе, а потом Эли попросила меня больше к нему не приставать со всякими глупостями.

— А ты случайно не знаешь, чем он занимается, где работает? — без особой надежды спросил капитан.

— Нет, не знаю, но я бы сказала, что он вовсе нигде не работает. Я раньше размышляла о том, что же связывало его и Эли. Он же на пьяницу похож, прям мой покойный папенька, только спокойный и не дерётся. И вот… да, я никогда не чувствовала от него запаха перегара. И не шатался он никогда, не падал. Может он и оборванец, но точно не пьянчуга, в этом я уверена, как ни в чём другом.

— Это любопытно, но жаль, что ты не знаешь о нём больше. Хотелось бы с ним лично встретиться и поболтать.

— Ну, может он ещё суда вернётся, я могу сказать ему, чтобы он сам пришёл к вам в Крепость для разговора. На этот раз он меня точно послушает. Я в этом уверена.

— Вряд ли он сюда ещё придёт, но я буду тебе благодарен, если ты отправишь его к нам, — ласково ответил Хромос и развернулся, — Роувел, Элек, идёмте, нам надо забрать тело…

Стражи послушно кивнули и отправились вслед за капитаном к гримёрке. Оставленная в одиночестве Тиа больше могла не сдерживать слёз и ушла рыдать в потёртую подушку старого дивана.

Когда тело мёртвой эльфийки было плотно замотано в кусок старых занавесей и надёжно перевязано пеньковой веревкой, стражи вынесли её на плечах через парадную залу, в которой собралась вся театральная труппа. Они хотели ещё раз проститься с Элатиэль, перед тем как её заберут, и они никогда её больше не увидят. Был здесь и Юли, нашедший в себе силы прийти и попрощаться с прекрасным, древним созданием, которое по юношеской наивности так сильно полюбил.

Под всхлипывания и вздохи стражи вынесли эльфийку на улицу, где их уже поджидали готовые к отправлению лошади. Совместными усилиями мужчины подняли мёртвую девушку на лошадь, крепко привязав её за седлом на конском крупе.

— Ча́дерик, Титас, отвезите эльфийку туда же, куда вы отвезли вчера купца Вольфуда, а как закончите со всем, то возвращайтесь в Крепость, — приказал им Хейндир.

Титас и страж, что прежде оставался сторожить лошадей, коротко кивнули в ответ, седлали коней и поскакали прочь от театра, быстро скрывшись с глаз. Оставшиеся стражи тоже влезли на застоявшихся скакунов и неспешной рысью направились обратно в свою твердыню.

Вечернее солнце уже давно заплыло за горизонт, погрузив город в ночную мглу. На безоблачном чистом небе одна за другой разгорались яркие звёзды, вырисовывая очертания созвездий, чьи причудливые названия были бережно внесены звездочётами в карты ночного неба. Среди мириад блистательных песчинок, самыми большими и яркими были две звезды — Ариум и Вельдос. Они загорались раньше всех остальных звёзд и горели до самого утра, пока первые солнечные лучи не скрывали собой их серебряное сияние. Каждый человек, даже ничего не знавший в астрономических науках, знал их имена и мог без ошибки указать на созвездие, в котором они располагались, а затем рассказать вам одну незатейливую историю, которую слышал ещё в раннем детстве от мудрой бабушки.

По одной старой легенде, в стародавние времена, когда люди ещё не топтали башмаками траву, а гномы крепко спали в холодных горных пещерах, жили два брата-близнеца, чьи силы выходили за грань понимания и воображения смертных. Ещё в день их появления на свет, милостивые боги посвятили их во все сокровенные тайны вселенной, а после наделили их великой силой, равной их собственной. Первый брат стал Мировым Творцом по имени Ариум Лучезарный, а второй стал Владыкой Разрушения — Тёмным Вельдосом. Один возводил горные хребты, делившие небеса пополам, второй обращал их в песок. По своему желанию они превращали сухие пустыни в цветущие сады, а по их капризу густой лес обращался холодной тундрой. По их воле разверзалась земная кора, изрыгая дым и пламя, моря и океаны пересыхали, открывая миру тайны мрачных глубин. Им было подвластно всё: небо и земля, огонь и лёд, живое и мертвое, и конечно же нашлись те, кто позавидовал их безграничной мощи.

Слабые и никчёмные, трусливые и бесчестные, рождённые в тенях им было нечего противопоставить божественной силе, и тогда они пошли на гнусную хитрость. Дождавшись дня Чёрного Солнца, заговорщики под покровом мглы пробрались к Священному Дубу, что соединял мир Земной с миром Астральным, и задушили дремавшую у его корней прекрасную королеву дриад, невесту Творца. С собой у них была флейта Хаоса, украденная из обители Вельдоса, и они вложили её в руку убиенной. Когда Луна открыла солнечный диск и тени расступились, Творец увидел свою бездыханную любовь на поляне, где она пела и танцевала для него одного, где она поила его сладчайшим нектаром и где он дремал на её коленях. Ариум пришёл в ярость и поклялся, во что бы то ни стало, отомстить вероломному брату, предавшему их кровный союз и отнявшему у него самое сокровенное.

И вспыхнули леса, и рассыпались горы, замёрзли облака и рухнули холодными глыбами с небес. Не стало ни дня, ни ночи и свет слился с тьмой. Земля дрожала, билась в агонии, и стоны её неслись сквозь космос к Пику Мира, где стояли престолы богов. Лишь Вечный мог сразить Вечного, но платой за это была его собственная жизнь. Когда боги пришли на звуки битвы, Братья уже были мертвы, а ликовавшие завистники плясали на их костях, упиваясь их кровью вместо вина. Изумлённые и разгневанные боги, прокляли нечестивцев и изгнали их навеки в пустоту, после чего собрались на поле брани, чтобы оплакать великих Братьев. Их пролитые слёзы обернулись душами и вселились в глину и камни, дав им жизнь и создав тем род людской. Затем боги вынули горящие сердца из тел Братьев и поместили их на небо, чтобы родившиеся в трагедии смертные и их потомки не забывали о великом горе и не лили братскую кровь зазря.

Впрочем, кто знает, сколько правды было в этих старых сказках, да и кто вообще хочет об этом думать. Зачем стремиться к далёким звёздам и желать разгадать их древние тайны, когда есть много чего ближе и проще, что может принести наслаждение и удовольствие уже сейчас, только руку протяни. Вот и в тот вечер по городским улицам, не поднимая мутных очей в небо, от одной пивнушки к другой курсировали толпы пьяных и весёлых охотников за приключениями. Они кричали, хохотали и горланили похабные песни, стуча кулаками по столам и звеня пустыми бутылками. Их гомону вторил звонкий смех молодых и не очень девиц, лёгких в общении и не разборчивых в знакомствах. Вместе со своими новоиспечёнными кавалерами они пили дешёвое пиво и раззадоривали их, умело играя их желаниями и страстями.

Верховая колонна осторожно пробиралась сквозь разгулявшийся люд, стараясь никого не растоптать, и Хромос, мерно покачиваясь в седле, всё думал о произошедших убийствах. Теперь, когда их было два, он пытался связать жертв между собой, но единственный, кто объединял заезжего купца и эльфийскую актрису, был таинственный Феомир, что появлялся и в театре, и ночью на постоялом дворе. Был ли он их общим знакомым, или же он и являлся причиной смерти этих двоих, — вот о чём думал Хромос.

— Командир, — сказал Хромос, пороняв своего коня с Фриген-Фотелем. — Может всё-таки не стоило уходить так рано? Порасспрашивали бы Галоэна ещё немного, вдруг он что-нибудь да вспомнил?

— Да ты его видел? — с грустью в голосе ответил Хейндир, не поворачивая головы. — Он всё никак не может отойти от шока, а потому и готов напиться так, чтобы начисто забыться. Если бы мы с ним и дальше говорили, то он совсем бы запутался и сделал всё только хуже. Не переживай, я завтра вернусь к нему и поговорю по душам.

— Мне поехать с тобой?

— Не стоит. Я думаю, что с глазу на глаз, со знакомым человеком ему будет проще говорить, чем, если ты будешь стоять рядом и сверлить его взглядом.

— Хорошо, сделаем так, как скажешь. А ты с ним давно знаком?

— Уже как пару лет. Меня с ним познакомил наш дорогой Дож. Любит он меня к аристократам-торгашам на приёмы и празднования вытаскивать, чтобы я пообщался с ряжеными кретинами, но Галоэн мне тогда понравился. Хоть он уже и разменял вторую сотню лет, но парень он простой и открытый, а потому весьма приятный в общении.

— А ты эту эльфийку в театре раньше не видел? Ты ведь недавно ходил на какое-то представление.

— Я тоже об этом думал, и да, кажется, что я её помню. Ты ведь прекрасно знаешь, как сильно я люблю все эти долгие, пьесы с их напыщенными речами и слёзными страданиями безмозглых юнцов, влюблённых в такую же малолетнюю дуру, но потом вышла она в белом платье, и запела так тонко и красиво, словно птица… у нас на Кваркенхамене её голос сравнили бы с голосами сирен. Интересно, что бы сказал брат, если бы услышал её пение…

Хейндир затих, и капитан больше не пытался беспокоить наставника. Весь остаток пути они провели каждый в своих раздумьях.

В Крепости они отдали коней конюхам, чтобы те напоили их свежей водой и накормили лучшим овсом. Смотря на довольно чавкающих лошадей, Хромос припомнил, что пропустил ужин. Вместе с Хейндиром он направился в обеденную залу, где под высокими сводами растянулись длинные ряды дубовых столов с простенькими скамьями. В этой зале можно было устроить пир на две, а то и на три сотни человек, но время трапезы давно прошло, и за столами сидели лишь небольшие группки стражей, занятых своими делами. В центре помещения, на небольшом возвышении стоял специальный стол, предназначенный только для старших офицеров и важных гостей. При прошлом Командующем они изволили кушать в отдельном от рядовых солдат помещении, но с приходом к власти Хейндира всё несколько изменилось. Северянину захотелось привнести в это место славных традиций своего героического народа, по которым военачальник должен был принимать пищу вместе с простыми воинами, а не сторониться их. Это был дурной знак.

Хромос и Хейндир уселись на свои места, и вскоре им принесли большую миску с рагу из овощей и свинины под острым соусом, целую запечённую барракуду на длинном подносе с гарниром из жареной картошки. Местные повара всегда готовили сытно и вкусно, вкладывая много стараний в приготовление блюд, но этим вечером кусок не лез в горло. Быстро насытившись парой кусочков, Хромос вяло ковырял вилкой рыбью башку, в то время как Хейндир стремительно осушал уже четвёртую кружку пива, забыв про остывавшую еду. И хотя старому северянину уже давно пришла пора опьянеть, его взгляд оставлялся всё таким же чистым и острым, а в голове неустанно появлялись всё новые мысли и идеи.

После ужина они разошлись, капитан отправился не к себе домой, а в просторную комнату на верхних этажах замка, выделенную ему для личных покоев. Обставлена она была хорошо, но без особых излишков и декора. Закрыв за собой дверь, Хромос неспешно снял доспех, размял затёкшие плечи, шею и, потушив принесённую лампу, повалился на кровать. В тот момент он думал обо всём и ни о чём одновременно. Он пытался зацепиться хоть за какую-нибудь мысль, но она тут же ускользала от него и пряталась в глубинах сознания. Голова кружилась, а глаза предательски слипались, разрывая связь с внешним миром.

— Вот бы этот день оказался сном…

Глава V «Край Чести и Отваги»

Вдали от исполинских и роскошных королевских дворцов, окружённых лабиринтом грязных и тесных городских улочек и многими кольцами высоких, зубчатых стен, вдали от нескончаемого гомона торговых площадей и оглушительного звона литых колоколов на башнях величественных соборов, желавших прикоснуться шпилями к священной и чистой лазури небес, вдали от них на бескрайних зелёных просторах полей, изрезанных узкими полосами густых перелесков, полных зверья малого и юркого, большого и рогатого, раскинулись огромные сады плодовых деревьев и ягодных кустов. Легкий ветерок, спустившись с добродушных и пушистых облаков на землю, играючи проносился сквозь яблочные, вишнёвые и грушевые рощи, вбирая в себя сладкие ароматы зрелых плодов, сдувая с их листьев утомившихся пёстрых бабочек, жуков, сверкавших металлом панциря и чёрных мошек, едва видимых глазу, а затем, вдоволь навеселившись, уносился в родимую высь, раскачивая верхушки древних тополей. Словно слаженные шеренги могучих воинов они стояли вдоль сельских дорог, защищая путников в час непогоды от хлёстких ударов урагана и спасая их жаркими летними днями от обжигающих солнечных лучей в своих длинных и прохладных тенях. Над равнинами, что были устланы пёстрыми коврами диких трав и цветов, стояло мерное жужжание пчёл, без устали собиравших пыльцу, звучало тонкое и звонкое пение цикад, спрятавшихся в пышных шевелюрах редких кустарников, и проносилось бойкое стрекотание кузнечиков, изредка совершавших длинные, полные грации прыжки. Неслаженному, но всё одно прекрасному и умиротворяющему пению членистоногих вторили их заклятые и смертельные враги — птицы, стремительно пикировавшие на несчастных букашек, сокрывшись в ослепительном золоте горячих лучей. Воистину это была кровопролитная и нескончаемая война за выживание между двумя великими и неисчислимыми народами, где не было места ни для чести, ни для сострадания, но их ожесточённые стычки как правило ускользали от рассеянного людского взора, и замечтавшийся в путник видел только окружавшую его безмятежную красоту природы и от всего сердца наслаждался проникновенной боевой песней десятков тысяч крошечных и бесстрашных воителей.

В этом тёплом, полным цветущей жизни уголке необъятного мира у одного из пыльных и проложенных ещё в незапамятные времена трактов раскинулся обширный и не менее древний виноградник на сотни цепких кустов. Взращённые с особой заботой и любовью, растения устало клонились к земле под тяжестью налитых соком фиолетовых и зелёных гроздей. Среди колыхавшегося моря звездчатых листьев, точно одинокий айсберг в чёрном океане, белело здание мастерской, где хранились инструменты, тачки, телеги и большие ёмкости для топтания винограда. Здесь всегда кипела работа, и при каждом вздохе в нос бил густой, кисловатый запах забродившего сока, новых дубовых бочонков и свежего навоза, которым периодически удобряли почву. В пяти десятках шагов от амбара находился покатый каменный спуск ко входу в просторный погреб, где даже в самые жаркие солнечные дни царила бодрящая свежесть и живительная прохлада. Всё подземелье вдоль и поперёк было заставлено пирамидами тёмных, порядком запылившихся бочонков, на чьих крышках белым мелом были подписаны года закатки и сорта винограда. Подле них в решетчатых шкафах вызревали и дожидались своей отправки на рынок сотни пузатых бутылей из мутного зелёного стекла.

Ещё дальше от мастерской, ближе к просёлочной дороге, окружённая садом стояла приземестая вилла с желтоватыми стенами из известняковых кирпичей и с покатистой крышей, покрытой красными и коричневыми кусками черепицы. Всю её северную стену за исключением окон покрывала густая сеть стеблей вечнозелёного плюща, словно бы оживляя хмурые, бездушные камни. С противоположной стороны к зданию примыкала открытая веранда из тёмного дерева. На ней стояла пара диванов с мягкими, алыми подушками и низкий стол на фигуристых ножках. Во время обеда отсюда открывался замечательный вид на виноградник и далёкие холмы, а длинными ночами здесь можно было лежать вдвоём и в тёплых объятиях наслаждаться видом сверкающего ночного неба.

Перед верандой, обрамлённая рядом круглых камней и покрытая мелким бурым гравием, находилась просторная тренировочная площадка. В дальнем её углу, под тенью дерева, стоял тренировочный манекен, больше походивший на огородное пугало, на которое кто-то шутки ради натянул старый, усеянный дырами шлем и не шибко аккуратно намалевал глуповатое лицо с раскосыми глазами. Манекен,которого шутливо звали Грорг, был ростом невысок и больше подходил для тренировок детей, ну или если воину нужно было подготовиться к дуэли с затаившим на него смертельную обиду гномом. Кроме этой бездушной куклы на площадке пребывали ещё два человека, схлестнувшихся в дуэли. Первым из них был мальчишка лет десяти, одетый в лёгкий кожаный доспех, кое-где испачканный в пыли. Своим укороченным и затупленным стальным мечом он старательно наносил последовательные удары с целью прорвать оборону взрослого оппонента. Даже для свершено несведущего в вопросах фехтования зрителя после нескольких взмахов и выпадов становилось ясно, что для своих лет малец двигался очень даже умело и чувствовал уверенность в бою, а покрытое мелкими капельками пота раскрасневшееся лицо подтверждало то, что парнишка выкладывался на полную катушку. Но, сколько бы он не прикладывал усилий, сколько бы он не исхищрялся, он так и не смог даже зацепить своего противника, который просто игрался с ним. Дело тут было отнюдь не в возрастной разнице, а в том, что он сражался против Гэлса́ра Не́йдуэна, прославленного командира и рыцаря Ордена «Двух Лун».

Прошедший через десятки битв, стычек и осад, он был выдающимся воином и умелым стратегом, способным в даже самые неистовые и страшные мгновения битвы не терять самообладания и продолжать вести людей к заветному триумфу. Среди простых солдат он пользовался безграничным уважением и авторитетом, так как он никогда не отсиживался в стороне от битвы, а бесстрашно шёл в бой в первых рядах, кромсая врагов сверкающим мечом, сокрушая их разрушительными заклятиями и распыляя боевой дух соратников.

Сейчас же он бился даже не в одну десятую силы, не желая парой взмахов превратить своего юного оппонента в красную лужу на земле. Вместо сверкающего серебристого доспеха, на нем были обычные мешковатые штаны из плотной коричневой ткани и мешковатая рубаха, на южный манер расстёгнутая до середины груди. Точно пританцовывая, он двигался плавно и ловко, держа под контролем поле боя. Он улавливал каждое движение упорствующего паренька, и своевременно уклонялся или парировал всякий его удар. Если же случалось так, что ученик всё же совершал ошибку и предоставлял противнику удобную возможность для атаки, то Гэлсар в тот же момент легонько бил его по броне тупым мечом или сжатым кулаком. Было не слишком больно, но достаточно неприятно для того, чтобы навсегда запомнить урок о важности защиты, даже в момент атаки и уж тем более после неё. Вы, может быть, подумали, что он был слишком суров со своим малолетним учеником, что ему следовало больше поддаваться, чтобы мальчишка почувствовал вкус победы и у него не появилось желание бросить тренировки из-за постоянных поражений. Так оно зачастую и случается, однако, несмотря на то что паренёк всё же ощущал злость и досаду от своих неудач, это вовсе не умаляло его решимости продолжать тяжкие занятия, ведь он прекрасно знал силу учителя, понимал, когда тот ему поддавался, и не чувствовал удовлетворения от таких побед. Он всей душой мечтал если не одолеть, то хотя бы сравняться с наставником, но только в честном бою, и с нетерпением ждал того дня, когда они наконец-то смогут сойтись на равных.

Учебный поединок длился уже более пяти минут, и на всём его протяжении за усердиями бойцов пристально наблюдала одна очаровательная особа, беззаботно сидевшая в тени на ступенях веранды. Это была маленькая девчушка с длинной каштановой косой, одетая в простенькое салатовое платьице без каких-либо узоров, рюшечек или бантиков. Хотя её отнюдь небедные родители и могли разодеть её в красивое платье из парчи, как и следовало одеваться юной представительнице благородных кровей, но они знали, что маленькая озорница тут же порвёт новые наряды о ближайший сучок или забор в погоне за своим не менее шелудивым братом, а потому не стали обременять себя лишними тратами или пытаться ограничить её детскую непоседливость. Сестра и брат проводили много времени вдвоём, резвясь на просторах поместья, а временами, они убегали к мастерской, где до самой ночи забавлялись с детьми крепостных работников, для чего тех даже освобождали от работы в полях.

В руках девочка держала румяный, розовый персик, покрытый нежным серебристым пухом, незадолго до того сорванный с одного из садовых деревьев. Он был такой большой, что ей приходилось удерживать его сразу двумя руками и широко открывать рот, чтобы откусить от него хотя бы крохотный кусочек. С каждым укусом из плода обильно сочился сладкий сок, так и норовивший запачкать собою все руки, лицо и одежду, сделать их неприятно-липкими, но вкус спелого фрукта был столь изыскан, что в нём даже хотелось немного вымазаться. От удовольствия девочка задорно болтала ногами и тихонько причмокивала, изредка отгоняя пчёл, приманенных фруктовым ароматом, и не отрывая глаз от старшего брата, который уже порядком вымотался и заметно сбавил тем и силу выпадов.

С каждым новым ударом меч в руках становился всё тяжелее и неповоротливее, а вздохи глубже и чаще. Длинные струйки пота вытекали из-под его кожаного шлема, спускались вниз по лицу и падали крупными каплями с кончика носа и подбородка. Мальчик чувствовал, как его тело постепенно отказывалось подчиняться, требуя отдыха и покоя, но он всё равно продолжал сражаться, превозмогая слабость и не до конца понимая, что же делали его конечности. Стойкость и выдержка, вот чему хотел обучить его наставник. Настоящие битвы могли быть долгими и изнурительными, без единого шанса на короткую передышку, и в таких условиях даже мимолётная слабость или нечаянное промедление могли стоить воину жизни. Повторяя эту мантру в голове, мальчик изо всех сил старался не показывать усталости, но опытного наставника нельзя было вот так просто обдурить. Воспитавший десятки новобранцев он видел своего ученика насквозь и, вполне удовлетворившись достигнутым результатом, решил окончить занятие. Мальчик почувствовал лёгкий толчок в грудь, и в тот же момент его опорная нога была выдернута вперёд. Потеряв равновесие, он повалился назад, спиной на острый щебень, но в самый последний момент крепкая рука Гэлсара поймала его запястье, и он повис в воздухе, так и не долетев до земли.

— Думаю, что с тнбя на сегодня хватит, — сказал Гэлсар звучным, но грубоватым голосом, в котором всё-таки слышались нотки доброты и гордости за ученика. Резким движением он потянул мальчика на себя, и тот взлетел обратно на ноги. — Ты делаешь большие успехи, но не стоит слишком торопиться. У тебя ещё всё впереди, а перенапрягаться бывает вредно.

— Так точно, командир! Буду стараться изо всех сил, — пообещал мальчик, вытянувшись по стойке смирно.

— Знаю, что будешь, — Гэлсар широко улыбнулся и, сняв с мальчика шлем, растрепал потемневшие от впитавшегося пота волосы, так что брызги полетели во все стороны. В это время из недр дома на веранду вышла статная женщина в воздушном белом платье, чьи складки были не способны полностью скрыть её соблазнительные формы. Пышные каштановые локоны слегка пружинили при каждом её шаге, а несколько тонкие, но всё равно притягательные тёмно-розовые губы растянулись в игривой улыбке. Подойдя к сидевшей на ступенях девочке, она облокотилась на деревянную балку и деловито упёрла правую руку в талию.

— Ну что, Деа? Наши мальчики не переубивали друг друга, пока меня не было рядом?

— Нет, мамочка, — ответила девчушка, вытирая личико рукавом платья. — Папа с братцем, как всегда, дрались, ну а я за ними внимательно следила!

— Ах, ты моя умница, — ласково ответила Аллейса и стала спускаться по ступеням, но не успели её сандалии коснуться земли, как подскочивший Гэлсар подхватил её на руки, громко захохотав с задорными огоньками в глазах. Подыгрывая мужу, Аллейса взвизгнула, как юная девица, и обвила руками его шею. Рыцарь прижал её тонкий стан к своему сильному и жесткому телу и страстно поцеловал её, как и подобало человеку южного темперамента. Смотря на целующихся родителей, Деа довольно заулыбалась, а малость засмущавшийся и почувствовавший неловкость Хромос притворился, что ничего не видит и стал лениво пинать камушки под ногами.

Вдоволь насладившись теплотой ласк, Гэлсар и Аллейса прекратили свои нежности, и муж поставил жену обратно на ступени веранды.

— Хромос, возьми мечи и отнеси их обратно в оружейню, и не забудь их хорошенько протереть, перед тем как их оставить. В прошлый раз ты этого не сделал, а ведь без должного ухода сталь быстрее портится. Хороший рыцарь бережёт оружие, чтобы оно не подвело его в пылу битвы.

— Так точно. Что прикажете делать с Гроргом? — ответил мальчик, всё ещё подражая солдатской дисциплине.

— О нём я потом сам позабочусь. Его бы уже давно пора подшить, пока в конец не развалился. А теперь иди, — сказав это Гэлсар вновь приобнял Аллейсу за талию, и вдвоём они ушли вглубь дома.

— Ты сегодня хорошо двигался, — похвалила брата Деа, вертя в руках изрытую глубокими морщинами персиковую косточку, на которой ещё оставалось немного сочной мякоти.

— Спасибо, — как-то безразлично буркнул Хромос, отряхивая штаны и клепаную куртку.

— А давай, после того как ты отнесёшь мечи, мы вместе пойдем к ручью. Мне Фло́ги сказал, что там сейчас много маленьких лягушат в траве сидят. Ты идёшь, а они прямо у тебя из-под ног во все стороны выпрыгивают. Возьмём горшок и наловим их побольше, пускай они у нас живут.

— Не, за лягушками не пойдём.

— Но почему?!

— Потому что скоро обед будет. Ты может уже и вдоволь наелась, а вот я голоден как волк.

— Ну ладно, тогда пойдём после обеда.

— Возможно, — уже более с большей добротой и бодростью в голосе ответил Хромос, засовывая оба тренировочных меча подмышку.

— Тогда поторопись, братишка, — сказала Деа и убежала в дом искать родителей.

Хромос устало вздохнул и неспешно пошёл по дорожке, посыпанной всё тем же бурым гравием, в сторону небольшого домика, стоявшего на удалении от виллы. За с спиной он услышал приглушённый смех отца, на которого внезапно напала Деа, подкравшись к нему из-за спины. Мальчик любил те дни, когда Гэлсар возвращался из военных походов и проводил много времени с ним и сестрой, не забывая уделять особое внимание любимой жене. Вечерами он рассказывал им об удивительных приключениях, которые ему довелось пережить в далёких краях. Это были истории про чудаковатых чародеев, про великие города, про опасные сражения и про ужасных чудовищ, которых он с верными товарищами нещадно крошил на мелкие кусочки, героически спасая сотни невинных жизней от мучительной кончины. Стоя перед пламенем камина, он вёл свой увлекательный рассказ, то размахивая воображаемым мечом, то страшно завывая и рыча, от чего детей пронимала дрожь, и они крепко прижимались к матери или друг к другу. Но какими бы порой пугающими и жуткими не были эти ничуть не приукрашенные истории, а скорее даже приуменьшенные истории, Хромос и Деа обожали их и были готовы слушать отца всю ночь напролёт до самого рассвета.

Дойдя до оружейни, мальчишка свободной от тяжёлой ноши рукой открыл дверь, которая в отсутствие Гэлсара запиралась на большой и тяжёлый замок. Внутри была всего одна единственная комната, больше походившая на залу. Сверху донизу она была завалена оружием, бронёй и различными трофеями, привезёнными отцом из дальних странствий. Хромос любил проводить время среди этих предметов боевой славы и почитал это место словно первейшую в мире святыню. Напротив входа, надетый на специальную подставку, стоял тяжёлый пластинчатый доспех, блиставший в лучах солнца металлом отполированных пластин. Хромос подошёл к нему и с благоговением провёл рукой по гладкой поверхности кирасы. Доспех был сделан из высококачественной стали, которую могли себе позволить лишь дворяне и самые именитые наёмники. По краям нагрудных и плечевых пластин тянулись тонкие полосы угловатых гномьих узоров. Он видел этот доспех десятки, если не сотни раз, но он всегда восхищался им, словно видел его впервые.

Позади брони на стене висел белоснежный плащ с вышитым на нем гербом рыцарского ордена. Два серебряных полумесяца тихо переливались при смене угла зрения, а их цвет олицетворял чистоту души и стойкость воли надевшего его рыцаря. Рядом с плащом висел широкий каплевидный щит с укреплённой серединой и краями. Для неподготовленного бойца он был несколько тяжеловат и громоздок, но Гэлсар мастерски управлялся с ним, не единожды доверяя ему жизнь. Чуть дальше щита висели и два меча в ножнах из красной кожи. Они отличались друг от друга в длине примерно на две ладони. Тот меч, что был короче, Гэлсар получил из рук гроссмейстера ордена в тот день, когда он в главной зале орденского замка в торжественной и пафосной обстановке дал клятву, принял рыцарский обед и стал посвящённым братства. Вдоль стальной режущей кромки этого меча тонким слоем было нанесено чистое, освящённое серебро, помогавшее разить чудовищ и всякую нечисть. На протяжении нескольких лет Гэлсар ходил в бой именно с этим клинком, и тот показал себя довольно неплохо, но потом рыцарю захотелось оружие более мощное и надёжное. С этой задачей он обратился к гномьим мастерам, что жили в соседнем королевстве. В своих кузнях они отлили, выковали и закалили для него великолепный клинок из сплава стали и небольшого количества драгоценного мифрила, который ненавидели все демоны и вопили, словно безумные, от одного только прикосновения к нему.

Остальное оружие, что лежало в этой комнате, никогда не покидало пыльных полок и не участвовало в сражениях. Это были многочисленные подарки, которые Гэлсар получал в качестве благодарности из рук спасённых им людей. Были ли они дорогими или дешёвыми, из стали камня или кости, рыцарь всегда принимал их с одинаково глубоким уважением и бережно хранил, как напоминание о прошлых свершениях. Кроме таких подарков, Гэлсар привозил с собой из походов кучу диковинных безделушек: фигурки различных животных и божков, амулеты, поделки из глины, причудливые камни и книги на неизвестных даже ему самому языках с очень красивым алфавитом. Что-то из этого он покупал на рынках и ярмарках, а что-то находил около дорог и мест привалов.

Тем временем Хромос уселся на стул и, уперев острие меча в пол, начал усердно протирать клинок сухой тряпкой, убирая с него частички пыли. Затем он взял вторую, промасленную тряпку, и протёр меч ещё раз, чтобы защитить его от тлетворного влияния влаги. Хорошенько обработав первый меч, он повторил всю процедуру со вторым, а потом убрал их в дальний угол комнаты. Теперь настало время снимать кожаный доспех, и паренёк начал развязывать тесёмки на руках и боках. Когда же он наконец снял с себя последний наголенник, за его спиной вдруг послышался приглушённый стук каблука и протяжный, болезненный скрип половиц.

Хромос тут же обернулся, но не увидел никого. Входная дверь по-прежнему оставалась закрытой, и во всей оружейной не было ни единого места, где мог бы незаметно укрыться человек. Мальчик был один, но откуда-то в нём появилось гнетущее и удушающее чувство тревоги и страха. Бегло осматриваясь по сторонам, он медленно, без резких движений, потянулся к лежавшему подле кинжалу и взялся за рукоять. Затем, приняв боевую стойку, Хромос стелящимися шагами, как его учил отец, двинулся к выходу, всё время ожидая внезапной атаки.

Когда он был уже у самой двери и мог дотянуться до ручки, за спиной вновь послышались чьи-то неспешные, тихие и грузные шаги. Парень сделал резкий полуоборот, но и на это раз никого не увидел. Чувство страха стремительно нарастало, и в ответ ему сердце билось всё чаще, стуча о рёбра, словно о большой барабан. Сжимая клинок в дрожащих ладонях, мальчик хотел броситься на выход и, испуганно крича, как и подобает мальчику его лет, убежать за помощью, но его уха коснулся едва слышный шёпот.

— Хромос… — сипло прошипел некто, и в тот же самый миг все прочие звуки стихли, погрузив оружейню в абсолютную тишину.

Мальчик обернулся на голос, и уставился на полку с орочьими черепами. Эти массивные угловатые черепа с низкими лбами и широкими и клыкастыми челюстями Гэлсар привёз из давнего похода в далёкий, неосвоенный людьми мир, где нашёл их в огромной пирамиде костей, сложенной соплеменниками мертвецов с какой-то жуткой, мистической целью. Разумеется, он на всякий случай освятил каждый из них перед тем, как принести их в дом. Мальчишка, давший каждому орку имя, отлично знал их, но сейчас среди этих артефактов стоял ещё один, который он прежде никогда не видел. Он был меньше остальных, видимо людской, но было в нём что-то нечеловеческое. Его пустые, бездонные глазницы приковали к себе взгляд мальчика, и он более не смел посмотреть в сторону или даже моргнуть. Хромос почувствовал, как его тело содрогнулось, а кинжал вывалился из ослабевших пальцев и без единого звука грохнулся об пол. Не понимая, что происходит, он подошёл ближе к жутким останкам, которые пристально следили за его движениями и притягивали его к себе всё сильнее и сильнее.

Теперь мальчик мог лучше разглядеть этот таинственный объект, что явился перед ним из небытия. Он действительно походил на череп человека, но его челюсть была у́же, а подбородок острее. Его надбровные дуги и выпирающие скулы имели неестественные изгибы, делавшие его глазницы вытянутыми и сердитыми. В этих пустых костяных впадинах читалась чья-то могучая и мрачная воля, которой было невозможно противиться.

— Хромос… — череп позвал его вновь. Сердце мальчика застыло и камнем упало к пяткам, где разлетелось на тысячи осколков. Он услышал приказ, хотя мёртвая голова не проронила более ни единого слова.

Мысленно крича на самого себя, Хромос неспешно поднял дрожащую руку и протянул её навстречу черепу. Кончиками пальцев он ощущал ту злую и колючую, но невидимую для глаз ауру, что окружала его словно заросли терновника. Чувствуя боль, мальчик старался отдёрнуть руку, вернуть контроль над собственным телом, но это было невозможно. Череп желал, чтобы к нему притронулись, и его воля была сильнее, чем у любого человека. Глухим, но громким, шипящим, но чётким голосом он раз за разом повторял один и тот же приказ, перенося мысли прямо в голову сопротивлявшемуся ребёнку, заглушая глас его собственного разума и подавляя стремительно слабеющую волю.

Находясь на грани потери сознания, чувствуя, как его склизкое нутро выворачивается наизнанку, Хромос дотронулся до выпуклого, но неровного лба и ощутил невероятный холод. Он причинял мучительную боль и жадно высасывал всё тепло, до которого только мог дотянуться, но ему всегда было мало. Подушечки пальцев намертво прилипли к кости, и белый иней стал стремительно покрывать ногти и кожу, с каждым мгновением становясь всё толще. Ровные морозные узоры поднялись вверх к запястью, захватывая его плоть и кровь, превращая их в прозрачный лёд. Хромос пытался оторвать примёрзшую конечность от потусторонней вещи, но всё было четно. Мальчик силился закричать, позвать на помощь, но из его широко разинутого рта вырывался лишь приглушённый свист, превращавшийся в клубы белого, сверкающего пара.

Тем временем череп ликовал. Боль и страдания юнца давали ему ощутить наивысшее наслаждение и сладостное упоение. На его оголённых, кривых и острых зубах растянулась злорадная ухмылка: вся оружейня заполнилась его тихим, сводящим с ума гортанным хохотом, а в пустых глазницах вспыхнуло синее пламя. Свет померк, и день превратился в тёмную, безлунную ночь, в которой нельзя было узреть и тени надежды…

Внезапно застывший воздух разорвало громкое конское ржание. Неумолимая сила, что удерживала Хромоса, сорвалась с места и с каким-то диким, ликующем воем вылетела через распахнувшуюся дверь. Освободившийся от оков мальчик упал навзничь и растянулся на пыльных досках. Открыв глаза, он тут же подобрал лежавший рядом на полу кинжал и, опираясь на край стола, поднялся на ноги, но череп исчез с полки тем же таинственным и непостижимым образом, которым прежде и появился. Всё вернулось на круги своя. Из окна вновь лился приятный солнечный свет, воздух был свеж и тепел, а сквозь дверной проём доносились далёкие звуки пения цикад. Нерешительно Хромос посмотрел на руку, которую ещё секунду назад покрывала толстая корка мертвенного льда и на которой теперь не осталось ни единого следа гиблого обморожения.

— Что это такое было? — подумал он, сжимая и разжимая подрагивающий кулак. — Видимо дьявольское наваждение. Надо обо всём рассказать отцу.

Кинув кинжал на ближайший стол и продолжая малость пошатываться, Хромос вышел из оружейни и направился в сторону дома. Не успел он преодолеть и половину пути, как территорию поместья вновь окатили бодрые возгласы лошадей. По подъездной аллее, обрамлённой двумя рядами кустов белых и красных роз, ехала троица величественных всадников в полных доспехах, ослепительно блиставших под солнечными лучами. Со спины каждого свисал белоснежный плащ с двумя вышитыми полумесяцами. Рыцари ехали не спеша, мерно покачиваясь в сёдлах, а у входа в дом их уже встречал Гэлсар. Широкой улыбкой и распростёртыми объятиями он приветствовал боевых товарищей, с которыми он множество раз выпутывался из, казалось бы, безвыходных ситуаций, оставляя подобравшуюся к ним Смерть с носом, если бы у неё, конечно же, имелся этот самый нос.

Впереди остальных ехал черноволосый мужчина с короткой, но густой бородой и суровым взглядом жителя северных краёв. На ремнях его седла висели два парных меча, которыми он орудовал с потрясающей ловкостью и скоростью, разделывая врагов словно кроличьи тушки на рагу.

— Хейнд, дружище! Давненько мы с тобой не виделись.

— Да ладно тебе, Гэл, не так уж и много времени прошло, — ответил Хейндир, спрыгивая с коня.

— Но всё же я успел заскучать по твоей зловредной харе, — мужчины сблизились и крепко пожали протянутые руки. — Проходите внутрь, слуги присмотрят за лошадьми.

Другие два рыцаря спешились и, передав поводья подбежавшим слугам, размяли затёкшие в дороге ноги и спину. Первого рыцаря звали Дэдэкир Оруанский. Он был младшим сыном одного печально известного дворянина, просадившего всё накопленное предками состояние на любви к азартным играм и сомнительным пари. Безумная страсть к игре и риску всецело охватила его душу, сделав его безразличным ко всему прочему в этой жизни, и он бы непременно оставил жену и детей без единого гроша на пропитание, если бы во время очередной скачки конь не выкинул его из седла и мужчина бы столь удачно не сломал себе шею при падении. Из-за своего бестолкового и непутёвого отца Дэдэкир вырос человеком сдержанным в развлечениях и скромным в удовольствиях, полагаясь в жизни более на глас рассудка, чем зов порочного сердца, надеясь тем самым не повторить ошибок непутёвого отца. Он был весьма крепким малым, с квадратной фигурой, а потому мог без особого труда носить на своих плечах утяжелённый доспех и сражаться большим двуручным мечом с широкой гардой и пламеобразным лезвием.

Вторым рыцарем была женщина по имени Наре́сса фон Со́дельн. Хотя она и была сильной и искусной чародейкой, но при этом не являлась бойцом, как её спутники, а специализировалась на поддержке и оказании первой помощи на поле боя. Её заклинания были способны в считанные минуты затягивать опасные раны, останавливать кровотечения и облегчать страдания раненым товарищам. Вместо громоздкого и тяжёлого рыцарского доспеха её тело защищала тонкая, но невероятно прочная кольчуга из мелких, плотно прилегающих колец, усиленных небольшими щитками в самых уязвимых местах. Пряди её светло-русых волос выглядывали из-под накинутого на голову капюшона, а в огрубевших от постоянной работы, но всё же сохранивших женственную утончённость руках она держала магический посох с серебряным наконечником, чем-то походившим на шахматную ладью.

Когда рыцари уже переступали порог дома, к ним подбежал Хромос.

— Дядя Хейндир! — радостно прокричал он, ещё издалека узнав боевого товарища отца. — И вы здесь, господин Дэдэкир и тётя Нара!

— Привет солдат. Гляжу, ты подрос с последней нашей встречи, — Хейндир наклонился и похлопал мальчишку по плечу. — Как занятия с отцом? Слышал, что ты делаешь успехи.

— Да, я стараюсь, но, дядя, послушай. Я только что видел нечто… оно… оно было… — Мысли в его голове двоились. Он был совершенно уверен в том, что ему только что довелось прикоснуться к мрачной и непостижимой потусторонней силе, и в то же самое время ему казалось, что это всё было лишь плодом его воображения, детской фантазией, ночным кошмаром. Запутавшийся мальчик чувствовал, что ему следует поделиться охватившей его тревогой, поведать обо всём взрослым, но он не мог подобрать правильных слов, чтобы выразить обуревавшие его эмоции.

— Тише-тише, всё в порядке, — сказала ему Наресса. — Сейчас нам необходимо переговорить с твоим отцом, а потом мы обязательно разберёмся с тем, что у тебя случилось.

— Ладно, — спокойно ответил Хромос, хотя внутри ему хотелось кричать, бить ногами о землю и тащить рыцарей за одежды в сторону оружейни, но по какой-то ему самому неведомой причине он послушно отступил в сторону и пропустил их вперёд.

Вслед за Гэлсаром трое солдат прошли через всю виллу и вышли на ту самую веранду, напротив которой проводилась тренировка. Там они расположились по два человека на диван, а Гэлсар распорядился, чтобы слуги поскорее принести для гостей кувшины с вином, чаши и пару блюд с мясными закусками.

— Раз вы приехали в доспехах и с оружием, то точно не гостить собираетесь. Ну же, не томите и рассказывайте, что же у нас такого произошло?

— Всё верно, мы к тебе не с простым дружеским визитом нагрянули. Всё дело в том, что наш многоуважаемый Гроссмейстер объявил созыв всех рыцарей ордена, — ответил Дэдэкир в своей привычно неспешной манере.

— Сразу всех и столь внезапно? Неужели он таки поддался на уговоры и принял решение присоединиться к другим орденам в новом Крестовом походе за Сердцем Хаоса? Мне всегда казалось, что он считает их опасной и безрассудной затеей, пустой тратой человеческих душ.

— И он до сих пор придерживается этого мнения, хотя наш любимый епископ всё продолжает грозиться ему немилостью Старейшей Звезды, если мы не примкнём к прочим орденам в походе за старой легендой. Да и зачем идти к демонам, если они с день на день и сами примчатся к нам.

— Снова объявились?

— Совсем недавно разведчики прочих орденов обнаружили присутствие демонов во многих пограничных мирах. Докладывают о появлении охотников-одиночек и небольших стаях демонического молодняка. Они уже успели причинить немало ущерба, по ночам разоряя деревни, нападая на караваны в пути и убивая всё зверьё в лесах. Пока что их вполне успешно отлавливают и уничтожают до того, как они успеют как следует отъестся и разрастись, однако их пребывает всё больше, а ты сам знаешь, что это значит.

— На место убиенного да встанет десяток, а коли и они падут от клинка твоего, так встанет за ними сотня и тысячи тысяч. Кто рождён без жены, в том нет любви, а есть лишь голод и злоба, и нет им числа, ибо имя им — Легион.

— Верно.

Пока Гэлсар и Дэдэкир вели разговор, слуги безмолвно накрыли на стол и стали разливать вино по чашам, но изголодавшийся в дороге Хейндир забрал один из кувшинов, сам налил себе полную чашу, осушил её одним махом, заел напиток теплой булкой, а затем вновь наполнил чашу и пошёл на второй круг.

— Тебе уже известно, куда нас отсылают? — продолжил Гэлсар, бережно принимая вино из рук слуги.

— Предполагаемых направлений вторжения несколько, а куда отправить нас пока что не решено. Гроссмейстеры созвали общий совет и всё пытаются договориться между собой, чтобы не оставить брешей в обороне, а заодно делят причитающееся плату. Хотя нас, вероятнее всего, сошлют на Джартас, защищать горные рудники, — говорил Дэдэкир, не притянувшись к предложенному напитку.

— У них есть свои воины?

— Да, если стаи будут слишком большими и нам придётся отступить за городские стены, то с нами плечом к плечу будут сражаться гномы. Насколько мне известно, они возвели отменные укрепления, у них имеется много опытных стрелков, есть хорошая пороховая артиллерия и заготовлены большие запасы боеприпасов и провианта на случай затяжной осады, но за стены они ни за что не сунуться. Проводить разведку и ловить бродячих тварей придётся своими силами. Впрочем, ещё поговаривают, что в этом походе к нам могут примкнуть несколько ангелов вместе с отрядом Инквизиции. У них есть подозрения, что кто-то из местных мог ранее поддаться демонической скверне и теперь служит порождениям тьмы.

— Приятно знать, что на нашей стороне будут столь сильные бойцы, но это также означает, что мы находимся в действительно шатком и даже опасном положении. Надеюсь, гномы прилично заплатят ордену за наши труды.

— Должны будут. Речь шла о двух тысячах унций золота и трёх десятиунцовых слитках чистого мифрила. Возможно, если всё пройдёт гладко и без особых потерь, то заплатят и больше, но я бы на это особо не рассчитывал.

— Ну, если гномы готовы платить мифрилом за одно наше присутствие, то за успешное спасение своих драгоценных рудников из хищных лап, они нам точно не пожалеют прибавки к награде, — Гэлсар замолчал и обратил взор на сад и бескрайние поля винограда. — Знаете… а я всё же надеялся, что на этот раз смогу дольше побыть дома с семьёй. И вы только посмотрите на этот вид, разве он не прекрасен?

— Да, прекрасен, — с улыбкой ответила ему Наресса и сделала маленький, осторожный глоток из чаши. — Спокойный и чудесный край.

— Вот и я о чём. Разве мы сражаемся за золото? Разве оно стоит пролитой крови и отданных жизней? Вот ради чего мы обнажаем клинки! Ради того, чтобы был мир, чтобы дети могли расти в спокойствии и изобилии, чтобы мы могли вот так посидеть и насладится солнцем, ветром и вином.

— Это верно, — прочвакал Хейндир, вытряхивая последние капли из кувшина. — Выпивка тут отменная!

— Ты что уже всё выпил!? — как возмущённо удивилась Наресса.

— Ага, и я требую ещё! — сказал Хейндир и в знак слугам потряс пустым кувшином над головой.

— Опять он напивается! Слушай, Гэл, помоги, я с этим варваром уже сама не справляюсь. У меня все послушницы на него жалуются, говорят, что он им проходу не даёт.

— Неужели прямо-таки все жалуются? Я тебе точно могу сказать. Что некоторые из них от всех моих дикарских замашек прямо-таки млеют, пускай что ни себе, ни уж тем более какому-то там отцу настоятелю не признаются. Я ведь прав. Гэл?

В ответ Гэлсар только улыбнулся.

— Может они и строят из себя невинных овечек, проникшихся всей этой вашей духовностью и отринувших мирское, но ты бы знала, какие бесы в них обитают. Ух! Ни один экзорцист не управится. Впрочем, тебе ли их осуждать, дорогая ты наша, Нара.

— Мне? Ты вообще о чём!?

— Я про те песни, которые ты поёшь своим послушницам, когда хлебнёшь лишнего. Мне одна из них всё про тебя рассказала, и поверьте мне, мужики, такой пошлятины я никогда прежде не слышал, даже на ярловских застольях. Да ещё говорят, что так радостно и забористо поёт, к примеру…

— Неправда! — воскликнула покрасневшая от стыда Наресса, пытаясь перекричать бестактного северянина. — Это всё ложь и клевета, не пою я ничего такого!

— Как же там было… — продолжал Хейндир. — Когда монах задрал полы и яйцами затряс… Княгиня ловкою рукой ему…

— Да замолчи ты, — не выдержав позора, женщина начала пинать обидчика под столом.

— Хорошо, хорошо, не буду, — сдался Хейндир, и все дружно рассмеялись.

— Нам определённо стоит почаще вот так встречаться, вне стен ордена и не на поле битвы. Предлагаю, как закончим на Джартасе, то все вернёмся сюда и немного повеселимся. У нас тут каждый месяц кто-нибудь из графов или герцогов устраивает рыцарский турнир. Большинство участников, конечно же, только и делает, что распивает вино в шатрах да девок лапает, но всегда найдётся компания добрых воинов, с которыми можно померится силами.

— Ха, вот это будет славно! — воскликнул Хейндир и хлопнул рукой по подлокотнику.

— Вам лишь бы пить да драться, — с лёгкой иронией в голосе сказала Наресса.

— Но ты же пойдёшь с нами?

— Пойду, должен же будет кто-то лечить ваши синяки и ссадины, — Наресса улыбнулась и сделала ещё один тонкий глоток.

— Вот и договорились. Что же, не будем заставлять весь орден ждать. По коням, друзья мои, по коням!

Мгновение спустя Гэлсар уже стоял в начале аллеи роз, облаченный в сверкающий доспех и белоснежный плащ, и подвязывал вещевой мешок к седлу взнузданного мерина. Все приготовления к отъезду были завершены, и в сердце он ощущал тяжесть, что предшествует долгой разлуке с самыми близкими и дорогими людьми. Завязав последний узел, он повернулся к дому и посмотрел на всех, кто пришёл проводить его. Кроме жены и детей, здесь были и слуги, и работники виноградника, все они, наперебой желали ему доброй дороги, удачи в битве и скорейшего возвращения к домашнему очагу.

— Что же, вот и пришла пора нам вновь проститься.

— Так иди на встречу победе муж мой и защитник, я буду молиться и ждать тебя, — твёрдым и полным уверенности голосом Аллейса произнесла традиционное прощание с уезжающим на войну мужем и церемониально протянула Гэлсару его меч.

Рыцарь нежно провёл пальцами по щеке любимой.

— Обещаю, что непременно вернусь к тебе с триумфом, и мы разопьём пару бутылок твоего чудесного вина, — Гэлсар взял из её рук меч и обратился к стоявшему рядом Хромосу. — Пока я не вернусь, ты — главный мужчина в доме. Береги мать и сестру, смотри за поместьем и продолжай упражняться, чтобы стать сильнее. Кто знает, может быть, когда я вернусь, ты наконец-то сможешь меня одолеть.

— Хорошо, отец, я буду стараться, — Хромос выпрямился и клятвенно прижал кулак к груди.

— Знаю, что будешь, — полный гордости Гэлсар улыбнулся и посмотрел на Дею, которая вот-вот была готова заплакать, но из последних сил сдерживала слёзы. — Ну что ты так, моя малютка. Не надо так грустить, я обязательно к вам вернусь.

— Сделай это поскорее, — тихо выдавила из себя Деадора и обхватила закованную в латы ногу.

— Обязательно, — ответил ей Гэлсар и ласково погладил маленькую голову.

Гэлсар надел шлем и взобрался на коня. Животное громко фыркнуло, почувствовав на спине всадника, и притопнуло копытом.

— Вперёд за славой и приключениями! — бодро выкрикнул Хейндир и повёл коня вперёд по аллее. Вслед за ним двинулись Наресса и Дэдэкир, и последним поехал Гэлсар, ещё раз помахав всем домочадцам рукой.

Когда всадники отъехали от дома провожавшие их люди стали неспешно расходиться. Слуги пошли заниматься уборкой и приготовлением пищи, а у работников виноградника было ещё много важных и неотложных дел, которые нужно было обязательно завершить до захода солнца. Аллейса взяла за руку Деадору и повела её заниматься чтением, которое она так сильно не любила и от которого каждый раз пыталась убежать, чтобы поиграть с другими детьми. Хромос остался единственным, кто продолжал смотреть в спины удалявшимся всадникам. Ему хотелось поехать вместе с отцом и увидеть своими глазами все те удивительные вещи, о которых он рассказывал. Всей душой он желал сражаться рядом с ним и отпраздновать вместе победу за одним столом, но он был слишком юн для таких походов. Всё что ему оставалось, так это взрослеть, работать над собой и терпеливо ждать того заветного дня, когда он тоже сможет стать рыцарем ордена.

Мальчик тяжело вздохнул и пошёл обратно в дом, но стоило ему сделать всего пару шагов, как он почувствовал ледяное прикосновение на коже. Холодный ветер обдул его с ног до головы и помчался вдоль аллеи, срывая с роз алые лепестки. По спине мальчика пробежали колючие мурашки, а сердце забилось чаще. Он обернулся и вновь посмотрел на скакавших рыцарей. Что-то было не так. Вместо четырёх их было пятеро. Позади облачённых в доспехи воинов ехал ещё один всадник, одетый в какие-то тёмные, безобразные и ветхие лохмотья. Его лошадь была тощей и больной, на её плешивых боках выступали дуги рёбер. Десятки жирных, чёрных мух ползали по её седому ворсу, издавая назойливое жужжание и откладывая яйца в её многочисленные, гноящиеся язвы.

Почувствовав на себе пристальный взгляд мальчика, всадник натянул поводья, и кобыла остановилась. Повисла гнетущая тишина, в которой были слышны лишь биение встревоженного сердца и противные голоса копошащихся насекомых. Хромос всматривался в горбатый силуэт наездника, пытался понять, кто же прятался под изорванным капюшоном, но чем дольше он на него смотрел, тем более страх окутывал его юную душу.

Всадник зашевелился. Не спеша он повернул голову и одарил мальчика полным презрения и насмешки взглядом. Хромос оцепенел, и сердце его разорвалось на части. Из-под складок ткани на него смотрел череп, что пытал его в оружейне. Своими холодными и бездонными глазами на него смотрела сама Смерть, явившаяся в её истинном обличии. Мальчик увидел на её кривых зубах мерзкую улыбку и черную, вязкую, похожую на дёготь слюну, что просачивалась между корней и густыми каплями стекала по подбородку. Наконец-то настал тот день, когда она вкусит то блюдо, что столько раз бывало в её руках, дразня её не знающий меры аппетит, но она отказывалась от него, чтобы оно сумело вызреть и раскрыть ей всю вкусовую палитру отчаяния.

Костлявые руки коротко дернули поводья, и бледный конь, прихрамывая, пошёл вслед за ничего не подозревающими рыцарями. Смерть отвернулась от паренька и застучала, заскрипела клыками в предвкушении славного пиршества. Побледневший мальчик сорвался с места и сломя голову побежал за всадниками. Он должен был предупредить их о той страшной угрозе, что тихо и незаметно приближалась к ним.

— Папа! Хейнд! Стойте! Нара! Стойте! Стойте! — кричал он на бегу, но, вместо того чтобы остановиться, всадники лишь пришпорили лошадей, перейдя на рысцу.

Чем быстрее бежал Хромос, тем стремительнее неслись всадники, и само окружающее пространство начало вытягиваться, отдаляя их всё сильнее и сильнее. Надежда предотвратить катастрофу стремительно таяла, но мальчик продолжал мчаться за удаляющимися лошадьми, судорожно хватая ртом холодеющий воздух. И вот, когда рыцари превратились в маленькие точки на горизонте, под ногу Хромосу попался камень, и он рухнул на землю, больно проехавшись лицом и телом по пыльному, колючему гравию. Вытянувшийся в бесконечную струну мир затрещал по незримым швам и с оглушительным грохотом разорвался, оставив после себя только непроглядную тьму.

Пустой воздух сотрясался от шума далёкой битвы. В нём слышались отчаянные крики людей, ржание испуганных коней, рычание адских чудовищ и скрежет разрываемых в клочья доспехов да ломавшихся щитов и копий. Хромос лежал и горько рыдал. Крупные слёзы улетали вниз и исчезали во всеобъемлющей тьме. Среди многочисленных воплей он услышал Хейндира, который взревел словно раненный зверь, и голос его был полон бессильной ярости и боли. После этого битва стихла, и по пустоте разнесся злорадствующий хохот Смерти, удовлетворившей свои самые жестокие капризы и воплотившей извращённые желания.

Дрожащими руками Хромос уперся о невидимую поверхность и приподнял голову. В нескольких шагах перед собой он увидел меч отца, чьи лезвия и рукоять были густо покрыты спёкшейся кровью. Это была кровь его отца и Хейндира, принявшего клинок из руки обречённого товарища и названного брата. Прилагая титанические усилия к каждому движению, мальчик подполз к мечу и ухватился за рукоять.

— Ааа! — острая боль молнией пронзила его виски. В одночасье он вспомнил всю забытую жизнь, и из испуганного мальчика он превратился в закованного в броню капитана городской стражи.

Переведя дыхание, он воткнул острие меча в пустоту и, опираясь на него, словно немощный старец на верную трость, поднялся на ноги. Куда бы Хромос не бросил настороженный взгляд, он не видел ничего кроме довлеющей чёрной бесконечности. Здесь не было ни света, ни звука, и даже воздух каким-то образом прекратил своё существование, хотя он всё ещё мог дышать. И вот посреди бесплотного мрака в дали Хромос увидел золотую песчинку, тусклую звёздочку на ночном небе.

С каждым шагом таинственная точка стремительно росла, вытягиваясь и преображалась, пока не превратилась в мужчину, одетого в золотистый кафтан. Неподвижный как статуя он стоял спиной к Хромосу и вслушивался в потусторонний шёпот, который мог слышать только он один.

— Ей, вы! — окликнул его капитан.

Пробудившись от забвения, мужчина вздрогнул и неуклюже повернулся лицом к стражу. Глаза его были выдавлены, и густые кровавые слёзы стекали по его скулам и щекам, исчезая в его пышной бороде. Под распахнутым кафтаном зияла широкая кровоточащая рана, и Хромос мог видеть, как при дыхании двигались его мышцы и рёбра. Перед ним стоял воскресший из мёртвых таинственный купец — Киданс Вольфуд.

— По-помогите… — дрожащими губами, прошептал убитый и, протянув руки вперёд, поковылял в сторону чужака. — Прошу, помогите мне…

Хромос почувствовал, как холодный пот выступил вдоль позвоночника, а руки намертво вцепились в рукоять. Чем живой мог помочь мертвецу? Как возможно разгадать загадку перед лицом страха? Капитан не понимал происходящего и только пятился назад, чтобы не дать протянутым рукам найти себя.

— Спасите… кто-нибудь — за спиной послышался ещё одни голос, слабый и женский — спасите… кто-нибудь…

Хромос обернулся и увидел высокую эльфийку, еле державшуюся на тонких и длинных ногах. Её платье было разодрано в клочья, а вытекавшая из раны бесконечной рекой кровь окрашивала белую ткань в жуткий багровый цвет. Ослеплённая, как и Киданс, она наощупь искала долгожданного спасителя, чтобы уцепиться и прижаться к нему, но тот не желал попасться в их отчаянные объятья.

— А-а-агх! — вскрикнул Киданс. Его тело бешено затрепыхалось, а крик обратился в сиплый хрип. Затем он обмяк и повалился вперёд. Чёрная бездна раскрыла беззубую пасть и поглотила безвольную тушку. На месте купца Хромос увидел человекоподобный сгусток дыма с парой горящих красным огнём глаз. В правой руке призрак держал короткий черный стилет, чьи блестящие гладкие грани покрывала свежая кровь. Сделав шаг назад, фигура издала протяжный свист и растворилась в воздухе.

Тьма сжимала Хромоса со всех сторон. Он чувствовал на себе взгляды тысячи глаз, и мимолётные прикосновения чьих-то незримых рук. Его враг был везде и нигде одновременно, он был не человеком, а живой тенью, обитающей во мраке. Капитан напрягал все органы чувств,чтобы уловить момент его близившегося нападения, но единственное, что он слышал и видел, была рыдающая Элатиэль. Она упала на колени и горько стонала, закрыв лицо руками. Красные слёзы просачивались сквозь её пальцы и стекали низ по рукам, рисуя на бледной коже изогнутые линии.

— Она следующая, — промелькнуло в голове у Хромоса, и, забыв про все предосторожности, он сломя голову побежал к эльфийке.

До девушки оставалось всего несколько шагов. Заметив топот его шагов, она оторвала прилипшие к лицу руки и в отчаянной мольбе протянула их к нему навстречу. Где-то вдалеке послышался щелчок. С оглушительным свистом, походившим на рев ветра среди прибрежных скал, пустоту пронзил арбалетный болт и с треском вонзился в девичью голову. Удар обладал чудовищной силой, и эльфийка, словно невесомая кукла, кубарем покатилась по чёрной глади, бешено размахивая ломающимися конечностями.

В очередной раз Хромос остался один среди небытия. Он кружился на месте с поднятым мечом, чувствуя, как невидимый убийца шаг за шагом подходил всё ближе и ближе, внимательно примеряясь к новой жертве. Душу капитана охватил животный страх перед сверхъестественной, непостижимой угрозой, низводивший разум до первобытного состояния. Лишившись последних крупиц воли, капитан стал бешено размахивать мечом, в тщетной попытке ранить незримого и неуловимого врага. Зря боролся глупец, ведь Оно уже явило себя.

Хромос ударился спиной о преграду и почувствовал холодную полоску стали, прижавшуюся к горлу. Пальцы разжались сами собой, и отцовский меч, вращаясь, провалился в бездну. Чувствуя боль от скользившей по острому металлу кожи, Капитан медленно повернул голову и заглянул в пламенные очи. В них не было ничего кроме безграничной злобы и жажды разрушения.

— Ты… — успел прошептать капитан, когда одним резким движением острое лезвие вспороло ему глотку до самых позвонков. Хромос рухнул на колени и стал судорожно закрывать руками открывшуюся рану, из которой обильным, нескончаемым потоком вытекала кровь и багровым водопадом скатывалась по броне. Вязкая жидкость не проваливалась в пустоту, а растекалась по невидимой поверхности, образуя большую круглую лужу, в центре которой корчился в судорогах капитан. Липкая гладь задрожала, затряслась, и из неведомых глубин поднялись пять кривых столбов, обмотанных ржавыми корабельными цепями. То были огромные костяные пальцы, испещренные демоническими рунами. Со скрежетом и скрипом они сжались в кулак, заточив Хромоса в костяную темницу. Он почувствовал, как лопались его органы, как все кости его тела трескались и крошились под чудовищным давлением, но не успел он вскрикнуть, как длань рока погрузились в пучину.

Под небольшой лужей скрывался бескрайний океан алых вод. Хромос видел, как мимо него проплывали громадные полусгнившие рыбы, чьё дряблое мясо лоскутами отваливалось от скелета. С поразительной скоростью они носились среди тонущих обломков кораблей и заглатывали несчастных матросов в широкие, мерзкие пасти. Костяная рука всё продолжала погружаться в тёмные глубины, и Хромос увидел на дне разрушенный город, охваченный чёрным пламенем. Дома лежали в руинах, дороги обратились в кровавые реки и хор бившихся в агонии грешников и праведников звучал в бурлившей воде. Капитан закричал от ужаса, и алая жижа в один миг заполнила лёгкие, обжигая нутро словно расплавленный металл.

— Хххха, — сдавленно вдохнул Хромос и открыл глаза. Он лежал на кровати, насквозь промокшей от пота. Его сердце грузно стучало в груди, отдавая гулким эхом в ушах. — Сука… надо было выпить ещё пива, чтобы такая чушь не снилась…

Хромос ещё раз перемотал в голове сон, медленно таявший и ускользавший из памяти. Обычно он спал без сновидений, просто закрывал глаза в темноте и открывал при свете, и был этому искренне рад. В остальных случаях в ночи он видел абсурдную мешанину из своего прошлого и дурных видений, не имевших особого смысла. Единственной отрадой была возможность вновь пережить некоторые счастливые моменты детства, даже если за этим следовала кошмарная расплата.

Продолжая лежать на влажных простынях, капитан думал о тех горящих глазах и красном море. Этот сон чувствовался совсем иначе чем другие, он казался особенным, возможно даже вещим, эдакой щелью, через которую просочились вести о безрадостном грядущем. Благо, что сны капитана никогда не сбывались.

Почувствовав жажду, Хромос прервал мрачные размышления и нехотя встал с кровати. Ему было лень надевать сапоги, и он пошёл босиком по остывшему каменному полу замковых коридоров. В Крепости было тихо и безлюдно, большинство стражей безмятежно дрыхли на узких и жёстких койках, и лишь немногие несли ночное дежурство на стенах и у ворот. Ночной скиталец неспешно добрёл до дальней комнаты, где кроме всяких полезных в быту вещей стояла большая бочка, наполненная чистой водой. Рядом с ней стояли несколько чаш, и Хромос, взяв одну, зачерпнул воды. Он пил большими и жадными глотками, так что вода стекала по его подбородку и капала на грудь и пол.

Возвращаясь назад в свои покои, Хромос ненадолго остановился у высокого узкого окна, из которого лился тусклый лунный свет. Перед ним как на ладони лежал спящий великан — Лордэн. Этой ночью небо было чистым, и капитан мог ясно разглядеть очертания домов и улиц, по которым медленно двигались красные звёздочки патрулей. Их было куда больше, чем несколькими днями ранее. Уже после первого убийства Хейндир успел отдать приказ об усилении ночного патрулирования. Теперь каждый отряд состоял из большего числа бойцов, и они останавливали каждого хоть сколько-нибудь подозрительного человека. Впрочем, теперь Хромос понимал, что подобные меры будет совершенно недостаточны для того, чтобы остановить убийцу. Они лишь сделают его работу чуточку сложнее, но может это даже повеселит безумного душегуба.

В то же самое время в другом конце Крепости происходило нечто крайне подозрительное. Шестеро стражей, облачённых в тяжёлые доспехи, лежали на полу и крепко спали, выпустив из рук тяжёлые щиты и острые копья. Их единственной обязанностью было стеречь тяжёлые ворота, запиравшиеся ночью на засов и пару тяжёлых замков, но все они палии жертвами тёмного заклятья, погрузившего их в магическую дрёму.

Громоздкая створка приоткрылась, и через щель протиснулся человек, чьё лицо закрывал мешковатый капюшон. Он был облачён в короткий синий поддоспешник, а его ноги утопали в высоких солдатских башмаках. В левой руке он держал полупустой мешок с собранной добычей. Мужчина достал из кармана связку ключей и поочередно закрыл замки. Всё было возвращено в первоначальное состояние, и воришка осторожно, но быстро ушёл прочь от дверей. Через полчаса стражи очнуться, но они ничего не вспомнят, ни как они заснули, ни как они пробудились. И уж тем более они не вспомнят загадочного ночного гостя.

Глава VI «Совет Чародеев»

В тесной комнатке на приземистой кровати с дырявым соломенным матрасом одиноко спал тучный мужчина. С каждым его тяжёлым вдохом и выдохом комнату заполняла тягучая смесь низкого храпа, протяжного свиста и гортанного бульканья. Взглянув на то, как он изредка поглаживал прижатую к телу подушку и точно шепча двигал пухлыми губами, становилось очевидно, что снилось ему нечто очень приятное и вожделенное. Он был готов проспать так хоть целую вечность, встретив конец всего мироздания в сладкой стране грёз, но его мечты были грубо и бесцеремонно разрушены стуком костяшек о деревянную дверь.

— Господин Фи́лиан, — просипел стучавший, — утро наступило, пробили подъём.

После этих слов храп тут же прекратился, и мужчина приоткрыл левый глаз. Он почувствовал сильное разочарование и злость от того, что его прервали на самом интересном и пикантном моменте сновидения, а потому ничего не ответил на повторный оклик.

— Господин Филиан… — так и не дождавшись ответа, дверь приоткрылась, и в щели показалась щербатая рожа под копной тёмных, нечёсаных кудрявых волос.

— Да встал я, встал, — наконец-то пробурчал Филиан, оторвав голову от подушки.

— Тогда доброе вам утро, — сказал ему Нишель, и коротко поклонился.

— И тебе, — вяло ответил мужчина, поставив босые ступни на колючий, жёсткий коврик и разминая пунцовое лицо ладонями, — Все остальные уже проснулись?

— Да, я проверил, всё поднялись и приводят себя в порядок.

— Тогда пускай разогревают печи и бегут за свежей водой. Котлы ведь все чистые?

— Конечно, со вчерашнего вечера все отдраены до блеска.

— Это хорошо… хорошо. Я сейчас быстро соберусь и пойду на кухню, а ты пока что пройдись и проверь, не пропал ли кто из поварят. Они что-то в последнее время совсем уж отбились от рук, паршивцы мелкие.

— Понял, — ответил Нишель и, вновь коротко поклонившись, ушёл прочь, завершив тем самым дежурный разговор, повторявшийся изо дня в день.

Оставшись в одиночестве, Филиан лениво поднялся с кровати и услышал, как под его собственным весом защёлкали старые, поизносившиеся и закостеневшие суставы и позвонки. Почёсывая сквозь рубаху круглое, волосатое пузо, он вразвалочку подошёл к небольшому листу полированного металла, висевшего на стене. В его отражении старший повар увидел отёкшее, раскрасневшееся лицо, сухие, растрескавшиеся губы и два сине-серых, свисавших почти до самого кончика носа мешка под маленькими тёмными глазками. Он выглядел как внебрачный ребёнок речного сома с домашней свиньёй, откормленной на убой. Зрелище было далеко не самое приятное, но за годы регулярных и усердных попоек, Филиан привык к подобному своему виду и не предавал этому особого значения, в отличие от его жены, которая сбежала от него несколькими годами ранее вместе с каким-то рыбаком, от чего количество выпиваемых за вечер бутылок только возрасло.

Кое-как стянув с себя ночную рубаху, он переоделся в рабочую одежду и каким-то чудом без помощи Нишеля смог завязать за спиной запачканный льняной фартук. Перед тем как выйти из комнаты, он вновь подошёл к стальному зеркалу и начал аккуратно закручивать широкие и пышные усы, сильно растрепавшиеся и запутавшиеся во время сна. Он делал это каждое утро, уделяя им особое внимание и заботу, ведь больше всего на свете он любил свои усы, даже больше, чем выпить.

Когда жёсткие волосы наконец-то согласились застыть в элегантных изгибах, Филиан покинул спальню-коморку и грузно переваливаясь с ноги на ногу пошёл по коридору в сторону крепостной кухни, откуда громким эхом разлетались крики поваров и грохот соударявшейся посуды. Всего за один час они были должны приготовить достаточно пищи, чтобы прокормить несколько сотен голодных мужиков, а потому работать приходилось быстро и слажено. Филиан вошёл в обширное помещение, вдоль и поперёк заставленное разделочными столами, горшками с мукой и специями, и бутылками с подсолнечным и льняным маслом. Воздух был ещё сухим и в нём ясно чувствовался запах разгорающегося дерева. Усердные поварята сновали между двором и кухней с охапками деревянных щепок и с тяжёлыми поленьями в руках и закидывали их в пасти прожорливых каминов. Огненные языки старательно облизывали закопчённые днища пузатых котлов, ласково уговаривая холодную колодезную воду разразиться фонтаном обжигающих пузырей. Самые большие котлы, в которых можно было бы спокойно плескаться взрослому мужчине, отводились для варки каш и супов, а в котелках поменьше обычно барахтались десятки куриных яиц. Тем временем заточенные ножи, вложенные в умелые и ловкие руки, лихо кромсали мясо на мелкие кусочки, которые тут же смешивались с солью, базиликом, чесноком, чёрным перцем и набивались в промытые свиные кишки, формируя длинные связки тёмных сарделек.

Заметив проходившего мимо Филиана, работники кухни коротко приветствовали начальника и возвращались к готовке. Старший повар отвечал им кратко и сухо, порой ограничиваясь кивком или ленивым взмахом руки. Большую часть рабочего времени он только и делал, что следил за порядком, давал советы и с недовольной миной пробовал блюда, которые всегда казались ему лишь самую малость лучше объектов для домашнего скота, о чем он не забывал сказать криворукому кулинару. Непосредственной готовкой он занимался лишь в тех редких случаях, когда Хейндир лично отдавал ему приказ изготовить что-нибудь эдакое, необычное, что могло порадовать и удивить офицеров или заглянувших в Крепость почётных гостей, и в этом он был действительно хорош.

Филиан так и продолжал ходить кругами между поваров, смотря на них с большим значением и временами поцыкивая языком, пока в дверях не появился Нишель. Он был мрачен и сердит, словно грозовая туча, а правой рукой он крепко держал за шиворот извивавшегося мальчонку.

— Господин, Филиан, нашёлся всё-таки один лодырь, — Нишель выволок поварёнка вперёд, — Сидел в кладовке и грыз яблоки.

— Это правда? — спросил Филиан ледяным тоном и щёлкнул костяшкой указательного пальца. Он верил словам верного помощника, но ему очень хотелось, чтобы тунеядец сам сознался в своём преступлении.

— Да, — тихо всхлипнул мальчик, желая растереть набитые бока и свежие шишки на голове, но не смея дернуться под пронзающим взглядом старшего повара.

— И это ведь уже не в первый раз, Дилио.

— Да, но я очень хотел кушать.

— Сколько раз мне ещё придётся повторить, чтобы ты, болван, наконец-то запомнил наше главное правило? Первым делом мы готовим еду для стражей и только затем едим сами. Теперь то до тебя дошло?

— Да…

— Надеюсь, что это так, но всё же стоит закрепить это в твоей пустой башке. К обеду почистишь вон тот мешок картошки.

— Вон тот? — тихо возмутился мальчик, покосившись на мешок, едва ли не больший его самого. — Но там ведь…

— Тебе мало? — угрожающе сказал Филиан.

— Мешок, так мешок, — не желая усугублять своё безвыходное положение, мальчик принял мудрое решение сдаться и пошёл за ведром и ножом.

— Будешь срезать слишком много или подговоришь кого-то помочь, получишь самой тяжёлой сковородой по жопе и к ужину почистишь два мешка.

Спустя где-то половину часа первые блюда были готовы и разделены на порции. По команде на кухня явился отряд дежурных стражей, одетых в жёлтые поддоспешники, и забрал котелки, черпаки и тарелки с ложками. Шагая ровным строем, они прошли через небольшое смежное помещение и вошли в обеденную залу, куда стекались зевающие солдаты со своими столь же сонными командирами. Дежурные прошли мимо столов для рядовых, заставляя товарищей облизываться и пускать слюни от одного только запаха еды, и подошли к офицерскому столу.

— Ну, наконец-то жратву принесли, — с явным нетерпением протараторил мужчина с крючковатым носом и скрипучим голосом. — Как встал, так желудок крутит. Думал, что сдохну.

Схватив деревянную ложку, он набросился на миску с пресной кашей, как голодный пёс, при этом не отрывая глаз от второго блюда — жаренных соскок и двух варёных яиц. Кроме него за столом было ещё девять капитанов, которые отнеслись к еде гораздо спокойнее.

— Что, вчера поужинать нормально не вышло?

— Угу.

— И от чего же?

— Знаете кабак у гномьего квартала, что называется «Сизый Бор»? — говоря это, Адриль всё продолжал набивать себе рот, от чего его было очень трудно понять.

— Ну, да вроде слышал о таком, — капитаны закивали, переглядываясь друг с другом.

— Короче. Вчера вечером в том кабаке была большая гулянка по случаю чьих-то именин или же свадьбы, и два гнома-кузнеца, как подобает в таких случаях, напились в хламину и затеяли между собой спор, у кого же из них рука крепче и удар сильнее. И может дело обошлось одной только болтовнёй, но у одного из гостей при себе как раз оказалась хорошая такая кувалда, которую он им с дуру радушно одолжил, и чтобы определить лучшего ударника они принялись на потеху толпе поочерёдно лупить этим молотом по кружкам, бутылкам, а потом по стульям и столам. Всех это очень знатно веселило; всех, кроме хозяина таверны, который прибежал к ним, стал трясти за грудки, грозиться набить рыло и требовать немедленно возместить ему весь ущерб, ну а там слово за слово, искра вспыхнула, и началась драка всех со всеми. Двое гостей, кто были то ли трусоваты, то ли трезвее всех остальных, побежали за стражей, и когда мы прибыли, то потасовка уже вышла из стен кабака, и к ней присоединилось ещё несколько десятков гномов, так что их там было уже около сотни. Зрелище я вам скажу ну просто уморительное. Они мутузили друг друга, катались по земле, рвали в клочья бороды и так красиво и живописно матерились, что хоть билеты на представление продавай, а перлы высекай в камне для потомков. Вы меня знаете, я бы хотел досмотреть чем же оно само бы закончилось, но пришлось их всех маленько припугнуть колдовством, чтобы они остановились. Ну а потом всё, как обычно. Никто ничего не знает, никто ничего не видел, всё это лишь в шутку, да и вообще они все там лучшие друзья и сколько-то там юродные братья через тёток, прабабок и дядей. Эх, чёртовы гномы. Благо, что никто за ножи не успел схватиться. Пока со всеми ними разобрались, то было уже давно за полночь, — за время своего рассказа Адриль успел опустошить миску и теперь размахивал ложкой в воздухе как указкой.

— Ха! Я бы тоже хотел на это взглянуть, — звучным басом произнёс капитан, очищавший от скорлупы вот уже пятое, но далеко не последнее яйцо. Его звали Ма́нек, среди вех капитанов городской стражи он обладал самой внушительной фигурой, заметно превосходя их всех в росте и мышечной массе. Ел и пил он соответственно много. — Думаю, у меня с ними получилось бы хорошенько развлечься.

— Тебе лишь бы с пьяными драться, — с лёгкой усмешкой на губах упрекнул его Тристан. — Кстати, я тут утром видел во дворе Хромоса, у него же сейчас вроде бы выходные должны быть?

— Да, он должен был отправиться на отдых, но наш дорогой господин Уонлинг приказал ему разобраться с одним убийством, — ответил ему светловолосый Лормин.

— О как, я что-то об этом ещё не слыхал. А кого на этот раз грохнули?

— Как ты мог не слышать? Сейчас пол города об этом толкует. День назад замочили заезжего купца в «Золотом Тельце», а потом ещё и разделали на кусочки, — вмешался Вали́ссиан.

— Ах, ты про это. Нет, ну, конечно же я об этом слыхал, но там вроде без расчленения обошлось.

— Может и так, сам то я ничего не видел, но рядовые меж собой поговаривают, что там было что-то необычное и довольно жуткое.

— По-любому преувеличивают, — сухо ответил Лормин, аккуратно нарезая сосиску на ровные кружки, как если бы от этого зависел их вкус.

— Вот же он скотина! — возмутился Адриль, ударив костлявым кулаком по столу. — Почему ему вечно достаётся вся самая интересная и славная работа, а мы должны разбираться с пьяницами, драчунами, да воришками!?

— Ну, во-первых, не все мы, а только ты, а во-вторых, когда ты наконец перестанешь чуть что трындеть и жаловаться по всякому поводу и без, то может и тебе доверят серьёзное дело, — процедил сквозь зубы хладнокровный Лормин. Он не желал начинать своё утро с очередного нытья и пустых обвинений известного склочника. Глупый ход; Адриль был полон желания и решимости развязать ссору, и никакие возражения с угрозами не смогли бы помешать ему осуществить это намерение, но его опередил бас Манека.

— О, помяни чёрта, и вот он уже тут! Доброе утро Хром.

— И вам всем тоже, — поприветствовал товарищей капитан. Как и всех прочих старших офицеров, его тело облегал синий поддоспешник. Этим утром Хромоса окружала мрачная аура, впрочем, для посторонних людей, никогда прежде не имевших с ним дело, капитан Нейдуэн и без того создавал впечатление хмурого и вечно сердитого человека, в особенности, когда он молчал и усердно над чем-то размышлял. То ли дело было в его строгих чертах лица, то ли в обыкновенно тяжёлом взгляде. Капитан обошёл стол по периметру и уселся на своё привычное место, по правую руку от стула Хейндира.

— Что-то у тебя рожа кислая, заболел? — спросил его Фелкис.

— Нет, просто паршиво спалось.

— Вот как… нам, кстати, уже рассказали про твой вчерашний бой со Стариком. Говорят, что вы устроили хорошее представление, вот только ты по одному из подчинённых моего капрала чуть не попал.

— Ну, его всё равно бы не убило, но зато в следующий раз он был бы внимательнее, — вяло отмазался Хромос и сунул ложку в рот.

— Да ты у нас сама доброта.

— Угу…

— Да плевать на эту вашу потасовку, — бесцеремонно вмешался Адриль, — ты давай расскажи, что там за убийства такие, и почему именно ты должен с ними разбираться!

— Хейндир вам всё сам расскажет на совете, а я сейчас хочу спокойно пожрать, так что не порть аппетит.

— Вы только посмотрите на него! Разве так отвечают друзьям? У вас там, что секреты какие-то от нас? Снова междусобойчики устраиваете? А ну сейчас же говори!

— Вот тебе ни за что не скажу, хоть ты лопни.

— Сволочь ты!

— Смотрю на тебя и всё удивляюсь, как тебя жёнушка то терпит, — встрял в перебранку Лормин.

— А ты что никогда её не встречал? — спросил Тристан.

— Нет, а что с ней?

— А то, что она ещё большая заноза в заднице, чем наш душечка Адриль. Только попробуй наперекор что-то ей сказать или посмотреть косо, она из тебя всю душу вытрясет, — капитаны дружно загоготали, пока Адриль надувался как обиженная жаба. — Как говорится: «муж и жена — одна Сатана». Идеальная пара!

— Знаете что! Вы… вы все… идите на хер, ублюдки!

— Не обижайся ты так, мы же шутим.

— Да пошёл ты! Она у меня просто золото! Святая женщина! Четверых выносила и сама выкормила! Так что заткни пасть и не смей о ней так больше говорить.

— Ладно-ладно, остынь, — попытался успокоить его Фелкис, но Адриль уже успел затаить обиду и не собирался прощать братьев по службе ближайшие пару дней. Подобное происходило с регулярностью и неминуемостью восхода солнца, и все капитаны уже давно перестали принимать его недовольства всерьёз и даже порой его нарочито подначивали. Пускай он и был взбалмошным скандалистом, однако свою жену он любил, причём так, как этого не делают многие мужчины, которые горделиво и самонадеянно называют себя приличными семьянинами.

Вскоре все блюда были съедены, а кружки с крепким и сладким травяным чаем осушены. Капитаны ещё немного посидели за столом, обмениваясь недавними историями из личной жизни, всяческими подколками и подслушанными у рядовых похабными шутками, а потом дружно поднялись и неспешно пошли в зал Совета. На общем собрании господин Командующий намеревался поведать своим подчинённым об убийствах, при этом некоторые капитаны уже были ранее осведомлены о сложившейся ситуации и ещё вчера взялись за осуществление приказа по усилению ночного патрулирования. Кроме этого, Хейндир дал указ держать всем язык за зубами и не болтать лишнего, но многочисленные слухи об убитом купце уже успели расползтись по городу, а с убийством небезызвестной эльфийской актрисы их должно было стать ещё больше.

Хромос шёл в конце процессии вместе со своим другом Глоселем, улыбчивым мужиком с тёмно-рыжими волосами. Он был немного старше Хромоса и имел поразительную способность находить общий язык и уживаться кем угодно, даже с самыми вредными и капризными людьми, включая Адриля.

— Скажи Хром, правду говорят, что убийца настоящий зверь, без чувства жалости и сострадания? — полюбопытствовал Глосель вложив в слова и голос драматические ноты.

— Жалости у него точно нет, но вот он не зверь. Скорее чудовище, причём очень осторожное и скрытное.

— Всё так плохо?

— Ага. Труп есть, а следов почти что и нет, к тому же мотивы не шибко то и ясны.

— Значит, возможно, что он продолжит убивать?

— Я не смогу этого точно сказать, пока не пойму, что связывает двух убитых. Без знания мотива все рассуждения будут пустой болтовнёй, но всё-таки мне кажется, что это не последние два тела, что мы найдём.

— Это хреново… Но ты точно уверен, что это не работа местных банд?

— Сам знаешь — в городе уже давно сложились свои «традиции», и у каждой крупной шайки есть свой отличительный способ оставить послание, и я что-то не припомню среди них подобного ритуала со сдиранием кожи, хотя вот ослеплять очень даже любят, но только оставляя человека в живых. Так что это скорее кто-то приезжий, либо дерзкий и наглухо отбитый новичок, что очень маловероятно.

— Тут ты, однако, прав… — после слов Хромоса Глосель глубоко призадумался, и они в молчании дошли до самого Зала Совета.

Хейндир ещё не успел прибыть к месту собрания, и капитаны разбрелись по своим дружеским компашкам, всё продолжая разговаривать о житейских неприятностях и некоторых радостных событиях. Поддавшись коварной меланхолии и не желая с кем-либо трепаться, Хромос уселся на стоявший у стены стул и сложил руки на груди. Он думал то о том, то о сём, пока его блуждающий взгляд не попал на золотое солнце, скрывавшее за собою тайник. В его голове сразу появился поразительно детальный образ лавовых опалов, их переливающиеся краски и их тёплое, гипнотическое сияние. Капитан захотел вновь увидеть чудесные камни и прикоснуться к их согревающей поверхности. Если бы у него был при себе ключ, то он бы непременно открыл тайник, чтобы вдоволь полюбоваться на них, но один ключ висел на шее у Хейндира, а второй был запрятан где-то в бесчисленных комнатах Сената. Одним волевым усилием Хромос отбросил эти желания и ухмыльнулся, поняв, что подобно гномам начинает проникаться любовью к сверкающим камням.

Когда капитаны уже начали уставать от затянувшегося ожидания, двери залы растворились, и на пороге появился господин Командующий, одетый в короткий бардовый поддоспешник. Вслед за ним вошли двое его адъютантов, бегавших по личным поручениям и сопровождавшие его для солидности на официальные встречи.

Капитаны разом замолкли и без напоминаний и команд заняли места вокруг стола, приготовившись слушать командира. Хромос окинул взглядом всех присутствовавших и, к своему немалому удивлению, заметил, что кроме капитана, находившегося в отъезде по дипломатическому поручению, на собрании не присутствовал ещё один офицер по имени Одвин. Он также пропустил утреннюю трапезу, и раз уж он так и не явился на совет, то должно быть был занят чем-то ещё более важным, по крайней мере важным для него самого.

— Товарищи, вчера вечером в театре «Янтарный соловей» была убита певица, — с этими словами Хейндир склонился над столом и ткнул пальцем в то место резной карты, где возвышался деревянный кубик с покатой крышей. — Ровно за день до того в гостинице «Золотой Телец» был убит купец. В обоих случаях убийства были совершены с особой жестокостью и изощрённостью, а после с тел были сняты крупные лоскуты кожи. Это даёт нам основания полагать, что оба совершённых зверства являются делам рук одного и того же человека. Непосредственных очевидцев убийств у нас нет, улик практически тоже, кроме вот этой одной вещицы.

С этими словами Хейндир дал сигнал помощнику, и тот выложил на стол чёрный арбалетный болт, очищенный от слоя крови и яда.

— Оружие у него качественное и вероятнее всего сделанное за пределами Лордэна, однако на второй жертве он использовал яд Туманных Островов, так что мы можем предположить у него наличие серьёзных связей в городе. Человек он явно не простой, и обладает высокими навыками проникновения и скрытности, вероятно является профессиональным наёмником. Есть вопросы?

— Можно поподробнее рассказать о жертвах и убийствах, — спросил его Фелкис.

— Как раз собирался переходить к этой части, — ответил Хейндир и приступил к детальному рассказу о всём, что ему с Хромосом удалось узнать на местах убийства.

Поступить на службу в городскую стражу мог любой юноша, достигший возраста четырнадцати лет и способный удержать в руках тренировочный меч в независимости от своего происхождения. В первые два года мальчишки привыкали к новому образу военной жизни, учили назубок свод законов и впитывали от наставников негласные договорённости и маленькие хитрости, делавшие жизнь стража проще, а кошелёк тяжелее, и, разумеется, они проводили уйму времени за физическими тренировками. По достижении восемнадцатилетия они могли наконец-то надеть доспехи и стать полноценными стражами, получив свою небольшую крупицу вожделенной и опьяняющей власти. С этого момента используя свои далеко не всегда благородные таланты и родственные связи они могли продвигаться по ступеням карьерной лестницы, звание за званием, прибавка за прибавкой, пока большинство из них не упиралось в непреодолимое препятствие. По установленным правилам капитаном стражи мог стать лишь человек, обладавший развитыми колдовскими способностями. Предрасположенность к магии была исключительно врождённой и передавалась по наследству от родителя к ребёнку — огонь от огня, земля от земли, тьма от тьмы и никогда иначе. Маги составляли отдельную, малочисленную и относительно закрытую касту людей, которая не любила разбавлять драгоценную голубую кровь, хотя это не всегда срабатывало должным образом, и ребёнок мог как многократно превосходить своих посредственных родителей, так и у великих колдунов могла родиться совершенная посредственность, которую нельзя было исправить никакими тренировками, правда такие радикальные отклонения случались довольно-таки редко.

Из двенадцати капитанов городской стражи девять принадлежали к старым аристократическим семьям Лордэна, члены которых занимали все высшие руководящие посты в рядах гвардии Сената, городской страже и на флоте, удерживая узаконенное право на насилие в своих руках. Остальные три капитана, среди которых были Хромос и Лормин, являлись, по сути дела обычными наёмниками, приглашёнными из соседних королевств за свои выдающиеся магические силы. Единственным исключением из этого правила был капитан Манек, не обладавший и толикой магической энергии, но у него была особая и невероятно важная роль, на которую подходил только он один.

Этот мир был устроен так, что магическая сила каждого живого существа и даже духа принадлежала к одному из стихийных элементов: вода, огонь, земля, воздух, молния, свет или тьма. В большинстве людей была заложена только одна стихия, однако встречались и те чрезвычайно редкие индивиды, которые в наследство от родителей получали власть сразу над двумя элементам, один из которых явно доминировал над вторым. Зато вот народ высших эльфов мог похвастать куда более широким и равномерно развитым спектром колдовских сил, но даже самым везучим и искуснейшим эльфийским архимагам не было дано вобрать в себя силу всех стихий разом. Впрочем, эти слова справедливы только для ныне живущих эльфов, в то время как их история, относящиеся к самой заре существования их вида, знают много могущественных магов, обладавших всей полнотой власти над явлениями природы, среди которых особо выделялись легендарные Перворождённые — великие прародители всего эльфийского народа, почитавшиеся за полубогов.

Среди капитанов стражи, не считая Хромоса, были только маги огня, воздуха и земли. Все чародеи водной стихии служили на флоте, по той причине, что для колдовства им было необходимо находится рядом с водой, которую они не могли создать сами из ничего, и чем большее её было, тем могущественнее и опаснее они становились, а не суше им приходилось держаться речек или же таскать за собой пару бочонков с жидкостью, если только они не обладали куда более сложной в освоении тайной магией. Капитан Нейдуэн не был единственным человеком в городе, кто был способен повелевать молниями, но в данной части света подобные колдуны встречались не слишком часто. Зато на родине Хромоса, в Королевстве Ста́граз, этим видом колдовства владела значительная доля магической аристократии, в то время как маги воздуха находились в заметном меньшинстве. Что же до суровых Северных Островов, среди которых лежал заснеженный Кваркенхамен, то его обитатели, проводившие половину жизни в море, слыли одними из лучших магами воздуха и воды, и напротив заклинателей огня можно было запросто пересчитать по пальцам одной руки, причём из всего рода Уонлингов за всю его многовековую, сохранённую в высеченных на рунных камнях сагах историю лишь Хейндир обладал подобными способностями, да и к тому же он единственный был черноволос.

Особый же интерес представляли из себя люди с силами света и тьмы. Избранные солнцем колдуны чаще всего становились клириками и обучались магическим методам исцеления ран и болезней или же, если природа заодно одаривала их внушительной силой и крепким здоровьем, специализировались на испепеляющих заклятиях и вступали в ордена паладинов и инквизиторов, чтобы нести волю Старейшей Звезды и карать всяческих отступников, нечестивцев и богомерзкую нечисть. Одними из таких безбожных еретиков были как раз люди, в чьих сердцах от рождения таилась магия тьмы. Об этих зловещих, могущественных, но невероятно скрытных, а потому и совершенно неприметных чародеях ходило множество ужасающих слухов и таинственных легенд, в которых адепты изначальной тьмы вытворяли гнуснейшие и поистине невероятные вещи с умами людей. Одной лишь силой мысли они были способны внушать человеку любые образы, звуки и ощущения, тем самым сотворяя иллюзии, неотличимые от действительности или поражавшие воображение своей фантастической и сюрреалистической кошмарностью, заточая человека в царстве абстракций. Чернокнижники запросто убеждали людей, что их самые верные и преданные друзья, любовники и родители на самом деле были лицемерными завистниками и тайными врагами, терпеливо выжидающими подходящего момента для вероломного предательства, тем самым заставляя их грызться между собой. В пару мгновений они могли привнести в чужой разум любую идею, или переписать, исказить воспоминания, перекроив личность жертвы по своему желанию и в соответствии со своими нуждами, ведь именно пережитый опыт делает из человека того, кем он является в текущий момент, и порой тёмные колдуны полностью стирали людям память, чтобы сделать из него послушного раба, безвольную и бесчувственную марионетку, не смеющую ослушаться железной воли своего бессердечного кукловода. Оттого-то всякий человек, от дремучего крестьянина до просветлённого монарха, терял всякий сон и аппетит от одной только мысли о том, что где-то подле него под личиной самого что ни на есть заурядного простофили притаился тёмный гений, желающий сделать из него очередную пешку его утончённой и жестокой игры за власть. Стоило кому-то навлечь на себя малейшие подозрения подобного толка, как его тут же волокли в тюремные залы, где его предавали нескончаемым пыткам, пока неповинный бедолага не сознавался во всех грехах перед людьми и Богами, чтобы ему наконец-то позволили умереть на кострище, и развеяли его бренный прах по воздух. Впрочем, нередко испуганная и разъярённая толпа обходилась без пыток и церковных судилищ и самостоятельно растерзывала подозрительного и невезучего чужака одними голыми руками.

Каждый чародей, начиная многолетнее обучение, должен был избрать для себя один из двух путей. Вместо того, чтобы посвящать время боевой подготовке и раскрытию разрушительного потенциала стихийной магии, юные дарования могли выбрать дорогу освоения так называемой «тайной» магии. Несмотря на своё название, какого-то особого секрета в ней не было, но она представляла собой то самое единое природное начало, которое скрывалось в каждой стихии, та самая чистая магическая энергия, которая пронизывала всё мироздание, соединяла его в одну колоссальную живую систему. Именно тайная магия позволяла постичь законы пространства и открывала своим адептам способ открытия межмирных врат и иных порталов, давала возможность создавать колдовские артефакты необычайной силы. Но, чтобы достичь подобного мастерства, приходилось более проводить время в библиотеках, корпя над старыми томами и производя сложные расчёты и геометрические построения, чем непосредственно оттачивать сами заклинания на тренировочной площадке.

Боевые маги, в отличие от своих учёных собратьев, предпочитали активные действия корпению над книгами и очень любили помериться между собой силами и мастерством. Прибывшие на совет офицеры не были исключением из этого правила. Время от времени они принимали участие в товарищеских дуэлях на главной городской арене под пристальным вниманием сотен и тысяч пар жадных до зрелищ глаз. И действительно там было на что посмотреть и чему поразиться! Потоки стихийной магии с ревом и грохотом сталкивались, перемешивались и превращались в неудержимое буйство чистой энергии. Капитан Нейдуэн не раз выходил на усыпанную мелким, жёлтом песком площадку, чтобы принять брошенный ему вызов, и зачастую ему удавалось уйти с поля брани победителем, под крики ликующей толпы, но порой и ему приходилось терпеть горькие поражения. Как-то раз на одном званном ужине он осмелился бросить вызов командиру гвардии Сената — Ви́льдио Валенте́ру, считавшемуся непревзойдённым мастером магии земли, и тот, пребывая в хорошем расположении духа и желая немного поразвлечься, принял вызов тогда ещё дерзкого и самонадеянного юнца, порадовавшего этой дерзкой выходкой своего учителя, большого любителя до драк. Товарищеская дуэль состоялась буквально через день, и для Хромоса тот бой вышел чрезвычайно тяжёлым. Земля под ногами тряслась, раскалывалась и двигалась, словно живая, из неё стремительно вырастали множественные каменные шипы, способные запросто пронзить человека. Подобраться вплотную к заклинателю, не попав в земляную ловушку, было практически невозможно, и капитан пытался атаковать прославленного гвардейца с дальней дистанции, но Вильдио с непринуждённой лёгкостью, граничившей с рефлексом, воздвигал вокруг себя надёжные укрытия из камня и параллельно с этим оттеснял оппонента к краю арены. В итоге, Хромос чуть было не оказался погребённым заживо и был вынужден скорейшим образом признать сокрушительное поражение, но в душе он дал себе клятву непременно взять реванш.

Что же до его наставника, то Хейндир справедливо считался одним из сильнейших бойцов города на пару с адмиралом Неором, стоявшим во главе армады Лордэнскго военного флота. На суше старый морской волк был весьма слаб и значительно уступал командиру стражи, но, оказавшись на палубе корабля посреди океана, он становился воистину несокрушимым противником. Силой своего чародейства он создавал на водной глади бушующие водовороты, поглощавшие целиком многопалубные корабли, как если бы те были не больше ореховой скорлупки. Он сковывал поверхность моря толстой коркой льда, лишая суда подвижности, или же пронзал их днища огромными сосульками, которые он же и поднимал из морских глубин. Впрочем, два заслуженных ветерана никогда не сходились в битве и даже были хорошими приятелями, любившими поговорить о прошлых подвигах, попутно уговорив пару баснословно дорогих бутылок вина, совершенно не обращая внимания на их пикантный вкус и утончённый аромат.

Тем временем совет капитанов подошёл к концу. После того как Хейндир рассказал всё то, что ему было известно, капитаны вынесли свои догадки относительно возможной личности убийцы и его укрытия. Очевидно, что заезжему убийце было необходимо место для отдыха и сна, где бы ему не стали задавать лишние вопросы и дали бы пару добрых советов о городе и его обитателях. Большинство капитанов сошлось на мысли, что преступник, скорее всего, обустроил себе логово где-то в трущобах среди себе подобного отребья, которое не станет и под угрозой и без того вечно преследовавшей их смерти выдавать собрата ненавистным блюстителям законов и порядка, либо он мог снять комнатушку среди множества портовых трактиров, где было легко затеряется среди бесконечного потока разношёрстных постояльцев.

Устраивать полномасштабную облаву на все притоны, малины, чёрные лавки, схроны и на ранее отбывших срок на каторге, но ни чуть не изменивших своих привычек и самого образа жизни подонков было слишком проблематично. Человеческий ресурс имелся в достатке, но вот времени было слишком мало, да и искать пришлось бы иголку в стоге сена, причём иглу, которую никто в глаза не видел, да и вообще, это могла быть вовсе не иголка, а подозрительная пуговица или мрачный гвоздь. К тому же, нынешний злоумышленник был явно из людей осторожных и расчётливых, и никто не питал сомнений в том, что он наверняка сбежит, едва солдатский сапог появиться у порога соседского дома. Осознавая это и зная то, что убийца недавно купил в городе редкий яд, Хейндир распорядился задействовать сеть осведомителей из бедных районов, в надежде незаметно выйти на след преступника. Капитаны единодушно поддержали это решение, и затем принялись обсуждать новые маршруты ночного патрулирования. Кроме основных отрядов было решено сформировать более маленькие группы стражей, которые бы с заходом солнца ходили меж дворов и маленьких переулочков, обычно ускользавших от внимания блюстителей правопорядка, чтобы немного замедлить убийцу.

— На это и порешим, — подытожил Хейндир, когда все основные районы слежки были определены, и посмотрел на Фелкиса с Тристаном. — Ответственными за организацию патрулей назначаются капитан Пинарии и капитан Юзалии. Расследованием и поисками убийцы займётся капитан Нейдуэн. Вы, оставшиеся, продолжайте заниматься своими обычными делами, но если узнаете о чём-то, что может быть связано с убийствами, то сразу же докладывайте мне или капитану Нейдуэну. Всем всё ясно?

— Так точно, господин Уонлинг.

— Отлично, тогда можете быть все свободны. Капитан Нейдуэн, вас я попрошу остаться.

Собрание было завершено, и озадаченные капитаны покинули зал. Вместе с ними вышли и помощники Хейндира, плотно закрыв за собой тяжёлые двери.

— Я сейчас собираюсь навестить Галоэна и ещё раз с ним поговорить. Надеюсь, что он успел проснуться после вчерашней попойки и будет в состоянии отвечать на вопросы.

— Может мне тоже поехать с тобой, ещё раз осмотреться? Темно вчера было, могли что-то да проглядеть.

— Не стоит, у тебя много работы.

— У Вольфуда вроде не слишком много вещей было, так что я все успею.

— Да, успел бы, но я хочу, чтобы ты сделал ещё кое-что, — Хейндир взял со стола арбалетный болт и протянул его капитану. — Как закончишь осматривать вещи Киданса, то отправься в город и поспрашивай в кузнях и оружейных лавках, где такой могли изготовить, или вдруг сейчас в городе кто-то продаёт такие вещицы. Это сейчас куда важнее рысканья по театральным углам.

— Ладно, я тебяпонял. Значит, с докладом приду где-то после ужина, если только первый же попавшийся мне кузнец не окажется знатоком арбалетных снарядов.

— Хорошо, если тебе так повезёт. Как закончишь, так встретимся в моём кабинете, и помни… время не на нашей стороне, — сказал Хейндир и тяжело похлопал Хромоса по правому плечу. Он держал себя уверено и строго, но в его глазах отражались переживания, охватившие его душу. Безвременная, несправедливая и страшная кончина, даже совершенно незнакомых людей, всегда тяготит доброго и сострадательного человека. Тяготила она и капитана Нейдуэна.

В тот момент Хромосу припомнился ночной кошмар. Он взглянул на шею наставника и нашёл на ней длинный, неровный шрам, немного выглядывавший из-под воротника поддоспешника. Шрам казался небольшим, но капитан был одним из тех немногих приближённых, кто был посвящён в тайну его истинных размеров. Под одеждой Хейндир скрывал следы чудовищной раны, которая много лет назад едва не унесла его жизнь. Она начиналась немного ниже и левее кадыка и шла вниз через ключицу, рёбра, живот, таз и бедро, заканчиваясь только у самого колена. Её нанёс могучий и свирепый демон, чьи длинные когти больше походили на стальные мечи с гнутым лезвием. Одним взмахом тяжёлой лапищи он разорвал в клочья доспехи, рассёк кожу, жир, мышцы, перебил хрупкие человеческие кости. Распластавшись на холодных камнях, Хейндир истекал кровью, задыхался, не в силах пошевелить грудью, и его душа была готова в любой момент покинуть бренную оболочку и отправиться в последний путь, но при помощи магии и божьего чуда его смогли удержать на этом свете и вынести с поля боя. Следующие месяцы он провёл в лазарете, прикованным немощью к больничной койке, сжимая зубы, мыча и теряя сознание от мучительных болей, которые было невозможно чем-либо притупить. Участь прочих воинов оказалась куда страшнее.

Коротко попрощавшись, Хейндир пошёл вместе с первым адъютантом в личные покои, чтобы подготовится к поездке, а второй побежал в конюшню, чтобы как следует пнуть ленивых конюхов. Следуя приказу, Хромос отправился к запрятанным в искусственных пещерах складам. Кроме помещений с конфискованными вещами, боеприпасами и бочками с сухарями и соленьями там находился ещё горный родник. Холодная и кристально чистая вода вытекала изо рта каменной рыбы и собиралась в небольшом бассейне, а всё лишнее вытекало по трубе во двор.

Единственный вход в пещерную часть Крепости находился за широким коридором, денно и нощно охраняемым бдительными стражами. Только ограниченный круг лиц мог свободно посещать пещеры, остальным же приходилось получать письменное разрешение у старших офицеров, иначе бы каждый второй страж регулярно бы запускал в запасы свою загребущую ручонку. Хромос прошёл без остановки мимо караульных стражей, безмолвно приветствуя их, и вошёл в распахнутые двери. В подземелье было заметно прохладнее, чем в остальных залах и комнатах цитадели, а местами воздух был сырым как после хорошего весеннего дождя. Пройдя дальше по коридору и свернув налево, капитан очутился в проходной комнатушке, где сидел занятой писарь и пара его молодых подручных, умиравших от тоски.

— Доброе утро, капитан Нейдуэн, — не вставая с табурета, поприветствовал его уже немолодой мужчина с раскосыми глазами и небольшими усиками. — Чем я могу вам услужить в это прекрасное утро?

— Здравствуй, Дольф. Как у тебя здесь дела?

— Хорошо, даже очень хорошо. Помните, около месяца назад за неуплату налогов наши парни конфисковали несколько ящиков вина?

— Видимо это сделали не мои подчинённые, так что впервые об этом слышу.

— Ну, да… так к чему я это. Скоро должны будем их списать и отправлять на аукцион, а там… — Дольф быстро перелистнул несколько страниц большой и толстой книги, занимавшей половину стола, и нашёл нужные ему строчки. — Там есть и нуэрское красное и сан-роденское белое сухое, а у него просто великолепный вкус!

— Что? Собираешься сделать так, чтобы две-три бутылки волшебным образом исчезли до отправки в торговый дом?

— Нет, что вы такое говорите, капитан. Я собирался их честно выкупить, просто до начала аукциона, — лукаво ухмыльнулся Дольф от чистого сердца.

— Как ты у нас ещё всю Крепость не растащил, с твоими то способностями?

— Ну знаете капитан, на кой мне эти булыжники и стулья, если их нельзя ни съесть, ни выпить, а перекупщиков мне искать не с руки.

— Ладно, ладно, придержи аппетиты. Мне тут кое-что нужно посмотреть.

— Разумеется, что вы ищете?

— Мне нужны вещи, которые тебе принесли прошлой ночью. Те, которые забрали с места убийства купца. Понимаешь о чём я?

— Да, конечно, я всё помню. Сейчас-сейчас, только найду только запись, — Дольф размашисто перелистнул страницы и провёл пальцем по причудливым буквам-закорючкам, которые понимал только он сам. — Вот, нашёл. Записано шестнадцатым августа. Так-так-так… Шкаф восьмой, полка третья, номер ящиков восемьсот тридцать один и восемьсот тридцать два. Прошу за мной.

Дольф встал из-за стола и снял ключ с ржавого крюка, торчавшего из стены. Помощники очнулись и нехотя поднялись со стульев, чтобы пойти следом за престарелым начальником. Быстро зажгя пару фонарей, парень взял один в руки, а второй предложил Хромосу. Тем временем Дольф уже отпер замок на тяжёлой, малость погрызенной ржавчиной решётке и проход открылся под пронзительный визг старых петель. За толстыми прутьями их встретило просторное, окутанное мраком помещение, заставленное уймой ящиков и мешков, полных всякой всячины. Чаще всего изъятое у жадных до уплаты пошлин торговцев и неудачливых контрабандистов имущество долго не залёживалось, а уходило из-под молотка на городском аукционе, но были и такие вещи, которые могли лежать и пылиться в темноте целыми годами, приходя в абсолютную негодность, пока их наконец не выбрасывали на свалку.

Знавший склад как свои пять морщинистых пальцев, а потому не нуждавшийся в освещении пути Дольф шёл впереди колонны, в то время как Хромос плёлся в конце, оглядываясь по сторонам. Пейзаж быль весьма скудным и унылым, нос чесался, хотелось чихнуть, но тут внимание капитана привлекла красная бумажка, прилепленная с помощью воска к одному из ящиков. Он остановился и поднёс фонарь ближе к шкафу, чтобы лучше осветить нечитабельные каракули.

— Ей, Дольф, — Хромос окликнул убежавших вперёд кладовщиков. — Что в ящике с красной печатью?

— Дайте угадаю, триста сорок третий? — спросил Дольф, даже не взглянув в сторону капитана.

— Да, он самый.

— В нём лежат пороховые гранаты, так что лучше уберите от них фонарь подальше.

— Откуда они у тебя здесь?

— Да, недавно забрали у какого-то прохвоста, хотевшего сбыть их на чёрном рынке. Пока ему не вынесут приговор, они будут лежать здесь, как вещественное доказательство.

— Потом на флот отправишь?

— Скорее всего. Ну не продавать же их горожанам! Мы, кстати, уже пришли, — Дольф остановился и указал пальцем на два ящика. — В одном лежит шмотьё и прочая мелочь, а во второй свалили все его бумажонки. Вам какой нужен, капитан?

— Оба.

— Понял. Так ребята, берите эти и отнесите их туда, куда господин Нейдуэн вам прикажет. А ну, живее, живее…

Передав фонарь в руки Дольфу, молодчики взяли в руки по ящику и пошли вслед за капитаном к выходу. Соблюдая все правила, Хромос оставил роспись в журнале о получении вещей убитого и пошёл искать место для досконального осмотра. Долго бродить по Крепости не пришлось, и Хромос решил остановиться в одной из вечно пустовавших комнат, в которой стояли несколько пустых столов. Кладовщики оставили ящики, поклонились и получив приказ возвращаться назад к Дольфу живо скрылись в неизвестном направлении, дабы немного отдохнуть от тоскливого безделия в подземелье.

Оставшись в одиночестве, Хромос снял крышку с первого ящика, куда был небрежно и плотно впихнут весь гардероб купца. Капитан поочерёдно доставал вещи и перекладывал их на стоявший у окна стол, внимательно прощупывая складки ткани и обыскивая каждый карман, но все они оказались совершенно пустыми. Скомканная и измятая одежда была явно недешёвой и смотрелась довольно броско, что подходило человеку, желающему выделиться из толпы и показать себя с лучшей стороны. Здесь были свободные рубахи с расшитыми воротниками, стёганная куртка для путешествий по зимним дорогами, мешковатые штаны, да ещё пара бархатных кафтанов, походивших на тот, что был на Кидансе в день его смерти. Под одеждой лежали личные вещи убитого: заточенная бритва, письменный набор с высохшей чернильницей, толстый и редкий гребень из черепашьего панциря, бутылка вина, которую он, видимо, купил уже после прибытия в Лордэн, и прочие мелочи, среди которых капитану попалось кое-что необычное. В углу ящика лежала небольшая вязаная игрушка зверька, походившего на растолстевшего к зимовке сурка. Её затёртые бока были покрыты заплатами и сальными пятнами, одна лапа была некогда оторвана, а после бережно пришита назад чёрными нитями. На шее игрушки была повязана голубая атласная лента, давно потерявшая лоск и блеск. Хромос перевернул зверька и увидел, что на ленте висели два медных кольца, одно больше и толще другого.

— «Раз оба кольца у него, то жена либо ушла от него, либо умерла, и он хранит их на память», — подумал Хромос, перебирая кольца. — «Поверхность затёртая и исцарапанная, видимо, произошло это давно. Вряд ли сможем найти родственников, но зато письмо безутешной вдове отсылать не придётся».

Вскоре все вещи из опустевшего ящика были разложены на столе в несколько аккуратных рядов. Капитан внимательно осмотрел их ещё раз. Ему казалось, что среди одежды и дорожной утвари чего-то да не хватало, и спустя пару минут усердных размышлений он понял, что это было. Между рядами вещей он не обнаружил радужного блеска того куска необычного металла, что попался ему под ноги в спальне гостиницы. Капитан снова заглянул в пустую коробку, затем ещё раз ощупал и перетряс всю одежду, уповая на свою невнимательность, но безрезультатно.

— «Неужели спёрли, когда собирали вещи на месте убийства? Он, конечно, на серебро чем-то да похож и можно попробовать втюхать кому-нибудь на рынке, но всё же… сволочи».

Капитан возвратил все вещи в ящик, закрыл и отнёс его в дальний угол комнаты. К его огромному сожалению, он не смог узнать из его содержимого ничего принципиально нового и хоть сколько-нибудь полезного о таинственном купце, а потому все его надежды теперь возлегли на бумаги, лежавшие во второй коробке. Они били скомканными и запачканными, от них пахло смесью чернил и засохшей крови, стёкшей на них с мертвеца. Хромос запустил в ящик обе руки, взял небольшую охапку документов, после вновь перенёс их на освещённый солнцем стол, сел и стал методично раскладывать их по стопкам. Прежде всего, он собирал их по языкам, на которых они были написаны.

Закончив сортировку, Хромос взял самую толстую пачку и принялся быстро бегать глазами по небрежным и не слишком умелым закорючкам, копировавшим элегантное эльфийское письмо. Практически каждый образованный и уважавший себя человек умел читать, писать и говорить по-эльфийски, так как на этом языке было написано множество мудрых и не очень книг. Эльфийский язык был языком дипломатов, путешественников и странствующих торговцев, позволявший им обходиться без дорогостоящих и лукавых переводчиков. Хромос ещё с раннего детства разучивал эльфийскую речь и письмо и был в этом весьма неплох, во многом благодаря частой практике. Читая документы, он коротко записывал названия стран и городов, где довелось побывать и вести дела Кидансу.

Следом за эльфийской стопкой последовала кипа пергаментов, испещрённых гномьими рунами. Хотя в целом язык гномов был более понятным и простым, чем эльфийский, но зато в нём существовало более десяти основных диалектов и множество различных говоров, которые порой сильно отличались друг от друга. Хромос более-менее знал только два из них, а при чтении остальных ему приходилось использовать словари или немного додумывать смысл предложений. Гномы хоть и прекрасно владели другими языками, но все деловые бумаги составляли исключительно на своём собственном языке, чтобы никто не посмел их обмануть, используя тонкости в смысле иноземных выражений.

После гномьих расписок Хромос взялся просматривать документы на людских языках. Кроме пары старых бумажек на эрсумском, капитан прочитал один текст на языке своей родины и кое-как смог понять несколько строк на языках соседних королевств. Оставшаяся четверть бумаг была написана на языках, которые Хромос видел впервые в жизни. Тут были и руны, и иероглифы, и привычные буквы, которые объединялись в совершенно непонятные слова. Не имея возможности самому их прочитать, капитан отложил их в сторону и отправился за новой охапкой бумаг.

Большинство попавшихся ему документов были самыми обычными и однотипными торговыми расписками о покупке тех или иных товаров, которые можно было бы выгодно перепродать. Эти покупки и продажи были сделаны за последние полтора года, при этом в разных мирах и странах, о чём можно было сразу догадаться по обилию использованных языков. Купец буквально носился с места на место, постоянно меняя деловых партнёров, давая деньги в долг и получая векселя. Хромос внимательно просматривал документы, но всё никак не мог найти ни единой зацепки о том, на кого же работал Киданс и откуда он смог достать неимоверно ценные лавовые опалы. К тому же, у капитана возникло стойкое ощущение, что купец намеренно не задерживался нигде подолгу и старался оставлять после себя как можно меньше следов.

Из открытого окна донёсся звон дворового колокола, оповещавшего солдат о наступлении обеденного времени. Хромос оторвался от утомительного чтения и встал со стула; позвонки и суставы дружно захрустели, а поясницу малость свело. Капитан был человеком молодым, сильным и полным энергии, а потому долгое сидение порой утомляло его сильнее, чем активная физическая работа. Разминая плечи, Хромос неспешно пошёл в сторону обеденной залы, попутно обдумывая те небольшие крохи информации, что ему удалось нарыть.

На обед подали густую уху из свежей рыбы с солоноватыми лепёшками, а офицерам сверх того принесли запечённых на вертеле перепелов. Кроме Хромоса за столом сидело ещё четверо капитанов, включая Глоселя, а остальные к тому времени уже покинули Крепость, так что товарищам пришлось съесть вкусную и остро приправленную птицу и за отсутствовавших офицеров. Разговор как-то не клеился, и все ели молча, лишь изредка обмениваясь короткими, дежурными фразами.

Обглодав маленькие птичьи кости, Хромос покинул капитанскую братию и вернулся к терпеливо дожидавшимся его бумагам, которых уже оставалось не так много. Вновь раскидав их по языковым стопкам, он наконец-то убедился, что среди них так и не оказалось той самой бумажки с таможни, ради которой он изначально и затевал этот осмотр. Не нашёлся и футляр из Дун Гарада, который Хейндир, с его же слов, положил к остальным вещам купца. Это показалось Хромосу очень странным. Он вполне ожидал, что рядовые стражи могли втихаря умыкнуть что-нибудь ценное, пока выносили все вещи из номера, или же Дольф мог покуситься на одинокую бутылку вина, но чужие торговые расписки им были бесполезны. Чувствуя смесь злости и разочарования, капитан пробежался глазами по оставшимся бумагам, не сильно вчитываясь в их содержимое, и стал складывать выросшие на столе бумажные пирамиды обратно в ящик. В этот момент в дверь тихонько постучали, и ушей капитана коснулся приятный, звонкий голос.

— Простите, вы не могли бы мне помочь? — спросила загорелая девушка, нерешительно заглядывая в комнату.

— Да, разумеется, — машинально ответил капитан, лишь мельком оглянувшись через плечо. — Заходи и присаживайся за тот стол. Я сейчас закончу и приму тебя.

— Хорошо, можете не торопиться.

Хромос быстро забросил оставшиеся бумаги в ящик, обернулся и увидел обворожительную девушку в простеньком голубом платье с длинным подолом. Она сидела, сложив кисти рук на коленях, и беспокойно вертела головой, осматривая скудное убранство комнаты. У неё было весьма стройное и вытянутое, но при том довольно крепкое телосложение, пышные каштановые локоны опускались немного ниже гордо расправленных, широких плеч. Вдоль прямой спинки носа и под веками девушки виднелась россыпь маленьких светло-коричневых веснушек, которые придавали её изящному лицу простой душевной теплоты и юношеской бодрости. Но всё же, самой яркой её чертой были большие глаза, походившие на живые сапфиры, переливавшиеся синими гранями при каждом движении полной искреннего любопытства головы.

— И так, давай для начала представимся, — сказал Хромос, присаживаясь напротив внезапной посетительницы. — Меня зовут Хромос Нейдуэун, состою в звании капитана городской стражи.

— Капитана?! — девушка заёрзала на стуле. — Простите, кажется, я не туда зашла. У вас должно быть много важных дел, а я вас отвлекаю…

— Нет-нет-нет, что ты, всё в порядке, не стоит волноваться. У меня как раз есть достаточно времени, чтобы тебя выслушать.

— Если вы так говорите, — девушка немного расслабилась и села в более удобную и свободную позу. — Меня зовут Иннелия, я пришла к вам, чтобы сообщить об ограблении.

— Неужели кто-то посмел тебя ограбить!? — мысль о том, что кто-то посмел обидеть столь очаровательное создание, в один миг зажгло в сердце капитана пламя праведного гнева.

— Нет, что вы, ограбили не меня, а аптекаря, на которого я работаю.

— Вот оно как. Что у вас украли и где это случилось?

— Кто-то проник на наш склад и выкрал часть наших запасов алхимических ингредиентов.

— И когда это случилось?

— Мы сами точно не знаем. Сегодня утром я и ещё пара работников, сыновья аптекаря, вошли на склад, чтобы взять нужные ингредиенты и обнаружили пропажу. До этого пару дней туда никто не заходил, так что мы не знаем, когда именно это случилось.

— И много вещей было украдено?

— Нет, но все они были довольно редкими и ценными. Правда, что странно, замок висел на месте и был закрыт, а окон или иных проходов на склад нет. Такое ощущение, что они просто растворились в воздухе.

— Ну, такого точно не бывает. Может кто-то из ваших работников это сделал?

— Это были точно не они! — от возмущения Иннелия ещё больше выпрямила спину и приподняла подбородок. — Можете мне не верить, но они весьма хорошие и вполне себе честные люди. Пускай они неидеальные, но вот так красть у собственного отца они быт очно не стали. К тому же ключ от склада всего один, и наш хозяин всегда держит его при себе. Да и с его слов пропавшие ингредиенты используются для очень узких и специфичный целей и никакой дурман из них нельзя сделать какой-либо дурман. К тому же большинство из них очень дурно пахнут и выглядят тоже мерзостно, а потому в качестве добавки к чайному букету их тоже никто не возьмёт, и продать их можно только иным алхимикам, а они вероятно откажутся, так как не будут уверены в качестве товара.

— Да, обычно крадут то, что можно быстро втюхать первому встречному. Впрочем, ты себе и представить не можешь, что люди крадут от безнадёги: яблоки, горшки, чепчики, ложки... деревянные, не серебряные. Здесь же мы скорее имеем дело с целенаправленной кражей, где человек точно знал, что он делает. Ты помнишь, что именно пропало?

— Да, разумеется…. Пропали сушёные гребенчатые слизни, две склянки отвара из корня пепельной мандрагоры, один пузырёк крови онгрика и …. — Иннелия быстро перечисляла по названия ингредиентов, устремив ясный взгляд в потолок.

— Погоди ты, я их так запомнить не смогу. Скажи, ты ведь умеешь писать?

— Да, конечно, умею, — не мешкая и не задумываясь, ответила девушка.

— Отлично, тогда я тебе сейчас дам кусок бумаги с чернилами и ты напишешь всё то, что сейчас сказала, — Хромос взял оставшийся у него последний чистый лист и передал его Иннелии вместе с потрёпанным гусиным пером.

Девушка обмакнула конец пера в чернила и стала медленно и аккуратно выводить буквы на желтоватой бумаге. Пользуясь небольшой паузой в разговоре, Хромос встал из-за стола и принялся ходить по комнате, разгоняя застоявшуюся в ногах кровь. Он попытался в своём воображении вернуться на места убийств, но безуспешно; в тот момент его голова была полна мыслей о пришедшей девушке. Ему нравилось смотреть на её лицо, склонившуюся над столом фигуру, на её длинные пальцы, плавно двигавшиеся в каллиграфическом танце. Пышные волосы медленно спадали с её плеч, всё больше мешая ей писать. Одни движением Иннелия заправила их за ухо, оголив нежную шею и слегка вытянутое и засорённое ухо.

— «Так и знал, что она из полуэльфов», — подумал капитан. — «Судя по цвету глаз, один из её родителей был из морских кланов. По-эрсумски она говорит весьма хорошо, но она точно не из местных эльфийских общин».

Ход его мыслей был прерван тихим скрипом петель. В приоткрывшейся двери показалось усталое лицо Глоселя. Не успел он и рта раскрыть, как Хромос кивком головы показал ему, чтобы тот ушёл. Капитан сперва не разобрал сигналов друга, но заметив в комнате девушку, тут же всё понял. Многозначительно подмигнув, с широкой улыбкой на лице он сделал шаг назад и тихо закрыл за собой дверь, стараясь не издать новый скрип.

— Что-то случилось? — оторвалась от письма Иннелия, почти не заметив безмолвной беседы товарищей.

— Нет, ничего, — ответил Хромос, довольный, что их снова оставили наедине. — Уже закончила?

— Да, почти, — ответила Иннелия, ещё раз проверяя написанный ею список.

— Напиши ещё в конце название аптеки и на какой улице она расположена, чтобы вас искать не пришлось.

— Конечно… вот… теперь всё, — Иннелия протянула Хромосу листок, исписанный ровными строками из маленьких букв с размашистыми хвостами и петлями. — Скажите, а что вы теперь будете делать?

— Отдам приказ одному из дежурных отрядов, чтобы они пришли и внимательно осмотрели ваш склад. Вполне вероятно, что вы могли не заметить там каких-нибудь следов, которые укажут на вора. Потом они поговорят с твоим господином и другими работниками. В общем, соберут сведения, чтобы понять, кого же затем искать.

— И каковы шансы вернуть украденное?

— Ну, если он всё же попытается их продать, то найти его будет проще, благо товар довольно специфический. А вот если он украл их для собственного потребления, то всё будет тихо и с его поисками могут возникнуть большие сложности, если он только не попробует совершить новые, схожие кражи.

— Вот оно как, ясно… а вы к нам придёте?

— Я бы немедленно отправился с тобой в вашу аптеку, но, увы, мне теперь нужно отбыть в город по иным важным делам. Но обещаю, что я буду лично следить за ходом дела, и позже обязательно навещу вас.

— Правда?! Я, то есть все мы будет вам очень признательны, — Иннелия широко улыбнулась, показав ровные и блестящие, словно жемчуг, зубы. — Теперь я могу идти или мне подождать ваших солдат?

— Нет, их ждать не обязательно, так что ты свободна, но будь готова ответить на пару вопросов, когда они придут.

— Я всё поняла, — Иннелия встала из-за стола и слегка поклонилась. — Благодарю вас за всё, капитан, и до свидания.

— Рад был тебе помочь. Удачного дня, — Хромос улыбнулся и сделал ответный поклон.

Девушка поправила помявшееся платье и лёгким шагом пошла к выходу из комнаты, пока Хромос любовался её изящным станом. Спустя минуту после её ухода, в дверном проёме показался Глосель с лукавой улыбкой от уха до уха.

— Я-то думал, что ты сидишь тут один, скучаешь, а у тебя оказывается всё просто замечательно!

— Да, тружусь не покладая рук, проливая реки пота и не жалея живота своего.

— Ха, ну да, ну да. Так зачем приходила эта красотка?

— Лавку, где она работает, ограбили. Приходила просить о помощи.

— Понятно… значит, теперь будешь играть роль доблестного рыцаря, который вернёт пропажу несчастной даме?

— А кто бы тут не стал?

— Ну да, таких дураков нет.

Два друга громко рассеялись, и их хохот разлетелся по каменным коридорам.

— Шутки шутками, а ты давай не глупи. Я её особо не рассмотрел, но готов поспорить, что она отнюдь не простая девица.

— Да, есть в ней что-то такое, — нос капитана всё ещё чувствовал в воздухе запах юной девушки, а в голове тут же появилось её лицо с парой ярких синих глаз, от чего на душе стало легко и тепло.

— Что теперь будешь делать? — уже более серьёзным голосом спросил Глосель.

— В смысле?

— Ты ведь за обедом говорил, что Хейндир тебе ещё что-то поручил сделать.

— Ах, это… да, это… сейчас пойду в город разговаривать с кузнецами, — вспомнив про возложенные на него обязанности Хромос помрачнел. — Надо же было и этому произойти именно теперь. Чтоб его…

Глава VII «Тихий Дом»

Позвякивая доспехом при каждом движении, капитан Нейдуэн шёл по широкой земляной улице, петлявшей между мастерскими дворами, из-за чьих заборов доносились стуки молотков, шипение воды, скрежет металла и трёхэтажная, высокохудожественная брань местных умельцев. Здесь всегда пахло тлеющим углём, струганым деревом и варёной кожей. Каждая мастерская являлась частью большего цеха, который в свою очередь тесно «сотрудничал» с одной из именитых гильдий или единолично принадлежал представителю голубой крови, чрезвычайно трепетно относившихся к величине годового дохода. Со строптивцами, не желавшими стать частью этой системы, предпочитая сохранять драгоценную независимость, по невероятному стечению обстоятельств вечно приключалось что-то нехорошее, то мастерская загорится, то инструменты бесследно пропадут, то насчитают высокие налоги, то гуляющему по городу ремесленнику на голову свалится кусок черепицы. При таких жизненных курьёзах даже именитые мастера, обладавшие поистине невероятными навыками, были вынуждены присоединяться к цехам или идти на службу к господам, если они всё же хотели получить свой кусок хлеба и сохранить здоровье.

Одну из таких цеховых кузен возглавлял старый знакомый Хромоса по имени Шеди́в, когда тот ещё работал оружейником на Арене. Он был далеко не самым искусным кузнецом в городе, но его грубоватые и простые на вид изделия отличались надёжностью и долговечностью, а также стабильностью в качестве, за что его уважали окружающие. У городской стражи были свои собственные мастера, но просить их создать или починить хоть что-то кроме стандартной экипировки — было тухлой затеей.

Ещё издалека капитан увидел невысокий каменный забор с приоткрытыми литыми воротами из мрачного чугуна. Их створки представляли собой некое подобие переплетённых лоз, то ли винограда, то ли плюша, с двумя половинками солнца посередине. Сделано это было исключительно показухи ради, как своеобразная реклама, призванная продемонстрировать всякому прохожему сноровку и изобретательность здешних работников.

За воротами Хромоса встретил небольшой двор, в одном конце которого были рядком выставлены круглые мишени для пристрелки арбалетов, а на другой стороне стояли соломенные куклы для пробы холодного оружия. Одну из них широким, но коротким мечом неумело рубал молодой дворянин, под пристальным надзором престарелого слуги и кузнеца, что выковал этот клинок. Его размашистые удары больше напоминали взмахи палок в руках мальчишек, решивших поиграть в рыцарский турнир. От этого зрелища капитан чуть было не заржал в голос, но сдержал себя и только усмехнулся.

Сделав напоследок глоток свежего, прохладного воздуха, Хромос распахнул маленькую, но тяжёлую дверь и вошёл в инфернальное пекло.

— Вы, кажется, нас до сих пор не поняли, хотя что тут может быть неясного! Мы хотим, чтобы вы сделали работу к концу этого месяца, и не единым днём позже! — гнусаво вопил толстый мужичок в потрёпанном камзоле. — Война не терпит промедлений! Пока вы тратите наше время пустыми возражениями, там за морем умирают сотни благородных мужей!

— А я вам непонятливым в очередной раз повторю, что за две недели вы получите тридцать кирас, которые превратятся в решето после первого же хорошего удара, и все ваши мужи всё равно сгинут бесславной смертью, — ответил ему высокий, мускулистый мужчина в толстом кожаном фартуке и длинных перчатках из бардовой чешуйчатой кожи.

— Тогда мы пойдем и наймем других кузнецов! — встрял в разговор худой компаньон с острым, выпирающим подбородком и дурацкой высокой шляпой, прикрывавшей плешивую макушку. — Они нам точно всё сделают! Ну а вы упустите лучшую сделку вашей жизни.

— Хотите — идите, задерживать вас не стану, могу даже помочь пинком под зад. Но знайте, что все кузнецы в городе скажут вам то же самое, что и я. А если найдётся какой халтурщик, не дорожащий своим именем, то он вам может что-то и смастерит на коленке в нужный срок, но это будет куча жестяного дерьма, в котором вас, недоумков, скоро и похоронят без молитв и поминок.

— Да как вы смеете такое говорить! Мы будем жаловаться, обратимся в гильдию, чтобы они вас оштрафовали или выгнали взашей! — вновь начал возмущаться тощий, но Шедив тут же прервал его.

— Хорошо, жалуйтесь. Напишите им хоть сотню кляуз, если вы умеете держать перо в своих копытах, хотя я в этом сильно сомневаюсь.

— Вы хам и грубиян! Как к вам вообще люди ходят! — надрывался толстяк, пока ручьи пота стекали между складок его многочисленных подбородков, словно горная река через пороги.

— Если вы сейчас же не извинитесь, то мы уйдём и больше никогда к вам не вернёмся! — визгливо подпевал ему товарищ.

— Ну, так и катитесь к чёрту, мы все будем только этому рады.

— Ах так! Да будут Боги моими свидетелями, я хотел как лучше, но всё! Моё ангельское терпение лопнуло, мы уходим! — торгаш демонстративно развернулся и чуть не столкнулся с человеком, молчаливо наблюдавшим за их спором. — Ты что тут встал?! Совсем уже, охр…

— Я погляжу, у вас тут какие-то проблемы? — спокойным голосом поинтересовался капитан, снимая с головы шлем.

— Эм, нет, что вы… никаких проблем у нас нет. Должно быть вы нас неверно поняли, всё просто замечательно. Мы это… уже собирались уходить, — товарищи нервно переглянулись и поспешили выскочить за дверь, позабыв все многочисленные требования, категорические претензии и благодушно простив услышанные оскорбления.

— И что это такое было? — спросил Хромос кузнеца.

— Да не обращай внимания. Эти два идиота побывали уже почти в каждой окрестной кузне. Везде их послали куда подальше и пару раз почти что побили.

— А за что?

— Ничего необычного. Требуют сделать большой заказ в наилучшем качестве и как можно скорее, но при этом раскошеливаться не хотят ни в какую. Даже грошика лишнего не уступят. В итоге скандалят и только отвлекают людей от работы. Думаю, если они всё же сунуться в кузню Левроя, то там их точно положат на наковальню и как следует высекут задницы тонким медным прутом.

— Уверен, что им будет не впервой. Хорошо, что не мне приходиться с такими скандалистами разбираться.

— Ага, ты ведь у нас начальник, птица высокого полёта, не пристало вам с шелупонью возиться, — шутливо проворчал кузнец. — Собственно, зачем пожаловал? Если за доспехом, то ты немного рановато. Он почти готов, только осталось доделать некоторые мелочи. Ну знаешь там, подогнать пару пластин, приклепать последние ремешки, и через пару дней заказ будет готов.

— Нет, я пришёл по другой причине.

— Вот оно как. Но знай, если бы ты попросил, то уже к завтрашнему утру мы бы завершили всю работу и без какой-либо доплаты, — сказав это Шедив, красноречиво подмигнул.

— Спасибо тебе, но нет нужды торопиться с этим делом, — с месяц назад Хромос заказал у Шедива новый боевой доспех из высококачественной стали. Для поддержания закона и порядка в Лордэне ношение полного рыцарского облачения было совершенно излишним и крайне неудобным. Когда же страж решал оставить службу, то он был обязан возвратить казённое снаряжение, и только затем он мог отправиться на все четыре стороны. — Мне нужно чтобы ты взглянул на одну вещицу и сказал, мог ли кто-то в городе её изготовить.

Получив в ответ кивок, Хромос достал из небольшого кожаного мешка, висевшего у него на поясе, тканевый свёрток и протянул его Шедиву. Кузнец снял перчатки и принял его в массивные, покрытые толстыми мозолями кисти.

— Ага, это у нас болт… что же, давай посмотрим, — Шедив поднёс метательный снаряд ближе к глазам и приступил к детальному изучению его частей. Даже беглый, поверхностный осмотр позволил ему сразу понять, что в руках он держал не обычное оружие серийного изготовления, а в своём роде уникальное произведение кузнечного ремесла. От вершины наконечника до перьев в хвосте — всё в нём казалось совершенным, будто бы человек, что создал его, потратил всю жизнь на поиски идеальных форм и пропорций, олицетворявших саму смерть. — Странная штуковина…

— А если немного подробнее.

— Наконечник стрелы сделан не просто из стали, а из булата с очень мелким узором. Обычно его используют при штучной ковке дорогих мечей или кинжалов, но, чтобы делать из такого металла стрелы… слишком дорого и долго, а такие снаряды быстро теряются.

—Если короли ночью гадят в золотые горшки с гравировкой и алмазной россыпью, то почему бы не сделать булатные стрелы? Всё одно деньги куры не клюют.

— Хах, любой каприз за ваши деньги. Знаем такое, — Шедив немного призадумался, разглядывая зубья лезвия, и в его голову пришла идея. — Раз уж на эту штучку потратили много времени и средств, то она должна быть неплоха в деле. Давай опробуем её на чём-нибудь?

—Я не против. Хочешь её в арбалет зарядить и пальнуть?

— Не, хочу проверить только остроту и прочность лезвия. Так, где у меня была лишняя кожа…

Шедив подошёл к одной из стоящих в стороне корзин и достал из неё толстый лоскут бычьей шкуры, которой обычно обтягивали поверхности щитов. Хромос взялся за два других конца и натянул материал. Кузнец поднёс чёрное лезвие к краю лоскута и медленно погрузил его в кожу. Булат легко рассекал плотные волокна, словно тонкую бумагу, издавая лишь приглушённое похрустывание.

— Ого, ничуть не хуже бритвы режет… а что если… — Шедив перехватил древко болта и приставил зубцы к лежавшему на столе полену и стал водить рукой вперёд и назад. метал радостно вгрызался в древесину, выплёвывая горсти опилок при каждом движении. — Оно и пилит, оно и режет и вроде даже не тупиться от таких издевательств. Поразительно! Чудеса да и только! Честно говоря, я не знаю, кто и зачем мог сотворить нечто подобное. По форме больше напоминает стрелы для охоты на чудовищ, тех у которых очень толстая шкура, вроде драконов или василисков, вот только он явно маловат для них будет, разве что в детёнышей стрелять. Впрочем, такой и доспехи запросто должен пробить, но для этого обычно наконечник иной формы делается, без зубцов.

— Ну, не только ведь у больших чудищ бывает толстая шкура. Говорят, что встречаются и мелкие твари, которых не всякий меч возьмёт. Может этот болт всё-таки принадлежал охотнику за чудовищами?

— Сам-то я их никогда не встречал, но слышал, что они ребята довольно странные, можно даже сказать, что двинутые на всю голову, но рукастые и с богатой фантазией. У них полно всякого необычного оружия и охотничьих приспособлений, вот только денег у них, как правило, много не водится, скорее даже живут впроголодь, а потому позволить себе вот такой дорогой расходник они точно не смогут, хоть им бы очень и хотелось.

— Вот оно как, — с легкой ноткой разочарования протянул Хромос. Охотничье прошлое смогло бы объяснить специфические навыки убийцы, его тягу к свежеванию своих жертв и сбору трофеев, но капитан и прежде чувствовал, что дело тут было в чём-то другом. — Скажи, а у тебя появились какие-нибудь догадки об изготовителе?

— Ничего точного сказать тебе не могу, но это были или гномы, или, что вероятнее, человек, что достаточно долго у них обучался. Прямо-таки чувствуется влияние их школы.

— Знаешь таких кузнецов в городе?

— Могу тебе с уверенностью сказать, что эту штуковину сделали за пределами Лордэна, — Шедив вернул болт товарищу. — Кузнецов, которые могут выковать столь хороший булат, в городе единицы, и если бы у них заказали хотя бы одну подобную стрелу, то я бы это сразу узнал. Любят у нас хвастануть перед товарищами по ремеслу сложными и дорогими заказами, правда кончается это руганью и мордобоем, но так даже веселее выходит.

— Ясно… и на этом спасибо. Чувствую, что мне ещё придётся долго шататься, чтобы узнать больше подробностей, — Хромос пожал кузнецу руку и уже собирался уходить, но Шедив остановил его.

— Погоди, я кое-что вспомнил. Тут под боком есть одна кузня, в которую как раз держит пара гномьих семей из Кардсуна. Можешь сразу наведаться к ним, чтобы далеко не ходить. Они уж точно будут знать больше, чем я или другие люди.

— И как туда пройти?

— Как выйдешь за ворота, поверни направо, пройди восемьдесят шагов, поверни налево и иди вперёд, пока не увидишь дом с золочеными рунами над дверью. Они будут там.

— Ещё раз спасибо тебе и удачи в работе.

Капитан вышел за дверь и почувствовал, как живительный ветерок обдул его взмокшее тело. Капли пота стекали по лбу, затылку и шее, затекая под ворот доспеха и впитываясь в поддоспешник. Капитан стражи чувствовал себя как мохнатая собака, вылезшая из воды, вот только отряхнуться он не мог.

Довольно быстро Хромос дошёл до нужного здания, и его сразу удивило то, что в отличие от стоявших по соседству кузен, у этого весьма ухоженного домишки была только одна труба, да и та от самой обычной печки. Золотые руны над входом гласили «Кузня Троб-Дугов и Грим-Зубов». Сразу за дверью капитана встретила пара молодых гномов, которые разъяснили ему, что это место было лишь представительством, а сам цех, со всеми горнами, инструментами и кузнецами, находился в гномьем квартале. Хромос был раздосадован таким обстоятельством, но тут же выяснилось, что доме присутствовал один из мастеров, и он мог принять посетителя для консультации.

В небольшой, но богато убранной гостевой комнате сидел темнобородый гном лет ста шестидесяти. Пользуясь свободным от тяжёлой работы временем, он тихо спал, сложив руки на вздутом, похожем на шар животе. Последние несколько дней к ряду он усердно работал в кузне, размахивая тяжёлым молотом, и теперь ему только и хотелось, чтобы от него все отстали и дали хорошенько отдохнуть. Раздался аккуратный стук в дверь.

— Мастер Грувги, разрешите войти?

Гном продолжил спать.

— Мастер Грувги, вы там!? — повторно окликнул его подмастерье, громче ударив о дверь.

— Эх, чтоб вас всех, — тихо выдохнул разбуженный кузнец. — Заходи давай. Что там случилось?

— Вас желает видеть капитан городской стражи.

— Вот оно как, — просипел Грувги, вспоминая про себя все возможные проклятия. — Заводи его. Посмотрим, что этому упырю надобно…

Хромос вошёл в комнату и уселся на диван напротив гнома. Кузнец был не очень приветлив, отвечал коротко и сухо, смотрел на гостя из подобья, ежесекундно ожидая подвоха. Однако всё изменилось, когда Хромос выложил на стол чёрную стрелу. Взяв её в руки, гном с большим интересом осмотрел снаряд, особо пристально всматриваясь в узоры булата, словно бы пытался прочитать его как грамоту или книгу. Закончив осмотр, он бережно положил стрелу обратно на стол.

— Так что вы от меня хотите? Чтобы я наделал ещё таких?

— А вы можете?

— Не точь-в-точь, но нечто схожее сделать могу, хотя будет несколько проще, особенно по части материалов, а если закажете сразу несколько десятков, то смогу предложить вам неплохую скидку, но цена всё равно будет сильно кусаться.

— Заманчивое предложение, но ковать ничего не надо. Зато я бы был вам крайне благодарен, если бы вы могли мне подсказать, кто его мог изготовить.

— Эм, да пёс его знает, — Грувги пожал плечами. — Вы бы ещё спросили у меня день рождения кузнеца или имя его матери. Гадать я не научен.

— А мне вас только что так расхваливали, говорили, что вы можете узнать работу почти любого кузнеца в Лордэне, а выходит, что они мне наврали?

— Так-так, молодой человек, давайте без поспешных выводов и пустых упрёков. Я могу вам сообщить, что это наверняка делал кто-то из нас, гномов, но он точно не из Лордэна и даже не из окрестностей. Он очень искусен и опытен, но не оставил на оружии личного клейма или герба клана. Как я могу вам рассказать о том, кого никогда в глаза не видел и слыхом не слыхивал, и при том о личности, которая всеми силами желает остаться неузнанной?

— Простите меня, я не хотел вам нагрубить, но можете рассказать об этом оружии хоть что-нибудь, это очень важно.

— Что-нибудь… — пробормотал гном и вновь взял стрелу. — Перья очень жёсткие, но лёгкие, хорошо держат форму, похожи на перья хищных птиц, но у них весьма характерный рисунок, хотя из-за краски его сложно разглядеть. Думаю, что они были взяты из крыльев гарпии, причём старой, так как у них они более прочные. Сами понимаете, что охота на гарпий дело очень непростое и опасное, а потому немногие на это решаются. Что же до древка, то оно весьма прочное и увесистое, что хорошо для пробития на близкой дистанции. Дерево само по себе тёмное, ещё до обработки. Вероятнее всего это дуб или самшит, что вырос в горах и впитал в себя много минералов, которые придали ему подобные свойства. Так что все компоненты болта ценные и довольно редкие, даже не представляю, кто мог столь щедро потратиться на изготовление такой вот мелочи.

— Мда, не густо, — Хромос и прежде не возлагал особых надежд на гнома, но его слова усугубили уже поселившееся в нём чувство досады.

— По кузням да мастерским гулять вам больше не имеет смысла, никто и ничего нового вам не скажет. К торговцам оружием идти тоже не имеет смысла, они таких редкостей в жизни не видали, так что… — гном призадумался и почесал затылок, — есть в городе один человек, который как раз любит редкое и необычное оружие.

— Я надеюсь, что вы не про старика Алуэ́стро говорите? — Хромос скорчил недовольную мину.

— Да, про него самого, — ответил ему гном, отведя глаза в сторону. — Если уж и он вам ничего не сообщит, то обращаться будет больше не к кому.

— Раз уж так, то мне пора идти, а не то скоро начнёт смеркаться. Спасибо вам, Грувги.

— Бывайте, капитан, — пробормотал гном, вновь устраиваясь поудобнее на мягком диване и прикрывая глаза.

Оставив шумные и задымлённые мастерские позади, Хромос неспешно брёл между людей и повозок, постукиваяпальцами по рукоятке меча. С каждым шагом он чувствовал, как его настроение становилось всё хуже, а желание повернуть в обратную сторону лишь набирало силу.

Примерно в это же самое время в одном из дворов Старого города собралась небольшая компания юных сорванцов, лет семи-девяти. Все они были детьми прислуги, что работали на важных господ в их больших особняках, порой походивших на королевские дворцы. Дети трудились вместе и на ровне со своими родителями, круглыми сутками выполняя уйму бытовых работ и смиренно проглатывая скотское отношение высокомерных хозяев, страшась суровых и болезненных наказаний. Но всё же иногда им удавалось сбежать из утомительного рабочего плена на свободу, чтобы повеселиться с друзьями, поиграть в уличные игры, сцепиться в драке с иной ватагой мальчишек, однако сегодня у них было гораздо более важное дело.

Когда, наконец, вся шайка была в сборе, конопатый и худощавый сын кухарки запрыгнул на стоявший у стены ящик, сунул два пальца в рот и пронзительно засвистел, привлекая внимание расшумевшейся ребятни.

— Так, а ну заткнулись все, я сейчас вам такое расскажу, что вы все седыми станете! — выдержав театральную паузу, поварёнок продолжил свой рассказ, пытаясь навести на всех окружающих страх зловещей улыбкой и наигранной хрипотцой. — Позапрошлым днём в поздний час, когда Луна встаёт над могилами, Тава возвращалась домой. Проходя мимо старого поместья, то она услыхала чьё-то тихое и высокое пение. Она повернула голову и в одном из окон увидела тощую фигуру женщины в белых юбках. То был призрак, явившийся из загробного царства назад в свой дом, где она была прежде предана и ни за что убита своим ревнивым мужем. Тава сказала, что она тут же бахнулась на колени и начала молиться, а когда открыла глаза, то призрак уже исчез. Но той же ночью он явился к ней в спальню и ползал вокруг кровати, по стенам и потолку, царапая половицы длинными, кривыми, жёлтыми ногтями. Шурх-шурх… шурх… Её голова вращалась, как у совы, изо рта исходило могильное зловоние, а из глаз выползали жирные черви и падали Таве прямо на лицо…

Затаив дыхание, мальчики слушали его и были готовы поверить каждому слову; все, кроме одного.

— Брехня всё это! — громко возразил лохматый мальчуган в штанах, состоявших из множества пёстрых заплаток. — Эту чушь тебе сама Тава рассказала?

— Нет, она рассказала это своему брату, он рассказал это Далгу, а Далг рассказал это мне, — ответил ему поварёнок с явной обидой в голосе.

— От Далга!? Нашёл кого слушать! Все же знают, что Далг врёт, как дышит, и ни слова правды не говорит.

— Да, точно, он прав, — подхватили остальные мальчишки. — Мне он рассказывал, что у него в подвале живёт крыса размером с кота.

— А мне говорил, что видел русалку в порту.

— И мне он тоже что-то втирал, хотя я уже и не помню, что именно, но это точно было враньём!

— Стоп! — возопил поварёнок, чувствуя, как тает его авторитет среди товарищей. — На этот раз всё взаправду, он поклялся мне жизнью своей матери.

— Видимо скоро будут её похороны, — выпалил кто-то, и все мальчишки начали гоготать, пока поварёнок стремительно краснел от злости и стыда.

— Знаешь что, Отро… если ты такой умный, а Далг такой врун, то может, сам пойдёшь и проверишь, есть ли призрак на самом деле.

— А вот и пойду, — ответил Отро, поправляя сползшие ниже пояса разноцветные штаны. — Я такие истории слышал сотню раз, и все они оказывались выдумками, и эта тоже!

— Ну и иди! — с ещё большей обидой в голосе сказал поварёнок.

— Тогда и я пойду, — выкрикнул мальчик без одного переднего зуба.

— И я тоже хочу посмотреть!

— Да ты же трус каких поискать! Куда тебе на призраков охотиться.

— Сам ты трус! Сбежишь, не успеем мы дотуда дойти!

— Иди ты к чёрту!

Мальчишки начали спорить, выясняя кто же из них был самым храбрым и смелым, пока беспризорник Отро и поварёнок Клоу сверлили друг друга недовольными взглядами. Они были самыми старшими в компании и вечно соперничали за звание главаря, не боясь пустить в ход кулаки.

— Ей, Клоу, так, где там этот твой призрак обитает, ты нам так и не сказал.

— Где? — встрепенулся поварёнок, отрываясь от молчаливого противостояния. — Знамо где… в поместье Алуэстро…

— Алуэстро… — задумчиво протянул один из мальчуганов. — Я от брата слышал пару историй о том доме. Он сказал, что бывшего владельца прокляли, после чего он начал мучать слуг, а тех, кто после пыток умирал, он подавал в качестве блюд своим гостям, а их кости сваливал в кучу в подвале.

— Что, правда?

— Ага.

— А я слышал, что он свою жену в гневе задушил прямо в постели, а после положил её в гроб с солью, чтобы не гнила и хранилась ему на радость вместе с прочими его жертвами. На третье утро тело исчезло, а старика нашли повешенным в саду. Он болтался голый на окровавленной простыне, а рот его был полон кусками той самой соли.

— Врешь, скотина, не было такого!

— Почему?

— Вроде жив же он.

— А ты его видел?

— Нет…

— Ну, так откуда тебе тогда знать, что жив, а не мёртв?

— Хватит вам, — прервал их Отро. — Идёмте уже к дому призрака смотреть, а не то нас всех скоро родители хватятся.

Более-менее разрешив все возникшие разногласия, ватага мальчишек выдвинулась в путь. Они двигались небольшими перебежками, стараясь не попадаться на глаза взрослым. Среди богатых особняков их могли принять за банду нищих хулиганов-воришек, пришедших из убогих трущоб в место проживания аристократов, чтобы украсть что-нибудь ценное и тем добыть себе и своей семье пропитание, так что им следовало быть осторожными и беспрестанно смотреть по сторонам, то и дело затаиваясь в ожидании, но это только придавало дерзкой вылазки большей опасности и остроты, словно они действительно были храбрыми охотниками за приключениями, что пробирались мимо грозных и древних стражей и жутких чудовищ к заветной цели. Клоу провёл ребятишек через пару задворок и вскоре они очутились перед высоким железным забором, чьи прутья оплетали густые заросли тёмного плюща. Однако зелёная завеса не была сплошной; в некоторых местах плющ рос плохо, образуя большие прорехи. Мальчики подбежали к одному из таких окон и принялись толкаться друг с другом, стараясь занять самое хорошее место.

За чугунными прутьями они увидели широкие клумбы, устланные завядшими цветами, пожухшие кусты с опавшей листвой и мраморные скульптуры, покрытые густой сетью коричневых трещин. В этом саду не пели птицы и не жужжали пчёлы, в нём не звучали лай собак и смех людей, он был грязным и мерзким, как старое, протухшее болото. И посреди этой топи стоял мрачный особняк бледных стен, с высокими окнами, холодно взиравшими на случайных прохожих. Он больше походил на огромный склеп, достойный стать местом упокоения великих царей древности, но пара маленьких огоньков свечей и тонкая струйка дыма из трубы напоминали, что в усыпальнице ещё обитали живые люди.

— Ну что там? Кто-нибудь что-нибудь видит? — спросил парнишка, вставая на носочки и вытягивая худенькую шею словно гусь.

— Да ничего не видно!

— Похоже, что здесь всё-таки призраков нет, а Далг, как всегда, всё выдумал, — съёрничал Отро, улыбаясь самым издевательским и надменным образом.

— А что ты тогда в сторонке то стоишь, а? — ответил ему Клоу. — Эдакий храбрец нашёлся! Сам ни разу не взглянул, а мне ещё предъявляешь! Болтун ты и не более того!

— Да кто вообще так смотрит? Так ведь ничего и не увидишь. Вот, лопухи, смотрите и учитесь как надо, — с этими словами Отро ухватился руками за прутья и словно маленькая обезьянка полез вверх по ограде под восхищённые возгласы товарищей.

— Ну что? Лучше видно? — спросили снизу, когда Отро добрался до острых шпилей забора.

— Да погодите вы, — ответил малец, подыскивая наилучшую точку опоры для ног и ухваты для рук. Теперь он мог ещё лучше разглядеть всю удручающую картину чахнущего поместья. Обычно на него бы закричали, потребовали слезть и принялись кидать лежавшие под ногами камни, но во всём дворе не было ни господ, ни слуг, которые могли бы его заметить. Тогда Отро осмелел и стал всматриваться в тёмные окна. Он был уверен, что все рассказанные истории были полным вздором и выдумкой, но его сердце забилось чаще, а на спине выступил холодный пот, когда в одном из окон показалась расплывчатая белая фигура. — О, Боги! Ребят, там…

Отро не успел договорить, как чья-то сильная и грубая рука ухватилась за его пёстрые штаны и потянула вниз.

— А-а-а! — завопил парнишка, испугавшись, что ещё один призрак возник за его спиной, чтобы навеки утащить его в своё мрачное и холодное королевство, где не светит солнце и время останавливает свой ход, но всё оказалось куда хуже. Стальной хваткой его держал незаметно подкравшийся страж.

— А ну спускайся вниз, — сурово пробасил он.

Не проронив ни слова в ответ, Отро заскользил вниз по чёрным прутьям. Все его друзья трусливо разбежались, подло оставив его одного.

— Признавайся, паршивец, думал о том, как пробраться в дом? — задал вопрос страж, грубо перехватывая мальчика за руку.

— Нет, господин, я и не думал о таком, — дрожа словно осиновой лист, Отро покосился на меч в ножнах. — Молю, милостивый господин, не наказывайте меня.

— Тогда что вы здесь делали такой толпой?

— Всё дело в том, что нам сказали, будто в этом самом доме обитает призрак, и мы пришли на него посмотреть! И более ни за чем!

— Призрак? Что за вздор?! Не здесь никаких призраков.

— Нет. Он, правда, существует! Я вам не врут. Посмотрите вон туда! — мальчик указал пальцем на расплывчатую фигуру в окне. Страж взглянул в указанную сторону и хитро улыбнулся.

— Вот этот призрак? Хм… может мне отвести тебя к нему, и он сам решит, что же сделать с твоей юной душой?

— Нет, не делайте этого, славный господин! — судорожно закричал Отро, чувствуя, как слабеют его ноги. — Молю вас, не губите, я хочу жить!

— Нашёл кого бояться, — ответил страж, тихо посмеиваясь. — Как тебя звать?

— Отрия, меня зовут Отрия.

— Так ты девочка, — удивился Хромос и ослабил хватку. — А так и не скажешь. Фамилия есть?

— Нет…

— А родители знают, где ты шатаешься?

— Их тоже нет, — прошептала девчушка.

— Ты сирота?

— Да.

— За тобой кто-нибудь присматривает? — спросил капитан без особой надежды.

— Я живу в доме госпожи Делафии, там же и работаю.

— И чем же ты занимаешься в борделе?!

— Полы подметаю, кровати заправляю… простыни меняю и стираю их… уборкой в общем… — медленно выдавила из себя девочка, уставившись себе под ноги. По дрожанию её губ, по сутулившимся плечам и по остекленевшему, пустому взгляду Хромос сразу же догадался, в чем действительно заключалась её работа. После затянувшегося молчания, Отрия встрепенулась и умоляюще посмотрела на стража. — Прошу отпустите меня и не рассказывайте обо всём госпоже… не надо…

— Ладно, — выдохнул Хромос. — Всё равно ты ничего плохого не сделала, но впредь не лазай по заборам и не пялься в чужие окна. За это можно и получить. А теперь беги отсюда.

Капитан разжал пальцы, и освободившийся ребёнок без оглядки помчался прочь от помрачневшего дядьки, в чьей душе гнусавым скрипичным трио запели злость, отвращение и безысходность. Он вновь посмотрел в сторону особняка, но белое пятно в окне уже успело исчезнуть. Страж почесал щетинистый подбородок и побрёл к главным воротам, у которых его ожидал дворецкий облачный в чёрные одежды и белое жабо вокруг шеи. Он не сказал ни единого слова, лишь низко поклонился, почти уткнувшись лбом в ботинки, и повёл нежданного гостя в дом. Мужчина был горбат и странно прихрамывал, от чего со стороны казалось, что по пыльной кладбищенской дороге шёл огромный ворон. Как и дети, Хромос хорошо чувствовал гнетущую, мрачную атмосферу, что безраздельно царила в поместье.

Парадные двери находились под выдававшимся вперёд балконом, который удерживали на могучих плечах два обнажённых атланта. Хотя их мускулы были огромны и крепки, их каменные тела изнывали от усталости и слабости, будто бы они в любое мгновение были готовы покрыться трещинами и рассыпаться на тысячи мелких осколков. Высокие створки дверей покрывал толстый слой тёмно-красного лака, который успел местами отколоться, обнажая светлое дерево. Дворецкий ухватился узловатыми пальцами за кольцо дверного молотка и потащил его на себя.

Капитан вошёл в большую, высокую залу, освещённую одними только лучами вечернего солнца. Оранжевые блики падали на старинный, мозаичный паркет и стены, покрытые сотней фресок, изображавших битвы прошедших веков и былинных героев в момент их знаменитых подвигов. Здесь стояло множество амфор и ваз с причудливыми узорами, скрытыми под слоем серой пыли, от которой хотелось чихать при каждом вдохе. Немного в стороне от входа, на короткой кушетке с бархатными подушками сидела немолодая дама в бесформенном и складчатом белом платье, походившем скорее на ночную рубашку. У неё был усталый, истощённый вид; её некогда пышные и белокурые, а теперь светло-серебристые волосы жидкими прядями спадали на её костлявые, немощные плечи.

— Ах, Хромос, это действительно ты, и глаза меня не подвели. Как же я рада вновь тебя видеть — очень тихим и слабым, но при том полным искреннего и самозабвенного счастья голосом поздоровалась женщина, когда дворецкий закрыл дверь.

— Добрый вечер… госпожа Алуэстро, — капитан подошёл к ней и припал н одно колено, чтобы поцеловать протянутую руку с бриллиантовым кольцом. — Простите за столь внезапный и поздний визит.

— Зачем ты зовёшь меня госпожой? Неужели ты так скоро позабыл, как меня зовут?

— Нет, что ты, Агдалина, как я мог.

— И вправду, как… — на тонких и бледных губах появилась лёгкая, подрагивающая в уголках улыбка, призванная сокрыть бурю истинных чувств. — Тогда почему же так долго к нам не заходил? Я ведь каждый день ждала твоего возвращения.

Хромос не знал, что же ей ответить, и бессильно молчал, виновато опустив глаза в пол.

— Хотя… это теперь не имеет значения, ведь ты снова здесь... рядом со мной. Пошли в гостиную, сядем на диваны, выпьем вина, как это делали прежде, а слуги приготовят нам поесть. Только скажи, и они принесут нам всё, что ты только захочешь. А Арвис нам сыграет. Ты ведь помнишь, как чудно лютня поёт в его руках?

— И это я тоже помню, — ответил капитан, заглянув в молящие щенячьи глаза. Его сердце сжалось, пронзённое болью. — Прости меня, Агда… но сегодня я пришёл не к тебе, а к твоему отцу.

— С папенькой? — голос женщины задрожал, и она посмотрела на Хромоса с такой обидой и страданием, что ему захотелось немедленно пойти и удавиться, чтобы искупить свой тяжкий грех. — А хотя, как же иначе… на что я надеялась… чего ждала… по чему лила слёзы… всё зря… всё в пустую… Что же до папеньки, то он здесь, сидит в каминной зале, но не думаю, что он станет с тобой разговаривать. Он и со мной почти не общается, только изредка приказывает ему что-нибудь принести, и никакого ласкового слова к тому не добавит. Хотя… забудь про него; разве это сейчас важно? А, дорогой мой?

— Умоляю, не проси меня об этом, — сказал капитан, упав на колено, — я непременно должен поговорить с Мотриасом, это дело городской важности, — Хромос на секунду замолк и заметил, что кроме них двоих и безмолвного Арвиса в зале больше никого не было, а из примыкавших коридоров не доносилось ни единого звука, что сопровождают жизнь людей. — Прости, но где же Бармилий? Он сейчас не дома?

— Ах, Барми́лий… — с ещё большей тоской выдохнула дворянка. — Я не видела брата с февраля. Он тогда снова ушёл в плавание вместе с нашими судами и с тех пор ещё не возвратился домой. Я знаю, что с ним всё в порядке, что у него всё хорошо. Он мне регулярно шлёт письма из разных портов, рассказывает о своих делах, о заморских странах… Знаешь, это уже не первое его деловое путешествие, но каждое его новое плавание длиться всё дольше… и дольше… и дольше... Он заверяет меня, что его затягивает семейное дело, но я-то знаю, что он просто сбегает прочь отсюда, чтобы не видеть отца. Инке́лий вон уже давно уехал от нас и живёт счастливо с женой в Хайклифе. Он зазвал меня к себе, но я не могу отсюда уехать… я не могу вот так просто взять и оставить дом… бросить папеньку совсем одного…

Глаза Агдалины покраснели, а речь стала обрывистой. Всего одним неосторожным вопросом капитан сделал всё только хуже.

— Знаешь, я ведь правда старалась тут всё наладить. Нанимала лучшую прислугу и платила им в три раза больше, чем была должна, но они всё равно, раз за разом уходили. Я покупала самые неприхотливые и живучие цветы и деревья, но они продолжают вянуть и чахнуть. Я больше не знаю, что мне делать. Со мной остался только Арвис, мой верный друг… мой милый, милый Арвис — единственный, кто не оставил меня в этот трудный час, — по её впалым и обвисшим изрытыми морщинами щекам скатилась пара маленьких слёз. Агдалина не говорила прямо того, чего хотела, что изо дня в день терзало её уже долгие месяцы, но Хромос всё же чувствовал, как с каждым словом она вгоняла гвоздь в его и без того разрывавшуюся на части душу. — Всё! Довольно… Арвис, отведи капитана к отцу. Мне надо пойти и полежать немного.

В очередной раз безмолвный дворецкий отвесил низкий поклон и жестом предложил Хромосу проследовать за ним. Когда они покинули залу, Агдалина поднялась с кушетки и, пошатываясь, словно пьяная, поплелась в спальню, временами останавливаясь и прислоняясь к стенам, чтобы перевести неровное, сбивчивое дыхание и дать ослабевшему сердцу отдохнуть.

Не нарушая гнетущей тишины поместья, Арвис провёл Хромоса через длинные и просторные коридоры, уставленные вазами и скульптурами, и вывел его к широким дверям с позолотой. Дворецкий трижды постучал и, не получив никакого ответа, тут же открыл створки. Капитан нерешительно вошёл и остановился сразу за порогом. Он прежде не раз бывал в этом удивительной зале, о которой по городу ходило множество баек, и в его памяти мигом всплыли дорогие сердцу образы прошлого, но только теперь они были окрашены в гнетущие серые тона, которые он вряд ли когда-нибудь сможет смыть. Высокие стены от пола и до самого потолка были увешаны сотнями клинков, на чьих лезвиях отражались языки пламени, зловеще танцевавшего в огромном камине. Здесь можно было найти любое оружие, которое когда-либо изобрёл злой человеческий гений: мечи, сабли, палаши, алебарды, боевые топоры и секиры, кортики и кинжалы, шашки и рапиры, булавы и перначи, молоты и шипастые кистени, шестопёры и палицы. Прямо над камином, в единственном не занятом клинками месте висело большое полотно. С этой картины на Хромоса нежно смотрела юная и прелестная Агдалина, сидевшая между своими старшими братьями. Позади неё стояла женщина с невероятно добрым и счастливым взглядом, какой обычно бывает только у маленьких детей да щенков, а рядом с ней стоял её муж. Это был высокий и крепкий мужчина с довольно резкими и острыми чертами лица, крупным носом и высоко поднятым подбородком с характерной ямочкой. Он стоял как скала, что должна была защищать от невзгод и напастей, дарить покой всем, кто вставал в её тень.

Короткими и осторожными шагами, стараясь лишний раз не лязгнуть доспехом, дабы не нарушить мертвенный покой залы, Хромос подошёл единственному креслу, стоявшему напротив очага, и нерешительно заглянул через край его высокой спинки. На мягких подушках из багрового бархата сидел скрюченный и ссохшийся старик в плотном восточном халате из переливавшегося чёрного сатина. Поверх его тощих коленей лежал старый палаш с золотой рукоятью, а в пальцах аристократ держал небольшой кусок промасленной тряпочки и медленно водил им вдоль граней клинка. Капитан обошёл кресло и встал в стороне от очага так, чтобы не загораживать свет. Казалось, что старик совершенно не заметил его появления.

— Добрый вечер, господин Алуэстро, — сказал Хромос, делая короткий поклон, но Мо́триас ничего ему не ответил, продолжая всматриваться в почти невидимые царапины на металле. — Прошу меня простить за столь внезапное вторжение. Ваша дочь, Агдалина, сказала, что вы можете меня принять. Если вы позволите, то я хотел бы вам кое-что показать… вот, взгляните…

Хромос достал арбалетный болт из мешка и на протянутой руке поднёс его ближе к старику, так чтобы он попал в поле его зрения. К его немалому удивлению, загипнотизированный Мотриас тут же прекратил натирать и без того чистую и ярко блиставшую сталь и перевёл мутный взгляд на предложенную вещь. На прежде безжизненном, восковом лице появились слабые нотки любопытства.

— Дай его мне, — просипел Алуэстро, протягивая к болту длинные и худые пальцы, больше походившие на лапы извалявшегося в муке паука.

Когда снаряд попал в его руки, Мотриас поднёс его столь близко к лицу, точно собирался попробовать его на зуб. Хромос видел, как сухие, бледные, растрескавшиеся губы исказились в некотором подобии улыбки, а в глазах загорелись огоньки.

— Скажи мне, капитан, откуда у тебя эта великолепная вещица?

— Вы знаете, что это?

— Да… знаю… — загадочно пробормотал Мотриас, — а ты разве нет?

— Я пришёл к вам именно для того, чтобы узнать, кто сделал этот болт, или кто мог им прежде владеть.

— Хе-хе… хи… — скрипуче засмеялся старик. — Простите, я порой забываю, насколько вы, солдафоны, узколобы и несведущи даже в том единственном, в чём вы должны быть первейшими знатоками. Впрочем, возможно, что тебе прежде доводилось слышать о Императоре Бага́рисе Кровопийце?

— Нет, я впервые слышу это имя.

— Хах… ну что же… тогда, так уж и быть, я тебе всё расскажу. Но сперва, попрошу тебя услужить старику и повесить этот клинок вон туда, — сказал Мотриас и указал кривым пальцем с воспалёнными суставами в сторону пустого места на стене. Хромос бережно принял дорогой клинок и повесил его на пустовавшее место. В это же время дворянин продолжал любоваться болтом, словно тот был прекраснейшим из цветков. — Так вот… слушай. Лет десять назад или немногим более того в мире Тимириа́нд была такая Империя Гешта́йдес и правил в ней тот самый Багарис. Человек он был поистине безжалостный, корыстолюбивый, расчётливый и беспринципный, как и подобает всякому монарху, стоящему во главе обширного государства. Всё своё правление он провёл под боевыми знамёнами, хотя сам так ни разу и не побывал на полях брани. Железной рукой он поднял одряхлевшую, утратившую былые мощь и славу страну из руин и грязи, а следом в небывало короткие сроки создал великую армию, каждый солдат которой был готов без раздумий, промедлений и сожалений отдать жизнь во славу Императора. Он казнил всякого, кто решался выступить против его воли, всякого, кто осмеливался нарушить букву установленного им закона… сколько же у него было стражей и палачей. Но он знал, что люди не всегда говорят и делают то, о чём они на деле мыслят, что враг не всегда идёт по полям во главе тысячи рыцарей, трубя в горн и размахивая полотнищами гербовых знамён. Иногда он стоит рядом с тобой, улыбается и клянётся тебе в бесконечной верности, но едва ты отведёшь от него взгляд, как он немедля вонзит тебе нож в спину. Что тут сказать… он был мудрецом, знавшим истинную природу низкого зверя, имя которому человек…

— Это весьма занимательная история, но как она связана с этим болтом?

— Ох, всё вам, молодым не терпится… вам подавай всего и сразу, — пробормотал Мотриас, поглаживая древко. — Я веду к тому, что у Багариса Губителя было очень много врагов, как среди чужеземцев, так и среди его собственных подданных. По всей видимости он прекрасно понимал, что с некоторыми людьми довольно глупо мериться силой в открытую, бодаться словно упёртые бараны, пока изо лбов не потечёт кровь, а из глаз не посыплются искры. Для людей навроде тебя смерть в битве — честь, которой не стоит страшиться, к которой даже необходимо стремиться и которой нужно желать всем сердцем, потому она не препятствие, а ещё одна награда, но вот смерть со спущенными штанами в отхожем месте — позор, что разом перечеркнёт все былые заслуги и оставляет на великой личности пятно несмываемого позора. Сама мысль о подобном унижении заставит честолюбивых гордецов трусливо поджать хвосты и забиться поглубже в конуру… В те времена ходило много историй о похищениях, исчезновениях, внезапных и жестоких смертях врагов Императора и конечно же их ближайших родственников и верных друзей.

— Люди многое болтают, к тому же вы сами говорили о стражах и палачах.

— Нет, капитан, это ты ещё просто не понял, о чем же я говорю, — на лице старика расплылась зловещая ухмылка. — Может часть историй и выдумка, как оно везде и всегда бывает, но большинство из них вполне себе правдивы, а может даже люди чего и недоговаривают или даже нарочно преуменьшают, потому как не могут поверить в чудовищную правду, произошедшую подле них, и которая может повториться с ними. Думаю, что тебе стоит услышать одну из таких историй.

На окраине Империи жил один весьма знатный маркиз из рода Штрибендайнов. Когда-то его земли процветали, но с каждым годом Император требовал поставить в войско всё больше и больше воинов из благородных семей и крестьянских дворов, но мало кто из бравых сынов империи возвращался в отчий дом живым или хотя бы не бесполезным в хозяйстве калекой. Избы пустели, поля зарастали сорняками вместо хлебов, а там и золота в кармане феодалов становилось всё меньше. Маркиз потерял на той продолжительной и бестолковой бойне двоих сыновей и младшего брата, и за это он решил отомстить благословлённому Богами правителю, по чьей воле и случились все те несчастья. Смерть можно искупить лишь другой смертью.

Собрать единомышленников было несложно. К тому времени дворян, недовольных решениями престола, было куда больше лоялистов, пускай, что и не у всех из них хватало храбрости для мятежного выступления. Вместе они собрали достойное войско из собственных вассалов и наёмников. Золота им для этого ещё хватало, а вот мозгов у них явно было не шибко много. Заняв один из самых надёжных и неприступных замков в провинции, они объявили, что больше не станут бросать любимых детей в жерло Имперской военной машины, что они разрывают все клятвы, основывают своё собственное государство и объявляют Багарису войну, к которой призывают присоединиться всех честных и жаждущих мира людей.

Я никогда не видел того замка, но рассказы о нём впечатляют. Высокие стены, что не дрогнут под залпами требушетов, глубокие и широкие рвы, сотни бойниц, большие запасы еды и воды; он перенёс десятки осад и ни разу не был взят, даже с совсем крохотным гарнизоном против несметных полчищ врагов. Поистине надёжное убежище для мятежника и его семьи, особенно если окружить себя парой сотен верных тебе и полных ненависти к императорскому престолу рыцарей.

План был просто великолепный, да настолько, что спустя три дня после объявления войны поутру марксиз вошёл в комнату, где спали четверо его оставшихся детей, и нашёл их зарезанными, выпотрошенными и подвешенными к потолку за их собственные кишки. Тот, кто это сотворил, в добавок оставил кровавое послание на стене: «Так будет с каждым…».

Тогда маркиз пришёл в ярость. Он приказал обыскать весь замок, всю округу, перевернуть каждый камень, сжечь каждый куст, разбить каждую бочку, хватать и допрашивать каждого чужака, а если тот решит сопротивляться или не сможет немедля доказать своей невиновности, то убить его на месте, как виновного. Все держали ухо востро и смотрели в оба, так что нельзя было и шагу ступить, чтобы об этом тут же не узнали все. Однако после захода солнца неожиданно выяснилось, что безутешная жена маркиза, мать что потеряла всех любимых чад, бесследно исчезла. Всю ночь её искали с факелами и собаками, вновь перевернув и излазив всю округу, но нашли её только перед восходом солнца. Нарубленное на мелкие кусочки её тело было разбросано вдоль крепостного рва, и стая голодных и крикливых воронов жадно пировала её мясом и свежей требухой.

Дальше слухи несколько разняться, но достоверно известно, что через неделю благородные рыцари на коленях приползли к Императорскому трону с отсечённой головой маркиза на золотом блюде. Они рыдали, извивались, целовали Багарису ноги и молили его святейшество о пощаде.

— И чьих же рук это было дело? — неуверенно спросил Хромос, чувствуя, как напряглось всё его нутро. Слишком уж эта история походило на ту, в которую не посчастливилось попасть ему самому.

— Все, кто знал хоть что-то наверняка, давно уже мёртв, но если верить всем тем россказням, что до меня доходили, то при своём дворе Багарис держал некий тайный орден, прозванный «Дланью», который и расправлялся со всеми его недругами. Вместо рыцарей и священников там были убийцы, шпионы, чернокнижники и люди, что обеспечивали их самым лучшим снаряжением. И вот этот болт, что ты принёс сегодня, был сделан одним из тех императорских умельцев.

Хромос взял снаряд из рук старика и как-то по-новому взглянул на тёмный булат. Теперь в его стальных узорах читалось полное жестокости и безудержного кровопролития прошлое. — Вы уверены в том, что это именно их оружие?

— Да, я в этом абсолютно уверен. Мне уже доводилось видеть его прежде, в коллекции моего давнего товарища, только у того снаряда были обгоревшие перья и обуглившееся древко, а вот твой совершенно цел. Откуда у тебя, простого капитана, взялась подобная редкость? Скажи мне, я должен это знать.

— На днях им был убит человек, и мы теперь ищем того, кто это сделал. Прошу, расскажите, что стало с теми убийцами и есть ли возможность их найти.

— Что же… Их полная тайн и загадок история обрывается вместе с жизнью Алого Императора, когда тот был свергнут и растерзан толпой в ходе разрушительного восстания мещан, крестьян и всякой прочей черни, охватившего всю страну. Мало кто знал их в лицо, а потому никак нельзя с уверенностью сказать, погибли ли они вместе с господином, до последнего сохранив ему верность, или же во спасения собственных шкур вероломно сбежали подальше от всепожирающего пламени мятежа и затаились в какой-нибудь глухой лесной деревушке до лучших времён. Можно было бы подумать, что карающей «Длани» его Величества никогда и не существовало, что это была простая байка, плод воображения испуганного народа, если бы не оставшиеся после них артефакты, вот такие небольшие реликты прошлого, какой ты держишь в руке. Они не дают правдивой истории стать надуманной легендой.

Так что я не могу тебе точно сказать, пользуется ли кто-то их снаряжением, или же это подлинный слуга Багариса, избежавший виселицы, впрочем… я тоже могу показать тебе одну вещицу, что прежде принадлежала им.

— Она у вас где-то тут? — поражённый этим предложением Хромос стал крутить головой, всматриваясь в силуэты клинков, пытаясь угадать, какой же из них был тем самым оружием, что унесло сотни героев сопротивления тирании и деспотизму, но старик в ответ лишь судорожно захихикал.

— Что ты, что ты, конечно же нет! Здесь так, мелкие побрякушки, мои самые ценные и любимые экспонаты я храню в другой комнате. Обычно я не пускаю никого из посторонних в мою священную обитель, но только для тебя и только сегодня я готов сделать это маленькое исключение. Прошу, помоги мне подняться на ноги.

Мотриас приподнял худые, словно ветки руки. Капитан осторожно обхватил его хрупкие кисти и бережно поднял старика на ноги. Ему казалось, что одним неловким движением, он мог переломать коллекционеру все кости.

— Теперь, капитан, возьми подсвечник и иди за мной, тут совсем рядом, — Мотриас поманил его пальцем и громко, не отрывая подошв от пола, пошаркал в сторону двери в своих остроносых бархатных туфлях, некогда привезённых им из южных стран. От постоянного сидения и катастрофического истощения его позвоночник принял форму вопросительного знака.

Сразу за выходом из залы он повернул налево и пошёл вдоль темного коридора, в котором занятой Арвис ещё не успел зажечь свечи. Дойдя до нужных дверей, Мотриас достал из кармана халата небольшой ключик и стал неспешно отпирать замок, в то время как металлический скрежет гулким эхом разносился по всем уголкам пустующего дворца.

По просьбе немощного старца, страж открыл одну из тяжелых створок и тут же почувствовал, как высокая мрачная тень протянула к нему когтистую лапу. Все волосы на его теле встали дыбом, а кровь в мгновение закипела. Хромос успел схватиться за рукоятку меча, когда оживившийся более прежнего старик выхватил из его руки подсвечник и, преисполнившись радостью и гордостью, бесстрашно пошёл навстречу зловещей фигуре.

— Не правда ли он прекрасен? А, капитан? — Мотриас поднёс дрожащее пламя к тени, озаряя массивные пластины воронёной стали с острыми шипами и освещая мелкие кольчужные кольца. Хромос увидел угловатые и громоздкие латы, покрытые роскошным балахоном с невероятно мудрёной золотой вышивкой. Несмотря на то, что он был надет на бездушный манекен, Хромос чувствовал, как от него исходила чья-то зловещая и могучая воля, обратившая на него своё пристальное внимание.

— Что это такое? — тихо спросил капитан, не снимая руку с эфеса

— Неужели не узнаёшь? — с лёгким удивлением и противной улыбкой ответил Мотриас. — Этот чудесный доспех раньше принадлежал одному весьма могущественному некроманту, старшему личу, пока его не одолел орденов паладинов. Обычно подобные реликвии изничтожают, но там кто-то успел подсуетиться, и броня ушла на чёрный рынок, где я его несколько лет назад и купил. А вот его жезл, венец и гримуар всё же обратили в пепел. Сколько же вреда от этих фанатичных варваров.

— Кто вам вообще позволил привезти эту проклятую вещь в город? В конце концов, неужели Церковь Старейшей Звезды не воспротивилась и не потребовала вас от него избавиться?

— Старейшей Звезды? Если ты не заметил, капитан, то эти жадные и лицемерные пустозвоны уже давно потеряли прежнее могущество и влияние и теперь послушно сидят в своей старой халупе, боясь лишний раз вякнуть наперекор Сенату. Пускай там и остаются до скончания времён. Поверьте уж мне, эти самодовольные, одержимые глупцы готовы кормить тебя обещаниями чудес, будут уверять тебя, что их молитвы способны исцелить любые болезни, главное лишь верить и молиться… но на деле будут высасывать из тебя все деньги, внушая тебе ложную надежду, а дорогой тебе человек всё одно будет медленно увядать, пока не погибнет… Зато теперь у меня есть этот красавец и он мой… только мой…

Глаза Мотриаса светились безумной любовью; он медленно и страстно провёл пальцами по шершавому нагруднику, повторявшему форму человеческих рёбер. От этого вида Хромоса передёрнуло. Теперь то стало ясно, что именно губило старика, всю его семью и поместье. Частичка проклятой души, что осталась жить в груде холодного металла, постепенно высасывала жизненные силы из всего, что её окружало, желая восстановить утерянную мощь и былое величие. Присутствие человека, обладавшего магией, лишь раззадоривало её аппетит и заставляло её незримыми конечностями тянуться к нему. На мгновение сознание капитана помутилось, и под складками капюшона он вновь увидел тот демонический череп, что явился ему в ночном кошмаре. Хромос почувствовал, как заныла его рука.

— Вы привели меня сюда, чтобы показать мне его?

— Нет, просто раз уж мы прошли мимо, то не смог удержаться чтобы не похвастаться моим любимцем, — ответил старик, продолжая поглаживать мертвенную сталь. — Нам вон к тому шкафу, что стоит в углу.

Оставив доспехи некроманта позади, дворянин и страж прошли мимо пары шкафов, на чьих обитых бархатом полках покоилось старинное оружие, в свои молодые годы пролившее много благородной крови. Здесь же хранился и самый первый экспонат, с которого некогда началась коллекция Мотриаса. Это была роскошная сабля с рукоятью из резной слоновой кости и золота с драгоценными камнями, которую Мотриас выиграл на скачках в одной из торговых поездок в жаркие страны. Цена её была не в монетах, а в воспоминаниях.

— А вот и она, взгляните, — Мотриас поставил свечу на приземистый столик и взял с полки кусок чёрного дерева. — К сожалению, она не целая, но вряд ли вы найдёте хотя бы ещё один кусок подобный этому.

Старик взял с полки тёмную деревяшку. Это была половина обломленной и обгорелой маски, изображавшей уродливое, угловатое подобие человеческого лица.

— Она довольно лёгкая, но при этом прочная, почти как железо, — сказал старик, примеряя её на лицо. — Прежде все, кому доводилось её видеть, умирали, так и не успев никому ничего рассказать.

— А это случаем не подделка?

— Нет, эта маска точно принадлежала слугам Багариса, — парировал старик, кладя деревяшку на место. — Как сказал продавец, её нашли в развалинах сгоревшего замка вместе с некоторыми другими похожими вещами. К тому же, если ты присмотришься, то поймёшь, что она и вот этот болт сделаны из одной и той же породы дерева, так что ошибки тут быть не может.

— Прошу, господин Мотриас, ответьте на такой вопрос: что, если человек стрелявший этим болтом на самом деле является убийцей, служившим Императору Багарису. Что если в городе есть что-то или кто-то за кем он пришёл, что я могу сделать для того, чтобы помешать ему свершить им задуманное?

— Ты? Помешать ему!? — старик противно рассмеялся. — Может в чистом поле в честной схватке ты бы его и одолел, но он на подобную рыцарскую дуэль никогда не согласиться, а ты ни за что не сумеешь ему её навязать. Как ни старайся, но, в конце концов, это ты примешь условия его игры — игры, в которой у тебя нет ни единого шанса победить, потому как он есть тот, кто обитает в чуждых тебе тенях.

Если он пришёл, чтобы убивать, то он будет убивать до тех пор, пока не вычеркнет последнее имя в своём роковом списке обречённых. Пускай они будут прятаться, пускай они будут бежать или пускай попробуют как ты бросить ему вызов — все они неизбежно встретят свой мучительный конец от его кинжала или стрелы.

Если же он пришёл, чтобы получить что-то, то вот тебе мой совет: узнай, что ему нужно, и просто отдай ему это! Проглоти свою гордость, усмири глупое тщеславие и поступи самым мудрым образом. В противном случае, он станет убивать всех подряд, оставляя для вас изощрённые послания из трупов, зальёт улицы кровью, сделает детей сиротами, лишит стариков продолжения рода.

Попробуешь встать у него на пути — поплатишься жизнью. Сдайся… забудь о сопротивлении… тебе его не остановить…

Последние слова Хромос уже не слышал. Его разум перевернулся вверх дном, реальность с иллюзиями поменялись местами. В сознании явились кошмарные картины из вещего сна. Он видел красные огни, окутанные густым облаком дыма, слышал тихий, но отчётливый шёпот у самого уха и глухие вопли обитателей затонувшего в алых водах города.

— Что с тобой? — Хромос встрепенулся, почувствовав руку на своём плече. — Тебе сделалось дурно?

— Нет, всё в порядке, — слегка пыхтя, ответил капитан, поднимаясь с колен. — Спасибо вам за ваши рассказы, но теперь я должен идти.

Хромос направился к выходу, но внезапно Мотриас преградил ему путь.

— Капитан, я хочу, чтобы этот болт стал частью моей коллекции, и готов предложить тебе тысячу золотых крон за него.

— Этот болт является важной уликой, я не могу его вам продать, — Хромос попытался обойти старика, но тот вновь встал на его пути.

— Полторы тысячи!

— Я не могу…

— Две! — всё не унимался старик. — Не надо мне говорить, чего тебе можно, а чего нельзя. Я живу в этом городе гораздо дольше тебя, молокососа, и уж точно знаю, что здесь дозволено. Если у тебя есть друзья и деньги, то законы не имеют над тобой власти. У меня есть они оба!

— Деньги может у вас всё ещё и имеются, а вот насчёт друзей вы ошибаетесь, господин Алуэстро. Если бы вы чаще выходили из дома, то знали бы, что половина из них уже мертва, а вторая успела вас напрочь позабыть. А теперь пропустите меня!

Хромос отодвинул старика в сторону и пошёл вперёд, но не успел он взяться за дверную ручку, как за спиной раздались тяжёлые шаги. Ополоумевший старец, не желая мириться с отказом, схватил с ближайшей полки кинжал и в беспамятстве ринулся на капитана. Но сколь ни была сильна его злоба, его старое тело было слабо́. Капитан легко увернулся от его неуклюжего выпада и схватил безумца за руки. Мотриас вскрикнул от боли и выронил кинжал. Он посмотрел обидчику в глаза, и его тело мелко задрожало, на глазах выступили слёзы. Старик ослабел и повалился на пол, где свернулся калачиком и тихо заплакал, изредка издавая протяжные стоны. Хромос поднял глаза и увидел издевательскую ухмылку лича, обрадованного лицезрением человеческих страданий и пустого насилия.

Пробормотав проклятие, капитан развернулся и широкими шагами пошёл прочь по коридорам, желая покинуть этот дом как можно скорее. На пути он столкнулся с Арвисом, которого привлекли шум и крики. Хромос сказал ему поторопиться и помочь господину, пока тому не стало совсем худо. После он дошёл до парадных дверей и стремглав побежал через сад, пока, наконец, не вылетел на улицу. Только тут он перестал ощущать то потустороннее присутствие, что следовало за ним с той самой секунды, как он ступил за ограду поместья.

— Всё же девчонка была права, призраки тут есть…

За то время, что капитан провёл в особняке, солнце уже успело погрузиться за линию горизонта, и наступил поздний вечер. Пора было возвращаться в Крепость и пересказать Хейндиру всё то, что ему удалось разузнать.

Пройдя пару улиц и перекрёстков, Хромос вышел на Площадь Основателей. Он собирался быстро пройти сквозь неё, но весёлая музыка, что звучала посреди собравшейся толпы, заставила его изменить намерения. Капитан подошёл ближе и увидел труппу уличных артистов, облюбовавших основание монумента. Всего их было пятеро: двое музыкантов с размалёванными лицами и три танцовщицы эльфийки с яркими зелеными глазами. Они были одеты пёстрые и облегающие костюмы с подвязанными к рукавам и талии металлическими пластинками, звеневшими при каждом их движении. Они плясали с поразительной грацией и пластикой, а их очаровательные улыбки и лукавые взгляды заставляли присутствующих мужчин выворачивать карманы, бросая последние гроши в подставленный горшок.

Появление капитана городской стражи не осталось без внимания, и игравший на флейте парень пихнул товарища в бок и указал сторону солдата своим инструментом. Лютнист тут же прекратил играть старый мотив и завёл новый, более громкий и бойкий, а флейтист скорчил серьёзную рожу и лихо запел известную походную песню. Обворожительные эльфийки подошли ближе к Хромосуи стали исполнять умопомрачительные гимнастические трюки, то и дело бросая на него томные взгляды. Любой другой мужчина, глядя на их изящные тела, потерял бы голову от разбушевавшегося сладострастия, но, к своему собственному удивлению, капитан ощутил тоску и какое-то странное угрызение совести. Поэтому, когда одна из эльфиек поднесла ему горшок, вместо затёртых медяков он бросил в него дюжину серебряных монет и ушёл под благодарные возгласы девушек.

С площади Хромос вышел на главную дорогу и побрёл в сторону Крепости. Тяжёлая кираса неприятно давила на плечи и нагружала спину, сапоги натирали ступни; Хромос только и думал, как бы их поскорее снять и блаженно растянуться во весь рост на кровати.

Так он преодолел половину пути, уставший и малость отупевший, чувствуя себя неимоверно паршиво и гадко, пока краем глаза не заметил, как мимо него проскочил высоки, худой мужчина в длинном камзоле цвета болотной тины. Капитан встрепенулся, словно с небес в него ударила молния, и в следующую секунду он ринулся в погоню.

— Пропустите! — прикрикнул Хромос, расталкивая встречных людей. Он увидел человека, о котором говорил ему псарь, человека, который вчера бесследно исчез из переулка. Это был Феомир.

Хромос попытался окликнуть таинственного друга Элатиэль, но тот, даже не обернувшись, прибавил шагу. Взбешённый этим, капитан собирался заорать на всю улицу и приказать прохожим схватить беглеца, но в этот момент его нога зацепилась за что-то. Потерявшего равновесие капитана повалило в сторону, и он врезался в проходившую мимо компашку писарей. Оттолкнув от себя возмущённого слугу пера и чернил, он огляделся по сторонам, но сальная макушка Феомира затерялась среди многолюдной толпы. Хромос предпринял попытку продолжить погоню, двигаясь в прежнем направлении, но безуспешно. Добыча ускользнула из-под самого его носа.

Раздосадованный и злой, Хромос вернулся в Крепость и сразу же пошёл на доклад к Хейндиру, но того на месте не оказалось. По словам одного из его адъютантов, господину Командующему ещё утром пришло письмо из Сената, и он отправился к ним на собрание, для решения каких-то важных и не терпевших отлагательств вопросов. Собрания могли длится до поздней ночи, если не до рассвета, а потому Хромос не тал ждать под дверьми возвращения наставника и пошёл в свои покои снимать доспех, однако там его ожидал ещё один пренеприятный сюрприз.

Расстёгивая ремень с ножнами, капитан обнаружил, что вместо вещевого мешка на его поясе болтались лишь пара обрезанных шнурков. Скорее всего, вор успел обокрасть его во время погони, когда всё внимание капитана было сосредоточено на одном Феомире. Важная улика была безвозвратно утрачена, и Хромос почувствовал себя распоследним болваном и настоящим ослом.

Пока Хромос корил себя за невнимательность, вспоминал старые и новые грехи, под городскими улицами по зловонным канализационным тоннелям задумчиво брёл невысокий мужчина в широкополой мятой шляпе и дырявом коричневом плаще. Он двигался по узкой каменной дорожке, возвышающейся над потоком жидких фекалий и объедков, и его шаги были столь тихими, что его возможный попутчик не смог бы их расслышать. У этого человека не было при себе ни фонаря, ни факела, ни свечного огарка, но это не мешало ему уверенно идти сквозь непроглядную тьму, ведь в ней он видел не хуже дикой кошки или совы. Кроме того, его великолепная память позволяла ему, не имея карты, безошибочно двигаться в сложном и запутанном лабиринте городской канализации.

— И снова этот хмырь в доспехах, — думал человек. — В прошлый раз я видел его у постоялого двора. Там он забрал коробку и унёс в Крепость, теперь вот ходит по городу с моими вещами… Впрочем, я не ожидал его встретить, даже пришлось оставить слежку за длинноволосым и моими старыми друзьями, но зато я вернул стрелу…

Мужчина пнул попавшуюся ему под ноги крысу. Зверёк с пронзительным визгом пролетел несколько ярдов и плюхнулся в зловонные массы, мигом поглотившие его маленькое тельце.

— Кто же ты, капитан Нейдуэн, кто же ты такой? Слепец или шестёрка? Этого ты мне сказать не в силах…— при этом мужчина коснулся небольшой вещицы, лежавшей в его нагрудном кармане. — Надо будет больше разузнать про него у местных. Если вдруг окажется, что он с ними как-то да связан, то убрать его не составит особого труда… Зато вот они явно стали осторожнее и осмотрительнее… так просто, как было с купцом и той эльфийкой, у меня уже не выйдет… эх…

За этими мрачными и неутешительными размышлениями убийца дошёл до большой трещины в стене туннеля. Сняв с головы шляпу, он осторожно протиснулся в щель.

Глава VIII «Тайны Мёртвых»

Грядущий день обещал быть пасмурным и хмурым. Сразу после восхода пламенное светило укрылось от глаз за тонкой пеленой серых облаков, затянувших всё небо от горизонта до горизонта. Все народные приметы как одна утверждали, в этот день тучи точно не оросят землю живительной влагой, но старый лекарь Толвиан, едва пробудившись, стал жаловаться на тупую боль в левом колене, предрекая в связи с этим жуткий ливень, который грозил обратиться всемирным потопом. Он считал своей святой обязанностью поделиться этими тревожными предчувствиями с каждым встречным ему человеком, даже если тот куда-то спешил или уже с кем-то разговаривал. Впрочем, хорошо знавшие точность его предсказаний стражи молча кивали ему в ответ, пропуская всё мимо ушей, или нарочито бесстыдно зевали, не прикрывая рта. В такую погоду было как-то лениво что-либо делать. Тело словно бы наливалось тёплым свинцом, и хотелось просто поваляться в тёплой постели с полным желудком вплоть до самого обеда, но нёсшие службу стражи не могли позволить себе такой вот праздной роскоши и были обязаны добросовестно выполнять все уставные предписания в независимости от погоды или настроения. Впрочем, строгая буква закона отнюдь не препятствовала их халтурному исполнению.

И всё же этим ленивым, вязким утром Хромос проснулся ещё до звона крепостного колокола, как-то приторно бодро встал с постели и, надев штаны с сапогам, накинул на голые плечи поддоспешник, не став его застёгивать. С мечом в левой руке он направился к выходу из Крепости, коротко приветствуя стражей, достаивавших ночной караул. Сразу за воротами он повернул налево и пошёл вдоль крепостной стены циклопических камней, пока не вышел к пустой площадке, обнесённой невысоким деревянным заборчиком из криво сколоченных, а кое-где и просто связанных пенькой неотёсанных брусков, какой можно встретить на захудалых овечьих фермах. В этом месте, подальше от людей, животных и построек капитаны и некоторые другие одарённые офицеры оттачивали магические навыки, не рискуя причинить вред здоровью неудачно попавшему под руку зеваке или прохожему.

Хромос снял с себя поддоспешник, повесил его на забор и прислонил меч к одному из столбов. Повинуясь силе привычки, утреннюю тренировку он начал с разминки конечностей и лёгкой пробежки по периметру площадки, чтобы хорошенько разогреть и растянуть сжавшиеся и затвердевшие во сне мышцы. Вслед за этим он обнажил меч, описал острием с десяток кругов, разминая кисть, а затем стал наносить удары по воображаемым противникам, так и норовившим подло выскочить из-за угла, да ещё и вдвоём или втроём. Постепенно наращивая темп схватки, он выполнял всё более сложные фехтовальные примы, добавляя к атакам оружием удары свободной рукой и пинки ногами, некоторые из которых приходились противникам прямиком в пах. В минуты, когда кону стояла жизнь, честь и мужская солидарность отходили на десятый план.

Когда все незримые враги были изрублены в капусту или обращены в позорное бегство, Хромос остановился, чтобы перевести дыхание и немного просохнуть. Ему нравилось ощущать дуновения ветра на взмокшей и разгорячённой коже, чувствовать лёгкое головокружение и слышать, как бьётся сердце в груди, отдаваясь гулким эхом в горячих висках. Но долго отдыхать было нельзя, и капитан, громко хрустнув шеей, вновь встал в боевую стойку.

Хромос прикрыл глаза и сделал пару длинных и глубоких вдохов. На минуту он постарался абстрагироваться от окружавшего мира и обратить взор в самую глубину своего существа, чтобы отыскать источник энергии, растекавшейся по телу, словно вторая кровь. Усилием воли он заставил её сменить привычное течение и устремил воспрявшие потоки в левую руку. Спустя пару мгновений по коже заскакали огоньки синих искр. Они становились всё больше и ярче, совершая всё более длинные прыжки, пока не превратились в толстые электрические дуги, покрывшие всю руку от кончиков пальцев до самого плеча. Затем на капитана вновь напали яростные, но незримые рыцари, и он, используя левую руку то, как оружие, то, как щит, дал им решительный отпор.

Временами небольшие молнии срывались с кожи и отлетали в сторону, утопая в сухой почве. Практикуемое заклинание требовало от Хромоса большой концентрации и навыка управления силой магического потока. Если магической энергии было недостаточно, то оружие противника, вместо того чтобы отскочить, могло пробиться сквозь слабую защиту и тяжело ранить неумелого заклинателя. Если же чародей не мог в достаточной степени сдерживать бурлящую в нём силу, то её излишки самопроизвольно высвобождались в виде отлетающих молний, тем самым стремительно ослабляя мага, а заодно раня всех вокруг. При сохранении необходимого баланса, сотворённое заклинание позволяло одинаково хорошо атаковать и защищаться, правда, оно было неспособно отличать друзей от врагов и разило их в равной степени, а потому применялось только вне боевого порядка, когда не было риска случайно ранить союзников.

После каждой минуты боя контролировать заклятие становилось всё труднее, но Хромос продолжал усердно размахивать мечом, пока не почувствовал, что его концентрация достигла предела. Сделав резкий вдох, он стянул потерявшую стабильность энергию в грудь и сжал её в тугой клубок. Вместе с громким боевым кличем капитан отпустил его, и с десяток толстых электрических дуг вырывались из его тела, подняв в воздух густые облака пыли. Молнии шустро извивались, трещали и искрили, пытаясь ухватиться за кого-нибудь, но, потерпев неудачу, с треском и шипением ныряли в землю и уходили к сердцу планеты. Каждая из этих молний была способна убить лошадь вместе с сидевшим на ней всадником, до этого заставив их биться в яростных и мучительных конвульсиях. Благо в этот раз удалось обойтись без жертв, и по завершению хаотичной магической атаки Хромос, поправив съехавшие штаны, неспешно пошёл в сторону забора, где лежала его верхняя одежда. Теперь его тело снова было лёгким и свежим.

Организм каждого чародея, не зависимо от его желания, постоянно вырабатывал магическую энергию, которую он должен был тут же израсходовать или запасти внутри, где-то между сердцем и душой, правда точное местоположение последней до сих пор оставалось загадкой. Вместимость этого мистического сосуда у всех людей была разная, но у каждого имелся некий предел. Когда этот порог был близок, заклинатель чувствовал себя заполненным до краёв кувшином, через края которого вот-вот должна была выплеснуться кипящее масло. Оттого всякому чародею, будь то деревенская ведьма или великий эльфийский архимаг, была нужна регулярная разрядка, без которой он становился скрытой угрозой для своих близких.

Полностью высохнув, Хромос натянул поддоспешник и застегнул ремень с ножнами, с которого всё ещё свисали обрезки шнурков украденной сумки. Это был символ его неудачи, за которую он чувствовал вину и стыд, но которую не хотел просто так забывать. Вновь погрузившись в недобрые раздумья, капитан покинул тренировочную площадку и пошёл назад в Крепость. К этому моменту, все стражи уже успели пробудиться ото сна и по-черепашьи шастали по двору и укреплениям, сменяя караульных и выполняя поручения таких же заспанных командиров. По их лицам было заметно, что эти дела были им совершенно в тягость, но недовольный взгляд проходившего мимо капитана или капрала тут же придавал им бодрости и искреннего желания трудиться в поте лица, правда этот заряд энтузиазма потухал сразу же после ухода начальника.

Перед тем как отправиться в обеденную залу, Хромос забежал в свои покои и оставил там более не нужный меч. Затем он снова спустился на первый этаж и примкнул к колонам солдат, шедших на завтрак.

— И снова ты приходишь последним! — громко поприветствовал его Манек и помахал вилкой с обкусанной сарделькой, так что капли белёсого свиного жира мелким дождём полетели на соседей. — Садись скорее, а то еда уже остывать начала.

— Да-да, сейчас, — пробормотал Хромос, подбираясь к своему месту.

— А ты чего такой красный? — спросил Фелкис.

— Да так… Решил сутра сходить и немного размяться на площадке, — ответил Хромос, размешивая ложкой подсохшую кашу, на которой образовалась полупрозрачная плёнка.

— Так это был ты! — неожиданно завопил Адриль. — Я услышал гром и подумал, что вот сейчас-таки польёт с неба, а это оказывается твои проделки! Чёрт бы тебя побрал!

— И я тоже очень рад тебя видеть.

— Наш золотой мальчик, как всегда добр и приветлив, — вновь напал Адриль, громко чавкая при каждом слове.

— Ага, только ты это, главное не подавись, а то мы тебя спасать не станем.

— Это…кхе-кхе… да ну тебя…

Хромос ожидал, что Лормин как обычно вмешается, чтобы подколоть надоедливого смутьяна, но этого не произошло. Капитана Тисдо не было за столом, как и ещё двух офицеров.

— Мужики, а где Лормин, Одвин и Хейндир, — спросил Хромос, осматривая пустые места.

— Господин Уонлинг сейчас у себя в кабинете, — ответил ему Глосель, — вроде у него там какие-то срочные дела. Может позже поест или ему на место принесут. Лормина я утром видел, но он сразу же смотался в город, а куда именно я у него не спрашивал. Что же до Одвина… кажется, в последний раз я его видел дня три назад… а может и того больше…

— Да по-любому ночует у одной из его богатеньких любовниц, а сейчас сидит на стуле её рогатого муженька, жрёт лучшего быка с ярмарки, фаршированного жирнющими гусями, подданного на золотом блюде, и запивает всё энто дело с вином не менее чем двадцатилетней выдержки! Или какие он там истории обычно рассказывает?

— Вообще, звучит очень на него похоже, — подтвердил Тристан, и все капитаны дружно загоготали.

— Но всё же признайте, рассказчик из него хоть куда. Мне всегда интересно послушать о его новых похождениях, даже если все они с начала и до самого конца не более чем враки. Враки! Но зато какие!

— Бахвалиться он мастер, но толку с этого?

— Толк есть, да ещё какой. Побольше чем от правды будет. У меня вот один знакомый дурак-дураком, годовалый ишак его поумнее будет, но вот заслуги себе придумывать и языком трепать он умеет мастерски. Заливается как соловей. Как начнёт, так не остановишь. О чём его не спроси, во всём он первейший знаток. Он будет с непоколебимой уверенностью в своей правоте и без единой запинки молоть несусветную чепуху и даже не покраснеет, если ты поймаешь его на невежестве. А как придёт пора делать дело, так он в тот же самый миг куда-то пропадет. На этом олухе вся семья крест поставила. Думали, что до конца своих дней будет у них на шее сидеть, но всё же решили попытаться дать ему достаток и через семейные знакомства устроили его мелким чинушей в ратушу. И что же вы думаете? Прошёл десяток лет и вот он уже служит каким-то там старшим советником в Сенате. В Сенате! Я с ним не так давно виделся. Я таких красноречивых ораторов в жизни не встречал. Не говорит — поёт! Разве что без рифм. Всё так складно и красиво, витиевато и умно, словно пять сотен книг прочёл и три жизни прожил по сто лет каждую, так что слушаешь его и готов сразу и во всём с ним согласиться. Однако, стоит хоть маленечко задуматься, так понимаешь, что смысла в этих его речах ни на грош, одни пустые слова. И вот если у нас такие люди в старших советниках ходят и с законами помогают, то не стоит удивляться, что в городе творится сплошной бардак и что ни день, так какая-нибудь неурядица приключиться. Кстати, девкам он тоже мозги знатно пудрит, а те только рады…

— Хорош дружок, ничего не скажешь, но я хотел вам один вопрос задать, — вмешался Хромос, почувствовав, что разговор пошёл в иную сторону. — Вашим ребятам вчера карманники случаем не попадались?

— Карманники? — переглянулись капитаны. — Сложно сказать… с такой мелочёвкой рядовые сами разбираются, мы там попросту не нужны. Побьют да отпустят, а может и в тюрьму отволокут, сам же всё прекрасно знаешь.

— Да знаю…

— А чего тогда спросить решил?

— Да так… Недавно у знакомого недалеко от рынка кольцо кто-то подрезал, вот он меня и попросил разузнать, — Хромос не хотел признаваться в своей неудаче пред другими капитанами, особенно перед всегда готовым к подколкам и издёвкам Адрилем.

— А что за колечко хоть?

— Обычное такое, золотое, с круглым янтарём в простой оправе.

— Такие много кто носит, найти будет сложно. К тому же вор, скорее всего, уже его продал, так что про цацку можно забыть.

— Я ему то же самое сказал, но он всё равно продолжил меня упрашивать, так что я не смог ему отказать.

— Что же, жаль его…

— О, я тут вот что вспомнил! — воскликнул Манек, ударив кулаком по столу. — Вчера по возвращению с дежурства один из наших старшин поведал мне об уморительном происшествии, что случилось на рынке. В обще, дело было так… Какой-то малолетний, а от того тупой как пень и пылкий словно феникс олух наткнулся парочку иноземок в одеждах из таких рыжих, пятнистых шкурах, ну вы знаете их, хотя бы раз да точно видели. И вот это балбес не придумал ничего лучшего, как в наглую полезть к ним и попытаться потрогать за всё мягкое. Однако, к его огромному несчастью и к нашему веселью, эти заморские девахи оказались отнюдь не из робкого десятка и дали парню отпор, расцарапав ему всю харю в кровь. На их крики и ругань прибежали мужья, ну или братья, короче их спутники, и тут же присоединились к избиению паренька, ну а там подоспели и наши ребята. Дерущихся быстренько разняли, потребовали уплатить законный штраф за драку, вот только купцы не поскупились и отвалили пригоршню серебра сверху, чтобы этому шалуну-затейнику ещё хорошенько всыпали в рыло и по пузу. Где он теперь отлёживается — в тюрьме или на кладбище, я не знаю, но к чужим девкам в ближайшее время приставать он точно перестанет, зуб даю.

— Да, на рынке всегда что-нибудь весёлое происходит. Я иногда даже жалею, что не всегда удаётся стать свидетелем чего-то подобного или тем более поучаствовать в какой-нибудь заварушке, — мечтательно протянул улыбнувшийся Фелкис.

— Ну, если тебе так хочется, то попроси Хейндира понизить тебя в звании, а на твоё место взять кого-нибудь другого. Мы позабавимся, наставляя твою замену на путь истинный, а ты получишь все те весёлые и полные романтики уличные приключения, о которых ты так мечтаешь.

— Ммм, пожалуй, перебьюсь и вашей скучной компанией, — ответил Фелкис, скривив глуповатую рожу. — Кстати, этой ночью вроде бы без убийств обошлось.

— Разве? Мне казалось, что нескольких пьяных поножовщин таки случилось.

— Да нет, кому они интересны, обычное же дело. Я говорю о том Шкуродёре, которого Хромос ищет.

— Сам кличку придумал или подсказал кто? — спросил Нейдуэн, недовольно покосившись на товарища.

— Подслушал у моих ребят, пока они спорили, как его лучше назвать. Были там ещё Ночной свежевать, Тихий чёрт, Кожевенник и Потрошитель. Однако, судя по тому, что рассказал господин Уонлинг, Шкуродёр будет для него самым подходящим имечком, разве нет?

— Да называйте его, как хотите, вряд ли ему есть до этого какое-то дело, — фыркнул Хромос и сунул вилку в рот.

— Да не переживай ты так, рано или поздно он точно попадётся в твои руки. Мы тебе с этим поможем.

— А если посчитать в трупах, через сколько это произойдёт? Спустя одно тело? Два… восемь?

— Пф… ну что ты начинаешь…может ни через одно! Откуда тебе знать, что он ещё будет убивать? Может этих двоих шлёпнул и на этом успокоится? А?

— Нет, он не успокоится. Просто подождите немного, и точно будет новый мертвяк, — мрачным голосом ответил Хромос. Почему-то ему вспомнилось недовольное лицо Феомира, только теперь его глаза были выдавлены, а по бесстрастному лицу протянулись свежие багряные полосы.

— Да ты хоть видел, сколько патрулей теперь ночью по городу бродит? Такое ощущение, что у нас война на носу, а не один полоумный смутьян с ножичком и стрелами.

— Эх, мне бы твои спокойствие и уверенность, — горько улыбнулся капитан.

После непродолжительного молчания капитаны вновь завели свои прежние весёлые разговоры, а Хромос, быстро прикончив завтрак, встал из-за стола и одиноко побрёл в сторону кабинета господина Командующего. Капитану очень хотелось поделиться с наставником добытыми у Мотриаса сведениями, но в то же время он понимал, что ему наконец-то придётся обсудить с Хейндиром пару важных тем, разговор о которых он откладывал на потом слишком уж долго. Утрата болта на их фоне — была лишь мелкой неудачей. Набравшись мужества и решительности, Хромос постучал кулаком в дверь.

— Да-да, входите, — Хейндир сидел за столом, уставившись в разложенные перед ним бумаги, и усердно массировал правый висок, стимулируя работу усталого разума. Подняв глаза, он исподлобья взглянул на незваного посетителя. — А, это ты. Проходи и присаживайся, мне как раз надо сделать перерыв от всей этой писанины.

Когда капитан подошёл ближе, то увидел, что перед Уонлингом была развёрнута карта города, на которой была выложена дорожка из красных камушков. Она обозначала маршрут, проложенный от самых городских ворот, до здания посольства Королевства Эрсум, находившегося почти в самом сердце старого города.

— Снова работаешь над планом сопровождения? Мне казалось, что ты утвердил его ещё две недели назад. К тому же о чём тут думать — это уже не первый их визит. Плёвое дело.

— Было плёвым, — слегка удручённо ответил Хейндир. — После того, как до сенаторов дошли вести о втором убийстве они не на шутку всполошились. Решили, что это как-то связанно с приездом посла и что на него может быть совершено покушение. Я пытался их переубедить, говорил, что это должно быть совпадением, так как убийца преследует совсем иные цели, никак не связанные с делами королевства, а потому послу ничего грозить не должно, к тому же у него и так будет достаточно охраны. Однако все мои доводы они пропускали мимо ушей и требовали втройне озаботиться защитой посольской задницы, приставить к нему не одного, а сразу двух капитанов, и чтобы они не покидали его ни днём, ни ночью, ни в спальне, ни в сортире. Кто-то ещё выдвинул предложение отправить отряд всадников навстречу делегации, дабы оберегать его на пути до города, но эту идею пока оставили без внимания. Короче этот вёрткий гадёныш в довесок ко всему накинул нам ещё целый ворох проблем.

— Похоже на то, что наши дорогие сенаторы очень не хотят портить отношения с Королевством. Не то, что раньше, — капитан постарался устроиться на стуле, но как бы он не елозил на подложенной подушке, всё равно сидеть было неудобно. — Мы ведь прежде договорились, что его сопровождение будет моей обязанностью. Однако теперь, раз я бегаю по всему городу за убийцей, то надо бы что-то поменять.

— Сопровождение — работёнка не слишком пыльная, главное быть вежливым и учтивым, так что от тебя будет больше проку, если ты не будешь привязан к послу и сможешь дальше идти по следу, так что найдём тебе замену. Я подумывал выбрать твоего друга, Глоселя. Что ты на это скажешь?

— Он мужик спокойный и ответственный, думаю, что хорошо справиться.

— Хорошо, но нужен ещё один.

— Может Адриль?

— Адриль!? — Хейндир оживился и заметно повеселел. — Да, он-то точно подойдёт. Я уже вижу, как при первой же встрече он оплюёт всю делегацию и пошлёт посла к чёртовой бабушке. Чего-чего, а военных действий на фоне дипломатического конфликта нам сейчас ох как не хватает.

— Ты же знаешь, что я шучу. Возьми У́ндраса, он таких дров точно не наломает.

— Положусь на твой выбор, — Хейндир быстро черканул имя на бумажке. — А теперь давай обменяемся собранными сведениями. Надеюсь, что тебе тоже есть, что рассказать.

— Ну да, кое-что удалось нарыть… — Хромос сделал небольшую паузу, ожидая, что его наставник начнёт говорить первым, но Хейндир показал ему рукой, чтобы капитан продолжил говорить. — После вчерашнего собрания я пошёл на склад и забрал вещи купца. Я перерыл оба ящика, но так и не смог найти футляр из Дун-Гарада

— Правда? Я точно помню, как кинул его в один из ящиков. Странно, что ты его не нашёл.

— Не только его. В ящиках ещё не было той серебряной железяки, что попалась мне в спальне, и таможенного листка там тоже не оказалось.

— Думаешь, что кто-то там успел порыться? К примеру, Дольф?

— Нет, тогда бы в ящике не лежала бутылка вина. Он бы её вперед всего остального забрал. К тому же, когда я сдавал ящики назад, то проверил по записям, не брал ли их кто-то до меня. Но в журнале не было иных записей кроме самой первой о получении на хранение и ещё свежей моей, так что я не знаю, кто же в них успел покопался.

— Это неприятно, но разберёмся с этим потом, — отмахнулся Хейндир, которого как-то не сильно обеспокоили эти пропажи. — А теперь порадуй меня и доложи, что же тебе удалось узнать о болте.

— Да, есть кое-что, — в глазах Хейндира блеснули огоньки, но капитан только помрачнел. — Оказалось, что наш убийца пользуется редким и очень дорогим оружием. Изготавливалось по заказу одного Императора, Багарисом вроде зовут, для его же слуг.

— Никогда не слышал о таком. Он не из наших соседей?

— Нет, он вообще из другого мира, да и мёртв уже с десяток лет, так что это всё явно не его рук дело. Я сильно сомневаюсь в том, что мы сможем узнать, кому оно сейчас принадлежит или у кого оно было куплено. По крайней мере, так мне сказал Мотриас.

— Ты ходил к Мотриасу!?

— Да. В мастерских мне ничего не удалось узнать и добрые люди, вернее один добрый гном меня отправил меня к нему. Особого выбора не было — пришлось идти.

— Понятно… и как он?

— Весьма паршиво. Выглядит так, словно с минуты на минуту готов отправиться в загробный мир. Плешивый, бледный, кожа да кости, к тому же, его сознание совсем помутилось. Не уверен, смог ли он меня вообще вспомнить. По имени так ни разу и не обратился, только по званию.

— Бедняга... Мне про него, конечно, рассказывали, но то были лишь рассказы друзей, услышанные от знакомых, чей прислуге довелось побывать на работе в его особняке. Мне сложно было поверить во все эти слухи о его здоровье, тем более что у меня с ним всего два года разницы, и это я его старше. Но если и ты после личной встречи говоришь мне то же самое, то отрицать дальше не имеет смысла. Страшные дела творятся… страшные…

В моей памяти он всё ещё тот статный жеребец, каким я его впервые встретил после выступления на Арене. Это было ещё до твоего переезда. Он тогда расхваливал меня, говорил, что без тени сомнений поставил на мою победу тысячу крон и в честь моего триумфа приглашал отобедать на его прогулочной лодке вместе с ним и Фиалиссией… мда… хорошая была женщина.

На минуту в комнате повисла гробовая тишина. Мужчины смотрели в стороны, не решаясь встретиться глазами.

— У него в доме стоят доспехи некроманта.

— Да, я и об этом слышал от одного сенатора, — поморщился Хейндир. — Он мне поведал, что Мотриас заплатил за них какую-то баснословную сумму денег, а недавно и вовсе завещал, чтобы его в этой броне похоронили в родовом склепе. Думаю, что его сыновья наплюют на это последнее желание выжившего из ума старика и похоронят отца по традициям, а доспехи утопят где-нибудь подальше в океане. К слову, а как они там поживают?

— Инкелий живёт в другом городе, Бармилий занят плаваниями.

— А Агдалина? — неуверенно и осторожно спросил Хейндир, словно сразу же извиняясь за свой интерес.

Пальцы капитана судорожно забарабанили по деревянному подлокотнику, а взгляд сумбурно забегал по каменным плитам пола.

— Бескровная… худая… седая… во рту не хватает половины зубов и пахнет от неё могилой. Не понимаю, как такое вообще возможно… разве что их прокляли сами Боги.

— В этом нет твоей вины.

— Разве? — капитан страдальчески посмотрел на наставника. — Есть кое-что, о чём я тебе прежде не рассказывал.

Где-то через полтора месяца после кончины Фиалиссии, когда Мотриас с горя заперся дома вместе с Бармилием и Агдалиной, мне пришло приглашение от Инкелия. Мы встретились с ним в доме его друга, и он стал меня заверять, что его отец в своей одержимости тащит всю семью на дно, и убеждал меня похитить Агду, а затем увезти в Стагросс. Точнее, он сам собирался выкрасть её из особняка, но не мог забрать её к себе в Хайклиф, а из всех людей на свете доверить сестру он мог только мне. Говорил, что пусть она будет рыдать, пускай брыкается и кусается — оплакивать мать можно и из-за океана. Рано или поздно да успокоится и продолжит жить. Настаивал на том, что так будет лучше для всех.

Я тогда ответил ему отказом. Что же. Пока мы все жили моментом, Инкелий один смотрел в будущее и был готов действовать. Теперь я понимаю, что стоило тогда его послушать, но не сделанного уже не свершить.

— Я бы ему тоже не поверил. Думаю, что никто бы ему не поверил. Потеряв дражайшего тебе человека, мало кто смог бы остаться хладнокровным и не поддаться боли утраты. Каждый, так или иначе, проходит через подобное испытание и живёт дальше, нам ли с тобой этого не знать, но вот они не правились. Ход времени вспять не обратишь, так что не стоит до конца дней корить себя. Ты не желал ей зла, но по воле Богов оно с ней всё же случилось.

— Но я мог бы быть рядом, постараться всё изменить.

— Помнится, ты говорил, что после того, как Фиалиссия слегла, Агда не желала тебя видеть.

— Вчера она мне говорила обратное…

— Эх…что же… довольно на сегодня таких разговоров. У нас ещё есть работа.

— Да, ты прав, — Хромос тяжело выдохнул и выпрямил спину, вновь влезая в шкуру сурового капитана стражи, для которого все эти нежные чувства были совершенно излишни. Оставалась ещё одна новость, которую он вынашивал последние два месяца и о которой он был обязан поведать старику, но высказанная в тот момент она бы обратилась предательством. — Ничего точно не известно, есть лишь старые слухи об их удивительных навыках скрытности и проникновения, а также жуткие истории про их кровавые расправы. Очень похоже на нашего ублюдка. Так что это либо один из них, либо человек, что у них обучался.

— В таком случае, это должен быть мужчина средних лет или немного старше. Хотя он явно в хорошей форме, так что может и молодняк.

— Да, как-то так.

— Ладно, будем считать это одной из примет, а теперь можешь вернуть мне болт?

— Нет, не могу.

— Ты его где-то оставил?

— Нет, его это… его вчера украли на улице, когда я возвращался в Крепость.

— Но как!? — воскликнул Хейндир после секундного замешательства.

— Точно не знаю, но скорее всего это произошло, когда я гнался через толпу и сталкивался с людьми.

— И за кем ты гнался? — спросил Хейндир с недовольной миной на лице.

— За длинноволосым человеком, которого я тогда видел возле театра.

— Опять ты заладил про этого проходимца. Сдался тебе он.

— Он не просто случайный бродяга! Я разговаривал с одной из актрис в театре, она рассказала мне о друге убитой эльфийки по имени Феомир, который подходит под описание человека, замеченного псарем в ночь после убийстве купца. Это не может быть совпадением!

— Ты мне не говорил, о том, что он был знаком с убитой, — упрекнул его Хейндир. — Это уже многое меняет. Говоришь, что его зовут Феомир?

— Да, всё так. Высокий, худощавый с сальными волосами. Мне не сказали, чем он занимается или где его можно найти, но он явно мутный тип, возможно, что даже опасный.

— Попробуем его поискать, может, что и расскажет, — пробормотал Хейндир, записав ещё одно имя аккурат под первым. — Впрочем, ты не один опростоволосился и далеко не худшим образом.

— В смысле?

Хейндир запустил руку под стол, залез в ящик и достал чёрный ларец. Ухватившись за крышку, он отодвинул крючок. Шкатулка распахнулась и повисла в воздухе. Она была пуста.

— Где они? Как их смогли выкрасть из тайника?!

— Они были не в хранилище. Если помнишь, то позавчера, когда нам сообщили об убийстве эльфийки, то мы сразу побежали к конюшне. Я тогда не успел спрятать камни и оставил шкатулку на столе. Здесь она и пролежала до следующего утра. Вспомнил про неё только после нашего совета и собирался отнести на место, но не успел проверить её содержимое, как примчался гонец из Сената и передал требование немедленно прибыть для отчёта. Пришлось быстро, без проверки, сунуть её в тайник и отправиться на встречу. Хотя, какая разница открыл бы я её или нет, своровали их ещё ночью, в этом я уверен.

— На кого думаешь? — сокрушённо спросил капитан.

— Не знаю. Пока мы были в театре, кабинет оставался незапертым, и войти мог кто угодно, но не помню, чтобы прежде хоть раз кто-то да решился у меня красть. Не очень-то это походит на простое совпадение. Кто ещё знал про камни кроме меня и тебя?

— Бэрид, замочных дел мастер, Эдвис и каждый гном в Дун Гараде, а может уже и половина гномов всего Лордэна и даже кто-то в окрестностях. Не думаю, что все банкиры стали держать языки за зубами.

— Коротышек тут никто не видел. Кто из стражей?

— Я никому про них не рассказывал.

— Плохи наши дела.

— Ради них можно и всю Крепость перевернуть к верху дном.

— А заодно придётся и весь двор перекопать. Что-то с этим делать надо, но это будет моей головной болью, а для тебя сейчас есть новое задание.

— Неужели сегодня будут и хорошие новости? — Хромос тоскливо улыбнулся.

— Немного, но да. Как выяснили осведомители, яд Туманных Островов никто не продаёт, однако они смогли найти человека, который раньше был ключевым поставщиком этой напасти.

— Кто такой?

— Зовут его И́клос, фамилии не имеет, либо же он никому её не доверяет. Занимается всевозможной контрабандой, ростовщичеством и ещё много чем по мелочи, но высовываться не любит, поэтому раньше он нам на глаза особо и не попадался. Найти его можно в Квартале Страстей, где он держит нечто вроде притона.

— Наши люди с ним уже встретились?

— Нет, они не стали близко подбираться к нему — побоялись, что их раскроют. К тому же он вполне себе авторитетный человек в воровской среде и с мелкими сошками по пустякам беседовать не станет. Нужен кто-нибудь покрупнее.

— А, по-твоему, он примет к себе стража?

— Рядового или старшину, разумеется, нет, а вот капитана вполне может, — ответил Хейндир, откинувшись назад. — Правда тебе придётся идти неофициально, так что забудь про доспехи и отряд поддержки.

— Меч хотя бы взять с собой можно? — спросил капитан, прикидывая в голове степень рискованности вылазки.

— Да, но постарайся не накалять ситуацию, — Хейндир свёл брови, пытаясь что-то вспомнить. — Мне передали, что с этим гадом шутки плохи. У него полный рукав козырей при полном отсутствии совести, как-то так.

— Ясно. Надеюсь, что тебе сообщили, где именно находится его притон, а то мне не хотелось бы шастать по тамошним заведениям и расспрашивать работников.

— В переулке между борделями «Страна Грёз» и «Логово Суккуба» есть двухэтажное здание с заколоченными окнами. Там несколько дверей, но тебе нужно будет подойти и постучаться в зелёную. Когда тебя спросят, на кой чёрт ты пришёл, ответишь, что ты принёс письмо от лысого эльфа. Тогда тебя впустят.

— А, этим сведениям можно доверять? Вот назову я им такой пароль, впустят меня внутрь и тут же перо под ребро сунут.

— Не волнуйся, мои источники достаточно надёжны, и врать они не станут. Всё проверено.

— Мне туда отправиться сейчас?

— Нет, лучше ближе к вечеру, в противном случае можешь его не застать.

— Ладно… значит, я пока свободен?

— Да, можешь пойти отдохнуть или заняться своими личными делами, как тебе будет угодно.

— Я бы лучше воспользовался свободным временем и сходил поискал место жительства Элатиэль. Думаю, что нам стоит проверить, нет ли в её доме чего-то, что могло бы указать на мотив убийства.

— Не стоит, — отмахнулся Хейндир.

— Но… почему?

— Галоэн сказал, что она живёт где-то в пригороде, но точного места он не называл.

— Расспрошу местных жителей, может, кто её вспомнит.

— Может быть вспомнят, а может быть и нет, только время потеряешь и не успеешь на встречу с Иклосом. Это сейчас куда важнее, а про эльфийку разнюхаешь потом. Ты меня понял?

— Да, — уступил Хромос, — пойду тогда проверю доспех и меч, а то, кажется, он малость затупился.

— Ступай. Как закончишь болтать с тем подонком, то сразу возвращайся ко мне на доклад. Я сегодня вряд ли лягу спать раньше полуночи и буду тут, если только сенаторы снова не захотят устроить мне головомойку.

— Приказ понял, — кивнул Хромос и встал со стула. — Разрешите идти, господин Командующий?

— Разрешаю, — ответил Хейндир, протянув руку к толстой стопке нераспечатанных писем. По большей части это были доносы, жалобы и просьбы подчинённых выделить больше денег на весьма сомнительные и неоправданные расходы.

Закрыв за собой дверь, капитан отошёл дальше по коридору и, завернув за угол, прильнул спиной к холодной стене напротив одного из окон-бойниц. Он понимал, что в словах Хейндира был смысл, но обычно северянин сам рвался в бой, не терпел отговорок и хотел успеть везде и сразу, а теперь стал непривычно осторожным. К тому же, интуиция подсказывала капитану, что в доме Элатиэль скрывался важный ключ к тайне нынешних событий, и он не был единственным, кто хотел его заполучить. С момента смерти эльфийки прошло уже больше суток, и с каждой новой минутой шансы оказаться первым в заветных комнатах таили всё быстрее.

Пока человек страдает муками выбора, судьба принимает решения за него, и по итогу долгих размышлений ему приходится покорно принять чужой выбор. Не желая становиться очередным безвольным болванчиком в руках слепого проведения, Хромос отлип от стенки и направился в свои покои. Там в сундуке лежала пара комплектов повседневной одежды, из которых Хромос выбрал штаны из телячьей кожи, льняную рубаху и синий дублет на ремешках. Поверх них он привычным движением надел пояс с ножнами и парой карманов для всякой мелочи.

Право на ношение оружия было одной из отличительных привилегий аристократов и их слуг, оберегавших их имущество от посягательства менее «удачливых» горожан. В прежние, уже полузабытые времена это право не было исключительным, и любой горожанин мог ходить вооружённым до зубов, но затем, когда в растущий и крепнущий город стал стекаться люд с ближайших провинций, оно стало передаваться от отца к сыну среди коренных обитателей долины, тем самым подкрепляя право на абсолютную власть. Первые годы всё работало замечательно, но затем побочные ветви старых родов начали постепенно беднеть, опростолюдиневаться, но сохранять то священное право, что они унаследовали от отцов и прадедов. С этим нужно было что-то срочно решать и каким-то образом выдрать мечи и копья из рук недовольных родственничков, мучимых жаждой справедливости и одержимых желанием возвратить утерянные родовые богатства, пока они не дали волю клинкам, и выходом из этого затруднительного и непростого положения стал налог! Хвала тому древнему и мудрому гению, что изобрёл этот дьявольский механизм! Вероятно, что он не думал зла, а лишь хотел собрать с каждого по медяку и пустить их на общее и полезное дело, но вышло оно как-то не так, а с большим подвохом.

Вводили его постепенно, словно нехотя, подыскивая всевозможные предлоги, чтобы сделать новую, незаметную, но невероятно значимую приписочку в законе. С каждым таким новым условием, ограничением и вытекавшими из них штрафами разобраться в многострочной писанине становилось решительно невозможно. Многие клинки были изъяты в соответствии с нарушением нововведённых правил и в результате злостных неуплат, по которым в считанные недели набегали кабальные проценты, а остальные мечи были выброшены своими собственными владельцами, растратившими всё здоровье и доведёнными до крайней степени помешательства бесконечными судебными тяжбами с дотошными бюрократами. В нынешние годы простой горожанин не мог себе позволить обладать хоть чем-то длиннее кухонного ножечка, зато богатей, имевший дома арсенал для целого взвода тяжеловооруженных солдат, каким-то совершенно чудесным, но абсолютно законным образом мог вообще ничего за него не платить. Впрочем, кому было очень нужно, тот без зазрения совести плевал на все законы и налоги, умело скрывая стилеты, кинжалы и даже мечи под складками одежд.

Из Крепости капитан выехал сидя в пустой повозке старого Уило, в очередной раз доставившего свежие продукты на кухню. Проехав с полмили вглубь города, Хромос поблагодарил извозчика и лихо соскочил с козел, не дожидаясь пока лошади остановятся. Квартал Страстей располагался в южной части города, но страж, повернувшись к югу спиной, пошёл в сторону густых столбов чёрного дыма, поднимавшихся высоко в небо.

Одним из простейших способов найти дорогу в гномий квартал было подняться вверх п течению канала, по чьим серым водам текли широкие радужные пятна машинного масла и ещё какой-то несусветной дряни. Разумеется, в начале пути речушка была кристально чистой и свежей, но, пройдя сквозь многочисленные водяные колёса и приняв в себя отходы нещадно коптивших кузен, она становилась мутной на вид и тошнотворной на запах. Каждый дом в этой части города был построен из одних только кирпичей да булыжников, и даже почти все предметы мебели и обихода были изготовлены из камня и железа, а не из горючего дерева. Тем не менее, здесь регулярно случались небольшие пожары, но гномы быстро и умело тушили их, пока те ещё не успели перекинуться на соседние здания и огромные угольные склады. Для других народов подобные суровые условия жизни были сущей пыткой, но для некогда вышедших из горных глубин гномов они были чем-то родным и уютным, почти как материнские объятья.

На каждом входе в маленькое гномье царство стояла пара высоких резных обелисков, на чей мраморной поверхности были выгравированы приветственные слова тем, кто пришёл с миром и дружбой, и страшные угрозы тем, кто пришёл со злыми помыслами. Пройдя мимо них, Хромосрасстегнул все ремешки дублета и распустил шнурок у ворота рубахи, чтобы не взмокнуть и не запреть. Рабочий день был в самом разгаре и десятки молодых подмастерьев носились по улицам, толкая перед собой тачанки, набитые производственными материалами, и удерживая охапки чертежей у себя подмышками. Все они кричали друг на друга, требуя уступить им дорогу, но не желая уступать её другим, и капитану приходилось неустанно следить за мелькавшими бородачами, чтобы кто-нибудь не проехался ему по носкам.

Посреди всей этой крикливой суматохи Хромос заметил старого гнома, неспешно курившего большую пузатую трубку с сильно изогнутым мундштуком. Он сидел на сверкающей бронзовой бомбарде и выпускал изо рта ровные кольца пахучего, сизого дыма по три-четыре штуки за раз.

— Доброго дня, достопочтимый гном.

— И вам доброго денёчка, молодой человек, — ответил тот, предварительно откашлявшись и сплюнув, после чего сдвинул роскошную шляпу с пышными перьями и золотой пряжкой на затылок. — Я так понимаю, что вы пришли забирать бомбарду по заказу гильдии Канзея?

— Эм, нет. Я просто хотел узнать, где тут найти одну мастерскую.

— А, ну да. У вас ведь при себе ни повозки, ни лошадей, а на горбу такую не утащишь, — гном постучал перстнем по угловатым бока орудия, а затем сделал долгую затяжку и выпустил густое, едкое облако, окутавшее его с головы до пят. — Собственно… а кого вы ищите?

— Мне нужен замочный мастер по имени Бэрид Кэр-Домар. Знаете его?

— Ха! Да его тут каждая собака знает, — прохрипел пушкарь вытряхивая пушистый пепел из трубки. — Многие ходят к нему в мастерскую. Правда Бэрид давно уже обычные замки не делает. Скучно ему это стало, мелко. Вон тот, что висит на воротах амбара, был сделан одним из его сыновей, весьма хорошая работа. Зато вот золотые часы с маятником, что стоят у меня дома были сделаны лично Бэридом. Славные такие часики, точности невероятной, и заводить почти не надо. Ходят сами, даром что не заколдованные.

— Верю вам на слова, — учтиво улыбнулся Хромос, смотря, как гном неспешно развязал большой, но уже успевший наполовину опустеть к полудню кисет с мелко нарубленными табачными листьями и стал набивать трубку. — Но всё же, где я могу его найти?

— Да-да, сейчас вам скажу. Как пройдёте в ворота Кардсуна сверните налево и спуститесь на один уровень вниз. Его дом находится в северо-западной части, ближе к её середине. С фасада свисает пара бардовых полотнищ с золотыми шестернями и ключами. Их очень легко заметить, так что смею вас заверить — мимо точно не пройдёте.

— Благодарю вас, многоуважаемый гном, — Хромос благодарно кивнул и собирался уходить, но заядлый курильщик остановил его.

— Раз вы сейчас пойдёте к нему, то окажите мне маленькую услугу и передайте Бэриду привет от Игрума. Он поймёт о ком вы.

— Разумеется, — пообещал капитан и, развернувшись, направился в сторону серой скалы, возвышавшейся в дальнем углу квартала.

— И ведь по-любому забудет, — пробормотал гном, высекая столп искр над табачными листьями.

Кардсуном гномы называли отдельную часть района, который полностью находился внутри скалы. В нём не было ни единой литейной или кузни, но зато там были сосредоточены все мастерские, работавшие с благородными металлами и драгоценными камнями. Каждый день через ворота Кардсуна вывозили десятки творений ювелирного искусства, из которых только малая часть оставалась в Лордэне, а большая отправлялась в другие страны и заморские края. Все здания подземья выстраивались в широкие кольца, располагавшиеся одно внутри другого, словно слои луковицы. В самом центре подземного города стояло пузатое, круглое здание, проходившее насквозь через все три этажа и служившее казной и местом встреч глав гномьих кланов. Стоит сказать, что местные гномы не очень любили Кросс-Барудов и всех их прислужников и никогда не звали их на собрания или празднества. Причиной этого разлада была давняя ссора, произошедшая ещё до рождения Дуорима, но гномы никогда не забывали обиды и могли враждовать на протяжении целых веков, даже если в этой вражде уже не было особого смысла.

Неспешной походкой Хромос приблизился к высоким воротам, стараясь выглядеть как можно более дружелюбно и приветливо. Вход в Кардсун находился между двумя высокими башнями с множеством бойниц, из которых при первой же необходимости мог полететь обильный град из стрел и дымящихся чугунных гранат. Заметив болтавшийся на поясе меч, закованные в толстые латные доспехи стражи преградили Хромосу путь с целью досконального и абсурдно придирчивого допроса. Так-то они могли бы его спокойно пропустить, но караульные изнывали от скуки, а толкового повода докопаться до шнырявших мимо них сородичей всё никак не представлялось. Капитан, чувствуя, что беседа, полная каверзных и откровенно нелепых вопросов может затянуться, залез во внутренний карман и достал литую медную бляху с гербом городской стражи. При её виде гномы обиженно забурчали, но пройти всё же дали.

Следуя словам Игрума, сразу за воротами Хромос повернул налево и начал спускаться по пологой лестнице. У неё были очень низкие и широкие ступени, непривычные для человеческого шага, очень удобные для коротких гномьих ног. Погрузившись ярдов на пятнадцать в недра скалы, Капитан вышел на улицы второго уровня Кардсуна. Здесь было гораздо тише и спокойнее, чем на поверхности, а в тёплом воздухе витали запахи свежего пива, жареной свинины и перчёной баранины. По улицам ходили коренастые гномихи с необычайно толстыми косами и большими колыхающимися при каждом шаге грудями. Как и гномы-мужчины, они были большими рукодельницами, но предпочитали кузнечному ремеслу гончарное или текстильное. Особого мастерства они достигали в вышивании гобеленов, по своей детализации и выразительности не уступавших картинам лучших из художников маслом.

Найти мастерскую Берида оказалось несколько труднее, чем описал пушкарь. Дома в Кардсуне стояли слитно друг с другом и не имели крыш, упираясь прямиком в каменный потолок. К тому же каждый из них был украшен золочёными рунами и широкими флагами с гербами кланов. Хромос несколько раз ошибался и шёл не в ту сторону, заприметив в дали бардовые знамёна, но, в конце концов, нашёл-таки то, что искал.

Склонив голову, чтобы ненароком не удариться о низкий дверной косяк, капитан вошёл в мастерскую под мелодичный звон десятка колокольчиков. За тяжёлыми дверьми скрывалась тщательно убранная лавка, где продавали уже готовый товар. На закреплённых цепями полках были расставлены тяжёлые ящики заводных часов, заполнявших комнату громким тиканьем и мерными щелчками. Рядом с ними располагались музыкальные шкатулки и шарманки, обильно украшенные резьбой и позолотой. На полу под полками стояли громадные, обитые железом сундуки, некоторые из которых имели более трёх скважин для ключей, расположенных с разных сторон.

— Доброго вам, эм… дня, — поприветствовал посетителя гном, бросив взгляд на ближайший циферблат. Те гномы, что большую часть времени находились в застенках подземелий, жили в ином ритме сна и бодрствования, а потому частенько забывали, какое там время суток было на поверхности. — Чем я могу вам помочь, господин?...

— Нейдуэн, капитан Нейдуэн.

— Капитан… — невнятно пробормотал продавец, пытаясь что-то припомнить, но уже в следующий миг его глаза расширились до размеров чайных блюдец, а через открытый рот стали видны бездонный желудок и пропитая печёнка. — Эй Трор! Иди скорей сюда!

— Чего тебе снова надо? — в лавку вошёл ещё один гном, протирая чёрные от масла руки не менее грязной тряпкой. — Клянусь пламенем Игнируса, если ты меня вновь отвлекаешь ради какого-нибудь пустяка, то я… о, здравствуйте…

— И вам доброго дня.

— А вы, собственно, кто такой? — недоумённо протянул рыжий гном, продолжая вытирать руки. Обычно к ним в мастерскую приходили клиенты в гораздо более дорогих и изысканных одеяниях.

— Болван! Это же тот капитан, о котором нам рассказывал дедушка!

— Что правда?! Скажите, господин капитан, у вас ведь есть лавовые опалы!? — воскликнул Трор, роняя тряпку на пол. — Прошу покажите их нам!

— У меня их при себе нет, — ответил Хромос, чувствуя на себе давление четырёх просящих глаз. — Да и вообще, они мне не принадлежат, так что я не имею права ими распоряжаться.

— Чёрт! Чтобы вами великан подавился! — с жгучей досадой в голосе выругался Трор, ища глазами что-нибудь бесполезное, что можно было бы в сердцах расколошматить, но к счастью ничего подходящего под рукой не оказалось.

— Простите моего брата, он не хотел вас обидеть, — хотя Моргрим тоже был расстроен до глубины души, но остался сдержанным и не выказал всплеска эмоций.

— Да, прошу меня простить, это было грубо с моей стороны. Я раньше слышал о них только из старых сказок и рассказах о сокровищах подгорных королей и не думал, что мне или кому-нибудь из моих родственников когда-либо удастся их увидеть.

— После вашей встречи дедушка весь вечер рассказал об их необычайной красоте, о том тепле и о том свете, что от них исходит. Теперь мы все только и мечтаем, чтобы тоже увидеть их своими собственными глазами.

— Я бы показал вам их, если бы мог, но повторюсь, это не в моей власти.

— Ах, да ну вас, — уже шутливо буркнул Трор, скрестив руки на груди. — Так зачем же вы сегодня почтили нас своим визитом, господин капитан?

— Мне нужно поговорить с Беридом и попросить его об одной небольшой услуге. Надеюсь, что он сейчас здесь?

— Да, дедушка сидит у себя в комнате. На него с того самого дня снизошло вдохновение, давненько такого с ним такого не было, и он всё мастерит и мастерит. Даже спит в пол глаза, не вставая из-за стола.

— Значит, я могу с ним увидеться?

— Да, конечно. Уверен, он будет очень рад вас видеть. Прошу, идите за мной.

Следуя за Моргримом, Хромос поднялся на второй этаж и прошёл по короткому коридору, гудевшему от протяжного скрежета напильников, стука маленьких молоточков и тихих ругательств, доносившихся из-за закрытых дверей. Берид сидел в самой дальней и самой большой комнате и кропотливо мастерил новую музыкальную шкатулку в форме яйца со стенками из пластинок полупрозрачного янтаря. В этой работе ему помогали другие два его самых рукастых внука. К слову сказать, у него их было немало. Когда капитан вошёл в комнату, Берид оторвался от своего творения и посмотрел на гостя сквозь толстые очки с несколькими линзами.

— Кто это? Неужели это вы, Хромос? — спросил гном, рассматривая размытый силуэт.

— Да, Бэрид, это я.

— И вправду вы, — мастер снял очки, протёр уставшие от добавочных диоптрий глаза, и, немного пошатываясь, встал из-за стола, чтобы пожать капитану руку. — Рад вас снова видеть. Чем я обязан столь внезапному визиту?

— Я тоже рад нашей новой встрече, но, по правде говоря, я пришёл отнюдь не для того, чтобы у вас погостить. Мне снова нужна ваша помощь в одном важном деле.

— Это разумеется! А что вам надо?

— Вы наверняка слышали о том, что произошло в ночь до нашей с вами встречи в «Золотом Тельце», а на следующий день была убита одна девушка, и я сейчас иду на обыск её квартиры. Вероятнее всего, там будет закрытая дверь, которую надо будет осторожно взломать, не оставив следов. Вы самый лучший замочный мастер, которого я знаю, поэтому я и пришёл к вам.

— Эм, ну я вполне могу вам с этим помочь, — ответил Бэрид, почёсывая седой затылок. — Но я-то думал, что у вас, стражей, должен быть собственный, казённый умелец для подобных дел.

— Когда-то у нас на службе был один взломщик, но потом он был пойман при попытке залезть в городскую казну, и его посадили в тюрьму. Правда, в скором времени он оттуда сумел бежать, и больше мы его никогда в городе не видели и ничего о нём не слышали. Так что сейчас мы просто берём ручной таран и вышибаем двери вместе с петлями в тех случаях, если у нас нет ключей или если нас не хотят пускать. А тут надо сделать всё аккуратно и без грубой силы, словно бы никто и не приходил.

— Я вас понял, капитан. Должен сказать, что если бы на вашем месте был бы кто-нибудь другой, то я бы наверняка ему отказал в подобной просьбе, сколько бы он мне не предложил, но в чистоте ваших помыслов мне сомневаться не приходится. К тому же, я перед вами в неоплатном долгу за то, что вы дали мне полюбоваться тем чудесным опалом. Вы уже знаете, где находится квартира той девушки?

— Точно нет, но она живет в пригороде, на юго-востоке. Недалеко от фруктовых садов.

— Кажется, я никогда там не был, но я прекрасно вас понял, — пробормотал Бэрид прикидывая план города. — Такой путь будет далековат для моих старых ног, да и работу оставлять не хочется… Скажите Хромос, вы же на меня не обидитесь, если вместо меня я пошлю с вами моего правнука? Он ещё совсем молодой, но в искусстве взлома уже превзошёл не только всех моих внуков, но и сыновей, и даже меня иногда может заткнуть за пояс. Но он мальчик хороший, не жадный, так что свой дар ради лёгкой наживы использовать не станет.

— Раз вы так говорите, то обычный замок на входной двери или на сундуке должен быть для него сущим пустяком. Во сколько мне обойдутся его услуги?

— Да нисколько. В противном случае я бы нарушил то обещание, что дал вам в подвале «Золотого Тельца». Хей Мо! Мо!

— Да, дедушка, — откликнулся Моргрим, просовывая мясистый нос в дверную щель.

— Скажи Гитри сейчас дома или убежал куда-то веселиться?

— Нет, он уже прошлым вечером хорошенько развлёкся, так что всё ещё дрыхнет, паршивец.

— Тогда иди и разбуди его. Сунь ему в рот окорок и скажи, что его ждёт работа с нашим уважаемым гостем. И чтобы уже через десять минут он стоял у выхода со всеми отмычками. Если понадобиться, то дай разок-другой под зад.

— Хорошо, дедушка, сейчас всё сделаю, — ответил Мо и удалился, громко топая и засучивая рукава.

— Что же, спасибо вам Бэрид. Не буду вас больше отвлекать от вашего нового творения. Был рад вас видеть.

— И я вас, — мастер вновь надел очки. — Заходите к нам как-нибудь в гости. Моя жена готовит великолепное рагу из баранины, а один из моих сыновей в свободнее время варит отменное пиво. Но должен вас предупредить, оно чертовски крепкое и сразу бьёт по голове.

— Обязательно навещу вас вновь, — Хромос почтительно поклонился и повернулся к выходу. Закрывая за собой дверь, он вспомнил об одном маленьком обещании, — Бэрид, меня попросили передать привет от Ингрума.

— Ха! — воскликнул гном, подскакивая на табурете.

— Простите, а что тут смешного?

— Этот старый прохиндей живёт в доме напротив и заходит в мастерскую чуть ли не каждый день, а приветы мне шлёт с каждым прохожим, словно нас разделяют моря и океаны. А впрочем… всё равно каждый раз приятно.

Наконец-то распрощавшись с Бэридом, капитан самостоятельно спустился на первый этаж, где за прилавком скучал Трор, заменивший двоюродного брата на посту. В руках он вертел толстый напильник, с которого на прилавок сыпалась мелкая железная крошка. Ему было неохота болтать с малознакомым стражем, а потому они стояли в тишине, изредка поглядывая друг на друга.

Первым в лавку вернулся Моргрим, и Трор наконец-то смог вернуться к незавершённой работе, вяло буркнув что-то на прощание. Через несколько минут вслед за Мо на первый этаж спустился юный гном с заспанными глазами и следами от складок подушки на круглых щеках. У него были длинные блондинистые волосы, необычайно светлые для представителя его расы. Пуговицы на куртке гнома были застёгнуты в неверном порядке, а за его плечами болталась небольшая, наспех собранная сумка с инструментами.

— Это с тобой я должен идти? — поздоровался Гитри ткнув в Хромоса пальцем, и его взгляд остановился на мече гостя. — Дядь Мо, а одолжи-ка мне твой топор.

— На кой он тебе сдался?

— Ну, ты посмотри на рожу этого мужика. Он ведь явно не в храмовую школу к детишкам собирается. Так что, позаботься о своём любимом племяннике и дай мне топор.

— Хватит фантазировать, иди давай…

— Пусть возьмет, — перебил его Хромос. — Опасностей не предвидится, но оружие лишним не будет.

— Ну, раз вы так говорите, — Моргрим достал из-под прилавка топорик с закруглённым лезвием.

Взбодрившийся Гитри выхватил инструмент из его рук и с довольным видом просунул топорище в петлю на поясе. Топор, даже не боевой, — оружие грозное, особенно в умелых и сильных руках. Боязливые правители пытались запретить простому люду владеть ими, а также лишить их зубастых вил, с которыми были связаны крайне неприятные и болезненные воспоминания, но, увы, они оказались незаменимыми в быту и в работе. Потому-то топоры было дозволено носить при себе, но только ради колки дров, в противном случае — штраф! Боязливые законотворцы праздновали победу и были готовы вздохнуть с облегчением, но, к их глубочайшему изумлению, вскоре выяснилось, что Лордэн был не только столицей торгашей, но ещё и лесорубов.

В это же время Хромос приметил, что на пальце гнома не было родового перстня. Хотя он и был старше капитана почти на двадцать лет, он всё ещё оставался зелёным юнцом в глазах сородичей, да и вёл себя соответствующе.

— Ладно, теперь можно отправляться в путь, — сказал гном и первым вышел из лавки, так и не узнав, куда ему надо идти.

Вместо того чтобы отправиться к лестницам, Гитри повёл Хромоса к ближайшему подъёмнику, перемещавшему тяжёлые грузы между уровнями Кардсуна. Движение платформы осуществлялось при помощи тягловой силы трёх пар тяжеловозных лошадей и чугунного противовеса. Подъём был небыстрый, но на непривыкших к таким поездкам людей производил сильное впечатление. После этого они вышли из единственных ворота Кардсуна и взяли курс на юго-восток. Поначалу капитан старался не спешить и идти медленнее обычного, но молодой гном оказался гораздо резвее своих старших собратьев и ни на шаг не отставал от длинноногого спутника, а даже порой и забегал немного вперёд.

Южные окраины Лордэна отводились под выращивание фруктов и некоторых овощей, которые бы не пережили долгой езды на телеге и плаванья по морю. Домов здесь было довольно немного, улицы не покрывала брусчатка, а потому именно здесь сохранилась большая часть изначальных флоры и фауны некогда дикой долины. Лесные эльфы, приезжавшие в город, предпочитали селиться именно здесь, образуя весьма дружную и сплочённую коммуну. После полного выступлений на потеху публики дня им было гораздо приятнее отдыхать среди живой природы, а не в душных и прелых коробках людских жилищ.

Немного поплутав между невысокими деревянными домишками, окружённых огородиками и садами, капитан заприметил троих лесовиков, сидевших на поросших мхом булыжниках в тени старого ясеня. У одного из эльфов на коленях лежали массивные гусли. Он неспешно перебирал пальцами звонкие струны из овечьих кишок, подыскивая новую мелодию для вечернего представления, в то время как сидевшие чуть в отдалении девушки беззаботно щебетали и лишь изредка прислушивались к его дивной игре.

— Доброго вам дня, — капитан помахал поднятой рукой.

— И вам тоже, мальчики, — почти хором поздоровались эльфийки, одетые в тонкие платья с открытыми плечами. Гусляр окинул пришельцев беглым взглядом и молча продолжил играть на инструменте. — Что вас привело к нам в гости?

— Я ищу одну эльфийку, и мне сказали, что она живёт где-то здесь.

— Ну, мы тут все знаем друг друга, но зачем вы её ищите? Может быть, вам нужна певица или танцовщица? Тогда наймите лучше нас. Поверьте, мы в этом деле тоже очень хороши, — эльфийка тряхнула длинными каштановыми волосами и лукаво улыбнулась, как бы ненароком показав прекрасные, идеально ровные зубы, каким могли позавидовать многие людские королевы.

— Благодарю, но я ищу конкретную девушку, — спокойно отказался Хромос, одёргивая за плечо Гитри, который легко поддался чарам зелёных глаз и полез в карман за кошельком. — Я ищу Элатиэль, которая выступает в «Янтарном Соловье». Вы ведь её знаете?

— Элатиэль? — эльфийки переглянулись. — Мы её, конечно, знаем, но… может, всё-таки, выберите кого-нибудь другого?

— Почему же? — осторожно поинтересовался Хромос.

— Не хочу говорить про неё ничего дурного, она девушка славная, добрая, но всё же какая-то странноватая. Никогда вот так с нами не сидит, песен не поёт и не гуляет, говорит мало и вечно где-то пропадает.

— Ага, когда она здесь впервые появилась, то мы приглашали её на все наши посиделки, но она каждый раз отказывалась, так что мы даже перестали её зазывать, — сказала вторая девушка с более короткими и светлыми волосами.

— Я с ней в последнее время разговаривала только у фонтанчика, когда она приходила набрать воды для своих цветов. Помнишь ту амфору, которую она таскала с собой? Она ведь огромная!

— Конечно же помню! Я не представляю, как она вообще умудрялась поднимать её и ведь каждый раз до самых краёв наполняла. Зато она расписана была очень симпатично. Кажется, на ней были дельфины и тритоны. Интересно, это Эла её сама украсила?

— Может быть и она, не знаю. А если так подумать, то мы её уже несколько дней не видели. Не думаю, что вы встретите её дома… Как вас звать?

— Хромос, — ответил капитан, удивившись, что эльфийки сами вернулись к изначальной теме.

— Так вот, Хро, дорогуша, лучше забудь про неё и выбери кого-нибудь из нас или… вон смотри. Идёт. Ей Азала́сса! А ну, подойди сюда! Давай-давай.

— Привет девчонки, Саэ́тван и вам господа, — поздоровалась эльфийка, ненароком задержав взгляд на лице капитана.

— Эти славные парни пришли к нам, чтобы нанять артистов. Думаю, ваше трио им идеально подойдёт.

— Я не ищу… — попытался возразить Хромос, но радостный возглас Азалассы перебил его.

— Ах, я вас вспомнила! Это ведь вы нам вчера отсыпали серебра.

— Ты о чём? Не помню такого.

— Нет-нет, это были точно вы, только в доспехах! Девочки, это тот самый щедрый капитан, о котором я вам утром рассказала.

— А-а-а. Так вот кто вы такой, — заулыбались подружки. — Неужели вы собираетесь пригласить нас выступить перед вашими подчинёнными в Крепости? Только скажите, и мы соберём ещё с дюжину танцовщиц. Мы устроим вам поистине незабываемое представление!

— Да нет же, я, — Хромос попытался их остановить, но безуспешно. Азаласса, точно цепкая лиана вокруг ствола, ловко обвилась вокруг его руки и потянула его за собой.

— Идёмте лучше со мной, капитан. Вы вчера очень понравились моей подруге. Той с фиалкой в волосах. Она будет очень рада, если вы сейчас загляните к ней в гости. Юный гном тоже может пойти с нами, — прошептала на ухо эльфийка и игриво подмигнула Гитри, о чьём присутствии, кажется, все позабыли.

Хромос был не в том расположении духа, чтобы идти веселиться с озорными девицами, но вековой жизненный опыт вкупе с почти нестареющим телом был способен найти путь к сердцу любого мужчины. Шансов вырваться из властных, нежных рук не было никаких, но молчавший прежде Саэтван сдавленно кашлянул, и разошедшиеся эльфийки мигом притихли.

— Скажите, капитан, Элатиэль ведь больше сюда не вернётся?

— Нет, не вернётся, — ответил Хромос, высвобождая предплечье из ослабевших пальцев. — Позавчера её убили в здании театра, и мы пока не знаем, кто это сделал

— Это прискорбные известия. Должно быть, бедняга Галоэн себе места не находит, — Саэтван сделал задумчивую паузу и перебрал грустный аккорд на гуслях. — Дойдите до вон того двора, где на заборе висит горшок, поверните направо и идите вперёд. Она жила на втором этаже дома травника. Вы узнаете его по жёлтой собачьей будке у входа. Поднимитесь по левой лестнице, там будут её комнаты.

— Благодарю вас, но я хотел бы узнать у вас кое-что ещё.

— Разумеется, мы расскажем вам всё, что знаем сами, — эльф сурово посмотрел на легкомысленных подопечных.

— У Элатиэль есть знакомый по имени Феомир. Такой высокий худой мужчина с длинными волосами и недовольным взглядом. Вы его тут не видели?

— Я их встречала несколько раз вместе, — тут же вспомнила Туаласи́ль.

— И я тоже их видела, но никогда с ним не разговаривала. Он тут никогда долго не задерживался да и сам к нам не лез.

— А он разве не один из вас?

— Нет-нет-нет, что ты! Может со стороны и издалека он и будет чем-то да похож на нас, но если бы ты разглядел его хоть чуточку вблизи, то обязательно понял, что в нём нет и капли эльфийской крови.

— Хм… вот оно как. Может быть, вы видели её с кем-нибудь ещё?

— Сложно сказать… мы за ней никогда специально не следили, на кой нам это, но вот я как-то раз видела, как к ней домой заходила рыжая девушка, молодая и ну очень хорошенькая. Вроде с ними был ещё кто-то низкорослый, может гном. Плохо это помню.

— М-м-м! Кажется, я понимаю о ком ты. Я однажды видела эту колоритную парочку в городе, только они были без Эли. Та девушка действительно очень красивая, но вот взгляд у неё… такой тяжёлый и холодный, словно прямо в душу заглядывает или мысли твои читает. Аж мурашки по коже. Жуть! Будь в городе Инквизиторы, они бы её в миг на костёр отправили без разбирательств. Знаем мы их. Пускай сколь угодно вопят о тёмной магии и Владыках Преисподней, но у этих святош чёрные сердца! Сколько раз мне приходилось из-за них сбегать в другие города или прятаться в чаще леса просто за то, что кому-то из них не нравятся эльфы. Как же хорошо, что их здесь нет!

— И пусть никогда не будет! — поддержала Азаласса.

— Хватит об этом, а не то накаркаете. Знаю, вы это можете, — Саэтван прервал их праведное негодование и вновь обратился к Хромосу. — Хотите узнать что-нибудь ещё?

— Нет, думаю, этих сведений мне вполне хватит.

— Тогда успешных вам поисков и путь духи благоволят вам, — эльф сложил пальцы правой руки в магический символ и очертил перед грудью капитана круг. Вторя заклинанию, над головами зашуршала листва, будто бы старый ясень тоже даровал своё благословение. Вслушавшись в шёпот листьев, Саэтван загадочно улыбнулся и вновь перебрал струны, но уже на более весёлый лад.

— Спасибо вам. Идём Гитри, — Хромос подтолкнул гнома в спину.

Домов на той улице было немного, их разделяли большие промежутки, заросшие дикими травами и кустами можжевельника, источавших приятный аромат смолы. Местные так и называли её — Можжевеловой. В огородах позади неказистых домов, жители выращивали прелестные цветы, которые они затем срезали и продавали на улицах старого города, а также высаживали лечебные травы, востребованные среди городских аптекарей и алхимиков. Пока Хромос высматривал жёлтую будку, Гитри шёл, погружённый в раздумья поистине вселенского масштаба. Будучи вечно завален работой в мастерской, он редко когда покидал гномий квартал, но всё же ему прежде уже доводилось видеть эльфиек, наблюдать за их представлениями. Они казались ему прекрасными, но совершенно недосягаемыми существами, жившими в ином мире, за которым он мог лишь украдкой подглядывать. Сегодня же они предстали перед ним в ином свете, они оказались подле него и одарили крохой внимания, которой было достаточно для того, чтобы опьянить молодое, пылкое сердце. И теперь ему хотелось ещё больше этого несравнимого ни с чем иным душевного дурмана.

— Кажется, мы пришли, — одёрнул его капитан, заприметив впереди лающую собаку. Она бегала вдоль стены, вставала на задние лапы и игриво виляла пушистым хвостом, задирая голову кверху. Всё её внимание было приковано к гладкошерстной чёрной кошке, сидевшей на углу крыши первого этажа. Преисполненная тоской, она широко зевала, показывая всей улице острые клыки, и лениво подёргивала хвостом, свисавшем с края, что лишь сильнее раззадоривало пса. — Да, вон та самая будка.

За входной дверью простирался общий коридор с закрытыми дверьми и двумя лестницами, уходившими в разные стороны. Первым по ступеням поднялся Хромос и попытался открыть деверь, но она вполне ожидаемо была заперта. Тогда капитан громко постучал и прильнул ухом к доскам, стараясь расслышать шаги или иную возню, но всё было тихо. Спустившись вниз, Хромос молча дал знак Гитри, чтобы тот пошёл вскрывать дверной замок. Гном кивнул и, достав пару отмычек, поднялся наверх. На лестнице было темно, но обитатели горных недр хорошо видели в темноте, а потому уже через минуту Хромос услышал громкий щелчок и скрежет поворотных механизмов.

— Дело сделано, — прошептал Гитри, спустившись назад.

Капитан обнажил меч и медленно поднялся по лестнице, готовый в любой момент сделать смертельный выпад. Подражая ему, Гитри взял в руки топор и пошёл следом. Впрочем, эти предосторожности оказались совершенно напрасными, и за дверью их ожидали только цветы. Зато сколько же их здесь было! Все подоконники, полки и столы были заставлены деревянными ящиками и глиняными горшками, заполненными чёрной, маслянистой землёй. В них росли все сорта цветов, которые только можно было достать в Лордэне и его окрестностях. Яркие пурпурно-желтые фиалки соседствовали с красными азалиями, а в стороне стоял пузатый горшок с белыми крокусами, распустившимися среди иглоподобных листьев. На потолке зацепленный за крюк висела корзина, с чьих краёв спадали длинные лапы папоротника, будто бы желавшие поймать в удушливые объятья тех, кто проходил под ними. Воздух в этой комнате казался даже свежее и легче, чем на улице. Вряд ли найдётся хотя бы один человек, который сумел бы уследить за подобным цветником, но лесовики имели мистическую связь с растениями и лучше понимали их нужды. Под эльфийской заботой они росли выше и пышнее, их цветы были ярче и пахуче, а плоды больше и слаще.

Кроме горшков в первой комнате находился небольшой диван с протёртой обивкой, на котором лежала расстроенная и затёртая лютня, да овальный стол, на котором были разложены листы с текстами песен и пьес. Ещё была в углу та самая амфора в половину человеческого роста, с которой Элатиель ходила за водой для домашнего сада.

— Запри дверь на засов и посиди пока на диване, — приказал капитан, убирая меч в ножны. — Если кто-нибудь подойдёт к двери и тем более попробует её открыть, то сразу зови меня и не пытайся геройствовать.

— Ладно, — согласился Гитри и пошёл за стулом.

В то время как гном разбирался с дверью, Хромос медленно обошёл комнату, рассматривая каждую вещицу, пока его взгляд не пересёкся с парой кошачьих глаз. Та чёрная кошка, что прежде дразнила собаку, теперь сидела за окном и, греясь в солнечных лучах, безмятежно наблюдала за двумя пришельцами сквозь большие щели в ставнях. Капитан подошёл ближе и постучал по створкам, но кошка, даже не вздрогнув, осталась сидеть на месте. Хотя это и показалось ему странным, но страж решил оставить животное в покое и продолжить поиски.

Во второй комнате располагалась спальня, в точности также заставленная ароматными цветами. С первого взгляда стало понятно, что Хромос был здесь не первым. Одежда из пары сундуков была выложена на кровать, ящики большого комода выдвинуты и перерыты, но этот бардак сильно отличался от того, что встретил капитана в гостиничном номере. Здесь явно провели тщательный обыск, но сделали это весьма аккуратно, с явным уважением к вещам усопшей.

Капитан немного покопался в горе платьев, чулок, панталон и туфель, к слову, некоторые экземпляры были достаточно хороши, чтобы не ударить в грязь лицом на званном ужине у знатных дворян. Затем страж подошёл к комоду и вскоре нашёл среди вещей увесистую шкатулку, внутри которой оказались десятки золотых и серебряных украшений. Это были изящные и дорогостоящие ювелирные изделия с россыпью камней и разноцветного жемчуга. Видимо, то были подарки, что вожделенная примадонна получала от многочисленных богатых поклонников, желавших завоевать её неприступное сердце. Всё это добро стоило несколько сотен, если не всю тысячу лордэнских крон. Домушник ни за что бы не оставил подобное сокровище и унёс бы его с собой, а значит посетители искали что-то совершенно иное, чем деньги. В подтверждение этой догадки, в другом углу ящика Хромос нашёл небольшую заначку серебра.

— «Стоило спросить Саэтвана, не видел ли он, как за последние пару дней сюда кто-то заходил. Может это был Феомир или та рыжая?»

Крышка комода больше походила на лесную поляну, устланную пышными белыми соцветиями, источавшими сладковатый запах, а посреди них, словно мифический монолит, возвышался чёрный прямоугольник. Капитан заметил его и осторожно поднёс руку, ощущая странную ауру, что окружала его. Прямоугольник оказался довольно увесистым и твёрдым на ощупь, а его поверхность была туго завёрнута в длинную чёрную ленту. Тихо пробормотав защитную молитву, Хромос стал медленно разворачивать ткань, в надежде, что на этой подозрительной вещице не лежало смертельное проклятие. После пары мотков на обратной стороне ленты началась плотная вязь загадочных символов, нанесенных белой краской. Это не было ни эльфийское письмо, ни гномьи руны, ни один из известных Хромосу языков, а сплошной узор, без отдельных букв и слов. Рисунок тянулся до самого конца бинта, где был нарисован перевернутый треугольник с чёрной дырой посередине. Капитан отложил ленту в сторону, и в его руках осталась толстая дощечка, на которой во всех деталях были вырезаны четыре эльфа. Они держались за руки, а их деревянные лица были преисполнены радости и умиротворения. Сама же деревяшка была старой и затёртой, а один из её углов сильно пострадал от жара огня.

— «Это её семья?» — подумал про себя Хромос, разглядывая эльфов. — «Галоэн говорил, что её родной дом был давным-давно уничтожен и мало кто тогда выжил».

Здесь было над чем призадуматься, но капитан чувствовал, что в комнате было спрятано что-то ещё, что не попало в руки предыдущих посетителей, но зачем они сюда и пришли. Поставив, дощечку на место, он начал рыскать вокруг, заглядывая в каждую щель и в каждый ящик, переворачивая мебель и выворачивая подушки, но не находил ничего. Другой человек уже бы сдался, но Хромос доверял своему обострившемуся за годы службы чутью и продолжал упорствовать, переходя из угла в угол, как вдруг под его каблуком раздался стук.

Этот стук был громче звука других шагов. Капитан остановился и притопнул ещё пару раз. Затем он перенёс ногу и постучал по соседней дощечке, но звук оказался сухим и тихим. Так он проделал несколько раз, пока не убедился, что все соседние дощечки звучали одинаково глухо. Хромос нагнулся и попытался подцепить половицу ногтями, но она не поддалась. Здесь нужно было что-то острее и крепкое, к примеру, острие меча, которое капитан незамедлительно просунул в зазор. Сила железного рычага с лёгкостью выдрала неподатливую половицу и открыла тайную нишу, в которой среди скопившейся пыли, песка и прочих соринок лежал толстый конверт из тёмно-коричневой, шершавой и волокнистой бумаги.

Преисполненный ожиданиями и надеждами Хромос достал его и отряхнул от осевшего и прилипшего к нему мусора. На конверте не было ни адресов, ни восковых печатей и никаких других пометок. Капитан присел на кровать и вытащил несколько сложенных листов с короткими, но написанными размашистым почерком, письмами на эльфийском языке. Вот, что гласило первое из них:

«Дорогая Эли,

Прошло всего три месяца с нашей последней встречи, но они уже успели стать для меня тоскливой и унылой вечностью. Каждый день я вспоминаю о тебе, а по ночам во снах я слышу твоё нежное пение и чувствую ласковое и сладкое прикосновение твоих тёплых губ. Будь моя воля, я бы сию минуту бросил всё и стремглав помчался к тебе в объятия, но, увы, я вынужден утешаться одними только мечтами о будущих встречах и смиренно ждать заветного дня.

Я был несказанно счастлив получить твоё последнее письмо, и теперь моя душа за тебя спокойна. Что же до меня, то сейчас я в очередной раз спешу на помощь нашим товарищам, чтобы уладить конфликт с горняками Такириса. Они грозятся разорвать с нами старый договор и требуют бо́льшую цену за найденный ими ладизен, так как высшие эльфы прознали об их находках и пообещали озолотить их. Нельзя допустить, чтобы они вмешались в наши планы, когда мы уже так близки к нашей заветной цели.

Не знаю, куда меня отправят дальше, но надеюсь, что наши пути вскоре вновь пересекутся.

Твой К.»

Последняя строчка заставила Хромоса ликовать. Он тотчас узнал этот подчерк, у него не возникло и малейшего сомнения насчёт того, чьё же имя скрывалось за этой «К».

«Любимая,

У меня замечательные новости! Позавчера я встретился с Луи (уверен, что ты его помнишь), и от него я получил новое задание от старейшин. Мне поручили доставить важную посылку в Лордэн. К тебе! Путь достаточно длинный, к тому же мы должны двигаться осторожно, а потому дорога займёт около месяца, а может быть, что и дольше, но я уже предвкушаю нашу встречу. О Боги, как же я счастлив!

Уверен, нам будет о чём поведать друг другу при нашем с тобой свидании (в какие только неприятности я не попадал в пути, но не мог тебе прежде о них сообщить). Знала бы ты, что мне вручили! Я не могу подобрать подходящих слов, чтобы передать тебе всю их красоту и великолепие, но я непременно покажу их тебе перед тем, как навеки с ними расстаться.

Твой К.»

— «Так и знал, что камни не его», — самодовольно улыбнулся капитан, откладывая письмо в сторону. Затем он прочитал ещё пару более старых писем, выражавших любовь, тоску и ничего более. И вот в его руках осталось последнее письмо:

«Три дня! Я прибуду в Лордэн уже через три дня! Чем меньше времени остаётся, тем сильнее бушуют страсти внутри меня и тем больше я хочу заключить твой гибкий и тонкий стан в свои объятья.

Сейчас я остановился в доме наших давних друзей в Эрадуисе и жду следующего торгового каравана, который отправиться в Лордэн, а когда я приеду, то мне придётся сперва немного побегать по городу. Меня уже посветили во все детали дальнейшего плана. Как только я со всем покончу, мы сможем провести время наедине — только ты и я. Молю Древнего, чтобы мне позволили задержаться у вас хоть чуточку подольше!

Твой К.

P . S . За последние две недели пути один из моих спутников окончательно и, по всей видимости, бесповоротно рехнулся. С нашей жизнью это не мудрено, но теперь ему чуть ли не каждый день мерещится какой-то грязный оборванец в шляпе, появляющийся то здесь, то там. Потакая его одержимости, мы пару раз пытались его найти, но, сколько бы мы не рыскали, так и не смогли обнаружить ни единого его следа или иного доказательства его существования. Думаю, что парню срочно нужен отдых от всего этого.»

Хромос был чертовски доволен. Часть выдвинутых им догадок и теорий подтвердились, но письма ставили перед ним новые вопросы. Почему убийца не напал раньше, а следовал за купцом на всём его пути? Раз Киданс отправился из Эрадуиса в Лордэн не один, то, где же сейчас его компаньоны? Ответов пока не было, но капитан чувствовал, как медленно расплетался клубок, попавший к нему в руки. Тем не менее, сердце клубка было ещё глубоко, и воодушевлённый успехом страж твёрдо намеревался его достичь.

Сложив письма обратно в конверт, Хромос положил его во внутренний карман дублета и пошёл в комнату к Гитри, но на полпути замер словно статуя. Большая чёрная кошка сидела на карнизе приоткрытого окна и пожирала его взглядом, словно кусок аппетитного мяса. Капитан не заметил, когда она там появилась, но по её горящим от любопытства он понял, что она увидела и запомнила абсолютно всё. Так они простояли несколько мгновений, уставившись друг на друга, но стоило мужчине дёрнуть пальцем, как кошка показала полный злорадства и издёвки оскал и спрыгнула вниз. Хромос подбежал к окну и мог только наблюдать, как тёмное пятно пронеслось сквозь сад, грациозно перелетело через забор и умчалось в сторону города.

— Фамильяр, — процедил он сквозь зубы, — как же я раньше не догадался.

При других обстоятельствах Хромос остался бы в квартире на некоторое время, чтобы проверить вернётся ли кошка вместе с хозяином, но время поджимало, и ему нужно было выдвигаться на встречу с Иклосом.

— Гитри, вставай. Мы уходим, — распорядился капитан, едва переступив порог комнаты. Замечтавшийся гном встрепенулся и без лишних слов пошёл отпирать дверь. Хромос вышел из квартиры первый и, держа пальцы на эфесе, спустился по лестнице, где его радостно и дружелюбно встретила сторожевая собака, лишившаяся своего предыдущего развлечения. Покинув дом, страж намеревался для пущей сохранности сопроводить Гитри до гномьего квартала, но бородатый юноша внезапно очнулся от прежних раздумий и решительно заявил, что он не намерен возвращаться домой, а вместо этого пойдёт искать обещанной любви длинноногих эльфийских красавиц, которым он едва доставал до пупка. Слова Азалассы раздразнили его воображение дерзкими, но чувственными мечтами, которые он весьма самонадеянно собирался притворить в жизнь, даже если вся его консервативная родня окажется против подобного союза. Сдерживая хохот, Хромос от всей души пожелал ему удачи и попрощался.

Домой герой-любовник вернулся ближе к рассвету нового дня на плечах гномьей стражи. Он был мертвецки пьян, а его большое, пылкое сердце было в дребезги разбито.

Глава IX «Лис и Волк — Волк и Лис»

Во всём Лордэне нельзя было сыскать места веселее и привлекательнее, опаснее и отвратительнее, чем Квартал Страстей. Духи похоти, азарта, чревоугодия и праздности всегда витали в воздухе, подталкивая людей на всё новые свершения и помогая пасть им столь низко, что даже большие любительницы всяческого дерьма и гнили — мухи не стали бы садиться на их гнусные рожи. Половина домов была занята борделями и банями, полными выпивки, дурманов и шлюх на любой вкус, готовых сделать что угодно за соответствующую плату, а вторая половина занята игорными домами, где никогда не стихал звон проигрываемых монет. Были здесь и небольшие театры, где давались представления весьма пикантного и развратного, но не лишённого чёрного юмора, содержания, а для тех особ, кто предпочитал более жестокие и кровавые развлечения, в Квартале Страстей имелась пара арен для кулачных боёв, на которые мог записаться любой бедолага, остро нуждавшийся в деньгах. Нередко случалось так, что в ходе схватки один из бойцов случайно или же намеренно, для своего удовольствия или на потеху толпе, забивал неудачливого оппонента до смерти. Вид покрытого синяками и кровоподтёками трупа вызывал взрыв хищнической радости и иступленного восторга у кровожадных зрителей, и они с хвалебными криками наустах осыпали новоиспечённого, но неподсудного убийцу пригоршнями меди и серебра. В тех случаях, когда борцов не хватало, на арену выпускали ополоумевших от постоянных побоев и издевательств псов или больших, цветастых петухов с подвязанными к лапам стальными шпорами, чтобы кровавое зрелище ни за что не прекращалось.

Разумеется, что Квартал Страстей далеко не всегда был обителью разврата и жестокости, и прежде он носил совершенно иное имя. Начиналось всё куда более прилично, по языческим меркам, разумеется. Когда-то в этой части города было воздвигнуто святилище Веклиа́ды, Богини Плодородия и Покровительницы молодожёнов. Два раза в год в начале апреля и в конце сентября под открытым небом проводились недельные празднования; весной жрецы молили богиню ниспослать им богатый урожай, а осенью народ щедро благодарил свою покровительницу и нес ей дары с полей, садов и приводил лучших быков и коней из стада, чтобы жрецы принесли зверей в жертву и оросили ноги Божества свежей кровью. Параллельно с подношениями жрецы проводили свадебные ритуалы, ведь среди верующих господствовало убеждение, что обручившиеся в дни празднеств молодожёны в первую брачную ночь, которая нередко происходила в каком-нибудь укромном закоулке того же святилища, обязательно зачнут здоровых и сильных детей, а последующие роды пройдут для матери легко и почти что безболезненно, ведь богиня сбережёт её от всяческих напастей.

Народные гулянки редко обходятся без хмельных напитков, и кто-то должен подливать нектара богов в пустеющие кружки. Вокруг храма Веклиады, как грибы после летнего дождя, стали вырастать пивнушки и кабачки, а рядом с ними и в них самих поселились десятки напёрсточников, картёжников, обездоленных женщин и простых карманников с ворами, за которыми подтянулись и более крупные преступники. Теперь народ приходил за весельем, не только в дни религиозных торжеств, а вообще в любое время дня и года, будь то морозная декабрьская ночь или промозглое осеннее утро. Бесноватый фестиваль более никогда не завершался и не сбавлял оборотов. Хотя жрецы Велкиады и слыли весьма фривольными людьми, которым была чужда ханжеская мораль воздержания в любви и пище, но тот всеобщий разгул разврата, одурманивания и преступности, окруживший святилище их любимого божества, сумел вызвать возмущение и отторжение даже у них. Священники пытались бороться с напастью, проклинали гуляк и проституток, судились с трактирщиками, писали жалобы в Сенат и даже пытались подкупить некоторые банды, чтобы те силой и страхом выдворили неугодных хозяйчиков, но ничего не помогало, ведь к тому моменту Лордэн расцвел как торговая жемчужина запада, торговля и ремесло вытеснили земледелие, тем самым лишив культ Велкиады былого значения и влияния, а вот трактирщики, сводники и устроители боёв исправно платили налоги в казну, чем и подкупали расположение алчных и расчётливых властей.

Ещё со времён первого дешёвого кабачка, обслуживавшего народные гуляния в честь сбора урожая, у каждого увеселительного заведения в квартале кроме законного владельца был ещё теневой, не чуравшийся грязных методов ведения бизнеса крышеватель, имевший в свою очередь знатных и многоуважаемых покровителей среди аристократии и городских чиновников, вечно грызшихся между собой за доходную территорию. Чаще всего их ожесточённые конфликты и разборки происходили где-то в стороне от глаз обывателей, но бывали редкие случаи, когда всё выходило из-под контроля, и улицы захлёстывала безбашенная резня всех со всеми; взаимных обид и предъяв всегда было в достатке, нужна была только хорошая искра. В подобных случаях стражи предпочитали не вмешиваться в поножовщину, прибывая лишь под самый конец, чтобы подсчитать трупы и повязать уцелевших, пока те не разбежались по тёмным углам.

Единственное место, всегда сохранявшее независимость и не платившее кому-либо дань, была Ивла’аршийская гильдия работорговцев. Сколь бы то ни было крупных латифундий, рудников или копий подле Лордэна не существовало, так что рабская сила подобного толка не была востребована, а грошовой прислуги для обслуживания особняков хватало и среди местного населения, так что гильдейские купцы выставляли на продажу исключительно рабынь для любовных утех, покупая и излавливая их во всех уголках света. Живой товар был поистине первосортным; совсем молоденькие и невинные, красивые на лицо и возбуждающие фигурой их продавали за чистое золото равное их собственному весу, а самых прелестных и обворожительных, обладавших необычной внешностью выставляли на аукцион, на который рассылали приглашения всем богатеям города.

Особенно ценились заморские девушки с тёмной, эбонитовой кожей и низшие эльфийки, но с последними всегда было очень много проблем, так как они, невзирая на страх пыток и казни, норовили сбегать от хозяев, а все попытки сломить их волю в одиноком заточении, чтобы те смирились с новой судьбой и приняли рабское существование, приводило только к тому, что эти гордые и непреклонные девушки предпочитали расстаться жизнью, чем жить в качестве чьей-то безвольной собственности. Причём в этом деле они проявляли недюжинные усердие и смекалку, от чего их приходилось держать взаперти, подальше от окон, острых предметов, раздев догола и обрив налысо, так как они исхищрялись повесится даже на собственных полосах. Разумеется, что подобные условия жизни крайне негативно сказывались на здоровье и внешнем виде эльфиек, от чего товар быстро портился и сильно терял в цене, делая всё трудоёмкое и рискованное предприятие крайне невыгодным.

Что же до девушек, которые не решались на этот отчаянный шаг, то после покупки их дальнейшая судьба складывалась по-всякому, в зависимости от характера и плотских пристрастий владельца, но, как правило, где-то через год-другой сытой и даже в чём-то роскошной жизни в дворцовых спальнях наскучившие и хорошенько поистрепавшиеся игрушки оказывались выброшенными на улицу, чтобы освободить место и время для новых. Не обученные иному ремеслу и не имея крова над головой, им приходилось идти в бордели, чтобы заработать себе на хлеб, если только им до того не удавалось охмурить и утащить под венец какого-нибудь лавочника средней руки, который ради их заморской красоты, был готов закрыть глаза на их неприглядное прошлое, взять на попечение чужого бастарда, а заодно до конца жизни терпеть насмешки.

Обитатели и работники квартала предпочитали носить яркие и броские наряды, обильно украшенные пуговицами, перьями, бубенцами и бахромой. Выискивавшие себе клиентов девицы были столь развязными и лихими, что нередко расхаживали по улицам в одних только юбках или чулках, потрясая обнажёнными грудями на радость подпитым гостям. Кстати, о них. Некоторые горожане, перед тем как войти в царство греха и наслаждения, имели привычку прятать благостные лица под цветастыми масками разных фасонов. Особенно скрытными и осторожными были те посетители, чьи фантазии были уж слишком необычными или откровенно больными.

То тут, то там среди праздной толпы любителей кутежа можно было встретить угрюмых, неприметно одетых мужиков с увесистыми дубинками на поясах, подменявших в Квартале Страстей городскую стражу. Это были люди образцовой выдержки и силы воли, способные устоять перед калейдоскопом соблазнов и искушений, за что их за глаза называли евнухами и голубками, но никто из остроумных шутников никогда бы н осмелился сказать им это в лицо, ведь тогда бы им самим пришлось распрощаться с мужским достоинством. Главной задачей хладнокровных надзирателей была охрана жриц любви, от перепивших гуляк, помощь во взимании платы, и усмирение смутьянов, но ещё они следили за всеми подозрительными чужаками, что осмеливались зайти на их территорию. Одним из таких нежелательных пришельцев был капитан Нейдуэн, быстро пробиравшийся через нескончаемый карнавал.

Капитану уже прежде доводилось бывать в этом злачном местечке, занимаясь расследованием нескольких убийств и одного поджога, в результате которого сгорели полторы дюжины людей, находившихся под сильнейшим воздействием выпивки и дурмана. Даже в те короткие визиты ему было до глубины души отвратительно находится в теле Храма человеческого упадка, разложения, торжества всего животного и низкого над разумным и высоким. В свободные от работы часы он никогда сюда не возвращался. Тем не менее, Хромос точно знал, где располагался бордель «Логово Суккуба». Дело было в громкой и невероятно дурной славе, которая выделяла данное заведение среди всех прочих публичных домов. Постоянные крики и сладострастные вопли истязаемых мужчин заставляли всех прохожих мужского пола почувствовать ноющую боль в паху и пробежать мимо дома как можно скорее, и только самые отважные или безумные мученики решались переступить через его порог. Стараясь не думать о творившихся там вещах, капитан свернул в соседний со зданием борделя переулок.

Здесь было сыро, грязно и пахло смесью подсохшей рвоты, скопившихся испражнений и сгнивших помоев. Вдоль домов, имевших красивые и ухоженные фасады, валялись кучи разорванного тряпья, разбитых бутылок и объедков, которыми довольно пировали банды разжиревших крыс. Среди сырого хлама капитан увидел сладко сопевшего мужчину в одних порванных кальсонах. Украденная одежда и грядущая простуда были лишь маленькой неприятностью в сравнение с наглыми грызунами, что принюхивались к аппетитным, пропахших копчённым салом пальцам и покрасневшему носу бессознательного пьянчужки. Хромос прошёл немного дальше по переулку, перешагивая через мутные лужи, и вот по правую руку из-за угла показался угрюмый и чутка покосившийся на бок дом. Он был старым и казался совершенно заброшенным; все окна были заколочены изнутри, а карниз и гурты покрывал толстый слой птичьего помёта и прилипших к нему перьев. Капитан трижды обошёл здание, внимательно прислушиваясь к каждому шороху, и тихонько постучал костяшками о зелёную дверь. Ждать долго не пришлось. Уши капитана уловили приглушенный звук шагов, и в двери открылось небольшое окошко.

— За чем пожаловал? — прогудел сиплый бас.

— Я принёс письмо от лысого эльфа, — спокойно ответил капитан, похлопав себя по карману.

Болезненно жёлтые глаза медленно осмотрели Хромоса, а затем окинули взглядом всё, что было за ним и вокруг него. Затянувшееся молчание стало беспокоить капитана, но спустя ещё пару мгновений окошко захлопнулось, и послышался скрип отодвигаемого засова.

— Отдавай меч и тогда можешь спускаться к остальным, — сказал коренастый мужчина, закрывавший бочкообразным телом всю ширину дверного проёма. На одной из его щербатых и скверно выбритых щёк розовели четыре выпуклых полоски шрамов, оставшихся после взмаха разбитой бутылки.

— Как скажешь, — спокойно и даже малость дружелюбно ответил Хромос и отстегнул ножны от ремня.

Привратник принял оружие и молча отступил в сторону, давая капитану пройти к лестнице и провожая его недобрым взглядом. У Хромоса не было ни капли сомнения, что бандит сразу признал в нём капитана городской стражи и что он непременно побежит доложить об этом хозяину, так что стоило вести себя осторожно и не слишком торопить события, а потому он одёрнул край дублета и пошёл вниз по каменным ступеням.

Под заброшенным домом скрывался на удивление просторный и недурно обставленный подвал, освещённый десятками свечей, чья копоть смешивалась у самого потолка с густыми клубами табачного дыма, покрывая деревянные балки тёмным налётом. В дальнем углу на высоком табурете восседал лютнист в шутовском колпаке и тихо наигрывал какую-то гнусавую, но при том довольно бойкую мелодию, и тихо бубнил себе под нос слова, то ли репетируя, то ли придумывая новую залихватскую песню о нелёгкой разбойничьей доле. За расставленными вдоль стен столами сидела на удивление разношёрстная публика: крепкие головорезы, грязные оборванцы, мелкие дворяне, мужиковатые тётки и тощие старики с белёсыми ожогами на пальцах и лицах, оставшимися после неоднократного клеймения, что выдавало в них бывших каторжников. Каждый из них был по-своему нечист на руку и давно позабыл о таких бесполезных вещах, как совесть, честь и сострадание. Они собирались в тайном кабаке, чтобы найти подельников или исполнителей для грядущего преступления, предложить свои услуги тем, кто не желал самостоятельно пачкать руки или был больно уж трусоват, сбыть краденное добро или же просто распить пару кружечек дрянного пойла и похвалиться грязными свершениями с такими же подонками. Впрочем, появление незваного, но небезызвестного гостя заставило всех притихнуть и потянуть руки к запрятанному средь одежд оружию.

— Сука, — буркнул кто-то и бесцеремонно сорвал с соседа шляпу, чтобы прикрыть ею лицо.

Силуэт этого человека напомнил Хромосу одного из подчинённых ему капралов, который никогда не вызывал к него и капли доверия, но капитан не стал подходить к нему, чтобы проверить возникшую догадку, и вместо того коротким жестом заказал кружку пива у четырёхпалого трактирщика и, чувствуя, что во всём заведении не найдётся человека, который будет рад пригласить его присесть за свою поляну, пошёл к одному из столов для игры кости. Кроме крупье в игре участвовала бледнолицая женщина, в одеждах хас-наажцев, а в центре стола уже лежала кучка монет ценой где-то в три с половиной серебряника, и шла очередь последнего переброса. До этого лидерство держал ловкорукий парнишка, с первого раза выбросивший три шестёрки, но на этот раз удача всё же улыбнулась хас-наажке. Перевернув стакан, она выбросила на стол ещё две тройки, и вместе с отложенными их теперь было четыре.

— Ххха! Вот так надо их’рать, ло’ртенс-ские сос-сунки! — сказала она, сгребая к себе кучку потёртых монет. Хотя её знание эрсумского было на весьма неплохом уровне, но из-за ужаснейшего акцента её почти никто не понял. Слишком уж шепелявой, свистящей и картавой была её речь. — Ейс, ты! Тафай с’атис-сь, я и тепья опых’раю!

— Какова начальная ставка? — спокойно спросил капитан, не обратив внимания на злорадное шипение девушки.

— Десять малых медных. Играешь?

— Да, — ответил Хромос и, получив стакан с пятью мелкими костями, положил на стол кожаный кошель.

Капитан играл осторожно, то пасуя, то проигрывая маленькие горстки медяков, иногда один серебряник, в то время как хас-наажка выигрывала почти каждый кон, всё больше погружаясь в бездонную и коварную пучину азарта. Словно королевская кобра, гордо расправившая великолепный чешуйчатый капюшон, она смотрела на других игроков свысока, не считая их хоть сколько-нибудь достойными соперниками. Периодически она отпускала в их сторону всяческие обидные шутки и язвительные насмешки, но капитан невозмутимо пропускал все её колкости мимо ушей, внимательно следя за окружением. Кроме выхода к зелёной двери, в стенах зала было ещё три прохода. Из одного слуги то и дело выносили подносы с едой, включая большую кружку пенного напитка для стража, а из двух других в залу постепенно заходили крепкие мордовороты с каменными рожами и молча рассаживались за свободные стулья и лавки, не требуя себя ни еды, ни выпивки.

Тем временем хас-наажка выбросила пару шестёрок и три двойки и, предвкушая очередную победу, поставила все выигранные за день монеты и в добавок вывернула каждый карман. Хромос ожидаемо спасовал, получив за это очередную насмешку в трусливости и укор в отсутствии мужества, а вот крупье внезапно поддержал ставку, хотя у него и было только две единицы. Хас-наажка самоуверенно отказалась от переброса, а крупье сгрёб три кости и с лёгкой улыбкой на устах и озорными огоньками в глазах бросил их в стакан. Парнишка встряхнул им пару раз и громко опрокинул его на стол. На всех трёх костях выпали единицы; абсолютная победа!

Бледная кожа на лице девушки стала алой от прилившей крови, а тело мелко затряслось от гнева. Она подскочила со стула и стала громко ругаться на непонятной смеси нескольких языков.

— Мива́ш гнис у́нхок[1]! — прокричала она, швырнув игральный стакан в ближайшую стену.

Ей очень хотелось впиться острыми ногтями в лицо ненавистного победителя и расцарапать его в кровь, но стоило ей попытаться реализовать это намерение, как за её спиной появился один из вышибал и схватил её тонкую талию своими здоровыми и сильными ручищами. Взбешённая девушка отчаянно извивалась, размахивала руками, брыкалась ногами и шипела, словно настоящая змея, но мужик без особых усилий поднял её в воздух и, перекинув через плечо, понёс, как мешок картошки, в сторону лестницы, чтобы вышвырнуть бузотёрку на улицу. Во время этого действия Хромос держал под носом полную и ни разу не отпитую кружку пива и молча переглядывался с крупье.

С самого начала капитан был уверен, что перед ним сидел колдун, правда очень и очень слабый, способный только показывать маленькие, безобидные фокусы, да на манипуляцию крошечными объектами, какими и являлись игральные кости. Подобные умельцы не были такой уж большой редкостью благодаря распутству многих аристократов, невольно плодивших бастардов-простолюдинов, наследовавших лишь долю силы своих отцов, которая в последствии разжижалась ещё сильнее. Хромос тоже мог проделывать нечто подобное, притягивая и отталкивая окружавшие его предметы, однако попытайся он со всей своей магической мощью повторить этот шулерский трюк, то, скорее всего, заставил бы кубики хаотично летать по стакану, как песок в бурю, или же просто разломал его в щепки первым же усилием. Тут требовалась филигранная работа, которой он никогда не тренировался.

Всё что было необходимо игроку, так это играть в поддавки, позволяя жертве проглотить наживку, и когда та окажется у него на крючке и потеряет всякую бдительность, то помочь кости выпасть нужной гранью, обчистив лопуха до нитки. Разумеется, что если подобное мошенничество раскрывалось, то за него можно было поплатиться жизнью, если только ценный шулер не соглашался впредь работать под надёжной крышей.

Умело разыграв этот спектакль, парень сидел и радостно пересчитывал выигрыш, высчитывая полагавшуюся ему долю. Впрочем, закончить подсчёты он не успел. Пятеро верзил, переглянувшись между собой, дружно поднялись с мест и пошли в сторону игрального стола. Почуяв приближение грозы, шулер ссыпал монеты в оттопыренный карман к запрятанным костям и быстренько слинял в безопасное место.

— Ей, вставай, — прорычал один из бандитов, но капитан продолжил сидеть, принюхиваясь к пиву. — Ты что оглох?

Разозлившейся бычара положил тяжёлую кисть на плечо Хромосу, намереваясь силой оттащить его от стола, но капитан резко подскочил со стула, словно получившая свободу пружина, и с размаху засадил своему обидчику в висок ребром кружки, расплескав пиво во все стороны. Мужика зашатало, и он повалился в руки стоявших позади товарищей. В тот же момент к капитану подскочил ещё один бугай, нацелившись на то, чтобы сломать ему челюсть пудовым кулачищем, в котором он сжимал продолговатый кусок свинца, но Хромос сумел в распоследний момент увернуться от размашистого удара и на выходе нанёс короткий и сильный тычок в мясистый бок. Тучный громила только поморщился и без промедлений вновь замахал кулаками, но точный и подлый удар угловатого каблука сапога по больному колену всё же заставил его взвыть от боли и повалиться в пивную лужу. Однако преимущество первого хода быстро уступило силе численного превосходства; в благородство здесь никто не играл, и Хромос, не уследив за тылом, был схвачен. Толстые и шершавые пальцы обвились вокруг шеи, перекрыв путь воздуху и крови. Лицо капитана побагровело, глаза выкатились из орбит, а вены на шее и лбе вздулись; он не мог сделать ни единого вдоха. Другого выхода не было и страж, схватив душителя за кисть, пустил в его тело разряд тока. Бандита тут же перекорёжило, и он в бешеных конвульсиях рухнул на пол, выпуская из-под одежды прозрачные струйки дыма.

Времени отдышаться не было, и Хромос, почти не целясь, сразил молнией ещё двух вышибал, не успевших отбежать подальше. Остальные участники драки и посетители вытянулись вдоль стен, попрятались под столы, уступая место прибывшему подкреплению. Семеро арбалетчиков выстроились широким полукругом и нацелили взведённое оружие на откашливавшегося капитана, у которого всё ещё кружилась голова. Ситуация была патовая; увернуться не то, что от семи, а хотя бы от одного выстрела с близкого расстояния Хромос был неспособен, а единственным способом сохранить свою жизнь было разом убить мощной магической атакой всех стрелков, а вместе с ними ещё и половину посетителей воровской малины. Противники напряжённо смотрели друг на друга, пытаясь уловить малейшее движение, чтобы сделать ход первым, и каждый из них чувствовал, как костлявая рука смерти высоко занесла над их головами зубастую, покрытую пятнами ржавчины косу, но за мгновение до катастрофы в комнате раздались звонкие, одинокие аплодисменты.

— Браво! Браво, капитан Нейдуэн! Это было просто великолепно! — вслед за глубоким, сиплым голосом между стрелками появился мужчина средних лет, одетый в белую рубаху с пышными рукавами и в красно-коричневую жилетку, расшитую серебряными нитями, изображавшими какой-то густой растительный узор. Его длинные каштановые волосы с проседью были собраны в тугой конский хвост и перевязаны узкой чёрной лентой. Что же до его фигуры, то она была хотя и крепкой на вид, но весьма странно сложенной. Чутка сутулый, одно плечо выше другого, слегка выпирающий, но всё же не обвисший живот, покоившихся на коротких мускулистых ногах, и правый глаз, застывший в неизменном, тонком прищуре, словно бы стягивающий всё лицо в одну точку. Казалось, что изобразивший его художник разочаровался в своём творении и в эмоциональном порыве скомкал и измял лист с рисунком, но затем остыл, передумал и попытался расправить лист, но так и не сумел вернуть ему изначальную гладкость. Проще говоря — мужичок был кривоватый. — Конечно, это не сравниться теми представлениями, которые вы прежде давали на Арене. Всё же приятно снова увидеть вас в действии. Как никак я — ваш самый большой поклонник. Хотя я не знал, что, приходя в гости, в ваших родных краях сперва заведено бить хозяевам морды.

— Тогда должно быть в ваших родных краях принято подмешивать дурман в напитки гостей? Да, Иклос? — спросил Хромос, всматриваясь в бесстыжие серые глаза.

— Ха-а! — вновь рассмеялся мужчина, потрясая указательным пальцем с крупным серебряным перстнем. — А у вас неожиданно тонкий нюх, капитан. Впрочем, что-то мы неправильно начали наше знакомство. Вы ведь пришли сюда не за тем, чтобы увести меня и всех этих почтеннейших людей в тюремные казематы?

— Нет, мне надо с вами переговорить по одному особому делу.

— Хвала Богам, у меня прямо гора с плеч свалилась, — Иклос наигранно вознёс руки к небесам, состроив блаженную гримасу. — Тогда, может, забудем это крошечное недоразумение и поднимемся в мой кабинет? А то здесь что-то слишком много лишних ушей, чтобы обсуждать важные вопросы.

— Раз вы предлагаете, то я не откажусь, — ответил капитан, выходя из боевой стойки, но не теряя бдительности.

— Всё мужики, расходимся, — приказал Иклос, и бандиты синхронно, словно вымуштрованные солдаты, опустили арбалеты. — Капитан Нейдуэн, прошу, идёмте за мной.

Из подсобки прибежали несколько слуг и стали приводить поверженных капитаном товарищей в чувства. Хромос был практически уверен, что они все были живы и вскоре оклемаются. Своим первым ударом кружкой он рассёк мужику бровь, и теперь половина его лица была густо заляпана темнеющей и подсыхающей кровью. Подобные раны неизменно сопутствовали бандитскому образу жизни, были чем-то недостойным внимания и переживаний, но Иклос не стал бы беспокоиться, даже если бы по итогу драки капитан всё же отправил его прислужников в загробный мир. На то они и были обычными шестёрками.

Следуя за малость прихрамывавшим законником, Хромос вышел на лестницу, чьи ступени были освещены тонкими полосками света заходящего солнца, сумевшими протиснутся сквозь щели между плотно подогнанными досками на окнах. Там же капитан заметил, что под стянутыми на затылок волосами Иклос прятал небольшую плешь на макушке, но она всё равно проглядывала меж прядями, позоря хозяина. Придерживаясь за перила, они прошли мимо закрытой на цепи двери первого этажа и поднялись ещё выше.

На втором этаже было гораздо светлее благодаря зажжённым свечам в настенных канделябрах, а расстеленный на полу ковёр создавал ощущение домашнего комфорта и уюта, отсутствовавшие в весьма скудной подвальной зале. Следуя по коридору за Иклосом, Хромос то и дело слышал из-за стен щебечущие женские голоса. Их было не меньше пяти или шести, а в воздухе витали запахи дорогих благовоний и цветочных духов. Другой человек подумал бы, что в здании скрывался очередной бордель, но капитан, знавший некоторые особенности местных увеселительных заведений и все повадки теневых авторитетов, догадывался, что эти девушки были любовницами Иклоса, которых он предпочитал держать под боком.

За поворотом Т-образного коридора Хромоса ожидал большой сюрприз. Напротив двери кабинета одной задницей на двух стульях сидел огромный богатырь с глубокими морщинами на угловатом лице и стругал ножом полено, предавая ему форму звериного идола. Одет он был в такую же рубаху и жилетку, что и у Иклоса, только из тёмно-зелёного атласа без узоров. Подобный элегантный наряд смотрелся на его громоздкой фигуре весьма комично и нелепо. Заслышав шаги, он оторвался от своего занятия и одарил пришельцев недовольным взглядом.

— Зар у вокла, — сказал ему Иклос и здоровяк, гулко хмыкнув, продолжил заботливо вырезать маленького божка. — Простите, он почти ничего не понимает по-эрсумски, хотя проживает в городе уже далеко не первый год. Прошу, заходите.

— А что это был за… — Хромос попытался задать вопрос, но, едва переступив через порог, проглотил язык.

Внутри кабинета напротив входа на диване сидел ещё один исполин, как две капли воды похожий на первого. У них были одинаково огромные носы, выпирающие надбровные дуги и широкие вытянутые челюсти с характерной ямкой на массивном подбородке. Капитан машинально обернулся, чтобы проверить, не померещилось ли ему, но всё было взаправду.

— Знакомьтесь, капитан. Это Норг, а это Чорг. Они мои телохранители и самые доверенные лица на всём белом свете. Ну, не стойте в дверях. Проходите и присаживайтесь вон на то кресло.

— Да, — отрешённо ответил Хромос, всё продолжая таращиться на могучих близнецов.

По знаку Иклоса Чорг поднялся с дивана, издавшего полный страдания плаксивый скрип, и пошёл в сторону двери. Он был на две головы выше капитана, а при каждом его шаге содержимое стоявшей на столе чернильницы вздрагивало, покрываясь дрожащими кругами.

— Ну не красавцы ли?! — с гордостью спросил Иклос, закрывая за Чоргом дверь, в которую он едва поместился.

— Крепкие ребята, хорошо, что с ними драться не пришлось, — ответил Хромос усаживаясь в кресло, обитое мягкой красной кожей. Кабинет у Иклоса был великолепным и больше напоминал комнату из герцогского дворца, чем берлогу бандита, за тем маленьким исключением, что здесь не было ни единой крохи золота. Вместо него комната была заставлена изделиями из серебра, украшенными гранатами и рубинами. — Где вы их наняли?

— Это было давно. По некоторым причинам я был вынужден странствовать в далёких краях, и наши пути пересеклись в небольшом, захолустном городке, чьё название я позабыл за бесполезностью и давностью лет. Они тогда отчасти по неосторожности, но в большей степени из-за незнания тамошних обычаев и законов влипли в одну крайне неприятную историю с очень тяжёлыми и непоправимыми последствиями. Сидя в тюрьме, они дожидались суда местного феодала, который бы непременно приговорил их к пожизненной каторге в самых суровых условиях или же к смерти, а я, услышав их трогательную историю, решил, что не гоже растрачивать юные дарования таким глупым и бесплодным образом, так что по доброте душевной помог им выйти сухими из воды и предложил непыльную работёнку в уплату их долга.

— Да вы само благородство, но они вообще люди? — спросил капитан, в то время как Иклос стоял перед шкафом, заставленным причудливыми бутылками.

— Только на три четверти, — атаман взял бутыль из тёмно-синего стекла и пару шестигранных бокалов, выточенных из увесистых кусков мутного горного хрусталя. — Их бабка была тун’мандской орчихой. Вообще история крайне занятная. Вам сколько налить?

— Пожалуй, я откажусь, — в голосе Хромоса сквозила наигранная благодарность.

— Капитан, неужели вы думаете, что я стану травить своего дражайшего гостя по второму разу? Когда же я успел опуститься в ваших глазах так низко? — Иклос трагично положил руку на грудь и попытался изобразить печаль, но кривая ухмылка не покинула его лица. Актёр из него был никудышный, но зато игрок он был отменный. — Давайте вы сами выберите себе бокал, а я первым выпью из оставленного мне. Вас это устроит?

Хромос одобрительно махнул рукой, и Иклос, присев на противоположное кресло, поставил стаканы на круглый стол и ловко разлил по ним душистый, пахнущий карамелью и черносливом напиток.

— Так вот о близнецах. Их дед был картографом и входил в состав разведывательного отряда, который занимался поиском ресурсов и новых мест для постов и деревень. Во время одной из таких экспедиций на них внезапно напала стая хищников и разорвала в клочья почти всех участников, а те, кто сумел убежать, были обречены скитаться по бескрайним просторам жестокой и бесплодной тундры. Кто-то умер от голода, кто-то в пасти хищников или на рогах травоядных зверей, зато их деду посчастливилось наткнуться на кочующее вслед за волосатыми слонами племя орков. Тамошние орки не чета нашим, они больше и сильнее, но при том гораздо спокойнее и рассудительнее, а кожа у них не зелёная, а желтовато-коричневая. Их языка он не знал, но при помощи жестов и рисунков, он смог с ними кое-как объясниться, и они приняли его к себе, накормили и пообещали доставить его к людям, если он в ответ поможет им выторговать лучшую цену за добытые ими шкуры и бивни. Тогда же он и приглянулся одной из молоденьких орчих. Вот представьте себе, капитан, что здоровенная деваха, выше вас на голову, а то и две, с руками толще вашей ноги и полным ртом острых клыков, которыми можно запросто перекусить телячью ногу, влюбилась в какого-то человеческого задохлика! И ведь такой отказать невозможно! Прибьёт от душевного расстройства и будет полностью права. Так что ему там было очень весело, правда я до сих пор удивляюсь, как она ему все кости в постели не переломала. Затем он долго странствовал с ними, пока племя наконец не добралось до краёв, где обитают люди. Тогда он выполнил свою часть уговора, а после покинул племя, но уже вместе с беременной орчихой. Тихонечко свалить в одиночку шансов не было! Впрочем, она оказалась очень хорошей хозяйкой и матерью, а временами могла подменить волов на пашне, если тем нездоровилось.

— И теперь дети её детей прислуживают вам?

— Всё верно, — подтвердил Иклос и выпил сразу треть стакана, — но довольно отвлекаться, вы ведь пришли ко мне по какому-то делу, а не ради пустой болтавни. Хотите что-нибудь купить или продать, а может нанять кого-нибудь или предложить свои услуги? Я знаю много людей, заинтересованных в сотрудничестве со стражами вашего ранга, а некоторые предпочтут именно вас всем остальным.

— Нет, я пришёл сюда не работу искать, а чтобы прикупить быстродействующего яда. У вас ведь наверняка найдётся что-нибудь подходящее?

— Ну, разумеется! Есть соки растений, свежие яды заморских змей, подоенных этим утром, и, конечно же, чёртова уйма кантареллы и мышьяка, хоть горстями жуй! Могу помочь вам с выбором средства убийства, но прошу поделиться, как именно вы бы хотели отравить свою жертву и сколь мучительную или же сколь скорую кончину вы ей желаете учинить.

— Благодарю, но мне нужен один конкретный яд.

— И какой же? — Иклос прищурил второй глаз, а тембр его голоса потерял былую теплоту.

— Яд Туманных Островов, — твёрдо и медленно произнёс Хромос, отодвигая от себя предложенный ему стакан, — надеюсь, вы подскажите, где я могу им разжиться?

— Капитан, вы же как никто другой должны быть осведомлены, что он в городе больше не продаётся. Спрос превысил предложение и почти все морские зверушки, из которых его делали, теперь исчезли, а выжившие прячутся в самых глубоких и тёмных расщелинах, куда не рискнёт погружаться даже самый опытный выносливый ныряльщик. Потому нынче его изготавливают считанные капли, и до наших краёв попросту ничего не доходит.

— Тогда почему пару дней назад одна эльфийка была убита оружием, смазанным этим самым ядом. Неужели вы об этом не слышали?

— Хгм, конечно же, я слышал об этом убийстве и ещё об одном очень похожем, — Иклос почесал пышные, топорщившиеся бакенбарды, предававшие его округлому лицу более ромбовидную форму. — В нашей среде подобные слухи разносятся со скоростью лесного пожара, особенно когда жертв ещё и… свежуют. Можете мне не верить, но я готов поклясться перед лицами всех Богов, могилою моей любимой матушки и моей собственной жизнью, что я совершенно не причастен к этим смертям.

— Если бы подозревали вас в этих убийствах, то я бы не стал приходить в ваше заведение один, не стал бы сдавать на входе оружие, и мы бы сейчас вот так не сидели за одним столом, — ответил капитан, ни капли не поверив в искренность клятвы прожжённого лжеца, — но, по полученным нами сведениям, раньше именно вы занимались продажей этого яда.

— Ммм… так значит, это ваши ребята вчера шатались по городу, избивая до полусмерти всех, кто подвернётся под руку?

— Вы это о чём?

— Сегодня утром ко мне забежали друзья-товарищи и рассказали, что весь вчерашний день кучка доселе никому неизвестных и наглухо отбитых отморозков заваливалась к достойнейшим людям и расспрашивала их сперва о яде, а потом уже обо и мне. При этом они совершенно не брезговали ломать носы, рёбра, пальцы и выбивать зубы, топить людей в бочонках или держать их над горящим костром, иначе говоря, они делали всё чтобы расположить собеседников к откровенному и доверительному разговору. Это было бы вполне обычным делом, если бы при этом дознаватели были облачены в форменные доспехи или тыкали всем в рыло свои затёртые, наделяющие их всеобъемлющей и вседозволяющей властью бляхи городской стражи, но никаких таких вещей у них при себе не имелось.

— Насколько мне известно, в этот раз сведения собирали по-тихому, без насилия. К тому же наши ребята кого-нибудь уж точно утащили бы за решётку. Так что это кто-то ещё.

— Да, эти-то просто оставляли своих несчастных жертв истекать кровью на холодном полу, а ваши бравые солдатики до такого никогда не опустились. Знаю, что на вас регулярно клевещут, но я продолжаю верить в ваше… благородство и… человеколюбие? Хе-хе. — Иклос сделал паузу и приложился к стакану. — Кончено, это могли быть всего лишь юные хулиганы, возомнившие о себе слишком многое, но на сердце у меня всё равно было как-то неспокойно. Я был полон странных предчувствий и дурных мыслей. И вот в это тревожное и беззаконное время ко мне прибегает охранник с докладом, что в мою святую обитель явился капитан стражи с самой скверной и паскудной репутацией из всех двенадцати! Скажу честно, я был очень близок к тому, чтобы отдать приказ расстрелять вас безо всяких приветствий.

— Почему же так не сделали?

— Ваша смерть на моём пороге обошлась бы слишком дорого, ведь в Крепости наверняка знают, куда вы сегодня пошли выпить кружечку хмельного, не так ли? К тому же моё чутьё подсказывало, что мы с вами таки сможем найти общий язык, и, видимо, оно всё же не ошиблось. Выпьем за мир!

— За мир, — буркнул Хромос и, легонько чокнувшись, к большому неудовольствию Иклоса поставил стакан назад, не приложившись к нему губами. — А у вас есть идеи, кем ещё могли быть эти молодчики, кроме стражей?

— Пока что никаких конкретных догадок у меня, увы, нет. Избитые не смогли толком описать тех подонков, видимо сказались многочисленные удары по голове, хотя подобная забывчивость у каждого из них кажется мне больно уж подозрительной. Между прочим, должен сказать, что я крайне высоко ценю слухи, сплетни и всяческого рода толки; всегда стараюсь разузнать как можно больше о людях, с которыми веду дела или которые внезапно могут в них вмешаться, а потому я знаю почти все крупные события в городе наперёд — кто, где, когда и что сделает. Однако то, что сейчас творится в нашей славной долине, выходит за все рамки моих ожиданий.

— Жаль, я-то надеялся, что человек ваших-то возможностей и талантов смог бы приоткрыть завесу над тайной всего происходящего. Но, может быть, вы всё же знаете, где убийца мог достать столь редкий ныне яд?

— От меня, — нехотя признался Иклос, — но я его никому не продавал.

— Это как?

— Меня обокрали. Можете мне не верить, но такое тоже бывает. Три дня назад ночью кто-то проник сюда и порылся в моей сокровищнице. Запрятана она надёжно, а единственный ключ я всегда ношу при себе, — Иклос расстегнул пуговицу на воротнике и показал толстую серебристую цепочку. — Он стащил у меня мешок золотых крон, несколько карт с городскими секретами и последний флакон с ядом, который я приберегал для личного использования в… особых случаях. Сами понимаете, что я не стал оповещать стражу об этом происшествии.

— А как он это провернул? У вас тут вроде, и охраны полно, и окна заколочены, и двери все заперты.

— Без малейшего понятия. Ночью никто ничего не видел и не слышал, а утром все двери и замки были отперты. Никаких следов или свидетелей мы не нашли, хотя дважды перетрясли всю округу. У меня есть все основания полагать, что это был кто-то неместный, в противном случае он бы знал, что бывает с теми, кто смеет у меня красть, — в глазах Иклоса вспыхнуло ледяное пламя. В этом трепещущем огне виднелись отрывки кровавых событий, память о которых он столь бережно хранил в голове.

— А есть что-то кроме этого, что заставило вас так думать?

— Есть кое-что, — Иклос хитро прищурился, постучав пальцем по краю стакана. — Хотите знать?

— Разумеется.

— Тогда как насчёт небольшой сделки? Вы расскажете то, что хочу знать я, а я расскажу о моих догадках и подозрениях насчёт этого человека. Заметьте, до этого я отвечал на ваши вопросы совершенно бесплатно, и даже теперь не прошу денег!

— Ха, для такого человека, как вы, это поистине щедрое предложение. Так какой вопрос вы хотите мне задать? —спросил Хромос, предчувствуя подвох.

— Позвольте начать мне немного издалека, чтобы вы смогли лучше понять, что же именно я хочу узнать, — Иклос сделал небольшую паузу и наполнил свой бокал. — Уверен вы не раз слышали, что Лордэн это город, где исполняются мечты, где бедняк может стать королём, надо лишь очень сильно этого захотеть и приложить хотя бы капельку усилий, но я и вы, мы-то точно знаем, что это всё сказки для дурачков-простачков, с которых хотят стрясти всё до последней монеты и выжать их силы до суха. Конкурентов здесь не терпят, особенно иноземцев, и нам, пришлым чужакам, приходится искать себе властных покровителей и быть покорными, чтобы просто выжить в этом славном городишке. Они есть у меня, они есть и у вас…

— Хотите знать, перед кем я выслуживаюсь? — перебил его уязвлённый капитан.

— Нет-нет, я и так уже давно знаю, с кем вы дружите, ну или дружили. Впрочем, отнюдь не семья Алуэстро помогла вам закрепиться и подняться по службе. Вам не приходилось вечно лебезить и угождать сенаторам и их родственникам, потому что от всей этой придворной мерзости и гнили вас отгородил господин Командующий городской стражей — суровый и великодушный Хейндир Уонлинг.

— Вы хотите знать, что меня с ним связывает?

— И эта история мне уже давно известна, как и всякой лордэнской дворняге. В ней нет никакого секрета, — скучающе отмахнулся Иклос. — Он — боевой товарищ вашего покойного отца, он был тем, кто привёз вас сюда, и он тот, кто бережёт вас от бесконечных интриг и склок, принимая весь удар на себя. Я знаю про вас всё, что может быть хоть чуточку полезным и много ещё такого, о чём даже вы сами не знаете или боитесь себе в том признаться, но вот господин Уонлинг… Он остаётся для меня великой загадкой за семью печатями.

— В каком это смысле?

— Кому он служит? Как он сумел занять столь высокий пост?

— Он получил эту должность за свой боевой опыт и непревзойдённое мастерство, что здесь непонятного?

— Неужели вы столь наивны, что верите в эту сказку? Что же, капитан, видимо я существенно переоценил вашу проницательность, либо вы слишком редко бываете на светских приёмах. Позвольте я вам растолкую.

Да, ваш друг силён и опытен, когда-то он был уважаемым рыцарем в ордене и у него весьма знатное происхождение, как-никак он младший сын ярла, но даже со всеми этими достоинствами он смог бы стать только капитаном, уткнувшись в непреодолимый потолок. Сенат на протяжении веков вбирал начальника стражи из числа капитанов, принадлежавших к старым лордэнским семьям, а тут внезапно сделал такое исключение, хотя достойных претендентов на этот пост было хоть отбавляй. Если я правильно помню, то после поражения второй кандидат с горя постригся в монахи и ушёл в крестовый поход, из которого уже не вернулся, а третий не выдержал подобного унижения и пустил себе кровь. Место одного из них вскоре заняли вы, хоть и не сразу были повышены, а…

— Мне вверили командовать корпусами, что прежде подчинялись Хейндиру, так что не путайте.

— Ах, простите, видимо кто-то намеренно старался вас очернить, — стушевал Иклос, видя, как побагровел капитан. — В любом случае, я долго пытался разузнать тайну его небывалого успеха, но все мои усилия оказывались тщетными. Каждый человек неизменно повторял мне одну и туже же пошленькую басенку про воина столь великого и прославленного, что ему удалось разбить многолетние устои. Поэтому я прошу вас открыть мне запретную истину.

— Я только знаю, что у него тоже были хорошие отношения с семьёй Алуэстро, ещё с Ка́льгорами, кланом Загриз-Анруг и к нему крайне благосклонен сенатор Валтир Минрифф. Врагов у него как таковых нет.

— Это-то и есть самое странное, — ответил Иклос, всматриваясь в глаза Хромоса. У него была поразительная способность по движению глаз, тону речи и малейшим изменениям в мимике лица понимать, когда люди врали ему или же пытались что-то скрыть. Сейчас он этого не чувствовал. — Яудивлён, что даже вы, самый близкий к господину Уонлингу человек, не знаете ответ на вопрос, мучающий меня и не дающий спокойно спать по ночам. Хотя это тоже в своём роде информация, дающая мне новую пищу для размышлений. Ладно… По уговору теперь настала моя очередь делиться.

Хромос немного подался вперёд, готовясь ловить каждое слово прохиндея.

— За день до похищения яда в моё заведение пришёл чужеземец в широкополой шляпе; вшивый, нищий оборванец, какого можно встретить у любого храма или дешёвого кабака. Я сам его не видел, гостей много, а я всего один такой, но мне позже рассказали о нём мои слуги. Он провёл здесь где-то с час-полтора, про себя самого не проронил и слова, зато беспрестанно расспрашивал о самых важных местах, о вас, стражах, капитанах, попросил дать адреса пары аптек или торговцев-алхимиков и в конце спросил, не происходило ли в последнее время чего странного в городе.

— И вы рассказали ему то, что он хотел? — поинтересовался Хромос, вспоминая о краже в аптеке, где работала прелестная полуэльфка.

— Да, мы продали ему те сведения, о которых он просил. Ну, конечно, кроме его последнего запроса, там мы ему ничем помочь не смогли.

— Зато теперь странностей хоть отбавляй.

— Это уж точно.

—Какими деньгами он заплатил?

— Серебряниками Эрсума, а вот говорил он на эльфийском. Хорошо в целом, но с таким едва заметным грубоватым акцентом. Не в смысле, что плохим, но некоторые буквы говорил более твёрдо и звонко, чем этого требует классическое произношение или то, на котором общаются образованные люди в нашем крае.

— А он называл своё имя?

— Мы здесь не спрашиваем имён. Всё равно те, кто хочет остаться неузнанным, назовут другое, а возможности проверить правдивость заявлений у нас в большинстве случаев нет.

— Тогда как он выглядел? Ваши работники должны были запомнить его лицо.

— Вот тут вот есть небольшая загвоздка. Он большую часть времени закрывал низ лица шарфом и лишь пару раз опускал его. Мой слуга смог его разглядеть, но вот описать его или нарисовать он решительно не может. Говорит, что оно никакое! Самая что ни на есть обычная харя. Чёрт. Знал бы, что дело обернётся подобным образом, то обязательно бы сам его принял. Уж я бы его хорошенько запомнил. Единственные приметы, которые мой подопечный смог точно назвать: глаза карие, волосы тёмные, без бороды и усов, ростом невысокий. Ах да… ещё одна небольшая деталь. Он был в перчатках из толстой кожи. Быть может, что он скрывает на них какую-то отметину.

— Для скорейших поисков было бы недурно знать это наверняка, а то как-то негусто выходит. И всё же вы уверены, что этот посетитель и ночной вор это один и тот же, а не два разных человека?

— Почти полностью. Думаю, вам известен факт, что большинство воров любят разведать местность, перед тем как идти на дело, чтобы не двигаться как слепой котёнок. В подвале пивнушка, на этом этаже обитаю и работаю я, а с обычными клиентами работают на этаже под нами. Туда же отвели и его для обсуждения цены. Думаю, чужеземец успел неплохо осмотреться, когда его ненадолго оставили без присмотра в одной из комнате для обсуждения и свершения сделок. Да, в тот день были и другие клиенты, но с ними мы уже прежде имели дело, так что они люди более-менее проверенные.

— Вы говорили, что он, кроме всего прочего, украл у вас какие-то карты. Что на них?

— Ну, одна из них не особо ценная; на ней обозначены места вроде этого: пара чёрных лавок с особыми товарами, молчаливые скупщики краденного, дома, где можно надёжно спрятаться от розыска. А вот вторая — это карта системы всех подземных ходов в городе, с местами выходов и выходов. При желании можно спокойно добраться почти до любого места незамеченным, если вас не вывернет наизнанку от царящего там смрада.

— Не представляю себе, что кто-то сунется туда по доброй воле, — Хромос почесал висок, стараясь припомнить подобные случаи. — Мне подчинённые рассказали, как однажды загнанный в угол вор от отчаяния спрыгнул в стоявший рядом колодец канализации. Разумеется, что никто не захотел прыгать за ним следом, да и нужды в том не было никакой. Через день его размокшее тело вынесло в речной канал, вместе с прочими отходами. Кажется, он сломал себе обе ноги при падении, а затем захлебнулся нечистотами.

— Люблю такие истории, — Иклос поднял стакан в воздух. — А теперь позвольте мне спросить, что вы будете делать с этим человеком, когда его поймаете?

— Если мы сможем взять его живым, то он будет отдан под суд, который непременно приговорит его к смертной казни.

— К какой?

— Повешение.

— Скукота! Вот всё мне в этом городе нравится; так много способов поразвлечься и повеселиться в компании славных парней, но вот публичные мероприятия — сплошное разочарование и смертельная тоска! Вот от чего же здесь не рубят голов топорами, не четвертуют члены конями, не режут животов пилами и не сжигают ведьм под благочестивые завывания попов?! Где шествия колон с факелами, где погони за неверными с дубинами, где, в конце концов, их полёт мысли и фантазии!? Так жить попросту нельзя!

— Голову рубят лишь благородным, но свои прегрешения они чаще искупают золотом. А со всем остальным вы и сами прекрасно справляетесь, без помощи городских властей.

— Ха, вы это, конечно, верно подметили, но хотелось бы какого-нибудь общего праздника, чувства единства со всеми, слияния с толпой, орущей и беснующейся в кровожадном исступлении, прямо как это бывало в детстве, — тут Иклос призадумался, отхлебнул напитка, и его в его глазах появилось озарение. — Мне эти разговоры тут напомнили слова одного бродяги-мудреца, с которым мне посчастливилось однажды повстречаться в дороге. «За золото простят грехи жрецы и в путь отправят с добрым словом, но коль захочешь милости Богов, то преподнеси им кровь; неважно чью», — так он мне сказал.

— Видимо этот мудрец слишком много общался с адептами тёмных культов.

— О нет, капитан, вот тут вы ошибаетесь. Вся разница между Тёмными и Светлыми Богами заключена в тех дарах, которые они преподносят людям за их преданность, но эти самые дары не так уж отличны между собой. Одни боги больше всего жаждут крови животных, а другие человеческой, отдавая предпочтение юным девственницам, законченным грешникам или доблестным воинам. В остальном они все одинаково капризны, мстительны и переменчивы в своих решениях.

— Но на посмертном суде мы будем держать ответ именно перед ними.

— Хо-хо, думаю, что мой приговор уже давно вынесен. Изменить его я не сумею, даже если постригусь в монахи самого сурового толка и до конца моих дней буду пробивать подножие каменного алтаря лбом, питаться одной лишь холодной водой с пеплом и носить смердящую ветошь, отказавшись не только от злых деяний и мирских страстей, но и если более никогда не посмею противиться чужому злу и насилию, даже если это будет означать мою собственную погибель. До сих пор удивляюсь, как некоторые люди готовы рискнуть всеми земными благами ради призрачного шанса, обещанного древними, полузабытыми и вероятно умалишёнными изгоями, получить все блаженства загробного царства, — Иклос улыбнулся ещё шире прежнего и одним махом опустошил стакан. — Хах! Годы идут, а я всё тот же нахальный еретик что и в юные годы, может даже ещё более опасный и злостный чем прежде! Иногда мне кажется, что того дивного места и вовсе не существует или же что нам, смертным, туда путь навеки закрыт. Да, мне самому доводилось воочию видеть сияющих ангелов, паривших над шпилями храмов Старейшей Звезды, слышать полуночные завывания призраков на старых, заброшенных кладбищах, и лицезреть одержимых и бесноватых дев да юнцов, перед тем как инквизиторы прерывали их муки священным огнём, но ещё я точно знаю, что даже самые добрые и сострадательные люди, вернувшись с той стороны, теряли человечность и неотвратимо становились кровожадными чудовищами. Мда… Может быть, что это суровое наказание за неповиновение воле Богов, даже если возвращённые к жизни сами того вовсе не желали, а были насильственно вырваны из вечного сна чёрным колдовством, но сдаётся мне, что они видели там не зелёные луга посреди плодовых деревьев и не чистые пруды с водой, вкусной словно нектар, в которой плещутся и кружат свои танцы сверкающие золотые рыбки. Это всего лишь наша фантазия, образ лучшего мира, который мы полностью перерисовали с самых красивых и благодатных уголков нашего собственного; заветный карай покоя и блаженства, уготованный для страждущих и обделённых, а также праведных и правоверных. Разе загробный мир, мир Богов и духов должен быть хоть чем-то похожим н наш? Ведь он находится за пределами нашего мира, а значит, что и может выходить за пределы всякого нашего понимания, наших чувств и быть чем-то, что мы никогда не сможем найти в нашей действительности, что мы никогда не сможем себе вообразить и представить в самых смелых и безумных фантазиях. Я знаю, что там наверняка что-то есть, но это точно не то, чему мы возводим мраморные лачуги с расписными потолками и в чью честь мы отливаем золотые безделушки. Зачем величайшему и первозданному, всесильному и всезнающему существу тратить хоть мгновение своей вечности на кого-то столь жалкого и никчёмного, бессильного и мимолётного, глупого и тщедушного как презренная человеческая тварь? Мы возводим храмы не во славу Творцов и Столпов Мироздания, а во имя маленьких царьков, которых мы сами же своими молитвами и подношениями возносим и наделяем властью над нами, а затем молим их о снисхождении и благословении. Но все эти Божества, наши добродетели, — ничто перед Ним… сокрытым в необъятном мраке тысячелетий…

С каждым произнесённым словом застывшие глаза Иклоса всё более походили на безжизненные полированные шарики стали, пронзавшие взглядом пространство, время и ту мистическую завесу, что надёжно оберегала тайны Богов и секреты мертвецов от посягательств и потуг величайших мыслителей. Казалось, что он уже видел очертания того хтонического титана, эхо чьего шёпота он изредка слышал в самых прекрасных и красочных снах, которые обычные люди сочли бы ужаснейшими из кошмаров. Нутро капитана содрогнулось. Казалось, что в комнате кроме них двух появился ещё кто-то третий. Он стоял позади кресла Иклоса и держал худые, кривые руки на его плечах, но затем бандит встрепенулся, незримая сущность бесследно растворилась, и он вновь превратился в того улыбчивого и нарочито дружелюбного хозяина жизни, принимавшего дорого гостя.

— А ведь знаете, повешение всё же бывает весёлым, но только в том случае, если палач сделает верёвку покороче и шея не сломается сразу при падении. Они тогда забавно так дрыгают ножками с краснеющими лицами, раскачиваясь из стороны в сторону, пуская изо рта пенную слюну, а ты всё смотришь и гадаешь — наложит ли он кучу в штаны перед тем, как задохнуться или же нет?

— Ну, когда будем казнить убийцу, можете попросить об этой маленькой услуге нашего палача. Уверен, что вы с ним водите дружбу, раз у вас столь схожие увлечения.

— Да, Анри поразительный мужик, столько тонкостей ремесла знает, что прямо диву даёшься, но у меня есть встречное предложение и для вас. Раз уж убийцу всё равно ждёт смерть, то почему бы вам не привести его ко мне, когда вы его поймаете? Я должен поквитаться с ним за его дерзость и проявленное неуважение. Потом я его вам, конечно же, верну… по частям…

— Нет, — отрезал Хромос.

— Ну что вы, капитан, не отказывайтесь так сразу. За эту услугу я вам щедро заплачу деньгами или сведениями. Могу сдать вам пару продажных капралов или может даже капитана… — Иклос лукаво подмигнул. — У нас есть огромные перспективы для продолжительно и крайне плодотворного сотрудничества!

— Чтобы вы мне не предложили, я всё равно отвечу вам отказом.

— Это ваш окончательный ответ?

—Да.

— Эх, вы поистине упёртый и несговорчивый человек и полностью оправдываете свою репутацию, но знайте! Мои дружеские объятия для вас всегда раскрыты, и я всегда буду рад принять вас и предложить… угощение, — Иклос покосился на нетронутый напиток в стакане. — Подозреваю, что у вас ко мне больше нет никаких вопросов?

— Только один. Почему пароль на входе упоминает лысого эльфа?

— А вы за всю свою жизнь хотя бы одного такого видели? Нет? Вот потому-то пароль именно такой; никто случайно его не ляпнет, а запоминается он чрезвычайно легко и просто. Что же, — с этими словами главарь поднялся из кресла, — мне было очень приятно встретиться в вами лично, так сказать наконец-то познать самого человека, а не ходящие о нём толки. Надеюсь, что и вам наша маленькая деловая беседа принесла должное удовольствие.

— Можно сказать, что и так. По крайней мере в вашей компании скучать не приходится.

— Отрадно это слышать, — бандит улыбнулся шире прежнего и в лучших рыцарских манерах протянул Хромосу руку. Капитан ответил ему куда более сдержанной и сухой улыбкой, но всё же скрепил рукопожатие, и сотни погубленных в нескончаемой войне на тесных городских улочках душ мучительно застонали, увидев очередное предательство своих запачканных в крови предводителей, ощутив себя одураченными и униженными, осознав бессмысленность своих трагических кончин. — Как вы надумаете зайти снова, то, попрошу, войдите с другого входа, чтобы лишний раз не тревожить гостей. Присутствие стража портит атмосферу и не даёт им в полной мере расслабиться.

— О, я непременно вернусь, — предостерёг Хромос, поворачиваясь в сторону двери.

— Буду ждать. Чорг вас проводит, — сказал Иклос и выкрикнул приказ на тун’мандском.

За дверью Хромоса встретили близнецы, всю беседу следившие за своим боссом и готовые при первой необходимости прийти к нему на помощь. Норг, у чьих ног успела вырасти целая гора пахучих опилок, всё продолжал вырезать деревянную фигурку, уделяя особое внимание её глазам и клыкастой пасти, а Чорг молча протянул капитану ножны с мечом и указал идти вслед за ним.

Вдвоём они спустились по той же самой лестнице в подвал, но потом свернули в бок и пошли по другому туннелю. Капитан мог слышать, эхо возгласов и хохота гостей, заполонивших подземную залу. С заходом солнца это место только оживало. Пиво пенным потоком разливалось по кружкам, вертела с мясом крутились над углями, а взбодрившийся лютнист на радость распалившимся гостям орал дурным голосом песни о нелёгкой, но полной весёлых злоключений и трагических романов бандитской жизни. Сами же посетители мерились силой, ловкостью рук и искусством метания ножей, делая ставки на победу товарищей или же на их проигрыш.

В конце прохода была ещё одна лестница, а за ней дверь под охраной невзрачного сторожа. Этот выход вёл на другой переулок, но истошные крики из окон дали сразу понять, что он располагался по другую сторону от «Логова Суккубов». На почерневшем небе мерцали звёзды, и Хромос неспешно пошёл на доклад к Хейндиру, обдумывая полученные сведения.

Впервые за всё время он получил портрет предполагаемого убийцы. Хоть он и был неопределённым и размытым, но это был явный прогресс, который не мог не радовать. Однако капитана сильно обеспокоили те люди, о которых ему рассказал Иклос. Ему сразу пришла в голову догадка, что это могла быть друзья Элатиэль, решившие начать собственное расследование после её убийства, однако он решил не делиться с бандитом этой мыслью. Постепенно у него начинали вырисовываться связи между отдельными лицами и событиями. Центральной фигурой, связующей всех воедино являлся вездесущий Феомир, но сведений всё ещё было слишком мало, чтобы сорвать покров тайны с убийцы.

Хромос так бы и шёл до самой Крепости, погружённый в свои мысли, но внезапный грохот и звонкий лязг оторвали его от важных раздумий.

Едва капитан успел повернуться в сторону шума, как чёрный силуэт, пробегая мимо, больно пихнул его в бок, откинув в сторону, и помчался дальше, расталкивая перед собой праздных гуляк и расфуфыренных девиц.

— Хватайте его! Быстрее! — пыхтя и спотыкаясь, кричали стражи не в силах догнать шустрого и юркого беглеца. — Не дайте ему скрыться!

Этих слов капитан уже не слышал. Забыв про боль, он как умалишённый нёсся в сторону переулка, куда свернула фигура в чёрном.

[1] Чтоб вы сдохли! с хас-наажского

Глава X «Во Власти Мрака»

Облачённый с ног до головы в чёрные одежды невысокий и худой человек мчался сквозь Квартал Страстей, сворачивая в каждый встречный переулок и задворок, нарезая путанные петли в лабиринте домов. С ловкостью и грацией дикой рыси он проскакивал между беспечных прохожих и с поразительной легкостью перелетал через многочисленные препятствия, что внезапно преграждали его дорогу. При нём не было ни тяжёлых латных доспехов, ни громоздкого оружия, а потому оторваться от нагруженных стражей, пыхтевших и топавших как стадо мчавшихся по прериям бизонов, для него не составило особого труда. Даже не вспотевший беглец уже праздновал лёгкую победу и намеревался сбавить шагу, чтобы бесследно раствориться в толпе и оставить неумелых преследователей с носом, но к его глубочайшему разочарованию и недовольству за ним погнался какой-то прохожий остолоп, откликнувшийся на призывы отчаявшихся солдат и решивший поиграть в маленького героя. Он был заметно проворнее и шустрее безнадёжно отставших жандармов. На нём была повседневная, не отягощавшая шага одежда, и его намерения поймать беглеца были тверды. Опытный беглец сразу же смекнул, что этого преследователя ему уже не удастся также просто изнурить и сбросить с хвоста, но и превращать свой побег в затяжной марафон он вовсе не желал, а потому, очистив разум от лишних мыслей, обострив стократно чувства и отдавшись на волю рефлексам, он помчался по улочкам пуще прежнего, безошибочно маневрируя и мгновенно уклоняясь от мелькавших перед ним людей и предметов.

Совершив рывок с наскоком на стену, беглец оттолкнулся от здания и нырнул в тёмный переулок, почти не сбавив скорости. Чуть было не пробежавший мимо Хромос совершил не менее резкий разворот и едва не споткнулся о поваленную бочку. Человек в чёрном бежал впереди, опрокидывая всё, что попадалось ему под руку, а обливавшийся потом капитан на бегу перепрыгивал через возникавшие барьеры, словно атлет на стадионе, желавший явить свою силу Богам. Впрочем, даже все золотые кубки и оливковые ветви мира не заставили бы его бежать быстрее.

Впереди показался деревянный забор выше человеческого роста. Страж обрадовался, что эта хлипкая стена, если не остановит бегуна, то даст шанс сократить разрыв и схватить его в последний момент за башмак и сбросить на землю, но вопреки его ожиданиям мужчина слёту запрыгнул одной ногой на горизонтальную перекладину, ухватился за верхушку забора и подобно прыткой блохе перемахнул через него. При всём рвении повторить подобный трюк Хромос ни за что бы не смог, и он, не желая так просто отпускать загадочного акробата и тоже не сбавив шага, поднял руку и выпустил вперёд молнию, мигом проделавшую в хлипком заборе широкую, обугленную дыру.

Под возмущённые и испуганные крики ошарашенных прохожих, они перебежали освещённую улицу и вновь скрылись во мраке грязных подворотен.

Шестое чувство упорно твердило Хромосу, что этот человек, во что бы то ни стало, должен был быть пойман. Вчерашняя неудача, когда Феомиру удалось скрыться в толпе, добавляла его телу сил, а духу стойкости, словно бы Боги милостиво дали ему внезапный шанс исправить прошлую оплошность, искупить гнетущую его вину.

Целиться на бегу было трудно, тем более что тёмные одежды размывали бегущий силуэт в тенях, но полный решимости и охваченный охотничьим азартом Хромос выставил вперёд руку и вновь выпустил искрящиеся молнии, желая оглушить прыткую цель. Большинство искрящихся зарядов пролетели мимо, разнеся в щепки оставленные на улице ящики и разбив в дребезги выброшенные бутылки и старые горшки, а от тех двух молний, которые могли попасть прямо в цель, мужчина сумел увернуться самым непостижимым образам, точно на затылке у него была ещё одна пара острых глаз. И всё же капитан продолжил свой хаотичный обстрел, надеясь, что рано или поздно он хотя бы раз да попадёт в юркую цель, однако на перекрёстке между домов беглец резко остановился. Раздался взрыв с приглушённой вспышкой света. Белый словно молоко и столь же непроглядный дым заполнил узкие улочки непроглядным туманом, поднявшись почти до самых крыш. Хромосу пришлось затормозить пред самой границей облака, чтобы случайно не налететь всей тушей на сокрытый в безмятежном и мягком облаке коварно выставленный кинжал. Была ли это засада или отвлекающий манёвр, капитан наверняка знать не мог, но и времени ждать у него тоже не было.

Обнажив меч, Хромос осторожно вошёл в белоснежную, пахнущую горелым сахаром пелену медленно размахивая оружием из сторону в сторону, точно слепец, прощупывающий дорогу верной тростью, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Ему хотелось взять беглеца живым, но в сложившейся ситуации он был готов рубить врага насмерть.

Капитан блуждал в завесе, надеясь и страшась столкнуться с противником, как вдруг откуда-то слева, издалека послышался лёгкий шум. Выставив острие перед собой, Хромос помчался в том направлении и вышел из облака в пустой и тёмный тупичок. Единственный выход был за его спиной, укрыться здесь было решительно негде, но капитан стоял совершенно один, тяжело сопя и непонимающе озираясь вокруг.

— «Он ушёл через дверь?» — подумал он, взглянув на пару запертых дверей. Будь оно так, то он бы он наверняка услышал скрежет старых, проржавевших и давно не смазываемых петель, но ему послышалось что-то другое. Быть может, он уловил звук брошенного камушка. Простейший трюк, что позволял отвести врага в нужную тебе сторону, а тем временем удрать в противоположном направлении или тихонько подкрасться сзади к недоумевающей жертве. — «Где же ты ублюдок? Я тебя… что за!?»

Сверху послышался скрип, и капитан поднял голову к нависавшей над тупичком крыше. То, что он увидел, поразило его до глубины души и совершенно сбило с толку. На высоте второго этажа, на закрытой ставни одного из окон, висела дымчатая фигура человека, и стремительно таяла, становясь всё меньше и прозрачнее. Поняв, что его всё же заметили, призрак задёргался и стал торопливо карабкаться вверх, хватаясь за карнизы, подоконники и щели в каменной кладке.

— Твою мать, — выпалил Хромос, осознав происходящее. Он поднял меч, нацелившись остриём на невидимку, и выпустил с его острия цепь молний. Беглец краем глаза успел заметить его приготовления и в самый последний момент совершил длинный и рискованный прыжок вверх и вбок, уцепившись пальцами, коих уже совсем не было видно, за торчавшую из-под крыши деревянную балку. Электрический разряд ударил по стене дома, разбивая редкие стёкла, раскалывая камни и обугливая дерево. Послышались крики разбуженных жильцов, перепугавшихся за сохранность своих жизней. Хромос попытался прицелиться вновь, но увидел лишь небольшое, мутное облачко, размером с лесной орех, которое тут же бесследно испарилось. Ему оставалось только выстрелить наугад, где промах означал бы окончательное разрушение стены здания, её возможный обвал, за которым последуют неминуемые человеческие жертвы. Не желавший покупать одну жизнь за другие и вынужденный признать полное поражение капитан прошептал проклятье и опустил меч. Невидимка спокойно подтянулся на крышу и побежал прочь, перескакивая с одного здания на другое, и только тихий стук и дребезжание кусочков черепицы выдавал его незримое присутствие.

Во всём мире было известно лишь несколько способов стать полностью невидимым. Хромос, будучи образованным магом, знал каждый из них и мог точно сказать, что это было не зелье и не один из редких артефактов, а заклинание «Покров теней». Только человек, в чьих жилах текла магия тьмы, мог использовать его. Куда вернее было бы пойти на охоту за стаей обезумевших от голода волков, надеясь передушить их голыми руками, чем без надлежащей защиты и подготовки гнаться за самым опасным, хитроумным и непредсказуемым чародеем из всех людей, что были благословлены даром волшебства. На этот раз ему повезло, что противник не захотел давать ему бой.

Теперь капитану стоило вернуться на ту улицу, где остался уставший патруль и узнать у них, что же натворил человек в чёрном, но никуда идти не пришлось. Послышался лязг, грохот, и на перекрёсток выбежали четверо взмокших и задыхавшихся стражей с оружием наперевес. Сквозь остатки растаявшей дымовой завесы они увидели грозного и рассерженного мужчину с обнажённым мечом в руках и причинённые им разрушения. Без лишних команд они выстроились в шеренгу и направили клинки на незнакомца.

— Эй ты! Бросай меч на землю и поднимай руки вверх! — приказал командир патруля, тыча мечом в Хромоса.

— Дио, осторожнее, похоже, что он маг, — сказал другой страж, прижимаясь к нему плечом. — Это он был причиной тех вспышек и грома.

Стражи напряглись, и их сердца забились в страхе. Никто из них не обладал и толикой магической силы, а потому любой чародей, даже не очень умелый и откровенно хилый, представлял для них смертельную опасность. Если бы они знали стихию его магии, уровень мастерства и сокрытой мощи, то они смогли бы продумать наилучшую стратегию против грозного врага, но без этих сведений слепое нападение граничило с самоубийством.

— Опустите оружие, я свой, — спокойным и уверенным тоном приказал капитан и подошёл чуть ближе, возвращая меч в ножны. Его лицо попало в слабый поток света, падавшего из окон, и стражи смогли узнать в нём своего начальника.

— Фу-у-ух, это вы, капитан Нейдуэн, — выдохнули стражи, а их окаменевшие тела блаженно обмякли. Нежданный враг обратился надежным союзником, которого они и не надеялись тут повстречать.

— Да, это я, — подтвердил Хромос, подходя вплотную к патрульным. — Вы из какого корпуса?

— Третьего корпуса капитана Пинарии, — ответил Дио́нэ, старший по званию. — По его приказу патрулируем улицы вдоль Квартала Страстей.

— Понятно, а за кем вы гнались? Что он сделал?

— Мы не знаем кто он, а помчались мы за ним после того, как нашли его во дворах, когда он это… резал ножом свежий труп. Как нас заметил, то тут же бросился бежать.

— Где это было?! Отведите меня туда! — мгновенно взвинтившись, Хромос зашагал прочь из тупичка, не дожидаясь указаний дороги.

— Да, капитан, тут недалеко, — выпалил Дио, стараясь поспеть за начальником.

Выбравшись из тёмной подворотни, они вернулись к тому месту, где Хромос вступил в гонку, и миновали ещё несколько блоков зданий, двигаясь легкой рысцой. Капитану хотелось как можно скорее добежать до места, но ему приходилось считаться с подуставшими патрульными, нёсших на плечах увесистые кирасы, наручи и щитки. Вскоре они прибыли на самую окраину квартала к паре покосившихся домов с обветшалыми фасадами. Отряд прошёл между ними по тесному закоулку, где в нос били ароматы забродивших фруктов и помёта крыс, кошек, собак и более всего человека. За углом дома подрагивал тусклый свет не то фонаря, не то факела.

— Кто идёт?! — хриплым и беспокойным голосом выкрикнул страж, направив меч на пришельцев, но, завидев чешуйчатые доспехи, опустил его. — Хвала Богам, вы вернулись. А кто это с вами?

— Приветствую вас, капитан Нейдуэн, — поздоровался его зоркий товарищ, быстрее узнавший старшего офицера.

— И я вас, — ответил Хромос, разглядывая тело, что лежало за ними на земле. — Это вот его прирезали?

— Так точно, его, — подтвердил Дионэ, жестом приказав двум дежурным расступиться и не мешать капитану изучать место свершившегося преступления.

Хромос подошёл ближе к мертвецу и бегло осмотрел бездыханное тело. Это был высокий, молодой мужчина крепкого и прямо-таки атлетичного телосложения с жилистыми кистями, покрытыми многочисленными мозолями. На нём были надеты простецкие мешковатые штаны, льняная рубаха со шнурками вместо пуговиц, затасканный жилет с парой заплат на груди и самые обычные сапоги, которые любой сапожник мог смастерить на коленке, предварительно вылакав целый кувшин сивухи. Убитый парень походил на человека, что занимался монотонной, но тяжёлой работой, возможно, был грузчиком в порту, плотником или строителем. Его рубаха была разрезана от ворота до низа живота и распахнута в стороны. Два длинных, неровных разреза начинались на его левом плече, один уходил горизонтально к правому плечу, а второй шёл вниз наискось мимо соска к солнечному сплетению. На конце кожного лоскута висел толстый рыболовный крюк с петлёй из пеньковой верёвки вместо ручки. Из ран успело вытечь немало крови и впитаться в желтоватую ткань, но на сей раз убийца ещё не успел выколоть глаза, и остекленевший взгляд покойника был устремлён к сверкавшим в небе звёздам.

Прежде у Хромоса ещё оставались некоторые сомнения, но теперь он окончательно убедился в своей догадке, что ловкий беглец, облачённый в чёрные одежды, был тем самым неуловимым убийцей, по чьим зловещим следам он шёл в последние дни. С новой силой на его спину обрушались чувства досады, злости, глубочайшего разочарования в самом себе, а разум наводнили сомнения о том, стоило ли ему использовать более сильные заклинания, чтобы поразить злодея, всё же рискнув жизнями людей в доме. Однако прошлого уже невозможно было изменить, и капитан, силой воли заглушив внутренние терзания, сосредоточился на обследовании нового трупа.

Раны на груди хоть и были довольно большими, но всё же были неглубокими, не затрагивали внутренних органов и не могли стать причиной смерти. Хромос сразу обратил внимание на то, что убийца не пронзил сердце этой жертвы, как он делал прежде с купцом и певицей, а значит это было самое последние действие в цепи его ритуальных кощунств. С этой мыслью капитан принялся искать первичную рану и вскоре заметил, что непослушные русые волосы в районе макушки были почти что чёрными и немного поблёскивали в свете фонаря. Капитан подошёл к мертвецу с другой стороны, присел на землю и приподнял голову, чтобы лучше разглядеть смертельное ранение. Немного раздвинув пальцами слипшиеся волосы, его глазам предстала четырёхгранная дыра, оставленная стилетом в самой верхней части черепа, где у младенцев обычно находится родничок. Среди медленно вытекающих сгустков крови он увидел разводы голубого яда, которым был густо смазано оружие. И снова убийца пожертвовал слишком много ценнейшей отравы, когда бог обойтись самой маленькой каплей, бережливо размазанной по всей поверхности клинка.

Хромос выпрямился и огляделся вокруг, чтобы в воображении воссоздать картину нападения. Рана была нанесена строго вертикально, и вряд ли бы её нанёс человек, стоявший за спиной. Тем более что убийца был значительно ниже своей жертвы, и в таком положении силы его удара явно бы не хватило, чтобы сражу же пробить кость, и стилет непременно бы соскользнул вдоль черепа, сняв часть русого скальпа. Тогда Хромос вспомнил ловкость и цепкость беглеца и взглянул на ближайшую крышу. Для невидимого ловкача спрыгнуть с края на ничего не подозревающую жертву, приумножив силу удара своим весом, было сущим пустяком. Всё здесь было довольно очевидно кроме того, что же забыл убитый работяга ночью в этом мрачном гадюшнике и кем таким он вообще был.

— Так, теперь расскажите мне, как вы его нашли и что вы при этом увидели, — обратился Хромос к внимательно следившим за каждым его движением стражам.

— Так точно, — ответил Дионэ, — мы были в патруле уже где-то с час, может дольше, ходили вдоль границы квартала, не заходя на его территорию. Всё вроде было тихо, если не считать пары взбалмошных пьянчуг, подравшихся из-за права заплатить одной девице за утехи, но там разобрались и без нас. Когда же мы шли по той улице, Лабра́ну захотелось отлить. Дальше ты сам рассказывай.

— Хорошо, — подхватил Лабран. — Я, собственно говоря, отошёл по нужде в этот самый переулок, спустил штаны и собирался уже приступить к делу, как вдруг услышал какой-то шум и возню, словно кто упал. Я, помня то, что сказал в своей вчерашней речи капитан Пинарии и что нам приказал наш капрал, пошёл проверить, что же такое там происходит. Поворачиваю я, значит, за угол и вижу, как мужик в чёрной одежде сидит спиной ко мне на животе вот у этого бедолаги и быстро так руками дёргает вперёд-назад. Потом он обернулся, видимо услышал мои шаги. На лице у него была маска, уродливая такая, точно морда ссохшегося мертвеца, а в правой руке он держал охотничий нож. По лезвию текла кровь. Я окликнул ребят и побежал к нему. Он уже успел вскочить на ноги, вытащив кинжал из его башки, и побежал прочь, ну, а мы за ним. Как-то так он и было.

— Вытащил кинжал? — спросил Хромос, удивлённый тем, что убийца не извлёк оружие из тела сразу после нанесения раны.

— Ну, было темно, так что может я что-то и путаю, но да, он его, вроде как, вынул, — ответил Лабран, почёсывая тёмную щетину на горле.

— Что теперь прикажете делать, капитан? — обратился к Хромосу Дио.

— Смотреть тут больше нечего, а ему мы уже ничем помочь не сможем, так что утащите его в… кажется морг Игтиана тут недалеко, даже без лошади управитесь. Сдайте его туда и возвращайтесь к патрулированию. Я сам доложу обо всём в Крепость и попрошу господина Уонлинга выдать вам премию за отвагу и доблесть.

— Это ведь был тот самый Шкуродёр, о котором все говорят в последние дни? — спросил прежде молчавший страж.

— Да, он, — ответил Хромос с мрачным видом. Ему всё ещё не нравилась эта дурацкая кличка, но отчитывать исполнивших свой долг мужиков из-за такой мелочи он не хотел. — Если встретите его ещё раз, в чём я сильно сомневаюсь, но всё же, будьте осторожны и не ввязывайтесь в драку. Сегодня он от вас убежал, но одним только Богам известно, на что он способен в ближнем бою. А теперь за дело.

—Так точно, капитан, — козырнули рядовые и стали между собой спорить, как лучше тащить тело.

— Прикроем ему чем-нибудь грудь, голову и потащим его на плечах. Вполне за очередного пьянчугу сойдёт, — предложил Лабран, но Хромос уже этого не слышал.

Покинув Квартал Страстей, капитан перешёл на бег. Вести о новой жертве, несомненно, были важны, но не требовали какой-то особой спешки, ведь все возможности перехватить убийцу уже были упущены зато ради скорейшего посвящения господина Командующего в темную природу сил убийцы стоило стереть стопы до кровавых мозолей. Громко отстукивая каблуками по брусчатке и вводя прохожих в замешательство, капитал нёсся по улицам, свистяще втягивая воздух носом и многократно прокручивая в голове всё произошедшее, всё им услышанное и увиденное, и вместе тем он пытался припомнить обсуждавшиеся прежде на собраниях планы по противодействию чернокнижникам, если те вдруг объявятся в Лордэне. В таких случаях было необходимо обеспечить повышенную защиту самой Крепости, вызвать членов магической гильдии, чтобы те помогли с установкой сигнальных барьеров вдоль стен, а также озаботиться усиление караулов, приставив к обычным стражам солдат из особого корпуса капитана Манека. Они лучше всех остальных знали, как сдержать любых магов и дать им решительный отпор.

Минут где-то через двадцать-тридцать, Хромос наконец-то добежал до крепостных ворот, мокрый как мышь и алый как спелый помидор. Кожа на ногах горела огнём, и ему хотелось присесть, дабы маленько отдохнуть, но он, сжимая зубы, промчался сквозь внутренний двор, взлетел по лестнице на верхние этажи и без стука распахнул дверь кабинета господина Уонлинга.

— Хейнд, у нас ещё один труп! — проорал Хромос, позабыв про приветствия и формальности.

— Что? — не сразу понял северянин, проведший последние часы в трансе над стопками документов. Капитан прервал его прямо посреди составления важного письма, и все мысли начальника разом сбились и перемешались.

— Патрульные нашли ещё один труп на окраине Квартала Страстей.

— Чёрт! — выкрикнул Хейндир и ударил по столу столь сильно, что дубовые доски затрещали, а из чернильницы вылетели тёмные капли и пометили все близлежащее листы бумаги жирными кляксами. Свечи на канделябре вспыхнули ярче прежнего. — Его рук дело?!

— Да, это был он, — ответил капитан, немного удивившись столь бурной реакции наставника.

— Как выглядит эта жертва?

— Молодой мужчина, довольно высокий, не эльф. Тело крепкое, одет как простолюдин, а волосы короткие и светлые, — быстро вспоминал капитан, пока замеревший Хейндир окаменевшими глазами пронзал пламя свечей. Чествуя настрой своего господина и повелителя, языки пламени разрастались, жадно растапливая и пожирая жёлтый воск.

— Трое… уже трое… — тихо бормотал Командующий.

— Прирезали его на задворках без свидетелей, так что я не знаю ни как его зовут, ни где он живёт, но подозреваю, что он был знакомым Элатиэль или спутником Вольфуда. Ему пронзили голову, спрыгнув на него с крыши невысокого дома. На ране я нашёл следы яда Туманных Островов, который он украл у Иклоса. Это мне он рассказал при личной встрече. И вот что действительно плохо, так это то, что он оказался тёмным чародеем!

— С чего ты это взял? — пробормотал Хейндир, слушавший его вполуха.

— Я видел, как он стал невидимым, а после он скрылся от меня. Уверен, что это был Покров теней…

— Он скрылся от тебя? — встрепенулся северянин.

— Да, патрульные вспугнули его с места убийства, начали погоню, к которой позже присоединился и я. Он, скотина, шустрый и очень прыткий, но мне всё же удалось загнать его в тупик, где он и стал невидимым.

— Ты сказал… они его вспугнули? — переспросил Хейндир, не обратив внимания на все остальные слова.

— Верно. Они наткнулись на него, когда он свежевал труп.

— То есть, он не успел снять кожу?

— Нет.

— И не пронзил ему сердце?

— Именно так. Я сам осмотрел тело, раны не было.

— Где сейчас мертвец? — Хейндир подскочил с Трона и стал поспешно застёгивать петлицы на поддоспешнике.

— Я приказал патрульным отнести его в морг Игтиана. Думаю, что они уже успели туда добраться и сдать его на хранение, — отвечал капитан, недоумённо наблюдая за сборами наставника. — Ты хочешь сейчас на него посмотреть?

— Всё верно, — бросил Хейндир, цепляя на пояс меч, что прежде опирался на край стола.

— Так-то уже ночь на дворе, может лучше будет подождать до утра? Тело никуда не денется, а врачи успеют хорошенько осмотреть его и составят описание.

— Нет… нет, я хочу взглянуть на него сейчас. Тогда сразу после завтрака смогу всё рассказать на совете и не придётся никуда предварительно ехать или ждать посыльных с донесением.

— Понял, тогда я поеду с тобой.

— Не стоит, — небрежно, но заботливо отмахнулся Хейнд. — Я вижу, как сильно ты устал, должно быть ещё и проголодался. Так что останься в Крепости, поужинай, попроси Филиана налить тебе лучшего пива, или чего ты захочешь, и отдохни. Ты это заслужил. А я наведаюсь туда сам и скоро вернусь, тогда всё подробно и обсудим.

Полностью готовый к поездке Уонлинг направился к двери, но Хромос перехватил его за предплечье.

— Хейнд, я не просто так бегаю по твоей указке, это и моё дело тоже. Раз тебе так неймётся взглянуть на него сейчас, то и я поеду с тобой, — капитан ожидал, что его наставник тут же согласится, но вместо этого он увидел, как тот свёл вместе брови и стал о чём-то напряжённо думать. Впрочем, время неумолимо толкало его в спину, правильное решение всё никак не хотело появиться в его уставшей голове, и старику осталось только довериться воле случая.

— Ладно, тогда поспешим, — ответил Хейндир, и они поспешили спуститься во двор. По пути господин Командующий заглянул в одну из комнат и подорвал двух стражей, что лениво и чрезвычайно нагло играли в карты на посту в компании толстенькой бутыли самого дешёвого вина. Это были те самые Титас и Чадерик, что прежде уже не раз сопровождали офицеров и увозили из театра мёртвое тело Элатиэль.

Уже вчетвером они сбежали по лестницам, пронеслись через входную залу и высыпали во двор. Титас и Чадерик побежали на конюшню и стали грозно орать на уже приготовившихся ко сну конюхов, чтобы они как можно скорее взнуздали четырёх скакунов. Встревоженные столь внезапными криками и суматохой лошади истерично ржали и вставали на дыбы, лишь усугубляя всеобщий беспорядок. Один только Фриген-Фотель оставался невозмутим и смотрел на бесновавшихся вокруг него зверей с нескрываемым, почти что человеческим презрением.

Через пару минут конюхи всё же справились с работой, и стражи подвели лошадей к ожидавшим их офицерам. Хейндир одним махом вспрыгнул на рослого коня, словно тот был не выше табурета, и взял вожжи. Почувствовав тяжесть любимого наездника, конь сдержанно, но довольно фыркнул и начал топать копытами по земле, предвкушая стремительную езду.

— Не отставайте, — выкрикнул северянин, и Фриген-Фотель сам понёсся вперед, не дожидаясь щелчка поводьев или удара пяток.

Кавалькада неслась галопом по ночным улицам, звонкие удары подков о камни отражались эхом от домов, и белая пена большими хлопьями слетала с конских губ. Хромос всё не мог понять, зачем Хейндир так сильно торопился, но продолжал пришпоривать коня, следуя за чёрным крупом Фриген-Фотеля. Они объехали Квартал Страстей стороной, чтобы не пробираться сквозь пьяные, непослушные толпы, и выехали на крохотную площадь с одиноким мрачным зданием посередине.

Морг Игтина был построен ещё в те времена, когда Лордэн был сравнительно небольшим городком, и в прежние времена стоял на отшибе, а не вблизи жилых домов. Постепенно город рос, заменяя дерево на камень, расширяя свои границы и застраивая каждый клочок окрестной земли, но никто не хотел селиться к хранилищу мертвецов ближе чем на шестьдесят локтей. В те далёкие годы к его дверям свозили погибших на стройках работяг, убитых при осадах солдат, зарезанных в подворотнях стражей и людей, скончавшихся от ужасных болезней, но вот уже несколько десятилетий его завсегдатаями были исключительно посетители Квартала Страстей, скончавшиеся от перепоя или убитые от ножа незнакомца, приревновавшего шальную и ветренную куртизанку к её новому клиенту. Случалось это с нерушимым постоянством, особенно в вечерние часы, а потому даже глубокой ночью врачеватели несли дежурство, принимая всех ещё тёпленькими.

По обе стороны от входной двери висели фонари с мутными, зелёными стёклами, потому всадники ещё издалека заметили, что дверь была распахнута настежь. Замедлив шаг, они подъехали ближе и остановились возле телеги, на которой обычно собирали трупы с ближайших улиц. Стражи соскочили с коней и подвязали их кчугунным кольцам, что были прибиты к циклопическим камням стен.

Хейндир первым ринулся к входу в морг, но внезапно остановился и поднял кулак в воздух. Слушаясь немого приказа, стражи немедля остановились, обнажили клинки и сгруппировались вокруг командира. Теперь и Хромос смог увидеть то, что встревожило северянина. На внутренней стороне распахнутой двери виднелся тёмный отпечаток руки, оставленный кровью, всё ещё блестевшей в свете фонаря. Подав жестом сигнал следовать за ним, Хейндир осторожно двинулся вперёд, позабыв достать меч из ножен. За распахнутой дверью находилась небольшая коморка, в которой врачи встречали посетителей со скорбным грузом. Однако сейчас там не было никого, кто бы поприветствовал полуночных гостей, и стражи аккуратными и почти бесшумными шагами двинулись в следующую комнату, где патологоанатомы отдыхали от дел и принимали пищу.

Это помещение было заметно больше, и в нём кроме стола стояли небольшой камин и несколько шкафов с толстыми атласами, в которые кропотливо записывались все полученные покойники с датой и причиной их смерти. Между ними втиснулись с десяток прозрачных сосудов, наполненных зеленоватым раствором, в котором плавали человеческие органы и конечности без кожи. От них несло едким запахом, который становился только хуже, смешиваясь с душистым ароматом отвара трав, что готовился в закопчённом котелке. Напиток был уже готов, и из щели крышки вылетали шипящие струйки пара, заставляя эту самую крышечку подскакивать в дребезжащей пляске, от чего по комнате разносился сбивчивый звон, безуспешно пытавшийся привлечь внимание хозяев.

Стражи, держа ухо востро и стреляя глазами по сторонам, зашли в комнату, но не успели дойти и до середины, как Хейндир вновь поднял кулак, привлекая их внимание. Затем он молча указал на пол, и все увидели кровавые капли и отпечатки босых стоп, что тянулись от тёмной арки навстречу нашим героям, постепенно теряя очертания и ясность, а затем и вовсе пропадая. Никто больше не сомневался, что в морге произошла беда.

— Тит, Чад, вы остаётесь здесь и прикрываете тыл, а я с капитаном спускаюсь вниз. Выполнять.

Титас и Чадерик заперли дверь в ординаторскую на небольшую стальную задвижку, сели в засаду и приготовились дать отчаянный отпор любому, кто решит переступить через порог. Тем временем Хромос и Хейндир стояли у входа в прохладные катакомбы, где хранились мертвецы до момента долгожданного упокоения в сырой земле. Узкие ступени из шершавого камня утопали в непроглядном мраке, и Хейндир, выставив руку вперёд, сотворил на ладони огненный цветок, чей тёплый свет обратил тьму в трусливое бегство.

Чуть ниже середины лестницы, широко раскинув руки, лежал дряхлый старик не то в рясе, не то в халате. Хейндир дал знак, и вдвоём они медленно спустились к телу, дабы ближе взглянуть на несчастливца. Это испещрённое сотней тонких морщин лицо было хорошо им знакомо. Хладеющий и неподвижный у их ног лежал небезызвестный Галсо Нилрис, посвятивший всю свою необычайно долгую жизнь работе с трупами и исследованию человеческих внутренностей. Во всём Лордэне нельзя было сыскать иного собеседника со столь умудрённым, добрым и понимающим выражением глаз, но теперь они закатились ко лбу, оставив меж приоткрытых век лишь желтоватые белки с алыми линиями капиляр.

Под старческой головой с жидкими седыми волосами растеклась лужица крови, струйками пролившейся вниз вдоль ступеней к его плечам. Хромос бережно оторвал прилипшую к камню голову и увидел, что затылок врача был вдребезги размозжён и приобрёл чёткую форму угла, о который он и разбился. Хотя старческие кости очень хрупки и ломки, но подобная рана не могла возникнуть после неудачного падения на лестнице, а это значило, кто-то намеренно толкнул или даже швырнул седовласого бедолагу. Капитан пытался разобраться, как же это могло произойти, и внезапно его цепкий до мелочей взгляд упал на свежее пятно на врачебном халате. Оно располагалось в центре груди, чуть правее сердца, но на одежде не было и малейшего намёка на порез, который непременно должен был остаться после удара ножа. Страж решил ощупать окровавленное место, и оно оказалось слишком мягким. Более того, его рука начала погружаться вглубь грудной клетки старика, словно кости и не думали сопротивляться давлению пальцев. Почувствовав, как толпа холодных и колючих мурашек пронеслась вдоль позвоночника, Хромос отдёрнул руку и встревоженно взглянул на Хейндира, внимательно следившего за всеми его манипуляциями.

— Потрогай вот здесь, — тихо прошептал он. — У него сломаны всё ребра и грудина разбита в пыль.

Хейндир нагнулся и тоже пощупал мертвеца, недовольно цыкнув языком.

— Этот удар и убил его. Сердце должно было разорваться, так что на ступени он упал уже мёртвым.

— Какая же силища нужна для подобного? Не всякий конь способен так сильно вдарить. Ведь не стреляли же по нему из бомбарды? Хотя его тогда бы на клочки разорвало, да и жжёным порохом тут явно не пахнет.

— Это точно была не пушка, — сухо ответил Хейндир, всматриваясь в ожидавшую их бескрайнюю тьму. — Будь готов ко всему и держись за мной.

С этими словами северянин поднялся в полный рост и решительно пошёл вперёд, отринув страх и не беспокоясь о защите. Сбитый с толку Хромос, поспешил за наставником, но то, что открылось его взору, повергло капитана в пучину ужаса.

В свете магического огня он узрел разбросанные на полу куски человеческих тел, закованных в доспехи городской стражи. Они были изрублены словно бараньи туши, попавшие в руки умелого мясника, и кровь обильно вытекала из их рассечённых вен и артерий, вычерчивая длинные, прямые линии в канавках меж каменных плит. Пламя дрожало и сотни зловещих теней неведомых дьявольских тварей радостно плясали на окровавленных грудах и забрызганных стенах, от чего Хромосу начинало казаться, что отрубленные конечности и вывалившиеся из полостей тел органы подрагивали и пульсировали, будто бы пытаясь заползти назад в тела, отрицая наставшую смерть. Той ночью среди людских жилищ разверзлись запретные врата Преисподней, дабы смертные смогли краем глаза узреть гнетущий пейзаж первородного хаоса и познать его отвратительных обитателей.

Капитан почувствовал, как ослабели его ноги, а ошалевшее сердце раздулось, как жаба, сдавив легкие, и желало пробиться сквозь тесную клетку рёбер. Хромос попытался сделать глубокий вдох, но воздух в запертом помещении пропитался густым ароматом крови и испарений, исходивших от вспоротых человеческих кишок. Вместо успокоения капитан ощутил, как густой и едкий комок стремительно пополз вверх по горлу.

Окажись он здесь один, то его рассудок неминуемо бы помутился, и он, позабыв обо всём, выбежал бы на улицу и стоял бы под открытым небом, пока пелена ужаса не спала с его разума, а желудок не выдавил своё скудное содержимое, но сейчас с ним был тот, кому доводилось видеть картины куда страшнее, картины недоступные для воображения обычного человека. Хейндир стоял, словно маяк на вершине одинокой скалы посреди бушующего океана безумия и зла, что тянули к нему длинные, цепкие щупальца и когти, но не смели его коснуться. Он стал для Хромоса спасительным ориентиром, что указал ему путь из удушающих объятий паники.

Ужас отступил, и капитан, громко сплюнув дошедшую до рта желчь, неспешно подошёл к ближайшему человеческому обрубку, лежавшему чуть правее от входа. В нём он сразу же признал командира патруля Дионэ. Тело стража было рассечено пополам от левого плеча к правому бедру, его внутренности выпали из живота и распластались по полу, словно охапка склизких водорослей. Вторая его половина валялась немного поодаль, вместе с отрезанной рукой. Присмотревшись ещё ближе и внимательнее, капитан пришёл к осознанию, что всего один удар смог не только располовинить взрослого мужика, но и сумел разрезать, именно что разрезать, а не разрубить, его доспех, словно тот был сделан из тончайшего пергамента, а не из кованого металла. Хромос провёл пальцами по краям рассечённых пластинок, искренне удивляясь их гладкости и ровности, и едва не порезался об них. С самого раннего детства ему рассказывали древние легенды, о славных героях и могучих богатырях, которые взмахом верного колдовского меча играючи срубали вековые сосны и резали стальные слитки точно масло, но он всегда считал их вымыслом, преувеличенным и приукрашенным. Теперь же миф стал былью, но воплотил его в жизнь не герой, а самое что ни есть чудовище во плоти.

Капитан оставил Дио и пошёл осматривать прочие останки. В каждом покойнике он узнавал одного из патрульных стражей, которых послал относить тело, и на всех он видел схожие раны. Отсечённые конечности и пальцы, тела с длинными, узкими разрезами и искромсанные на кусочки доспехи. Меж ними капитану то и дело попадались трупы, что успели провести в морге уже несколько дней, их было легко отличить от жертв мясорубки по отсутствию одежды и по грубо зашитым коричневой бечевой животам, и ещё он наткнулся на растерзанный труп второго доктора, сошедшего в подземелье вместе со стражами. Однако он не сразу смог отыскать тело последнего, пятого патрульного. Огня Хейндира не хватало для полноценного освещения большой, вытянутой подземной галереи, но вскоре Хромос наткнулся на искомого стража в тени за опрокинутым столом. Он лежал на полу без шлема, лицом вниз, а его затылок являл собой густое месиво из крови, волос, костей и мозгов. Капитан поднял взгляд на стену и увидел огромную кровавую кляксу, оставшуюся на месте удара хрупкой черепушки о нерушимую кладку. От этого пятна тянулась вниз багровая полоса, по которой сползала голова стража, прежде чем отлипнуть от поверхности.

Тут капитан заметил ещё одну жуткую, но очень важную деталь. На запачканной кровью шее просматривались тёмные и светлые полосы, замыкавшиеся в неровные кольца. Хромос немного очистил кожу попавшейся под руку тряпкой и увидел чёткие отметены чьих-то длинных и очень сильных пальцев.

— «Неужели его сперва задушили»? — подумал встревоженный капитан и решил перевернуть тело, но, когда он попытался это сделать, голова стала болтаться так, словно в ней не было позвоночника. Тогда Хромос опустил мертвеца обратно и начал прощупывать шею в поисках причины столь странного явления. Все кости были на месте, но переломаны в труху точно так же, как и кости старика Галсо. Капитан попытался вообразить того силача, который смог бы сотворить подобное. На ум ему сразу же пришли рослые и крепкие близнецы, с которыми он познакомился в притоне у Иклоса, но даже у них вряд ли бы хватило сил так швыряться людьми и корёжить доспехи, да ещё роковые отметины были слишком узки для их огромных, широких кистей. Впрочем, это было не единственным и далеко не главным, что тревожило капитана в этот напряжённый момент. Он чувствовал, что упускает некую важную деталь, которая при том лежит на самой поверхности.

Хромос встал и вновь огляделся по сторонам. Во мраке подвала он видел два ряда столов с бледными очертаниями закоченевших тел, претерпевших вскрытия и препарирования

— «Трупы, трупы…» — всё вертелось у него на уме. Ступая по липким лужицам, он вернулся к месту, где стоял Хейндир, и стал внимательно пересчитывать мертвецов. — «Один… три… пять, шесть… два… четыре… шесть…»

Сбивчиво бормотал он до тех пор, пока верная мысль сама не пришла в его беспокойную голову.

— «А где седьмой? Где убитый в подворотне человек?! Его же должны были притащить сюда».

И действительно, за всё время, проведённое в катакомбах, он ни разу не наткнулся на русоволосого мертвеца с волнистыми ранами на груди. Хромос, больше не чувствуя прежнего страха и отвращения, стал вновь бродить среди мертвецов, отодвигая их в стороны и заглядывая под ближайшие столы, однако седьмой покойник как сквозь землю провалился. Капитан так и ходил по галерее до тех пор, пока в одной из кровавых луж он не заметил тот самый поношенный жилет с заплатами на груди, что был надет на жертве убийства. Его разорванные в клочья рубаха, штаны и сапоги нашлись тут же, немного в стороне.

Капитан стал напряжённо думать, куда же могло подеваться само тело, и тогда он вспомнил ещё одну странность, которой прежде не придал должного значения. Меч каждого стража был вложен в ножны. Объяснений этому факту могло быть всего два: либо они не успели схватиться за оружие, так как были атакованы внезапно и тут же все перебиты, либо их охватил столь сильный ужас, что они позабыли про оружие, желая только бежать от явившейся погибели.

Все улики были обнаружены, и Хромос со всем присущим ему усердием и скрупулёзностью силился объединить их и восстановить ход событий, но разрозненные кусочки головоломки всё никак не хотели соединяться между собой. Первым делом он предположил, что сбежавший убийца вернулся за телом, чтобы завершить столь грубо и невежественно прерванный ритуал. Он обладал способностью становиться абсолютно невидимым для человеческих глаз и мог с лёгкостью проследить за стражами, а после пробраться в подземелье морга. Оставаясь незамеченным до самого последнего момента, невидимка мог внезапно напасть на стражей, так что они бы даже не поняли, что именно их убило, или же одурманить их тёмными чарами, сделав их совершенно беззащитными. Отомстив посмевшим ему помешать наглецам и избавившись от лишних свидетелей, он ушёл в своё тайное логово, прихватив с собой утраченную добычу, чтобы в уединении закончить сакральный для него обряд.

Звучало вполне складно, но это было возможно, только если невысокий и довольно щуплый на вид человек обладал бы мускульной силой, сравнимой разве что с силищей бурого медведя. К тому же Хромос не мог припомнить, чтобы убийца бегал босиком, а на полу морга он видел именно следы голых стоп. Эту фантастическую версию пришлось отвергнуть, и тогда капитан невольно припомнил те многочисленные истории о загадочных волколаках, арахнитах и прочих оборотнях, что одинаково любимы и мальчишками и взрослыми мужами. Свирепые и безжалостные существа после монструозного превращения получали невообразимую мощь, позволявшую рывком шерстистых лап отрывать у людей конечности и переносить тяжелейшие раны. Однако оборотни были вполне себе смертны и особо уязвимы в человеческом обличии, а капитан был абсолютно и совершенно точно уверен, что последняя жертва убийцы не дышала и была мертва.

— «А может быть, мертвец сам поднялся на ноги?» — пронеслось в его голове. — «Ведь убийца обладает магией тьмы, и кто знает, какие ещё запрещённые чары находятся в его арсенале? Мог ли он создать богопротивное умертвие»?

Знания капитана о некромантии были довольно скудны, и он не ведал, на что именно были способны вернувшиеся к жизни мертвецы. Стоило посоветоваться с Хейндиром, повидавшим в молодости разные сорта монстров и нечисти, но командир заговорил первым.

— Здесь все патрульные? — спросил он преисполненным печалью голосом.

— Да, — тихо ответил Хромос, подойдя ближе. — Я всех осмотрел, никто не пережил нападения.

— Прискорбно, — господин Командующий подсел к одному из мертвецов, пальцами закрыл мутнеющие глаза, положил правую руку ему на сердце, а после произнёс на языке родных земель. — О, Мудрый Вигир, прими душу этого доблестного воина, что пал в битве, и позволь ему распить мёда с отцами его отцов.

Так он проделал ещё четыре раза с каждым из погибших стражей, в то время как Хромос покорно ждал в стороне. Живя в чужом крае с чужими богами, старый северянин редко показывал свою религиозную сторону, но, когда дело касалось воинских традиций его родной веры, он становился непреклонным и исполнял все предписания.

— Боюсь, что это была не битва, а резня, — проронил капитан, когда Хейндир наконец-то закончил все полагавшиеся в подобных случаях обряды. — Их убивали, а они даже не смогли достать оружие.

— Если это было так, то я не завидую их судьбе. Хотя… может их Боги окажутся милосерднее моих…

— Лучше бы Боги сказали, что здесь произошло! — сдавленно выкрикнул Хромос, начиная терять прежний контроль над эмоциями, которые жаждали высвобождения. — Мы же с тобой видим одно и то же, или нет? Вот это всё — его рук дело!

— Успокойся, — прошипел Хейндир.

— Успокоиться? Это ведь всё из-за меня! Это я упустил того ублюдка! Если бы я не стал сдерживаться, то поймал бы или убил его, и этого всего бы не произошло!

— Это не твоя вина, — возразил северянин, положив руку на спину воспитанника.

— Мне стоило пойти вместе с ними, тогда бы…

— Тогда бы ты был тоже мёртв, — закончил за него Хейндир. — Лежал бы здесь меж ними, пока я бы сюда не пришёл и не нашёл тебя.

— Может и так, — капитан немного успокоился. — Вон там лежит ещё один доктор, а тело третей жертвы здесь нет. Убийца обладает магией, и я подозреваю, что он мог использовать на нём какое-нибудь заклинание, чтобы оживить его и заставить разобраться с нашими ребятами. Нам нужно узнать, что это могло быть за заклинание.

— Хорошо, но разбираться в этом будешь уже не ты.

— В смысле? — опешил Хромос.

— В прямом. Я поручу это кому-нибудь другому.

— А мне тогда что прикажешь делать? Разыскивать товарищей погибших или искать логово убийцы?

— Отдыхать, — грянул самый неожиданный ответ, от которого капитан впал в ступор, а его нутро стало закипать. — Ты прекрасно потрудился, но всё же я слишком много взвалил на тебя одного. Если кто-то и виноват в нашем нынешнем положении, то это я, я и только я.

— Хейнд…

— Не перебивай. Всё зашло слишком далеко, так что теперь я сам займусь поисками и привлеку всех, кого только смогу. Тебе же надо пока отвлечься от этого кошмара, развеяться немного. Как только мы найдём его или мне понадобиться твоя помощь — я тут же позову тебя.

Эти слова должны были успокоить Хромоса и убедить его временно отступить, но эффект оказался обратным. Глаза молодого капитана расширились, а голос стал громким и слегка дрожащим.

— Нет… нет! Это и моё дело! Никто другой не знает об этом убийце и его жертвах, сколько знаю о нём я. Ты не можешь так поступить!

— Могу и поступлю, так что отправляйся к себе домой и хорошенько выспись, а с завтрашнего дня ты в безвременном отпуске.

— Что ты увидел? Ты ведь заметил что-то, что не заметил я, да?! Что это!? Ты… ты раньше видел что-то подобное?! В своих походах? Это… демоны? — ошалевший капитан пробормотал догадку и вновь окинул взглядом человеческое месиво.

— Это не они.

— Да как же не они! Это демоническая порча, она всё объясняет. Теперь демон бегает по улицам и может напасть на первого встречного. Мы должны его найти.

— Хватит выдумывать того, чего нет. Теперь я точно уверен в том, что тебе срочно необходим отдых. Возьми коня и скажи Титасу, чтобы он проводил тебя до дома, а потом пусть съездит за подкреплением.

— Я не…

— Это приказ, капитан Нейдуэн, — отрезал Хейндир, давая чётко понять, что больше спорить он не намерен. — Выполнять.

Господин Командующий ждал ответа, но Хромос не мог выдавить из себя ни единого слова. Его тело мелко трясло от бурлящей в его груди жгучей смеси злости, безысходности и чувства собственного бессилия и никчёмности. В этот момент он больше походил не на взрослого, рассудительного мужчину, а на взбалмошного и непокорного юнца, которого всё же приструнили самым жёстким, но действенным способом. Ему хотелось наорать на наставника, высказать ему все претензии, доказать, что он может и дальше идти по следу убийцы.

— Мне повторить приказ? — медленно и грозно переспросил Хейндир, точно забивая кувалдой колья.

— Никак нет, — сухо ответил Хромос, всё же сумев подавить пламенные порывы разгневанной души и окончательно не потеряв лица.

— Тогда иди, и ещё скажи Чадерику, чтобы он ко мне спустился, — северянин повернулся к нему спиной, заградив собой свет пламени. — Пойми…Так будет лучше для всех…

Хромос всей душой хотел возразить ему, но вместо этого сжал кулаки и пошёл к лестнице, позабыв о крови и кусках тел под ногами. В эту минуту он был настолько погружён в себя, отгорожен от внешнего мира, что едва не наступил на пальцы мёртвого Галсо. Он поднимался неспешными и тяжёлыми шагами, чтобы отдышаться и наконец-то взять себя в руки. Ему очень не нравилось, когда посторонние и тем более подчинённые видели его моменты слабости и потери самоконтроля.

— Тит, Чад, подойдите ко мне, — уверенным и твёрдым голосом скомандовал капитан, едва перешагнув порог ординаторской. Уже порядком утомившиеся от ожидания стражи встрепенулись и подскочили к офицеру. — Там внизу семеро мертвецов, пятеро из них наши и ещё два врача. Ты спускаешься вниз к господину Командующему, а ты поедешь со мной.

— Хорошо… — ответил Чадерик, но даже не подумал сдвинуться с места. Вместо этого он пристально смотрел на Хромоса, ожидая, что тот скажет ещё что-нибудь очень важное. В недоумении капитан перевёл взгляд на Титаса и увидел на его лице точно такое же ожидание и любопытство.

— Вы хотите что-то спросить? — прервал он затянувшееся молчание.

— Это… — переглянулись товарищи, — вам не встретился убийца?

— Не волнуйтесь, его там нет. Он видимо сбежал вместе с убитой ранее жертвой, — ответил Хромос, чувствуя, как они ловят каждое его слово. — Ещё что-то?

— Нет, думаю, что нет, — ответил Чадерик и, ещё раз покоясь на закадычного друга, обошёл капитана и начал неспешное погружение в тёмное подземелье.

— Желаете отправиться в путь прямо сейчас?

— Да, — ответил Хромос, направляясь к двери. — Мы поедем до моего дома, там я отдам тебе коня, а ты поедешь дальше в Крепость за подмогой. Здесь надо прибрать беспорядок.

— Есть, капитан, — ответил страж и, вложив меч в ножны, пошёл следом.

Лошади покорно ждали их у привязи, но недовольно фыркали и перешёптывались между собой, лишённые возможности утолить жажду или пожевать чего-нибудь вкусного. Тем более что им было в тягость вновь нестись галопом по тёмным улицам, но всадники ласково похлопали их по бокам, почесали за ушами и пообещали скорый отдых. Это обрадовало животных, и они стали приплясывать на месте, поторапливая хозяев. Перед отправлением капитан ещё раз окинул взором мрачный дом и окружавший его пустырь и послал пятками лошадь в бодрый шаг.

Время было уже далеко за полночь, и городские улицы были практически пусты, хотя со стороны Квартала Страстей всё равно доносился шум непристойных гуляний. По небу плыли пышные тёмные облака и окрашивались в белый цвет, попадая под серебристые лучи надкусанного лунного диска. Воздух заметно похолодел, и Хромос мог слышать в нём далёкий и тоскливый звон тугой струны, по которой медленно водили скрипичным смычком. Знакомые улицы казались ему чужими и неприветливыми; он постоянно озирался по сторонам, ощущая мнимую угрозу в каждой человеческой фигуре и тёмном закутке. Невидимый убийца и груда искромсанных тел дали семени паранойи пустить цепкие корни в его пошатнувшийся разум.

Всю дорогу всадники преодолели молча. Порой Хромос замечал на себе задумчивый взгляд Титаса, который явно хотел о чём-то его расспросить, но по какой-то неизвестной причине всё не решался задать мучавшие его вопросы. В другой раз капитан сам бы завязал разговор и выведал, что же беспокоило подчинённого, но сейчас ему было совсем не до этого.

Добравшись до своего жилища, Хромос слез с лошади и протянул поводя Титасу.

— Давай, теперь скачи в Крепость и не останавливайся по пути.

— Так точно, капитан, — ответил страж и пришпорил коня.

Хромос смотрел ему вслед, пока трясущиеся лошадиные крупы не скрылись за ближайшим поворотом, а после пошёл вверх по скрипучей лестнице. Нащупав в кармане ключ, он достал его, привычно отпер замок, но за секунду до того, как открыть дверь, остановился и начал прислушиваться к редким звукам, что разносились в ночном воздухе. Он услышал стрёкот одиноких сверчков, отдалённое уханье совы и чью-то отчётливую ругань, но ничего более. Тогда он достал из ножен меч и медленно открыл дверь, напрягая все пять чувств и уповая на шестое.

В гостиной было темно и пусто, а все вещи стояли на тех же местах, где два дня назад их оставил хозяин. Воздух был затхлый и сухой, с тонким ароматом пыли, от которого всё в носу начинало неприятно зудеть. Хромос переступил через порог и тут же захлопнул за собой дверь, навалившись на неё спиной. Продолжая прислушиваться к каждому шороху, он свободной рукой задвинул засов и пошёл вперед, ощупывая путь мечом, как это делает тростью слепец. Он прошёл два круга по гостиной, не забыв истыкать клинком пространство под столом и дымоход камина, а затем направился в спальню, где точно также стал прощупывать все закутки на наличие невидимой засады. Сколько бы он не искал, холодная сталь всё никак не натыкалась на прозрачную плоть, и капитан наконец-то смог чуточку расслабиться.

Страж вернулся в гостиную, положил меч на стол и бросил на него сверху пояс с ножнами. Сапоги он снял без помощи рук, поочерёдно наступая самому себе на пятки, и небрежно швырнул их к входной двери. Затем он скинул с себя на диван дублет и рубаху, взял со стола кувшин, уселся задницей на голый на пол в углу комнаты и выпрямил перед собой ноги. Сделав несколько коротких глотков прямиком из кувшина, Хромос вылил остатки воды себе на волосы, растёр прохладные капли по лицу и уставился в потолок.

Теперь он в полной мере ощутил утомление души и усталость тела, которые накопились за последние дни, но которые он прежде из всех сил старался не замечать. Ему не хотелось двигаться, и даже дышал он столь медленно и лениво, что со стороны его можно было принять за только что умершего человека. В голове, где прежде галдели спорящие друг с другом голоса логики и интуиции, теперь было совершенно тихо, а его редкие мысли приобретали форму расплывчатых образов и коротких сценок из его воспоминаний, без конкретного смысла или посыла. Незаметно для себя самого Хромос впал в глубокий транс и продолжал вот так неподвижно сидеть на жёстких и холодных досках, пока течение времени всё быстрее уносило его маленькую лодку навстречу новому дню.

Глава XI «Венец Творения»

— Чё-ё-ёрт, — подумал Хромос, едва вернувшись из безмятежной, лишённой красочных переживаний колыбели сна. Он лежал голышом на заправленной кровати поверх колючего покрывала из темной овечий шерсти. От соприкосновения с ней кожа на лице, плечах и животе безумно чесалась и зудела, но вместо того, чтобы подскочить на ноги и бодро задрыгаться в чесоточном танце, капитан грузно приподнялся на локтях, перевалился на спину и продолжил безмятежно лежать, пока тёплые солнечные лучи неспешно облизывали ему рёбра. На губах промелькнула лёгкая усмешка. В тот момент он был рад любым ощущениям; пускай он бы трясся в нескончаемых судорогах, изнывал от жажды и чувствовал, как его кожа обратилась в сухой, растрескавшийся пергамент, а перемешавшиеся внутренности неумолимо поднимались по горлу — любая из этих маленьких радостей холеры дала бы ему знать, что ему повезло остаться, что той ночью к нему никто не подкрался на цыпочках и не вспорол глотку одним взмахом бритвенно-острого лезвия, как обычно это делают с жертвенной скотиной. Впрочем, ничему иному радоваться он не мог.

Уставившись пустым и отрешённым взглядом в дощатый потолок, капитан мысленно задавал себе вопросы и ждал, пока несговорчивое и скрытное подсознание поможет принять верное решение. Хотя вернее будет сказать, что он не столько пытался размышлять, сколько ожидал внезапного, сверхъестественного озарения и последующего за ним прилива сил, который наконец-то столкнёт его с кровати.

Хромос был не из тех людей, что так любили бить себя кулаком в грудь, петь себе длинные хвалебные оды и разбрасываться громкими обещаниями грядущих подвигов, подобных личностей он искренне презирал и чувствовал нравственное удовлетворение, когда их соломенные дворцы сдували ветра неисполненных долгов, он принадлежал к тем людям, что довольно скупы на слова, но весьма щедры на дела, никогда не сбегая в трудный час, не бросая людей на произвол судьбы. Он был из тех людей, что всегда были готовы стиснуть зубы и добровольно взвалить на свои плечи самый тяжёлый хомут. Да, он был одним из тех славных и в чём-то наивных дураков, которых так не хватает этому, да и многим другим мирам. Теперь же он чувствовал себя каким-то бесполезным, обделённым, словно его вышвырнули с корабля на небольшой пятачок тропического рая посреди бескрайних морских просторов. Праздное, бестолковое безделье на белом песчаном берегу, отсутствие какой бы то ни было цели в жизни, кроме самого существования — вот самая изощрённая пытка, что могла сломать его в считанные дни, если не часы.

Разумеется, что капитан мог немедленно помчаться в Крепость, вломиться в покои господина Командующего и попытаться переубедить его, но Хромос прекрасно знал старика и понимал, что ни уговоры, ни слёзные мольбы, ни яростные угрозы на него не подействуют. Хейндир редко пересматривал уже принятые им решения, пока сама ситуация не изменялась в ту или иную сторону, требуя от него ответного хода. Что же до других вариантов? Сидеть над кружкой и ждать, когда же стражи нападут на след безжалостного преступника или, что более вероятно, когда они найдут ещё больше обезображенных мертвецов и таки пошлют за ним, капитану не хотелось от слова совсем. Сложно сказать откуда, но к нему в голову закрались подозрения, быстро переросшие в почти что абсолютную уверенность, что после вчерашнего побоища убийца перестанет действовать столь же скрытно и тихо, как он это делал прежде, и явит себя всему городу, радушно окрасив его стены в багряные цвета. Они осмелились ему помешать, и за эту дерзость он взыщет с них в тройном размере, чтобы впредь было не повадно совать нос в чужие дела.

К тому же обнаружившаяся пропажа лавовых опалов усложняла дело и создавала вилку из двух вариантов событий. В первом случае, если предположить, что кражу совершил кто-то из стражей и что именно они являются главной целью убийцы, то человек в чёрном может продолжать кровавые злодеяния пока не доберётся до их нового владельца, ну или пока не поймёт, что камни уже успели тайно покинуть город, и тогда он покинет город, оставляя за собой вереницу новых трупов. Иной вариант следовал из весьма смелого, но всё же не невозможного предположения, что кражу совершил убийца, сумевший словно мышь, паук, змея или иной маленький и тихий гад проскользнуть мимо всех караульных в Крепости и добраться до кабинета господина Уонлинга. И всё же, уже имея камни на руках, он убил того светловолосого парня и вероятно, что кража опалов не являлась единственной целью таинственно изувера. По всем признакам выходило так, что ничто не предвещало завершения цепочки смертей, и о количестве её дальнейших рубиновых звеньев можно было только догадываться.

Капитан понимал, что искать убийцу и его логово по веренице остывающих тел, как в той сказке, что рассказывала ему перед сном мама, где дети думали найти дорогу домой по оставленным хлебным крошкам — значило оставаться всегда на шаг, а то и на два позади, и, следовательно, заведомо проигрывать. Собственно те сказочные детишки тоже не преуспели в своих начинаниях. Стоило ещё раз взглянуть в прошлое и понять, что же он упускал раньше и почему этой ночью всё обернулось совершенно иначе.

Расплывчатые мысли стали принимать более чёткую форму и принялись цепляться друг за друга. Наконец-то почувствовав, в какую сторону дул его внутренний ветер, Хромос опустил ноги и с пронзительным треском каждого сустава в теле встал с кровати. Пришлось немного покрутить конечностями перед тем, как они вернули нормальную подвижность и стали вновь слушаться хозяина. На дальнейшие упражнения сил уже не хватило, так как желудок капитана пустовал ещё со вчерашнего обеда, и теперь настойчиво и остервенело требовал пищи, в знак протеста завязавшись тугим узлом вокруг позвоночника. Утолить голод было совершенно нечем; во всей квартире нельзя было сыскать и чёрствого сухаря. Пронырливые крысы и вездесущие тараканы непременно бы приползли на его скудный аромат, сточили его окаменевшее тесто нерушимыми зубами и стали бы незваными, но частыми гостями в доме.

Оделся Хромос довольно скоро, проблемы доставил лишь правый сапог, ловко скрывшийся в толстом и бархатистом слое пыли под комодом. Проверив сумму монет в кошельке, капитан вышел из квартиры и собирался незамедлительно направиться в ближайшую пекарню, когда, спустившись по лестнице и завернув за угол, он неожиданно наткнулся на домовладельца, вышедшего подышать на свежий воздух. Стройный и высокий, но малость сутулый мужчина с глубокими залысинами на покатом, морщинистом лбу держал в руках небольшую деревянную кружку, из которой поднимались белёсые струйки ароматного пара. С блаженным выражением на лице он вдыхал их узкими ноздрями крупного орлиного носа, стараясь уловить малейшие нотки запахов.

— Доброе утро, капитан Нейдуэн.

— И вам, Нираклий, — ответил Хромос, стараясь звучать как можно бодрее.

— Погодка сегодня обещает быть славной. На небе ни облачка, и прохладный бриз скоро с моря подует. Вот же ж благодать.

— А разве, стоя за прилавком, ею удастся насладиться?

— Ну что вы такое говорите. Ведь всегда можно предоставить себе такую возможность, если поставить кого-нибудь вместо себя. Вот сейчас за лавкой следит мой старшенький, он уже достаточно подрос и поднаторел в семейном деле, так что на него вполне себе можно положиться, когда посетителей не слишком много, а заодно он младшего поучает самым простым премудростям, пока я с вами тут кофе пью. Но, по правде говоря, пока что на них долго оставить лавочку не получится — внимания и выдержки не хватает, но через пару-тройку лет они будут вполне готовы к самостоятельной работе. А вы не желаете тоже отведать чашечку? Я как как раз на базаре новые зёрна прикупил. Цена была весьма кусачая, всё же заморская диковинка, но с вами я поделюсь совершенно бесплатно!

— Спасибо за вашу щедрость, но я вынужден отказаться, — ответил Хромос, невольно припоминая детишек лавочника. Старший был весьма обычным пареньком, тяготевшим ко всяким мелким и безобидным шалостям и хулиганствам, вечно пристававшим к капитану с расспросами о службе и упрашивавшим дать ему хотя бы немножечко помахать увесистым мечом, позволить надеть офицерский шлем или пустить волшебную искру между растопыренных пальцев, а вот младший... Отец всегда хвалился, что малыш Туримий отличался от брата безукоризненным послушанием, был не по годам спокоен и кроток, не лез в драки, а потому за него никогда не приходилось оправдываться перед соседями и уж тем более краснеть со стыда. Однако, глядя на младшего сынка галантерейщика, у повидавшего всяческих лиходеев капитана возникало стойкое и весьма тревожное предчувствие, что этот тихий, неприметный толстячок с неизменным взглядом исподлобья и оттопыренной нижней губой ещё даст о себе знать всей округе и заставит отца драть седые волосы на голове, а безутешную мать горько рыдать в подушку. — Если хотите у меня что-то спросить, то сделайте это сейчас, а то у меня есть дела, не терпящие отлагательств.

— Да-да, есть кое-что, — тут же сознался Нираклий, поняв, что его хитроумный план раскрыли. — Я хотел узнать у вас насчёт аренды. Вы оплачивали её до конца лета, и уже осталось всего две недели срока. Вы ведь собираетесь продлевать?

— Пока точно сказать не могу. Может быть, случится и так, что останусь у вас ещё на один месяц, но вряд ли дольше, хотя это не от меня завит.

— От чего же? Неужели вам у нас так не понравилось, что вам захотелось сменить домовладельца?

— Нет, у вас было вполне себе неплохо, но я планирую вскоре покинуть город, вероятно, что навсегда.

— Решили вернуться на родину?

— Угадали, но до этого я должен ещё разобраться с некоторыми оставшимися делами, а там можно и в путь.

— Вот как, — торговец призадумался и с характерным протяжным хлюпаньем отпил подостывший кофе, — тогда я могу только пожелать вам удачи в пути и начать подыскивать нового постояльца.

— Уже выгоняете?

— Нет, но вы сами знаете. Время — деньги. Не очень-то хочется, чтобы апартаменты простаивали впустую.

— Тогда и вам удачи с новыми квартирантами, — улыбнулся капитан и пошёл прочь, оставив Нираклия в раздумьях: удастся ли ему завысить арендную плату, если поведать новому постояльцу, что за солидный и многоуважаемый человек жил здесь до него?

Пройдя мимо пяти домов, Хромос свернул на перекрёстке и прошёл ещё с две сотни локтей вперед, прежде чем добрался до здания, из которого на всю улицу разносился сладковатый запах свежеиспечённого хлеба и лепёшек. Поутру сюда сбегалось много ребятишек с окрестных жилищ, которых родители отправляли за выпечкой к завтраку. Как правило, эта нехлопотная работёнка доставалась самым младшим детям в семье, которые буквально вчера научились натягивать на ноги штаны и кое-как считать медяки, но даже они не упускали возможности поторговаться с булочником за дополнительную баранку или кренделёк, подражая поведению скупых родителей. В сравнении с ними в делах торговли капитан Нейдуэн был самым настоящим профаном, с которого всякий норовил содрать бо́льшую плату, если только он был не при доспехах.

Осушив залпом стакан отвара из сушёных лесных ягод и зажевав пару завёрнутых в галеты жирных свиных сосисок, капитан вышел из пекарни и уже бодрым шагом направился в сторону Квартала Страстей. Перво-наперво он хотел ещё раз осмотреть место последнего убийства при свете дневных лучей в надежде обнаружить упущенные в спешке улики, но по прибытию его надежды развеялись в пух и прах. Вся почва в грязном переулке была измята чьими-то сапожищами, а кучи старья и хлама перерыты и разбросаны в стороны. По всей видимости, отряд стражей уже успел провести здесь доскональный обыск до его прибытия, попутно уничтожив все следы недавнего преступления.

Без особого энтузиазма Хромос прошёлся вдоль стены халупы, припоминая, где именно вчера лежало тело жертвы и откуда на него мог напасть убийца. Эти умственные построения не давали ему ничего нового, и капитан уже собирался уходить, проклиная в сердцах небрежных сотоварищей, как внезапно его взгляд зацепился за подозрительный отпечаток в засохшей земле. Это был не широкий след мужского ботинка, а узкие отпечатки женских сапожек на невысоких каблуках, глубоко впившихся в почву. Припав ниже к земле и ещё раз осмотревшись вокруг, капитан заметил, что квадратных дырок от каблуков было довольно-таки много и они вытягивались в стройные цепочки, а это могло только означать, что девушка не забрела в подворотню по воле случая, а долго ходила кругами, внимательно разглядывая место убийства. Это было подозрительно, ведь среди стражей не было ни одной женщины, даже на кухне работали исключительно мужчины, и Хромос стал с ещё бо́льшим вниманием вглядываться в прочие отпечатки сапог и вскоре обнаружил, что поверх более старых следов патрульных стражей, на земле отпечатались ноги ещё как минимум двух мужчин, чья обувь разительно отличалась от уставных сапог, что выдавали в Крепости. Никаких сомнений быть не могло — здесь побывали не стражи, а кто-то другой.

Капитан сразу же подумал на таинственного Феомира и остальную компанию, которая прибыла осмотреть место удавшегося покушения на жизнь соратника. Однако это было маловероятно. Следы были глубокими, а значит их оставили ночью, когда земля ещё была сырой и более мягкой, но Феомир не мог так скоро прознать о покушении и примчаться на место убийства. Почти все участники вчерашних событий покинули мир живых ещё до того, как успели бы поделиться вестями с посторонними и пустить волну слухов. Хотя была ещё версия, что убийца напал на светловолосого мужчину на месте встречи с остальными дружками, но Хромос быстро отверг это предположение. Не обнаружив товарища на месте, они вряд ли бы принялись чинить беспорядок, переворачивать всё вверх дном, а тихо бы ждали его и спустя некоторое время отправились бы на поиски. Но если не они, то кто же ещё?

Капитан в последний раз осмотрел разбросанный мусор, заглянул за угол, но, так и не найдя ни единой новый зацепки, недовольно пнул попавшийся под ногу осколок глиняного горшка и пошёл к моргу Игтиана.

Возле обычно тихого и уединённого здания с восхода солнца неустанно кипела напряжённая работа. Обильно измазавшиеся в чужой крови стражи ежеминутно пробегали сквозь широко распахнутые двери, вынося из подземной галереи ошмётки человеческих тел, словно муравьи, решившие очистить любимый муравейник от скопившихся объедков. Они несли их к телегам и небрежно сваливали в единую кучу, пока другие стражи протирали тряпками полы, а затем поднимались на поверхность и выливали вёдра бурой воды в ближайший канализационный колодец. Сперва они делали это с большой неохотой, перебарывая чувство отвращения к мертвечине, но где-то через час работ мужчины свыклись с видом человеческой скотобойни и даже начали подшучивать друг над другом. Особо сильный и продолжительный приступ всеобщего смеха и гогота произвела проделка одного из трупоносцев, когда тот, держа перед собой тело голого, тощего старика с запавшими желтушными глазами, подкрался к задремавшему от долгого ожидания погрузки извозчиков и дотронулся холодной рукой мертвеца до его уха. Молодой конюх нерасторопно обернулся, чтобы пронзительно и визгливо закричать, затем он подскочил аки кузнечик и, практически сделав в полёте с козел обратное сальто, больно шмякнулся на брусчатку. Впрочем, не стоит их строго судить. Вечером того же дня, они все напились до такой степени, что сами стали неотличимы от трупов, а те, кто всё же остался трезв, так и не смог сомкнуть глаз до нового рассвета, терзаемый жуткими видениями.

Подобное зрелище не могло не привлечь целую орду зевак и бездельников, облепивших площадь со всех сторон и разбившихся на небольшие группки. Они внимательно следили за каждым движением стражей и обменивались свежими сплетнями, слухами и выдуманными теориями, которые с каждой минутой становились всё глупее и абсурднее, но от чего в них хотелось поверить только сильнее. Простой люд был настолько увлечен обсуждениями, что не заметил, как к одной из компашек присоединился угрюмый мужчина с мечом на поясе.

— Ох, вы посмотрите, что ж твориться. Вона ещё одного понесли, — тревожно выдохнула дородная женщина в белом чепчике, туго завязанном на её пухлом подбородке.

— Да ты что, мать, совсем ослепла? — возразил ей худой мужчина сщербатыми щеками и чрезвычайно густыми бровями. — Этот вон голенький, чистенький и зашитый весь, а значит, что он уже как пару дней тут отлёживался.

— Но всё равно много их вынесли и ведь все молоденькие. Жалко то как…

— Это да… я сам то не видел, но мне Дивлис говорил, что свежих первыми выносили и аж две телеги с горкой их обрубками нагрузили. Он тут был утром, когда они ещё только начинали, а сейчас на службу убёг. Так бы он сам вам о всём рассказал.

— Сколько же их тогда там полегло? Десяток или дюжина?

— Ну, точно больше дюжины, может две, а то и все три наберётся, и большинство из них — стражи.

— О Боги! Кто же их так отделал?

— А пёс его знает, вроде никто вчера не буянил, тихо всё было. Однако поговаривают, что они какого-то молодчика избили на улице за то, что он по пьяни на всю улицу бранил сенатора, кажется… Тимриа́дия Дуизо́ро. Вот только перестарались они, и пришлось его в морг тащить, но тот мужичок был не простым мужичком, а членом банды Гого. Им уличные девки обо всём рассказали, и они тут же побежали мстить этим кровопийцам за брата.

— Да не, эти трусы только прохожих трясти горазды, да попрошаек вшивых крышевать. Для драк со стражей у них яйца маловаты будут. Зато вот ребята Малыша Но́верда достаточно дерзкие, злые и в конец отбитые, как и он сам. Они-то могли бы эдакое учудить и за просто так, а тут прошёл слушок, что один капрал стал совать нос в их дела и требовать долю сверх обычного. Ну, чем не повод для расправы?

— Ну да, да, — дружно загоготала толпа, но прибившийся к ним Хромос слушал их споры в пол уха и больше следил за работой стражей. Он всё не мог найти человека, который заведовал уборкой и раздавал указания, но вот на горизонте показалась до боли знакомая фигура.

Из мрачных подземелий на свет божий вышел высокий мужчина с пышной гривой медных локонов, шёлковыми ручьями спадавшими на широченные плечи. Его доспехи были тщательнейшим образом начищены и отполированы до такой степени, что небесное светило отражалось от гладких пластинок, словно от маленьких зеркал, разбрасывая вокруг него мириады солнечных зайчиков. Он шёл неспешной и плавной походкой, возложив руку на навершие полуторного меча в ножнах, покрытых красным сафьяном и прошитых золотой нитью, правда с одной только внешней стороны, и походил на сытого льва, что искал место для полуденного отдыха. В Лордэне водилось множество тщеславных гордецов и претенциозных фанфаронов, но капитан Одвин каким-то непостижимым образом умудрялся превзойти их всех в искусстве красноречивого самовосхваления и обойти их в умении франтовато и броско приодеться. «Король без королевства» — так он представлялся благородным дамам, нежно целуя им руки, и этим его словам сложно было не поверить. Хромос был несказанно удивлён, что из всех подчинённых ему офицеров Хейндир поручил чистку тому, кто предпочитал иметь дело с придворными распрями и интригами, разнимать напыщенных болванов-аристократов, грозившихся друг другу вызовом на дуэль; работать языком, а не руками. Тем не менее, Одвин выглядел вполне довольным этим назначением и густым, сочным басом раздавал приказы, непременно тыкая во всех оттопыренным перстом.

Капитан Нейдуэн не хотел, чтобы о его присутствии узнал кто-либо из стражей, тем более зазнайка Одвин, а потому воровато ссутулился и намеревался тихонечко слинять, как вдруг слова одного из подоспевших на сходку мужичков заставили его задержаться.

— Ох, душеньки заблудшия, братия́ моя и сестры! Всё вы о шайках поганых своих болтаете, да о бандитах грешных, а я вам, Я ВАМ то скажу всю правдушку! Что не их, НЕ ИХ это рук проклятущих дело! — заявил он, потрясая над головой пальцем с раздутыми костяшками.

— Как же не они?! Вот скажи, у кого ещё могут быть причины так просто взять и покромсать стражей.

— Да много у кого, — тихо буркнул мужик с огромной бородавкой под левым глазом, но благо что его никто не расслышал.

— Лордэ́нцы мои любимыя, брату́шки и сестру́шки дорогия! — возопил одетый в тряпьё юродивый, подняв мелко трясущийся палец ещё выше. — Мы все, ВСЕ мы с вами отныне в опасности огромной, ибо беда, БЕДА страшная поселилась в городе нашем славном! Ох, матери и отцы, дети и старцы знайте, ЗНАЙТЕ, что по улицам нашим дивным бродит в ночи сила, СИЛА тёмная, что жаждет кровушки тёплой, кровушки невинной.

— Ты о чем дядя? — пренебрежительно спросил молодой остолоп в распахнутой рубахе и затёртых штанах.

— Неверие вижу я в очах твоих сын мой, но ты слушай, СЛУШАЙ старого Визри́гия, он то знает, он то видел…. — лохматый мужчина сделал паузу, выпученными глазами обвёл притихшую и обратившуюся в слух толпу, окружавшую его со всех сторон, и продолжил. — Ночью прошлой, ночью тёмной, бродил я по улицам и милостыню про́сил. В двери стучал я закрытыя и мо́лил о грошике медном аль хлебе чёрством, и тогда, ТОГДА повстречал я чудище! Был то оборотень про́клятый, зверь кровожадный, душегуб ненасытный! И хоть был, БЫЛ он в обличье лю́дском, а не животном, голые телеса его были за́литы кровью свежей, а глаза светились, СВЕТИЛИСЬ пламенем мерзким, пламенем адским. Ох братцы и се́стрицы любимыя мои, дорогия… забился, ЗАБИЛСЯ я в бочку пу́стую и дрожал, ДРОЖАЛ аки заяц промокший, заяц трусливый. Так шёл он ко мне, рыча и скаля́сь, плоти моей отведать желаючи, но Визригий то знает, Визригий то помнит, кто его спасает, кто его один всем сердцем любит…. И сло́жил я ладони в молитве и читал псалмы святому Мальта́ру и мученице Ала́фтрии. Так услышьте, УСЛЫШЬТЕ, что прошло чуди́ще мимо меня, чтобы теперь мог я стоять сре́ди вас и не́сти вам слово о чуде их и любви их!

— Не может того быть!.. откуда он здесь взялся?!. он и за нами придёт?.. пусть только попробует!.. мужики защитим наших жён и детей! — наперебой роптали возмущённые и напуганные люди, пока блаженный отшельник продолжал всё ярче и детальнее описывал приключившуюся с ним роковую встречу, воспевая полученное с небес чудесное спасение и божественное покровительство. Он более не просто махал руками, а, поддавшись религиозному экстазу, бесновато скакал посреди собравшейся толпы, окатывая их то слезами, то брызгами слюны. Одни люди слушали его с широкой ухмылкой на лице, почитая за глупого лжеца и безумца, другие, более впечатлительные и простодушные, искренне внимали каждому его слову и готовились передавать их из уст в уста. Поднявшийся над площадью шум эхом разносился по близлежащим улицам и привлекал всё новых зрителей, тут же вливавшихся в бурные обсуждения, довольно скоро перетекших в иное русло. Страх перед нависшей неведомой напастью обратился в недовольство защитниками, которые не смогли справиться с единственной возложенной на них обязанностью. К тому же у многих в душе хранились старые обиды на стражей и на их хозяев. Теперь они вспыхнули от маленькой искры, словно гора смолистых опилок, превратились в пламя зарождающегося мятежа, и люди более не боялись явить накопившееся недовольство, проникшись поддержкой братских голосов.

Ситуация начинала принимать весьма скверный оборот, и капитан Одвин, отдав приказ солдатам бросить работу, взять в руки щиты и быть готовыми к действию, с величественным, но грозным видом пошёл навстречу расшумевшейся толпе. Хромос знал, что в таких вопросах Одвин в первую очередь полагался на свой необычайный и неотразимый шарм и природную власть, переполнявшую его звучный голос, но при общении с простым людом он был очень уж нетерпелив и скор на расправу, а потому ни секундой дольше оставаться тут было нельзя.

Вырвавшись из толпы, капитан Нейдуэн быстро юркнул в ближайшую улицу и пошёл куда глаза глядят, в то время как возгласы за его спиной становились всё громче и злее. Клокочущая волна брани, проклятий и обвинений понеслась в сторону Одвина, грозясь захлестнуть его с головой и свалить с ног, но едва она коснулась его, в воздухе прогремел оглушительный рёв, и храбрые голоса в одно мгновение сменились воплями ужаса. Прямо на глазах бузотёров из серых камней брусчатки появился бушующий огненный столп и, вращаясь вокруг себя самого, устремился ввысь к облакам. Те, кто сумел сохранить долю самообладания, поспешили как можно скорее ретироваться, а оставшиеся на месте только и могли, что дрожать в приступе первобытного страха, припав к земле и сжавшись в комок. Как любил говаривать тот самый сенатор Тимриадий Дуизоро: «Чернь должна помнить своё предписанное самими Богами место и обращаться к благородным людям с должным почтением, смирением и трепетом в душе, а священная обязанность нас, благородной знати, — напоминать им об этом не только словом, но и мечом». Вообще, он был добрейшим души человеком; типичный такой старичок божий одуванчик, потакавший любым капризам своих обожаемых и безобразно расточительных внуков. Даже увлечение у него было под стать его большому сердцу — он пёсиков разводил, породистых таких, борзы́х, но вот слуг он, бывало, сёк нещадно, да так что кожа со спины слезала рваными лоскутами. Но в том не было его вины; невоспитанные и ленивые ироды сами вынуждали его так с ними обращаться; видимо сказывалось отсутствие приличной родословной. Эх, были бы они такими же, как щеночки.

Никто не решался снова возражать, пока Одвин наконец-то не сменил гнев на милость и не потушил пожар, который он сам же и начал. Тогда люди зароптали вновь, но в их поутихших голосах не было прежней решительности, зато был страх и ужас. Нет, никто не умер и даже не был ранен, но все увидели, какая незавидная судьба ждёт тех наглых храбрецов, кто смеет изъявлять свои претензии слишком яро и без должного уважения. Подобные стычки происходили довольно редко и никогда не перерастали во что-то большее; никто не решался поставить жизнь на кон, перейти эту пугающую точку невозврата, отделявшей ад от вожделенного, но столь далёкого рая, и все, несолоно хлебавши, расходились по домам, где могли продолжать возмущаться, сколько их душе было угодно, а жизнь оставалась такой же невыносимой, как и прежде. Что же, думаю, однажды всё же найдётся безумец, не имеющий в этой жизни ровным счётом ничего, а потому лишённый страха потерять что-либо, и он первым из многих тысяч униженных и забитых душ перешагнёт грозную черту, чтобы проложить кровью и потом дорогу к заветному счастью, но это уже совсем иная история…

Капитан Нейдуэн тоже не вдавался в подобные размышления о сути человеческой природы и людского бытия; он думал лишь о том, сколько было правды в словах бездомного фанатика, во время выступления выдравшего пару клок седых волос и порвавшего свои ветхие обноски. Нельзя было исключать, что весь его рассказ, от и до, был всего лишь плодом невероятного богатого воображения, порой стиравшего грань между реальностью и мифической фантазией, но что, если в ночи ему действительно повстречался окровавленный человек? Кем же тогда был этот голый мужчина?

Хромос никогда не был большим знатоком по вопросам проклятий, нечисти и чудовищ. В детстве, кроме сказок и былин, он слышал много историй о сражениях с демонами от отца и Хейндира, но про остальных отродий они рассказывали довольно редко и весьма скупо, единственно нахваливая горящее масло и серебро и открыто потешаясь над всяческими оберегами и талисманами, называя их путёвками до могилы. Чтобы выбраться из глухого тупика стоило поговорить со знатоками, однако таковых в обжитом и многолюдном Лордэне было катастрофически мало. Вся округа уже давным-давно была перетоптана и перерыта вдоль и поперёк, немногочисленное зверьё сидело по жидким лескам и боялось лишний раз высунуть нос из спасительных кустов, а чудовищ-людоедов, даже самых сильных, быстрых и скрытных, изничтожили всех до последнего. Зато вот в небольших городишках, расположенных у чёрта на куличиках, где из каждой тени на вас таращились десятки голодных глаз, а ночью было невозможно спать из-за оглушительного рёва охотившихся, дравшихся за территорию и спаривавшихся монструозных тварей, ошивалось множество умельцев, посвятивших свою полную приключений, но при том чрезвычайно короткую жизнь борьбе с ними. В городах навроде Лордэна они бывали только проездом и большую часть времени проводили в кабаках, травя леденящую душу байки об охотничьих подвигах да показывая огромные шрамы от когтей и клыков на потеху жадной публике. Впрочем, у Хромоса не было в запасе столько сил и времени, чтобы обегать все питейные заведения города в надежде на заветную встречу, а потому он решил отправиться магическую гильдию и попытать удачу там.

Гильдия чародеев находилось в старой части города, недалеко от резных колонн и мраморных ступеней белоснежного дворца Сената, напротив величественного, но угрюмого фасада городской библиотеки, вобравшей в себя не только бесчисленное количество древних рукописей, но и ещё большее количество вековой пыли. Резиденция волшебников была значительно моложе монументальных соседей и выделялась на их фоне своей кладкой из бурого кирпича и стройными рядами высоких и узких окон. В здании было три этажа, а его стены формировали собой равнобедренный треугольник, в каждой из трёх вершин которого стояла небольшая угловатая башенка с тремя окнами. Сделано это было с определённым, сакральным смыслом, который, однако, был известен только экстравагантному архитектору, решившему оставить гениальную задумку в тайне от всех, даже от заказчиков. Входных дверей, разумеется, тоже было три, по одной на каждой из сторон. За первой из них скрывалась система складских помещений, где хранились еда, одежда, всяческие инструменты и магические ингредиенты; вторые двери предназначались только для посвящённых и вели к учебным аудиториям, читальным залам и прямиком к личным покоям старших членов гильдии, а последние двери предназначались для обычных посетителей, пришедших за чародейскими услугами. Все капитаны хотя и являлись искусными магами, но тоже должны были входить через третьи двери и не могли рассчитывать на равное к себе отношение. Дело здесь было в том, что гильдейские волшебники и придворные чародеи, посвятившие свои жизни изучению тонких материй и глубинных тайн мироздания, видели в боевых сородичах банальных убийц и душегубов, жаждущих разрушения, а не созидания. Правда, на пути к своим высоким и благим целям они порой сами совершали грязные, жестокие и леденящие душу деяния, но видели в них необходимую жертву или же сопутствующие издержки.

Приёмная зала гильдии с самого порога давала ясно понять, что в этом месте обитала магия. Помещение заливало мягкое голубое сияние, исходившее из стеклянных шаров в лапах чугунных торшеров с витыми подставками. Кроме них здесь стояло множество приземистых столов и диванчиков с пурпурными подушками и бахромой, на которых посетители могли подолгу дожидаться момента встречи с занятыми чародеями. Чтобы им было не так скучно, вдоль потолка была сотворена потрясающая иллюзия, изображавшая бездонное ночное небо с густой россыпью сверкающих звезд и разноцветными облаками космических газов. Все они непрестанно двигались в едином космическом водовороте, через который стремительно проносились огненные кометы, чтобы потом исчезнуть в густой, необъятной пустоте. Честно говоря, оно было даже прекраснее настоящего неба! Всякий человек, что в первый раз ступал в эту залу, попадал в эту очаровательную ловушку и не мог самостоятельно оторвать от неё взгляд, продолжая стоять очарованным истуканом. Иллюзия была создана ещё два века назад, вскоре после завершения строительства тогдашним Верховным Магистром, и с тех пор члены гильдии внимательно следили за ней, подпитывая магической энергией и оберегая, словно настоящее сокровище.

Хромос вошёл через пару последовательных дверей из тёмного дуба и почувствовал тот тонкий, свежий аромат, который обычно витает в воздухе после хорошей грозы. Прохладная его часть исходила от святящихся шаров, а аромат трав и масел поднимался из небольших сосудов, стоявших у подножия массивных алтарей. Всего их было четыре, а на вершине каждого из них стояли резные фигурки местных божеств. Статуэтка из тёмной бирюзы изображала Акведона, Владыки Штормов, одного из самых почитаемых богов в Лордэне. В правой руке он держал большую чёрную жемчужину — таинственный артефакт, источник его силы и власти над всеми морскими животными, которую он прятал в запретном дворце, на дне самой глубокой расщелины. Второй рукой он чесал чешуйчатую голову морскому змию, что ласково обвил чешуйчатый и склизкий хвост о его ноги, а на челе его покоилась золотая корона с острыми зубцами. Из кроваво-красной яшмы была вырезана мускулистая фигура Игнируса, Хранителя Негасимого Пламени — покровителя кузнецов, давнего благодетеля и легендарного праотца гномов. Поговаривали, что человека, снискавшего наивысшего благословения огненного Бога нельзя убить в бою, ибо он будет сгорать и возрождаться из пепла, но то были лишь слухи и бабкины сказки. Хрустальная девушка, застывшая в грациозном прыжке изображала могущественную, но капризную и непостоянную Каэлиду, Наездницу Бурь — давнюю подругу властителя морей. Кстати, молнии в небе метала не она, а её крайне ревнивый муж — Юниарис, чья плоть есть небеса. С противоположного алтаря на неё недовольно взирала выточенная из полосатого тигрового камня Мать Полей Террахора, дородная женщина с пухлыми щёчками. Поверх лба она носила пышный венок из бронзовых листьев и маленьких цветочков с перламутровыми лепестками.

Капитан неспешно прошёлся по узорчатому ковру и встал перед длинным столом, за которым сидело трое молодых парней и одна девушка лет шестнадцати-семнадцати в фиолетовых мантиях. Перед каждым из них лежало по толстому фолианту в старом, прошедшем через десятки сальных рук, кожаном переплёте, и они внимательно вчитались в их пропитанные мудростью строки, непрерывно поклёвывая носами и неумолимо приближаясь слипающимися глазами к выцветшим за древностью лет буквам. Хромос пробежался взглядом по всей четвёрке студентов и выбрал наименее сонного из них.

— Кгхм, — глухо кашлянул капитан. Парнишка вяло встрепенулся и поднял голову. — Добрый день.

— И вам… доброго … — замялся парень, но тут же припомнил, как именно его учили встречать посетителей, и неспешно завёл унылую шарманку. — Приветствуем вас в обители могучих чародеев, хранителей вековых знаний и тайн, гильдии «Ónmin a Sе́unriz[1]», чьё имя известно каждому от холодных северных лесов Нитрихе́ля до южных песчаных дюн А́ль’шхаза́мы; от скалистых восточных берегов Моу́за до…

— До западных пиков Израда. Мне это всё прекрасно известно, так что давай пропустим все эти лишние приветствия и перейдём сразу к делу. Скажи мне, кто из ваших мастеров сейчас на месте и может ответить на несколько вопросов?

— Мастеров? Ну, трое или четверо точно должны присутствовать, однако они заняты важнейшими делами и не могут сиюминутно дать вам аудиенцию. Для этого вам нужно записаться и прибыть в назначенный день ровно в срок. А что вам, собственно, от них нужно? — всё так же медленно и безжизненно продолжал бормотать юноша, в то время как его товарищи усердно подпирали подбородки руками, дабы невзначай не разбить о знания носы.

— Мне требуется разузнать кое-что о парочке редких заклятиях и о некоторых проклятых тварях.

— Извините, но нет никакой нужды тревожить мастеров ради подобных пустяков. Вы лучше скажите мне сейчас названия тех чар, что вам интересны, и мы подберём для вас адепта, который сможет вам всё хорошенько растолковать и при необходимости провести демонстрацию, — обыденно ответил студент, приняв капитана стражи за мага-самоучку, запутавшегося в самом простецком заклятии.

— Вот оно как, — нарочито глуповато протянул Хромос, — тогда кто из ваших учёных адептов сможет поделиться со мной знаниями о некромантии?

— Некромантии? Вы, должно быть, шутите?! — воскликнул резко пробудившийся парень, при этом подпрыгнув на стуле.

— И в мыслях не было. Я пришёл сюда, дабы повысить мои познания в тёмных искусствах, и я надеюсь, что у вас здесь отыщется знаток, нужного мне толка.

— Прекратите насмехаться! Некромантия и все подобные заклятия строго запрещены законом и противны самим Богам; члены нашей гильдии соблюдают их заветы и не практикуют подобную гнусность.

— Это всё очень хорошо, но можешь уже, наконец, позвать кого-нибудь из старших, а там мы сами уже решим, что колдовать можно, а что нельзя, — улыбнулся капитан, наклонившись над столом, но парень тут же вскочил на ноги и указал пальцем в сторону двери.

— Немедленно уходите отсюда, пока мы не позвали за вами стражу! Вон! Вон! — надрывался студент, пока Хромос с невозмутимым видом показывал ему жестом руки поторопиться. — Да что б тебя! Ребята следите за ним, я быстро.

Юноша развернулся и, старясь не споткнуться о полы длинной мантии, убежал за подмогой, оставив капитана под присмотром заспанных недоучек. Вот только они, за пеленой грёз не услышали и трети разговора, а потому злобно таращиться и грозить пальцем необычному гостю они не стали и продолжили рассеяно ползать глазами по строкам. А вот юная девица поняла наказ иначе и, позабыв про заунывную книгу, блаженно рассматривала крепкие, покрытые рубцами и мозолями руки пришедшего мужчины, мечтательно думая о чём-то своём, девичьем. Спустя несколько минут ленивого молчания и тихих вздохов из коридора донеслись сумбурный топот и сбивчивая речь молодого студента.

— Он ещё здесь! Каков нахал! Прошу, мастер, взгляните на него! — выпалил парень, едва его выставленный вперед палец прошёл сквозь дверную раму. В своём воодушевлении и рвении он походил на маленькую собачонку, радостно ведущую хозяина к желаемой цели. В след за ним в залу вошла статная женщина с толстой платиновой косой, переплетённой чёрными лентами и сложенной кольцом на её голове. Прожитые годы отпечатались узкими морщинами на её высоком лбу, некогда округлые и румяные щёки исхудали и потеряли цвет, но в её облике всё ещё сохранялась былая красота, дополненная теперь ореолом спокойствия и неподдельной внутренней гармонии. Одета она была в схожую тёмно-фиолетовую мантию с той небольшой разницей, что вдоль её манжет и воротника были вышиты широкие полосы золотых узоров, как бы намекавших на её более высокий привилегированный статус. При виде Хромоса волшебница остановилась, а её полные решимости и боевого задора глаза вмиг охладели и как-то странно потупились.

— Лучше бы ты ушёл, пока у тебя ещё была такая возможность, а теперь всё! Больше у тебя не выйдет строить из себя дурака, — уверенно прокричал студент на всю залу, ощущая за собой грозную силу, готовую защитить его, а от того став более дерзким. — Если не хочешь быть избитым стражами, то отвечай на все вопросы мастера Вестлер. Ты понял?! А!?

Студент хотел сказать что-то ещё, но внезапный и болезненный удар увесистого томика по затылку, прервал его пламенную тираду. Оторопевши, он оглянулся на наставницу, но тут же получил ещё один удар книгой в лоб, отправивший его в глубокий ступор, без единой надежды восстановить связь с реальностью. Положив книгу на стол, колдунья протянула руки вперёд и пошла навстречу капитану.

— Хромос, дорогуша, как же давно мы не виделись, — сказала женщина с мягкой, материнской улыбкой на устах.

— Я тоже рад тебя видеть, Ольмира, — ответил Хромос, заключив мастера гильдии в приветственные объятия.

Капитан почувствовал, как его съёжившаяся от беспокойства душа размякла, а по груди разошлось приятное тепло. После плотной череды неудач, безумных, кровавых событий и страха перед незримым врагом, в котором он не желал себе признаваться, объятия от близкого человека имели эффект целительного бальзама, снимавшего боль с самых глубоких ран. Впервые с Ольмирой Хромос встретился более десяти лет назад, вскоре после прибытия из-за океана. Разумеется, что ключевую роль в их знакомстве сыграл Хейндир, решивший обратиться за помощью к волшебнице для обучения юного дарования. Северянин был искусным и умелым магом, но по своей натуре был абсолютным практиком, а потому объяснение тонких материй он ловко спихнул на старую знакомую.

— А ты ещё крепче и больше стал, — сказала Ольмира, без спроса ощупав руки и плечи капитана. — Неужели Хейнд тебя до сих пор мучает тебя тренировками?

— Нет, что ты. Я уже давно сам себя истязаю, — улыбнулся Хромос.

— Ах, молодец какой, всем бы с тебя пример брать. Давай пройдём внутрь, чтобы нас никто не подслушивал, — сказала чародейка, нежно подтолкнув в спину и указав в сторону двери. Когда Хромос скрылся в коридоре, волшебница взяла со стола фолиант и, немного подумав, всунула его в руки студенту, продолжившему странствовать где-то между астральными измерениями. — Прочитай к понедельнику.

Ученик горько вздохнул и положил новую книгу поверх предыдущей.

— Ох уж эта молодёжь, — шутливо запричитала Ольмира, неторопливо поднимаясь по каменным ступеням, приподняв мешающиеся полы мантии. — Мне порой кажется, что с каждым новым годом, юные адепты становятся всё менее смышлёными и более легковерными.

— Тут скорее моя вина, не стоило над ним так зло подшучивать.

— Да брось. Ему вредно не будет. Возможно, сумеет понять, что в самих словах содержится не так уж и много истины. А с этим знанием живётся куда проще. У тебя вон все мысли и намерения в глазах можно прочесть, если как следует к ним приглядеться.

— Тогда ты уже знаешь, с какой целью я сюда пришёл, и говорить мне ничего не надо? Верно, мастер?

— Не придирайся к метафоре, — чародейка бросила в него полный укора взгляд. — Всего я узнать, конечно, не могу, но ты явно пришёл не чайку выпить и поболтать о жизни, а за советом. Это связано с теми убийствами, о которых говорят в городе?

— Всё верно говоришь. Не знаю, что именно ты слышала, но там уже настоящая чертовщина твориться. Этой ночью кто-то перебил отряд стражей, и я ничего подобного в жизни не видывал.

— А что об этом думает наш старый друг? Это ведь он тебя прислал ко мне?

— Нет, мы…ы… — протянул Хромос, отведя глаза в сторону окон. — Мы с ним не сошлись во мнениях, так что я здесь не по его указу, а по своей воле и желанию.

— Вот оно как, — ответила Ольмира, сделав вид, что этот ответ её полностью удовлетворил. — У тебя ведь есть какие-нибудь приметы или сведения, с которыми можно было бы работать?

— Совсем немного. С каждой жертвой убийца проводил какой-то странный ритуал, а вчера вечером на моих глазах он применил тёмное заклятие.

— Ты его встретил? — спросила чародейка, удивлённо подняв брови.

— Да, но он от меня убежал.

— Это досадно, — Ольмира недовольно поморщилась и количество морщин на её лице увеличилось в два раза.

— Его случайным образом застукали над телом последней жертвы, потом что-то перебило отряд наших парней в подвале морга, а тело исчезло. Я своими глазами видел их раны и клянусь богами — это был не человек. Мне нужно знать, какую тварь убийца мог призвать к себе на помощь, и я думаю, что подсказка кроется в повторяемом из раза в раз ритуале.

— Я понимаю ход твоих мыслей, но не уверена, что смогу оказать тебе существенную помощь. Как-никак, я ведь служила в том же ордене, что и Хейндир с твоим отцом, пускай и всего лишь послушницей, от того мы все знаем примерно одно и то же.

— Но у вас тут должен быть хотя бы один знаток, с которым я мог бы переговорить?

— Если ты хотел узнать про чудовищ, то ты явно не туда зашёл. В основном у нас исследуют способы превращения олова в золото, или угля в золото, или масла в зол… Короче чего угодно в золото. Нам уже не первый год выделяют средства из казны на подобные изыскания, однако до сих пор нам удалость изобрести только действенный способ превращения золота в пустые обещания, а изучение нечисти тут мало кого заботит. Однако тебе всё же повезло, с недавних пор у нас поселился эксперт по любому вопросу.

— И кто же он такой? — заинтригованно спросил Хромос, услышав нотки раздражения в прежде бодром тоне.

— Эльф, один из высших. К нам его квартировали из главного отделения гильдии, обещая обучение тайным знаниям и приобщение к высокой культуре, но теперь я точно уверена, что это было не поощрение, а наказание. Видимо наш магистр крепко так поругался с кем-то наверху. Этот остроухий довольно молод, пускай и старше нас двоих вместе взятых раза в три. Точный его возраст я не помню, да и уверена, что он его намеренно завышает на пару сотен годков. Впрочем, мне достоверно известно, что он принадлежит к младшим, сильно выродившимся ветвям главного семейного древа, так что он тут отыгрывается на всю катушку.

— Всё так плохо?

— Жрёт за троих, пьёт за пятерых и только самое дорогое, — Ольмира стала загибать пальцы. — Вечно куда-то пропадет, а потом за него приходится извиняться и платить компенсации за ущерб, чтобы замять дело. Своими бесконечными выходками успел довести до сердечного приступа двух мастеров, и буквально оплевал почти всех наших студентов. Лучше бы нам слона на постой дали, он хотя бы вёл бы себя приличней, а может и по деньгам дешевле бы вышло.

— А толк от него хоть какой-то да есть?

— Большую часть времени никакого, однако он — большой любитель поспорить, и не упускает возможности тыкнуть человека в его собственное невежество, вот тогда от него можно узнать много крайне интересных вещей и поразительных тонкостей. За половину тысячелетия даже самый законченный болван сможет обрести какую-никакую мудрость. Не хочется это признавать, но даже я, уже не молодая девчонка, смогла разок подчерпнуть кое-что новое из его слов. Может что и больше получилось узнать, но, как бы я не силилась, и всё же у меня не хватает терпения долго выслушивать его упрёки и поучения. Руки чесаться начинают, а язык так и норовит выскочить изо рта.

— А как ты тогда предлагаешь вытягивать из него сведения, если он у вас такой своевольный?

— Может он горд и своеволен, но, тем не менее, в глубине души всё же трусоват, а потому со злым солдатом вроде тебя сильно наглеть не станет… По крайней мере мне так кажется. Пригрози ему как-нибудь осторожно, не прямо, как ты умеешь, и общение у вас худо-бедно наладиться.

— Обязательно прислушаюсь к твоему совету, — ответил Хромос, хрустнув костяшками.

— Главное не перестарайся, а не то он обязательно устроит скандал.

За этим разговором капитан и чародейка прошли по длинной, светлой галерее, заставленной бронзовыми и мраморными бюстами бородатых старцев с длиннющими именами, выгравированными на прибитых золочённых табличках. За крутым поворотом начиналась новая галерея, в середине которой на приземистом табурете сидел мальчонка, едва вышедший из раннего детства. Сдвинув брови вместе и поджав губы, он медленно водил пальцем вдоль блеклых строк старого букваря. Заметив карем глаза приближение мастера гильдии, паренёк аккуратно закрыл книгу, осторожно, словно та была сделана из самого хрупкого стекла на свете, поставил её к основанию бюста, после чего вскочил, словно в табурете таилась сжатая пружина, поправил помявшуюся одежду и принял положение по стойке смирно.

— Приветствую вас, госпожа Вестлер и вам доброго дня, достопочтимый господин, — чётко произнёс мальчик и глубоко поклонился.

— Привет, Роди, — ответила ему Ольмира и ласково положила руку на русую макушку. Внизу щеки у него был заметен недавний синяк, успевший к тому времени позеленеть. — Скажи, наш гость ведь у себя?

— Да, госпожа, он не покидал покоев и до сих пор не звал меня к себе.

— Видимо, до сих пор спит, прохиндей, — Ольмира недовольно цыкнула языком. — Надеюсь, ты успел от него отдохнуть?

— Угу, я даже две страницы прочитать успел, но там слово непонятное попалось.

— Я тебе с ним обязательно помогу, но чуть позже, а пока, Хромос, идём.

Ольмира подошла к высоким створкам дверей и трижды ударила по ним кулаком. По пустой галерее разнеслось звонкое и гулкое эхо и успело замолкнуть, но ответа на стук не последовало. Тогда волшебница пробормотала самое страшное проклятие, которое она помнила, сделала глубокий вдох и выудила из абсурдно глубокого кармана серебристый ключик.

За отпертыми дверьми их встретил густой аромат ягод, цветов и пролитого вина, успевшего за ночь частично скиснуть. Тяжёлые шторы были наглухо задёрнуты, но созданные ими потёмки были не в силах хоть сколько-нибудь скрыть чудовищный свинарник, в который превратилась великосветская гостиная всего за одну весёлую ночь. То тут, то там на полу валялись пустые бутылки, огрызки и косточки вместе с брошенными книгами и снятой впопыхах одеждой. Рядом с входом лежали треснувшие ножки и продырявленное сиденье старинного стула, а его отломанная, обугленная спинка частично торчала из топки потухшего камина. Хромос успел ещё заметить свежие фиолетовые пятна на потолке, разрезанную картину и мохнатое чучело-альбиноса, напоминавшее утконоса переростка, только с пастью аллигатора, а затем высокую комнату сотряс исполненный гнева крик.

— АФАЭ́НДР!

Звуковая волна отразилась от стен и слилась в тонкий звон, словно кто-то незаметно стукнул ножом по высокому бокалу. Со стороны деревянной лестницы, ведшей на второй этаж апартаментов, послышались грохот, сдавленные ругательства и поспешная возня. Спустя пару минут, из дверной арки показалась худосочная фигура в небрежно накинутом шёлковом халате, расшитом огромными бутонами синих роз. У него были длинные, растрепавшиеся и запутавшиеся во время сна волосы цвета блонд, достававшие до низа поясницы. Хромос вгляделся в красивое лицо, имевшее очень выразительные, но утончённые, плавные и, можно даже сказать, женственные черты, и подумал, что если бы не явно мужское имя и полное отсутствие груди, то он скорее бы всего решил, что перед ним стояла эльфийка. Афаэндр медленно спустился на пару ступень, крепко цепляясь за перила, дабы не полететь кубарем вниз, и посмотрел на незваных гостей. Его глаза источали слабое голубое свечение, хорошо заметное в сумраке комнаты, но ещё от них исходило колоссальное презрение, направленное на тех, кто осмелился потревожить его сладкий сон.

— Ты чего пришла, старая? — слегка сиплым голосом бросил эльф на своём родном языке.

— Я-то с делом пришла, а вот ты чем тут занимался? — строго сказала Ольмира и махнула рукой. По её велению шторы распахнулись, озарив комнату ярким дневным светом.

— Ночью звезды в окне считал, а сейчас отсыпаюсь, — криво соврал Афаэндр, прикрывая глаза ладонью

— Да неужели!? Тогда чьи это тряпки везде разбросаны?

— Ламва.

— Кто это?

— Вон он стоит, — ехидно ответил эльф, указав пальцем на уродливое чучело. — Ему особенно платья идут, можешь сама попробовать натянуть.

— Это же как сильно нужно было нажраться, чтобы решить обнести кабинет магистра Галдорма? Неужели ты хочешь, чтобы его второй раз за неделю удар хватил? Имей уважение к возрасту!

— Ага, конечно. По нашим меркам у него ещё молоко на губах не обсохло. О каком уважении может идти речь? Доживите хотя бы до трети тысячелетия — тогда и поговорим. Или не можете?

— Что ты ещё вчера натворил? — Ольмира сделала вид, что пропустила последние слова, хотя её ногти больно впились в ладонь.

— Я мало что помню, но мне было очень хорошо, прямо замечательно! А вообще, в произошедшем виноват не только я.

— А кто же ещё? Прошу, укажи мне на этого мерзавца.

— Вот сама посуди. Я парень озорной, общительный, тем более что такому красавцу нельзя держать себя взаперти и мучиться от тоскливого одиночества. Тебя же вчера ночью здесь не было, а кто другой кроме тебя найдёт в себе столько наглости и невоспитанности, чтобы возразить мне, чтобы удержать от тяги к приключеньям и кутежу! Они, конечно, что-то там недовольно бубнили, но за это получали по своим противным харям, и более от них я не слышал ни звука. А из этого выходит, что ты виновата во всём произошедшем не меньше, а может быть даже, что и куда больше, чем я, — подытожил эльф, подло ухмыльнувшись.

— Славно звучит… просто великолепно, — сухо выдавила чародейка, став пунцовой. — Кстати познакомься, это Хромос Нейдуэн, он капитан городской стражи, и у него есть к тебе крайне важный разговор.

— Это что из-за той дуэли? Нашли из-за чего разводить драму. Тот остолоп сам меня вызвал и предложил выбрать оружие для поединка, но неужели он думал, что истинный потомок Бессмертного Народа станет махать железной дубиной, словно какой-то там грязный варвар?! Это же чистый нонсенс! К тому же, та его баба вообще не стоила всех тех громких речей и дешёвого героизма, мог бы и уступить её на время. Так что, как это у вас здесь принято, дай этому свину кошель потуже, и пусть проваливает ко всем чертям.

— Нет, он пришёл не поэтому, хотя, думаю, что ему будут очень интересны твои признания: кого, как и где ты покалечил. Приятно вам провести время, а я пошла.

Сказав это, Ольмира по-солдатски развернулась на каблуках и вылетела из комнаты, не дав эльфу и шанса возразить. Заряд ненависти, приложенный к двери, издал хлопок, больше походивший на раскат грома.

— Стерва, — прошипел кутила, когда эхо затихло.

Простояв с минуту в молчаливом ожидании, что непрошенный гость, истощённый убийственным взором, всё же осознает всю степень своей никчёмности и ущербности, сдастся и уйдёт, раздосадованный Афаэндр стал осторожно, словно дряхлый старик, спускаться по лестнице. На последней ступени, перед тем как сделать финальный шаг и оказаться на одном уровне со стражем, он выпрямил тощую спину, изогнул лебединую шею и приподнял заострённый подбородок, чтобы соответствовать великой родословной, но тут же почувствовал, как его гордости был нанесён роковой удар. Капитан был заметно выше его и даже не помышлял о том, чтобы ссутулиться или пригнуться перед поистине благородным созданием, а даже наоборот — смел выпячивать широкую, мускулистую грудь.

Они сблизились.

— Terfа́la Inžе́rsyCalízia[2], — медленно и надменно произнёс эльф, словно пытаясь добиться ответа от коровы.

— E terfala А́ntery Paseliа́s[3],— твёрдо, но изящно ответил Хромос, не задумавшись ни на мгновение.

— Хм… значит, в этом городе даже солдатню удосуживаются обучить высокой речи. Что ж, недурно, — эльф самодовольно поморщился, признавая в скотине разум. Но было в этом второсортном существе ещё что-то, что Афаэндр смог заметить, только подойдя почти что вплотную; сказывалось похмелье.

Приняв благостный вид, эльф элегантно и величаво, словно Божество с небес на грешную землю, протянул руку человеку и сверкнул в него голубыми очами. Хромос, слегка удивившись этой внезапной перемене, разжал прежде скрещённые на груди руки и аккуратно взялся за предложенную ему кисть. Если бы в комнате не было света, то капитан мог бы поклясться, что в этот момент держал в шершавой ладони хрупкую девичью руку с нежной, бархатистой кожей и ровно подпиленными ноготками. Он думал, стоило ли сжимать её или хоть как-то трясти, но несколько десятков болезненных уколов прервали это кратковременное замешательство. Липкие, голодные, извивающиеся и незримые для простых глаз пиявки кусали его за ладонь, пальцы, прогрызались сквозь кожу, углубляли бестелесные морды в плоть и принимались жадно сосать, но не кровь, а запасённую в теле магическую энергию. Это была добрая традиция высших эльфов, которую искренне ненавидели все маги прочих народов. При встрече они «прощупывали» друг друга, чтобы получить примерное представление о магических силах собрата и таким образом определить занимаемое им положение в жёсткой иерархии их разделённого на касты общества. Слукавить возможности не было. За редчайшим исключением люди не обладали столь высокоразвитой способностью к магическому вампиризму, а потому в их отношении это было лишь унизительной издёвкой.

Капитан сдавил своей клешнёй тонкие, изнеженные пальцы, и малодушный эльф, едва почувствовав боль, прекратил подлые манипуляции, но руку отдёргивать не стал, дабы дерзкая атака окончательно не обернулась позорным и трусливым бегством. Затем он принял ещё более напыщенный вид и сделал глубокий вдох, надувшись словно индюк.

— Имя мне Афаэндр Илдарса́т де́о Налиа́с из рода Тонвалао́ров Агдуалири́йских, что вышли из семьи почтенных Малэ́у а Карда́са, которые берут начало своего древнего рода от Великого Элиава́нна аз Нарда́ра из Перворождённых, — произнёс он уже в десятитысячный раз за многовековую жизнь, но всё с тем же фанатичным, отупляющим благоговением, что и в самый первый. Он был искренен в своих чувствах, но не по отношению к его древним и поистине выдающимся предкам, а в гордости самим фактом пускай и отдалённого с ними родства, которое, несомненно, делало и его столь же могущественным и гениальным, ставя на одну ступень с великими прародителями. В генеалогической дотошности высшие эльфы превосходили все прочие нарды, даже гномов.

— Я Хромос из рода Нейдуэн, сын Гэлсара, сына Осгата, сына Илаги́за, сына Тирире́ста, — также похвалился капитан знанием своих прародителей, при этом испытывая к ним гораздо большее тепла и почтения.

— Славный парад мертвецов.

— Можешь добавить к нему имена всех Перворождённых, — ответил Хромос, зная это больное место в памяти высших эльфов. — Будем и дальше стоять или всё же присядем?

— Пожалуй, присядем, м… — последнее слово эльф произнёс одними только губами, но весь его смысл был ясно отпечатан на лице и читался во взгляде.

Вдвоём они прошли к заваленным всяческим барахлом софам, стоявших по обе стороны от невысокого овального стола. Хромос аккуратно сдвинул вещи к противоположному краю и сел на расчищенное место, в то время как Афаэндр плюхнулся на незамусоренный пятачок сиденья закинул ногу на кучу вещей и одним резким движением сбросил всё на пол, после чего по-барски развалился во весь рост. Теперь он выглядел точь-в-точь, как одна из тех девиц, что томно позируют художникам, оправдывающих потакание плотским страстям служением души высокому искусству.

— Так зачем ты пришёл в такую рань ко мне? — спросил эльф, не зная, что время уже было как раз под стать обеду.

— Тут вот какое дело. Недавно в городе появился тёмный чародей и совершил серию ритуальных убийств. У меня есть все основания полгать, что он способен применять редкие и мощные заклятия запрещённых течений. Мне нужен знаток, который мог бы указать, с кем именно я имею дело, как его можно вычислить и как его можно поймать.

— И вот по этой причине старая карга привела тебя ко мне? У неё что, не нашлось какого-нибудь дурачка на побегушках, который бы смог ответить тебе на подобные глупости? Да и вообще, у вас в городе ни одного филиала Инквизиции нет что ли?

— На наше счастье, ониздесь уже с десяток лет даже проездом не появлялись.

— Ааа…Это объясняет, откуда у вас в городе столько пустышек расплодилось и мерзких полукровок. Невозможно пройтись по улицам, чтобы не наткнуться на их довольные, подлые рожи. Проходят мимо и даже не думают остановиться и поклониться в ноги тому, в ком ещё сохранилось было величие их народа. Вот при Главе Совета Камиласта́ре Соалифи́ре был порядок, все чтили законы — все чтили кровь, — эльф с упоением вспомнил период своей юности, выпавший на самый конец второй эпохи, когда Бессмертный Народ перестал быть единым и Вечная Империя уже не первый век стремительно гнила и разлагалась изнутри. — Я раньше думал, что этому они научились от вас, но, поездив по вашим захолустьям, как вы вообще можете называть их городами и тем более столицами, понял, что и у вас есть врождённое «чувство ранга», за некоторым исключением, разумеется, — эльф тыкнул в капитана взглядом. — Теперь вот сижу и дальше ломаю голову над этой загадкой природы. Может быть, всё дело в их врождённой душевной неполноценности или же в столь же ущербных умственных способностях, не позволяющим им понять суть общественного устройства и вытекающую их него обязанность к подчинению и покорному служению. Как вы там говорите… В семье не без урода. Ха-ха… а ведь в этом что-то есть… Стоит написать об этом трактат.

— Уверен, что это будет самая премудрая книга на свете, что все непокорные головы примут выпавшую на их долю судьбу и склонятся перед твоим величием, а тебе в столице возведут золотой монумент, что пронзит небеса, — сказал Хромос с жирнейшей иронией в голосе.

— Да. Так оно и будет.

— Отлично, но, может быть, ты всё-таки окажешь услугу гильдии и поможешь мне разобраться в действиях убийцы?

— Если только это поможет мне избавиться от твоего общества, то так и быть я отвечу на твои вопросы, но сперва… Роди! Роди! — звонко закричал эльф, но тут же пожалел об этом. Голос через кости перебрался в чувствительные уши и ударил по отёкшим мозгам, словно кто-то в его голове бил молотом по огромному гонгу.

Послышался скрип, и маленький слуга неспешно вплыл в комнату. Это был не тот улыбчивый и бодрый мальчуган, которого Хромос видел в коридоре, этот был поникшим, скрюченным, готовым в любой момент получить оплеуху и покорно принять её, в страхе получить ещё двадцать сверху. Роди подкрался к столу и стал ждать приказаний, не имея права поднять глаза ни на своего барина, ни на его гостя. Афаэндр довольно улыбнулся.

— Воды. Холодной. Принеси кувшин, — неспешно выговорил он на эльфийском, чтобы мальчик точно смог его понять. Эльфу хотелось к приказу добавить кое-что ещё, но недовольные глаза стража вынудили его сдержаться. На этот раз. — Живо.

Мальчик сделал короткий, боязливый поклон и столь же тихо выполз из комнаты, словно бы за каждое лишнее движение или звук в него должно было прилететь что-нибудь увесистое и угловатое.

— Так какие там заклятия может использовать этот ваш убийца? — без особого энтузиазма спросил Афаэндр.

— Достоверно известно только то, что он способен применять заклятия тьмы, а именно чары «Покров Теней». Я лично был свидетелем его колдовства, а в остальном у нас есть лишь косвенные улики и догадки.

— И какие же?

— С каждой из жертв убийца повторял один и тот же ритуал. Сперва он убивал человека ударом или выстрелом в голову, затем выкалывал ему глаза, снимал с груди кожу и в конце пронзал стилетом сердце. Детали порой немного отличались, но в целом всё повторялось.

— А ты случайно эту дурь не выдумываешь на ходу? — насмешливо спросил эльф, предварительно покопавшись в закоулках памяти.

— С чего бы мне что-то выдумывать? По-твоему, я к тебе шуточки шутить пришёл; веселиться, пока в городе гибнут люди?

— Это вполне допустимый вариант; я бы сказал, что даже самый вероятный. Хотя… есть у нас один весьма популярный сборник, где описываются ваши дикие Боги и ваши варварские ритуалы. В чём в чём, а в этих делах фантазия у вас что надо. Может, какой деревенский дурачок, что прежде молился сове, камню или паре сколоченных досок, приехал в город и теперь режет людей по приказу голосов?

— Нет, этот убийца действует весьма скрупулёзно, с поистине дьявольским мастерством, так что он точно не из сельских простаков. К тому же у меня есть все основания полагать, что жертвы были выбраны не случайно, а являются частью некой тайной общины.

— Полагаешь, что одна группка верующих, решила прирезать другую? Вот что бывает, когда нет единой веры, что неотличима от науки о природе; вам бы у нас поучиться.

— У вашего брата для грызни и других поводов в достатке.

— Много ты о нас знаешь, смертный.

У эльфа на языке уже был готов встречный выпад, вскрывающий ничтожность человеческого существа, но дверные петли вновь скрипнули, и на пороге появился Роди с пузатым железным графином в обеих руках. Осторожными, почти бесшумными шагами он вновь подошёл к столу и стал ждать новых указаний. Эльф взял первую попавшуюся под руку чашу, проверил не осталось ли в ней вина со вчерашнего вечера, и жестом приказал мальчишке наполнить её. По исполнению мальчику было дозволено поставить графин на стол и удалиться из комнаты до следующей потребности в его услугах.

Эльф сел и достал из кармана халата две небольшие, закрытые пробками склянки. В первой из них тряслись крупные, полупрозрачные гранулы яркого голубого-зелёного цвета, явно говорившего об их алхимическом происхождении. Афаэндр зубами выдернул пробку и ссыпал половину пузырька в чашу, вода в которой тут же начала шипеть и пениться, выплёвывая вокруг себя фонтан маленьких влажных искр. Пока напиток занимался самоприготовлением, эльф шарил руками по столу и наконец, с довольной, туповатой лыбой и страстным предвкушением в глазах, нашёл длинную металлическую пластинку, чем-то походившую на хирургический инструмент. Бурление в кубке прекратилось, и Афаэндр опустошил его длинными, неспешными глотками, иногда мыча от удовольствия. Хромос мог видеть, как в считанные секунды умиравший лебедь приободрился, поднял голову и расправил крылья в ласковых потоках свежего, утреннего ветерка. Но этого было явно недостаточно, и благородный гуляка бережно и осторожно открыл вторую баночку, наклонил и засунул в неё инструмент. На конце железки он достал крохотную горстку белого, слегка коричневатого порошка, и поднёс её к носу. Один мощный вдох хилой груди, и эльфа проняла эйфорическая дрожь. Каждая клеточка его тела принудительно пробуждалась и приводилась в состояние повышенного возбуждения, а в учёной голове вместо гудящего похмельного тумана теперь пел чистый, сияющий разум готовый к открытию врат надмирных тайн; глаза же превратились в стекло.

— Вижу, что ты уже побывал в Квартале Страстей, — поморщился Хромос, узнавая симптомы дешёвой отравы.

— А… да… ни чего так… местечко… — рвано произнёс эльф, возвращаясь из кратковременного забвения и шмыгая носом. — От меня пытались сперва скрыть это замечательное место, но не вышло. Ха! Скажу тебе по секрету, я там встретил одного из здешних магистров. Говорил, что пришёл искать меня, а у самого свежие засосы на дряблой шее, и полуслепые глазки бегают от юбки к юбке. Что за гадкий старикашка!

Впрочем, если немножко припомнить историю, то дворцах Великого града Филореса́рда проводились роскошные пиры и загульные оргии, по сравнению с которыми местные забавы покажутся лишь детскими играми. Как мне рассказывал отец, вход туда был заказан только для ярчайших светил нашей политики и науки, представителей чистых кровей. Потому то лица и тела всех участников были совершенны в своём изяществе и красоте, а витавший в воздухе дым творил с ними иллюзии, превращая звук во вкус, а цвет в осязание! Говаривали даже, что если ты хоть раз заглядывал в щель меж закрытых дверей, то этого было достаточно, чтобы ни одна красавица больше не смогла возбудить твоё естество, сколько бы стараний она не приложила!

— Да-да, куда же нам до вашего славного прошлого, — в очередной раз отмахнулся Хромос. — Но всё же вернёмся к делу. Вчера одному из наших патрулей удалось застать убийцу на месте преступления, когда он возился с трупом. Разумеется, что ему удалось скрыться, иначе бы я здесь не сидел, и той же ночью кто-то перебил отряд наших парней, а тело последней жертвы исчезло.

— Думаешь, что он решил закончить дело или же свежей человеченкой перекусить? — при этих словах глаза эльфа сверкнули ярче прежнего.

— Он до этого забирал с собой срезанную с тел кожу, но вот мяса не трогал.

— Уверен, что он её выделывает, а потом гульфики себе шьёт на память и носит по праздничным дням. Должно быть, смотрится шикарно! — сдерживая волну гнева, Хромос заскрипел зубами. Пока что от советчика толку было ни на грош. — А может и вместо пергамента использует. Мне однажды попался в руки гримуар с подобными страницами, а вместо обложки у него было иссохшее лицо, уродливое такое.

— Не думаю, что мы имеем дело с обычной жатвой. Сегодня утром, недалеко от места резни, я услышал от одного старика историю о его ночной встречи с измазанным в крови человеком. Он назвал его оборотнем. В другой день я бы решил, что ему привиделось нечто в пьяном бреду, но я сам видел раны на убитых стражах и рассечённые пополам доспехи. Ни один меч на такое не способен, но вот исчезнувший человек точно был мёртв, у него была пробита голова.

— Да, подобного оборотень пережить бы не смог, это было подтверждено экспериментами. К тому же сейчас ещё не полнолуние, и даже если этот оборотень из тех, кто способен перекидываться по своему желанию, то он бы непременно кого-нибудь да покусал, а из твоих слов я могу предположить, что подобных следов на телах не было. Так ведь?

— Верно. Потому-то я и хочу узнать, какие есть способы воскресить мертвеца и заставить его убить пятерых вооружённых и закованных в броню человек.

— Для этого потребуется чрезвычайно сильное колдовство. Кроме некромантии мне на ум почти ничего не приходит, но она в данном случае не подходит.

— От чего же?

— Да потому что поднять из могилы хлипкого скелета-лакея способен почти любой маг, прочитавший свиток запретного знания и готовый навечно запятнать и проклясть свою душу. Однако такого без особых усилий можно одолеть в кулачном бою. Чтобы сотворить из останков боевого вурдалака придётся уже пожертвовать часть своей души прозябающему в Великой Пустоте богу смерти, так называемому «Безликому», заключив с ним неразрывный договор. В твоём же случае надо предполагать создание нежити рангом не ниже костяного рыцаря, а на это способен только полноценный, умерший и восставший в новом обличии лич, а таких в городе точно нет, ведь одно его присутствие заставило бы природу чахнуть, сводило бы животных с ума, а по ночам с окрестных кладбищ слышался бы леденящий вой возбуждённых призраков и скрежет сотен ногтей о крышки гробов. Началась бы ещё эпидемия чумы, оспы, проказы или всех их разом. Подобные знаки не заметит только слепой и глухой, так что это просто не могла быть некромантия.

— В таком случае мог ли сам убитый быть начинающим некромантом или какой-то иной нежитью?

— Вообще-то ты говорил о нескольких жертвах, а это бы означало, что каждый из них должен был быть такими, что весьма маловероятно. Ты ведь не замечал, чтобы из их ран вместо крови вытекала чёрная жижа или сочился зловонный гной? К тому же, захолустный некромант-самоучка не прошедший ритуал вознесения не сумел бы вот так взять и самостоятельно переродиться. Для этого понадобится сам мертвец, умелец с косой и проклятой книгой, длительная церемония, сотня свечей, помёт жабы и танец с бубном.

— Очень смешно, но тогда могла ли это быть демоническая порча? — спросил капитан с некоторым беспокойством; у него заканчивались рабочие теории.

— Это весьма интересная догадка. Демонопоклонники нередко подселяют в своё тело нечто вроде паразита. Оно подпитывается их жизненными соками, растёт, делает их сильнее, нашёптывает им тайные знания с чёрных скрижалей Князей Хаоса и позволяет прочувствовать, что же есть неугасаемая ярость и всепроникающая ненависть. Полагаю, ты догадываешься, что это всё даётся им не за просто так. Их тела начинают медленно меняться; сначала изнутри, а потом и снаружи. Как правило, у всех сектантов, заключивших договор с одним и тем же демоном, внешние проявления схожи. Может твой убийца потому-то и срезал кожу, что хотел скрыть эти самые следы…

— Ты меня достаточно обнадёжил, так что не тяни и скорее объясняй, почему же и этот случай мне не подходит. Я вижу, что тебе хочется.

— Ну, во-первых, потому что они очень плохо умеют скрываться, а ещё они все так или иначе, рано или поздно сходят с ума, — с явным удовольствием продолжил эльф, — и нет ни единого способа избежать этой участи. Стыдно это признавать, но был у нас весьма позорный момент в истории, который случился вскоре после первой встречи с Демонами на заре второй эпохи, когда мы были разбиты и слабы, а потому несколько наших учёных соблазнились их обещаниями и приняли в себя демоническое семя. Эффект, несомненно, был внушительным. С каждым последующим днём их магические силы росли ужасающими темпами, все чувства обострялись, и они описывали свои поразительные видения, в которых им удавалось заглянуть на ту сторону паутины мироздания. Тогда они начали проповедовать идеи нечестивого, как мы теперь понимаем, союза, и часть нашего народа последовала за ними, нарекши их провидцами новой эры. Они даже смогли построить первый храм и выдвинуть несколько важных предложений для обсуждения Совета, но затем один из новоиспечённых пророков во время званого ужина схватил за руку свою прелестную соседку, откусил ей два пальца и на глазах у всех гостей разгрыз их и проглотил. Видимо ему не слишком пришлись по вкусу предложенные блюда. Его тут же повязали и бросили за решётку, а вскоре выяснилось, что та дегустация была далеко не его первой, и ранее он уже съел пару прихожан в компании прочих верховных жрецов.

Шумиха выдалась знатная —в их святой обители нашлось много чего интересного, но за время обысков, сидя в тюрьме, эти каннибалы превратились в безмозглых животных, бросавшихся на всё, что двигалось. Мне удалось достать одну занимательную записку из запретного архива, где рассказывалось, что на их телах то тут, то там появлялись обширные язвы, а через некоторое время из них вырастали глаза без век с угловатыми зрачками. Те, кто встречался ними взглядами, нередко падали без сознания, бились в эпилептических припадках, впадали в панику или мочились в штаны. Тогда демонические безумцы радостно гоготали и вопили, что было мочи: «Ормыкур! Ормыкур! Ормыкур!»

— Паук с Тысячью Глаз, — прошептал Хромос, чувствуя, как окружающее пространство содрогнулось от звуков проклятого имени.

— Он самый. Я, право, удивлён, что ты знаешь прозвище нашей главной напасти, — эльф недовольно поморщился. Паук с Тысячью Глаз, Всевидящий Демон, Погибель Магов, Глас Бездны — вот лишь немногие из имен предводителя членистоногого, насекомоподобного демонического Легиона, почтенного Герцога Преисподней, Трёхликого Ормыкура, любившего эльфов также, как детишки любят сладкие конфетки. Он вписал своё проклятое имя в эльфийскую историю не только как демон-искуситель, но и как убийца первого и последнего Императора — Гилдрасти́ра аз Линта́ра, Перворождённого, который единственный из них пережил Великую Катастрофу. — В общем, если бы они были демонопоклонниками, то уже давно проявили себя. Распространяли бы ересь среди горожан, проводили шабаши с жертвоприношениями и таскали при себе груды всякого ритуального хлама. Ты ведь не находил у убитых нечто подобное?

— Вроде бы нет.

— А ещё, если бы они всё же оказались одержимыми, то их тела пришлось бы немедленно сжигать. Мы с теми первыми жрецами хаоса совершили такую ошибку, подумали, что обычного отсечения головы будет достаточно, но оказалось, что маленькая тварь внутри их тел остаётся жива. Собственно, это и есть вторая причина, почему это не твой случай. После смерти носителя она начинает активно поедать его плоть, расти, а когда запас пищи заканчивается, то вырывается из могилы и отправляется на поиски свежей пищи, потому как падаль их не особо привлекает. Раз убитых было больше одного и их трупы не были сожжены, то каждый из них должен был бы переродиться и бегать по городу, кусая всех встречных. Низшие демоны — невероятно прожорливые, энергичные, злобные и крайне безмозглые твари.

— И что же тогда остаётся?

— Да, собственно, ничего! — радостно воскликнул эльф. — Можешь пойти выпить с досады, или наорать на своих солдатиков, или в борделе девку высечь. Уверен, что тебе известно много способов, как отпраздновать очередной провал!

Капитан почувствовал жгучее желание придушить мерзавца за словесную пощёчину, но его пыл вмиг погас, когда эльф небрежно потянулся и ворот цветочного халата раскрылся шире прежнего. На плоской, по-детски лысой груди болтался на цепочке продолговатый кулон из металла, чья гладкая поверхность переливалась всеми цветами радуги, словно масляное пятно на воде.

— Из чего сделана эта побрякушка, — спросил Хромос, припоминая этот мистический блеск.

— Ты про подвеску, — слегка удивился эльф, — это очень древняя вещица, отлита была ещё во первую эпоху. Она сделана из металла ладизен.

— А где его можно достать и из чего его делают?

— Это особый сплав на основе мифрила, изобретённый одним из Первородных. В тайну процесса его производства были посвящены лишь члены его семьи. После великой Катастрофы этот секрет был безвозвратно утерян, а небольшая часть самого металла сохранилась в нашей нынешней столице и некоторых других руинах, а всё остальное приходится искать в разбросанных по вселенной кускам наших городов. Часть выживших потомков Мастера-Кузнеца Алмотаэля с тех самых пор пытаются восстановить рецепт. но пока особых результатов в этом деле они не достигли.

— Если он такой уникальный, то он должен обладать хоть какими-то особыми свойствами?

— Он является одним из лучших проводников и накопителей магической энергии, способен воспринимать её мельчайшие колебания, но весьма сложен в обращении. Именно из него отлиты все врата для перехода между мирами. Так гораздо проще открывать червоточину и можно куда дольше её поддерживать.

— А что ещё можно из него изготовить?

— Я не знаю, — огрызнулся эльф, — многие технологии были позабыты с утратой нашей родины, а то, что ещё осталось, старейшины предпочитают не разбалтывать, всё равно от них сейчас много толка не будет.

Незаметно для собеседников в комнату из спальни вышел ещё один человек и почти беззвучно спустился по ступеням босыми ногами. Это была невысокая девушка хрупкого телосложения с болезненно бледной кожей и русыми кудряшками. На её плечах болтался шёлковый халат, похожий на тот, что носил эльф, но девушка не стала завязывать на нём пояс, и Хромос имел возможность лицезреть не только все её прелести и достоинства, но и целую россыпь свежих синяков, которые остались точно не после страстных поцелуев. Она сразу заметила незнакомца, но даже не дёрнулась для того, чтобы запахнуть одежду или прикрыться руками. Что уж там. Пускай вместо одного мужчины их было бы в комнате десятеро, и все они пускали бы на неё слюни и рассказывали, что же именно они собираются с ней сотворить, она бы и бровью не повела и смотрела бы на них тем же мёртвым, безучастным взглядом. Она была слишком трезва, чтобы играть в стеснительность или кокетливо улыбаться.

— О, ты проснулась, — сказал Афаэндр, пересаживаясь ближе к продажной любовнице.

— И Миа тоже, — на ужаснейшем эльфийском просипела девушка, никак не отреагировав на грубые прикосновения к ягодицам. — Мы договаривались на завтрак, изволь исполнить.

Теперь Хромос заметил, что из-под длинного рукава выглядывал край бронзового браслета, плотно сидевшего на кисти. Две заклёпки надёжно соединяли его части и не давали самовольно снять украшение. Носивший его не имел право покидать города и должен был выполнять любую работу для человека, чьё имя было отчеканено на поверхности металла. Рабов в Лордэне не было — были только должники.

— Да, сейчас прикажу, чтобы эти бездари с кухни чего-нибудь состряпали. У меня что-то тоже аппетит разыгрался.

Заложница его не слушала; всё её внимание было сконцентрировано на прозрачном флаконе с грязноватым порошком. То был её возлюбленный Морфей, чьи единственные объятия и ласки не были ей омерзительны и противны. Она бы и сейчас с радостью бросилась в его распростёртые руки, но день только начинался, и новое свидание стоило отложить до следующего кавалера со звонкой монетой. Очнувшись, девушка развернулась и, пошатываясь, отправилась назад к лестнице.

— Сам видишь, тебе пришло время уходить, — сказал эльф, поднимаясь с софы. — Мне лень кричать, так что скажи мальчишке, чтобы он зашёл, у меня для него есть пара приказов.

Зловещая улыбка и кровожадный прищур светящихся глаз тонко намекали, что на этот раз одними поручениями Афаэндр ограничивать себя не сбирался.

— Надеюсь, что больше никогда не увидимся. Провожать не буду, дверь сам знаешь где.

— О да, знаю, — сказал Хромос и с короткого замаха ударил эльфа правым апперкотом в челюсть.

Благороднейшее из существ подлетело в воздух и с грохотом распласталось на софе, словно молочный поросёнок на столе у кухарки.

[1] С языка высших эльфов «Глаз Змея»

[2] Славься Бессмертный народ

[3] И славься Вечная Империя

Глава XII «Вальс Огней»

Из обители магов Хромос тайком сбежал через ворота безлюдных складских помещений. Сделал он это по указке Ольмиры, решившей сокрыть визит капитана и его беседу с заносчивым эльфом от остальных членов гильдии. У неё не было и малейшей тени сомнений в том, что, едва очухавшись, Афаэндр тут же побежит жаловаться на неё магистру, станет разыгрывать перед ним трагическое, полное пролитием крокодильих слёз представление, будет грозиться подать жалобу Собранию магистров гильдии и пообещает рассказать об этом унизительном пришествии своим честолюбивым и крайне мстительным сородичам. Сложно вообразить, к сколь громкому и гнусному скандалу могла привести один единственный, вполне заслуженный удар по морде высокомерного подонка, и напуганный седобородый старик, позабыв о достоинстве и чести, будет вынужден ползать в ногах эльфа, моля его о милости и снисхождении и предлагая ему в утешение наказать дерзкого капитана самым унизительным образом, возможно даже добиться разрешения у Сента предать его смертной казни, тем самым предотвратив политическую катастрофу. Однако, у чародейки наготове уже был ловкий и верный план, как выставить все его слова за пьяные бредни. Она догадывалась, что сонный студент уже успел напрочь позабыть подозрительного гостя, точно знала, что Роди был всецело на ей стороне и ни за что бы не упустил возможности насолить столь ненавистному господину, а ночных полуодетых и еле стоявших на ногах тружениц пришлось в спешке выводить на улицу вместе с капитаном Нейдуэном.

Перед расставанием Ольмира ещё раз крепко обняла Хромоса и поцеловала его в щёку. По счастливому блеску в глазах, ласковой улыбке и полному отсутствию гневных морщин на лбу можно было заподозрить, что она с самого начала надеялась на подобный исход, так сказать, переложив осуществление сокровенного, но запретного желания на другого человека. Впрочем, Хромос тоже ни о чём не жалел и даже ощущал общий подъём душевных и телесных сил. На короткий миг он позволил скопившемуся в его душе негативу взять над собой верх, дал ему кипящей струёй выплеснуться во внешний мир, благо, что единственной его жертвой стал редкостный подонок, который заслуживал и куда большего. Натянутые струны нервов вновь расслабились, от чего тело стало чувствоваться свободнее и покорнее, а приятное осознание свершения справедливости, возможно даже по указке незримого, таинственного и всеобъемлющего проведения, придавало капитану особое чувство бодрости и вернула подточенную веру в успешный результат его стараний. Увы, но окрыляющее воодушевление не могло длиться вечно; перья поспешно осыпались, и Хромос вновь опустился на преисполненную тягостями и сомнениями землю. К нему стало приходить удручающее осознание того, что эльф не столько помог ему отыскать ему ключи от волновавших его разум и душу тайн, сколько указал на то, что капитан всё это время вёл поиски в неверном направлении, да и искомые ключи были зарыты куда глубже, чем он представлял себе ранее. В такие моменты человек порой задумывается: предала ли его своенравная и переменчивая Госпожа Удача или же это он — дурак, возомнивший, что сможет прыгнуть выше собственной головы.

В подобном настроении стоящие мысли редко приходят на ум, от чего снежный ком сомнений и неуверенности лишь прибавляет в размерах и весе, намереваясь стать неудержимой лавиной отчаяния, загребающей всё, что попадётся ей на пути, и срывающейся пышным каскадом в тёмную горную лощину безнадежности. Более опасного и коварного врага, чем ты, сам придумать сложно; всегда рядом, всегда бдит, всегда бьёт без промаха в самые уязвимые места. По всей видимости, наш герой это понимал, пускай лишь интуитивно, а потому постарался на время отделаться от гнетущих мыслей и переключиться на что-то иное, и подходящий повод быстро нашёлся в виде вновь заурчавшего живота (очередные проделки провидения, не иначе). Аппетитные и ароматные наваждения наполнили беспокойную голову, и ведомый ими капитан удалился из района белокаменных дворцов и величавых храмов в сторону небольших городских улочек, где вас точно не оберут до нитки за одну единственную кружку молока, поданную тремя лакеями на золотом подносе по всем правилам высокого этикета. Всё же далеко не коровы имеют удовольствие слушать по утрам выступления скрипичного квартета, а ведь это главный секрет в приготовлении нежнейших сливок. Но знайте, что разницу между ними и самыми обычными деревенскими сливками могут почувствовать и оценить по достоинству только богачи, ведь золото в кошельке каким-то непостижимым и чудодейственным образом влияет на тонкость восприятия вкуса и на чувство прекрасного, а беднякам всё едино, что свежая дичь, что варёная репа, так что зачем переводить на них хорошие продукты?

Заказав в знакомом кабаке миску варёной с морской солью картошки и запечённую с дикими, душистыми травами сельдь на вертеле, Хромос занял стол у открытого настежь окна. Оно было обращено в сторону берега, и капитан мог степенно рассматривать крыши и шпили домов, наблюдать за пикирующими с высоты чайками, увидевшими брошенный объедок или зазевавшуюся мышь, изредка ощущая на лице порывы прохладного ветерка. Кроме капитана на обед в таверну сбежалось немало купцов и прочих торговцев, создававших деловыми разговорами легкий гам, который совершенно не раздражал, а скорее даже успокаивал и создавал ощущение человеческой общности и житейской простоты.

Принесённая на самой обычной доске рыба своими внушительными размерами превзошла ожидания капитана, а густой, но всё же приятный рыбный запах, исходивший от её золотистой шкуры, подсказывал, что ещё прошлым вечером селёдка рассекала серебристым, вытянутым и похожим на гладиус телом бескрайние морские просторы. Для разделки тушки дали дурно заточенный нож, но вот брать горячее мясо приходилось уже пальцами, измазывая их в рыбьем соку; картошку же можно было кушать с острия. Блюдо было чрезвычайно простым и непритязательным, но оно казалось невероятно вкусным по причине своей свежести и нагулянного аппетита.

Когда от сельди не осталось ничего, кроме башки, груды полупрозрачных костей и растрепавшихся плавников, капитан, вертя нож в руках, попытался прикинуть дальнейший план действий, но рабочие перспективы казались весьма туманными. Убийца обычно действовал не раньше заката солнца, до которого оставалось ещё много времени, а бегать по городу, вылавливая и допрашивая всех низкорослых мужчин с тёмными волосами, при том не знавших местного языка, но говоривших на эльфийском с необычным акцентом, или надеясь вновь наткнуться на Феомира с его компанией, — было бы поиском иголки в гороподобном стоге сена. Когда же убийца наконец-то сделает следующий шаг, то капитану не составит узнать об этом из слухов, что стремительно и неудержимо расползутся среди горожан, либо расспросив о происшествии рядовых стражей; благо, что остановить патрульных и устроить им допрос он мог и без особого разрешения от Хейндира. Вероятно, что имевший множество ушей по всему городу Иклос узнает обо всём чуть ли не вперёд господина Командующего, но идти второй день подряд за советом к вору в законе было означало бы признание своей несостоятельности, беспомощности и с последующим предложением союза, готовностью предоставить встречную услугу; пойти на такое капитан решительно не мог. Было необходимо занять чем-то ближайшие часы, и вид голубых океанских далей подал Хромосу хорошую идею.

Капитан вышел из кабака, вымыл руки в ближайшем фонтанчике и пошёл по улицам, напевая про себя песенку, которую частенько горланил с товарищами во времена своего отрочества.

Песнь о сире Эдоле

Жил да был однажды рыцарь

Сердцем вольный будто птица,

Статный воин громкой славы,

Мастер лука и булавы,

Бил друзей и бил врагов,

Не жалея кулаков,

В рыло, в пузо и в бочину,

За малейшую причину,

Больно скверен был натурой,

Но при том велик фигурой.

Всем хорош, как гном богат,

Но вот только не женат.

Чтоб развеять грусть-тоску

По девичьему теплу,

К королю поехал рыцарь,

На принцессе чтоб жениться,

Только выкрал её змей

И унёс за сто морей.

Но наш рыцарь не страшится,

Засучивши рукавицы,

Взял волшебный, древний меч,

Чтоб дракону бошку с плеч,

Сбить одним лихим ударом,

Не поддавшись страха чарам,

Да уплыл за океан,

Через страшный ураган,

К страшным пикам Тум-Агара

В земли древнего кошмара,

Там он бросил вызов змею

Похитителю-злодею.

Бились день и бились два,

Бились в ночь и до утра,

И сразил его наш воин,

Доказав, что был достоин,

Взять принцессу в оборот

И продолжить с нею род.

Но, увидев её рожу,

Безобразнейшую кожу,

Поросячий пятачок

И волос худой клочок,

В миг убёг, забыв о свадьбе,

Об обещанной награде,

И вернувшись в дом родной,

Погрузился в злой запой,

Ну а после выбрал в жёны

Дочь крестьянина Ароны.

Не богата, не знатна

Но красою хороша,

И здоровьем пышет тело,

Да в любви весьма умела.

Так вот счастье приобрёл

Наш могучий сир Эдол.

Шаг стал легче и быстрее, взгляд прояснился, и сама его душа чудеснейшим образом преобразилась и очистилась от всех дурных чувств. Предавшись блаженному помешательству, Хромос вскоре дошёл до двухэтажного дома, стоявшего неподалёку от главной городской улицы. Над входной дверью висела широкая доска с вырезанной и подкрашенной надписью «Аптека Пульдиуса» и парой нарисованных чаш с яркими каплями киноваревой крови. Стоя у порога, капитан быстро поправил одежду, открыл дверь и, положив руку на навершие меча, вошёл в помещение, вытянувшись по струнке и надувшись как на параде. Однако же приготовления оказались напрасными. В приёмной зале, уставленной шкафами с горшочками и увешанной вениками сушёных целебных трав, оказались лишь продавец, пара лакеев-покупателей да прилично одетый старичок, всё выбиравший себе самый ароматный пучок для заварки целебного чая, конкретные свойства которого его совершенно не интересовали.

Хромосу пришлось подождать своей очереди, пока продавец не отмерил на чашах весов три порции лекарств и рассыпал их по заготовленным склянкам. Делал он это по-черепашьи медленно, при помощи пинцета отнимая и добавляя к лежавшим на чашах весов кучкам по мельчайшей крупинке, добиваясь идеального равновесия, которое, правда, существовало в одном только его воображении. Когда лакеи, отсыпав в кассу серебра, убежали назад к захворавшим господам, дедок всё продолжал метаться между пучками, обнюхивая сухие листья, не в силах сделать окончательный выбор, капитан подошёл к прилавку.

— Добрый день.

— Добрый, — протяжно ответил продавец с широким и узким, словно у лягушки, ртом. — Чем я могу быть вам… полезен?

— Я капитан стражи Хромос Нейдуэн, — в доказательство он коротко сверкнул бронзовой бляхой, — пришёл поговорить с твоим хозяином насчёт недавней кражи. Он ведь сейчас здесь?

— Да, он наверху... работает… но вас, несомненно… примет. Прошу вас пройти вон в ту дверь… затем поверните на лестницу… его лаборатория… в комнате над нами, — казалось, что он обдумывал каждое слово и даже отдельные звуки.

— Благодарю, — ответил капитан и юркнул в коридор, в котором тут же наткнулся на весьма хорошенькую юную девушку, но совсем не на ту, с которой он ожидал встречи. У неё было округлое личико с широкими, розовыми губками, а в руках она держала плетёную корзину с вымытыми склянками, воронками и алхимическими колбами. Помощница впала в ступор при виде незнакомого мужчины в подсобных помещениях, но, едва заметив меч в ножнах, опомнилась, присмотрелась к лицу гостя и, коротко поклонившись, побежала дальше по коридору, радостно улыбаясь и страшно гремя несчастной посудой. Капитан пожал плечами и пошёл к лестнице.

Аптекарь был весьма удивлён столь внезапным визитом высокопоставленного стража и едва не опрокинул на пол склянку с зеленоватой, мутной жидкостью, над получением которой он работал последние шестнадцать дней, израсходовав несусветную уйму ингредиентов. По его гениальной задумке и всем предварительным расчётам полученная микстура должна была лечить всевозможные расстройства пищеварения, омолаживать кожу, улучшать сон, восстанавливать зрение и память, возвращать мужскую силу и лечить женское бесплодие, а также продлевать жизнь на пару десятилетий, но это всё неточно. За прошедшие два дня алхимик уже успел примириться с фактом хищения имущества, с горечью в сердце списав всё в счёт непредвиденных убытков, и больше не ожидал каких бы то ни было новостей от блюстителей закона и уже тем более перестал надеяться на возвращения украденного. Собственно, Хромос пришёл у нему с пустыми руками, ведь расследование кражи не продвинулось ни на йоту, если не считать смутной догадки о связи похищения ингредиентов с жестоким убийцей, а потому весь их короткий диалог свёлся к обмену формальными фразами, повторением уже известных фактов и неловким паузам между ними. Алхимик даже забеспокоился, что капитан стражи пришёл к нему с недвусмысленным намёком, мол: «Помоги сыскному делу звонкой монетой, тогда вмиг всё отыщем». Отказывать обличённому властью самодуру было крайне опасно для торгового дела, так что старик в мыслях уже открыл заветный сундучок и отсчитывал из откупную сумму, роняя скупые слёзы за каждый золотой круглешок, но стоило капитану упомянуть его синеглазую работницу, как Пульдиуса посетила очень дельная и, что главное, крайне бесстыдная и бесчестная мысль. В миг всё поняв и трижды переврав, он с сальной ухмылкой и хитрым прищуром сам предложил освободить полуэльфку от работы для последующего «допроса с пристрастием». Капитану очень не понравилось это гаденькое выражение лица, но дарёному коню в зубы не смотрят, и он принял предложение алхимика, правда с несколько иной целью.

Распрощавшись с довольным своей проницательностью и ловкостью мещанином, Хромос спустился на первый этаж, где за поворотом его уже ожидала девушка в лёгком бордово-кремовом платье, туго зашнурованном вдоль живота, что удачно подчёркивало её и без того узкую талию. Рядом с ней стояла та самая полнощёкая девушка, нёсшая корзину, и сбивчиво тараторила что-то на ухо подруге, от чего Иннелия звонко посмеивалась и иногда закатывала глаза, легонько пихая её локтем в бок. При появлении капитана девушка снова сбежала и неумело спряталась за дверным проёмом, не в силах побороть дурное желание всё подсмотреть и всё подслушать.

— Здравствуй, Иннелия, — сказал Хромос и сделал короткий поклон.

— И вам доброго дня, капитан, — полуэльфка ответила книксеном.

— Я сейчас не на службе, так что ни к чему подобные формальности, можешь звать меня просто по имени и обращаться на «ты».

— Хорошо. А ты пришёл к господину Пульдиусу?

— Ну, мы с ним уже переговорили о делах, но, луквать не стану, я пришёл сюда повидаться с тобой, а не с ним.

— Вот как, — у Иннелии на щеках появился лёгкий румянец, — только повидаться или для чего-то ещё?

— Вообще-то я подумывал забрать тебя отсюда и пройтись вместе по городу, заглянуть в какое-нибудь славное местечко. Так сказать — хорошо провести время.

— Это… можно, однако, у меня ещё остались некоторые дела, и господин Пульдиус будет зол, если я их не закончу прежде, чем уйду.

— Об этом можешь не беспокоиться, он уже освободил тебя от всей оставшейся работы и разрешил уйти, если ты этого захочешь.

— Вон он как! Уже обо всём сговорились. Что же…дай мне немного времени собраться, и можно будет отправляться.

Иннелия оставила капитана в коридоре, а сама отошла в комнату, где пряталась Йова. Послышался громкий и пронзительный взвизг, а за ним сбивчивая череда оправданий и обвинений. Полуэльфка привычно пропустила их мимо ушей и, поцеловав на прощание подругу в щёку, вернулась с расшитой красной нитью кожаной сумкой на длинной лямке с пришитыми к низу цветастыми кисточками.

— Всё, я готова.

— Тогда в путь?

— Ага, но давай лучше выйдем через заднюю дверь. Йова, запри за нами.

Покинув аптеку, пара двинулась по маленьким, уединённым улочкам в сторону главной набережной, с которой открывался замечательный вид на бескрайние синие просторы, на чьих волнах пошатывались белые пятнышки каракков и каравелл. Хромос до неприличия явно и самозабвенно любовался выразительным лицом Иннелии, искренне умиляясь движению её губ и бровей, как на её щеках появлялись и исчезали ямочки, а девушка наигранно делала вид, что вовсе не замечает столь пристального к себе внимания, хотя внутри её всю распирало от радости и удовольствия. Под глазами и на носу у девушки была заметна россыпь мелких, светло-коричневых веснушек.

— А вообще, я уже стала думать, что ты к нам так и не заглянешь.

— Я же тебе обещал, что мы снова встретимся, и я всегда держу своё слово. Так что тебе не стоило об этом переживать.

— И вовсе я не пережива-ала, — лукаво протянула Иннелия. — Кстати, тебе удалось узнать, кто нас обчистил?

— Пока что нет, но до меня дошёл один слушок на этот счёт. Если повезёт, что скоро мы его поймаем, — уверенно и грозно заявил Хромос, словно преступник уже висел у него на крючке. — Я немного успел осмотреться и должен сказать, что местечко у вас весьма симпатичное, только от запаха трав в носу всё чешется.

— Я уже принюхалась, так что не особо чувствую, но прежде могла, не переставая, чихать, вплоть до отхода ко сну. Мне тётка советует от этого недуга заговор читать, чтобы какой-то там чихальный дух оставил меня в покое. У неё почти в любой мелочи духи и призраки виноваты.

— Хах, да, знаю такое. У нас похожую песню ворьё поёт, когда мы их ловим с рукой в чужом кармане. Заверяют, что это их нечистый надоумил, а сами они бы никогда так не поступили; говорят, что вот окропи их святой водой, повесь оберег на шею, и тогда они больше никогда не станут воровать и впредь будут честными людьми. Одно время аббат из Церкви Старейшей Звезды пошёл у них на поводу или же хотел утвердится перед Сенатом и пытался лечить их таким вот чудодейственным образом. Приходил в тюрьму, церемонии всяческие устраивал, а потом просил отпускать очистившихся грешников на волю, но затем обереги терялись, святая вода высыхала, ну а благодать в сердцах воришек выветривалась как-то сама собой, и эти голубчики после каждого причащения неминуемо возвращались в наши клетки, так что священник быстро прекратил эти бестолковые потуги. Впрочем, по своему опыту могу сказать, что одними только ударами батогов человеческую душу переделать тоже не получается.

— Мда, весёлая у тебя работёнка.

— Весьма, — ответил Хромос, скорчив кровожадную гримасу. — А ты давно в аптеку устроилась подмастерьем?

— Где-то в конце весны. Я уже прежде немного обучалась этому ремеслу на корабле и думала, что Пульдиус научит меня, как готовить здешние лекарства и мази, но все свои рецепты он обсуждает только с сыновьями, а на нас с Йовой взвалил всю мелкую, муторную и самую скучную работу. Только и делаем, что целыми днями напролёт моем склянки да в ступах травы с семенами перетираем. Это дело, несомненно нужно, и в нём тоже навык необходим, но его приобретаешь довольно-таки быстро, и хочется чего-то большего. По крайней мере, мне; Йову вроде бы и такое положение дел полностью устраивает.

— В этих краях за просто так никто и ничему тебя учить не станет, так уж тут издревле заведено. Хочешь приобщиться к сокровенным знаниям — будь готова выставить на стол пару столбиков золотых монет.

— Угу, это я уже успела заметить. Есть у меня такое стойкое ощущение, что старик больше заботится о самочувствии своего кошелька, чем о состоянии пациентов. Могу тебе точно сказать, что все цены в аптеке можно спокойно поделить на три; с голоду Пульдиус с сынками не помрёт и даже нисколечко не похудеет, а вот в аптеку за лекарствами смогли бы прийти куда больше людей. Но скорее город полностью уйдет под воду, чем он сделает кому-то мало-мальскую скидку. Грустно всё это.

— Ты ведь привыкла к другой жизни?

— Да… — Иннелия всмотрелась в лицо капитана и улыбнулась. — Давно ты меня раскусил?

— Ещё при первойвстрече. Твои острые уши и этот замечательный цвет глаз так и кричат о твоём близком родстве с эльфами «новой крови», — капитан заглянул в сиявшие любопытством синие глубины, — ну а твой говор и твои суждения дают подсказку на то, что росла ты не среди местных людей. Alа́i, velrа́d y sultrа́no[1] — так ведь у вас говорят?

— Это был первый из девизов восстания. Откуда ты его знаешь?

— Ну как же… Вашего старшего брата тут в избытке. Если знаешь язык и у тебя есть пара кружек пива, то можно много чего разузнать. Главное потом с табурета не свалиться. Так почему ты решила перебраться к нам в город?

— Да так, из чистого интереса. Как ты уже верно подметил, я — полукровка; чего-чего, а этого кота в мешке не утаишь, как не старайся. Мой отец из эльфов, а мама родилась и выросла здесь. Меня с братом она родила в вольном городе посреди Моря Ва́лграса на острове, который мы называем Тали́нодрас, а как мы достаточно подросли, то вышли в океан под парусом. Мама частенько рассказывала нам о её прежней жизни на большой земле, среди людей, а потому мне с самого детства хотелось в полной мере вкусить прелестей человеческой жизни.

— Мне казалось, что вы никогда не были отшельниками. Неужели ты прежде не общалась с людьми на стоянках в порту, не гуляла по улицам?

— Да, конечно, общалась и не раз, но это всё не то. За пару дней у причала, как не старайся, а всё равно не выйдет узнать ни городскую жизнь, ни, что главное, образ мыли вас, людей. Для этого я и осталась пожить у маминой сестры. У них домик небольшой, семеро по лавкам, но мне много места не нужно. Между судовыми палубами его тоже не сильно много; я вообще в гамаке привыкла спать, так что мне и кровать ни к чему.

— Прости что спрашиваю, но твоя мама плавала на корабле вместе с отцом?

— Да, так оно и было.

— Я чаще слышал истории, в которых полукровки рождались у женщин, зачавших от залётного матроса.

— Да-а, есть такая неприятность, что многие из нас растут без отцов, но моей маме всё же повезло чуточку больше остальных.

— О, и как же это было?

— Началось всё, разумеется, с того, что много лет назад отец на корабле зашёл в эту самую гавань. Спустился по трапу на сушу, чтобы шататься с друзьями по городу в поиске интересных товаров и хорошей пивнушки. Тогда в одной из лавок он встретил мою маму и тут же влюбился в неё во всю длину ушей. Подскочил к ней весь такой красавец-мужчина, расцеловал обе руки по самые плечи, пообещал ей роскошных нарядов с каждого континента, самую большую жемчужину с морского дна и предложил стать его женой. Сражённая его обаянием и напором, она тут же согласилась на предложение остроухого сердцееда, запрыгнула к нему на руки и в страстном поцелуе они уплыли в закат. По крайней мере, такую историю мне рассказывал отец, а вот со слов мамы всё было ну са-а-амую чуточку иначе.

Они действительно встретились в лавке её отца, и он правда полез целовать ей руки и клясться в любви, вот только она отказала ему по той самой причине, которую ты ранее упомянул. На наших кораблях женщины, конечно, присутствуют в достатке, но не всегда у каждого члена экипажа имеется пара, и некоторые молодые ребята от одиночества начинают… шалеть, а кому-то просто хочется мимолётного романа втайне от жены. Как раз через день-другой корабль отчалит, и благоверная точно не встретиться с любовницей; весьма-а удобно. Мама была об этом хорошенько наслышана, у неё одна знакомая таким вот образом понесла, и думала, что мой отец после её отказа тут же улетит к другой девице, как оно обычно и бывает в подобных случаях, но следующие три дня он упорно следовал за ней по пятам, повторяя свои клятвы и не желая принимать её решительный отказ. Несколько раз члены экипажа отлавливали его, силком утаскивали назад на корабль и сажали в трюм, но каждый раз он каким-то образом сбегал и возвращался просить у неё руки и сердца. Он всегда был тем ещё своенравным смутьяном.

Сам понимаешь, что вольное судно не может долго стоять на одном месте. Продав все старые товары и прикупив новых, пополнив запасы еды и воды, капитан Фалиа́нес, мой двоюродный дед, приказал следующим утром, с отливом, поднять якорь и отправиться дальше на север. На это отец ему заявил, что никуда дальше не поплывёт и под удивлённые взгляды всей команды сошёл с корабля на берег с мешком пожитков за плечами. Подобная выходка боцмана повергла в шок всю «семью», и теперь уже они, даже дедушка Фа́лиа, пошли просить маму выйти за этого упрямого барана. Общими усилиями им удалось уговорить её на короткое плавание, в конце которого они бы вернули её в Лордэн, если бы она того захотела. На рассвете следующего дня она взошла на борт и впервые в жизни вышла в открытый океан. Не думаю, что тебе будет интересно слушать о том, как он за ней ухаживал, но спустя месяц совместных плаваний она всё же решила остаться с ним, но напоследок вернулась в отчий дом, чтобы получить родительское благословение и проститься с ними.

— Весёлый у тебя отец. А где твои родители сейчас?

— Мда, более чудаковатого самодура, чем мой папаша, найти вряд ли получится, но эльф он хороший, в морском деле он знает толк, и уж поверь мне, на него всегда можно положиться. Где они сейчас, я точно не знаю. Как меня здесь высадили, так отправились на юг к Разбитым Берегам, а оттуда они собирались двинуться на восток, но вполне могут передумать и поплыть в любую другую часть света.

— Уже хочешь снова с ними повидаться?

— Эх, — Иннелия чуточку помрачнела и направила взгляд в небеса. — Да, хочу, но ещё больше я скучаю по хлопанью парусов и постоянной качке. Кого-то от неё воротит, а я себя только бодрее чувствую и петь хочется, что-нибудь залихватское, пока лезешь по вантам к вороньему гнезду. А там… красота! Не знаю, сколько я ещё смогу здесь пробыть, перед тем как море позовёт меня назад.

— И как же ты собираешься вернуться на родительский корабль, если не знаешь, где именно он находится?

— С этим особых проблем не будет. Как решу покинуть город — приду в порт и найду кого-нибудь из наших, кто собирается плыть в сторону Валграса. Эльфийские суда заходят сюда почти каждый день, и я даже пару раз встречала дальних родственников по отцу и одну давнюю подругу. К тому же у нас за такие маленькие услуги денег брать не принято, только придётся немножечко потрудиться на реях, но мне к такому не привыкать. А твои родители, должно быть, живут где-то в старой части города?

— Нет, они в Лордэне бывали только проездом, не более того.

— А ты разве не местный?

— Тоже нет, — ответил Хромос, едва сдерживая смех от вида удивлённого лица девушки. — Я такой же пришелец, как и ты, только живу здесь уже одиннадцать лет, а от того меня иногда принимают за местного. Впрочем, знающие люди без особого труда обличают моё неумелое притворство и с первого взгляда улавливают чужеземность моей хари.

— Ну, меня тебе всё же удалось обхитрить. Так откуда ты родом?

— Из Королевства Стагроз, может тебе приходилось прежде бывать в порту Гросфальда?

— Да, припоминаю такое название, но, кажется, что тогда мне было лет восемь или девять, так что я мало чего помню, разве что… Это не у вас на такой отвесной скале возле города вырезаны огромные бегущие кони? Тёмно-красные такие?

— Да, это у нас. Дедушка нашего нынешнего короля обожал скачки, верховую охоту, рыцарские турниры, короче всё, что связано с лошадьми, и заказал вырезать скульптуру любимых зверей напротив окна его дворцовой спальни, чтобы, едва открыв утром глаза, он мог любоваться их видом, не вставая с постели. Так вот есть у нас расхожая легенда, что на той скале он сперва хотел выточить вовсе не коней, а сцену утех сладострастного сатира с десятком голых нимф, и наверняка бы притворил свой каприз в жизнь, если бы его вовремя не остановили священники, предрекшие ему немилости Богов. Не знаю, правда ли это или вымысел злых языков, но ещё при жизни всё королевство знало его как «Монэрий V Развратник», и до сих пор его все зовут только так и никак иначе.

— Ха-ха! Подозреваю, что при таком короле в городе всегда был праздник.

— Сам не жил, судить не могу, но оба моих деда говорят, что он уж точно был не худшим правителем в своей династии. По крайней мере, никто из родственников не пытался подсыпать ему яда в вино или тихонечко заколоть во сне, и помер он своей смертью. А это уже говорит о многом.

— Понятно… а тебе сколько лет?

— Двадцать семь.

— То есть ты приехал сюда в шестнадцать? Совсем один, в незнакомую страну?

— Как бы да, да не совсем. Меня принял к себе друг отца, что тогда служил здесь в звании капитана. Может ты слышала такую фамилию Уонлинг? Нет? Ну да ладно, сейчас это не суть важно. В те годы я мечтал вступить в рыцарский орден, один из тех, что отбивают нашествия демонов из иных миров, и меня отправили на «обучение» к Хейнду. Помню, как лежал в обнимку с мечом на кровати в корабельной каюте и рисовал себе картины, как после пары лет тренировок, на моё восемнадцатилетие мы вместе отправимся в поход, будем плечом к плечу крошить этих тварей, как некогда он делал это с мои отцом, да… Думал, что мама смирилась с моими желаниями и решила меня отпустить, но оказалось, что вся моя семья и сам Хейнд тайком сговорились сослать меня туда, где я не смогу встретить чудовищ, по крайней мере до тех пор, пока моё желание не будет задушено жизненной рутиной, ну или пока не оставлю достаточно наследников рода, чтобы спокойно помереть с чувством выполненного долга. Что же… во многом у них это получилось.

— Ты за это на них сердишься?

— Нет, ничуть, вернее… раскуси я их план тогда, то конечно бы пришёл в ярость и неминуемо натворил бы всяких глупостей поверх предыдущих. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что, если бы они не пошли на ту хитрость, не решили бы мне малость подыграть, то рано или поздно я бы всё же сбежал и присоединился к очередному Крестовому походу в один конец. Горячая голова — дурная голова. Не знаю, направили ли они меня по самому лучшему жизненному пути из уготованных мне Богами, но, по крайней мере, они не дали мне ступить на самый худший и самый короткий из них.

— А что по этому поводу думал твой отец? Он тоже был против твоего вступления в орден?

— Нет, он погиб.

— Прости, не стоило тебя о нём спрашивать.

— Ничего страшного, это произошло давно, когда мне было ещё десять лет. Так что раны успели затянуться.

— Но шрамы остаются навсегда.

— С этим уже ничего не поделаешь.

— Да, ничего, — Иннелия почувствовала, что их беседа затронула тему, которая не слишком подходила для беззаботной прогулки вдоль морского берега. Они должны были смеяться над всяческими глупостями, ловить взгляды друг друга и прерываться н неловкие, но столь трепетные для души паузы, а не говорить о смерти. Однако она хотела узнать историю этого старого шрама, этой глубокой отметины, неизгладимой и неисправимой, открывающей прямую дорогу к самым глубинам души человека. — Как это произошло? Он ведь был рыцарем, верно?

— Хм, да, он был рыцарем, — взгляд Хромоса немного потупился, он барабанил пальцами по навершию рукояти и ждал, когда же в его голове ветра воспоминаний откроют нужный разворот в пожелтевшем за давностью лет томе с десятками потерянных страниц. — Испокон веков члены нашей семьи служили в рядах армии королевства, но по некоторым личным причинам отец был вынужден отказаться от службы под его знамёнами. Когда сын получает по наследству земли отца, то он должен дать клятву верности королю и стать его верным мечом, в противном случае король может не пожаловать ему эти земли, однако есть один выход. Взамен охраны границ королевства или участия в завоевательных походах рыцарь, если он не является старшим или единственным сыном у отца, может вступить в один из орденов борцов с демонами и отправиться защищать рубежи мира людей, гномов, лесовиков, ну или эльфов «старой крови», чтоб их…

Мой отец присоединился к тогда ещё существовавшему вольному ордену «Двух Лун», который в отличие от священных орденов, вроде «Лучезарных» или «Золотой Сотни», не подчинялся напрямую Церкви Старейшей Звезды. Точно не знаю в чём там дело, но за последние годы всё больше вольных орденов переходят под их контроль, сливаются друг с другом, меняя свои многовековые традиции и переписывая кодексы, и это одна из причин, по которым я больше не стремлюсь туда так, как рвался прежде. Они всё меньше отличаются от Инквизиции — чтут только Свет Старейшей Звезды, не терпя любую ересь и отступничество, ревностно отвергая всех прочих Богов, точно также не жалуют эльфов «новой крови», но ещё сильнее ненавидят полукровок, причём любых. Я подозреваю, что отец давал тебе наставления на этот счёт, но он живёт в море и мыслит иными временными промежутками, потому может запросто не заметить, как скоро у нас всё успело перемениться. Ради самой себя услышь и запомни мои слова на всю оставшуюся жизнь и держись от них подальше.

Так о чём это я… ах да. Отец отправлялся защищать иные миры, сколько я себя помню, и всегда возвращался с триумфом и ссадинами, половину из которых получал на бурном празднестве после одержанных побед. Мне, как ребёнку, казалось, что он непобедим, что он всегда вернётся к нам целым, улыбающимся и расскажет очередную захватывающую историю; я даже не мог представить себе, что в следующий раз он может сгинуть на поле брани, ведь он — ОТЕЦ. Эх, хотелось бы спросить его, что он сам чувствовал всякий раз, как покидал домашний очаг, чтобы встретиться лицом к лицу с бешенным зверем и заглянуть в его налитые кровью глаза. Хотелось бы…

И вот, когда мне было десять лет, орден отца получил заказ на защиту гномьего королевства на Джартасе. Работёнка обещала быть не самой простой, но всё же не должна была выйти за рамки привычных неприятностей, так думали все. Они поселились в гномьих подземельях и ждали новостей от посланных во все стороны разведчиков, но всё было спокойно. Они стали думать, что беда всё же прошла мимо них, и готовились бороться с недовольными гномами за положенную им по договору неустойку, но затем два отряда разведчиков не вернулись в лагерь в уговоренный срок, и ещё один прислал с голубем весточку, что они слышали в каньонах далёкое эхо треска и хриплого воя, непохожего на голоса тамошних зверей. Все эти тревожные вести пришли с севера-востока, и на военном совете было принято решение отправить в том направлении группу из опытных бойцов для выяснения обстоятельств их исчезновения. В тот злосчастный отряд вошли мой отец и его друг, тот самый Хейндир Уонлинг, которого я ранее уже упоминал. Их посылали на разведку, а не на битву, но все они ясно представляли себе, что именно поджидает их среди горных расщелин, вернее, они думали, что знают.

На третий день пути они нашли последнюю стоянку разведчиков, благо, что те двигались по известным, заранее оговоренным маршрутам. Почти всё было на своих местах: вещевые мешки, пара матрацев, клетка с умершим голубем и потухшее кострище; по всей видимости, они были застигнуты врасплох, но всё же смогли сбежать, бросив всю поклажу. Там же отряд отца решил разбить лагерь, чтобы переночевать. Когда время было далеко за полночь, караульные услышали во мраке ночи далёкие вопли, то был человеческий голос, полный боли и страха. Бродить по горным склонам во тьме, даже с факелами — занятие опасное, и они были вынуждены ждать до рассвета, а тот человек всё продолжал кричать, замолкая лишь на несколько минут, чтобы после завопить с новой силой.

К утру всех переполняла решимость во что бы то ни стало спасти бедолагу, тем более, что демоны предпочитают не оставлять мясо на потом и съедают всё и сразу, потому-то они думали, что ему удалось скрыться от них или же на них и вовсе напали орки или какие звери. Они предполагали, что в своём поспешном бегстве парень свалился с какого-нибудь обрыва, и теперь лежал на камнях со сломанными ногами, отчаянно зовя людей на помощь. Эти самые крики, они затуманили их рассудок, заставили их позабыть про осторожность, не позволили им задуматься и вспомнить об одной важной вещи.

Они пошли в ту сторону, откуда ночью доносились крики, но после рассвета тот притих, и уже спасатели стали его звать. Вскоре он им ответил, застонал слабее, чем ночью, но он всё же был ещё жив. Это их обрадовало, но затем с востока до них долетел тот самый гнусавый вой, о котором докладывали другие разведчики. Он звучал далеко, в полудне пути, но демоны при необходимости могут быть чрезвычайно шустрыми; тогда они прибавили шагу и, следуя за криками, зашли в лощину между двух горных хребтов, по которой протекала тихая горная речка. Там они увидели старое сухое дерево, на чьи обломанные ветви были густо нанизаны мёртвые и растерзанные в труху тела разведчиков, и посреди этого кровавого убранства сидела уродливая тварь — лысый, многоглазый нетопырь с огромными ушами и орлиными лапами. Он сидел на ветви с измазанной в крови мордой и стонал, словно человек. Заметив прибытие отряда, он оглушительно завопил, так что со скал посыпались камни и взмыл в небо. Ему тотчас ответили громким рыком, и из пещер высыпали демоны, крупные, каждый не меньше коня или медведя, и взяли отряд в кольцо.

Если бы на эту миссию отобрали не повидавших всяческое дерьмо ветеранов, а обычных пехотинцев, то они бы ещё не успели отойти от шока, как их бы уже смели и растоптали. А так, рыцари ордена сумели сдержать первую атаку и занять некое подобие круговой обороны. Ты должно быть сейчас недоумеваешь, как же они попали в подобную детскую ловушку? По глазам вижу, что да. Ответ здесь очень прост и кроется в самой природе демонических тварей. Ими руководят жажда крови и ярость, отупляющая их до состояния зверей, но то низшие демоны, с которыми нам чаще всего и приходится вступать в бой. У их старших собратьев уже хватает воли, чтобы подавить животные порывы, и тогда у них обнаруживается разум, извращённый и хаотичный, но непревзойдённый в плане хитрости и коварства. Благо таких демонов — меньшинство и они не особо любят покидать захваченные ими осквернённые миры, но при помощи страха они подчиняют себе демонический молодняк, и из движимой неутолимым голодом орды они превращаются в самую дисциплинированную армию на свете, не знающую ни усталости, ни страха, ни милосердия. И в той лощине был такой демон; мерзкое, лишённое кожи, окружённое ореолом тьмы создание, принявшее по своей воле и желанию человекоподобную форму. Он вышел из теней и уселся на высокой скале, стал смеяться, хлопать в ладоши и петь, если только пением можно назвать протяжные, скрежещущие вопли проклятого наречия. Ублюдок.

Повинуясь его приказу, демоны кружили вдоль ощетинившихся рыцарей, но толком не пытались их атаковать. Видимо их предводитель желал измотать людей и насладиться их отчаянием, перед тем как вкусить их плоти. Как рассказывал мне Хейнд, они понимали, что на сей раз им не победить, что та лощина станет их могилой, но попавший в капкан волк всё равно может отгрызть себе лапу; терять им было уже нечего. Самые опытные и сильные бойцы собрались в кулак и в самоубийственной атаке пошли на прорыв. Это был неравный бой… страшный бой, где ты видел, как твоих боевых товарищей и друзей разрывали пополам и тут же сжирали, пока от гор отражался мерзкий, глумливый хохот. Ценой огромных жертв им всё же удалось отойти назад, но это не избавило бы их от погони, а до ближайшей заставы было два дня пути. Мой отец был одним из тех, кто до последнего прикрывали отход раненых, а затем при помощи магии и ценой своих жизней они обрушили скалы и завалили выход из лощины, отрезав демонов от небольшой кучки уцелевших. Он погиб, чтобы другие смогли выжить.

— Смерть достойная героя, — Иннелия взяла помрачневшего капитана за руку и их пальцы переплелись.

— Да, героя, — Хромос посмотрел в глаза растроганной девушки, на губах появилась грустная улыбка, и он сжал её кисть чуть крепче. — Извини, если рассказал лишнего.

— Нет, ты рассказал всё, как оно и было, не замалчивая. Я думаю, что в таких вещах всегда нужно говорить правду, а не пытаться оставить человека в блаженном неведении. Рано или поздно каждый из нас в своей жизни должен будет столкнуться с тем или иным кошмаром, и человек должен знать, что они существуют, и должен быть готов к такой встрече.

— Иначе можно лишиться рассудка, — пробормотал капитан и на мгновение вновь очутился во вчерашнем дне, окружённый подрагивавшими человеческими обрубками, а из мрака подземелья на него взирал закованный в броню лич. Его глаза горели багровым пламенем, а кго костлявая рука ласково и властно поглаживала головы ослеплённых Киданса, Элатиэль и того безымянного парня. Наваждение исчезло столь же быстро и внезапно, как и появилось, и перед глазами снова было прелестное девичье личико с бездонными синими глазами. — Думаю, что хватит на сегодня разговоров о мрачном. Мне вот интересно стало сколько тебе лет? Случайно не сорок пять?

— Ах-хах, нет, что ты, меньше!

— Тогда двадцать один?

— Неа!

— Двадцать четыре?

— Чу-уточку поменьше, — Иннелия лукаво улыбнулась.

— Значит двадцать три.

— Ага, двадцать три, но ты прав, я к сорока годам практически не изменюсь.

— Всё же есть свои преимущества в том, чтобы быть полукровкой.

— Есть, но сильно меньше, чем ты думаешь. Нам, полуэльфам, дан долгий век, но отнюдь не такой же длинный как нашим родителям. Со столь чудесным даром, что среди людей, что среди эльфов мы всегда остаёмся не такими, как все остальные, чуточку чужими, так что рано или поздно начинаем держаться друг друга, ну или гномов. Но это всё в будущем. Мне тут Йова перед выходом много чего нашептала, и насоветовала и мне теперь любопытно, ты и правда умеешь колдовать?

Хромос показал девушке несколько простеньких, но весьма зрелищных трюков, которыми его развлекал в детстве отец и выученными позже у деда на первом этапе его обучения магии. Иннелия пришла в восторг от вида разлетавшихся вокруг искр и синих электрических змеек, шустро ползавших по пальцам и ладоням, и вместе с другими прохожими, заметившими проделки чародея, захлопала в ладоши. Капитан довольно ухмыльнулся и на радость быстро собравшейся толпе показал ещё пару неопасных, но чертовски зрелищных заклятия, не требуя ничего взамен кроме восторженных вздохов. Ему просто хотелось покрасоваться перед девушкой.

Тем временем солнце, давно покинувшее головокружительную высь зенита, всё стремительнее летело навстречу зубастым скалам на востоке, окрашивая голубое небо в благородное золото, а белые облака в коралловые, сиреневые и светло-красные оттенки нежной пастели. Изо дня в день, в этот дивный предзакатный час в одной из частей огромного порта разгоралась грандиозная суматоха. Это была не та часть, где к прямым и широким каменным причалам пришвартовывались грузовые корабли, чьи пузатые трюмы были забиты бесчисленными тюками, бочками и ящиками, и не та его часть, где по ступенчатым трапам с сундуками в руках и мешками за спинами спускались купцы и наёмники, прибывшие в город по своим делам; суматоха происходила в отдалении от морских мастодонтов, среди запутанного лабиринта хлипких помостов на покрытых чёрными мидиями и желтоватыми морскими желудями деревянных сваях. Это были причалы, облюбованные ловцами жемчуга, уплывавшими ранним утром на ялах в сторону богатых моллюсками мелководий и возвращавшимися назад только под вечер, когда под водой становилось уж слишком темно, чтобы продолжать поиски. Подавляющее число ныряльщиков были теми самими детьми девушек, принявших любовь синеглазых эльфийских матросов. Полукровки могли дольше задерживать дыхание и погружаться глубже обычных людей, а потому они быстро вытеснили их из этой тяжёлой профессии.

Так в чём же кроется причина ежедневной шумихи? А дело было в чёрном жемчуге, особенно в том, что имел синеватый отблеск. Прибывшие домой ловцы стаскивали тяжёлые корзины на берег и в присутствие толпы товарищей очищали и вскрывали короткими, походившими на акульи зубы ножами густо поросшие водорослями створки моллюсков. С затаённым дыханием все собравшиеся ждали, что в одной из раковин, среди светлого и нежного мяса они увидят заветный чёрный шарик, и порой делали ставки, кому же сегодня повезёт заполучить столь желанное сокровище, и искренне праздновали каждую, даже чужую находку. На рынке эти жемчужины стоили в десять раз дороже любых других, но ныряльщики крайне редко несли их на стол к ювелирам и чаще всего оставляли их себе. Помните ли вы, что чёрный жемчуг — один из священных символов Бога Морей Аквидона? Так вот Лордэнские моряки искренне верили, что если носить жемчужину на шее в качестве оберега, то он даровал им божественное благословение и защиту. Обладавший подобным амулетом человек мог больше не бояться утонуть, так как вода сама вытолкнет его на поверхность и не даст захлебнуться, а голодные хищные твари проплывут мимо, отказавшись закусить божьим избранником. Главное — ни в коем случае не делать в жемчужине дырку для шнурка, это сулило десять лет несчастий, вплоть до мучительной смерти среди волн. Вместо сверления отверстия надо было поместить жемчужину в особый узел, связанный из толстой бечевы, или же скрутить небольшую клеточку из проволоки.

Эта традиция появилась ещё в те далёкие времена, когда ныряльщиками за жемчугом были исключительно люди, и никто никогда не слышал об остроухих созданиях, превосходивших людей в любом отношении, разве что кроме плодовитости. В те нынче позабытые годы у людей было лишь два соседа — орки и гномы. Не слишком смышлёных, но сильных и храбрых зеленокжих дикарей, некогда наводивших ужас на людские деревни и воевавших с гномами за право владения горными пещерами, за прошедшие века технического прогресса либо истребили, либо увели в рабство для каторжных работ в рудниках, карьерах и шахтах, где большинство из них встречало скорую смерть от истощения. Те же племена орков, что сумели избежать этого тотальных истребления и непосильного рабства, были вынуждены забиться в самые глухие и тёмные уголки Форонтиса, став лишь бледной тенью грозных предков. С гномами люди жили довольно-таки мирно, но не по причине искренней, братской любви, а потому, что осаждать гномьи подземелья, имевшие крепкие стены, мощную артиллерию и пару десятков секретных выходов — было пустой тратой времени и средств. В свою очередь коренастые гномы не любили слишком долгие прогулки, предпочитали плотно поесть и хорошенько поспать, так что дальние военные походы вдали от дома и щедрого стола совершенно их не привлекали.

Однако весь многовековой жизненный уклад в одночасье рухнул, когда более чем тысячу лет назад на холме, где прежде стоял древний магический алтарь, а ныне распростерся город Эрадуис, впервые открылись пространственные врата, и из них вышли стройные, прекрасные люди с ярко светившимися глазами. Они мнили себя полубогами, прирождёнными властителями всего и вся и, едва ознакомившись с коренными обитателями, некоторые из которых были похищены и подвергнуты всевозможным экспериментам, приводившим в итоге к медленной и мучительной смерти, приняли решение покорить новый мир и превратить его в одну большую колонию, чьё варварское население будет принуждено обеспечивать ресурсами благородных представителей Вечной Империи. Высшие эльфы видели, что, хотя враг кратно превосходил их числом, но при том заметно отставал в техническом развитии и сильно уступал в магических искусствах, и с этим расчётом они составили план скоротечной войны. В его основе лежала тактика запугивания через тотальное уничтожение нескольких королевств, при котором города не захватывались, а полностью стирались с лица земли вместе со всеми его обитателями.

Так оно и произошло, по крайней мере, в самом начале Великой войны. В первые четыре недели при помощи могущественных заклятий, недоступных сильнейшим из людских чародеев, эльфы играючи разгромили в пух и прах объединённую армию всех соседствовавших с вратами княжеств и успели разрушить до основания две столицы. Они обрушивали с небес на головы противника град, размером с пушечное ядро, вызывали десятки ревущих смерчей, подбрасывавших рыцарей к облакам, сыпали бесконечными молниями, разверзали земные недра, поглощавшие крепостные стены и башни, и поливали поля синим, живым огнём. Они уже ощущали себя новыми властителями планеты, рисовали в воображении роскошные поместья посреди бескрайних латифундий и длинные вереницы закованных в цепи рабов, но внезапно у ворот Уобрух Карак-Зума им дали решительный отпор и ход войны переломился, ибо у гномов, никогда не обладавших магическими способностями, для противостояния чародеям был припрятан смертоносный туз в рукаве. Не терпевшие презрительного и высокомерного отношения к себе бородачи заключили с людьми военный альянс и стали пядь за пядью отвоёвывать у эльфов захваченные земли, пока не оттеснили их назад к плацдарму.

Тогда Имперский Совет, не желавший мириться с позорным поражением от никчёмных букашек, проголосовал за смену боевой тактики. На передовую взамен небольших, мобильных отрядов во главе с архимагами отправили купные подразделения пехоты и кавалерии, состоявшие из молодых эльфов, с самого рождения лишённых магических сил. Людское оружие и доспехи смотрелись на фоне эльфийской экипировки, как неотёсанная дубина возле покрытой узорами булавы, а пара сотен лет боевой подготовки и муштры в совокупности с ещё не растерявшими молодость телами позволяли почти каждому из пришельцев сражаться наравне с лучшими из лучших фехтовальщиками королевств. Эльфийское командование, высоко оценив результаты первых стычек, решило, что им удалось вернуть стратегическую инициативу, и приступило к разработке плана нового наступления, когда те самые «пустышки», как они их презрительно называли, стали стихийно брататься с противниками и переходить на сторону Альянса, и в то же самое время в их собственном тылу разразились повсеместные беспорядки и произошёл ряд крупных диверсий, парализовавших всю хозяйственную жизнь страны. Внезапно на их шее сомкнулись клеши.

После утраты исторической родины началась вторая эпоха, получившая говорящее название Тёмной. Главной напастью того ещё более давнего времени стала отнюдь не гибель большей части населения, не утеря былых колоний, не колоссальный откат научного прогресса и даже не первая встреча с кровожадными и ненасытными демонами, а то ранее невиданное явление, при котором среди нового поколения благородных эльфов стали появляться дети, заметно уступавшие родителям в магических способностях, а вскоре и вовсе их лишённые. Однако и это было лишь половиной беды, потому что вместе с упадком сил пришло и старение. Никогда прежде эльфы не знали смерти от старости, лишь гибель в бою или кончину от выпитой чаши яда, и проживали целые тысячелетия, не замечая тех мельчайших изменений, которые неумолимо толкали их в могилу, и только скоротечная, по их меркам, жизнь ослабших потомков заставила их раскрыть глаза на нелицеприятную истину об их собственной смертной природе.

Это стало сущей трагедией для всех эльфов, разрушившей весь их прежний образ мыслей и смысл жизни, но великие и горделивые умы не стали так просто сдаваться и вознамерились во что бы то ни стало вернуть то, что они считали своим по праву. Львиная доля сил Бессмертного народа, как они настойчиво продолжили себя называть, была брошена на поиски ответов, и они были получены, только вместо сплочения общества, они привели к его размежеванию.

Издавна науке было известно, что продолжительность жизни любого существа, будь то зверь или гуманоид, зависела от его магической силы, из чего был сделан единственный логичный вывод, что истинное бессмертие могло быть обретено только через увеличение этой самой силы до той отметки, какой некогда обладали Перворождённые, однако главное препятствие к воплощению этой задумки было заложенное с самого рождения ограничение на развитие магического потенциала. Неудивительно, что идеи чистоты крови и направленной селекции завладели умами великих родов пуще прежнего, что вылилось в непрерывную череду актов инцеста между кровными братьями и сёстрами, родителями и детьми. Эти порочные, расчётливые связи порой приносили желаемые результаты, но куда чаще порождённые ими плоды оказывались настолько прогнившими, что на их фоне выкидыш или мертворождение начинали казаться наименьшим злом, в котором просвечивало божественное милосердие.

В то же самое время, младшие, уже успевшие растерять былую мощь ветви, недопущенные до высокородного кровосмешения, были вынуждены искать источники возвышения в иных, прежде сокрытых сферах знания, не видя перед собой никаких моральных преград. Это было время смелейших, порой шарлатанских, но зачастую фантастичных экспериментов, погубивших множество невинных жизней, среди которых особенно выделились три случая. Про первый, самый провальный из них, про гибельный союз с демонами, вам уже довелось услышать из уст болтливого Афаэндра, про сомнительные успехи второго — элексира Феникса, обрекшего своего создателя на бесконечные и непрекращающиеся ни на секунду адские муки самосожжения и возрождения, вам расскажут со злорадной улыбкой на губах в любой магической гильдии, так что я сложу с себя этот долг, но вот про последнее — третье изыскание, единственно достигшее поставленной цели, знают суще единицы и не желают делиться этой страшной тайной, в то время как его последствия известны во всех мирах.

Это была трагичная, достойная быть воспетой в самых трогательных стихах история, в которой нашлось место и великой любви, и вероломному предательству, и бескорыстной жертве, которые породили настоящее чудовище, ныне несущие страх и отчаяние всему живому. Не получивший при рождении громкого имени и ужасающей силы, но одаренный гениальным умом и необычайно мягким для высшего эльфа сердцем Илтарио́н стал тем, кто, желая исцелить тело, первым приоткрыл завесу над таинственной природой души, над теми силами, что она скрывала в себе, и над той тьмой что желала её поглотить. Увиденное ужаснуло молодого исследователя, и он навеки зарёкся возвращаться к своему открытию и непременно бы исполнил своё намерение, даже если бы ему пришлось поплатиться за это собственной жизнью, но одно событие, одна кровавая и совершенно заурядная дворцовая интрига, забравшая у него самое дорогое, заставила юного эльфа отбросить все сомнения и моральные дилеммы и перешагнуть запретную черту, из-за которой не бывает возврата. Он стал отцом некромантии, колдовства, не требовавшего магической энергии, но манипулировавшего самой жизнью через её отрицание — смерть.

За свои преступления ему, более не живому и не мёртвому, пришлось бежать на край света в бесплодные пустоши, и все решили, что он канул в небытие, пока однажды он не вернулся во главе свиты преданных последователей, получив новое, запретное к произношению имя Рак’хши-Х’асур, чтобы сеять среди народов хвори и пожинать их богатый урожай, накапливая силы к грядущему светопреставлению, когда всю вселенную должна будет охватить непроглядная тьма, за которой придёт мертвенный холод, установив его вечное царство.

Однако оставим знать с её беспокойными метаниями и обратим наши взоры на участь тех эльфов, кто не по своей вине, но по воле злого и беспощадного рока, был рождён без магии. В жестоком, иерархическом, рассечённым на касты обществе, где положение его членов раз и навсегда определялось силой их колдовства, эти дети в лучшем случае изгонялись из семьи и, если природа не совсем уж обделила их достоинствами, отправлялись в казармы, где их превращали в непревзойдённых охотников для уничтожения агрессивной фауны в новых мирах, иные же оказывались в нищенских приютах, где из них готовили домашнюю прислугу и чернорабочих, а худшем случае младенцы умерщвлялись, едва покинув утробу матери, чтобы одним своим существованием они не навлекали позор на весь род.

Отношение к таким детям было самое отвратительное, в них видели не разумных созданий со сложными чувствами и глубокими переживаниями, а рабочий скот, который можно было без сожалений пустить в расход, и этого никто не пытался скрывать. Те, кто не ломался под напором ежедневных страданий, кто не сходил с ума от осознания того, что подобная недостойная жизнь продлится столетиями, кто не накладывал на себя руки и не обращался бесчувственной машиной, вырастали озлобленными и ожесточёнными и жили только мечтой о свободе и жаждой мести своим угнетателям. Наиболее смышлёные мятежники отлично понимали могущество своего противника и тихо плели паутину, вовлекая в свои ряды недовольных, терпеливо выжидая того заветного момента, когда же им предоставится заветный шанс нанести Империи решительный, смертоносный удар, который она не сможет отбить и от которого она более не сможет отправиться. Впрочем, регулярно, то тут, то там вспыхивали небольшие восстания, но их сурово и беспощадно подавляли преданные войска Совета, после чего без лишних разбирательств вырезали всех, кто был хотя бы самую малость был связан с заговорщиками, дабы не позволить мятежной заразе и дальше распространяться по стране. И при этом не проходило и месяца, чтобы очередная шайка безродных не решалась на отчаянный побег в леса, надеясь улизнуть от карательных отрядов, которые пускали им вслед. Большинство неминуемо попадались и предавались изуверским казням перед собратьями, а те избранные судьбой счастливчики, которым всё же удалось улизнуть, до конца своих дней отсиживались в чащах, где под влиянием первобытных сил природы они преобразились в нынешних лесовиков, а некоторые даже заново приобрели новые мистические способности.

Так они и жили на протяжении веков, влача своё безрадостное существование, но всё переменилось, когда люди и гномы не дали отпор высокомерным поработителям, оспорив их право сильнейшего, и от этой искры, словно сухая трава в знойный день, вспыхнуло и разлетелось во все концы Вечной Империи пламя революции. Останавливались мануфактуры, обваливались шахты, фермеры сжигали урожай, а столицу днём и ночи озаряли кострища пожаров на крышах дворцов. Ситуация на передовой с каждым днём становилось всё плачевнее, а в городах стали появляться первые признаки голода. Во избежание катастрофы Имперский Совет, был вынужден, скрипя зубами и заламывая руки, пойти на мирные переговоры с Альянсом и лидерами мятежа, прозвавших себя «новой кровью». С «пустышками» всё было просто и ясно. Они отлично знали нравы старших братьев и понимали, что равного и справедливого отношения к себе им никогда не добиться, а потому основным их требованием стало право любого эльфа по его желанию покинуть ненавистное государство без откупа и без преследований. Это было волне приемлемо, но вот нахальные людишки требовали поделиться с ними всеми знаниями и научными достижениями, плодами непревзойдённых разумов. Особенно сильно их интересовали магические тайны высших эльфов. Подобное требование Совет принять никак не мог, но прямой отказ означал бы возобновление войны, а потому эльфы прибегли к всевозможным уловкам и демагогии, растянувшей переговоры почти на десять лет, за которые они сумели перенаправить помыслы людей с магических тайн на жгучее желание экспансии в иные миры.

Некоторым людским магам прежде удавалось совершать «скачки» через места силы, но это был весьма сложный и нестабильный процесс, так что о полноценном переселении народов и последующей торговле мечтать не приходилось. Впрочем, в нынче совсем уж далёкие и позабытые времена одному талантливому и опередившему свою эпоху на сотни лет чародею, не без помощи удачи, удалось открыть небольшой пролом в пространстве и переправить в неизведанные земли себя и своих преданных последователей. Иной мир поразил их красотой дивных и непривычных пейзажей, тёплым климатом и плодородной почвой, но вот крайне агрессивная и не менее живучая фауна разом обесценила все эти блага. Хотя волшебник и был гением, но то редкое явление в магических полях, которое позволило ему перейти в новый мир уже прошло, проход не открылся, так что им пришлось остаться и учиться выживать. Так было положено начало самобытной и загадочной человеческой цивилизации на Учтолане.

Для высших эльфов пространственные туннели были ничуть не сложнее ямы для деревенского сортира, так что они смогли пообещать людским правителям свою помощь в обмен на скромную долю в добытых на новых местах ресурсах. Короли соблазнились столь щедрым предложением и набросились на новые территории, словно свора голодных волков, но они не забывали вероломства и жестокости своих новых «союзников» и регулярно напоминали им о позорном проигрыше, чтобы те не зазнавались.

Однако годы шли, героические короли-победители умирали, а на трон взамен них сажались сыны и внуки, знавшие о прошлых свершениях лишь по сказаниям, зато Имперский Совет высших эльфов оставался в прежнем составе, и позор не был забыт. Шаг за шагом, через засланных учителей и советников они повышали своё влияние на первых лиц государств, стравливали их друг с другом, забирали назад розданные привилегии и повышали плату за проход сквозь врата. Спустя три коротких сотни лет они всё же обзавелись столь вожделенными «колониями», хотя и в более убогом виде, чем хотелось. Первая эпоха закончилась Великой Катастрофой, Вторая эпоха закончилась позорным Гекалийским Мирным Соглашением, и, как иногда шутили эльфы-мятежники, Третья эпоха должна завершиться вместе с долгожданной кончиной самой Вечной Империи.

Но где же во всей этой запутанной и эпохальной истории место эльфам теней? Увы, но среди мятежников они никогда не числились, да и во всех прочих знаковых событиях они не принимали участия, предпочитая оставаться молчаливыми наблюдателями. Им приписывали совершенно невероятные способности, об их внешности ходили сотни легенд, а многие люди и вовсе сомневались в существовании таинственных и нелюдимых отшельников, не покидавших секретных убежищ под далёкими, запретными горами. Некоторые купцы, правда, утверждали, что им удавалось торговать с эльфами теней, пускай те и не показывались им на глаза. В доказательство они показывали белоснежный шёлк, прочный, но столь тонкий и лёгкий, что его полоски могли лететь в воздухе словно пёрышки. И вот такую вот диковинку они выторговали за сухофрукты и халву! Враньё всё это, не иначе.

— О! Взгляни на эти серьги! — Иннелия взяла со стола украшение и показала их стоявшему рядом Хромосу. Это были светло-фиолетовые прямоугольные камни на серебрённых крючках, изображавшие птичьи головы, только распухшие инемного угловатые. — Я так понимаю, что это орлы или попугаи.

— Панклочи́ти, — краснолицая женщина сложила ладоньи вместе и помахала растопыренными пальцами, — панклотичи.

— Поняла-поняла, пан-клу-течи.

— Ке но! Панклотичи, — поправила её индианка, и девушки рассмеялись.

Пока Иннелия продолжала увлечённо перебирать разноцветные каменные украшения, усердно повторяя за болтливой продавщицей диковинные слова, Хромос молча обменивался взглядами с обритым мужчиной.

— Всё, я решила! Хочу вот этих сиреневых Тичи и вон тот браслет, да-да, тот белый. А ты себе что-нибудь взять хочешь?

— Не, я не очень-то люблю всякие побрякушки.

— Правда? Хм, а что насчёт вот такой подвести? Вон, какая злая и зубастая.

— Хах, это вообще, что за зверина? На василиска чем-то похож, рогатый только.

— Элйано́тч! — подтвердила девушка, приставив указательные пальцы к вискам и высунув язык между оскалившихся зубов.

— Думаю, что он тебе подойдёт.

— Ну, раз ты так считаешь, то, пожалуй, возьму, — ответил капитан, всматриваясь в амулет из красного камня с тонкими белыми прожилками, и полез в кошелёк. — Сколько с нас?

— Пять серебряных, — уже на эльфийском ответила торговка, но краснокожий мужчина положил руку на её плечо.

— Четыре, — перебил её индеец, многозначительно улыбнувшись Хромосу, оголив причудливо подточенные, точно у крокодила зубы с толстым слоя жёлтого налёта у десны. Память на лица у него была хоть куда.

— Ну, что? Пойдём дальше? — спросила девушка, спрятав серьги в сумку и довольно рассматривая выпуклые узоры на шариках, по всей видимости вырезанных не из камня, а из кости или бивня.

Покинув рынок, они пошли дальше по набережной, болтая о всяком, пока полуэльфка не заметила у одного из причалов широкую лодку с необычным грузом. Матросы с величайшей осторожностью передавали из рук в руки и расставляли по скамейкам открытые ящики, из которых торчали стройные ряды разнокалиберных деревянных трубок с тонкими бумажными крышечками. Их работой руководил смуглый мужчина в темно-синем тюрбане и завитыми усами длиной в две ладони. Он словно горный козёл скакал вдоль бортов лодки и покрытыми шрамами от ожогов пальцами связывал вместе пропитанные селитрой фитили, точно отмеряя длины и что-то считая в голове.

— Что они там делают? — спросила Иннелия, облокотившись о каменные перила.

— Если ты про того бородатого мужчину в халате, то это Суалахим подготавливается к огненному представлению.

— Да-да-да, я недавно слышала о чём-то подобном от соседских мальчишек. Он, как и ты, владеет магией?

— Нет, но изо всех сил делает вид, что да. Впрочем, его фокусы куда красивее моих.

— Даже так, хм… В таком случае я просто должна их увидеть! Он ведь здесь будет это делать?

— Нет, сперва отплывёт подальше, чтобы ненароком не сжечь пару кораблей. Такое уже бывало, — капитан немного призадумался. — Они ещё немного повозятся на берегу, да и раньше заката он их запускать не станет, так что время в запасе у нас ещё есть. Мы можем посмотреть их и отсюда, но я знаю одно местечко, откуда будет открываться самый лучший вид на гавань. Если пойдём прямо сейчас, то успеем аккурат к началу. Ты не устала ходить?

— Нет, с этим полный порядок, — Иннелия ухватилась за платье и приподняла подол. Вместо небольших туфелек на ногах сидели её любимые сапоги, мало чем отличавшиеся от мужских. — В них я хоть до края света дойду.

— Тогда нам в ту сторону, — Хромос взял девушку под руку, и, пока праздные зрители стекались к набережной, он вёл её от берега вглубь города. Преодолев несколько пологих лестниц, они вышли на узкую, мощённую улицу, вдоль которой тянулись высокие заборы старых особнячков, и остановились у небольшой, обитой железом двери, верхнюю половину которой закрывали тёмные лапы плюща. — Подожди меня тут, я перелезу через забор и отопру калитку с той стороны.

— А разве хозяева не будут против?

— Об этом можешь не беспокоиться. Предыдущий владелец умер в начале этого года. Озорной дядька был, кстати говоря. Хоть был уже и не молодым, но вечно устраивал гулянки в саду, — говоря это, Хромос отошёл немного в сторону, засунул руку под листву и стал нащупывать знакомые ниши. — После похорон его дети, коих он успел немало наплодить, так и не смогли прийти к соглашению, кому же достанется дом. Продать его и поделить деньги они не решаются, но тем не менее успели растащить из него всё, что только не было намертво прибито. Теперь там живёт только сторож, но к этому времени дня он уже должен быть пьяным в стельку. Ага, вот оно.

Капитан просунул пальцы в зазор между камнями в кладке, подтянулся наверх и нащупал ещё одно место для хвата. Об этом пути он узнал от воришки, который однажды пытался пробраться в дом, но был схвачен сторожевыми псами, успевшими откусить ему половину носа. Взбирался он небыстро, и пару раз сапоги чуть было не соскальзывали с попавших под них листьев, но он всё же добрался до самой вершины, размашисто перебросил ногу на ту сторону, перевалил тело, повис на пальцах и спрыгнул вниз, мягко приземлившись на траву. Немного отряхнувшись, Хромос пошёл открывать калитку, и когда проржавевший засов уже начал скрипеть и поддаваться, капитан услышал шелест листьев. Над краем стены появилась сперва тёмная макушка, а затем и вся Иннелия. Подтянувшись и развернувшись, она уселась на подушку из зелёных листьев и, немного осмотревшись, спрыгнула вниз. В полёте её платье поднялось, оголив стройные ноги по самое колено, и девушка тут же прижала его рукой, чтобы не показать чего лишнего. Из-за этого при приземлении она потеряла равновесие, и её повело вперёд, но успевший вовремя подбежать Хромос схватил её за плечо, не дав упасть.

— Спасибо, — Иннелия шаловливо улыбнулась, — в штанах живётся куда проще.

— Мне сравнивать не с чем, так что поверю тебе на слова.

— Куда дальше?

Держась за руки, они шли по каменной тропинке, между чьими светлыми квадратными плитами успели прорасти длинные листья получивших свободу сорняков. Декоративные кусты, лишившиеся регулярной стрижки, потеряли прежнюю шарообразную форму и раздались ввысь и вширь. На обрамлённых деревянными заборчиками клумбах между благородных пеларгоний и ярких вербен виднелись многочисленные ножки отцветшего одуванчика, чьи живучие семена ветер забросил в эту изнеженную аристократическую компанию цветов. Следующим апрелем весь сад покроет ковёр из маленьких солнышек, которые затем обратятся морем белого пуха. Стоит человеку хоть немного отвлечься от повседневного труда, как ставшая его покорной мастерской природа тут же вторгается в установленный им порядок, разрушая его творения и возвращая ландшафту его первозданный, девственный вид.

В саду росло несколько плодовых деревьев, на одном из которых как раз созрели небольшие, жёлтые груши. Капитан отлучился к согнувшимся под тяжестью плодов ветвям, чтобы сорвать парочку, а когда вернулся, то увидел в волосах Иннелии синюю лилию, замечательно подходившую к её таким же ярким глазам. Из сада они вышли на небольшую площадку, окружённую каменным парапетом. Особняк стоял на возвышении относительно других домов и оттуда открывался потрясающий вид на гавань. Солнце уже скрылось за горизонтом, и голубые воды превратились в густые, тёмные чернила, на которых взошедшая луна вычертила свой растянутый, мерцающий, серебристый силуэт. Хромос с Иннелией сели на массивную каменную скамью, у которой вместо подлокотников были резные статуи скалящихся львов, прижались поближе друг к другу и стали есть груши, ожидая начало представления.

— Ра-Аз, Два-Ас, Трис-с… Стоять! — на ломанном эрсумском скомандовал Суалохим, гордо стоявший на носу вёсельного буксира. Гребцы подняли вёсла, и судно стало медленно тормозить. Привязанная к корме верёвка ослабла и опустилась в воду. Следовавший за ними нагруженный ял тоже затормозил, и сидевший в нём матрос бросил якорь в морскую пучину. Когда крючья зацепились за камни на дне, мужчины на буксире ухватились за пеньковый канат и подтащили шлюп к импровизированной батарее. Едва корма стукнулась о нос яла, матрос перескочил с одного судна на другое и радостно выдохнул; пассажирское место у пороховых зарядов досталось ему по воле коварного жребия. Суалахим перебежал с носа на корму, открыл висевший на крюке фонарь и зажёг от него лучину. Лодки покачивались на волнах, и южный кудесник не сразу смог ухватиться за раскачивавшийся фитиль. Нить вспыхнула, зашипела, задымилась; гребцы тут же опустили вёсла в воду и рванули с места так, что Суалахим точно бы упал за борт, если бы рулевой вовремя не ухватил его за длинную бороду.

И вот раздался первый хлопок. Над водой пронеслось эхо пронзительного и гулкого визга, но стоило ему затихнуть, как прогремел взрыв, и во все стороны разлетелись снопы ярких звёзд. Не успели они потухнуть, как послышались новые взрывы. В тёмном небе возникали и исчезали шары из красных и зелёных огней, их сменяли фиолетовые диски и серебристые спирали, и все они отражались в тёмных водах, словно в огромном зеркале. Люди смотрели на ритмичную смену и игру красочных вспышек, затаив дыхание и легонько вздрагивая, когда до них доносился запоздалый звук хлопков. Всех завораживало это потрясающее и столь непривычное зрелище, и никто не мог в те минуты думать ни о чём другом; никто, кроме одного капитана стражи, смотревшего не на диковинные танцы огней в небе, а на сверкавшие от восторга глаза девушки, сидевшей возле него. Огненное представление увлекло её, словно маленького ребёнка, и вид этого милого личика с чуть приоткрытыми в улыбке губами и удивлённо вскинутыми бровями делали его поистине счастливым человеком.

И вот прозвучал самый громкий взрыв, и гавань на пару мгновений из чернильно-синей стала золотисто-красной. Мириады сверкающих искр взлетели в небеса, словно их выплюнул пробудившийся вулкан, и, описав длинные дуги, они устремились вниз огненным дождём, но потухли, так и не коснувшись подрагивавшего отражения на водной глади. Люди не сразу поверили, что представление окончено, и молча ждали, что из опустевших труб вылетит хотя бы одна маленькая хлопушка, но в дымящемся органе больше не оставалось нот, и публика разразилась оглушительной овацией и радостным свистом. Вторя им, вышедшая из-под огненного гипноза Иннелия встрепенулась и захлопала в ладоши.

— Это было невероятно! Столько цветов, и оно так зрелищно взрывается. Просто восхитительно! — ей хотелось поделиться впечатлениями, излить вскипевшие эмоции, но подходящие слова как-то всё не приходили на ум. — А я ведь могла всё это пропустить! И как он подобное делает без колдовства?! Ты тоже был хорош, но это… это… Поразительно!

— Да, это было красиво, — капитан снова приобнял разволновавшуюся девушку и заглянул в её сверкавшие глаза. — Я рад, что тебе понравилось.

— Да, очень, — Иннелия ласково улыбнулась, и они слились в горячем поцелуе.

Спустя некоторое время они покинули сад и неспешно пошли в обнимку по тёмным улицам. На этот раз полуэльфка не стала демонстрировать свою ловкость и перелезать через забор, а прошла сквозь калитку и подождала возвращения кавалера. За свою недолгую жизнь она успела побывать во многих отдалённых местах и влипнуть в пару передряг, так что занимательных историй у неё было хоть отбавляй; к тому же она была на удивление хорошим рассказчиком. Чего только стоил рассказанный ею случай, когда в одном из плаваний возле небольшого архипелага на их шхуну напал пиратский корабль, но в ходе погони сам же напоролся на подводные скалы и пошёл ко дну. Эльфы всё же проявили сострадание и вытащили из воды невезучих разбойников, но только с тем, чтобы на берегу сдать их в тюрьму. Зато вот спасённого вместе с ними попугая-матерщинника они оставили себе; красноречивая птица обладала поистине великим даром к сочинению трёхэтажных ругательств. Даже Хромос, служивый человек, услышав от девушки один из перлов пернатого грубияна, пришёл в тихий ужас и понял, что ему ещё было куда расти. В свою очередь он поведал ей о том, как жили люди в его родных краях, рассказал о сестре, матери, и о своём первом участии на рыцарском турнире, куда его привезли дедушка с дядей. В тот раз он не победил, разок даже вылетел из седла, получив сильный удар от оппонента, что был старше его на три года, но всё же для первого раза он выступил весьма достойно.

За этими приятными и веселыми разговорами они подошли к белокаменному дому, где жила тётушка Иннелии вместе с мужем и одним из подросших сыновей, который уже успел обзавестись молодой женой и парой любимых спиногрызов. Поцеловавшись на прощание, капитан пообещал позвать её на новое свидание, на что Иннелия ответила, что пускай он сделает это поскорее, а обмана она ему ни за что не простит. Впрочем, подобную гнусность он и сам не смог бы себе простить. И, как это бывает у пар, чья любовь только начинает расцветать, они поцеловались ещё раза три перед тем, как наконец-то разойтись и помахать друг другу рукой.

Довольный Хромос, дыша полной грудью, направился к себе домой, снова напевая в уме ту самую дурацкую песенку и стараясь шагать в такт со славами. Когда твоё сердце преисполнено блаженным теплом, весь окружающий мир выглядит иначе, как-то светлее и лучше, даже если ты идешь один-одинёшенек по тёмным улицам, а твою дорогу перебегает целый табун чёрных котов. К чему внимать дурным и пустым предзнаменованиям, когда ты полон уверенности, что завтрашний день принесёт тебе только счастье и ничего кроме него? Капитан чувствовал себя именно так, и ничто не омрачало его помыслы, словно события последней недели начисто стёрлись в его памяти.

Когда до жилища оставалось всего пару минут пути, капитан увидел впереди, возле одного из домов мужскую фигуру, нервозно осматривавшуюся вокруг. Хромос остановился; от прежнего настроения не осталось и следа, а на душе вмиг стало неспокойно. Он всматривался в этот далёкий силуэт, казавшийся ему чем-то знакомым, но из-за расстояния и темноты у него не получалось увидеть черты его лица. Положив пальцы на рукоятку меча, капитан твёрдым шагом направился к подозрительному человеку, но тот тоже заметил его и, соскочив с бочонка, пошёл прочь, но не слишком быстро, чтобы пытаться убежать.

С каждым шагом, капитан чувствовал, как нарастает тревога и как закручивается его внутренняя пружина; разум без устали твердил, что этот человек ведёт его в западню, но всё же Хромос продолжал идти сквозь переулки и задворки, в тихое место, где никто не сможет за ними подглядеть или прийти на выручку. Теперь он точно видел, что этот мужчина был заметно выше вчерашнего беглеца, а короткие, светлые волосы подсказывали, что впереди него шёл отнюдь не вездесущий Феомир. Они медленно сближались, и Хромос чувствовал жгучее желание рвануть вперёд, ухватить незнакомца за плечо и наконец-то взглянуть ему в лицо, но что-то подсказывало ему не нарушать те негласные правила, по которым они теперь вели игру.

Мужчина замедлился ещё больше и вальяжно прошёл сквозь большую дыру в развалившемся заборе во двор между парой покосившихся домишек. Капитан крепче сжал эфес и последовал за ним. И вот они остановились на крошечной лысой лужайке рядом со старой колодой для колки дров, разбитой телегой без колёс и обломками грязного корыта, пока их пожирали квадратные глазницы пустых лачуг. В молчаливом противостоянии они услышали, как вдалеке часы пробили полночь.

[1] Свобода, честь и братство

Глава XIII «Иные»

То было дивное и мистическое затишье, когда вместе с тёплым сиянием величественного солнца из мира уходят привычные краски и холодная пелена ночи предаёт всему новый вид, извращая сущность вещей. Когда опустевшие улицы заполняют длинные, безмолвные тени, блуждающие в поисках последних прохожих, чтобы лёгкими прикосновениями к волосам и спинам, заставлять их содрогнуться и побежать без оглядки к ближайшему спасительному фонарю. Когда внезапный сквозняк из простого дуновения ветра превращается в пронзительный и заунывный вопль мрачной банши, кружащей над крышами домов и несущая вести о скорой смерти. В подобные ночи, пока люди трусливо дрожат в кроватях, боясь высунуть ногу из-под одеяла, лихие ведьмы седлают сучковатые мётлы и с гиканьем и улюлюканьем мчаться сквозь молочные облака на тёмный шабаш, где в чаще леса на лысой горе они, скинув с себя одежды, без устали пляшут вокруг зелёного кострища и по очереди окунаться в кипящий котёл с плавающими в нём сердцами похищенных младенцев, дабы вновь обрести вид юных дев, пока в глубоких подземных туннелях вонючие, плешивые упыри жадно обгладывают и вылизывают свежие кости. Это время владычества нечисти и час запретного колдовства, когда даже Боги брезгливо отворачиваются от мира земного, чтобы не видеть всей его кощунственной мерзости и первобытных ужасов, что выползают из потаённых, запретных уголков ради дикой охоты и безумных торжеств во славу проклятых владык. То время кровавых таинств… время страха…

Светловолосый мужчина в лёгком тёмно-коричневом дублете стоял, повернувшись спиной к капитану, и тот видел, как незнакомец нетерпеливо мял правой рукой левое предплечье, слегка подёргивая головой в стороны. Хромос также перебегал взглядом со стоявшей впереди фигуры то на окна, то на крыши, пытаясь первым заметить появление других людей, но никто не приходил, и мужчины продолжали безмолвно стоять на захламлённом дворе, словно пара раскрашенных каменных изваяний.

— Ну, — спокойным и властным голосом начал капитан, хотя всё внутри у него было как на иголках, и при малейшем шорохе он бы незамедлительно выхватил меч, чтобы вслепую нанести сокрушительный удар, — так и будем до рассвета куковать или ты наконец-то покажешь личико?

— Эх… собака, — обречённо пробормотал мужчина на эльфийском и развёл полусогнутые руки в стороны, в жесте доброй воли, демонстрируя отсутствие оружия. Медленно и плавно он развернулся на месте, не отрывая сапог от пыльной земли и, широко улыбнувшись, сделал короткий поклон. — Приветствую вас, капитан Нейдуэн, и прошу прощения за то, что нам приходится знакомиться в подобных обстоятельствах. Меня зовут Се…

— Какого чёрта, — воскликнул Хромос и отшатнулся назад, не в силах отвести взгляд от добродушного лица деревенского простака. — Ты… ты же мёртв!

— Разве? — мужчина опустил голову, чтобы осмотреть себя, и театрально наиграно ощупал плоские грудь и живот. — Я бы сказал, что я — живее всех живых. Можете подойти и сами в этом убедиться.

Незнакомец с искреннем дружелюбием протянул раскрытую ладонь и попытался приблизиться к капитану, но Хромос обнажил меч и направил на него подрагивающее острие.

— Не подходи ближе!

— Воу-воу, мужик, полегче. Давай обойдёмся без кровопролития и просто поговорим.

— Вчера! Это точно был ты. Я видел твой труп с дырой в башке.

— Признаю, была такая неприятность, но, как ты видишь, я уже пошёл на поправку, так что давай, убери оружие. Оно сейчас ни к чему. Я тебе друг, а не враг.

Продолжая улыбаться и показывать раскрытые, лишённые угрозы ладони, восставший мертвец осторожно приближался к Хромосу, будто дрессировщик вознамерившийся погладить забившегося в угол клетки рычащего льва, чья морда исказилась в жутком оскале. Капитан впал в ступор; мысли в бешеном потоке перекрикивали, заглушали и сменяли друг друга, наполняя голову невнятным шумом, а лёгкая дрожь в руках переросла в неистовый мандраж, от чего клинок стал гулять из стороны в сторону, как пьяный матрос на палубе корабля в шторм. К нему приходило ощущение нереальности, иллюзорности происходящего… да! Именно иллюзорности. Его разум охватила догадка, что пока они шли по улицам, убийца незаметно сплёл из теней копию вчерашней жертвы и теперь использовал её для отвлечения внимания, пока он сам осторожно подбирался к капитану с тыла, готовя роковой удар под основание черепа, как он уже делал не раз прежде.

Капитан на мгновение обернулся, а затем вновь посмотрел на чужака пронзительным взглядом, словно бы пытался разглядеть что-то сквозь его тело. Затем он опустил меч.

— Вот, так-то лучше, — светловолосый парень с облегчением выдохнул и вновь хотел приветственно протянуть руку, но синяя вспышка заставила его оставить эти намерения в прошлом.

С левой кисти капитана сорвался электрический разряд и понёсся в грудь зловещего незнакомца. Если бы он был иллюзией, то молния должна была пролететь сквозь него или же заставить чары развеяться, а если бы он всё же оказался умертвием или, что было невозможно, живым человеком, то она бы всего лишь оглушила его, после чего бессознательное тело можно было спокойно пленить для последующих разбирательств. Хороший план; жаль, что ему не было суждено воплотиться в жизнь.

Со скоростью реакции и непревзойдённой грацией дикой кошки чужак взмахнул правой рукой, точно давал воображаемую пощёчину, и клубок синих дуг отлетел в сторону, где разбился о стену дома, породив фонтан искр и обуглив старые доски. Только хорошо обученный чародей был способен отразить магическую атаку подобным образом.

— Я же просил обойтись без насилия, так что не надо больше заклятий, — уже менее дружелюбно и спокойно повторил Сентин, выставив ладони вперёд в останавливающем жесте, и тут Хромос увидел такое, от чего его глаза вылезли из орбит, а сердце выдало яростную барабанную трель. Вся правая кисть чужака стала белее известняка, белее морской пены, белее горного снега, а над кончиками пальцев виделись края почерневших ногтей.

— Что… что ты такое!?

— А? Ты о чём? — спросил Сентин с искренним недоумением в голосе и мимике.

— Твоя рука… — капитан не успел договорить, как на его глазах белая кожа покрылась маленькими розоватыми пятнами и в считанные мгновения вернула себе здоровый, чуть смугловатый оттенок. В этот момент, в голове Хромоса что-то щёлкнуло, и он, полностью позабыв обо всём остальном мире, уверился в том, что он ни в коем случае не должен позволить Сентину подойти ближе.

Уронив меч на землю и более не сдерживая силы, капитан принялся с обеих рук выпускать теперь уже смертоносные электрические разряды в стоявшего перед ним человека в надежде, что тот не сможет отразить их все. За сиянием бело-синих вспышек он видел, как стремительно двигался Сентин, отбивая и уворачиваясь от шквала атак, но если им все же удавалось достигнуть цели, то они лишь ударяли его, разрывали ткань дублета и штанов, обнажая белеющую плоть. Отчаяние заполнило душу капитана, и он, закричав точно безумец, выставил обе руки вперёд с растопыренными пальцами. Электрические дуги направились в центр образованной полсферы, где они слились в пульсирующий шар, стремительно сжимающийся в объёмах и начинающий светиться всё ярче и ярче. Столкнувшись с неведанным и могущественным противником, капитан решил использовать главный козырь — сильнейшее заклятие, что он знал. Когда магический сгусток стал походить на маленькую звезду, Хромос разжал пальцы, и десяток толстых, извивающихся молний, словно синие гадюки, обнажившие ядовитые клыки, бросились вперёд и вцепились в бледную фигуру. Электрические брызги разлетались во все стороны, с земли поднимались клубы пыли, а лежавшие на поле битвы сухие деревяшки чернели и загорались, намереваясь превратить двор в объятую огнём поляну.

Капитан бездумно продолжал атаку, пока накатившее на него чувство усталости и опустошённости не заставили его прийти в себя и прервать заклятье. Молнии исчезли, и Хромос, тяжело дыша, сделал несколько шагов назад и вытер со лба пот. Голова немного кружилась, а поднявшиеся клубы дыма и пыли не позволяли толком разглядеть упавшего наземь врага. Казалось, что всё кончено; капитан облегчённо вздохнул и пошёл к сражённому противнику, намереваясь осмотреть его безжизненное тело, но остановился, увидев, как бледные ступни внезапно и стремительно оторвались от земли. С резким взмахом ног и сильным толчком руками Сентин взлетел в воздух, сделал пол оборота, ловко приземлился на ноги и злобно уставился на оцепеневшего Хромоса. Он больше не был человеком.

Сентин стал на голову выше, а его жилистые руки вытянулись так, что кончики заострившихся и утолстившихся ногтей висели немногим ниже колена. Впрочем, бледные ноги тоже прибавили в длине. Его светло-русые волосы стали чернее угля и вороновых перьев, из залысин выросла пара ребристых, изогнутых рогов из отражавшего лунный свет вулканического стекла, а на месте члена теперь был лишь гладкий бугорок. По неестественно белой, туго обтягивающей изгибы и отдельные волокна мышц коже расползлись ломанные чёрные полосы, походившие на трещины; они уходили в непроглядную, мрачную бездну, куда никогда не попадают солнечные лучи. Рогатое, человекоподобное существо явно не принадлежало к этому миру; оно выглядело как чёрно-белая клякса, пририсованная поверх мирового полотна, что отказывалась становиться частью общей картины, искажая и отторгая от себя окружающую реальность. Но истинный ужас вселяли его неморгающие глаза, с вытянувшимся в узкую щель зрачком посреди совершенно выцветшей радужки, окружённой чёрной пустотой белков. Когда тварь переводила взгляд, то создавалось ощущение, что она не шевелила глазным яблоком, а это белый круг плавал по поверхности бесконечного колодца мрака, не имея возможности перескочить через ограду век.

— А ведь я только новую одежду прикупил, — прорычал Сентин и оскалисто улыбнулся, блеснув почерневшими зубами. — Будь хорошим другом и больше не рыпайся.

Не успел он договорить, как Хромос, позабыв про лежавший у ног меч, развернулся и бросился наутёк. Он не знал, как победить невиданное чудище, не желал попасть в его когтистые лапы и проверить, любило ли оно человеческую плоть, а потому он побежал в надежде оторваться от него, найти патруль и с их помощью поднять тревогу по всему городу; тогда бы у них появился шанс на победу.

Капитан выбежал со двора и свернул направо, но не успел он пробежать и трёх десятков шагов, как за его спиной послышался хруст проломившихся досок кровли, и на его пути вновь появился Сентин, совершивший длинный прыжок на манер кузнечика. Больше не говоря ни слова, он ринулся к Хромосу, твёрдо вознамерившись его схватить, но тут откуда-то сбоку к их ногам упали два тёмных шара, выплёвывавших из отверстий тусклые фонтанчики искр. Прогремели синхронные взрывы, и улицу заполнило густое облако белого, непроглядного дыма.

В голове звенело, словно вместо костяного черепа у капитана был певучий серебряный колокольчик, а во рту отдавало приторной горечью и хотелось нескончаемо кашлять. Немного пошатываясь, оглушённый капитан поплёлся куда-то вперёд, в неизвестном направлении, когда из сплошной пелены тумана появилась рука в чёрной перчатке, крепко ухватила его за рукав дублета и потащила за собой.

— Е…им… сю…а…Д…ай! Беж… ск..ее! — вот всё, что он смог разобрать через всеобъемлющие звон и гул, но всё же он поддался и побежал туда, куда вела его эта рука, ведь она, несомненно, принадлежала человеку.

Едва выбежав из дымовой завесы, Хромос увидел, как его спаситель на бегу зажёг короткий фитиль ещё одной гранаты и бросил её назад. Белое облако стало оранжевым, и на его поверхности вырисовался рогатый силуэт. Почувствовав, как десятки острых, чугунных осколков впиваются в кожу, бледная тварь заревела, но не от боли, подобная ерунда не могла причинить ей существенных страданий, а от захлестнувшей её с головой ярости.

Хромос бежал вслед за невысоким мужчиной, петлявшим между домами и дворами. Попытайся они убежать по прямой, то взбешённое и прыткое чудище за десяток другой длинных, прыгучих шагов нагнало бы их и насадило на чёрные рога, словно разъярённый бык глупого пастушонка, так что приходилось хитрить и путать следы. И всё же капитан слышал, как звонкие шлепки босых ног о брусчатку, постепенно приближались и становились всё громче. Хромоса стали вновь обуревать отчаяние и ощущение близкой погибели, но тут его спаситель махнул рукой в сторону.

— Прыгай, — приказал он на эльфийском и свернул за угол.

Хромос последовал за ним и увидел впереди невысокий парапет в момент, когда человек в чёрном с разбегу перемахнул через него и скрылся за краем. Надеясь, не переломать ноги при падении, капитан на бегу опёрся рукой на плоские камни и перескочил через ограду.

Высота оказалась не слишком большой, но всё же приземление отдало неприятными ощущениями в обоих коленях. Не успел капитан оглядеться по сторонам, как его спаситель вновь ухватил его за рукав и потащил в сторону кустов. За ними в основании стены он увидел прикрытую парой досок тёмную дыру, от которой исходил тошнотворный смрад тухлых яиц и сгнившего мяса.

— Лезь за мной, если хочешь жить, — выпалил мужчина, отодвигая заслонку и, улегшись на живот, ногами вперёд скользнул в землянное отверстие посреди развалившейся кладки.

Инстинктивно сделав глубокий вдох, капитан сел спиной к туннелю и просунул в него ноги. Мужчина ухватил его за лодыжку и потащил внутрь. Не оставь Хроомос меч на поле битвы, то непременно бы застрял в этой узкой и грязной норе, а так он проскользнул внутрь, обильно испачкав одежду, встал ногами на узкий каменный помост и едва не выблевал внутренности, но всё же сумел сдержать порыв. В канализационных туннелях стояла такая забористая вонь от протекавшей по ним реки каловых масс и прочей гнилой тухлятины, что ноздри при каждом вдохе обжигало огнём, на языке ощущался мерзотнейший вкус, а из раскрасневшихся глаз вытекали обильные потоки слёз.

Кое-как подавив рвотные позывы, капитан взглянул на своего внезапного спасителя, чтобы увидеть его лицо, но вместо него в темноте он увидел только уродливую маску, до боли похожую на ту, что показывал ему Мотриас Алуэстро. Таинственный убийца стоял в шаге от него, прижавшись к заплесневелой, склизкой стене туннеля, и, приподнявшись на носочки, пытался разглядеть что-то сквозь дыру и кусты.

— Ты… — попытался заговорить Хромос, но убийца жестом приказал ему заткнуться, и сделал это весьма вовремя. Меж лысых корней кустов они увидели ослепительно белоснежную кожу стоп.

Настороженный Сентин неспешно шагал по траве небольшого, ухоженного дворика, окружённого со всех сторон стенами домов и высокими каменными ограждениями, пристально всматриваясь в ночные тени и подёргивая ушами, которые теперь больше походили на уши летучих мышей. Он слышал, как топот двух бежавших людей прекратился где-то в этом месте, но теперь до него доносились лишь возмущённые крики людей, пробудившихся от шума их потасовки. Сентин обошёл сад вдоль и поперёк, надеясь вновь напасть на след беглецов, но все его потуги не дали желаемых результатов. Раздосадованное чудище, злобно пыхтя носом, схватило стоявший у табурета таз для стирки белья и одним движением разорвало его, да так, что доски, словно картечь, разлетелись во все стороны, а ржавые железные обручи порвались с тихим и жалобным лязгом.

Сентин искал, на чём бы ещё выместить кипевшую в нём злобу, но остановился на месте, когда откуда-то сверху послышался звонкий свист. Чудовище задрало рогатую голову к небу, пригляделось, отрицательно покачало головой и поманило кого-то когтистым пальцем. Немного погодя с крыши двухэтажного дома во двор спрыгнул высокий, длинноволосый мужчина, облачённый в заношенный камзол болотного цвета. Держа руки в глубоких карманах, вальяжной походкой он приблизился к монстру и мотнул головой, чтобы поправить упавшие на лицо сальные патлы.

— Ну, какого чёрта тут произошло? — спросил он с явным недовольством, хотя в его голосе всё же сквозили нотки обыденного флегматизма.

— Встретился я с этим вашим Нейдуэном, так он взбесился и попытался меня прикончить, — пробасил Сентин на эльфийском. — Я бы ему это простил, но затем появился этот утырок в маске и забросал меня гранатами. Потом они вдвоём куда-то смотались.

— Он сбежал вместе с убийцей? — Феомир удивлённо вскинул тонкую бровь.

— Именно! Он же вроде как помогал в поисках, а теперь выходит, что он с этим ублюдком заодно!

— Странное это дело; он вроде как человек проверенный, надёжный.

— А оказывается, что вовсе и нет! Кстати, а тебя где носило? Я половину окрестных улиц обошёл с этим хмырём на хвосте, пока тебя искал! Пришлось, в конце концов, самому с ним беседовать и вон что из этого вышло, а ведь это была твоя работа, не моя.

— Остынь, ты тут не единственный, кого сегодня пытались прикончить, — с этими словами Феомир вынул руку из кармана, держась за чёрное древко арбалетного болта. В ночной тишине можно было услышать, как лезвия наконечника с приглушённым треском рассекли кожаную подкладку. На воротнике его камзола виднелись тёмные пятна подсыхающей крови. — Сволочь заманила меня в подворотню и пустила стрелу в башку, но затем, по всей видимости, он отвлёкся на вас, даже не успел начать резать кожу, и только потому я и остался жив.

— О, и как тебе ощущения, понравилось? — по монструозной роже растянулась сверкающая злорадством чёрная улыбка.

— Не знаю, из чего они там делают этот яд, но меня уже лет сорок так не мутило, и перед глазами сплошные круги плавали; еле отошёл. Дрянь жуткая, — Феомир засунул стрелу обратно в разодранный карман и посмотрел на товарища. — А ты чего до сих пор рогатым бегаешь? Давай, становись прежним, пока тебя ещё больше народа не увидело.

Слушаясь приказа, Сентин стал стремительно преображаться. Его искривлённые, похожие на козлиные рога врастали обратно в череп, в то время как ломанные чёрные линии ожили и, прерывисто извиваясь, стали стягиваться к его груди. Спустя несколько мгновений чудовище приняло свою прежнюю, человеческую форму, а на его белой груди остался мудрёный символ треугольной формы, который было невозможно разглядеть из укрытия беглецов. Затем его кожа стала розоветь, будто бы жидкая краска вытекала изнутри его тела, покрывая собой и чёрные узоры. Превращение завершилось, и напротив Феомира стоял обычный мужчина с голым задом и недовольно скрещёнными на груди руками.

— И что теперь нам делать, а? Будем ловить двух уродов вместо одного?

— Видимо так, — ответил Феомир, задумчиво ковыряя сапогом землю. — Считай, что эту миссию мы провали, так что надо обмозговать, что же делать дальше. Надо оставить пару людей у его дома, пускай караулят на случай, если он попытается вернуться к себе, хотя я в этом сильно сомневаюсь, так как он вроде бы не совсем дурак. Ну, а мы с тобой отправляемся на хату, и ты во всех подробностях поведаешь Баронессе о случившемся.

— Это без проблем, только давай сперва стырим мне штаны где-нибудь, ну или хотя бы простынь какую. Не то чтобы мне было стыдно, но иначе до нас первый патруль докопается.

— Нам лучше поспешить, так что вот, держи, — Феомир скинул с плеч затёртый камзол и протянул его товарищу. — А теперь идём.

Прикрыв наготу, Сентин в сердцах пнул лежавший под ногами железный обруч, издавший в полёте квакающий лязг. Вместе с Феомиром он подошёл к кустам, за которыми прятались беглецы, и по очереди они запрыгнули на отвесную стену. Наступило затишье, нарушаемое только похлюпывающим журчанием под ногами. Для верности выждав некоторое время, убийца отлип от стены и достал из одежд, имевших множество потаённых карманов, крошечный факел, длиной немногим больше среднего пальца, и размашисто черканул им по стене. Поверхность заискрилась, а затем облепленная чем-то темно-серым головка загорелась тусклым зелёным светом, освещавшим путь не более чем на два шага.

— Идём, — по-эльфийски произнёс человек в маске и пошёл по туннелю. На его спине, удерживаемый ремнём, висел компактный арбалет с необычайно толстыми плечами из воронёной стали.

— Погоди. Что это вообще такое было? — сказал Хромос, не двигаясь с места.

— Тебе лучше не отставать. Здесь очень легко заблудиться.

— Твою же налево, — сдавлено выругался капитан и пошёл следом за удаляющимся огоньком. — Хотя бы скажи, как тебя зовут.

— Меня? Хм…Можешь звать меня Янсом, а тебе, Хромос Нейдуэн, нет нужды представляться, — он говорил тихо и медленно, и каждое его слово гулким эхо разносилось по тесным подземным ходам.

Они проходили мимо колодцев, из которых во тьму лился серебристый лунный свет, и мимо стоков городских туалетов, рядом с которыми все стены прохода покрывали засохшие корки фекальных подтёков. Идти капитану приходилось сильно пригнувшись, чтобы случайно не удариться о постоянно менявший высоту потолок и не испачкать волосы в зловонной слизи. Янс вёл его по запутанному, окутанного тьмой лабиринту, сворачивая почти что на каждом перекрёстке и развилке. То и дело им приходилось перепрыгивать через поток нечистот, главное было только не поскользнуться на той стороне и не упасть. После седьмого поворота направо и десятого поворота налево капитан потерял всякую надежду отыскать обратный путь к известному выходу.

На очередном перекрёстке Янс остановился, развернулся к капитану лицом и выбросил догорающий факел в поток нечистот. В один миг, небольшой островок света схлопнулся, и наступила столь непроглядная тьма, что было решительно невозможно разглядеть очертаний собственного носа. Капитан поднял руку, и между его пальцев забегали электрические дуги. Короткие синие вспышки, освещали ближайшие стены, и окружающий мир из плавных движений превратился в череду застывших, но быстро сменявших друг друга картинок.

— Что за фокусы?! — прокричал Хромос, судорожно оглядываясь по сторонам.

— Прежде чем мы пойдём дальше, я бы хотел задать тебе пару вопросов, — донёсся сиплый голос откуда-то слева.

— Вопросов? Может ты передумал и решил меня прикончить?

— Это всецело зависит от твоих ответов… — послышалось уже сзади. Хромос обернулся, но никого не увидел. — Так скажи мне, капитан, что же тебя связывает с этими проклятыми тварями?

— С ними? Не неси чуши, я их только сейчас впервые увидел!

— А что, если я скажу тебе, что они крутились подле тебя уже много дней, месяцев, а может и лет. Что ты вёл с ними беседы, жал им руки, делил хлеб и соль за столом?

— Это невозможно. Я бы смог отличить человека от подобного исчадия тьмы.

— Думаешь? Ну-ну, напомни мне, как же звали того капитана, с которым ты пять дней назад стоял у городских ворот.

— Пять дней? Это значит, что ты говоришь про Лормина?

— Да, тот блондинчик с усталой харей. Он — один из них. Демон... Ты мне не веришь?

— А с чего бы мне верить твоим словам? — Хромос знал Лормина уже много лет, и он не мог принять ту мысль, что внутри его не особо дружелюбного, но при том крайне надёжного и верного товарища все эти годы скрывалось богопротивное чудовище.

— Можешь мне не верить, но и я верить тебе не обязан. Раз по их указке ты с самого первого дня делаешь грязную работу, бегаешь за мной по пятам, всячески мешаешь, то откуда мне знать, что события этого вечера не были лишь маленьким спектаклем, ловко разыгранным для того, чтобы я милостиво спас тебя из их лап и с тем заглотил наживку? Что мне в таком случае с тобой делать? — на одно мгновение вспышка голубоватого света явила перед Хромосом силуэт человека с блистающим стилетом в руке, но уже при следующей он бесследно исчез.

— Тогда откуда ты знаешь, что я не один из них, что я сейчас же не перевоплощусь, как это сделали они?

— О нет, ты этого не сделаешь. Ты всего лишь человек, пускай и маг, но твоё тело хрупкое, как и у всех остальных людей. Ты не сможешь залечить раны, как это делают они. Ты умрешь.

— Я вообще не знал, что подобная нечисть существует, и искал тебя только потому, что ты преступник, убивавший людей.

— Хах, может быть, что оно так и было, только они совсем не люди, в чём ты и сам смог сегодня убедиться. Неужели в твоих глазах я и теперь — злодей?

— Вероятно, что уже нет.

— Я тоже так думаю.

— И много их ещё в городе?

— Этих тварей? Полным-полно. Точного числа я назвать не могу, но мне удалось обнаружить их присутствие почти что в любой части города, особенно часто они околачиваются у Сената, в особняках Старого Города, в Крепости, близ главного рынка и в порту. Подозреваю, что они тут всех крепко держат за яйца и заставляют делать то, что им нужно, даже тебя, хочешь ты этого или нет.

— А что им надо?

— Зачем им нужен этот город, я не знаю, но я видел, как они в иных местах убивают людей и ангелов, так что, вероятнее всего, их цель та же, что и у прочей нечисти — истребить весь род людской. Я же намереваюсь первым перебить их всех до последнего. По какой-то причине они решили открыто явиться к тебе, может, хотели только потребовать от тебя чего-то, а может быть к рассвету ты бы уже стал одним из них. Ты и сам всё слышал, они теперь точно не оставят тебя в покое, так что дорога к прежней жизни для тебя навеки закрыта, но я могу указать тебе иной путь, не ведущий в их белые лапы. Присоединись ко мне, стань моим подспорьем в этой охоте, и вместе мы избавим людей от этих волков в овечьих шкурах.

— Я… я... — менее чем за полчаса всё перевернулось вверх дном, и разум капитана ещё не успел осознать и принять произошедшее, а потому он не мог дать ему ответ, но его сердце точно знало, что ему делать, — я давал себе клятву всегда и всюду защищать людей от порождений зла и я готов её исполнить.

— Ох, Gunderhal[1], — довольно просипел Янс; раздался скрежет, и за спиной капитана загорелся новый зелёный огонёк.

Хромос обернулся и увидел, как незаметно подкравшийся к нему убийца снимает деревянную маску. При виде его лица, капитану тут же вспомнились причитания Иклоса, и из его глотки вырвался лёгкий и глуповатый смешок. И действительно, внятно описать эту рожу не смог бы даже самый искусный и умелый рыцарь пера. Оно было небритым и худощавым, но не имело резких черт, которые могли бы сразу броситься в глаза, и на нём не было ни единой родинки. Нос как нос, кубы как губы, непримечательные брови нависали над холодными карими глазами, смотревшими с явным недоверием. Он определённо не был красавцем, но точно также его нельзя было назвать уродцем, так как безобразные лица отпечатываются в человеческой памяти не хуже, а может быть что даже и лучше симпатичных. Янс обладал идеальной внешностью для человека, которому не было нужды привлекать к себе лишнее внимание и которого бы никто не смог опознать, так как его попросту не смогли бы запомнить.

— Что же, тогда позволь мне ещё раз поприветствовать тебя, но уже как соратника, — убийца снял перчатку и протянул кисть Хромосу. Она была меньше, чем у капитана, и заметно худее, но сила хватки оказалась хоть куда. — А теперьпойдём в моё временное жилище, там нас точно не найдут, и мы сможем как следует отдохнуть.

Проплутав неизвестное количество времени по узким проходам, за которое Хромос разок поскользнувшись на какой-то слизи чуть было не сел в продольный шпагат, они вышли к большой дыре в стене, которая за последние пару дней явно прибавила в размерах не без помощи кирки и лопаты. Всё же Лордэнская канализация была построена очень и очень давно, и мало кто из строителей был готов постоянно гулять по её зловонным коридорам, выискивая проблемные места, а потому оставленная без должного ухода она медленно разрушалась, подготавливая куда большие беды брезгливым горожанам.

За земляным туннелем, длинной в пару шагов, оказался заброшенный и полуобвалившийся подвал древнего здания, построенного ещё в первый век жизни города, а позже уничтоженного ради строительства новых жилищ. Подобных катакомб в городе было ещё немало. Правда, далеко не во все из них можно было попасть, но Янсу посчастливилось наткнуться на один из таких укромных уголков, когда он в полном боевом облачении шёл с очередного дела. В тот вечер он как раз подумывал о новом, более надёжном убежище, чем та наспех снятая квартира среди городских трущоб. Он понимал, что стражи вскоре непременно начнут шерстить злачные места, а его старикашка-хозяин с раскосыми глазами очень любил подглядывать за мутными выродками-постояльцами своей кривой холупы, которую он гордо называл гостиницей, и он явно был не из тех личностей, что умели держать язык за зубами, а скорее принадлежал к тому роду людей, которые без зазрения совести готовы продать родную мать за горсть чеканных монет.

В подвале воздух был свежее чем, в канализации, видимо откуда-то сверху тянул сквозняк. Янс прошёл к середине комнаты, чей потолок подпирали две составные колонны, воткнул догоравший факелок в сырую глину и принялся высекать искры над небольшим кострищем, обложенным по кругу камнями. Благодаря зловонным газам тлеющие щепки быстро распалились и осушили впитавшие влагу поленья. Трепещущее пламя осветило сырую комнату с голыми каменными стенами, с которых давно сошла вся штукатурка. В одной из стен виднелся дверной проход в соседнее помещение, до самого потолка засыпанное землёй и каменными обломками, но всё же не обрушившееся окончательно. Рядом с очагом Хромос увидел тонкий соломенный матрац со сложенным плащом вместо подушки, набитую дорожную сумку и набор склянок на каменной плите в углу комнаты, отражавших свет костра на выпуклых поверхностях.

Янс снял арбалет и вместе с маской положил их к алхимическим принадлежностям, затем подхватил пустое ведро, поставил его у костра дном к верху и предложил Хромосу место, а сам уселся рядом на кровать, сложив ноги крестом и расставив колени в стороны.

— Есть вяленное мясо, пара старых морковок и паршивая выпивка, чего будешь?

— Мясо и пойло.

— Хороший выбор, — Янс потянулся к сумке и достал из неё тканевый свёрток, в который были завёрнуты с пяток толстых полос тёмной баранины с белыми полосками засохшего жира по краям. Хромос взял предложенную ему закуску, не без труда оторвал от неё кусок и долго жевал её, пока солёное мясо не пропиталось слюной и его стало возможным проглотить, не расцарапав себе всё горло. Тогда убийца протянул ему стоявшую прежде у подушки бутыль, и капитан сделал из неё длинный глоток. Это было скисшее вино, практически полностью превратившееся в уксус. Капитан недовольно поморщился и сплюнул в огонь.

Какое-то время они просидели молча, таращась в бойко танцующее пламя; каждому было о чём подумать, перед тем как вновь раскрыть рты.

— Тебя ведь действительно зовут Янс?

— Хах, всё подозреваешь, не обманываю ли я тебя? Признаюсь, что мне довелось сменить много имён, но это имя — моё; по крайней мере, самое любимое.

— А моё откуда знаешь?

— Собирал сведения о капитане Лормине Тисдо, а заодно и обо всех прочих капитанах. Ну, а после того, как пару раз засёк тебя возле мест моих свершений, так решил разузнать про тебя побольше.

— Та маска, ты её где-то купил или же ты — подлинный слуга Императора Багариса?

— Ого, откуда ты о нём знаешь? Вроде как уже немало лет прошло, да и далеко всё от этих мест происходило.

— Один старый знакомый смог опознать тот болт, что ты оставил в голове у эльфийки. Так ты один из тех самых легендарных убийц или же нет?

— Да… да, я когда-то служил ему, — Янс отвёл взгляд в сторону и почесал щетину на шее, — но то было очень давно.

— Мне кое-что рассказали о ваших прошлых подвигах. О том как вы убивали неугодных людей, о том, что вы с ними делали.

— Да, мы тогда много дел натворили, даже вспоминать страшно. Видимо ты ведь хочешь узнать не только об этих бледных тварях, но и обо мне? Как я скатился до такой жизни, что стал убийцей и почему я решил сменить род деятельности, переключился с людей на чудовищ? Вижу по глазам, что пока не расскажу — доверять ты мне не станешь. Что же, я бы на твоём месте думал точно так же. Но это длинная история… даже не знаю с чего же мне начать, — Янс отхлебнул из бутылки, затем снял с себя мешковатую куртку, под которой была надета такая же чёрная рубаха, только плотно прилегавшая к худому и щуплому на вид телу. Костерок успел немного прогреть воздух, и в нём больше не чувствовалось гнилое зловоние — Вот знаешь, как оно бывает, пытаешься найти подходящее звено в цепочке событий, чтобы начать рассказ с него, но всегда за ним есть предыдущее, про которое тоже найдётся рассказать чего важного и интересного, и так до бесконечности.

— Можешь не торопиться. У нас ещё вся ночь впереди.

— Что же, тогда начнём. Zu Xiden![2]

[1]Великолепно — с ригордсокого

[2] До дна!

Глава XIV «Блудный Сын»

— Я родом из небольшого городка Шти́льзенбург, на северо-востоке бывшей Империи Гештайдес. Честно говоря, я мало что помню из того времени; да и вообще я не знаю ни своего дня, ни года рождения, но иногда мне кажется, что это было зимой, а может быть и ранней весной. Мой отец был кожевенником средней руки и имел в нашем доме собственную мастерскую, где ему помогали двое моих старших братьев, ну и я, карапуз, иногда вносил свою маленькую, посильную лепту. Принеси-подай, иди к мамке, не мешай. От меня многого не требовали; я всю свою жизнь был мелким и довольно-таки щуплым. Как-то раз брат ненароком обмолвился, что после родов всё семейство было уверено в моей скорой и неминуемой кончине, но по милости Богов я всё же остался жив.

Трудились мы круглыми сутками, праздность и безделье были нам не по карману, но жили вроде бы неплохо; по крайней мере, я не помню, чтобы в те времена мне приходилось хоть раз по-настоящему голодать, зато, как подумаю о детстве, так тут же в нос бьёт запах отвара из ивовой коры, которым отец обычно дубил шкуры. Мы были самыми заурядными людьми: раз в неделю всей семьёй ходили к святилищу, чтобы вознести хвалу Старшей Звезде, порой с другими сорванцами бегали к реке на мелководье, где под камнями и корягами искали маленьких налимов на уху, иногда ссорились между собой, но так — по мелочи. Может и было что-то действительно плохое… скорее всего было, иначе в жизни и не бывает, но, видимо, все подобные моменты из детства я предпочёл стереть из памяти. Тогда мне было действительно хорошо.

Вот как-то так мы и жили, пока одним летним днём моя сестра не слегла с неизвестной хворью, которую в народе позже прозвали Пунцовый Мором. Думаю, что заразилась она от укуса крысы, которая прокралась на кухню и залезла в горшок с земляными орехами, хотя может и от кого-то другого подцепила эту заразу или ветром на неё надуло. В те дни, каждый второй прохожий заходился в лютом кашле и беспрестанно сипел, словно бы его душили невидимые руки или же у него в горле случайно застряла поломанная свистулка. Кашляла и сестра. Где-то с неделю она упорно продолжала исполнять свои домашние обязанности, думала, что поест лука с хлебом, попьёт горячего отвара из пустолиста и вскоре пойдёт на поправку, но наперекор её надеждам ей становилось только хуже и хуже… И вот, когда Ти́лейн шла по дому с ушатом в руках, последние силы покинули её, она споткнулась о воздух и повалилась без чувств на пол; я это сам видел, от того и помню хорошо. Ещё шесть дней она провела в постели, горячая словно уголь и мокрая, будто вышедшая на берег выдра. Она не ела, только пила и истончалась на глазах. Родители пытались её лечить, потратили в аптеке всё серебро, отложенное ей на приданное, и то, что было припасено на чёрный день, а вслед продали за бесценок обручальные кольца и кое-что из домашней утвари. Отец относил её на руках в храм за благословением, разок даже привели из леса знахарку, про которую в городе ходили недобрые толки, но ничего из этого ей не помогло, как, впрочем, и многим другим, и вскоре она скончалась.

Та ночь, её последняя ночь, навеки отпечаталась в моей памяти, так что стоит мне закрыть глаза и подумать о ней, как я снова оказываюсь в отчем доме, в тот недобрый час. Слышу, как в соседней комнате она хрипит и сипит в полузабытье, зовёт мать, хоть та и сидит подле неё и крепко держит за дрожащие и уже хладеющие пальцы. Её тело пронимали учащающиеся волны судорог, а кожа на лице и груди потемнела, стала тёмно-красной, почти что бордовой, и покрылась шероховатыми рубцами. Никто из нас не сомкнул глаз в ту ночь, а на рассвете её душа наконец-то покинула этот бренный, дерьмовый мир. Болезнь оставила от моей сестрицы иссохший, обтянутый кожей скелет без мяса и потрохов, а ведь до болезни она была такой хорошенькой девушкой с пухленькими щёчками и кудряшками, прямо молочный барашек.

Похоронили мы её тайком, за городом на поляне. К тому времени на старом кладбище обычных мест более не осталось, а тела погибших от болезни свозили со всех концов Штильзенбурга к огромной яме, сваливали на гору дров и хвороста, щедро поливали их сверху смолой и сжигали без лишних почестей. Мало какой родитель будет рад отправить своё любимое чадо в последний путь вот таким вот кощунственным образом. Тем же вечером болезнь скосила мать, а к утру уже и старший брат не мог выдохнуть без того, чтобы не зайтись в хриплом кашле. Вскоре после них и отец стал нездоров; он пытался это нас скрывать, но надолго утаить кота в мешке у него не вышло, а вот я и второй брат почему-то оставались совершенно здоровыми и ухаживали за ними, искренне надеясь, что они, в конце то концов, пойдут на поправку.

Такие случаи бывали, и, может быть, кому-нибудь из моих родных всё же посчастливилось бы одолеть тот страшный недуг, но Судьба распорядилась иначе. Это случилось вскоре после заката, когда город окутала непроглядная тьма. Брат грубо разбудил меня, чуть ли не пинком столкнув с лавки, на которой я тогда уснул, и потащил меня на улицу. Сперва я шёл за ним, совершенно не понимая, что творилось вокруг, а затем мой разум в один миг пробудился и я обнаружил, что со всех сторон нас теснили бушующие потоки пламени и клубы едкого дыма, а воздух полнился треском горящего дерева, грохотом обваливающихся домов и душераздирающими воплями сгорающих заживо людей. Горело абсолютно всё: от ратуши и особняка нашего барона до самой распоследней и захудалой лачуги. Я видел, как обгоревшие люди с чёрной растрескавшейся кожей и обнажившимися костями вырывались из адских жаровен, в которые превратились их жилища, в безумном исступлении пробегали несколько шагов и падали замертво к нашим ногам. Кто-то пытался сбежать из горящего города по улицам, надеясь, что ещё не всех их завалило обломками зданий, мы же с братом, как и некоторые другие горожане, попрыгали в протекавшую через город реку. Одни нашли в ней спасение, а другие смерть; в неё сигали даже те, кто и вовсе не умел плавать. Впрочем, люди толкуют, что умереть, наглотавшись воды, не так больно, как поджариться в языках пламени, но как они могут это знать наверняка, а? Дважды ведь не умрёшь.

И вот как же всё могло так обернуться? Конечно же, виновниками бедствия могли стать уставшие могильщики. От рассвета до заката разжигая и подкармливая погребальные костры, они вполне могли совершить такую вот крошечную, но столь роковую ошибку, которая в отсутствие толкового сопротивления обратилась катастрофой. Звучит складно и вполне вероятно, однако же один из спасшихся, как и мы, в реке мужиков чуть позже рассказал брату, что видел, как по ночному небу, словно падающие звёзды, со всех сторон к городу летели десятки горящих стрел. Он догадался, что гниющий город решили предать огню, чтобы зараза не перекинулась дальше, а потому не стал бежать по главному тракту или иной дороге, ибо знал, что там его непременно застрелят имперские солдаты. Думаю, что он это всё не выдумал. Спустя много лет я узнал, что Штильзенбург был далеко не единственным городом, в котором тогда бушевала болезнь и который внезапно сгорел дотла.

Проведя остаток ночи во власти течения, мы с ещё несколькими людьми выбрались на песчаный берег, просохли и разбрелись в разные стороны, чтобы нас не смогли так просто найти. К концу того же дня мы с братом вышли к деревне, до которой болезнь ещё не дотянула свои поганые руки, но тамошние крестьяне, по всей видимости были уже наслышаны о мрачной судьбе Штильзенбурга. Они отказались нас принимать и стали гнать взашей, однако мой брат им пригрозил, что если они немедленно не дадут нам хотя бы поесть, то он их всех обкашляет и оплюёт, от чего они все непременно сдохнут самой страшной смертью. Эта угроза подействовала на них как нельзя лучше, и они дали нам на двоих хорошую такую краюху свежего хлеба. Правда, нам не передали её из рук в руки, а бросили её в пыль к нашим ногам, настолько они боялись к нам приближаться, но нам, двум чумным крыскам, привередничать было не к лицу. Ещё повезло, что они не подняли нас на вилы, едва поняв, откуда мы к ним такие несчастные приплелись. Всё же немного доброты в них оставалось.

Так мы и прожили следующие недели, кочуя от деревушки к деревушке, некоторые из которых оказались-таки сожжены вместе с жителями и скотом, побираясь и опасаясь расправы, ну а потом смогли осесть в одном городе, Тилесграйд кажется, куда прибыло ещё немало беженцев вроде нас. До того, как нас пропустили сквозь городские ворота, пришлось с недельку посидеть в захудалом палаточном лагере, где надсмотрщики отводили людей на костёр при малейшем подозрении на болезнь; даже чихнуть лишний раз было опасно для жизни. После этого мы нашли пристанище в доме одинокой и набожной старухи, державшей что-то вроде приюта для сирот. Нас, детей, тогда было очень много, человек двадцать, а то и все тридцать. Спать приходилось на полу поверх дырявых, облюбованных клопами и вшами простыней с тонким слоем соломы, не делавшем наше ложе и чуточку мягче. Питались мы крайне скудно; один из тамошних Храмов раз в неделю жертвовал нам мешок ячменя или овса, которого, правда, не хватало, чтобы прокормить все рты, и большую часть времени нам приходилось попрошайничать на улицах. Как просыпались, так голодными бежали на площади и к купеческим домам, где пели и танцевали на потеху публике, пока не наступало время для обеденной «трапезы» и молитвы, а затем вновь возвращались к прошению милостыни. Всё, что удавалось добыть, мы без утайки сдавали в общак на пропитание и прочие бытовые мелочи, однако времена были тяжёлыми. Тилесграйдцы расставались с медяками очень неохотно, даже возле святых мест, где стоит проявлять больше милосердия и сострадания к обездоленным, а те, кто был побогаче редко казал носа из-за высоких стен своих маленьких, уютных замков. Может для них того мора и вовсе не было.

По первому времени я ходил побираться вместе с братом; мы работали «дуэтом». Ему давали награду за хороший голос, а мне давали милостыню за жалкий вид; я тогда совсем тростиночкой стал, дунь — улечу. Но всё же… всё же, и это время было не таким уж плохим. По крайней мере, мы, два последних родных человека, деливших одну боль, были друг у друга, и в этом были наши счастье и отрада. А затем мой брат нашёл «работу». Он сказал мне, что уговорил одного кожевенника взять его к себе в мастерскую подмастерьем, благо кое-какой навык уже был, и теперь он вместо побирательства будет снова трудиться как честный человек, пускай и за сущие гроши, но то была вполне осязаемая надежда на светлое будущее. Я просился пойти работать вместе с ним, но он ответил мне отказом, сославшись на то, что ему стоило больших усилий убедить кожевника принять хотя бы его одного, а выбить местечко ещё и для меня у него уже точно не выйдет.

С тех пор я ходил за милостыней без брата, с другими ребятами. Ходить в одиночку с мелочью в кармане было небезопасно, в любой подворотне тебя могли обчистить малолетние беспризорники навроде нас самих. Мы же подобным не занимались. Старуха каждый вечер читала нам стихи из святых книг, наставляла нас, учила жить честно и не делать зла другим, но и припугивала нас божьим гневом; куда же без этого. До своей работы брат любил посидеть в общем кругу, спеть псалом и похлопать в ладоши, но затем он изменился. Он сделался молчалив, мрачен, стал груб со всеми кроме меня, а на его теле то и дело появлялись ссадины, которые он всячески скрывал и никому не показывал. Если кто-то всё же замечал их или же спрятать их было попросту невозможно, то брат растерянно оправдывался, что это всего лишь следы наказаний за глупые ошибки на работе, а потому не стоило обращать на них внимания и переживать за него самого, но редко кому за порчу материалов бьют кулаком в глаз или разбивают губу. Тогда же он стал временами отводить меня в харчевню, где заказывал мне чего-нибудь мясного, мясного! Ты хоть понимаешь, какая это была для нас роскошь?! Однако при этом он сам довольствовался самой дешёвой похлёбкой из капусты и только смотрел, как я жадно обгладывал куриную ножку; смотрел на меня с такой вот отеческой, а не братской любовью, и покрасневшими, влажными глазами. После таких трапез он строго наказывал мне, чтобы я ни в коем случае не проболтался о них остальным ребятам, но всё равно на него и на меня стали поглядывать косо. Может быть, что нас выдавал запах еды. Голодные чуют его куда острее сытых.

Мало-помалу мы отдалились от остальных, но я не предавал этому большого значения, ведь моей семьёй были не они, а брат. Эх… а затем он бесследно исчез. Прежде уже случалось, что он не возвращался в приют для ночлега, но на следующий день он обязательно объявлялся, хотя и выглядел неважно, уставшим и сильно помятым, однако в тот раз он не вернулся ни через день, ни через два, ни через три. Я решил отправиться к нему на работу, может ему пришлось остаться там из-за особо большого и срочного заказа, но внезапно я пришёл к осознанию, что брат никогда не говорил мне и не показывал, в какой именно кожевенной он работал. Я обегал каждую мастерскую в городе, везде выспрашивая брата, но никто из тамошних работников не мог припомнить темноволосого парнишку по имени Вольрих. Тогда я попробовал поговорить с другими сиротами и беспризорниками из тех, что были постарше; думал, что смогу найти его товарищей, о которых он прежде раз или два ненароком обмолвливался. В итоге мне удалось наткнуться на компашку оборванцев, которые, узнав, что я приходился Вольриху братом, без лишних объяснений решили меня избить, а может и чего хуже. Их было четверо, и каждый выше меня не меньше чем на голову. С горем пополам я смог от них улизнуть и затеряться среди дворов, но пара брошенных камней в меня всё же угодили, оставив болезненные ссадины.

И вот только после этих событий до меня стало доходить, что брату так и не удалось найти хоть какую-нибудь паршивую, но честную работёнку, и от безнадёги он связался с дурными людьми, для которых он был всего лишь никчёмной пешкой, которую в случае чего не жалко было пустить в расход. Я бы мог догадаться об этом и раньше, по вечным синякам, скрытности и отсутствию запахов, которыми бы непременно пропитались его волосы, руки и одежда в пахучей мастерской, но я сам, по детской наивности, не хотел верить в то, что мой брат ступил на тёмную дорожку. Он был для меня семьёй, которую я любил, и героем, на которого я смотрел с обожанием и благоговением.

Зато все обитатели приюта сделали вид, что он никогда не жил с ними под одной крышей. Думаю, что после его исчезновения старуха, эта божия женщина, вздохнула с облегчением. Одно дело читать заученные проповеди послушным детишкам, и совсем другое вернуть на праведный путь преступника, потерявшего веру в людей, надежду на высшую справедливость, взявшего судьбу в свои собственные руки и объявившего войну всему и вся. Нет, она опасалась не за его душу, а за свою репутацию, на которую он бы непременно отбросил длинную тень. Я же был братом мерзавца, изгоем, чьё присутствие терпели и считали это за большую милость с их стороны. Вот тогда я остался один, без семьи и без друзей; один-одинёшенек в неприветливом и холодном мире. Эх…

И вот же странное дело, после исчезновения брата один день стал для меня длиной в неделю, но при том не успел я моргнуть, как весна сменилась осенью, миновав лето. Каждый миг обернулся нескончаемой бренностью, которую я тут же и забывал. Не знаю, сколько ещё бы я вот так бесцельно и бесчувственно прозябал, но в один промозглый вечер, когда я стоял возле угла дома с протянутой рукой, у меня более не было воли и сил, чтобы петь или плясать, так что подавали мне редко и мало, в меня врезался рослый жирдяй. Он был пьян, и его до такой степени шатало и вело, что ему приходилось постоянно опираться о стены, чтобы не свалиться рожей в грязь. Он обозвал меня «Fretzig Vloder», грязный сучонок, и щедро плюнул в лицо. Можешь считать меня сумасшедшим еретиком, но я точно знаю, что тот плевок был не от человека, а посланием от Высших Сил, и с тех пор я никогда более не возносил хвалы и не приносил жертв ни Старшей Звезде, ни иным Богам, по крайней мере искренне, а не для вида. Они сказали мне своё веское слово, и я покорно принял их волю.

С земли я поднялся уже новым человеком и пошёл следом за тем пьяным увальнем. Тем вечером я был не единственным, кто получил от него порцию любезностей, и, конечно же, он выбирал людей поменьше и похилее себя самого, как и подобает всякому тщеславному ин нахальному ублюдку. И вот, когда он тряс за грудки очередного нищего бедолагу, я подкрался к нему, залез своей маленькой и тонкой ручонкой в его карман, нащупал мешочек с деньгами и слинял. Моей первой добычей стала горстка пфеннигов, да пара грошей, остальное он, по всей видимости, успел пропить до нашей судьбоносной встречи, но, даже и так, то был несомненный успех! Я до сих пор немного жалею, что мне не довелось полюбоваться тем, как исказилась его противная харя, когда он обнаружил пропажу. Наверняка он пришёл в бешенство, ха! И знаешь, что я сделал с теми деньгами? Пошёл в кабак и проел всё до последней монетки, ни разу не подумав оставить хоть что-то на следующий день. Укради или умри — три слова, ставшие моим нерушимым девизом и моей сердечной молитвой.

И каждый день я выходил на охоту, шнырял по тёмным улочками, сновал вокруг пивнушек, выискивал беспечных и бестолковых. У таких людей никогда не было много денег, но на них я смог набить руку и приобрести то спокойствие ума и твёрдость воли, без которых в более серьёзных делах ты непременно оплошаешь. Впрочем, даже с теми простачками не всё и не всегда выходило гладко; разок-другой меня ловили за руку и начинали нещадно лупить, но от пьяных куда проще удрать, да и вряд ли винные туманы в голове позволят им тебя запомнить. Зимой воровские дела шли довольно туго; в холодные ночи люди предпочитают ютиться у тёплых очагов, а те, кто всё же высовывается на улицу, закутываются в три слоя одежд, так что и не поймешь, где у них там припрятано добро. Затем наступила весна, и я, малость осмелев, стал уже при свете дня и в присутствии толпы залезать в карманы людей на базарах и площадях, а заодно и подворовывать фрукты и овощи в лавках. Несомненно, что это был существенный шаг вперёд по лихой воровской дорожке, но за ним меня ожидал выбор: останусь ли я простым карманником, покуда я не ошибусь и мне не отрубят руку в назидание остальным, или же я решусь стать кем-то бо́льшим и погружусь в недра преступного мира. Попасть туда ой как нелегко, и мне нужен был учитель, который бы провёл меня по этой узкой горной тропе, не дав свалиться в голодную пропасть. Вот где-где, а в этом деле госпожа Удача соизволила улыбнуться мне во всю ширину своего коварного оскала.

В тот солнечный и пригожий денёк я обыденно бродил по улицам в поисках подходящего простофили, когда на главной площади города я заприметил толпу людей. Собрались они отнюдь не просто так, а чтобы лицезреть представление труппы странствующих циркачей, создавших некое подобие сцены перед своим высоким вагона. Такие поглощённые зрелищами сборища людей — лакомый кусочек для умельцев-щипачей, и я, недолго думая, влился в ряды завороженных горожан. Пока они под звуки лютни пристально и самозабвенно следили за летавшими по вытянутым кругам шарами жонглёра и поражались ловким трюкам пары акробатов в красных колготах, я тщательнейшим образом исследовал внутренности их карманов. Я успел состричь с них пару-тройку серебряных гульденов мелочью, прежде чем на входе в нутро очередного камзола моя рука столкнулась с ещё одной. Ах, если бы это была хозяйская рука, то я бы знал, что мне делать, но та клешня принадлежала такому же воришке, как и я сам, разве что он был вдвое старше, да одет несколько приличнее, чем я. Вот что бы ты в таком случае сделал, а? Быстренько слинял, сделав вид, что ничегошеньки не произошло? А может, приветственно протянул бы вторую руку собрату по ремеслу, чтобы выказать ему своё уважене, или же накинулся на него с кулаками, за священное право обшарить чужой карман? Хах, мы стояли и таращились друг на друга, как пара баранов, пока тот парень наконец-то не кивнул. Я ответил ему таким же нелепым кивком, и с этого началась наша «дружба».

Оказалось, что он тоже был членом «труппы», работавшим извозчиком, а заодно собиравшим дополнительную плату со скупых зрителей. После представления он привел меня к своим ушлым товарищам и рассказал им о нашей небольшой оказии. Они искренне поржали с нас, а затем завалили меня всяческими вопросами, попросили продемонстрировать мои навыки карманника и, немного посоветовавшись, предложили вступить в их дружную команду и поехать вместе с ними дальше по городам и сёлам. В Тилесграйде меня не держало ровным счётом ничего, скорее даже к тому времени я искренне мечтал сбежать куда подальше из того проклятого города, который то и дело навевал мне дурные воспоминания, а потому я без тени сомнений отправился в то рискованное приключение.

Это были весёлые и увлекательные четыре года! На своей повозке мы изъездили всю Империю вдоль и поперёк, нигде не задерживались подолгу, жили в дороге, и каждый день был для нас как последний. Жонглёра звали Зи́мерц, и он был мастером в деле взлома замков и подделки монет, воистину у него были золотые руки при дерьмовом нутре! Акробатов звали Ге́мбель и Ли́рстих, и они употребляли свои ловкость и прыть отнюдь не только для увеселения публики. Они не были кровными братьями, но связь между ними была нерушимая, словно Боги даровали им одну душу на двоих. Извозчика-щипача все звали Гэк, а за главного у нас был тот самый лютнист по имени Шро́нхильс. Он был хитрый малый, его даже можно было назвать чутким стратегом и великим комбинатором, который при том совершенно не гнушался надевать на себя маску простодушного идиота, чтобы усыпить бдительность людей. Наша банда была из тех воров, что действуют тихо и незаметно, не прибегая к угрозам и кровопролитию; мы не искали себе громкой славы, а лишь желали больших и лёгких деньжат. Да-а-а… от них я научился всем воровским премудростям, а также множеству навыков и всевозможным уловкам, до которых я бы сам вряд ли смог додуматься и за двадцать лет. Тогда же Шронхильс обуучил меня чтению, письму и счёту. Можешь мне не верить, но ученик из меня был хоть куда! Я схватывал всё буквально налету.

Работали мы всегда примерно по одному и тому же плану, надёжному и безотказному. Как прибывали в новый город, так немедля хватали бубны с бубенцами и отправлялись зазывать людей на представления. Ходили по улицам, крича и звеня, как умалишённые, такие вот дурачки-простачки, а сами всё высматривали дома, в которых бы нашлось чем поживиться и в которых не оказалось бы слишком много помех для наших тёмных делишек. Мы частенько стучались в двери особо привлекательных жилищ, предлагая за пару грошей дать короткое представление для хозяйских детишек, а когда и если нас впускали, то старались запомнить, чего хорошего было в комнатах и прикинуть, где жильцы могли хранить свои сокровища. Бывало и так, что Шронхильс от своих мутных дружков, коих у него по всей стране было немало, получал верную наводку на особняк какого-нибудь дворянина, временно покинувшего город с огромной свитой и оставившего свою резиденцию полупустой, и тогда всё проходило куда быстрее и проще.

Следующие три-четыре дня мы давали шумные концерты на площадях на потеху всем горожанам, а в последнюю ночь перед отъездом выходили под покровом темноты на дело и обирали домишко-другой, обещавший самую большую награду и не грозивший встречей со стражей. Если удавалось стырить что-то ценное кроме денег, то все подобные вещички мы за полцены отдавали первому встреченному в дороге купцу. Можешь мне не верить, но всем им было совершенно безразлично, каким-таким образом в руки безродных оборванцев-шутов попадали жемчужные бусы, золотые сеточки для волос и гранатовые перстни. Большой и вкусный барыш был для них превыше вопросов морали.

По первой меня отправляли только по карманам шарить, но спустя где-то год у меня произошло долгожданное боевое крещение. Мы тогда остановились в крошечном городишке, слабо чем отличавшемся от крупного и пошли грабить домину тамошнего кулака. Как это обычно и бывает, он был той ещё сволочью, паскудой и мразотой, нагадить успел всем и каждому, многих сельчан разорил, ещё бо́льшему числу угрожал, кое-кого не единожды избил, а у кого-то и жену обесчестил взамен уплаты части долга. Нам про него ещё много чего наговорили, люди изливали на него желчь с особым удовольствием, так что на дело мы отправились воодушевлёнными и без каких бы то ни было смолений и угрызений совести. Впрочем, она и так редко давала о себе знать.

Дом у кулака был в два этажа, стены первого были сложены из добротного камня, а черепичная крыша резко выделялась на фоне соседних деревянных и тем более соломенных настилов. Со мной в паре был Лирстих, а Гембель с Гэком встали на шухер. В случае чего они бы подали нам условный клич, чтобы мы как можно скорей выбирались из дома, или же наспех подожгли чего-нибудь возле забора, чтобы хозяйским холопам стало уж точно не до нас. Мои старшие товарищи своё дело знали и были чертовски спокойны, а вот я был весь как на иголках. Никогда в жизни я не трусил так, как в ту ночь, сидя в зарослях под оградой; даже когда спустя годы один знаменитый своими дурным нравом и тяжёлой, скорой на расправу, рукой полководец застал меня голышом в объятиях его благоверной жёнушки, я не испытал и сотой доли того ужаса и трепета. Ведь той ночью я рисковал не только своей жизнью, которой всегда была грош цена, нет… я боялся, что из-за моей оплошности погорит вся наша лихая шайка. Лирстих заметил мои терзания, хлопнул меня легонько по спине, улыбнулся и сказал заветное: «Не ссы». Ничего лишнего, просто «не ссы» и харя верного товарища, готового вместе с тобой испить до дна чашу горя или счастья, вернули мне уверенность в своих силах и предали необходимого хладнокровия. Не стану вдаваться в подробности того ограбления, скажу только то, что добра мы с него поимели немало, а Листрих, то ли чтобы покрасоваться передо мной, то ли чтобы меня напугать, снял со спящей кулачихи обручальное кольцо, пока я, вновь съёжившись от страха, ждал, что она в следующий миг откроет глаза и завопит дурным голосом. Напрасно; этот ловкач ещё бы и с муженька кольцо стащил, но у того кисти до того распухли, что единственным способом снять украшение — было отнять ему весь палец.

Вот не надо на меня так смотреть. Бездействовать и смиренно дожидаться спасения на дне выгребной ямы станет только законченный осёл, а маломальского выбора мне жизнь не предоставила, так и в чём тут моя вина?! Вы, дворяне, рождаетесь с пятью золотыми половниками в каждом отверстии, и армией услужливых нянечек да мудрых учителей вокруг колыбели, а затем идёте по проторенной отцами, дедами и прадедами дорожке к сияющим хрустальным башням в обход гибельных гор да тёмных лесов. Так откуда же у вас, таких праведных и распрекрасных, не познавших тягот и забот простого человека, берётся право призирать нас, отроду обделённых и заклеймённых дурной кровью, брошенных в вязкое и липкое болото зол, грехов и отупления? Молчи, золотой мальчик, всё равно ничего дельного ты сказать не сможешь, но вот я скажу тебе, что, попав в него, ты захочешь сдохнуть прежде, чем твои ноги коснуться его изъеденного кошмарами дна, если оно вообще существует. Молчи…

Так о чём это я говорил? Ах да, домушничество.

На моей памяти мы точно обокрали сотни две, а то и все три домов. Несколько раз мы ухитрялись пробраться в филиалы торговых гильдий, и, хотя денег там были целые горы, нам не удавалось украсть слишком много. Больно уж золото тяжело, так что если пожадничаешь и набьёшь им полные карманы, то ни по стенам карабкаться, ни по крышам прыгать, ни просто бегать ты уже не сможешь и тебя наверняка сцапают. Однако в грабеже гильдий был свой интерес и шарм, ибо следующие недели треть торговцев Империи судачили о наших дерзких преступлениях. Иногда вот так зайдешь по своим делам на рынок, а там один купец жалуется другому, что в прошлом месяце кто-то пробрался ночью в их торговую обитель и выкрал аж триста золотых гульденов, а в добавок ещё и старинную картину облил чернилами, а следов никаких не оставил. Слушаешь это, и тебя от гордости всего распирает. Хочется подойти к нему поближе, улыбнуться, нахально и надменно, да так, чтоб он мигом всё понял, и щёлкнуть его по мясистому, покрасневшему от злости носу или пинка под зад дать, но нельзя. Прикусываешь язык и только слушаешь, а затем остаток дня ходишь гоголем, и даже как-то зазорно становиться по чужим карманам лазить, чересчур уж мелкое дело для такого удальца, как ты. Хах, да… четыре года… четыре года вот такой весёлой «семейной» жизни, но ведь всё в этом проклятом мире не вечно и имеет свой конец, как бы нам того не хотелось. Конец нашему удалому братству пришёл жаркой августовской ночью в городе, носившем имя Би́льдешвейг.

И ведь начиналось всё вполне обыденно и рутинно. Прикатили на телеге и пошли по улицам, разодетые в пёстрые одежды и шутовские колпаки, с песнями на устах и плясками в ногах. Бильдешвейг был четвёртым городом Империи по военной мощи и первым по плодородию окрестных земель; его называли Великой Житницей Юга, и в нём действительно было чем поживиться. Местные дворяне и купцы сколотили себе баснословные состояния на обычном хлебе и простом сукне. У нас детям рассказывают одну старую сказку, в которой злобный карлик умеет ткать золотые нити из соломы, и в народе ходили, а может и до сих пор ходят толки, что в подземельях Бильдешвейга обитает целое племя таких вот магических, обращённых в рабство уродцев, но если ты удосужишься посетить тамошние окрестные деревни, окружённые бескрайними полями пшеницы, и взглянешь на тощие рожи вечно голодных крестьян, то быстро смекнёшь, откуда же на самом деле взялись все несметные богатства сытых аристократов.

Глаза у нас разбежались, столько там было дворцов и хорошеньких лавок, которые обещали немалый куш, хотя здесь, в Лордэне, таковых найдётся ещё больше. Впрочем, Шронхильс до конца тёплого сезона хотел обчистить всего один домишко, но так, чтобы всю зиму наш стол ломился от жаркого и засахаренных фруктов, а вино лилось через край резных кубков. Вскоре мы нашли подходящий особнячок, в два этажа высотой и собственной бальной залой, и, дождавшись тёмной, безлунной ночи, прокрались в него и бесцеремонно обнесли. Прошло всё на удивление гладко и по-детски просто, а среди украденных вещей оказалось старинное ожерелье с несколькими крупными изумрудами; продай мы его хотя бы за треть цены, то смогли бы прикупить каждому из нас по деревне с мужичьём, завести по красавице жене и зажить как приличные люди. И вот, когда мы, преисполненные радостью, сидели внутри нашей повозки, тряся друг друга за плечи и обмениваясь мечтами, в дверь со всей силыударил кулак в стальной перчатке. Хриплым и басовитым голосом, тамошний капитан городской стражи приказал нам выходить с поднятыми руками, а если мы ослушаемся, то нас заколотят внутри повозки и заживо сожгут.

Не успели мы осознать всю гибельность и безысходность нашего положения, как Зимерц отпер дверь и радостно повалился в объятия стражей. Паскуда нас сдал. Не думаю, что дело было в деньгах. Где-то за четыре недели до того он сцепился с Гембелем из-за дочки трактирщика, у которого мы остановились по пути в Бильдешвейг. Девка была не то, чтобы очень красивой, скорее даже невзрачной, и как по мне совсем не стоила подобных страстей, но их ссора быстро переросла в драку. Подобное случалось и прежде; обычно они бы подулись друг на друга, затем выпили и помирились, но в тот раз Гембель с чего-то решил пойти до конца и добился роковой девицы. Молчать бы дураку об этом, но он не только злорадно и во всех деталях поведал нам о своей победе, так ещё и стал носить на запястье ленту из волос той девки. Зимерца от одного только вида этой тряпичной полоски аж выворачивало, и он вовсе перестал с ним общаться. Уверен, что семя их конфликта пустило корни ещё до моего прихода в компашку, но мне было суждено увидеть его плоды.

После подлого предательства Зимерца нас попытались вытащить из фургона, но мы не собирались просто так сдаваться, и Гек проткнул одного из стражей рогатиной, которой мы обычно защищались в дороге от голодных волков. Завязался бой, если его можно так назвать, и я был готов сложить свою голову вместе с товарищами, но Шронхильс приказал мне вылезти на крышу через люк и при первой возможности постараться сбежать. Я, конечно же, возразил ему, что не желаю оставлять их, но он, не желая ничего слушать, обнял меня, а затем буквально выкинул на крышу. Стражи с фонарями окружили нашу повозку со всех сторон, и они бы сразу заметили меня, если бы в тот же момент лихая банда не бросилась в отчаянную атаку на солдат. Этот внезапный и безумный манёвр застал их врасплох, и я, улучив момент, спрыгнул на спину коня, на котором приехал их офицер, и что было мочи погнал его вперёд, при этом насмерть затоптав одного солдата. Упрямым скаковым жеребцом я управлял плоховато, да и городские улицы знал не слишком хорошо, а потому меня весьма скоро стали нагонять бросившиеся вдогонку всадники, но я, проезжая мимо невысокой стены и рискуя свернуть себе шею, встал на седло и спрыгнул с коня. Пока мои преследователи слезали со своих лошадей и безуспешно пытались перелезть в доспехах через высокое препятствие, я уже был очень далеко и сидел внутри полуразвалившейся бочки.

Я чувствовал себя своего рода предателем за то, что не разделили судьбу друзей, радушно принявших в свой круг маленького оборванца, наставников, обучивших меня всему, что я знаю, но они хотели, чтобы я спасся и жил дальше, и ради этого они без раздумий принесли себя в жертву. Думаю, что мысли о моём спасении помогли им выдержать пытки, которым их подвергли в темнице. Перед моим бегством Шронхильс незаметно сунул мне в карман то самое изумрудное ожерелье. Может быть, он хотел, чтобы я всё же его продал и на вырученные деньги начал новую, порядочную, спокойную, лишённую опасностей жизнь, но я без раздумий утопил эту проклятую побрякушку во рву тамошнего замка.

Шронхильса, Листриха и Гембеля повесили через четыре дня на рыночной площади. По всей видимости, Гэк отделался легче всех и сложил свою голову в битве у повозки. Я видел своими глазами, как палач надевал на их шеи петли, как расфуфыренный глашатай зачитывал приговор и как поочерёдно, под ликование толпы, из-под их ног выбивали табуреты на коротких ножках. Скверное зрелище, но всё же они держались твёрдо и приняли смерть мужественно, как и подобает настоящим ворам.

После казни я хотел сбежать из города, но у всех ворот встали заслоны из стражей, и они пристально всматривались во всякого, кто хотел покинуть город, и тщательно досматривали повозки, заглядывали в короба и ящики. Тем же временем по улицам стали ходить сыскные отряды; они отлавливали беспризорников и бродяжек, хоть чем-то походивших на меня, и отводили их в тюрьму, а заодно трясли скупщиков краденного, в надежде найти то самое злополучное ожерелье. Они искали меня целый месяц, но так и не смогли напасть на мой след, а в конце сентября случилась ещё одна казнь.

Это был один из лучших дней в моей жизни, когда на площади перед городской ратушей четвертовали предателя Зимерца. Его держали под замком и приводили к нему мальчишек, чтобы он опознавал в них меня, однако я оставался на воле, а ожерелье было утеряно, а потому его сделка со стражами оказалась разорвана, или же он до такой степени надоел им всем, что на него решили повесить всех собак и казнить вместо меня. Ох, как же он рыдал и как пускал сопли, как он молил богов и дворян о помиловании. Даже разок, когда его руки обвязывали верёвками, он посмел просить прощения у своих мёртвых друзей, но не бывать этому. Для предателей на той стороне приготовлен отдельный уголок кошмаров и нескончаемых мук, в чём-чём, а в этом меж собой согласны все жрецы. По крайней мере те, с которыми мне доводилось вести беседы.

Вскоре после казни Зимерца искать меня перестали, и я благополучно покинул город, на всякий случай примкнув к группе батраков, шедших на полевые работы во владения к какому-то барону. Конечно же, выйдя за стены, я не поплёлся вместе с ними на фермы, а направился в другой город и там вновь занялся тем ремеслом, которым единственно и обладал. Воровал, воровал и ещё раз воровал, становясь с каждым следующим разом всё смелее и наглее! У меня были чуткие до сплетен уши, неприметная для чужих глаз наружность, а также крепкие и ловкие руки с ногами, которые позволяли мне залезать в любые карманы и карабкаться чуть ли не по отвесным стенам, цепляясь за незримые для обычного человека выступы и узкие впадины меж камней кладки, благо, что в те годы я был ещё легче, чем теперь. Награбленное добро я незамедлительно продавал первому попавшемуся ростовщику или барыге, даже если он предлагал не слишком выгодную цену, после чего бежал всамый роскошный бордель, к тому времени я уже достаточно возмужал для подобных развлечений, где в пару вечеров просаживал весь свой заработок, пускай там было хоть сотня золотых. Деньги я вообще не считал! Для меня жарили ягнят и поросят, приносили свежие фрукты; благородное вино и лучшее пиво текли реками, и ни одна девица в округе не оставалась без моего внимания. Веселился я воистину по-королевски, только без оглядки на благоверную жену или какого-нибудь ханжеского, вечно стоящего над душой священника. А если у меня какие деньги и оставались, то я резался в карты, кости или напёрстки, пока не поднимал солидный куш, и тогда я снова бежал к девчонкам, либо пока не проигрывался в пух и прах и не шёл на новое дело.

Я более не искал себе напарников. Не уверен было ли дело в том, что боялся ли я снова потерять друзей или же опасался нового предательства, но так было даже лучше. Своей жизнью я как-то не дорожил, а потому жил без оглядки, орудовал дерзко и порой даже безрассудно, а на месте своих свершений я оставлял изрезанный ножом серебряник, дабы никто не посягнул на мою славу, и вскоре молва обо мне разлетелась по всей Империи.

Мне давали прозвища: «Neuker» — Призрак, «Pist» — Ловкач, «Zumfester» — Бродяга и ещё великое множество, всех не упомнить. В каждом городе можно было найти листовку, сулившую награду за мою голову, вот только на них не было ни примет, ни худого рисунка, только число с несколькими нулями. За мной охотились лучшие наёмники Империи, но в цепкие лапы этих бесчестных душегубов попадал кто угодно кроме меня. Я же являлся в ночных кошмарах купцам и феодалам, дрожавших над своими сокровищами, а простой люд мнил меня благородным героем, вершителем справедливости и слагал обо мне хвалебные песни. Дурачьё, я бы и их всех обокрал, если бы у них было хоть что-то стоящее, но кражей яблок не прославишься, да и сыт особо не будешь.

Я прожил так лет восемь, а может и девять, точно не упомню, но за эти годы я успел наворотить столько дел, сколько некоторые и за всю жизнь не сделают, пускай им и был бы отмерен гномий век или даже драконий. Однако эта глава мой вольной и полной свершений жизни завершилась, когда в начале весны наш молодой Император Багарис IV, тогда ещё носивший безобидное прозвище «Длинный», женился на принцесске из соседнего государства Лилерт, отданной ему в качестве гаранта мира между государствами. По этому поводу в столице состоялись пышные празднества, на которые съехались десятки послов с пожелания счастья молодожёнам и подарками, и, разумеется, что я не мог упустить такого веселья и тоже прибыл в Бренденхе́йм.

В две недели я наворовал добра почти на пять сотен золотых марок, даже разок запустил лапы в Имперскую казну, где обмочил кое-какие документы, но в том виноваты три пинты выпитого за здоровье Императрицы пива, и разок провёл ночь на мягчайших перинах во дворце одного герцога. Папаша не без выгоды для себя договорился выдать младшую дочурку за старого, обрюзгшего и заплывшего жиром, но при том сохранившую неудержимую тягу к молоденьким девицам графа, но ему назло она бросилась в объятия таинственного и весьма обаятельного незнакомца, заглянувшего вечерком в их сад. Как же она тогда сказала… «Пусть до конца моих дней все будут считать меня грязной шлюхой за то, что я познала мужчину до священных уз брака, но, возлежав с той дряхлой свиньёй, столь любимой и уважаемой моим отцом, я осквернюсь стократ больше чем теперь». Хех, а потом ещё удивляются, почему все бабы такие злые, коварные и неверные. Но я что-то снова отвлёкся.

В одну из ночей, шастая по улочкам столицы, я заприметил уютный особнячок, возле которого стояла новёхонькая карета, отнюдь не роскошная, но сделанная на славу и со вкусом. Свет в комнатах не горел, собак во дворе не было видно, да и охраны тоже, потому я решил мимоходом заглянуть внутрь. Дело плёвое, а вдруг чего-нибудь да найдётся? В крупных домах всегда отыщется пара ставень, которую от усталости или невнимательности прислуга забудет надёжно закрыть. Перелез через забор, прополз мимо кустов и влез на кухню, где в углу одиноко спала тучная кухарка. Затем перешёл в обеденную залу, а из неё и в гостиную.

Не знаю почему, но местечко показалось мне каким-то мрачным и гнетуще тихим. Меня не покидала странное и неприятное ощущение, что за каждым моим шагом внимательнейшим образом наблюдают, но, сколько бы я не озирался по сторонам, так никого и не заметил, а потому шёл дальше.

На первом этаже я забрал пару причудливых, но уродливых бронзовых статуэток с тёмными камнями вместо глаз, более походивших не на украшение, а на предметы культа, и поднялся наследующий этаж, где в дальней комнате надеялся найти какой-нибудь ларчик с монетами или драгоценными побрякушками, но за поворотом коридора меня встретило… пугало… Вроде оно… я помню его неказистую, сгорбленную фигуру в изорванном чёрном сюртуке, его старый мешок-лицо и его разорванный, измазанный в крови рот, из которого торчали перья и обломки костей. Оно казалось огромным, довлеющим и вездесущим, лишённым души, но более чем живым. Смотри, от одного воспоминания о нём у меня дрожат пальцы. Потом оно хрипло загоготало и двинулось на меня, отстукивая деревянными стопами по полу. Бросив мешок с добычей, я бежал прочь, страшась обернуться, а оно, или же они, визжа и скрипя, бежали за мной сквозь лабиринт коридоров, которому не было конца и края. Уродливые соломенные люди с холодными дырами-глазами, с ног до головы перемазанные в останках растерзанных ими зверей, не знающие усталости и милосердия. То было какое-то безумие, они нагоняли меня; я помню, как их шершавые, сдирающие кожу пальцы хватали мои члены и тянули их в разные стороны, силясь разорвать меня на маленькие кусочки, но вот я снова бегу, и до меня долетает лишь эхо их грохочущих шагов. И так повторялось снова и снова, пока я не оказался на полу темницы. Да-да, вот так вдруг на сыром каменном полу маленькой комнатушки без окон, прикованный цепью к кольцу в стене. Может быть, тогда и произошло что-то ещё, но в моей памяти между этими двумя картинами нет и малейшего зазора.

Там я просидел несколько дней, может быть недель или даже месяцев; когда не видишь небо и пребываешь в постоянной полудрёме, твои внутренние часы сбиваются и начинают тебя обманывать. Ко мне изредка заглядывал тюремщик, молча давал кусок чёрствого хлеба и ставил подле меня новый кувшин с водой. Я не пытался с ним заговорить и всё ждал, что ко мне придёт какой-нибудь капитан, навроде тебя и, улыбаясь, пересчитает мне все косточки, попутно задавая всякие вопросы, но он не приходил, и я думал, что меня решили просто казнить без лишней возни. И всё то время, что я лежал на полу той камеры, стоило мне закрыть глаза, как перед моим взором являлась какая-нибудь картина недавнего прошлого, как я крался в темноте, как перелезал через стены, как скакал по крышам и как забирался в окна. Я вспомнил сотню лиц тех, кого я обдурил, продавая добро, и у кого выуживал сведения, вспомнил лица всех девушек, с которыми я коротал ночи. Я видел города и дороги, дворцы и избушки, леса и поля, я вспомнил вкус вина и запах жаркого, и хотя я прежде был уверен, что они для меня совершенно ничего не значат, как и всё остальное на белом свете, что в роковой час я откажусь от них всех и без колебаний переступлю через границу, отделяющую нас от Царства мёртвых, но тогда я понял, что ещё не сумел вдоволь насладиться человеческим бытием, что я привязан к нему каждой частичкой своей маленькой, ссохшейся душонки. Тогда она у меня ещё была.

И вот, когда я, наконец-то, осознал, что вовсе не готов к смерти и только желал вырваться на волю, в мою одинокую, преступную келью вошёл он — Zwanfitter, по-вашему будет «Безымянный Палец», один из магистров «Длани». О, так ты слышал и о Длани? И что же именно тебе о нём рассказали?

Что?! Орден на службе Императора? Ха-ха-ха! Видимо этот твой старикашка ничегошеньки не смыслит в чернокнижниках. Они не служат никому кроме самих себя, а слушаются они только до поры до времени, копя в сердцах самые мелочные обиды даже на самых близких людей и вынашивая планы изощрённой мести. Мало кто из них вообще доживает до седых волос, не умерев прежде от рук горделивого ученика, которого он сам же и надеялся использовать как очередную разменную фигуру в бесконечной череде интриг и предательств, даже если они — родные отец и сын. Прелестные люди, в общем-то говоря.

Оказалось, что я по незнанию пробрался в его обиталище, за что полагалась самая жестокая и изощрённая из казней, но он сказал, что его восхитили мои воровские умения и что он готов милостиво простить мне мою дерзость, если я соглашусь отныне и до скончания веков стать его преданным слугой. Раз я сижу перед тобой живым, то не трудно будет догадаться, что какой выбор я совершил. Приняв мою клятву верности, он приказал принести в мою темницу хорошую постель, дать мне масляную лампу и хорошей еды и добротного вина, сколько я захочу. Пересели он меня в нормальную комнату, я бы непременно попытался бежать. Сам знаешь, клятвы воров и попов гроша ломанного не стоят, а честь у нашего брата водится только в детских сказках.

Дальнейшее моё заточение было весьма коротким. Через пару тройку дней меня вытащили из-под земли, посадили в карету и увезли из столицы в окрестный лес, где стоял старый замок Штрангендро́с — Медвежий Дом. Меня поселили в бараке с ещё девятнадцатью молодыми парнями, некоторые из которых тоже были пошедшими на сделку преступниками, а прочие простыми наёмниками, прельстившимися обещанным золотишком. Вместе с нами в отряд были набраны и шесть юных девушек, чёрных вдов, успевших свести в могилу не одного любовника. Из нас вознамерились сделать разведчиков, шпионов и, что важнее, убийц, причём самых лучших из когда-либо живших на свете. Помню, как нам изо дня в день талдычили: «Вы — более не люди, отныне вы — продолжение Императора. Вы — его глаза, высматривающие врагов трона. Вы — его уши, слышащие тайные речи. Он — ваша голова, а вы — его длинные руки, несущие его гнев и сеющие справедливость, ибо Он — есть наместник самих Богов».

С восхода до заката, а порой и до нового восхода, нас гоняли как сивых кобыл. Были тренировки для тела, где нас учили стрелять из всего чего только возможно, учили драться оружием и голыми руками, учили карабкаться по стенам замка, учили прятаться и ездить верхом. Были у нас тренировки и для ума, где нас заставляли с одного взгляда запоминать местность и карты, примерять на себя роли разных людей, будь то паломник, торговец или обычный бродяга и крепко помнить свою новую легенду, и конечно же врать, врать без запинок, без раздумий, но при том связанно и запоминать всё, что ты насочинял, чтобы ты тут же мог всё повторить без единой ошибочки. Да, ложь — одно из высших искусств, что дано человечеству. Нам показывали, как обходиться с гранатами, как варить некоторые полезные эликсиры и из каких растений и животных можно сделать смертельный яд, а затем каким наилучшим образом его можно применить. Нас обучали языкам соседних королевств, чтобы мы моментально не выдали себя банальным непониманием их речи. Под конец дня мы еле волочили ноги, всё дико болело, а голова была свинцовой. После подобных истязаний обычному человеку нужно отлежаться пару деньков, но перед сном в нас вливали по кружке какого-то отвратительного снадобья, и к утру мы буквально воскресали. Было тяжко, но всяко лучше, чем сидеть в темнице в зловонной и холодной луже собственной мочи, так мы думали.

Спустя где-то месяц, может два ежедневных триеровок нас привели в одну из зал Штрагендроса, где нас встретил рослый и тучный мужик с лицом крайне уродливого и плешивого младенца — один из пыточных мастеров на службе Императора. И с того дня начался новый этап в нашем обучении — обучение на живом мясе. Да… к нам в замок привозили закованных в кандалы узников тюрем и просто отловленных на улице бездомных бродяг, ну а мы под чутким руководительством Малыша, так мы его звали, вытворяли с этими людьми всяческие вещи, о которых и говорить страшно. Нам показывали, как истязать их тела самими мучительными и изуверскими способами, при том не нанося смертельных ран, чтобы в дальнейшем без труда раскалывать даже самых стойких и фанатичных людей, и в противовес тому нас обучали верным способам прикончить человека молниеносно, без лишней возни и шума.

Отказываться от пыток было нельзя. Почти все из нас в прошлом были убийцами, но отнять чужую жизнь в потасовке или бою, пускай и ради наживы, совершенно не то же самое, что медленно умерщвлять обессиленного и прикованного к столу человека, слушая его пронзительные вопли и слёзные мольбы. Что-то внутри не даёт это сделать вот так просто. Тебя начинает выворачивать наизнанку, руки перестают слушаться, но Малыш, эта жирная паскуда, наслаждался каждым мгновением истязаний. Однако же, сейчас мне будет мерзко от своих же слов, он действительно был непревзойдённым мастером своего дела, истинным гением достойным восхищения. Будь он живописцем или скульптором его творения были бы бесценными реликвиями, а потомки веками чтили бы его талант, называя даром Богов, но этого паршивца одарили разве что Князья Хаоса.

Его пример был заразителен и некоторые из нас, кто и прежде не чурался лишней жестокости и сам искал кровопролития, быстро втянулся и стал получать удовольствие от воплей наравне с учителем, остальные же орудовали ножами, иглами и щипцами машинально, не задумываюсь, словно бы вся их человечность на время покидала их души, но всё же среди нас нашлись и те немногие, кто противился приказам или же просто трусил. К таким Малыш подходил со спины, сжимал их кисти с инструментами и сам выполнял всю работу, нашёптывая в ухо все тонкости процесса. Получалось криво, неуклюже, от чего страдания несчастных лишь умножались, и в следующий раз ты сам хотел прикончить его побыстрее; такое вот убогое милосердие. Только не спрашивай, кем из них был я…

В общем-то неудивительно, что одним утром под парой одеял мы нашли свёртки, подражавшие спящим людям. Если не путаю имена, то это были кровати Ке́йтрома и За́львига. Они были старыми друзьями, хлебнувшими вместе пуд лиха, а от того из всей нашей компашки негодяев в щепетильном и рискованном деле побега они могли положиться только друг на друга, что они и сделали. Мда… нас держали взаперти и в то же время учили всюду проникать и ото всюду ускользать. Мы опасались, что наши надсмотрщики, узнав о побеге, устроят большой допрос, станут выпытывать у нас: не помог ли им кто и нет ли ещё желающих покинуть замок, однако они лишь усмехнулись и обыденно погнали нас на очередную тренировку.

Нас поразило подобное легкомыслие наших тюремщиков, и в отряде пошёл тихий ропот. Треть из нас, уставшая от ежедневной муштры и полного отсутствия развлечений, задумала новый побег. Среди них был и я. Мы стали внимательнее следить за патрулями и караульными, примечать возможные способы преодолеть стену незамеченными, понемногу запасались провизией, а также набросали примерную карту местности по нашим отрывочным воспоминаниям. Мы были полны решимости сбежать из нашего армейского заточения, но вечером пятого дня после побега Зальвига и Кейтрома нас построили во внутреннем дворе, и к нам вышел человек, облачённый в чёрные одежды, которые ты теперь можешь видеть и на мне. При себе у него был покрытый запёкшейся кровью холщовый мешок. Не проронив ни единого слова, он запустил в него руку и швырнул к нашим ногам отрезанную голову, а следом ещё одну. Ты должно быть уже понял, чьи это были головы, да?

С той ночи за нами прекратили круглосуточную слежку, оставили лишь две переклички утром и вечером и даже позволили ненадолго покидать стены замка. По сути, нам открыли все пути, но более никто не смел помышлять о побеге, ведь был тот, кто отыщет нас даже на краю света и непременно вернёт наши головы в Медвежий Дом. Звали его Майдрих — первый и самый искусный убийца на службе у магистров Длани. Целью всех наших тренировок и всего обучения было уподобиться ему, попытаться сравняться с его мистической силой и стереть нашу человечность, насколько это будет возможно. С того дня и все последующие годы, куда бы нас не отправляли: в дальнюю провинцию или в соседнее королевство, мы всегда ощущали его присутствие, чувствовали, что он пристально следит за каждым нашим движением, и этот безумный, вездесущий животный страх заставлял нас исполнять абсолютно всё, что бы нам не приказали.

Нас гоняли вплоть до середины зимы, когда землю покрыла толстая и пышная пелена снега и длинными ночами из лесов доносились завывающие песни голодных волков. Тогда по вечерам после заката к нам стали приходить юные чернокнижники, вечно смотревшие на всех исподлобья, и выбирали одного из нас. Избранный переодевался в бесформенную робу и, ступая босыми ногами по ледяному полу, уходил куда-то вместе с ними и более к нам не возвращался. Меня забрали девятым или одиннадцатым, точно не помню, да и неважно это, и отвели в недра замковой цитадели, куда нас прежде не допускали. Под ней находилась просторная, полукруглая зала со скошенными стенами, освещённая должно быть сотней свечей, горевших зелёным пламенем. В центре той залы был установлен повёрнутый как буква «Х» крест с десятком кожаных петель, покрытых каплями засохшей крови, а подле него стояли все пятеро магистров Длани — восходящие властители Империи. Разумеется, что в ту ночь, стоя посреди сырого и холодного подземелья, я ещё не знал, кем на самом деле являлись эти люди в длинных, стелящихся по полу балахонах. Для меня они были лишь мрачными незнакомцами, среди которых стоял мой бывший тюремщик и тогдашний господин — Цванфиттер, статный, худой мужчина с седыми висками, бесстрастным взглядом и высоким, горбатым носом на болезненном лице. В стороне от старейшин Длани, в тёмном углу, скрестив руки на груди, сидел Майдрих и пронзал меня глазами. Вернее, я чувствовал его взгляд на себе, самих его глаз, как и его рожи, я видеть не мог.

С присущим ему холодным злорадством в голосе Цванфиттер поприветствовал меня, не забыв подшутить над моим неудачным ограблением, от чего губы прочих магистров растянулись в довольных оскалах, а один даже захихикал, причём столь мерзко и гнусаво, что меня всего передёрнуло. Затем он приказал мне раздеться и протянул оловянную кружку, наполовину заполненную каким-то молоком, от которого сильно пахло травой или древесными листьями. Я покорно выпил его, и ко мне подошли прислужники. Они быстро и умело обрили мою голову, обтёрли моё тело сперва влажными тряпками, затем сухими и напоследок пропитанными душистым маслом, после чего они прижали меня животом к кресту и туго стянули тело ремнями, так что я мог шевелить только глазами.

Я слышал, как журчала вода, выливаемая в миску, слышал слова на неизвестном мне языке, слышал скрежет затачиваемого металла тем временем, как голова становилась всё более тяжёлой, а зала медленно и плавно кружилась перед моим взором, словно парочка влюблённых на весенних плясках. Под действием дурмана тело легчало и становилось каким-то неосязаемым, по нему расплылось приятное тепло и мне начало казаться, что я, вместе со своим крестом, воспаряю к небесам навстречу самозабвенному и нескончаемому блаженству. М-м-м… да… А затем я почувствовал, как бритвенно-острое стальное перо вонзилось в мою лопатку, жадно зарылось под кожу и принялось разрывать мою плоть словно плуг, вспахивающий пашню. Наслаждение обернулось страданием, и я чувствовал, как холодный воздух жжёт оголённую плоть, как по спине стекают густые капли крови, но я не мог ни вырваться, ни закричать, только дрожать и мычать. Спина, ноги, руки и даже череп, они резали меня словно плотник, долотом придающий новую, совершенную форму неказистому полену.

Эх, лучше бы я в тот момент потерял сознание или же отдал концы, потому что сразу после завершения резьбы они перешли к следующей ступени ритуала. Оказалось, что сдирание кожи было лишь нежной прелюдией к последующей пытке. Я помню, как моей спины коснулась мокрая кисть, а затем наступила она — Боль. Боль, которую ты не найдёшь ни в пасти кровожадного хищника, ни в руках умелого палача. Эта боль вокруг тебя и в тебе самом, разрывающая и обволакивающая, столь сильная и всеобъемлющая, что весь остальной мир для тебя попросту перестаёт существовать. И в этом одиноком закутке страданий ты не слышишь ничего кроме его могучего голоса, оплетающего тебя словами, словно коконом из нерушимых цепей. Попробуй хотя бы помыслить об освобождении из них, как они раскаляются до белого сияния и прожигают твою плоть и скручиваются в кольца, чтобы придушить тебя. И это продолжается целую вечность, пока в тебе ещё есть жажда к свободе, пока в тебе остаются воля и силы к сопротивлению, но… рано или поздно ты смиряешься и со всей покорностью и благодарностью принимаешь свой новый поводок. Тогда станет самую малость легче.

Очнулся я спустя три дня на койке в замковом лазарете, перевязанный с ног до головы льняными бинтами, а на соседних кроватях мои не менее потрёпанные товарищи по несчастью. Шевелиться я толком не мог, и без того беспрестанно нывшие раны пронзала резкая боль, свежие корки трескались и кровоточили, так что ко мне был приставлен личный слуга, который две недели кормил меня с ложки, точно младенца, поил водой и пихал под задницу приплюснутый горшок.

Когда же раны достаточно затянулись и с меня сняли бинты, то я обнаружил, что по обратным сторонам моих рук и ног, а также по всей спине протянулись длинные чёрные полосы и кольца. Сейчас сниму рубаху, и сможешь сам на них посмотреть. Красиво, а? Хе-хе, это я так. Понятно, что их нам не для украшения рисовали, а ради того, чтобы мы обрели кое-какие способности к магии, которыми нас не одарили родители. Да, это считалось невозможным, но в очередной раз человек бросил дерзкий вызов самоуверенным Богам и попёр написанные ими законы природы. Этот уникальный метод изобрёл сумрачный гений моего господина — Цванфиттера, и я теперь начинаю подозревать, что он мог найти вдохновение в тех демонах, что мы видели с тобой сегодня, больно уж методы похожи. Хотя… может и нет, мёртвого уже не расспросишь. Кстати, о мёртвых, семеро человек из нашего отряда всё же не пережили этой изуверской процедуры, то ли кровью истекли, то ли скончались от болевого шока.

По итогу нас наделили способностью становиться невидимыми для глаз, ускользать от почти всех заклятий обнаружения, видеть сквозь иллюзии, если те были не слишком сильными, и в добавок ко всему вышеперечисленному они надёжно запечатали наш разум от посягательств иных чернокнижников, кроме самих магистров Длани. Однако эти самые силы необходимо было ещё обуздать, и в этом нам помогали младшие чернокнижники и Майдрих. Приходя на наши тренировки, он имел привычку появляться возле нас совершенно внезапно, точно приведение, просачивающееся сквозь землю могилы. В таких вещах ему не было равных, а ещё перед нами он никогда не снимал своей маски, так что никто не знал его лица. Вероятно, что он делал это для того, чтобы потенциальный беглец не смог его узнать, когда они окажутся за одним столом в захудалом трактире или встретятся ночью на тёмных улочках далёкого города, или же чтобы он видел Майдриха во всяком прохожем и от того испытывал нескончаемый страх, предавался душевному самоистязанию и, в конце концов, уже бы возжелал его рокового пришествия.

Не стану вдаваться в излишние подробности нашего магического обучения, скажу только, что завершилось оно довольно быстро, хотя большинству из нас оно далось не слишком просто. По завершению тренировок нам выдали снаряжение от лучших имперских мастеров и разделили на небольшие отряды по три человека, каждый из которых подчинялся определённому магистру, хотя бывало в последствие и такое, что нам приходилось объединяться и вновь орудовать плечом к плечу как в старые добрые времена. Само собой разумеется, что я вернулся в руки Цванфиттера, вместе с ещё одним невезучим парнем по имени Ди́мштейн и весьма симпатичной девицей А́ндели. Фигурка у неё была очень хорошенькая, только вот грудь была маловата, но, как по мне, это её отнюдь не портило.

Где-то с неделю мы провели в его столичном особняке, кутить и веселиться нам не давали, но в сравнении с прошлой казарменной жизнью это был самый настоящий отдых, а затем Цванфиттер отправил нас на первое задание. На западе есть, вернее была такая провинция Драйгенштаус, некогда являвшаяся маленьким вольным королевством и присоединённая к Империи всего полвека тому назад дядей Багариса IV — Зальдеером VII, а потому в её народе все ещё жила память о старых порядках и тайное, но очень сильное желание отсоединения от нашей страны. Тем более ситуация стала накаляться, когда не только старое имперское дворянство, но и возвысившаяся Длань стала всё больше вмешиваться в дела местных аристократов и тамошних купцов. Предпринимались попытки разрешить всё дипломатическим путём, но все эти помпезные встречи с долгой болтовнёй особого эффекта не возымели, и всё шло к тому, что восставший Драйгенштаус вновь придётся усмирять огнём и мечом. А ведь главный советник Зальдеера Рыжего ещё во время войны советовал разрушить город и истребить всех его жителей, не щада ни женщин, ни детей, дабы навсегда искоренить в нём стремление к независимости, а затем воздвигнуть на его месте новый град, но Император не послушал его и ограничился лишь казнью семьи драйгенштауского князя, оставив ещё с десяток потенциальных наследников престола по боковым ветвям рода в живых.

Нам приказали под видом нищенствующих паломников отправиться в провинциальную столицу и убить одного из лидеров заговорщиков, отсечь ему пальцы рук, а затем подбросить их во дворцы прочих аристократов вместе с приложенными письмами, что мы трое и сделали. Пробрались ночью в старый замок и тихонько задушили благородного старика во сне, а затем стащили его на пол и при помощи ножа собрали с его рук кровавый урожай. За следующие три ночи мы сумели доставить послания каждому адресанту, причём мы не просто подбрасывали их на порог имений или закидывали в открытые окна, а пробирались внутрь и оставляли их где-нибудь в спальне или прямо в детских колыбелях для пущей убедительности. Всё прошло гладко, и мы вернулись на поклон к Цванфиттеру.

В последующие годы мы ещё не раз проворачивали подобную… шалость. Да, в сравнение с прочими нашими выходками это была лишь маленькая и невинная, почти что детская шалость. Хотя бывало и так, что мы выслеживали какого-нибудь заговорщика и всего лишь отрезали ему палец, может два, в качестве предупреждения, оставляя его в живых. Помышляешь против Длани — лишись пальца, а не передумаешь — отправишься к праотцам за свою тупость.

Как и завещал советник Зальдеера, при помощи всеобщего страха, а не народной любви, Длань смогла подчинить себе всю Империю, прекратить извечную грызню между феодалами и установить железный порядок, который никто не смел нарушить. Укрепив своё хозяйство, Империя смогла наконец-то перейти в решительное наступление на королевства, что простирались к югу. С ними воевали всегда; ещё когда я был молокососом, мне доводилось слышать рассказы о южных походах наших полководцев, о выигранных ими сражениях и о захваченных там диковинных трофеях. В течение многих поколений приграничная полоса земли раз в пару лет орошалась кровью и меняла своих владельцев; в захваченных городах казнили старых и назначали новых вельмож, вырезали и пригоняли жителей, разрушали и возводили святыни, но окончательно закрепить за собой завоевания не удавалось никому. Магистры Длани вознамерились раз и навсегда положить конец этой расточительной чехарде, созвали со всех провинций огромное войско, понастроили требушетов да осадных башен и погнали всю орду на юг, поставив перед собой великую задачу — захватить не только те самые спорные земли, но и взять вражескую столицу, превратив свободный народ в преданного и бесправного вассала. Одним словом — сражаться до победного конца.

Несколько наших групп были засланы во вражеский тыл ещё задолго до начала наступления и объявления самой войны. Там мы проводили разведку, совершали диверсии, в основном поджоги, а после начала наступления стали охотиться на полководцев и важных феодалов, расправляясь с ними наиболее эффектными и кровавыми способами, чтобы перед битвой сломить дух войск. Порой нам давали задачу проникнуть в осаждаемую крепость и уничтожить их запасы еды или отравить колодцы, чтобы ослабить защитников или же вовсе принудить их к добровольной сдаче укреплений.

Наши действия оказывали существенное влияние на ход войны. Довольно быстро наши армии изгнали врагов с приграничных земель, захватили и укрепились в крепостях и уже готовились пойти маршу на столицу, где должна была состояться решающая битва за владычесвто, но в этот момент в Бренденхе́йм пришли вести с северо-восточной границы о том, что в Империю вторглись войска Лилерта. Несмотря на то, что дочурка их короля была женой нашего Багариса, отношения между государствами были очень скверными, так ещё молодая Императрица была весьма набожной послушницей Старейшей Звезды и была крайне благочестивой особой, регулярно приглашала в столицу всяческих святейших отцов и мудрых старцев, а также жертвовала деньги на строительство новых храмов и всё мечтала, что один из них облюбует Инквизиция. Сам понимаешь, что чернокнижникам, свившим себе уютное гнёздышко в Бренденхейме, подобное соседство могло доставить уйму неприятностей, так что они всегда недолюбливали Императрицу и пытались удалить её от государственных дел, а она, не имея возможности добиться защиты от безвольного и слабохарактерного муженька, беспрестанно строчила жалобные письма к своему отцу. Так что её преждевременная и трагичная кончина во время родов не только уничтожила залог мира между государствами, но и разожгла праведный гнев в сердце старика. Не знаю, была ли замешена Длань в её смерти или же всё произошло лишь по воле капризных Богов, но война была объявлена и лилертские рыцари, нанеся подлый удар в тыл, принялись безнаказанно вытаптывать поля Империи и разграблять деревни. Пришлось срочно перебрасывать часть войск с основного театра сражений, а вместе с тем оставить всякие мечты о скором завоевании юга.

Лилерт был довольно крупным и очень богатым королевством, раскинувшемся среди холмов и гор, где в изобилии добывались железные, медные, оловянные и золотые руды, но при том имевшее малое число полей, а потому их тяжёлые, закованные в первоклассную броню всадники хоть и не имели в округе равных по силе соперников, но при том были не слишком многочисленны. Будь у них больше таких рыцарей, то они бы непременно изничтожили прибывшее для их усмирения подкрепление и продолжили бы и дальше свои грабежи и бесчинства, но переброшенные войска всё же смогли отбиться от их копий. Отбиться, но не истребить или заставить их убежать врагов зализывать раны на родину, и в то же время южане, заметив отвод части войск, перешли в наступление на захваченные нами крепости. Из атакующих мы превратились в обороняющихся, а денежные расходы и людские затраты на ведение войны выросли в два, а то и три раза, что привело к всплеску недовольства не только среди дворян, терявших золото, но и среди простого люда, терявших братьев, отцов и сыновей и страдавших от грабежа как чужих, так и своих солдат. Кому нужны далёкие южные земли, когда твоё собственное поле поросло бурьяном, а в опустевшем доме вместо детского смеха поселились скорбь и страх — никому, кроме самых богатых.

По первой мы так и продолжали выполнение военных задач на чужбине, но спустя год изнурительной войны, нам приказали оставить врагов внешних и натравили нас на врагов внутренних. Как говаривал всё тот же советник Зальдеера: «Государю в своём правлении следует полагаться на страх перед неизбежным и суровым, но справедливым наказанием, но он ни в коем случае не должен вызвать ненависти у своего народа». Видимо магистры Длани никогда не слышали этих его полных мудрости речей. Сотни разорившихся помещиков и купцов, десятки недовольных феодалов и тысячи голодающих крестьян сперва тихо роптали, затем подняли головы и заговорили вслух, а потом и вовсе стали открыто выступать против Императорского двора и грозить ему силой. В большинстве своём во всех своих бедах они винили именно Багариса, а не Длань, про которую мало кто и чего знал.

Ответные меры не заставили себя ждать. Как из рога изобилия посыпались указы об увеличении числа городской стражи, новые законы о порядке, возводились тюрьмы и трудовые лагеря для осуждённых, а на каждой площади стояло по плахе, которая практически никогда не успевала толком просохнуть до того, как в её ложбину опускалась очередная голова. Да, в те годы они обезглавливали всех без оглядки на происхождение и сословие, променяли традицию на зрелищность. Закон стал не только чрезвычайно суровым, но и в высшей степени несправедливым и даже временами абсурдным, что вызывало лишь большее недовольство и тягу к мятежу. Чёрт возьми, я точно помню, что в стране почти полностью истребили бардов и поэтов, потому что те пели слишком вольнодумные и неугодные песни!

Маленькие, но вездесущие восстания крестьян подавляли солдаты, ну а нас отправляли по души заговорщиков, иногда лишь предположительных, и «предателей», к которым было просто так не подобраться и не призвать к суду. Иногда убивали с нарочитой жестокостью, чтобы все поняли, чьих это было рук дело, а порой тихо и незаметно, словно бы у человека во сне само собой остановилось сердце. М? Тот старик рассказывал о чём-то подобном? Да… да… в целом похоже, вот только тот маркиз был не из рода Штрибендайнов, а из Штребенгаузов. Участвовал ли я в этом? Нет, у меня тогда было иное задание, а детей и жену маркиза вроде бы прирезал Майдрих, возможно, что даже в одиночку со всем управился. Он то мог.

Как бы ни старались стражи, как бы ни трудились палачи, но дела в Империи лучше не шли. Я бы сказал, что наша страна очень хотела наконец-то умереть и придаться огню, чтобы в обновлённом облике возродиться посреди остывшего пепелища, однако мы всеми силами не позволяли ей отдать концы, продлевая её предсмертную агонию. Нас, слуг Длани, гоняли из одного конца страны в другой — наши навыки были всюду востребованы, но всё же порой и мы получали возможность хотя бы немного передохнуть. Пока Цванфиттер, обложившись письмами и донесениями, выбирал для нас новые цели, мы были вольны найти себе какое-нибудь приятное времяпрепровождение внутри стен столицы, кроме пойла. Магистры имели возможность внушать нам всякое и ставить в наших головах барьеры. Одним из таких барьеров был запрет на увеселительные напитки и прочие дурманы; иначе бы половина из нас спилась ещё в самый первый год нашей весёлой и полной добра службы. Не знаю, чем именно в свободное время занимались остальные убийцы, мы между собой были не особо общительны, старались не взболтнуть чего лишнего, но вот я при первой удобной возможности мчался в объятия той самой герцогской дочурки, а тогда уже несколько лет как графине Ризендра́йх — непокорной и своевольной Нанте́ли, которую я называл просто Нана. Её муж, старый граф, был одним из имперских вельмож, отвечавших за поставки продовольствия и оружия в войска. В первый год войны это было весьма хлебное место, полное корыто, желанная кормушка, у которой в короткий срок можно было с лёгкостью отрастить пару новых подбородков, но после вторжения Лилерта всё сильно переменилось: добавились новые направления перевозок, повысилась их частота, возросла стратегическая важность и пришлось усиливать охрану. Казначеи стали считать каждый грош, за непреднамеренную утерю имущества ввелись баснословные штрафы, а за взяточничество и кражи полагалось суровое наказание как к предателям отечества, вступившим в сговор с тем, чтобы помочь врагу, ослабив имперскую армию изнутри.

Я это всё говорю к тому, что дел у него было невпроворот, а потому молоденькая жёнушка частенько оставалась дома в томном одиночестве, лишённая любви и ласк. По ночам я приходил к стенам графского особняка и, если на втором этаже за мутным стеклом спальни я видел танцующее пламя свечи, стоявшей у самого окна, то пробирался в дом и проводил остаток ночи в объятиях Наны.

Нам было очень хорошо, быть может, если бы она не была дворянских кровей, а я бы не был безвольным головорезом во служении у тёмных колдунов, то мы бы могли сыграть свадебку и жить душа в душу в каком-нибудь небольшом, но симпатичном городишке, однако судьба сыграла с нами весьма скверную шутку. Несколько раз она предлагала послать всё к чёрту и сбежать вдвоём, прихватив с собой золотишко её мужа, не только из Бренденхейма, но и из самой Империи, и умчаться куда-нибудь за тридевять земель, где нас наверняка никто даже не подумает разыскивать и зажить там тихой семейной жизнью. Ради свободы она была готова навеки отказаться от всей той роскоши, которая окружала её с самых ранних лет, по крайней мере, она так мне говорила. Не уверен, что она имела хотя бы малейшее представление о том, как живет простой люд за пределом дворцов без угодливой прислуги, сколь тяжело и как много им приходится работать, чтобы выживать, но всё же решимость в ней явно была.

Того же желал и я. Искренне, всем сердцем и всей душой, ради новой жизни с ней я бы даже зарёкся когда-либо снова красть, но на нашем пути был он — Майдрих. Конечно, можно было понадеяться на то, что отправленный на очередное военное поручение он не сможет броситься на поиски сразу после нашего побега, а пока он будет в отлучке, наш след надёжно затеряется среди суматохи войны, но это было бы лишь наивной глупостью. Рано или поздно его бы отправили за нами. Длань не прощает предателей, и он бы непременно нашёл нас и прирезал нас обоих и детей, если бы к тому времени мы успели ими обзавестись. Не сомневаюсь, что меня он бы убил самым последним…

Так к чему я вспомнил Нану? Нет-нет, я не просто так ударился в воспоминания о былой любви. Как я уже говорил, её престарелый муженёк оказался в весьма затруднительном положении, когда всякий только и делал, что перекладывал вину за свою неудачи на кого-то другого лишь бы самому избежать свидания с плахой. Нередко случалось и так, что какой-нибудь полководец, потерпевший поражение в бою или уступивший неприятелю очередную деревушку, принимался обвинять подвозчиков в том, что это они не обеспечили их стрелами и обезоружили лучников или что это они недовезли еды, от чего воины стали сражаться хуже, а вот все его приказы были совершенно правильными и непременно привели бы к полному разгрому неприятеля, если бы не эти ленивые, проворовавшиеся увальни на телегах. Разумеется, что самого графа почти ни в чём не обвиняли, а если кто и пробовал, то он бы просто переводил все стрелки на своих же подчинённых, а потому у него не было причин бояться за свою жизнь, зато его кошелёк не только перестал пополняться новыми богатствами, но даже стал временами худеть, и вот это печальное обстоятельство уже тревожило его не на шутку.

Виновников он нашёл довольно быстро — Император, единственно из собственной прихоти и дурости развязавший эту губительную войну, и его безмозглые подпевалы-советники, не смевшие ему ни в чём возразить. На деле всё было ровнёхонько да наоборот, но большинство мятежников, что прежде и сами получали выгоду от войны, видели политическую картину Империи именно так. Вместе с отцом Наны он присоединился к одному из кружков столичных заговорщиков, мечтавших о скорейшем завершении войны и лелеявших планы о дворцовом перевороте. Среди них были люди, весьма уважаемые среди рыцарей, а также имевшие связи не только в торговых, но и в магических гильдиях, так что при должной смелости и известной смекалке они бы действительно смогли пошатнуть или даже низвергнуть власть императорского трона. Однако Длань первой прознала об их планах и незамедлительно вмешалась, пока те не успели сплести вокруг них свою роковую паутину.

В тот раз мы всего лишь помогли достать кое-какие улики и расколоть пару младших участников заговора, чтобы магистры от имени Императора Багариса IV Алого свершили над ними справедливый суд и вынесли им законный приговор, конечно же смертный, который надлежало исполнить публично и с помпой.

Брали всех, не только главных заговорщиков, но и их слуг, и подручных, многие из которых выполняли лишь мелкие, казалось бы, безобидные приказы, ничего не подозревая об истинных намерениях своих господ, а в добавок к ним наказные пало на головы ещё ближайших родственников заговорщиков, чтобы ни у кого не возникло желания отомстить и продолжить их дело. То была неоправданная жестокость, которая вместо страха вызвала только больше ненависти. Среди казнённых была и моя Нана. Я не видел её смерти, в тот момент я находился далеко от столицы и ничего не знал об её аресте, но по возвращению Цванфиттер лично сообщил мне о её кончине, вернее сказать, просто мимоходом бросил, что мне придётся искать себе новую подстилку взамен подохшей. Как-то так.

Да, да… я хотел его убить. Не только в тот момент, а с того дня, когда я увидел его в сырой темнице. Почти каждую ночь мне снилось, как я вновь и вновь вонзал клинок в его хилую грудь, заглядывая в холодные, надменные глаза, в которых даже в момент смерти нельзя было различить хоть что-то присущее роду людскому, а ведь все знают, что глаза — зеркало души. Какие же это были чудесные сноведения! Порой он сопротивлялся, порой лежал, прикованный к столу, а порой убегал, а я мчался за ним словно изголодавший волк, несущийся сквозь лес вслед за слабеющей косулей, но конец всегда был одним и тем же. Не знаю, каким-таким образом мои сны ускользали от его внимания, ведь он не раз заглядывал в мой разум, проверял каждый его тёмный и укромный уголок, в котором я мог бы таить свои истинные мысли, но всё же мои запрятанные мечты он проглядел, а может и видел во мне только безвольного раба, неспособного восстать против своего господина, могучего пленителя. Наверное, эти мои сны его знатно веселили, и в них он видел зверя, беснующегося в стальной клетке, ломающего об неё зубы и когти, но не способного её повредить.

Смерть Наны стала для меня большим ударом. Да, мне было не впервой терять близкого и дорогого сердцу человека, но от того было не легче, а наоборот — только больнее и страшнее. Я был разбит и подавлен, но всё продолжал выполнять приказы, не в силах изобрести верный способ поквитаться с Цвафиттером, да и со всеми прочими магистрами, однако в очередной раз госпожа Фортуна протянула мне руку. Спустя месяц Дольфиттер, Большой палец, старейший магистр Длани,упросил Цванфиттера на время одолжить меня для особо важного поручения, для которого ему не хватало своих собственных агентов; некоторые из нас всё же находили свою смерть в череде кровавых свершений. Мой мучитель без особых колебаний согласился поделиться мной, ведь для исполнения его собственных планов оставались не только Димштейн и Андели, но и Майдрих, который, со слов чернокнижника, один стоил как десять мне подобных. Вероятно, что эта самая безграничная уверенность в его наипреданнейшем и наисильнейшем слуге и сыграла роковую роль в его кончине.

Дольфиттер принял меня в своём загородном особняке как почётного и равного себе гостя, а не бесправного слугу. Он усадил меня за стол, полный самых изысканных блюд, отвёл меня в купальню, где моё тело мылом и духами омыли две нагие и неописуемо прелестные девицы, и предоставил мне роскошную спальню для последующего отдохновения, но по своей воле я пошёл туда один и спал мёртвым сном в холодной постели. Он пришёл ко мне под утро — мерзкий старикан с морщинистой, обвисшей на щеках и шее кожей, успевшей покрыться мелкими пятнами, с кривыми зубами, почерневшими от чрезмерной любви к сладкому, с приоткрытыми тонкими губами и большой лысиной, из которой одиноко торчали длинные седые волосы. В противоположность Цванфиттеру его лицо было в той же мере выразительно, в какой был красноречив его язык, но правды в словах обоих было одинаково мало. Чернокнижники, что с них взять. Присев ко мне на постель, он стал говорить со мной о всяком разном, не помню точно, о чём именно, а затем перешёл к теме казни заговорщиков и смерти Наны. Он принёс мне свои глубочайшие соболезнования и выразил искреннее сочувствие, вернее сказать, что он их мастерски изобразил, и сказал, что если бы я был его слугой, а не Цванфиттера, то он обязательно бы помиловал Нану и передал её на моё попечительство, в награду за верность. Паршивец знал, что у меня болит и как следовало на это место давить. Убедившись, что я не смогу отказаться от соблазна, он предложил мне отомстить Цванфиттеру, забрать его жизнь за жизнь моей бедной Наны. Можешь не сомневаться — благородством там и не пахло. Пускай он и говорил о свершении справедливости и обещал мне полное освобождение от службы, сытую жизнь и своё полное покровительство, но он преследовал только свои собственные цели. Видимо, среди самих магистров наметился раскол, и пришёл час для вероломств и предательств во имя спасения собственной шкуры. Дело было тёмным, риски расстаться с жизнью высокими, а обещание свободы — очевидным обманом, но я всё равно согласился, ведь только так я бы смог ему отомстить.

Для свершения задуманного мне было вручено Драконье яйцо. Нет, что ты, разумеется, что не настоящее, не живое, а особый, сотворённый высшими эльфами магический артефакт, которым они не слишком любят делиться со смертными. Не большой, но весьма увесистый, он состоял из двух, кажется, бронзовых полусфер, соединённых между собой золотым кольцом, на ребре которого были выгравированы цифры с делениями. Берёшь его обеими руками, проворачиваешь в разные стороны, и он начинает медленно и совершенно беззвучно разворачиваться обратно, а когда полусферы наконец-то вернуться в изначальное положение, то произойдёт огненный взрыв невиданной силы, словно три десятка отлитых циклопами мортир дали единый, громогласный залп. Вроде бы один любопытный механик, посвятивший жизнь изучению и раскрытию тайн высших эльфов, погиб, когда пытался открыть и изучить одно из таких дивных яиц. Моя же задача была куда опаснее — с его помощью убить Цванфиттера и непременно вместе с Майдрихом; кого-кого, а его оставлять в живых было чрезвычайно опасно.

Покинув поместье Дольфиттера с опасной ношей, я, избегая больших дорог и лишних встреч, направился в леса близ Штрагендроса и стал ждать условного сигнала от другого участника заговора о том, что Цванфиттер прибыл в замок. На третью ночь моей тайной слежки из тени деревьев я увидел в одной из узких бойниц свет огарка, который то и дело закрывали рукой, до того как он полностью потух, и тогда я выдвинулся на дело. Не думаю, что подавший мне знак бедолага подозревал, к чему было это маленькое действо, и что тем самым он призвал свою собственную смерть. За время тренировок и обучения я запомнил укрепления замка как свои пять пальцев и знал не одно слабое место в его защите, а с силой невидимости проникновение и вовсе стало для меня сущим пустяком, как если бы мне дали торжественно пройти сквозь главные ворота. Проскочив через двор, я заметил, что рядом с моей старой казармой выросла ещё одна схожая на вид, и они явно не пустовали. Думаю, что Цванфиттер намеревался создать ещё больше отрядов убийц, подобных нам, в надежде тем самым всё же удержать аристократов от мятежа, а может и для каких-то иных, сугубо личных целей, но, в любом случае, остальные магистры Длани ему уже не доверяли. Под покровом тьмы я миновал караульных и проник в цитадель, где осторожно прокрался в комнату, что находилась аккурат под покоями Цванфиттера. Там я завёл драконье яйцо и спрятал его за астролябией, стоявшей на полке в окружении старых фолиантов, так что со стороны оно казалось ещё одним безобидным прибором звездочёта и не бросалось в глаза своей чужеродностью.

Завершив все приготовления, я направился назад. Должен признаться, я до последнего момента подозревал, что стальное яйцо взорвётся у меня в руках, едва я попытаюсь его завести, но, по всей видимости, у Дольфиттера на мой счёт ещё были кое-какие планы. Я выбрался из цитадели, вскарабкался на стену и оцепенел, почувствовав дыхание смерти на моём затылке. Всё моё нутро сжалось, а сердце остановилось — следующее движение должно было решить мою участь. Словно испуганная кошка, я совершил резкий и длинный прыжок в сторону, одновременно поворачиваясь вокруг своей оси, и почувствовал, как острая сталь разорвала ткань одежды и прошла вдоль моих ребер, едва задев кожу. Передо мной явилась расплывчатая, полупрозрачная тень с иглой стилета в руках — это был Майдрих.

Да, люди, зачарованные Покровом теней, способны видеть друг друга, но только вблизи и лишь как неясные, туманные образы. Да, я не мог видеть лица своего противника, но вот его кошачью манеру двигаться и сражаться я узнаю в кромешной тьме из тысячи тысяч других, так что это был наверняка он и никто другой. Невидимые для всех остальных, мы вели свой тихий, но ожесточённый и смертельный бой на узкой крепостной галерее. Делали мы это отнюдь не по-рыцарски, отражая и парируя удары, а как пара бесчестных разбойников с короткими ножами или даже как пара дворовых петухов со стальными шпорами. Наседали друг на друга, неистово рассекая и прокалывая воздух стилетами, то отступая, то переходя в контратаку. На нас не было никакой брони, кроме этих крепких масок, так что наши тела оставались совершенно беззащитными, и малейшее промедление разума или мельчайшая ошибка тела означали бы немедленное поражение и скорую кончину. Майдрих был силён, чертовски силён, но ещё более он был скор и ловок. Несколько раз ему почти-что удавалось проткнуть мою печень или лёгкие, в то время как я даже ни разу не был близок к тому, чтобы нанести ему безвредную царапину, и только слабел, пока он продолжал сражаться с неустанным упорством голема.

Мы сражались стоя, а затем повалились на пол. Я выронил своё оружие, а он навалился на меня всей тушей, собираясь вдавить стилет мне в грудь. С каждым мгновением холодное острие неумолимо приближалось к моему телу, и вот, когда я был на волоске от смерти, драконье яйцо закончило обратный отчёт. Прогремел взрыв, мрачную и неприступную цитадель охватило алое пламя, и она разлетелась на кирпичи, словно карточный домик от ураганного ветра. Взрывная волна сбросила меня и Майдриха сбросило со стены, и мы полетели с высоты вниз на траву вместе с горящими обломками. Дальше я помню всё очень плохо. Сколько-то времени я провалялся на земле, пока всё моё тело ныло и стонало от жёсткого приземления, затем я кое-как поднялся на ноги и, прихрамывая, поплёлся прочь от горящих развалин в сторону леса. Голова ходила кругом, перед глазами всплывали тёмные пятна, а в ушах стоял звон такой силы, что заглушал весь остальной мир. Что случилось с Майдрихом, я не знаю. Искать его я не стал. Может он потерял сознание при падении, а может быть, что случайный булыжник удачно прилетел ему прямиком в голову и размозжил его проклятую черепушку, в любом случае, на пути до бивуака на меня больше никто не нападал.

Месть свершилась, какая-никакая справедливость восторжествовала, и я получил долгожданную свободу, с которой я более не собирался расставаться. Возвращаться к Дольфиттеру я даже не думал, но и укрываться где-то на просторах Империи, готовой в любой момент вспыхнуть пламенем безудержного, всеобщего и неразборчивого мятежа, мне было опасно, а потому я решил бежать куда подальше и начать новую жизнь, но перед этим я безлунной ночью пробрался на одно монастырское кладбище недалеко от столицы и схоронил там свою экипировку в свежей могиле недавно почившего дьякона.

По старинке разжившись кое-каким золотишком и прикупив себе простецкой одежды, провизии да упрямого ишака, я повернул на северо-запад и отправился в Священное Королевство Лиа́мфоль, куда бежало немало людей, пострадавших от тирании и бесчинств Длани, так что ещё один несчастный беженец ни у кого подозрений бы не вызвал. Главное было в пути избегать встреч с отрядами рыцарей и солдат, которые к тому времени уже не сильно отличались от обычных разбойников и трясли добро со всякого встречного.

--------------

Данная глава получилась очень большой 204 тыс. знаков с пробелами и превысила максимальный размер в 200 тыс. знаков, сущесвтующий на данном сайте.

Глава XIV-II

Остановившись в маленьком городишке подальше от границы, я стал размышлять о том, куда же мне теперь податься. Проще всего было вернуться к своей прежней жизни вора, ведь за время своей службы убийцей я не только сохранил все необходимые навыки, но и в значительной степени их преумножил, вот только чутьё мне подсказывало, что если я снова вступлю на воровскую дорожку, то она в очередной раз, рано или поздно, но таки подведёт меня под монастырь. Работать в поле я отродясь не умел, шить ботинки или куртки тоже, а с моим тёмным прошлым идти во служение к феодалам, точившим зуб на Императорский трон, было опасно для жизни. Тогда же в одном захудалом трактирчике я подслушал разговор двух торгашей, решивших вечерком промочить глотку. Они поведали мне, что в столицу королевства приехали какие-то шишки из ордена «Лучезарных» и ордена «Белого пламени» и при содействии тамошнего архиепископа Церкви Старшей Звезды со всего королевства созывали к себе молодых рыцарей для торжественной присяги и простой люд для набора в пехоту да в разведчики. Мне стало любопытно, и я пошёл в городской храм, чтобы расспросить настоятеля о службе.

Он знал не слишком много, всё же его дело — красноречиво читать старую книгу и чутко выслушать жалобы прихожан, пришедших к нему с бедой и за советом, а не скакать по диким мирам с мечом и пикой наперевес, ища стычек с демонами, но так или иначе из моей с ним беседы я смог понять, что жизнь орденского разведчика подходила мне как ничто иное. Уж в тени далёких гор и под сенью диких лесов меня наверняка никто не признает во мне бывшего слугу Длани и не станет разыскивать, да и соблазнов украсть чего-нибудь сверкающего и ценного встретить не получится, а к опасности для жизни я уже давно привык. Забегая вперёд, открою тебе секрет, что большинство разведчиков — беглые преступники всех мастей. Работёнка эта самоубийственная, так что мало кто другой согласится её выполнять, пускай что и за хорошую плату, а потому даже помешанные на чистоте души и благочестивости рыцари священных орденов готовы сквозь пальцы смотреть на прошлые заслуги расходного человеческого материала.

Следуя словам настоятеля, я добрался на своём осле до столицы Лиамфоля и направился искать вербовочный пункт, который должен был располагаться в одном из храмов, которых там за прошедшие века построили великое множество, начиная от малых и неприметных церквушек до огромных и роскошных соборов, пронзающих своими острыми шпилями небеса. Цванфиттеру бы там точно пришлось не по душе, хе-хе. Оказавшись перед старшим рыцарем ордена, седовласым стариком с десятком шрамов на лице и без одного уха, я представился Гембелем, простым парнем из деревни, седьмым сыном, обделённым наследством и покинувшим отчий дом в поисках жизненного призвания и пропитания, и заявил ему о своём желании стать разведчиком. Он посмотрел на меня с подозрением и долей неприязни, а затем усомнился в моей пригодности, так как я был слишком худ и невысок, но всё же вписал моё имя в список и приказал через неделю явиться к западным городским воротам, где меня посадят в телегу и увезут в полевой лагерь для обучения и прохождения испытаний.

Жизнь состоит из череды повторений, просто мы порой их не замечаем, а что-то и вовсе забываем. В военном лагере было довольно весело, по крайней мере, мне уж точно. Нас гоняли круглый день, заставляли бегать, прыгать, учили кое-как драться, ориентироваться по карте, мало-мальски скрывать своё присутствие, стрелять из короткого лука, то было единственное, в чём мне не хватало сноровки, и показывали страшные гравюры с демонами. Кто-то переносил всё с лёгкостью, кто-то не выдерживал, сдавался и с позором изгонялся, а для меня, после муштры и издевательств в Штрагендросе, все эти упражнения казались лишь простенькой разминкой, но всё же приходилось изображать усталость и усердие, чтобы не вызвать подозрений. Мои нательные рисунки и так несколько раз привлекали к себе лишнее внимание, и мне задавали вопросы по типу: в какой банде я состоял или на какой-такой каторге чалился. Далеко не у одного меня там были картинки.

Дрючили нас до поздней осени, а затем устроили небольшой экзамен, во время которого маленькие команды должны были по карте преодолеть с десяток лиг через поля, леса и болота, кишевшие всякой злой и голодной живностью, найти и забрать запрятанный где-то в чаще расписной щит, а затем вернуться с ним назад, уложившись в три дня и три ночи. Можешь не сомневаться, что моей команде лихих отщепенцев сопутствовал успех, и мы вернулись назад в лагерь одними из первых.

После лагеря меня отправили на службу в отряд былых разведчиков, звавших себя «Старые Зайцы». Первопричину этого дурацкого названия не помнил уже никто, потому как все свидетели его появления были уже давно мертвы, но, тем не менее, оно всем нравилось, и в знак уважения к храбрым предшественникам, каждый из нас должен был носить на себе хотя бы клочок заячьей шубки, ну или высушенную лапку. Такая вот небольшая и славная традиция. Называть тебе имена всех моих новых соратников я не стану, для моей истории они не имеют особого значения, и ради них не стоит напрягать память; скажу тебе только, что мужики они были по-своему хорошие и между собой весьма дружные, так что и нельзя было сразу сказать, сколь негодную, полную бесчестия и кровопролития жизнь они вели до бегства в разведчики. Мы старались не обсуждать прошлого, собственно, не для того мы раз и навсегда рвали с прошлой жизнью и добровольно шли на столь опасную службу, но иногда с уст таки срывались неосторожные и опрометчивые фразы да характерные, понятные только для своих словечки, которые проливали немного света на запрятанные под ковёр тайны.

Во время приветственной пьянки мне в торжественной обстановке, насколько её можно было сделать таковой в унылом и скромном помещении казармы, вручили новенькую кирасу из варёной кожи с заклёпками, лук и крупный нож, заменившие привычные мне арбалет со стилетом. У меня была целая неделя тихой военной жизни, чтобы мало-мальски со всеми познакомиться, узнать распорядки и прочухать у кого с кем какие были тёрки, куда же без них, а затем нас отправили в мой первый поход.

Тогда же я впервые побывал в городе высших эльфов, смог посмотреть на них вблизи. Мда уж, чистокровные эльфийки в своей красоте, грации и изяществе превосходят любую человеческую красавицу, которую бы трубадуры воспевали сквозь века и славили как богиню любви, но у этих длинноухих див красота холодная, я бы даже сказал, мёртвая, к которой страшно прикоснуться. Но это так, к слову. Я прежде слышал разные мнения насчёт пространственной магии. Кого-то она веселила, иных от неё воротило, я же, пройдя сквозь врата, не ощутил вообще ничего, что меня в немалой степени разочаровало.

Спустя два таких скачка мы очутились в одном из тех миров, где мы, то бишь люди, только начинаем рубить леса, вгрызаться в камень и возводить из добытого свои домишки. Близ одного городка стали исчезать жители, то дровосеки, то охотники, то случайные путники, не успевшие засветло добраться до городских стен, а затем кто-нибудь натыкался на пропитавшуюся кровью землю или побагровевшую траву. Местные решили, что это был непременно демон, и бургомистр послал запрос в орден, отплававший в ответ отряд рыцарей вместе с нами. Здесь я тоже не стану вдаваться в подробности, хотя рассказать есть о чём, но если вкратце, то вместо демона за жителями деревни охотилось чудище, чем-то походившее на лысого волка с длинным хвостом ящерицы. Тем не менее договор есть договор, мы загнали его в западню, где наши рыцари без особых проблем нашинковали его на отбивные. Подобные ошибки — не редкость, особенно в тех случаях, когда переселенцы ещё не успели познакомиться с голодной живностью, обитающей в их новых владениях.

За последующие годы мы ещё не раз выслеживали всяческих опасных, доселе невиданных и неизвестных злобных тварей, временно подменяя охотников на чудовищ. Иногда вместо них нам всё же встречались настоящие демоны, но, как правило, то были отбившиеся от своих стай одиночки, ну а чаще всего мы помогали решить «орочью проблему» там, где у свежепостроенных гарнизонов не хватало для этого своих собственных сил. Не знаю, по какой именно причине благородные гроссмейстеры «Лучезарных» неизменно соглашались на подобную работёнку, но орков они истребляли умело, можно даже сказать, что с неподдельным задором. Мы, разведчики, в этом личного участия никогда не принимали, не наше то было дело. Прогулялся тихонько по лесу, наставил на карту крестиков да чёрточек и пошёл на обед с чувством выполненного долга.

Как-то вот так, вечными походами в диких землях, я и жил, лишь изредка вспоминая свою былую городскую жизнь. В общем и целом, нам везло, и мы очень редко попадали в настоящие, безвыходные передряги, но, тем не менее, без потерь не обходилось и в обычные дни. Кто-то умирал в пасти изголодавшегося хищника или попадал в умело спрятанную под ковром опавшей листвы орочью ловушку из острых, измазанных дерьмом кольев, кто-то после этого выживал, но становился бесполезным калекой, а кто-то просто состаривался и сам уходил на покой. Таким вот нехитрым образом в нашем взводе с завидным постоянством появлялись свободные места, которые быстро занимали зелёные новобранцы, одним из которых стал смуглый, худощавый парень с жиденькой чёрной бородкой по имени Су́х’халам. Он был человек на редкость приятной натуры: улыбчивый, бойкий, озорной, весьма смышленый и, в отличие от большинства разведчиков, крайне болтливый, что стало ясно только тогда, когда он в достаточной степени выучил эльфийский язык. Ещё в нём довольно необычно было то, что из нас всех только у него не было шкафа с хотя бы одним завалящим скелетиком. Собственно по этой причине он единственный из нас не боялся рассказывать всем и каждому о своей прошлой жизни.

Родом он был отсюда, из Форонтиса, из какой-то сухой и жаркой, занесённой жёлтыми песками страны на восточном берегу Тихого моря. Как-как? Игхраш? Да, вроде бы звучит похоже. Он иногда балакал на своём хрипящем языке, чем знатно всех веселил, и на привалах, бывало, пел песни о любви, красиво так, тоскливо и душевно, что порой даже нет-нет, а на слезу пробивало, пускай мы не понимали ни единого слова. Так вот, родился он в самой обычной рыбацкой деревушке, а как подрос, то ушёл по наставлению отца в большой город искать лучшей жизни и стал прислугой во дворце игрхрашского короля, кажется, он называл его султаном. Сух’халам был от природы любопытен, а потому вечно совал свой нос куда не следует. То и дело его застукивали в дворцовой библиотеке за чтением мудрых книг вместо скучной уборки, частенько ловили с набитым ртом рядом с корзинами, в которых хранились заморские сладости для султанского стола, и нередко замечали мечтательно околачивающимся возле окон колоссального и великолепного дворца-гарема. Он называл его садом тысячи благоуханных роз, домом грёз и сказок, ларцом драгоценных жемчужин и, по всей видимости, ему всё же удалось скоротать там пару полных радости и блаженства часов. И всё же, несмотря на все свои многочисленные провинности, за которые можно было поплатиться рукой или головой, на протяжении нескольких лет ему каждый раз удавалось улизнуть с места преступления незамеченным или же придумать такое ловкое и хитрое оправдание, что его отпускали как невиновного. Однако если бы всю оставшуюся жизнь ему бы и дальше так везло, то и всей этой истории бы не случилось.

Конец его придворной жизни наступил в тот день, когда он ненароком подглядел, как его господин вопреки божьему закону делит ложе с парой нежных, юных мальчиков. Сух’халам не был дураком, а потому поклялся самому себе держать язык за зубами и сохранить открывшуюся ему тайну, чтобы не навлечь на себя страшной беды, но, увы, близ спальни султана он встретился с его визирем, который мигом догадался обо всём по стыдливому и ошарашенному взгляду слуги. Без лишних расспросов и суда его схватили, унесли в самое глубокое подземелье султанского дворца и посадили в темницу за шестеро замков, но при том не оставив стражи у дверей его тесной камеры, дабы он не смог сквозь щели разболтать тюремщикам о содомских пристрастиях их многоуважаемого, великомудрого и непогрешимого правителя.

Сам понимаешь, его ждала верная смерть. Может быть милостивая и быстрая от удара меча, а может медленная и мучительная от голода и жажды в затхлой, тёмной конуре, но Боги всё же решили послать ему спасение, и в одну из ночей к нему на выручку пришла султанская наложница, черноокая красавица с толстыми косами, гибким станом, пышными бёдрами и лёгкой, пританцовывающей походкой. То ли девка была в него по уши влюблена, о чём Сух’халам нам учтиво не рассказывал, но на что он всем своим видом как бы намекал, то ли она попросту хотела от женской обиды насолить своему господину-мужеложцу, а потому она открыла дверь его темницы украденными ключами и переоделась в его одежду, а он нацепил на себя её платье и скрыл свою харю за узорчатым платком. В таком вот нелепом виде, неумело виляя по-женски задом, он под покровом ночи миновал стражу, сбежал из дворца, купил на подаренные девушкой деньги горбатого коня и, без оглядки помчал его в сторону моря. Там, опасаясь преследования, Сух’халам вскочил на корабль, уже отдавший швартовы и готовившийся раскрыть белоснежные крылья парусов, и с помощью десятка серебряников уговорил возмущённого его нахальством капитана не выкидывать горемычного беглеца за борт к акулам.

Зловещая рука султанского возмездия больше не могла до него дотянуться, и его жизнь оказалась спасена, вот только его опрометчивое решение привело к тому, что спустя недели плавания он оказался в далёких и совершенно чужих краях, где всё было иным, непривычным и по-своему враждебным к одинокому и не знающему местного языка иноземцу. Оставшиеся после бегства деньги он вскоре проел, и ему пришлось побираться, так как в подмастерья или в батраки его никто брать не хотел. Возможно, что рано или поздно он бы попался на глаза какому-нибудь богатому дворянину, и тот взял бы его в качестве домовой прислуги, чтобы показывать друзьям и знакомым, как забавную, смуглую обезьянку, но, прежде чем это случилось, он заглянул в тамошний храм Старейшей Звезды, где священники временами подкармливали нищенствующих и обездоленных.

Они были рады возможности обратить несчастного и грешного чужестранца-еретика в свою единственно правильную веру, а он был не прочь получить еды за бездумный, но преисполненный фальшивого уважения поклон красивой статуе. Чтобы иметь возможность три раза в день есть постную кашу на воде он стал подметать церковный двор, за что ещё получил спальное место на узкой церковной скамье, а спустя месяц-другой его заприметил проезжавший через город рыцарь из священного ордена Лучезарных. Он сам был родом с юга, а потому говорил на схожем, пускай местами и довольно-таки отличном от игрхрашского языке, так что они смогли разговориться.

Сух’халам ему понравился, и рыцарь предложил ему отправиться в путь вместе с тем, чтобы беглый арап присоединиться к ордену. Более не имевший ни дома, ни семьи паренёк без особых раздумий согласился на заманчивое предложение, сулившие приключение и дальние странствия и покинул строгий в своём быту храм, успевший ему порядком наскучить.

Таким вот бесхитростным образом таинственные перипетии судьбы и привели его в ряды Старых Зайцев. По какой-то причине Сух’халам избрал именно меня своим наставником и первым другом, а я не стал отталкивать от себя жизнерадостного парнишку и постарался хорошенько его обучить всем тонкостям нашего дела, добавив лично от себя пару премудростей. В каком-то роде я заботился о нём как о младшем брате; пускай он уже не был глупым мальчишкой, а молодым мужчиной, да ещё и чужаком по вере и крови, но я считал его своим братом.

Мы побывали с ним в нескольких походах, где он показал себя настоящим храбрецом и ловким лазутчиком. А затем нас отправили в отдалённую крепость «Грозный», что стоит среди холмистых лесов Мизе́риса и охраняет город с пространственными вратами… Дельце вроде было обычным, не сулившим ничего худого. На наши плечи легла обязанность обойти и углубиться в ранее не исследованные части густых, девственных лесов, чтобы подыскать в нём места для новых охотничьих деревушек, фортов или найти неизвестные поселения зеленокожих дикарей, способных в будущем создать проблемы для переселенцев.

После каждого такого похода мы возвращались в крепость, чтобы передать командирам грубо нарисованную карту и рассказать об увиденном в пути, после чего нам давали денёк-другой на отдых и восстановление сил. В одну из таких ночей, когда мы спали в установленной для нас близ крепостных стен большой походной палатке, меня разбудил Сух’халам и тайком показал вот это. Да, сейчас он выглядит, как кусочек самого что ни на есть обычного кварца, который горняки находят в своих шахтах, но в ту ночь он светился изнутри мягким и тусклым, белым светом. Когда Сух’халам уходил из отчего дома в столицу, его дед снял со своей шеи подвеску вот с этим самым камушком и вручил ему с напутствием, что этот издавна передаваемый в его семье амулет должен будет защитить его от порчи и злых духов. Думается мне, что старик сам не знал, что камень может светиться подобным образом, иначе бы непременно рассказал об этом любимому внучку.

Парниша был необычайно встревожен и даже напуган. Его разум охватила вздорная, а от того ещё более въедливая и пагубная мысль, что это злопамятный султан своей властью послал за ним каких-то там ифритов и шайтанов, чтобы свершить наконец свою гадкую месть, но я взял у него подвеску и, не внимая его испуганным причитаниям, покинул палатку. Камень стал светиться чуть ярче и я, покружившись на месте, пошёл в сторону, где сияние камня становилось сильнее и начинало как-то таинственно мерцать и пульсировать, точно в нём было что-то живое, и вскоре я понял, что побрякушка ведёт меня прямиком к крепостной цитадели. Однако добраться до главного укрепления и тем более пробраться внутрь я тогда не сумел, меня заметили патрульные, остановили и стали расспрашивать чего это я брожу один в ночи. Посвящать их в мистическое и весьма туманное событие мне не хотелось, могли принять за полоумного или просто отнять побрякушку, так что пришлось соврать, что я искал место для справления малой нужды и впотьмах забрел куда-то не туда. Отмазка глуповатая, но они её проглотили. После этого я вернулся к своей палатке и отдал камень Сух’халаму, который словно испуганный, но верный пёс, кружился вокруг льняных стен. Он был рад, что всесильные духи не унесли меня за тридевять земель в свои подземные дворцы или не забросили меня на самый высокий горный пик, не утопили в морских пучинах. Он дивился моей храбрости, но при том был на меня обижен из-за того, что я оставил его одного. Впрочем, я ведь не запрещал ему идти за мной, так что моей вины в том быть не могло.

На следующее утро его камень всё ещё продолжал таинственно светиться, но довольно тускло, так что при солнечном свете оно становилось почти что незаметным. Я решил не беспокоить Сух’халама, который и так казался уставшим и малость больным из-за бессонной ночки, так что я не стал выпрашивать у него подвеску, а пошёл немножечко покумекать с местными старожилами о том, что они знают о цитадели и не происходило ли чего странного в последние месяцы.

Времени у меня было совсем немного, так как мы должны были подготовиться к новому походу, к тому же далеко не все горели желанием разговаривать с бывшим преступником, но всё же от одного мужика я услышал, что где-то за пару недель до моего прибытия в «Грозный» у них проездом был караван строителей с повозками, набитыми инструментами и провизией. Они остановились на несколько дней дней, а потом, получив отряд охотников и небольшой взвод солдат, укатили на юг, чтобы за пару лиг от крепости расчистить часть леса и возвести на том месте аванпост. Разумеется, что в том не было ничего необычного, но на следующую неделю жизнь в «Грозном» сильно изменилась. Под страхом кнута и дыбы запретили малейшее пьянство, приказали подметать двор в три раза чаще, увеличили число караульных и приказали им следить за порядком пуще прежнего, везде развесили полотнища с гербами, а братья-рыцари ордена заставляли своих малолеток-оруженосцев начищать их доспехи до зеркального блеска так, что глядя в них можно было запросто бриться.

Происходившая в те дни вакханалия больше напоминала приготовления к рыцарскому турниру, на который собирались пожаловать королевские особы, но никто и ничего о подобном не слышал, да и толка в том было мало. Затем всё резко прекратилось, вернулся прежний быт, но по «Грозному» медленно расползлись слухи, что в одной из комнат цитадели поселилась пара блаженных монахов, прибывших в Мизерис с тем, чтобы осветить благодатью Старшей Звезды те дикие места и может даже подыскать место для нового монастыря. Это конечно объясняло, почему Лучезарные были столь взбудоражены, но ещё тогда меня смутило то небольшое, но крайне важное обстоятельство, что почти никто из солдат этих монахов в глаза не видел. Они просто отсиживались в своей комнатушке и даже не думали выходить к пастве с тем, чтобы прочесть им вдохновенную проповедь, потрясти перед ними золочёнными крестами или же облить всех из ведёрка освящённой водой. Тогда я решил, что камешек мог отзываться свечением на их магию света, которой они с очень большой долей вероятности обладали, и на том успокоился, ибо проверить своей догадки я не мог, но, оглядываясь с бременем знания в прошлое, понимаю, что зря.

Наш новый поход произошёл без особых событий, не считая нападения на нас стаи каких-то злобных насекомых, больно уж походивших на крупных пчёл, только не жёлтых, а тёмно-красных. По возвращению в «Грозный» Сух’халам камень мне не показывал, а я его не спрашивал, хотя желания взглянуть было. А вот уже в следующем походе начались странности.

Нас направили в недалёкую, однако весьма труднопроходимую часть леса, и дело было отнюдь не в густой растительности, её там было даже поменьше, чем в других местах, но вот сам рельеф земли был складчатым, изобилующим ущельями, оврагами и обрывами, а также монолитными скалами, выраставшими из земли, словно пухлые каменные сосны. Но и это было лишь полбеды. В тех местах раскинулось немало укромных и незаметных пещерок, облюбованных всякими хищниками, готовыми полакомиться нами при первой удобной возможности. К такому положению дел мы были в целом привычны, но всё же идти приходилось крайне осторожно, не ослабляя бдительность ни на секунду. Несколько раз мы натыкались на крупных зверей, но то ли они так боялись огня и наших грозных воплей, то ли уже были сыты, но нам удавалось отогнать их прочь и идти дальше, делая попутно свои записи. И вот на коротком привале ко мне подошёл Сух’халам и украдкой отодвинул ворот своей куртки. Я увидел, как из-под одежды на его шею и подбородок изливались белые волны света, похожего на серебристое мерцание полной луны. В тот раз уже струхнул и я. Он не знал, когда именно загорелся амулет, но светился он куда сильнее, чем в «Грозном».

Пройдя пару сотен шагов с места стоянки, кристалл потух, и Сух’халам думал забыть о нём, как о страшном сне, но я настоял на том, чтобы он продолжал посматривать на него и немедля сообщал мне о всякой перемене в его поведении. Уже в тот момент мне начало казаться, что за нами кто-то следил, но не зверь, а кто-то не обделённый разумом и волей. И действительно, спустя где-то пол лиги пути Сух’халам приблизился ко мне и заговорщицки шепнул на ухо, что амулет зажёгся вновь, но теперь горел куда более тускло.

Сколько раз я был незримым охотником, и вот я сам стал добычей, чего-то неизведанного и непостижимого. На душе скреблись кошки, желудок ныл, а сердце отстукивало корявый ритм, как перебравший дешёвого вина барабанщик. Звучит странно, если вспомнить, как часто холодные и цепкие лапы смерти пытались обвиться вокруг моей шеи, но таинственная и гнетущая неопределённость наделяет страх могучим оружием воображения, бьющего в твои самые уязвимые точки. Как сказал тебе это, так тут же вспомнил Майдриха… М-да, если бы он в тот момент выскочил из-за деревьев, то я бы мигом навалил в штаны и испустил дух… хах!

Однако мы спокойно себе шли дальше, огибая канавы и овражки, и, достаточно исписав клочок бумаги нашими смешными каракулями, побрели обратно к «Грозному». Проходя недалеко от того места, где Сух’халам в первый раз показал мне амулет, камень засиял вновь, возможно, что даже сильнее прежнего, но в этом я не уверен. Тогда во мне затеплилась крошечная надежда на то, что свечение было вызвано какой-то странной особенностью той части леса, за чертой которой всё непеременно вернётся на круги своя. И да, вскоре свечение вновь пошло на убыль, но оно не собиралось совсем уж исчезать до тех пор, пока мы не подошли к самой крепости, а дальше произошло что-то не совсем понятное. Стоило нам пройти под крепостными воротами и очутиться во дворе, как хрусталь вновь оживился. Сперва свечение было довольно тусклым, но камушек очень быстро распалился, так что в один короткий момент яркость его света сравнялась с пламенем сальной свечи, но потом он столь же стремительно потух и далее молчал до самого вечера.

Пускай я порядком и устал в том походе, как телом, так и духом, но за столом я не мог впихнуть в себя ни кусочка пищи, а затем переворачивался в постели с бока на бок, безуспешно пытаясь провалиться в сон. Всё шло своим привычным, тихим и обыденным чередом, но меня всё не покидало дурное предчувствие, нет, не так… твёрдое понимание того, что той ночью в «Грозном» должно было свершиться нечто страшное и притом совершенно неотвратимое и неизбежное. Единственное, что я бы мог тогда сделать, так это выбежать из палатки и, истошно вопя «караул», побежать сквозь гарнизон, рассчитывая поднять ки́пишь и тем самым спугнуть тёмные силы. Но, думаю, что, скорее всего, меня бы быстренько схватили и привязали к позорному столбу возле хлева с кляпом во рту, чтобы я впредь просто так не мешал людям спать, а дурные дела всё одно бы свершились. Ну, так вот…

Уже глубокой ночью, когда все видели тридцатый сон и обе стороны горизонта были черны словно душонка сельского ростовщика, раздался то ли пронзительный звон, то ли гулкий скрежет, а вместе с ним цитадель залил слепящий белый свет, на несколько мгновений превративший ночь в ясный день. Сон со всех как рукой сняло, и встревоженные защитники крепости помчались с оружием наперевес смотреть, в чём же было дело. Когда же и я подбежал к месту происшествия, то увидел полыхающую на втором этаже замка комнату. Языки пламени вырывались через пару маленьких узких оконцев, облизывали стену и покрывали её чёрной плёнкой копоти и сажи. Горела та самая комнатушка, в которой по слухам обитали скрытные монахи. Люди сменили копья на вёдра и стали вереницами, подобно трудягам-муравьям, бегать к колодцу и реке, чтобы как можно скорее побороть пламя и не дать ему поглотить весь замок целиком. В начавшихся возне и суматохе мы не сразу заметили, что в коридорах цитадели лежали несколько трупов караульных со свёрнутыми шеями и пробитыми головами. Поглощённые мыслями о пожаре люди пробегали мимо лежавших на полу мёртвых товарищей, не замечая их, а иногда даже топча их хладеющие тела. Я же, как и все прочие разведчики, стоял в стороне и просто наблюдал за тушением пожара, молчаливо терзаясь догадками о первопричинах несчастья.

Ключевую роль в борьбе с бесчинствующим пламенем сыграл один из рыцарей братства, умевший использовать огненные чары. Он прибежал к полыхающему замку в одних подштанниках и в несколько протяжных глотков выпил пламя, словно воду. Ну да, ну да, для такого чародеешки как ты, это вещь сама собой разумеющаяся и совершенно обыденная. Так вот, после того как пожар был остановлен, мы вошли в комнату и обнаружили там, среди превратившихся в пепел мебели и одежд, обгоревшие останки. Я видел, как их выносили через ворота цитадели. Видимо жар в комнатушке ничем не уступал пылу доменной печи, потому что четверо из бывших там людей успели обгореть до состояния чёрных скелетов и только один из них смог сохранить на себе достаточное количество обуглившейся плоти, чтобы не рассыпаться на части, а застыть в полной агонии позе. Их перенесли в небольшое зданье при крепостной кузне, чтобы держать подальше от спящих людей и съестного. Выискивать что-то в ночной мгле было трудно, а потому командиры приняли решение дождаться рассвета, выставили больше караульных и приказали им держать ухо востро, чтобы остаток ночи прошёл без новых происшествий. Но куда уж там.

Через пару часов после второго отбоя в нашу палатку вошёл брат-рыцарь Тейлендорф и приказал всем разведчикам как можно скорее собрать вещи и явиться к крепостным воротам. Мы без лишних слов оделись, покидали манатки в рюкзаки, захватили луки, колчаны стрел и явились в обозначенное место, где нас уже поджидали псари с гончими. Наверняка никто и ничего не знал, но всё прекрасно понимали, что причина нашего сборища была как-то связана с недавним пожаром. Ожидать и томиться в неведении пришлось недолго. На коне к нам выехал сам комендант, старший рыцарь ордена Лучезарных — Гилеано́р Антестил, которого за глаза все звали папа Гил. Он рассказал нам, что караул, пришедший сменить своих товарищей, дежуривших возле кузни, обнаружил их разрубленными на куски, а дверь, за которой хранились останки погорельцев, распахнутой настежь. Четверо скелетов были на месте, а вот пятый, полупрожаренный исчез. Кое-что напоминает правда? Хах. Тогда мы решили, что какая-то очередная дикая тварь, соблазнившись вкусным запашком, сумела скрытно пробраться внутрь, перебила охрану, забрала или же сожрала тело и убежала прочь никем не замеченная. Звучит малость глуповато, но в неизведанных мирах порой можно встретить таких созданий, чьё строение и образ мысли совершенно отличны от всего того, к чему мы привыкли. Может ей жаренная плоть нравится в сто крат больше сырой? После произошедшего пожара папа Гил принял это очередное бедствие слишком близко к сердцу, или же он предчувствовал нечто недоброе, а потому решил сам возглавить ночную охоту.

На Мизерисе дни куда длиннее здешних, и ночи тоже отличаются своей продолжительностью. Когда мы покинул Грозный, вся природа была погружена в непроглядную тьму, и нам приходилось двигаться при свете фонарей. Добравшись до леса, ехавшие верхом рыцари спешились и пошли дальше на своих двоих, гремя латами на всю округу, вспугивая всяких птиц и мелкое зверьё. Охотничьи собаки хорошо взяли след и вели нас меж древесных стволов и густых зарослей кустов. Они шли впереди всех вместе со своими псарями, а мы, разведчики, шли сразу за ними широким клином, держа луки наизготве и внимательно высматривая всё вокруг, чтобы по неосторожности не угодить в западню, а позади нас двигались рыцари со своими оруженосцами. Всего нас было человек под тридцать опытных бойцов и бесстрашных исследователей, но если бы мы знали, что нас ожидало впереди, то вероятно остались бы в своих постелях, спрятавши головы под подушки.

Точно не знаю, сколько мы бродили по лесу, но, когда край неба покрыло золото рассвета, собаки громко залаяли и натянули поводки. Наша цель была близко. Тогда папа Гил отдал приказ, и псари спустили собак. Почуяв свободу, гончии понеслись навстречу своей добыче, а мы, полные решимости к бою, ринулись за ними следом, но внезапно грозный лай сменился испуганным и жалким скулежом. Спустя пару мгновений собаки выскочили из кустов и пробежали мимо нас с низко опущенными хвостами и прижатыми ушами, всё продолжая пищать и поскуливать, точно новорождённые щенки. А ведь они были из тех псов, что без тени страха бросаются на свирепых медведей. Наш боевой запал заметно поубавился, но всё же мы продолжали идти вперёд, пока не вышли на лесную поляну, поросшую высокой травой. И вот, в первых лучах восходящего солнца мы увидели его — восставшего из мёртвых.

Он стоял голышом посреди длинных мокрых листьев; он был худ, совершенно лыс, местами у него недоставало целых лоскутов кожи, а в щеке зияла огромная дыра, оголявшая зубы. И я помню этот пронзительный взгляд, полный ненависти, ярости и презрения к нам. Хриплым голосом он приказал проваливать ко всем чертям, если нам была дорога жизнь. Его вид пугал и отвращал, но он всё же выглядел хилым и побитым, а потому был неспособен вот так просто обратить нас в бегство. Храбрый дурак Тейледнорф засмеялся в голосину и уверенным шагом двинулся к нему навстречу, чтобы без дальнейших разговоров повалить недавнего мертвеца на землю и связать, но стоило ему подойти поближе и протянуть к нему руку, как тот сделал внезапный выпад, и предплечье, облачённое в латные доспехи, отделилось от тела. Брат-рыцарь спервадаже не понял, что же случилось, но вместе с осознанием пришли боль и ужас. Он истошно завопил, словно свинья в руках неумелого забойщика, но второй молниеносный удар отсёк ему уже голову, и фонтан крови поднялся над срубом его шеи, оросив алым дождём всё вокруг. В руках восставший держал сотворённое магией оружие — чёрный клинок с тонкой белой кромкой лезвия.

Мы все быстро смекнули, что столкнулись с чем-то доселе неведомым и весьма могущественным. Одним словом — дело дрянь, но сдаться и позволить этой твари скрыться мы не собирались. Пользуясь численным преимуществом, мы окружили его и приготовились сдерживать его попытки прорвать оцепление. Однако он тоже не горел желанием первым бросаться в бой и стоял на месте, злобно зыркая на нас. То ли ждал, что его скрывавшиеся где-то в лесу товарищи придут к нему на помощь, то ли ждал, пока его раны получше затянутся, и силы вернуться в тело. В любом случае, время было на его стороне и делать первый ход пришлось нам.

Мы предприняли попытку расстрелять его из луков, и, хотя нас разделяло всего два десятка шагов, но это по-кошачьи ловкое и изворотливое чудовище сумело увернуться от большинства стрел, и лишь парочка из них ранили его в бедро и плечо. Однако его лицо не выказало никаких признаков боли, и он мигом выдернул стрелы, словно крошечные занозы, даже не опасаясь того, что наконечники могли остаться в ранах. Вслед за этим его чёрный меч развалился на одинаковые куски, чем-то походившие на вытянутые игральные карты, и он стал со страшной силой и поразительной меткостью швырять их в лучников, пробивая тела навылет. Мне повезло не попасть под его смертоносный обстрел, но вот бедняга Сух’халам получил ранение в грудь и в считанные мгновения истёк кровью.

После этого гибельного расстрела Папа Гил приказал всем рыцарям и копейщикам пойти на него в атаку со всех сторон с тем, чтобы кто-нибудь подобраться к нему со спины. Решение опрометчивое, во многом безрассудное и крайне рискованное, но в сложившихся обстоятельствах мы ничего другого поделать не могли. Это был сущая бойня. Худощавый мертвец двигался быстро и решительно, мечась из стороны в сторону, проскакивая между сплотившихся воинов и нанося им смертельные удары, от которых не могли защитить даже самые тяжёлые латные доспехи. В считанные мгновения половина наших бойцов оказалась убита, и тогда потерявшие самообладание братья-рыцари стали бросаться в него боевыми заклинаниями, совершенно не заботясь о том, что магические атаки могли ранить кого-то из своих, однако ни колдовское пламя, ни молнии не смогли нанести ему существенного урона, но зато его кожа побелела, и тогда я впервые увидел ту печать, что они носят на своей груди.

Большая часть отряда погибла смертью храбрых, иные же побросали оружие и сбежали, навалив в штаны и обмочив портки, так что в итоге нас осталось всего пятеро человек, включая меня и папу Гила, против бешеной твари. Наш командир отдал приказ к отступлению, но сам не собирался покидать поле брани, то ли думал задержать демона, то ли рыцарская честь не позволяла броситься в трусливое бегство. Мы, чувствуя его решимость драться до самого конца, единодушно отвергли мысли о бесчестном спасении собственных шкур и остались подле него. Папа Гил, отбросив тяжёлый и совершенно бесполезный в том бою щит, сблизился с чудовищем, ну а мы держались немного подальше и своими слаженными атаками отвлекали исчадие от нашего командира, в слабой надежде выкроить ему момент для судьбоносного удара. Должен отдать Гилу должное, он был весьма хорош, но без солидного опыта и большой щепотки везения он бы умер столь же быстро, как и все остальные.

Мы бы наверняка сложили головы в том лесу, если бы в какой-то момент чудовищу не стало дурно. Не знаю, как именно это описать, но я заметил, что его движения стали более скованными и что он перестал столь усердно наседать на Гилеанора, который к слову тоже начал к тому времени выдыхаться. Изменение было небольшим и не особо очевидным, но моё чутьё дало понять, что наступила единственная возможность нанести контрудар, переломить ход битвы, и её ни в коем случае нельзя было упускать. Я натянул лук, затаил дыхание и в тот момент, когда тварь сделала выпад в противоположную от меня сторону и ненадолго отвлеклась на второго выжившего разведчика, спустил тетиву. Стрела вонзилась ему прямиком в глаз и вошла на половину в черепушку. Чудище остановилось и, точно двигаясь в полузабытьи, попыталось судорожно трясущейся и непослушной рукой ухватиться за торчавшее древко, но папа Гил подскочил к нему и двумя взмахами отсёк ему голову. Только тогда эта тварь обмякла и повалилась на землю, но на этом наш командир не остановился и, отшвырнув пинком башку подальше от тела, отрубил ему руки и ноги.

Победа стоила нам двух дюжин добрых мужчин, но вместо того, чтобы воздать им почести или проронить горькую слезу, каждый из нас, выживших, взвалил на плечи по куску вновь убитого погорельца, и скорбным маршем мы отправились в крепость, оставив наших павших товарищей на пир диким зверям. Потом мы отправили людей, чтобы их забрали и достойно похоронили, но большинство из наших павших братьев оказались в желудках падальщиков. Назад мы вернулись ближе к полудню, и Гилеанор приказал разнести части мертвеца по разным комнатам цитадели и выставить у каждого из них круглосуточную охрану на случай, если скотина попытается воскреснуть вновь. Думаю, что если бы он тогда полностью перевоплотился, как сделал этой ночью Сентин, то он бы расправился со всеми нами в считанные мгновения, но что-то не позволило ему провернуть это. Может быть, что он был для этого слишком немощен.

Совсем забыл это упомянуть, но, когда мы уходили с той проклятой опушки, я улучил момент, чтобы подойти и попрощаться с Сух’халамом. Тогда же я заметил сияние из-под его воротника. Всё это время подаренный дедом амулет указывал именно на присутствие этих тварей, а не на тех монахов, что жили в цитадели. Тем же днём в Грозном провели пересчёт бойцов и всей прислуги, и обнаружилось, что пропал один из младших поваров. Я имею в виду, что его не было ни среди живых, ни среди мёртвых, и никто другой подобным образом не исчез. Тогда же его сотоварищи по кулинарному делу стали копаться в своих воспоминаниях, и вскоре они сошлись на том, что пропавший парень был покладистым и весьма дружелюбным, но всё же довольно-таки отрешённым и замкнутым человеком. Никогда не болтал лишнего, в разговорах чаще всего молчал и внимательно всех слушал, а в последние недели стал малость беспокойным и каким-то пугливо настороженным. Впрочем, работал он исправно, ни с кем не ругался и пьяным в грязи ни разу не валялся, а потому все закрывали глаза на его лёгкую чудаковатость, тем более что она никому не делала беспокойства. Стоит ещё упомянуть, что он был из местных жителей, по крайней мере, он так всем говорил, а потому нередко отправлялся в лес на поиски ягод и грибов, не особо опасаясь встречи с дикой живностью, чьи повадки он хорошо знал. Папа Гил решил показать поварам отрубленную голову мертвеца, но тот оказался им незнаком. Я тогда промолчал, но думается мне, что угрюмый повар сгорел дотла в том пожаре, а воскресший хмырь был его дружком, которого мы принесли на своём хвосте из последнего разведывательного похода.

Перед нами встала задача — прикончить ублюдка наверняка, чтоб больше уже ни за что не поднялся, однако это оказалось неимоверно трудным делом. Начали с самого простого и очевидного; навалили огромную кучу дров во дворе, от души полили всё сверху смолой, распалили огонь и бросили в него одну руку. По первой, она вновь побелела и ни в какую не хотела обгорать, но спустя какое-то время белизна сошла, кожа стала чернеть, трескаться и слезать с плоти. Когда костёр догорел, из пепла мы достали закоптившиеся кости, перемололи их в труху, после чего орденский капеллан прочёл над ним с десяток молитв и развеял прах по ветру. Другие конечности и голову поочерёдно спалили в кузнечном горне, после чего снова отнесли их к капеллану для освящения, а вот с туловищем происходило нечто непонятное. Оно исцелялось. Все те ожоги и мелкие раны, что монстр получил во время сражения, полностью заросли, а прежде тощая фигура заметно укрепилась, нарастив мяса. Сторожившие его мужики рассказывали, будто бы оно иногда подергивалось и пыталось извиваться, но удерживавшее его тугие ремни не давали ему свалиться со стола. Ну а когда сама тушка стала выглядеть совершенно здоровой, она начала отращивать утерянные части. Ох, я не шучу. Караульные даже сделали мелком отметки на досках; одну утром и одну вечером, и так установили, что тварь росла на длину пяти больших пальцев в сутки. Она даже успела отрастить заново шею и уже готовилась вернуть свою нижнюю челюсть. Зрелище было весьма мерзкое. Тогда Гилеанор, не желая больше продолжать рискованные наблюдения за неизвестным и диковинным демоном, приказал развести новый костёр и сжечь тело, но, вот в чём загвоздка, оно не горело, как другие части. Да, оно побелело, но оставалось таким до тех пор, пока не истлело последнее полено.

Затем папа Гил приказал любыми средствами измельчить тушу и вновь предать её огню. Мы одолжили у строителей большую двуручную пилу и отняли заново отросшие культи. Не сказал бы, что это было очень трудно, но мне казалось, что человеческие плоть и кости должны были пилиться куда легче и быстрее, если сравнивать со всеми иными нехорошими вещами, что мне приходилось делать на службе у императора, да и к тому же крови из ран вытекало как-то маловато. Да, всё верно, я постоянно участвовал в распиле мертвяка. После битвы Гилеаонр лично воздал хвалу моей стойкости и заявил, что все оставшиеся в живых бойцы в своём спасении были обязаны именно моему меткому выстрелу. Этим подвигом я завоевал его симпатию и безграничное уважение и стал его главным помощником в деле окончательного уничтожения демона. Так вот. Бёдра плечи отпилили, затем распилили его пополам, немного выше пупа, и вот здесь пила уже заметно вязла, плоть слипалась, а временами и вовсе казалось, что нечто пыталось изнутри вытолкнуть инструмент. После мы хотели сразу же приняться за распил грудной клетки, но это нам сделать не удалось. Рёбра оказались чертовски прочными, а потому прорезаться дальше кожи и мышц у нас не выходило, а стоило нам снять пилу с раны, как она затягивалась в считанные минуты, не оставляя за собой ни единого рубца. Увидев нашу неудачу, Гилеанор взялся за меч и попробовал разрубить тело, но лезвие тоже не смогло глубоко проникнуть и отскочило назад. Тогда он приказал приставить тело к стене и нанёс серию сильных уколов, но безрезультатно. Затем Гил попытался вонзить меч в обход рёбер, просовывал острие меча в обрубок шеи или пробовал проникнуть внутрь со стороны желудка, но плоть будто бы становилась каменной и не позволяла стали проникнуть к нему — сердцу! Источнику и хранителю их жизни. Разок мы взяли рогатину и попробовали впятером навалиться на обрубок туши, но и это не помогло. Мы словно бы пытались гнилыми зубами раскусить стальной орех.

Но ведь должен был быть способ его убить? Как-никак двое его дружков, если они в своей сущности были подобны ему, сгинули в том пожаре. Я подозревал, что дело было в той самой вспышке, что произошла перед ним, но наш боевой капеллан, умевший применять кое-какие простенькие заклинания света, увы, не был подлинным паладином. Он, конечно, пробовал освятить или прожечь хиленьким лучом проклятое тело, но особого эффекта это не возымело, а возникшие мелкие раны заживали буквально на глазах. Казалось, что мы зашли в тупик и что нам придётся до конца дней отрезать куски мяса от бесконечно растущего мертвеца. Были бы мы каннибалами, то нам более никогда бы не пришлось голодать. Однако же всё переменилось в то утро, когда я с ещё несколькими людьми отлучился к протекавшей мимо Грозного небольшой речушке чтобы мальца освежиться. Раздевшись догола, я по какой-то причине засмотрелся на свои отметины, к виду которых я, разумеется, давно привык, и в тот момент меня осенило. Осенило так, что я едва не бросился назад в крепость с голым задом.

Ещё в Штрагендросе во время обучения нам наказали следить за сохранностью наших магических рисунков, потому что если их слишком сильно повредить, к примеру случайно содрать кожу или нечаянно обгореть, то они перестанут действовать, и вся наша магия безвозвратно исчезнет. Вспомнив это, я подумал, что раз я, лишившись пары лоскутов кожи, потеряю все свои способности, то может быть если лишить чудовища той мистической печати, что проявлялась на его груди, то и оно ослабнет и станет беспомощным? Папа Гил внимательно выслушал мою идею. Вполне очевидно, что часть с моей личной историей я опустил за ненадобностью. Никаких других идей в запасе не было, а потому Гилеанор без лишних препираний дал мне полный карт-бланш на эксперименты с телом.

Вместе мы спустились в покрытую кровавыми пятнами с прошлых отсечений комнату, где возле тела дежурило четверо солдат и один брат-рыцарь, отмерявший рост конечностей и отдававший приказ для очередного распила. При себе у меня был охотничий нож. Припоминая, где именно проходил край сокрытого рисунка, я вонзил мясницкий крюк около подмышки и оттянул кожу, а затем сделал надрез ножом немногим ниже левой ключицы. Или правой? Не-не, всё верно, ниже левой. За время походов в дикие земли я неплохо поднаторел в свежевании, но подобную дичь я свежевал впервые. Вернее будет сказать, что в самом начале процесс не сильно отличался от свежевания оленя, но чем дальше я продвигался, те сильнее труп проявлял свою нечеловеческую, противоестественную сущность. Кожа начинала сжиматься, точно живая, тянула крюк из рук и прилипала обратно к телу, да так, что её приходилось заново подрезать. Когда я дошёл до середины, она побелела и на ней стали проявляться чёрные линии, кожа стала ещё грубее, тело принялось мелко дёргаться и брыкаться, так что все столпившиеся вокруг стола люди помогали прижимать его, а один из сторожей перехватил у меня ручку крюка, чтобы мне было сподручнее орудовать ножом. Не знаю, как бы мы справились, не зайди я к нашим поварам за этим самым крюком.

Пришлось изрядно попотеть, но как только я совершил последний надрез, и кожа с печатью отсоединилась от тела, оно прекратило шевелиться и расслабилось. Не теряя ни минуты, Гилеанор выхватил меч из ножен и вогнал его прямо центр груди, проломив кость, а затем ещё и ещё раз. В его глазах засверкали безумные огоньки, и знаешь что? Мы тоже ухватились за оружие и, поддавшись групповому сумасшествию, стали яростно и безудержно кромсать безжизненный обрубок. Вот представь себе картину, как семеро измазанных от пят и до макушки в крови мужчин стоят у стола, на котором лежит бесформенная гора мясного фарша из человеческих останков, и радостно вопят, улыбаясь и обнимая друг друга. Хорошо, что за этим празднеством нас не застал капеллан, не то бы он наверняка решил, что демон покинул тело и переселился в нас. Через час мы бы уже жарились на костре под дружное чтение молитв о спасении наших пропащих душ. Впрочем, то был поистине благостный момент!

Наконец-то тварь была мертва, что подтвердил мой новый камешек, но мы всё же перестраховались и сожгли в горне всё до последнего кусочка. Гилеанор был в восторге от успеха моей идеи и обещал замолвить за меня словечко перед высшими чинами ордена. Говорил, что негоже такому смышлёному и ловкому мужику бегать в простых разведчиках, что меня необходимо сделать полноценным членом ордена, невзирая на моё низкое происхождение, и назначить главным тренером новых поколений разведчиков. Это было весьма лестно и крайне приятно, как-никак похвала была действительно заслуженной, но вот становиться начальником в мои планы не входило. Будь на моём месте кто-то иной, то он бы непременно согласился и распрощался с полными опасностей буднями, однако же я ни за что не желал с ними расставаться. Должен признаться, что в них я видел искупление за прошлые деяния; не монашество конечно, но всё же лучше, чем ничего, а смерть Сух’халама легла ещё одним грехом на мою душу. Пускай он умер не от моей руки и это не я отправил его в роковую погоню, но всё же мой внутренний голос настойчиво твердил, что это я не уберёг парня. Он до сих пор это мне нашёптывает. Тихонечко, но столь ясно и проницательно… вот сейчас… да-а-а… Гилеанор принял мою волю остаться рядовым, но вот опять же я сижу тут, перед тобой, так что на этом история закончиться не могла.

На четвёртый день после злосчастного пожара и через день после окончательного убийства проклятого демона, к Грозному приехала пара крупных карет. Из первой выскочил мужчина в полном облачении священника Старшей Звезды и именем верховного божества приказал открыть ворота и пропустить путников. Дело было после заката, мне что-то не спалось, и я без дела шатался по двору. После бойни нас осталось всего два старых зайца, так что в разведку нас отправлять было нельзя, а потому я мог лично наблюдать за прибытием странных карет. Два мрачных конных экипажа неспешно пересекли двор и остановились у самого порога цитадели. Кареты больше напоминали большие чёрные гробы на колёсиках, никаких изысков или излишеств, но вот запряжённые кони были потрясающими. Серые в белое яблоко с лоснящейся на свете шерстью, рослые и мускулистые, с благородной походкой и бесстрашным взглядом. Прямо кони из детских сказок! Дверца открылась, из кареты вновь выпрыгнул худощавый викарий, а может это был аббат, уронил свою белоснежную митру в пыль и, наступив на неё сапогом, понёсся мимо стражей в недра замка, едва не спотыкаясь о полы своей мантии. В этот момент я почуял что-то неладное и решил не высовывать носа, пока ситуация не проясниться. Вскоре раскрасневшийся от бега священник вернулся, а вместе с ним к главным дверям цитадели прибежал разбуженный и одетый в одну ночную рубаху Гилеанор в сопровождении капеллана и ещё двух братьев-рыцарей. Когда они построились в ровную шеренгу, викарий постучался в рамочное окошко и, получив тихий ответ, торжественно открыл дверь и припал на одно колено. Из тёмных недр экипажа вышли два рослых и крепких на вид мужчины в длинных чёрных мантиях с капюшонами и с полуторными мечами на поясах.

При их виде наш капеллан рухнул на колени, а вслед за ним приклонились и рыцари ордена. Чёрные фигуры неспешно огляделись по сторонам, затем жестом приказали всем подняться с колен и по-хозяйски вошли в цитадель. Церковные шишки, не иначе, думаешь ты. Вот только где их пышная и богатая свита из прислуги, где отряд конной охраны? Так не бывает. Это только святые в старинных книгах путешествуют меж городов пешком или верхом на блохастых ишаках, а в жизни аббаты да кардиналы в своих повадках уже давно сравнялись с герцогами и кронпринцами. К тому же мало кто из кардиналов предпочитает утомительные тренировки третьему обеду. Так кем же были эти богатыри? Сейчас узнаешь, только погоди немного.

Я наблюдал за этой церемонией издалека, так что не мог их так сразу разглядеть и окончательно убедиться в своей догадке. Хотя я и имел возможность спокойно пройти за ними в цитадель, куда по распоряжению Гила меня пропускали без вопросов, и встретиться с ними лицом к лицу, однако же если они действительно были теми, о ком я думал, то делать этого мне было категорически нельзя. Шестое чувство подсказало мне, что они могут захотеть взглянуть на те обгоревшие тела, что всё ещё хранились в кузне. Под покровом темноты я осторожно прокрался мимо сторожа в опустевшее здание, притаился возле ещё тёплого горна, где заодно измазал лицо и руки в саже для лучшей маскировки, и принялся ждать.

Не знаю, как долго я там просидел, могу только сказать, что к тому моменту, когда на пороге кузницы заслышались шаги, свой зад и стопы я уже не чувствовал. Первыми в кузню вошёл Гил, следом за ним сановники, больше с ними никого не было. Гилеанор отпер дверь в подсобку и удалился, оставив их наедине с четырьмя мертвецами. Они внимательно осмотрели каждого покойника, тихо переговариваясь между собой на чистейшем авеосте[1], затем голыми руками раскрошили черепа двух погорельцев, а оставшихся взяли на руки и бережно понесли к каретам. Тогда же в свете оставленного Гилом фонаря я сумел хорошенько разглядеть золочёные эфесы их мечей. На месте обычных наверший у них были небольшие округлые розы из чистейшего хрусталя, а может быть что и из алмаза. Вот тогда развеялись мои последние сомнения — в Грозный прибыли «Апостолы».

Ну, разумеется, что ты про них никогда раньше не слышал. Это тебе не Лучезарные и не Сыны Восхода, чтобы трубить о себе на каждом шагу. Не-е-ет. Апостолы Старшей Звезды живут не ради громкой славы, а предпочитают теряться среди теней этого мира. Я знаю тайну их существования только потому, что прежде и сам был тенью. Нет, до той ночи я их никогда прежде не встречал. Про них мне рассказал Цванфиттер. Конечно же, он это делал не ради моего просвещения, а из страха. Только их одних он боялся на всём белом свете и строго наказывал мне и всем прочим убийцам, чтобы мы никогда и ни за что не вставали на пути у апостолов и уж тем более не пытались им навредить. И это при том, что только меня одного он дважды отправлял за головами своевольных епископов, и была ещё весьма подозрительная история с младшим братом нашего имперского кардинала. Он внезапно пропал, а спустя месяц его тело нашли на дне выгребной ямы. Что-то мне подсказывает, что там не обошлось без руки Майдриха.

Цванфиттер никогда не говорил нам, чем таким мы можем помешать апостолам или чем они вообще могут быть заняты. Думается мне, что он и сам про них толком ничего не знал, но он был уверен, что ежели кто-то обратит на себя их гнев, то его ничто уже не спасёт. Они — самые страшные инквизиторы из всех, кто когда-либо ходил по грешной земле. Да, они не жгут ведьм, да, они не топят звездочётов и, да, они не режут эльфам ушей, но им неведомы ни людские благодетели, навроде милосердия и прощения, ни человеческие пороки, типа алчности или похоти. Их нельзя ни умолить, ни подкупить. Апостолы делают только то, что велят им Небеса, а они, как мы теперь с тобой знаем, велят им охотиться на этих самых тварей.

До сих пор задаюсь вопросом, знал ли папа Гил об апостолах прежде, стали они ему хоть что-то объяснять, или же он просто принял их власть, ведь достопочтимый викарий был готов валяться у них в ногах и радостно слизывать пыль с их подошв, а ведь он стоит куда выше рыцаря. Немного выждав, я покинул кузню и стал раздумывать, где бы мне лучше провести ночь, когда увидел, как отряд солдат покинул цитадель и разделился. Кто-то пошёл к палаткам охотников, а парочка человек пошла к моему обиталищу. Они разбудили моего последнего товарища-разведчика и повели его в цитадель. Дело было серьёзным, так что я сделался невидимым, чтобы подкрасться к ним поближе и услышал, как они спорили, где же я могу пропадать в столь поздний час. Не нужно быть семи пядей во лбу, дабы понять, что апостолы созвали к себе всех, кто видел того белого демона. Эта поспешность показалась мне подозрительной, и я решил пока что не показываться им на глаза. Должен признаться, что, покинув Империю я зарёкся использовать дарованные Дланью силы, даже если моя жизнь находилась под угрозой, и в тот день я впервые за шесть лет использовал их вновь.

Они продолжали искать меня ещё треть ночи, я к тому времени уже успел захватить из палатки все свои пожитки, обнести склад с провизией и скрыться в ближайшем перелеске. Я видел, как пара солдат с фонарями в руках отправилась к реке. Видимо решили проверить, не пошёл ли я при свете луны ловить русалок на живца. Сам понимаешь, что найти меня шансов у них не было никаких, пускай они бы и взяли с собой самых лучших сыскных собак. Вскоре после рассвета я увидел, как оба апостола в сопровождении одного только старого зайца и гружёного ишака покинули Грозный и на своих двоих отправились по тропинкам в чащу. Я за ними не пошёл, но сдаётся мне, что они двинулись по нашему последнему маршруту, к тем местам, где сиял камень.

Конечно, я мог сразу же побежать назад в крепость, но всё же снова решил не рисковать и дождаться темноты и только тогда покинул своё лесное убежище. Сейчас я понимаю, что поступал неимоверно глупо, но тогда мне очень хотелось переговорить с папой Гилом, вызнать у него апостольские секреты. Я без особого труда прокрался мимо всей стражи прямиком в его покои, к самой кровати и осторожно разбудил его. Как только он открыл глаза, так тут же изо всех сил оттолкнул меня и вскочил на ноги… он меня не узнал. И дело здесь было не в темноте. Он не узнал ни моего голоса и не вспомнил моего имени или лица. Теперь я был для него совершенным чужаком, а ты сам понимаешь, что сделает любой рыцарь с прокравшимся к нему в ночи незнакомцем. Да, он не стал слушать мои оправдания и со всей решительностью набросился на меня с кулаками, но я оказался для него слишком ловким. Увернулся от удара, тут же подскочил к нему вплотную и вогнал нож в шею, так что из неё хлынула алая кровь, а затем ударил ещё раз и ещё раз и ещё… Снова этот взгляд. Думаешь, что мне самому хотелось его убивать? Будь он ребёнком или женщиной, то я бы смог без лишнего шума его забороть, обездвижить, засунуть кляп в рот или мальца придушить, а затем слинять, но Гилеанор был для меня слишком могучим противником, с которым нельзя ограничиваться полумерами. Тем более что все его воспоминания обо мне были начисто стёрты, а посему назвать мой поступок в полной мере предательством никак нельзя. Кстати, я до сих пор ломаю голову над вопросом, как именно они смогли залезть в его память. Да, ты прав, я тоже не слышал, чтобы кто-нибудь кроме чернокнижников был способен на такое, но в таком случае это значит, что самые непогрешимые люди церкви совсем не гнушаются тёмного колдовства. Впрочем, их младшим собратьям лицемерия не занимать, так что возможно, что тут и нет большой загадки.

Я больше не был братом ордена Лучезарных, я снова стал неприкаянным Янсом из Штильзенбурга. Стерев кровь с рук простынями Гила, я миновал стражу, взвалил на плечи оставленный в лесу мешок с пожитками и отправился к городишке с вратами. Приходилось избегать дорог, чтобы не наткнуться на один из наших конвоев. На мне была уставная одежда разведчика, так что меня легко могли узнать и силой возвратить в Грозный, а там бы меня наверняка вздёрнули за дезертирство.

Добравшись до Элабвера, я в ночи выкрал себе новую одёжку, стащил рубаху с верёвки, штаны умыкнул из бани, а пару новеньких сапог спёр прямиком из мастерской, и разжился кое-какими деньжишками в маленьком отделении торговой гильдии, так что утром я уже обычным путником вошёл в город и сытно позавтракал в одной пивнушке. Затем я снял худую коморку в доме одного мещанина, и лёжа на соломенном матрасе, стал размышлять, что же мне делать со своей треклятой жизнью дальше. Подозреваю, что ни один другой человек за всю историю не задавался этим вопросом столько же раз, сколько пришлось это сделать мне. Тем более что это были не пустые раздумья и нелепые мечтания о переменах.

Знаю, что прозвучит это странно, а потому не ожидаю, что ты меня поймёшь, но всей своей душой я почувствовал, что хочу убить ещё парочку таких тварей. Они лишили меня моей новой, честной жизни, но это ещё ерунда, я всегда был грешным бродягой, человеком дороги, мне не привыкать и некуда падать, но они убили Сух’халама, а у парнишки ведь ещё вся жизнь была впереди. Мы его всем нашим малым братством убеждали не сорить деньгами, сохранить жалование, чтобы покинуть службу, купить кусок земли и обзавестись семьёй. У него бы это получилось, я в этом уверен… Месть — вот моя цель, прирезать их как можно больше, стать их ночным кошмаров. Да… это я умею… фиттер…

Я размышлял и над таким вариантом — попроситься на службу к апостолам, раз уж они и сами ищут белых демонов, но, судя по стиранию памяти, они не особо жалуют к себе добровольцев, да и за убийство Гила пришлось бы перед ними отвечать. Вот так оно и вышло, что свою охоту против невиданных чудовищ я начал совсем в одиночку, и, как видишь, на моём счету уже двое и было бы ещё столько же, если бы ты не мешался. Хотя, возможно, что теперь дела могут пойти в гору, но если только ты будешь во всём слушаться меня. Сам видел, прав на ошибку в этом деле нет, прихлопнут точно комарика, а сбежать как сегодня больше не выйдет.

Оставаться слишком долго в городе я не мог, меня могли начать искать, как дезертира, так что я напросился в свиту одного купца в качестве охотника, пообещав добывать ему в пути дичь, и покинул Мизерис через врата. Заодно мне не пришлось платить эльфам за проход, не то бы пришлось ещё пару ночей собирать серебро по домам.

Первым делом я направился на свою родину, в Гештайдес, ну а точнее в то, что от неё осталось. Ту самую войну с южными землями они, конечно же, с треском проиграли, Император был убит в своём дворце, а его обнажённый труп проволокли по дрогам столицы и сбросили в реку. Победители в качестве трофеев откусили себе несколько графств вдоль границ, а на трон посадили постриженного в монахи четвероюродного брата Багариса по сестре его прадеда, к тому же бастарда, так как от всех ближайших родственников Длань заблаговременно избавилась. Сам понимаешь, сколь слабы были его притязания на трон, но, что ещё хуже, сам он был человек недалёкий, совершенно бесхребетный, при этом невероятно капризный ну или, как это ещё называют, блаженный, и никто из бывших подданных имперской короны не стал ему присягать на верность. За трапезой ему дали подавиться рыбьей костью, от чего он скоропостижно скончался, а вслед за этим между королями и князьями вспыхнула кровавая междоусобица за императорский престол. Прошлые правители не стесняли себя в любовных интригах, так что в жилах многих дворян текла голубая кровь, а менее везучие ублюдки без толики застенчивости приписывали себе высочайшее происхождение. Хоть в кой-то веки кто-то на всю страну гордо и радостно заявлял, что его прапрабабка или мамаша была слабенькой на передок блудницей и вероломной изменщицей. Но это было только полбеды, ведь и без того обогатившиеся соседи не побрезговали снова напасть на империю, чтобы преумножить прошлые завоевания. Желали они это под благовидным предлогом защиты истинной веры, быстренько приписав воевавшим королькам всевозможные ереси. Обычное дело.

Новая война продолжалась несколько лет, замки разрушались, поля сжигались, всё разворовывалось, а крестьяне целыми деревнями мёрли с голоду, но никто так и не смог взять верх и объединить всех силой, а потому Империя Гештайдес развалилась на отдельные королевства. На четыре, если мне память не изменяет. Я направился в Нильзендо́рф, так теперь называются земли вокруг бывшей имперской столицы. Двигаясь по сильно опустевшим, поросшим сорной травой, старым трактам я оглядывался вокруг и не мог узнать своей родины. Нет, леса, поля и реки были теми же самыми, а вот люди изменились. Лица осунулись, в потупившихся глазах виднелись только голод и злоба, там, где прежде стояли города из каменных домов и звенели колокола церквей, меня встречали покосившиеся избы и грязные мазанки. Люди стали куда более подозрительными и неприветливыми, благо, что они признавали во мне земляка и всё же пускали переночевать, но только за пару медяков. Впрочем, без приключений в дороге не обошлось. Прежде чем я добрался до столицы, на меня успели дважды напасть разбойники. С одними я сумел по-своему договориться, парни не ожидали наткнуться на куда более отпетого негодяя, чем они сами, и попросту струхнули, а других, менее сговорчивых и более смелых, пришлось прирезать. Ну и ещё с десяток раз мне пришлось отбиваться от волков, причём не ночью, а днём. За время войны зверюги расплодились, пожирая стада коров вместе с молоденькими пастушками. Дать им толковый отпор не могли, так как многие мужчины ушли на войну, а потому волки совсем перестали бояться людей. На моей родине они не слишком большие, но очень тихие, скрытные и к тому же чертовски умные. Так что устраивать засады они настоящие мастера.

Прежде чем ступить в ворота Бренденхейма я сошёл с большака и по лесным тропинкам вышел к заброшенному монастырю с обвалившейся крышей и покрытыми старой копотью стенами. По всей видимости, во время войны он подвергся разграблению и сожжению, после чего про него все успешно забыли, ибо среди обломков я нашёл останки убитых священников, до которых не смогли добраться вороны и прочее зверьё. Никто не пришёл, чтобы их похоронить, сплошное святотатство, но я уверен, что своё отпущение грехов от иного святоши грабители таки получили. К моей немалой удаче монастырское кладбище осталось в сохранности. Точнее будет сказать, что налётчики ради веселья, иначе зачем ещё им это делать, поломали надгробные плиты, но сами могилы раскапывать не стали. Монастырь был не особо богатым, так что в захоронениях вряд ли бы нашлось много ценностей. При себе у меня была купленная в одной деревушке старая тяпка. Своровать её было бы плёвым делом, но мне стало совестно забирать у нищих людей то, чем они добывают свой хлеб. Да, порой даже моя совесть пробуждается от мёртвого сна.

Как я уже упоминал, многие надгробия были разрушены, и камня с именем моего дьячка я при первом обходе не нашёл, но благо, что в то моё посещение кладбища я ещё запомнил имена на паре соседних камней, так что со второй попытки я всё же отрыл правильный гроб. Когда я очистил доски от земли, то почувствовал, что за ними кто-то есть. Нет, что ты, труп того монаха я ещё в тот далёкий год унёс и оставил где-то в лесу на радость диким зверям, так что внутри гроба его быть точно не могло. Но под крышкой всё же был человек, и этот человек — я. Стоя над разрытой могилой, я чувствовал, что под тёмными, сырыми и прогнившими досками лежало в заточении моё прошлое, от которого я хотел навечно избавиться. Клянусь Старшей Звездой, я слышал скрежет ногтей о рыхлое дерево… я слышал его тихий шёпот, исходивший из-под земли… Да… этот мерзкий, холодный голос… насмехающийся надо мной… повелевающий… хи… хи-и-ха…

Что это я… видимо, то дьявольское наваждение настигло меня вновь. Помниться, что, когда злые чары спали с меня, солнце уже успело уплыть за горизонт, окрасив его в багряный цвет, а ведь свои раскопки я начал около полудня, и сырая земля копалась быстро, без особых усилий. С помощью ножа я отодрал приколоченную крышку, и из мрака могилы на меня уставилась пара чёрных глаз. Ох уж этот пронзительный, бездушный взгляд и эта кривая улыбка, правда ведь похоже на улыбку, не так ли? А может это гримаса боли? Моя старая маска лежала в голове гроба и приветствовала меня, словно отец, к которому вернулся за помощью его мятежный, но потерпевший сокрушительную неудачу сынок. Повинуясь внезапному порыву души, я без лишних раздумий схватил эту проклятую деревяшку, прислонил её к лицу и почувствовал, какое-то странное облегчение и долгожданное освобождение, но в тот же самый момент чёрная тень окутала мой разум. Мне захотелось… захотелось… хм. Да, на короткое мгновение мне захотелось найти Длань, найти каждого магистра и расправиться с ними самым изощрённым и жестоким образом из тех, коими они же сами меня и обучили, но мёртвых по второму разу не прикончишь, а эти чернокнижные сволочи были точно мертвы. Странное дело, как начинаю вспоминать о магистрах, так тотчас начинает болеть башка, и чем больше я стараюсь, тем сильнее эта пытка.

Не знаю, кому и сколько заплатили магистры за экипировку, но, пролежав шесть лет под слоем земли, она на удивление хорошо сохранилась. Одежда слегка отсырела, куда ж без этого, но простая сушка на верёвке вернула ей былую форму, а на стилетах не появилось и малейшего намёка на ржавчину. Тут была и моя заслуга, ведь перед нашим расставанием я не забыл покрыть их толстым слоем густого масла и обернул их вырванными страницами из украденного в монастыре псалтыря. Ага, на Небеса мне путь заказан.

Покинув монастырь, я ненадолго заглянул в Бренденхейм, чтобы пополнить прохудившиеся в пути карманы. Пускай деревня сильно обнищала, но богатеи в столице не перевелись, и, хотя они были неровня своим отцам-имперцам, но всё же золотишко у них водилось в достатке. Сколько же в столице было калек–попрошаек и малолетних беспризорников — убогое наследие войны. Столько чумазых, голодных детских лиц с полным ненависти взглядом. Не нужно ни магических карт, ни птичьих костей, сгорающих в пламени, чтобы прочитать их судьбу — пьяницы, воры, проститутки, налётчики. Может кому из них и повезёт умереть раньше, в студёную зиму или попасть под колёса барской кареты; иногда ранняя смерть лучше длинной, мучительной и бесславной жизни. Что же до того особняка, в котором меня поймал за руку Цванфиттер, то я его не нашёл. Думается мне, что во время мятежа горожане сравняли эту мрачную халупу с землёй из чувства ненависти и желания мести. Всё же его владелец был в определённой степени известен, как приближённый Кроварого Императора. Впрочем, если бы я обнаружил его дом целым и невредимым, то наверняка бы не удержался и сам устроил поджог, так, чисто забавы ради. Но всё же я бродил по столице не просто так. Я искал их — демонов. Сновал туда-сюда и внимательно следил за тем, станет ли сиять хрусталь, но он предательски молчал. Точно так же, как он молчал на всём моём пути от форта Грозный до родных пенатов. Из-за этого меня стали одолевать сомнения, что я не сумею снова найти этих белых тварей и свершить возмездие, ведь я сам про них ничего толком не знал, а расспросить мне было некого. Ведь могло быть и так, что подобные демоны обитают только в диких мирах или на одном лишь Мизерисе, на который мне путь заказан? Сейчас я уже знаю, что это не так, но в те дни эти вопросы довлели надо мной, и я всё не мог решиться, откуда мне начать свою охоту.

Раз сведений у меня было не больше, чем у попа совести, то я решил понадеяться на милостивое проведение и госпожу удачу и побрёл куда глаза глядят, держа ухо востро до всяких странных сплетен. Двигался по большакам, останавливался в трактирах, обнюхивал всякий городишко, в который меня заносила судьба. Деньгами я больше не сорил как в былые годы, так что с каждого обнесённого двора я мог кормиться месяц или более. За этим делом я провёл всё лето, вновь пересёк границу Лиамфоля, где после продолжительных поисков мне довелось подслушать один очень любопытный разговор двух монахов. Один из них приехал из другого города и за бочоночком церковного вина жаловался своему товарищу, что в их собор приехали очень важные шишки, из-за чего им временно пришлось оставить свою распутную и греховную жизнь и вспомнить о воздержании. Пускай он и был по-свински пьян, видимо неделя трезвости далась ему с большим трудом и оставила в его душе глубокую рану, которая требовала долгого лечения, но он всё же умело придерживал язык и говорил лишь полунамёками, когда речь заходила непосредственно о таинственных гостях. Другие бы на моём месте ничегошеньки бы не поняли, но мне его слов хватило с лихвой. К столь суровой аскезе этих толстощёких дармоедов могли принудить лишь Апостолы. Я решил, что они смогут навести меня на белых, и отправился в город Флиошо́н, где остановились святоши, однако добраться до него я так и не сумел. Кратчайший путь пролегал через провинцию, в которой вспыхнул крупный бунт изголодавшихся и натерпевшихся барских розг крестьян, и мне пришлось идти в обход, чтобы случайно не стать жертвой разгневанной толпы. К тому моменту я успел обзавестись неплохим конём, чтобы не таскать всё своё добро на горбу, а заодно не торговаться с извозчиками, чтобы они подвезли меня вместе с грузом.

В пути я заехал в ещё один крошечный городишко, живший скотоводством, от чего он весь провонял ароматами свежего навоза, и остановился на ночлег в трактире «Рыжий Пёс». Кормили там вполне недурно, пиво тоже было славным, так что я засиделся за общим столом. Народа было много, все пили и веселились, празднуя сбор урожая. В такие дни чужаков принимают гораздо радушнее, так что и я смог влиться в озорную компашку мясников и показал профанам, как надо играть с ножом и пальцами. Именно в этот вечер, когда я решил расслабиться, позабыть обо всём и маленечко покутить, как в старые-добрые времена, в дверях появились трое путников. Двое слуг в простых рубахах, потёртых жилетах из воловьей шкуры, грязных шароварах и вещевыми мешками за плечами и купец в дорогом одеянии и с прилизанной бородой. Да, это был Киданс со своими дружками — Сентином и Эртелом, этого ты ещё не встречал, но он сейчас тоже ошивается где-то в Лордэне. Я сразу заприметил, как они воровато оглядываются по сторонам и держатся так, словно готовы в любой момент броситься в смертельную драку, и при том у них не было при себе оружия, даже худого ножа. К тому же они были слишком легко одеты для той ветреной и промозглой осенней погодки, что только усилило мои подозрения.

Под липовым предлогом я оставил свою прошлую компашку и тайком от всех гостей трактира взглянул на хрусталь. Он светился пульсирующим белым светом, и стоило мне сделать шаг навстречу этой троицы, как камешек начинал сиять ярче. Демонические отродья сами пришли ко мне в руки. Тем временем они перетёрли с подбежавшим к ним бодрой рысцой тучным трактирщиком, который при виде блеска золочёных одеяний понадеялся на большой заказ и щедрую плату, и забились в дальний, тихий угол. Я тогда даже подумал подойти к ним и перекинуться парой слов, прикинувшись сельским простофилей, но быстро отказался от этой опасной, навеянной пивным дурманом затеи. Вместо того я подсел за ближайшую к их столу лавку и завёл разговор с сидевшим по правую от меня руку старичком, который, обрадовавшись внезапной компании, стал без устали рассказывать всё, о чём только мог вспомнить, ну а я, участливо кивая и притворно потягивая пенное, внимательно прислушивался к разговорам одержимой троицы.

Было довольно шумно, говорили они тихо, так ещё и на неизвестном мне языке, который, правда, мне уже доводилось слышать на базарах от заморских купцов, потому из их речи я смог уяснить только их иена, да название ещё одного города, через который они по всей видимости проехали парой днями ранее. Зато сколько же они пили. Прислуга только и успевала приносить им новые кружки, как они опустошали их и требовали принести ещё. За вечер каждый выжрал в одно рыло не менее пятнадцати пинт и это только пива, а ведь ещё были сивуха, медовуха и какие-то настойки на ягодах. Они то и дело отлучались во двор, чтобы освободить место для нового пойла, но вместо того, чтобы ползти по полу, как и полагается после подобной пьянки, хотя там уже в пору валяться мёртвым, они шли твёрдым и уверенным шагом, словно отродясь ничего кроме чистой, родниковой воды в рот не брали. Порой я замечал на ихлицах неподдельную досаду и завистливые взгляды, обращённые на пьяный люд, так что подобная трезвость может быть и им самим не шибко в радость.

Когда за окнами совсем стемнело, и весёлые гости стали расходиться по домам, мои будущие жертвы тоже покинули общую залу и отправились в снятую комнату, куда слуги прежде отнесли пару дорожных сундуков купца. Я решил немного обождать, когда они заснут покрепче, и наведаться к ним, чтобы аккуратно осмотреть их вещички. Не будь они такими живучими и свирепыми демонюгами, то я бы бесшумно прикончил в постели Сентина и Эртела, а затем похитил Киданса и утащил подальше от домов, чтобы проникновенно поболтать с ним там, где никто не услышит его истошных воплей и криков о помощи. Эх, если бы всё было так просто.

Я выжидал на улице, в тени деревьев. Они ещё долго не ложились спать, обсуждая что-то тайное, и я мог видеть свет лучины меж щелей ставней. Когда же свет погас и прошло достаточно времени, то я, сделавшись невидимым, прокрался через двор, вскарабкался ко окну, цепляясь за щели между брёвнами, и осторожно заглянул в небольшую щель, чтобы убедиться в безопасности. И знаешь что? Эртел сидел на табурете, прислонившись спиною к двери, и смотрел в окно немигающими глазами. Я чуть было не свалился вниз, испугавшись, что он меня заметил, настолько был пронзителен его холодный взгляд, но это было ошибкой. Они поступили весьма мудро, выставив караул, так что пришлось изменить свои планы и отступить. И вот что странно. Той ночью я ещё трижды наведывался к ним и каждый раз из них троих бодрствовал Эртел. Они не сменяли друг друга, как это делают нормальные люди, а каждый отсиживал всю вахту от захода до рассвета. В следующие дни я в этом смог убедиться. Каждую ночь караулил кто-то один, а другие спали до самого рассвета. Подозреваю, что они могут подолгу обходиться без сна, так как следующим днём караульные не казались хоть самую малость сонными или же вялыми.

В том городке они провели всего один день, большую часть которого они проторчали в своей комнате, лишь разок спустившись вниз, чтобы набить брюхо. Держались они исключительно вместе, не упуская друг друга из виду, так что мне оставалось только бездейственно и смиренно изучать их повадки и поджидать удобного момента. Честно говоря, их поведение от обычного людского почти ничем не отличается, так же ходят, так же говорят, так же жрут и точно так же гадят. Если у тебя при себе нет вот такого камушка, или если ты не попробуешь напоить его до состояния безвольного тюфяка, то от обычного человека и не отличишь. Хотя, можешь попробовать его пырнуть чем-нибудь в бок или слегка оцарапать, если рана быстро затянется, то перед тобой одержимый и тебе нужно срочно делать ноги.

На следующее утро они наняли экипаж и двинулись дальше на восток, ну а я последовал за ними. Впредь я не останавливался в том же месте, где и они, и не ходил туда принимать пищу, чтобы они не стали меня подозревать, но следить за ними приходилось и днём, так что я подворовывал одежду и носил шляпу наподобие той, что сейчас лежит в углу. Только её одну я купил у старьёвщика, причём уже тут. Да, да, знаю, этот белобрысый Сентин всё же улавливал моё присутствие, но найти меня им не удавалось. Это было всё равно, что играть в салочки с едва научившимися ходить детьми. Такие наивные и неуклюжие, что даже смех берёт.

Мы достигли практически самой границы Лиамфоля, и там, остановившись в каком-то захолустье, они стали по вечерам тайком от хозяина постоялого двора уходить в чащобу и торчали там до самого утра. Признаюсь, что в эти дни следить за ними было довольно трудно, так как мне всё-таки требовалось хоть немного поспать, а они продолжали шастать по округе и днём. На третий день их ночных прогулок, к ним пришла ещё пара одержимых, и они передали им чёрный ларец, в котором лежало нечто светящееся. Как ты говоришь? Лавовые опалы? Вот о них уже я никогда прежде не слышал. Должно быть ценная штука не так ли? Не, ну а что, мне просто любопытно. Ладно-ладно, расскажешь позже, но я сам видел, как ты таскался с этой чёрной шкатулкой, так что не отвертишься, ты точно должен знать им цену.

В общем, после той встречи они отправились в ближайший городок, где купили себе простецкую телегу с парой лошадей и по окольным дорогам, стараясь держаться подальше от крупных поселений, поехали в королевство Ронхель, в пределах которого расположен город высших эльфов Шинаэ́р. Обычно ехать по большим дорогам вместе с прочими купцами куда более сохранно, чем маленькой компашкой с ценным грузом путешествовать по недобрым захолустьям, но для этих хлопчиков обычные разбойники представляли наименьшую из возможных угроз. Более того, я сам стал свидетелем того, как на них напала довольно-таки большая, вооружённая копьями и топорами шайка, но Эртел и Сентин в одну минуту уложили их всех голыми руками, причём оставшись в своей человеческой форме. Когда они отъехали подальше, я осмотрел трупы и, если бы точно не знал, что там произошло, то, глядя на переломанные черепа и конечности, наверняка бы решил, что их отдубасил разъярённый, но не шибко голодный тролль.

В Шинаэре они провели целую неделю, пока ждали открытия нужных врат. За два дня до того, как отбыть в Форонтис, они в ночи прошил в верхний город, где обитают сами высшие эльфы и куда обычно не допускают людей не королевских кровей. Для меня это стало неожиданностью, так что я не смог толком подготовиться, а к высшим эльфам вот так с наскока лучше не соваться. Никогда не знаешь, куда они ухитрились запихнуть магическую ловушку. Но я тебе могу сказать, что порой, проходя возле стен верхнего города, я замечал, как хрусталик легонько вспыхивал. Должно быть, и высшие эльфы не могут устоять от этой заразы, или они одного такого в плену держат, с них то станется.

По истечению недели, когда звёзды наконец-то встали в нужном порядке, или чего там эти остроухие сволочи столько выжидали, мировые врата были наконец-то открыты, и демоны со своей поклажей направились к ним. Для меня этот момент был довольно опасный, так как эльфы не любят держать проход открытым сверх необходимого и отправляют всех одной толпой. Если бы я подошёл к Сентину слишком близко, то поганец мог меня узнать. Из-за этого мне пришлось полностью сменить одежду на более приличную и прикупить дурацкий парик, а затем дать на лапу одному купцу, чтобы он взял меня в свою карету. Пришлось неплохо раскошелиться, но ночью того же дня в Эрадуисе я прогулялся по гостиницам и поправил своё положение. Обычное дело.

В новом городе они тоже пробыли несколько дней, снова в ночи ходили в верхний город, Киданс отправил куда-то очередное письмецо, а Сентин совсем свихнулся на желании меня найти и в одну из ночей оставил своих маловерных товарищей, чтобы отыскать мои следы. Ходил одни-одинёшенек по тёмным улицам, среди мрачных домов. Я тогда еле удержался, чтобы не напасть на него. Очень хотелось приступить к делу, старая сталь требовала свежей крови, но я понимал, что если прирежу его там, то выдам себя раньше положенного срока, и самая жирная рыба выскользнет из моих рук. Но я всё же самую малость с ним позабавился, заставив побегать, а заодно выяснил, что и выносливость у этих тварей в разы превосходит человеческую.

На четвёртый день мы покинули Эрадуис и направились в Лордэн вместе с большим караваном. Видимо, что они решили тоже затесаться среди толпы. Перед выездом я поспрашивал знающих людей, и они мне рассказали, как ваши стражи любят кошмарить простой люд на въезде в город, ища любой повод влепить пошлину или конфисковать товар, а раз я не рыцарь, не охотник на чудищ и не охранник какого-нибудь гильдейского торговца, то с моим арсеналом могли возникнуть некоторые проблемы. Однако что-то придумывать мне не пришлось, так как меня быстро навели на нужных людей, которые пообещали мне провезти через таможню что угодно за соответствующую плату. Таким вот нехитрым образом вся моя незаконная поклажа оказалась надёжно спрятанной в бочонке с молодыми яблоками.

О нашем пути до Лордэна мне рассказать нечего, всё прошло тихо, а вот интересные дела начались сразу после въезда за городские ворота. Когда караван остановили для досмотра и подсчёта пошлины, твой белобрысый дружок, капитан Тисдо, подскочил к телегам и увёл Киданса куда-то в сторону казарм. Чем они там именно занимались, я не знаю, пришлось сидеть смирно и ждать, но когда Киданс вернулся, то кроме чёрного ларца у него в руках была ещё небольшая стопка бумаг, среди которых была ещё вот эта карта. Да, я забрал её после его убийства и нашёл помеченное здание. Это старый двухэтажный дом, немного западнее Квартала Страстей. Впрочем, я и до этого уже разок бывал возле него, последовав за свечением хрусталя. И, судя по яркости свечения, этих тварей там немало, так что соваться туда крайне опасно.

После таможни демоны пошли к конюшням, чтобы нанять небольшую повозку для своей поклажи, ну, а я, не дожидаясь, когда караван прибудет до рынка, тайком вытащил своё оружие из бочонка и сбежал, пока с меня не стали требовать дополнительной платы, просто потому что могут. Втроём они доехали до того постоялого двора — «Золотого тельца», где они разделились, причём Сентин с Эртелом были явно недовольны таким поступком купца. Я, конечно же, не мог слышать их слов, так как наблюдал издалека, но их лица и позы в достаточной передавали смысл их речей. Подозреваю, что дело было в его демонической подружке-эльфийке; мужик хотел шикануть перед девицей и провести с ней ночь на мягких перинах, а не на колючей соломенной подстилке. В общем, пока прислуга затаскивала сундук с его шмотьём по лестнице, а сам Киданс сторговывался за номер, я тихонько зашёл во двор и дал одному из мальчишек на конюшне пяток медяков, чтобы он мне потом сказал, в какую именно комнату заселился этот бородатый дьявол. Я сперва побаивался, что вообще не смогу с ним поговорить, но парнишка вполне себе говорил на ломаном эльфийском, по всей видимости, нахватавшись от заезжих гостей. Так ещё я надеялся подкупить его лишь наливным яблоком, но паренёк как-то да смекнул всю важность дела и понял, что сможет стрясти с меня больше чем кислый фрукт. Он ведь не стал признаваться хозяину, что подозрительный незнакомец выспрашивал его об убитом? Нет? Значит, что он достаточно умён, чтобы держать язык за зубами. Далёко пойдёт, паршивец.

Мне казалось, что после долгого пути купец захочет немного отдохнуть, посидеть на заднице в кресле или поваляться в кровати в компании бутылки вина и с набитым до отвала брюхом, мне самому этого ох как хотелось, но едва я успел обойти постоялый двор со всех сторон и приглядеться к его зданию, как эта сволочь вышел из дверей гостиницы с чёрным ларцом подмышкой и направился в гномий банк. Что же мне ещё оставалось делать? Пришлось со всей своей поклажей вновь переться вслед за ним, а затем ждать у ворот, так как меня бы туда точно не пустили за отсутствием приличных одежд и толстого кошелька. Зато ему гномы были очень рады, если зашёл он туда в унылом и жалком одиночестве, то выпроваживала его целая свита, будто бы он был каким корольком. Наперебой тараторили ему что-то, кланялись как умалишённые, а он всё лыбился и неохотно отмахивался от их внезапной любви. Чёрный ларчик он оставил у них, а сам забежал на рынок, где прикупил брошь для волос, вроде бы это была лилия, и словно маленькая радостная собачонка помчался к вашему театру. Там он долго бродил под окнами, по какой-то причине не решаясь войти, пока его наконец-то не заприметила эта лесовичка. Подозреваю, что эти отродья каким-то образом могут чувствовать друг друга на расстоянии. Это бы многое объяснило.

Вероятно, что в тот момент в театре проходила какая-то репетиция, потому что эта зеленоглазая бестия совсем ненадолго выскочила на улицу только для того, чтобы упасть в объятия Вольлфуда. Я наблюдал за их мимолётным свиданием от начала и самого конца, и в моей голове всё никак не укладывалось, как эти проклятые твари могли быть столь неподдельно, столь искренне и так по-человечески влюблены. Поговаривают, что нередко одержимых одолевает неудержимая похоть, переплетённая с жаждой насилия, от чего их собрания принимают вид диких кровавых оргий, но эти двое… Они были просто счастливы… вот и всё. Нет, конечно же они как следует прилипли друг к другу, невинностью и робостью там точно не пахло, но ничего действительно грязного и тёмного в том не было. В тот момент я даже усомнился в правильности того, что намеревался с ними сделать. Я увидел в них обычных людей, а не кровожадных чудовищ… Но свет покоившегося под рубахой хрусталя быстро напомнил мне всё былое, и я ожесточил своё сердце, чтобы не дать им себя обмануть. Кому как не мне знать, сколь сильно может перемениться грозный, безжалостный, проливший реки невинной крови душегуб, попав в руки любимой женщины. К тому же демоны не жалеют нас, мы в ответ не станем жалеть их, о чём тут ещё можно думать?

Как у них закончилось свидание, то я решил оставить слежку за Вольфудом и немного понаблюдать за эльфийкой. Мне всё же хотелось удостоверится, что она тоже была демоном, так как, пока купец был рядом, хрусталь не мог дать мне ясный ответ. Тогда же я разузнал, где была её собственная комнатка в здании театра, и прикинул то, как её можно будет прикончить. Я даже подумывал начать именно с неё, чтобы немного сбить с толку демонов и заставить Киданса охотится на меня, но мне слишком уж хотелось покопаться в его вещах и может быть разузнать, что же было в том ларце, так что я всё же решил сделать именно его своей первой жертвой.

Я ненадолго вернулся к «Золотому Тельцу», чтобы получить от мальчишки сведения и без лишней спешки наметить парочку путей для проникновения. Обычно я бы последил за ними ещё пару деньков, а потом бы пробрался к нему глубокой ночью, но что-то мне подсказывало, что времени у меня было в обрез; в любой момент он переехать на хату к своим рогатым товарищам или же помчаться дальше в путь. Хотя, даже если бы он ещё целый месяц провёл в Тельце, пока рядом с ним была эта остроухая демонша, попытка тихого убийства весьма вероятно закончилась именно что моей смертью. А перспектива каждый день караулить у постоялого двора в надежде, что именно этой ночью им после долгой разлуки всё же надоест ласкаться, и они захотят поспать раздельно, мне не шибко нравилась. Действовать стоило решительно и без промедлений, но для этого мне не хватало кое-какого снаряжения, которое я не смог сохранить в гробу.

Тут мне снова помогли те бессовестные умельцы, с которыми я снюхался в Эрадуисе. Подсказали, куда же в городе податься безродному бродяге с ловкими руками, где ему помогут добрым словом и подыщут какую-нибудь скверную работёнку, под стать его дрянной душонке. Так я оказался на пороге бандитского притона в самом сердце Квартала Страстей. Ну надо же, ты там тоже побывал. Неужели по запаху меня и нашёл или за мной тянулся след из старых хлебных крошек? А, ты искал продавца яда. Это довольно умно. Знал бы, что это столь редкая и известная вещица, то может быть и не стал её использовать. Хотя… с ней всё проходит куда проще. Жалко, что остатков на дне склянки на убийство ещё одной твари вряд ли хватит. Можно, конечно, попытаться, но не думаю, что от этого будет много проку, так что приготовления себя не оправдают и только замедлят.

В том притоне мне за пару серебряников указали несколько мест, где я мог бы раздобыть все необходимые ингредиенты и алхимическую посуду для изготовления особых пилюль и бодрящего зелья, без него я бы уже копыта откинул от недосыпа. Они у меня вот тут. Попробуй их понюхать, только помаши рукой, да вот так. Что, теперь запах сточных вод не так уж и плох да? Хах, только вот не надо мне тут блевать. Вот так… дыши глубже, давай… Поверь мне, на вкус они ещё отвратительнее. Зачем они мне? Для большей гибкости. Съешь одну такую и сможешь сложиться дважды пополам, уткнуться носом в жопную дырку, ну или пролезть всюду, где пройдёт твоя голова. Очень полезная штука для лазутчика, но только если твоё брюхо привыкло к подобным лакомствам, иначе целый день проведёшь, скрючившись, возле выгребной ямы, беспрестанно блюя и испражняясь. Повезёт, если не помрёшь таким вот позорным образом.

После посещения малины, я прошёл несколько улиц и очутился в ваших трущобах. Я бывал во многих городах и уже давно заметил, сколь часто соседствуют друг с другом дорогие бордели и убогие холупы, в которых ютится всякое ворьё. Видимо одна гниль притягивается к другой гнили. Там я снял комнатку у того самого старика, про которого я тебе уже прежде рассказывал. Его дом насквозь пропитался запахом сгнивших рыбьих потрохов, крысиного помёта и скисшей капусты, что как нельзя лучше подходило для сокрытия моего будущего зельеваренья. Скинув с себя лишнюю ношу и дав немного отдохнуть ногам, с наступлением сумерек я отправился грабить аптеку. Дальнейшие подробности я опущу, так как они к делу не относятся. Скажу только, что к утру следующего дня у меня на руках было всё необходимое для свершения мести.

Едва солнце показалось над горизонтом, как я в своих чёрных одеждах с маской на лице уже лежал на крыше «Золотого Тельца» и внимательно следил за всяким, кто показывался на дворе. Первыми проснулись повара, конюхи, прачки и прочие слуги, затем показались сонные господа, требовавшие подать карету, и вот, наконец, я увидел, как мой купец в золотом облачении вышел из дверей и отправился по своим делам. Не теряя времени, я проглотил одну свою пилюлю и достал пару абордажных крюков с верёвками. Первый крюк я зацепил за трубу и сбросил трос вниз, второй же наоборот, сбросил в дымоход и подтянул на себя, пока верёвка не натянулась, после чего полез в трубу. Эх, как же это было больно. Вот так взять и провалиться вниз я не мог, так что мне пришлось с силой протаскивать себя через этот тесный, покрытый слоем сажи тоннель. Однако это того стоило. Я оказался внутри. Пришлось немного прибраться, чтобы высыпавшаяся на пол чёрная пыль сразу не бросилась в глаза, благо, что дело было не зимой и нагара было совсем немного. Оставалось только ждать и надеяться, что он вернётся один, ну а заодно мне представилась возможность немного покопаться его вещах, но ничего особо примечательного, кроме кошелька с золотыми монетами разных королевств я не нашёл, а всё прочее, что брал, клал обратно точно также, как оно прежде лежало. Иногда сущая мелочь, к примеру, переложенное перо на письменном столе или открытая книга, может зацепить глаз и выдать все твои тайные проделки.

Ждать его пришлось весь день, жрать хотелось неимоверно, благо, что среди его вещей нашлись сухие хлебцы и целёхонькая бутылка вина. Появился он где-то во время заката. Через щели в ставнях я увидел, как Киданс весь такой беззащитный и одинокий, без своих дружков или девицы, прошёл сквозь открытые ворота, удерживая подмышкой заветный ларчик. Что? Какая ещё железная трубка? Может быть, в кармане лежала или он её за пояс заткнул, но я её точно не видел и потом не брал. Должно быть, он успел её кому-нибудь отдать. Но назад к делу.

Госпожа Удача после долгих препирательств и уговоров всё же соизволила повернуться ко мне передком, не было нужды впопыхах спасаться бегством, и я сгорал от нетерпения, предвкушая, как проткну его тушку своим стилетом. Став невидимым, я притаился возле кресла, успокоил свой дух и тело, чтобы случайный хрип дыхания или предательские удары взволнованного сердца, не выдали меня этому чудовищу. Кто знает, насколько чутки их уши? Однако он что-то задерживался, и мой разум стал всё глубже погружаться в пучину беспокойства. Ведь вполне могло быть и так, что он остановился в прихожей, чтобы подождать эту свою эльфийку, и когда они поднимутся в комнаты, то мне придётся жаться по углам, избегая света, словно крыса, возле пары голодных котов, и ждать пока они наконец-то устанут друг от друга и решат вздремнуть, чтобы тихо слинять от них. Или же незамедлительно броситься в окно, слететь с третьего этажа и бежать сломя голову, конечно же если ноги останутся целы. Я почувствовал, как холодный пот выступил у меня на загривке, пальцы изо всех сил впились в рукоять. И вот вдалеке послышался страдальческий скрип ступеней, а вслед за ними раздались тяжёлые, уверенные, но одинокие шаги, ключ туго заскрипел в дверном замке. На пороге, держа свечу в левой руке появился Вольфуд. Он быстро зашёл внутрь, захлопнул дверь, так что воздушный поток едва не задул свечу, и запер замок.

Не успел он достать ключ из скважины, как я уже в полный рост стоял за его спиной. Один точный удар острия под затылок, он мгновенно обмяк, пальцы разжались, и свеча упала на пол, погрузив комнату во мрак. Я дёрнул его за одежды, он повалился назад и всем весом навалился на тыльник эфеса. Стилет вошёл в его тупую башку по самую гарду, да так что треть окровавленного клинка вылезла у него изо рта, словно стальной язык.

Теперь каждое мгновение ценилось на вес золота. Достав из-за пояса охотничий нож, я уселся к нему на живот, точно какая похотливая девка, и разодрал его кафтан. Затем надрезал кожу у левого плеча, достал рыболовный крюк и зацепил им лоскут кожи. Признаюсь, что я несколько переоценил свои силы. Да, я прекрасно понимал, что если в прошлый раз нам всемером было непросто освежевать это чудовище, то для одного человека это должно было стать настоящим подвигом.

Чем больше кожи я отрезал, тем больше было сопротивление существа. Как и в прошлый раз, своевольная плоть стремилась прирасти на своё законное место, руки и ноги дёргались в неуклюжих попытках скинуть меня, но что самое страшное, я видел, как острие стилета медленно, но верно ползло назад в рот, а рукоять напротив вылезала из затылка, как если бы маленькое существо внутри головы старательно выталкивало застрявшую сталь. Недолго думая, я попытался вдавить стилет обратно, но у меня ничего не вышло. Сопротивление было сильно, одной рукой я всё продолжал натягивать крюк, а вторая, измазанная в крови, соскальзывала с его головы. Холодные клещи страха вновь уцепились за мой взбудораженный рассудок, и я парой молниеносных ударов выколол ему глаза. Подумалось, что я всё же не успею закончить своё дело и он очнётся, то хотя бы у меня будет маломальский шанс улизнуть, если он будет ослеплён. Ну и самую чуточку наделся, что дополнительные раны замедлят его исцеление, тем более что глаз — штука вроде как непростая, у обычных смертных вообще не отрастает, так может и для чудища это дело затруднительное?

По всей видимости, страх предал мне колоссальных сил и проворности, потому что я словно умалишённый принялся его иссекать, и лезвие ножа мелькало в воздухе точно мушиные крылья, разбрасывая вокруг мелкие капли крови. Это было самое настоящее чудо, если подобное изуверство можно им назвать. Последний взмах, алые волокна лопнули точно натянутые до предела струны, и я отбросил шмат кожи в сторону, выхватил уже наполовину торчавший из его затылка стилет, высоко занёс его над головой, вцепившись в него обеими дрожащими от напряжения руками, и, что было мочи, ударил его в грудь. Его тело вздрогнуло, с противным хрустом выгнулось подо мной, точно мост, из горла вырвался сиплых хрип, словно он пытался напоследок что-то произнести, быть может, прокричать какое-то проклятие, но силы покинули его, и он сдох.

Не знаю, сколько я потратил на это времени, думается мне, что не слишком много, но устал я как собака, чувствовал себя выжатым и опустошённым. Страх и возбуждение прошли, и меня стало неумолимо клонить в сон, но я всё же отогнал прочь мысли о преждевременном отдыхе и полез к нему в карманы. Во внутренних я нашёл ещё один кошель с деньгами, но уже помельче, ту самую карту города, а в правом наружном нашёлся вот этот странный ключ. Никогда прежде мне подобные не попадались. А, он от странного гномьего сундука в подвале. Была такая мыслишка, я даже думал в другую ночь пробраться на постоялый двор и попробовать найти подходящий замок. Но, раз ты всё равно опустошил хранилище, то от него мне уже проку нет, разве что сохранить его как памятную побрякушку. Никогда не поздно начать новую традицию.

Завершив моё любимейшее и старейшее из занятий, я сперва подумал тут же и скрыться с места моего героического и легендарного свершения, но, оглядев комнату и бросив ещё один взгляд на обезображенное, стынущее тело, я решил, что мне следует внести ещё несколько штрихов в созданную мною картину, дополнить и прояснить моё послание. С этим намерением я стал крушить комнаты, вспарывая подушки, раскидывая бумаги и одежду, но при том избегая всякого серьёзного шума. За этой забавой меня застиг внезапный стук в дверь, хотя скорее это были удары сапога. В очередной раз за этот вечер у меня остановилось сердце, но это оказался всего лишь посыльный того гномьего банка. Я достал ещё одну пилюлю, проглотил её и на цыпочках пошёл к камину, где меня уже давно ожидала смотанная верёвка. Пришлось ещё немного подождать, прежде чем отрава подействовала и связки снова стали мягкими и тягучими, и тогда я принялся карабкаться вверх по трубе. Это было ещё сложнее, чем спускаться вниз, но я всё же выбрался на крышу и, сложив все мои инструменты и награбленное добро в мешок, незаметно спустился на землю и побежал к себе на хату, чтобы малость передохнуть перед новым делом. Что я сделал со срезанной кожей? Да так, остановился по дороге в одном переулочке, бросил её на дно старой бочки вместе с каким-то тряпьём, щепками и поджёг. На кой мне её хранить?

Добравшись до своей вонючей комнатушки, я переоделся, наспех пожрал, вздремнул сперва левым, потом правым глазом, и уже глубокой ночью отправился в Квартал Страстей к той самой воровской малине, которую недавно посещал. Публика там, конечно, весёлая, любящая покутить, но к моменту моего прибытия все гости разошлись, а хозяева в большинстве своём легли спать. Ну, я и пробрался внутрь, посетил как там его… да, Иклоса, подрезал у него ключик, пока он сладко дрых со своими девицами. Что тут сказать, у мужика вкус хороший, да и фантазией по всей видимости он тоже не обделён. Немножечко порыскав по углам, я без особого труда отыскал его тайник, которым, по всей видимости, он очень гордится, но я на своём веку видал и куда больших хитрецов.

Прежде всего, мне требовалось срочно раздобыть деньжат и побольше, так как, пока я следил за купцом с его дружками, у меня не было толковой возможности пополнить карманы, а дорожные расходы ударили по ним ой как нещадно. Возможно, мне стоило чуточку повременить с грабежом, пошататься вечерком по улицам, приглядеться к какому-нибудь особнячку, благо, что их у вас тут как грибов после летнего дождя, но я чувствовал, что именно у подобного бандита я смогу найти ещё что-нибудь действительно стоящее. Собственно, так и случилось. В его тайнике я нашёл пару занимательных карт, стопку бумаг, из которой я ничего не смог прочесть, так как местный язык я не знаю, но я всё же прихватил один листочек из любопытства. Я его прежде никому не показывал, но, если хочешь, то можешь на него взглянуть. Вот… держи… Ага… это весьма занятно… что?! С конём!? Не-не-не, ты должно быть шутишь... Аха-хах! Вот же ж больной ублюдок! А вот конюха действительно жалко. Увидеть подобную мерзость, а потом за это быть забитым плетью до смерти — это же под какой несчастливой звездой нужно было ему родиться!? Значит и вся остальная стопка в тайнике Иклоса полна подобными секретками толстосумов и синекровых пижонов. Что за чудесный городишко! С каждым днём он нравится мне всё больше и больше!

А? Да, делай с ней, что хочешь, мне от неё проку никакого, я — вор, а не вымогатель. Покажи ради смеха своим дружкам, ну или брось её прямо сейчас в огонь. Без разницы. Но вернёмся к нашим баранам.

Среди жёлтых стопок бумаг, мешочков с деньгами, пары гномьих гранат и прочего добра мой глаз наткнулся на полупрозрачный флакон с чем-то голубым внутри. Я тогда понятия не имел, что это был яд. Понимал лишь, что содержимое бутылочки должно быть очень ценным, раз его хранили в таком надёжном месте, так что решил дать волю своим загребущим ручонкам, и прихватил его с собой. Подобная мелочёвка карман не тяготит.

Забившись под завязку, я быстро свалил оттуда и рысью помчался на встречу с худой постелью. У меня оставалось несколько часов до рассвета, из которых я не желал терять ни единой минуты. Далее я опущу часть бытовых мелочей, которые к нашему делу никакого отношения не имеют, а вот назначение содержимого флакона я узнал при помощи нескольких крыс. Поймал их, не выходя из дома, и провёл пару опытов. Намазывал жижу на кончик ножа и пихал им в рот, царапал лапы и хвосты, и все они, сколь тонко я не мазал острие ядом, скоропостижно испускали дух. Вывод напрашивался сам собой, и я решил, что хорошая порция такой отравы сможет ненадолго утихомирить демонов, сделать их убийство более… сподручным.

Где-то после полудня, я вновь отправился к «Золотому Тельцу», проверить, как переменился их быт после моего нападения и наметить план нового посещения с ключом. По понятным причинам, с дворовыми я больше общаться не мог, так что пришлось пообщаться с соседями, но из-за незнания языка я не мог притвориться местным и, чтобы не вызвать лишних подозрений, врал всем, что я — слуга купца, снимавшего неподалёку комнаты. Говорил, что мой господин обеспокоен дошедшими до него слухами, а потому он отправил меня для того, чтобы разузнать как же на самом деле обстоят дела. Впрочем, ничего интересного и толкового они мне не рассказали, и я уже думал отправляться дальше, но тут в конце улицы показался развевающийся синий плащ. Это был ты. Я далеко не сразу припомнил твою рожу, которая лишь раз мелькнула перед моим взором у городских ворот. И тут у меня возникло подозрение, что и ты — демон в людской оболочке. Но заветный камушек тут же опроверг эту мысль. Нет ничего особенного в том, что страж посещает место убийства, таков ваш долг, но я всё же решил остаться и посмотреть, что же будет дальше. Ну, и сам понимаешь, чутьё меня не подвело. Ты вышел со двора вместе с таинственным ларчиком из чёрного дерева, и я пошёл за тобой.

Да, я видел, как ты оглядывался по сторонам, чувствовал твоё напряжение, но это только распыляло моё любопытство и умножало тягу к действию. Убить тебя? Нет-нет, тогда я думал лишь обобрать тебя, стащить ларец точно так же, как через день я отнял у тебя мой болт. Ну, конечно же это был я. Какие тут могут быть сомнения?!

Я был очень близок к своей заветной цели, ещё пара мгновений и ты бы растянулся на брусчатке, упустив ношу, но появился тот старик-извозчик, и мне пришлось нехотя отступить. Надо было готовиться к очередной ночи.

Спрятав арбалет и ножи под моей заношенной накидкой, я, ныкаясь по переулкам и дворам, добрался до театра и стал высматривать любовницу Вольфуда. Могло случиться и так, что она, будучи сражённой горем или же опасаясь за свою жизнь, отказалась бы выступать, но я нашёл эльфийку в её комнатке. Она тогда как раз переодевалась из своего траурного платья в белое, в котором собиралась выступать. Кажется, что демон наследует привычки бывшего владельца тела, потому что она, как и все лесовики, держала окна открытыми, чтобы избегать духоты. Она была как на ладони; я мог не тянуть кота за яйца и разделаться с ней до представления, но был велик риск, что её хватятся слишком рано, так что мне оставалось только выжидать и смотреть на её грациозное, обнажённое тело. Затем она ушла, а я продолжал лежать на крыше соседнего здания и стал невольным слушателем её пения. Да, стены театра заглушали звук, но её голос… он всё равно был прекрасен, чист, звонок, мелодичен и столь… печален. Должно быть, в нём была какая-то магия, потому как я почувствовал, как тает нутро, как щемит сердце. Мне вспомнилась картина их свидания, их поцелуи, и вернулись прежние сомнения. Я понял, какой чудесный цветок мне предстояло сорвать и втоптать в грязь, и это меня ужаснуло. Прежде мне не раз доводилось убивать женщин, но делал я это не по своей воле, по чужой указке, не имея выбора, а теперь он у меня был… Думаешь, что я слабоват на передок? Что же, вероятно, так оно и есть. Иначе я был бы самым большим чудовищем на белом свете. Может это я тут демон, а?

Солнце клонилось к горизонту, небо окрашивалось в красные цвета, а представление наконец-то подошло к концу. Я узнал об этом по ржанию коней и стуку их подков о каменные плиты. Достопочтимые господа на каретах покидали дворец музыки и притворства. Не вставая на ноги, я натянул плечи арбалета, при помощи небольшой кисточки обильно намазал наконечник болта ядом, положил его на направляющую и стал ожидать появления нашей примы, чуть высунув голову из-за гребня крыши. Сидеть в засаде пришлось совсем недолго. Она резво вбежала в комнатушку, закрыла дверь на крючок и принялась поспешно оттирать с лица пудру, уставившись в полированный металл. Какой же она была простой мишенью. Я опёр цевьё о крышу, и почти не целясь, выпустил снаряд.

Кажется, что в последний момент она услышала щелчок спускового механизма, потому что успела дёрнуть головой в сторону окна, но к тому моменту всё уже было решено. Болт вонзился ей в висок под небольшим углом, и она безвольным мешком рухнула на пол.

Отложив арбалет в сторону, чтобы он не мешался и не тянул меня к земле, я коротко разбежался и прыгнул навстречу окну. К моему глубочайшему стыду, должен признать, что я едва долетел до цели и сумел зацепиться за раму лишь самыми кончиками пальцев, так что чуть было не сорвался вниз. Видимо возраст всё же берёт своё. Повторно описывать известный процесс не стану, только упомяну, что яд хорошо показал себя, и дело прошло куда более гладко. Точнее под самый конец свежевания она всё так же брыкалась и извивалась, но вот болт не вылезал из её черепа так, как это прежде делал стилет. У меня было больше времени и меньше риска. Зачем я тогда выколол ей глаза? Только устрашения ради. Решил сделать это частью «традиции», моей новой меткой.

Хотя… про время я тебе наврал. Не успел я толком отдышаться после борьбы, как в дверь постучали, причём весьма настойчиво. Пришлось отказаться от желания пошарить по углам в поисках зацепок касательно остальных демонов. Перед тем как бежать, я попытался вернуть болт. Всё же у меня их осталось всего четыре штуки, пятая теперь лежит в кармане Феомира, и более таких нигде не добыть. Однако он засел довольно глубоко, древко стало склизким от её телесных жидкостей, а какая-то актрисулька уже не просто стучалась в дверь, а барабанила по ней двумя руками и что-то испуганно кричала, надрываясь до хрипа. Вместо стрелы я вытащил из её волос ту брошь для волос, из расчёта в будущем использовать её как приманку, после чего положил её вместе с отрезанной кожей в какую-то шаль, завязал в её узелок и выбросил в окно, после чего сам выбрался из комнаты, подобрал его, затем снова влез на крышу дома, чтобы не оставлять для вас мой драгоценный арбалет, и вернулся на хату. Очень хотелось немного поспать перед очередной ночной вылазкой.

Куда я собирался пойти? Да так… сперва хотел навестить вашу Крепость, раз ты унёс туда ларец, но с этим как-то не сложилось, и я пошёл искать указанное на карте Киданса место. Тогда же я решил опробовать передвижение по тоннелям, чтобы не бросаться в колодцы наобум, когда нужда припрёт к стенке. Побродил туда-сюда, нашёл выход к рынку, затем к большой арене и дальше к тому месту, где у вас живут гномы. За этим делом я и набрёл на то укромное местечко, в котором мы теперь имеем удовольствие скрываться. Остаток ночи я провёл с тем, что переносил свои скромные пожитки, а потом снова завалился спать, но уже на подольше.

Нет, в день убийства эльфийки я Феомира не видел. Будь он где-то совсем рядом, то он бы мог меня заметить и вмешаться, а тогда я был бы уже мёртвым, так как в свете заходящего солнца я не мог стать невидимым. На этого долговязого я наткнулся совершенно случайно, после того как поужинал в одном хорошем трактирчике. Очень хотелось съесть чего-нибудь тёплого и не сушёного. Чем мне нравятся портовые города, так это своей свежей, крупной рыбой, да и блюда вы солите от души, не то, что в деревнях. Мда. Вернее будет сказать, что наткнулся я не на Феомира, а на моих старых знакомых — на Эртела и Сентина. Из-за них кристалл не мог дать мне ясный ответ, но по тому, как они держались друг друга, как они общались, я всё же рискнул предположить, что он тоже был одним из них, а сегодня мои сомнения были развеяны.

Я думал проследить за ними, посмотреть в какое подозрительное и интересное место они меня приведут, однако по дороге мы встретили тебя. На твоём поясе болтался мешок с чем-то продолговатым, и я решил, что ты снова таскаешь для них что-то интересное. Мне даже почудилось, что ты к ним присоединишься, но, когда ты начал звать его по имени, а он только ускорил свой шаг, я впал в ещё большее замешательство. Думал со стороны посмотреть, чем же окончится это маленькое представление, но твои шансы их нагнать таили прямо на глазах, так что я решил вмешаться и вернуть свою собственность.

Часть следующей ночи я просидел возле их дома, но эти крысы не больно то уж и хотели выходить, а когда это делали, то передвигались не иначе как вдвоём или втроём, а против такой компании у меня нет и единого шанса. При себе у меня была брошь эльфийки, так что я решил воспользоваться старой уловкой, чтобы взбесить их. Всё что нужно, так это подкрасться как можно ближе к их логову и на видном месте оставить вещичку, что принадлежала их товарищу. Подобная наглость всегда взывает прилив пламенного гнева и кипящей ярости, заглушающих голос холодного разума. Это дало свои плоды, так как следующим вечером Сентин, тайком от всех прочих покинул притон и в одиночку пошёл искать встречи со мной. И я дал ему то, что он желал.

Мне даже не пришлось строить хитроумный план, чтобы заманить его в безлюдное место, он сам смело шёл в мои руки, как завороженный светом костра мотылёк летит к огню, пока жар не испепелит его тонкие крылья. Однако… столь многообещающее начало обернулось сокрушительным провалом из-за того болвана-стража, что появился в тёмном закоулке. Сколько их там было, четверо? Я бы мог с ними расправиться и завершить начатое, но что-то мне не хотелось убивать непричастных к моей мести людей, так что мне оставалось только бегство. Это было не трудно, но потом появился ты… Опять! Уже в третий раз, а значит, что это не могло быть простым совпадением. Тогда я и решил взяться за тебя как следует. Кстати, ты неплохо двигаешься, но тебе явно не достаёт лёгкости и прыти.

После побега, я по крышам вернулся к телу Сентина, даже сумел немного обогнать тебя, а после следовал за стражами и их бездыханной демонической ношей. Этот ваш голубенький яд — поистине мощная отрава, раз эта тварь на всём пути не выказала и единого признака жизни. Они оттащили его в тот подвал, я же остался снаружи, прикидывая в уме, сколько у меня ещё оставалось времени, перед тем как Сентин очухается. Я даже надеялся, что после того, как они уйдут, мне выпадет шанс проникнуть внутрь и завершить начатое, но вскоре из-под земли послышались дикие, полные ужаса и отчаяния вопли, и над площадью воцарилась мертвевшая тишина. Кажется, что прошла целая вечность до того, как дверь со крипом открылась и через порог переступили багровые стопы. Всё его тело было покрыто пятнами крови, а в пустом взгляде читалось безумие. Он постоял немного в дверях, видимо пытался понять, куда его притащили, а затем сломя голову и с голым задом помчался к своим дружкам. Я же вновь следовал за ним по пятам, более не пытаясь на него напасть. Затем произошло кое-что, что беспокоит меня до сих пор.

Добравшись до демонического обиталища, он поведал прочим чудищам о своих несчастьях и чудесном спасении, после чего небольшая компашка покинула дом и вместе с ним направилась к месту моего неудавшегося покушения. Возглавляла отряд рыжеволосая девушка, на вид очень молоденькая, красивая, стройная, даже хрупкая, но слишком низкая, чтобы быть лесовичкой. Я думал снова последовать за ними, но в один момент она внезапно обернулась и уставилась точно туда, где я скрывался. Каким-то образом, не взирая на мою колдовскую маскировку, она смогла меня почуять, и мне ради сохранения собственной жизни пришлось позволить им разгуливать без моего присмотра. Может, это было всего лишь случайностью, ведь прежде никто кроме Цванфиттера не мог уловить моё присутствие.

Следующим вечером я снова вышел на охоту, только решил больше не караулить их у самого логова, а попытаться встретить кого-нибудь в городе. Я двигался на юго-восток и вскоре нашёл наших старых знакомых и ещё парочку ваших стражей. Нет, их имён я не знаю, да и лиц их разглядеть я не сумел, но плащей, подобных твоему, у них точно не было, так что они должны быть простыми рядовыми. Ты ведь где-то там живешь, верно? Вернись ты домой пораньше, то они бы заявились к тебе всей толпой, и тогда, даже при всём желании и рвении, я бы ничем не смог тебе помочь. Вернее, в тот момент я почти что убедился в том, что ты с ними заодно, даже подумал, что они стояли там, чтобы защитить тебя от моих происков, но твоя дальнейшая ссора с Сентином всё же меня переубедила, пускай и не до конца. Да ладно тебе… подозрительность не раз спасала мне жизнь, так что иначе я уже жить не смогу.

Собственно, стояли они не одной кучкой, а раздельно, переходя с места на место и сигнализируя друг другу руками, так что, немного понаблюдав за этим действом, я прикинул то небольшое окошко, когда я точно справлюсь со свежеванием. Совей жертвой я избрал этого патлатого — Феомира. При помощи пары брошенных камней и случайных скрипов, я немного увёл его от места его караула и пустил ему ядовитую стрелу в голову, после чего приступил к делу, ну а там… Вдалеке я заметил фигуру Сентина и тебя, следующим за ним в отдалении. Интуиция подсказала, что должно будет произойти нечто чрезвычайно важное, и я, бросив всё, побежал за вами. Оставшееся тебе известно, так что продолжать рассказ мне незачем. Хотя… вот сдаётся мне, что сегодня госпожа Удача как никогда была к нам благосклонна. Ну, а ты сам рассуди. Сентин ведь не местный, город знает плохо, а потому он столь глупо заплутал в лабиринте переулочков и не смог привести тебя к своим друзьям. Встреть ты кого-нибудь другого из их шайки, то наверняка бы пропал…

Что же, надеюсь, что ты всё же не слишком устал от моей болтовни, потому как теперь нам надо поговорить о будущем.

[1] официальный язык Церкви Старшей Звезды, аналог латыни

Глава XV «Ведьма Шипов»

— Потерпи ещё немного, отсюда до выхода уже рукой подать, — сдавлено прошептал Янс, но его слова всё равно разнеслись гулким эхом по зловонным туннелям. Вместо прежних факелов, горевших тусклым зелёным огнём, убийца держал за ручку тяжёлый фонарь, внутри которого на последнемиздыхании горела сальная свеча. Хромос с первого взгляда признал в этом железном изделии те светильники, которые выдавались ночным патрулям стражей, но он не стал упрекать Янса в краже казённого имущества. Из-за тревожной, полной волнений и потрясений ночки, капитан ощущал смертельную усталость, хотя он всё же и смог худо подремать пару часов на тонком и колючем соломенном матраце, когда его новый знакомый завершил свой долгий рассказ. Теперь же он шёл по узкому парапету, старясь не испачкать одежду ещё сильнее и плотно прижимая небольшую, пропитанную каким-то благоухающим, скрывавшим канализационный смрад растительным маслом тряпочку, которую ему добросердечно предложил Янс.

После двух крутых поворотов впереди показалась залитая ярким белым светом арка, и беглецы вышли к тому месту, где вязкий поток нечистот с бульканьем и брызгами вливался в чистую воду протекавших через город каналов.

— Тут мы и расстанемся, — сказал Янс, туша пальцами фитиль. Он не стал выходить на солнце, отдав предпочтение обволакивающей тьме туннеля. — Я тебе это уже говорил, но считаю своим долгом ещё раз напомнить, что я не считаю поход в Крепость хорошей затеей. Ни сейчас, ни в будущем, покуда мы не будем твёрдо уверены, что в городе больше не осталось этих тварей. Да и стоит ли вообще идти на такой риск ради него? Может, поймаешь в городе кого из стражей и отправишь с ним письмо?

— Нет, посыльного тоже могут перехватить, и тогда Хейнд непременно попадёт под удар, если они уже не ведут за ним слежку, раз я был у них на примете. Тогда они придут на встречу вместо него, и придётся спасаться бегством. Этой ночью всё вышло очень ловко, но не думаю, что нам и в следующий раз так повезёт, и нам не придётся вступать с ними в неравный бой. Я одного не смог одолеть, что уж говорить, если их явится сразу несколько. Лучше попытаю удачу и сам пойду в Крепость. Там полно вооружённых людей. С твоих слов, простые солдаты убить этих чудищ точно не смогут, но и выдавать себя демоны вряд ли станут, так что если они меня всё же заметят, то у меня будет неплохой шанс сделать ноги.

— Как скажешь, только помни, Лормин — далеко не единственный одержимый среди стражей, но только на него одного я могу тебе указать. Так что держи там ухо востро и избегай оставаться с кем-то наедине, пусть это будет даже щуплый мальчонка или немощный старик. Один короткий удар исподтишка по тыкве, и ты окажешься в их руках, а дальше… кто знает. Может случится и так, что при нашей следующей встрече мне придётся сре́зать с тебя кожу.

— Звучит крайне обнадёживающе.

— В нашем деле никак иначе нельзя, поэтому привыкай. Сам взберёшься, или тебя подсадить?

— Спасибо, но я как-нибудь сам управлюсь.

— Тогда желаю тебе удачи. Если твой друг поверит тебе на слова, в чём я не особо уверен, то возьми его с собой на нашу вечернюю сходку. Наш враг медлить точно не станет, так что и мы не будем. А теперь иди, — Янс сделал мягкий, беззвучный шаг назад, и его силуэт в один миг растворился среди теней.

Поставив каблук сапога на выпиравший из кладки кирпич, Хромос подпрыгнул, уцепился за край каменных плит парапета, не без труда подтянул тело вдоль стены и одним махом забросил ногу наверх. Его внезапное появление застало врасплох старичка, решившего отдохнуть от долгой ходьбы, облокотившись о камни. Мужчина театрально ухватился за сердце и стал блеющим голосом проклинать капитана, но Хромос, даже не извинившись, спрыгнул на брусчатку и, не теряя ни единой секунды, направился в сторону Крепости.

Настороженно озираясь по сторонам, всматриваясь в калейдоскоп мелькавших лиц вездесущих прохожих, Хромос старался уловить те малейшие перемены, которые, как ему казалось, должны были произойти в жизни города и его обитателях после событий прошлых ночей. Однако же, всё и вся, что его окружало, выглядело совершенно обыденным и заурядным. Не сказать, что сердца горожан были преисполнены вселенским покоем и райским блаженством, каждого из них терзали сугубо личные переживания, за каждым следовала гнетущая свита из нерешённых проблем, сложных моральных дилемм и дурных пристрастий, а некоторым и вовсе грозила скорая смерть от голода или от тяжёлых ударов громил, посланных жадным и бесчувственным до чужих страданий ростовщиком, но никто из них не нёс в себе частичку той всеобщей атмосферы ужаса и страха, что приносили с собой демоны. Но это семя тревоги уже пустило первый корешок в сознание молодого капитана, и он чувствовал себя совершенно чужим посреди этого плавного и размеренного потока бытия, точно безумец, начисто стёрший нерушимую грань между реальностью и миром фантазий, давший волю ночным кошмарам, прежде заточённым в ледяных оковах рассудка. Ему бы полегчало, увидь он маски страха на лицах горожан, но он был готов хранить открывшийся ему секрет и стойко нести этот крест терзаний, чтобы город в одночасье не захлебнулся в кипящем и разрушительном водовороте паники и хаоса.

Чтобы не попасться в гибельную ловушку собственного разума, Хромос стал обдумывать слова, посредством которых он собирался поведать своему наставнику всё, что с ним приключилось за один короткий день их разлуки, и каки страшные секреты ему удалось при этом раскрыть. Их последнее прощание выдалось не слишком хорошим, но капитан был уверен, что Хейндир уже успел остыть, что он обязательно примет любимого ученика и внимательно выслушает его рассказ, привычно осушив за разговором бутыль вина на двоих. Затем встанет, подойдёт к окну со сложенными за спиной руками и, пристально всматриваясь ясным взглядом в синеву небес, погрузится в молчаливые раздумья. Во всём Лордэне не нашлось бы ни единого человека, который обладал хотя бы половиной тех знаний о демонах и средствах борьбы с ними, которые накопил Хейндир за годы, проведённые в походах. Даже Ольмира, в далёком прошлом тоже состоявшая в ордене «Двух Лун» в качестве полевого лекаря и нередко лечившая раны яростного и бесстрашного северянина после очередного кровопролитного боя, не могла сравниться с ним в этой области знаний и уж тем более уступала ему в грубой магической силе.

— «Старина Хейнд наверняка придумает, как разделаться со всеми этими тварями. Соберём проверенных людей и устроим настоящую охоту на одержимых. Может даже сможем взять в плен одного, заставим его говорить, ну или попытаемся свершить над ним обряд экзорцизма. Хотя… вряд ли в нашем соборе Старейшей Звезды отыщется обученный подобным ритуалам священник. Такие обычно состоят в Инквизиции. Чёрт бы вас всех подрал!.. Как оклеветанных девиц жечь, так они первые, а как действительно понадобилась их помощь, так их нигде рядом нет».

Поглощённый подобными мыслями капитан вскоре добрался до крепостных ворот, проложив свой не самый короткий путь через наиболее оживлённые и полнолюдные улицы, поплатившись временем за безопасность. Стоявшие в карауле стражи, следуя букве устава, громко приветствовали старшего офицера, в тот момент более всего желавшего остаться никем не замеченным. Тихо выругавшись под нос, Хромос в ответ приложил сжатый кулак к груди и ненадолго задержался в воротах, чтобы перекинуться парой слов с рядовыми. От них он узнал, что за время их дежурства господин Командующий не покидал Крепость, да и во дворе они его не замечали, как, собственно, и капитана Лормина.

С этими самую малость обнадёживающими известиями, капитан ступил во внутренний двор. С первого взгляда стало понятно, что городская стража не ведала о близкой и смертельной угрозе и продолжала жить по распорядкам мирного времени. Рядовые солдаты без лишних суеты и напряжения выполняли возложенные на них обязанности: несли караулы на стенах и на входах в цитадель, подметали плац, выдёргивали торчавшие меж камней брусчатки сорняки, занимались мелким, не требующим особых кузнечных навыков ремонтом и уходом за оружием и доспехами. На отдельной площадке проводилась тренировка боя на мечах, под началом престарелого мастера фехтования Экле́зия, воспитавшего не одно поколение стражей. У дальней стены практиковались арбалетчики, нашпиговывая соломенные мишени десятками болтов, соревнуясь в том, кто же больше раз попадёт в криво нарисованные сажей чёрные круги. С примыкавшей к стенам замка конюшни то и дело доносилось недовольное ржание жеребцов, возмущённых тем, что обленившиеся без строго надзора и начальственных пинков конюхи вместо возложенной на них кормёжки животных предавались увлекательному, но совершенно бесполезному мастерству пускания ртом дымных колец.

Безуспешно попытавшись поймать на себе пристальные взгляды скрывающихся среди людей демонов, Хромос поспешно пересёк двор и зашёл в цитадель через высокие парадные двери, ещё раз сухо поздоровавшись с караулом. Кабинет Хейндира находился на третьем этаже замка, так что капитану пришлось осторожно двигаться по узким коридорам и лестницам, на каждом перекрёстке и повороте воровато выглядывая из-за угла, чтобы удостовериться в безопасности пути. Удача была на его стороне, и вскоре он добрался до кабинета господина Командующего, лишь раз испугавшись за свою жизнь, когда перед самым его носом внезапно открылась дверь, но из неё, шаркая ботинками по полу, вышел полуслепой, седовласый писарь с жидкой бородёнкой и, даже не заметив прижавшегося к стене капитана, медленно побрёл куда-то в сторону архива, звучно причмокивая истончившимися губами.

Полный надежд и с молитвой на устах Хромос схватился за кольцо и потащил дверь на себя, но, увы, она оказалась запертой. Почувствовав, как ушат холодной воды излился на его душу, капитан бесцельно постучал в дверь, не допуская и шанса на то, что с той стороны послышится заветное: «Войдите», и отступил назад. В кабинете не хранилось ничего ценного, кроме стопок полных кляуз и требований писем, так что Хейндир закрывал свой кабинет только в тех случаях, когда он собирался надолго покинуть Крепость.

Раздосадованный капитан подумывал немедленно вернуться в город, но взглянув на рукава испачканной в земле и канализационной слизи куртки, он решил всё же извлечь хоть какую-то пользу из рискованного предприятия и отправился на следующий этаж, где располагались личные покои старших офицеров, чтобы переодеться в чистое и пополнить кошель серебром. Чем дольше он оставался в Крепости, тем большей опасности себя подвергал, но попытайся он вернуться для тех же целей домой, то был бы непременно схвачен поджидавшими его демонами.

Быстро переодевшись в схожий комплект одежды, отличавшийся лишь тёмно-оранжевым, почти коричневым цветом дублета, капитан Нейдуэн вышел в общий коридор, но не успел он дойти и до его середины, как из-за угла выглянул эфес меча, а следом за ним показалась чешуйчатая броня с накинутым на неё плащом из синего атласа и повёрнутая к нему затылком голова с короткими волосами цвета блонд. Похолодев от ужаса, Хромос судорожно огляделся по сторонам и на цыпочках вбежал в первую попавшуюся на глаза приоткрытую дверь, и тут же осознал всю фатальность своего поспешного выбора, потому что из спален всех двенадцати капитанов его угораздило спрятаться именно в спальне явившегося Лормина.

Капитан чувствовал, как неумолимо приближалась его погибель. Вместо попытки спрятаться, ему стоило сразу помчаться прямиком на Лормина, чтобы ошеломить его, сбить с толку, и с этим проскочить мимо удивлённого врага и попытаться удрать. Никаких сомнений в том, что демон непременно бросится за ним погоню, капитан не имел, но отчаянное бегство лучше той безвыходной западни, в которую он сам себя завёл.

Изыскивая средство к спасению, Хромос увидел стоявший у стены кровать-шкаф, который Лормин, ввиду сложившихся ещё в глубоком детстве привычек, предпочитал открытым постелям. Думать было некогда, и капитан забрался в шкаф, закрыл его створки изнутри на крючок, и, поставив грязные сапоги на стиранные перины, прильнул глазом к узкой щели, через которую можно было разглядеть лишь небольшую часть комнаты.

Всё это произошло в считанные мгновения, но для капитана они показались сущей вечностью. Пытаясь угомонить предательски разбушевавшееся сердце, Хромос услышал, как тихонечко скрипнула в дверь, и в комнату зашли сразу двое человек. Пока Лормин закрывал дверь на засов, одетый в один поддоспешник капитан Одвин прошёл к противоположной от шкафа стене и вальяжно развалился на стуле, по-барски нагло закинув ноги на угол стола.

— «Хвала Богам, что он не один», — подумал Хромос, в надежде использовать присутствие Одвина для того, чтобы под страхом разоблачения лишить Лормина возможности использовать демонические силы и сбежать, но тут капитан Тисдо с явным недовольством заговорил на языке, который Хромос никогда прежде не слышал от ставшим теперь бывшим товарища, а Одвин бегло ответил ему на том же рычащем наречии, после чего лениво спустил ноги на пол. — «И он тоже …»

Шипастые клещи страха с новой силой вцепились в сердце съёжившегося в тёмном шкафу капитана. Боясь слишком громко вдохнуть, Хромос прилип к узкой полоске света и изо всех сил пытался угадать смысл диковинных слов по выразительному лицу Одвина и его богатому на интонации звучному голосу в противовес неизменно ровному тембру Лормина, в котором всё же проскальзывали едва уловимые нотки подавленной злобы.

— Ос кэ ва́нгуше… атни́з до бру́жеч… Феомир… мрэ́кма Хромос, — из весей произнесённой тарабарщины спрятавшийся капитан смог понять только имена. Судя по звону и стуку, за разговором Лормин успел снять броню.

— А тор ла́ва? — спросил Одвин, преисполненный нетерпением и любопытством.

— Цу три́шла юс ко́ртамиг.

— Юс кортамиг!? — глаза капитана стали большими как блюдца.

— Э́во, — подтвердил Лормин и ещё долго пересказывал что-то, многократно упоминая Хромоса, Феомира и Сентина, пока полнощёкое лицо Одвина всё сильнее наливалось кровью, искажаясь в гримасе негодования.

— Гарцы, — выругался капитан, когда его товарищ закончил рассказ, и стал задавать вопросы, ударяя при этом ногтем по столу, словно кувалдой о наковальню.

Разговор был напряжённым и больше походил на спор, в котором частенько звучало слово «кортамиг» и имя капитана Нейдуэна, продолжавшего внимать их иноземной речи. Попытка расшифровать неизвестный язык заняла его голову, потеснив боязнь быть обнаруженным. В какой-то момент ему даже начало казаться, что в изливавшемся на него потоке чудных слов начал проявляться общий, расплывчатый смысл. По размашистым жестам Одвина, Хромос догадался, что они строили планы по ловле Янса и его самого, и это вызвало у висевшего на волоске от провала капитана кривую, тревожную усмешку. Однако она мигом слетела с его губ, как только Лормин произнёс имя господина Командующего.

Хромос вздрогнул, едва не ударив локтем о створку шкафа. Чужая судьба беспокоила его куда больше собственной, особенно если речь шла о жизни его близких, и прямо на его глазах пара кровожадных демонов обсуждала его наставника. Однако тон их беседы сильно изменился. Из злобно-решительного он сделался обеспокоенно-неуверенным, в речах прибавилось молчаливых пауз, взгляд Одвина как-то потупился, а прежде говорливые кисти оказались запертыми в подмышках.

— «Они что, его опасаются?» — подумал Хромос, и в его сердце снова затлел уголёк надежды. — «Раз я не смог нанести Сентину ни единой раны, то и Хейнд не сможет победить подобную тварь одной лишь силой. Тут дело должно быть в чём-то другом. Должно быть Хейнд знает нечто такое, что поможет одолеть этих тварей, какое-нибудь их слабое место. Да… это похоже на правду. Осталось только выбраться отсюда и найти его. Хотя… раз они теперь видят во мне врага, то они сделают всё, чтобы не подпустить меня к Хейндиру. Отправят своих людей, чтобы они постоянно крутились возле него. Это весьма неприятно, однако… кто ищет, тот всегда найдёт, так что надо только сбежать из Крепости, а там уже буду думать. Не могут же эти двое болтать тут вечно?»

Набравшись терпения и укрепив дух, капитан смиренно ютился в ненадёжном укрытии, как оленёнок, свернувшийся клубком под носом у изголодавшихся волков, обсуждавших между собой способы разделки оленьих туш. Он уже было самую малость возгордился придуманным на ходу, но всё же ловким и столь удачным обманом, но тут послышались шаги, и светлый зазор между створок исчез. К шкафу подошёл Лормин и взялся за ручки дверец, продолжая вести разговор с Одвином.

— «Какого чёрта он сюда полез?! Вздремнуть решил или взять что-то?» — с этими мыслями Хромос беспокойными, полными волнения глазами обвёл окружавшую его тьму. Он подумал забиться в дальний угол, прикрывшись для верности одеялом, но любой неловкий шорох был бы тут же услышан.

Когда капитан уже распрощался с жизнью и собрал всю волю и решимость для последней и самой отчаянной битвы, в дверь покоев кто-то постучал. Сперва он нанёс один громкий удар, затем подождал чуток, простучал три коротких сигнала, снова выдержал паузу и неспеша ударил ещё два сильных раза. Одвин тут же замолк, а Лормин мигом позабыл о шкафе и поспешил впустить нежданного гостя.

— Мужики, тут Нейдуэн объявился! — выпалил страж, едва переступив порог.

— Где? — спросил Лормин перейдя на эрсумский.

— Я же сказал — тут! В Крепости то бишь. Я поговорил с одним из караульных и оказалось, что он незадолго до нас припёрся.

— Как ты его проглядел? — холодно прошипел Лормин и бросил негодующий взгляд в ошарашенного Одвина.

— Как-как? Крепость большая, так что должно быть разминулись. Или мне как заточённой принцесске весь день сидеть у окна и высматривать заветного рыцаря? К тому же у меня ещё обязанности есть, которые вы сами на меня и взвалили. Я тут как белка в колесе верчусь, за всех отдуваясь, так что не недо мне предъявы кидать за невнимательность!

— Ладно-ладно, успокойся, это уже не важно. Сейчас нам надо его поймать, пока он не скрылся.

— Ну, и чего мы ждём? Пойдём покумекаем с ним.

— Ты должно быть уже позабыл всё, о чём мы только что говорили. Просто так пообщаться с ним теперь вряд ли выйдет. Если он связался с этим чёртовым храмовником и напал на Сентина, то может быть он и нас с тобой атакует или попробует сбежать, едва только завидев.

— Да ладно тебе. Если он этого прощелыгу Сентина завалить не смог, то нас у него и подавно силёнок не хватит, тем более что мы все его фокусы давно знаем, как-никак прежде не раз с ним в поддавки сражались. К тому же нас ещё и больше. Так что не дрейфь — справимся.

— За свою жизнь я ни капли не боюсь, зато лишней шумихи хотелось бы избежать. А где сейчас Боз? — Лормин снова обратился к новоприбывшему.

— Торчит во дворе и высматривает Нейдуэна. Я с ним уже обо всё договорился, и, если тот попробует уйти через ворота, то Боз его перехватит, соврёт что-нибудь и убедит пройти в зал Совета.

— Это хорошо... А кто из наших сейчас в Крепости?

— Только мы трое и, собственно, Боз, на этом всё. Остальные где-то в городе шастают или ещё дальше.

— Паршиво, но да ладно, обойдёмся тем, что есть. Ви, пойди и установи огненные барьеры на всех выходах. Надо во что бы то ни стало запереть его внутри, где будет меньше глаз и где он вряд ли станет пользоваться магией на всю катушку, чтобы не разрушить стены.

— Хороший план, вот только разве ты сам только что не уверял нас, что не стоит поднимать переполох, а магические барьеры явно привлекут к себе внимание. Мне, конечно, это не в тягость, но от огненных стен точно все обитатели Крепости переполошатся.

— А какие ещё варианты у нас есть? Убедить рядовых встать во всех дверях и не выпускать Хромоса? И как ты им обоснуешь необходимость его ловить? Думаешь, что он не отдаст им другой приказ, и они его не послушаются, или, по-твоему, он не станет прорываться с боем, если они всё же попытаются его схватить? Да и пока ты их всех соберёшь и втолкуешь, чего же ты от них хочешь, наш дорогой капитан уже успеет улизнуть. Так что иди колдовать и не думай о последствиях. Потом разберёмся. А ты, Ла́ут, отправляйся на поиски и будь наготове. Я прикажу своим теням прочесать все коридоры, если он им попадётся, то они мигом сообщат нам его расположение. Главное не стойте слишком долго под прямыми лучами солнца, не то они к вам подойти не смогут. Теперь идём.

Распределив роли в деле охоты за беглым капитаном, компания демонов поспешно покинула комнату, так и не заметив столь близкого присутствия заветной цели. Ещё какое-то время Хромос недвижимо сидел в укрытии, дабы не столкнуться с одержимыми в коридоре, так как он был совершенно уверен в том, что первым делом враги отправились проверять его покои. Тесная деревянная коробка внушала чувство безопасности, словно материнская утроба, и тем уговаривала капитана остаться, однако Хромос понимал, что каждая лишняя минута его бездействия играла на руку его коварным преследователям.

С величайшей осторожностью Хромос освободил крючок, медленно распахнул створки, страшась услышать предательский скрип петель, и плавно опустил сапог на пол, будто бы ему приходилось ступать на тонкий лёд. Впрочем, подобная осторожность была излишней, спальня обезлюдела, да и за дверью капитана никто не поджидал. Воровато оглядев коридор через приоткрытую дверь, Хромос вышел из покоев Лормина и, прижимаясь к стенам и прислушиваясь к эхо далёких шагов, направился в сторону лестницы. Обитель стражей была действительно большим и просторным замком, однако в тот момент для капитана эта каменная махина с десятками комнат ужалась до размеров худой деревенской избы, где из каждого угла были видны остальные и где невозможно было укрвться.

Готовый любую минуту пуститься наутёк Хромос неспешно спустился по лестнице и, влившись в шумный поток бежавших по коридорам рядовых, прибыл к парадным дверям, где уже успела собраться небольшая толпа. Сбитые с толку, стражи разного звания стояли и смотрели на перегородившую проход высокую, бушующую стену огня, сквозь чьи яростно трепетавшие языки пламени можно было разглядеть очертания двора и точно также столпившихся по ту сторону компанию зевак. Никто не пытался тушить магическое пламя, без помощи дерева или угля рождавшееся прямиком из голых камней пола и не оставлявшее после себя и пятнышка копоти на потолке. Стражи просто наслаждались редким зрелищем и судачили о причинах его неожиданного возникновения.

— Всем разойтись! — громко приказал Хромос расталкивая людей.

Впавшие в лёгкий транс солдаты вздрогнули и послушно отошли назад, оставив капитана наедине с живым пламенем. Хромос поспешно закатал рукава, сделал несколько глубоких вдохов, затем встал в боевую стойку и направил поток магии в руки. Как и на прошлой тренировке кожа капитана покрылись живой сетью из мелькавших молний, и он с размаху вонзил сжатые ладони прямиком в пламя. Огненная стена задрожала, две магические силы вступили в ожесточённое противоборство, и вокруг Хромоса стали разлетаться синие и красные искры, обдавая его потоками удушающего жара. Используя всё своё мастерство и выносливость, капитан силился пробить в колдовском заслоне брешь и проскочить сквозь неё, но стоило ему хоть чуточку расширить зазор, как огонь сжимался с новой силой, выталкивая его руки из себя. В последней, решающей попытке капитан выпустил обильный разряд молний в магическую преграду с расчётом ослабить её. Электрические дуги пробежали между резвившимися языками пламени, но те вместо успокоения лишь вспыхнули с новой силой, и Хромос, точно получив удар кулаком в грудь, отлетел назад и упал на задницу.

— Прежде не раз с ним в поддавки сражались, — злорадствующее прошептал голос Одвина в мыслях капитана. Теперь Хромос окончательно осознал, что в деле борьбы против одержимых его главный козырь, его природный дар, который он кропотливо развивал в течение десятка лет, — магическая сила оказалась совершенно бесполезной в этой новой войне. И ведь капитан с самого раннего детства привык идти на врага открыто, с расправленной грудью и высоко поднятой головой, но сейчас он оказался не в своей тарелке, в одночасье потерял лидирующее место в пищевой цепи, принял на себя роль бессильной дичи, о которой он имел лишь смутное представление. Он прежде был грозным котом, но в одночасье стал мышью, причём неумелой и неуклюжей, но которой тут же пришлось скрываться от бывших сородичей по хищничеству. Для спасения собственной шкуры и чтобы стать способным разить врага ему было необходимо ступить на путь теней, неосязаемых и неуловимых, и Хромос ощутил всю ширину той бездонной пропасти, что лежала между ним и старой, умудрённой и потрёпанной жизнью крысой Янсом. Теперь до него дошло, сколь самонадеянны и опрометчивы были его недавние мысли о бравой охоте. Чтобы одолеть всесильных и коварных демонов требовался совершенно иной, более тонкий подход, которому ему стоило обучиться в самые кротчайшие сроки.

Дав себе слово впредь не пререкаться с бывшим убийцей в деле стратегии, Хромос поднялся на ноги и стремглав побежал в сторону крепостной кухни, надеясь, что Одвин ещё не успел запечатать тамошний выход. Капитан застал поваров в момент их короткой передышки между приготовлением завтрака и обеда, когда они сами могли принять пищу. Протиснувшись между разделочных столов, за которые и уселись труженики сковороды, Хромос вышел к коридору, ведущему в крепостной двор мимо продовольственных складов, но тут его ушей достигли слова.

— Inevary biero, ghileno uve con otilar e leo cremed![1]— дальняя часть прохода озарила яркая оранжевая вспышка, а затем появился Одвин в сопровождении старшего повара Филана, явно рассерженного внезапным вмешательством офицера в работу его дорогой кухни. От внезапности подобной встречи оба капитана замерли на месте, словно позабыв друг перед ними или враг, но оцепенение продлилось недолго и Хромос бросился на утёк.

— Пожар! Пожар! — выкрикнул он на ходу, и перепуганные повара мигом повскакивали с мест и стали хаотично перебегать от печи к печи, чтобы найти вырвавшийся на свободу огонёк, пока он не успел разрастись.

— А ну с дороги, разойдитесь! — яростно закричал на них Одвин, расталкивая мешавшихся под ногами работников.

Этим нехитрым трюком капитан Нейдуэн сумел вырвать себе небольшую фору и, закусив удила, помчался к соседнему выходу из цитадели, но и здесь его ждала неудача. Пробегая через помещение казармы, он едва не столкнулся с Лаутом, который словно чёрт из табакерки выскочил ему на перерез, но капитан всё же успел увернуться от его дружелюбно протянутых рук и побежал в другую сторону, слыша позади себя настырные окрики. Теперь за ним по пятам гнались сразу два демона и где-то ещё поблизости бродил Лормин. Не зная, что же делать, Хромос продолжал нестись сломя голову, слыша за спиной неуклонно приближавшийся топот. Страх вновь охватил его душу и тем заставил бежать быстрее, чем когда-либо прежде за его жизнь.

В своём хаотичном бегстве капитан оказался на втором этаже, где вскоре он снова встретился лицом к лицу с Одвином. Лишённый возможности вернуться назад Хромос свернул в ближайший дверной проём, и выбежал на открытый боевой ход, соединявший между собой две башни цитадели, и тем самым он поставил жирную точку в затянувшейся погоне.

С той стороны стены из тени башни вышел Лормин и в своей обычной, неспешной и спокойной манере двинулся навстречу запыхавшемуся капитану.

— Решил подышать свежим воздухом? — на тонких и бледных губах Лормина появилась легкая улыбка, которой он изредка одаривал товарищей.

Хромос машинально рванулся назад к двери, но там уже стояли Одвин и Лаут, перегородив единственный путь к отступлению.

— Ну, что новенького у тебя случилось за те пару дней, пока мы не виделись?

— Зачем мне что-либо рассказывать демону? — огрызнулся Хромос, судорожно переглядываясь между Лормином и Одвином.

— Какие ещё демоны? Ты что, лишнего выпил? — Лормин попытался состроить дурачка, но полный злости, страха и решимости взгляд загнанного в угол капитана показал всю бессмысленность подобной уловки. — Эх… Хромос… Послушай, ты всё совершенно не так понял. Мы вовсе не демоны, этот поганый храмовник запудрил тебе мозги. Для них это обычное дело — обманом заставляют людей делать то, что им нужно. Ты ведь нас знаешь, мы тебя знаем и не станем причинять тебе вреда. Поверь мне. Так что давай пройдём в Зал Совета, сядем за стол, и мы тебе всё растолкуем, что да как на самом деле обстоит, а после ответим на все вопросы, что у тебя есть. Я ведь верно говорю, да Вин?

— Да, всё верно, мы тебе не враги. Идём с нами.

Продолжая втираться в доверие, одержимые капитаны поочерёдно приближались к Хромосу, в то время, когда он смотрел в другую сторону. Сколь дружелюбными не были бы их слова, движения их рук и глаз выдавали их готовность в любой момент броситься на капитана, и Нейдуэн, чувствуя это, но не видя иного исхода, встал меж высоких крепостных зубцов и после секундного промедления спрыгнул вниз.

— Э! Постой, — только и успел выпалить Лормин, как тёмная макушка исчезла за краем стены.

Беспокоясь о судьбе отчаянного беглеца, неспособный протиснуть своё могучее тело в узкий просвет зубцов Одвин словно кузнечик вскочил на эти самые зубцы и наклонился вперёд, чтобы осмотреть место падения. Он ожидал увидеть капитана, валяющимся на земле со сломанными ногами, корчащегося от боли, но вместо этого он стал свидетелем того, как Хромос, свалившись на стог сена, хранившегося возле конюшен у самой стены, крепко ушибленный, но всё же целый, поднялся на ноги и, немного пошатываясь из стороны в сторону, под возгласы удивлённых стражей направлялся в сторону крепостных ворот.

— Живой, — с облегчением выдохнул Одвин, — сейчас я тебя поймаю.

Он уже приготовился спрыгнуть со стены и продолжить погоню, но Лормин не позволил ему этого сделать, крепко ухватив товарища за ногу.

— Во дворе полно людей, так что пускай себе идёт, — сказал Тисдо, видя, как Хромос отшатнулся от подбежавшего к нему среди прочих рядовых Боза, при том что-то гневно прокричав в его сторону. — Лаут!

— Да, что прикажешь?

— Беги вниз и вместе с Бозом отправляйся следом за Хромосом. Сами его не трогайте, этим займутся наши друзья. Разве что немного подсобите им в нужный момент.

— Угу, понял, — ответил Лаут и, чтобы сэкономить драгоценные минуты, спрыгнул со стены в сено.

— Тебе уже расхотелось с ним говорить? — спросил Одвин слезая обратно на пол.

— Вовсе нет, но раз уж тут дело без принуждения и насилия не обойдётся, то пусть признания из него выбивает кто-то другой. Да и если он станет упираться, то держать его здесь в заточении будет весьма проблематично. Уж лучше предоставим его Риррте. Сам знаешь, какая она у нас мастерица в подобных вопросах.

— Ага, злее бабы в жизни не встречал, — с этими словами Одвин почесал щетину на шее, явно припоминая что-то недоброе. — Если у тебя нет ко мне иных просьб, то я пойду сниму барьеры и разберусь с оставшимися бумажками… чтоб их.

Порешив на этом, Одвин побежал на первый этаж развеивать чары, а Лормин поспешил вернуться в свои покои. Там он снова запер дверь на засов, после чего подошёл к шкафу-кровати, свернул матрас, поднял одну из квадратных досок, отложил её в сторону и достал из полости увесистый, обитый железом сундук. Он открывался ключом, который капитан Тисдо носил подвешенным на толстую цепочку, а внутри сундука лежали четыре сферы, завёрнутые в полотна бархата разных цветов. Из них Лормин выбрал ту, что хранилась в малиновом платке, и отнёс её на стол.

Мягкая ткань скрывала под собой увесистый шар из чистейшего хрусталя размером с голову младенца. На его гладкой поверхности искусной рукой были выгравированы магические формулы на эльфийском языке, складывавшиеся в кольца и круги, точно меридианы и острова на глобусе. Лормин поставил сферу на небольшую резную подставку, затем положил на магический артефакт обе ладони и прикрыл глаза.

— Valealo[2] — тихо пробормотал капитан и гравировка засветилась серебристо-голубым светом, а внутри хрусталя стали появляться очертания зеркальных многогранников, бесконечно разбивавшихся на мелкие копии и сливавшиеся назад воедино. Сперва они делали это неспеша, но чем ближе шар подходил к точке резонанса, тем резвее танцевали осколки внутри шара, пока в один момент они не застали в форме многоконечной звезды, уткнувшейся тонкими как иголка лучами в окружавшую её сферу. Фокусировка завершилась, оставалось лишь дождаться ответа с той стороны.

Оклемавшись после, пожалуй, что самого рискового прыжка в своей жизни, хотя левое колено всё же немного поднывало и сгибалось с некоторым трудом, Хромос успешно покинул Крепость и вошёл в переплетение городских улочек. Он был уверен, что кто-то из демонов пошёл за ним по пятам, с расчётом завершить начатую погоню, а может и надеясь, что потрёпанный капитан пойдёт зализывать раны и жаловаться подельнику в их тайном логове и ненароком выдаст их обоих.

— Чёрта с два, я сделаю вам такое одолжение, — подумал капитан злобно ухмыльнувшись. — Как я выведу вас туда, куда сам не знаю пути. Впрочем, мне всё равно надо затеряться.

Хорошенько помня, как Янс ловко водил его по запутанным тёмным туннелям, Хромос стал наворачивать петли среди плотной застройки, то и дело бросая короткий, пронзительный взгляд через плечо. Он одновременно боялся и хотел увидеть Боза или Лаута, идущих в отдалении или осторожно выглядывающих из-за угла. То, что они не попадались ему на глаза, ещё не могло служить верной гарантией того, что ему удалось их перехитрить и сбросить с хвоста, словно надоедливых блох. Глаза не могут сказать тебе всего — эту печальную истину он хорошенько уяснили за последние дни.

Когда следы были хорошенько запутаны и в сердце вернулась уверенность в своих силах, Хромос, все ещё соблюдая осторожность, повернул в сторону больших улиц, чтобы окончательно раствориться в толпе прохожих, благо, что на нём не было сверкающей чешуйками брони с до боли приметным капитанским плащом за спиной. Теперь следовало подумать, куда же направиться дальше. Ему всё ещё хотелось встретится с Хейндиром, чтобы поведать ему о целой стае волков в овечьих шкурах, которые так долго скрывались под самым их носом, однако капитан не имел и малейшего представления о том, где же его наставник мог быть в эту минуту, а ведь Лордэн был слишком велик, чтобы просто пойти куда-нибудь наугад, понадеявшись на случайную встречу. Другой союзник, Янс, тем временем спал мертвецким сном, отдавая накопленный долг богу ночных грёз, и их секретная сходка, на которой убийца намеревался поделиться новым планом дерзкой атаки на демонов, должна была состояться на закате близ старого кладбища, состоявшего из роскошнейших склепов, в которых хоронили представителей самых знатных лордэнских семейств. Продолжать бесцельные шатания по улицам капитан не хотел, а потому он решил первым делом направиться в здание гильдии Анве́ртес, которая была главным покупателем вин его семьи и благодаря посредничеству которой он получал часть причитавшегося ему дохода с семейных владений. После вчерашнего бегства он остался без меча, а серебряных монет в кошельке было недостаточно для покупки хорошего оружия, даже если бы Шедив сделал ему солидную дружескую скидку, а выпрашивать денег на подобные расходы у вора Янса он считал позором, не говоря уже о том, если бы тот предложил ему выкрасть чужое оружие.

С этими мыслями на уме Хромос повернул в сторону причалов, возле которых располагались представительства самых крупных и прославленных во всём Форонтисе гильдий. Возбуждение от погони окончательно потухло, и капитан почувствовал чудовищную слабость, как если бы все его члены и голова налились свинцом. Он невольно размяк, внимание притупилось, и он, впав в лёгкий транс, позволил людскому потоку нести себя вниз по реке из черной брусчатки, машинально переставляя ноги. Идя на поводу у своего естества, капитан решил, что как только в его руках окажутся золотые кроны, то он, вместо того чтобы незамедлительно помчаться оружейную за новым клинком, не поскупиться и снимет в ближайшей гостинице номер, чтобы сытно поесть, а затем утонуть в мягкой перине. Может это и было проявлением слабости, но на кой бойцу меч, если он вот-вот свалится с ног?

В этот момент забытия и беспечности к Хромосу со спины подъехала крупная грузовая повозка с крытым верхом, эдакий большой ящик на высоких колёсах с одной единственной дверью в задней части. Подобных «карет» в Лордэне насчитывалось несколько сотен, что отвечало высоким потребностям торговли, а потому её появление совершенно не насторожило беглого капитана, даже при том, что ехала она в стороне от прочих повозок, державшихся ближе к центру дороги.

Как только головы коней обогнали Хромоса, босой кучер дважды стукнул пяткой по стенке. Дверца телеги резко отварилась, и, прежде чем капитан успел осознать, что происходит, его уже припечатали грудью к земле, умело заломили руки за спину и стиснули пальцами рот, чтобы он не мог закричать. Хромос попытался вырваться, но сила хватки была поистине монструозной, словно его удерживал не человек из плоти и крови, а ожившая статуя из литой бронзы. Тогда он, опасаясь за свою жизнь и не думая о возможных жертвах среди прохожих, принялся колдовать, но едва первые искры промелькнули меж его пальцев, как увесистые кандалы с лязгом сомкнулись на его кистях. Капитана всего перекорёжило. В местах соприкосновения с металлом кожа начала страшно зудеть, Хромоса поразила ещё большая слабость. В считанные мгновения вся магия покинула его тело, а вместо неё пришли чувства непрекращающееся тошноты и бесконечного головокружения.

Лишив свою жертву всякой способности к сопротивлению, похитители всунули Хромосу в рот кляп из разодранной льняной тряпки и нацепили на голову мешок, вобравший в себя всю пыль и крошки мира. Четверо мужчин взяли безвольную тушку капитана на руки и дружно втащили его в повозку, после чего запрыгнули в неё сами, прикрыли дверцу, и конный экипаж как ни в чём не бывало поехал дальше по улице, пока Боз и Лаут на правах городской стражи успокаивали и разгоняли опешивших прохожих.

— Усадите его на лавку. Нет, не сюда, на дальнюю, — четверо рук вновь ухватились за Хромоса, и, толкая друг друга в тесноте локтями и коленями, похитители перетащили пленника подальше от выхода. — Теперь обыщите его и не пропустите ни единой щели, куда бы он мог засунуть клочок бумаги.

Слушаясь команды, двое ближайших налётчиков принялись тщательнейшим образом ощупывать капитана: залезли во все карманы, задрали куртку и рубашку, стянули с него штаны и сапоги и в своём исполнительном рвении разве что не стали обыскивать его рот. Впрочем, при всём их умении и старании, негодяи не смогли найти ничего кроме кошелька денег, ведь осторожный и крайне подозрительный Янс не доверял хранение своих тайн бумаге, а конверт с письмами Элатиэль ещё со вчерашнего утра лежал спрятанным в запылившимся от бездействия котелке для варки супов, что стоял в съёмном жилище.

— Он пуст, — подвёл итог человек по левую руку от капитана, произнеся фразу на эльфийском, а не эрсумском, на котором коротко переговаривались между собой остальные пассажиры кареты. Этот голос показался Хромосу знакомым.

— Досадно, но вполне ожидаемо, иначе всё было бы слишком уж просто.

— Хах, тебе прямо-таки подавай трудности! Что-то мне кажется, что вы к ним совсем не готовы. Вы же здесь двадцать лет отсиживались в тишине и спокойствии, даже свили себе не одно уютное гнёздышко, а оттого потеряли сноровку, позабыли, каково это каждый день уходить от погони, но вот час пробил, и храмовники встали и у вашего порога. Вы же знаете правила, пора валить из города, а мы, вместо того чтобы собирать монатки, возимся вот с этими гадёнышами — сказав это, мужчина коротко пнул Хромоса по голени, — бегаем туда-сюда, что-то разнюхиваем. Нас раскрыли, наверняка Апостолы уже выдвинулись в сторону Лордэна. Так что не имеет никакого значения, сцапаете ли вы этого разведчика или нет, он наверняка обо всём сообщил ещё в пути, а прибыв в город отправил главное письмо с призывом. С того момента минуло уже шесть дней, с каждым новым петля на наших шеях становится всё туже, а потому я не устану вам повторять — пора валить!

— Знаешь, в чём-то ты, несомненно, прав… Это были два славных десятилетия спокойствия, словно бы нам довелось вернуться к былой жизни. Нам не приходилось скитаться, не было нужды вечно оборачиваться, мы могли жить без страха, но это вовсе не сделало из нас законченных тупиц. Напомни, как давно ты прошёл обряд посвящения?

— Двадцать семь лет назад, хотя может годом раньше или позже, я с этими путешествиями по мирам совсем потерял счёт годам.

— Двадцать семь значит… Это уже немалый срок, однако же любой из здесь присутствующих посвятил нашему общему делу в два раза больше твоего, а срок моей службы так и вовсе уже перевалил за сто лет. И вот, что я тебе скажу — за эту треклятую сотню я ни разу не слышал о том, чтобы человек, даже будучи одарённым магом, смог без помощи ангелов или Апостолов убить хотя бы одного из наших братьев. До сих пор это считалось совершенно немыслимым, невозможным, но годы прошли и всё же нашёлся способ, и эти убийства могут быть лишь предзнаменованием рокового перелома в многовековой войне и отнюдь не в нашу с тобой пользу. Насколько мне известно со слов старейшин, в самые кровавые и тёмные годы нашим с тобой предшественникам приходилось вести борьбу против тридцати Апостолов разом, и это был сущий кошмар. Кровь лилась рекой, каждый день мы теряли славных парней, но вместо того, чтобы дать отпор, нам приходилось забиваться в самые отдалённые и тёмные щели. А теперь попробуй вообразить себе, что же случится с нами всеми, если под их начало встанут сотни убийц, навроде дружка этого капитана. С чьей-то помощью или без, но он, не имея священного оружия, сумел прикончить двоих наших братьев и был близок к тому, чтобы отправить на тот свет ещё парочку — меня и тебя. Или тебе всё же мозги напрочь отшибло и память больше не работает? Это наш святой долг перед всем братством — поймать этого ублюдка и вытрясти из него всё, что он знает, о чём слышал или о чём только догадывается. Полученные сведения помогут нам выработать план противодействия их новой тактике, и тем мы спасём многих наших братьев от бесславной кончины. Только ради этого мы и идём на этот риск, в противном случае, наш след бы уже простыл. Хотя… всё это как-то странно и на Апостолов не слишком похоже… они бы уже нанесли свой удар… Однако может быть и так, что они устроили какую-то проверку или испытание, а сами отсиживаются в сторонке инаблюдают, в ожидании любого итога… В общем, нам нужно взять того ублюдка живьём, чтобы разобраться во всём происходящем. Ну а вот этот ублюдок нужен нам, чтобы добраться до того. Теперь тебе всё ясно?

— Ясно… Этот ведь нам тоже нужен именно что живым? — спросил Сентин с явным лукавством в голосе.

— Что за идиотский вопрос?

— Нет-нет-нет, ты не понял к чему я веду. Он нужен живым, однако парочка синяков никак не помешают ему запеть соловьём. Может быть, что даже помогут.

— Он и так помят уже, оставь его.

— Да ладно тебе, ты ведь хочешь сделать то же самое… мы все тут этого хотим, — Сентин обвёл взглядом пассажиров телеги. Они колебались перед соблазном, но старались не подавать виду, однако проныра уловил их общий настрой и продолжил коварную речь. — Я провёл с Кидансом три года, славный был мужик, пускай, что и прожжённый торгаш, но он точно не заслуживал того, чтобы его ободрали будто какую скотину. И ведь таким же образом этот убийца надругался над вашей Элатиэль. Мне так и не довелось лично с ней познакомиться, однако со слов Киданса я могу судить, что она была прелестнейшим эльфом, добрым другом и надёжным товарищем, но этот храмовник и с ней обошёлся, как с бездушным куском мяса. Ну а вот этот парниша, — Сентин положил руку на шею Хромоса и с силой затряс его, — этот позорный капитанишка, которого ваши стражи считали за верного друга и надёжного помощника, вероломно перешёл на сторону нашего заклятого врага. Кто знает, как долго он ему помогает? День… неделю… а может он уже давненько продался со всеми потрохами чёртовым храмовникам? Нельзя исключать, что и он приложил руку у смерти Эли… Почему бы нам каждому не показать ему нашу боль утраты, чтобы он смог понять всю тяжесть своего проступка? Да и всё равно, что наши шалости перед тем, что сделает с ним ваша Баронесса?

В телеге повисло напряжённое молчание, нарушаемое лишь скрипом деревянных колёс. Мужчины судорожно переглядывались между собой, точно перекидывая друг другу право первого удара и сопутствовавшую ему ответственность за то, что должно произойти после него.

— Голова ему ещё понадобится, а вот брюхо можно и немножечко отбить, — прохрипел мужчина в дальнем от Хромоса углу и поднялся с лавки.

— Постой… — всё ещё желая сохранить некоторое подобие порядка, Феомир ухватил энтузиаста за рукав, но жажда мщения уже сорвалась с цепи и прочие одержимые стали закатывать рукава, готовясь к взбучке. Поняв, что этот бунт одними словами ему не подавить и не горя особым желанием силой заступаться за перебежчика, Феомир сложил руки на груди и отвернулся к стенке. — Только сдерживайте себя, не то довезём труп.

— Это само собой…

Сентин перехватил Хромоса за подмышки и поднял его на ноги, но ослабевший капитан просто повис на его руках, уперевшись притом головой в невысокий потолок телеги. Он слышал возню и стуки сапог о деревянный пол, от которых телегу самую малость зашатало. Ожидая удара, Хромос силился напрячь мышцы живота, но надетые на него кандалы из особого металла, который гномы называли Гихдризом, а высшие эльфы презрительно именовали Arze'hadas[3], вытягивал из него все жизненные соки, превращая в тряпичную куклу.

— Это тебе за Эли, — прошипел один из одержимых, делая короткий замах.

Первый же удар угадил прямиком в солнечное сплетение, от чего у капитана мигом перехватило дыхание, и он протяжно и глухо засипел, словно человек умирающий от чахотки. Конечно же этого было недостаточно, чтобы удалить жажду мести, и удары посыпались на капитана как снежная лавина, несущая боль и помутнение рассудка. Несмотря на крайне скудное освещение и надетый на голову мешок, в глазах капитана всё потемнело, а расстроившиеся чувства уверяли его, что телега сорвалась с обрыва и принялась совершать безумные кульбиты, ударяясь о выступы скал. Получив удовлетворение, похитители сменяли друг друга и продолжали мутузить бессознательную тушку, немного позабыв об уговоре бить только по телу. Лишь Феомир отказался принять участие в общем веселье и с преисполненной безразличия миной на худощавом и небритом лице продолжил сидеть в углу, краем глаза наблюдая за избиением.

Остаток дороги изувеченный капитан провёл уложенным на лавку с руками за спиной и прижатыми к животу ногами. Одержимые больше не вели меж собой разговоров и даже старались не встречаться взглядами, и в этом замкнутом одиночестве каждый пытался найти для себя ответ — был ли этот акт слепой мести тем, чего они действительно желали. Только один мужчина, сидевший ближе всех к Хромосу, время от времени проверял состояние капитана, убеждался в том, что его дыхание не остановилось, и сухим кивком рапортовал обо всём Феомиру.

Через какое-то время, показавшееся всем пассажирам мучительной вечностью, телега наконец-то остановилась, и извозчик трижды ударил грязной пяткой о стенку, подавая сигнал о том, что они прибыли в пункт назначения. Двое одержимых взяли не сопротивлявшегося капитана за руки и за ноги, вытащили его на улицу, но не стали опускать на ноги и заставлять идти самостоятельно, а продолжили нести, как какой-то вьюк. Откуда-то издалека до ушей Хромоса долетели смех, крики, задорная брань; он услышал близкое сопение лошадей и постукивание их копыт, а затем его занесли в какое-то здание и все уличные звуки заглохли за закрытой дверью. Капитана внесли по скрипучей и довольно крутой лестнице на второй этаж, затащили в одну из комнат и усадили на жёсткий стул, так что его скованные руки оказались за его спинкой, а после вышли из комнаты, громко хлопнув дверью по правую руку от пленника.

Слыша удаляющиеся шаги, Хромосу на одно мгновение показалось, что его оставили совершенно одного, и ему захотелось попробовать встать на ноги, но тут чья-то тяжёлая и грубая рука опустилась на его макушку и одним резким движением стянула мешок с головы. Хромос приоткрыл глаза и увидел гнома, стоявшего перед ним с широко расставленными коренастыми ногами. Его впалые виски были гладко выбриты, а тёмные волосы цвета горького шоколада он заплетал в тугую, но довольно объёмную косу необычного плетения. Она тянулась ото лба до затылка, вдоль всего квадратного черепа и свисала чуть ниже мускулистых, но несколько сутулых плеч. Густая, но короткая борода гнома тоже отличалась чистотой, опрятностью и была заплетена схожим образом, а её конец был скреплён толстым кольцом из синеватой стали. Оно представляло из себя литой восьмигранник с грубым, плетёным узором, которым гномы любили украшать все свои поделки и даже жилища, а с передней стороны кольца был отчеканен герб — две скрещённые боевые секиры, над которыми поднимались три звезды и между которыми падала капля крови. Капитан не мог припомнить подобного герба среди лордэнских гномьих кланов, и это могло значить только то, что темноволосый гном был не только иноземцем, но ещё и одиночкой, что было не слишком характерно для его сородичей, предпочитавших всегда держаться вместе с роднёй. Впрочем, и без знания геральдических символов можно было уловить его чужеземность. Бардово-коричневый жилет из выдубленной кожи какой-то большой рептилии был надет прямиком на голое тело, оставляя его жилистые и очень волосатые руки, а также весьма худой и подтянутый для походивших на пивные бочонки гномов живот неприкрытыми. Его толстый ремень с тяжёлой и угловатой бляхой, которую можно было с лёгкостью использовать в уличной драке на манер кистеня, поддерживал свободные пепельно-серые штаны, заправленные в широкие ботинки с крупными окованными железом носами. Его квадратное лицо было худым и испещрённым глубокими расщелинами морщин, левый глаз гнома был закрыт чёрной повязкой из кожи, а второй смотрел на капитана с холодной злобой. Он во всём отличался от своих местных, городских собратьев. Даже представители тех лордэнских кланов, что вели древнюю родословную от великих и грозных драконоборцев и свирепых и беспощадных убийц орков, уже давно перевелись и выродились, став торговцами, банкирами и ремесленниками, позабыв вкус настоящей битвы, вкус пролитой крови, отрастив себе пухлые щёчки и отъев обвисшие пузики. Но этот гном… он был воином, и пускай он был не при броне и оружии, но дух решимости и призрак смерти витали вокруг него, ожидая часа доблести и жатвы.

Отбросив мешок к стене комнаты, гном вынул изо рта Хромоса промокший кляп, взял капитана за челюсть и поднял голову так, чтобы хорошенько осмотреть налившиеся кровью синяки на припухшем лице. Густые и прямые, словно вычерченные по линейке брови изогнулись и сошлись к переносице, изобразив жест крайнего недовольства на и без того суровом и безрадостном лице. Гном отпустил капитана и отправился в соседнюю комнату, пройдя сквозь дверные занавеси из плотной ткани цвета тёмного индиго. Понимая, что каждый его шаг по сухим доскам разнесётся гулким эхо по всему дому, Хромос, оставив попытки подняться на ноги, стал озираться по сторонам. Убранство комнаты было довольно скудным; вдоль стен стояло несколько крупных сундуков, приземистый стол с крупной бутылкой и парой исцарапанных и затёртых оловянных кубков, да ещё несколько простеньких стульев. Пара небольших окон были надёжно зашторены, и единственным источником света в комнате были большие, расставленные без какого бы то ни было порядка свечи, с которых стекали ручейки расплавленного воска, образовывая желтоватые озёра и снова застывая, точно магма подле разбуженного вулкана. Из-за царившего вокруг него полумрака капитан не сразу заметил, что он сидит в центре магического круга, нарисованного на тёмных половицах чёрной краской. Рассмотреть его целиком Хромос не мог, но по некоторым элементам он угадал в нём рисунок для призыва духов, однако он заметно отличался от всех тех магических формул, что некогда показывала ему Ольмира в стенах гильдии.

Вновь послышался грохот грузных шагов, и в комнату вернулся гном, держа в руках крупную, обтянутую кожей флягу.

— Пей, — сказал он гулким и сочным басом, откупорив горлышко и поднеся его ко рту Хромоса, но тот ничего не ответил и только плотнее сжал губы. — Это не отрава, а лекарство, оно снимет отёк.

У капитана не было ни единого основания верить в щедрость и заботу его похитителей, потому он молча отвернул в голову, демонстрируя свой решительный отказ. Однако же гном тоже принадлежал к породе крайне упёртых и несколько бесцеремонных людей, а потому от бестолковых слов убеждения он мигом перешёл к действенному языку грубой силы. Ухватив капитана за основание челюсти, он больно надавил на мышцы толстыми и шершавыми, словно древесная кора, пальцами и грубо впихнул горлышко фляги меж разомкнувшихся зубов, после чего зажал капитану нос и задрал его голову к верху. Горьковато-сладкая, приторная жидкость, походившая на смесь забродившего мёда с лечебными травами, вилась в рот Хромоса и сперва потекла не в то горло. Не желая вот так захлебнуться, капитан начал судорожно кашлять, от чего часть напитка струёй мелких брызг вылетела между сжимавшими его рот пальцами, оросив сладким дождём самого себя, своего тюремщика и всё вокруг, но затем, почувствовав новый приступ слабости и головокружения, Хромос сдался и позволил неизвестному вареву стечь в его желудок.

Когда фляга полностью опустела, гном разжал пальцы, позволив капитану наконец-то прокашляться и отплеваться, а сам отошёл к зашторенному проходу, где и встал, облокотившись на тихо скрипнувшую под его весом стену и сложив массивные руки на груди.

— Ну? И что теперь? — просипел капитан, всё ещё чувствуя колющую боль в груди.

— Жди, — ответил гном, вложив в это короткое слово всё нежелание говорить с пленником, однако же продолжил буровить капитана единственным глазом, которым он, кажется, даже ни разу не моргнул.

В наставшем затишье Хромос наперекор одолевшим его истощению, слабости и сонливости напрягал все силы пошатнувшегося разума. В его разуме всё ещё звучали слова Сентина, предвещавшие ему скорые страдания, что превзойдут подлые побои. В этом он ни капельки не сомневался; с самого раннего детства, от отца и его братьев по оружию он услышал великое множество ужасающих историй о богопротивных и извращённых ритуалах, от которых и взрослых людей порой бросало в дрожь. Разумеется, что капитан не горел желанием испытать изощрённую кровожадность демонов на собственной шкуре и твёрдо понимал, что ему нужно бежать, однако сделать это было непросто. Помня свою безуспешную битву с Сентином, Хромос даже и не думал пытаться сразиться с гномом. Ему оставалось только вскочить с места и положиться на прыткость ног, но куда он мог бежать? За дверьми его наверняка поджидали одержимые, которых в доме было не меньше, чем пчёл в улье, и единственным путём на волю оставались окна. Времени будет мало, так что придётся выбить оконные створки туловищем, надеясь, что под шторами они не были глухо заколочены, и постараться не свернуть себе шею при падении со второго этажа, ведь вряд ли госпожа Удача вновь подложит ему пышный стог сена под задницу. Учитывая расстояние между ним и гномом, он вполне мог бы успеть, положившись на эффект внезапности, однако гихдризовые кандалы всё ещё тяготили его, выжимали словно тряпку. На обычных, не одарённых магической силой людей и тем более гномов, этот ценный металл не оказывал никакого воздействия, однако же, чем сильнее был чародей, тем большие страдания приносило ему соприкосновение с гихдризом. Ему находилось много применений, от оружия и доспехов, способных уровнять шансы на победу в битве между чародеем и немагом, до особых венцов, которые могли обезопасить владельца от проникновения адептов тьмы в их разум, а заодно эти порой крайне уточённые и мастерски украшенные головные уборы служили самым страшным орудием для пыток, если они оказывались надетыми на чародеев. Ужасающая мигрень, галлюцинации всех видов и сортов, потеря чувства времени и пространства в пару дней сводили магов сума, но хуже всех приходилось высшим эльфам, которые обладали особой чуткостью ко всему магическому. Им становилось неимоверно дурно от одного только вида арзехадаса, их выворачивало наизнанку, а слишком длительный контакт с достаточно крупным куском металла мог и вовсе их убить. Именно эта их роковая слабость позволила гномам много веков назад остановить победоносное шествие захватчиков по выжженным землям, ведь только они, рождённые во тьме гор, могли вгрызться в ту глубину земных недр, где залегал этот редкий металл с кроваво-красным отливом. За это все высшие эльфы испытывали к гномам чёрную, иступляющую ненависть и сердечное презрение, за глаза называя их Hа́lte'jа́do, бородатой грязью. Хотя… людей и орков они называли схожими именами.

Не успели свечи прогореть и на треть длины, как в соседней комнате послышались мягкие, шлёпающие шаги. Шторы в дверях заколыхались, меж ними появились тонкие пальцы с длинными, ухоженными ногтями, которые раздвинули их в стороны, и в комнату вошла молодая девушка с тёмно-рыжими, волнистыми и пышными волосами, спадавшими до самой её поясницы. Она была облачена в свободный, мешковатый балахон из тонкой чёрной ткани, явно пошитый не по мерке. У него были широкие, походившие на колокола рукава, туго затянутый пояс обвивал осиную талию, а верхняя часть мантии всё норовила соскользнуть с худеньких и нежных плеч, словно желая оголить небольшую и довольно плоскую грудь своей хозяйки и тем смутить её, но подобному пустяку не было дано вогнать её в краску. Бесстыдница знала, как приковывать к себе взгляды, как в считанные мгновенья распылять мужские сердца и как лишать их разума, превращая их в покорных, услужливых и пребывающих в мире вожделенных грёз рабов.

Ступая босыми ногами по полу и игриво покачивая бёдрами, девушка приблизилась к Хромосу точно змея к загипнотизированной мыши и остановилась в полушаге от стула, приняв эффектную позу. И хотя самоуверенная улыбка широких губ на гранёном лице должна была разить на повал, Хромос сразу почувствовал что-то зловещее в блеске томно-прищуренных глаз.

— М-да, Феомир с ребятами явно перестарались. Челюсть ведь не сломана, говорить можешь?

— Может, — ответил гном вместо промолчавшего Хромоса.

— Значит упрямится… впрочем, это было вполне предсказуемо… — девушка улыбнулась и наклонилась к лицу капитана, так что тот смог учуять густой запах вина в её тёплом дыхании. — Видишь ли, пускай мы с тобой прежде никогда и не встречались, однако наши общие друзья успели рассказать о тебе много чего интересного: кто ты… откуда ты… чем ты живешь… и кто тебе дорог… Да, я знаю всё это и даже больше, чем ты сам.

— И чего ты хочешь, ведьма? — процедил сквозь зубы капитан, уловив плохо скрытую в словах угрозу.

— Ведьма! Хах! Быстро же ты на меня поставил это клеймо, хотя ты в этом далеко не первый, — говоря это девушка ловко уселась Хромосу на колени, широко раздвинув ноги и обхватив ими стул. — Лучше зови меня Рирртой.

— Рир-рта? — капитан попытался повторить диковинное имя, но у него не получилось также звучно и чётко зарычать, как это сделала девушка. — Может лучше Баронессой? Хотя откуда взяться у ведьмы титулу?

— Ха-ха, вы посмотрите на него, уже успел прознать моё прозвище. Хотя… я действительно когда-то обладала этим титулом, да и почему бы и не быть разом баронессой и ведьмой? Одно другому не помеха, уж кому как не боевому магу знать это. У тебя ведь все предки поголовно были рыцарями или может кем повыше? Если захочешь, то можешь присягнуть мне на верность… буду твоей госпожой, — Риррта провела рукой по шее капитана, слегка оцарапывая ногтями кожу. — У меня большое и доброе сердце, и я щедра с теми, кто служит мне хорошую службу, — теперь она прижалась к нему ещё сильнее и стала шептать на самое ухо. — Всё что мне нужно, так это сведения о том храмовнике, с которым ты убежал прошлой ночью. Расскажи мне всё, что ты знаешь об этом убийце и, и клянусь тебе именами всех Богов, с твоей головы не упадёт и волоска, а завтра утром мы отпустим тебя на свободу.

Риррта отстранилась от капитана, чтобы заглянуть ему в глаза и увидеть в них возбуждение и готовность немедленно выдать все секреты, однако вместо распалённой страсти она увидела всё такой же потупившийся, безжизненный взгляд и позеленевшие, лишённые живительного румянца щёки. Соблазнительница впала в некоторое замешательство, даже самую малость перепугалась, что всё её роковые женские чары потеряли былую силу, но затем она привстала на ноги и заглянула за спину Хромосу. Увиденное заставило её поморщиться.

— Бидри, будь так добр, сними с него эту железную дрянь и унеси куда-нибудь подальше, чтоб глаза мои её не видели, — сказала она и плюхнулась обратно на мужские колени. — Да, с этими штуками на руках ничегошеньки хотеться не будет, по себе знаю. О Боги, я уже успела подумать, что Одвин мне всё наврал и ты любишь вовсе не девушек. Вот бы смеху то было! Ха-ха.

Пока Риррта продолжала беззаботно щебетать, гном зашёл капитану за спину и отпер кандалы полученным от Феомира ключом. Как только замки разомкнулись и тяжёлый метал с звонким лязгом и скрежетом грохнулся на пол, капитан почувствовал облегчение, словно его перестали душить и дали вздохнуть полной грудью. Казалось, что застоявшаяся как вода в болоте кровь снова заструилась по сосудам, вымывая отраву из тела. Бидрим поднял кандалы и, звеня при каждом шаге цепями, точно призрак из детской сказки, покинул комнату, оставив Хромоса наедине с рыжеволосой коброй.

— Чувствую, что тебе уже лучше, — скала Риррта, положив руку капитану на грудь и ощутив гулкие удары воспрянувшего сердца. — Раз уж дело пошло на лад, то может выпьем за знакомство? Я понимаю, что у сына виноделов должен быть утончённый вкус, но надеюсь, что наше скромное угощение всё же придётся тебе по нраву.

Девушка как бы нехотя поднялась с насиженного места и всё той же нарочито покачивающейся походкой направилась к столику, где стояли кубки с бутылью. Подцепив ногтем пробку, она легко вытащила её из горлышка и стала неторопливо и бережно разливать напиток по чашам.

— Хи-хи, всякий раз, как мне предстоит вкусить вина, я вспоминаю священника из той далёкой деревни, где я выросла. Каждое воскресенье он читал нам длинные и пламенные проповеди в старой, покосившейся часовенке близ озерца. Для простого монаха он обладал весьма незаурядным даром красноречия и во всех красках доносил нам слово о свете Старейшей Звезды, как она одаряет праведников и наставляет грешников, и пугал всеми муками ужасающей и кошмарной Преисподней. В конце ярких и задушевных обращений к пастве он выносил к алтарю огромный котёл с тёплой водой и наливал в него несколько ложек вина, хорошенько размешивал это дело, а затем давал всем прихожанам, от мала до велика, испить этого святого напитка. Вино — дар богов, их нектар, ниспосланный на землю, оно не только насыщает тело, но и очищает душу от грехов и пороков, — так утверждал он и тем же вечером напивался тем самым вином, которое ему присылали из города и которое он столь скупо разводил с водой, до такого состояния, что издалека его было решительно невозможно отличить от валяющейся в грязи тучной свиньи. Должно быть его сердце тяготил действительно страшный и мерзкий грех, раз ему приходилось столь самоотрешено и с таким иступлённым рвением производить над собой священный обряд очищения.

Подавлявшие магию кандалы были сняты, удалившийся из комнаты Бидрим всё ещё не вернулся, а Риррта, казалось, совсем позабыла о своём пленнике, погрузившись в детские воспоминания, и всё ещё страдавший от утомления Хромос почуял, что лучшего момента для бегства ему уже не представиться. Коротко помолившись Богам, капитан вскочил со стула и понёсся с места галопом в сторону окна, чтобы выпрыгнуть через него и тем получить свободу. Однако в тот момент, когда он уже приготовился к финальному прыжку, Риррта бросилась в его сторону, как поджидавшая добычу змея, и вцепилась ногтями в ворот его куртки.

— Чёрт, чуть не пролила, — недовольно пробормотала она, не дав вину выплеснутся через край. — Не вежливо вот так убегать от дамы, не сказав и слова на прощанье.

— Пусти, — процедил Хромос и попытался вырваться из тонких, покрывшихся мертвенной бледностью девичьих рук, однако, как он не дёргался, Риррта не разжимала железной хватки и смотрела на его бесплодные потуги с язвительной насмешкой, явно ожидая, пока он наконец-то выдохнется. И действительно, капитан неожиданно замер и всмотрелся в столь очаровательное и женственное лицо, желая увидеть под этой наигранной маской богомерзкое чудовище, и, стиснув зубы, наотмашь ударил кулаком девушке по выразительной челюсти с немного выпирающим подбородком.

Подобный отточенный многолетними тренировками и драками удар мог бы запросто свалить крепкого бойца с ног, но хрупко сложенная Риррта не только осталась стоять на месте, но даже не пошатнулась, а всего лишь повернула голову вбок, отделавшись одной только разбитой нижней губой, и тонкая струйка алой крови тут же потекла вниз по подбородку. Девушка высунула изо рта довольно длинный язык, облизнула им уже успевшую затянуться рану и совершенно иным, пустым и лишённым прежнего кокетства взглядам уставилась прямо в глаза Хромоса.

— А вот это было уже совсем не по-рыцарски, — сказала Риррта, в то время как по её лицу стремительно расплывались белые пятна, а огненные волосы, словно затухающие в очаге угли, окрашивались в непроглядно чёрный. Не успела трансформация завершиться, как она молниеносно перехватила капитана за горло, едва не раздавив ему кадык, подтянула к себе, а затем отшвырнула взрослого мужчину через всю комнату к противоположной стене, будто бы тот был не тяжелее цыплёнка. Хромос невольно перекувырнулся в полёте и ударился о преграду левым боком, после чего повалился на стоявший под нею сундук.

Пока капитан, хрипло кашляя и подавляя тупую боль во всём теле, старался подняться на ноги, Риррта, допив вино, бросила пустую чашу под стол и с явно недобрыми намерениями направилась к Хромосу. Времени на восстановление не было, и капитан, не желая вот так просто сдаваться на милость врагу, поднял кулаки и пошёл навстречу бело-чёрной демонессе. Мужчина сделал резкий выпад и нанёс пару прямых ударов, но девушка без лишних телодвижений грациозно уклонилась от атаки и тут же влепила своему обидчику размашистую пощёчину, от которой тот едва не повалился на пол. Чувствуя, как его кожа горит незримым пламенем, и слыша звонкий гул в ухе, Хромос в отчаянном исступлении вновь бросился на девушку, отбросив мораль и чувство стыда, с твёрдым намерением забить её до смерти, однако, все его страстные потуги оказывались тщетны. Ни разу его кулаку более не удалость достигнуть её лица или тела, зато она била его бледными ладонями, точно хлыстом, звонко рассекающим воздух.

Хромос был полон решимости, но прежние побои давали о себе знать, а каждый новый удар по голове лишь усугублял его физическое и умственное состояние, от чего капитан чувствовал, как вся комната стала уплывать куда-то в сторону, а его тело отвечало на команды разума со всё большей задержкой. Почуяв его слабость, Риррта в одно мгновение сократила дистанцию, ухватила его за куртку и ловким броском повалила его на лопатки, после чего переступила через распластавшееся тело и уселась промежностью капитану на живот. Из последних сил Хромос попытался скинуть её с себя, но демонесса перехватила его руки и с чудовищной силой придавила их к полу, так что капитан мог только вертеть головой и бесцельно дрыгать ногами.

— Ну что, такой я тебе нравлюсь больше? Аха-ха, уж мне такие прелюдии куда больше по душе. Так что давай… сопротивляйся… борись изо всех сил, а я буду раз за разом давать тебе по морде и припечатывать к земле, получая от того несказанное удовольствие. Будь хорошим мальчиком и повесели меня ещё немного, — Риррта приблизила своё лицо к лицу Хромоса, демонстрируя ему чёрные и сверкающие, будто бы вырезанные из обсидиана зубы и столь же чёрный язык, мелькавший между ними. Чувствуя омерзение, капитан отвёл взгляд в сторону, но демонесса, издевательски улыбаясь последовала за его взглядом, подавшись всем телом в бок, затем вперёд.

Не желая видеть её злобной, торжествующей рожи и потусторонних глаз, Хромос опустил взгляд вниз и через сильно растрепавшийся и освободившийся во время потасовки ворот мантии увидел повисшую в воздухе грудь. И хотя она выглядела весьма притягательно и будоражаще, но всё внимание капитана обратилось на большую треугольную печать, растянувшуюся между плечевыми суставами и мечевидным отростком. Это был запутанный узор из множества пересекавшихся между собой под разными углами линиями, которые складывались в непонятные и причудливые иероглифы разных размеров и запутанности, объединявшиеся друг с другом в более сложные понятия, которые в итоге сливались в единую идею, лишь тогда приобретая полноту смысла, которую Хромос не мог понять, но зато он припомнил, что подобные, но куда более простые и незамысловатые символы он уже видел на чёрной ленте, что оборачивала деревянный портрет в доме Элатиэль. И как в том маленьком треугольнике на конце бинта, в центре этой печати находился небольшой пустой круг, прямо над самым сердцем. Чем дольше капитан смотрел на эти чёрные линии, тем больше объёма приобретал рисунок, как если бы меж двух холмов груди образовывался провал, уходивший всё глубже в тело девушки, создавая некую воронку или туннель, ведший в иное пространство.

— На что это ты там уставился, а? Наконец-то увидел во мне женщину? Ха… ха… конечно же нет. Тебя манит моя печать, метка Древнего. Да… ты прав. Она прекрасна, — Риррта насильно поднесла руку Хромоса к груди и заставила прикоснуться к линиям рисунка. Капитан невольно испугался, что что его пальцы погрузятся в открывшуюся ему бездну, однако же они наткнулись на мягкую кожу, которая стала прозрачной точно стекло, и Хромос ощутил какую-то странную, прежде никогда не испытанную им вибрацию, но не физической, а магической природы. Это мерное колыхание, как торжественный и грозный гимн, вызывало в его душе чувство восхищения и предчувствие приближающегося рока. — Если впредь ты будешь послушным и честно ответишь на все мои вопросы, отречёшься от этого убийцы и его повелителей и раскаешься в содеянном тобой, то мой Господин смилостивится над тобой и наделит тебя той же силой, что и меня.

— Я лучше сдохну, чем стану одним из вас! — прорычал Хромос, искривив лицо в гримасе глубочайшего призрения.

— Ты даже не представляешь, от чего ты только что отказался. Наивный, наивный и глупый мальчишка. Впрочем… времени на уговоры у меня нет. Да и такой цели передо мной никто не ставил, так что перейдём к тому, зачем тебя сюда привезли. Как зовут убийцу, кто он?

— Да пошла ты.

Недовольно цыкнув языком, Риррта вскочила на ноги и одним пинком перевернула капитана на живот, после чего поставила ножку меж его лопаток, схватила его левую руку и вывернула её на излом. Плечо Хромоса пронзила резкая боль. Он чувствовал, как натянулись его связки и сухожилия, как надрывались такни, в то время как верхний эпифиз плеча грозился вот-вот вырваться из суставной сумки. Капитан сдавленно замычал, пытаясь стерпеть.

— Повторю вопрос, как его зовут? — не получив ответа, Риррта ещё сильнее вывернула руку, вместе с тем сдавив предплечье так, что кровоток совершенно остановился и возник риск раздробления кости. — Говори!

— Бакли… его зовут Бакли Клансорт, — прошипел капитан.

— О, уже запел, как соловей. А мне то говорили, что ты куда более стойкий. Хотя... ты ведь врёшь, правда? Ведь вижу, что врешь, псина, — говоря это Риррта вцепилась острыми ногтями в ладонь капитана и надавила с такой силы, что из-под ногтей потекла кровь. — Хотя… он и тебе мог не назвать своего истинного имени. Тогда будь так добр и поведай мне всё, что он рассказал тебе о храмовниках, и может я не сломаю тебе пальцы. Где они сейчас, какие у них планы, как он держит с ними связь?

— Храмовники кто это?

— Ты мне тут дурачка не строй. Храмовники — члены ордена «Бриллиантовой Розы», прислужники Апостолов, посланников Старейшей Звезды. Теперь припоминаешь?

— Он знает их, но они ему не хозяева, он действует сам по себе.

— Сам? Что за бред? Раз он убивает нас, то он должен служить им, иначе бы как он мог о нас прознать и убить? Да и повода у него иначе быть не могло. Либо ты снова врёшь мне, либо же это он врёт тебе, а ты развесил уши, словно деревенский простофиля.

— У него к вам личные счёты, вы убили его товарищей, за что он и поклялся отомстить всей вашей проклятой братии. Уверен, что Одвин или Лормин уже тебе рассказали, что он обладает магией тьмы, так что эти церковные фанатики в свои ряды его бы наверняка не приняли.

— Ох. Плохо ты знаешь этих лицемеров, они и не таких берут на службу, лишь бы человек мог быть послушным орудием в их руках, а любой, даже самый тяжкий и непростительный из известных роду людскому грехов они ему милостиво отпустят. Сдаётся мне, что он славную сказочку для тебя сочинил про благородную месть гордого одиночки, а ты, дурачок эдакий, поверил во всю его лживую брехню. Толку от тебя ни на грош… Ладно-ладно, тогда говори, где вы с ним встречались, где только собираетесь и где он прячется? Если соврёшь мне тут и попытаешься отправить нас по ложному следу, то, когда наши ребята вернуться ни с чем, я сломаю тебе каждую кость в пальце по четыре раза, а затем повторю это с ещё одним и ещё… а когда у тебя закончатся целые пальцы перейду на другие части тела. Хотя, может мне прямо сейчас сломать тебе один, чтобы ты наконец-то понял в какую историю влип? Повторю вопрос — где он прячется?

— Я не знаю где он точно живёт, но вроде как он снимает комнату среди трущоб, где-то недалеко от Квартала Страстей.

— Как он выглядит? — спросила Риррта, сильнее надавив стопой на позвоночник.

— Невысокий, рыжий, нос горбатый, глаза голубые на щеке родимое пятно в форме кролика.

— Ааа, у тебя ещё осталось желание шутить, ну что же… — Риррта отпустила руку капитана, схватила за куртку и одним рывком перевернула его снова на спину. Хромос попытался тут же перекатиться в сторону и вскочить на ноги, чтобы дать ей новый бой, пускай он практически не чувствовал левую руку, но девушка не дала ему совершить затеянного, поставив босую стопу ему прямо на кадык и прижав шею к полу.

Не имея возможности вдохнуть, Хромос с налившейся кровью лицом и взбухшими на лбе и шее венами из последних сил бил правой рукой по голени и бедру Риррты, пока та смотрела на него сверху вниз с холодным, бесстрастным призрением в глазах. Ей было глубоко плевать на его жизнь, она была готова его убить, но всё же, он был нужен ей живым, а потому, когда взгляд Хромоса начал мутнеть, а движения рук стали совсем уж вялыми и бессильными, она сняла ногу с его горла, позволив узнику снова дышать, а сама широкими и стремительными шагами направилась к столу, чтобы во второй раз налить себе вина.

Едва отдышавшись, Хромос подполз на четвереньках к опрокинутому во время драки стулу и, оперевшись на него, как старик опирается на верную трость, сумел встать на колени. Он бросил взгляд на свою мучительницу и увидел, что её кожа снова стала бледно-розовой, а волосы вернули прежний оттенок красных осенних листьев. Риррта стояла повёрнутая к нему спиной, и капитан несмотря на все полученные увечья снова подумал о бегстве, но тут он заметил, что в углу комнаты притаился неизвестно когда вернувшийся Бидрим и неспешно гладил толстыми и грубыми пальцами чёрную кошку, сидевшую у него на руках и громко мурлыкавшую от удовольствия. Эту чёрную морду со смышлёными зелёными глазами Хромос узнал сразу.

— Скажи мне, Баронесса…

— Ты серьёзно думаешь, что в твоём положении уместно задавать вопросы? — ответила девушка, метнув через плечо полный негодования взгляд.

— Не похоже на то, но всё же… это ты тут всем заправляешь или как?

— А зачем тебе это знать? — Риррта развернулась к нему лицом и уселась задницей на стол. — Надеешься рассказать своему дружку? Забудь об этом, прежнее мое предложение уже успело потерять силу из-за твоих глупости и упрямства, а потому, чтобы ты теперь не сболтнул, хоть трижды исповедуйся во всех грехах, этих стен ты более не покинешь.

— Что ж… раз уж мне суждено здесь помереть, то чего тебе бояться? Мертвые не болтают. Так что прояви милосердие и удовлетвори любопытство обречённого человека. Мне вот смертельно интересно узнать, кто будет из вас сильнее ты или Сентин? Ведь в стаях демонов именно так определяется иерархия.

— А у людей разве как-то по-другому? Разве в былые времена те счастливцы, что получили от Богов дар магии, не стали властвовать над простыми человечками по праву сильнейшего? Разве сейчас власть имеет не тот, кто держит при себе большее число преданных воинов, готовых изрубить кого-угодно, даже женщин, стариков и детей, или сжечь целые города по единственному велению тирана, почувствовавшего угрозу своему безраздельному господству? Давай обойдёмся без всей этой лицемерной морали. Мне от неё становится тошно. Однако, если тебе так хочется оценить всю глубину твоих поражений, то знай, что я тут далеко не сильнейший боец, но, как ты сам мог только что убедиться, и этого мне с лихвой хватает, чтобы творить с тобой всё, что моей душеньке угодно. Должно быть лёгкий побег от Лормина и Одвина внушил тебе ложную уверенность в твоих силах, в возможности победить, но поверь мне, не будь рядом лишних глаз и не щади они тебя по былой дружбе, то в миг бы сделали из тебя добротную отбивную, в которой было бы невозможно опознать человека. Но знаешь… в этом городе и они далеко не сильнейшие. Нет-нет-нет… Есть среди нас один человек, который своей мощью превосходит их двоих вместе взятых, который сможет раздавить тебя одним мизинцем, выжать из тебя всю кровь до последней капли, затолкать всего тебя в напёрсток. И он зол… очень зол, я чувствую ту ярость, что пылает в его сердце, и он жаждет возможности выплеснуть её на тех, кто погубил его собратьев. К твоей огромной удаче, он был вынужден ненадолго покинуть город, и пока что ему не известно о твоём гнусном и подлом предательстве, однако уже завтра он вернётся в Лордэн и немедленно прознает обо всём тобой содеянном. Я сама расскажу ему о всём, а затем с радостью отдам тебя в его руки, и, поверь мне, ты пожалеешь, что вообще родился на этот проклятый свет. Впрочем, ты ещё можешь избежать пламени его гнева, если прямо сейчас, без утайки расскажешь мне всё про этого твоего… Бакли.

— И какие у меня есть гарантии, что ты или он не прикончите меня сразу после того, как я всё вам выложу.

— Гарантией будет моё слово. Этого будет более чем достаточно.

— А с каких это пор слова бесстыжей, похотливой ведьмы стали надежным залогом? — теперь уже Хромос послал Риррте полную призрения и издёвки усмешку и почувствовал прилив сил и удовольствия при виде, как её прежде высокомерное и надменное лицо покраснело от вспыхнувшего гнева. — Так что можешь засунуть все свои обещания туда, где не светит солнце.

Не успел Хромос договорить, как Риррта сдавила оловянный кубок, как если бы тот был сделан не из прочного металла, а их тонкой бумаги, от чего вино стремительной струёй взлетело к потолку и упало обратно на руку, разбрызгавшись во все стороны.

— Давай… Можешь меня убить... ты ведь этого хочешь. Но знай — это ничего не изменит, — продолжал Хромос ослабленным, хрипящим голосом. — Он мастер своего дела, он придёт за тобой, за этим гномом, за Лормином и Одвином и за этим твоим силачом и заколет вас всех как тупых свиней. Он тот, кто шагает среди теней, не оставляя после себя ничего кроме мертвых тел. Сколько бы сил вы не приложили, вам ни за что не удастся его поймать, а если попытаетесь спрятаться, то он найдёт вас даже на краю земли, чтобы свершить над вами кровную месть. И я буду рад увидеть с того света, как Он проделает с тобой всё то же, что он сделал с этой проклятой эльфийкой и её демоном-любовничком…

— Ублюдок!!! — разъярённый крик Риррты прервал тираду капитана. Теперь перед ним стояла совершенно другая женщина. Из хладнокровной змеи она превратилась в разъярённую виверну, готовую изрыгать клубы огня. Она протянула правую руку в сторону капитана и растопырила пальцы с чёрными ногтями. Магический круг откликнулся на зов хозяйки и его линии засияли тусклым фиолетовым светом. Хромос оттолкнулся от стула и, неуверенно ковыляя, поспешил выбраться из магической западни, но Риррта развернула кисть ладонью вверх и сжала её в кулак. Из щелей меж половиц в пределе круга точно молодые побеги из сырой земли проросли чёрные, лентоподобные щупальца. Повинуясь воле ведьмы, они свистящими кнутами протянулись к капитану, обхватили его руки, ноги и тело, а затем силой приволокли его в центр круга и поставили на колени, растянув руки в разные стороны и высоко задрав голову, так что капитан мог видеть только потолок. Хромос попытался вырваться из магических пут, но эти ожившие тени были прочнее любого железа и только свет был способен их рассечь.

Тем временем тело Риррты стремительно преображалось. Как и прежде вся её кожа приобрела совершенно белый, точно чистейший горный снег оттенок, волосы стали черны, как безлунная ночь, а линии таинственной печати ожили, рассоединились и расползлись по её туловищу и конечностям. В процессе перемещения они изменили форму и стали походить на лозы колючего, лишённого всяких листьев плюща, который опутывал девушку, точно ствол высохшего дерева. На её шее свилось плотное, чёрное кольцо с шипами, создававшее в окружавшей темноте причудливую и устрашающую иллюзию того, что её отсечённая голова парила над телом. Как и у Сентина, из лба Риррты проросли рога из чёрного стекла, только они были гораздо толще, чем у её сородича, и росли не вверх, а назад, огибая линию черепа до самого темени. Рост девушки тоже увеличился, руки и ноги прибавили в длине, и без того небольшая грудь стала совсем уж плоской, а прежде мешковатая мантия теперь сидела на ней как влитая.

Преобразившаяся и явившая свой истинный облик Риррта подошла к Хромосу и вцепилась когтями в его щёки так сильно, что он почувствовал, как согнулась кость челюсти, грозясь сломаться в подбородке, а по его шее единовременно потекли пять струек тёмной крови. Разгневанная девушка тяжело и громко дышала, издавая приглушённый, сдавленный рык, как и гном, она перестала моргать, а все её тело пронимала мелкая дрожь, предвещая скорый взрыв. Её взгляд лучился чистой, первозданной ненавистью. Если прежде она всего лишь была готова его убить, не испытывая при этом особых чувств, то теперь она желала его смерти всем своим ожесточившемся сердцем. Всего одно лёгкое движение руки, и она свернёт этому паршивому капитанишке шею, свершит сладкую месть за погибшую подругу. Помня, что Хромос был нужен им только живым, а его смерть сулила очень большие проблемы, Бидрим скинул кошку на пол и уже приготовился вмешаться и вырвать капитана из лап ошалевшей ведьмы, но его беспокойство оказалось преждевременным.

Демонесса отпустила капитана, сделала шаг назад, махнула рукой, чтобы стряхнуть с пальцев прилипшую кровь, после чего полуприкрыла глаза и сложила кисти в ритуальные жесты. Линии магического круга принялись мерно пульсировать, приобретая всё более тёмный и насыщенный оттенок. Настроившись на нужный лад Риррта принялась читать заклятие призыва.

Ernevis ul dinon , ghilenso a yed ,

Ye casaves l е ́ciž avere melced[4]

При звуке её слов пламя свечей стало приобретать холодный, голубоватый оттенок и вместе с тем оно стало дрожать, словно листья в порывах штормовых ветров. Но несмотря на это трепетание, тени на стенах не стали хаотично метаться из стороны в сторону, а, обретя собственную волю, начали плавно извиваться и вытягиваться, меня очертания, отращивая новые конечности и стремительно размножаясь делением, чтобы заполонить собой всю поверхность комнаты.

Liž ghelo anteriž, liž xuvaderiž,

Ce veroz yarnedis l е cíž ulmiriž [5]

В своей голове Хромос услышал тихий, далёкий шёпот, вторящий словам Риррты будто эхо в мрачной пещере. Только это было вовсе не эхо, ведь этот вторящий голос был сиплым и шуршащим и скорее походил на неестественно слитный и слаженный хор стариков. С каждым произнесённым словом, шептуны приближались к капитану, а их интонации приобретали всё более настойчивое, проникновенное и властное выражение, стремясь заглушить собой все прочие мысли в голове и вытиснить самого Хромоса из неё. Противясь их зову, капитан собрал все те крохи магии, что успели накопиться в нёмпосле снятия гихдризовых оков, и принялся мысленно тараторить одно заклятие, которому его некогда обучила Ольмира, даже не думая, что оно когда-либо ему пригодится.

Celtanso ve ulfan, jidranso ve feldo

Olmunso ve badris, rirenso ve mendo[6]

Точно по щелчку пальцев все свечи в комнате потухли, а их тлеющие фитили стали испускать бледный туман, который молочными водопадами потёк с восковых вершин. Линии магического круга стали совершенно чёрными, но всё же продолжили испускать какое-то необъяснимое, мистическое сияние, которое непостижимым образом притягивало к себе всю окружающую тьму.

Uolni a veroz, xu honi ve alp

Mendona pavery setlo a grehalp[7]

С последним словом Хромос безвольно обмяк, а его глаза закатились вверх так сильно, что его зрачков стало вовсе не видать, и в тот же миг он очутился в необычайном месте, где всё казалось причудливым и непонятным, но в то же самое время капитан ощущал связь с каждой существующей песчинкой, сколь далеко бы она не находилась. Его окружали сотни, тысячи кристаллов, всевозможных цветов и форм. Чрез их многочисленные грани, словно через окна, открывались виды на картины прошлого. Некоторые из них сохраняли потрясающую чёткость и ясность, в то время как другие были окутаны туманом забвения, фигуры расплывались и превращались в абстрактные образы, символические отпечатки предметов и людей, а часть кристаллов и вовсе потеряла всякое смысловое наполнение, став совершенно матовыми, и постепенно рассыпалась в сверкающую пыль.

Хромос подошёл к одному из стеклянных столбов, внутри которого он увидел мелькнувшее лицо Глоселя, прикоснулся к его грани и услышал голос друга. Это было воспоминание из позапрошлого месяца, когда младший сын капитана наконец-то сказал первое бессвязное слово после долгих месяцев пронзительных детских вскриков и несвязных лепетаний, и радостный, преисполненный гордости отец делился своим счастьем с холостым товарищем, заодно недвусмысленно намекая на то, что и тому пора бы обзавестись женой и парой-тройкой ребятишек.

Хромосу было приятно вновь пережить этот маленький момент, и он даже подумал пройтись по этому кристаллическому лесу, чтобы отыскать более давние и ценные воспоминания, в которые он хотел бы погрузиться с головой, однако оглушительный удар и громоподобный треск мигом напомнили о той гибельной передряге, в которую он попал. Полупрозрачный купол, отделявший сознание от внешнего мира, раскололся в нескольких местах, и сквозь образовавшиеся щели стала просачиваться чёрная, извивающаяся масса. Она растекалась по своду в омерзительную кляксу, затем набухала, раздувалась и, оторвавшись от поверхности, большой вязкой каплей летела вниз, чтобы звучно шлёпнуться о сверкающие столбы, разлетевшись на отдельные брызги, которые тут же сливались назад в единое целое. Капитан подбежал к одной из них и увидел, что это была вовсе не жидкость, а огромная масса чёрно-фиолетовых, извивающихся червей или скорее сколопендр, имевших множество омерзительных ножек и непрерывно шевелящихся усиков. Из недр большого, подрагивающего и шебаршащегося клубка на поверхность вылезло крупное, кроваво-красное око с прямоугольным зрачком, имевшим рваные края.

Неведомая тварь вытянула шею с единственным глазом и стала суетливо озираться вокруг, вглядываясь в каждую грань-воспоминание и, не найдя в ней желаемого содержимого, тут же обращалась к новому окошку в события давно минувших дней. Не успел капитан толком сообразить, что ему делать, как из бесформенного тела протянулась пара длинных лап, и чудовище помчалось куда-то прочь, волоча брюхо по земле и издавая склизкие, причмокивающие звуки, как если бы у неё был настоящий рот. Времени для сомнений не было, и Хромос побежал вслед за червивым сгустком. Прежней усталости не было и даже наоборот, тело ощущалось как никогда лёгким и послушным, в таком состоянии он без труда смог бы обогнать гонца на ретивом коне. Капитан настиг своего противника, попытался вцепиться в его хвост, но тварь выскользнула из его рук, оставив на ладонях толстую плёнку слизи.

Не отряхивая рук, Хромос стал оглядываться по сторонам, чтобы найти хоть что-то похожее на оружие, и увидел в грани кристалла воспоминание об отцовской оружейной в том её виде, какой она была добрых семнадцать лет назад. Капитан подскочил к сверкающей глыбе и нерешительно погрузил в неё руку, точно в гладкую поверхность воды, нащупал рукоять и достал один из хранившихся внутри мечей. Почувствовав прилив уверенности, Хромос вновь догнал рыскающее среди хрустальных стелл существо и наотмашь ударил по его телу. Клинок с сочным треском рассёк слившихся вместе червей, из открывшейся раны вместо крови брызнула всё та же липкая слизь, а тварь пронзительно заверещала. Со всех сторон послышался ответный клич, а Хромос всё продолжал неистово рубить трепыхающуюся жертву. Он думал, что если измельчит её на отдельные кусочки, то она непременно сгинет, но духов невозможно вот так просто изничтожить, и чем яростнее капитан махал мечом, тем сильнее разбухала тварь, которая словно бы начинала наслаждаться причиняемыми ей страданиями.

Почувствовав, что дело принимает куда более скверный оборот, капитан отскочил от разросшегося чудища, и как раз вовремя. Дух повернулся на месте, нанеся размашистый удар булавидным хвостом туда, где только что стоял Хромос. Уставившись единственным, огромным и налитым кровью глазом на человека, монстр понёсся ему навстречу, но капитан поднял левую руку и выпустил в противника разряд молний. Послышались шипение обжигаемой плоти и взвизги умирающий червячков — магия действовала отменно. Недолго думая, капитан отбросил бестолковый меч в сторону и принялся колдовать обеими руками, отчего тварь заверещала ещё сильнее и попыталась отступить, но Хромос метнулся ей на перерез и продолжил посылать в её туловище разряды. Он бы наверняка смог её прикончить, изжарив магией до горстки зловонного пепла, но из-за угла появились сразу два пришедших на подмогу собрату чудища, и, низко шипя, они понеслись к капитану, намереваясь его раздавить.

Хромос прекрасно понимал, что он не сможет в одиночку выстоять против троих сильных противников, а потому прервал заклинание и побежал прочь, дабы затеряться среди лабиринтов воспоминаний. Но это оказалось весьма проблематичным. Мрачные духи разных размеров сновали повсюду, осматривая кристаллы, в поисках заветного сокровища. Всюду, где они проходили оставался толстый слой тёмной слизи, из которой начинали произрастать колючие лозы, опутывая сверкающие столбы, перекрывая проходы и тем медленно истощая разум капитана, который стал для него и последним бастионом и смертельной западнёй. Сбежать из самого себя он не мог, но и изгнать пришлых паразитов он был не в силах, а потому он продолжал бежать туда, куда его вело его же подсознание. И вскоре ноги вынесли капитана в совсем новую часть леса воспоминаний, что образовалась только пару дней назад. Длинные и тонкие кристаллы росли здесь особенно густо, а содержавшиеся в них образы были особенно чёткими, так как их ещё не коснулась губительная эрозия времени, и они ещё не успели слиться в один неразборчивый комок. Здесь был и демонический Сентин, и растерзанные тела в тёмном подземелье, и измождённая, медленно умирающая Агдалина, и надменная харя Афаэндра, так что Хромосу захотелось закрыть глаза выбежать из этого мира уродливых пейзажей, чтобы не переживать их по второму разу. Однако среди них всё же нашлась и пара приятных сцен с давней наставницей Ольмирой и задорной и ласковой полуэльфкой, который вернули капитану душевное равновесие.

Зайдя несколько глубже в прошлый день, капитан увидел в одном из хрусталей лицо Янса в тот момент, когда он снимал маску, в другом тусклый костёр посреди сырых катакомб, в третьем их путь наружу.

— Вот то, что они ищут, — подумал капитан и выдернул камни из почвы. Он подумал, что сможет их спрятать, но доносившиеся со всех сторон звуки приближающихся чудовищ не позволяли усомниться, что от них ему не сбежать, да и найти надёжный схрон среди голых кристаллов было невозможно. Тогда капитан бросил камни на пол и, немного помедлив в нерешительности, задрал ногу и, понадеявшись на авось, что было мочи ударил пяткой по кристаллу. Послышался звон, и камень разлетелся на тысячи мельчайших осколков, испустив из себя голубоватое, переливавшееся всеми цветами радуги облако, которое окутывало Хромоса, точно кокон. То же самое он повторил с двумя другими воспоминаниями, а затем капитан постарался разогнать облако руками, но вместо того, чтобы смешаться с окружающим воздухом, сверкающая пыль, подчиняясь чей-то неведомой воле, образовала струю, которая влетела капитану в ноздри и точно раскалённые гвозди вонзилась прямиком в мозг. В считанные секунды Хромос пережил все события прошлой ночи; эпизоды проносились мимо его глаз точно табун испуганных лошадей.

Видение прошло также внезапно, как и началось, оставив после себя только лёгкий звон в голове, тогда как все прочие звуки исчезли из этого причудливого мира. Хромос более не слышал ни шипения, ни гудения чудовищ, до него более не доносились склизкие звуки их тел, ползущих по сверкающему полу. Каким-то непостижимым образом они почуяли, что объект их поисков был уничтожен, что больше нет смысла метаться по кристаллическим ущельям, а потому отступили. Но, невзирая на это затишье, Хромос всё ещё улавливал чьё-то зловещее присутствие и ощущал, как оно медленно, но верно ослабевает его, жадно высасывая ментальные силы. Время играло против нашего героя, а потому ему пришлось вновь положиться на скорый голос интуиции, а не протяжные и сложные раздумья.

Пускай холодное оружие и показало свою полную бесполезность в этой битве разума, капитан, потакая привычке, всё же извлёк ещё один меч из воспоминания, ибо эфес меча в ладони внушал ему чувство безопасности. В этот момент в его голове возникла безумная идея, и подойдя к одному из свежих кристаллов, он вновь погрузил в сверкающую грань руку, только теперь он намеревался вытащить из памяти, не предмет, а живого человека. Это оказалось несколько сложнее. В какой-то момент Хромос даже усомнился, что здоровый мужик сможет протиснуться через небольшое окошко в иное время, но внутри мира разума действуют совершенно иные законы, и вот перед капитаном, почёсывая короткую щетину и внимательно озираясь по сторонам, стоял Хейндир, каким он запомнил его в ночь резни в морге.

— Хейнд, мне нужна твоя помощь.

— Это я уже знаю, можешь ничего не объяснять.

— Но… откуда?

— Я — лишь твоё воспоминание и порождение твоей же фантазии, я знаю всё то же, что и ты, но ни на толику больше, даже про самого себя мне многое неведомо.

— Значит, советов от тебя не ждать?

— Ни единого слова, но мой меч будет служить тебе до самого конца.

— А я-то надеялся, что ты сможешь объяснить мне как из этого всего выпутаться. Ладно-ладно… дай-ка подумать. Нам нужны ещё люди, может быть… — Хромос вновь заглянул в то же воспоминание, но Хейндир исчез не только из него, но и из всех соседних кристаллов. Создать армию дубликатов оказалось невозможным, и капитан обратил внимание на прочие лица. В борьбе с элементалями тьмы могли помочь только маги, причём исключительно маги молний, огня или света, а потому выбор был крайне невелик.

В этом же закоулке воспоминаний Хромос призвал на свою сторону Ольмиру, а пройдя немного дальше, добавил в сою команду огненного капитана Фелкиса, после чего осторожно двинулся в глубины собственной памяти, надеясь отыскать там ещё могущественных соратников и, объединив силы, разбить и изгнать прочь нечестивых вторженцев. На глаза ему не раз попадались грани с гордо стоящим и улыбающимся Одвином из недавнего прошлого, когда Хромос ещё считал его другом и сортаником, но он не решился извлекать его из камня, так как не был уверен в том, что даже тот, старый Одвин, не изменится под влиянием новых впечатлений и не обратится против своего призывателя.

Окружающий пейзаж сильно поменялся. Червивые твари бесследно исчезли, но кристаллический сад заполонили чёрные лозы сорняков, впивавшихся длинными колючками в воспоминания, высасывая их до суха и замещая их чёрным туманом забвения. Слушаясь приказа, Хейндир выдохнул поток огня на один из колючих кустов, однако ветки не загорались, а лишь усыхали, съеживались и ненадолго отпускали хватку, чтобы по завершении заклинания стряхнуть с себя пламя, как вымокший пёс воду, и вернуться на прежнее место. Тогда Хромос мечом срубил пару веток, но на месте среза тут же начинал расти новый стебель, а упавшая на землю отсечённая часть незамедлительно пускала корни в почву.

Слабеющий капитан ясно осознавал необходимость очистить свой разум от скверны, но выжечь вес лес разом Хейндир с Фелкисом были не способны, тут пригодилась бы помощь пары огнедышащих драконов, но Хромос никогда в своей жизни не видел настоящих крылатых змеев, а потому не имел памятного источника для их воплощения. Приказав товарищам прекратить бессмысленный пожар, он ещё раз огляделся вокруг и заметил, что все лозы переплетались друг с другом в единую сеть, образуя всё более толстые ветви, которые тянулись в одну сторону, формируя нечто вроде круговой паутины, в центре которой должно было биться проклятое сердце. Интуиция подсказывала, что только там было возможно положить конец этому безумию, нанести решительный и окончательный удар по опутавшей сознание заразе, однако разум предупреждал, что осторожный враг наверняка сосредоточил в том месте самые лучшие силы, чтобы не дать героям дерзкой атакой в тыл сорвать весь план.

Двигаясь во главе своего маленького отряда, Хромос шёл вдоль извивающихся стеблей и подрагивающих колючек, которые будто бы указывали ему дорогу и ненавязчиво подгоняли его. Если их путь оказывался заблокированным чёрной растительностью, то лозы, не дожидаясь пока их опалят, распутывались и отступали в стороны, чтобы пропустить воителей. Это был чрезвычайно дурной знак — их ждали. Капитан чувствовал бы себя куда более спокойно, если бы ему пришлось прорываться с боем, а сейчас он с каждым шагом ощущал, как приближается к разинутой пасти затаившегося чудовища.

Готовые в любой момент дать отпор внезапному нападению, они прошли немалую часть запутанных проходов, и вот наконец над стенной кристаллов они увидели чёрную, мерно пульсирующую гору. Это был огромный бутон монструозной лилии, окружённой непроходимым кустарником с бритвенно-острыми шипами-клинками. Пускай она ещё не распустилась, но всё окружавшее её пространство уже было пропитано сладким благоуханием, вязким и тёплым, обволакивающим и успокаивающим, точно запах молока матери для младенца. Стараясь не вдыхать слишком глубоко, Хромос плотнее взялся за рукоять меча и прибавил шагу.

Пройдя несколько узких коридоров, маги вышли на небольшую площадку, на которой произрастало семь особо крупных кристаллических колонн. Шесть из них стояли на равных расстояниях от одной главной, точно идолы в языческом святилище. По всей видимости прежде они служили хранилищем для каких-то особо важных воспоминаний, но теперь и их поразила опустошающая скверна. Капитан намеревался как можно скорее пройти через этот участок, так как набухающий бутон был уже совсем близко, но в этот момент из дальнего от отряда прохода послышался громкий и сбивчивый топот.

Соратники поняли Хромоса без слов, и все они побежали к проходу, чтобы устроить засаду. Хейндир и Фелкис встали по сторонам от арки входа, а капитан с Ольмирой спрятались за колоннами. Они были готовы обрушить всю мощь магии на противника, едва тот сунет нос на поляну, но, к их всеобщему удивлению, вместо чудовища к ним выбежала Иннелия. Она была одета в то самое голубое платье, в котором девушка пришла в Крепость с просьбой о помощи, только теперь на её талии расплылось тёмное пятно крови, медленно стекавшее вниз по юбке. Полуэльфка шла, сгорбившись и прихрамывая, правая рука крепко прижимала рану, чтобы замедлить кровотечение, а её голова постоянно оглядывалась через плечо, опасаясь погони.

Увидев незнакомых и готовых к бою людей, Иннелия испуганно закричала и едва не упала, запутавшись в длинной юбке, но Хейндир вовремя поддержал её за спину. Охваченная паникой девушка несколько раз ударила его по груди и голове, но остановилась, когда увидела подскочившего Хромоса.

— Капитан это вы, — с благоговеньем в голосе пролепетала девушка и медленно сползла на пол. Стоило ей почувствовать себя в безопасности, как силы её покинули.

— Нели, откуда ты здесь? Что случилось?

— Не знаю, я просто… просто очнулась тут, а потом появилась такая чёрная тварь, похожая на огромный комок червей и напала на меня. Я смогла от неё скрыться, но во время погони я напоролась на одну из этих колючек. А-а-ах… Чертовски болит. Я от этого умру?

— Я не знаю… — ответил капитан, как-то позабыв, что перед ним было всего лишь его собственное воспоминание, а не реальный человек.

— Давая я посмотрю, — Ольмира присела к девушке и взявшись за разорванные края платья увеличила дырку, оголив стройный, измазанный в крови живот. — Рана не глубокая, повреждены мышцы, но все органы остались нетронутыми. Надо только её закрыть. Потерпи — будет немного больно.

Ольмира положила ладонь прямиком на рану и прижала её к телу. Затем между её пальцами появилось золотистое свечение, а в воздухе почувствовался жар. Иннелия замычала, стиснув зубы, и несколько раз дёрнулась всем телом, но врачевательница только сильнее придавила руку. Когда чародейка закончила целебное заклятие, на месте раны остался только свежий розовый рубец, которому спустя годы предстало стать блеклым шрамом.

— Спасибо вам большое, — сказала девушка, громко дыша, и улыбнулась Ольмире. — Я теперь чувствую себя гораздо лучше, но можешь помочь мне встать?

— Да, — ответил Хромос и протянул ей руку.

Иннелия ухватилась за неё, поднялась на ноги и тут же заключила капитана в крепкие, преисполненные благодарностью объятия. Тот не смог противиться вспыхнувшим чувствам, бережно обхватил руками талию и склонил свою голову к её.

— Я так рада, что встретила тебя, — чувственно зашептала девушка над самым ухом. — Я была уверена, что это тварь меня всё же догонит, убьёт и сожрёт. Но теперь всё хорошо, ведь ты рядом, ты ведь защитишь меня от них?

— Конечно, клянусь жизнью!

— Правда?

— Да.

— Хорошо… — сочащимся страстью, но едва слышимым шёпотом произнесла Иннелия, и капитан ощутил, как нечто-то длинное и склизкое, коснулось его уха с явным намерением заползти в него.

Хромос отстранился от девушки и увидел, как её прекрасные синие глаза налились кровью, а из приоткрытого рта выползли несколько извивающихся червей и теперь тянулись к его рту и носу. Капитан постарался оттолкнуть мимика, однако Иннелия крепко вцепилась в его плечи и не желала просто так отпускать попавшуюся в капкан жертву, которой предназначался гибельный поцелуй. Помощь не заставила себя ждать. Сделав выпад на левую ногу, Фелкис пронзил бок Иннелии мечом совсем рядом со свежим шрамом. И хотя клинок прошёл насквозь всего тела, из ран вместо крови густыми комками потекла тёмная слизь, а девушка даже не поморщилась от боли. Не успел Фелкис извлечь оружие, как Хейндир вцепился в шею девушки, а Ольмира обхватила Хромоса за талию, и совместными усилиями они стали растаскивать сцепившихся врагов в разные стороны.

Пришлось приложить немало усилий, но им всё же удалось оторвать чудовище от его обслюнявленной добычи. Едва получив свободу, Хромос направил в грудь девушки два сильных разряда молний. Удар был такой силы, что Иннелия отлетала от него, как стрела от распрямившейся тетивы лука, и ударилась спиной об одну из хрустальных колон, оставив на ней грязно-фиолетовое пятно.

Девушка лежала неподвижно, а от её тела поднимался лёгкий дымок. Хромос не сомневался, что тварь осталась жива и отдал отряду приказ выдвигаться дальше в сторону бутона, пока опасный мимик оставался без сознания, однако за время их небольшой драки кустарник успел разрастись и перекрыть собой все выходы с площадки. К тому же чёрные стебли более не расступались перед героями, а даже наоборот — угрожающе направляли в их стороны колючки и раскачивались, как готовые к броску змеи. Капитан приказал соратникам расчистить проход, но в этот момент из-за спины послышался холодный и звенящий как сталь голос Риррты.

— За что ты так груб с девушками? — это говорила Иннелия, лежа на боку спиной к Хромосу, вывернув голову на пол оборота, как это делают одни только совы. Черви исчезли, на их место вернулся нормальный человеческий язык, но вот глаза стали демоническим — бело-чёрными с узкими вертикальными зрачками. — Неужели папаша не научил тебя, как подобает благородному рыцарю вести себя с хрупкими дамами? — Тело девушки неестественно изогнулось, точно все её суставы превратились в свободные шарниры. Пока грудь оставалась на полу, ноги обежали вокруг тела и встали спереди от головы. — Ах да, он же помер до того, как у тебя проросли первые усики, — Иннелия поднялась на руки и теперь выглядела как уродливое животное, чья голова находилось в ом месте, где у коров обычно болтается вымя. Послышался громкий хруст ломающихся костей, девушка перекувырнулась, сложившись пополам и встала на ноги как нормальный человек, а затем вновь провернула голову.

— Чего ты хочешь? — грозно прорычал Хромос, напрягая всю силу воли, чтобы не выпустить в ведьму новый шквал электрических зарядов.

— Мне нужно то, что храниться в твоей голове, не в этой, — Иннелия подняла руки в воздух и описала ими несколько кругов, а затем указала пальцем в лоб капитана, — а в этой. Неужели ты и вправду думал, что воспоминания можно так легко уничтожить? Ты просто перенёс их в особый уголок своего разума, который всё ещё остаётся в твоей власти благодаря тому заклятию. Не думала, что тебе известны подобные защитные чары, но такой мелочью мою магию не одолеть. Ты это сам видишь и чувствуешь. Ждать осталось совсем немного.

— Нет, если я выжгу тут всё дотла.

— А-ха… ха-х… Ты всё ещё полон этой пустой бравады. Надеешься, что эти фантомы станут твоим козырем? Вот же умора! — Иннелия громко и мерзко рассмеялась, как самая настоящая ведьма из сказок.

— Сейчас посмотрим… — сказал Хромос и между его пальцами пробежали искры.

— Не-е-ет… и не надейся. Вместо меня выступит мой чемпион, — за долго до того, как она произнесла эти слова, из кристаллического столба, где Иннелия ударилась спиной и оставила склизкий след, выглянул угольный росток и буквально в минуту разросся до большого и пышного куста. Прежде Хромос не обращал на него особого внимания, ведь подобные заросли окружали их со всех сторон, но теперь он заметил, что среди колючих ветвей появился багровый плод, который стремительно наполнялся жидкостью, пока что-то живое шевелилось под его плотной, бугристой кожурой.

И вот она натянулась, растрескалась, из ран потек вязкий сок, который больше напоминал сгустившуюся кровь, и из плода выпал Гэлсар Нейдуэн во плоти. На нём не было брони, лишь белая обыденно расстёгнутая на половину длины рубаха, оголявшая волосатую и мускулистую грудь, тёмные штаны из лёгкой ткани и высокие сапоги, в руке он держал совой любимый полуторный меч для убийства демонов. Покрывавший его тело сок быстро высох, обратившись багровым туманом, и теперь перед Хромосом стоял его давно утерянный отец.

— Это ты, Хромос? О, Боги… как же ты вырос, — с неподдельной отеческой любовью в голосе произнёс он, глядя на повзрослевшего сына. От этого зрелища у Хромоса в груди защемило сердце.

— Хватит с него нежностей. Займись лучше делом.

— Как скажете, моя госпожа, — Гэлсар склонился, взял девушку за руку и поцеловал её.

— Вот видишь, как надо вести себя с женщинами? Ты ведь точно его сын? А знаешь… — Иннелия, обхватив пальцами подбородок Гэласара, без слов приказала ему выпрямиться, а затем прильнула к нему телом и страстно поцеловала, от чего разум Хромоса заволокла алая пелена гнева. — Хм… и тут он хорош. Ну что за мужчина!

— Ра-агх! — издав яростный рык, капитан бросился на ведьму с тем, чтобы одним ударом раз и навсегда снести с плеч её мерзкую голову, но Гэлсар в тот же момент отпустил гибкий девичий стан, ринулся на встречу взбесившемуся сыну и мастерски отразил исполненный ярости удар, после чего перешёл в решительную атаку.

Под натиском отца Хромосу пришлось отступить назад. Они использовали один и тот же основанный на колющих контратаках стиль фехтования на мечах, которому обучались все мужчины семейства Нейдуэн, однако принявший облик Гэлсара мимик обладал альтернативным строением тела и мог двигать конечностями куда свободнее, чем нормальный человек, а потому его атаки порой было очень трудно предсказать, и капитан вскоре получил несколько лёгких ранений в ногу и плечо. На всякое заклинание мимик немедленно отвечал точно таким же заклинанием, что приводило к их взаимному уничтожению. Бой был бы крайне тяжёлым, с ничтожными шансами на победу, если бы у Хромоса не было товарищей, которые вновь поспешили прийти ему на помощь.

Пока Хейндир и Фелкис отвлекали Гэлсара на себя, Ольмира поспешно залечивала раны капитана. Чтобы с прежним успехом противостоять сразу двум противникам, мимик на бегу отломил одну из вездесущих колючек. Оказавшись в его руке, она прибавила в длине и преобразилась в ещё один полуторный меч, которым исчадие размахиваю с такой лёгкостью, словно это был небольшой ножичек для вскрытия писем. Его тело покрыли молнии, отражавшие пропущенные удары, а сами движения перестали подчиняться каким бы то ни было законам анатомии и физики, как если бы Гэлсар был не живым существом с мышцами и суставами, а куклой-марионеткой, которую с поразительной изобретательностью и яростной силой дергает за ниточки кровожадный мастер-кукловод. Огненные маги старались держать дистанцию и поливать противника нескончаемым потоком жаркого пламени, но проворному Гэлсару всё же удавалось увернуться от их атак и приблизиться на расстояние удара мечом, и тогда противникам приходилось поспешно отступать, прикрывая друг друга.

Едва раны затянулись, как капитан вновь ринулся в бой, создав на себе точно такую же магическую броню. В мире разума это делалось куда проще, чем в реальном мире. Новый этап в битве ознаменовался сменой боевой формации. Защищённый молниями Хромос ринулся в ближний бой и наседал на мимка спереди, в то время как Хейндир старался зайти ему за спину и сковать его движения. Фелкис отошёл немного назад, чтобы защитить Ольмиру, если тварь решила бы броситься на неё, и вместе они поддерживали товарищей дальнобойными магическими атаками. Тонкие и стремительные лучи света, которые чародейка выпускала из серебристого посоха, причиняли духу тьмы особо сильные раны, от чего тот пронзительно вскрикивал и злобно шипел.

Слаженные действия героев умножали их силу, теперь они не отбивались от шквала атак, а, перехватив наступательную инициативу, всё сильнее напирали на врага, который не мог уследить за всеми разом, а от того он начал делать одну грубую ошибку за другой. Уличив нужный момент, Хейндир нанёс рубящий удар по кисти мимика. Окружавшие тело чудовища молнии погасили большую часть импульса клинка, и удар получился довольно слабым, но и этого хватило с излишком, чтобы отсечь все пальцы, сжимавшие рукоять, и меч выпал из руки. Вместо чёрной слизи из раны Гэлсара хлынула обычная человеческая кровь, от чего чудовище пришло в эйфорическое бешенство и налетело на противником с большей силой и абсолютным безрассудством.

Сделав обманный выпад, а затем ринувшись в противоположную сторону, мимик обошёл оборону Хромоса, но не нанёс ему удара, а проскочил мимо и помчался в сторону Ольмиры. Капитан Фелкис был на готовое и отправил в приближающегося монстра столп бушующего пламени, но Гэлсар не стал снова уклоняться или отступать, а пошёл на пролом, вложив больше сил в магическую защиту. Пламя сильно обожгло кожу на лице, спалило брови, ресницы и часть шевелюры, но не смогло остановить его или замедлить, и мимик на ходу нанёс смертельный удар в живот Фелкису, разрубив его почти что пополам, а затем продолжил наступление на слабую в ближнем бою чародейку, но тут его нагнал Хромос и ловким ударом нанёс противнику глубокую рану на обратной стороне колена.

Гэлсар оступился, захромал, и, поняв, что он не сумеет добежать до Ольмиры, с яростным криком бросил в неё меч, и тот вонзился ей в верхнюю часть груди, от чего заклинательница издала протяжный стон и упала на колени. Мимик довольно загоготал, и тут Хромос нанёс ему ещё один удар, но уже в спину, перебив хребет. Тварь вздрогнула и безвольно рухнула наземь, точно танцующей марионетке перерезали разом все поддерживающие её лески. Капитан осторожно подошёл к поверженному врагу, толчком ноги перевернул его лицом к верху. Он более не двигался и не сопротивлялся, глаза застыли в пустом, неморгающем взгляде, а рот успел наполнится кровью. Стиснув зубы, Хромос занёс меч для последнего удара в сердце, чтобы наверняка добить омерзительное создание, что притворялось его отцом.

— Хах, — существо внезапно очнулось и выплюнуло сгусток крови. — Ты вырос сильным и храбрым, — острие клинка задрожало. Ещё пару мгновений назад полный решимости капитан ощутил слабость и душевный трепет. Из последних сил Гэласр поднял руку и протянул её к лицу сына. — Я так долго этого ждал… Наконец-то мы сразились с тобой, как два рыцаря… Я горжусь тобой, Хромос… сынок…

— Пап… я… — и, хотя разум и твердил капитану, что перед ним была коварная иллюзия, его сердце жадно внимало каждому слову, о котором оно мечтало уже долгие годы. — Я хотел… хотел тебе сказать…

Но Хромос не успел высказать всё то, что терзало и обременяло его душу. Гэлсар схватился ладонью за клинок и рванул его на себя, погрузив холодную сталь в грудь. Он совершил самоубийство с кривой усешкой на окровавленных устах и тонущем в мраке взглядом, которым он без слов винил сына в своей кончине и проклинал его на вечное проклятие самобичевания.

— Нет! — выкрикнул Хромо, выдернув меч и отбросив его в сторону. Он склонился к бездыханному телу и стал бездумно трясти его, точно пытался разбудить спящего, но всё было тщетно. Прошлые мгновения счастья сменились океаном страха и отчаяния, в котором скрывалась бездна чистейшего гнева.

По щеке пробежала одинокая, горькая слеза и упала на оголённую и израненную грудь некогда бесстрашного рыцаря. Хромос бережно закрыл широко распахнутые веки отца, подобрал меч и неспешно поднялся на ноги, словно в тот миг вся тяжесть Небес давила ему на плечи. Не поднимая головы, тяжёлыми недобрым взглядом исподлобья он окинул хрустальную поляну. Перед ним с волнистыми кинжалами в руках, разодетые в свободные чёрные балахоны стояли сотни Риррт, и наблюдали за его трагедией с гадкими, полными издёвки ухмылочками на лицах. Окружив его со всех сторон, они бесстыдно перешёптывались между собой, язвили и гнусавенько хихикали.

Широкий взмах полуторного меча рассёк тело ближайшей из девушек от левого плеча до низа живота. Капли крови начертили на земле длинную полосу, и Риррта, издав свой последний, сиплый смешок, упала замертво. Жестокое убийство вызвало безумный и отупляющий восторг у прочих копий. Орда рыжеволосых девушек дружно загоготала и двинулась на впавшего в забытие Хромоса, высоко подняв кинжалы над головой, но они были нелепо медлительны, неуклюжи и двигались слишком уж предсказуемо. С холодной пустотой в глазах капитан неустанно кромсал приближавшихся к нему девушек. Брызгавшая из ран кровь в считанные минуты покрыла его с ног до головы, а земля оказалась застлана ковром бездыханных тел, по которым капитан ступал в своём бездумном и прекрасном танце смерти. То и дело одной из десятков и сотен Риррт удавалось подкрасться к нему со спины или нанести подлый удар перед тем, как он сам пронзал её тело, но Хромос не обращал внимания на эти раны, он попросту престал ощущать какую бы то ни было боль. Его всецело охватила неутолимая жажда кровавой мести.

— Очнись… — из неведомых далей до застывшего разума капитана долетел гулкий шёпот.

Удар меча разрезал лицо девушки, как если бы она разорвала себе рот, улыбнувшись слишком уж сильно, но вот прошло ещё мгновение, и её рука оказалось отсечённой от тела.

— Очнись… — повторился призыв, но уже громче и отчётливее.

Новый взмах, и связки кишок вывалились из широкой раны и потащились по полу, пока их хозяйка пыталась устоять на ногах, но Хромос нанёс сокрушительный вертикальный удар и разрубил её голову и шею на две равные полвины, мигом распавшиеся в разные стороны.

— Очнись… — прозвучало уже совсем близко. Капитану даже почудилось, что он знал этот голос.

Хромос вонзил клинок в живот другой девушки, а затем ударил по нему ногой, чтобы отбросить труп в толпу всё прибывавших врагов.

— Очнись! — прокричал Гэлсар прямо в голове своего отдавшегося делу возмездия сынка.

Хромо замер прямо посреди удара. Кривой кинжал погрузился в его плоть, затем ещё один и ещё, пока стальные клинки не покрыли его тело как иголки спину ежа. Кровь хлынула из ран бурным потоком, застлала его взор, обволокла и заключила в себе. В следующее мгновение капитан открыл глаза и увидел перед собой Риррту в её демоническом обличии. Он тут же попытался ударить проклятую ведьму, но его руки и ноги опутывали чёрные лозы и не давали пошевелить даже мизинцем. Подняв взгляд кверху, капитан осознал, что всё это время он был привязан к стеблю того самого бутона, к которому и искал дорогу.

— О Боги… Сколько же с тобой, идиотом, хлопот, — утомлённо произнесла демонесса, потирая когтистыми пальцами висок.

— Пусти меня, сука!

— Всё уже кончено, тебе больше не куда бежать.

— Я тебя убью!

— Как скажешь, — равнодушно бросила Риррта, и лозы втянули Хромоса внутрь стебля, чтобы завершить его слияние с растением и тем окончательно сломить его истощившейся и надломившийся разум.

Хромос пытался вырваться, но чем больше усилий он прилагал, тем сильнее его сжимали растительные путы. Его тащили вверх к созревшему и готовому распуститься бутону тёмных лепестков. Как только это свершится, последний барьер будет разрушен, Риррта тотчас узнает всё о Янсе, и город вновь окажется в полном владычестве демонических порождений. Капитан не мог этого допустить, и, хотя он оказался на краю пропасти, вместо отчаяния и страха его сердце наполнилось решимостью пожертвовать собой ради общего блага.

Электрические дуги побежали по его телу, опаляя сковавшие его лозы. Они ссыхались, обращались в пепел, но на смену им тут же вырастали новые ветви, толще и сильнее. Однако Хромос не собирался уступать и продолжал изливать на растение всё больше магических сил, не пытаясь себя ограничивать или сдерживать, и энергия не полилась из него, как вода из сломавшейся плотины. Он более не мог себя остановить. Его глаза стали светиться бело-голубым светом, одежда сгорела, а молнии беспрестанно поражали всё, что пыталось к нему приблизиться. Гигантский кустарник дрожал в негодовании, из него валили клубы едкого и зловонного дыма, но всё же этого было недостаточно для его смерти. По хрустальному куполу пошли новые трещины, а земля стала ходить ходуном.

Риррта недовольно цыкнула языком и приказала духам с утроенной силой навалиться на капитана, чтобы наконец-то прекратить эту затянувшуюся игру, покуда он ещё не разрушил свой собственный разум.

В это же время в реальном мире тело Хромоса тряслось в мелких конвульсиях, рот наполнился густой, белой пеной, а из ноздрей потекли струйки тёмной крови. Он стал бледен как мертвец, да и дышать капитан практически перестал.

— Довольно! — закричал Бидрим и, схватив демонессу за копну её черных кудрей, рванул её с такой силой, что девушка повалилась на пол и отлетела к самой стенке.

Тёмный ритуал был грубо прерван. Окружавшая их мгла в одно мгновение съежилась, разгулявшиеся тени вернулись на свои законные места, а все потухшие свечи непостижимым образом зажглись.

— Какого чёрта! Ты что творишь!? — возопила Риррта, вскочив на ноги. — Ещё пара мгновений, и он был бы в моих руках!

— Ещё пара мгновений, и он бы отправился к праотцам. Ты просто взгляни на него.

— Подумаешь кровь пошла! У меня всё было под контролем. Я бы ни за что не дала ему стать овощем. Ну, а ты своим вмешательством всё испортил. Нельзя вот так грубо прерывать ритуал на его середине.

— Позже попробуешь ещё раз.

— У этого барана теперь в голове всё вверх дном, и придётся ждать, пока у него там всё само собой не уляжется, а на это может уйти и несколько дней. Если сейчас провести ритуал до того, то при всём моём старании, у него в башке что-то да не так срастётся и навернётся, и мы получим на руки дурика, ну а в крайнем случае из него выйдет овощ, — Риррта приняла человеческий облик, подошла к столу, взяла бутылку с вином и стала пить прямиком из горла, не делая вдохов.

— Не переводи вино, нализаться всё равно не выйдет.

— Заткнись, и без тебя знаю.

— И что теперь с ним делать? Ответов мы так и не получили.

— Мне уже наплевать. Делай с ним всё, что тебе вздумается, я в этом больше не участвую, — сказав это Риррта встала в позу, скривила рожу и заговорила скрипучим, издевательски-саркастическим голосом. — Ей Рир, нам по зарез нужно узнать от него про убийцу, прямо кровь из носа как надо, но только ты ничего с ним такого не делай, будь помягче, постарайся обойтись словами или охмурить. Да пошли вы все! Ему яйца нужно оторвать, в рот запихнуть и на кол посадить за то, что он связался с убийцей Эли, а вы вынуждаете меня тереться об этого нахального мерзавца, как мартовская кошка. Я теперь не властительница теней, знаток пыток и дознания, а какая-то озабоченная потаскушка! Всё, с меня на сегодня довольно! Раз зелёный змий не может подарить мне забвение, то пойду хотя бы в банях помоюсь, а то аж противно!

— Так куда капитана девать?

— Не думаю, что он очнётся раньше полуночи, так что залей ему в глотку ещё целительного снадобья, флягу сам знаешь где взять, а потом посади его на цепь в подвале. Лучше на обычную, а не гихдризовую, иначе он так несколько дней проваляется. Ну а как очнётся… тоже попробуй его приласкать. Кто знает, может как раз это развяжет его поганый язык.

— Ты серьёзно? — спросил гном, недовольно вскинув густую бровь.

— Ладно-ладно… сейчас свяжусь с Лормином, скажу, чтобы он, ну или кто-то ещё из стражей, прибыл к нам и ждал, пока этот хмырь очухается. А там пускай вправляет ему мозги, сколько его душеньке будет угодно. Ocleutalo[8].

Повинуясь её приказу, магический круг потух, теневые путы растаяли в воздухе, и Хромос растянулся на полу, слегка ударившись головой. Риррта одарила его последним, полным ненависти и презрения взглядом и широким шагом, более не виляя бёдрами, ушла в свои покои.

[1] С языка высших эльфов — «Негасимое пламя, явись в этот мир и будь преградой!»

[2] Пробудись

[3] Арзеха́дас — железное проклятье

[4] О, дети тьмы, ко мне явитесь, мои слова — для вас закон.

[5] Вы те — кто вечны, те — кто мудры, и вам нет дела до корон.

[6] Сокройте свет, сломите волю, откройте тайны, стёрши ложь.

[7] Я внемлю вам, ведь правды жажду, и пусть лжецов охватит дрожь.

[8] Развейся

Глава XVI «Осколки Минувшего»

В начале была лишь тьма, вязкая и обволакивающая, довлевшая своей непостижимой и безграничной пустотой, в которой чувствовалось беспорядочное копошение чудовищных тварей. Они мельтешили, сталкивались друг с другом и недовольно стонали, точно вознося мольбы и прося указать им верный путь из заунывного царства вечного забытия. Изрядно потрёпанный и в конец выдохшийся Хромос медленно и неосязаемо плыл сквозь нескончаемую пелену чёрного дыма, не смея пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимания озлобленных соседей по несчастью, и надеясь случайно не врезаться в одного из них. Он понял, что в этом новом мире он более не может использовать магию, а потому он остался совершенно беззащитным перед грозными и живучими элементалями.

Лишённый каких-либо визуальных и чувственных ориентиров разум воспринимал время совершенно иначе, мучительно растянуто и тоскливо, однако каждый прожитый миг тут же сливался с точно таким же, абсолютно неотличимым от него предшествующим мгновением, и время то ли начинало течь бесконечно быстро, то ли вовсе останавливало свой неторопливый ход.

Но вот капитан почувствовал в растрепавшихся волосах лёгкое дуновение свежего ветерка. Едкие клубы непроглядного дыма ожили и принялись неспешно утекать куда-то прочь, а меж их громоздкими и тучными телами стали появляться проблески маленьких звёздочек. Чем сильнее Хромос ощущал течение пустоты, чем быстрее он летел через пространство, тем больше сверкающих частиц появлялось вокруг, они росли и проносились мимо него, оказываясь радужными снежинками. Хотя они и походили на маленькие шарики, ощетинившиеся тысячами крошечных иголок, они были невесомы и мягки на ощупь, приятно щекоча лицо при столкновении. Тьма нерешительно и нехотя отступила, и на смену ей пришли пушистые и притягательные облака из слипшихся вместе кристалликов. В изливавшемся неизвестно откуда нежно-голубом сиянии, они переливались, и в этой таинственной и своеобразной игре красок, капитан то и дело угадывал очертания кораблей, скачущих коней, человеческих лиц и сражавшихся рыцарей. Облака постепенно сжимались, приобретали более чёткие границы, и с тем мелькавшие на их поверхности образы сами становились всё чётче и яснее.

Отдельные облака сбивались в кучи, слипаясь друг с другом, и Хромос внезапно осознал, что он уже не медленно дрейфовал в сказочных небесах, а на высокой скорости, точно степной сокол, пикировал на одно из таких скоплений сверкавших шаров, походивших на большую виноградную гроздь. Боясь разбиться в лепёшку, капитан инстинктивно выставил руки вперёд и отвернулся, зажмурив глаза, но спустя мгновение он уже стоял посреди заснеженной равнины, целый и совершенно невредимый.

Снежные барханы лениво и умиротворённо колыхались на ветру и таяли, уменьшаясь в размерах и в то же время приобретая цвет сочной зелени с вкраплением красных, жёлтых и ярко-фиолетовых пятен. И действительно, теперь он очутился на бескрайних просторах своей родины, и жаркое солнце нещадно пекло его кожу и слепило глаза. Капитан развернулся и увидел, как с остановившейся впередиоткрытой повозки для прогулок, запряжённой парой гнедых лошадей, спрыгнул молодой статный мужчина в свободной летней одежде, а затем помог своему малолетнему сынишке спуститься на землю, и, держась за руки, они пошли по лысой и пыльной просёлочной дороге к старой, полуразвалившейся деревянной мельнице, стоявшей на окраине деревни. В карете осталась сидеть женщина с грудным ребёнком на коленях, который всё тянулся ручками к маминому лицу и норовил ухватить её за вылезшие из-под платка тёмные локоны, издавая при этом радостное детское лепетание.

Узнав о прибытии молодого барина, крестьяне побросали бытовые заботы и стали в поспешно стекаться к мельнице, чтобы встретить нового хозяина, выразить ему полагающееся почтение и поведать ему о своих несчастьях, в надежде, что он окажется в добром расположении духа и непременно им поможет. А проблем у деревни было немало, но самой большой бедой была как раз эта самая мельница, которая после сильных зимних ветров и постоянного дождя, чья сырость оказала разрушительное воздействие на древесину, пришла в полную негодность и более не могла перемалывать зерно в муку. Жители надеялись упросить барина восстановить мельницу, чтобы им не пришлось изо дня в день потеть над малыми ручными жерновами, которых в большой деревне было всего несколько штук, а потому их радости не было предела, когда он без каких-либо уговоров сам завил старосте о таком своём желании. Более того, он решил не чинить старую мельницу, а построить совершенно новую, к тому же с каменными стенами, чтобы она простояла дольше прежней. Оставалось только снести старую постройку, чтобы освободить облюбованный ветрами холм.

Гэлсар приказал всем жителям деревни отойти подальше от хлипкого строения и заодно попросил старосту присмотреть за своим сыном, чтобы тот случайно не пострадал. Убедившись, что все укрылись в безопасных местах, он встал в тридцати шагах от мельницы, которая напоминала мрачного великана, грозно раскинувшего в стороны четыре худощавых руки, чтобы не дать сбежать маленькому, вкусному человечку. Рыцарь принял боевую стойку, поднял правую руку и прицелился в центр ветряного колеса. Все присутствующие затаили дыхание в предвкушении чего-то небывалого и грандиозного, о чём они спустя годы будут рассказывать детям и внукам, ведь далеко не каждый день в тихие деревни наведываются чародеи с тем, чтобы покрасоваться способностями.

Меж пальцев пробежали синие искры, Гэлсар оттолкнулся правой ногой, сделав резкий выпад и в то же время выпрямив правую руку, точно пытался ударить кого-то в лоб. На одно мгновение меж колдуном и ротором мельницы протянулся дрожащий, обрамлённый голубым ореолом зигзаг, а едва он исчез, как в уши ударил раскат оглушительного грома, дымящиеся лопасти ветряного колеса разлетелись в разные стороны, а вся хлипкая постройка, получив столь сильный удар в голову, повалилась назад и, треща сухими брёвнами, скатилась к подножию холма, взрыв сырую землю.

Едва грохот разрушения стих, как над холмом поднялись звонкие аплодисменты и радостные улюлюканья. Поражённые магией и возбуждённые обвалом мельницы дети, кричали и дёргали родителей за одежду, желая поделиться впечатлениями и спросить их, смогут ли они повторить подобный фокус, когда они повзрослеют. Мужики судачили между собой, думая о том, куда девать брёвна, были ли они ещё пригодны для ремесла или их стоило порубить на дрова. Бабы осеняли себя всяческими знамениями и радовались, что никого не пришибло, а молодые крестьянки лукаво шушукались, обсуждая молодого господина, и только один староста стал угрюм и молчалив. Он смотрел на обнимавшихся отца и сына, на опытного чародея и его пока что бессильного ученика, на своего феодала и его растущего наследника с тревогой, и давний страх вновь поднял голову в его душе. Пускай с тех ужасающих событий минул уже не один десяток лет, он прекрасно помнил, как та сила, что сейчас послужила для всеобщего увеселения, была обращена против простого люда, когда тот, толкаемый в спину муками нищеты и голода, посмел восстать против жадных и беспощадных господ, что купались в безумной роскоши, пока их крестьяне умирали от истощения. Старик смотрел на улыбавшегося мальчика и видел сокрытое в нём чудовище, которое однажды непременно даст о себе знать, повторив то, что неоднократно совершали его кровожадные и беспощадные деды и прадеды.

Хромос стоял возле старосты, и его взгляд был также обращён к Гэлсару и к юному себе, но он видел перед собой не потомственных убийц, мучителей простого народа, а счастливую семью в момент их чувственной близости. Это было его самое раннее достоверное воспоминание из детства — первый раз, как он увидел всю мощь магической силы отца. Разумеется, что он и прежде показывал ему разные маленькие трюки, но в тот раз он не стал ограничивать себя парой безобидных искорок, чем и поразил мальчика до глубины души, оставив неизгладимый след в его памяти. В тот день он понял, что в его ещё слабеньком и незрелом теле дремлет прекрасная и великая сила, как у тех самых чародеев из сказок, которые ему читала мать перед сном. Мифические герои, сражавшиеся с ужасными чудовищами ради спасения попавших в беду красавиц-принцесс, что раньше казались чем-то далёким и непостижимым, теперь стояли перед ним с протянутой рукой, предлагая встать с ними в один ряд. Эта магическая вспышка стала тем, что предопределило его помыслы и судьбу на долге, полные книжного обучения и практических тренировок годы вперёд.

Добрая улыбка на лице капитана сменилась горькой усмешкой. Вспомнив о своих высоких и благородных детских мечтах, он почувствовал некий стыд или укор за то, в какой мере он смог их осуществить, и задумался над тем, что бы почувствовал и что бы сказал этот шебутной, горящий жаждой приключений мальчуган, когда увидел того, кем он станет и узнал всё, чего ему суждено и не суждено совершить, и какие испытания выпадут на его долю. Ведь это вполне бы смогло затушить тот бойкий огонёк, что пылал в его юном, полным надежд сердечке.

Почувствовав иссушающие объятия подкравшейся хандры, капитан отвернулся и пошёл прочь от толпы в сторону пашен. Окинув взором с пологого пригорка волновавшиеся под порывами ветра поля овса и пшеницы, он ожидал увидеть женин и мужчин с острыми серпами, бережно и почтительно срезавших стебли, прогнувшиеся под тяжестью колосьев, но вместо них в далеке он увидел державшуюся за руки пару молодых людей, радостно бежавших через золотистое море. Они были явно из деревенских. Крепкий и довольно рослый парень, который наверняка являлся самым завидным женихом села, был одет в мешковатую рубаху из грубой льняной ткани с косым воротником; его спутница имела слишком худощавое и непривычно грациозное для обычной, работящей крестьянки тело, облачённое в непритязательный, лишённый всяческих декоративных изысков сарафан, а её голова и лицо были сокрыты листьями и цветами, сплетённых в пышный и громоздкий венок.

Эта очаровательная и трогательная картина влюблённых показалась Хромосу довольно странной, ведь ему было достоверно известно, что ни один сельчанин не станет вот так бегать по злаковому полю, ломая стебли, втаптывая колосья в землю, портя хлеб и уничтожая труд общины. Он был заключён в собственное воспоминание, где всё должно быть ему заведомо знакомо и известно, следовать раз и навсегда остановленному сценарию, но вот этих двоих людей и только их одних, он совершенно не помнил. Их здесь и вовсе не должно было быть.

Следуя шёпоту интуиции, капитан побежал в сторону поля, чтобы нагнать праздно скакавшую парочку, но не успели его сапоги коснуться пшеничных корней, как вся окружавшая его природа стала стремительно раздуваться и развоплощаться, вновь обращаясь сверкающими облаками невесомой, голубоватой пены. Солнце растеклось по всему небосклону, создав огромное перламутровое озеро, светившееся мягким, белёсым и прохладным сиянием. Всё завертелось и закружилось в таинственном и, казалось бы, хаотичном танце; облака постоянно отрывались от земли, перелетали на новые места, разрывались на клочки и соединялись вместе в причудливых и расплывчатых фигурах. Со всех сторон звучали людские голоса, произносивших отдельные слова и даже полноценные фразы, некогда вселившие в мальчика уверенность или же причинивших ему боль и обиду, которую он потом ещё долго не мог простить. Чаще остальных Хромос слышал голоса матери и отца, которые в то время были почти всей его жизнью.

Краем глаза капитан заметил, как в потоках этого причудливого круговорота промелькнуло размытое тёмное пятно, издав при том глухое, едва различимое в общей какофонии шипение. Хромос пошёл в ту сторону, куда умчался неизвестный призрак, но был вынужден остановиться, ведь вихрь замедлился, а из стелившегося у его ног молочного тумана стали стремительно подниматься высокие столбы и с громким хлопком взрываться на верхнем конце, образуя пышные кроны многовековых деревьев. Теперь он очутился на крохотной лесной опушке, маленькой проплешине среди огромной толпы клёнов, вязов и осин, вместе с группой конных всадников и их сопровождающих.

Всего их было тридцать четыре взрослых мужчины, не считая мальчишки лет шести и ещё двух долговязых подростков. Два десятка из них имели при себе охотничьи арбалеты и прежде сидели в засаде, пока вторая половина, вооружённые рогатинами загонщики, гнала к ним из чащи испуганного зверя. Стоило им высунуть нос из-под сени листвы, как их встретил единодушный, смертоносный залп. Не теряя драгоценного время на перезарядку, стрелки побросали на землю разряженные арбалеты и, получив из рук стоявших подле них слуг взведённые и готовые к бою, выстрелили по второму разу, попытавшись убить ту дичь, что пережила первую атаку, но ещё не успела снова скрыться в спасительных зарослях.

Засада оказалась весьма удачной и плодотворной. На поляне, истекая кровью, лежали: величественный олень, получивший стрелу прямиком в могучее сердце, пара его невест-олених и совсем ещё юный кабанчик, чья щетина даже не начала темнеть. Все они, кроме одной оленихи были уже мертвы, и лишь она продолжала судорожно дышать, ощущая боль при каждом движении рёбер, меж которых торчали пропитавшиеся кровью гусиные перья, и взирая на окруживших её людей полными страха и мольбы большими, умными карие-глазами. Умелые мужчины быстро засунули её длинные, тонкие, но сильные ноги в петли и растянули её конечности в противоположные стороны, обнажив мягкий и светлый, беззащитный живот, а, дабы окончательно лишить её возможности брыкаться, ещё двое охотников навалились на неё, придавив голову и тело к земле.

Гэлсар принял из рук бородатого и косматого, провонявшего грязью и потом загонщика рогатину, встал на одно колено и предложил оружие сыну. Маленькие детские ручонки обхватили толстое, шершавое древко и наверняка бы выронили тяжёлое и длинное копьё, но отец помог Хромосу удержать оружие и направить его прямиком в сердце раненного зверя. Все присутствовавшие смотрели на него в ожидании, гадая, хватит ли духу у мальчонки, чтобы хладнокровно убить живое создание, или же детское малодушие всё же возьмёт верх, и он откажется нанести этот последний, роковой, но всё же милосердный удар. Особенно внимательно за ним следили родственники — уже успевшие стать оруженосцами кузены Трима́р и Ве́лгиз, его дядя, старший брат Гэлсара и главный наследник рода Нейдуэн, Да́ргос и, конечно же, его дед, ветеран многих битв, достопочтенный виконт Осгат, который и затеял эту семейную охоту только для того, чтобы на деле оценить подрастающее поколение своего рода. Хромос знал, зачем его сюда привезли, что от него хотели, и был полон решимости не посрамить отца и доказать всем присутствующим, что он достоен своего имени и герба.

Издав нечто похожее на боевой клич, он сделал шаг вперёд, навалившись всем телом на рогатину, намереваясь поразить страдающего зверя одним уколом, но конечно же его маленьких, детских усилий ни за что бы не хватило для того, чтобы стальное жало добралось до трепещущего сердца, но едва вошедшее в тело острие стало замедляться, Гэлсар пришёл на помощь и добавил к удару недостающей силы. Олениха вздрогнула, попыталась на последнем издыхании отомстить жестокому, лишённому сожалений обидчику и палачу, лягнув его острыми и твёрдыми копытами по рукам или лицу, но удерживавшие её путы били крепки, охотники умелы, древко копья длинно, а потому у неё не было ни единого шанса навредить ненавистному мальчишке, и она умерла, оставив где-то в лесной чаще ещё не окрепшее дитя.

С помощью отца Хромос извлёк рогатину из мёртвой туши, упёр торец древка в землю, и под бодрые, одобряющие возгласы поднял запятнанный алой кровью наконечник к небу, чтобы не только строгий дед, но и сами Боги стали свидетелями его первого шага на пути становления настоящим мужчиной и доблестным рыцарем, готовым без колебаний и лишних раздумий отнимать чужие жизни ради достижения благородных целей, своих или же тех, что поставил перед ним его несомненно праведный и добропорядочный сюзерен, конечно же ставивший благо простого люда превыше собственного.

Охота явно удалась, все остались довольны достигнутыми результатами. Егеря рассчитывали на щедрую подачку от пребывавших в добром расположении духа господ, приглашённые на охоту рыцари уже предвкушали славную пирушку, которая должна была состояться по возвращении в поместье, Гэлсар был рад за сына, что тот не ударил в грязь лицом и показал всем характер, а Осгат не терял времени даром и предусмотрительно заглядывал в будущее, обдумывая, кому же из верных ему боевых вассалов приставить мальчика в качестве оруженосца, когда тот достаточно подрастёт, чтобы находиться в войсках и при том не быть обузой. Пока благородные господа вели оживлённую беседу, Велгиз и Тримар шутливо подначивали воодушевлённого мальчика, доблестно прошедшего испытание, а слуги, отвязав лошадей от деревьев, вывели их на поляну и принялись грузить на их крупы добытых зверей, взрослый Хромос, поборов искушение и дальше переживать этот славный и радостный эпизод своего счастливого детства, решил обойти поляну кругом, дабы удостовериться, что в этом воспоминании не было ничего чуждого, пришлого извне.

Прежде всего он высматривал ту самую деревенскую парочку, ожидая, что их силуэты вот-вот промелькнут вдали меж деревьев и кустов, а его уши уловят беззаботных и полный радости смех. Однако они всё никак не желали дать ему знать о своём присутствии, а всё что он слышал были шелест листвы и грубая, полная ругательств речь споривших между собой охотников. Сделав два круга и видя, что свита Осгата уже седлала коней и собиралась покинуть поляну, Хромос подумал, что на сей раз воспоминание сохранит аутентичность, но тут его взгляд среди коричневых и зелёных красок леса выцепил беловато-жёлтое пятно на одном из массивных стволов. Опасаясь, что в любое мгновение призрачное ведение может оборваться, капитан через коряги и низкие заросли кустов подбежал к подозрительному дереву и увидел, что на крючковатом суке висел очищенный и отмытый от остатков плоти бараний череп, окружённый венцом из вороних перев и украшенный свисающими с его рогов бус, нанизанных на верёвочки из седых, практически белых человеческих волос. На лбу барана был изображён какой-то магических символ, и не было никаких сомнений в том, что начертан он был именно человеческой кровью.

Отринув все средства предосторожности, Хромос снял с дерева ведьмину поделку, которая в равной степени могла оказаться оберегом, жертвоприношением, изображением тёмного божка или же носителем страшного проклятия, чтобы попытаться хоть как-то изучить её и может даже выяснить причину её внезапного появления. Однако едва он приступил к осмотру, как вещица принялась таять в его руках, обращаясь чёрным туманом, который, просачиваясь сквозь его пальцы, падал длинными, тонкими струйками вниз и тягуче растекался между стеблей травы.

Вслед за костяным талисманом и все прочие объекты стали терять форму, выцветать и превращаться в единую пушистую и текучую массу, которая вновь пришла в активное движение, подготавливая сцену для нового акта из театральной постановки длиною в жизнь.

На сей раз живой и своевольный туман не стал просто стелиться по земле. Две колоссальные волны поднялись из глубин этого блистающего океана и помчались навстречу друг другу, точно хотели смять оказавшегося между ними Хромоса, но они замерли на расстоянии ста шагов, и их верхушки стали сгибаться вниз, пока они не соприкоснулись, образовав тем самым высокий свод. Облачные массы сжимались и уплотнялись, приобретая очертания арок, колон и лепнины бежевого и желтоватого оттенка. Из земли выросли многочисленные ряды жёстких, лишённых подушек скамей, на которых, тоскливо сгорбившись, сидели десятки, если не пара сотен человеческих фигур в тёмных одеждах.

Спустя ещё несколько мгновений, капитан стоял на ковровой дорожке, ведшей от входных дверей через весь неф к алтарю, возле которого был теперь поставлен массивный, лакированный гроб, накрытый большим шёлковым одеялом, расшитым картинами из жития святых воителей и непорочных дев. На передних лавках по правую руку от проводившего отпевание пастора сидели члены семьи Нейдуэн, а по левую руку разместились ближайшие родственники жены усопшего — Макрейны, а друзьям были отведены все оставшиеся дальние скамьи. Сама же Аллейса, надевшая траурное платье с закрывавшей её заплаканное лицо чёрной вуалью, сидела возле державшего её за правую руку Осгата и ежеминутно вытирала слёзы со щёк кружевным платком. Подросший Хромос с Деадорой сидели возле матери, сжавшись в комок и уставившись в пол. С того дня, как в их дом принесли дурные вести, у них испортился сон и пропал аппетит, так что юный румянец покинул их лица, и они выглядели болезненно и немощно, не пытались ёрзать на месте или высматривать что-то интересное, как это обычно бывает с непоседливыми и невнимательными детьми на затяжных службах.

В водружённом на подмостки гробе не было тела. Его заменяли несколько пудов земли, взятых близ родового замка Нейдуэнов, где Гэлсар провёл своё детство. В эту рыхлую почву были обильно замешаны пепел и перетёртые в порошок кости, оставшиеся после церемониального сожжения быка, а также некоторое количество пахучего мира. По завершении церемонии гроб не будет отправлен в родовой склеп, чтобы быть заключённым в резной каменный саркофаг среди почивших праотцов, а будет зарыт на церковном кладбище, как обычно поступали с мещанами и мелкими рыцарями. Древняя семейная традиция была нарушена по той причине, что в склепе могли лежать только настоящие останки человека, пускай от него осталась одна голова или хотя бы мизинец ноги, но от Гэлсара не осталось ничего.

Обрушив скалы и перекрыв выход их горного перевала, оставшиеся прикрывать отход раненных маги дали отчаянный бой демонам, чтобы выиграть драгоценное время. Каждый из рыцарей ордена сражался, не жалея сил, здоровья и даже самой жизни, выжимая из себя последние капли колдовства, теряя сознание от потери крови и от усталости. Однако, никаких шансов на победу у них не было, ведь даже если бы каким-то чудом им удалось перебить всю стаю, то их врагом стало бы старшее порождение первобытного Хаоса, которое не дано сразить ни единому человеку из ныне живущих или когда-либо живших. Только архимаги высших эльфов и ангелы могут сдержать натиск подобных исчадий и вступить с ними в равный бой.

Гэлсар и его товарищи пали смертью храбрых, исполнив свой долг перед товарищами и всем родом людским. Никто не сомневался в том, что их души отправились в лучшие уголки загробного мира, в объятия их богов-покровителей, но вот их тела стали подножным кормом для прожорливых тварей. Спустя две недели после этой роковой битвы ударный отряд в сопровождении крылатых небесных защитников прибыл на место роковой битвы, и всё, что им удалось обнаружить, были разбросанные по камням обрывки пластинчатых доспехов, точно пустые скорлупки от орехов. На последовавшем за битвой триумфальном пиру демоны поглотили всё, включая кости, и тщательно вылизали кровавые лужи, чтобы ни один, даже самый крошечный кусочек лакомой человечины не пропал даром.

Почти все лавки в храме оказались занят людьми, пришедшими почтить память храброго рыцаря, бесчисленными подвигами прославлявшего имя рода во всех мирах и не дрогнувшего в тот час, когда беспощадная и неотвратимая в своей решимости смерть явилась за ним. Все близкие друзья постарались наперекор всем трудностям и препятствиям явиться на поминальную службу; все, кроме Хейндира. Но в том не было его вины. Он всем сердцем желал посетить похороны и отдать честь близкому товарищу и названному брату, который без колебаний отдал за него жизнь, но тяжёлые раны нерушимыми цепями приковали его к постели. Не имея сил даже приподняться на локтях, он требовал, чтобы его перевезли через сотни лиг, уверял, что он вытерпит любые страдания, что у него хватит сил на это путешествие, но опекавшие его целители наотрез отказывались отпускать буйного и упёртого пациента, единогласно отвечая ему, что в его тяжёлом состоянии столь дальнего странствия он попросту не переживёт. Однако Хейндир наотрез отказывался принять их доводы и грозился проползти весь путь на брюхе, если они не хотят ему помочь, так что врачевателям пришлось поставить круглосуточное наблюдение за буйным подопечным, чтобы не дать ему столь глупо оборвать жизнь, которая была спасена стараниями и жертвами многих людей.

После пастора, трибуну занял Осгат и стал произносить чувственную, полную гордости за сына и полную боли утраты речь, которая тронула сердца всех собравшихся. Он трудился над её составлением не один день, а потом тщательно заучивал, чтобы достойным образом почтить усопшее дитя. Вслед за отцом свои пламенные речи произнесли старший и младший брат, затем вышла скорбящая мать, Залта́на, чтобы громким, грудным и волнительно подрагивающим голосом пропеть молитву. За ней настало очередь всех желающих подойти, приклонить колено пред гробом, и ещё раз высказать соболезнования Осгату, Залтане и Аллейсе. Все старались вести себя как можно тише, делали короткие и мягкие шаги, говорили шёпотом, но тут Хромос услышал бодрый, ритмичный и совершенно непочтительный, даже глумливый стук чьих-то ног о нижнюю доску скамьи.

Кое-как обойдя выстроившихся гостей, капитан пошёл в сторону входных дверей, и увидел, что в самом последнем ряду отдельно ото всех сидели две женщины. Горбатая старуха с косыми глазами и беззубым ртом рассказывала что-то на ухо маленькой девочке, чьи распущенные рыжие волнистые волосы огненной лавиной спадали на её худенькие плечики, хотя всякая женщина была обязана покрыть голову платком перед тем, как войти в стены храма Старейшей Звезды. Девочка беззаботно болтала ногами, улыбалась, то и дело сдерживала хохот, который всё норовил высочить из её живота и оскорбить весёлыми переливами ранимую атмосферу траура, и бросала язвительные, полные насмешки взгляды в священников. Подобное поведение было недопустимо, но бабка даже и не пыталась её обругать, упрекнуть или поправить, потому что она сама не испытывала никакого уважения к учению и традициям церкви, и воспитывала любимую и единственную внучку в таком же еретическом духе свободомыслия.

— Риррта, — пробормотал Хромос и помчался к ней, чтобы… он не знал, что он вообще мог сделать с этой невинной озорной малюткой, которая ещё не успела стать той грозной и своенравной ведьмой, что пыталась обещанием ласк и применением силы выудить из него ответы, но шестое чувство подсказывало капитану, что ему во что бы то ни стало надо ухватиться за этот забытый в его разуме осколок, до того как он будет вытеснен из его памяти или не сбежит от него сам.

Оказавшись в нескольких шагах от девочки, капитан притормозил, чтобы подслушать, чего же такого неказистая старуха рассказывала внучке, юной чернокнижнице, и несказанно удивился, когда понял, что бабка изъяснялась на том же рычащем языке, на котором ранее переговаривались между собой Лормин и Одвин. Женщины заметили появление незнакомца и, прекратив разговор, встретили его загадочными и оценивающими взглядами, точно пара мошенников, заприметивших очередного лопуха. Капитан припал на одно колено, и его глаза оказались на одном уровне с глазами девчушки.

— Что ты тут делаешь? — осторожно спросил Хромос на эрсумском, но Риррта лишь насупилась и непонимающе замотала головой. Затем он повторил вопрос на эльфиском, гномьем и даже на своём родном языке, но девочка упорно не желала ему отвечать и продолжала крутить головой, взъерошивая волосы каждым движением.

Не найдя понимания, капитан решил прикоснуться к девочке, надеясь увидеть её воспоминания точно также, как он это делал с кристаллами памяти в своём сознании, и при том опасаясь, что от малейшего прикосновения она начнёт распадаться, как это произошло с ведьмовским амулетом. Но не успел он осуществить этого намерения, как в дверях храма появились крестьянин с крестьянкой. Они были очень взволнованы и даже напуганы, метались из стороны в сторону, заламывали руки и неумело утишали друг друга. Женщина была очень похоже на взрослую Риррту, с той разницей, что была заметно полнее, её волосы были не рыжими, а светло-каштановыми, но форма носа, груб и разрез глаз не позволяли сомневаться в том, что она приходилась ей родной матерью. После непродолжительных розысков, на ей глаза попалась Риррта со своей бабкой, и женщина бросилась к ним прямиком через стоявшего на её пути Хромоса. Врезавшись в него, она распалась на чёрный туман, а затем мигом восстановилась по другую сторону преграды, схватила дочь за руку и потащила прочь от бабки. Риррта вырывалась, тянулась к старухе, тараторила что-то своим звонким детским голоском, стараясь переубедить мать и позволить ей остаться, а сохранявшая внешнее спокойствие бабка подтверждала её слова и добавляла к ним хладнокровные обвинения, но женщина, не желая ничего слушать, остервенело кричала на них обеих.

Подоспевший отец взял брыкающуюся дочь на руки и поспешил удалиться, пока женщины продолжали ожесточённо ругаться между собой. Мать Риррты с каждым словом распылялась всё сильнее, срывала голос до хрипоты и прибегала ко всё боле грубым ругательствам, в то время как немногословная бабка мрачнела, превращаясь в грозовую тучу. Долго так продолжаться не могло, и вместо грома храмовые своды огласило эхо увесистой пощёчины, которую оскорблённая до глубины души родительница влепила своей в конец отбившейся от рук и отрекшейся от матери дочери, желавшей всего лишь отгородить внучку от старой ведьмы, чтобы та не сошла на кривую дорожку и прожила спокойную и счастливую крестьянскую жизнь, а не была вынуждена скрываться в лесной чаще среди диких зверей и коварных теней.

Точка в споре была поставлена. Ошарашенная и отрезвлённая ударом женщина замолчала, въелась пропитанным злобы и негодованием взглядом в престарелую родительницу, и, больше не проронив ни слова, развернулась и ушла, оставив старуху в гордом одиночестве. На этом моменте семейного раскола видение подошло к концу, и здание храма снова обернулась облаком мельчайших, мягких кристалликов и принялось ужиматься в размерах, пока не превратилось в узкий туннель с боковыми проходами. Туман принимал более чёткие и угловатые очертания, пока не принял вид прихожей той самой виллы среди виноградных полей, что явилась Хромосу в его недавнем сне.

Послышался громкий стук кулака, но не дожидаясь хозяев, Осгат распахнул входную дверь, переступил через порог и почтительно поцеловал руку пришедшей встречать гостей Аллейсой, а затем поинтересовался, где в тот момент пропадал Хромос. После недоеденного завтрака мальчик ушёл на прогулку к реке, чтобы сидя на берегу бросать в неспешно протекавшую воду камни, предаваясь тяжёлым, явно не детским философским размышлениям над смыслом и сутью жизни, которые не покидали его с того момента, как он узнал о смерти отца, но незадолго до прибытия деда он как раз успел вернуться, и сейчас сидел в большой комнате, пытаясь читать книгу, которая прежде с первых слов затягивала его своей эпохальной историей, но теперь она стала ему совершенно безразлична и каждая страница давалась ему с величайшим трудом. Откликнувшись на зов матери, Хромос пришёл, чтобы поздороваться с дедом и выказать ему все положенные знаки уважения, но Осгат, ограничившись самым коротким приветствием указал внуку в сторону двери. Мальчик сперва не понял, чего именно хотел от него дед, но выглянув во двор он увидел Хейндира, стоявшего на подъездной дороге возле экипажа, на котором он приехал вместе с Осгатом.

Месяцы, проведённые в лазарете, сказались на нём самым что ни на есть плачевным образом. Борьба за жизнь истощила его тело, он стал бледен и худ, прежде налитые и твёрдые мышцы ссохлись и провисли за время длительного бездействия; фигура стала перекошенной, левая подмышка упиралась в высокий костыль, единственно благодаря которому он и мог самостоятельно передвигаться, пускай очень медленно, неуклюже и исключительно по ровной поверхности, но он наотрез отказывался от использования носилок, соглашаясь лишь на небольшую поддержку, когда его собственные силы оказывались на исходе. Кроме всего этого, на его лице появились глубокие морщины, а в прежде чернильно-чёрных бороде и шевелюре появились светлые чёрточки седых волос, точно падающие звёзды на ночном небе. С момента его отправления на Джартас прошёл всего без малого год, но северянин успел состариться не то, чтобы на десять, а даже на целых два десятка лет. Но всё же это был тот самый Хейндир Уонлинг, потрёпанный и разбитый, но тем не менее живой.

Поняв, кто приехал его навестить, Хромос встрепенулся, издал радостный возглас и побежал к Хейндиру, чтобы обнять его. Эмоциональный порыв мальчика был столь силён, что он едва не сбил с ног покалеченного солдата, но вовремя опомнился и смягчил объятия, чтобы не причинить ему боль. Счастье от долгожданной встречи придало сил северянину, его лицо снова наполнилось краской, он ласково улыбнулся и положил правую руку на спину мальчика. Вслед за Хромосом уже Аллейса чувственно поприветствовала боевого товарища своего мужа, трижды поцеловав его в обе щеки.

Когда все жесты приветствия были совершены, а давно зревшие чувства наконец-то получили выражение в словах, Аллейса пригласила дорогих гостей пройти в дом и усадила их за стол, отдав слугам приказ как можно скорее подать лучшие угощения, которыми они располагали. Разумеется, что по такому торжественному поводу хозяйка распорядилась открыть самое вкусное и дорогое вино из погребов и не позволять чашам гостей пустовать, сколько бы они не пили, однако Хейндир в нарушение своих привычек едва притрагивался к предложенному напитку, да и принесённая еда не слишком его интересовала, как впрочем и всех остальных присутствующих, с терзанием в душе ожидавших страшного и трагического рассказа.

Впрочем, никто не был готов вот так сразу с первых слов перейти к столь тяжёлой для всех теме, а потому разговор начался с обсуждения самочувствия Хейндира, его здоровья. Северянин поведал им несколько не слишком занимательных случаев, которые произошли с ним, когда он шёл на поправку в храмовой лечебнице, вслед за этим он рассказал, о своём пути до Гросфальда, где его встретил Осгат, и только после всей этой долгой и лёгкой болтовни они перешли к главной теме застолья. Положив руки перед собой и сплетя пальцы в замок, Хейндир стал неспешно пересказывать все события, что произошли с ним и Гелсаром, после того как они покинули замок, где в прежнее время располагался штаб ордена «Двух Лун».

В начале его речь была спокойной и плавной. Дорога до Джартаса прошла быстро и без лишних трудностей, за исключением тех небольших оказий, которые непременно возникают при перемещении крупного войска с вереницей гружённых обозов. Всё шло своим чередом, все прекрасно понимали куда и зачем они направлялись и были полны, как позже оказалось, ложной уверенности в том, кто же их поджидал в каменистых лощинах, но в том и была их сила, ведь они были готовы к битве, осознавали опасность, но не боялись её. Однако, чем ближе рассказ подходил к бойне среди гор, тем сбивчивее и отрывистее становилось повествование и тем чаще Хейндир брал длительные паузы для вспоминания и раздумий. Он понимал, что не стоило посвящать всё ещё переживавшей смерть мужа женщину во все подробности того сражения, чтобы в конец не расстроить её чувства и не усугубить травму, и то же самое он решил в отношении Хромоса и Деадоры. Одному лишь Осгату он поведал абсолютно всё ещё в день их встречи, не утаив ни единой, даже самой отвратительной и ужасающей детали. Услышанное смогло повергнуть в шок даже повидавшего и совершившего немало кровопролития воина, и он строго наказал Хейндиру пока что придержать язык за зубами. При том он оговорился, что Хромос однажды должен будет узнать всю правду о том, как именно умер его отец, но пока что его детский разум не был готов выдержать подобное знание.

Впрочем, участвовавший в той битве северянин и сам не знал, как именно умер Гелсар, ведь свою тяжелейшую рану он получил гораздо раньше, когда шёл на самом острие прорыва, прокладывая спасительный коридор, а после потерял сознание и очнулся весь в бинтах на носилках, когда был уже глубокий вечер. В его ногах, лишённый ножен и испачканный в проклятой чёрной крови лежал меч Гелсара, а возле его головы сидела каким-то чудом почти что невредимая Ольмира и спала мёртвым сном, ведь она истратила все физические и магические силы на то, чтобы не дать Хейндиру и немногим прочим выбравшимся из ущелья людям умереть. Чуть позже она рассказала ему всё, что случилось после его ранения, ну а то, что не увидела, она он мог прекрасно дорисовать, ведь ему не раз доводилось видеть, что демоны делают с очутившимися в их когтистых лапах.

Из горькой и отвращающей истины Хейндир вычленил только отвагу, героизм и неподдельную самоотверженную жертвенность Гелсара и преподнёс их скорбящей семье, чтобы утешить и воодушевить их поникшие сердца. И у него это прекрасно получилось. Растроганная Аллейса тихонько заплакала и поблагодарила северянина за то, что он всегда прикрывал спину её любимого мужа и что он поведал ей о его последнем дне среди живых. Выслушав её, Хейндир взял длинный свёрток, который он прежде носил за спиной на ремне, а во время застолья снял и положил на незанятую часть стола. Развязав все шнурки, он попросил Осгата помочь ему встать на одно, хотя Аллейса и уверяла, что в его состоянии делать это было вовсе необязательно, но Хейндир всё же настоял на своём. Приняв должную позу, он достал из тряпичного чехла меч Гелсара в новеньких ножнах и, взявшись одной рукой у гарды, а второй ближе к острию, склонил голову и протянул вдове меч её мужа. Женщина сделала в ответ короткий поклон и приняла траурное подношение.

Вновь приняв помощь Осгата, Хейндир поднялся только для того, чтобы тут же рухнуть назад на стул, пытаясь сдержать возникшую от этих, казалось бы, элементарных усилий отдышку и терпя ноющую боль в бедренном суставе и боку. Тем временем Аллейса всё продолжала стоять с мечом в руках, думая, что же теперь с ним делать, но получив от свёкра знак глазами, приняла решение. Служившее верой и правдой отцу оружие, потеряв старого хозяина, теперь должно было по древнему закону перейти к его сыну. Аллейса попросила Хромоса встать из-за стола и в присутствии свидетелей торжественно вручила ему меч. Мальчик принял его с благодарностью и трепещущей от волнения душой, и сделал три глубоких поклона — матери, Хейндиру и деду.

Высказав всё, что должно быть сказано, и услышав всё, что следовало услышать, хозяева и гости решили, что теперь им стоило немного отдохнуть после долгих разговоров, отвлечься от охвативших их переживаний. Женщины ушли заниматься своими делами, а мужчины отправились во двор, чтобы Хромос мог опробовать меч отца, не будучи стеснённым стенами и не рискуя повредить клинком добротную мебель. Полуторный меч был слишком велик и тяжеловат для одиннадцатилетнего мальчика, так что ему пришлось орудовать им так, как если бы взрослому мужчине вручили большой двуручник. Дед показал ему несколько основных ударов, после чего отошёл в сторону и на пару с северянином стал наблюдать за мальчишескими потугами, поправляя ошибки и давая дельные советы. Получалось у Хромоса не слишком хорошо, руки устали довольно быстро, так что было решено прекратить спонтанную тренировку, и он удалился в дом, чтобы положить оружие на свою кровать, но когда мальчик возвращался на веранду, то услышал, как Хейндир с Осгатом вели меж собой беседу, и Хромос, по какой-то неизвестной для себя причине, решил не присоединяться к ним, а подкрасться поближе, чтобы подслушать, о чём говорят взрослые мужчины, когда рядом нет женщин и детей.

— Эх, всё же хотелось бы и мне показать ему парочку финтов.

— А ты прямо-таки рвёшься в бой. Это конечно похвально, но не торопись, ты только недавно начал сам ходить. Дай телу время на восстановление, оно прекрасно со всем справится, тогда сможешь сам его тренировать.

— Я в этом сомневаюсь. Рана ведь была не обычной, а нанесённой демоническим когтем. Он занёс в тело скверну, немного, но всё же она успела меня неплохо погрызть до того, как я наконец попал в руки толковых целителей. К тому же из-за того, что я был очень слаб, да что там говорить, у меня дважды останавливалось сердце, один раз ещё в горах, и потом ещё разок в городе гномов, им приходилось сдерживать силы, щадить меня, и эту заразу вытравливали куда дольше, чем следовало бы. Моё нынешнее состояние — это уже подарок чёртовых Богов, желать большего будет уже какой-то наглостью.

— Но всё же не стоит так быстро терять надежду.

— Надежду… не обижайся, но теперь все эти красивые слова звучат как пустая глупость.

— Может быть оно и так, но даже если тебе суждено до конца дней остаться калекой, то ты всё равно будешь для Хромоса наставником и другом. Ты ведь знаешь, что ни он, ни Аллейса, ни я, все мы не станем от тебя отворачиваться, даже если ты лишишься всех сил. Кстати, раз уж мы заговорили о будущем — чем думаешь заняться в дальнейшем?

— Как-то пока над этим не думал. Времени не было… вернее его то у меня было предостаточно, но голова была занята совсем иными вещами. Воином мне уж точно больше не бывать, на поле брани я буду лишь обузой. Обучать молодёжь фехтованию я вряд ли смогу.

— А как у тебя с магией дела обстоят?

— Тоже паршивенько, но всё же лучше, чем с телом, — сказав это Хейндир поднял руку, и на раскрытой ладони возникали несколько язычков пламени, которые быстро разрослись до длины в три локтя, после чего резко потухли. — Вот такие фокусы творить могу, но они ни в какое сравнение не идут с силой прежних заклинаний.

— Этого вполне хватит, чтобы получить в гильдии местечко учителя самых юных и зелёных адептов. Драться тебе больше не придётся, а для перелистывания страниц твоей нынешней силушки с лихвой хватит.

— Неплохая идея, но не думаю, что из меня выйдет приличный книжник.

— Ну раз так, то у меня есть к тебе ещё одно предложение. Не так давно меня познакомили с одним мужиком по имени Мафтос Сингрик, он является главой одной гильдии, но уже не магической, а торговой. Может ты слышал, но наш король вроде как сумел договориться о перемирии с ярлами Северных островов, и теперь вместо войн мы пытаемся вести с твоими родичами торговлю. Мы им вина, шелка и специи, они нам руду, меха и китовый жир. Дела пока идут не слишком успешно, сказывается многолетняя вражда, но, если бы нашёлся человек, который смог бы стать мостом между двумя народами, наладить морские пути, то он наверняка стал бы одним из самых богатых людей королевства. И этим человеком можешь стать ты. Я, прекрасно понимаю, что менять жизнь воина на жизнь торгаша — дело не слишком почётное ни у нас, ни у вас, но здесь своих земель у тебя нет, а кормиться самому и, если ты того захочешь, содержать семью на что-то да надо.

— Всё ты верно говоришь, жить мне на что-то надо, да и в мои года уже давно пора иметь своих детей, но я не могу принять и этого предложения.

— Отчего же?

— Хочу попробовать совершить одну… наглую глупость. Я помню, что тебе говорил насчёт исцеления и надежды, что их нет. Мне об этом не раз говорили целители, желая уберечь от разочарования, но всё же … Я хочу попробовать.

— Вернёшься назад в монастырь?

— Нет. Ноги моей больше у них не будет, не хочу более иметь ничего общего со Старейшей Звездой. Пока мы рисковали жизнью и шли в неизвестность, эти святоши отсиживались в застенках. Я не должен тебе этого говорить, но недавно прошёл слушок, что они точно знали, что в горах скрывались отнюдь не самые простые демоны, и ясно себе представляли, что же приключиться с теми, кто попадёт в их западню. Но они не стали нас предупреждать или усиливать отряды, потому что им не нужна была наша победа. Вместо этого они отправили нас на убой, потому как именно это и было им нужно — ослабить и приструнить вольный орден, чтобы после заграбастать его себе. Именно это сейчас и происходит, так как почти все самые сильные и опытные рыцари ордена теперь мертвы или стали беспомощными калеками навроде меня.

— Это тянет на обвинение в предательстве или даже… в ереси.

— Может и так, однако доказать ничего не выйдет, ведь руки у всех остались чисты.

— Не знаю, что тут можно сказать… мне надо всё хорошенько обдумать.

— Понимаю…

— А если не к ним, то куда? Я слышал, что в землях Вальдена есть некая Академия, куда стекаются множество учёных мужей в поисках знаний о мире. Думаю, что они там должны и людские тела изучать вместе с искусством врачевания, так что можно попробовать обратиться к ним.

— Я про Академии ничего не знаю, зато вот про эльфов народ толкует разное.

— Ты серьёзно хочешь отдаться в руки высшим эльфам? Будь ты каким королём или хотя бы великим герцогом, то может они бы и сподобились тобой заняться ради политической и материальной выгоды, но какого-то рыцаря, не имеющего власти и существенных богатств — это вряд ли. Разве что на смертельные опыты отправят.

— Нет, я говорю не об этих паршивцах, а про лесовиков.

— То есть будешь искать исцеления у бродячих музыкантов?

— Брось, эти шутки, я сейчас говорю про друидов. Они лучше всех прочих магов понимают природу и саму жизнь, так что если они не смогут мне помочь, то вряд ли это сможет кто-то иной. К тому же что-то внутри влечёт меня к ним…

— Будет славно, если они смогуттебе помочь. Мне судить сложно, я с эльфами не так уж и много общался, особенно с лесными, но вот моё чутьё подсказывает, что народная молва может сильно приукрашивать их способности. Не найдя спасения поблизости или в известных вещах, люди переносят свои надежды на что-то далёкое и неизведанное, что должно будет их спасти, но чего им вряд ли удастся когда-либо достичь.

— Но попытаться всё же стоит?

— Свежий воздух и свежая дичь ещё никому не вредили, так что почему бы и нет. В Форонтисе друидов вроде как отродясь не было, так что путь должен быть неблизкий.

— Да, нужно отправиться в приграничные миры, туда, где лесовики уже успели пустить корни до прихода людей. Только там можно встретить самых могущественных чародеев из их рода.

— В одиночку ты явно не сможешь осилить такой поход, даже сам с коня не слезешь. Тебе будут нужны сопровождающие и экипаж, а для этого необходимо иметь золото.

— Орден мне платил долю с выполненных контрактов, и я далеко не всё из этого тратил на выпивку, еду, девок и снаряжение. Кое-что у меня осталось.

— Этого хватит на дорогу?

— Если затянуть пояс, то вполне себе.

— Хах, это значит, что деньги непременно закончатся на половине пути. Однако, если кто-нибудь решит вложить в твоё путешествие несколько сотен золотых дублонов, то тебе не придётся перебиваться с хлеба на воду и случайная оказия не разорит тебя, заставив повернуть назад.

—Осгат, я тебе правда благодарен, но я не могу взять у тебя денег.

— Но почему?

— Я не уберёг твоего сына, не смог уплатить ему мой долг.

— Давненько я не слышал этих слов. Разве ты уже не расплатился с Гелсаром, пройдя с ним через десятки битв? Он ведь сам говорил, что это скорее он тебе обязан, а не ты ему.

— Моя жизнь принадлежала ему, и только смерть могла освободить меня от этого обязательства. Таковы традиции в тех землях, где я вырос, где меня воспитали, и по-хорошему, если ты не смог сохранить жизнь того, кому ты был обязан, то ты должен найти смерть в той же битве или же принести себя в жертву Богам, если вражеский меч всё же не смог тебя сразить. Если ты этого не исполнишь, то покажешь себя бесчестным трусом, и от тебя отрекутся все родственники и друзья. Ты будешь изгнан из родной деревни в лес, чтобы впредь жить среди волков и медведей, а когда ты наконец-то сдохнешь, то тебя не пустят в чертоги Вигира, не позволят сесть за один стол с предками, а сошлют в самые тёмные глубины того, что священники Старейшей Звезды называют Преисподней, только по нашим легендам там не бушует пламя, а носятся ледяные ветра.

— Я всегда считал тебя человеком чести, неспособным на трусость, гнусность или предательство, так скажи мне, Хейндир, сын Иквиста из рода Уонлингов, почему же ты до сих пор жив, почему ты не исполнил того, что предписывают тебе твои славные обычаи?

— В битве я пал первым, но умереть мне не дали, так что в том нет моей вины, ну а после… я был готов исполнить предписанное. Моих единоверцев и тем более жрецов, которые бы смогли провести ритуал как подобает, в тех краях, да и в этих днём с огнём не сыщешь, но я бы управился и сам при помощи ножа, хотя… и обычное отсечение головы бы сгодилось. Я бы так и поступил, если бы прежде я не дал Гелсару одно обещание.

— А вот об этом мне что-то слышать не приходилось.

— Потому что мы не думали, что его действительно придётся исполнять, — Хейндир сделал долгую паузу, всматриваясь в зелёные полоски виноградных кустов на далёких холмах. — Десять лет назад, когда я и Гелсар вернулись из похода в этот дом, нас встретила Аллейса с младенцем на руках, которого она родила в отсутствие мужа. Я как сейчас помню, как он был рад наконец-то взять на руки своего первенца, которого он был вынужден покинуть, пока тот ещё сидел в материнском пузе. Вдоволь наигравшись с ним, Гелсар предложил мне тоже взять эту обёрнутую в пелёнки кроху. Аллейса забеспокоилась, что ребёнок устал и станет кричать, если увидит перед собой ещё одного неизвестного мужчину, но малёк не испугался, а даже наоборот, улыбнулся мне и засмеялся словно маленький колокольчик.

Гелсар решил, что это добрый знак от Богов и в тот же день взял с меня клятву, что если ему будет суждено пасть в бою, прежде чем его сын достигнет совершеннолетия, то я заменю ему отца и стану воспитывать как собственного сына, буду для него наставником. Я поклялся именем своего отца и всеми Богами, что исполню его волю. Но вот таким, каков я есть сейчас, я не смогу в полной мере исполнить это обещание.

— Раз уж на то пошло, то и я напомню тебе об ещё одном старом обещании. Когда спустя долгие месяцы отсутствия мой пропавший в битве против налётчиков-северян сын, которого я уже более не надеялся увидеть, потому как все считали его мёртвым, внезапно вернулся домой и привёл с собой лохматого варвара, попросив меня относится к нему, как если бы он приходился мне родным сыном, то я не прогнал тебя, а принял в мой дом, в мою семью. Уже тогда я разглядел в тебе славного воина и хорошего человека, что ты в последствии неоднократно подтвердил поступками. Ты делил с ним кров, ел за одним столом, стоял с ним в одном строю и праздновал с ним победы. Ты стал ему настоящим братом, даже больше, чем Даргос. У нас с тобой разная кровь, но мы — семья, а потому я не пожалею для тебя золота, если это даст тебе надежду на исцеление. То же чувствует Аллейса, и я уверен, что то же самое чувствует и Хромос. Потому не отворачивайся от нашей помощи.

— Спасибо, Осгат… спасибо вам всем…

Хромос, прослушавший весь памятный разговор, сидя на диване рядом со своим дедом, встал и зашёл в дом, где сразу за приоткрытой дверью, прижавшись спиной к стене сидел на полу его младшая копия. На щеках мальчишки были заметны следы от подсохших слёз, которые он всё же не смог пару раз сдержать.

Капитан оставил его, и пошёл дальше в дом, который опустел по той причине, что Хромос не мог помнить того, что делали в тот момент иные люди, если он их не видел. Он снова сел за трапезный стол и прикрыл глаза в ожидании уничтожения мира и возникновения следующей картины из его прошлого, которая наверняка тоже не станет тешить его жизнерадостными событиями. И хотя воспоминание уже завершилось, армагеддон как-то не спешил наступать, и капитан подумал, что нечто должно было вновь удерживать его в этом моменте, желая быть найденным и увиденным. Очередная ниточка чужой памяти, случайно вплётшаяся в плотно его гобелена.

Не желая навеки быть запертым в безлюдном особнячке, Хромос принялся ходить из комнаты в комнату, высматривая всё непривычное и незнакомое. И вот в наступившей тишине он услышал чьё-то приглушённое, мерное бормотание. Говорил всего одни человек, причём в своей речи он не делал пауз, а произносил слова слитным потоком, как если бы он читал с листа, а по высоте голоса можно было с уверенностью сказать, что это была молодая женщина. Обежав несколько раз коридоры, капитан наконец-то понял, что чтица находилась в комнате его сестры.

Когда Хромос прикоснулся к дверной ручке, бормотание прекратилось и раздался приглушённый стук, который явно пытались скрыть. Капитан осторожно открыл дверь и заглянул внутрь, но в комнате не оказалось людей, зато из-под крышки большого вещевого сундука, что стоял возле аккуратно заправленной кровати, исходили тонкие струйки чёрного дыма и поднимались к потолку, застилая его непроглядной пеленой. Хромос уверенными шагами подошёл к сундуку и, встав на колени, откинул крышку, после чего начал доставать и выбрасывать на пол пропитанные дымом платья, чулки и рубашки. И вот меж девичьих тряпок он увидел края кожаной обложки, а ещё спустя пару мгновений капитан уже держал в руках большой, увесистый и грубо сшитый гримуар — хранитель запретных тайн чёрной магии.

Хромос стал неспешно перелистывать плотные порядком пожелтевшего за древностью лет пергамента, на котором были изображены непонятные рисунки каких-то потусторонних созданий, то совершенно слепых, то имевших огромные глаза в половину угловатой башки; у одних были щупальца и перепончатые крылья, а иные напоминали своим строением чудовищных насекомых и пауков. Там же были поразительно аккуратно и детально начертаны магические круги, которые, по всей видимости, должны были служить для связи или призыва этих самых призрачных тварей. Разумеется, что кроме рисунков страницы содержали немало рукописного текста, вероятно разъяснявшего несведущему чтецу, какой характер имел каждый тёмный дух, чем он мог помочь чернокнижнику, а чем мог насолить при неправильном обращении и что он мог потребовать взамен на свою помощь, но Хромос не знал этого языка, а потому мог только разглядывать картинки, словно маленький ребёнок.

Перелистнув очередную страницу, капитан заметил, что часть рукописного текста оказалась смазанной из-за попавших на пергамент капель воды, растворившей чернила. Содержание этих листов заметно выделялось среди прочих записей. Она была на порядок длиннее всех остальных, многие слова в тексте были жирно подчёркнуты, как если бы автор хотел предупредить читающего заклинателя об опасности. Приложенный к тексту магический круг тоже отличался своей сложностью и замысловатостью, имея двойную структуру, а старательно изображённое, словно за малейшей небрежностью в линиях обязательно бы последовало суровое наказание, костлявое человекоподобное создание с вздутым, шарообразным животом, толстым языком, чей конец болтался на уровне паха, и спутанными волосами, отросшими до самого пола, сидело на горе черепов и заглядывало капитану прямиком в душу.

Внезапно книга задрожала, вырвалась из рук и, упав на пол, взорвалась точно мыльный пузырь, выпустив ещё больше чёрного дыма, который тут же растёкся во все стороны, а вслед за этим и сама комната стала преображаться, но перестройка оказалась совсем недолгой, и вот Хромос уже очутился в помещении небольшой конюшни, что стояла возле виллы. Вместо солнца на потемневшем небосклоне появился белёсый и тонкий серп месяца, воздух заметно похолодел, ведь осень уже подходила к концу и первые морозы стояли в нетерпении на пороге, хотя в этой части света зимние снегопады были невероятной редкостью, а в место них на протяжении всего сезона шли бесконечные дожди из мелких и холодных капелек.

В темноте послышалось недовольное фырканье. Стараясь издавать как можно меньше шума, одетый по-походному юноша открыл задвижку и, зайдя в стойло к гнедой кобыле, ласково погладил её по шее, чтобы та успокоилась и не выдала его позднего визита дремавшему в пристройке конюху. Сделав это, он вставил ей в рот трензель и затянул уздечку на голове, затем взял седло, закинул его на спину лошади, закрепил ремни на её боках, а после стал подвязывать к петлям дорожные мешки с припасами, одеждой и деньгами. Последним делом он привязал к седлу полуторный меч в ножнах. Как только всё было готово, мальчик взял кобылу за поводья и повел её к выходу из конюшни, чтобы после вскочить на неё и уехать в ночи к одной из близлежащих деревень, где он собирался снять дешёвенькую комнатушку для ночлега, а с первыми лучами солнца отправиться в дальний путь, однако, открыв ворота, он увидел перед собой девичью фигуру. Закутавшись в плед поверх ночной рубахи, Деадора стояла босиком на засыпанной мелким гравием дорожке, переминаясь с ноги на ногу и подрагивая от холода.

Хромос отлично продумал план побега, заранее собрал все необходимые вещи, чтобы своими сборами не разбудить домочадцев, и осторожно покинул дом, но в ту ночь его сестру мучила бессонница, как это нередко бывает с теми, на кого нахлынула волна влюблённости. Пару дней назад Деадора вместе с остальными членами семьи посетила соседей на званном ужине, где ей приглянулся один юноша, как это обычно бывает, на пару лет старше её самой, и теперь её прелестная головка была забита мыслями о высоком парне с тёмными кудрями, закрывавшими его лоб и шею. Слишком взволнованная, чтобы спать, она решила выйти на веранду и, завернувшись в тёплый плед, посидеть на диване, дыша прохладным воздухом и предаваясь томным, но пока что весьма невинным мечтам. Однако, идя по коридорам, она услышала тихий скрежет отодвигаемого затвора и глухой скрип дверного косяка. Ей стало любопытно, кому же ещё не спалось в столь поздний час, а потому она пошла следом за полуночником и была приятно удивлена, что им оказался её брат. Сперва она подумала, что его тоже поразила коварная стрела Амура, и что Хромос, словно герой из лирической поэмы, собирался отправиться в ночи к окну возлюбленной, чтобы в свете луны открыть ей теплившиеся в нём чувства в стихах, а может даже и в песне, пускай её брат никогда и не учился музыке, но любовь порой творит чудеса, но она быстро поняла, что дело тут было вовсе не в романтических похождениях, когда она заметила в руках беглеца меч.

— Куда ты собрался? — тихими и слегка встревоженным голосом спросила Деадора после продолжительного и напряжённого молчания.

— Мне надо ненадолго уехать.

— Куда?

— Я не могу тебе этого сказать.

— Зачем тебе меч?

— Он мне будет нужен.

— Перестань так со мной разговаривать! Думаешь, я не понимаю, что ты не на прогулку собрался.

— Раз ты уже всё поняла, то зачем тогда спрашивала? — между ними снова повисло молчание, и брат с сестрой пристально смотрели друг другу в глаза, выжидая, кто же первым даст слабину и отступит. — Иди спать и не переживай за меня, я скоро вернусь.

— Не надо мне врать. Ты ведь даже колдовать толком не научился, на что ты вообще рассчитываешь?

— Деа, прекрати… всё будет хорошо… так надо.

— Я тебя никуда не пущу.

— Прошу тебя… отойди. Я не хочу применять к тебе силу.

— Только попробуй, я буду кричать. Хотя... если ты немедленно не одумаешься и не вернёшься в кровать, я всё одно закричу.

— Ты не станешь.

— Хочешь в этом убедиться? — Хромос чувствовал, что его сестра была полна решимости и ни за что не собиралась отступать. — Отдай мне меч.

— На кой он тебе?

— Я знаю, что без него ты никуда не уедешь, так что отдай папин меч и отправляйся в постель, иначе я сейчас же закричу.

— Отойди.

— Нет!

— Я же сказал тебе отойти, — юноша угрожающе насупился и сделал шаг вперёд, но Деа не сдвинулась с места, лишь крепче сжав руки на груди и поджав побледневшие губы, бросая брату последний вызов — ударить её, чтобы расчистить пусть к своей губительной мечте. И хотя все его помыслы последних лет были захвачены идеями о рыцарстве и сражениях с демонами, но взять и вот так легко поднять руку на отказавшуюся от всякого физического сопротивления и подставившую щёку сестру он просто не мог.

Этот рискованный и самоотверженный жест обеспечил бы Деадоре победу в этом противостоянии. Хромосу не осталось бы ничего иного, как смириться с провалом своих замыслов и принять условия сестры, но в окнах виллы зажглись огни свечей и послышались голоса слуг. Кто-то заметил исчезновение детей из постелей и, не найдя их в доме, поднял тревогу. Деа отвернулась, чтобы посмотреть на высыпавших из виллы в сад людей, и Хромос, почувствовав, что ему предоставился последний шанс совершить задуманное, мигом вскочил на кобылу и от волнения и спешки слишком сильно ударил пятками по лошадиным бокам. Животное недовольно взревело, встало на дыбы и ринулось с места галопом прямиком на отвлёкшуюся девушку. Юный всадник натянул поводья, стараясь увести взведённое животное в сторону, но разогнавшиеся сорок квинталов мяса, кожи и костей не могли вот так легко сменить траекторию движения. Кобыла налетела на Деадору мускулистой грудью. Девушка успела только сдавлено закричать перед тем, как её сбили с ног, и она повалилась на гравий прямиком под мелькавшие в воздухе копыта, обитые холодным и крепким металлом подков

Всё произошло в считанные мгновения, но Хромос успел знатно перепугаться. Он вовсе не собирался давить сестру, а потому не стал продолжать поспешное и опрометчивое бегство, не удостоверившись, что она осталась цела. Юноша оттянул поводья, заставив коня остановиться и развернуться на месте, после чего бросил взгляд в сторону конюшни и увидел неподвижное, раскинувшееся на холодной земле девичье тело в ночной рубашке, и страх сменился настоящим ужасом. Выкрикивая её имя, Хромос тотчас соскочил с коня, побежал к сестре и упал на колени подле неё. Дрожащими руками он взял лежавшую на боку девушку за плечи и перевернул на спину. По лицу Деи протянулось несколько длинных кривых полосок тёмной крови, выступившей из небольшой раны немного выше правого глаза. Она не сопротивлялась и не отвечала, её туловище совершенно обмякло, но она всё же продолжала тихо и слабо дышать, хотя запаниковавший Хромос этого не заметил и решил, что из-за своих упрямства и глупости он нечаянно убил единственную и любимую сестру.

Продолжая сидеть на холодном, сыром и колючем гравии, юноша прижимал безвольное тело к груди, коротко раскачивался, сбивчиво и невнятно тараторя под нос бестолковые извинения, пока слёзы вытекали из уголков его обезумевших и широко раскрытых глаз. В таком положении их нашли слуги и мать, прибежавшие на шум и крики. Им пришлось буквально вырывать девушку их объятий Хромоса, так как он, обуреваемый чувством вины, ни за что не хотел отпускать вполне себе живой труп. Впрочем, в этом своём заблуждении он был далеко не одинок. Увидев размазанную кровь на голове дочери, Аллейса сперва тоже предположила самое худшее, но ей всё же хватило самообладания, опыта и внимательности, чтобы признать Дею живой. Быстро разобравшись в ситуации, она повелела отнести лишившуюся чувств дочь в её спальню и немедля отправить телегу за знахаркой, чтобы та как можно скорее осмотрела девушку, обработала её раны, попыталась привести её в сознание и дала советы по уходу. Что же до своего встревоженного и перепуганного сына, то она приказала отобрать у него всё оружие и запереть в комнате под круглосуточным присмотром, чтобы он не мешался под ногами и не попытался сбежать снова, хотя это намерение у него уже начисто истёрлось из буйной головы.

Кончилось всё большим семейным скандалом, утаить кота в мешке от прочих родственников всё равно бы не вышло, так что никто даже и не стал пытаться. К тому же травма Деадоры оказалась несерьёзной. Каким-то чудом она не попала под копыта, а во время падения отделалась лишь не особо сильным ударом стремени, так что угрозы её жизни не было, хотя небольшой, угловатый шрам в верхней части лба всё же остался, и в будущие годы при каждой встрече брата и сестры он напоминал Хромосу о безрассудном поступке его давно минувшей молодости и чем он мог обернуться. Деа, его, конечно же сразу простила, но всё же какое-то время после этого случая избегала всякого общения с братом, так как его присутствие напоминало ей о пережитом страхе смерти. Это было довольно сложно делать, проживая в одном доме, но тут ей на помощь пришёл Осгат, настоявший на том, чтобы переселить провинившегося молодчика к его дяде Даргосу в Гросфальд, где за юношей следили в оба глаза, а ещё стали нагружать всяческими тренировками, пока с того не сойдёт седьмой пот, и заставлять штудировать старые магические трактаты, чтобы он мог их рассказывать наизусть, но Хромос принял все эти вполне заслуженные истязания с глубочайшей признательностью. Впрочем, с мечом Гелсара ему всё же пришлось на время расстаться, ведь Аллейса и Осгат решили для пущей верности спрятать оружие от пылкого юнца.

Эта картина воскресила в сердце капитана самые неприятные ощущения, может даже куда более болезненные чем те, которые ему довелось испытать на ещё раз пережитой похоронной церемонии отца. Ему не хотелось вновь видеть окровавленное лицо сестры, перепуганную мать в поспешно накинутом халате, которая будет отнимать у него Дею, как его скрутит дворник вместе с подоспевшим конюхом и как они потащат его, кричащего и брыкающегося в конюшню, откуда его лишь потом по распоряжению Аллейсы переведут под руки назад в дом. Это было весьма паршивое зрелище, которое Хромос и так помнил слишком хорошо, чтобы пересматривать его лишний раз, так что он ещё до того, как его юная копия вскочила на лошадь, ушёл с места действия и сидел на террасе, всё на тех же диванах, неохотно прислушиваясь ко всему происходящему, желая, чтобы эта совершенно бесцельная, ничем не оправданная и тошнотворно утомительная пытка поскорее бы подошла к концу.

Где-то посреди этой смертельной и мучительной тоски послышался тихий скрип старых, давно не смазанных оконных петель. Хромос отвлёкся от безрадостных полу-философских раздумий о пережитом прошлом и бушующем круговороте настоящего, встал с насиженного места и пошёл поглядеть, что же стало причиной этого осторожного, вороватого звука. Не особо торопясь, капитан зашёл за угол дома и увидел, как меж приоткрытых ставен протиснулась рыжеволосая девушка в простеньком сарафане из выкрашенного в тёмный цвет льна, который отлично сливался с ночным сумраком. Он уже ничуть не удивился вторжению Риррты в его память, в каком-то смысле даже обрадовался её появлению, найдя в нём отдушину и хороший повод не думать о том, что в этот самый момент происходило в стенах дома.

Девушка явно подросла с их последней встречи под сводами храма и теперь была чуть выше Деадоры, однако её худосочная фигура ещё не успела приобрести женственных черт и всё ещё более напоминала мальчишескую. Украдкой осмотревшись вокруг и убедившись, что её побег остался никем не замеченным, девушка пригнулась и босиком на цыпочках побежала вдоль стены. Хромосу не оставалось ничего другого, как пойти за ней, но, достигнув конца стены, он обнаружил, что осторожно кравшаяся на расстоянии всего восьми-десяти шагов впереди него Риррта уже в полуприседе мчалась вдоль облысевших розовых кустов аллеи в сторону выезда из усадьбы. Капитан перешёл на бег, чтобы догнать юную побегушницу, однако, пробежав мимо всех кустов, он обнаружил, что теперь девушка оторвалась от него ещё сильнее и торопливо двигалась по полю.

Не желая прекращать погоню, Хромос без толики страха и раздумий последовал за девушкой, топча поникшую траву. Месяц скрылся за приплывшими табунами горбатых туч, погрузив природу в непроглядный мрак, в котором едва вырисовывался вытянутый силуэт, больше походивший на призрака или обитателя мира теней. Так они шли какое-то время, пока впереди не показалась пара робких и холодных синих огоньков, и в их тусклом свечении капитан увидел беззубую, горбатую старуху, стоявшую в укрытии пышных еловых лап. Правой рукой она опиралась на высокий, извилистый посох, венчавшийся черепом большого зайца, в чьих глазницах и теплился магический огонь. Стоит ли говорить, что вблизи его семейного виноградника Макрейнов не было никаких лесов, тем более хвойных?

Сдержанно, но радостно завизжав, Риррта бросилась в объятия старой ведьмы, которая ответила ей ласковым поглаживанием по голове. Никакие запреты матери не могли удержать её от общения с по-юношески озорной, но ри том несомненно мудрой старухой, а все родительские предупреждения и запугивания разбивались о неутомимую и жадную до секретов любознательность девушки. К тому же Риррта уже ощутила пробудившуюся в ней силу, которая так и осталась дремлющим ростком в теле её матери, но которую она всё же передала дочери, и она более не могла устоять перед эйфорией, что даровало её чувство растущего могущества. Риррта теперь уверенно и стремительно шла по той же дорожке в один конец, с которой уже более не сойти ни один чародей, раз ему довелось единожды на неё ступить.

Огонь в заячьих глазах потух, очертания всех окружавших капитана предметов вновь расплылись в лёгкой и тягучей дымке, но на сей раз движения туманных масс были неуверенными и разобщёнными. Тучи стремительно раздувались, окрашивались в разные цвета, сталкивались друг с другом, точно ведя ожесточённый спор за возможность показать себя. Несколько раз среди них вырисовывался победитель, и Хромос уже видел площадку для конного ристалища и флаги знатных семейств, развивавшихся над городком из роскошных шатров, но этот яркий и праздничный образ не смог затвердеть и растаял, уступив место залам магической королевской академии королевства Стаграз, куда в своё время отправили Хромоса для изучения азов чародейской науки и где он впервые ощутил влечение к юной, загорелой и черноволосой колдунье, дочери безземельного и нищенствующего рыцаря, которой в последующие десятилетия будет суждено стать одной из самых влиятельных особ в государстве, сперва в качестве приближённой советницы короля, а после как опальной и могущественной чародейке, которой более не хотелось прислуживать чужим прихотям и интересам, а властвовать самой.

Прошло некоторое время перед тем, как одно воспоминание вытеснило всех прочих претендентов на право рассказать свою историю, и Хромос очутился во дворе лордэнской Крепости рядом с очередной копией себя, снова повзрослевшей на несколько лет, а немного впереди них шёл страж в звании старшины. На поясном ремне у юноши болтался полуторный меч в ножнах, за спиной висел кожаный мешок с деньгами и прочими ценными вечами, а в руке он держал пару писем. Одно из них было запечатано и подписано именами Аллейсы и Осгата, а второе, написанное рукою Хейндира и подкреплённое сургучовой печатью Стражей предписывало привести к нему человека, который предъявит это письмо патрулю, что, собственно, Хромос и сделал, немного пошатавшись по порту. Предыдущие несколько недель прошли в длительном плаванье через тёмные воды своенравного и коварного океана. Большую часть пути он провёл в небольшой, персональной каютке, лёжа на узкой кровати, посасывая сухари и испытывая частые приступы морской болезни, о которой он прежде знал только понаслышке, но был твёрдо уверен в том, что такие закалённые тренировками люди как он попросту не могли страдать от подобного дурацкого недуга, но природа решила иначе. Неудивительно, что в по итогу этого путешествия он заметно потерял в весе и несколько побледнел, но, сойдя на твёрдую почву, силы вернулись в его тело.

Мысленно предвкушая новую солдатскую жизнь, которая должна была стать прелюдией к его будущим подвигам, он оглядывался по сторонам, оценивая укрепления и присматриваясь к сновавшим по двору стражам. Тут всё было другое, иноземное, необычное и неизведанное, и, хотя мальчик страстно желал познать этот новый мир, в тот момент более остального он желал увидеть старинного друга.

И вот, на расстоянии сотни шагов на другой стороне двора он заприметил до боли знакомую фигуру высокого и крепкого мужчины, единственного, кто держал меч в левой руке. Сперва Хромос подумал, что он обознался, ведь когда он в последний раз видел этого человека, тот был хромым калекой, живущим в компании верного костыля. И хотя из немногих полученных за годы разлуки писем он узнал, что Хейндиру стало на порядок лучше, но он не думал, что северянин смог вернуть, казалось бы, навсегда утерянное здоровье в полном объёме. Однако вот он ловко и резво скачет по тренировочной площадке словно молодой козёл по каменистым холмам, играючи и непринуждённо размахивает увесистым клинком и выдыхает снопы пламени как заправский дракон. Это был он и никто другой!

Прежде замерший от неожиданности и восторга юноша радостно закричал и, размахивая руками, побежал на встречу Хейндиру, которого он всегда считал за ещё одного родного дядю. На этом воспоминание подошло к концу. Небольшая вспышка, короткое мгновение прежнего счастья промелькнуло перед глазами и скрылось в глубинах исцеляющегося сознания, подарив драгоценную и столь необходимую передышку в череде гнетущих пятен прошлого.

Следующий акт неписанной, но свершившейся драмы не заставил себя ждать, и Хромос перенёсся в скудно освещённый коридор старого деревянного дома. Он оказался в самом эпицентре облавы на логово довольно крупной банды, чьи главари в конец обнаглели, перестали платить откупы, более не считались с законами и любыми авторитетами и возомнили себя полноправными хозяевами, если не всего города, то значительной её части. Дурачков, кончено же попытались вразумить словами, но те лишь посмеялись и пересчитали рёбра незадачливым парламентёрам, так что на очередном собрании Сената без лишних раздумий и длинных речей было принято единодушное решение вырезать всех строптивцев, не утруждаясь арестами и судебными процессами, тем самым преподав урок всем прочим работникам ножа и топора — что бывает с теми, кто забывает своё место.

Впрочем, сами стражи не особо спешили исполнением господской воли и потратили несколько дней на наблюдение и подготовку плана, чтобы не позволить неугодным преступникам улизнуть с места грядущей резни и при том постараться не умереть самим. Ответственным за проведение операции был назначен Хейндир, который в то время имел звание капитана. Всё прошло в вполне удачно, на каждого раненного стража приходилось три или четыре трупа из банды «Длинных Ножей». Пока несколько десятков стражей с копьями и щитами держали оцепление, пара штурмовых отрядов вломилась в двери и принялись методично и совершенно бездумно зачищать комнаты от их обитателей, разве что, пощадив одну девицу, которой правда пришлось по завершении этих событий искать себе нового ухажёра, предварительно отмывшись от крови предыдущего.

Хромос, успевший дослужится до звания старшины, тоже участвовал в этой облаве, следуя за наставником и прикрывая ему спину. В тот день он впервые убил человека, вернее даже троих, причём одного, лежавшего на полу и захлёбывавшегося в собственной крови, он попросту добил несколькими уколами меча в грудь. Лишение человека жизни не вызвало у него каких-то глубоких и тяжёлых переживаний, не стало для него судьбоносным моментом, делящим всю жизнь на до и после, переворачивающим уже устоявшуюся личность. Почти с самого рождения его всеми возможными способами подготавливали к этому дню, и, честно говоря, это должно было произойти куда раньше, если бы из-за смерти Гэлсара семья не приняла решение поберечь юношу, отгородив его от настоящих сражений. В каком-то смысле Хромос даже ждал этого дня, но по итогу не получил должного удовлетворения и оказался порядком разочарован, так как ему пришлось убивать застигнутых врасплох, почти безоружных и даже незащищённых бронёй заурядных грабителей и бесчестных вымогателей, некоторые даже не успели осознать происходящего, когда острая сталь уже кромсала их на части. Он мечтал о напряжённых и хитрых дуэлях против благородных рыцарей, сражавшихся не только за жизнь, но, что куда более важно, за честь, а вместо этого получил пошлую мясорубку. Однако этот день всё же хорошенько отпечатался в его памяти, открыв новую эпоху кровопролития, которое правда происходило не так уж и часто.

Застигнутые врасплох Длинные Ножи не смогли оказать особого сопротивления яростному напору стражей, так что битва кончилась довольно быстро, и стражи стали рыскать по залитым кровью комнатам, выискивая спрятавшихся и уцелевших, а также прикарманивая всё мало-мальски ценное в качестве поощрительной премии за хорошо проделанную работу. Получивший вполне чёткие инструкции Хейндир снисходительно закрывал глаза на этот произвол, разве что проследил за тем, чтобы никто не запустил лапу в сундук, где хранился немалый общак банды. Эти золотые и серебряные монеты должны были отойти в городскую казну. Тут Хромос заметил, что окружавшие его люди стали двигаться куда плавнее и медленнее, как если бы они ходили под водой. Их речь тоже становилась протяжной и низкой, переходя в неразборчивый гул, и вскоре всё застыло, даже просачивавшийся сквозь ставни солнечный свет остановился, превратившись в золотистые и туго натянутые струны, на которых наверняка можно было сыграть прелестную мелодию. Но вместо приятной музыки Хромос услышал громкие, отчаянные и истеричные крики, доносившиеся с верхнего этажа.

Не медля ни секунды, капитан побежал к лестнице и взлетел по её затёртым ступеням. Все двери, выходившие в коридор, были широко распахнуты или даже сорваны с петель при штурме, однако в дальнем конце прохода всё же осталась одна закрытая дверь, которая отличалась от всех прочих своей массивностью и железными стяжками с толстыми заклёпками. Она появилась ровно там, где прежде находилось окно, а потому за ней ничего не должно было быть кроме обрыва, но кто-то с той стороны яростно долбил кулаками и ногами о тёмные доски, выкрикивая страшные проклятия и трёхэтажные ругательства на непонятном языке. Хромос попытался открыть таинственную дверь, но сколько бы он не дёргал за массивное кольцо, она не поддавалась, а женщина перестала разъярённо вопить и принялась рыдать, прерываясь на долгие всхлипы и кашель.

Внезапно рыдания прекратились, а дверное кольцо оторвалось, от чего капитан чуть было не повалился на спину, но всё же успел поймать утерянное равновесие и остаться на ногах. Пришло время для нового эпизода. Облако раздулось, сделалось из темно-коричневого кремово-жёлтым и обратилось просторной залой, где проводилось празднование по случаю избрания Хейндира на пост Командира городской стражи. Устроительство банкета взял на себя один из сенаторов, который ранее выдвинул кандидатуру северянина и защищал его от всяческих нападок политических противников, желавших, чтобы это немаловажное место занял лояльный только им человек. Обсуждение этого, казалось бы, не самого сложного и не требующего особых раздумий вопроса растянулось на целых три месяца, а каждое собрание Сената оборачивалось ожесточённым спором с множеством личных обид и взаимных оскорблений, потому-то победители решили отметить столь долгожданный успех на широкую ногу.

Пирушка выдалась знатная. Баснословно богатые хозяева не поскупились на всевозможные угощения и дорогую выпивку, а также пригласили целую свору шутов и музыкантов, чтобы не давать гостям скучать. Получивший алый плащ Хейндир с подаренным ему золотым, украшенным рубинам кубком в левой руке принимал нескончаемый поток поздравлений и похвал, а особенно льстивыми и красноречивыми были те дворяне, что прежде голосовали против его кандидатуры. Своего отношения к иноземцу они не поменяли, но всё же во избежание будущих проблем с командиром стражи лучше было состоять в тёплых отношениях. Даже Дуорим Кросс-Баруд посчитал необходимым поздравить Хейндира, правда сделал он это не лично, а отправив на приём сына, причём одного из младших, но вот на подарок он всё же счёл нужным порядочно раскошелиться, чтобы не ударить в грязь лицом. Хромосу тоже перепадали крохи этих поздравлений, так как все присутствовавшие знали, что повышение юного мага до звания капитана — уже решённый вопрос, однако все эти речи не слишком волновали молодого человека, ведь у него было куда более увлекательное, важное и приятное занятие. Уже дожившие до глубоких седин сенаторы приходили не одни, а в сопровождении детей и внуков, разодетых по последним веяниям эрсумской моды, чтобы выставить их напоказ и подыскать будущих супругов. Разумеется, что в первую очередь они смотрели не на ум, красоту или здоровье, а примерялись к потенциальным наследствам, желая извлечь из брачных союзов максимальную для себя выгоду, а вот на своих потомков им, как правило, было глубоко плевать.

Юным и в пору легкомысленным девицам не было никакого дела до мужских разговоров о торговле и политике, зато вот молодой и статный иностранец привлекал их внимание необычным акцентом, от которого он уже успел частично избавиться, но вот сама его манера речи и необычные жесты вызывали у них искренний восторг и умиление. Хромос оказался в окружении десятка полных любопытства мордашек, покрытых густыми слоями пудры и румян. Сперва он общался со всеми на равных, стараясь уделить немного внимания каждой девушке, но довольно скоро он отдал предпочтение одной довольно рослой блондинке в тёмно-синем платье со свисавшими до самого пола рукавами-трубами. Агдалина Алуэстро вновь стояла перед Хромосом во всей своей девичьей красе, полная здоровья и воли к жизни. Получая комплименты от нового ухажёра, она смущённо улыбалась, прикрывая рот ладонью и отводила взгляд в сторону, тем не менее желая услышать больше подобных слов.

Несомненно, это был крайне приятный момент из жизни Хромоса, но знание дальнейшей истории этого многообещающего романа, омрачало его. Капитану было тяжело смотреть на его прошлую любовь, он чувствовал уколы в расстроившемся сердце, но он не мог просто так взять и отвернуться от неё. Ему захотелось прикоснуться к ней, вновь ощутить тепло её тела, но подрагивающие от волнения пальцы прошли сквозь обернувшуюся туманом плоть, ничего не почувствовав, зато горечь сожаления пропитала его душу. Притяжение сменилось отвращением, оковы былых страстей спали, и Хромос получил свободу. Он стал бесцельно шататься среди гостей, проходя прямиком сквозь, а иногда подшучивая над теми, кто в будущем подпортит ему жизнь, давая им хорошено пинка или тыкая пальцем в глаз, впрочем, это довольно быстро ему наскучило.

Объявили время для танцев. Слуги быстро отодвинули столы с опустевшими блюдами, часть гостей стала расходиться к краям залы, чтобы расчистить место для шагов поворотов и прыжков, а другие, более молодые и бодрые, стали разбиваться на парочки. Хромос и Агдалина тоже присоединились к плясунам, хотя молодой Нейдуэн местных танцев не знал, так что ему пришлось учиться по ходу дела, стараясь не отдавить партнёрше ноги. И в этот момент среди расступившихся гостей Хромос увидел Риррту. Теперь она наконец-то приняла взрослый облик, только вместо чёрной мантии она была облачена в самый обычный и простой деревенский сарафан; её голову покрывал венок из листьев и цветов, а подле неё стоял деревенский богатырь с моложавым, даже немного детским лицом с горящими от румянца щеками и держал в своей крупной и мозолистой работящей руке её худенькую и элегантную кисть. Эта непритязательная крестьянская парочка собиралась пуститься в пляс вместе с напыщенными и смехотворно расфуфыренными дворянами, но в последний момент они передумали. На их лицах возникла печать ужаса, и они, не отпуская рук друг друга, помчались к выходу из залы.

Хромос бежал следом за ними по безлюдным, выстланным синими коврами коридорами, но он ощущал себя не догоняющим, а точно такой же загоняемой дичью. Для крепкого молодчика эта гонка была плёвым делом, но вот хрупкое тело Риррты не было привычным к подобным физическим нагрузкам. Её лицо раскраснелось, она задыхалась и спотыкалась, венок свалился с головы. Она только тормозила своего спутника, обрекая их обоих, но парень не стал бросать её, а подхватил возлюбленную на руки и побежал ещё быстрее прежнего.

Нарезав пару кругов по особняку, парень со своей драгоценной, прижатой к груди ношей вбежал в одну из попавшихся ему на пути комнат и захлопнул дверь, так что громоподобное эхо разнеслось по пустым коридорам. Спустя пару мгновений Хромос был у их укрытия. Он взялся за дверную ручку и потянул её. К его удивлению, на этот раз дверь оказалась не заперта, однако за порогом его ожидала сплошная тьма, в которой было невозможно что-либо разглядеть. Не знаю, было ли дело в любопытстве или же в том, что в пережитых воспоминаниях ему не довелось почувствовать физическую боль, хотя эмоциональных терзаний было с излишком, а потому капитан без особого страха, но всё же придерживаясь одной рукой за дверной косяк, вытянул вторую руку вперёд и попытался ступить во мрак. Однако нога не нашла опоры, и Хромос решил отступить, но тут нечто покрытое слизью обхватило его запястье и резко потянуло на себя. Капитан не смог удержаться и полетел во мглу, где его тут же опутало извивающееся создание с множеством щупалец или же длинных пальцев с десятком подвижных фаланг. Оно было не слишком большим и сильным, но чертовски проворным и хватким.

Сцепившись вместе, они летели в сердце бездны. Хромос старательно отрывал выскальзывавшие из его рук щупальца, охватывавшие его руки, ноги, туловище и голову словно стая питонов, но он не мог освободиться от всех них разом, так что тварь успевала заново ухватиться за него. Борьба была пустой и бесплодной, но тут капитан нащупал среди твёрдых мышц и жестких пластин нечто округлое и мягкое и со всей силой вцепился в это пальцами, вонзив ногти нежную плоть. Существо издало полное боли и возмущение шипение, отпустило щупальца и сжалось в подрагивающий комок, приняв защитную позу, после чего они разлетелись в разные стороны.

Хромос почувствовал, как его ступни коснулись твёрдой и ровной поверхности, а следом за этим тьма расступилась, и капитан очутился в коридоре, но не особняка, а старого замка с голыми каменными стенами. Сперва он огляделся кругом, чтобы удостовериться, что склизкая нечисть не скрывалась где-то за углом, а потом стал присматриваться к окружающей обстановке, силясь вспомнить, в какой момент из своей жизни он вернулся на этот раз. Ему не раз доводилось бывать в замках и крепостях, куда его брали с собой Осгат и Даргос, когда они отправлялись в гости к дальним родственникам или боевым товарищам, да и после переселения в Лордэн его временами отправляли сопровождать послов в Эрсум, которые предпочитали останавливаться не в трактирах или в шатрах, а ночевать в замках знатных феодалов, но подобной архитектуры и планировки Хромос всё никак не мог припомнить.

Капитан не знал, куда же ему теперь идти и что же делать, но тут издалека послышались весёлая музыка, громкий смех, пьяные песни и грохот кубков и чаш, которыми ритмично стучали по столам. Ему не оставалось ничего иного, как пойти к людям, и вот он уже оказался на новом пиру. Зал, где он проводился, был вдвое меньше, потолок заметно ниже, а его убранство по своей красоте и дороговизне многократно уступало поместью лордэнского сенатора, однако разразившаяся тут гулянка была куда живее, развязнее и динамичнее. Пиво и мёд лились бурной рекой, длинные столы были заставлены всевозможной снедью, включая печённых рябчиков, гусей и молочных поросят со сморщившимися яблоками во рту. Гости сидели на лавках и стремительно поглощали всё, что попадало им под руку, заливая всё это хмельными напитками. Те, в кого более не могло влезть ни единого кусочка или лишней капли, начинали петь залихватские солдатские и походные песни, пытались плясать, постоянно спотыкаясь и падая на потеху зрителям, а иные учиняли драки из-за нечаянно брошенной глупости, выблёвывая всё съеденное после добротного удара в живот. Пока в одной половине мужчин выпивка пробуждала страсть к агрессии, иные настраивались на более лирический и похабный лад, начиная приставать к сидевшим возле женщинам или жегрубо обляпывая подошедшую долить вина или унести опустевшее блюдо прислугу.

Все веселились на полную катушку, не сдерживая себя ни в чём, а особенно раззадорен и криклив был уже давно оставивший свои молодость и зрелые годы позади пузатый мужчина с мясистым красным носом. Хотя его живот был непомерно велик, он всё же не был обрюзглым, а представлял из себя почти что идеальный шар, водружённый на пару тонких и кривоватых ножек. Его лицо было таким же раздутым и отёкшим, клоки нечёсаных волос торчали в разные стороны, а в спутанной бороде виднелись кусочки выпавшей изо рта еды. Одет он был в свой лучший костюм из тёмно-зелёного бархата; пуговицы на животе пришлось расстегнуть, так как с начала застолья брюхо успело заметно раздуться, а его голову венчала малость помятая и побитая корона из бронзы, лишённая украшений навроде драгоценных камней или жемчуга. Он возглавлял застолье, сидя на массивном кресле, поставленном на небольшом возвышении, а его стол покрывала лучшая, но уже до безобразия загаженная скатерть. По левую руку от него, на похожем кресле сидела женщина в светло-красном платье пастельного оттенка. С самого начала празднества она не взяла в рот ни крошки, а сидела совершенно неподвижная, смиренно сложив руки на коленях и сильно ссутулившись. Её лицо, шею и грудь закрывала плотная вуаль из кружевной ткани кремового цвета.

Такую вот картину застал Хромос, зайдя в новую залу, но не успел он толком оглядеться и рассмотреть гостей, как пара слуг вкатили большую бочку через главный вход и, поставив её возле хозяйского стола, выбили молотком днище. В воздухе тут же растёкся приятный сладковато-кислый, дурманящий аромат. Гости радостно загоготали и принялись опустошать чаши, выпивая их содержимое или же просто выплёскивая его на пол, чтобы освободить тару для особого угощения. Подгоняемая прислуга зачерпывала кувшинами благородный напиток и поспешно бегала вдоль рядов столов, разливая вино по чашам, и, хотя все сгорали от желания их осушить, они всё же ждали пока каждый получит причитавшуюся ему порцию. Как только раздача завершилась, один из гостей, пожилой и пухлый мужчина, с поразительной для его возраста прытью взобрался на стол, отдавив при этом своей жене два пальца, после чего набрал полную грудь воздуха и пронзительно завопил гнусавым голосом.

— Я хочу поднять эту чашу за моего дорого брата, за нашего друга и вашего хозяина, что так радушно принял нас в своём доме и щедро кормит нас и поит! И я хочу поднять эту чашу за его новоиспечённую жену, мою невестку, вашу госпожу — редкую красавицу, что должна принести ему здоровых сыновей и таких же красивых, как она сама, дочерей! Пусть вам двоим не будет ведомо горе и неудачи, особенно на брачном ложе! Пусть счастье будет вашим вечным спутником! Живите долго и сладко! Так выпьем же за вас, любимые мои!

— За Барона Зилвида! И за Баронессу Зилвид! — неслаженным хором ответили ему гости и дружно опрокинули чаши и кубки. Быстрее всех осушил свой большой, окованный медью рог сам барон и немедленно потребовал себе добавки. Держа его в руке, он тяжело и грузно поднялся с кресла, и его необъятное пузо легло на стол поверх тарелки с печёным картофелем и недоеденным рагу. Подняв рог высоко над головой, он пьяным и картавым голосом обратился к многочисленным гостям.

— Благодарю тебя, А́трим, за эти тёплые слова. Сегодня свершилось настоящее чудо. Спустя долгие годы непутёвой жизни вдовца, я снова сыграл свадьбу, взяв в жёны самую красивую девушку, если не всего королевства, то уж точно этого графства. И теперь мы с ней… мы с ней… кгхм… Кху-кгхым!

Приступ острого и сухого кашля прервал речь барона, точно его внезапно одолела коварная ангина. Он прикрыл рот рукой и кашлянул особенно сильно, но теперь мокро. Вязкий и склизкий комок пролетел по его горлу и разбился о ладонь. Барон отнял руку и увидел, что она вся была густо заляпана свернувшейся кровью. В следующий миг он ощутил, как десяток тупых, шершавых и зазубренных лезвий впились в его гортань и пищевод и принялись нещадно кромсать его внутренности, причиняя дикую, нестерпимую боль. Он ухватился за горло и попытался закричать, но лишь сиплое бульканье вырвалось из его глотки, по которой поднимался новый, куда больший сгусток. Вслед за хозяином гости тоже начали неудержимо кашлять, хвататься за шеи и животы, бессильно мычать и стонать от охватившей их агонии. Барона затрясло и скрутило, а затем его вырвало прямо на себя багровой и смердящей смесью из полупереваренной еды и крови. Поток всё не останавливался, стекая по бороде, рукам и одежде, образуя под его ногами лужу. Голова закружилась, тело ослабло, и барон повалился назад, опрокинув кресло на спинку.

Хромос вертелся на месте, с ужасом наблюдая, как из большинства гостей вырывались кровавые струи, орошая блюда, столы и других людей. Кто-то пытался удержать внутренности в себе, безуспешно затыкая рот ладонями, другие, наоборот, старались самостоятельно опорожнить желудок, пока их ещё не охватил страшны недуг, а иные пытались просто убежать от напасти, но всякий, кто опробовал желанное вино был обречён на страшную гибель, от которой не было спасения. Лишь немногие счастливчики, отказавшиеся или не успевшие принять роковое угощение, не чувствовали симптомов и старались помочь агонизирующим товарищам, но те теряли сознание от потери крови или же захлёбывались собственной рвотой.

Посреди этого хаоса Хромос услышал сдавленный и скрипучий хохот. Это была невеста. Скрючившись сильнее прежнего, она судорожно вздрагивала при каждом смешке. Затем девушка медленно и бессильно поднялась с кресла и неуверенно поплелась прочь от только что скончавшегося супруга. Она шла маленькими шажками, не разгибая спины. Одной рукой она искала опоры, а второй держалась за живот. Внезапно боль усилилась, словно в неё воткнули раскалённый меч и она, сложившись пополам, тихо завизжала и упала меж столов в лужу чужой крови и желудочного сока. Позабыв обо всём остальном, капитан понёсся через столы и трупы к корчившейся страдалице. При падении вуаль слетела с её головы, и он увидел у своих ног Риррту. Она лежала в позе эмбриона, обернув руки вокруг талии и мелко дрожа. Её губы изогнулись в длинной и кривой, острой словно серп улыбке, из сиявших безумной радостью покрасневших глаз текли слёзы, а из груди доносились сиплые стоны. Хромос решил, что и она опробовала отравленного вина, но Риррта не кашляла, а из её рта не текла кровь. Однако ей тоже было больно, возможно даже неизмеримо больнее, чем умиравшим подле неё людям. Внизу ягодиц по ткани платья разрасталось багровое пятно.

Отрава сделала своё проклятое дело, и в считанные минуты большая часть пришедших на свадебное пиршество гостей отправилась к праотцам. Пока испуганные слуги метались меж комнат, не зная, что им теперь делать, Хромос почувствовал странную лёгкость, даже невесомость, а после он воспарил над землёй и неведомые силы потянули его наверх. Скорость стремительно возрастала, а всё вокруг утонуло в пульсирующем, небесно-голубом сиянии. Слепящая белая вспышка резанула взор, а за ней вернулись тьма. Вновь ощущая собственный вес, а также головокружение, боль в теле и чьи-то грубые и торопливые прикосновения, капитан с трудом приоткрыл слипшиеся веки.

Вокруг было темно, но эта тьма была уже совершенно иной. В ней угадывались очертания голых стен небольшого подвала, расставленные в нём громоздкие ящики и небольшие бочонки, а также склонившаяся над капитаном человеческая фигура. Пострадавшая память не хотела давать ясного ответа своему владельцу: где это он очутился и кто составлял ему компанию, но всё же Хромос понимал, что дела его были плохи. Тело не желало слушаться, но тем не менее капитан принял отчаянную, но нелепую попытку оттолкнуть от себя этого человека, но тот только крепче ухватил его за руку и за ногу, после чего без малейшего усилия одним рывком поднял взрослого мужика с пола и закинул к себе на загривок. Поправив ношу, чтобы лучше распределить вес, Феомир резко развернулся на месте и помчался через подвал к лестнице, которую он преодолел в пару прыжков.

Мощный порыв раскалённого воздуха ударил по лицу Хромоса, обжигая щёки и высушивая глазные яблоки в считанные мгновения. Не желая ослепнуть, капитан плотно зажмурился, но свет от бушующего пламени всё равно проникал сквозь кожу век, заволакивая взор багровой пеленой. Едкий дым стремительно вытеснял живительный воздух из комнат и коридоров горевшего здания. Его демонические обитатели, мельтешившие между домом и улицей в попытках спасти из огня как можно больше вещей, могли подолгу задерживать дыхание, продукты горения не могли их отравить, да и ожоги были им не страшны, в отличие от Хромоса, который почувствовал, как угарный газ заполнил его лёгкие, вызвав острое удушье. Будь здание размером с добрый замок или же будь его носильщик менее расторопным, то капитан наверняка бы задохнулся, но, прежде чем он вновь бы потерял сознание, его вынесли на улицу.

Район был довольно бедный, его жильцы не могли себе позволить дорогие материалы и умелых строителей, так что дома в большинстве своём были целиком или наполовину возведены из дерева, а учитывая тёплую и засушливую погоду последних дней и довольно плотную застройку, то начавшийся в одном здании пожар в считанные минуты растекался по его стенам, крыше, пожирал его и перескакивал на его соседей, чтобы продолжить губительное пиршество. Так случилось и на этот раз. Огонь уже успел распространиться на пять-шесть зданий и подступал ещё к десятку. Разбуженные в ночи жители в одних ночных рубахах и подштанниках, а кто и вовсе голышом, выбегали из охваченных пламенем жилищ, держа на руках детей, кошек и собак, а их соседи с коврами, мётлами и вёдрами в руках, самоотверженно и мужественно давали отпор пожарищу, сдерживая его стремительное распространение. Воздушные массы то всасывались в здания, давая пищу пламени и грозясь затянуть в адскую жаровню неумелых пожарных, то вырывались из окон и дверей, издавая при этом глухой рёв и хлопки и опаляя нерасторопных бойцов. Напуганные и огорчённые потерей добытых тяжким трудом пожитков люди кричали и рыдали, моля о помощи, пока над городом разносился тревожный звон десятка колоколов, передававших весть о разразившемся бедствии и созывавших горожан для сражения со стихией.

— Ей Рирр, куда мне его теперь девать? — спросил Феомир, стараясь перекричать окружавшие вопли и грохот. Впрочем, сам тон его голоса несмотря ни на что остался обыкновенно спокойным и слегка вялым или скорее же сонливым.

— Отнеси его к остальным вещам, там за ним присмотрят. И поспеши, нам ещё много чего надо вытащить.

Промолчав в ответ, Феомир снова тряхнул подсъехавшего с плеч капитана и трусцой побежал по улочкам подальше от пожарища. На небольшой площади, образовавшейся на перекрёстке двух улиц, уже успела собраться толпа спасшихся погорельцев, по большей части женщин, стариков и детей, которые не могли помочь в битве с огнём, и разбуженных зевак, не желавших рисковать шкурой ради спасения незнакомых людей. Вместе с собой они притаскивали корзины и мешки, куда впопыхах побросали всё ценное и не очень, что попало под руку во время стремительного бегства.

— Ей, Эртел, принимай пленника, — сказал Феомир, бросая капитана на набитые чем-то твёрдым и угловатым мешки. — Присмотри за ним, чтобы не сбежал, хотя он вроде всё ещё не в себе.

— Ага, ладно, — ответил бывший спутник Вольфуда, но Феомир уже помчался обратно на помощь Риррте и остальным.

Стараясь не выдать себя, Хромос приоткрыл глаза и стал осторожно оглядываться вокруг, чтобы оценить свои шансы на побег. Охранник был всего один, и он скакал между припасами, оценивая, что же им удалось спасти, но, так как их было не слишком много, капитан всё время оставался в поле его зрения. Тело всё ещё было деревянным и не шибко податливым, но Хромос уже мог вполне уверенно двигаться, правда его руки тяготили кандалы, но они были сделаны из обычного железа без добавления гихдриза, так что это было всего лишь небольшим неудобством, а вот его ноги оставались свободными.

Вокруг собралось много людей. Пока одни стояли на месте, обеспокоенно заламывая руки и ожидая исхода битвы, другие носились по округе, разнося последние новости. Затеряться в этой суматохе и неразберихе не составило бы труда, главное только оторваться от демонического надсмотрщика, но это и было главной, почти что неразрешимой трудностью. Побороть демона было невозможно, оставалось только надеяться, что он, ненадолго отлучиться, думая, что его пленник всё ещё пребывает в состоянии безмозглого баклажана, и в этот момент совершить рывок навстречу свободе. Однако Эртел даже не думал оставлять свой пост, ведь несмотря на общее бедствие среди далеко небогатых обитателей трущоб было предостаточно людей, которые в любое время и при любых событиях не упускали возможности для лёгкого и быстрого обогащения, так что демон даже не мог себе позволить лишний раз отвернуться или ненароком зазеваться — его бы тут же оставили без нитки. К тому же к ним постоянно прибегали иные одержимые, чтобы оставить на сохранение вещи, а так как делали они это через разные отрезки времени, то высчитать безопасный момент для бегства становилось крайне затруднительным.

Хромос так и продолжал неподвижно лежать, следя сквозь ресницы за каждым движением Эртела, с каждой минутой всё более теряя надежду на спасение, но тут одержимый внезапно вздрогнул, а затем рухнул на мешки рядом с капитаном, так что рука упала ему на грудь. Подумав, что Эртел просто оступился или что его кто-то случайно толкнул в спину, Хромос не прекратил исполнять спектакль спящей красавицы, но за это ему прилетела увесистая и звонкая оплеуха.

— А ну вставай, — послышался знакомый шершавый голос. Капитан открыл глаза и увидел склонившегося к нему Янса, одетого как обычный горожанин. Лазутчик прекрасно умел отличать притворщиков от действительно спящий людей. — Я сказал живо.

Ухватившись за цепь, убийца потащил Хромоса на себя, чтобы помочь ему встать, а затем таким же образом, словно телёнка на верёвочке, повёл его сквозь толпы народа. Капитан не сразу поверил в своё счастливое спасение. Он даже подумал, что незаметно для себя вновь впал в мир иллюзий и грёз, увидев в нём то, чего он более всего желал, однако это всё было взаправду. Когда поверженный Эртел остался далеко позади и можно было более не бояться случайного столкновения с носившимися туда и обратно демонами, Янс завёл Хромоса в переулок, но вместо приветствия и расспросов тут же прижал его к стене и приставил нож к горлу. Прежде чем Хромос успел оттолкнуть его или закричать убийца ловко оцарапал его кожу. Из раны тут же выступили шарики крови и, слившись в большую каплю, они стремительно скатились под воротник, оставив тонкую багровую полосу на покрывшейся мурашками коже. Готовый при первом же подозрении вспороть капитану глотку, Янс внимательно наблюдал за порезом, ожидая его скорого заживления, но кровь всё продолжала идти, как это бывает у всякого обычного человека, и он, выдохнув опустил оружие и отступил.

— Ты — это всё ещё ты, — сказал он с неясной интонацией, то ли делая утверждение, то ли задавая риторический вопрос.

— Да, это я, — ответил Хромос, хотя он сам не был до конца уверен в своих словах.

— Покажи оковы, — не дожидаясь дозволения Янс схватил руки капитана и принялся осматривать замки на браслетах. — Как я и думал — оковы стражей. Должно быть твой дружок Лормин, позаимствовал их с крепостных складов. Если я не ошибаюсь, то они все должны открываться одинаковыми ключами?

— Так оно и есть.

— Хорошо, значит, где-нибудь неподалёку должен найтись человек с дубликатом, готовый одолжить его за пару монет.

— Можно обойтись и без этого, пойдём к ближайшей заставе, там всегда храниться один. Они мне точно его дадут.

— Дурья ты башка, всё ещё не понял, что тебе стоит держаться от вообще всех стражей подальше? Может всё же стоило оставить тебя этим демонам, раз ты столь безнадёжен? А?

— Я не…

— Ладно, довольно об этом, — сказал Янс и над чем-то призадумался.

— А как ты узнал, где меня держат?

— У меня есть глаза и уши не только на голове, но обсудим это позже. Наши друзья уже точно обнаружили твою пропажу и мою маленькую шалость и наверняка отправили двух-трёх человек на наши поиски. Надо уйти ещё дальше и найти временное убежище. Возьми цепи в руки, чтобы они не гремели, а затем накроем всё это дело, чтобы не привлекать лишнего внимания. Да, вот так, отлично. Ну, а теперь идём.

Прикрыв оковы сворованным фартуком, наши герои уже спокойным шагом побрели в сторону Квартала Страстей, где несмотря на позднее время и бушующий совсем неподалёку огонь всё шло своим чередом, и никто не думал прекращать безудержное и необузданное бестолковой моралью и наигранным ханжеством веселье. Со всех сторон их осыпал нескончаемый поток предложений воспользоваться дешёвой и продажной любовью, угоститься крепкой выпивкой или же принять участие в какой-нибудь азартной игре, где гарантировалось взятие огромного куша, но Хромос и Янс шли своей дорогой, даже не удостаивая зазывал и проституток ответами, пока не добрались до не самого дурного борделя, носившее гордое название «Лунные Бабочки».

Управляющим в нём оказался пухлый и немолодой евнух, смотревший на работавших под его началом женщин не столько с равнодушием, сколько с горечью и тоскливым сожалением. Оставив всё ещё закованного капитана в компании бездельничавших в отсутствии клиентов полураздетых девиц, Янс вступил в шепчущие переговоры со сводником, долго ему что-то растолковывая, после чего без торгов передал ему три золотые монеты, разумеется, краденные, и дал Хромосу знак следовать за ним.

Снятая комната располагалась на втором этаже, причём Янс нарочно выбрал ту, под окном которой была крыша пристройки, позволяющая в случае необходимости быстро и легко ретироваться на улицу. С этой целью убийца первым же делом приоткрыл ставни окна, чтобы позже не пришлось возиться с задвижкой, теряя драгоценные мгновения, а заодно достал из кармана мистический хрусталик и положил его на самое видное место стола, чтобы непрерывно следить за появлением противника, после чего отодвинул стул и наконец-то уселся на него в обратной позе. Хромос же, бегло осмотрев уютную комнату, присел на край широкой кровати. Толстый и мягкий матрас был набит новыми, ещё не растрепавшимися и не свалявшимися перьями, так что он утонул в нём, как в облаке. Немного подумав в нерешительности, капитан откинулся назад и расслабленно выдохнул. Хотя он и так провёл прошедшую половину суток лёжа, но силы его были истощены, так что его организм требовал дальнейшего покоя и пищи. Янс догадывался, что богомерзкие твари оказались не слишком гостеприимны и услужливы в отношении своего пленника, потому ещё до того, как Хромос осознал свои желания, он сделал заказ, и в комнату вошла девушка с подносом в руках, на котором лежали пара блюд с давно остывшими краюхой хлеба и ломтями печёной баранины. Кроме этого, куртизантка принесла большой графин, только вместо вина или пива в нём была тёплая вода. Расставив кушанье на столе, девушка достала из кармана толстый ключ, при помощи которого Янс незамедлительно снял браслеты с рук товарища. За эти маленькие услуги работница борделя получила от убийцы два серебряника, но не стала сразу уходить, а принялась активно и заигрывающее вилять задом и томно прикусывать губу, но Янс не поддался на её женские чары и холодным жестом приказал удалиться. Девушка обиженно фыркнула и побежала рассказывать подружкам о двух скрытных мужчинах, что поздней ночью пожелали остаться наедине без женщин.

Еда была приготовлена весьма недурно, но чувство сытости пришло буквально после нескольких проглоченных кусков, и Хромос вновь повалился на кровать, довольно раскинув освобождённые руки в стороны.

— Итак, — неторопливо начал Янс, точно выверял каждое слово, просчитывая разговор наперёд, — прогулка в Крепость всё же не задалась?

— А-га, — выдохнул капитан.

— Но ты всё-таки сумел встретиться и поговорить со своим другом или же всё пошло наперекосяк куда раньше?

— Нет, его там не оказалось, — после этого Хромос пересказал Янсу всё, что произошло за время их непродолжительной разлуки. Убийца слушал его рассказ почти не перебивая, лишь изредка переспрашивая, чтобы сперва составить себе общую картину произошедшего, и только потом завалить незадачливого капитана вопросами, дабы заполнить оставшиеся дыры и узнать те важные моменты, которые Хромос со своим весьма прямолинейным, непривыкшим к разведке и конспирации умом посчитал несущественными и недостойными упоминания. Впрочем, капитан вполне осознано не стал вдаваться в подробности воскресших воспоминаний, уделив больше внимания тем крупицам памяти Риррты, что по ошибке остались в его сознании из-за грубо и резко оборванного заклинания, во время которого из разумы частично переплелись.

— Вот оно как. Обычно травят одного человека, скрытно подсыпав яда в чашу с вином, или, точно зная из чего человек будет пить, заблаговременно обмазывают стенки его кубка, а тут прикончила за раз целую толпу. Чтобы провернуть подобное придётся отравить сразу весь бочонок, причём чем-то таким забористым, что убивает почти мгновенно. Подобный фокус очень трудно провернуть, оставшись при этом нераскрытым, ведь просто подсыпать отравы мало, нужно ещё проследить, чтобы никто не решил опробовать вино до праздника и сговориться с виночерпием, иначе весь план пойдёт коту под хвост. Не думаю, что я даже в мои лучшие годы смог бы провернуть нечто подобное.

— Но Риррта это как-то да сделала. Хотя… может это всё-таки была и не она вовсе. Её ведь тоже скрутило от боли, а это должно означать, что она не знала про яд в вине.

— Но ведь её перекорёжило не так как всех прочих гостей?

— Она держалась за живот, но её вроде бы не тошнило.

— А ты видел, как она пила вино?

— Точно не помню, но вроде бы нет, хотя может она его только пригубила, а потому и отделалась легче остальных. Я тогда смотрел на её мужа, но и её краем глаза видел. Она сидела тихо, особо не двигаясь.

— Сложный вопрос. Может она, конечно, уже тогда стала одержимой и яд просто не смог побороть её исцеление, хотя у этих тварей явно сильно притуплено чувство боли, так что она бы просто почувствовала легкую изжогу и на этом бы всё и кончилось. Тут должно быть нечто другое. Хотя… слишком уж много неточностей, оговорок и догадок. Да и вообще, может зря мы всё это обсуждаем, ведь это твоё видение могло быть всего лишь её фантазией.

— Нет, что ты. Оно было таким… настоящим… полноценным…

— Ну, могу поздравить тебя с почином, теперь и ты на своей шкуре ощутил реальность и чувственность тёмных искусств. Я от Цванфиттера натерпелся этого дерьма на три жизни вперёд, так что уж поверь мне — если чернокнижник мало-мальски обучен, то его иллюзии будут неотличимы от действительности. И ты поверишь во всё, пускай на твоих глазах розовая кошка начнёт рожать утят, распевая матерные молебны во славу сырного бога. Это станет для тебя непреложной истинной, в которой будет невозможно усомниться.

— Ладно-ладно, я всё понял, но если всё же предположить, что это были не фальшивые выдумки, а подлинные отголоски её прошлой жизни, то можно попытаться что-нибудь из них вычленить. Вспомнить хотя бы тот гримуар.

— Ну так ты его и вспоминай, я же его не видел.

— Думаю, что в нём может быть подсказка о том, с какими демонами мы имеем дело.

— Что-то я сомневаюсь, что в старой книженции сельской девицы находились знания о тварях, которые остаются неизвестны большей части рода людского, включая священные ордена.

— Да, понимаю, что это звучит как-то странно, но всё же…

— Погоди. Ты говорил, что видел большую печать на её груди.

— Верно.

— И она была похоже на узор, который ты нашёл в доме у той певички.

— Всё так и есть.

— Тогда постарайся как можно лучше припомнить все рисунки, что попались тебе на страницах книги. Что-нибудь из них хотя бы отдалённо было похоже на рирртину печать?

— Я… я… нет, не думаю. Они больше походили на обычные чертежи, что используют почти все маги, только почти все они были довольно простыми и грубыми, а таких переплетений линий, как у этой демонессы там не было.

— Ну, вот тебе и правильный ответ, только толку нам с него особого нет. Очередная заурядная история провинциальной ведьмочки, которая в погоне за силой дошла до сделки с Князьями Хаоса, разве что конкретно её подвиги Инквизиция проморгала, и теперь разбираться с ней приходится мне и тебе. Что за люди… в обычной жизни суют свои длинные носы во все щели и под все юбки, а когда они действительно нужны, то этих сволочей днём с огнём не сыщешь. Впрочем, отбросим в сторону эти бесполезные умственные построения. Меня куда больше заинтересовали эти её россказни про какого-то наисильнейшего силача, повтори-ка ещё раз эту часть.

— Я спросил её о том, кто же из них сильнее — она или Сентин, а на это она мне ответила, что я блоха в сравнении с ним, но есть в Лордэне некто, кто выделятся даже среди прочих одержимых. Должно быть это какой-то их местный вожак.

— Но он сейчас не в городе?

— С её слов он вернётся завтра, то есть уже сегодня. Часы ведь отбили полночь?

— Отстучали. Но мне эта её точность кажется подозрительной. Лошадь в пути может сломать ногу, попав в кроличью нору, а кораблю на море может повезти с попутным ветром, и проведёшь ты в пути на день другой больше или меньше ожидаемого, так что время прибытия предсказать сложно, особенно если путь не близкий. Может быть и так, что она просто пыталась тебя запугать.

— Она, совершенно не напрягаясь, отделала меня, как боги черепаху. Какие к чёрту угрозы далёкими силачами? Что же до точности предсказания, то это может значить, что он не сильно отдалился от города, как раз в одном-двух днях пути.

— Тогда он вряд ли будет возвращаться по морю. Если уже мне память не изменяет, то у вас тут в пару-тройке дней морского хода иных крупных городов нет?

— Только мелкие рыбацкие поселения.

— Там демонам нечего клевать, все сливки сами стекаются в город, сиди себе на заднице и пей вдоволь.

— Я, конечно, не знаток демонической магии, наверняка у них что-то работает иначе, чем у людей и эльфов, но при этом я уверен в том, что они не станут открывать врата в город. Это трудно и точно не останется незамеченным. Наблюдатели в магической гильдии непременно засекут возмущение в пространстве и энергетических потоках, разве что они уже не засунули их себе под каблук.

— Кто знает, может уже так оно есть.

— Ты нашёл их в гильдии?

— Разок проходил мимо, когда осматривал достопримечательности, ну камень и засветился. Впрочем, я решил там не задерживаться и не стал выхаживать вдоль стен для уточнения, но там точно кто-то был.

— И всё же я уверен в том, что врата они открывать не станут.

— Тогда остаётся только пеший путь.

— Выходит, что так.

— Попасть в город можно через главные ворота или же через десяток тайных троп меж скал. Спасибо Иклосу за его карты. Мы не знаем, кем он является, разве что… она ведь говорила о нём, как о мужчине?

— Да, так и было. К тому же она вроде бы оговорилась, что он — человек, хотя это может быть просто фигурой речи, а на самом деле он эльф или гном.

— Это весьма рыхлые догадки, но в голове их держать всё же можно. Итак, узнать его в лицо или по родимому пятну на ягодице мы не можем, так что остаётся всецело положиться на силу чародейского камушка, а это значит, что караулить мы сможем только на одном пути.

— А можно ли его это… раздвоить? — спросил Хромос, неуверенно покосившись на кристалл.

— Если бы так можно было сделать, будучи уверенном в том, что он ни на йоту не изменит своих качеств, то я бы уже давно так и сделал. Но его природа остаётся для меня загадкой, а рисковать нашим единственным, срывающим покровы маяком я не готов. Вдруг стукнешь его разок, и он навеки перестанет работать — такого нам не надо. К тому же твоя рожа, в отличие от моей нашим врагам прекрасно знакома, так что тебя нельзя вот так отправлять в поле без предварительного плана действий и путей отхода. Надеюсь, что сегодня ты в этом прекрасно убедился не на словах, а на деле. Так ведь?

— Так.

— Вот и славно, — после этого Янс взял короткую паузу, чтобы обдумать этот самый план. — Хотя, может оно всё обстоит так, что нам и вовсе нет нужды ломать голову со всеми этими тропами. Как и все прочие демоны, этот силач наверняка носит на себе человеческую личину, так что ему нет нужды скрываться от глаз. Он, вероятно, может везти с собой некий запрещённый груз, однако тут ему на выручку придут твои проклятые дружки-капитаны и проведут его через таможню также, как они это сделали ранее с Вольфудом прямо под твоим носом.

— Ведёшь к тому, что он прибудет в город через главные ворота?

— С фанфарами и глашатаями впереди себя. Конечно же образно выражаясь, однако, если так прикинуть, то он вполне себе может позволить нечто подобное, ведь он возвращается в свои владения, где никто кроме нас двоих, забившихся в щели клопов, не подозревает о его истинной сущности. Почему бы разок не потешить самолюбие, если есть такая возможность?

— И что мы будем делать?

— Ну, я, — на последнем слове Янс сделал сильный акцент, — примерю на себя привычную роль бродяги, попрошайки или ещё какого отребья, на которых принято не обращать внимания, если те тихо сидят себе в углу и не портят настроение почётным господам своим жалким видом или многолетней вонью, и буду околачиваться возле главных городских ворот, пока не получим результат или пока часы снова не пробьют полночь. Может он и ночью захочет прибыть, но круглые сутки я там находиться не смогу. Рано или поздно начну вызывать подозрения или же раздражение у стражей. Ну, а ты, — убийца снова сделал интонационное ударение, — посидишь тут или в иной комнатушке, которую я для тебя сниму, и не пытайся мне сейчас предлагать надёжные места, все они — фуфло. Нам нужны хозяева, которые не станут трепаться о твоём присутствии не только стражам, но и бандитам, которые непременно тобой заинтересуются. Этот кастрат, который заправляет этим прелестным местом, как раз из таких. Видимо он очень боится, что за неосторожное слово ему отрежут язык точно также, как некогда поступили с его мужским достоинством. Я ему сейчас заплатил на день вперёд, включая три приёма пищи, ну а вместе с этим идут в придачу две девки. Хочешь — пользуйся ими в своё удовольствие, хочешь — сиди в грустном одиночестве, мне вообще без разницы. Хотя… какой вообще от тебя будет толк для нашего дела, если ты только и будешь делать, что по борделям сидеть и девок тискать?

— Так это же ты меня сюда притащил!

— Не сбивай с мысли. Чтобы не быть совсем уж бесполезным, тебе необходимо научиться скрытному перемещению. Сделать это можно только на практике, так что я тебе сейчас где-нибудь прикуплю плащ с капюшоном, не новый, а хорошенько заношенный, потёртый и дырявый, чтобы он хоть как-то да прикрыл твою известную доброй половине города харю, и можешь идти гулять по улицам.

— Ты уже перестал бояться, что меня сцапают демоны?

— Ну так, их на весь город всего несколько десятков, так что шансы случайного с ними столкновения не слишком уж и велики. Поначалу не уходи далеко от хаты, быстро возвращайся и старайся не попадаться на глаза стражам, так и приобретёшь желанное мастерство. А если нет… то и пёс с тобой. В третий раз я спасать тебя уже не стану, ты ведь не принцесса какая, а боец. Постарайся впредь не быть столь бестолковой обузой.

— Уж поверь мне, я не горю желанием снова оказаться в их руках. И всё-таки, ты до сих пор не рассказал, как же тебе удалось меня спасти.

— Да дело то в общем не хитрое. Ты не явился на нашу встречу, и я сразу же заподозрил худшее, всё же я тебя предупреждал, что в Крепости тебя наверняка будут поджидать одержимые. Немного походил по улочкам и пивнушкам, послушал о чём толкуют люди и узнал, что по городу пронёсся слушок о том, что посреди белого дня на главной дороге при целой толпе честного народа был арестован, ну или же похищен какой-то молодой мужчина. Всякий рассказывал эту историю по-своему, и порой версии очень сильно расходились между собой, но основной мотив всё же был единым. Я подумал, что тебя вряд ли бы повезли назад в Крепость, так что решил наведаться к логову демонов и разузнать, не видел кто что интересного.

Ещё в первый свой визит я заплатил нескольким старикам и малолетним беспризорникам, чтобы они поглядывали за домом. Собственно, это они мне и рассказали о том, как тебя привезли и затащили внутрь. Благо один из пареньков смог запомнить одежду, что была на закованным в цепи человеке, и благодаря этому мне удалось точно тебя опознать, хотя дублет, как я погляжу, ты прежде успел сменить. Ну а затем… как бы это сказать помягче... хотя к чёрту. Я вообще не думал о твоём спасении.

— Что?!

— Да вот так. Я знал, что ты попал к демонам, а вот что они сделали с тобой после этого я уже знать не мог. Подумал, что ты, вероятнее всего, либо уже мёртв, либо стал одним из них, так что идти на безумный риск и под покровом ночной мглы пробираться в улей неспящих тварей, а потом ещё как-то скрытно вызволять твою тушку, я попросту не мог. Однако не расстраивайся ты так. Я не собирался оставлять всё как есть, а решил за тебя отомстить, сделать ответный ход и, немного поколдовав со смолой и сивухой, которые я… позаимствовал в ближайших лавочках, сделал зажигательные горшки и забросал ими дом.

— Это ты устроил тот пожар?

— Ну, да. А кто же ещё? Неужели ты думал, что это они не уследили за какой-нибудь догорающей свечкой, а потом терпеливо ждали пока пламя расползётся по дому и его больше нельзя будет спасти? Вообще удивлён, что среди них не оказалась ни одного мага огня, который мог бы укротить пожар. По всей видимости мне в этой жизни везёт куда больше, чем тебе, а я ведь тот ещё пропащий человек. Как ты вообще до своих лет то дожить сумел?

— Ты же не только дом демонов поджёг. Там теперь пол квартала охвачено пламенем. Несколько десятков людей точно умерли, или обгорели с головы до пят, и ещё больше осталось без крова и нажитого добра. У них и так мало что было, а теперь они лишились вообще всего.

— Парень, мы тут как бы на войне, закулисной и незаметной, но самой что ни на есть настоящей войне. А на войне всегда погибают люди. Наши с тобой враги — исчадия Преисподней, у них нет моральных принципов, лишь ярость и голод. У них руки ни чем не связаны и они не перед чем не остановятся, и, если ты будешь боятся жертвовать кем-то кроме себя самого, то проиграешь, потому что они непременно воспользуются этой твоей слабостью и припрут тебя к стенке, сковав тебя твоими же высокими принципами.

— Я не питаю подобных иллюзий, но поджог города — это явно перебор. Если так пойдёт дальше, то мы убьём людей больше, чем спасём.

— Ладно-ладно, можешь пойти к демонам и извиниться перед ними от моего лица. Уверен, что они будут очень тебе признательны.

Хромос и Янс примолкли, чувствуя, как между ними пробежал холодок. У бывшего императорского душегуба, над которым довлели старые привычки, и взращённого на сказках о благородных героях стража очень уж сильно разнилось понимание ценности человеческой жизни, однако оба почувствовали сомнения в надёжности и пригодности своего соратника.

Подходящего настроя для житейской болтовни или задушевных бесед у них не было, а потому, обговорив всё необходимое, они распрощались. Но перед уходом Янс всё же не поскупился и оставил на столе небольшой мешочек, в котором было где-то два-три десятка золотых крон на всякие расходы. Ещё до того, как убийца покинул квартал Страстей, он сумел восполнить эту сумму в полном объёме из карманов встречных горожан.

Глава XVII «Перепутье»

В военном ремесле особую роль играют способность военачальников предвидеть ход грядущих сражений и умение измыслить хитрый и доблестный план действий, который непременно приведёт войско к триумфальной победе, заплатив за неё наименьше число отважных душ. Без нужных сведений это сделать весьма затруднительно, непроглядная пелена тумана войны обернёт вдумчивое планирование бестолковым гаданием, однако это дело можно исправить, если ещё в мирные годы начать подготовку к грядущей войне, засылая десятки верных шпионов в чужие земли, дабы они собирали каждый слух или находили недовольных своим богоданным правителем феодалов, клириков и простых чинуш, а затем искусно подбивали их на вероломное и крайне выгодное предательства. Если короли оказались достаточно мудры и предусмотрительны, чтобы предпринять подобные шаги, то они будут способны здраво оценить шансы на успех и наметить лучшие направления для стремительных ударов, проникающих сквозь самые уязвимые места в тыл и приводящих к хаосу и краху вражеских армий. Впрочем, так дело обстоит на просторах карт, где возможно окинуть вором всё и сразу, где ничто не пытается двигаться или скрыться от монаршего взора, но стоит разразиться подлинной войне, то управление войсками превращается в схватку двух картёжников, выбрасывающих закрытые карты на стол, не считаясь с очерёдностью ход, стремясь опередить друг друга, полагаясь уже не сколько на разум, сколько на удачу, потому как гонцам порой требуется несколько дней, чтобы донести весть о приближении врага или о случившейся победе, и далеко не всякий колдун умеет обращаться с таким тонким инструментом, как говорящий камень. От того все подготавливаемые планы обречены на обобщённую грубость, на крупные мазки, предполагающие дальнейшую импровизацию в мелочах, но совсем иначе дело обстоит в деле фортификации. Она уже давно превратилась в полноценную и как следствие дотошную науку, презирающую и отторгающую всякую неточность, недальновидность и смеющуюся в голос над госпожой Фортуной, столь легкомысленной и переменчивой в своей любви и благоволении.

В отличие от многих других городов окружённый цепью скал вперемешку с коварными и гибельными расщелинами Лордэн не испытывал нужды в полноценных крепостных стенах и башнях, но именно поэтому Сенат приложил все силы для того, чтобы надёжно обезопасить единственный полноценный подступ к городу, не считая морских путей, разумеется. Не скупясь на расходы, они созвали лучших гномьих каменщиков и предоставили им солидный бюджет для реализации их самых смелых замыслов, и после десятилетия безостановочных строительных работ они получили поистине несокрушимые и непреступные укрепления, которые во многих технических решениях опередили своё время. По сути, это был ещё один полноценный замок с цитаделью, который вытянулся в длинный прямоугольник по форме ущелья, которое стало его неотъемлемой частью. В горных породах были вырезаны боевые галереи с парой сотен бойниц, предназначенных для перекрёстного обстрела не только подступавшего, но и для прорвавшегося во внутренний двор врага. В двух местах поперёк лощины стояли двойные каменные стены из циклопических гранитных блоков, идеально подогнанных друг к другу и скреплённых особым составом, чей рецепт гномы хранили в секрете от всех прочих рас. Подъёмные решётки ворот, располагались между высокими и смехотворно пузатыми башнями. Миновав первый вход, захватчики не сразу попадали во двор крепости, а вместо этого оказывались в узком, зигзагообразном коридоре, который они должны были полностью преодолеть, в то время как защитники от всей щедрости души скидывали бы им на голову увесистые булыжники или выливали кипящее масло из огромных котлов, ну а на той стороне их поджидали точно такие же кованные железные прутья. Этот закуток мог стать могилой для многих славных воинов, вот только подобраться к самим стенам было той ещё задачей, и дело здесь было не только в том, что защитники встречали недругов ливнем стрел, но и в разрезавшем ущелье широком рве, имевшим глубину не менее двадцати локтей. Через него был построен крепкий и надёжный мост, но, получив от разведчиков донос о приближении вражеской армии, он в считанные минуты будет разрушен магом земли, несущим там постоянное дежурство. Кстати, о магах. Глубокий ров должен был оберегать крепостные стены от адептов земляной стихии, так как для сотворения заклинаний им было необходимо иметь прямой контакт с подчинённым им элементом, особенно если это была искусственная постройка, а не часть почвы.

Прибывавшим в город торговцам приходилось преодолевать все эти укрепления, ощущая на себе недобрые взгляды, находясь под прицелом сотни невероятно тугих арбалетов, а затем, расположившись во дворе крепости, они ожидали придирчивой таможенной проверки от чёрствых, не терпящих любых препирательств и оправданий чиновников и скрепя сердцем отсчитывали вычисленную с явным преувеличением пошлину. Миновав точно такие же двойные ворота на противоположном конце двора, купцы оказывались на не слишком большой полукруглой площади, напоминавшей по форме расправленный веер, через центр которого проходила жирная, чёрная полоса — главная городская улица.

В том месте всегда толпилось немало народа. В большинстве своём это были извозчики, настойчиво предлагавшие свои услуги, и зазывалы, отправленные держателями постоялых дворов, а также крупных менял. Весь день напролёт они надрывали до хрипоты глотки, скандируя рекламные кричали, обещая выгодные цены и уважительное отношение. Сюда же приходили люди, ожидавшие прибытия торговых партнёров с долгожданным грузом и намеревавшиеся спаси дорогих друзей от лживых предложений крикливых плутов, чтобы немногим позже уже самим выгодно обвести любимых товарищей вокруг пальца, если те сами не успеют проделать с ними то же самое. Иногда торговцам приходилось нести неустанное бдение несколько дней к ряду, так что они убивали свободное время общаясь с такими же выжидающими особами, что нередко выливалось в выгодную сделку или же глуповатую потасовку, которую мигом разнимали шатавшиеся из стороны в сторону стражи, если только им самим не было слишком скучно. Тем днём, едва взошло солнце, на площади появилась блеклая и неприметная особа невысокого роста в широкополой, надвинутой на брови шляпе и довольно скромном тёмно-бардовым, почти что коричневом одеянии, которое в ту пору было весьма расхоже среди мелких, а потому и безбожно скупых мещан.

Немного пораскинув мозгами после вчерашней воспитательной беседы с капитаном, Янс решил, что в подобном месте нищийголодранец всё же будет слишком выделяться среди местного сборища, так что он решил подобрать себе такое облачение, которое бы позволило ему куда лучше слиться с безликой толпой торгашей. Однако из-за столь крутой смены подставного амплуа, ему приходилось вести себя куда более сдержанно. Он старался ни с кем не болтать, чтобы случайно не обнаружить своей тотальной неосведомлённости о торговой жизни города, полной всевозможных драм и конфликтов, благо что избегать нежелательного общения в большом скоплении незнакомых людей не составляло особого труда, но вот удержаться от соблазна запустить вороватые и неугомонные ручонки в обременённые тяжёлыми монетами карманы было куда сложнее. Однако единожды, услышав столь милые сердцу звуки родной речи, прикинувшийся недавно прибывшим в город странником убийца разговорился со старым, дожившим до глубоких седин купцом. Их общение вышло очень приятным и душевным, как это обычно бывает между двух встретившихся на далёкой чужбине земляков, однако Янс поспешно откланялся, как только узнал причину, по которой много лет назад старик оказался вынужден бежать из родных краёв, спасая собственную жизнь, и поселившейся в его душе страх до сих отвращал малейшие помыслы о возвращении в отчий дом, вызывая только бо́льшую тоску и горькие терзания.

Бесцельные скитания меж притормозивших повозок и скучковавшихся незнакомцев не позволяли хоть сколько-нибудь скоротать утомительное ожидание, а скорее даже наоборот — замедляли течение песков времени, однако Янс всё же не терял бдительности и постоянно заглядывал под оттянутый ворот рубахи, чтобы проверить вновь повешенный на кожаный шнурок магический кристалл, но тот, словно бы обленившись или обидевшись, стойко хранил гробовое молчание. Когда солнце миновало линию полудня и издалека уже дважды доносился колокольный перезвон башенных часов, послышались топот, гулкое лязганье, и на площадь ступила стройная, вооружённая до зубов колонна солдат, но только это были не стражи, а облачённые в щедро украшенные позолотой и покрытые тонкой, мастерской гравировкой пластинчатые доспехи гвардейцы Сената. Оперев на плечи тёмные древка, они держали в руках длинные алебарды, к чьим сверкающим и, разумеется, тоже от всей широты души позолоченным наконечникам по торжественному случаю были подвязаны широкие лоскуты кроваво-красного атласа на манер боевых штандартов. Впереди колонны, отстукивая латными сапогами громче своих подчинённых маршировал прославленный Вильдио, чью голову венчал парадный шлем с пышным плюмажем из алых перьев более чем в половину его собственного роста и в два раза шире его массивных плеч. Прочие гвардейцы тоже несли на себе украшения из ярко-окрашенных перьев, но куда более скромных размеров, впрочем и этого хватало за глаза, чтобы никто не посмел усомниться в богатстве городской казны и её непосредственных владельцев, благодушно раскошелившихся на столь броское, но бесполезное в настоящем бою рыцарское снаряжение.

Они не стали задерживаться на площади, чтобы разогнать или потрясти собравшейся народ, который сам разбегался перед ними, а пошли прямиком к городским воротам, куда за ними проследовали пёстро разодетые пажи с зажатыми в подмышках медными трубами фанфар и едва поспевавшая за ними пятёрка барабанщиков, тащивших инструменты на скрюченных под тяжестью горбах.

Странное чувство возникло в груди Янса — ноющая и сдавливающая внутренности тревога, говорившая ему позаботиться о своей шкуре и благоразумно удалиться на самый край площади и следить оттуда, готовым в любой момент окончательно дать дёру, но в то же самое время его неудержимо влекло в самую середину площади, он хотел быть как можно ближе к колонне, когда она пойдёт назад, и эта мысль вызывала в нём азартный и фанатичный трепет человека, желавшего прикоснуться к чему-то непостижимому и опасному.

— С фанфарами и глашатаями… — почти неслышно прошептал он издевательски сказанные им вчера слова, и дурная ухмылка исказила тонкие губы.

И вновь наступило ожидание, но ещё более томительное и изнуряющее. Убийца ходил по небольшому кругу, обратившись в слух, и от всего сердца проклиная решивших внезапно проржаться лошадей или забредшего на площадь в поисках зрителей и пропитания нищего музыканта с деревянной свирелью. Однако не прошло и полного душевных мучений часа, как в воздухе раздалась первая звонкая нота, а затем к ней присоединились остальные медные глотки. Их поддержала низкая, тягучая и гипнотическая пульсация больших барабанов. Сама мелодия не отличалась особой сложностью и замысловатостью, её бы смог запросто напеть любой человек, но при том она в пару мгновений внушала чувство чего-то величественного и грандиозного, и исполненная с надлежащим умением возле создавших коридор из двух обращённых друг к другу шеренг гвардейцев создавала поистине помпезный эффект.

Едва музыка стихла, как в воротах показалась колонна лёгких всадников из числа стражей, а за ними выехала дюжина облачённых в полные латные доспехи рыцарей, державших в руках длинные пики, на которых поочерёдно развивались флаги королевства Эрсум и гербовые знамёна герцога-посла. Следом ворота миновала вереница из десяти повозок, среди которых ехала роскошная, обильно украшенная сложной резьбой и запряжённая четвёркой белоснежных породистых коней карета с узорчатыми занавесями из плотного, но мягкого и пушистого бархата на окнах, закрывавших не менее дорогой и удобный салон от любопытных и завистливых взглядов всяческих оборванцев. Её дополнительно охраняли два капитана из числа лордэнских стражей и ещё четвёрка доверенных и проверенных временем рыцарей, ехавших по обе стороны от неё. Замыкали гордое шествие ещё тридцать эрсумских всадников, но уже в более лёгких доспехах и без знамён.

Оставив посла и свиту позади, Лордэнские стражи ворвались в толпу и принялись, не слезая с лошадей, разгонять хлесткими ударами коротких плёток горожан и иноземных гостей, чтобы расширить и без того не узкий проезд через площадь. Один из таких ударов пришёлся прямо по голове Янса, но тот в последний момент всё же увернулся, и кожаная лямка с свистом проделала продолговатую дыру в полях его шляпы. Получивший причитавшуюся порцию господских любезностей убийца, спрятался за спинами иных прохожих, желавших поглазеть вблизи на важных людей и сопутствовавшую им роскошь, и стал, словно хамелеон, смотреть одним глазом на приближающиеся кареты, а вторым заглядывал под чуточку оттопыренный ворот рубахи. Скверное предчувствие его не обмануло, хрусталь уже сиял ярким белым светом, как это он делал прежде вблизи разрубленного тела в Грозном или над самым сердцем Киданса, но на этот раз его яркость только возрастала, и делала это стремительно и неуклонно, как если бы её сила была лишена каких-либо естественных пределов.

Опасаясь, что сияние может просочиться сквозь ткань рубахи, и не желая оказаться разоблачённым, Янс повернулся к процессии спиной, ссутулился и придавил ладонью камень, как если бы тот отчаянно стремился вырваться на свободу. Тогда же опытный и чуткий до неприятностей преступник ощутил, как по толпе гуляет чей-то цепкий и властный взор, готовый немедля прожечь насквозь одной только мощью кипевшей в его сердце злобы всякого, в ком он заподозрит тайного недруга. Янс так и продолжал стоять на месте несмотря на то, что его постоянно толкали в бока и спину, отдавливали ноги, и лишь когда бодрый стук копыт стал удаляться и затихать, он отнял руку от груди и вновь обратил глаза к камню. Между ним и проклятой каретой были уже пара сотен шагов, но кристалл всё продолжал обильно изливать из себя белые лучи, которые хоть и становились слабее, но делали это с явной неохотой, и было в них что-то глумливое и насмешливое, точно через него могучий и абсолютно уверенный в своей непобедимости демон бесстрашно бросал ему вызов на смертный бой перед лицом жадных до зрелищ и безразличных до людских судеб Богов.

— С фанфарами и глашатаями… — вновь пробормотал Янс, смотря на мелко дрожащие и побледневшие пальцы. Они были совершенно холодными. Это был самый настоящий, неподдельный ужас, о существовании которого укрепивший и отточивший свой разум убийца уже давно позабыл, и вот обычно послушное и безропотное, точно созданный из лучшей стали механизм тело в важный момент подвело хозяина.

Янс попытался сбросить это столь противное ему ощущение и вернуть прежний самоконтроль над мыслями и телом, единственно благодаря которому его маленькое и одинокое судёнышко до сих пор не утонуло в хаотичных и всесильных водах мирового океана, но у него это не особо получилось. Согласно договорённости, он теперь должен был как можно скорее прийти на встречу с Хромосом, чтобы поделиться с ним важнейшими сведениями, но прежде ему было необходимо промочить глотку чем-нибудь особо крепким, бьющим прямиком в голову, чтоб хоть так избавиться от сковавшего его напряжения.

Когда потерявший хладнокровие убийца уже объяснял трактирщику, что именно ему было нужно, а двигавшиеся по главной дороге кареты проехали триумфальную арку с морскими змиями, очутившись в старой части города, ехавшая в самом хвосте ничем не примечательная, лишённая изысканного убранства карета, явно предназначавшаяся для многочисленной прислуги и абсурдно огромного багажа герцога, тихонько отделилась от основной колонны и поехала в иную от посольства сторону. Внутри неё сокрытые решётчатыми ставнями и плотной тканью занавесей на двух противостоящих жёстких скамьях сидело пятеро людей, облачённых в длинные, лишённые изысков монашеские одеяния. Их головы были сокрыты непомерно большими, складчатыми капюшонами, а в руках, оперев острия ножен в пол, каждый из них держал по массивному двуручному мечу, чьи навершия были украшены прозрачными словно слёзы бутонами роз. Ехали они молча, даже не обмениваясь взглядами, но всё же между ними ощущалась какая-то неразрывная, мистическая связь, делавшая слова совершенно излишними, и только гулкие, ритмичные и парные удары, исходившие из занимавшего шестое место полностью железного сундука с колдовским замком, нарушали величественную и полную тайн тишину кабины.

Несмотря на то, что половину вчерашнего дня капитан провалялся без сознания, но стоило ему не раздеваясь лечь на мягкую, пропитанную духами постель и прикрыть глаза, как он провалился в крепкий и на этот раз лишённый всяческих видений и переживаний, совершенно пустой и поистине безмятежный сон, чему он был, несомненно, чрезвычайно рад. Поспешно поглотив и чуть было не подавившись принесённым в номер завтраком, Хромос получил от евнуха желтоватую гипсовую маску в половину лица, подобную которым носили многие посетители Квартала Страстей, и украшенный в паре мест пятнами от вина и пива старый плащ, который Янс по всей видимости выменял у какого-то пьянчужки за пару пинт самого дешёвого пойла. Капитану не слишком хотелось его надевать, он успел заметить в его складках пару шмыгающих блох, но жажда действий влекла его на улицу, так что особого выбора у него не было.

В утренние и обеденные часы главная увеселительная клоака Лордэна пребывала в состоянии относительного затишья. Кутившие всю ночь посетители кто на своих двоих, кто на четвереньках, а кто и вовсе на спинах товарищей или в попутных телегах отправлялся домой, чтобы взять короткую передышку от бурного отдыха и быть может выслушать причитания и вопли недовольной жены и плач испуганных детей, что только подталкивало к новому губительному бегству в страну нескончаемых животных наслаждений. Привыкший ходить с прямой спиной и расправленной грудью Хромос теперь старался скрыть бросавшуюся в глаза статность могучей фигуры, склонившись всем корпусом вперёд и немного втянув шею в тело, как это делает почуявшая близкую опасность черепаха. У его маленького путешествия не было никакой другой цели, кроме как почувствовать уверенность в себе, подавив успевшую развиться в самые короткие сроки манию преследования, что получалось не слишком хорошо. Ему даже чудилось, что все встреченные им люди могли видеть его лицо прямо через маску, как если бы та была выдута из стекла.

Нечаянно найти себе приключений на задницу в Квартале Страстей было проще некуда, но на сей раз капитану везло самую чуточку больше обычного, и он, вдоволь нагулявшись и вдоволь насмотревшись на сонных шлюх и избитых пьяниц, уже более уверенным шагом побрёл назад к своему временному пристанищу, когда мимо него, выскочив аки чёрт из табакерки, прошёл невысокий человек и метнул в него тяжёлый, подобный удару кулака в рыцарской перчатке, взгляд из-под широких полей помятой шляпы. От внезапности Хромос замешкался, даже на секунду решил, что он обознался, но быстро опомнившись развернулся и увидел удаляющуюся верхушку головного убора. Соблюдая осторожность, капитан двинулся следом за Янсом, не пытаясь его нагнать и уж тем более окликнуть. Иногда он терял его из виду, но имевший ещё одну пару глаз на затылке убийца как-то замечал отставание неумелого товарища и тут же показывался вновь, заводя Хромоса всё дальше от богатых и окружённых охраной публичных домов в сторону крепеньких, полузаброшенных халуп, служивших увеселению неимущей черни. И вот они очутились в окутанных тенями пропахших сыростью и плесенью задворках, где они могли безопасно говорить.

— Ну, что там со слежкой? Ты его обнаружил? — сгоравший всю дорогу от нетерпения капитан набросился на Янса с вопросами, стараясь при этом не повышать голоса.

— Можно сказать, что и так, — ответил убийца, выдержав короткую, но гнетущую паузу, и смотря куда-то в сторону.

— В смысле? — Хромос уловил какие-то странные нотки, в обыденно ровной и вкрадчивой интонации Янса, от чего душу окутало странное предчувствие.

— К нашему огромному несчастью, эта твоя рыжая бестия не соврала. Сегодня в Лордэн вернулся кто-то действительно… выдающийся…

— И кто это?

— Не знаю, людей там было много. Целая торжественная процессия с флагами проехала мимо меня, тогда камень и засиял. Ты что-нибудь об этом знаешь?

— А что за флаги, ты их запомнил?

— Одни были тёмно-голубые с белой толстой полосой, проходящей наискосок и тремя, вышитыми золотом, стоящими в ряд на задних лапах то ли львами, то ли медведями, а вторые пурпурные с каким-то серебряным бутоном по центру.

— Это точно была свита эрсумского посла, они как раз должны были прибыть со дня на день. Но тут что-то не сходится. Всё-таки предводитель местных демонов должен жить здесь в городе, а не сидеть за тридевять земель в столице королевства и слать оттуда приказы. Или проклятый дух сменил тело?

— Про переселение этих тварей я ничего не знаю. Уж точно сам этого не видел, а книжек и подавно не читал, но там было много ваших ребят из стражей.

— Да нет, быть такого не может, ты наверняка обознался.

— Ваши доспехи узнать не так уж и сложно, особенно капитанские шлемы и плащи, а у двоих всадников были точно они.

— Тут что-то не так, я не помню, чтобы… хотя быть может… да-да. Сейчас вспомнилось, как пару дней назад Хейндир был вынужден по приказу Сената переработать план охраны посла, приставить к нему больше телохранителей. Они в серьез озаботились твоими убийствами, а так как никто кроме меня до сих пор не знал твоих истинных мотивов, то они посчитали, что это может быть связанно с прибытием делегации.

— С кровавыми политическими игрищами я завязал раз и навсегда, так что это мимо.

— Но они то об этом не знают В общем-то я думаю, что и учинённую Сентином бойню в морге они приписали тебе, а потому решили оберегать посла как зеницу ока, и отправили ему навстречу отряд лучших бойцов, чтобы те сопровождали его на последнем участке пути, который проходит уже по нашим землям, где нам бы пришлось нести ответственность за все приключившиеся с послом передряги.

— Что ж, вроде это похоже на правду. Тогда искомый силач должен быть тоже стражем, может как раз один из этих двух капитанов, а хотя… им ведь может оказаться и рядовой. Чёрт подери, будь я владыкой преисподней, то ни за что бы не стал прятаться в тушке короля или верховного мага, а вселился в чистильщика выгребных ям или в самого юродивого шута, чтобы на меня никто и ни за что не подумал, а сам бы тихонечко плёл заговоры. Да, Длань почти так и делала… хитрые вы ублюдки. Так что давай, припоминай, с кем там твои проклятые соратники Лормин и Одвин водили тесную дружбу, кто рядом с ними постоянно ошивался?

— Кажется… — капитан усердно перебирал обрывочные воспоминания, но Одвин всегда любил разглагольствовать в большой компании, смотря на всех немного свысока, кроме превосходившего его по рангу Хейндира, а Лормин предпочитал задумчивое уединение и зачастую ограничивался деловым общением или едкими и острыми подколками, так что выделить какого-то общего и при том важного для обоих товарища было сложно, — нет, ничего в голову не приходит. Я до вчерашнего дня вообще не подозревал, что между ними есть какая-то особая связь.

— Мда, таких твердолобых и близоруких болванов как ты ещё поискать надо. Толку никакого, — взгляд Янса потупился, между ними возникла незримая стена, медленно отодвигавшая их друг от друга.

— У меня прежде не было нужды следить за ними, вечно ходить по пятам, так что не надо винить меня в этом незнании.

— Хах. Может тут ты и прав, но какой бы не была причина, следствие остаётся всё таким же паршивым, — после этих слов убийца снова притих и погрузился в тяжкие раздумья, оставлявшие недобрые знаки в изгибах бровей и поджатых губах.

— А что ты имел ввиду, когда сказал «действительно выдающийся», — спросил Хромос, чувствуя, что убийца не намерен просто так делиться с ним полученными сведениями.

— Разве тут можно что-то не так понять? — с лёгкой издёвкой ответил Янс, вырвавшись из омута мыслей. — Я говорю о силе, только о ней и ни о чём другом, ибо только сила сейчас имеет хоть какое-то значение. И она у него есть. Много силы, больше, чем у всех предыдущих тварей. Видимо, эта твоя ведьма действительно собиралась тебя прикончить, раз ответила на твой вопрос правдой.

— И насколько сильнее прочих?

— Может в пять раз, может в десять, может больше. Кристалл сиял ярко, как никогда прежде. Хотя какая к чёрту разница, если тебя вон и тощая бабёнка голыми руками уделала в сухую. В любом случае умрёшь с одного удара, мгновенно и безболезненно, если они конечно же окажут тебе подобную милость. Но я бы на неё не рассчитывал, особенно в твоём случае.

— Тогда в чём тут дело? Ты же с ними в открытую не дерёшься, чтобы так беспокоится о силе. Что сейчас для тебя изменилось?

— Скажи мне, парень. Ты веришь в Судьбу? Нет, не в Богов, а именно в Судьбу, перед которой даже они становятся бессильными младенцами, которая предначертает каждую чёртову жизнь ещё до того, как та успела появиться на свет? Великая и извечная, безликая и бессердечная Пряха, тянущая тысячи тысяч живых нитей, неподвластная никому, не имеющая никаких целей, руководимая одними только бесконечными, самодурственными капризами — единственная спутница, губительница и надежда пропащих душ. Боги никогда не были ко мне благосклонны, я бы даже сказал, что в моём отношении они были слепы и глухи, но зато стальную руку пряхи я чувствовал не раз, дающей и отбирающей, ласкающей и побивающей, и сегодня она снова прикоснулась ко мне, но с тем, чтобы предложить величайший из даров этого дерьмового мира — выбор, разрушающий единоличность безжалостного и неотвратимого предопределения, дающий возможность хоть раз в жизни на короткий миг стать подлинным творцом своей судьбы, а не её покорным, вечно гонимым рабом.

— Что за вздор ты несёшь? Какие ещё к чёрту дары? — Хромос почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он видел одержимый блеск в глазах Янса, словно иная личность стала просачиваться в его разум, вытесняя его прошлого знакомого.

— Вздор… хах. Мне было дано знамение свыше, вполне ясное и однозначное, лишённое иносказаний, не требующее трактовок от мудрецов. Я увидел, что стою с занесённой ногой у самой черты, за которой начинается короткая и безвозвратная дорожка к верной, бесславной погибели. Так ответь, дружище, зачем мне делать этот треклятый шажочек, отнимающий всё и не дающий ничего взамен ни мне, ни даже кому-то ещё? Ради чего мне теперь умирать впустую, когда я могу… нет, когда мне дали верную возможность этого избежать? Почему бы мне вот прямо сейчас, не теряя ни минуты, собрать вещички и не помчаться в порт, чтобы уплыть за край света и зажить там по-королевски, навсегда забыв про демонов и про непутёвого тебя в придачу.

— А как же твоя месть? Уже забыл про Уах’халама?

— От чего забыл? Троих тварей я всё же прикончил. Думаю, что этого будет вполне достаточно, чтобы смуглый бедолага мог покоиться с миром, а вот мне пока что-то не сильно хочется на тот свет.

— Нет… я не могу поверить… ты же говорил… У тебя, что? Совсем нет…

— Чести? Достоинства? Совести? Чувства стыда? — опередил его Янс, и, хотя голос убийцы был полон самой глумливой и неприкрытой издёвки, само его лицо осталось совершенно бесстрастным, точно оно обратилось в болезненно зелёную маску из грязного воска, и Хромос ощутил зловещий холодок на загривке. — Парень, я же тебе говорил, что у воров они бывают только в сказках для сопливых детишек, а мы с тобой уж точно не в сказку попали. Как же до тебя всё долго и труго доходит.

— И что ты собрался дальше делать? Вернуться к старому ремеслу? Жить воровством?

— Хах, нет, в этом больше не будет нужды. Зачем рисковать из-за пары серебряников, когда у меня будет столько золота, сколько я при всём желании не смогу прокутить и за всю оставшуюся жизнь?

— Ты о чём? — с нескрываемой злобой спросил Хромос, почти потерявший веру в происходящее, но тут внезапная и сокрушительная догадка пронзила его разум. — Они у тебя…

— Да, у меня, — признался Янс с детской невинностью и немного развёл руки в стороны.

— Но когда?

— В ночь после убийства эльфийки я таки отправился в вашу Крепость, дабы определить личности демонов среди стражей, но ничего толком не вышло. Видимо в тот раз они все дружно свалили в город. Может собрались у рыжули, чтобы обсудить мои новые проделки. Замок у вас большой, построенный на славу, но охрана — полное дерьмо, мог бы даже без невидимости обойтись. По воле случая или проведения, пёс его знает, я забрёл в одну комнату и смотрю — ларчик заветный стоит, такой одинокий и беззащитный, а в нём и камушки лежат, меня дожидаются в грусти и печали. Было бы грешно их не прикарманить, раз новые хозяева совсем не умеют их беречь. А о цене мне поведали гномы. Стоило только зайти в подходящий кабак и вскользь упомянуть о чудесных опалах, как они выложили мне всё, включая назначенную вашим Дуэримом, или как там его, цену. Нет на свете большего болтуна и дурака, чем подпитый гном.

— Где они? В тех катакомбах?

— Они в надёжном месте. Никто кроме меня их не найдёт, если только не перевернёт весь город вверх дном и не переберёт его по кирпичику. Так что можешь не беспокоиться или… ты хочешь их у меня забрать? Хочешь лишить меня последнего шанса на счастливую жизнь? Чтобы вместо неё я пошёл на смерть? Какой же ты всё-таки славный малый.

Перед Хромосом стоял совершенно иной человек… нет, не человек, но походившее на него существо, в чьих жилах текла ледяная кровь, и чей разум избавился от последней крохи морального балласта, став резонирующей пустотой, в которой каждая возникшая мысль, более походившая на звериное побуждение, немедленно находила воплощение в стремительном рефлекторном действии. Оно могло нести только смерть. Сам же Янс удалился от капитана на многие лиги, став крошечной, едва различимой точечкой на горизонте, а жнец стоял рядом, почти вплотную, чутка сгорбившись, подсогнув колени и протянув напряжённую словно пружина руку к выглядывавшей из-под камзола рукояти эфеса, и пожирал противника взглядом. Стоило Хромосу шелохнуться, показаться враждебным, попытаться защититься магией, как стальное жало в мгновение ока пронзило бы трепещущее сердце. Выход был только один — докричаться до Янса, пока тот не ушёл окончательно, уступив место тёмному двойнику, но красивые и проникновенные слова о долге тут были тут совершенно бесполезны.

— Нет, что ты… мне они совершенно ни к чему. Оставь себе и делай то, что задумал, я тебе мешать не стану, — сказал капитан и медленно поднял руки над головой, подтверждая свои слова и открывая все уязвимые точки для удара. Этот внезапный, во многом безрассудный ход оказался единственно верным, и Янс отложил исполнение своих намерений, ожидая, что же Хромос скажет дальше. — Отправляйся за тридевять морей, продай камни, купи себе дворянский титул, заведи семью, или гарем, или всё сразу, как твоей душе будет угодно. Но знай, настанет день, и они придут за тобой, как это сделал бы Майдрих, — стоило капитану произнести это роковое имя, как правая половина лица Янса дважды дёрнулась в нервном тике, а в блеске прежде холодных, мёртвых глаз возникло какое-то бурление. — Ты уже нанёс им достаточную обиду, убив троих родичей, а теперь ещё присвоишь их сокровище, сделаешь себя их самым ненавистным врагом, недостойным прощения. Уверен, что гномы тебе сообщили, насколько эти камушки редкие. Попробуй продать хотя бы один из них — выдашь себя со всеми потрохами, и более никогда не скроешься о них, обременённый богатствами, окружённый славой и почётом. Рано или поздно они явятся и растерзают тебя и всех, кто тебе будет дорог. Судьба не дала тебе возможность избежать смерти, а предложила коварную ловушку, катастрофу под видом спасения. И ты на это радостно клюнул.

Хромос замолчал и всмотрелся в лицо Янса. Оно более не казалось таким искусственным и обескровленным, в него вернулась прежняя человечность, рисовавшая на коже тонкие морщины переживаемых в душе эмоций. Затем убийца внезапно вздрогнул и мелко затрясся, словно бы его охватила судорога живота, но это был немой смех ополоумевшего человека, вернувшегося из забытия.

— Чтоб ты сдох, парень. Зачем ты столь жестоко рушишь чужие мечты? Неужели тебя в детстве совсем не любили, что у тебя такая тяга портить другим людям жизнь? Хотя… чёрт с ним, ты прав. Эти опалы для меня мёртвый груз. Дорогущий, но всё же мёртвый, хоть сейчас выбрасывай и в сине море, прямо, как и те проклятые изумруды. Если так подумать, то выходит, что история пошла на второй круг? Хах! Это что же тогда получится? Я откажусь от камушков и тем самым спасусь, ну а ты… погибнешь… как Зимерц? Мда… кажется ему тогда было столько же, сколько тебе, да и если так присмотреться, то ваши рожи в чём-то да похожи. Ха-аха, парень, дело теперь решённое! Своими неосторожными речами ты спас меня, но себе то подписал смертный приговор!

— Пускай так оно и будет, от руки Судьбы всё равно не спрячешься, верно?

— Нигде и никогда.

— Остаёшься?

— Ну, должен же будет кто-то оплакать твою пустую головёшку, когда она слетит с плеч или будет раздавлена в кровавое пюре.

— Тогда что будем делать?

— Сперва скажи, как долго этот демон будет оставаться при после?

— Если Хейндир не изменил планы, то двое назначенных капитанов будут всюду сопровождать его с момента прибытия герцога, до его посадки на корабль. Но рядовые могут меняться почти каждый день.

— А где они собирались остановиться?

— В бывшей королевской резиденции. Это довольно крупный дворец, окружённый садом. Днём он точно будет разъезжать по гостям с дипломатическими визитами, но на ночь будет возвращаться.

— Отлично-отлично. Пускай днём гуляет где угодно, для нашего с тобой дела это не имеет никакого значения. Вероятнее всего мы имеем дело с ещё одним капитаном. У вас там случайно не весь состав командиров в демонах ходит? Хах! Если так оно и окажется в оконцовке, то тебя можно будет провозгласить главным болванов всех миров. Однако даже их могут сменить на посту, и тогда наш демон вернётся к дружкам в Крепость, а там они точно смогут прикрывать друг другу спину, зато во дворце… Он куда вероятнее будет один, без всей шайки, и к нему будет куда легче подобраться. К тому же ему придётся в полной мере притворяться обычным человеком со всеми присущими людскому существу повадками и потребностями, изображать сон. Медлить нельзя — кровь должна пролиться этой ночью!

— Но ты уверен, что справишься? Ты же прежде не был во дворце? Или ты всё же заглядывал туда с целью наживы?

— Не, руки как-то не дошли, хотя краем глаза я его видел и не сказал бы, что он у него хватит силёнок, чтобы побороться за звание самого роскошного местечка в городе. Да и не важно это, вряд ли там меня будет ждать лабиринт.

— Зато там будет море охраны. Не только стражи, но и рыцари из Эрсума. Уверен, что из-за прошлых убийств там все будут начеку.

— Хах, у вас здесь сплошь дилетанты и лопухи, так что вряд ли эти привыкшие к открытым сражениям рыцари будут хоть чуточку внимательнее. Я справлюсь. Всё же не в первый раз лезу в осиное гнездо. Дело в общем-то привычное.

— Тогда что будем делать?

— Ты пока возвращайся в бордель, припомни какие-нибудь полезные мелочи о том дворце, можешь нарисовать небольшой план местности или расположения комнат. Если вспомнишь в каком именно крыл располагаются большинство спален, то это будет хорошей помощью в поисках. А мне пока надо отойти. Проветрить голову, перекусить, выпить, может утопить опалы в самой глубокой выгребной яме. Ну понимаешь… на удачу.

— Ладно, как скажешь.

Проводив взглядом быстро скрывшегося за углом Янса, Хромос громко и хрипловато выдохнул и попытался немного расслабиться, но капли холодного пота продолжали стекать вдоль выпиравших по всей длине спины позвонков, а сердечная мышца двигалась в сбивчивом, нервном ритме. Ещё до этого разговора капитан прекрасно понимал, что его бывший враг и нынешний союзник, с самых юных и нежных лет ведший непутёвый, преступный образ жизни, не смотря на описанные им метаморфозы и попытки искупления грехов, не представлял из себя образец высоких личностных качеств и благих устремлений, но всё оказалось гораздо хуже. Его нутро не перековалось под влиянием изменившихся обстоятельств и долгих, вкрадчивых размышлений, а покрылось тонким, пылеобразным налётом, лишь прикрывающим уродство искалеченной души, как это делает пудра с язвами на щеках. Подобные люди способны сохранять притягательное и благородное лицо, пока всё в их делах складывается удачно, пока нет нужды терпеть лишения, идти на малейшие жертвы, но первые же порывы приближающейся бури сметают эти фальшивые маски, являя миру очередного монстра, который печётся лишь о собственном спасении и благополучии, продавая, предавая и подставляя всех подряд. На сей раз капитану повезло, он крайнем глаза увидел эту отвратительную морду в трудный, но ещё отнюдь не судьбоносный момент, и всё же его жизнь успела повиснуть на волоске. Эта внезапная, чёрная вспышка открыла ему всю шаткость и обоюдоострую опасность его положения между скрытным злом и дремлющим злом.

До борделя Хромос добирался неспешно, но более не пытаясь быть незаметным. Почти свершившееся предательство и смертоубийство не могли не вызвать чувства гнетущего одиночества, незащищённости, за которыми незамедлительно и неотвратимо приходили пронизанные фаталистической обречённостью мысли о неизбежном поражении, нарекавшие любую борьбу бесплодной тратой немногочисленных сил. В тайном противостоянии мира людей и демонов капитан более не мог в желаемой степени положиться на Янса и доверить ему прикрытие собственной спины, не опасаясь при этом получить в неё подлый удар. Хромос даже не питал особой уверенности в том, что вороватый, привыкший менять личины как перчатки проныра собирался сдержать данное ему слово и через несколько часов скитания по городу заявится к нему в бордель, а не исполнит выказанные ранее намерения и не умчится в прекрасное далёко с несметными богатствами в кармане. Быть может, что перед бегством он сделал последний добрый поступок, решив не проливать кровь союзника, но отдать эту честь порождениям Преисподней?

Но кое в чём Янс всё же был прав. Реальная жизнь во многих аспектах разительнейшим образом отличается от сказок, и одним из них является то важнейшее и, увы, крайне малоизвестное, пускай и банальное, но редко понимаемое, а потому и почти не применяемое обстоятельство, что единоличное геройство почти никогда не приводит к хоть какому-то удовлетворительному результату, а не к сокрушительному поражению, особенно когда храбрый и отчаянный одиночка решается дать бой сплочённым в единый кулак силам зла. Всякому человеку, в независимости от его одарённости, нужна поддержка, помощь братского плеча, мудрый совет в тяжкую минуту. Нужны они были и Хромосу. За более чем десять лет службы он завёл немало знакомств не только среди стражей, но и среди знатных горожан, однако настоящих друзей у него было не так уж и много, к тому же болезненный пример Одвина и Лормина теперь вызывал у него множество опасений и сомнений в отношении каждого человека, ведь даже мельчайшая и, по сути, безобидная особенность в поведении или странная привычка отныне вызывала уйму подозрений. Он также подметил, что во всех известных ему случаях одержимыми оказывались сплошь приезжие люди, но это не давало уверенности в том, что за эти долгие годы тёмный дух не сумел вселиться в кого-то из коренных жителей Лордэна. Потому-то список потенциальных соратников вышел совсем уж коротеньким, и возглавлял его конечно же никто иной, как старина Хейндир Уонлинг.

Расхаживая взад и вперёд по уютной, наполненной ароматом розовых масел спальне, и сложив руки за спиной в замок, Хромос старательно раздумывал, как же ему стоило поступить в этих новых, запутанных и неоднозначных обстоятельствах, причём действовать нужно было безотлагательно. Конечно, более всего ему бы хотелось встретиться с наставником и поведать ему о происходящем во всех деталях, но вновь идти в Крепость было чертовски опасно, так что следовало договориться о тайной встрече где-то в городе, послав Хейндиру письмо. Но оно наверняка могло оказаться перехваченным врагом, а потому стоило обезопаситься и написать всё так, чтобы никто кроме Хейндира не догадался об истинном смысле послания.

Капитан вызвал к себе одну из девиц и потребовал как можно скорее принести ему письменные принадлежности. Смотритель борделя был человеком величайшей прилежности и самолично занимался ведением счетов в гроссбухе, так что у него отыскалась пара лишних, но не бесплатных листов и перьев. Обмокнув обрезанный очин в тёмную жижу чернил, он стал быстро и не слишком аккуратно, стараясь как можно сильнее исказить свой обычный почерк выводить жирные буквы на жёлтой, волокнистой бумаге, делая долгие паузы, чтобы подобрать самые подходящие слова и фразы.

«Господин Командующий, достопочтимый Хейндир Уонлинг,

Я считаю своим наипервейшим долгом порядочного горожанина сообщить вам о новой опасности, что нависла над нашим славным городом. С недавних пор многие лавочники и мастера попали под удар подлых грабителей, прозвавшихся «Духи Ночи», однако пострадавшие хранят гробовое молчание и не обращаются к стражам за помощью, так как опасаются мести со стороны лиходеев, готовых повредить не только имущество, но и покуситься на членов семьи. В частности, третьего дня тому кузня, в которой заправляет мастер по имени Шедив, подверглась нападению этих разбойников.

В отличие от всех прочих пострадавших, он не желает мириться с этим произволом и попросил меня, его верного друга, написать вам это послание и рассказать всю правду, которую от вас вероломно скрывают ваши старшины и капитаны. Однако я рассказчик весьма скверный, да и знаю лишь небольшие крохи о произошедшем, так как лично не подвергался нападениям и знаю обо всём лишь с чужих слов, а потому я передаю вам просьбу Шедива о личной аудиенции, чтобы он мог поведать вам обо всём. Прошу вас поспешить с решением, ибо он чувствует, что за ним следят его недруги, и уже близок тот час, когда они решатся забрать его душу.

Сам прийти к вам в Крепость он не имеет возможности и смиренно просит вас войти в его тяжкое положение. Он будет ждать вас каждый день на рассвете в том трактире, куда вы любили захаживать до того, как возглавили Стражей.

С великим уважением и благодарностью

Даргос Н.»

Подписавшись именем родного дяди и поставив более походившую на кляксу точку, Хромос встал из-за стола и принялся вновь расхаживать по комнате. Хотя ему и удалось разбросать подсказки и намёки по письму, а заодно и указать на трактир Карса, в человечность которого он более-менее верил, но всё же он остался недоволен написанным, ощущая какую-то корявость, которая непременно привела бы к провалу всей затеи. Стоило попытаться написать ещё одно письмо, более хитрое и при том лаконичное, или сразу несколько отличных друг от друга писем и отправить их Хнейдиру разными путями, чтобы хотя бы одно уж точно до него дошло, не потерявшись в пути, как это частенько случалось с жалобами на нарушение порядка. Но сколько это займёт времени? Пускай они находятся в одном городе, но он далеко не единственный, кто ежедневно отправляет запечатанные конверты в Крепость. Его не обладающее сенаторскими привилегиями письмецо обязательно окажется в одной стопке с десятком, если не сотней других посланий, чтение которых занятой Хенйдир может откладывать на целые недели, однако нередко он так и не садиться за написание ответов, а передаёт излишнюю, залежавшуюся корреспонденцию в руки доверенного писаря, ну а тот наверняка сочтёт просьбу о помощи за очередное глупенькое прошение или вообще за какую-то шутку, и не станет передавать его господину Командующему.

В этот момент в беспокойной голове проникшегося отчаянием Хромоса возникла мысль не надеяться на посредников, а сделать всё самому, наплевав на все известные риски, ведь терять ему уже вроде как было почти что и нечего. Особо заманчивой эту идею делало пришедшее осознание того, что в тот момент Хейндир находился не в Крепости. Согласно сложившимся обычаям и этикету начальник городской стражей был обязан приветствовать высокого гостя в посольстве в компании нескольких сенаторов, а после провести немало часов за трапезными столами и в гостиной, ведя заунывные светские беседы. Хромос нерешительно взял сложенный втрое и скрепленный неровной лужицей грязно-зелёного сургуча письмо и всмотрелся в него, словно в гадальную карту, тщетно высматривая предзнаменования от старухи-пряхи. Предводитель демонов тоже был там, но если Риррта не соврала ему и в остальном, то он убыл из города прежде роковой ночи и ещё не знал о связи капитана с убийцей, о его поимке и последующем побеге. Для него он оставался несведущим сослуживцем, с которым нужно было вести прежнюю иргу. Но ведь ему вполне могли послать весточку, едва он въехал в город. Хватило бы двух коротких слов: «Хромос — враг», чтобы демон переменил былое ласковое притворство на деятельную злобу.

Если это было так, то что же произойдёт при их встрече в стенах дворца? Приезд посла привёл к закономерному переполоху. Сотня слуг метались по комнатам и коридорам, помогая важным гостям с обустройством, удовлетворяя их нужды и нескончаемые капризы. Настороженные из-за прошлых нападений Янса стражи и гвардейцы патрулировали территорию и ещё десятки эрсумских солдат охраняли каждый дверной проём. И все они были готовы по малейшему поводу объявить тревогу и сорваться с мест. Такой погони с применением заклинаний, что произошла в Крепости, в посольстве устроить не выйдет. Но ведь Лормин и Одвин даже не пытались его прикончить, а только ловили. Этот же демон может повести себя совсем иначе. Ему будет достаточно подобраться к Хромосу сзади незамеченным и дать ему тихого щелбана по шее или под основание черепа. Капитан на практике удостоверился, что в одном пальце нечестивой твари достаточно сил для того, чтобы разом разбить ему позвонки. Он умрёт мгновенно, просто рухнет на пол, не успев вскрикнуть и не пролив и капли крови. Всё будет выглядеть так, словно ему просто стало дурно, а когда вскроется истинное его состояние, то ничто уже не сможет указать на его убийцу.

События могут развиться и иначе, но этот их вариант был вполне возможным. Тем не менее сама встреча могла и не состояться вовсе, так как дворец был велик, а демон в нём был всего один, что увеличивало шансы на успех откровенной авантюры. Хромосу подумалось, что если он сумеет встретиться с Хейндиром прежде, чем враг обнаружит его появление, то он будет в безопасности. К тому же вряд ли после прошлой поимки демоны ожидали от него столь дерзкий и рискованный шаг, так что затея даже могла сработать.

Капитан положил письмо назад на стол, описал ещё четыре круга вдоль стен и кровати, уставив беспокойный взгляд в пол, после остановился и прислушался. Он ожидал услышать мягкие, тихие, стелящиеся шаги, предвещавшие появления Янса, но вместо них из-за стен доносились только фальшивый смех девиц, стук их каблуков и топот их подпитых клиентов. Новая волна сомнений накатила на капитана. Ему становилось тесно и душно в этой каморке. Он открыл окно на распашку, но от этого ему не полегчало, а даже наоборот, усилилась тяга к действию, желание сбежать из треклятого борделя.

Эта утомительная душевная борьба не могла длиться вечно, что-то неминуемо должно было взять вверх. Сделав глубокий вдох, Хромос накинул на плечи плащ, завязал шнурки у горла, и уже было сделал шаг в сторону двери, но остановился, немного подумал, затем развернулся и взял со стола письмо, едва не смяв бумагу в мелкую гармошку. Ему всё же хотелось иметь запасной план, ну или возможность в любой момент пойти на попятную.

В истории народов, стран и городов случается много занятных казусов и перипетий, которые служат к удовольствию одних и порождают множество неприятностей для других. Бывший дворец эрсумских королей был как раз таким занятным случаем. Первый его камень был заложен за тридцать лет до судьбоносной войны между Лордэном и всем остальным королевством, на месте прежней монаршей резиденции, которая своими размерами и убранством более не могла удовлетворить запросам правителя и заметно уступала в роскошности жилищам местной торговой знати, что сильно било по престижу трона. Правивший в ту пору Цей Ма́фтирий I решил непременно исправить это позорное положение короны, поставить на место всех безродных, но неимоверно богатых купцов-выскочек и во всеуслышаньеобъявил, что построит самый роскошный дворец в этой части света и для этого дела не пожалеет целиком опустошить казну. Когда же стройка века началась, то все строительные расходы крикливый, показательно щедрый и расточительный, но в действительности чрезвычайно скупой и безмерно алчный король сразу же переложил на плечи принадлежавших ему крестьян, которым пришлось затянуть пояса, на плечи аббатств, которые правда тоже не захотели самостоятельно терпеть лишения и ввели уже своих забитых и умученных крестьян в ещё более тяжкую чем прежде кабалу, обещая за этот бесчеловечный, почти что рабский труд баснословную награду в послесмертии, а также на лордэнских торговцев, которые впредь должны были платить тройные пошлины. Именно эти откровенно грабительские поборы в пользу очередного монаршего каприза и стали последней каплей, в, казалось бы, бездонной чаше феодального терпения.

Несметные богатства лордэнских семейств влекли к себе не только сребролюбивых купцов, но представителей всех ремёсел с просторов королевства, желавший вступить в прославленные гильдии и разузнать секреты местных мастеров или же заручиться поддержкой щедрого мецената. Мафтирий был несказанно рад тому, что все необходимые умельцы уже проживали в городе, думая, что это позволит ему сократить затраты, однако всё оказалось ровно да наоборот. На первых порах гильдейцы были очень сговорчивы и уступчивы, соглашаясь почти на все требования короля и обещая сделать колоссальную работу в кратчайший срок и за самую мизерную плату, но будучи верны не ему, а своим местным господам-богатеям и интересам собственных кошельков, они без зазрения совести нарушали все возможные договорённости, срывали строительный процесс, вечно портили материалы и инструменты, переделывали всё по десять раз, продавали королю украденные у него же материалы через друзей и родню, с каждым годом вытягивая из королевской казны всё больше средств. Разумеется, что подобный балаган вызывал у монарха ярость. Он учинял показательные расправы с нерадивыми работниками, задирал налоги и пошлинные сборы ещё выше, чтобы скомпенсировать стремительно растущие убытки, но на это лордэнцы отвечали ещё большим разгильдяйством и казнокрадством, которое успешно покрывалось вездесущими и неискоренимыми взяточничеством и кумовством. Стоит сказать, что далеко не самую последнюю роль в тех далёких событиях сыграл в ту пору ещё совсем молодой, конечно же по гномьим меркам, Дуорим Кросс-Баруд с его талантом к дипломатическим игрищам и созданию серых схем заработка.

В итоге стройка превратилась в самый что ни на есть Сизифов труд, затянувшийся на почти три десятилетия, за время которых Цэй Мафтирий I успел скончаться от банальной старости, а на престол зашёл его сын Цэй Леурий III. Он оказался человеком более деловитым и категоричным, не терпящим отговорок и не желающим идти на компромиссы с кем-то слабее себя. Под его пристальным надзором хищения среди работников и чиновников сильно сократились, дисциплина выросла, и дворец был завершён в каких-то пару лет, но молодому королю так и не довелось торжественно заселиться в новое обиталище по причине начавшейся войны. Кроме всех вышеупомянутых достоинств Леурий был к тому же весьма сведущ в военном деле, и его сухопутная армия была достаточно велика и хорошо обучена, но это не спасло их от позорного разгрома и поражения. По праву победителя всё бывшее королевское имущество должно было перейти в собственность города и быть проданным с аукциона, однако не желавший отдавать отцовский дворец торгашам-простолюдинам король пошёл на ещё один акт унижения и предложил уступить за монументальное строение часть пахотных земель вокруг Лордэна.

Дворец состоял из трёх корпусов, сливавшихся в букву «Н» с коротенькими ножками и непомерно длинной серединной, каждый из которых имел в себе два этажа, а их крыши были почти что плоскими. Возводился он по последней моде тогдашней архитектуры, чем-то походившей на нашу готику, но довольно сдержанную. Его фасады состояли из желтоватого камня, рамы витражных окон были обильно украшены кружевной резьбой, на углах крыш стояли статуи крылатых животных. Сама же постройка была приземистой, а не тянулась в небеса, и больше напоминала распластавшуюся на берегу грозную жабу с большими, холодными глазами многочисленных окон. Разумеется, что бывший королевский дворец не мог обойтись без сада с цветочными клумбами, плодовыми деревьями и замысловатыми лабиринтами подстриженных кустов, над которыми возвышались тощие скелеты деревянных беседок и мраморные статуи полуобнажённых женщин и мужчин атлетического телосложения. Всё это райское великолепие, за которым ежедневно следили три дюжины садовников, удерживавших буйную и свободолюбивую природу в строгих и чопорных рамках светского приличия, было окружено толстым кирпичным забором высотою в два человеческих роста, создававшем ещё один маленький мирок, надёжно отделённый от всей прочей городской грязи. И чтобы уж точно ничто не побеспокоило его высокородных обитателей, случайно не напомнило им о том внешнем мире полным тягот и лишений и тем помешало им мыслить о возвышенном и прекрасном, подле стен денно и нощно ходили угрюмые и вспыльчивые стражники, цеплявшиеся к каждому замявшемуся прохожему. Теперь же их стало ещё больше, и возле тяжёлых чугунных ворот, которые прежде должны были быть позолоченными, стояло восемь человек охраны и это только с внешней стороны. Четверо обычных стражей и двое эрсумских рыцарей со своими уже не слишком юными оруженосцами.

Обуреваемый тысячью сомнений, косящийся по сторонам и готовый в любой момент развернуться, чтобы умчатся за горизонт Хромос откинул капюшон за спину и, сделав глубокий, живительный вдох, направился к охране, стараясь не выдавать давившего на него изнутри беспокойства.

— Стоять. Замок заперт для посещений, — громким, но не кричащим голосом приказал рыцарь с короткой и тёмной бородой, плоховато росшей на щеках.

— И всё же прошу меня пропустить. Я — Хромос Нейдуэн, капитан городской стражи Лордэна.

— Правда? — бородач окинул чужака придирчивым, оценивающим взглядом и недовольно поморщился. — Тогда, где же твой доспех, парниша? Я парочку местных воевод уже видал, и что-то ты с ними не больно то и схож, да и наговор у тебя какой-то страшный.

Гражданская война привела не только к расколу правительств и хозяйств, но и культур. За прошедшие двести лет самостоятельного существования и беспрестанной торговли с половиной света под влиянием бесчисленных контактов с иными народами культура Лордэна претерпела достаточно сильные изменения, и расхождение языков стало частью этого великого сдвига. Различия были ещё не слишком разительными, в основном отличались ударения, акценты и некоторые созвучные словечки использовались по-разному, так что эрсумцы и лондонцы ещё вполне могли понять друг друга без помощи переводчиков, но естественный ход истории народов неумолимо вёл их к дальнейшему и более глубокому обособлению.

— Простите, что вмешиваюсь, сир Эдрисия…

— Чего тебе? — огрызнулся рыцарь на вмешавшегося в разговор стража.

— Этот человек, действительно является нашим капитаном. Каждый из здесь присутствующих может это вам подтвердить.

— А, славно, тогда не придётся пороть самозванца, — в противовес словам в голосе Эдрисия звучало явное разочарование. — Впрочем, это ничего не изменяет. Замок заперт для посещений без нужного на то дозволения для черни, для попов, для рыцарей и прочих господ, кроме его величества Мафтирия Пятого.

— Даже для членов Сената? — спросил Хромос.

— Замок есть законное владение его величества. Это его почва, так что ваш Сенат не имеет права указывать чужому вассалу на чужой почве.

— Я не смею оспаривать его власть, но мне необходимо поговорить с господином Уонлингом, он ведь сейчас здесь?

— Ты про пламенного левшу? Да, он в замке вместе с нашим почтенным герцогом.

— Я должен с ним немедленно встретиться, это дело городской важности.

— Ваши городские дела меня не касаются. У меня есть только одна забота — охранять его знатнейшество Антосия, герцога Уфирийского, от всякой напасти, которых у вас тут развелось немало. Потому без его личного на то дозволения герцога никто не проникнет внутрь. Таков был наказ на всё время нашего тут пребывания.

— Могу ли я получить от него это самое дозволение?

— Это возможно, но не думаю, что ты его получишь, если твоё дело не касается самого герцога. Тебе нет нужды вступать в замок. Твой левша скоро сам его покинет, и ты сможешь встретиться с ним за пределами наших стен.

— У меня есть для него срочное письмо, и его нужно доставить немедленно.

— Ради доставки послания нет нужды в личном присутствии. Ты можешь положиться на нас в этой работе, и ведь вам, стражам нечего скрывать от господина герцога?

— У меня письмо не для достопочтимого посла, а для моего командира. Зачем вам читать его, если дела города вас не касаются? Или оно не так?

— Что же… это верно, — пойманный на слове рыцарь почувствовал себя уязвлённым, но в то же время эта уловка его порядком позабавила. — Я уже успел удостовериться в чистоте и благородстве сердец иных ваших воевод, пускай они все и являются идолопоклонниками в умах, и раз эти солдаты готовы поручиться, что ты ничуть не хуже тех рыцарей, то я поверю, что в твоём послании не кроется злого разумения, и передам его левше не читая. Ты готов покляться светом Старейшей Звезды?

— Клянусь.

— Маловато веры, в твоих словах. Но да ладно. Если что произойдёт, то вот эти четверо твоих поручителей немедленно лишаться голов и их кончины будут на твоей совести.

— Раз вы согласны на передачу письма, то я бы хотел доверить его кому-нибудь из своих товарищей по оружию, которым дозволено входить во дворец.

— Ладно, пёс с тобой, упрямец. Сойдёмся на этом. Кого из этих хочешь послать с письмецом?

— Ты, Э́фрий, верно?

— Так точно, капитан, — отзывался худощавый страж, которого за быстрые и длинные ноги всегда отправляли бегать с посланиями, поручениями и бандеролями.

— Кто из наших капитанов сейчас находится во дворце?

— Капитан Альта́ри и капитан Дрезмид.

— Тогда разыщи и приведи сюда капитана Альтари.

— Есть, —выкрикнул Эфрий и умчался в сторону дворца.

Хромос был рад, что два дня назад в качестве своей замены на должность посольского телохранителя он предложил капитана Глоселя, впрочем, это воодушевление продлилось совсем недолго. В сложившейся ситуации капитан более не мог никому довериться, не получив прежде весомых гарантий. Сложившиеся за годы совместной службы и сотни пережитых передряг тёплые, дружеские узы отныне и вовек не стоили ровным счётом ничего, как и любые слова.

Ожидание порядком затягивалось, что лишь сильнее давило на расшатанные нервы. Дворец был достаточно большим, чтобы затруднить поиски необходимого человека, но вот на усыпанной жёлтым песком аллее появилась крошечная человеческая фигурка, окружённая ярко-голубым ореолом, которая спустя ещё несколько минут бодрой ходьбы превратилась в малость запыхавшегося капитана стражи.

— Откройте ворота, — скомандовал Глосель, и с молчаливого одобрения отвечавшего за охрану ворот рыцаря стражи отперли засовы и приоткрыли одну из тяжёлых створок, но ровно настолько, чтобы капитан сумел протиснуться в неё боком. — Рад тебя видеть Хромос.

— И я тебя, Глосель, — ответил капитан с некоторой прохладой в интонации и, всматриваясь в товарища, пытаясь углядеть в нём малейшую странность, пожал протянутую руку.

— Сир Эдрисий, этот человек действительно является нашим капитаном, я бы попросил вас всё же сделать для него исключение и пропустить его во дворец.

— Мы тут почти в осадном положении, так что без согласия господина Антосия я никого не пропущу. Или ты успел выпросить у него дозволение?

— Господин посол с нашими сенаторами и господином Уонлингм сейчас держат секретный совет, так что к ним сейчас обратиться невозможно.

— Вот видишь, — обратился он уже к Хромосу, — не судьба тебе встретиться с послом. Так что передавай письмо и иди восвояси, ждать левшу.

— Хорошо. Глосель, мы ведь можем ненадолго отойти в сторонку?

— Но чтоб я вас видел, — ответил за него рыцарь.

— Да, давай.

Вдвоём они прошли немного вдоль стены, держась приятной тени, причём Хромос отставал от приятеля на пару шагов, опасаясь поворачиваться к нему спиной, но Глосель вёл себя по обыденному непринуждённо, разве что казался несколько уставшим.

— Как проходит охрана посла? — осторожно поинтересовался Хромос, когда они наконец-то остановились.

— Та ещё морока. Сенат дал нам особое распоряжение и пришлось наспех собирать отряд и выезжать в ночь, чтобы перехватить посольскую делегацию до въезда в ущелье. Каким-то чудом в той темноте и спешке ни одни конь не споткнулся и не сломал ногу.

— Вместо Ундраса поехал Манек?

— Да, Сенаторы решили, что если наш противник колдун, то надёжней всего будет отправить старину Манека с его молодчиками.

— И как ему эта работёнка?

— Да ты ж его знаешь. Ему для счастья надо лишь плотно покушать, а с этим проблем не было никаких, так как герцог оказался весьма щедрым на застолья человеком. Когда мы остановились на ночлег в трактире «Белый Утёс», то он не поскупился нам все на угощение. В общем было очень даже неплохо.

— Скажи мне, дружище, ты ведь тот самый Глосель, которого я знаю?

— Вроде бы да, я тот, кем я всегда и был. А вот ты как-то скверно выглядишь, — капитан присмотрелся к малость осунувшемуся лицу товарища, к увеличившимся тёмным кругам под тревожными глазами. — Ты успел заболеть в моё отсутствие?

— Хах, в чём-то ты может быть и прав. Вряд ли я болен, но чувствую себя весьма и весьма дерьмово. Всё вокруг словно бы подменили и извратили, а в голове сплошной кавардак.

— Мой дед, да будет земля ему пухом, говорил нечто подобное, когда у него случались приступы горячки. Тебе бы к лекарю сходить за снадобьем и полежать в постели с недельку, чтобы не стало хуже.

— Если бы у меня действительно оказалась горячка, то может так было бы даже лучше, но нет.

— Тогда в чём же дело? — спросил Глосель с искренним недоумением и беспокойством за состояние товарища, на что Хромос ответил ему ещё более пронзительным и преисполненным подозрения взглядом.

— Всё и сразу я рассказать тебе не могу, иначе ты мне ни за что не поверишь. Я бы и сам в это не поверил, если бы мне не пришлось увидеть и пережить всё самому. Здесь нужны наглядные доказательства, которых у меня при себе нет. Но сперва я хочу просить тебя сделать одну вещь.

— Конечно, я сделаю всё, что скажешь.

— Порежь себе руку мечом.

— Прости, кажется, я ослышался. Что ты просишь меня сделать?

— Нет, ты услышал всё верно. Я прошу тебя взять меч и оцарапать им руку. Не нужно глубокой раны, только пусти кровь.

— Ты всё же бредишь.

— Отнюдь.

Видя, что потерявший связь со здравым рассудком Хромос ни за что не отступит от намертво вцепившейся в его разум навязчивой идеи, Глосель тяжело и смиренно вздохнул и достал меч из ножен. Кромка лезвия была заточена для нанесения рубящих ударов и была слишком тупой для резки, но зато колющие острие подходило для этой работы. Капитан приложил его к тыльной стороне левой кисти, между большим и указательным пальцами немного выше запястья, затем надавил и стал осторожно вести острие к пальцам, стараясь не прорезать кожу насквозь. На руке осталась ровная и тонкая полоса, по вей длине которой немедленно начала сочиться кровь в форме маленьких шариков. Собравшись в капли, тонкими и извилистыми ручейками они стекали вниз к большому пальцу, где ненадолго замирали, разбухали и падали вниз, разбиваясь о камни брусчатки, рисуя на ней алые цветы.

Затаив дыхание, Хромос наблюдал за кровотечением, страшась и ожидая, что в любой миг оно могло резко прекратиться, что поверхностная ранка тут же зарастёт, но этого не происходило. Кровь начинала сворачиваться и темнеть, но порез не исчезал, служа верным признаком человечности.

— Теперь ты доволен? — Глосель убрал меч и протёр кисть выглядывавшим из-под доспеха краем рукава поддоспешник

— Да… да, прости меня за это, но я должен был тебя об этом просить, — Хромосу полегчало. Он вновь почувствовал себя в безопасности, пускай и весьма относительной, и у него появилось желание обнять драгоценного и милого сердцу товарища, что он к удивлению последнего и сделал. — Ты — это ты, мне не стоило в тебе сомневаться.

— И зачем это было? — спросил Глосель, несколько ошарашенный столь резкой переменой в поведении капитана, но всё же принявшим эти крепкие дружеские объятия.

— Помнишь того убийцу, за которым я гонялся?

— Как не помнить, если это из-за него я теперь будут торчать во дворце круглые сутки.

— Можешь забыть всё, что ты прежде о нём знал. Мы жестоко ошибались не только на его счёт, но и насчёт всех событий.

— Откуда тебе это известно? Ты успел что-то разнюхать?

— Не только разнюхать, но и повстречаться с ним лицом к лицу.

— Ты смог его схватить? — Глосель встрепенулся и в глазах вспыхнул огонёк надежды.

— Нет, но мы смогли поговорить.

— Поговорить? С каких это пор ты стал брататься с душегубами?

— Ну, он не самый лучший человек на свете, но его враги ещё хуже.

— Это кто такие?

— Некто вроде культистов, очень тёмных, скрытных и не менее могущественных. Они уже давненько обитают в Лордэне, а он пришёл по их души.

— Если он борется со злом, то почему он сразу не пришёл к нам за помощью? На кой ему весь этот цирк с расправами?!

— Увы, но иначе тут не выйдет. Я прекрасно вижу, что ты не слишком то и веришь в эту мою историю, а ведь я не рассказываю и половину тех… чудес или кошмаров, которые творятся прямо под нашими носами. Не будь мы друзьями, ты бы уже обзывал меня лжецом, что уж говорить о вере в бредовые сказки чужеземца, призывающего казнить, казалось бы, неповинных людей. К тому же у этих культистов очень много связей в городе, даже среди стражей.

— Среди нас есть предатели? Ты серьёзно?!

— Да, по меньшей мере пятеро из наших ребят являются сектантами и чёрными колдунами, а в городе их пара десятков, может больше.

— Ты можешь их назвать?

— Лормин, Одвин, капрал Боз, некий Лаут, должно быть рядовой, и возможно Манек, который заодно является самым сильным в этой шайке.

— Ты действительно обвиняешь трёх капитанов в тёмном колдовстве?

— Не просто в тёмном колдовстве, а в поклонении демонам. Не знаю, сколько из них способны творить магию тьмы, но вот Лормин точно на это способен, я это слышал от него же. Потому избегай его всеми силами, старайся с ним не разговаривать и главное — ни за что не смотри ему прямо в глаза, особенно в ночное время.

— Что же до остальных? Есть хоть какие-то доказательства?

— В предательстве Одвина, Боза и Лаута я мог удостовериться лично, они меня пытались схватить, причём дважды. Если моих слов тебе недостаточно, и ты желаешь самостоятельно удостовериться в этом, то можешь их ненароком порезать, как я это просил сделать тебя. Кровь остановится почти мгновенно. Эти сектанты очень… живучие твари. Но лучше этого не делай, так как они могут начать тебя подозревать.

— А Манек?

— Про него мне ничего точно не известно. Убийца сообщил мне, что среди сопровождавших посла стражей был один особо сильный демон, тут сомнений быть не может, у него есть верные способы выявлять их присутствие, но он не знает, кто именно это был. Положение дел настолько скверное, что даже ты был под подозрением. Вполне вероятно, что тёмным колдуном может оказаться вовсе не Манек, а, кто-то из рядовых, потому смотри в оба за всеми, не оставайся с ними один на один. Культисты куда сильнее, чем ты думаешь, хотя они этого и не показывают.

— Ладно… это всё слишком внезапно, я не знаю, что тут можно сказать.

— Понимаю, я сам всё ещё не могу до конца поверить в происходящее, надеюсь, что это просто очередной сон, очень длинный и слишком дурной.

— И что же ты предлагаешь со всем этим делать?

— Никому не рассказывай о встрече со мной, не пытайся что-либо самостоятельно предпринимать, будь настороже, но веди себя обычно. Я знатно всполошил этих тварей, они меня ищут. Возможно, что я даже не доживу до следующего рассвета. Но у меня есть к тебе просьба, — Хромос достал из внутреннего кармана помявшееся письмо. — Передай его Хейндиру, когда никто не сможет за вами подглядеть и сообщи ему, что оно от меня, хотя он и так всё поймёт.

— Мне что-нибудь передать ему из твоих слов?

— Скажи только, что среди стражей существует заговор, и что ему стоит опасаться тех, кого я тебе назвал.

— Хорошо, но что ТЫ, будешь делать?

— Пока что и сам точно не знаю. Мне надо поговорить с Ян… то есть с убийцей, а заодно и с Хейндиром, он может что-то да знать о подобных демонопоклонниках. В общем, мы с ним точно что-нибудь да придумаем, только скажи мне прямо здесь и сейчас, я могу рассчитывать на твои силы в этой борьбе?

— Да, разумеется, если в городе действительно засели чернокнижники, то мы должны их вымести поганой метлой, иначе всем нам несдобровать.

— Я знал, что ты меня не подведёшь, — Хромос ещё раз обнял друга, а после накинул капюшон на голову. — Мне пора идти. Не пытайся меня искать. Я сам пришлю тебе весточку, когда придёт время для новой встречи. А теперь иди к Хейндиру и береги себя…

Глава XVIII «Вестник Рока»

Над погрузившимся в непроглядный мрак городом стоял дикий вой тысячи нечеловеческих голосов, упоённо певших оду погибели. Безмолвные и мрачные громады грозовых туч летели сквозь бездонные просторы ночного неба, словно разъярённые, косматые бизоны по бескрайним прериям, сметая всё на своём пути. Рассвирепевшие ветра нещадно хлестали воды залива, поднимая высокие волны, чьи пенные, клокочущие гребни то и дело вспыхивали белыми дугами посреди чернильных вод, отразив серебряный свет показавшегося на миг лунного диска. Как шайка бесстыдных разбойников, они набегали на дремавшие у причалов корабли, раскачивали их, побивали борта, так что те начинали жалобно стонать под напором стихии. Пеньковые канаты швартов, натягивались, точно жилы в сжатых пальцах, силясь удержать деревянную тушу на месте, но сколько бы в них не было решимости, ей было не дано обуздать могущество беснующейся пучины. Издав жалобный треск, они лопались и бессильно валились в воду, а получившие свободу суда тут же набрасывались на скованных собратьев, и под бранные крики матросов начиналось сражение, где вместо мечей были мачты, вместо одежд паруса, а разлетавшиеся во все стороны щепки подменяли свежую кровь.

Сразу после заката на дорожках дворцового сада были разведены огромные костры, заливавшие всю округу зловещим алым сиянием, так что со стороны казалось, что во дворце занялся пожар. Однако теперь от них остались только обуглившиеся скелеты толстых брёвен. Примчавшийся из-за морей ураган распалил их, дав пламени вздохнуть полной грудью, наделил его невиданной мощью, которая тут же его и сгубила. В считанные мгновения огонь истратил всю пищу и познал смерть в рассвете сил, и лишь редкие хлопья тлеющей золы вырывались из бездыханных останков, чтобы унестись к звёздам. Цветочные кусты и плодовые деревья лихорадочно тряслись, теряя молодые листья. Они чувствовали боль, но не имели ртов, чтобы издать полный страдания вопль, и только размахивали руками, порождая свист и шелест, в котором тонули все прочие звуки, будь то шаги или гневные крики приказов. Державшие ночное бдение рыцари бродили по тропинкам, шатаясь в стороны как распоследние пьяницы, завидуя товарищам, безмятежно спавшим в тёплых комнатах, и проклиная дурную погоду, не приносившую ничего иного, кроме бедствий и разрушений. Может быть, что именно по этой причине она была столь мила сердцу Янса. В подобные ночи он наконец-то оказывался в родной стихии, в которой он растворялся и с которой он всецело сливался, обретая истинную силу, недоступную ему при крикливо пошлом сиянии жизнерадостного солнца.

Облачённый в полное боевое снаряжение убийца неподвижно лежал на краю пологой крыши, как бы растёкшись по ней и слившись с окружавшими его тенями. Сквозь продолговатые прорези маски он внимательно следил за перемещением тусклых, трепещущих огоньков увесистых фонарей, кропотливо запоминая маршруты оберегавших дворцовые стены патрулей. Чем дольше он наблюдал, тем больше находил прорех в организованной на широкую ногу охране, которые бы позволили ему без особого труда проникнуть внутрь, даже не прибегнув к главному козырю — невидимости. Впрочем, на сей раз подобная лёгкость вызывала у него какое-то тягостное предчувствие, словно все опасности сговорились между собой и решили расчистить ему путь к заветной цели, а самим собраться в одном месте и терпеливо дожидаться его там, дабы в одночасье нанести единый, сокрушительный удар. И снова его посетили едкие и навязчивые мысли о том, чтобы бросить эту дурацкую затею с кровной местью, с наивной игрой в славного героя, бравого защитника людей и поступить так, как он привык это делать на протяжении всей своей никчёмной, полной бесчестия и вероломства жизни.

Янс неспешно отлип от покрытой тонким ковром сырого мха черепицы, присел на корточки и завёл руки за голову, чтобы снять маску — своего давнего напарника, ни разу его не подводившего и не предавшего. Держа её развёрнутой к себе лицом, он всмотрелся в её пустые, бесстрастные глазницы, за которыми нельзя было разглядеть ни огней фонарей, ни блеска редких звёзд. В них он видел отражение мрачных и запятнанных глубин собственной души, в которых спустя многие годы жестокого кровопролития, каким-то чудом ещё барахтались, не желая утонуть и быть поглощёнными, последние благие устремления, присущие всякому человеческому существу. Из последних сил они обращали к хозяину пламенные речи, которые тот прежде игнорировал или слушал лишь краем уха, посмеиваясь над этими вздорными, романтическими идеями, но теперь Янс внимал им во всей полноте, и каждое их бойкое и проникновенное слово отдавалось гулкими ударами израненного сердца.

Так он просидел несколько минут, не пошевелив ни единым членом, почти не вздохнув, словно бы окаменев, но стоило ему получить желаемый ответ, как оцепенение отступило, и Янс надел маску обратно, после чего принялся старательно проверять снаряжение, висевшее на поясе или рассованное по тайным карманам. Охотничий нож для шкур, мясницкий крюк, малюсенькая, размером не больше лесного ореха коробочка с отвратительными алхимическими пилюлями, пара отмычек и магический кристалл, надежно сокрытый в небольшом кожаном кармашке, который он всего несколькими часами ранее пришил к левой перчатке. Убийца отогнул плотно прилегавший к телу край материи и увидел тусклое, едва подрагивающее сияние, ещё раз убедившись в том, что сильнейший из демонов так и не покинул дворца.

Последним он вытащил стилет из ножен и всмотрелся в его стальные грани, испещрённые жуткой летописью из тысяч мельчайших царапин — шрамов, оставшихся после совершённых им злодеяний. В ту ночь, впервые в жизни, Янс в полной мере осознавал, что он собирался отнять жизнь во благо, но не в своё собственное или хозяина, а ради обычных, совершенно ему незнакомых людей, единственно ради спасения их от несправедливого и коварного зла, и это непривычное осознание предавало ему прежде невиданных сил и лёгкости духа.

Бесшумно возвратив оружие на его законное место, Янс подошёл к краю крыши и в считанные мгновения спустился с верхотуры на землю, без помощи верёвок и крюков, ловко двигаясь по стенам как заправский паук.

В то же самое время Хромос стоял на широком, расположенном под самой крышей и предназначенном для отдыха и личных встреч, на которых плелись извечные интриги и подготавливались вероломные предательства, балконе здания Сента, который единственный из всех балконов был обращён в сторону эрсумского дворца, в чей адрес на протяжении двух веков отправлялись нескончаемые насмешки, потому как величественное место аристократических собраний было возведено во многом за счёт украденных из королевской казны средств, десятикратно превзойдя дворец в размерах и роскошности, тем самым причинив Леурию III ещё одну смертную обиду, которую ему пришлось безропотно проглотить в след за всеми предыдущими к огромному удовольствию беспощадных лорденцев. Капитан опирался локтями на полированные мраморные перила и сквозь слегка мутные линзы украденной Янсом где-то в порту подзорной трубы разглядывал королевский дворец и прилегавшие к нему улочки на предмет приближающихся карет или отрядов подкрепления. Заговорщики условились, что при появлении опасности Хромос должен будет выстрелить в небо сильным заклятием, тем самым подав знак к отступлению. Громкость и яркость у этого колдовства, конечно же, ни в коем разе не сможет сравниться с подлинным, рождённым грозовыми тучами молниям, но для чуткого и настороженного убийцы этот сдавленный рокот будет достаточен, ну а царившая вокруг непогода должна будет сокрыть его искусственное происхождение от непосвящённых обывателей. Напротив же Янс капитану никаких сигналов подавать не собирался, дабы ничем не нарушить скрытности, а заодно не отвлекать мыслей от главного дела. Хромос это прекрасно понимал, однако полное неведение о происходящем заставляло его нервничать куда больше, чем следовало бы даже в подобной авантюре. К тому же его всё ещё разъедала мысль о том, что Янс перед отбытием в сказочные дали навстречу праздной жизни таки решил на последок не только сохранить жизнь временного товарища, но заодно сыграть с ним подлую шутку, отправив его заниматься всю ночь бесплодной слежкой, пока убийца, лёжа в корабельном гамаке, посмеивался над его глупостью. И у капитана были все основания для подобных подозрений.

В бордель Янс вернулся довольно-таки поздно, когда солнце уже уплыло за горизонт, но его огненные языки всё ещё окрашивали узкую полоску неба в зловещие алые и багряные тона. Едва заперев за собой дверь, в которую вслед за ним пыталась протиснуться одна из местных тружениц, убийца тут же перешёл к обсуждению предстоящего дела, общаясь в привычной ему прохладно-язвительно манере, как если бы между ними не произошло никакого раздора. Однако, стоило Хромосу вскользь упомянуть о своей короткой встрече с Глоселем, как их союз немедля дал ещё одну трещину. Янс не стал повышать голоса, переходить на ругательства, но в каждом задаваемом им вопросе капитан ощущал растущее внутри напарника негодование и его вернувшееся желание бросить затею с рискованной борьбой. Как и в прошлый раз Хромосу пришлось прибегнуть к уловкам, чтобы не упустить пока что единственного союзника, но теперь он не пытался запугать переменчивого товарища неотвратимым возмездием со стороны демонов, а всего лишь скрыл некоторые подробности дружеского свидания. В частности, капитан решил ненадолго умолчать о переданном письме, по крайней мере до того момента, когда намеченное покушение окажется исполненным.

— Чёрт подери, как же меня измучил этот треклятый фонарь — ругался себе под горбатый нос страж, перекладывая железную дужку из одной руки в другую, чувствуя, как метал впивается в измятые, побледневшие пальцы. — Ей, Ли! Будь в кой-то веки хорошим другом и забери его у меня.

— Не, дружище, он всецело твой и только твой.

— Мы тут все в одной тарелке, так что возьми эту жестяную дрянь, пока я не разбил ею твой пустой череп, — с этими словами страж насильно впихнул ненавистную ношу товарищу и принялся с удовольствием разминать затёкшие кисти. — И почему же именно нам не повезло попасть в охрану к этому эрсумскому индюку? Признавайтесь, сволочи вы эдакие, у кого какой грешок за душою завалялся? Кто нам всем так подсобил?

— Если ставить вопрос так, то первым виновником ты сам и будешь, — ответил ему худощавый и немного сутулый, словно коромысло, глава маленького караульного отряда.

— Ага-ага, столько напакостил, что и вас двух святош за собой в бездну тяну. Более того, это от меня одного, непутёвого и распутного, вообще все беды на этом свете происходят. Что война кровопролитная свершилась, что молоко у бабки скисло — всё я, чёрт треклятый, напакостил. Но если отодвинуть шуточки в сторону, то скажу я вам, что мы тут вообще зря стараемся, потому как от наших усилий пользы вообще никакой не будет.

— С чего ты это взял?

— А ты сам не понимаешь?

— Чего не понимаю?

— Того, что мы должны защищать посла от того самого Шкуродёра.

— Конечно же я это знаю, болван! Нам ведь всем об этом на общем собрании рассказывали, к тому же уже далеко не впервой, так что не неси чепухи.

— А я её и не несу. Скорее даже наоборот, я тут, кажется, единственный, не только в нашем славном трио, но и во всей охране, а может даже, что и в городе, кто в полной мере осознаёт в сколь глубокой заднице мы очутились.

— Ну тогда поведай нам, глупцам, о нашем же несчастье.

— Вопрос тут довольно простой — а что же мы сможем сделать, если этот Шкуродёр таки решит сюда заявиться? Вот не поленись и представь себе подобную ситуацию. Он же вроде как способен становиться невидимым, а раз среди нас троих нет магов, то увидеть мы его никак не сможем, то есть это наше расхаживание вперёд и взад не имеет никакого смысла, только если мы буквально о него не споткнёмся. Но даже если это произойдёт, а я подозреваю, что он не настолько глуп, чтобы просто разлечься посреди дороги или броситься нам прямо под ноги, то что мы тогда будем делать?

— Зададим ему славную трёпку, что же ещё?

— Да брось ты эти наивные ребяческие мечты. Ты разве не слышал о недавнем происшествии в склепе?

— Ну, слышал, и что с того?

— Ли, ты посмотри на него, всё знает, но ни хрена понимать не хочет! Это чудовище в мгновение ока перебило пятерых наших ребят. Пятерых! Да так шустро, что те даже мечи не успели обнажить, а может даже, что и вскрикнуть. Только в штаны наложить сумели. Нас же тут и вовсе трое, так что сам рассуди, что же мы сможем с ним поделать?

— Я не… не знаю. Должно быть предупредить остальных, поднять тревогу.

— Ага, попробуй поорать со вспоротым горлом или с кинжалом в сердце, с этого будет ну очень много толку. Мертвецы ведь так известны своей крикливостью. Наберись мужества взглянуть горькой правде в глаза — мы его даже задержать не сможем, просто сложим наши головы ни за что, и на этом наша песенка будет спета.

— Ну, а что же ты предлагаешь заместо этого?

— Для начала не строить из себя героев, не обращать внимания ни на что, прикусить языки и молиться, что беда обойдёт нас стороной.

— Предлагаешь бездействовать и тем совершить измену?

— Предлагаю немного подумать о себе, раз никто иной о нас думать не собирается. Если наша кончина ничего не изменит, то зачем нам тогда помирать, лишаясь тем самым всех земных радостей и обрекая наши семьи на голод? И с чего, собственно, меня должна заботить жизнь этого посла-герцога? Я его не знаю, ничего хорошего он мне не сделал и вряд ли когда-нибудь сделает, как, собственно, и все эти наши горячо не любимые сенаторы, чтобы я беспокоился за их планы и за их выгоду превыше собственной. Какого чёрта я должен им, если они ничего не должны мне, ведь для них я — пыль, я — никто и звать меня никак. И так дела обстоят с нами всеми.

— Так устроен мир и его не изменить, а будешь и дальше болтать подобный вздор, то лишишься языка, а может и жизни, и исполнит это с тобой отнюдь не Шкуродёр.

— Это что ещё за намёки? Сдать меня удумал? Ты только погляди на него, Ли, вот и нашлась подлая крыса в нашем дружном братстве. То-то тебя в командиры вечно ставят. Знают, твари, что ты пред всяким, даже самым маленьким начальником выслуживаться горазд, слушаешься всех приказов, не прекословя, как преданная собачонка, башкой своей твердолобой вовек думать не желаешь. И всё это ради себя любимого и ради тёплого местечка под господским крылышком, а до иных людей тебе дела никакого нет.

— Так до́лжно быть, а если тебе это невдомёк, то ты — редкостный баран.

— Так до́лжно! Что за прекрасные слова! Всюду подойдут, всё оправдают, всё обоснуют, всё освятят. Что ни случись, всё было должно́! Только что-то это должно́ к простакам вроде нас не слишком то липнет и всё возле дворян вьётся, их обхаживает, их ублажает, им потакает.

— А ты в храмы ходи почаще на поклон, может и к тебе Боги добрее станут.

— Ну схожу я, ну зарежу ягнёнка, купленного на распоследний серебряник, проголодав до этого с месяц, а следом за мной приведёт к алтарю какой-нибудь богач-купец десяток откормленных тельцов и зальёт его тёплой кровью божеству на радость, и тем его к себе всё одно от меня переманит. У меня, бедняка неимущего последнее убудет, а у него, толстосума имущего ещё больше прежнего прибавиться. Скажи мне, умник ты эдакий, где же тут справедливость?

— Не такой уж ты и бедный, чтобы на жизнь жаловаться.

— Но и в дворце стопалатном что-то не живу, вина сладкого каждый день не пью и жена всего одна единственная, так ещё старая и сварливая. Разве это жизнь?

— В таком случае зачем тебе за неё держаться? Сделай полезное дело и отдай её без лишних разглагольствований, а то утомил уже, балабол чёртов.

— Вон ты как чужой жизнью легко распоряжаешься, как безделушкой какой-то, прямо истинный начальник. Что же до меня, так я подобную жертву не то, что ради какого-то там залётного эрсумского дворянишки, а ради его светлейшего величества короля, если бы таковой бестолковый болванчик у нас всё же и был, никогда и стократ меньшего бы не сделал, а ты мне предлагаешь пожертвовать своим пузом! Да ни за что на свете! Хрен им всем! Пускай все эти дармоеды и душегубы передохнут, и не важно чья рука принесёт им смерть, а если перегрызутся между собой и так истребят на корню свою гнусную породу, то так даже лучше для всех выйдет. Без них, паршивцев, жить только лучше станет.

— Эх, брат, однажды ты точно лишишься башки за свои речи.

За этим спором стражи не сразу заметили, что не принимавший участия в их препираниях, несший фонарь и шедший чутка сбоку Ли, остановился, и опомнились лишь после того, как прежде отгоняемая светом фонаря тьма обступила их со всех сторон.

— Эй, ты чего встал? — обеспокоенно выпалил Вико, разворачиваясь на месте. В нём уже жила твёрдая уверенность в том, что Шкуродёр нанёс новый удар и окровавленный Ли лежал мёртвым на дороге, но тот вполне себе стоял живой и целёхонький, вытянув тяжёлый светильник вперёд и оглядываясь по сторонам. — Что-то увидел? Ну, не молчи, скотина!

— Не ничего… должно быть показалось.

— Конечно тебе, болвану, показалось, в такой-то ураган. Не стой столбом и идём дальше. Вроде бы уже недолго до конца нашей смены осталось, тогда наконец-то и поспим.

Пускай Ли действительно почудилось, что он уловил какой-то шорох в общей шелестящей и скрипящей какофонии штормовых порывов, однако, по поразительному совпадению, именно в этот момент невидимый убийца с короткого разбега наскочил на стену и, оттолкнувшись от её циклопических каменных блоков, взмыл вверх, зацепился кончиками тренированных пальцев за край и одним сильным рывком подтянул худощавую тушку. Сидя на стене верхом, он ещё раз настороженно огляделся по сторонам, присматриваясь к снующим по саду огонькам, после чего соскочил вниз, мягко приземлившись на свежие, покрытые прохладными капельками влаги стебли газонной травы.

Сторожей в дворцовом саду было довольно-таки много, человек под тридцать, может быть даже и сорок, однако они были рассеяны по его обширной площади, а несчётное количество аккуратно подстриженных и высаженных в длинные линии кустов, позволили передвигавшемуся резвым гуськом Янсу в пару минут обойти всех охранников и подойти вплотную к дворцу. Теперь ему оставалось только найти лазейку внутрь. Переходя с места на место, меняя точки наблюдения, он осматривал здание со всех сторон, примерялся к входным дверям, но все они выглядели либо слишком массивными, чтобы их можно было незаметно приоткрыть, к тому же они были наверняка заперты на неподъёмные засовы с внутренней стороны, либо охранялись стражами и рыцарями с фонарями, мимо которых было почти невозможно прошмыгнуть, даже будучи незримым. Но это на земле, а на высоте второго этажа Янс почти сразу заприметил несколько балконов, с которых обитатели дворца в дневное время могли наслаждаться отменными видами на цветущий сад. Каждый из них имел по деревянной, очень красивой и дорогой, но при этом довольно хлипкой на вид дверце, которая совершенно никем не охранялась и вряд ли закрывалась на замок. Однако до того, как пробраться внутрь, убийца решил взобраться на самую крышу и провести последний этап разведки.

Хотя дворец имел всего два этажа не считая подвала и небольшого чердака, но потолки в нём были столь высоки, что каждый этаж был высотою в два обычных, и таким образом здание приобретало весьма внушительные размеры. Тем не менее обильное число резных элементов в декоре позволяли взбираться по его отвесным стенам также просто, как по приставной лестнице, так что с этим препятствием смог бы справиться не то, что мастер-лазутчик, но и вполне себе обыкновенный уличный мальчишка.

Оказавшись наверху, Янс слегка оттопырил заветный кармашек, так что лучи света смогли прорваться через тончайшую щель и обратить часть его незримого запястья в бледный туман. Убийца принялся осторожно перемещаться по крыше в полуприседе, наблюдая за усилениями и затуханиями свечения, пытаясь таким образом как можно точнее определить местоположение его цели, чтобы избавить себя от неуверенного и рискованного брождения по дворцовым коридорам. Близкое присутствие поистине могущественного демона, заставляло сиять хрустать столь ярко, что все изменения свечения были едва различимы, и это значительно усложняло дело, так ещё Янсу приходилось постоянно опасаться того, что лучик света мог попасться кому-то на глаза, и выдать его присутствие. Впрочем, эти сложности не смогли помешать ему осуществить задуманное, и вскоре убийце выяснил, что демон находился ближе к левому крылу, вдалеке от особо охраняемых покоев герцога. К его удаче, в непосредственной близи с этим местом располагался заветный балкон, и теперь дело оставалось совсем уж за малым.

Янс спустился вниз и попытался разглядеть внутренности комнаты, прильнув к мутным стёклам стоявших по обе стороны от двери окон, но плотные гардины малиновогобархата не дали ему осуществить желаемого, сохранив тайны обитателей от посторонних глаз. Тогда убийца, ещё раз взглянув на ослепительно сверкающий камень, желая исключить всякую ошибку, сделал несколько глубоких вдохов и протяжных выдохов, очищая разум от лишних мыслей и настраивая тело на нужный лад.

Двойные дверцы, разумеется, оказались запертыми изнутри, иначе бы их давно распахнул набегавший на дворцовые стены вихрь, но их удерживал вместе самый простецкий крючок, так что Янсу понадобилось всего лишь просунуть охотничий нож в дверную щель и подтолкнуть железную скобу вверх. Придерживая одну из створок, чтобы под порывами ветра та не ударилась о стену в стремительном рывке и тем не разбудила спящих, убийца быстро и аккуратно протиснулся внутрь, и тут же закрыл за собой дверь. И всё же при всём его старании, сделать это совершенно бесшумно ему так и не удалось. Беснующиеся воздушные массы ринулись в открывшуюся щель вместе с ним, издавая при этом низкий, гудящий свист, так что Янсу пришлось вновь затаиться и недолго простоять без движения на месте, чутко прислушиваясь к окружению, не потревожил ли он кого, но всё было по-прежнему погружено в тихую дремоту.

Он оказался в одной из многочисленных комнат с непомерно богатым убранством, предназначенных для многоуважаемых королевских гостей. В ней стояла обитая всё тем же малиновым бархатом резная мебель с позолотой: пара диванов, высокое кресло с ножками в виде львиных лап, в дальнем углу ютился стол со всеми письменными принадлежностями, а вдоль стен было расставлено множество худощавых канделябров с раскидистыми, заляпанными воском кронами. Самым же главным предметом бессмысленной роскоши было большое овальное зеркало размером в человеческий рост, но самих людей в помещении не было. Кроме выхода на балкон в комнате имелись ещё две двери. Первая из них, более высокая и тяжёлая, явно вела в общие коридоры, а вторая, меньшая и слегка приотворённая вела в смежное помещение.

Обнажив стилет и прокручивая в голове весь предстоящий процесс свежевания, Янс на цыпочках подкрался к двери и, не дотронувшись до неё, просочился в заполненную вязким и тягучим мраком спальню. Там его встретил огромный призрачный куб — громоздкая кровать с закрытым кружевным балдахином. Её замкнутый от остального мира вид навеял убийце мысли о том, что он словно голодный и жадный червь прогрызался внутрь огромной луковицы, прокусывая слой за слоем, устремляясь к её заветной и полной загадок сердцевине, и что теперь ему оставалось миновать последнюю оболочку. Его чуткие до мелочей уши уловили едва слышимые звуки чьего-то спокойного и размеренного дыхания, наверняка спящего мужчины. Сердце забилось чаще, разгоняя кровь по телу, питая и разогревая мышцы. Двигаясь ещё медленнее и плавнее, как если бы он шагал в толще воды, Янс неспеша приблизился к ложу и едва прикоснулся к полупрозрачному балдахину, как если бы тот был соткан из стеклянных нитей, собираясь его отодвинуть, но тут же остановился. Сквозь ткань он различил в постели два силуэта — мужчину и женщину, с чьей головы на подушку ниспадал каскад тёмно-рыжих, волнистых волос.

Ещё немного и он бы попал в хитроумно расставленный для него капкан, но Янс таки успел вовремя остановить руку, а после напряг все доступные ему чувства, включая те, которыми обладают только отпетые, опытные воры. Теперь он заметил, что лежавшая перед ним демоническая пара вовсе не спала, а лишь притворялась таковой, ожидая призыва к действию. Единственное, что он мог предпринять в подобной ситуации, так это бросить задуманное и незамедлительно отступить, пока его появление оставалось незамеченным. Но стоило ему сделать короткий отшаг назад, как за его спиной послышалось чьё-то пронзительное и раздражённое шипение. Убийца обернулся и увидел чёрную кошку, стоявшую на туалетном столике. Её шерсть была вздыблена, распушившийся хвост держался торчком, спина изогнулась в полукруг, а сверкавшие в кромешной тьме зелёным пламенем глаза смотрели прямиком на Янса, игнорируя его тёмное колдовство.

В следующее мгновение, повинуясь более наитию, чем органам чувств, Янс резко отскочил в сторону дверей, и тем самым спасся от протянувшейся в его сторону бледнеющей девичей руки с острыми чёрными когтями. Страшась оглянуться и более не беспокоясь о скрытности, он вылетел из спальни и побежал к балкону, слыша за спиной шлепки босых ступней по узорчатому паркету. Закрытые дверцы он выбил с ноги, но и этой короткой заминки оказалось предостаточно для того, чтобы успевшая полностью преобразиться в демоническую форму Риррта смогла бросить ему в спину заклятие развеивания. Будь Янс истинным адептом тёмных искусств, то он смог бы попытаться отразить эту довольно простую и незатейливую магию, но и тут он был всего лишь вором, позаимствовавшим чужую силу, а потому никак не мог противиться воли могущественной чародейки, и его плоть стала проявляться.

Времени на аккуратный спуск не было. Янс с разбега перемахнул через перила и сиганул со второго этажа на землю. Приземлился он не слишком хорошо, хотя и сделал необходимый при подобной акробатике кувырок, но погасить весь набранный в полёте импульс ему не удалось, и беглец почувствовал острую боль в правой лодыжке. Тем не менее он не собирался сбавлять темпа и, превозмогая выстрелы боли при каждом шаге, он пустился в дальнейшее бегство, рассчитывая, что демоны всё же не осмелятся гнаться за ним на глазах и эрсумских рыцарей и всей прочей стражи, но ужас объял его душу и пронзил надрывающееся сердце, когда он увидел, что вся дворцовая охрана лежала на земле ничком, сражённая тёмным заклятием сна.

Вдалеке показалась голубая вспышка, и ушей беглеца достиг слабый звук грома, но этот сигнал тревоги уже не имел какого-либо значения, потому как ничто более нельзя было изменить. Не сбавляя шагу, Янс сорвал с лица маску, бросил её на землю, и поднёс руку в перчатке ко рту. При помощи одних зубов он выдавил камень из кожаного кармашка и проглотил его, чтобы тот так просто не достался демонам, и делая это он пожалел, что ему не хватило духа подобным же образом заготовить ядовитую пилюлю.

Прежде белёсое, шарообразное облачко дыма, отрастило руки и ноги, приняв более антропоморфные черты. Спрыгнувшая вслед за ним с балкона Риррта стремительно настигала Янса, и каждый её длинный и прыткий шаг больше напоминал изящные балетные прыжки. Тогда же со стороны длинного здания конюшен на подмогу ведьме и на перерез Янсу выбежала ещё одна монструозная и мускулистая чёрно-белая фигура со сверкающим обсидианом рогов.

С каждой секундой расстояние между ними неотвратимо сокращалось, и, когда протянутая лапа Одвина уже была готова к тому, чтобы вцепиться в куртку беглеца, тот резко остановился и разбил дымовую шашку о землю. Раздался пронзительный хлопок, и парковую аллею заволокло бледно-молочное облако. Пользуясь этим прикрытиям Янс попытался сделать рывок к ближайшим кустам в последней надежде укрыться от преследователей и восстановить заклятие невидимости, покуда продолжавший бесцельное буйство ветер окончательно не унёс хлипкую дымовую завесу, но Одвин сделал это раньше.

Зарычав словно, дикий зверь, он выпустил из тела взрывную волну огня, которая мигом сдула дым, а заодно опалила всё на десять шагов вокруг, включая Янса и Риррту. Крепкая демонесса почти не почувствовала эту бесноватую, всеразрушающую атаку, но лицо и волосы убийцы оказалось обожжены, края одежды затлели, а его самого откинуло в сторону на целых три ярда. Голова шла кругом, суставы и мышцы мучительно ныли, в приоглохших ушах слышался один только звенящий писк, но Янс смог остаться на ногах, и, хотя его разум был частично затуманен, но рефлексы продолжали двигать тело в обход бездействовавшего сознания и всякой боли.

Завязалась схватка. Оглушённому убийце поразительнейшим образом, используя сложные боевые и акробатические приёмы, удавалось уворачиваться от могучих лап безустанно наседавших на него демонов, почти не сдерживавших силы. Он даже как-то успел вытащить стилет из ножен и во время уклонений нанёс несколько успешных контратак по врагам, хорошенько оцарапав Одвину запястье и едва не выбив Риррте глаз, но эти раны успевали затянуться ещё до того, как из них вытекла хотя бы одна капелька чёрной крови, а демоны лишь впадали в большую ярость, пока запал сражавшегося на грани своих возможностей Янса неуклонно затухал.

Немудрено, что конец настал очень скоро. В очередной раз уклонившись от лапы Одвина, беглец пошатнулся, оперившись на покалеченную ногу, которая больше не могла сохранять необходимую жёсткость. Следующий удар был пропущен. Стройная, длинная и костлявая голень Риррты врезалась ему в левый бок, и Янс, слыша коробящий хруст и мерзкий треск собственных ломающихся в труху рёбер, упал на землю и сделал несколько безвольных кувырков по колючему гравию. Волна тупой боли прокатилась по его животу и груди, кожа горела огнём, хрипящие вздохи давались с огромным усилием, а перед покрывшимися мраком глазами проплывали разноцветные пульсирующие круги.

— Какая же он всё-таки вёрткая сволочь, — звучно и мелодично, словно напевая победную песнь, протянула довольная Риррта, подходя ближе к распластавшемуся у её ног телу и поправляя растрепавшиеся от беготни и ветра локоны. — Ну, что? Не ждал нас, а Бакли? Или как там тебя? А?

Янс ничего ей не ответил, только смотрел в небо налитыми кровью глазами.

— И этот дохляк смог убить старину Вольфуда? Я отказываюсь верить, что эта никчёмная мышь сумела одолеть грозного медведя!

— Может и не такая уж и мышь.

— В смысле?

— Странное дело. Как ни стараюсь, но я всё никак не могу ощутить присутствия его разума. Он от меня не только закрыт, но и совершенно сокрыт, словно бы его и не существует вовсе, — в голосе Риррты послышались беспокойство и самая чуточка любопытства. — Если бы не Сбе́шко, то я бы его вовсе не заметила.

— Неужели перед нами нежить, или на нём висит какое-то сильное заклятие?

— Не глупи, у него кровь течёт и сердце явно бьётся. Он точно жив, но какое-то особое колдовство на нём наверняка есть, иначе и быть не может. Магией я его усыпить не смогу, так что на всякий случай выруби его по старинке, и пойдём к остальным, а то нас уже заждались.

— С превеликим удовольствием, — ответил Одвин и врезал грязной пяткой Янсу по носу.

Вдавив окуляр подзорной трубы в глаз, встревоженный Хромос наблюдал, как Одвин теперь уже осторожно, чтобы не усугубить нанесённые увечья и тем не отправить пленника в загробное царство раньше времени, поднял его на руки и понёс как нежную и избалованную принцессу в сторону дворца вслед за переметнувшейся в человеческую личину Рирртой. У главных дверей их встретило ещё четверо одержимых. Способные прекрасно видеть в темноте, они не вынесли с собой фонарей, а потому капитан мог видеть только их размытые в потёмках силуэты, и лишь гадать о тех личностях, которым они принадлежали.

После непродолжительных обсуждений Одвин, Риррта и ещё один демон отправились к конюшням, где они скоро запрягли принадлежавшую стражам простенькую карету и, погрузив в неё бессознательного и надёжно закованного в кандалы Янса, покинули эрсумское посольство и покатили по пустым безлюдным улочкам бодрой рысцой. Прочие же демоны пошли готовиться к скорому пробуждению одурманенной стражи и герцога, перед которыми им придётся разыгрывать спектакль об успешном захвате зловещего убийцы, и, разумеется, что применение тёмной магии будет приписано Янсу.

Той ночью Хромос был не единственным, кто с напряжением и с трепетом в душе взирал на город свысока. В отдалении от здания Сената и бывшего королевского дворца на самом верхнем этаже колокольной башни храма Старейшей Звезды, заложив руки за спину и расправив широкую, могучую грудь, вздымавшуюся от глубоких и мерных вдохов, стоял высокий и статный молодой человек. Носки его круглоносых ботинок выступали за край неогороженной перилами платформы и висели в воздухе на высоте ста пятидесяти ярдов. Яростные порывы ветра, набегавшие на одинокий шпиль злобно хлестали его по щекам, нахально тормошили его короткие кудри цвета льна, хлопали полами подпоясанной чёрной рясы, как бы желая забавы ради скинуть его вниз на каменные ступени, ведшие ко входу в храм, но он стоял незыблем словно тяжеловесное изваяние из тёмного гранита, и лишь неспеша перебирал пальцами правой руки длинные, дважды обёрнутые вокруг его левого запястья, но всё равно свисавшие до самых колен чётки из лакированного дерева, имевшие пышную кисточку из золотых нитей на конце.

— Во имя сиянья Старейшей Звезды… Отрину я прежнюю жизнь и мечты,… — слова слетали с его тонких, немного выдававшихся вперёд светлых губ и улетели ввысь к ночному небу. Говорил он не эрсумском и не на эльфийском, а на авеосте с идеальным произношением каждого звука и каждой интонации, чем могли похвастать далеко не все кардиналы, посвятившие свои долгие жизни изучению этого сложнейшего и многозначного языка.

— Во имя людей, что молитвой живут… Навеки забуду покой и уют… — проронил он вновь, когда вдалеке появилась тусклая голубоватая вспышка, а спустя несколько секунд до него долетел едва слышимый раскат грома. Его прежде бесстрастный и холодный взор оживился, и он впился взглядом во тьму, точно парящий под облаками орёл, заметивший сидящего среди высокой травы зайца. Затем он прикрыл глаза и стал внимать пространству, улавливая мельчайшие колебания незримых и неощутимых для всех прочих людей энергетических волн и духовных потоков. Его душа откликалась на этот зов, вступая с ним в резонанс, усиливая ощущения, пробуждая охотничьи инстинкты, и его мужественное, пускай и совершенно гладкое, лишённое единой грубой и колючей щетинки лицо расплылось в тёплом чувстве наслаждения и удовольствия.

— Во имя секрета, что вверили мне… Сражу я врагов в священной войне, — пропел монах чистым, глубоким, бархатистым баритоном, и малые колокола ответили ему тихим, мелодичным перезвоном. Долгие недели скрытного созерцания и вынашивания хитроумных планов наконец-то подходили к концу, наступала пора для пламенных сражений, по которым он успел порядком истосковаться. Сколько бы битв он не прошёл, сколько бы нечестивых душ он не истёр со света, ему всегда было этого недостаточно. Его ненасытный клинок, с которым он не расставался ни днём ни ночью, требовал свежей крови, но крови особой, осквернённой и запачканной в самых тяжёлых, непростительных и неискупимых грехах. Грехах не плоти, а мысли. — Теперь я ищейка, ловец и палач… Отец мой, услышь же предателей плач.

Произнеся последнее слово клятвы, данной им много лет назад, когда он из голодного ребёнка всеми гонимой, несчастной девушки, слишком рано вкусившей запретного плода, стал юным послушником, и с тех пор тысячекратно им повторённой, превратившуюся в его ежедневную молитву, он перебрал одну бусину чёток и блаженно улыбнулся. Вскоре с низа винтовой лестницы послышались торопливые шаги, сперва глухие и далёкие, но затем всё более близкие и отчётливые. На тесную и узкую кольцеобразную площадку, обрамлявшую самый большой церковный колокол поднялся мужчина, чей возраст вплотную приблизился к солидной отметке в пятьдесят лет. Он был облачён в такую же аскетичную и простецкую на вид, но сшитую из самых дорогих и приятных на ощупь тканей рясу, как и наблюдавший за городом монах.

— Отец Делаим, — также на авеосте обратился он к нему, предварительно упав на одно колено и склонив голову в знаке глубочайшего уважения и готовности к беспрекословному подчинению. — Я принёс вам вести от сестры Велтасы. Отрекшиеся, они…

— Дали о себе знать, — мягко прервал его старший монах и развернулся на месте, так что теперь уже его пятки угрожающе свисали через край, но это ещё более опасное положение его ничуть не обеспокоило. — Видимо сей ночью подлая гадюка высунула голову из сырой норы, дабы поживиться несчастным зверьком, что по глупости смел пробегать под самым её носом.

— Всё верно, ваше святейшество, так оно и есть. Как прикажете поступить? Заверяю вас, что каждый готов выступить по вашему первому слову.

— Тогда передай своим братьям, что нынче моим словом будет «терпение», — Делаим сделал короткую паузу, прислушиваясь к размеренной вибрации пространства и поглаживая очередной шарик чёток. — На сей раз мы опоздали. Подлый змий свершил своё тёмное дело и уже сокрылся в логове. Впрочем, звёзды сулят, что не далёк тот час, когда не юный гад, но старый аспид выползет на свет божий во всю свою длину. И, когда сие случится, мы будем готовы схватить его стальною перчаткой, а затем силой отведём его на священный суд, покуда он в горести и отчаянии будет ломать о нас свои ядовитые клыки. Теперь же иди, сын мой, Сантураил, созови всех наших братьев и сестру Велтасу, а вместе с ними всех монахов и послушников сего храма. Сведи их в наос и пускай они молятся о спасении себя и сей осквернённой земли, покуда я к вам не сойду.

— Слушаюсь, отец, — Сантураил ещё глубже поклонился человеку, который годился ему в сыны, затем поднялся с колен и бодрыми шагами сбежал вниз по спиральной лестнице, оставив великого апостола, снова сделавшего разворот на месте и теперь ставшего ещё ближе к тому, чтобы сорваться вниз, и далее внимать прекрасной и меланхоличной песни ночи в возвышенном уединении.

Покинув башню, апостол вошёл в ту часть огромного храма, куда не пускали обычных прихожан, и где принявшие постриг монахи проводили большую часть жизни в нескончаемых молитвах, запершись в келиях, которые сильно разнились между собой по количеству удобств и обилию мирских излишеств, а также за кропотливым и трудоёмким переписыванием огромного собрания философских сочинений и священных писаний из библиотеки, целиком занимавшей отдельное крыло. Сантураил уверенно шёл по тускло освещённым коридорам, и всякий встречный священнослужитель, в независимости от его сана или возраста, глубоко склонялся перед ним, демонстрируя нескончаемые преданность, безграничное уважение, а заодно облысевшую или же начисто выбритую макушку, и не разгибал затёкшей спины, покуда непогрешимый посланник воли их обожаемого Божества, чьей чистой любви они жаждали более всего на свете и чьего праведного, совершенно заслуженного гнева они страшились хуже смерти, не проходил мимо. По правде говоря, они точно не знали, кем же были эти внезапно прибывшие монахи, ибо в тайну существования Апостолов и ордена Бриллиантовой Розы были посвящены лишь немногие высшие чины Церкви, для остальных же они были всего лишь верными псами всевластного Конклава, чего, правда, было предостаточно для их обоготворения.

За высокими и узкими дверями Сантураила встретила зала с утопавшем во тьме, а потому казавшемся бесконечным лабиринтом из достигавших потолка книжных шкафов, заставленных древними фолиантами в затёртых и потрескавшихся кожаных обложках. Самые же ценные и священные книги для пущей сохранности получали особые оклады, сделанные из толстых серебренных или золотых пластин, украшенных драгоценными камнями и отчеканенными ликами пророков и великомучеников. Один из подобных, покрытых пыльным налётом томов лежал на специальном наклонном столе с небольшим бортиком по нижнему краю, не дававшему книге сползти вниз, и долговязый апостол в свете одинокой свечи неспешно перелистывал его страницы, сделанные из мягчайшего пергамента благородного цвета слоновой кости, вчитываясь в запечатлённые в изощрённых буквах и немного нелепых гравюрах истории великой старины. Подле него стоял совсем ещё юный и не привыкший к столь позднему бодрствованию послушник и широко зевал в ожидании новых поручений. Услышав тихий скрежет огромных дверных петель и узнав в тёмном силуэте названного брата, Ахимаил блаженно улыбнулся и продолжил чтение уже в слух, сокрушив твёрдым голосом умиротворённую и возвышенно-таинственную тишину библиотеки.

— И встал пастух Ио́фий перед царями и народом Доасу́ма, что погрязли в грехах тщеславия, распутства, чревоугодия, и возвестил им во всеуслышанье великую весть. «О вы, кто предался беззаконию и кто отвернулся от истины, хоть были посланы к вам пророки многочисленные со знамениями ясными и с писанием истинным, но вы осмеяли его мудрость, а посланников наших принесли в жертву демонам, коих вы почитаете за ложных Богов. Даровано мне было послание свыше, и нынче же пришёл я к вам не с миром, но с мечом, ибо тот, кто не обратил взор свой ко свету всевышнему и чистейшему, тот принял проклятие в сердце своё и запер его от всего доброго, и тем потерпел убыток великий. Так свершится же предначертанное, и низвергнется сий город презренный и народ его в огненную бездну через три дня и три ночи. Кто раскается и вновь поднимет глаза к звёздам, тому указан будет путь верный к спасению и искуплению, иным же будет погибель страшная». Так молвил он и был растерзан яростной толпою, но лишь плоть его умерла, а бессмертных дух его остался невредим и вознёсся в сады, где текут реки сладкие и прохладные. Пускай было дано им время, но никто из беззаконных мужей не принял раскаяние в сердце своё, но лишь ожесточил его более прежнего и укрепился в своей глупости. На утро четвёртого дня, едва солнце восстало над землёй, Доасум охватило негасимое пламя белее снега. Оно танцевало над домами и людьми, обращая всё в пепел, не щадя ни богоотступников, ни их жён, ни их отроков, покуда светило не зашло за горизонт. Так пал некогда великий, но предавшийся страшному пороку и мерзкому извращению город Даосум. Идущим же по пути праведному да будет награда велика, а для прозябающим во тьме будет наказание великое в озёрах кипящих. Так иди же на свет, о страждущий, и помни, что уста Дьявола сладки как мёд, но сердце его черно и полно гноя, и тот, кто послушался его, кто впустил его в свои разум и сердце, тот потерпит убытки в стране огня и боли. Книга Каифа Ортиского, глава восьмая, — так подытожил свою речь апостол и наконец-то оторвал взгляд от облагороженных чернилами страниц, дабы поднять его на Сантураила. — Чую, брат, что ты принёс мне славные вести или может даже призыв к действию.

— С этим придётся повременить, но час уже близок. Отец Делаим приказал всем обитателям Собора сойтись в наосе, в том числе и нам. Ты пойди разыщи брата Зартаила, а я схожу за сестрой Велтасой, после чего встретимся у главного алтаря. И передавай сей наказ всякому, кто попадётся тебе на пути.

— Раз на то воля нашего отца, то я не смею ему противиться. Придётся мне до поры отложить сие чудное писание, — Ахималил закрыл тяжёлую книгу с глухим хлопком и любовно погладил её по корешку. — Укрепи же сердце своё, отринь всякий страх и всякое сомнение, ибо ты был избран Светлейшим и Высшим из Богов для великого дела — быть пастырем для тех, кого окружила тьма, сокрыв от него любовь и правду. Путь твой будет тернист и тяжек, но будет он преодолён и славный долг будет исполнен, ибо никому не даётся во испытание более того, что он способен вынести на плечах своих, покуда теплится в нём огонь истинной веры.

Эти слова он произнёс в напутствие брату в вере, безошибочно припомнив строки из иной премудрой книги, которую он имел удовольствие прочесть много лет назад, в ином храме в далёких-предалёких краях. Сантураил же, передав послание, отправился в соседнее крыло собора, где сперва разбудил несколько старших священников и отправил их собирать прочих монахов, а затем направился к келье, из которой немногим ранее был скоропостижно и бесцеремонно выселен архиепископ, и вошёл в неё без стука.

Личные покои главы Лордэнской Церкви Старейшей Звезды занимали три просторные комнаты. Одна из них, посреди которой стояла монолитная каменная плита алтаря с и чьи стены покрывали многочисленные фрески с золотыми звёздами и летавшими между них величественными и грациозными ангелами, предназначалась не только для уединённых молитв самого настоятеля храма, но и для принятия самых уважаемых и почтенных горожан, чтобы те могли спокойно исповедаться в неисчислимых прегрешениях, нарушавших буквально каждую из существующих заповедей, причём преступления против нравственности и морали совершались сразу несколькими способами один изощрённее и гаже другого, а после, получив желанное отпущение и успокоение то и дело восстававшей против развязной и непутёвой жизни совести, усесться в соседней комнате за ломящийся от обильных яств и промокший от пролитого вина стол и незамедлительно открыть новый цикл греха и покаяния с полного дозволения и при активнейшем содействии снисходительного архиепископа, который тоже слыл большим обжорой и знатным любителем всего пряного и сладкого. На это приобретённое ещё в озорную и языческую юность пристрастие намекало и скромное монашеское ложе, на котором могли свободно улечься пятеро человек разом, не рискуя при этом ненароком спихнуть ближнего своего на холодной пол. Однако кутёж и веселее были изгнаны из роскошной обители вслед за её непутёвым хозяином, и в затихшие залы вернулась та загадочная и мистическая атмосфера близости чего-то надмирового, неуловимого и непостижимого, которая и должна царить в подобных священных местах.

Сантураил миновал безмолвную гостиную и открыл двойные створки, ведшие в молельную, откуда на него вывалилась волна густого, пахнувшего смолой и лекарственными травами сизого дыма. На квадратном постаменте вместо священного писания, которое теперь небрежно валялось у подножия своего бывшего ложа полураскрытым с помятыми страницами, стоял маленький ковчег. Его стенки были изготовлены из толстых кусков стекла, скреплённых между собой золотыми пластинами и скобами. Их покрывала искусная гравировка, вычерчивавшая правильные линии сложных магических печатей, призванных надёжнее заточить зловещее содержимое ларца. Подобно аквариуму он был доверху заполнен водой, только вместо пёстрых и радующих глаз рыбок в нём плавало чёрное сердце с белыми прожилками малых артерий, и мерно билось, слегка подпрыгивая, и выплёвывая из жерла аорты туманные сгустки, которые в считанные мгновения обращались сверкающими кристалликами и постепенно оседали на заснеженную равнину дна. Каждый его удар отдавался гулким эхом в пропитанном благовонным чадом воздухе.

Напротив алтаря облачённая в строгие монашеские одеяния, подобрав стопы под ягодицы и держа спину прямо, сидела обритая женщина с довольно резкими и крупными чертами лица, делавшими её более похожей на юношу. Погруженная в глубокий транс она внимала каждому звуку, исходившему из ковчега, как если бы его совершенно однообразные удары на самом деле являлись полноценными словами, связанными в нескончаемый монолог, но появление собрата-апостола тут же пробудило монахиню от вознесенной медитативной дрёмы.

— Вскоре после твоего отбытия, брат, проклятое сердце усмирило свой трепет и с тех пор более не подавало явных знамений, но оно по-прежнему чует своих мерзких собратьев и взывает к их помощи.

— Отцу Делаиму сие уже известно.

— В его способностях я и не смела сомневаться, но долг есть долг, и он должен быть безукоризненно исполнен. Так что ещё он поведал тебе и что велел передать его верным сынам и дщерям?

— Он велел набраться терпения и немедля собраться всем в наосе.

— Так значит в сию ночь не судьба пролиться крови, — в прежде бесстрастном голосе девушки появились ноты горькой досады.

— Чья-то уже пролилась.

— Но ведь не наших врагов.

— Сего осталось ждать совсем недолго.

— Мне остаться здесь и продолжить следить за сердцем?

— Отец Делаим приказал явиться всем, в том числе и тебе.

— Тогда позволь мне запереть сердце в саркофаг, чтобы никто из местных невежд случайно до него не добрался, а после я сама явлюсь на встречу.

Апостол оставил названную сестру исполнять положенные предписания по сохранению тайны запретной реликвии, жуткого и ценного трофея давней битвы, и направился в центральную залу собора, которая могла вместить в себя почти тысячу человек для проведения торжественной мессы, однако столь многочисленного собрания приверженцев веры она не знала уже несколько десятилетий. Днём её высокие своды освещались солнечными лучами, изобильно изливавшимися сквозь окна цветного стекла, от чего стены, полы, потолки и скульптурные изваяния начинали пестреть как калейдоскоп, теперь же немногочисленные свечи, поставленные на затёртые скамьи, простирали вокруг себя трепещущие озерца красноватого свечения, в которых ютились бесцеремонно вырванные из царства сновидений монахи. Предчувствуя нечто недоброе, что должно было вот-вот свалится на их головы, они торопливо припоминали все совершённые по слабости духа грехи, которые они прежде считали несущественными пустяками и в которых они теперь решительно и со слезами на глазах раскаивались и читали спасительные молитвы словно скороговорки, шустро жонглируя бусинами чёток. При этом они то и дело боязливо косились на высокие кресла, стоявшие позади главного соборного алтаря, который словно бы поддерживали отлитые из чистого золота младенцы с маленькими и нежными крылышками, что олицетворяли чистоту и непорочность. Трое апостолов молчаливо и гордо восседали на почётных местах, точно бесстрастные и непоколебимые в своих высоких моральных убеждениях судьи, выносящие самые жестокие приговоры с холодным умом и каменным сердцем, которое не могли растопить ни фальшивые слёзы, ни отчаянные мольбы, ни баснословные взятки от обречённых преступников. Воздух вокруг них дышал чистотой и первородной силой, и всякий молящийся страшился поймать на себе их проникавшие в самые сокровенные уголки души взоры.

Откуда-то из далёких коридоров, искажённые до полной неразборчивости многократными отзвуками эхо донеслись звуки напряжённого спора, и вскоре в высокий наос вышел Делаим в сопровождении смиренной Велтасы и толстого, краснолицего мужичка, бегавшего вокруг них и тявкавшего, точно взбалмошная и истеричная собачонка на огромного вола.

— Брат Деламим, позвольте, но то, о чём вы меня просите, это уже выходит за грани возможного. Что бы вы не говорили, но я никак не могу поступить подобным образом, — пыхтел архиепископ Ба́фис, двигаясь мелкими и быстрыми шажками, еле-еле поспевая за своим молодым, а от того и несравненно более здоровым, не страдавшем от последствий многолетнего пьянства и докучливой подагры собеседником. Одной рукой он поправлял всё норовившую свалиться с засаленных, уже начавших седеть волос митру, а второй удерживал подвеску в виде восьмиконечной звезды, чтобы та не болталась и не колола его в раздутый, словно горло у квакающей лягушки живот.

— Во-первых я для тебя не брат, а отец Делаим, и если ты ещё раз проявишь подобное неуважение, то мигом лишишься языка вместе с головой. Во-вторых, я тебя не упрашиваю, а повелеваю закрыть двери собора для всех, кто не принял постриг и не давал обеда Старейшей Звезде.

— Но, отец, а как же прихожане?! Где ещё они найдут спасение своим заблудшим душам? Неужели вы хотите оттолкнуть их прямиком в руки проклятых язычников?

— Единственные прихожане сего некогда славного Дома — это продажные девки, перескакивающие с одной постели на другую, как певчие пташки меж ветвей. Вряд ли среди сих мужей, — Делаим остановился в проходе между скамей и широким жестом указал на всех собравшихся монахов, — старых и младых, найдётся хоть один, кто бы остался чист перед лицом Бога, кто не осквернил себя порочными связями с женщиной или с кем похуже. Не пытайся скрыть сих преступлений, мне уже всё известно о заведённых тут порядках. Все вы нарушали священные обеты, канули во грех распутства и стяжательства сами, а следом за собой увлекли в пучину и несчастных горожан. Это из-за вашего малодушия Лордэн потерял покровительство и защиту Старейшей Звезды, это из-за вас нынче им правят тёмные силы, это вы обрекли город на страшную погибель.

— Городом правит Сенат, и я уверен в чистоте помыслов моего отца, брата и прочих сановников собрания.

— Если их помыслы столь же чисты, как твои собственные, то сему прокажённому краю поможет единственно чудо Господне. Впрочем, начать можно и с малого. Истинную веру необходимо взращивать поступками, жертвами, страданиями и лишениями; претерпеть, дабы вознестись выше всяких гор. Ты же, по воле злого рока рождённый в богатом роде, был лишён сего праведного пути тягот. Ты не заслужил быть главой сей Церкви, но ты всё же стал им по скверной интриге, и повёл вверенное тебе стадо агнцев в преисподнюю. Грех твой тяжек, но Старейшая Звезда готова даровать тебе прощение, если ты наконец-то повернёшься к ней лицом и смиренно примешь покаяние. За сим я низлагаю тебя из архиепископа и настоятеля собора в миссионеры, и в ближайшие дни ты отправишься в далёкие и девственные земли нести заветное слово язычникам, дикарям и оркам.

— Вы, должно быть шутите? — спросил Бафис багровея.

— Я никогда не предаюсь пустословию.

— Даже если так, вы — всего лишь инквизитор и не имеете права вот так меня разжаловать. Я — архиепископ, и только Конклав может решать вопрос о моём удалении.

— Власть моя не от человека, но от Бога, и нет никого иного, кроме него, кто бы стоял выше меня. Противясь моему слову, ты, презренный червь, восстаёшь не супротив воли той Церкви что на Земле, но против воли той Церкви что на Небесах, идёшь наперекор не только Конклаву, но Триумвирату и самой Старейшей Звезде. Вспомни обет, что ты давал, возложив руку на святую книгу, вспомни, как поклялся посвятить земную жизнь служению во имя претворения замыслов высшей силы; прочувствуй значение тех слов и одумайся, покуда у тебя ещё остался шанс.

— Это тебе лучше одуматься, полуэльф, — бросил Бафис, ощутив неподдельную угрозу в словах пришельца. — Я — второй сын Тимриадия Дуизоро. Попробуешь лишить меня сана и выслать на край земли, и завтра же Сенат отдаст этот храм иному богу, а молебны Старейшей Звезде будут проводиться в затхлом коровнике!

— Как же отрадно видеть волка, сбросившего овечью шкуру. Воистину мир прекрасен в своей простоте, когда с него спадает вуаль притворства.

— Ты меня не услышал? Здесь Церковь не обладает той же властью, какая у неё есть в Эрсуме. В Лордэне у вас не выйдет диктовать свою волю подобным образом; если ты желаешь что-то устроить, то придётся с нами договариваться.

— С нами? Разве ты не отказался от прошлой семьи и жизни, дабы получить новую в лице общины?

— Если за что и можно держаться на этом переменчивом свете, так это за кровные узы.

— Слова настоящего язычника.

— Что же, если Старшая Звезда велит мне навеки позабыть о родне, то может оно и так.

— Тогда мне не остаётся ничего иного, как, данной мне властью, освободить тебя ещё и от всех обетов и отпустить тебя назад в мир.

— Нет, так тоже не выйдет! Я не просто так получил эту митру и был назначен смотрителем этого собора. У нас был уговор с Конкла… а-а-а…

— Я и есть Конклав.

Одним ударом в спину Велтаса пронзила бывшего архиепископа насквозь, и выкованный из затвердевшего чистого света клинок вышел из плоти чуть выше солнечного сплетения, не затронув сердце. Выпученные свинячьи глазки Бафиса с ужасом смотрели на сверкающее острие, от которого поднималась тягучая дымка. Вены на шее и лбу надулись, тело охватила мелкая судорога. Несчастный пытался что-то сказать, но из его широко открытого, наполовину лишённого зубов рта доносись только тихие, хриплые стоны и сдавленный кашель. И хотя рана была тяжёлой и глубокой, но кровь из неё не желала сочиться, багрянец не трогал шёлкового подризника. Вместо этого плоть дерзкого клятвопреступника под воздействием священного колдовского клинка стремительно обращалась в бледный и холодный камень.

Когда превращение было завершено, и младший сын почтенного сенатора стал самой искусной из когда-либо созданных, но при том весьма неприглядной в своей эстетике статуей, Велтаса упёрла ему в спину подошву сапога и резким движением выдернула меч. От полученного толчка Бафис повалился вперёд, раздался пронзительный грохот, и сотни сверкающих в пламени свечей осколков разлетелись по полу во все стороны.

— Что же, вот и свершилось малое, теперь настало время для большего, — сказал Делаимом, поднимая из каменных останков золотую подвеску с символом веры. Теперь он говорил уже не на авоесте, но на не менее безупречном эрсумском, чтобы всякий оцепеневший от ужаса монах смог понять его слова.

Не желая погибать столь мучительной и жестокой казнью, какую им довелось только что лицезреть, обитатели храма стали падать ниц перед апостолом, извиваться в его ногах, исповедуясь в грехах, прося прощения и наперебой выбалтывая преступления товарищей, надеясь тем самым снискать себе расположение их нового господина.

— Мне отрадно видеть силу и глубину вашего раскаяния, но сего будет недостаточно для искупления. Встаньте же, мои сыны, укрепите сердца и обратите слово своё в благое дело. Заприте все двери и не открывайте их никому, пускай все короли мира станут ломиться в них, суля вам награды и наказания. Унесите прочь все скамьи из сего зала, а останки сего презренного нечестивца, что смел называться святым отцом, соберите в вёдра, дабы его тернистый земной путь окончился не грехом, а послужил очищению Лордэна и возвращению его былой славы!

Не успели отзвуки его короткой, но торжественной речи затухнуть под высокими арочными сводами наоса, как монахи с поистине фанатичным рвением набросились на тяжёлые дубовые скамьи, и принялись отодвигать их к стенам, заполняя залу шуршащим скрежетом и натужным пыхтением. Пока они занимались поспешной перестановкой, Ахимаил достал из висевшей у него на плече кожаной сумки большую, длиной в локоть и толщиной в мужскую ладонь, книгу, заключавшую в себе три тысячи тончайших, но невероятно прочных, буквально неразрываемых серебряных страниц, на которых протянулись золотистые строчки древних букв, существовавших ещё до рождения человечества. Отыскав необходимы раздел, апостол подозвал к себе самых умелых и опытных писцов и показал им невероятную по сложности и бесподобную по красоте октограмму, которую им предстояло начертать на полу храма. Однако обычные краски или мелки были совершенно непригодны для сотворения столь могущественного колдовства.

Когда наос был наконец-то избавлен от всей лишней мебели, монахи стали подходить к алтарю, где они, предварительно прочитав молитву во спасение собственной души от поразившей их напасти, дрожащими от страха и омерзения пальцами брали из трёх вёдер обломки покойного архиепископа: кто палец, кто ухо, кто половину подбородка, а после становились на карачки и начинали вычерчивать этими осколками толстые и жирные линии, белый скелет будущего рисунка. Глядя на эту старательную подготовку, сидевший на главном церковном троне Делаим довольно улыбнулся и прокрутил шарик чёток.

----------

Всем спасибо за чтение и ожидание, буду рад вашим комментариям.

P.S. совсем забыл выложить текст той стихотворной клятвы, что произносил Делаим. Вообще она должна открывать произведение, но в онлайн-формате решил так не поступать (надеюсь, что когда-нибудь будет и печатный)

Во имя сиянья Старейшей Звезды,

Отрину я прежнюю жизнь и мечты,

Забуду обиды и пошлую страсть

И Небу отдам над душой моей власть.

Во имя людей, что молитвой живут,

Навеки оставлю покой и уют,

Без страха войду в непроглядную тьму

И сердце отродья мечом поражу.

Во имя секрета, что вверили мне

Сражу я врагов в священной войне

Теперь я ищейка, ловец и палач,

Отец мой, услышь же предателей плач.

Глава XIX «Воля Узника»

— Чтоб вас всех чёрт отымел, мерзкие твари. Ну давайте, давайте! Дерите свои паршивые глотки, кричите…громче! Громче! Пока ещё можете. У-ху-ху... Я вам сейчас такое устрою, что во век не забудете, гниды вонючие, — сбивчиво и недовольно рычал и плевался на ходу пыхтящий Галват, грузно, но стремительно спускаясь по тёмной и узкой винтовой лестнице, придерживаясь руками за влажные и поросшие желтоватым грибком и зелёным мхом неровные каменные стены, чтобы не свалиться и не сломать себе шею.

С побагровевшим от беготни лицом и с клокочущей злобой в груди невысокий и коренастый, имевший походившее на пивной бочонок тело старший надсмотрщик вывалился на этаж с тюремными камерами, где этой ночью воцарилась сущая анархия, грозившаяся в любой миг перерасти в полноценный мятеж. Все заключённые: и стар и млад, и разбойник-убийца и купец-обманщик — все они буянили и вопили, что было мочи, отчаянно колотя по чугунным прутьям тем, что нашлось в тесных камерах, включая цепи собственных кандалов. Они топали ногами, били себя в грудь кулаками, пронзительно свистели, размахивали руками, показывая оскорбительные жесты и щедро матеря скакавших подле клеток охранников, безуспешно пытавшихся усмирить бесноватые массы ударами деревянных дубинок и хлёсткими щелчками коротких плетей с множеством языков. Однако, как бы они не старались — ничто не помогало, и если блюститель порядка подходил слишком близко к решётке, то бунтовщики немедленно расступались, и на ненавистного надзирателя выплёскивалось содержимое переполненных отхожих вёдер, что вызывало взрыв восторга, хохота и гогота у всей толпы, в особенности, когда смрадная струя или мерзкие, холодные брызги попадали в искажённую гневом надменную рожу и тюремщик начинал истерично отплёвываться.

— Э-ге-ге-е-ей! Мужики! Хряк!.. Хряк пришёл! — закричал один из мятежников, заметив появление Галвата.

— У-у-у! Хряк!.. Хряк!.. Хряк!.. — сперва гулко затрубили, а после громко и складно заскандировали узники, загремев цепями с новой силой и затоптав в едином слаженном ритме, приветствуя своего старшего мучителя, как это делает ликующая на трибунах толпа, заметившая долгожданный выход любимого чемпиона-гладиатора. Галват двинулся вдоль коридора, минуя камеры, раздавая пинки и оплеухи неумелым надсмотрщикам, поддавшимся страху перед бесноватой толпой и потерявшим всякую власть над сплотившимися сидельцами, и вместе тем его всё больше распирало от злости, от чего его всего начинало мелко трясти, а короткие, крючковатые пальцы сами сжимались в тугой кулак. Он всем сердцем ненавидел прозвище, которым много лет назад его нарекли острые на язык и меткие на глаз заключённые и котороенамертво прилипло к нему, какими бы жестокими методами он не пытался его искоренить. Правда в обычное время его называли так только за глаза, опасаясь немедленной и жестокой расправы, но в тот момент пьянящее и бодрящее чувство единства и сладостный дух бунтарства заставили узников уверовать в их полную безнаказанность, так что они открыто выкрикивали это хлёсткое погоняло с наглостью и упоением, как если бы эти слова могли в самом деле давать пощёчины по пухлым и плешивым щекам и при том дурманить голову словно креплённое вино.

— Убью… убью всех мразей… прикончу ублюдков и выкину их в море, всех до единого, — вновь и вновь повторял про себя Галват, скрипя жёлтыми, покрытыми винным камнем зубами и всё громче выдыхая воздух сквозь сплюснутые ноздри, словно взбешённый бык, как вдруг его мысли прервало звонкое журчание, и что-то мокрое, отстучав звонкую трель по каменным плитам пола, потекло сперва по его сапогу, а следом по голени и бедру. Отпрянув в сторону, он развернулся и увидел, как один из заключённых, прижавшись к решётке болезненно тощим, впалым до самого позвоночника животом с выпирающим кольцом пупка и спустив до самых щиколоток драные и безобразно изгаженные штаны, стоял и молча мочился, пытаясь вновь попасть непослушной струёй на ноги надзирателя.

Этот дерзкий поступок от чего-то не вызвал у толпы прежнего взрыва веселия, а даже наоборот, люди начали затихать и, едва дыша, предаваться безмолвному созерцанию, и очень скоро в прежде шумной тюремной галерее остались только дробный звук разбивавшихся о пол капель да редкие и глухие, но преисполненные гнетущего отчаяния и тяжких страданий вопли, доносившиеся откуда-то далеко из-под земли. Отойдя на безопасное расстояние, Галват более ничего не предпринимал, и только смотрел на пустые, окружённые чёрными синяками желтушные глаза и растянувшиеся в дебильной улыбке сухие, обветренные и растрескавшиеся в кровь губы, меж которых проглядывали редкие и кривые гнилые зубы да воспалённые дёсны.

— Ко мне ублюдка, — прошипел старший тюремщик с надувшимися на лбу венами и покрасневшими от прилившей крови глазами, когда мочевой пузырь полоумного наглеца наконец-то опустел. Два надзирателя подскочили к решётке, отперли замок и зашли внутрь. Это был подходящий момент для осуществления прежних мятежных намерений. Окружавшие охранников со всех сторон заключённые могли наброситься на них и в считанные мгновения голыми руками растерзать своих мучителей в мелкие клочья, но весь их боевой настрой куда-то улетучился, и они, точно стадо покорных овец перед пастушьими псами, расступились перед охранниками и дали им протиснуться к соседу по камере, который всё продолжал стоять в той же глупой позе с оголённой задницей. Добравшись до него, надзиратели сходу и не сдерживая сил ударили его дубинкой по хребту, так что мужчина повалился на ноги, издав тихий стон. Они подхватили его исхудавшее, немощное, облачённое в вонючее тряпьё тело и выволокли его в коридор, где бесцеремонно швырнули к ногам Галвата в тёплую лужу мочи.

Не успел узник свернуться в защитный калачик, как тюремщик с размаху ударил его носком сапога немногим ниже рёбер, а затем ещё и ещё раз, с каждым пинком оставляя неровные красные пятна на искусанной блохами и изъеденной язвами плоти. Галват лягал его без разбору и совершенно не сдерживая сил, дав волю накопившимся в нём ярости и жажде насилия. Лицо несчастного быстро превратилось в один огромный и распухший, сочащийся кровью бесформенный синяк, последние зубы покинули его рот и теперь, обломанные и раздробленные, лежали на полу. Больная селезёнка лопнула, желчный пузырь порвался, обе забитые камнями почки оторвались, да и остальным органам досталось ничуть не меньше — большинство из них в считанные мгновения оказались полностью разрушены и обратились в единый склизкий сгусток, бултыхавшийся в брюшной полости. Ни медицина, ни колдовство уже бы не смогли выдернуть нарушителя порядка из цепких лап мрачного жнеца, но впавший в безумный раж Галват продолжил неистовое избиение, даже когда его жертва уже давно перестала дышать. Предаваясь этому чёрному делу, он не стремился получить садистского упоения от непосредственного лицезрения чужих страданий, к ним он был весьма холоден и даже не особо любил присутствовать на пытках в качестве зрителя, но он желал ощутить, как вечно окутывавшие его сердце страхи и угнетавшие разум мысли о собственной никчёмности, отступали, возвращая ему душевное спокойствие и хлипкую уверенность в собственных силах, позволяя ему ненадолго почувствовать себя могучим властелином жизни, если не своей собственной, то хотя бы чужой. В ту ночь он был особенно беспокоен и зол, а потому ему требовалась куда большая разрядка.

Когда запасы злобы наконец-то иссякли, а хлипкое душевное равновесие было восстановлено, Глават отошёл от истерзанной жертвы и вытер тыльной стороной ладони пот с пунцового лба. Сплюнув густую слюну на лицо новоиспечённого покойника, он как-то рассеяно и даже неуверенно осмотрелся по сторонам, будто бы последние несколько минут жизни не оставили никаких следов в его памяти и он силился припомнить, как он оказался в нынешнем положении да и кем он вообще был.

— Так… фу-у-ух… Ма́ки, Ве́стро, возьмите этого поганца, киньте его в мешок вместе с камнем, зашейте и скиньте со стены в море. Ну а вы, все, — сказал он, обращаясь уже к арестантам, и сделал короткую паузу, чтобы отдышаться. — Только попробуйте мне ещё хоть раз пикнуть, и вы все отправитесь вслед за ним. Уяснили, твари?!

Ответом ему было гробовое молчание.

— То-то же, ублюдки недорезанные, — процедил сквозь зубы Галват и пошёл назад к лестнице.

Пускай на душе у него стало куда легче, старший надсмотрщик взбирался по крутым ступеням крайне медленно, переставляя короткие, похожие на дубовые пеньки ноги и ощущая как уже немолодое и порядком поизносившееся сердце надрывисто и сбивчиво колыхалось в широкой груди. Тяжесть его массивных кулаков и непревзойдённая сила ударов недвусмысленно намекали, что его кости были выкованы из чугуна и залиты свинцом, но слабые лёгкие и дурное сердце, лишавшие его выносливости, не давали в полной мере реализовать их убойный потенциал, к большой радости заключённых.

Вновь облившись по́том с ног до головы, Галват спустя, как ему показалось, целую вечность мучений наконец-то поднялся на самый верх башни и пинком открыл дверь, за которой его встретила тускло освещённая комнатушка. Наиболее удалённая от всех прочих помещений, забитых немытыми телами и высохшими испражнениями, она, являясь возможно самым спокойным и уютным местом во всей темнице, закономерно стала постоянным обиталищем тюремного начальства. Кроме пары узких кроватей с колючими соломенными матрасами её небогатое убранство состояло из большого вещевого сундука, полупустого ящика с закупоренными бутылками дешёвой сивухи и стола из скверно отёсанных досок, за которым на приземистых табуретах сидело двое человек. Между ними стояла одинокая сальная свеча, и её слабое красное пламя оставляло на их щеках и глазницах угловатые тени, придавая их и без того угрюмым, отталкивающим лицам поистине демоническое выражение.

— Быстро же ты с ними управился, — слегка сиплым, но глубоким и вкрадчивым голосом обратился к Галвату мужчина, сидевший лицом к двери. — Скольких пришлось отдубасить?

— Всего одного, — ответил ему надсмотрщик, плюхнувшись на своё место, затем взял из тарелки давно остывшую, обкусанную с одой стороны до бледной кости куриную ножку, чью загорелую и закоптившуюся шкуру покрывал слой липкого жира, и жадно впился в неё зубами.

— Сильно?

— Да… — ответил Галват после длительной паузы и снова принялся за еду.

— Он сдох?

— Вроде как, но если нет, то скоро он вдоволь нахлебается солёной воды.

— И кто сегодня отправился кормить рыб?

— Ну… — буркнул Галват и продолжил жевать, — какой-то тощий идиот с длинными волосами и тупорылой лыбой… Кажется, у него на щеке было родимое пятно.

— Это старый Шу из дальней одиночки, — с очевидным недовольством и примесью тревоги довершил его слова прежде помалкивавший смотритель, нервно ковыряя стол остриём изогнутого, походившего на большой, сверкающий волчий клык кинжала. Во всех отношениях он был длинным и тонким, так что в нём было сложно заподозрить большую силу, но холодный и пристальный взгляд его больших, словно у хищной птицы, но глубоко посаженных и окружённых тёмными кругами светло-голубых, почти бесцветных и лишённых блеска жизни глаз внушал куда большее чувство опасности, нежели вздутая груда мышц. Среди заключённых он был известен под именем Бритва, и ему, в отличие от Галвата, полученное прозвище было очень даже по душе, и каждый раз, когда кто-то обращался к нему подобным образом, он едва заметно улыбался самым краешком рта, что, правда, более походило на нервную судорогу, которой он тоже страдал.

— Вот почему из всей сотни орущих ублюдков ты выбрал именно его, а? Баран ты эдакий. Ведь ты нарочно это сделал, да? — сказал главный надзиратель не столько со злобой, сколько со страданием в голосе, как если бы он уже успел примириться с потерей и даже простить твердолобого подчинённого.

— Он сам мне на то повод дал. Вон — все портки мне изгадил, мерзавец! За то я его и пришиб всем в пример. А что в этом такого?

— А то, что он должен был сидеть до тех пор, покуда сам не сдохнет от старости и не днём прежде. На то было… особое распоряжение, — сказал Граф, многозначно переглянувшись с Бритвой, который отвечал за содержание осуждённых преступников и злостных нарушителей тюремного режима в тесных и сырых коморках глубокого подземелья. Заключённые одарили тюремного начальника столь громкой и пафосной кликухой за то, что, попав в стены удалённого и мрачного замка, они оказывались под его полной, абсолютной и ничем не ограниченной властью, как если бы весь прочий город с его законами и устоями, как и весь остальной мир людей и даже Богов переставали для них существовать. Граф был подлинным монархом маленькой, тюремной вотчины, где он по своему усмотрению мог и судить, и карать, и миловать сосланных к нему людей за совершённые ими грехи и за просто так. Впрочем, в отличие от большинства его грубых и бесхитростных подчинённых он не измывался над узниками ради забавы или ради того, чтобы ощутить всю полноту своей власти. Напротив, он был спокоен, сообразителен и изворотлив, имел весьма недурную, пускай что и вовсе не красивую внешность и умел в кратчайшие сроки расположить к себе зелёных новичков, чтобы вызнать у них все самые сокровенные тайны, обещая им лёгкую жизнь в заключении и обнадёживая скорым освобождением, а после неизменно предавал попавшихся на крючок простачков и начинал высасывать из них все соки, превращая их в камерных стукачей или же вынуждая запуганных родственников или бывших подельников платить регулярную дань, не чураясь при этом самых низких, подлых и грязных методов давления. Единственным его истинным пороком была необузданная и ненасытная жадность, и именно она подчиняла и развращала всё его остальное существо. К слову, почти всякий обитатель тюрьмы, будь то сиделец или втянутый в его тёмные игрища охранник, верил в то, что у Графа не было ни души, ни сердца.

— Да откуда ж я мог знать, раз он не мой?!

— Хах… верно… не мог. Чёрт бы побрал этих проклятых стражей, — бессильно выдохнул Граф и сделал пару обжигающих глотков из кружки. С внезапной смертью истощённого безумца его месячный доход убыл на одну золотую крону, а Бритва потерял самую любимую игрушку, которую он усердно и методично обрабатывал последние четыре года, стерев в порошок и смешав с подножной грязью некогда сильного духом и телом человека. То, в чём все окружающие увидели безумную выходку полоумного дурака, на самом же деле являлось последнем осознанным деянием разрушенной личности, утратившей всякую надежду на прижизненное избавление, но не желавшей более ни на мгновение продлевать столь бессмысленное, полное нескончаемой боли и непрекращающихся унижений существование, но не имевшей сил к тому, чтобы самостоятельно оборвать свою проклятую жизнь.

— Ну что? Продолжим игру? — сказал Хряк, когда на обглоданной куриной кости не осталось ни мяса, ни хрящей.

— Давай, только руки сперва вытри, а то ты мне уже карты до того промаслил, что их теперь держать невозможно — так и норовят выскользнуть из пальцев.

— Ладно… ладно, — лениво согласился Галват и вытер сальные руки о обмоченные штаны, не желая тратить время на поиски тряпки. — Играем на интерес?

— О, ещё бы! Ты мне сейчас вернёшь всё, что отнял по своему скудоумию, — Граф злорадно улыбнулся и, быстро перетасовав старую колоду, принялся раздавать карты на трёх игроков по шесть в одни руки. — И так, у кого младший маг?

— У меня есть трое, — отозвался Хряк.

— А у меня их два, — перебил Граф и тут же выложил на стол карту с тремя нарисованными лучниками в стальных шлемах, — так что держи трёшку.

— Ага, разбежался, — ответил Хряк и с довольной ухмылкой измазанных в жире губ побил лучников пятью всадниками. — Бито.

Он уже хотел отправить павших бойцов сброс, но всё ещё пребывавший в некотором беспокойстве Бритва молча подкинул ему тройку копейщиков с порванным и растрепавшимся уголком.

— Да чтоб тебя. Вот! И ты получи в рыло, — вслед за этими словами на поле брани легли те самые ранее вскрытые три мага, по воле не слишком умелого художника пытавшиеся совместно наколдовать нечто вроде жёлтого пламени или светового шара, а может что и вызвать какого опасного духа. — Теперь всё?.. Всё? Ну, тогда идём дальше.

Разыгранные карты отправились на край стола в сброс, все добрали руки до шести, и Хряк начал новый раунд с четвёрки злых копейщиков. После нескольких розыгрышей, во время которых Бритва, не желая в начале игры тратить выпавшую ему «Башню Юга» и придержать её до финальных стычек, согласился взять шесть лишних карт, но затем бо́льшую часть из них он ловко отправил в сброс, а оставшиеся передал Графу, пожертвовав для этого принцессой всадников. Этот тактический ход оказался в полной мере оправданным, и спустя ещё пять битв, тощий тюремщик разыграл спасительную башню, отразив мощную и коварную атаку Хряка «Драконом Земли». К тому моменту стопка добора в конец иссякла, и оставшийся с пустыми руками Бритва был признан победителем. В отличие от Графа и Хряка он, не желая лишний раз тревожить чувствительные и шаткие нервы бестолковыми авантюрами, никогда не играл на деньги, хоть и не упускал возможности присоединиться к общей забаве. Обычные в таких делах уговоры и подначивания не оказывали на него никакого влияния, так что по общему соглашению его победа считалась за ничью и каждый оставался при своих ставках, чем иногда пользовались не слишком удачливые игроки, чуявшие своё близкое поражение и не желавшие сохранить заветные монеты при себе, и они намеренно давали ему победить, выставляя против него самые слабые карты.

— Видимо, что сегодня не мой день, — подытожил партию Граф, немного откинувшись назад и поднося кружку к губам. Смазав ржавые шестерни гнилого нутра сивушными маслами, надсмотрщик прислушался к далёким крикам и недовольно поморщился. — И как этот паршивец до сих пор может так орать? Уже ведь давно должен был охрипнуть.

— Да, знатно дерёт глотку, — ответил Хряк, внимательно рассматривая голую кость, надеясь, что он пропустил пару мясных волокон. — Как думаешь, что они такое с ним вытворяют?

— Не знаю, — тихо пробормотал Бритва, вернувшийся к скоблению стола.

— А ты хотел бы быть там вместе с ними? Посмотреть, что да как? — продолжил расспросы Галват, для пущей верности пихнув товарища локтем в бок. Однако тот ему ничего не ответил и только глубже вонзил нож в дерево, так что во все стороны полетели сухие опилки. Чувствуя, что тут разговор не заладится, Хряк обратился к Графу. — Зуб даю, они там его магией пытают. Ты часом не знаешь, какой стихией пользуется тот капитанишка?

— Этот… если память мне не изменяет, — Граф покосился на пустую бутылку, — то вроде должен быть из огненных колдунов.

— О-о-о, теперь то всё понятно. Должно быть они там его жгут в самые нежные места, от того и вопит так громко.

— Раскалённая кочерга ничем не хуже будет, а даже лучше, — снова огрызся уязвлённый до глубины души Бритва.

— Ну, тебе лучше знать. Хотя у тебя они никогда так бойко не кричат.

— И не должны. Не в этом суть.

— Ладно… ладно, как скажешь, — отступил Хряк, видя сколь стремительно задвигалось острие кинжала в беспокойных руках, и как заметались воспалённые глаза. — Кстати, что это за баба была с ним?

— Ты про рыжую? Да пёс её знает, впервые вижу. Наверняка тоже магичка какая из гильдии или чья-то знатная дочурка, больно уж гордо себя держит. Та ещё злобная стерва. Пока я с капитаном разговаривал, она стояла у него за спиной и смотрела на меня как не кусок дерьма, и ещё так гадко морщила нос. Её бы на пару деньков в карцер без еды и воды кинуть, так сразу бы ручной стала и покорной, как и подобает бабе. Ну а там… хе-хе… Впрочем, за всем этим бедламом я едва не забыл, что у нас помимо прочего есть ещё одна важная работёнка, и она для тебя.

— И что надо сделать?

— Всего-то ничего — выпустить на волю одного мелкого воришку по имени А́фрий. Он к нам три дня назад попал. Такой мелкий светлый прощелыга, ты должен его помнить.

— Ага, в средней на восточной стороне сидит. А по какому поводу его выпускаем, если не секрет?

— Он заядлый игрок, похлеще нас троих вместе взятых, но то ли играет совсем уж худо, то ли удача к нему всегда повёрнута немытой задницей, к тому же на собственных ошибках он учиться не умеет, а оттого парень по жизни ходит в долгах как в шелках. Кое-кому не нравится, что он тут у нас бездельничает и отлёживается на нарах, когда ему причитается трудиться в поте лица в уплату проигрыша. В общем выставишь его за порог и получишь за то пять серебра.

— Э! Как так? В прошлый раз же было пятнадцать.

— Это тебе наказание за убитого Шу. Скажи спасибо, что вообще хоть что-то выручишь, кроме пинка под зад. Или хочешь получить обвинение в убийстве?

— Нет уж, спасибо, как-нибудь обойдусь, — сказал Галва и внимательно прислушался. — Кажется, что эти утырки не поняли намёка. Снова шум поднимают.

— Да, тоже слышу. Всё этот проклятый крикун из подземелья их возбуждает. Вот бы и его заткнуть. Чёрт бы побрал этих стражей. Так что иди давай, усмиряй их, ну а заодно разберись с Африем. Его на воле должно быть уже заждались.

— А ему вломить можно? — с надеждой спросил Хряк, вставая на ноги и поправляя сползшие штаны.

— Разок-другой и то не сильно. Если ты его покалечишь, и он не сможет отрабатывать должок, то его хозяин спросит деньги уже с тебя, и я настоятельно советую тебе не ругаться с этим отморозком. Защищать не стану, отдам со всеми потрохами.

В ответ Галват хотел отшутиться, упомянув беспокойного мастера пыток, терзавшего бездушный стол вместо живого человека, но тяжёлый и бескомпромиссный взгляд Графа, дал ему понять, что на сей раз шутки были не уместны, и дело было в высшей степени серьёзным.

— Ладно, я понял. Сделаю всё по красоте, — Хряк встал из-за стола и, громко хрустнув костяшками, направился к лестнице, с которой уже вполне ясно доносились новые гневные, полные бранных слов выкрики.

Как вы уже могли прежде заметить, несмотря на всё своё сказочное богатство, а может что и именно благодаря ему, ведь богатство одних неизменно соседствует с нищетой других, потому как если два человека имеют одинаково много или одинаково мало, то никто из них не может быть назван ни богатым — ни бедным, ибо они равны в своих достатках и лишениях, и только когда мы прибавим к ним мерило в лице третьего человека, который будет иметь отличное от них имущество и будет отягощён иными жизненными заботами, малопонятными для первой двоицы, мы наконец-то сможем узнать — были ли они прежде богаты или всё же бедны, и чем ярче сверкает необузданная в своей глупой чрезмерности и безобразной крикливости роскошь, тем ужаснее чернеет подле неё голодное отчаяние бесплодной нищеты, и каждое из них по-своему портит людскую натуру, извращает её добрые черты и, сбив с праведного пути, толкает человека к злодеянию против собрата, однако же именно на месте их пересечения, где контраст гниющего изобилия и холодного запустения буквально режет глаза и зажигает в душе пламень праведного гнева, от которого в разуме начинают закипать мятежные идеи, требующие уничтожения текущего порядка, именно там зыбкое намерение имеет куда больше шансов переродиться в твёрдое и решительное действие, которое одними будет названо тяжким преступлением и кощунственным посягательством на незыблемые и священные устои общества и права достойной личности, а иными будет превознесено и воспето, как героическая борьба за восстановление попранной справедливости, но всё же я нынче не намерен ещё глубже вдаваться в этот давнишний спор, не стихающий по сей день, и потому оставлю дальнейшие рассуждения на совесть и волю читателя, ну а сам только скажу, что всё вышеперечисленное привело к тому, что в Лордэне имелся не один десяток маленьких, тёмных и сырых каталажек при сторожевых постах, куда без лишних разговоров бросали всех буйных и недовольных, чтобы те, оставшись без нормальной еды и потеряв от неудобства и беспокойства сон, могли хорошенько поразмыслить над своей жизнью перед тем, как их спустя несколько дней заточения вышвыривали за порог, подгоняя всяческими угрозами и щедрыми тумаками, а в дополнение к ним за чертой самого города были устроены несколько каторжных дворов и были воздвигнуты пара полноценных тюрем, где уже куда более опасные и убеждённые в собственной правоте преступники могли проводить долгие месяцы, незаметно сливавшиеся в целые года и десятилетия, и самой страшной из этих темниц был «Утёс».

Старинная крепость квадратной формы стояла на самом дальнем островке узкой гряды, вытянувшейся на несколько сотен шагов в море. Высокие и отвесные скалы, больше походившие на обломанные колоны исполинского храма, разрушенного вековыми штормами, были соединены между собой каменными мостами, прокладывавших единственный путь с большой земли на остров и с острова на большую землю. Бесноватые, не утихавшие даже в безветренную погоду волны с короткого разбега налетали на гранённые глыбы, ловко взбирались по ним на пять-семь локтей вверх и разлетались белыми хлопьями пены, чтобы собраться у их подножья, отступить, обнажив густо поросшие бурыми водорослями и облепленные гроздьями моллюсков корни скал, а затем снова разбиться он них в новом ветке бесконечного цикла, призванного медленно, но верно стереть могучие и горделивые столбы в песок. Любой корабль, который бы решился причалить к отвесным берегам непременно бы разбил о них все борта и пошёл ко дну, если прежде его днище не оказалось бы вспорото острыми подводными скалами, что уж тут говорить о человеке, который бы осмелился преодолеть эти дьявольские, бурлящие сотней мелких водоворотов воды вплавь. Сам же тюремный замок был довольно-таки мал, не обладая особо толстыми стенами, и в нём не было ничего сверх самого необходимого, а потому узники круглыми днями и ночами просиживали штаны в тесных камерах, где им дозволялось только жрать, спать и гадить, и это бытие забитого скота рано или поздно, но с фаталистической неотвратимостью обращало заточённых людей в этот самый скот, но отнюдь не смиренный, а озлобленный и жестокий, что приводило не к желанному исправлению, но к дальнейшему уродованию заблудших душ.

На берегу, недалеко от первого моста располагалась крошечная деревушка в десяток бревенчатых домишек, где обитали одни только стражи, да тюремные работники, потому как никакой здравомыслящий человек не захотел бы по собственной воле селиться в таком поганом, пропитанном людскими несчастиями месте несмотря на всю его природную живописность. Из-за угла слегка покосившейся конюшни на пяток голов, прильнув плечом к почерневшим, полупрогнившим брёвнам, стоял Хромос и следил за мостами, изредка прикладывая подзорную трубу к усталым глазам. Было раннее утро, поднявшееся из-за линии горизонта солнце окрасило небеса в розовые и нежно-фиолетовые оттенки, на которых лежали тёмные кляксы облаков и чёрная тень Утёса.

После того как карета покинула территорию дворца, Хромос ещё долго следил за ней с высоты сенатского балкона, а едва она скрылась с глаз, так он тут же помчался в том направлении, чтобы выручить товарища. Капитан не сомневался в том, что демоны собирались подвергнуть новоиспечённого и столь ненавистного пленника допросу, и вероятно, что куда более суровому чем тот, который довелось испытать ему самому, но он не имел и малейшего понятия о том, куда же они могли его везти, раз уж их логово было полностью уничтожено пожарищем. По крайней мере именно так дела обстояли в самом начале погони. Расспрашивая встречные ему патрули стражей и щедро одаривая пьянчужек и бродяжек не только медяками, но порой и серебром, Хромос не без трудностей и ошибок, которые несколько раз заставляли его возвращаться назад и отыскивать верное продолжение пути, но таки добрался до вышеупомянутой деревушки, где караул, к его большой радости, подтвердил, что пару часов назад заправляемая одноглазым гномом карета миновала их пост и въехала на мост, чтобы потом скрыться за воротами Утёса.

Опасаясь новой встречи с тёмной чародейкой Рирртой, Хромос принял решение не идти на рожон и оставаться в засаде, покуда она и её незаметные и юркие теневые слуги не покинут его стен. Он, разумеется, понимал, что одержимые могли пробыть там целый день, но капитан всё равно не мог найти, чем же он мог ещё заняться в сложившейся ситуации, так что ему оставалось только ждать, размышляя о том, была ли засада случайным совпадением, был ли Глосель раскрыт и схвачен тёмными силами во время выполнения поручения, или же он был их недостойным обращения, но верным приспешником и добротным актёром. Пребывая в таком дрянном положении и подавленном состоянии духа, капитану довелось стать свидетелем одного занимательного события.

Когда он уже где-то с час нёс своё одинокое бдение, усердно подавляя позывы ко сну, в деревушку въехала телега с двумя мрачными мужиками, один из которых показался Хромосу знакомым, хотя он и не смог сразу же припомнить, где же им доводилось прежде встречаться. Появление подозрительных путников не капли не встревожило стражей, и более того вышедший к ним начальник караула радостно пожал каждому руку и завёл дружескую беседу с незваными гостями, во время которой он окликнул помощника и отправил его бежать с поручением в Утёс. Не успела двойка коней толком передохнуть после долгой дороги, как помощник уже возвращался назад в компании ещё одного стража и какого-то оборванца с большим, свежим синяком под правым, налившемся кровью и полностью закрывшимся от обширного отёка глаза. Арестант всеми силами упирался и, проливая горькие слёзы под ноги, уговаривал конвоиров позволить ему остаться в тюрьме, но они игнорировали страстные мольбы воришки и, крепко удерживая его подмышки, чтобы тот, подталкиваемый в спину отчаянием, не попытался сигануть с моста в гибельные воды, тащили его навстречу к ещё более опасной для его жизни свободе.

Перевесившись через край телеги, шестёрка Иклоса с багровой коркой крови на рассечённой и до сих пор немного припухшей, кустистой брови ухватил Африя за шиворот и помог стражникам закинуть его в кузов, где тут же связал его по рукам и ногам, затянул рот кляпом, а после запихнул его в мешок, разочек ударив пленника в живот, чтобы тот меньше брыкался и не усложнял и без того не самую простую работу. Когда должник был хорошенько упакован и надёжно спрятан под толстым слоем свежей соломы, возница достал из-за пазухи туго набитый кошель и перекинул его начальнику стражи. Поймав мешочек и быстренько пересчитав приветливо и ласково позвякивавшие серебряники, он от всего сердца пожелал бандитам счастливого пути, даже сняв с головы шляпу и широко ею помахав. При всём при этом деловитый капрал был не только осведомлён о прибытии Хромоса на его заставу, но и прекрасно знал о нетерпимости неподкупного капитана к взяточничеству, однако регулярное, порой даже ежедневное злоупотребление властью ради собственного обогащения, которому не было и не могло быть конца и края, кроме способности убедительно лгать и извиваться так ловко и бойко, как не сможет даже брошенная на раскалённую сковороду змея, взрастили в нём феноменальную, почти сверхъестественную чуйку до людей и тех неприятностей, которые они могли ему принести, и тех возможностей, которые они ему открывали через свои слабости и пороки, и стоило ему встретить капитана, как он в тот же миг по туману в уставших глазах, по едва ссутулившимся плечам смекнул, что перед ним был вовсе не тот грозный человек чести, каким капитан Нейдуэн обычно представал в свете, что он растерял всю силу и влияние, а потому капрал действовал смело и нагло, ни секунды не сомневаясь, что его не постигнет справедливое наказание за открыто свершаемое преступление, и только шире улыбался, когда его взгляд пересекался с недовольным и презрительным взглядом Хромоса, которому только и оставалось, что всё проглотить и забыть.

Поднимая копытами и колесами желтоватую пыль, телега покатила назад в город, и в деревушке вновь воцарились покой и видимость порядка. Простоявшие вторую половину ночи караульные, протяжно и широко зевая, ковыряли сапогами и древками копий землю в ожидании заветной смены; проснувшийся с первыми петухами повар, перекусив на скорую руку холодными остатками вчерашнего ужина и опохмелившись кружкой живительного креплёного пива, без особого энтузиазма таскал из-под навеса дрова, то и дело роняя их в пыль и спотыкаясь на ровном месте. Из дверей избушки, стоявшей в удалении от всех прочих домишек в том месте, где берег был куда более пологим, а воды напротив более глубокими и тихими, вывалилась дюжина худощавых и уже далеко немолодых рыбаков со светлыми, выгоревшими на солнце и побелевшими от соли спутанным в клочья волосами и тёмной, словно у заправского арапа сухой, морщинистой кожей, походившей на кожуру варёного картофеля. Пока одни пошли снимать и складывать сушившиеся на палках сети, другие направились к лежавшим на мелкой гальке ялам и, ухватившись за борта, принялись слаженно толкать их к плескавшейся воде. Им предстояло наловить достаточно рыбы для прокормления не только себя, но и сторожевой заставы и даже Утёса, что у них получалось далеко не всегда, и заключённым по несколько дней к ряду приходилось грустно жевать одну и ту же пресную, склизкую кашу, чей блеклый и при этом чрезвычайно омерзительный вкус не смог бы долго терпеть даже предавшийся самой суровой аскезе монах, предпочтя ей диету из воды и пепла.

В ту пору, когда вышедшие в море на вёсельном ходу судёнышки набрали нужную скорость и достигли мест с подходившей для ловли глубиной, и когда вставшие в половину роста кормчие уже готовились бросать неводы за борт, стараясь при том не угодить в пучину вслед за снастями, ворота замка распахнулись, и из них неторопливо выехала лишённая изысканных убранств карета, на чьих козлах восседал гном в кожаном жилете на голом теле. Заметив их появление, Хромос юркнул внутрь конюшни и спрятался в одном из стойл подле взнузданной по его приказу кобылы. Ещё он наказал стражам не сообщать никому о своём прибытии, так что он питал некую уверенность, больше походившую на зыбку верую в том, что демоны не знали о его погони и слежке, но всё же он посчитал необходимым подготовить всё для бегства, если одержимые вдруг решат остаться в посёлке. Капитан искренне надеялся, что могучая нечисть всё же была медленнее худого скакуна.

Отстучав гулкую трель по неровной кладке старинных мостов, карета въехала на заставу и собиралась её тут же миновать, но к большому недовольству Хромоса, на сей раз решивший действовать по всем правилам караул преградил экипажу путь для досмотра. Капитан нагнулся ещё ниже, взял лошадь под уздцы, и готовый в любой момент вскочить на неё и дать стрекача он стал внимательно прислушиваться к начавшемуся разговору ведьмы и начальника охраны, который как бы не по своему желанию, но настойчиво и бескомпромиссно потребовал у неё предоставить пропускную грамоту. Капитан сразу же подметил, что Риррта и Бидрим были одни, и третий покинувший посольство демон, которого он не смог опознать, глядя в трубу, остался в тюрьме. Из вопроса капрала он сразу же и выяснил, что этим человеком был Одвин, а также по обрывистым и грубым выражениям колдуньи Хромос предположил, что раз она пребывала в столь дурном расположении духа, хотя ему было сложно себе представить, что настроение демонессы могло быть каким-то иным, то попавшийся, но не сдавшийся Янс сумел-таки дать врагам существенный отпор и не выдал им ни единой тайны.

Как только до нелепости придирчивый досмотр был завершён и у капрала более не осталось ни одного весомого повода задерживать прекрасную, но горделивую и отрешённо-неприступную, а потому втройне притягательную для него девушку, он нехотя приказал подчинённым уйти с дороги, и Бидрим, хлестнув поводьями четвёрку лошадей, пустил их бодрой рысцой. Хромос ещё долго не высовывался из убежища, чтобы сидевший на высоких козлах и далеко глядевший гном не заметил его крадущегося силуэта, обернувшись быть может для того, чтобы послать в сторону замка последние слова страшного проклятия.

Удостоверившись в безопасности пути, Хромос вывел из стойла кобылу и, остановившись посреди дороги, несколько раз неторопливо повернул голову из стороны в сторону, обращая тяжёлый и задумчивый взгляд то на Утёс, куда его тянула честь, то на обратный путь в город, куда его направлял рассудок. Позавчера он дважды попадался в ловушку, уготовленную порождениями тьмы, и дважды Янс, рискуя своей шкурой, хитро и дерзко уводил капитана из-под самого их носа. У него был долг перед всеми людьми, которых он желал защитить, и для этого ему стоило сейчас поберечься, не идти в неизвестность, дабы немного погодя продолжить священную борьбу, но и перед убийцей у него имелся большой должок, который следовало оплатить, даже если цена была самой жизнью, тем более что Хромос по неведомой ему причине не сомневался в своей причастности к провалу покушения, и эта вина тяжёлым камнем лежала на его сердце.

Никогда прежде капитану не приходилось иметь дела с подобным наплывом моральных дилемм, возникающих одна за другой, не давая ему толковой передышки и неумолимо наседая на него, требуя немедленного решения притом, что каждая последующая непременно усложнялась, запутывалась, сулила всё более долгоиграющие, масштабные и суровые последствия, среди которых едва можно было разглядеть тусклый лучик надежды, и, не желая ждать, ультимативно требовала ясного и однозначного ответа, исключая возможность использования каких бы то ни было уловок, отсрочек и жалких компромиссов. Казалось бы, что вслед за поднятием все ставок должны были вырасти и вызываемые ими сомнения, страхи неудачи, и, получив великую силу, они могли бы заключить человека в петлю бесконечных размышлений и взвешиваний, истощавших его пустыми, ни к чему не приводящими метаниями на одном и том же месте, однако Хромос, как и всякий постепенно загоняемый в угол человек, к этому моменту уже завершил ту разительную метаморфозу, когда отбросивший все лишние сантименты разум смиряется с неизбежной потерей и пытается обратить её себе на пользу, превращает её в намеренное и полностью осознаваемое самопожертвование, которого не следует бояться и по которому не стоит лить слёз. На место улетучившейся тяжести рискового выбора приходит спокойная в своей фаталистичности решимость с лёгким привкусом какого-то азарта, требующего играть на все деньги, как если бы завтра никогда не настанет.

Нашему же герою не было никакой нужды в этих громоздких, обличённых в грубые и ограниченные слова философских построениях, вместо них у него были живые и глубокие чувства, давшие ему чёткий ответ в считанные мгновения. Взобравшись в седло, Хромос повёл лошадь влево и въехал на первый мост, ощущая на себе прищуренные взгляды редких глаз-бойниц поднявшегося из пучины каменного великана.

К удаче капитане ожидавшие скорого подвоза провизии с большой земли тюремщики вопреки всем правилам и наказам, оставили замковые ворота приоткрытыми, так ещё сам въезд в тюрьму тоже охраняли городские стражи, а не местные надсмотрщики, из которых почти никто, кроме начальства, не знал Хромоса в лицо, а потому они бы наверняка отказали ему в свободном проходе. Не слезая с лошади и косясь одним глазом через тёмный тоннель арки на скрытый за высокими стенами от ещё не поднявшегося в зенит солнца маленький и порядком загаженный внутренний дворик, капитан стал переговариваться со стражами, надеясь выяснить, где сейчас находился Одвин и где он мог заточить Янса. Про демонического капитана караульные смогли поведать совсем немного, единственно предположив, что тот вернее всего направился отдыхать в главную башню, зато в отношении пленника они оказались осведомлены куда лучше и сразу указали Хромосу на тюремное подземелье, а заодно коротко поведали ему о том переполохе, который одержимые устроили по приезду, отдав приказ тюремщикам очистить нижний этаж, для чего тем пришлось впопыхах переселять всех обитателей одиночных карцеров в общие камеры, что к наступлению рассвета вылилось в несколько крайне жестоких и совершенно бессмысленных убийств, не считая смерти старого Шу.

Внимательно их выслушав, капитан отдал приказ и дальше держать ворота открытыми и проехал через тоннель во двор, где спешился и, вновь воровато оглядевшись по сторонам, так подвязал поводья к коновязи, чтобы узел можно было распустить одним лёгким движением.

В замке было необычайно тихо. Большинство тюремщиков, растянувшись на жёстких койках и узких лавках, не снимая штанов и сапог, дрыхли мёртвым сном после бурной, но отнюдь не полной сладострастия ночи, в то время как остальные, еле влача ноги, пытались хоть как-то выполнять возложенные на них обязанности, благо что и заключённые оказались вымотаны и более не желали буянить. Подобная обстановка скорее нервировала Хромоса, чем успокаивала, так как он не мог затеряться в суматохе тюремной жизни, чувствуя себя в некотором роде голым, но капитан уже не был намерен останавливаться и, сжав пальцами рукоять меча, который он позаимствовал на заставе также как и скакуна, то есть без всякого намерения их возвращать, двинулся ко входу в подземелье. Ему прежде уже доводилось несколько раз посещать застенки Утёса, и он прекрасно знал дорогу в самое его чёрное сердце.

За двумя крутыми поворотами, посередине коридора находилась низенькая, по своим габаритам более подходившая гному, нежели человеку дверь, окованная двойным слоем железных пластин и полос. Её запирал тяжелый и, разумеется, тоже железный засов, на котором висел громоздкий замок, чья дужка была толщиной с большой палец взрослого мужчины. Возле входа в подземелье, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди, стоял и дремал охранник. Услышав приближающиеся шаги, он встрепенулся, отлип от стены, расправил печи и широко раскрыл глаза, всем видом давая понять, что он вовсе и не думал вот так нагло и беззаботно кемарить на ответственном посту, однако, увидев, что появившийся перед ним человек был одет не как страж и тюремщик, а как обычный горожанин, вместо разговоров решил немедля забить тревогу, оставив все разбирательства на потом, но Хромос, почуяв это его намерение и не желая рисковать, сходу нанёс ему короткий удар прямо в солнечное сплетение, тем самым лишив возможности не то что кричать, но даже шептать, а вслед за эти со всей силы врезал по широко раскрытой челюсти, от чего мужик потерял сознание и повалился вбок. Капитан поймал его тело ещё до того, как то успело рухнуть на пол, и, в очередной раз оглянувшись и удостоверившись, что поблизости не оказалось свидетелей, взял тюремщика за подмышки и оттащил его в тёмный угол, где уложил его так, словно тот всё же сам решил нарушить устав и пошёл отдохнуть.

На этом запас везения капитана иссяк, и ни в одном из карманов избитого тюремщика не оказалось заветного ключа, ну и на вбитом в стену крюке он, увы, тоже не висел. Безошибочно и почти что сразу Хромос догадался, что беспокоившийся о сохранности и о полной изолированности пленника Одвин оставил ключ при себе, и капитан подумал о том, что будь на его месте Янс, то он бы тихой лаской прокрался в башню и играючи обчистил Одвина до нитки, единственно смеха ради, но этот утончённый путь вора был для него закрыт, и ему оставалось только действовать напрямик, но только быстро, и стараясь при этом не создавать излишнего шума, что было внутренне противоречиво.

Вернувшись к двери, капитан засучил рукава куртки по самые локти, и, немного примерившись к замку, поднёс к нему, не касаясь, полусогнутые кисти с растопыренными пальцами так, что запирающий механизм оказался как бы окружён ловчей клеткой. Со снятия гихдризовых оков прошло уже более суток, и колдовские силы капитана успели восстановиться в полной мере для того филигранного трюка, который Хромос готовился провернуть. Накопив большой объём магической энергии в правой руке и полностью опустошив левую, он выпустил молнии в замок с одной его стороны и тут же выдернул их с другой, возвращая ману в тело, что по сложности координации можно сравнить с одновременным выдохом и вдохом через разные ноздри.

Коридор озарило голубоватое сияние. От замка во все стороны полетели сотни мерцающих искр, а он сам начал медленно раскаляться, краснеть и испускать волны удушающего тепла, которые обжигали Хромосу ладони и сушили глаза, но он, не взирая на нарастающую боль, продолжал прогонять через чугун трепещущие и извивающиеся потоки энергии. Достигнув белого каления, замок начал деформироваться, потеть каплями расплавленного металла, которые скатывались по его поверхности и падали меж сапог капитана, затем дужка внезапно освободилась, и кусок пышущего жаром металла резко качнулся в сторону. Ожидавший этого момента Хромос, отдёрнул руку, но самую малость запоздал, и нагретый пуще любой сковороды замок легонько ударил его по правой ладони и тут же, как заправский маятник, ушёл в другую сторону, после чего слетел с петли и глухо шмякнулся о плиты пола, но и этого мимолётного касания хватило, чтобы на коже появилось красное пятно болезненного ожога.

Сразу за дверью начиналась крутая и узкая лестница с низким потолком и склизкими ступенями, поросшими какой-то сизой плесенью, от чего по ней приходилось идти очень осторожно, низко пригнув голову и прощупывая каждый шаг. Что же до преступников, то их, заточённых в кандалы, одной только потехи ради сталкивали, сталкивали с лестницы, чтобы они скатились по ней как по заледеневшей горке, либо же заставляли их подниматься ползком на четвереньках, подгоняя тычками острой пики в задницу, на которую они порой нечаянно насаживались.

Спустившись на пару ступень, Хромос закрыл за собой дверь, чтобы хоть как-то сокрыть его грубое проникновение, и непроглядная темнота окружила его со всех сторон, но только для того, чтобы капитан тут же отогнал её прочь, окутав левую кисть маленькими электрическими дугами. В конце лестницы его встретила крошечная площадка, где по правую руку брал начало тесный проход, заворачивавшийся внутрь скалы с плавным ускорением, тем самым образуя под замком петлю в один оборот. По обе его стороны располагались небольшие и тяжёлые двери карцеров. Капитан подошёл к ближайшей и потянул за ручку-петлю. Дверь оказалась не заперта, а в камере не нашлось ничего кроме гнилого, пропитанного всеми телесными выделениями тряпья, столь обожаемого крысами. Та же картина предстала перед ним за соседней дверью и за двумя им противостоящими. Интуиция подсказала Хромосу, что Янс вероятнее всего был запрятан в самые глубины тюрьмы, и он, не желая больше терять ни секунды драгоценного времени, пошёл вперёд по коридору, ощущая чьё-то незримое, довлеющее присутствие. Давние обитатели этого проклятого царства отчаяния были совсем не рады появлению чужака.

В конце пути его встретила круглая комната с ещё десятком камер и с зарешёченным отверстием в центре потолка, из которого истекал бледный и слабый, прошедший через длинный колодец солнечный свет и падал на стоявший под ним стол для пыток. Он был покрыт пятнами свежей крови, у одной из его ножек лежали обрывки чёрной одежды, в которых Хромос тут же признал воровское облачение Янса, и услышав под ногой хруст, он обратил на пол взгляд и понял, что случайно наступил на один из множества осколков выбитых зубов.

Чувство тревоги охватило капитана пуще прежнего, и он, частично потеряв былое хладнокровие, стал перебегать от одной двери к другой, открывая их одним рывком дрожащей и похолодевшей руки, пока наконец-то не наткнулся на одну единственно затворённую. Отодвинув пластину, он, низко сгорбившись, прильнул к смотровому окошку, через которое узникам заодно подавали скудную пищу. Сперва он увидел только однородную, бесформенную тьму, но стоило его глазам чуточку привыкнуть, как ему явились очертания сидевшего на полу человека.

— Янс, ей Янс… — позвал его Хромос тихим шёпотом, который прозвучал громовым раскатом среди тоскливой тишины, однако убийца и ухом не повёл, — чёрт тебя дери, Янс, проснись, — сказал он уже громче, но результат оказался тем же.

Не знавший был ли его товарищ всего лишь без сознания или уже успел скончаться от причинённых ему увечий, капитан отлип от окошка и приготовился снова плавить замок, который хоть и заметно уступал в толщине своему первому собрату, однако был встроен в дверь, что с одной стороны упрощало задачу технически, но в то же время значительно увеличивало расход колдовской энергии.

Хромос поднёс ладонь к замочной скважине и выпустил прямо в неё толстую электрическую дугу, и, когда металл порядком раскраснелся и стал мягким, капитан зацепился за раскалившуюся ручку гардой меча и, упёршись левой ногой в стену, изо всех сил потащил дверь на себя. Она поддалась не сразу, но всё же впившиеся в дверную раму стальные стержни скоро изогнулись и выползли из тесных пазов.

Неистовым ураганом капитан влетел в крохотную камеру, где и одному человеку было невыносимо тесно, и, упав на колени, взял Янса за голые плечи и откинул его тело назад. Он дышал, медленно и очень слабо, но всё же дышал. Каждую пядь его кожи покрывали синяки, ссадины, порезы и несколько толстых корок ожогов. Опухшие, словно от множества пчелиных укусов, губы были разбиты, и густая, розоватая слюна тонкой струйкой вытекала между ними и скатывалась по подбородку. Налитые кровью глаза были полуприкрыты, а их стеклянный взгляд не выражал ровным счётом ничего осмысленного.

— Нет-нет-нет… давай, очнись… Ты ведь всё ещё здесь, да? Ну, давай, — сбивчиво бормотал Хромос, бережно потрясая безвольное тело.

В момент, когда капитан уже было отчаялся достучаться до соратника, посчитав, что не получившая от пленника желаемых сведений Риррта решила силой тёмного колдовства начисто стереть убийце всю его личность, чтобы он наверняка не смог поведать кому-либо о тайнах демонопоклонников, Янс неожиданно встрепенулся, сипяще вздохнул глубже прежнего и раскрыл глаза.

— Да, да… давай, дружище, вот так! — сдавленно воскликнул капитан, обрадовавшись его пробуждению, и попытался немедленно поднять Янса на ноги, но тут же спохватился. Очнувшийся убийца не обратил внимания на появление товарища, а вместо того его мутный взгляд хаотично и неспешно блуждал по стенам. То и дело он задерживался на какой-то случайной точке, вялые глаза меняли свое выражение, становились более участливыми, понятливыми, а уши едва заметно шевелились, как это бывает у кошек и собак, заслышавших далёкое эхо хозяйского оклика, от чего у Хромоса возникло жутковатое ощущение, что и Янс рефлекторно обращался на чьи-то голоса, которые он сам не мог услышать, и их было великое множество, так что слова капитана попросту терялись среди этого великого, незримого сонма.

Но вот, то ли голоса решили замолкнуть, то ли они сами указали убийце на потревожившего их уединение пришельца, и Янс совершенно неожиданно уставился Хромосу прямо в глаза немигающим взглядом, от которого капитана бросило в дрожь. Затем окружавшая его словно тяжёлая вуаль дымка потусторонней отрешённости пала ниц, и вернувшийся в материальный мир узник словно бы потеплел, размягчился, и коротко улыбнулся левым уголком рта.

— Чёрт подери. Я уж было подумал, что потерял тебя с концами, — выдохнул Хромос, на что Янс ответил ему недовольным прищуром, как бы опровергая эти слова.

— Времени у нас немного, охранники скоро проснуться, если раньше кто-то не заметит следы моего… взлома. Так что вставай давай, я тебя вытащу отсюда, — капитан осторожно перехватил убийцу за запястья, стараясь не давить на свежие раны, но тот, дёрнувшись от пронзившей его нервы боли, коротко замотал головой в стороны и стал немощно вырывать руки из захвата грубого спасителя.

— Ты чего? Если бежать, то именно сейчас, иного шанса уже не будет.

И снова Янс отрицательно покачал головой и придвинулся чуть ближе к стене, утверждая своё незыблемое намерение остаться в тюремных застенках.

— Но почему? Что случилось?

Тяжко выдохнув, убийца поднял дрожащие, обессилевшие руки и показал Хромосу распухшие и побагровевшие пальцы, которые теперь больше походили на десяток добротных отбивных; на нескольких из них отсутствовали ногти, оголяя сырую плоть. Главный инструмент вора, которым он привык добывать себе хлеб с солью и вино с дичью, был уничтожен в пух и прах без малейшего шанса когда-нибудь восстановить былую лёгкость и ловкость движений. Этим пальцам отныне и вовек не суждено тихо залезать в чужие карманы и цепляться за щели между каменной кладкой, ими не сжать рукоять стилета и не взяться за ложку с супом. Они теперь могли только служить бесполезным и болезненным напоминанием о было силе и навсегда оставленной позади полной лихих выходок жизни, к которой единственно была приспособлена его беспутная и бесшабашная натура.

Вслед за этим Янс приоткрыл измазанные в засохшей крови губы, чтобы показать тёмный и раздутый обрубок, оставшийся на месте острого и беспощадного языка, и почти сразу же сомкнул их обратно, не желая терпеть мучительную боль слишком долго.

— О Боги, что же они с тобой сотворили! Но ничего, я отведу тебя к лекарю…

Янс мотнул головой, давая понять, что ни один в целитель в городе, а может даже, что и на всём белом свете, не сможет починить подобного калеку.

— Тогда что мы будем делать, а? — спросил капитан, стоя на одном колене.

Немного пораскинув мозгами, обречённый узник, не сгибая пальцев и запястья, а двигая сразу всей рукой, показал сперва себе на грудь, затем обратил руку в пол, ещё раз подтвердив свой отказ от всякой мысли о побеге, а после указал на лицо Хромоса и осторожно махнул в сторону двери, прогоняя его прочь к свободе.

— Нет, что ты говоришь, я же без тебя не справлюсь. В одиночку мне их ни за что не одолеть.

Убийца слегка пожал плечами, как бы говоря, что иного выбора у капитана так-то и нет.

— Не неси чепухи — ничего из этого не выйдет Мне не хватает твоих навыков, да что там навыков, мне нужны твои знания об этих тварях. Даже камень теперь у них.

К удивлению капитана, Янс довольно улыбнулся и поднял открытую ладонь, приказывая Хромосу немного помолчать. Вслед за этим он принялся глубоко дышать через сломанный набекрень нос, от чего камера наполнилась пронзительным свистом. Из ноздрей стали вылетать кровавые сгустки, пока худой живот раздувался и спускался как горловой мешок у поющей лягушки. Собрав всю волю в кулак, чтобы превозмочь грядущую волну агонии, убийца резким движением раскрыл рот и столь же быстро сунул в него распухшие пальцы, стремясь запихнуть их как можно глубже в глотку за корень языка.

Его всего перекорёжило и скрутило. Завалившись на бок, он дёргался в рвотных позывах, силясь выдавить немногочисленное содержимое голодного желудка. Видя его страдания, Хромос попытался остановить Янса, пока тот не причинил себе ещё больше вреда или не потерял сознание от боли и напряжения, но прежде, чем он успел это сделать, убийцу наконец-то вырвало на пол.

В скоромной лужице из едкого желудочного сока и свежей крови от вновь открывшихся внутренних ран лежал магический хрусталь и сиял тихим белёсым светом. Заметив это, Янс, всё продолжая лежать на боку и судорожно дыша, с неподдельным ужасом поглядел на Хромоса.

— Да-да, я в курсе. Одвин сейчас сидит где-то в замке, но он не знает обо мне.

В ответ убийца отнял одну руку от живота и резче чем прежде замахал ею в сторону выхода, приказывая Хромосу навсегда забыть о нём, немощным, обречённым, и впредь думать лишь о собственной сохранности.

— Твою мать… — пробормотал капитан, помогая Янсу вернуться в сидячее положения и утирая с распухших губ едкую желчь. — Ладно… Если ты уже всё для себя решил, то пусть так оно и будет, но перед тем, как я уйду, скажи: ты его видел? Главу их культа?

Янс как-то неуверенно и скорее даже отрицательно покачал головой. Получив от монструозного Одвина сокрушительный удар в переносицу, он почти полностью потерял сознание и на протяжении всей дороги от дворца до Утёса он улавливал лишь размытые и рваные образы окружавшей его действительности и обрывочные фразы на совершенно ему непонятном языке.

— Имя? Может, ты слышал его имя? — заметив, что убийца призадумался, Хромос принялся перечислять имена капитанов, надеясь, что хоть одно покажется Янсу знакомым. — Манек?.. Нет?! Но ведь это его отправляли за послом. Тогда… неужели всё-таки это был Глосель?.. Да, как бы он мог им оказаться, если рана не зажила… Может быть… Тристан?.. Нет? Фелкис?... Тоже нет? Дафрос? Вестис? Рокалий? Буффус?... Только не говори, что это был Адриль! И не он? Тогда… это наверняка был кто-то из рядовых или капралов, кто присоединился к посольской свите… Ты так не думаешь? Но почему?

Собравшийся с мыслями и приготовившийся вновь терпеть мучительную боль, сопровождавшую каждое его движение, Янс уже было поднял руки, чтобы посредством грубых и неясных жестов хоть как-то передать эту последнюю и самую важную мысль, но остановился, заметив, что валявшийся на полу колдовской камень внезапно засиял ярче прежнего, и это могло означать только одно — Одвин покинул коморку на вершине башни. И разве мог он это сделать с каким-либо иным намерением, как не для того, чтобы заботливо проведать полумёртвого пленника?

Тревожно замычав, как испугавшийся далёкого завывания волков телёнок, убийца закивал в сторону двери, прогоняя капитана, который на сей раз не собирался ему перечить. Хромос подобрал кристалл и, в последний раз посмотрев в заплывшие кровоподтёками глаза товарища, выбежал из камеры и окунулся во тьму коридора. Он не стал освещать себе пути, а просто бежал трусцой, прикасаясь пальцами к изгибавшейся стене и ожидая нужного поворота к лестнице, когда впереди он увидел, как тонкий луч света упал на пол. В следующий миг дверные петли пронзительно заскрипели от резкого распахивания, и капитан услышал торопливую дробь тяжёлых шагов, перескакивавших через ступени.

Ещё издалека заприметив исчезновение охранника, Одвин сразу же заподозрил самое худшее, а попавшиеся ему под ноги обломки расплавленного замка, лишь подтвердили его прошлые опасения, во многом из-за которых он и остался в ненавистном ему грязном Утёсе. Не желая снова упустить из под носа бывшего товарища, демон почти что кубарем слетел по лестнице, жёстко врезался в каменную стену плечом, от чего оно должно было сломаться, и, отскочивши от неё словно мяч, помчался по изгибам спирали, слыша впереди неясное эхо, сулившее желанную встречу. И всё же в конце короткого пути его ожидало разочарование. В пыточной зале он увидел только опершегося о дверной косяк своей камеры Янса, смотревшего на него замутнённым от боли, но преисполненным гневом и презрением взглядом.

— Где Хромос? — проревел Одвин осматриваясь по сторонам, на что убийца ответил кривой улыбкой.

— Я спросил, где он! — одним нечеловеческим скачком капитан приблизился к Янсу, схватил его за грудки и поднял в воздух, так чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Говори, где Хромос Нейдуэн, иначе, клянусь Богами, я испепелю тебя прямо здесь и сейчас!

Одвин хорошенько тряханул ослабшее тело пленника, от чего то принялось безвольно болтаться в воздухе точно мокрая тряпка, причиняя Янсу боль, но тот стойко её вытерпел и, дождавшись, когда демон собрался вновь задать ему ключевой вопрос, плюнул обидчику в лицо, лишь самую чуточку промазав мимо раскрытого рта.

Утерев рукавом стекавшую по щеке кровавую слюну, предававший огромное значение своему внешнему виду и чистоплотности побагровевший лицом Одвин протянул покрывшиеся мертвенной белизной и подрагивавшие от разрывавшего его негодования пальцы к горлу Янса, чтобы не смотря на все приказы одним коротким движением раздавить ему шею, однако демон не успел исполнить это желание. Поддавшись отупляющему гневу, он всеми чувствами вцепился в Янса и стал совершенно глух и слеп к окружению, а потому не заметил осторожных, стелящихся шагов, медленно, но верно подступавших к нему из-за спины. Послышался свист разрезающего воздух меча, и в тот же момент Одвин очнулся и, отпустив Янса, сделал резкий разворот с одновременным уклоном назад. На нём не было никаких доспехов, и добротно наточенное лезвие жадно впилось в его глотку близ кадыка, играючи вспороло артерии и вены, из которых тут же обильно хлынула двуцветная кровь, и вышло с другой стороны шеи, однако сталь погрузилась недостаточно глубоко, и позвоночник с нервами остались невредимыми.

Прикрывая ладонью кровоточащую рану, демон отшатнулся назад ещё сильнее, смотря на успевшего прежде спрятаться в одной из пустовавших карцеров Хромоса выпученными глазами, в которых не было и тени страха за собственную жизнь. Столь простая и дерзкая ловушка, которая бы не за что не сработала, окажись на месте Одвина кто-то менее вспыльчивый и самоуверенный, привела демона в замешательство, которое продлилось совсем недолго. Придя в себя, капитан раскрыл рот с явным намерением что-то сказать, но из частично сросшегося горла донеслись только невнятное хрипение и низкое бульканье. В ответ капитан Нейдуэн занёс меч для нового удара, надеясь всё же успеть снести противнику голову до того, как тот успеет принять чудовищную форму, и Одвин, угадав это его намерение, тут же рванулся к нему навстречу с целью нанести удар первым, и ему бы хватило на это прыти, если бы лежавший на полу Янс не вцепился в его лодыжку мёртвой хваткой. Ощущая адскую боль в каждой кости пальцев, убийца проволочился по полу вслед за споткнувшимся и демоном.

— М-м-м! — отчаянно замычал пленник, надеясь, что Хромос наконец-то поступит благоразумно и не станет пытаться заколоть повалившегося демона, и, словно бы уловив этот мысленный посыл, капитан пустился наутёк пуще прежнего.

— Гр… ос… ро… — пытался что-то сказать Одвин, отдирая от себя отчаянно боровшегося Янса. Сил у пленника не было, так что спустя пару секунд он уже поднялся на ноги и швырнул убийцу назад в камеру, едва его не прикончив, однако этих нескольких секунд промедления хватило с лихвой, чтобы окрылённый страхом и подгоняемый возбуждением Хромос промчался сквозь туннель и влетел по лестнице.

Оказавшись в тюремном дворе, он с разбега запрыгнул на безмятежно дремавшую лошадь, от чего та испуганно заржала и встала на дыбы. Лошадиный крик звонким эхом отразился от молчаливых каменных стен, сотрясая застоявшийся воздух, и разбудил всех обитателей тюрьмы. Сидельцы тут же принялись снова роптать и возмущаться, охранники хватались за дубинки и кнуты и бежали к камерам и сбегались во двор. Ото всюду доносились гневные крики, топот сумбурной беготни и грохот решёток.

Поймав болтавшиеся в воздухе поводья, Хромос направил мечущееся животное в сторону ворот и, что было мочи, ударил пятками по крутым бокам. Ретивая кобыла неистово брыкнулась, желая скинуть наглого всадника, но ей это не удалось, и она, с досады ударив невовремя появившегося тюремщика подкованным копытом прямо в лоб, рванула с места в галоп. Коричневой кометой она пронеслась через узкую арку и приоткрытые ворота, так что не желавшим погибать геройской смертью под её ногами стражам пришлось побросать оружие и трусливо прижаться к стенам.

— Хромос! Стой! Стой, я тебе говорю! — надрывисто и сипло прокричал Одвин, кода его бывший товарищ на всех парах и не оглядываясь пролетел через деревню, оставив после себя густое облако жёлтой пыли, и только голодные чайки хором ответили ему глумливыми воплями. — Твою же мать!

— Капитан, что с вам? Вы весь в крови! Вам нужна помощь, — лицо подоспевшего стража побледнело от ужаса, когда он увидел обильно пропитавшуюся в крови горловину капитанского поддоспешника.

— Нет нужды, она не моя, — соврал демон, процедив ответ сквозь потно сжатые гневом зубы. — Лучше пойди на конюшню, взнуздай коня и готовься ехать в Крепость. Мне нужно передать срочное послание…

Глава ХХ «Час Расплаты»

Весть о поимке безжалостного и жестокого душегуба, успевшего внушить страх всем жителям Лордэна, будь то засыпавший под мостом одинокий бродяга или же окружённый десятками человек личной охраны и сотней тяжёлых замков сенатор, разнеслась по городу столь же стремительно, как пожар по высушенный июльским солнцем степи, перескакивая от дома к дому, от кухарки к кухарке, от вознице к вознице, увозившему её в самые дальние кварталы. Все прочие темы разговоров были позабыты, излюбленные сплетни о грязных делишках изменников-соседей остались в стороне, чтобы жадные до тайн и загадок, оставлявших простор для необузданной народной фантазии, умы вцепились в образ неуловимого убийцы с новой силой, обогащая старые фантастические слухи всё новыми, ещё более красочными домыслами и невероятными выдумками. С лёгкой подачи болтунов Янс становился великим мастером тёмных искусств, решившим захватить власть над городом; диким оборотнем, способным перевоплотиться в любого зверя, от комара до акулы, и даже принять личину любого человека; грозным мертвецом, восставшем из могилы ради отмщения вероломным предателям-друзьям и роковой возлюбленной. Ему приписывали способности летать по воздуху без крыльев и проходить сквозь стены развоплощённым туманом, умение становиться невидимым и ползать по потолкам, нарушая законы притяжения. В их воображении он читал мысли прохожих и убивал недругов силой потустороннего взгляда, открывал замки, произнося тайные слова, и протискивался в самые узкие щели лучше всякой кошки, и в чём-то они даже были правы. Однако, сколько бы они не ломали головы над его прошлым, сколько бы противоречивых версий они не выдвинули, никто так и не сумел ни на йоту приблизиться к ужасающей истине тех событий, которые привели Янса к заточению.

Вечером того же дня, прославленного узника в сопровождении тридцати всадников конвоя перевезли в здание Сената, где он предстал перед собранием. Под округлыми, высокими сводами главной залы собралась почти вся городская знать, так что многим не нашлось места на устланных бархатными подушками мраморных скамьях, и любопытным юнцам приходилось сидеть на голых, холодных ступенях как каким-то простолюдинам, но никому не было дело до неудобств и проявления почестей. Все жаждали увидеть пугающую диковинку, ужасающего монстра, бессильно мечущегося в нерушимой клетке, и каково же было их разочарование, когда к ним ввели низкорослого, щуплого и совершенно невзрачного мужичка в гремящих кандалах, столь изнеможденного и безвольного, что он едва мог стоять на своих двоих без помощи пары гвардейцев. По залу пронёсся недовольный и при том язвительно-насмешливый ропот. Одни глумились над жалким пленником, вторые же потешались над неумелыми стражами, которые так долго и безуспешно ловили эту ничтожную блоху, позволив ей пролить немало крови. Ну а после того, как во всеуслышанье было объявлено, что убийца не сможет давать показания по той причине, что в момент ареста он подлейшим образом откусил собственный язык, многие из присутствовавших встали и демонстративно покинули залу, обозвав столь скучное судилище сплошным надувательством и пустой тратой драгоценного времени.

Хотя из-за атаки на посольство королевства дело должно было принять дипломатический окрас и растянуться во времени на долгие месяцы, чтобы королевские посланники смогли лично допросить пленника и удостовериться в наличии или отсутствии заговора против короны, каким-то удивительным и никому неведомым образом судебный процесс завершился в два дня и с официального согласия герцога Уфирийского, поручившегося за волю короля, сенаторы единогласно приговорили Янса к смерти через повешение и назначили казнь на полдень следующего дня. Приготовления не заставили себя ждать, и ещё до того, как щегольски разодетые глашатае с тучными беретами на головах, из которых торчали разноцветные страусиные перья, и с золотыми цепочками на шеях, на которых висели массивные сенатские бляхи, наделявшие их слова властью, огласили народу приговор, слаженная команда гномов плотников уже приступила к возведению массивного эшафота на высоких опорах и пары роскошных трибун для знатных зрителей по обе стороны от него.

— Ремень на левом боку. Затяни его ещё сильнее.

— Ага, сейчас… вот так. Достаточно? Не слишком туго получилось?

— Нет, в самый раз.

Шедив немного подёргал за торчавший из пряжки кончик, испытывая надёжность крепления, после чего просунул его в шлёвку. Сделав это, кузнец ухватился за отливавший синевой нагрудник и попытался повертеть им в разные стороны, проверяя плотность прилегания к туловищу, но стальные пластины остались на положенных им местах, лишь немного поскрежетав о кольчужные элементы поддоспешника. Почти весь комплект новёхонькой брони уже был надет на своего безрадостного хозяина, и только полный шлем с массивным забралом, усеянным великим множеством прямоугольных отверстий, да походившие на драконьи лапы латные перчатки остались лежать на шерстяном одеяле, положенном поверх неотёсанных досок стола. Гладкие, округлые и идеально подогнанные латы сидели на Хромосе словно панцирь на жуке носороге, ничуть его не сковывая и почти даже не отягощая.

— Ты там ещё не запрел под всем этим железом? Что-то уж больно жарко сегодня, а ведь ещё даже не полдень.

— Ничего, потерплю, — ответил Хромос, уставившись куда-то в пустоту и чувствуя лишь гулкие удары взволнованного сердца.

— Хорошо, потому что сейчас станет ещё хуже, — с этими словами Шедив с размаху нахлобучил шлем на голову товарища, на которой и так уже был надет плотный подшлемник, который вполне мог послужить в качестве зимней шапки. — Так… вроде нормально. Осталось только подвязать. Ага… а теперь проверим.

Кузнец нанёс несколько размашистых ударов тяжёлого кулака по стальной макушке, от чего весь доспех ворчливо загремел.

— На этом вроде бы всё, — сказал он с улыбкой на губах, довольный своим последним творением, в которое он вложил не только всё накопленное тяжким трудом за долгие годы мастерство, но и любовь с фантазией. Решись он выковать доспех для самого себя, всё равно бы не сумел сделать его лучше. — Ну? Как тебе? Нравится обновочка?

— Просто великолепна, — ответил капитан, не без усилий подняв пока что тугое, ещё не расшатанное забрало.

— Что-то по голосу этого не скажешь, — кузнец сделал пару шагов назад и сложил на груди руки. — В кой-то веки у всего города праздник, а ты один ходишь хмурый. Не ужели не рад, что поймал того подонка?

— С чего ты взял, что это был я?

— Ну так… вроде же в том деле ты был главным следопытом, вот я и подумал… А-а-а… теперь понятно. Кто-то тебя обошёл! То-то ты такой сердитый ходишь. Ну ничего, ничего. Я бы на твоём месте тоже бы злился, если б кто увёл мою добычу.

— Да, именно поэтому, — соврал капитан, не желая посвящать друга в тяготившие его проблемы. Он не сомневался, что, даже не шибко поверив услышанному, честный и верный кузнец всё равно станет предлагать помощь, не принимая отказов, и ради правого дела не пожалеет собственного живота, но Хромос не желал вести его за собой на верную гибель, от которой не будет никакого проку. — А ты пойдёшь смотреть на казнь?

— Я-то? — призадумался Шедив, почёсывая пальцами затылок. — Вообще хотел сходить, всё же давненько у нас ничего столь громкого не происходило, но что-то дел так много привалило, что лишнего времени почти что и нет.

— Тогда лучше останься здесь и скажи своим ребятам, чтобы тоже не ходили.

— Но почему?

— У убийцы ещё остались друзья в городе. Наши осведомители передали, что они могут попытаться вызволить смертника до того, как его шея окажется в петле, так что там будет небезопасно.

— Вот те на! А я ничего такого не слышал.

— Разумеется не слышал. Это секрет. На них готовят засаду и не хотят вспугнуть.

— Понятно. Раз творятся такие дела, то пойду скажу мужикам остаться работать.

— Они тебя точно послушают?

— Послушают. Куда им деваться. Поворчат, поворчат и забудут, а если нет, то проставлюсь на бочонок пива. Тогда уж точно простят.

— Это будет правильное решение, — Хромос вышел из тени навеса и ступил под обжигающие лучи солнца. Начищенные грани засверкали, окружив рыцаря блистательным ореолом чистоты и величия. Живая краска вернулась на его зеленюшное лицо, на поджатых губах появилась лёгкая, искренняя улыбка. — Да, доспех — настоящее чудо. Ты хорошо постарался.

— То-то же!

— На, держи, — пошарив на дне седельной сумки, Хромос достал из неё кожаный мешочек и через весь двор кинул его Шедиву. — Это тебе благодарность сверх оплаты за латы и за все твои былые услуги.

— Это… тут как-то многовато, — пробормотал кузнец, перебирая пальцем золотые монеты. — Мне даже как-то неловко. Я это так-то не ради денег всё делал.

— Считай это моим прощальным подарком, — сказал капитан, застёгивая булавкой накинутый по верх брони плащ, после чего ловко запрыгнул на лошадь, недовольно жевавшую сухое сено.

— Всё же решил вернуться на Родину?

— Да.

— Такое дело надо как следует обмыть, а то нехорошо будет вот так прощаться. Загремим вечерком в какой-нибудь кабачок, накроем поляну для всего народа, поросой, гусей, телят, да пиво с мёдом! Повеселимся напоследок. Деньги на то имеются, — Шедив подбросил увесистый кошель. — Что скажешь.

— Славно звучит, но может статься, что к этому вечеру я уже буду очень далеко отсюда. Так что прощай, старый друг, и да хранят Боги тебя и твою семью.

— Прощай…

Капитан ударил пятками по крутым лошадиным бокам и бодрой рысцой выехал из ворот кузнечного двора. Проводив его взглядом, Шедив ещё долго стоял во дворе, навалившись спиной на столб навеса, и размышлял над последними словами друга, в которых он уловил предзнаменование чего-то дурного.

Ещё задолго до того, как первые солнечные лучи показались из-за горизонта, праздные и не слишком богатые зеваки начали стекаться со всех концов Лордэна к главной площади, желая занять самые лучшие места, чтобы в полной мере насладиться редким зрелищем, ну или для того, чтобы уступить их за звонкую монету более состоятельным и притом не готовым терпеть адские муки ожидания господам. Люди сходились на зрелище целыми семействами, вместе с друзьями и соседями, а ушлые дельцы всех мастей и занятий, чувствуя дух сладостной наживы, с головой окунались в это человеческое половодье. Мелкие лавочники прямиком с телег продавали детишкам леденцы, яблоки в меду, женщинам предлагали пирожки с ягодами и розовую воду, а мужчинам разливали свежее пиво и предлагали к нему копчённые свиные уши, жаренные куриные язычки, сушёную с морской солью рыбу и прочие пряные закуски, вызывавшие смертельную жажду. Уличные артисты пели, плясали, били по струнам, дули в мундштуки, крутили шарманки, жонглировали мячами, и показывали представления в уличных театрах с куклами. Как раз по случаю казни в них была поставлена новая кровавая пьеса, которая заканчивалась жестоким избиением преступника гротескными дубинами под радостные ребяческие возгласы и звонкие аплодисменты маленьких ладошек. Разумеется, что эта весёлая, самочинная ярмарка не могла не втянуть в свой водоворот и несметное число младших собратьев Янса — безродных карманников всех возрастов и обоих полов. Они никогда не пропускали городских столпотворений, но именно в подобные дни, когда схваченного преступника должны были лишить жизни на глазах всего честно́го народа, они чувствовали какое-то особенное воодушевление и пламенный призыв к действию. Быть может им хотелось почтить коллегу по воровскому цеху, обобрав воздыхателей его палачей, или быть может витавший в воздухе дух неотвратимого воздаяния грехов призывал их в полной мере жить и наслаждаться моментом, потому как уже завтра они могут и сами взойти на эшафот, может ими двигала только алчность да нужда, а может все эти побуждения тесно переплетались и спаивались в единый, всемогущий мотив.

Остановив лошадь на узкой улочке близ знакомого двухэтажного дома с расписной вывеской, Хромос спешился и затянул поводья на коновязи. Успевшее вновь проголодаться животное гневливо фыркнуло на скупого до вкусностей ездока, и капитану пришлось ласково потрепать кобылу за ухом и осторожно похлопать по крупу. Умилостивив временного спутника, капитан снял с седа отцовский меч и перевесил его на пояс.

Хромос забрал его днём ранее не без помощи старшего сына своего арендодателя. Осознавая всю рискованность наспех скроенного плана, капитан стремился как можно лучше подготовиться к его исполнению, заботясь о каждой мелочи, которая могла повысить его ничтожные шансы на успех, и особую надежду он питал к фамильному клинку, отлитому из благородных, столь ненавистных для всякой нечисти металлов. С большой опаской Хромос подобрался к своему жилищу, ежесекундно косясь на магический хрусталь, подозревая, что демоны с той самой роковой ночи не прекратили следить за его домом. Капитану чудилось, что стоит ему сделать ещё один шажок, и камень вспыхнет белым светом, но тот хранил гробовое молчание. Его окружали одни только люди; люди, которые, тем не менее, могли служить порождениям тьмы, знали они об этом или нет, как это прежде было и с самим капитаном. Идти самому было рискованно, и к его большой удаче Хромосу повстречался Алкий, гулявший по округе в компании друзей. Ненавидя и всячески коря себя, но не видя иного выхода, в подражание Янсу он уговорил мальчишку тайком взять у отца запасной ключ от входной двери, свой капитан оставил в сгоревшем логове, и принести ему хранившийся в спальне меч, за что тому была обещана серебряная монета и почётная благодарность от лица городской стражи. Паренёк выполнил это воровское поручение в два счёта, ощущая неподдельный восторг от важности порученного ему задания, в котором он по наивности не заметил дурного подтекста.

Не сразу совладав с тугими креплениями, Хромос снял шлем, обнажив промокшую словно губка мягкую шапку. Набежавший ветерок окутал его голову приятной прохладой. Капитан достал из седельной сумки ещё один увесистый кошель золота и, безмолвно поблагодарив лошадь за её короткую службу, вошёл в аптечный зал.

— Вы кто такой!? — боязливо воскликнул Пульдиус, увидев вооружённого и явно настроенного на драку человека на своём пороге. — Чего вам надо? Денег?

— Не кричите, это я.

— Кто я?!

— Я, — ответил Хромос, подойдя к самому прилавку.

— Капитан Нейдуэн, это вы? — аптекарь сбавил тон, но его голос не перестал дрожать от беспокойства и страха. — Но в чём делом? Почему вы пришли в доспехах? Вы хотите арестовать кого-то из моих работников или… меня?

— Нет, я тут не за этим…

— Что случилось? — прервала его на полуслове полуэльфка, с некоторой опаской выглянув из коридора. — Хромос, это ты?

— Иннелия, как я рад тебя видеть! Ты в порядке? Ничего не случилось? — выпалил Хромос и, бесцеремонно отодвинув Пульдиуса в сторону, приблизился к девушке.

— Нет, если не считать того, что от тебя целых четыре дня ни единой весточки не было. Если не мог прийти, то хотя бы письмецо отправил.

— Прости меня, но я никак не мог этого сделать, — после этого капитан обратился к аптекарю, — с моего визита к вам ещё приходили другие стражи?

— Нет, никто нас больше не посещал, а должны были?

— Это хорошо, — ответил Хромос, проигнорировав вопрос, — а не было среди ваших посетителей белобрысого иноземца, говорящего на эльфийском? Или высокого и тощего оборванца с длинными волосами? Ну а может к вам заходила рыжая ведьма с одноглазым гномом?

— Вроде нет, не было таких, — пробормотал Пульдиус, вопрошающе взглянув на помощника, но тот отрицательно помотал головой.

— А тебе они в городе не попадались, не пытались с тобой говорить? — на сей раз капитан обратился к полуэльфке.

— Нет, они мне не встречались.

— Отлично, отлично. Должно быть, они о тебе ничего не знают.

— Кто они?

— Одни очень нехорошие люди.

— Но причём тут мы? — встрял аптекарь.

— Я им крупно насолил, и они могут прийти за всеми, кто мне близок и дорог.

— То есть за мной? — хотя лицо девушки омрачилось испугом, но где-то в глубине души ей стало приятно, что её новоиспечённый возлюбленный действительно ею дорожил. — И что теперь мне делать?

— Бежать из города и как можно скорее. Вот, — Хромос взял полуэльфку за руку и вложил ей в ладонь тяжёлый мешочек, — здесь шестьдесят золотых крон. Тебе должно хватить, чтобы добраться до любого уголка Форонтиса.

— Мне кажется, что это как-то слишком. В Лордэне же должно быть какое-нибудь безопасное место, где можно укрыться. Хотя бы в той же Крепости.

— Увы, но такое место вряд ли найдётся, потому я и прошу тебя поберечься и отплыть за моря к родным, или куда ты захочешь.

— А мне тоже лучше уехать? — в очередной раз влез Пульдиус.

— Как пожелаете, — бросил ему капитан и вновь обратился к девушке. — Доверься мне и уезжай. Людей ты уже достаточно повидала, и мы не шибко то и хороши. Вон этот старый хрыч тебя ничему новому не научит, будешь только склянки за ним мыть, так что не держись за этот чёртов город, он того не стоит. Спасай свою жизнь.

— Хорошо, если ты настаиваешь, то я уплыву, но как же ты? Что будет с твоей жизнью? — ощущая всю серьёзность его слов, Иннелия сжала пальцы капитана.

— У меня есть долг, и во что бы то ни стало я должен его исполнить. Остальное уже не так важно.

— А как же тогда мы? Разве мы не важны? — спросила девушка, умоляюще заглядывая в беспокойные глаза.

— Это трудный выбор, который бы мне не хотелось делать, — Хромос перехватил девушку за плечи и осторожно прижал её стан к жёсткому нагруднику, — но если я сейчас сбегу, то меня уже никогда не оставят в покое, и тогда страшного конца всё равно не удастся избежать. Оттого я и прошу тебя уехать, чтобы хоть у одного из нас повысились шансы на светлое будущее.

— Но, если ты справишься, то есть… когда ты справишься, то как мне тебя найти?

— Не пытайся меня искать, это может быть опасно, а лучше отправляйся в Гросфальд, встреться с семьёй Нейдуэнов и поведай Осгату, Аллейсе или Деадоре о том, что нас связывает, и они приютят тебя до тех пор, покуда я не вернусь домой.

— Обещаешь, что вернёшься ко мне?

— Обещаю, — сказав это, Хромос осторожно склонился к лицу девушки, стараясь не ударить её ребром кирасы, и прильнул к мягким губам. — Тогда до встречи, милая моя, и удачи тебе в пути.

— До встречи, Хромос, и будь острожен.

— Вы, все, — сказал он, отходя к двери, уже более строгим голосом, — ни за что не ходите смотреть на казнь, а если услышите крики, то бегите в подвал и сидите там, пока всё не уляжется, иначе расстанетесь с жизнью.

С тяжёлым сердцем Хромос покинул аптеку и обнаружил, что за время его короткого отсутствия лошадь была нагло украдена. Впрочем, капитан знал, что именно так оно и случиться, да и скакун ему больше не требовался, так что он лишь горько усмехнулся, вернул шлем на так и не успевшую просохнуть до конца голову. Поверх стального котелка капитан накинул безмерный, дырявый капюшон так, чтобы его сверкающее латное облачение не слишком бросалось в глаза, и, сжимая эфес, пошёл к месту скорой казни.

До полудня оставался ещё целый час, но на площади Основателей уже негде было упасть яблоку. Гомонливое и беспокойное людское море заполнило её от края до края, растоптав цветы в приземистых клумбах. Широкие волны прибоя то и дело толкали зрителей к вожделенному эшафоту, сталкивая и сжимая их друг с другом, то утягивали их назад, унося несчастливцев на самую галёрку, с которой нельзя было углядеть ничего кроме шляп, чепчиков да лысеющих макушек. Несколько особо проворных и не шибко стеснённых правилами приличия сорванцов-беспризорников, сумели вскарабкаться вдоль отвесной колонны монумента, стоявшего в самом центре площади, и затем устроиться возле ног и на плечах бронзового истукана, ну, а в очередной раз сбежавшая из ненавистного ей дома её безнравственной и жадной опекунши Отрия уселась своими пёстрыми штанами прямо на его раскалившуюся голову. Седалище было далеко не самым удобным, но зато с него открывался чуть ли не самый лучший вид на площадь, не требуя за то никакой платы, и оставшиеся внизу мальчишки, снедаемые чёрной завистью, надеялись, что юная бунтарка таки не удержится, свалится с вожделенной верхотуры и сломает себе шею. В некотором отдалении от памятника, не столь удачно для наблюдений, но с куда большим комфортом и роскошью расположился самый большой любитель кровавых расправ — Иклос. Стоя у распахнутого окна старинного особнячка в свежевыстиранной и от всей широты души накрахмаленной рубахе, он гонял по дну бокала тёмный, густой ликёр, источавший сладкий аромат каких-то диковинных орехов, и щурил и без того узкие глаза, оценивающе приглядываясь к длине натёртой воском петли, пока его могучие близнецы-телохранители, к великому ужасу хозяина дома, за один присест сметали с тарелок изысканные кушания и одним глотком опустошали графины дорого вина, всё требуя и требуя добавки. Но выше всех них, словно величественный орёл с укутанных снегом горных вершин, на площадь взирал властитель Лордэна Дуорим Кросс-Баруд. Ещё в день оглашения приговора ему от лица Сената было выслано официальное приглашение на казнь, в котором была выражена страстная просьба одарить аристократическое собрание своим визитом и в котором Дуориму было обещано самое почётное место на ещё не возведённых трибунах, однако старый гном ответил холодным и скупым отказом и сообщил, что он намерен следить за событием в компании многочисленных потомков и друзей с крыши одной из монолитных башен его банка, где теперь был поставлен шатёр из расшитого серебряными нитями бархата. Сидя на мягчайших подушках, уложенных на массивный трон, взнесённый по тысячи ступеней усилиями тридцати верных слуг и сверкавший на всю округу мозаикой драгоценных каменьев, древний патриарх брал из золотой, украшенной топазами пиалы засахаренные вишни, неспешно рассасывал их в беззубом рту и звучно выплёвывал багровые косточки, так что те улетали далеко за пределы крыши.

Был на площади и псарь, беспокоившийся за жизни испуганных собак, был и юный романтик Гитри на пару со своим сварливым дядюшкой Моргримом, был и незадачливый картёжник Африй, отправленный отрабатывать долги, был и ловкий шулер, ободравший хас’наажку до нитки, была и эта самая хас’наажка, решившая перед долгим возвращением на родину насладиться жестоким представлением, был и старший сынок лавочника вместе с матерью и молчаливым братом Туримием, был и безумный пророк Визригий, самозабвенно выкрикивавший выдумываемое на ходу божественное откровение, в очередной раз сулившее страшную погибель всем не покаявшимся грешникам, была и зеленоглазая Азаласса, желавшая танцевать перед стражами, был и улизнувший из Крепости поварёнок Дилио, уже смирившийся с ожидавшим его по возвращении наказанием, был в одном из домов и благородный Афаэндр с синяком на челюсти, густо замазанным белилами, был и Галоэн, желавший собственными глазами увидеть смерть изуверского убийцы его любимой солистки, был даже Карс, всё же решивший ненадолго оставить драгоценную таверну на попечение сына. Все они, разные по чину и по крови, по богатству и по уму собрались в одном месте, ведомые лишь одним желанием, сплавлявшем их в одну безликую, одержимую жаждой крови толпу, готовую потехи ради растерзать голыми руками даже святейшего из праведников, стоило палачу указать на него пальцем.

Ценой непомерных усилий Хромосу удалось протиснуться сквозь это великое столпотворение, так что между ним и охраняемым подъёмом на эшафот оставалось всего каких-то тридцать шагов. Чем ближе он подходил к цели, темплотнее стояли люди и тем сильнее они напирали на него со всех сторон, как если бы он погружался в морскую пучину, и, хотя жёсткие доспехи защищали его от давления, но они пропускали тепло окружавших его тел, и промокшему до нитки капитану действительно начало казаться, что он окунулся в горячую воду. Но поддаваться слабостям было некогда. Полдень был уже близко.

Стараясь не привлекать лишнее внимание лязгающими и всё норовившими предательски заблестеть доспехами, капитан оглядывался по сторонам сквозь решётчатое забрало. Прежде он уже не раз принимал участие в казнях, так что ему был прекрасно известен весь распорядок, расположение охраны и путь, по которому будет провезён приговорённый, но этого было мало для успеха задуманного. Ему был необходим конкретный человек в конкретном месте, и пока что он не мог его отыскать. Зато на украшенных гербовыми флагами и заморскими коврами трибунах, где стояли длинные диваны и где юные мальчики виночерпии подавали знатным гостям прохладные вина, пока их сверстники усердно махали страусиными веерами, среди сенаторов и зажиточных купцов рядом с адмиралом Неором он увидел Хейндира. Несмотря на окружавшее его веселие господин Командующий был мрачен, задумчив, и сухо отвечал на изливавшиеся на него поздравления.

Вид наставника и старого друга скрепил волю Хромоса и укрепил его решимость. Пускай с того злосчастного, переданного Глоселю письму он более не пытался связаться с Хейндиром, опасаясь, что и это новое послание будет также перехвачено, отчего его и без того дышавший на ладан план рухнет ещё до своего претворения, но он был полон уверенности, что стоит ему начать, что стоит делам пойти плохо, и северянин непременно придёт к нему на выручку, оставив все расспросы на потом. Оставалось только ждать и готовиться к решающему удару.

И вот над площадью разнеслось гулкое пение басистых труб, проникавших в самое нутро. С замеривавшими сердцами и пламенем в глазах в едином порыве собравшийся люд развернул головы в сторону, откуда доносилась одновременно торжественный и зловещий клич. Промаршировав сквозь тёмные своды триумфальной арки, на площадь ступила вооружённая до зубов колонна, мало чем уступавшая в пышности посольскому каравану. Во главе её шли обычные стражи, на сей раз вооружённым большими щитами и деревянными дубинками, которыми они оттесняли, побивали и отгоняли всех, кто оказывался у них на пути. За ними следовал отряд гвардейцев верхом на белоснежных лошадях с расшитой золотом сбруями и попонами алого атласа. В руках они держали высокие, развивающиеся на ветру штандарты с символами города. Одинокий, закованный по рукам и ногам в кандалы смертник, скрючившись и сжавшись в комок сидел в просторной, рассчитанной на целую дюжину мерзавцев клетке, установленной в кузове широкой телеги. Согласно древним традициям перед самым выездом он был тщательным образом омыт водой с уксусом, болезненно щипавшим едва покрывшиеся корками раны. После омовения его одели в мешковатые льняные штаны и предложили последнюю трапезу из тёмного хлеба и молока, от которых он отказался.

Горячие солнечные лучи, проходя сквозь толстые прутья чугунной решётки, падали на жилистую спину, вычерчивая на ней светлые квадраты и тёмные полосы поверх колдовских татуировок. Янс сидел, обхвативши колени руками, прижавши их к груди и положив на них обожжённую голову. Его полуприкрытые глаза были неотрывно обращены на деревянный пол его узилища, а узкие губы всю дорогу оставались плотно сжатыми вместо того, чтобы наспех зачитывать душеспасительные молитвы.

Долгожданное появление приговорённое взбудоражило жадных до крови горожан. Подняв новую волну гвалта и пихаясь изо всех сил, они хлынули к конвою, с трудом пробивавшему путь сквозь бесноватую толпу. Со всех сторон зазвучали грязнейшие ругательства и страшнейшие проклятия, а на злополучную клетку посыпался дождь из тухлых яиц, прогнивших фруктов, а также плевков и фекалий, не только животных, но и людских. Половина из этих даров пролетала мимо цели и попадала назад в толпу, в лошадей, в гвардейцев и в несчастного возницу, еле успевавшего протирать рукавом лицо, но и оставшейся половины вполне хватило для того, чтобы в считанные мгновения Янс оказался завален смердящим мусором по самые уши. И хотя длина цепей позволяла ему дотянуться до головы, он не стал отряхиваться, ровно как и защищаться. Он не поднял глаз, чтобы хоть раз взглянуть на раскрасневшиеся от полоумного гнева лица людей, которых он прежде намеревался спасти от тайного зла. Он попросту не видел и не слышал их.

Телега остановилась у эшафота. Ехавший впереди Одвин спрыгнул со спины уставшего скакуна и снял с пояса кольцо с большим кольцом, однако, увидев до какой степени оказалась загажена клетка, брезгливо поморщился и передал ключ одному из стражей. Когда тот отворил тяжёлую дверцу, капитан приказал Янсу выбираться из клетки, однако преступник не обратил внимания на его слова, и Одвин вновь отдал поручение стражу. Проклиная офицера-чисторучку, парень залез в клетку и мощным ударом ногой в спину выпихнул убийцу наружу. Безвольный узник словно мертвец повалился на брусчатку, разбив о неё едва зажившие губы.

Внезапный приступ боли Янса в чувства. Немного приподнявшись на искалеченных руках, он обвёл обступивших его стражей по-прежнему бесстрастным взглядом и без приказа, но не без усилия поднялся на босые ноги. Стоило ему это сделать, как Одвин больно ткнул его в бок дубинкой, затем махнул ей в сторону крутой лестницы, а когда осуждённый послушно поплёлся к ней, то подогнал его хлёстким ударом по заднице.

Получив ещё несколько тычков и пинков во время неспешного и трудного подъёма, уставший Янс взошёл на эшафот, и тут же его изнеможденное лицо осенила нежнейшая улыбка.

— «Ну, здравствуйте, мои любимые», — мысленно обратился он к представшим перед ним людским теням. — «Долго же вам пришлось меня ждать, особенно тебе», — Янс посмотрел в сторону петли, и та мановением незримой руки едва заметно качнулась в сторону. — «Не бойся, дорогуша, теперь я весь твой и только твой. Я больше не стану убегать».

Одетый в кожаный фартук мясника, короткую накидку и высоко стоявший чёрный колпак палач привычно грубо схватил впавшего в блаженство смертника и поставил его посреди эшафота лицом к бушевавшей толпе.

— «Куда же без вас всех», — подумал Янс оглядывая собравшуюся на площади орду безмолвных мертвецов, чьи стеклянные глаза сияли тусклым зеленоватым светом, словно россыпь звёзд на ночном небе, и все они были прикованы к одному единственному человеку, по чьей вине их земной путь был оборван раньше отмеренного срока. Морщинистые старцы с залитыми кровью бородами стояли подле молодых, зарезанных и задушенных девушек, державших на руках грудных младенцев, чьи лица были не по возрасту полны великой мудростью и безмерной тоской. — «Подождите ещё немного и сочтёмся за всё».

Часы на городской ратуше пробили полдень. С последним ударом колокола на эшафот поднялся толстый гном в роскошном и до нелепости вычурном бархатном одеянии первого глашатая Сената и встал за высокую кафедру. Подняв раскрытые ладони над головой, он горячо поприветствовал отзывчивую публику, дождавшуюся заветного представления. Когда же ревущая толпа наконец-то угомонилась и обратилась в слух, гном развернул в воздухе огромный свиток и принялся зачитывать приговор.

— Сегодня перед лицом достопочтимых горожан славного Лордэна и перед лицом всех Богов пристаёт злодей-иноземец. Мы приняли его в своём доме с распростёртыми руками, а в ответ он пролил кровь невинных, — феноменально низкий, вязкий, тёплый и насыщенный бас нёсся по воздуху, не теряя силы и звучности, так что в даже самых дальних уголках площади его было слышно так, словно глашатай кричал над самым ухом.

Ещё до того, как из бездонной глотки гнома вылетели первые звуки, Хромос, не обращая внимания на возмущение окружавших его людей, стал силой пробиваться к эшафоту, где его ожидало плотное кольцо оцепления из стражей. Достать меч посреди толпы он не мог, да и ранить простых людей он тоже не желал, а потому капитан намерился прорвать живую стену при помощи внезапной магической атаки, которая должна была оглушить пару щитоносцев. Вслед за этим он собирался взлететь на подмостки и немедленно вступить в ожесточённую битву с Одвином ещё до того, как стражи осознают произошедшее и поднимут тревогу. Памятуя чуткость демонов, Хромос не питал и малейшей надежды застать нечисть врасплох, но он всецело рассчитывал на то, что чередой смертельных атак он вынудит оборотня так или иначе явить свою истинную сущность перед всем народом. Ну а дальнейших действиях он особо и не думал, ощущая ту чудовищную пропасть, которая отделяла его от этого заветного исхода.

— Безымянный преступник, ты обвиняешься в десяти жестоких убийствах: восьми почётных горожан, среди которых было шестеро доблестных стражей, погибших во имя защиты народа, и двух благородных иноземцев, пришедших в наш город с добрыми намерениями.

Время стало вязким и медлительным, с каждым шагом удары распалившегося сердца становились всё более гулкими и сильными, посылая кипящую кровь к натянувшимся мышцам.

— Сверх всего вышеперечисленного ты посмел задумать против нас великое злодеяние и совершил кощунственное покушение на священную жизнь ещё одного нашего дражайшего гостя, славного посланника Эрсума — достопочтимого Антосия, герцога Уфирийского, с подлой целью рассорить наши великие государства и развязать между ними бессмысленную, кровопролитную войну.

Обострившиеся до предела чувства намертво впились в противников, улавливая мельчайшие движения их тел и глаз, дабы разогнавшийся разум мог предугадать их следующий шаг, и Хромос словно наяву видел каждое грядущее действие, выполненное с холодной точностью бездушной машины. Следующие несколько мгновений должны решить всё.

Внезапно тяжёлая рука опустилась на плечо капитана и коротким рывком остановила его решительное наступление. Взвинченные нервы лопнули, как скрипичные струны. Враг обнаружил его первым.

Ухватившись за рукоять меча и приготовившись к смертельной схватке, капитан развернулся на месте и тотчас оцепенел. Перед ним стоял господин Командующий с двумя гвардейцами за спиной.

— Хейнд? Что ты…

— Идём, — ответил он суровым тоном и, перехватив Хромоса за предплечье, потащил его прочь от эшафота.

— Нет, не сейчас. Мы должны его освободить. Он ни в чём не виноват! — Хромос попытался высвободить руку, но Хейндир только сильнее сжал пальцы да так, что металл прогнулся под его хваткой.

— Идём. Нам надо поговорить.

Следуя за расталкивающими людей гвардейцами, Хейндир выволок всё продолжавшего упираться и не оставлявшего попыток вырваться капитана из толпы и завел его на примыкавшую к площади улочку, с которой можно было разглядеть край эшафота и спину глашатая. Приговор был уже наполовину прочитан, и каждое его новое, походившее на звуки вгоняемых в крышку гроба гвоздей слово приводило Хромоса во всё больший ужас, лишая его прежней собранности духа.

— Ты зачем пришёл сюда во всеоружии? — спросил Хейндир, жестом приказав гвардейцам подождать в стороне.

— Да некогда нам болтать. Нужно немедленно остановить казнь. Этот человек не злодей, — ответил Хромос и двинулся назад к площади, но господин Командующий преградил ему путь.

— Этот человек — убийца. Ты и сам видел, какие непростительные ужасы он сотворил своими руками, а теперь заявляешь о его невиновности. С чего бы это?

— На это нет времени, если не хочешь помогать, то просто отойди в сторону и не мешай, — капитан шагнул в бок, и в ответ Хейндир тоже сделал шаг. — Чёрт тебя дери, Хейнд, чего тебе надо?! — дрожащей рукой Хромос поднял забрало и гневно посмотрел наставнику прямо в глаза.

— Я хочу, чтобы ты мне рассказал всё, что произошло с нашей последней встречи.

— Рассказать всё? Да когда я тебе расскажу половину, его уже дважды успеют вздёрнуть, так что свали с дороги, — однако сложивший руки на груди Хейндир всем видом дал понять, что он, даже не имения при себе ни оружия, доспеха, ни за что не даст юнцу пройти мимо себя, пока он не получит ответы на все вопросы. — Демоны! Вот что случилось! Демоны в городе!

— Снова ты завёл эту шарманку. В Лордэне нет демонов, уж поверь мне, — гвардейцы, услышавшие выкрики капитана о присутствии нечисти встрепенулись и хотели подойти, но Хейндир движением руки приказал им удалиться на совсем.

— Нет, ещё как есть. Я видел их собственными глазами — они среди нас. Тот убитый близ квартала Страстей мужик был как раз из них. Он тогда не сдох, а восстал и перебил всех наших парней. Это был он, а не Янс.

— Янс?

— Человек, который из-за твоей упёртости вот-вот отправится на тот свет. Он убивал только этих тварей. Киданс и Элатиэль тоже были демонами, и во дворец он пришёл не за герцогом, а за скрывшейся там нечистью, но нас предали и устроили ему ловушку.

— И кто же нас предал?

— Одвин, Лормин, Лаут, Боз, быть может Глосель, и только Боги знают кто ещё. Я пытался передать тебе письмо, но оно, должно быть, оказалось в руках врага.

— Ты про это? — сказав это, Хейндир расстегнул парадный дублет, достал из внутреннего кармана порядком измявшийся лист и протянул его Хромосу. — Зря ты наговариваешь на Глоселя. Он сделал всё ровно так, как ты его и просил. Он передал мне не только твоё приглашение на встречу, на которую ты так и не явился, но и во всех деталях пересказал вашу беседу. И про культистов, и про Одвина с Лормином, и про твои фокусы с кровопусканием, и про вашу охоту за самым сильным отродьем — в общем всё, без чего бы засада не удалась.

— Засада? Про какую засаду ты говоришь?

— Я говорю про ту ловлю на живца. На этого живца, — с лёгким смятением на лице Хейндир ткнул себя пальцем в грудь. — Впрочем, в этом деле все лавры стоит отдать Риррте. У меня самого вряд ли бы вышло раскусить ваши планы.

— Ты?.. — пробормотал капитан, отступая назад.

— Да, я. Не веришь? — Хейндир моргнул и его глаза стали чёрно-белыми. — А теперь?

— Что ты сделал с Хейндом? — отшагнув ещё дальше назад капитан обнажил меч и направил его остриё на врага.

— Я и есть Хейндир, — новый взмах ресниц, и глаза стали прежними. — Тот самый Хейндир, которого ты всегда знал.

— Ты одержим!

— Нет, просто… это долго объяснять, и к тому же эта история не для всех ушей, — сказал северянин и указал на собравшихся вокруг них людей. — Так что давай вернёмся в Крепость и как обычно поговорим за бутылкой вина. Обещаю, всё будет в порядке.

— Но как… почему?

— Я понимаю. У тебя много вопросов и что тебе тяжело. Мне и самому не хотелось, чтобы оно всё вот так вот обернулось, но ещё в ночь убийства Вольфуда я понял, что именно так оно и закончится. Стоило не побояться и тогда же тебе всё рассказать, ну, а я по слабости духа решил бросить бессмысленный вызов судьбе.

— Тогда зачем ты вообще меня позвал на постоялый двор? Почему не отослал куда подальше?

— А какой бы с этого вышел толк? Разве бы ты, услышав об освежёванном трупе, не пришёл ко мне с желанием взяться за поиски? Разве бы ты принял мой отказ? Знаю, что нет.

— Нет, это всё не может быть правдой. Тебя подменили. Ты просто используешь его воспоминания.

— Мои воспоминания, — совершенно не опасаясь направленного на него меча, Хейндир приблизился к Хромосу с распростёртыми в стороны руками. — Я всё ещё тот самый человек, который видел твоё детство, который провёл тебя сквозь юность, который делил твои радости и печали. Поверь, я тебе не враг, ровно как и Лормин, как и Одвин и даже Риррта. Что бы тебе не наговорил тот проходимец, но будь уверен, что нами движет лишь жажда справедливости для всех честных людей и больше ничего.

— Справедливость у каждого своя, — сбивчиво прорычал Хромос, видя, как завершивший долгую речь глашатай грузно и неспешно сходил с трибуны, уступая народное внимание палачу. — Отойди в сторону или я…

— Или что? — Хейндир сделал ещё один навстречу любимому воспитаннику, так что стальное острие коснулось его расправленной груди аккурат напротив сердца. — Убьёшь меня?

— Отойди.

— Нет, — Хейндир ещё сильнее надавил на меч, и на прорвавшейся одежде появилось багровое пятно. — Если хочешь спасти своего дружка, то сперва тебе придётся сделать то, в чём он потерпел поражение. Убей меня.

Несмотря на всю тяжесть слов и грозность произнёсшего из голоса, во взгляде светло-карий глаз не было ни злобы, ни страха, ни гнева, только отеческая теплота и искреннее желание помочь. Буйное сердце капитана заколотилось пуще прежнего. Дыхание стало частым и поверхностным. По всему телу выступил холодный пот, а меч так и норовил выскользнуть из ослабевших пальцев. Внезапная немощь охватила Хромоса. Он смотрел на родное лицо, пытался найти в нём какие-то перемены, признаки вселившегося в тело зла, но каждая его черта, каждый его изгиб и каждая его морщинка были теми же, что и всегда, и согревали душу одним только видом. Особенно теперь, когда пришла пора для смертельного насилия.

Хромос стоял, замерев в одной позе, пока всё его нутро разрывалось на части могучим штормом противоборствующих эмоций под беззвучный ход песочных часов в костлявых руках смерти. Она была неотвратима и неотступна, и капитан только и мог, что сам вручить её избранную душу, покуда у неё не иссякло терпение. Однако как бы он не терзался, как бы он себя не уговаривал, его внутренние весы всё никак не могли склониться ни в одну из сторон. Ему нужен был толчок извне, и он его получил, когда с площади донеслись радостные возгласы, подбадривавшие и поторапливавшие палача, нарочито медлившего чтобы подразнить толпу, распалить её и довести до сущего исступления.

Проглотив застрявший в горле комок и сжав зубы в зверином оскале, Хромос сделал резкий выпад вперёд. В тот же миг Хейндир отвёл правое плечо назад, и лезвие прошло вскользь груди, лишь разорвав дублет и оставив на коже малую царапину. Желая улучить последний шанс исполнить задуманное и спасти Янсу жизнь, Хромос ринулся вперёд к эшафоту, готовый прокладывать дорогу через толпу силой, но не успел он сделать второго шага, как почувствовал обширный удар колоссальной силы в корпус. Магический толчок сдавил его рёбра. Дыхание остановилось. Тело оказалось отброшено на добрый десяток шагов, и лишь каким-то чудом Хромос смог приземлиться на ноги и устоять.

— Что же… раз ты того желаешь, то я преподам тебе ещё один урок, — спокойно произнёс Хейндир, и вновь его неморгающие глаза приняли потусторонний вид, пробуждавший в сердце первобытный ужас.

Время нещадно поджимало, и капитан, не желая ввязываться в этот проигрышный бой, попытался вновь обойти Хейндира при помощи пары обманных финтов, но северянин не клюнул на эти дешёвые уловки и играючи отбросил воспитанника назад с помощью того же приёма. На этот раз Хромосу не повезло, и он, сделав в полёте полуоборот, упал лопатками на землю. Хотя поддоспешник и подшлемник несколько смягчили удар, но по всей спине прокатилась волна тупой боли. Грязно выругавшись сквозь зубы, капитан тут же поднялся на ноги и побежал в сторону огибавшего дома переулка.

— Довольно беготни, дерись, — сказал Хейндир, преграждая ему дорогу. — Убей меня, если хочешь его спасти.

Более не видя иного выхода и растеряв всякую надежду, Хромос сжал крепче рукоять отцовского меча и пошёл в наступление на безоружного учителя. Будь перед ним человек, то первый же удар непременно бы стал финальным, однако нечестивое создание в самый распоследний момент уклонилось да так, что сверкающее лезвие прошло всего в одной линии от кончика носа. За этой атакой последовали ещё несколько резких и хитрых выпадов, каждый из которых наносился в полную силу с явным намерением убить, и от каждого из них Хейндир увернулся с той же грацией минимализма, без тени суеты или страха. Заложив руки за спину, словно кавалер в светском танце, он делал стелящиеся шаги по клеткам тёмной брусчатки, лишь немного наклоняя корпус в стороны.

Хромос продолжал бездумно наседать, напрочь позабыв о защите и предосторожностях. Возможности для контратаки возникали одна за другой, но демон упорно их игнорировал, оставаясь в глухой обороне. Время было на его стороне. Подобная возня не могла истощить его, казалось бы, безграничные силы, и ему только и оставалось ждать, покуда его упорствующий противник сам не свалится с ног.

Неожиданно Хейндир вздрогнул и голой кистью поймал устремившийся в его голову клинок. Тёмные, почти что чёрные капли крови, просочились сквозь полуразрубленные пальцы и заструились по бледнеющей коже запястья. Рана была глубокой и тяжёлой, но ни один мускул не дрогнул на лице северянина, ни один звук боли не вырвался из его горла. И всё же он переменился. От прежнего хладнокровия не осталось и следа. Всё его существо охватила тревога и смятение.

— Нет, этого не может быть, — прошептал Хейндир, устремив округлившиеся глаза прочь от Хромоса. — Нет-нет-нет.

Отпустив меч и позабыв о сражении, он повернулся спиной к противнику и сделал несколько шагов в направлении взгляда, всё продолжая что-то бормотать себе под нос. Затем его тело вновь содрогнулось. Не без ужаса он оглядел окружавшую его толпу зевак и закричал. — Вы все! Бегите отсюда! Прочь! Прочь!

Тон его повелительного голоса был твёрд, широкие движения рук выразительны и однозначны, а грозное лицо не давало усомниться в серьёзности его слов, и всё же собравшиеся на улице люди не сдвинулись с мета ни на шаг, а вместо того принялись бесстыдно шушукаться и откровенно посмеиваться над рвавшим глотку в кровь военачальником, решив, что тот, празднуя долгожданную казнь, выпил на радостях лишнего, и что коварные винные пары вернули его разум назад в пережитые им сражения и осады. Однако этот глумливый ропот прекратился, когда над их головами появились пять сияющих овалов, состоявших из первозданного света.

Порождения Старейшей Звезды, непогрешимые защитники праведников — ангелы висели над крышами домов на своих крыльях, которые представляли из себя длинные полупрозрачные, ленты-щупальца. Медленно и плавно, не поддаваясь дуновению ветра, но будто бы беспорядочно они двигались вокруг тел хозяев, наполняя воздух каким-то странным, сухим ароматом. Ангелы мало походили на все те человекоподобные изображения на иконах и фресках, которые украшали стены храмов и полки домашних алтарей. Белый, мерно пульсирующий и мерцающий голубоватыми искрами свет полностью скрывал все детали их внешности, точно шёлковый кокон бабочки, стыдливо таившей от посторонних взоров свою недоспелую красоту. Так их видели простые смертные, а нечестивые глаза Хейндира могли прозреть сквозь эту священную завесу и в мельчайших деталях различали их настоящие вытянутые, стройные, блиставшие идеально ровными гранями и точёными рёбрами тела почти в два человеческих роста, словно бы отлитые из самого чистого на свете стекла.

— Еретик. Настал твой судный час, — пропел старший ангел, указав одной из своих шести тонких рук на Хейндира. Каждая произнесённая им фонема звучала как звенящая струна арфы, перебираемой ловкими девичьими пальцами, протяжно, гулко и вязко растекаясь по воздуху, — Пади ниц перед посланниками высшего божества и приготовься держать ответ за содеянные тобою грехи.

— Заставь меня, — прорычал Хейндир, в то время как его кожа стала совершенно белой, а седые волосы вновь налились чёрной смолью.

— Как тебе будет угодно, — нисходящей мелодией пропел архангел, и его младшие соратники, прежде державшиеся плотной группой, тотчас разлетелись в стороны, взяв Хейндира в кольцо.

Действуя синхронно, словно каждый из них был зеркальной копией одного существа, они направили худые руки на одиноко стоявшего еретика и выпустили слаженный залп ослепительных лучей. Длинным прыжком с перекатом Хейндир уклонился от сходящихся ударов, и блистательная энергия врезалась в каменные плиты, с шипением и треском разлетевшись на тысячи трепещущих искр под испуганные крики горожан.

Не успел северянин завершить кувырок, как его тело претерпело полную трансформацию, разорвав в клочья дорогие парадные одежды. Почти во всём демоническая форма Хейндира походила на обличия Сентина и Риррты, однако чёрные линии на его теле были куда более широкими и имели более плавные изгибы, напоминая пляшущие языки пламени, а вместо двух крупных рогов из его лба и висков выросли сразу семь угловатых рожков, создавая подобие зловещей тиары.

Оказавшись на ногах, Хейндир тут же с проворством дикого зверя отскочил в сторону, чтобы не попасть под новую атаку, а затем ещё раз и ещё. После провалившегося первого удара ангелы сменили тактику и принялись вести поочерёдную или попарную стрельбу, чтобы не дать метавшемуся из стороны в сторону противнику и секунды передышки, но она ему и не требовалась. Мастерски уворачиваясь от налетавших со всех сторон лучей, он изучал вражескую тактику и готовился к ответному удару.

В момент, когда один из ангелов в очередной раз сотворил заклятие, Хейндир выдохнул шар белого пламени навстречу ослепительному лучу. Узкая полоска света с лёгкостью прошла сквозь магический огонь, как раскалённый до белого каления нож через кусок сливочного масла, но в конце пути встретила лишь голые камни. В то же время призрачные крылья обвили тело хозяина, слившись в единый барьер.

Ревущие клубы пламени врезались в парившего над улицей ангела и полностью поглотили его, но не нанесли и малейшего урона. Огонь стекал по лоснящимся крыльям, как вода по жирным гусиным перьям, и с трепетным грохотом смыкался за его спиной, являя собой великолепное, но совершенно безобидное зрелище. Но в следующий миг противный, режущих слух визг сотряс воздух. Подло брошенное вслед за огнём чёрное копьё вонзилось ангелу немногим ниже груди и вышло со спины, пустив по его телу густую сеть источавших свет трещин.

Исходившее от высшего существа свечение забилось в быстрой пульсации. Сложенные крылья в один миг расправились и тотчас застыли в искажённых судорогой позах. Тяжелораненый ангел попытался отступить с поля боя, передвигаясь по воздуху короткими рывками, каждый из которых сопровождался скрежетом царапающего стекло гвоздя, но тут за его спиной появилась ещё одна тень.

Подкравшийся Одвин в высоком прыжке нанёс ослабшему ангелу широкий удар колдовским мечом, перерубив и без того разваливающееся тело пополам. Вспышка ярче солнца на мгновение залила улицу в белым светом. За ней последовал громкий, дребезжащий хлопок, и на землю упали сотни осколков стекла, которые быстро мутнели и обращались хрупким мрамором.

— Ты как? — бросил капитан Хейндиру. По их обнажённым телам, меж ложбинок налитых мускул тоненькими и извилистыми ручейками стекала белая пыль, превращаясь в лёгкую, уносимую первым же порывом ветра дымку, а в парочке закутков улицы появились съёжившиеся в страхе статуи, одетые в платья из ткани.

— Порядок, — ответил северянин со сдержанным недовольством, одним рывком отодрав от бока широкий пласт окаменевшей кожи. Во время контратаки он намеренно подставился под один из лучей. В считанные секунды чёрная корка покрыла свежую рану и тут же начала трескаться и отпадать с краёв, оставляя за собой едва заметный, гладкий рубец. — Берём их в клещи.

Заметив появление нового врага, ангелы отступили, набрав порядочную высоту, но совсем ненадолго. Едва Хейндир произнёс последнее слово, как воины света ринулись в новую атаку. Они более не задерживались на одном месте и не пытались держать окружение, а стремительно перемещались по полю боя, двигаясь резкими, но длинными скачками, вычерчивая в воздухе ломанные, походившие на молнии линии. Хейндир тоже не желал более топтаться на тесном пяточке, как привязанный пёс, и, резво поднявшись на крышу дома, без промедлений ринулся в погоню за одним из младших ангелов.

От каждого толчка его босых стоп с крыш слетали десятки кусков черепицы и с треском обрушивались на головы спасавшихся бегством горожан, вызывая новый врыв паники и криков. Светящийся шар дёргался из стороны в сторону, стараясь сбросить преследователя с хвоста, но с каждым новым скачком расстояние между ними неумолимо сокращалось, пока между ними не оказалось всего пять шагов. Из запястья Хейндира выросло новое копьё, и он уже было занёс руку для смертельного удара в спину, когда ангел внезапно остановился и в то же мгновение бросился ему навстречу. Два длинных, походивших на клинки луча света появились из пальцев божественного существа, и оно, точно в танце, трижды с оглушительным рёвом провернулось вокруг своей оси.

Первый удар Хейндир смог отразить копьём, от второго он едва увернулся, а третий прошёл у самой его головы, отрубив кончики двух рогов. Не успел он очухаться, как с противоположных сторон в него прилетели две сияющие стрелы. Совершив резкий прыжок в высь, он избежал ранения, но, сделав это, он открылся для атаки, которая не заставила себя ждать. Старший ангел, сокрытый в лучах полуденного солнца, появился над его головой, готовый испепелить его сфокусированными лучами, но ему помешал Одвин.

Пока все ангелы сосредоточили удары на Хейндире, капитан, уличив момент, взобрался на башню святилища Плуатида, и со всей силы метнул двуручный меч в архангела. Несмотря на всю внезапность, могучий божественный посланник успел заметить несущийся в него снаряд и отлетел чуточку в сторону, чтобы тот пролетел мимо. Он собирался тотчас возвратиться к своему убийственному намерению, однако Одвин не остановился на одном броске, а продолжил, почти не целясь, метать в него магические клинки, не давая собраться с силами.

Тогда же из стоп северянина вырвались два потока пламени, и он точно раскалённый метеор в небе, отлетел в сторону и врезался дом, проломив хлипкую стену. Послышался недовольный скрежет смычка, и архангел почти одновременно выпустил два мощных луча. Первый частично разрушил левую половину башни, где ещё секунду назад стоял сбежавший Одвин, выбросив в воздух рой оплавленных осколков, от чего та пошатнулась, покосилась и с рычащим стоном обвалилась на землю, а вторая солнечная стрела вонзилась в место падения Хейндира, в одночасье превратив двухэтажный дом в груду пыльных обломков, из которых поднимались тонкие струйки дыма. Однако нечестивца там уже давно не было.

Едва очутившись внутри дома, Хейндир к величайшему ужасу вжавшихся в дальний угол хозяев, вскочил на ноги, вихрем промчался через пару комнат, срывая с петель закрытые двери, выскочил в окно с другой стороны и притаился на балконе соседнего здания как раз в момент, когда слепящий луч рассёк дом на две схлопнувшиеся половины. Не успел ветер унести прочь душное облако пыли, как над развалинами появилось двое младших ангелов. Безостановочно выпуская лучи из обеих ладоней, они стали описывать в воздухе идеальный круг, заливая руины светом и искрами, от чего дерево в мгновение ока вспыхивало и обращалось в угли, а гвозди, камни и кирпичи начинали плавиться. Если кто из жильцов каким-то чудом сумел выжить при обвале, то теперь он наверняка был мёртв.

На очередном витке завораживающе прекрасного, но нёсшего ничего кроме смерти и разрушения вальса, Хейндир выскочил из убежища на приближающегося духа света и намертво впился когтями в его колено. Ангела мотнуло в сторону. Прекратив стрельбу, он обратил взгляд в низ и постарался обвить крылья вокруг противника, но тот взмахом меча в свободной руке обрубил призрачные щупальца и следом нанёс укол в живот заскрипевшего от боли ангела. Лишь благодаря внезапному и сильному рывку, он смел избежать коварного удара, но сбросить еретика у него не вышло.

Шар яркого света, походившее на малое солнце, появился в руке ангела. Он нацелился прямиком в голову Хейндира, но тот, дотянув до самого последнего момента, сделал резкий мах ногами, который подкинул его вверх. Ухватив ангела за руку, еретик силой отвёл её в сторону, и луч света ударил в примчавшегося на подмогу ангела, от чего тот, хотя и не получив ран, отлетел на добрые пятьдесят шагов.

Ухватив ангела и за вторую руку, которой тот попытался прожечь ему грудь и зажав его живот скрещенными ногами, Хейндир, щурясь от слепящего света, раскрыл рот. Из его бездонной глотки прямо в лицо врагу вырвался клокочущий поток чёрного огня. Ни крылья, не покрывавшая кристаллическое тело словно кожа аура не могли противостоять инфернальному пламени. Оно липло к ангелу точно раскалённая смола, въедаясь в его кристаллическую плоть. Прежде чем его покрывшуюся сотней трещин голову разорвало на куски, северянин отпустил врага и, вновь предав себе ускорение реактивными струями, отлетел на безопасное расстояние.

Тем же временем Одвин сумел ранить ещё одного ангела, отрубив ему руку по локоть, но ему удалось это сделать ценой ранения в бедро Пускай его тело незамедлительно приступило к исцелению, но рана была глубокой, окаменение достигло почти самой кости, да к тому же скорость его регенерации была заметно медленнее, чем у Хейндира, так что он начал прихрамывать и медлить. Оставшиеся ангелы попытались воспользоваться этой его слабостью, но северянин пришёл на подмогу, и врагам, нависшим над ослабевшим капитаном точно голодные грифы, пришлось отступить.

— Надо скорее заканчивать, пока к ним не прибыла подмога, — пробормотал Одвин, выковыривая из сочившейся чёрной кровью раны осколки мрамора, — иначе сбежать не выйдет.

— Тогда не будем мешкать и прибьём вожака, — слегка сощурив глаза, Хейндир всмотрелся в величественный силуэт архангела, лишь изредка вмешивавшегося в бой. — Сражаться сможешь?

— Зацепило хорошенько, но прикрыть тебе спину вполне смогу, — капитан сделал пару глубоких вздохов, как бы пытаясь распалить внутреннее горнило. — Будь осторожен. Арх — крепкий орешек.

— Я это уже почувствовал. Не будь в округе людей, то было бы куда проще, — на ладони северянина распустилась дикая роза чёрного огня, которую он в тот же миг и затушил, сжав кулак. — Что же… не будем терять времени. Погнали.

Пускай между их разделяло не менее трёх сотен шагов, но архангел, точно бы подслушав каждое слово их короткого разговора, издал протяжный, трубный гул. Низкая звуковая волна прокатилась по городу, вспугивая птиц и отражаясь звоном в многочисленных колоколах. Прежде сложенные руки отнялись от тела, а призрачные крылья удлинились и угрожающе замельтешили в воздухе. Двое оставшихся в живых ангелов встали по обе стороны от старшего собрата и тоже приготовились к новому раунду боя.

Хейндир бежал, ловко перескакивая с крыши на крышу, двигаясь размашистыми зигзагами, а Одвин следовал немного позади него, держа наготове по короткому дротику в каждой руке. В двух ста шагах их встретил огненный шквал. Сотворённые архангелом лучи были толще и сильнее. Размашистыми движениями он старался попасть по юркой цели, но промахивался и за каждую атаку скашивал сразу по несколько домов, так что за наступающими еретиками оставался мрачный след из дыма, пылающих руин и трупов.

Едва они пересекли отметку в пятьдесят шагов, младшие ангелы внезапно ринулись к ним навстречу, не думая о защите. Первый дротик пролетел мимо, но второй угодил раненому ангелу вниз живота, после чего Хейндир добил его ударом в голову. За прогремевшей вспышкой Хейндир не заметил, как дом под ногами Одвина обрушился, проглотив замешкавшуюся жертву, и немедля бросился ко второму ангелу. Тот постарался откинуть северянина взмахом одного из крыльев, но Хейндир припал на живот и в следующий миг, предав себе ускорение огнём, как пушечно ядро, устремился к ангелу и одним взмахом рассёк ему грудь.

Готовый к последнему, судьбоносному броску, Хейндир обратил взор на архангела, но на прежнем месте его уже не было. Тогда северянин, немного сбавив скорость шага, принялся не без тревоги озираться вокруг, стараясь отыскать не только последнего врага, но и пропавшего товарища. Вышедшая из погибших ангелов магическая сила пропитала всё окружающее пространство, точно разлившийся в тесной комнатке бочонок спирта, от чего его чутьё притупилось, и Хейндир обнаружил врага слишком поздно.

Впитав в себя достаточно силы солнца, взмывший ввысь и засиявший на небосклоне точно вторая звезда ангел, резко опустил расправленные зонтиком руки. В следующий миг каждая его ладонь испустила по лучу, и вшестером они объединись в один толстый, пульсирующий и вибрирующий столб света. Упав всего в десятке шагов от Хейндира, он стал расходится кругами по земле, точно рябь от брошенного в воду булыжника, сметая вековые дома точно карточные домики, с каждым новым импульсом расширяя прежние границы, обдавая всё вокруг нестерпимым жаром и иссушающей духотой, заглушая предсмертные вопли сотен людей. Город утонул в белом сиянии.

Когда же накопленная энергия наконец-то иссякла и истончившийся луч совсем исчез, на месте домов появилась поляна пол тысячи шагов в поперечнике, устланная толстой коркой тёмного стекла. Её гладкая поверхность отражала солнечный свет точно безмятежная гладь бездонного, горного озера, чью безупречность портила только одна крошечная лодочка — припавший на колени Хейндир с полуразрушенным колдовским щитом в руках. Его волосы полностью сгорели, обнажив бледную кожу черепа и линию челюсти, ступни увязли в затвердевающем стекле словно в речной глине, а бока и спину покрывали новые чешуйчатые корки ожогов. И всё же он был жив. Единственное живое, пускай что и нечестивое создание посреди неприглядной, навевающей тоску пустоши.

Продолжая издавать мерный гул, архангел спустился в сердце пологого кратера и завис в двух локтях от зеркальной поверхности, по которой разбежались тысячи тысяч сверкающих бликов.

— Убийца! — разгневанно выкрикнул Хейндир, встав в полный рост.

— Их жизни на твоей совести, еретик. Такова плата за твоё неповиновение. Смирись с неизбежным и прими смерть с достоинством, пока ещё больше людей не сгинули по твоей вине.

— Никогда, — потерявший форму щит растёкся по полосам, и в руках северянина появились два клинка. Чёрное пламя, вспыхнув у рукоятей, в миг поглотило всю длину лезвий, и Хейндир сделал несколько грозных взмахов, от которых воздух ревел в нестерпимой агонии, и огненные брызги упали к его ногам. Вторя ему, ангел расправил руки с крыльями и сделал три быстрых оборота, от чего вокруг него поднялся лёгкий ураган.

Наступило короткое затишье, предвещавшее бурю. Это было всего лишь неуловимое мгновение, но для вцепившихся друг в друга взглядами непримиримых врагов, оно стремилось к вечности. И каждый из них точно знал, что с этого поля битвы живым уйдёт только один.

Натянутая между ними струна лопнула. Яркая вспышка разлилась по зеркалу. Гибельный луч устремился в Хейндира, и тот метнулся в сторону, извергнув из стоп струи белого пламени. Он более не касался земли, а скользил по стеклянной глади на огненной подушке, как умелый конькобежец по замерзшему озеру. Нескончаемый поток сияющих стрел падал вокруг него, то облизывая ему пятки, то преграждая ему путь. Тогда он, усилив напор, взмывал в воздух и немедля, придав себе новый толчок, возвращался на землю, не желая быть подстреленным в полёте как нерасторопный фазан. Двигаясь по спирали, он постепенно, но верно, с каждым новым умаляющимся витком, приближался к архангелу, кружившемуся на месте, словно огромный детский волчок.

Хейндир намеревался сразу же ворваться в ближний бой, но проворные крылья ринулись к нему навстречу, чтобы схватить и смять его как гнилой фрукт. Однако северянин был готов к такому повороту и, резко сбавив скорость, нанёс размашистый удар. Инфернальное пламя сорвалось с клинка и расходящимся серпом врезалось в призрачные конечности, но не рассекло их, а прилипло и принялось жадно пожирать полупрозрачную плоть. Раненные щупальца забились о землю, силясь стряхнуть с себя проклятую заразу, но от этого живучий огонь только распалялся пуще прежнего, и с каждом ударом на стеклянной глади плодилось всё больше адских луж, поедавших землю и стремившихся слиться воедино.

Не желая попасть в огненное окружение и медленно зажариться до смерти, архангел отбросил горящие перья и покинул центр воронки, чтобы, ровно как и Хейндир, стремительно заскользить по кривой спирали, продолжая непрерывно атаковать гнавшегося за ним противника. Пускай он был несколько быстрее и даже чуточку проворнее, но его крупное тело было прекрасной мишенью для маленького северянина. Раз за разом струи липкого пламени настигали архангела, и ему вновь и вновь приходилось избавляться от перьев, пока от его некогда могучих и прекрасных крыльев не остались только жалкие обрубки, непригодные ни для атаки, ни для защиты. В ответ на это несколько его лучезарных стрел всё же смогли зацепить Хейндира, но боль от этих ран только подхлёстывала его, наполняя новыми силами и подпитывая бурлящую ненависть.

Собрав всю волю в кулак и подгадав момент, когда архангел сделает очередной финт, Хейндир поддал огня и рванул наперерез врагу. На долю секунды их оружия скрестились, а в следующий миг они уже неслись в разные стороны, постепенно осознавая произошедшее.

Северянин был цел и невредим, а на алмазной руке архангела появилась неглубокая засечка, покрытая чёрной плесенью. Божественное существо почувствовало острый зуд, за которым пришла боль. Отбросить руку и скоро отрастить её как перья он был неспособен, её можно было только отсечь или лечить. Не желая терять драгоценную конечность, архангел поднёс вторую руку к предплечью, чтобы попытаться если не исцелить её прямо по ходу битвы, то хотя бы остановить распространение инфернальной заразы, и это стало началом его конца.

Он отвлёкся. Скорость стрельбы замедлилась, точность снизилась, и Хейндир сумел нанести ему новую рану, а затем ещё одну и ещё, пока на теле ангела не осталось ни единой части, в которую бы старательно не вгрызалось чёрное пламя. Силы неумолимо покидали его. Атаки стали совсем уж вялыми и редкими, и даже полёт теперь давался ему с большим трудом. Кое-как добравшись до чистого от огня участка земли, он впервые за десятки, если не сотни лет, коснулся дрожащими стопами поверхности. Поддавшиеся немощи ноги не сразу вспомнили каково это — шагать.

Неуверенно пошатнувшись, он побрёл к краю воронки, но две пламенные дуги, обогнув его с двух сторон, отрезали ему путь к отступлению. Архангел остановился и обратил свой взор назад. Вообще он мог одновременно видеть всё вокруг себя, у него даже не было глаз кактаковых, всё тело было его огромным, всевидящим глазом, но теперь всё его внимание, словно бы остальной мир за пределами огненного кольца перестал существовать, было обращено на чёрно-белую фигурку, стоявшую позади него.

— Еретик, — прошептал архангел. Его мелко вибрирующий голос стал похожим на малый серебряный колокольчик или флейту, игравшую пианиссимо. За более чем тысячелетие, проведённое на этом свете в непрекращающихся войнах, в нескончаемой череде кровавых битв, он не раз выносил врагам смертный приговор, чтобы немедля привести его в исполнение, и поражение стало казаться ему чем-то невозможным, чем-то, что ему никогда не дано будет познать, но вот от стоит весь израненный перед своим палачом, готовым в следующий миг раз и навсегда оборвать его существование, изгнать его из всех мыслимых и немыслимых миров и стереть из самой реальности, — чего же ты ждёшь?

Плотно сжатые губы не разомкнулись, грозные слова не слетели с их бледной кожи, и только полный презрения и сочащийся гневом взгляд был ему ответом.

— Да простит меня Триумвират, ибо я его подвёл, — с этой краткой молитвой, архангел прижал изъеденные чёрными трещинами руки к гранённой груди и обратил свои помыслы к небесам.

Вид поверженного, готового принять смерть врага, наполнил душу Хейндира ликованием, и он слил два клинка в один большой меч, затем сменил стойку и сделал глубокий вдох, так что кожа натянулась на разошедшихся рёбрах. С громким выдохом окутанный столпами белого огня северянин бросился на противника, чтобы одним взмахом рассечь его пополам, но архангел того и ждал.

Он больше не мог сражаться и парировать этот выпад. Он не мог даже сделать толкового шага в безнадёжной попытке уклониться. Но было одно, что он ещё мог сделать. Проронив своё последнее «аминь», он выбросил руки в стороны. Прогремел взрыв, сравнимый с первым ударом небесного луча. Расширяющаяся сфера ударила незащищённого Хейндира прямо в лицо, и его отбросило назад. Кувыркаясь и размахивая всеми конечностями, он перелетел на другую сторону кратера, несколько раз ударившись и отскочив от земли, как плоский камень от воды.

Всё его тело обратилось в мрамор, от которого поднимались редкие струйки дыма. Он лежал на животе без движения, даже не дыша. Затишье охватило поле брани. Даже бушующее пламя словно бы притихло, обратилось в слух и с замирающим дыханием ждало объявления победителя. И вот корка начала трескаться.

Терпя мучительную боль от едва сросшихся переломов и грязно ругаясь на смеси всех известных ему языков, Хейндир медленно высвободился и каменного плена и кое-как поднялся на ноги. На нём не было кожи. Чёрные волокна мускул, окружённые белыми прослойками сухожилий, судорожно подрагивали и сочились густыми каплями смоляной крови. Лицо полностью сгорело, явив миру череп с несмыкающимися яблоками глаз, с обнажённым обсидианом зубов и с блестящим куполом лба, из которого по-прежнему торчали кривые рога.

Сделав несколько неуверенных шагов, северянин с тоской оглядел поле брани, в которое обратился город, и скупая слеза стекла по ложбинкам верхней челюсти, чтобы тут же скрыться в щели зубов. Инфернальное пламя всё продолжало своё пиршество и, заполонив почти весь кратер, вплотную подступило к его границам, с твёрдым намерением выбраться покинуть бедное поле и перекинуться на более вкусные, ещё уцелевшие дома. Хейндир поднял руки и расправил пальцы веером. Почувствовав волю хозяина, колдовской огонь остановил свой неутолимый жор и стал прислушиваться к его мыслям, после чего нехотя оставил недоеденную пищу и послушно потёк назад к властелину. Языки огня поднимались по ногам, окутывали ему тело, руки, голову и впитывались в него, отдавая всю набранную энергию, от чего на голой плоти стали появляться маленькие лоскутки новой кожи.

Когда к нему вернулся его прежний вид и опасность магического пожара для города миновала, Хейндир поднял левую руку ещё выше и через паузы выпустил в небо три огненных шара. Достигнув высоты птичьего полёта, где они могли навредить только самым невнимательным чайкам, они распустились огромными белыми цветами, и вновь обезумевший от страха Лордэн окатил рёв громогласных взрывов.

Сигнал к отступлению был подан, но северянин пока что не мог покинуть злосчастное место. Вслушиваясь в удары утомившегося и исстрадавшегося сердца, он побежал к центру воронки, но на полпути свернул на запад и, промчавшись ещё с сорок шагов, вдруг остановился в месте, которое ничем не отличалось от любого другого. Хейндир опустился на колено, приложил ладонь к земле, и, ощутив под ним духовную пульсацию, нанёс сокрушительный удар. Стеклянная корка разошлась трещинами и вздыбилась. Создав магией нечто вроде диска, Уонлинг принялся дробить и выкидывать в стороны спёкшуюся почву. Не прошла и половина минуты, как он уже стоял по пояс в яме, а ещё через половину он уже достиг заветной цели.

— Ей, просыпайся. Я знаю, что ты жив, — сказал он, потрепав вернувшегося в человеческое обличие Одвина по обескровленным щекам. Весь его вид говорил о том, что капитан был мёртв, но, стоило Хейндиру ухватить товарища подмышки и потащить его наружу, как тот внезапно очнулся и, словно выброшенная на берег рыба, стал глотать ртом воздух. — Хорошо… хорошо…

— Х’ха-а-ах’х… всё зак’хон-чилось’х-х?

— Тут да.

— Т’хы-ы его убил? — просипел Одвин и неуклюже выплюнул густую смесь крови, слюны и пыли, испачкав себе весь рот и подбородок.

— Да.

— Ты прям герой — в первом же бою завалить арха, так ещё и в одно рыло. Такое мало кому из людей удавалось.

— Удалось, но ты посмотри какой ценой.

— Не вини себя. Это он решил так поступить, а не ты, — с явным неудовольствием Одвин обнаружил пропажу своей любимой шевелюры.

— Но если бы меня тут не было, то и этого всего бы не случилось. Но… сделанного уже не воротишь, а нам ещё многое надо успеть, пока эти твари не вернулись. Пошли.

— Не думаю, что смогу…

— Не волнуйся, я тебя понесу.

Подождав пока его обессиленный товарищ устроится у него за спиной, Хейндир в сердцах сплюнул на треснувшее зеркало и, хорошенько разбежавшись, выпрыгнул из кратера.

— Неужели в городе поселился кто-то из старых эльфов? — заинтригованно прошептал Делаим, с головокружительной высоты колокольни вглядываясь в закрывшие горизонт столбы дыма.

— Изволите призвать новые отряды? — спросил Сантураил, вновь опустившись на колени и склонив голову к груди.

— Да, раз уж эти сложили свои головы.

— Приказать им преследовать отступников?

— Нет, не стоит, — ощутив непонимание брата-монаха, великий апостол повернулся к нему и жестом приказал поднять голову. — Наш брат-центурион в пылу битвы поступил опрометчиво, и теперь часть города лежит в руинах, а это отнюдь не послужит его возвращению в лоно Церкви. Так что довольно на сегодня разрушений. Передай Ахимаилу, чтобы он призвал только младших легионеров, и пусть они парят в небесах и вселяют в наших недругов тревогу, но не скрещивают с ними клинков, только если те сами не решаться на них напасть. А теперь иди.

— Слушаюсь, — Сантураил поднялся на ноги, чтобы немедля отправиться к лестнице, но тут в его разуме проскочила мысль.

— Пролитая кровь жаждет отмщения, да брат? — спросил Делаим, едва монах разомкнул уста, и тут же сам дал ответ. — Вы все оставайтесь здесь и оберегайте врата. Я же сам отправлюсь за воздаянием и заодно отправлю весточку их чемпиону.

Отвесив ещё один нижайший поклон, Сантураил покинул площадку, оставив Делаима в его гордом уединении. Какое-то время монах продолжал стоять, безмятежно перебирая чётки в заложенных за спину руках, позволяя беспечному ветру играться с его золотистыми локонами, словно тот был его давней любовницей, но затем он взбудоражился, и его ястребиный взор перекинулся в иную часть города, а налитые губы растеклись в хищнической улыбке. Нежно обхватив рукоять меча, Делаим бесстрашно и легко шагнул вперёд, навстречу простору, в объятия ветров, бережно подхвативших его могучее тело.

----------

УСЭ! Наконец-то добил эту главу и сцену. Если честно, то довольно-таки долго размышлял над концепцией ангелов в произведении. Дело тут в том, что в изначальном черновике они были вполне обычными ангелочками с доспехами и мечами, какие были в Героях Меча и Магии, но с тех пор я несколько изменил лор вселенной, и они должны были сильно потерять в своей антропоморфности, но притом более-менее вписываться в фэнтези сеттинг. В итоге пришёл к концепции таких кристаллических существ, стреляющих лучами и обращающих всё живое в камень. Не сказал бы, что это прям нечто сверхоригинальное, но думаю, что обыграть получилось довольно неплохо.

В общем, осталось переписать всего одну относительно коротенькую главу, которая должна будет подвести черту под всей творящейся вакханалией. Постараюсь уложиться в пару недель, если в очередной раз не отвлекусь на иные работы, ну, и если с вдохновением всё будет пуском.

Кстати, может кто меня заподозрит, так что само признаюсь, что перед написанием последней сцены я пошёл и пересмотрел битву Аанга с Лордом Огня и Зуко с Азулой, чтобы лучше визуализировать огненную магию. И да, привет Итачи с его Аматерасу, хотя у меня два огня: один чёрный, другой белый.

Глава XXI Исход

— Что же, могу вас поздравить с переходом на новую ступеньку вашего мастерства. С сегодняшнего урока вы приступите к изучению магии призыва, и к концу этого учебного курса вы сможете призывать себе на помощь элементалей, причём не обязательно той стихии, которая была вам дана богами. Но давайте начнём не с длинных и скучных слов теории, а сперва обратимся к показательному примеру. Для этого откройте трактат «О духах стихий» почтенного магистра Гельвура на сто пятой странице, — Ольмира выдержала паузу в ожидании, пока её не шибко расторопные ученики шелестели листами в поимках нужного разворота. Они сидели за массивными дубовыми партами, расставленными по трём уровням амфитеатра довольно тесной аудитории магической гильдии. — Здесь магистр описывает способ призыва и захвата, и тут я хочу заострить ваше внимаете, что только призыва и захвата, но не подчинения, низшего элементаля воздуха. Условия исполнения этого заклятия очень просты, так как младшие духи ветра обитают абсолютно везде. Всё, что вам для этого нужно — это верная формула призыва, и их есть всего два вида — устные и графические.

Устными могут пользоваться только обладатели соответствующей стихии, и призванный силой их слов дух будет сразу же связан с призывателем, но далеко не всегда он сразу же будет подчинён новому хозяину, особенно если вы пытаетесь вызвать достаточно могущественного элементаля. Быть может, вам даже придётся вступить с ним в волевой поединок, если не открытую битву, так что подумайте хорошенько перед тем, как вызывать его на помощь в дуэли. Возможно, что у вас станет на одного противника больше. Что же до графических формул, особенно нарисованных от руки, а не начерченных магией, то их может использовать любой чародей, но, опять же, только если соблюдены определённые условия, о которых мы поговорим в другой раз.

Магический круг для призыва воздушного элементаля вы найдёте на следующей странице, но не пытайтесь совершить призыв прямо с помощью этого рисунка, а перечертите его на отдельный лист, как это сделала я, — чародейка подобрала лежавший на столе большой лист пергамента, на котором нарочито крупно была изображена тетрограмма, и показала её аудитории. — С первого раза у вас вряд ли получится скопировать всё правильно, но вы продолжайте до тех пор, пока не сможете нарисовать его по памяти, иначе вы ни за что не сможете воплотить формулу магией. Также стоит отметить, что рисунок может быть любым по размеру, но размер духа от этого не изменится, пока вы не измените его содержания. Имея на руках такую вот формулу, вам останется только активировать её с помощью чистой энергии.

Возвратив пергамент на стол, Ольмира поднесла к нему раскрытую ладонь и приступила к колдовству. Слабые нити магической силы протянулись между её пальцами и листом, заставляя воздух легонько, почти незаметно подрагивать. Заклинание действительно было простым и не требовало больших усилий. Уже через секунду тёмные чернила поблекли и стали излучать мягкое, сероватое свечение. Края листа затрепыхались, точно маленькие крылышки, желавшие поднять плоское тело в неказистый полёт, но какое-то невидимое усилие прижимало его сверху, не давая сдвинуться с места. Прошло ещё пару мгновений, и в пределах круга, словно детский волчок, закружился маленький, слабо различимый смерч.

— Собственно вот и он — один из духов изначальной природы. Но добавим немного пепла, чтобы он стал лучше виден, — взяв из стоявшей под рукой глиняной баночки немного летучего порошка, чародейка осторожно высыпала его в круг. Живой вихрь тут же набросился на эту подачку, как курица на брошенное пшено, и впитал его в прозрачное тело. Теперь юные адепты смогли разглядеть тоненькие и длинные ручки, и коническое, лишённое головы туловище, которое постоянно изгибалось, на манер южных танцовщиц живота, совершая при этом глубоки вдохи. — Как видите, сейчас он заперт внутри магического круга, но подчиняться мне он не желает. Для этого необходимо использовать расширенную формулу и добавить в краску немного собственной крови для создания духовной связи.

— Простите, мастер, а сколько этот круг сможет его удерживать?

— Хороший вопрос, Альрик. Это зависит от многих факторов, но самый главный это вы сами, а вернее запас ваших сил. Если вы не допустили ошибок, и дух был призван, и он не оказался сильнее многосоставного заклятия, что порой случается, особенно при вызове более сильных сущностей, то включённые в круг связующие чары будут держаться ровно до тех пор, пока вы не устанете или не решите прервать заклинание. А сделать это можно вот так.

Сказав это Ольмира макнула палец в кружку с водой и принялась быстро тереть внешнюю границу тетраграммы. Как только стойкие чернила достаточно размазались и цепь разовралась, мистическое свечение погасло, и маленький, юркий дух тут же сбежал из распавшейся клетки и умчался в небытие. Однако перед своим исчезновением он не забыл немного напакостить потревожившим его людям и раскидал во все стороны стопку лежавших на краю стола бумажек.

— Вот вам ещё одна наглядная причина, почему наше обучение мы начнём с духов воздуха. Им очень тяжело разрушить магический круг, даже если тот будет нарисован простым карандашом. А вот уже при призыве водного элементаля необходимо пользоваться специальными красками, которые не могут быть так просто смыты, или же можно потратить время и вырезать формулу на камне или дереве. Призывать духов земли труднее всего. Их магический круг должен быть изображён только на почве или камне, при этом вы должны будете поставить в границы формулы какой-нибудь булыжник, в который этот самый дух и сможет войти. Иначе он сам возьмёт себе тело из земли и заодно тут же разрушит ваше заклятие. Хотя, он это и так обязательно сделает, но чуть позже.

— А можно ли призвать кого-то ещё?

— Кого например? — услышав этот вполне закономерный вопрос, Ольмира почувствовала напряжение. Магия призыва была одной из самых древних и одной из самых коварных форм волшебства, потому как кроме элементалей — бесстрастных духов природы, она была способна призвать всевозможных потусторонних существ и заблудших, обратившихся ко злу душ людей, эльфов, орков и даже драконов. Именно эта чародейская школа лежала в основе чернокнижия, которое хотя и включало в себя магию теней, но не было ей тождественно, и древнего, исконного ведовства, доступного не только небольшой кучке избранных магов-аристократов, и именно с помощью этих сущностей накладывались самые страшные проклятия, ломавшие людские жизни. Мастеру гильдии почудилось, что один из её учеников уже поддался искушению и стал поглядывать в сторону этой кривой дорожки к тёмному могуществу, но его ответ тут же её успокоил.

— Ангелов.

— Ангелов призвать невозможно.

— Но почему? Разве они не являются элементалями света?

— И нет, и да.

— Это как?

— Они представляют из себя духов света, но не его элементалей. Они обладают неизменной телесностью, в то время как настоящий элементаль приобретает её лишь на время, а в остальное время существует только эфемерно, как тонкое тело в иных субстанциях природы.

— Но почему их нельзя вызвать? Я слышал много историй о том, как священники их призывали.

— В их случае был не призыв, а приглашение, и разница между ними огромна. Те магические формулы, которые мы с вами изучаем, позволяют вытянуть элементаля из самой природы и воплотить его, но для этого он должен быть где-то неподалёку. Нельзя призвать духа земли посреди океана или духа воды посреди пустыни. Воздух же есть везде, а заклинатели света, огня и молний ещё могут сотворить элементаля из своей магической энергии, но это уже не будет магия призыва, а магия сотворения. Что же до магов тьмы, то они способны создавать себе слуг из их собственной тени, вернее сказать, что он может её расщепить, так как она и без того является как бы его второй личностью, только более вульгарной, но с ангелами всё обстоит совершенно иначе. Они не просто духи, а полноценные сущности, порождённые одним из высших и древнейших божеств, которое обычно называют Старейшей Звездой, а потому вам нужна не просто формула, но и истинное имя ангела. Все те имена, которые вы могли встречать в книгах — ложные, специально созданные для нас, потому как звуки ангельской речи недоступны ни человеческому уху, ни человеческому языку, однако оно может быть написано, и именно оно ложится в основание формулы. В противном же случае ваше заклинание не будет отличаться от обычной молитвы на сон грядущий. И ангел всегда приходит по доброй воле, а не по принуждению, он не воплощается из природы, а прибывает через пространственный туннель, но для этого у него самого должно быть достаточно сил.

— То же самое и с демонами, если я не ошибаюсь? — к разговору присоединился ещё один, прежде помалкивавший ученик, и в его интонации Ольмира уловила что-то кроме обычного любопытства.

— Да, верно. С ними правила те же.

— И раз в самой природе их нет, то и они могут прийти только через открытие врат?

— Для этого и нужен круг. Для элементалей это посредник и преобразователь, а для демонов и ангелов это не более чем маяк, по которому они могут найти заклинателя, затерянного на просторах Вселенной.

— Но заодно круг это — ловушка, в которую их можно заточить?

— Тоже верно, — негромко ответила Ольмира, внимательнее присматриваясь к этому юному адепту, с которым ей прежде как-то всё не доводилось общаться, и о котором прочие учителя почти ничего не рассказывали, ибо он был вполне себе обычным учеником с посредственным талантом, если не считать феноменальной прилежности. — Но это мы забежали сильно вперёд, так ещё и уволились не туда. Вернёмся же к сухой теории, пока нашими разговорами не заинтересовалась Инквизиция. Откройте самое начало книги и…

Замолкнув на полуслове, Ольмира застыла на месте, а затем резко развернулась и с явным беспокойством уставилась на разукрашенную какими-то мудрёными, но на деле совершенно бестолковыми магическими схемами стену. Спустя несколько секунд чародейка подбежала к окну и широко открыла ставни. Как раз в этот момент над магической гильдией на огромной скорости пронеслись пять светящихся сфер в сторону мрачных башен Дун-Гарада. Вторя своему учителю, любопытные студенты повскакивали с лавок и столпились у прочих окон, пихая локтями друг друга.

Зрелище не заставило себя ждать. Сверкнула первая вспышка, затем ещё одна и ещё. Ослепительные белые пятна замелькали перед их глазами, на мгновения стирая кусочки городского пейзажа, а затем добрая часть построек утонула в чистом свете. Взрывная волна докатилась до здания гильдии. Окна мелко задребезжали, а в глазах всё почернело.

— Занятие на сегодня окончено, — сказала Ольмира, отходя от окна, пока все ученики бестолково моргали, стараясь скорее вернуть утраченное зрение. — Немедля спуститесь в торжественную залу, зашторьте все окна и ни за что её не покидайте.

Отдав этот приказ, преподавательница почти бегом покинула лекторий и тут же чуть было не врезалась в пробегавшего мимо двери мастера. Она была далеко не единственной, кто почувствовал выбросы необычной колдовской энергии. В гильдии была объявлена тревога. Под потолком летали десятки бумажных птиц-посланий, цепляя друг друга исписанными крыльями, пока под ними неслаженные колонны учеников стекались в безопасное место, устраивая заторы в узких проходах и лестницах. В то же время все учителя торопились на общий совет, чтобы подготовиться к борьбе с внезапной опасностью. Это было одно из условий старого договора, заключённого между Сенатом и тогдашним магистром. В нём же было указано, что хотя члены гильдии «Глаз Змея» и помогали в обучении лордэнских солдат, в войнах между людьми они сохраняли нейтралитет, и боролись только против всяких нечестивых тварей. Теперь же им нужно было определить, какая неведомая угроза нависла над городом, чтобы выработать план действий, и вместе с городской стражей если не отбить, то хотя бы сдержать нападение.

Пока все старшие члены гильдии собирались в юго-восточной башне, Ольмира направилась в северную часть чародейского дворца, где располагались её личные покои. Это была достаточно просторная комната строго квадратной формы с высокими потолками. В ней стояли большой шкаф-гардероб, монументальный письменный стол, заставленный аккуратными стопками старых фолиантов, широкая одноместная кровать и несколько обитых старым жаккардом кресел, так что эта комната служила сразу всем: и спальней, и гостиной, и рабочим кабинетом.

Переступив через порог, чародейка метнулась к шкафу и из его дальнего угла выудила пустой дорожный мешок, который она не трогала с того момента, как она переселилась в эту комнату много лет назад. Побросав в него пару любимых вещей, она подскочила к столу и выдернула самый нижний ящик. Едва он упал на пол и не успело громкое эхо улететь в коридор, как Ольмира лёгким движением руки перевернула его, вывалив сё содержимое на пёстрый ковёр, а затем поддела и вынула двойное дно. В тайной нише лежала пара маленьких записных книг и несколько увесистых кожаных мешков с чем-то сыпучим. Быстро сложив их в сумку и закинув её за спину, колдунья вытянула руку, и покоившийся подле изголовья кровати боевой посох из дерева с серебряными вставками сам прилетел ей в руку.

На все сборы ушло не более пары минут, и Ольмира уже была готова покинуть комнату, когда в открытые двери её покоев влетел помощник одного из старших мастеров.

— Госпожа Вестлер, вот вы где. Все уже собрались на совет, ждут только вас.

— Я не приду, — ответила она, оттолкнув посланника в сторону.

— Но вы обязаны. Таковы правила. К тому же нам сейчас как никогда прежде необходим ваш бесценный опыт, — продолжил молодой человек, едва поспевая за убегавшей чародейкой.

— Мой опыт тут не поможет, и я больше ничего вам не должна.

— В смысле?

— Я покидаю гильдию. Прощай, — протараторила Ольмира, нырнув за угол.

В момент, когда чародейка выбежала из дворца на улицу, земля под её ногами содрогнулась, и весь окружающий мир исчез в белом сиянии. Ольмира тут же упала на живот и уткнула лицо в изгиб локтя, чтобы защитить глаза от жгучего излучения, но этот магический свет мог проникнуть даже сквозь плоть, приобретая с тем ужасающий кровавый оттенок, и сухой жар обдавал её седые волосы, распутывая косы.

Скоро землетрясение прекратилось, горячий ветер утих, сияние ослабло, и волшебница, коротко осмотревшись по сторонам, вскочила на ноги и побежала прочь от здания гильдии.

Пронявшая город дрожь повредила большинство храмов и дворцов, никогда прежде не знавших подобного стихийного бедствия. По величественным фасадам словно морщины по лицу протянулись уродливые длинные линии трещин, с крыш сползли целы ряды черепицы, а вслед за ними на головы горожан обвалились балконы и высокие, хрупкие шпили. Страшась внезапного обвала жилищ, люди, одетые в то, в чём их застало бедствие, выбегали на улицу, держа в руках ревущих детей, и принимались кричать друг на друга, не понимая, что же им теперь делать и куда бежать, чтобы спасти свои жизни.

Левой рукой прижимая драгоценную сумку к животу, а правой прокладывая себе путь через столпления людей, Ольмира кое-как продвигалась по заваленным улицам, пока не очутилась на небольшой площади перед городской ратушей. К тому моменту звуки далёкой, но ужасающей битвы уже стихли, но встревоженный народ не собирался успокаиваться и требовал от властей наконец-то предпринять хоть что-то для восстановления порядка. Недовольные их трусливым бездействием и жалким молчанием десяток крепких мужчин, по всей видимости строителей или каменщиков, начали с помощью неотёсанной балки-тарана ломиться в запертые двери городской ратуши под подбадривающие выкрики разгневанной толпы. Когда толстые двери уже наполовину разлетелись на мелкие щепки и сквозь образовавшиеся дыры можно было увидеть силуэты приготовившихся к битве стражей, ставни третьего этажа распахнулись, и в них показалось лицо статного мужчины в высокой шляпе. Желая предотвратить ненужное кровопролитие, Дож завёл пламенную речь, чтобы успокоить народ, но с первых слов он встретил только шквал брани и улюлюканья, а затем ему прямо в центр лба прилетела угловатая половинка кирпича. С воплями боли раненый градоначальник повалился назад в руки верных подчинённых, а его роскошная шляпа упала в торжествующую толпу, где немедля была разорвана на памятные клочки. Почуяв прилив сил, каменщики лихо продолжили свою работу.

Всё это дело наверняка бы закончилось скверно, но тут в дело вмешалась Ольмира.

— А ну, вы все! Немедленно уходите с площади!

— Заткнись или проваливай сама, — прилетел ей ответ из безликой толпы, и возбуждённый народ одобрительно загоготал.

— Я сказала всем прочь! — по-солдатски крикнула Ольмира и ударила посохом о брусчатку. В тот же миг его верхушка испустила волну мягкого света, который должен был если не напугать, то хотя бы вразумить людей и заставить их слушаться, но колдовство произвело обратный эффект.

— Люди добрые! С нами маг!.. О, боги, здесь маг! Маг!.. Теперь то мы в безопасности, она нам поможет! — слышалось со всех сторон, и никто не сделал шага с площади.

— Нет! Я вам не могу помочь! Бегите отсюда, бегите! — прокричала Ольмира, но всё было без толку. Мигом возложившие на неё последние надежды люди не желали слушать никаких возражений, даже от своей новой мессии. Но время наступало ей на пятки, и чародейке не оставалось ничего иного, как применить силу страха, но её опередили.

Грозная тень пронеслась над головами людей и с громким плеском приземлилась в круглый бассейн фонтана. При виде монструозной фигуры с чёрными рогами и убийственным взглядом потусторонних глаз бушующая толпа в мгновение затихла, но только для того, чтобы тут же разразиться новыми криками, однако теперь они были полны неподдельного ужаса. Словно стадо испуганных появлением льва буйволов, толпа в едином порыве ринулась прочь от ратуши. Началась давка. Обезумевшие люди толкали друг друга, спотыкались, падали и жались в калачики, пытаясь хоть как-то защититься от десятков мельтешащих над их головами ног.

Всего через минуту площадь почти полностью обезлюдела, и только пара затоптанных мертвецов осталась лежать на тёмных камнях брусчатки. Из-за толстых стен и плотно закрытых окон ратуши доносились гневные выкрики начальников охраны, пытавшихся вразумить испугавшихся нечисти бойцов, хотя их собственной храбрости хватало лишь на то, чтобы окончательно не потерять лицо. Шумно расплёскивая воду при каждом размашистом шаге, Хейндир подошёл к краю фонтана и спустил Одвина на бортик.

— Всё, дальше я сам, — сказал капитан, не слишком уверенно встав на ноги.

— Хейнд, хвала богам! Ты жив! — без тени страха, но с бешено колотившийся от волнения сердцем, Ольмира подбежала к старому боевому товарищу.

— Ещё бы я умер, — ответил Хейндир, раскрыв руки для объятий, в которые тут же упала чародейка.

— Я слышала звуки битвы и тот чудовищный грохот. Что именно там стряслось? — спросила Ольмира, пока Хейндир поглаживал её растрепавшиеся серебристые волосы своей когтистой рукой.

— Чёртов арх уничтожил несколько городских кварталов, — ответил Одвин, разминая тело.

— С вами был кто-то ещё?

— Нет, только мы вдвоём, — сказав это, Хейндир выпустил женщину из рук и огляделся по сторонам.

— Но благодаря вот этому герою мы всё же справились, — добавил капитан.

— Раны сильные?

— У меня да. Сражаться пока что не смогу, но жить буду. А ему досталось куда легче.

— Других ангелов видели?

— Нет, кроме той мёртвой пятёрки пока что ни одного, но чувствую, что они всё ещё держат врата открытыми, так что в любой момент может явиться подкрепление, и гораздо большее.

— Оно бы уже явилось, — сказал Хейндир. — Отчего то они медлят, но вот нам уж точно медлить нельзя. Я уже объявил общий сбор, скоро все наши друзья прибудут, так что пора и нам открывать свои врата.

— Поняла. Сейчас же всё сделаю.

Строго повинуясь приказу не только своего командира, но и возлюбленного, Ольмира подошла к фонтану и начала поспешные приготовления. Первым же делом она, с помощью чёрного колдовского меча срубила статуи девушек с кувшинами у самого основания, будто те были вылеплены из сырой глины, после чего заткнула все протоки. Затем она достала тайную книгу и отыскала нынешнюю дату в длинном списке, в котором были обозначены конечные пункты открытия врат в соответствии с движением звёзд. С явным неудовольствием прочитав название мира, она спрятала справочник и, приложив ладони к мраморному бортику, принялась творить заклинание, ясно представляя в уме сложный рисунок. Голубая вязь узоров и эльфийских слов появилась на плитах парапета и стала медленно растекаться, как вода по высохшему руслу, по часовой стрелке от того места, где стояла Ольмира. Тем же временем Хейндир вершил свои заклинания. Как и несколькими днями Одвин отрезал выходы из Крепости, северянин, быстро проговорив про себя заклинание, в которое он вплёл имена друзей, размашистым жестом указал на землю, и вскоре вся площадь оказалась окружена высокой стеной бушующего белого пламени. Даже двери и окна домов были окутаны трепещущей пеленой, которая, впрочем, не пыталась обратить их в пепел.

Ещё до того, как магический барьер был установлен, на площадь стали пребывать прочие еретики. Приняв демонически обличие, со скарбом на сгорбленных спинах они быстро пересекли погрузившийся в хаос город, прыгая по крышам, чем только больше пугали горожан, решивших, что настоящий легион нечестивых тварей уже вторгся в Лордэн. Их тела были одинаково белы, но вот чёрные рисунки на коже были различны и имитировали стихию магии хозяина. Строгие, прямые линии с правильными углами, точно грани минералов, у адептов земли, многочисленные, мелкие и плавные линии у магов воды, длинные языки пламени у заклинателей огня, ломанные линии и чародеев молний, крутые спирали у воздушных колдунов и колючие лозы у магов теней. Всего их было немногим более двадцати проклятых существ, и единственной обладательницей стихией света среди этой разношёрстной компании была бывшая матер Вестлер, которая до сих пор не сменила своей человеческой формы.

Хейндир, избранный среди них боевым командиром, коротко приветствовал каждого новоприбывшего, вычёркивая имена из списка в мозгу. Одними из последних на место встречи явилась группа во главе с Рирртой. На её голове, меж массивных рогов, намертво уцепившись когтями и зубами в волосы и кожу, сидел Сбешко, и, судя по его широко распахнутым зелёным глазам, эта лихая поездочка не пришлась ему по душе от слова совсем.

— Всё собрали? — обратился к ней Хейндир.

— Да, всё самое важное, что до этого не сгорело, — недовольно ответила Риррта, отбросив волосы с лица.

— А камни не забыли?

— С этим тоже порядок, — колдунья развязала шнурок висевшей на боку сумке, и из её чрева, словно магма из вулкана, выплеснулось красно-жёлтое свечение. — Как там заклятие?

— Почти готово, — бросила Ольмира.

— Хорошо, тогда поспешим, — Риррта поправила лямку и хотела направиться к фонтану, но Хейндир её осёк.

— Ещё не все прибыли.

— И кого не хватает?

— Ребят из Крепости. Лормина, Титаса, Лаута и прочих… Что-то они долго, — с этими словами северянин обратил взор в сторону Крепости и от беспокойства прикусил губу да так, что рот тут же заполнился чёрной кровью, которую он и сплюнул.

Каждая прошедшая в тяжких муках ожидания минута заставляла беспокоится северянина всё сильнее. Он уже не сомневался, что с его товарищами случилась какая-то беда и ему нужно было в первую очередь спасать тех, кого наверняка можно было спасти, а не идти на риск, но верные узы дружбы внушали ему веру в силу товарищей, что они смогут победить и прибыть на место. И действительно, вскоре за стеной огня появился громоздкий силуэт. По воле Хейндира в завесе образовалась узкая брешь, и на площадь ровной поступью вошёл Фриген-Фотель, покрытый кровью и потом. На его спине лежал искалеченный человек, из последних сил держась за толстую конскую шею.

Поражённые этим видом еретики сбежались к коню и стащили с него израненного Лормина. У него не было нижней половины тела. Края многочисленных ран полностью обратились в камень, бо́льшую часть кожи покрывали толстые белые корки, между которым сочилась густая кровь. Он мелко дышал и постоянно дрожал от пронимавших его приступов боли и от священных чар, медленно снедавших его плоть.

— Лормин, что случилось? — выпалил Хейндир, склонившись над умирающим товарищем. — Где все остальные?

Капитан Тисдо попытался что-то сказать. Его губы судорожно шевелились, но из них вылетал только сип.

— Давай, дружище, ты сможешь. Скажи, что произошло.

— Де… а… им… ела… им… — наконец-то смог вымолвить Лормин.

— Что за Элаим?

— Он сказал Делаим, — поправила его Риррта. Пускай её кожа была белее снега, но каким-то непостижимым образом она побледнела от ужаса. — Сам Великий Апостол прибыл в город.

Она сказала это полушёпотом, но страшная весть была услышана каждым членом культа, и они почувствовали на себе взор подкравшейся Смерти.

— Лормин, давай, оставайся с нами. Где остальные, что с ними?

— Они мертвы, — ответил за него подошедший Бидрим. У него были большие, круглые рога горного барана, а глаза имели разную окраску. Зрачок и белок прежде сокрытого под повязкой глаза были белыми, а радужка, напротив, стала чёрной. — Если это действительно был Делаим, то у них не было и единого шанса.

Повисла тишина. Каждый сектант, услышавший его слова, почувствовал в сердце боль утраты и безмерную скорбь в душе за павших товарищей.

— Я его убью, — сказал Хейндир и поднялся с колен. В его сжавшемся кулаке появился меч, и северянин со всей непоколебимой решимостью двинулся в том направлении, откуда пришёл Лормин, но его остановил Бидрим, впившись в запястье. — Отпусти меня.

— Если отпущу, то ты тоже сгинешь.

— Он убил четверых наших товарищей, а ты хочешь это так оставить?

— Нет, не хочу, но и отомстить я не могу.

— Послушай Хейнд, — подступился Одвин, — не дай гневу и победе над архом затмить твой разум. Апостолы — это совершенно иная, недосягаемая ступень. Даже все вместе мы вряд ли сможем дать толковый отпор хотя бы одному из них, а Делаим… Делаим, он — особенный. Он — живой полубог из легенд. Во всех мирах ты не найдёшь живого существа, которое сможет противостоять ему в открытом бою. Сойдёшься с ним и погубишь не только себя, но и половину города в придачу. А он только того и ждёт. Он хочет, чтобы ты пришёл. Поэтому и дал уйти Лормину. Будь благоразумен и не иди в западню.

— Да… да… Вы совершенно правы, — с протяжным выдохом Хейндир разжал пальцы, и клинок исчез. Череда сокрушительных неудач, смерти близких друзей и ссора с любимым воспитанником внесли смуту в его волевой разум, и он поддался гневу, как какой-то юнец. — Тогда надо незамедлительно открывать врата, пока Апостолы не явились за нами. Скажи, Рирр, его ещё можно спасти?

— Всё очень плохо, — ответила ведьма, внимательно осматривая угасающее тело. — Раны вообще не исцеляются. Святое оружие оставило в них слишком много порчи, и у него не осталось сил, чтобы её побороть. Остаётся только…

— Что?

— Вырезать сердце. Если только оно ещё не оказалось тоже поражённым. Тогда уже ничего нельзя будет поделать.

— Если ничего не сделать прямо сейчас, то он точно умрёт. Режь, и если он всё же погибнет, то пускай это будет на моей совести, а не твоей.

Кивнув в ответ, Риррта спустила перепуганного кота с головы на землю, вновь поправила волосы и, сделав глубокий вдох, приготовилась к полевой операции. Запустив колдовской клинок капитану в подмышку, она поддела большой кусок окаменевшей плоти и, прижав коленом руку Лормина к земле, вскрыла его как какую-то устрицу, без труда разорвав мужчину пополам. По площади прокатился противный треск ломавшихся рёбер и чвакающие звуки. Капитан Тисдо прекратил дышать, а его ослабевшее сердце перестало биться, но чародейка чувствовала, что он всё ещё оставался среди живых.

Как она и опасалась, его лёгкие уже успели частично обратиться в камень, и Риррта видела, как белое проклятие продолжает своё победоносное шествие по плоти, приближаясь к заветной цели. Не теряя ни секунды, колдунья вырвала лёгкие и отбросила на камни, после чего осторожно обвила пальцы вокруг замершего сердца и поднесла лезвие к уже почти полностью затвердевшим артериям. Резать нужно было впритык, а времени на точную примерку уже не оставалось. Вложив в одно движение всё накопленное за прожитый век мастерство и понадеявшись на удачу, Риррта совершила разрез.

Под давлением её пальцев аорта выплюнула последний глоток крови, остававшейся в желудочке. Безжизненное сердце безвольно поникло, словно какая-то мочалка, но этот жалкий вид был обманчив. Всё прошло успешно, и прежде твёрдые руки Риррты задрожали от радости.

— Бидри, у нас ведь есть пустой горшок?

— Всего несколько штук и все полные, — ответил гном, следивший за каждым её движением.

— Тогда освободи один и плевать, что в нём лежит, выкинь всё к чёрту. Потом наполни его водой и принеси сюда.

Через минуту Бидрим вернулся с горшком, в котором прежде лежали куски сушёных корней пепельной мандрагоры. Чернокнижница бережно, точно раненную рыбку, опустила сердце в воду и плотно закрыла его деревянной крышкой.

Тем временем Ольмира успела завершить построение магической формулы, замкнув кольцо, и достала из сумки ту пару мешков, которую прежде хранила в тайнике. Развязав тугие узлы, она высыпала в воду порошок, ярко переливавшийся в свете солнца всеми цветами радуги. То был перетёртый в пыль таинственный ладизен. Пространственные врата были почти что готовы, оставалось только зарядить их достаточным количеством энергии, чтобы заклятие могло проложить червоточину далеко за пределы не только Лордэна, но и самого Форонтиса.

По команде бывшего мастера гильдии тринадцать еретиков окружили фонтан и принялись наполнять его магической силой, пока их товарищи следили за небом, в чьей лазурной высоте уже появились маленькие сверкающие звёздочки, излучавшие не только свет, но и ненависть. Чародейские письмена засветились ярче прежнего, а водная гладь покрылась тысячью тысяч мелких бугорков ряби, от которых поднимался лёгкий пар и мерный гул. Осевшие на дно металлические частицы сперва задрожали и начали переваливаться с бока на бок, а затем, совершив длинный разбег, точно откормленный домашний гусь, отрывались от мраморных плит и плыли сквозь воду в едином искрящемся хороводе разгоняясь всё быстрее и быстрее. И не успел бы этот самый гусь пролететь и половины Лордэна, как круглый бассейн обратился в бушующий колдовской водоворот, пробуривший себе путь к самому ядру планеты, только вместо раскалённой магмы из него поднималось голубоватое свечение и исходили искажённые до неузнаваемости звуки неизвестной дикой природы.

— Врата открыты, — во всеуслышанье объявила Ольмира, и в едином порыве еретики ринулись разбирать сваленную в кучу поклажу. Бросая последние, полные искренней тоски взгляды на прекрасный наружностью, но гнилой нутром, однако всё же успевший стать в какой-то мере родным Лордэн, чёрно-белые чудища поочерёдно подбегали к фонтану и без тени сомнений прыгали в ревущий водоворот, уносивший их в неведомые дали, спасая их от одних опасностей, чтобы немедля бросить в лапы новых.

Последними на площади остались Ольмира, как мастер порталов, и Хейндир, как главный защитник. Не любивший всё ревущее и светящееся Сбешко отправился в странствие вновь взгромоздившись на голову хозяйки, а спокойный и строгий Фриген-Фотель ко всеобщему удивлению без каких-либо уговоров сам прыгнул в магическую пучину, не нарушив своего величественного молчания.

— Теперь и нам пора, — сказала чародейка, обхватив Хейндира за плечо и потянув его в сторону врат.

— Иди первой, — приказал северянин, когда они вдвоём взобрались на парапет бассейна.

— Ты ведь не думаешь пойти за Делаимом? — Ольмира заглянула спутнику в глаза, чтобы лишить того возможности соврать. При малейшем подозрении она была готова тут же вцепиться в него и вместе повалиться в портал.

— Нет.

— Тогда прыгаем вместе.

— Нет, мне надо подождать.

— Но кого? — и, хотя Хейндир ничего не ответил, она поняла его без слов. — Хорошо, я постараюсь подпитать врата с той стороны, но даже так они долго не продержаться. У него своя судьба и будь готов его отпустить.

— Да, знаю…

Крепче сжав посох в руке и прижав сумку к телу, Ольмира канула в магическом потоке.

Оставшись в тоскливом одиночестве, окружённый безмолвными мертвецами и шепчущим пламенем Хейндир повернулся к порталу спиной и уселся на светящиеся плиты низкого борта, оперев локти о колени, сильно сгорбившись, так что под белой кожей можно было различить каждый позвонок, и низко свесив безрадостную голову. Спустя долгие годы сбылось то неотвратимое, о чём он всегда знал и к чему онподготавливал и тело, и дух, но всех этих усердных и кропотливых приготовлений оказалось совершенно недостаточно, чтобы удержать скоропостижный крах. Пускай их положение было далеко не катастрофичным, и всё могло выйти куда хуже, но эта несбывшаяся вероятность была для него слабым утешением и, несмотря на свой недавний триумф, он всё одно чувствовал себя всецело проигравшим. В какой-то мере ему даже хотелось, чтобы на площадь явился Делаим и скорее дал реальное воплощение этому снедавшему его нутро чувству, но ещё сильнее ему хотелось встретить самого дорого ему человека, и, должно быть, эта тяга была взаимной, или же капризные и жадные, как и их раболепная паства, божества этой погрязшей в грехах земли решили на прощание послать великому воину свой последний дар. В стене пламени, из-за которой доносились бранные крики стражей и лязг доспехов, появилась новая прореха, и через неё на площадь ступил Хромос.

Но тут нам придётся нарушить строгую хронологию и вернуться немного назад по течению времени к тому моменту, когда напряжённая дуэль между наставником и учеником оказалась прервана открытием святых врат в Соборе Старейшей Звезды.

Воспользовавшись тем, что непобедимый наставник отвлёкся на выброс магической энергии, Хромос поспешно сбежал с поля боя и нырнул в толпу, после чего начал агрессивно прорываться к эшафоту. Его взгляд был прикован к петле, которая уже была надета на шею Янса. Как настоящий великомученик, он смиренно стоял на низеньком трёхногом табурете и, хотя желавший поиграться с жертвой палач то и дело притворно замахивался ногой, как бы намереваясь выбить его из-под ног, ничто в лице смертника не выказывало страха. Он не боялся смерти, не потому что верил в существование потусторонней награды, которой он к тому же точно не заслужил, но потому что искренне жаждал скорейшей смерти в любой её форме, не видя себе больше места среди живых.

Сперва взбудораженные ожиданием казни люди отталкивали наседавшего Хромоса и даже тянули его за плащ, возмущённые его вопиющей бестактностью, но затем они все разом притихли и отвернулись от эшафота в сторону нового, куда более необычного зрелища, но капитан, поглощённый достижением цели, не обратил внимания ни на это, ни на разлившееся по округе белое свечение, а затем за его спиной раздался противоестественный рёв, и в толпу пришёл ужас. Ровно также, как суждено будет случиться на ратушной площади, народ единым потоком понёсся прочь от возникшей опасности, только тут число собравшихся людей было в десятки, если не в сотню раз больше. Снова та же чудовищная давка, снова те же неловкие падения, снова те же тяжёлые удары несчётных ног, и снова та же бесславная кончина самых слабых и нерасторопных, но в многократно преумноженном размере.

Если прежде Хромосу не давали протиснуться к эшафоту, то теперь его почти что супротив воли волокли к нему, как горный поток несёт маленькое каноэ по коварным порогам. Напор толпы был столь велик, что капитана едва не унесло дальше по течению, но каким-то чудом ему удалось уцепиться за одну из опор, а после прорваться к лестнице и подняться на помост. Все стражи, прежде охранявшие эшафот, куда-то исчезли, ровно как и палач, всё же не забывший перед бегством выбить из-под Янса табурет.

В разрез всеобщей панике и суматохе скованный по рукам и ногам убийца неспешно вращался и коротко раскачивался на верёвке, тихо позвякивая цепями. Обритая голова стала пунцовой, паутина толстых вен вздулась на черепе, а покрасневшие глаза вылезли из орбит. Любой другой на его месте начал дрыгаться в тщетных попытках спастись, но Янс не пошевелил и пальцем, а терпеливо и невозмутимо ждал, когда же наконец-то мир раз и навсегда покроется чёрной пеленой. Этот заветный миг был уже совсем близок, но его наступление прервал Хромос, поддержавший товарища за талию. Натяжение веревки ослабло, и находившийся на волоске от гибели Янс невольно вдохнул живительного воздуха.

— Давай, дыши… дыши, — пробормотал Хромос, высматривая табурет или что-то иное, на что можно было подставить под ноги, но ничего подходящего на опустевшем эшафоте не нашлось. — Чёрт! Выхода нет, придётся резать верёвку. Вдохни поглубже.

Дезориентированный и ослабший Янс попытался ему возразить, но Хромос уже отпустил товарища, обнажил меч и принялся пилить канат.

Предназначенная для рубящих ударов кромка клинка была заточена под большим углом и довольно скверно резала крепкие пеньковые волокна, так ещё верёвка, имея только одну точку фиксации на балке и не то чтобы очень тяжёлый груз на другом конце, коварно извивалась под мечом как змея, мешая и без того непростому делу спасения. Быстро поняв, что таким темпами он ни за что не управится и к концу дня, Хромос отшагнул назад и направил магическую энергию в оружие. Мифриловая сталь быстро откликнулась на колдовскую силу, и поверхность меча в считанные мгновения покрылась сотней маленьких молний. Со второго размашистого удара канат нехотя оборвался, и убийца безвольным мешком грохнулся на доски помоста.

Припав на колени, Хромос ослабил хватку петли и стянул её с шеи товарища, после чего перевернул Янса на спину. Он был жив. Пускай весь план по спасению пошёл наперекосяк, но хаотичная череда внезапных преград всё же привела к желаемому исходу. Казнь была расстроена, и по раздутому лицу убийцы текли слёзы, которые потерявший и вновь обретший надежду Хромос принял за слёзы радости.

— Нам надо уходить, — сказал капитан, поднимая Янса за плечи. В ответ тот только протяжно замычал и сделал пару коротких, отрицательных поворотов головы, не в силах оказать большего сопротивления. — Знаю, что больно, но время не ждёт.

Просунув голову в кольцо скованных рук, Хромос взвалил Янса на спину и не слишком спешными шагами, чутка раскачиваясь из стороны в сторону пошёл назад к лестнице. С высоты эшафота он видел, что людей на площади почти не осталось, ни стражей, ни гвардейцев нигде не было видно, и все дороги к бегству были открыты. Впервые за день он почувствовал ликование, а затем вся округа в белом сиянии.

Ворвавшийся в битву Одвин прикончил ангела, и тот унёс в небытие вслед за собой добрую сотню неповинных жизней. Его могучая воля исчезла из этого мира, и сдерживаемая в теле мистическая энергия разлетелась по округе, обращая всё живое в камень, предавая изменяемому неподвижную форму завершённости.

Стальной доспех защитил Хромоса от гибельного света, лишь немного ослепив глаза, и он бл полон решимости и сил продолжать путь, но внезапно почувствовал, как за его спиной резко прибавилось веса, причём только с одной стороны. Потеряв равновесие, капитан несколько раз оступился, а затем повалился с края помоста прямо на землю. Послышался лязг доспехов и грохот разбивающегося мрамора.

Ушибленное плечо страшно ныло, заточённая в стальном котелке голова шла кругом, и все тело не желало слушаться. И без того потрёпанный капитан с помощью волевого усилия и грязного ругательства перевернулся на живот и, немного приподнявшись на локтях, взглянул на раненного товарища. Вся левая половина Янса обратилась в белый камень. Рука и нога отломились при падении, а лицо являло собой жуткую картину. Одна его сторона застыла в гримасе боли и негодования, в распахнутом белёсом глазу читалась обида, а распухшие губы скривились в бессильном оскале, от другой же его части, сохранившей плоть и кровь, исходило блаженное спокойствие. Каждый его мускул был расслаблен, веки заплаканного глаза закрылись на веки, а на половине обветренных губ словно бы проскальзывала лёгкая, неуловимая улыбка.

Всё ещё пребывая в отуплении после тяжёлого удара и не желая верить в такой несчастливый поворот событий, Хромос подполз к мертвецу и, потрясая Янса за грудь, несколько раз окликнул его по имени, но безрезультатно. Его земной путь подошёл к концу.

Вскоре к капитану пришло осознание произошедшего, а вслед за ним и всеобъемлющий гнев, притупивший боль и придавший новых сил. Хромос поднялся на ноги и огляделся вокруг. На опустевшей площади лежала ещё добрая сотня частично окаменевших людей. Кто-то из них умер ещё до преображения, другие, подобно Янсу, почти что мгновенно сгинули в процессе, а тем, кому не повезло больше остальных, лежали ничком на брусчатке и вопили что было мочи при виде своих рук, ног и животов, превратившихся в каменные обломки. Стоило им пошевелиться, как места стыка плоти и мрамора расходились, и из открывшихся ран тут же начинала сочиться кровь. Тело пронзала нестерпимая боль, люди дёргались, и плоть разрывалась шире прежнего. Зазубренные каменные края жадно впивались в живые ткани, резали, истирали их, взывая адские мучения, но затвердевшие части не желали так просто отваливаться, крепко держась за неразделимо слившиеся с ними кости.

Всем им грозила скорая смерть от кровопотери, если прежде их не добьёт новая вспышка. Они были обречены, и всякая бессмысленная попытка спасти хотя бы одного из них, означала неминуемую смерть для героя. Интуитивно осознавая это, Хромос поднялся на ноги, и слегка прихрамывая, поспешил покинуть площадь и убраться подальше от битвы чудовищ, превосходивших сильнейших из человеческого рода. Завидев рыцаря в сверкающих доспехах раненные люди из последних сил протягивали к нему измазанные в крови руки, слёзно моля его о помощи, и бросали ему в спину проклятия, когда он, даже не сбавив шага, пробегал мимо них.

Укрывшись среди городских улочек, запыхавшийся и облившийся с ног до головы потом Хромос повалился спиной на стену здания и медленно сполз на землю. Сидя в тени, он поднял забрало и принялся жадно глотать свежий воздух, как если бы это его самого только что пытались повесить.

Мимо него пробегали испуганные горожане. Одни спешили домой к родным, страшась, что несчастие уже постигло их семьи, другие, собрав кое-какие-вещи и прихватив деньги, бежали из своих жилищ, оказавшихся в непосредственной близости от поли брани, чьи громоподобные звуки разносились по всему городу, заглушая вопли. Вокруг творился сущий хаос, но капитану было на него плевать. Известный ему мир, надломившийся в тот вечер, когда перед ним предстал воскресший Сентин, окончательно рухнул, и на его место пришла новая, картина, в которой не находилось ничего знакомого, в которой он был немощен, беззащитен и в которой он остался совершенно одинок. Он не знал, куда ему теперь идти и что теперь делать. Это был конец всей его прошлой жизни.

И всё же конец одного всегда означает начало чего-то другого, быть может лучшего, а может и худшего. Где-то в глубине души Хромос это понимал, пускай это не могло в один момент разогнать чёрные тучи отчаяния, но это был тот маленький и слабый лучик, которому однажды будет суждено окрепнуть и обратиться в полноценное солнце. Единственное, что для этого требовалось — не оставаться на месте, а двигаться. Пускай сперва придётся идти вслепую черепашьими шагами, но только так можно было выйти из тьмы. Тогда же он вспомнил, что несмотря на то, что последние несколько дней ему пришлось провести в бегах, словно какому-то преступнику, он всё ещё был капитаном городской стражи, и у него был долг — защищать горожан, особенно теперь, когда все, и богачи, и бедняки могли пострадать в равной мере.

Короткая передышка помогла капитану прийти в себя, и он решил как можно скорее присоединиться к другим стражам. Однако не успел Хромос сделать и нескольких шагов, как раздался ужасающий рёв. Город погрузился в сияющее небытие, земля задрожала, а по улицам понеслись волны горящего воздуха.

Капитан упал и не пытался подняться, пока катастрофа не прекратилась. Когда же краски вернулись в мир, то он увидел, что прямо перед ним лежала груда обломков обвалившейся стены. Доспех спас его от дождя мелких осколков и щепок, но успей он сделать хотя бы ещё один шаг, то вся эта масса непременно бы накрыла его, сплющила и стала его могилой. Осыпавшие улицу обломки сильно ранили и даже убили несколько десятков людей, но никто из них не обратился в безжизненные статуи, потому как они были слишком далеко от эпицентра заклинания, и лучи теряли свою устрашающую мистическую силу, оборачиваясь самым обычным, пускай и очень ярким светом.

Поднявшись на ноги и скинув покрывшийся толстым слоем пыли и в конец разорвавшийся плащ, Хромос осторожно побежал по полуразрушенным улицам и вскоре наткнулся на спешащую куда-то колонну из дюжины стражей. Возглавлявший их старшина не знал ровным счётом ничего, кроме полученного приказа — прибыть к городской ратуше, и Хромос, понадеявшись, что в резиденции Дожа отыщется кто-то более старший по званию, а заодно и более сведущий о творящихся делах, присоединился к отряду и не прогадал.

Ещё до того, как они прибыли на место, он увидел белые языки пламени, поднимавшиеся высоко над тёмными крышами, а затем до его ушей долетели крики, только теперь это были не испуганные вопли, а твёрдые и чёткие солдатские приказы, щедро перемешанные с руганью. У каждого полыхавшего входа на площадь стоял кордон вооружённых до зубов стражей, между которыми можно было заметить магов в гильдейских мантиях. Вместе с капитанами и капралами они изучали неведомое ранее колдовство и пытались его рассеять, чтобы получить доступ к площади, но барьеру все их изощрённые заклятия были нипочём.

— Это кто там такой припёрся? Не узнаю доспех, — сказал Манек, щуря глаза.

— Только сенатора нам тут не хватало, — пробурчал Адриль, тоже обратив взгляд на появившегося рыцаря. — Сейчас всеми помыкать начнёт, индюк надутый.

— Не, слишком ли бедный доспех для сенатора?

— Тогда это какой-то левый индюк, и он нам тем более не нужен.

— Да не это же… Хромос! Ты погляди, это же Хромос!

— Да нет же… а нет… Ты где пропадал? Козлина! — прокричал на всю улицу Адриль, когда между ними оставалось всего пять шагов.

— Что тут происходит? — спросил Хромос, пропустив не только оскорбление, но и отказавшись от приветствий.

— Сам погляди. Кто-то установил особый барьер, а после на площади стали собираться какие-то нечестивые твари, и никто не знает, что с этим делать. К тому же связные передают, что немалая часть города к северу от Столба Акри́ссия полностью уничтожена, и есть сообщения, что у Собора Старейшей Звезды появились ангелы. Сейчас туда отправилась делегация из Сената просить у Святой Церкви помощи.

— Ясно. А сколько там этих тварей?

— Не знаю. Когда мы прибыли проход уже был закрыт, и пока что разрушить его не вышло. А так, я сам видел, как трое чёрно-белых существ перескочили за барьер, но думаю, что их там на порядок больше. Вроде кто-то собирался лезть в часовую башню, чтобы оттуда подглядеть. Вышло ли у него что-то не знаю. До нас пока что вести не доходили.

— А пробовали разрушить чары?

— Конечно! Но их вообще ничего не берёт, даже гихдриз. Вот, сам посмотри.

Облачённый с ног до головы в красную антимагическую сталь Одвин подошёл к стене огня и приложил к ней руку. Любой иной колдовской огонь, даже синее пламя, сотворённое высшими эльфами, непременно бы расступилось перед коварным металлом, но эти белые языки не желали так просто сдаваться, и давали отпор. Не собираясь ограничиваться такой куцей демонстрацией, капитан взял свой любимый боевой молот, сделанный всё из того же гихдриза, и со всей силы нанёс размашистый удар.

На этот раз барьер заметно прогнулся, угловатая головка целиком погрузилась в взревевший огонь, но в следующий миг стена колыхнулась навстречу обидчику и выплюнула молот с такой мощью, что Одвин, при всей его богатырской силище, не сумел удержать рукоять, и оружие отправилось в полёт, лишь по счастливой случайности не убив никого по пути.

— Да ты моей смерти хочешь! — завопил Адриль мимо чьей головы и пронёсся смертоносный снаряд, пока Манек отправился за ним. — Кстати, мы нигде не можем найти господина Уонлинга, а он сейчас нужен как никогда прежде. Ты ведь знаешь, где он?

— Там.

— Где там?

— Там, — повторил капитан, указывая на пламя.

— Его что, взяли в плен?

— Нет, он с ними заодно.

— Ты что брешешь?

— Нет, это я знаю точно. К тому же прислушайся. Это точно его огонь.

— Когда это он умел научился создавать белое пламя? Всегда же творил красное, как и всякий нормальный человек. Ты там что, последние несколько дней пьянствовал после того, как он тебя на отдых отправил?

— Можешь мне не верить, но всё именно так, — ответил Хромос, пристальнее вглядываясь в танец диких языков.

— Ну и пёс с тобой. Если вино из головы ещё не выветрилось, то лучше уйди куда подальше, а то тут скоро может стать опасно. Ты меня вообще слышишь? Ей! Ей! Куда пошёл?!

Поддавшись какому-то внутреннему зову, Хромос без тени страха и сомнений подошёл к пламенному барьеру и, повторяя за Манеком, протянул к нему руку. Заклинание почувствовало его, словно собака, узнавшая хозяйского друга по запаху, и вежливо отстранилось от его руки, давая пройти дальше. С замиранием сердца и дрожью в животе, под возмущённые вопли Адриля и недоумевающие возгласы вернувшегося Манека он миновал огненные врата, немедленно запершиеся за его спиной.

— Я знал, что ты придёшь, — сказал Хейндир и грузно поднялся с парапета во весь рост.

Он всё ещё пребывал в демонической форме, но она более не вызывала у Хромоса ни страха, ни удивления, но лишь утверждала всё произошедшее, оставив недомолвки в стороне. Без особых намерений, но скорее из привычки обнажив клинок, Хромос широкими шагами подошёл ближе, сократив расстояние втрое. Тогда же Хейндир сделал пару шагов ему навстречу, обретая свой человеческий, покрытый густой сетью шрамов облик. Затем они замерли и безмолвно смотрели друг на друга, как если бы их души пытались говорить через глаза, минуя бестолковые слова. Хейндир видел растерянность и сомнения любимого воспитанника, Хромос видел боль и сожаление не минее любимого наставника.

— Идём со мной, — наконец мягко произнёс Хейндир, протянув раскрытую ладонь.

— И зачем мне идти с демоном? — в голосе Хромоса не было ни злобы, ни уверенности в своих словах.

— Я не… Эх… Поверь мне, я не демон.

— Тогда кто же ты?

— Всего лишь человек. Человек одолживший великую силу во имя праведного дела.

— Я слышал, что произошло в городе. Погибли люди.

— Да. Погибли, и их смерти на моей совести. Не будь меня здесь или не оказывай я им сопротивления, то все эти люди остались бы в живых. Но я скорблю по каждому из них, и их убийцей был не я, а ангелы. Ты себе представить не сможешь сколько людей они уже сгубили и сколько ещё сгубят, во имя претворения своих планов. Мы для них не более чем пешки в игре, которых они готовы жертвовать и разменивать по единственной прихоти. Так случилось с твоим отцом, так едва не произошло со мной и многими из нас. Поэтому мы, я Одвин, Лормин, Сентин, и намереваемся положить всему этому конец. Не только ангелам, но и демонам. Навечно изгнать их из этой вдоволь настрадавшейся реальности, и прекратить бессмысленную тысячелетнюю войну, чтобы мы могли наконец стать хозяевами собственных судеб. Я знаю, что тобой движет желание помогать людям. Присоединись к нам, и ты сможешь совершить подвиг, который затмит всех былых героев разом. Идём со мной.

Закончив горькую речь, Хейндир подошёл к Хромосу ещё ближе, так что между ними осталась всего пара шагов, и вновь протянул ему руку. Капитан колебался. Он чувствовал, что перед ним был никто иной, как его наставник, тот самый старый-добрый Хейндир Уонлинг, которого он знал с раннего детства, и его предложение было именно тем, чего он жаждал так давно, тем, что он ни за что не смог бы исполнить ни в погрязшем в торгашестве и интригах Лордэне, ни на своей далёкой и ныне бесславно безмятежной родине. Те самые заветные, красочные, грандиозные, и несомненно сопряжённые с великими опасностями приключения, которых его лишили после смерти Гелсара. Однако он всё ещё не мог принять ту искажённую, перевранную форму, в которой судьба сделала ему это предложение. Он видел не благородных рыцарей, но противоестественных чудовищ, вместо блистательного спасения жизней его окружала смерть, причём гадкая и бесчестная, лишённая поэтической красоты. Это был не героический поход из бравых легенд, но настоящая война в её подлинном, неприглядном и отвращающем обличии. Его дух уже давно жаждал перемен, но не был готов к столь разительному, одномоментному перелому. Ему требовалось время, и он не в силах побороть сомнения стоял на одном месте. Хромос не стал бы противиться, если бы Хейндир взял его за руку и подтолкнул на эту дорогу, но его наставник, верный данному слову, не намеревался делать за него первый шаг.

— Живи счастливо, мой дорогой мальчик, — проронил Хейндир и горестно улыбнувшись пошёл спиной вперёд, споткнулся о борт и повалился в водоворот.

Едва его ноги скрылись в пучине, как воронка начала замедлять свой ход.

— Хейнд, постой! — прокричал капитан и, уронив меч на землю, побежал к фонтану. Однако, когда он его достиг, врата уже успели закрыться, и на их месте снова очутилось каменное дно. Растерянный Хромос запрыгнул в бассейн и стал ощупывать плиты, а затем в бессильной ярости несколько раз ударил по ним кулаками, будто они были способны вновь открыть пространственную дыру.

Заклинатель исчез, и вслед за ним исчезли стены белого огня. На площадь вошли стражи, а с чистых лазурных небес спустились воины света.

Битва за Лордэн подошла к концу.

Послесловие

Что же, вот и подошёл к концу первый акт этой тёмной, фэнтезийной, полной тайн, загадок и недомолвок истории. Надеюсь, что концовка вас не разочаровала, хотя, подозреваю, что далеко не всё в ней пришлось вам по душе, но я просто не мог поступить никак иначе, пускай бы даже очень того и хотел. Чем ближе подходит развязка, тем меньше свободы остаётся у автора, ведь каждое его слово это маленький вектор, и сумму этих векторов, в моем случае их больше 240 тысяч, вполне можно вычислить логическим путём, причём это не то чтобы очень сложно, но только если быть беспристрастным, и не пытаться сделать в самом конце сальте мортале, желая оказаться в какой-то иной точке. Ты либо смиряешься с полученной развязкой, какой бы слащавой или трагичной она не оказалась, либо переписываешь всё произведение, чтобы получить иную сумму.

Но это всё писательские заморочки, не особо интересные рядовому читателю, хотя, большинство читателей пропускает что предисловия, что послесловия, и в действительности они многое теряют, так как порой эти авторские комментарии оказываются куда интереснее и душевнее, чем всё последующее произведение, которое как раз и должно сыграть чарующую сонату на струнах человеческих чувств. Тебя же, мой дорогой и прилежный читатель, если ты, конечно же, читаешь эти строки, можно похвалить вдвойне, так как ты не только успешно добрался до конца этого литературного кирпича, но у тебя ещё остались какие-то силы на мои дилетантские философствования.

Так почему же послесловие, а не предисловие? Как правило предисловия пишутся, чтобы заинтересовать или подготовить читателя к последующему повествованию. Напротив же послесловие заставляет оглянуться назад и с высоты прочитанного, обладая всеми знаниям сюжета вновь взглянуть на роман, но уже чуточку под другим углом, как бы пытаясь заглянуть под кулисы, которые автор, получивший овации или же тухлым помидором в рожу, заботливо приподнимает для ваших любопытных глаз. С этой же целью и я добавляю несколько страничек к своему томику, пока что, правда, только цифровому.

Идея этого произведения зародилась в ныне уже далёком 2018 году, на втором курсе университета, в котором я обучался по экономической специальности, во время зимних каникул, когда мне одним вечером что-то стало скучно. По какой-то до сих пор неизвестной мне причине в тот раз все обычные развлечения, вроде компьютера и электрогитары, были мне совершенно безразличны и я, скорее ради шутки, нежели с серьёзными намерениями, решил открыть файл в Word и что-то в нём настрочить на тему мрачного фэнтези. По сути дела, я сперва изобрёл какой-то непонятный, изощрённый и извращённый способ убийства, а потом на протяжении десятка глав пытался его объяснить не только читателям и героям книги, но и самому себе.

Вообще на тот момент времени никакого серьёзного писательского опыта и соответствующего образования у меня не было, и я действовал чисто наобум — что в голову первым пришло, то я и записал. Разумеется, что из-за такого хаотичного подхода постоянно возникали какие-то логические несостыковки и противоречия, которые приходилось разрешать по ходу дела. К примеру, идея Апостолов появилась только к 14-ой главе, когда мне нужно было как-то отрешить Янса от былой службы, правда это же избавило от некоторых сложностей в концовке, ну, и в самом начале работы Хейндир не был из числа еретиков, а был обычным человеком. Эта идея оформилась где-то к главе 10-ой, хотя может и раньше, сейчас уже и не вспомню. И всё же, постепенно, шаг за шагом, я продвигался к финалу истории.

Кстати, про чуму в и войну Империи Гештайдес я написал ещё до известных событий с короной и СВО, так что все аллюзии тут являются чистым совпадением, ну либо я — чёртов пророк и мне надо создать собственную религию!

Сейчас точно сказать не смогу, но где-то к 2020-2021 году у меня на руках был первый вариант произведения, объёмом немногим более 150 тыс. слов, который вполне справедливо можно обозвать фанфиком, за кучу несостыковок и местами посредственный стиль, особенно в самых первых главах, написанных без позже обретённого мастерства. Тут же хочу воздать должные благодарности моим первым читателям и по совместительству университетским друзьям Антону Фенёву и Никите Комиссарову за то, что они терпели эту словесную пытку. Публиковать такое было ни в коем случае нельзя, не то что в издательстве, но даже и на электронных ресурсах за бесплатно, и эта первая редакция была объявлена «черновиком», который я принялся медленно и планомерно переписывать, причём полностью, и к декабрю 2021 года я завершил первые пять глав, которые выложил на сайт самиздата. После этого мне понадобилось ещё два года кропотливой работы и некоторых перерывов, чтобы завершить дело.

Ох, сколько же всего я поменял в произведении и сколько всего добавил! Изначально пролога не было вообще, Феомир за всё произведение появлялся всего два раза в 13-ой и 15-ой главе и даже имени не имел, а первое имя Хейндира было Дро́клин. Вместо юного Гитри вместе с Хромосом в дом эльфийки ходил сам Бэрид, ну и никакого разговора с лесовиками тоже не было. Не было ни развращённой в нежном возрасте Отрии, ни истощённой Агдалины, а Мотриас не был безумным затворником, а простым богатеем с шикарной жизнью в пирах и расточительстве. Совершенно иначе и более скудно описывалась сцена ментальной битвы с Рирртой (как по мне именно она — лучшая девушка в произведении), и все последующие сцены воспоминаний были существенно расширены. Ангелы были почти что самыми классическими, Делаим был чистокровным человеком, и это он убивал понтифика, а не Велтаса, ну и все эльфы были в полной мере бессмертными, а не просто очень долгоживущими. Это всё из более-менее крупного и значимого, что приходит на ум и что я могу раскрыть без риска раскрыть будущее развитие сюжета, а мелким изменениям вообще счёту нет!

Все эти подробности я упомянул для того, чтобы ты, мой дорогой читатель, не пребывал в иллюзии о каком-то моментальном написании произведений, а прочувствовал, хотя бы чу-чуть настоящий процесс их создания, становления и эволюции, в котором найдётся множество забавных оказий. Секрет успеха не в каком-то гении или мифической муже, они — лишь небольшое подспорье в пути, а в тяжёлом и очень кропотливом и ещё более продолжительном труде. Я каждую главу перечитывал минимум по десять раз, и при каждом прочтении находил что-нибудь, что можно было улучшить, и это напоминало и до сих пор напоминает мне какую-то форму паранойи.

Что же до моих дальнейших планов. То в ближайшие полгода я бы хотел выпустить данный роман в бумаге, чтобы стать настоящим профессиональным писателем и начать получать с этого доход, не из жадности, а только потому, что жить на что-то да надо. Вероятно, что по договору с издательством придётся как-то ограничить доступ к книге на сайтах или сделать и её тоже платной, но на эту ситуацию я особо повлиять не могу, так что если вам действительно понравилось, то расскажите о книге своим друзьям, пока она ещё остаётся бесплатной

Придётся ещё повозится с редакцией и исправлением ошибок, также хочу добавить в пару мест стихи/песни. К примеру, в начало 12-ой главы я уже добавил «Песнь о сире Эдоле». Сама история должна будет занять ещё два романа. Следующая часть будет более приключенческой, действия будут происходить уже не в одном городе, а в разных странах и даже разных мирах. К тому же роман будет иметь форму параллельного повествования истории нескольких персонажей: Хромоса, Делаима и молодого Хейндира (воспоминания). Общие представления и скелет сюжета у меня уже есть, но перед началом работы над вторым томом я бы хотел завершить пару других, куда более скромных романчиков в фантастическом сеттинге, которые я уже начал. Так сказать, освежить голову.

На этом, собственно, всё. Всем спасибо за чтение и до новых встреч!

Оглавление

Пролог

Глава I «Печать Изувера»

Глава II «Златое Сердце»

Глава III «Призрачный Бродяга»

Глава IV «Скверная Пьеса»

Глава V «Край Чести и Отваги»

Глава VI «Совет Чародеев»

Глава VII «Тихий Дом»

Глава VIII «Тайны Мёртвых»

Глава IX «Лис и Волк — Волк и Лис»

Глава X «Во Власти Мрака»

Глава XI «Венец Творения»

Глава XII «Вальс Огней»

Глава XIII «Иные»

Глава XIV «Блудный Сын»

Глава XIV-II

Глава XV «Ведьма Шипов»

Глава XVI «Осколки Минувшего»

Глава XVII «Перепутье»

Глава XVIII «Вестник Рока»

Глава XIX «Воля Узника»

Глава ХХ «Час Расплаты»

Глава XXI Исход

Послесловие