Совершенно секретно 2020 №05СВ [газета «Совершенно секретно»] (pdf) читать онлайн

16+

ИНФОРМАЦИЯ
К РАЗМЫШЛЕНИЮ

П

Р

И

Л

О Ж Е

Н

И

Е

май

2020

№5/112

е
в
о
ел

н
о
к
а

к

ч
з
ь
й
ч
й
о
ы
л
о
о
н
х
св
н
я
е
а
Су
н
м
м
е
е
р
а
н
в
и
е
р
т
д
с
ю
ж
Пре Рыц ари л
Тайна БТБ-569
Вис
е ль
ник
на

к аб

ане

з России
и
а
г
е
н
с
Семена

й
и
к
о
т
с
е
Ж ан-с
ром

Убить Билла

Без Моники

ы»,
т
о
с
а
р
к
й
о
н
в
и
йд
о
т
е
м
.
о
а
к
н
«
с
с
а
и
ж
л
у
а
ь
в
л
и
е
н
б
в
н, ги
е
Ее сра
л
е
т
а
т
с
и
л
б
чей взлет бызлни вдохновила Тургенева
Драма ее жиднюю повесть и Куприна –
на его после рвый рассказ
на самый пе

в спецвыпуске

Секреты ИСТОРИИ

2

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Жестокий
роман-с
Ее сравнивали с «кометой дивной красоты»,
чей взлет был блистателен, гибель ужасна.
Драма ее жизни вдохновила Тургенева на его
последнюю повесть и Куприна – на самый
первый рассказ

В

1882 году Иван Сергеевич Тургенев
написал свою последнюю повесть.
Она называлась «После смерти»
с подзаголовком в скобках: «Клара Милич». Несколько лет спустя юнкер Александр Куприн использовал тот же сюжет
из реальной жизни в своем первом рассказе «Последний дебют». За публикацию
этого рассказа юноша угодил на гауптвахту – начальство запрещало юнкерам
печататься без его дозволения.
Нельзя, конечно, сравнивать повесть
великого мастера и первый юношеский
опус. Но их роднит образ главной героини – яркой творческой личности с трагической судьбой. Прототипом тургеневской Клары Милич и купринской Лидии
Гольской была выдающаяся оперная певица и драматическая актриса Евлалия
Кадмина. Русское театральное искусство
конца XIX – начала XX веков прославили
великие актрисы: Ермолова, Яблочкина,
Комиссаржевская. О них написано много книг и статей, их имена носят театры.
Однако ни одна русская актриса не послужила прототипом для стольких рассказов, повестей, пьес и музыкальных
произведений, как Евлалия Кадмина!
Что же это за женщина, что за судьба,
тронувшая сердца стольких художников,

Цыганочка благородного
звания
Невероятное событие всколыхнуло сонную Калугу: купец Павел Кадмин женился
на цыганке. Слухи ходили разные: одни
говорили, что он ее чуть ли не из табора
выкрал; другие уверяли, что Кадмин привез певицу из московского цыганского
хора и влюбился. Так оно и было: взыграло
ретивое, и ухарь-купец, по обычаю, выкупил девушку у хора, женился честь честью.
Казалось бы, столько в Калуге купеческих
дочек на выданье, и приданое за ними немалое, а он… Купцы даже обиделись на
Кадмина, а ему и горя мало!
В 1853 году у Кадминых родилась третья дочка, Евлалия, а по-домашнему –
Влаша. Она единственная пошла в мать –
смуглолицая, с большими черными глазами и темными вьющимися волосами.
От матери ей достались и звонкий голос, и
музыкальность. И цыганский норов тоже:
она с детства была горда и непокорна.
Хоть и недалеко Калуга от первопрестольной, а жизнь тут текла самым провинциальным манером. Досуги – чаи до
седьмого поту, картишки, пересуды. Из
развлечений – пьянки, драки и пожары.
Из культурных событий радовал только

военный оркестр в городском саду по
воскресеньям да редкие любительские
спектакли. Вобщем, «скука смердячая»,
как выразился местный бытописатель.
Только летом, в деревне, Влаша словно
оживала. Тут ей было привольно – и гулять, и играть, и петь простые деревенские песни.
Девочка-подросток опережала сверстниц в развитии, ее способности и

таланты буквально рвались наружу.
Родители всерьез задумались об образовании дочери. С превеликими трудами
удалось определить Влашу в Московский
Елизаветинский институт для «девиц
благородного звания». Благодаря деньгам и хлопотам отца полуцыганка Влаша
попала в «благородные».
Влаше понравилось учиться, она всегда
была среди первых учениц. И Москва – яркая, звучная, суматошная – пришлась ей по
сердцу. Но самым большим потрясением
стало первое посещение Большого театра.
В тот день давали «Руслана и Людмилу».
Влаша не запомнила имен исполнителей,
театр вошел в душу весь, сразу и навсегда.
В год окончания института, когда Влаше исполнилось шестнадцать лет, внезапно умер отец. Мать-цыганка не умела
вести дела, и будущность семьи оказалась под угрозой. И быть бы Влаше гувернанткой в богатом доме или компаньонкой при знатной старухе, если бы не
счастливый случай.
Влаша много и с удовольствием пела,
легко запоминала самые сложные арии,
исполняла их, в том числе, на институтских вечерах. На один из таких вечеров
институтское начальство пригласило
именитых гостей, и среди них – основателя и директора Московской консерватории Николая Григорьевича Рубинштейна. Выдающийся музыкант-педагог,
«музыкальный хозяин Москвы», как его
называли, сразу отметил красивый и
выразительный голос Кадминой, яркую
внешность и артистизм. Он предложил
Влаше держать экзамены в консерваторию и пообещал выхлопотать для нее
стипендию.
Так неожиданно устроилась судьба Евлалии Кадминой. Осенью 1870 года она

«РИА НОВОСТИ»

Публикация 2010 года

вдохновившая старого мастера на лебединую песнь и юное дарование – на запретный дебют?

из архива автора

Сергей МАКЕЕВ

Кадмина была одной из лучших
студенток только что открывшейся
Московской консерватории (на фото
слева). Вверху: в роли Анхен в опере
Вебера «Волшебный стрелок», 1873 год

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Орфей в юбках

«РИА НОВОСТИ»

Московская консерватория была еще
очень молода, она работала всего четыре года, но уровень подготовки молодых музыкантов уже был чрезвычайно высок. Имена преподавателей
говорили сами за себя: занятия по гармонии вел П.И.Чайковский, классом
декламации и сценического искусства
руководил выдающийся актер Малого
театра И.В.Самарин. Именно он развил в
Кадминой способности драматической
актрисы; Евлалия просмотрела весь репертуар Малого, иногда даже задумывалась: может быть, ее место на драматической сцене?
Уже в ученические годы Евлалия Кадмина начала выступать на вечерах в консерватории, а в мае 1872 года состоялся
ее дебют на оперной сцене: учащиеся
под руководством Самарина поставили
оперу Глюка «Орфей», несколько пред-

могла или не хотела войти ни в высший
свет, ни в общество творческой элиты.
Ценила дружбу, встречалась, общалась,
вела оживленную переписку, но… ни с
кем не была по-настоящему близка. Примадонна на сцене, она сторонилась этой
роли в реальной жизни.
Личной, интимной жизни у Кадминой
не было. Закулисные интрижки, навязчивые поклонники – все это было ей глубоко чуждо. Она как-то сумела отвадить
от себя многочисленных воздыхателей
и жила схимницей. Никто не затронул ее
сердца; за нее любили ее героини, и как
любили!
Многие замечали в Кадминой – как
в артистке и как в женщине – какое-то
стихийное начало, неуправляемое, роковое. Чуть ли не все рецензенты писали,
что она особенно хороша в трагических
ролях. Чайковский видел в ней романтическую героиню и посвятил ей романс
«Страшная минута», к которому сам написал слова.
Рассказывают, что автор преподнес
свое творенье Кадминой на товарищеском ужине московской музыкальной
богемы. Евлалия, прочитав последние
строки «Иль нож ты мне в сердце вонзишь, / Иль рай мне откроешь», положила на поднос нож и приказала лакею:
«Отнеси господину Чайковскому».
Зачем было так демонизировать образ
Кадминой, дамы и без того неуравновешенной? Но так уж воспринимал композитор
артистку и впоследствии писал: «Я хорошо
знал эту странную, беспокойную, болезненно самолюбивую натуру, и мне всегда казалось, что она не добром кончит».
А сама Кадмина впервые исполнила
этот романс на публике только через три
месяца, и неизвестно, пела ли его впоследствии.

известный певец Ф. П. Комиссаржевский,
отец знаменитой артистки. А главное,
публика ходила на русские оперные спектакли, ждала новых премьер. Конечно, и
в Северной столице итальянская опера
преобладала, ей был предоставлен в полное распоряжение Санкт-Петербургский
Большой театр с прекрасной акустикой.
Мариинский уступал Большому по всем
статьям.
Неслучайно появилась статья влиятельного музыкального критика, в которой он писал: «Движимый добрым сердцем, я хочу предложить театральной
дирекции средство от недуга, подтачивающего петербургскую русскую оперу.
Средство мое очень просто – пригласить из Москвы г-жу Кадмину… Свежий,
красивый голос, безукоризненно чистая
интонация, выразительное осмысленное
пение и изящная простота в игре…»
В 1875 году Кадмина дебютировала в
Санкт-Петербурге в опере «Опричник».
После каждого действия публика по нескольку раз вызывала артистку. Последовали другие оперы и роли, восторженные овации, цветы; после одного из
спектаклей зрители поднесли Кадминой
лавровый венок!

Путешествие из Москвы
в Петербург и обратно
Истекал двухлетний контракт Кадминой
с Большим театром, возобновлять его
певица не хотела.
В это время в Санкт-Петербурге русская
опера занимала более достойное положение. В распоряжении русской труппы был
Мариинский театр. Правда, и эту сцену музыканты делили с драматическими артистами, но все-таки три-четыре спектакля
в неделю давали постоянно. Оркестром
руководил выдающийся дирижер и композитор Э. Ф. Направник, режиссером был

ИЗ АРХИВА АВТОРА

третьем исполнила роль Леля в весенней
сказке Островского «Снегурочка» на музыку Чайковского.
В честь представления «Снегурочки»
Рубинштейн и Чайковский устроили
пикник на Воробьёвых горах. Мимо развеселой компании проходили местные
мужики и бабы, их попросили спеть, и
тут Кадмина оживилась и, как вспоминал
участник пикника, «к голосам деревенских певиц присоединилось бархатное,
богатое меццо-сопрано». Все это действительно напоминало ожившую сцену
из «Снегурочки».
Дальше – что ни роль на подмостках
Большого, то триумф: Княгиня в «Русалке» Даргомыжского, Рогнеда в одноименной опере Серова, боярыня Морозова в «Опричнике» Чайковского, Ратмир
в «Руслане и Людмиле». Овации, цветы,
хвалебные рецензии – всего этого было
у Кадминой в избытке. Но она не была
удовлетворена, если не сказать – разочарована.
Русская опера в Москве буквально боролась за существование. Значительная
часть публики традиционно признавала только итальянскую оперу. Поэтому
спектакли итальянской антрепризы составляли добрую половину репертуара.
Еще примерно треть вечеров отводились балетным спектаклям. А на долю
русской труппы Большого театра доставался лишь один вечер в неделю. И, по
правде говоря, на этих спектаклях всегда
пустовали ложи, партер зиял пустыми
креслами; только раёк неизменно заполнялся студентами и демократической
публикой.
Кадмина тяжело переживала деляческое отношение к искусству, поэтому ее
отношения с дирекциями, а впоследствии с театральными антрепренерами,
редко бывали мирными. Ее натуре был
присущ какой-то подростковый максимализм, который некоторые принимали
за капризы примадонны. И если что-то ее
возмущало, в ней просыпался цыганский
чертенок, она нарочно доводила ситуацию до предела.
Ранимая, обидчивая, она могла вспылить и наброситься даже на друзей.
А потом горько раскаивалась, просила
прощения при встрече или писала покаянные письма, подписываясь: «бешеная
Кадмина».
Несмотря на видимую общительность,
большой круг друзей и знакомых, Кадмина была внутренне одинокой. Она не

приступила к занятиям в консерватории,
а ее наставницей стала известная певица А. Д. Александрова-Кочетова – та самая Людмила из первого увиденного ею
спектакля.

3

Прототипом главной героини последней
повести Ивана Тургенева «После смерти»
была Евлалия Кадмина

Образ героини рассказа Александра
Куприна «Последний дебют» также был
навеян Кадминой

ставлений состоялось в зале Благородного собрания. Знатоки отметили прелестный голос Кадминой, теплый тембр,
верность музыкальных интонаций; она
пела и играла как состоявшаяся артистка. Особенно дорог ей был отзыв Чайковского: «Кроме своих вокальных преимуществ, г-жа Кадмина обнаружила в
исполнении партии Орфея далеко не
дюжинный талант, который позволяет
надеяться, что ей предстоит блестящая
будущность…»
На одном из представлений «Орфея»
присутствовала императорская семья.
Возможно, именно пение Кадминой помогло исправить бедственное положение консерватории: училищу была назначена правительственная субсидия.
Весной 1873 года Евлалия Кадмина
окончила консерваторию с серебряной
медалью – первая из выпускниц-вокалисток. Ее известность дошла и до дирекции Большого театра. Девятнадцатилетней артистке предложили выступить на
сцене Большого в сборных концертах.
В первом она исполнила партию Вани в
сцене из оперы «Жизнь за царя» Глинки.
Публика оценила выступление Кадминой овацией и криками «Браво!»: еще
никогда в Большом так не принимали
дебютантку. Присутствовавший на спектакле Чайковский писал: «Смотря на мастерскую игру молодой певицы, слушая
ее глубоко прочувствованное пение,
никак не верилось, что это была артистка, еще впервые появляющаяся на подмостках…» Во втором сборном концерте Кадмина пела в «Трубадуре» Верди, в

И тут приключилась история, о которой мало кто знал. По свидетельству современника, «бродили смутные толки,
выставлявшие причиной безуспешные
ухаживания одного вельможи, которому
не удавалось победить гордую холодность неприступной артистки, привыкшей слушаться только голоса собственного сердца. Кадмина решила лучше
совсем уехать из Петербурга, чем подчиниться настойчивому поклоннику».
Так или иначе, Евлалия вернулась в
Москву, в течение марта 1876 года выступила в нескольких спектаклях и в двух
концертах на сцене Большого театра и
вдруг исчезла.
Друзья певицы нескоро получили известия о ней. Наконец, она объявилась…
в Италии.

Необычайное приключение
Евлалии в Италии

«РИА НОВОСТИ»

Желание поехать в Италию созрело давно, а в последние годы крепло день ото
дня. Кадмина начала заниматься с преподавателями, училась старательно,
однако… Внутренне артистка сопротивлялась итальянскому «бельканто».
Культ вокала как самоцель, технические
эффекты в отрыве от создания художественного образа казались ей бесцельными. Преподаватели предложили ей

Афиша спектакля Большого театра «Жизнь
за царя» (XIX век). Кадмина исполняла
партию Вани из этой оперы

4

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

перейти на сопрановые партии, петь в
более высоком регистре. Кадмина всегда мечтала петь высоким сильным голосом. Кроме того, в оперном репертуаре
тогда было намного больше сопрановых
партий, а Евлалии хотелось новых ролей.
И она совершила роковой шаг: запела
«не своим голосом».
Как ни старалась Кадмина сохранить
свое инкогнито, газетчики пронюхали, что в Италию приехала знаменитая
русская певица. Вслед за газетными сообщениями поступили предложения от
нескольких театральных антрепренеров.
Артистка не без колебаний согласилась
подписать контракт. Она рассудила, что
сможет увидеть и понять итальянскую
оперу, что называется, изнутри; это будет частью ее учебы, ординатурой, так
сказать. Ну, и помимо всего прочего, у
артистки кончались деньги, надо было
зарабатывать на жизнь.
Контракты были непродолжительными, Евлалия выступала в оперных театрах
Неаполя, Турина, Флоренции и Милана,
всюду с неизменным успехом. Впервые
она исполняла и новые для себя сопрановые партии. Ее тепло встречала публика, газеты отмечали «высокую культуру
исполнения», «большой драматический
талант», а по поводу внешности артистки
авторы соревновались в эпитетах: отмечали ее «магическую красоту», уверяли,
что «за русской красавицей, которая чернее и огненнее итальянок, бегают восхищенные взоры…»
А русская красавица тем временем
тосковала. Атмосфера в итальянском
закулисье была еще тягостнее, чем в
России: дрязги, низкое интриганство,
безразличие к искусству. Антрепренеры беззастенчиво нарушали контракты; с одним из них Кадминой пришлось
даже судиться.
Кадмина заболела и оказалась в больнице. Ее лечил молодой врач, красивый,
заботливый, любезный. Так часто случается: беспомощная пациентка, к тому
же иностранка, потянулась к лечащему
врачу. Доктору Форкони тоже очень понравилась русская красавица, ему льстило внимание известной певицы. Кадмина
и Форкони обвенчались.
Их брак был очень коротким. Вероятно, они подходили друг другу по темпераменту, но духовно не были близки. Мужу-итальянцу трудно примириться с тем,
что его жена самодостаточная личность,
что она никогда не станет примерной
итальянской матроной. Начались раздоры, скандалы, и последовал разрыв.
Евлалия некоторое время, до официального развода, подписывалась двойной
фамилией: Кадмина-Форкони.
Тоска артистки сменилась настоящим
отчаянием. Только в одном письме, близкому другу, Кадмина чуть приоткрыла
душу. Она писала, что «перенесла много,
очень много страшных минут, и ко всем
неудачам, ко всему-то горю прибавилось невыносимое мучение – сознание
всеобщего отчуждения». И далее: «Я не
один раз пыталась действительно стереть с лица земли самую память о моем
существовании; но яд не подействовал,
а из реки вытащили полицейские». И тут
же молила адресата: «Не рассказывайте,
Вашей дружбы ради, не рассказывайте
этого никому; я не хочу никому поверять
моей муки, я стараюсь забыть ее, да и Вас
усердно прошу разорвать это письмо и
никогда не вспоминать того, что невольно сорвалось с моего пера…»
Очень кстати подоспело письмо с
новым предложением: антрепренер
И. Я. Сетов звал Кадмину в труппу Киевской оперы. Осенью 1878 года Евлалия
Кадмина покинула Италию и отправилась
в Киев, чтобы успеть к началу сезона.

влечь публику. Кадмина согласилась – ей
всегда нравились задачи на грани возможного.
Спектакль оправдал ожидания создателей и публики, Маргарита в исполнении Кадминой явилась поистине гётевской героиней: кроткой и нежной. Но
собственно пение Кадминой оказалось
не безупречным, высокие тона звучали
резко и сухо.
Вслед за Маргаритой в репертуаре
Кадминой появились другие сопрановые
партии: Наташа в «Русалке», Паж в «Гугенотах» Мейербера и другие. Отношение
критики к этим ролям можно свести к одной фразе киевского рецензента: «Замечательная игра выкупала все недостатки
ее как певицы».
Хуже всего то, что артистке иногда приходилось в один день исполнять роли в
разных диапазонах – большое напряжение для голоса! В условиях постоянной
спешки и выступлений без отдыха сдавал
не только голос, но и нервы, и здоровье
вообще. Артистка, которая прежде охотно подменяла заболевших коллег, теперь
сама частенько хворала.
И еще одно обстоятельство постоянно нервировало Кадмину. Дело в том,
что русская публика быстро переняла
худшие традиции итальянских обожателей оперных певиц. Поклонники
объединялись в «группы поддержки»
своих любимиц, ошикивали соперниц,
используя наемную клаку. В провинции
это явление принимало особенно уродливые формы, так как здесь партер и
ложи заполняли в основном нувориши,
купеческие сынки. Именно эти завсегдатаи театра с самого начала не приняли
Кадмину.
Весной 1880 года Евлалия Кадмина получила спасительное предложение: антрепренер харьковской оперы
П. М. Медведев настоятельно звал артистку в свою труппу.

Цветы запоздалые
Со стороны казалось, что звезда Евлалии
Кадминой все еще восходит. Современник писал: «Ее харьковская жизнь была
победным шествием богини». И в самом
деле, большая часть публики ее обожала,
а студенты и гимназисты были повально

Евлалия Кадмина дебютировала на сцене
Киевской оперы в «Аиде» Верди. Гордая
и властная дочь фараона Амнерис в ее
исполнении покорила киевлян. Восторженным отзывам не было конца. Но уже
вторая порученная ей роль удивила весь
театральный Киев: Маргарита в «Фаусте»
Ш. Гуно – сопрановая партия, трудная
даже для высоких голосов. К тому же
образ Маргариты явно выпадал из «кадминовского» амплуа. Очевидно, Сетов
и рассчитывал на сенсацию, чтобы при-

из архива автора

Талант и клака

влюблены в Кадмину. Случалось, после
спектакля молодые зрители останавливали ее экипаж, выпрягали лошадей и
сами везли артистку до гостиницы «Европейская», где она жила.
И мало кто замечал «невидимые миру
слезы». Голос все чаще изменял певице.
Кадмина тяжело переживала, нервничала, болезненно реагировала на пустячные казусы суетливой театральной жизни.
Евлалия находила покой только в двухтрех харьковских семействах. Один из
друзей вспоминал: «Молчалива она. Карие глаза под длинными черными ресницами задумчивы. Говорит своим низким
голосом медленно. Никогда не шутит. Никаких разговоров о театральных дрязгах,
никакой мишуры…»
В этот трудный период Медведев предложил Кадминой попробовать себя в
амплуа драматической актрисы. Евлалия колебалась: музыка не отпускала, но
в то же время переход в драму казался
выходом из тупика. Антрепренер советовал для начала лишь попробовать
себя в одном спектакле, а когда артистка согласилась, сразу дал ей роль Офелии. Публика приняла ее восторженно.
При появлении Кадминой на сцене, все
остальные персонажи словно уходили в
тень. Самоубийство Офелии в трактовке
Кадминой было не следствием безумия,
а сознательным выбором: «быть или не
быть» в этом безумном мире.
Вскоре она играла главные роли в
«Грозе» и «Бесприданнице» Островского, в «Укрощении строптивой» Шекспира. Некоторые зрители осудили переход
артистки в драму. Одни считали этот шаг
изменой «святому искусству», другие
сочли его экстравагантной выходкой
капризной звезды. Газеты подливали
масла в огонь, например, «Южный край»
разразился гневной отповедью за то,
что после своего бенефиса Кадмина
приняла от публики ценные подношения. Автор вопрошал: нравственно ли
это, когда в соседних уездах крестьяне
голодают?.. Выпад газеты был несправедлив по отношению к артистке, которая вела очень скромный образ жизни,
всегда безотказно выступала в благотворительных концертах, в том числе в
пользу голодающих, тайно жертвовала

деньги на поддержку политзаключенных и ссыльных.
Евлалия смертельно устала в одиночку
противостоять миру пошлости и лжи. В
такие «страшные минуты» женщина безотчетно ищет мужчину, хотя бы только
внешне напоминающего защитника. Ее
избранником стал молодой офицер, завсегдатай кулис, из тех неотразимых провинциальных волокит, которые осаждают актрис, клянутся в неземной любви, а
сами одновременно ищут невесту побогаче. Этому ничтожному, в сущности, человеку чрезвычайно льстила победа над
выдающейся артисткой, было чем похвастаться в офицерской компании.
Кадмина полюбила горячо и безрассудно. До нее доходили слухи об изменах возлюбленного, но Евлалия сочла их
обычным злословием многочисленных
недоброжелателей. Она не встревожилась даже тогда, когда офицер некоторое
время не появлялся в театре и не подавал о себе известий.
Как раз в эти дни Евлалия подготовила роль Василисы Мелентьевой
в одноименной исторической драме
А. Н. Островского. В первом акте Кадминой то и дело аплодировали. Евлалия
вышла на поклоны, подняла глаза и
увидела в нижней ложе своего избранника. Он всегда сидел там один, а сейчас с ним была молодая особа, дорого,
но безвкусно одетая. Офицер демонстративно оказывал спутнице знаки
внимания, то и дело бросая взгляды на
Кадмину, и улыбался, словно хотел сделать больнее…
Не помня себя, артистка дошла до
своей уборной, села перед зеркалом. Ее
охватило отчаяние, она была обманута,
унижена, оскорблена в лучших чувствах.
В зеркале чудились бледные лица ее
героинь: русалка Наташа, Офелия, Катерина. Они предпочли смерть жизни без
веры, без надежды, без любви. Кадмина
ломала спички и бросала фосфорные
головки в стакан с водой. Когда ее позвали на сцену, залпом выпила мутный
раствор.
Начинался второй акт драмы – последний акт ее жизни. Речь актрисы замедлялась, дыхание учащалось. Бледность
протупала сквозь грим. Глаза лихорадочно блестели. Собрав последние силы,
она отчетливо произнесла:
Я утром в думе видела твой взгляд,
И этот взгляд насквозь прожег мне
сердце...
Кадмина упала на подмостки. Ее отвезли в гостиницу. Слух о случившемся
мгновенно облетел весь город. Толпа людей собралась у входа в «Европейскую»,
все ждали заключения врачей. Но они
были бессильны: белый фосфор слишком
сильный яд. Артистка умирала в муках
шесть дней. Десятого ноября 1881 года
ее не стало. Ей только что исполнилось
двадцать восемь лет.
Казалось, весь Харьков пришел проститься с Евлалией Кадминой. Очевидец писал: «Венки, хоругви, знамена,
волнующаяся, как море, многотысячная толпа народа, шум экипажей, чьито стоны и плач… и над всей этой феерической картиной тусклое осеннее
небо со свинцовыми бликами…» Процессию сопровождала чуть ли не вся
полиция Харькова – чтобы предотвратить расправу над виновником смерти Кадминой, «офицеришкой», как называли его сами полицейские. И над
разверстой могилой звучали горькие,
тяжелые признания:
«Еще одна разбитая, неудавшаяся
жизнь, еще одна жертва, еще одна свежая могила на обширном кладбище русских талантов…»
«Прости нам, что мы, умея любоваться твоим талантом, не сумели тебя уберечь!»
…«Слава оперной сцены» – высечено на скромном памятнике над могилой Евлалии Павловны Кадминой. Там
и сегодня иногда появляются свежие
цветы.

Евлалия Кадмина в последней роли
Василисы Мелентьевой. Неизвестный
художник. Роспись на фарфоре.
Ноябрь 1881 год

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

5

Преждевременный
человек
Седьмого мая 1901 года в Петербурге
на Варшавском вокзале под поезд бросился
человек. Это был 66-летний Алексей
Кириллович Алчевский – один из богатейших
людей страны, украинский промышленник,
владелец угольных месторождений
и металлургических заводов, банкир.
Перед смертью самоубийца отправил
прощальное письмо своим сотрудникам.
В нем он просил прощения за совершаемый
грех и оставил несколько руководящих
указаний по ведению дела

Екатерина МЕЛЕДИНА

Публикация 2005 года

В

столицу Алчевский приезжал за
помощью – промышленный кризис, пришедший из Европы, больно ударил по любимому его детищу – Донецко-Юрьевскому металлургическому
обществу (ДЮМО). Общество задолжало
Харьковскому торговому банку, а тот,
в свою очередь, – банку земельному.
В обоих кредитных учреждениях (где командовал тот же Алчевский) было, что
называется, шаром покати. Чтобы поправить дела, Алексей Кириллович надеялся
выбить у министерства финансов ссуду
под облигационный заем своих предприятий и получить крупный заказ для
заводов. Министерство финансов, возглавляемое С. Ю. Витте, в помощи категорически отказало, и миллионер свел счеты с жизнью, положив голову на рельсы,
между прочим, собственного – донецкоюрьевского производства.
Вскоре после этого невероятного события Министерство финансов все-таки
выделило шестимиллионную ссуду металлургическому обществу, но в обоих
банках провело тщательное расследование. А в январе1903 года в Харькове начался суд над членами правления обоих
банков. Это дело пресса назвала «Харьковским крахом».
Герои предыдущих банковских процессов, потрясавших Россию в 1870–1890-е
годы, мало вызывали сочувствия у публики. Вероятно, у обывателя возникало
лишь чувство завистливого удивления:
пожили люди! Банки создавались и разорялись ради приобщения к шикарной
жизни – стерлядям в шампанском, яхтенным прогулкам, ночным ресторанным,
безумствам, француженкам и цыганкам.
Ну и поделом им, говорил, позевывая,
читатель судебной хроники, пущай теперь на нарах посидят.
С Алчевским совсем другое дело. И обвинение, и защита во время судебного
процесса, стоя, естественно, на противоположных позициях, сходились в одном:
хищений и злогоумысла в харьковском
деле не было. Не было и толп несчастных плачущих вкладчиков. Была трагедия. Трагедия сильного и талантливого
человека, посвятившего жизнь любимому делу. Когда же это дело оказалось на
грани гибели, то и жить ему стало дальше
незачем.
Алчевский покончил с собой не потому, что впереди маячили тюрьма да сума.
Ему это негрозило, несмотря на кризис и
катастрофу с банками. Чудак-богач мог
бы спокойным образом и дальше жить
по-миллионерски.Часть принадлежавших ему рудников покупали бельгийские
компании и давали прекрасные деньги,
которых хватило бы и на уплату долгов, и
на хлеб с маслом и толстым слоем икры.
Однако своему старшему сыну, готовившему «сделку века», Алексей Кириллович ответил удивительной фразой: «Что
ты мне предлагаешь? Что ж ты хочешь,
чтобы мы купоны резали?» И чем ударить
по рукам с предприимчивыми иностранцами, предпочел прыгнуть под колеса
поезда. Можете ли вы представить, чтобы сегодня так поступил кто-нибудь из
«куршевельской тусовки»?

Пётр Первый из Харькова
Алексей Кириллович был настоящий, как
теперь говорят, self-made man, то есть сам
себя сделавший. В Харькове начинал с
маленького чайного магазинчика. Удача
пришла к нему не сразу, пришлось пере-

Алчевский слыл жестким и властным
хозяином. Ни одной операции без его
ведома не делалось. Ничьи возражения
не принимались, непокорным грозило
увольнение…
жить и трудные времена. Так, с одним из
своих верных соратников Орловым Алчевский познакомился во время описания его, Алчевского, имущества за долг…
в 150 рублей! Орлов выкупил будущего
магната у судебных приставов, и тот никогда не забывал этого. С тех пор – 30 лет
верной мужской дружбы и общее дело.
После чайного магазина Алчевский
основал общество взаимного кредита,
потом с небольшим перерывом, друг за
другом, торговый и земельный банки.
Устав земельного банка он пишет вместе
с управляющим конторой госбанка, своим старшим другом И.В. Вернадским – отцом великого ученого. Молодому банкиру всего 36 лет, он уверенно движется к
цели своей жизни – создать современное, по последнему слову техники, металлургическое предприятие. Отечественное, без иностранного капитала.
А пока что скупает земельные участки
возле станции Юрьевка, где не земля, а
сплошное черное золото. Местные помещики пытались добывать здесь уголь и
руду, но им нехватало ни деловой хватки,
ни знаний. Мелкие частники быстро разочаровывались в новом деле. Тогда они
обращались за помощью к земельному
банку. И вскоре превращались в несостоятельных заемщиков. Говоря по-нашему,
у них наступал дефолт.
Тут уже Алексей Кириллович поступал
как настоящий капиталист, без сантиментов. Земля в уплату долга переходила к Алчевскому, и на этой земле хозяйничал он.
С крестьянами Алчевский вел себя подругому. С ними он заключал договор, по
которому давал новые наделы желающим продолжить кормиться землей. Тем
же, кто готов был «переквалифицироваться» в пролетарии, предлагал работу
на шахтах.
Что и говорить, предприятия Алчевского оживили край, где до него царили
европейские предприниматели. С ними
у него тоже были общие и очень серьезные дела. Но мечтой жизни, повторим,
оставался завод, учрежденный без иностранного капитала, ориентированный
не только на крупные железнодорожные
заказы, но и на частный рынок, на малый,
как бы мы сейчас сказали, бизнес. От иностранцев Алексей Кириллович старался

перенять достижения прогресса, умение
вести дело, опыт и знания. И получалось!
У местных жителей была надежная работа, росли рабочие городки с бесплатными больницами и школами. Лучшие
профессионалы, лучшее оборудование,
кругом сплошное электричество: все
было очень современно, по последнему
слову стремительного XIX века. А впереди, как Пётр I на картине Валентина
Серова, шагал энергичный и красивый
Алексей Кириллович Алчевский.
Всего за пять лет (с 1885 по 1900 год)
Донецкий бассейн во многом благодаря
компаниям Алчевского по производству
металла легко обскакал старого лидера –
Урал с его заводами и месторождениями.

Из банка в банк перетекая…
Чтобы понять, как раскрученный бизнес
Алчевского потерпел сокрушительное поражение, надо разобраться в его механике.
«Широкой рукой собирает земельный
банк капиталы и столь же широкой рукой
ссужает ими торговый банк», – цитата из
как всегда блестящей речи Фёдора Плевако, на этот раз выступавшего в роли гражданского истца, гуляла по статьям судебных хроникеров. Так оно и было.
Николаевскую площадь (сегодня это
площадь Конституции) Харькова до сих
пор украшает двойное банковское здание, спроектированное специально по
заказу Алчевского, – с внутренним переходом, по которому можно перемещаться из одного банка в другой, не выходя
на улицу. Точно так же перетекали из одного банка в другой и капиталы.
Общество нуждается в земельных кредитах – к его услугам земельный банк, который по закону мог кредитовать только
землевладельцев, и другими операциями
ему заниматься не дозволялось. А свободных капиталов у российских земельных
банков всегда было достаточно. Эти свободные капиталы не возбранялось хранить в другом банке. Понятно, что тот другой банк, торговый, их не хранил, а пускал
в дело. В металлургическое дело Алчевского. Оно, подобно молоху, требовало
все новых и новых жертвоприношений.
Капиталы в буквальном смысле поглощались бездонными шахтамии пылающими
домнами. Но и отдача ожидалась несказанная – процветание края, а с ним и всех
предприятий Алексея Кирилловича и его
верных друзей и сподвижников.
Но промышленный кризис останавливает металлургов. Упрямый Алчевский
вопреки здравому капиталистическому
смыслу не хочет закрывать производство и выгонять рабочих на улицу. Он
продолжает штамповать никому не нужную продукцию и складывать ее во дворах своих заводов.
Специально созданная система перетекающих сосудов, цепь кредитных и
промышленных обществ, которые пи-

таются средствами, принадлежащими
земельному банку, оказывается бессильной и рушится. Удар приняли и другие
российские провинциальные и столичные банки, имевшие дело с Алчевским.
Харьковский крах был тщательно проанализирован современниками. Помимо
вороха статей, авторы которых приняли
позицию защиты, выходили и работы научного характера. Так, в 1903 году была
опубликована брошюра приват-доцента Московского университета М. Герценштейна, которую специалисты оценили как обвинительное слово, по силе
анализа и аргументов значительно превосходящее прокурорские речи. Герценштейн провел интересную аналогию с
судебными процессами, проходившими
в то же время в Германии. Все сходилось
до мелочей – разорились земельные банки, но они дали старт крушению целой
системы, где ипотечные операции играли второстепенную, вспомогательную
роль. Все подчинялось одному сильному
человеку, главному акционеру, создавшему целый конгломерат акционерных
обществ, связанных междусобой. И там
и здесь без взлома кассы и растрат произошла потеря миллионов.
По мнению Герценштейна, Алчевского
с его немецким двойником Штернбергом
роднило умение распоряжаться массой
учреждений без всяких затрат, переводить деньги из одного учреждения в другое, везде извлекать пользу и практически
овладеть капиталами, многократно превышающими собственные. И там и здесь
защита объясняла катастрофу промышленным кризисом. Но никакой кризис,
по мнению ученого, не может оправдать
злоупотреблений. А они, конечно, были.
Умный Алексей Кириллович умело
пользовался прорехами в законодательстве, поэтому придраться к нему было
довольно трудно. Этого не сумела сделать даже кредитная канцелярия Министерства финансов, которая была в курсе
операций харьковских банков. А дыры в
законах латали уже после знаменитого
процесса.
Злоупотреблений и недостатков в банковской работе была найдена масса.
Остановимся на лишь двух самых серьезных пунктах обвинения, которые действительно, как и вовремя кризиса, так и
без оного, крайне для кредитных учреждений опасны. Они касаются Харьковского земельного банка.
Первое. Закладывали процентные бумаги запасного капитала. Что это такое?
Запасной (сегодня мы бы назвали его
страховым) капитал не зря так называется, он используется в крайних случаях,
прямо скажем – фантастических. Например, если вдруг сразу у всех заемщиков
возникли проблемы и они не заплатили
банку полагающиеся проценты и долги.
У земельных банков, как пишет М. Герценштейн, запасной капитал – особый.

6

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

Сумма выпущенных в обращение закладных не должна превышать более чем в
десять раз сумму запасного и складочного (уставного) капитала. Над запасным
капиталом нужно трястить, как Кощей
над своей смертью, и хранить в заветном «яйце» – государственных ценных
бумагах. Тем не менее в Харьковском
земельном банке под запасной капитал
выпускались процентные бумаги, закладывались, а вырученные деньги поступали в распоряжение предприятий
Алчевского.
Второй важнейший пункт обвинения.
Закладывали в других банках и продавали закладные листы, представленные
в досрочное погашение. Как вновь разъясняет нам г-н Герценштейн, подобная
операция подрывает основание, на котором построен кредит в земельном
банке. Закладные листы выпускаются
только под залог недвижимости и в сумме, не превышающей выданных банком
долгосрочных ссуд. Каждая имеет обеспечение. Представленные к погашению
бумаги – пустышки. Как выразился прокурор, это «мертвые души» банка, ведь
имущество уже выкуплено из залога.
Они должны уничтожаться, как уничтожается вексель по оплате долга. Но и из
них выжималась монета. Другие, мягко
говоря, «недостатки» в работе банков
были помельче и к краху вряд ли могли
бы привести. Но и заслугами их тоже не
назовешь. Например, банк из года в год
переносил безнадежные долги, на возврат которых нельзя было рассчитывать.
Это делалось сознательно, чтобы не понизить цену акций и не уменьшать премии управляющим. Другой «недочет»: в
торговом банке членам правления и, конечно, Алчевскому был открыт широкий
кредит, без оглядки на платежеспособность. Был у Алексея Кирилловича еще и
корреспондентский счет, который заводили вообще-то для компаний, причем
находящихся в других городах, а вовсе
не для частных лиц. Кроме того, суммы
из кассы выдавались ему без всяких документов, по первой просьбе возвращались бумаги, служившие обеспечением
открытого ему кредита, и эти бумаги
он мог вновь заложить в другом банке.
И, наконец, вместо того, чтобы платить
проценты, заемщики (читай – члены
правления банка) отделывались обещаниями – подписывали векселя.

Они еще надеялись
попрыгать
Знали или не знали соратники Алчевского о том, что происходило в банке? Защита уверяла, что «соломенные директора»,
десятки лет проработавшие с Алчевским,
не подозревали, над какой пропастью
они находятся. Обвинитель, как водится,
утверждал обратное. Попробуем сделать
выводы сами. Итак, на скамье подсудимых оказались члены правлений обоих
банков, и оба правления состояли из одних и тех же лиц.
Практически все подсудимые были пожилыми людьми, сильно за пятьдесят, по
20–30 лет трудившимися рядом с Алчевским. Они имели отличную репутацию и
пользовались в городе уважением. Были
состоятельны и в банк пошли работать не
за деньги. Многие оказались настоящими
трудоголиками – каждый день засиживались за работой допоздна, без отдыха
и выходных. В зале суда сидели их жены
и дети. Кстати, подсудимые были связаны
не только деловыми узами, но и семейными – приходились друг другу свойственниками, шуринами, кумовьями. И еще
деталь. Все они были разорены и, чтобы
спасти честное имя, закладывали и продавали уцелевшие дома и имения. Один из
подсудимых рассказал, что его семья живет на деньги, которые зарабатывает уроками дочь. Другой признал, что его жизнь
закончена. Третий просил суд о снисхождении: мол, «пожалейте старика…»
Товарищи Алчевского находились под
гипнозом его магической личности, его
великого дела. Из своих друзей он тоже
выстроил своеобразную иерархическую
пирамиду. Были «старшие» члены правления, которые вместе с Алчевским вершили дела, и«младшие», от которых ничего не зависело.
Алчевский слыл жестким и властным
хозяином. В земельном банке он предсе-

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Памятная монета к 170-летию знаменитого промышленника
дательствовал со дня основания, в торговом банке он вышел из состава правления, но продолжал им руководить. Ни
одной операции без его ведома не делалось, даже пени не начислялось. Его слово – закон, он сам назначает к продаже
имения, диктует решения общих собраний, назначает не самых квалифицированных бухгалтеров (чтобы нос не совали куда не следует), отчеты составляются
в строгой секретности. Непокорным грозит увольнение, ни чьи возражения не
принимаются.
И все же соратники магната догадывались об истинном положении дел, но
надеялись на то, что Алчевскому удастся
невозможное. Вот получит Алексей Кириллович ссуду, мы еще попрыгаем, говорили они между собой.
Среди сотрудников Алчевского следователям все-таки удалось обнаружить настоящего вора. Верней, мелкого воришку –
помощник бухгалтера признался, что,
получая платежи по векселям, оставлял
их себе. Пусть семья поживет, «все равно
банку один конец» – так рассуждал единственный жулик, чьи проказы харьковские бизнесмены, занятые промышленными проектами, просто не заметили.

Жертва Рябушинских
Биографы Алчевского пишут, что суд был
сфабрикован бывшими деловыми партнерами, акционерамиземельного банка – братьями Рябушинскими. Более того:
чтобы окончательно завладеть банком,
они купили суд. Доказать подкуп судей
сегодня вряд ли возможно, но существуют
показания свидетелей, подтверждающие,
что братья-купцы на собрание привезли
вагон подставных акционеров и сфальсифицировали голосование. Именно Рябу-

[

шинские добились уголовного, а не гражданского преследования подсудимых.
И большего позора невозможно было
представить. Стариков членов правления
схватили рано утром прямо в постелях,
провезли по городу на потеху толпе как
матерых уголовников и государственных
преступников, после допроса отправили
в тюрьму, где они сидели по соседству с
местной криминальной «звездой» – разбойником и убийцей цыганом Сизоненко. Не пускали к ним адвокатов и нотариусов, не давали знакомиться с делом, на
жалобы не реагировали.
И у защиты, и у прессы имелись серьезные претензии к суду. Они возмущались
навязанной «уголовщиной» и обнаружили, что один судья из сословных представителей был неграмотным. В буквальном
смысле слова – не умел ни читать, ни
писать. Отмечалось, что заседания начались намного раньше планировавшегося
срока – не в апреле, а в январе. Как будто
судей кто-то подгонял.
Судом были недовольны и те, кто обвинение поддерживал. Например, Герценштейн подчеркивал, что в прениях не выступило ни одного толкового эксперта,
только бухгалтеры, да и те – работники
Рябушинских. А признанный специалист
по банковскому бизнесу, которому предложили стать экспертом, увидев пудовые
тома дела, понял, что за короткий срок,
ему предоставленный, он их просто не
осилит. И отказался, сославшись на возраст и болезни.
По приговору суда правление в полном составе садится в тюрьму, правда,
на неслишком большие сроки, – кому
полтора, кому три года. Но и этого достаточно, чтобы умереть в тюрьме от
сердечного приступа, как произошло с
заместителем Алчевского.

И все же харьковский процесс не прошел даром. Хотя бы для законодательства.
Вскоре после суда были введены дополнительные ограничения в пользовании
капиталами земельных банков, запрещены кредиты для директоров и членов
правления в коммерческих банках, изменен порядок собрания акционеров, расширены функции ревизионных комиссий.
Алчевский, конечно, ангелом не был.
Ангелы не руководят банками и металлургическими предприятиями. Защита и
обвинение спорили друг с другом: фантазер он был или новатор? Обе стороны
были правы – каждая по-своему. Алчевский, пытающийся построить капитализм
с человеческим лицом, был бы «преждевременным человеком» даже сегодня.
Тут к его портрету стоит добавить несколько штрихов. В молодости увлекался
революционными идеями и даже был на
карандаше у полиции. Приобрел у своего
друга скульптора Беклемишева бюст Тараса Шевченко и поставил в собственном
саду, потому что другого места не было –
власти не разрешали. Возводил школы,
училища, больницы, библиотеки. Чем мог,
помогал любимой жене Кристине Даниловне, бессменному директору женской
воскресной школы, талантливой учительнице, автору учебников и прогрессивных
методик обучения, известной в Украине
не менее знаменитого мужа.
У Алчевских было пятеро детей, и никого, кроме старшего сына, бизнес не
увлек. Певец, учитель, композитор, театральный критик, поэтесса – эти занятия
им нравились больше, чем добыча угля и
литье металла.
Станция Юрьевка теперь называется
Алчевском, хотя ей довелось побывать
и Коммунарском, и Ворошиловском.
В городе стоит памятник Алчевскому, бюст
его установлен и в Харькове. А в 2005 году
Национальный банк Украины выпустил памятную монету к его 170-летию.
Бывшие предприятия Алчевского живы и периодически снабжают украинскую прессу информационными поводами. Жизнь у них неспокойная – так,
в конце 2006 года металлургический
комбинат Алчевска отказался покупать
сырье у горнообогатительных предприятий и заключил договор с… Бразилией.
Конечно, комбинаты сами виноваты –
вздули цены. Вот что получается, когда у
предприятий – добывающих и перерабатывающих – разные хозяева. Эх, Алексея
Кирилловича на них нет..?
Фото из архива автора

Один из подсудимых рассказал, что его семья
живет на деньги, которые зарабатывает уроками
дочь. Другой признал, что его жизнь закончена.
Третий просил суд о снисхождении: мол,
«пожалейте старика…»

]

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

7

Сухой закон
Владимир Руга, Андрей КОКОРЕВ
Публикация 2008 года
Прекрасных слов напрасна трата,
Я на людей смотрю, дрожа:
Всесильна власть денатурата,
– Увы, еще сильней «ханжа».
Из газет 1915 г.

Н

овое, непривычное для москвичей
состояние – эпоха всеобщей трезвости – началось с обязательного
постановления, подписанного 16 июля
1914 г. Свиты Его Величества генерал-майором Адриановым. В распоряжении главноначальствующего г. Москвы, расклеенном по всему городу – на афишных тумбах,
стенах домов, заборах, – говорилось:
«Воспрещается, на время с первого
дня мобилизации впредь до особого
объявления:
1. Продажа или отпуск, под каким бы то
ни было видом, спиртных напитков лицами, не получившими в установленном
порядке разрешения на производство
торговли питиями.
2. Продажа или отпуск спиртных напитков, как распивочно, так и на вынос,
в частных местах продажа питей всех категорий и наименований, пивных лавках
и буфетах, на станциях железных дорог
и при театрах и прочих увеселительных
местах, за исключением ресторанов 1
разряда, клубов и общественных собраний, причем, однако, из сих последних
мест продажа на вынос не допускается...
Лица, кои окажутся виновными в неисполнении, или нарушении сего обязательного постановления, подвергаются в
административном порядке заключению
в тюрьме или крепости на три месяца,
или аресту на тот же срок, или денежному штрафу до 3000 рублей.
Настоящее постановление распространяет свое действие на территории
города Москвы и тех пригородных участков, которые в полицейском отношении
подчинены московскому градоначальнику».
Особенность нового постановления
состояла не только в немыслимо огромном размере штрафа. Главное заключалось в том, что наказание за тайную торговлю спиртным, или, как говорили в то
время, за «шинкарство», назначала не судебная, а административная власть. Без
всяких проволочек на основании лишь
полицейских рапортов главноначальствующий карал нарушителей.
Казалось, такие драконовские меры
должны были напрочь искоренить шинкарство. Но нет – стремление к наживе
оказалось сильнее. Первым это доказал
владелец ренскового погреба (винного
магазина) купец Е. И. Курников. Следом
за ним в приказах генерала Адрианова о
наложении штрафов и арестах замелькали лица самых разных профессий: содержатели трактиров, чайных, ренсковых
погребов, гастрономических магазинов,
ночлежных квартир, буфетчики, дворники, просто обыватели.
Среди москвичей, попавшихся на продаже водки, оказались даже владелец
лавки, торговавшей железом, и содержатель катка. Среди блюстителей порядка
тоже отмечались случаи непротивления
алкогольному злу. Некоторые из них
увековечены в приказах по московской
городской полиции. Так, за «непрекращение пьяного разгула» в ресторане
«Малоярославец» угодили на гауптвахту пристав Пресненской части Карпов
и околоточный надзиратель Скаврон-

ский. Другой околоточный, Алексей Новиков, вообще был уволен со службы.
Он почему-то не придал значения заявлению о торговле запретной водкой
в подведомственной ему пивной лавке.
А в одном из участков Рогожской части
за тайное покровительство шинкарям
выгнали из полиции всех околоточных.
17 августа последовало новое распоряжение. Теперь под запрет попали продажа «спиртных напитков, рома, коньяка, ликеров, наливок и тому подобное»
и «отпуск водочных изделий с водочных
заводов и водочных складов». Кроме
того, предписывалось в местах торговли
водку и перечисленные виды спиртных
напитков перенести в отдельные помещения, запереть их, а участковые приставы должны были такие кладовые опечатать. Попутно запрещена была продажа
денатурированного спирта в частных
торговых заведениях и аптеках.
В обороте спиртного было оставлено только виноградное вино. При этом
оговаривалось: владельцам ресторанов
и трактиров, где его подавали, запрещалось пропускать в заведения явно
нетрезвых людей, «а равно допускать
посетителей допиваться до состояния
видимого опьянения».

Чистые и нечистые
Сразу вслед за этим начальник полиции
подстегнул подчиненных очередным
приказом:
«Предлагаю чинам полиции принять
самые энергичные меры к искоренению
тайной продажи спиртных напитков, как
отдельными лицами, так и в трактирах,
пивных лавках, ренсковых погребах,
чайных, кофейных, квасных и других заведениях.
О случаях тайной продажи спиртных
напитков и нарушения обязательного
постановления от 17 сего августа немедленно составлять протоколы и представлять мне. На виновных мною будут
налагаться административные взыскания в высшем размере, а заведения их
будут закрываться в порядке положения
о чрезвычайной охране. Проявленная
же энергия чинами как наружной, так и
сыскной полиции и их серьезное и добросовестное отношение к делу борьбы с
тайной продажей спиртных напитков не
останется без должного поощрения».
…Запрет на продажу спиртного, введенный в период мобилизации, привел
к не­ожиданному результату. В русском
обществе заговорили о возможности
всеобщего отрезвления страны.
Газеты, ссылаясь на мнение владельцев фабрик и заводов, сообщали о настоящем перевороте в поведении рабочих. Оказалось, что у лишенных водки
пролетариев заметно поднялась производительность труда, уменьшилось
количество брака, почти прекратились
прогулы. Выросла заработная плата на
вспомогательных работах. Пока была
водка, окрестные крестьяне нанимались,
потому что заработок все равно пропивали. Теперь они предпочитали сидеть
дома, чем работать за гроши.
Все больше рабочих стало участвовать в больничных кассах. Раньше
по причине массового пьянства
первый день болезни считали
«загульным» или «похмельным» и его не оплачивали.
«Радость по поводу отрезвления и желание
продлить его, – писала
газета «Утро России», –
охватило даже такие

элементы, среди которых горькое пьянство было особенно развито, как, например, ломовые извозчики. Они счастливы,
что теперь могут значительную часть своего заработка отправлять семьям, в деревню. Вот что пишет правление московского
общества взаимопомощи «Грузовоз» в
своем заявлении на имя и. о. городского
головы:
«Результат временной меры – запрещения торговли крепкими напитками и пивом в г. Москве во время мобилизации –
ярко сказался на нашей отрасли труда –
ломовом извозопромысле. Ломовой извозчик, типичный представитель всего
грубого, даже дикого, в дни запрета преобразился. Привычная грубость смягчилась, появилось заботливое отношение и
своей семье, и к хозяйскому имуществу,
работа пошла скорей, сознательнее. Нет
и тех штрафов за нарушение правил езды
и благопристойности. Заработок получается целиком и почти сполна идет на
помощь в деревню. Словом, громадная
перемена к лучшему. Немудрено, стали
от них же самих поступать просьбы о
возбуждении ходатайства продлить эти
счастливые дни, хотя бы до окончания
войны. Правление московского общества «Грузовоз», подкрепленное этими
общениями, почтительнейше просит
ваше превосходительство возбудить
ходатайство о воспрещении торговли
в г. Москве крепкими напитками, не исключая и пива, во все время военных
действий».
«…Редкий случай» – так назвал фельетонист «Утра России» описанную им
уличную сценку времен всеобщего отрезвления:
«На улице – происшествие. Толпа, охваченная любопытством.
Новые зрители торопятся с разных сторон. Лезут ребятишки, раскрывая рты,
словно голодные галчата.
Возбуждение чрезвычайное; картина
совершенно исключительная:
– Пьяного ведут!
А сначала можно было подумать, что
здесь только что разорвалась немецкая
граната, брошенная сверху.
Пьяный – это такая редкость по нынешним временам. В сущности говоря,
это даже не пьяный, а умирающий. Он
отравился каким-то суррогатом. От глаз
видны лишь белки, вывороченные наружу, застывшие в бессмысленном смертельном ужасе.
На бороденке – рыжеватой и ощипанной – пена, смешанная с кровью. Публика строит предположение с видом знатоков:
– Денатурированного хватил?
– Нешто от него такое будет? Столярный лак, не иначе.
Пьяного не ведут, а тащат. Туловище
его осело, и ноги согнулись. Волочатся
коленами по мостовой.
…Извозчики разлетаются врассыпную
перед этим шествием. Кому же весело сажать дарового седока?
С большим трудом городовой ловит
одного из них, и сторожа водружают на
него свою ношу. Голос хладнокровного
наблюдателя:

– До вечера не дотянет...»
Небольшое пояснение: в 1912 г. московские власти установили новые правила доставки бесчувственно пьяных в
полицейские участки. Для этих целей городовые могли привлекать извозчиков,
которым за каждую перевозку выплачивалось 25 коп. из городской казны. Из-за
инфляции военного времени это вознаграждение настолько обесценилось, что
пьяные фактически превратились в «даровых» седоков.
До этого нововведения «сорокомучеников», допившихся до беспамятства и
подобранных на улице, в полицию доставляли по эстафете. Сторожа тащили
«тело» до границы своего поста, где передавали его коллегам. Переходя таким
образом из рук в руки, пьяница попадал
в камеру полицейского участка. Кстати,
в обязательную подготовку городовых
входило умение в одиночку поднять пьяного с мостовой и перенести его на руках.

8

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

Вдохновленная благостной картиной
отрезвления Москвы, городская дума
решила обратиться к верховной власти
с предложением полностью запретить в
Москве продажу всех видов спиртного.
Пока это постановление ходило по
инстанциям, жители Москвы продолжали оставаться разделенными на две
неравные части. Одни вполне спокойно могли пить водку, коньяк или вина в
стенах перворазрядных ресторанов или
клубов. Другие должны были искать обходные пути.
По этому поводу один из газетных фельетонистов утверждал, что возле заведений, где продавалось спиртное, появился новый вид промысла. Выпивохи,
не имевшие приличного облачения для
посещения ресторана первого разряда,
могли получить во временное пользование накрахмаленную манишку. Некий
благодетель за небольшую мзду снабжал
страждущих деталью одежды, позволявшей спокойно миновать швейцара.
С помощью манишки посетитель самого
«товарищеского» вида сразу же превращался в «барина», перед которым уже
нельзя было захлопнуть
двери ресторана.
Разрешая торговлю горячительными напитками
в перворазрядных ресторанах и клубах, власти основывались на простом
утверждении: народ пьет
без меры, в пьяном виде
дебоширит или валяется на
улицах. Следовательно, его
надо лишить источника соблазна. А вот благородная
публика, даже выпив, ведет
себя культурно, поэтому ей
можно оставить доступ в
«оазисы».
При этом как-то упустили
из виду, что сами же провозгласили лозунг единения
общества для отражения
натиска опасного врага. Получилось явное противоречие: с одной стороны,
власти призывали народ
сплотиться, а с другой – разделили на «чистых» и «нечистых». Но «голь» по старой
русской традиции снова
оказалась хитра на выдумки…

Жертвы трезвости

WWW.SOVSEKRETNO.RU

В тылу, впрочем, тоже не зевали. Вот
одно из свидетельств: фрагмент фельетона В. Федоровича «Отечественная
«промышленность», опубликованный в
«Голосе Москвы»:
«Приехали мы в грязный закоулок
Сокольников. Автомобиль остановился у покривившихся ворот с большой
вывеской: «Парфюмерная фабрика
И. С. Прыща».
– Вы – парфюмер! – удивился я.
– А вы только узнали?.. Батенька мой,
со времени войны я уже купил два дома
в Москве, вот – автомобиль, бриллианты
жене...
В грязном дворе стояла длинная очередь.
– А это кто?
– Клиенты.
– Ночью?..
– «Ночью и днем только о нем...» – весело прогудел Прыщ.
Вошли в помещение. У прилавка стояли ряды покупателей и вели с продавцами довольно странные диалоги:
– На полтинник.
– Какого запаха?

участием главноначальствующего и городского головы. Причиной послужила
статистика, представленная городской
управой. С момента запрета продажи
водки в московские больницы было
доставлено около пятисот человек, отравившихся различными суррогатами
водки; из них ослепло – 87, умерло –
82 (из них 10 от одеколона).

Телеграмма
Николая II
Характерно, что в начальный период
действия запрета на спиртное власти и
общественность не придавали особого
значения проблеме «суррогатного пьянства». На фоне всеобщего отрезвления
считалось, что «ханжу» и прочую гадость
пьют неизлечимые алкоголики, которых
не так уж и много.
Сторонники всеобщей трезвости ликовали – Николай II одним росчерком
пера ликвидировал винную монополию и разрешил местным властям вводить «сухой закон». Как это частенько
бывало у российского самодержца, его

Сидельцы

Ба-а-тюшки! Инда свалился! А я-то, сирота, думаю – с чего он два стула две недели политурит,

В обиходе военного време- да по дюжине огурцов в мастерскую носит
ни прочно обосновалось
слово «ханжа» – обозначение смеси разведенного денатурата с
– Все равно – только покрепче.
различными добавками. Например, на
– Имеется флёр д’оранж, ситрон-деХитровке, где, по сообщению врачебноЯмайка...
го надзора, к концу 1914 г. число обита– Сколько градусов в ситроне?
телей ночлежек заметно сократилось,
– Семьдесят.
но пьянство не уменьшилось, «ханжу»
– Можно пополам?
предпочитали готовить на клюквенном
– Можно.
квасе.
– Валяйте ситрон.
Понятно, что употребление замениМелькали быстрые руки, звенели деньтелей водки не могло обойтись без пеги, хлопали двери. Прыщ предложил нам
чальных последствий. В газете «Утро
«понюхать» его одеколон.
России» прочно обосновалась рубрика
Мы «вынюхали» по полстакана ситрона
с довольно двусмысленным названием –
и почувствовали, как по телу побежали
«Жертвы трезвости». В ней в двух-трех
приятно-колющие искры. Прыщ был в
строках сообщалось о случаях смерти
восторге творца, или, по меньшей мере,
от алкогольных суррогатов. Текст замаленького Колумба, открывшего невеметок не отличался разнообразием:
домое доселе богатство:
такой-то или такая-то, выпив денатурата
–
Божественно!
Очаровательно!
(древесного спирта), расстались с жизНектар! И какой спрос!
нью. Или: «выпил вместо водки большое
Он вывел нас с «завода», посадил в авколичество одеколона и вскоре умер».
томобиль и повез к Покровской заставе.
С другой стороны, о парфюмерии воЗдесь также торжественно блистали на
енного времени сохранились и положиприкрывшихся воротах золотые буквы
тельные отзывы. В «Записках солдата»
«Парфюмерная фабрика И. С. Прыща»,
Д. П. Оськин отметил «Одеколон №3», вытакже змеилась очередь, и пахло цветупущенный в продажу аптекарской фирщими апельсинами.
мой «Феррейн» после запрета водки.
И снова на ободранном закоулке
По сути, это был разведенный пример«фабрики» мы «вынюхали» по нескольку
но до 50° спирт, сдобренный лимонной
стаканов разных запахов и закусывали
эссенцией. По свидетельству мемуариветчиной…»
ста, «номер третий» на вкус напоминал
Имеются и факты вполне официальводку, настоянную на лимонных корках.
ного характера. Например, в феврале
Торговали этим одеколоном в аптеках
1915 г. на совещании в городской управ расфасовке по 200 и 400 граммов, по
ве по борьбе с торговцами денатуратом
полтора рубля за маленький флакон.
демонстрировалась целая коллекция
Во второй части мемуаров, в «Записках
«питьевых» одеколонов: «бергамотный»,
прапорщика», Д. П. Оськин упоминал, что
«апельсиновый», «померанцевый», «лина фронте среди офицеров в отсутствие
монный», «вишневый» и прочие.
коньяка или вина в ход прекрасно шел
Тогда же было решено созвать «особое
одеколон.
совещание» более высокого уровня: с

Поскольку внезапно оказалось невостребованным огромное количество
спирта, в Министерстве финансов наметили пути его реализации. Во-первых,
решили принять меры по облегчению
вывоза ректификата за границу. Вовторых, срочно приступили к подготовке конкурса изобретений, позволявших
расширить области применения спирта
в различных областях техники. В Минфине надеялись, что будет найден способ превращения спирта в продукты,
ничего общего с алкоголем не имеющие: хлороформ, каучук и т. п., либо ему
найдется новое применение «в области
движения, отопления и освещения». Отдельная премия полагалась: «За превращение спирта в продукты с самым незначительным содержанием алкоголя,
при условии, что отделение последнего
от них невозможно или будет стоить
очень дорого».
Исполняя распоряжение верховной
власти, главноначальствующий дал
наконец-то ход постановлению городской думы. Распоряжением генерала
А. А. Адрианова полный запрет на продажу всех видов спиртного
в Москве вступил в силу 1
ноября 1914 г.
Как отмечали московские
газеты, накануне введения
всеобщего
отрезвления
ренсковые погреба и магазины были переполнены
покупателями. Москвичи
толкались в длинных очередях, чтобы запастись вином к Рождеству и Новому
году. В «Елисеевском» запасы спиртного были опустошены уже к 6 часам вечера. По замечанию «Утра
России», среди владельцев
ресторанов и винных складов царили растерянность
и подавленность. Многие
говорили о предстоящем
разорении.

благодеяние обрушилось на подданных совершенно неожиданно.
7 октября в газетах были напечатаны
ответные слова императора на обращение Всероссийского трудового союза
крестьян-трезвенников: «Я уже предрешил навсегда воспретить в России казенную продажу водки». А уже через день
царь распорядился полностью запретить национальный напиток.
Даже сотрудники Министерства финансов, ведавшие винной монополией, оказались в растерянности. Один из ответственных руководителей отдела казенной
продажи питий признался корреспонденту «Утра России», что телеграмма Николая
II «застала нас положительно врасплох. О
ней мы узнали точно также как и вы, только сегодня утром по прочтении газет».
Правда, чиновник тут же оговорился, что
«с точки зрения бюджетной, упразднение винной монополии не представляет
ничего опасного. Ибо хотя она являлась
удобным и легким средством получения
доходов, но, во-первых, налоги, получаемые путем продажи водки, распределялись неравномерно между различными
областями и народностями империи: в
Польше, например, питейный налог на
душу населения был вдвое меньше, чем
в Центральной России, мусульмане почти
ничего не платили; а, во-вторых, нельзя не
признаться, что трезвая Россия, особенно
трезвая деревня… не в пример теперешней полупьяной… во много раз увеличит
свою покупательную способность на другие полезные продукты, как, например,
сахар, чай, спички и т.п., которые можно
будет обложить увеличенным немного
налогом…»

Но, пожалуй, первыми,
кому «сухой закон» сломал
жизнь, были продавцы,
или, как их тогда называли,
«сидельцы», продававшие
водку в казенных лавках
(«монопольках»). Побывав
в акцизном управлении,
московский журналист поделился с читателями впечатлениями от знакомства
с этой категорией «жертв

трезвости»:
«Судьба монополии решена бесповоротно. Какая участь грозит вдовам мелких чиновников, старым инвалидам –
всей этой армии «сидельцев» из винных
лавок?
Работы у них теперь нет, и они осаждают акцизный округ, стараясь узнать свое
будущее. Чистенькие люди; неразрывными нитями они были связаны с водкой.
Под желто-зеленой вывеской они нашли верный, обеспеченный и, казалось,
ненарушимый приют для своей старости.
Старики застыли вдоль стен, как нищие
на паперти.
– У вас же были вычеты на пенсионный
капитал? – спрашивает надзиратель у
древней старушки, похожей на начальницу института, – будете получать пенсию.
– Ну, какая же пенсия... Гроши... А самое
главное, у меня была квартирка при лавке, казенная. Я так сжилась с ней. Каково
это старому человеку покидать насиженное место…»
Вслед за «сидельцами» под массовое
сокращение попали служащие ресторанов и трактиров. Но, как ни странно,
ропота в их среде не было. На общегородских собраниях своих профессиональных союзов повара и официанты
приняли одинаковые резолюции, в которых они заявили, что не будут протестовать против постановления городской
думы. Единственное, о чем просили: обратить внимание на их тяжелое положение, вызванное усиливающейся безработицей.
Безоговорочно приветствовали «сухой закон» профсоюзы металлистов,

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

пекарей, архитектурных и строительных рабочих, обработчиков дерева,
фельдшеров, фельдшериц и акушерок,
вегетарианское общество и многие
другие.
Полемизируя с «трезвенниками»,
Биржевой комитет пищевых и винных
продуктов отрицал утверждение, что
разрешение торговли вином вызовет
массовую фальсификацию благородного
напитка. Аргументами служили ссылки
на закон, запрещавший производство
фальсификатов, и обязательное постановление от 19 сентября 1914 г., подписанное главноначальствующим. Последним документом устанавливалась
система продажи вина в Москве: его
разрешалось отпускать только в бутылках, снабженных этикеткой, на которой
было указано название оптовой фирмыпоставщика. Перечень таких фирм, зарегистрированных «Московской пищевых
продуктов и винной биржей», был определен тем же постановлением.
Конечно, торговцы вином с безупречной репутацией, вроде Леве или Депре,
могли гарантировать качество. Только
вот непонятно, как тогда относиться к
утверждению одного из представителей
удельного ведомства о том, что годового объема продукции крымских и донских виноделов Москве хватило бы всего на два месяца. В таком случае какими
напитками будут торговать в остальное
время?
Сомнения в возможности обуздать
фальсификацию, прозвучавшие в конце ноября 1914 г. на специальном «винном» совещании в городской думе, не
позволили противникам «сухого закона»
добиться реабилитации вина. Окончательное решение было отложено на неопределенный срок.
Пока рестораторы и виноторговцы боролись с думой, обыватели из числа тех,
у кого не исчезло желание выпить, искали пути утоления жажды.

– Слушаюсь-с».
Кстати, о ценах на спиртное в период
«сухого закона». Журналист «Голоса Москвы», публиковавший свои обозрения
под псевдонимом «Янт», в канун Пасхи
1915 г. писал: «Запрещение продажи
вина действовало только первое, весьма
недолгое время. Очень скоро это запрещение повело лишь к тому, что за вино
брали неслыханные цены, тем самым
установив новый, весьма тяжкий налог
на обывателя.
Жадность в этом направлении доходила до того, что, например, за бутылку
рябиновой стоимостью в рубль с четвертаком брали по 8 р.; за трехрублевый коньяк – 15 р. И дороже».

Калужский курорт

Spirtum vini
Среди мест, где они пытались добыть
спиртное, на первом месте стояла аптека. В обязательном постановлении от 1
ноября говорилось: «Продажа и отпуск
(…) спиртных напитков для лечебных
целей разрешается отдельным лицам по
рецептам врачей…» Обзаведясь различными, порой сомнительного качества,
медицинскими предписаниями, москвичи ринулись в аптеки.
Обыкновенно это просто записки, написанные до невозможного безграмотной медицинской латынью, то Spirtum
vini, то Spirtum atropini(!), то просто
Spirtum, можно было прочитать в газетах того времени. Подписаны записочки,
конечно, или весьма неразборчиво, или
такой общеупотребительной фамилией,
как Иванов, Петров и т.п. Отчетливо и
резко стоят в них только первые буквы
«D-r».
Довольно часто записочки эти бывают
снабжены штемпелями врачей, что, однако, нисколько не меняет вопроса об их
действительности. Раз можно подписаться за врача, можно и украсть его бланк...
Фармацевты жалуются. От наплыва
жаждущих Spirtum нет спасения. Хорошо еще, если это мужчины – с ними
разговор короткий. Бросят им назад их
«рецептик», они быстро ретируются, не
оглядываясь... Дамы затевают скандалы,
слышатся нередко трагические крики:
– Вы меня оскорбляете!
Помимо поддельных рецептов, аптеки
имеют дело и с настоящими, и – тоже не в
малом числе. С ними много возни – звонки по телефону к прописавшим спирт
врачам, справки во врачебном управлении и т.д.
Но и в этих случаях, по крайней мере
в их большинстве, не остается сомнений,
что спирт, по каким бы рецептам ни отпускался, предназначен для той же цели,
что и Spirtum vini, и Spirtum atropini…
В декабре 1914 г. газеты писали, что мошеннические проделки с рецептами приобрели в Москве характер вакханалии.
Аптеки наводнили искусные подделки
рецептов, выполненные типографским
способом. Единственное, что отличало
эти бланки от настоящих, – отсутствовал
номер телефона врача. Выявляя фальшивки, аптекари взяли за правило зво-

9

нить докторам с просьбой подтвердить
подлинность рецептов.
Конечно, не все врачи и аптекари были
«жестокосердны». Как раз в то время
в Москве много говорили об именинах некой Екатерины. Ее гостей ждал
роскошно сервированный стол, на котором возвышались целые батареи бутылок с коньяком и вином. А показателем
качества предложенных напитков служили прикрепленные к горлышкам аптечные сигнатурки.
В последний день 1915 г. корреспондент «Утра России» отметил: «…вчера в
винных магазинах и аптеках наблюдалось необычайное скопление публики с
«рецептами».
Не хотят москвичи мириться с трезвой
встречей Нового года и будут «лечиться»
в семейном кругу».
Со временем в продаже появились
вполне легальные «питьевые» одеколоны.
Осенью 1916 г. уже упоминавшийся
Д. П. Оськин наблюдал работавшую без
сбоев систему потребления аптечной
продукции:
«Недалеко от Ляпинки (общежитие на
Б. Серпуховской улице, где во время войны
размещалась команда выздоравливающих солдат. – Ред.) помещается чайная
«Петроград». Эта чайная служит излюбленным местом пребывания низшей
администрации и зажиточных солдат нашей команды. Заходил в нее несколько
раз и я, и никогда не встречал ни одного
трезвого человека, хотя водки там, конечно, не подавали.
Секрет раскрывался очень просто: рядом с чайной помещался аптекарский
магазин, в котором постоянно можно
было видеть чуть ли не очередь покупателей одеколона №3. […]
Солдаты, мастеровые, приказчики,
служащие запасаются этим одеколоном, приходят в чайную, требуют для

видимости бутылку ситро, наливают немного ситро в стакан и добавляют затем
до краев одеколоном. …Я, грешный человек, в день получки жалованья, когда
мне выплатили положенные по разряду
шесть рублей, тоже попробовал этот
одеколон, израсходовав на него три
рубля, т.е. половину своего месячного
бюджета…»
Только самые наивные из жителей Москвы не знали, как, невзирая на запреты,
можно получить спиртное в заведениях
трактирного промысла. А непросвещенные могли почерпнуть полезные сведения из газет, где бытописатели помещали
зарисовки с натуры, вроде этой, опубликованной в январе 1915 г.:
«– Человек, порцию ромштексу, – требует посетитель.
– Вам как прикажете, соус отдельно подать?
– Какой соус?.. Ах, вот что! Ромштекс!
Конечно, конечно, отдельно. И, пожалуйста, еще стакан чаю.
Официант приносит кусок жареного
мяса, соусник, наполненный «соусом», и
стакан чаю.
И посетитель, оставив мясо, подливает
в чай «соус» и пьет, вкусно щелкая языком и сладостно щурясь на соусник.
– А что у вас на садкое? – спрашивает
он, покончив с соусом.
– Маседуан из французских фруктов.
– Прошу.
Официант приносит «маседуан» (смесь
из фруктов, политая спиртом или вином, рецептура ресторанных блюд не
регламентировалась ни одним официальным документом. – Ред.). Посетитель
пробует ложечкой юшку, замирает от наслаждения, кивает одобрительно головой и шепчет лакею:
– Пожалуйста, голубчик, еще три порции этого самого... «маседуана». Да не забудь лимончику и сахарной пудры.

Ну и, наконец, приведем описание еще
одного способа, который помогал москвичам противостоять принудительной
трезвости. Он был связан с тем обстоятельством, что в соседних губерниях –
Калужской и Владимирской – власти не
стали запрещать вино.
Описание нового для москвичей
явления – поездок на «калужский курорт» – появилось на страницах «Утра
России» в ноябре 1914 г.:
«– Билет в Калугу? – переспросил носильщик и очень тонко усмехнулся. – Не
достанете, барин. Раньше запасаться
надо было. Теперь все до Калуги едут.
Меня удивила эта популярность, такая
неожиданная.
– Почему? Что там?
Усмешка носильщика сменилась недоумением.
– Будто не знаете?.. Раньше калужское
тесто было, а теперь… другое... Устремляются вроде как к источнику живой
воды. Курорт, можно сказать... Курс лечения... Туда едут без багажа, без всякого, а оттуда возвращаются нагруженные
корзинами... Надо бы добавочные поезда
назначить; не хватает местов. Калужские
источники от трезвости очень помогают... Целебные источники открылись там,
из виноградного вина крепостью не свыше 16 градусов... В Москве и этого нет, ну
вот и едут…
Глухо подошел поезд, и я увидел их,
этих калужских путешественников. Курорт успел оказать свое действие: лица
пылали, глаза блестели. Все пошатывались от пережитых впечатлений; были и
мужчины, и женщины.
И у каждого, как и предсказывал носильщик, в руках корзинка или чемодан,
тяжелые, неудержимо стремящиеся к
полу.
Калужская вода!..»
…В 1914 году сторонники «сухого закона» исходили из простой формулы «запрет = всеобщее отрезвление». Попытки
думающих людей взглянуть на решение
проблемы народного пьянства как на
уравнение со многими неизвестными
предавались анафеме. Любая критика
объявлялась лоббированием интересов
производителей и торговцев вином.
Чиновники продолжали вводить новые ограничения или устанавливали
премии в 200 тысяч руб. изобретателю
«рвотного» денатурата. А народ продолжал пить.
Как известно, «сухой закон» в Америке породил мафию. Насколько абсолютный запрет на спиртное привел царизм
к краху и способствовал победе большевизма, еще предстоит выяснить. По
крайней мере, уже в августе 1915 года
«Голос Москвы» отмечал: «В газетах
некоторых нейтральных стран появились известия, что прекрасная сама по
себе мера по уничтожению водочной
монополии, которой не могло добиться
общество столько лет, была так быстро
принята именно во время войны не без
влияния некоторых лиц, которые, может
быть, и не знали, что в Германии рассматривают это как лучший способ поколебать финансы страны… Во всяком случае, если противна пьяная Россия, когда
она дает деньги в казну, то также противна пьяная Россия, когда она отравляет себя, деньги свои отдает отравителям
и при этом притворяется трезвой…»

Иллюстрации из архива авторов

10

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

BETTMANN/CORBIS/RPG

HISTORICAL PICTURE ARCHIVE/CORBIS/RPG

Рыцари люстр
и наемная
сволочь
Клака и барышники: самые закрытые из всех сообществ, связанных с театром
Валерий ЯРХО
Публикация 2007 года

C

казав, что театр начинается с вешалки, Станиславский не учел, что
без билета к той вешалке просто не
пустят. Театр начинается с билета. Вообще билет как таковой был изобретен
во времена феодализма: во Франции так
называли знак, выдававшийся путникам
при въезде во владения сеньора после
внесения пошлины. Если дружинники захватывали на дороге безбилетников, то
их штрафовали, обирая до нитки.
Театральные билеты, едва появившись,
тоже стали предметом наживы. Привилегию взимать дань с «театральных территорий» узурпировало боевитое племя
театральных клакеров.
Много и открыто говорить о клаке и
клакерах в театральной среде не принято, как в порядочном сицилийском обществе считаются неуместными разговоры
о мафии. Занятно, но мафия и клака – ровесницы: обе появились в 1820-х годах.
И до того, конечно, существовали
люди, которые за умеренную плату «делали аплодисменты» артистам, певцам
и танцорам. В парижских театрах этих
людей сажали в партере под люстрой со
свечами, где места дешевле: бывало, на
головы и за воротники зрителей капало
растопленное свечное сало. Клакеров
той поры прозвали chevaliers du lustre –
«рыцари люстры». Правила игры были
изменены в 1820 году, когда стараниями
некоего месье Сютона парижские «рыцари люстры» были собраны в организацию, которую их шеф назвал «Общество
страхования драматических успехов».
Подойдя к делу творчески, Сютон завел
среди своих подчиненных определенные
специализации. На улице рядом с театром
и в ближайших кафе действовали агенты «Общества», которые разговаривали
между собой так, чтобы все вокруг слышали о прекрасной игре актеров, остроумии
автора пьесы, хорошем буфете и прочих
привлекательных сторонах посещения
театра. В театральном фойе другие агенты вели разговоры о спектакле, который
предстояло посмотреть. Когда спектакль

начинался и на сцену выходили актеры, их
встречали аплодисментами старые «рыцари люстры». По ходу действия хорошо
поставленным шепотом делали одобрительные замечания люди из сютоновской
шайки, выдававшие себя за знатоков.
Кто-то заразительно смеялся, когда нужно было взбодрить публику на комедии,
а плакальщики, подчеркивая искусство
игры в трагедии, в определенный момент
струили реки слез, всхлипывали и сморкались. Завершающий аккорд входил в
обязанность людей со здоровой глоткой,
нанятых исключительно, чтобы кричать
«браво» и «бис». Плату за услуги «Общество страхования драматических успехов»
получало с владельцев театров билетами,
продавая их гораздо дороже номинала.
Дела компании, основанной Сютоном,
пошли столь успешно, что промысел превратился в серьезный бизнес, и к концу
XIX века в Париже существовало несколько клакерских артелей, державших
под контролем по 5–6 театров и садов
развлечений. Во главе каждой команды
стоял «шеф», у которого в «опекаемом»
театре был свой заместитель, получавший 5 франков за вечер. Этот человек
набирал рядовых клакеров по 3 франка.
Главные прибыли артели получали, торгуя местами в зале. Антрепренеры шли
на сотрудничество с клакерскими фирмами, поскольку те ворочали огромными деньгами и могли уплатить 100 тысяч
франков за места в зале на весь сезон.
Кроме того, отказываться от их услуг
было небезопасно: театральные бандиты
могли ведь не только обеспечить успех,
но и провалить любой спектакль.
О доходности подобного вида «театральной деятельности» можно судить
по делам шефа одной из таких артелей,
некоего Фурнье, люди которого брали на
себя обеспечение успеха в парижских театрах «Одеон», «Буфф» и нескольких других. Хозяева театров заключали с Фурнье
договор, уступая ему все места в зале за
половину их стоимости. В кассах театров
искать билеты было бесполезно, зато во
всех окрестных лавочках их можно было
приобрести свободно – но по цене на
30–50 процентов выше номинала. Вокруг
лавок сновали несколько зазывал, при-

манивавших покупателей. Размах операций Фурнье был таков, что во время
Парижской выставки 1889 года он выплатил своим людям 28 тысяч франков гонорара. Через год, когда в январе 1890 года
Фурнье умер, его наследникам достался
капитал в миллион франков.

Танцоры поневоле
В России клакеры появились в XVIII столетии, но они были совсем не похожи на французских. Во Франции в «рыцари люстры»
шли представители низших сословий, а
русская клака состояла из аристократов и,
конечно, билетами не спекулировала..
Первыми русскими клакерами, пожалуй, можно назвать придворных императрицы Екатерины Великой – дамы,
одаренной во многих отношениях, но
начисто лишенной музыкального слуха.
Как на грех, в те времена в большой моде
была опера, а потому при дворе часто
ставились музыкальные спектакли. Дабы
не попасть впросак, императрица Екатерина просила доверенного человека из
тех, кого считала знатоком, помочь ей –
подать незаметный знак, когда надо было
аплодировать первой. Вряд ли придворные получали за это вознаграждение, но
для аристократической клаки и не было
нужды извлекать из этого доходы.
В конце 30-х годов XIX столетия в Петербурге возникло нелегальное «Общество танцоров поневоле». Название
было взято из оперы Моцарта «Волшебная флейта», наполненной масонской
символикой. Главной целью «театральных масонов» было волокитство за театральными женщинами. Тот, кто не
ухаживал за актрисой или хористкой, в
число «танцоров» не допускался. Члены этой тайной организации пытались
(и не без успеха) проникнуть в «цветник
Гедеонова» – театральное училище, где
жили воспитанницы, которых готовили
для сцен императорских театров. Девиц
строго охраняли от посягательств кавалеров, и главным контролером был глава
дирекции императорских театров господин Гедеонов. За это он был объявлен
врагом «Общества танцоров», и среди
«танцоров» считалось хорошим тоном

донимать его разными проказами. К примеру, раз за разом они поили его кучера
до такого состояния, что тот уже не мог
ехать. Управляющий дирекцией императорских театров, тайный советник,
персона первого ряда при дворе, после
спектакля напрасно прождав свою карету, был вынужден нанимать извозчика и
ехать домой в наемном экипаже.
«Общество танцоров поневоле» оказывало довольно значительное влияние
на театральную жизнь столицы. Наизусть
зная все оперы и балеты, «танцоры» выступали законодателями театральной
моды и могли «поднять» или «уронить»
любую пьесу, актера или актрису. Нанимать людей им не было нужды: они приводили на галерку и враек команду, сформированную из собственных слуг. Лакеи,
кучера, повара, камердинеры занимали
свои места и зорко следили за поведением хозяев, располагавшихся в креслах
партера или ложах. Если они хлопали, заходилась в аплодисментах и одобрительных выкриках лакейская команда, а если
баре начинали шикать, то их люди свистели и кричали «долой». Гедеонов приходил
в бешенство от этих эскапад «театральных
масонов», но ничего не мог поделать.

Все решает пятый ярус
К середине XIX века появились новые
богачи – выходцы из купечества, оборотистые крестьяне и мещане, нажившие
капиталы. Аристократы дали им презрительную кличку «чумазые». Эти «новые
русские» наверстывали упущенное, впитывая манеры, привычки и вкусы прежних хозяев жизни. Во втором-третьем
поколении это уже были образованные
люди, окончившие гимназии, а то и университеты, преумножавшие родительские денежки. Театр для многих из них
стал любимейшим развлечением. Изменилась и клака, для которой коммерческий интерес стал играть значительную
роль. В 1870 году настал момент, когда к
неудовольствию театральных старожилов клакеры нового времени продемонстрировали свое могущество.
Той осенью в Москве ждали начала
гастролей итальянской оперы. 24 ноя-

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

11

Советские «сырихи»

HISTORICAL PICTURE ARCHIVE/CORBIS/RPG

бря, в день дебюта на московской сцене
мировой знаменитости тенора Энрико
Тамберлика, зал, ложи и ярусы Большого
театра были набиты битком. Публика томилась в предвкушении, но, едва взвился занавес, в пятом ярусе райка началось
странное волнение и гул, который при
появлении на сцене тенора перерос в
хор негодующих выкриков. В течение
20 минут оркестр четыре раза начинал
играть, но продолжить не мог. «Игру инструментов и голос Тамберлика заглушали крики наемной сволочи, засевшей в
пятом ярусе райка», – так описали ситуацию газетчики. Публика в партере и ложах пыталась поддержать итальянского
артиста криками «браво!» и аплодисментами, но была не в силах противостоять
тренированным глоткам – представление было сорвано в самом начале.
Удалось выяснить, что организаторами
скандала в Большом театре были трое
купцов – двое иностранцев и москвич,
молодой наследник богатейшего купеческого семейства. Эта компания собиралась привезти в Москву другого итальянского тенора, Роберто Станьо. Тамберлик
был старше, опытнее и считался звездой
мировой величины, а Станьо слыл молодым талантом: он только за несколько
лет до того начал гастролировать. Выпустить на сцену Большого театра Станьо
всего через неделю после выступлений
Тамберлика означало провал и убытки,
а потому устроители гастролей решили
«убрать» конкурента, прибегнув к клакерам. Потрясенный и раздавленный тенор
петь в Москве наотрез отказался и уехал
в Санкт-Петербург, где выступал с большим успехом. В декабре Роберто Станьо
выступил в Москве вполне успешно, поддерживаемый на каждом представлении
криками «браво» все из того же пятого
яруса райка.

МХАТ и «Король»

Профессиональная клака, появившаяся в 1820-х годах, могла вознести или провалить
любую пьесу, актера или актрису…

С течением времени торговлю театральными билетами в русских столицах прибрали к рукам акулы подпольной коммерции, заслужившие титул «королей
театральных барышников». Согласно
статье Уголовного кодекса Российской
империи, за спекуляцию билетами казенных театров полагался штраф, арест
и высылка из столичных городов. Мировые судьи из кожи вон лезли, чтобы искоренить преступный промысел. Потом
на помощь призвали сыскную полицию.
С началом сезона 1910 года возле
московских театров были установлены
посты негласного наблюдения, и к декабрю сыщики арестовали около полусотни барышников, которые, впрочем,
отделались штрафами и недолгим арестом. Но из их показаний выяснилось,
что все они работали на некоего Короля.
Расследование установило, что под этой
кличкой промышлял клинский мещанин Якубчик. При обыске его квартиры
обнаружили несколько тетрадей с записями расчетов за билеты на спектакли,
из коих следовало, что годовой доход
Короля колебался от 10 до 15 тысяч рублей. Якубчика арестовали, обвинив в незаконной перепродаже билетов, но других улик не нашли, а потому, постращав
немного, отпустили.
Театральные деятели пытались прервать монополию барышников, введя
абонементы, – в сезоне 1911 года новатором в этой области выступил МХАТ. Но
едва была начата продажа абонементов,
как в Камергерский переулок заявились
барышники и взяли процесс под свой
контроль. Снова пришлось обращаться в сыскную полицию, и опытные филеры, проследив маршруты билетных
спекулянтов, выяснили, что все они из
Камергерского идут в Китай-город, где
в одном ресторанчике обосновалась
странная компания. Расположившись в
зале того же заведения, агенты выпивали и закусывали, наблюдая за работой
пяти солидных господ, занимавших в
углу большой круглый стол. В том, что
господа работали, ни у кого не было
сомнений: перед ними, прямо между
предметами столовой сервировки, лежали счеты, стопки бумаги с записями,
наличные деньги, что делало угол ресторанного зала похожим на контору. К
круглому столу подсаживались суетливые личности в потертых пальто. Корот-

ко переговорив с сидевшими за столом,
«личности» выпивали рюмку водки, потом что-то передавали из рук в руки, получали за это деньги и откланивались.
К столику за два часа подошли 16 человек – все скупщики из Камергерского.
Потом последовала пауза, когда подали
обед – в это время господ никто не беспокоил. Подкрепившись, они снова открыли прием посетителей, только теперь
не покупали, а продавали: после трех
часов дня к ним валом повалил разный
люд. Шли, словно в билетную кассу, ничуть не удивляясь тому, что билеты продаются в ресторане.
Затея с абонементами не принесла результатов, хотя полиция старалась как
могла. Возле театров проводили одну
облаву за другой, и 19 января 1912 года
арестовали известного спекулянта билетами Ермилова, при котором нашли
несколько абонементов в МХАТ. Ермилова доставили в управление 2-го участка Тверской части, но разбираться с
ним было некогда – весь личный состав
участка оказался задействован для обеспечения порядка на улицах по случаю
приезда в Москву высокой английской
делегации. Ермилова как преступника
мелкого и неопасного не стали сажать в
камеру, а оставили на лавке в приемной.
На столе дежурного лежали 70 штук абонементов, которые в тот вечер изъяли
у других барышников и собирались отправить на экспертизу. Оставленный без
надзора Ермилов, рассмотрев абонементики на столе, не долго думая, подтибрил
их и сбежал из участка. Словно веря в
свою неуязвимость, он отправился обратно в Камергерский, на свою точку, где
пустил товар в оборот по демпинговым
ценам. Ажиотажную торговлю прервал
наряд городовых, который сцапал Ермилова второй раз за вечер. Ермилова
заперли в камеру, а утром отвели к мировому судье. Тот, рассмотрев дело, влепил
ему три месяца тюрьмы.
Одновременно полиция снова попыталась прекратить деятельность Якубчика. Проследив за Королем, агенты
сыскного отделения нагрянули к нему
на предмет проведения обыска. В гостях у Якубчика сыщики застали кассира императорских театров господина
Смирнова: его тоже обыскали и нашли
двадцать абонементов в Большой театр.
Еще несколько таких же абонементов

оказались у самого Якубчика – парочку накрыли как раз в момент расчетов.
Допрошенный Смирнов так растерялся,
что не нашел ничего умнее, чем сказать:
«Я эти билеты получил не для того, чтобы ими торговать, а только для оказания
любезности моим знакомым». Сколь ни
явной была эта ложь, опровергнуть ее,
доказав кому и за сколько Смирнов собирался продать билеты, было невозможно.
Разбирательство дела Якубчика и
Смирнова должен был вести мировой
судья Лубянского участка г-н Маттерн,
прежде уже несколько раз судивший
Короля. Выступая на процессе, Якубчик
рассказал, что в кассах уже давно берут
свои проценты за билеты со всех. Абонементы стоили на 30 процентов дешевле обычных билетов, но если часть
абонементов из-за отказов зрителей
или по какой-либо другой причине оказывалась в кассе, их продавали наравне
с другими билетами, а разницу клали
в карман. Свой процент, по уверению
Якубчика, кассиры взимали и с барышников. В качестве свидетелей были допрошены кассиры. Они подтвердили
слова Короля, сказав в оправдание, что
так уж в театре заведено, а часть абонементов не поступает в кассы «по распоряжению начальства» – их распределяют между знакомыми.
Снова выйдя сухим из воды, Король
взялся за старое и в течение 1912 года
прибрал к своим рукам весь билетный
бизнес в Москве. Якубчик стал фактически диктовать цены на театральные
билеты, и дело дошло до того, что осенью, с началом нового сезона, учащаяся
молодежь, желая «сбросить якубчиково
иго», попыталась учредить «Общество
борьбы с театральными барышниками».
Говорят, что Якубчик и его люди, узнав
из газет о начале очередной кампании
против них, долго смеялись, а потом
Король, которому было 38 лет, за подписью «Старый кассир» опубликовал в
«Московском листке» заметку, завершив
ее такой фразой: «Вы хотите бороться со
старыми волками? Бросьте, молодые
люди! Ничего у вас не выйдет. Только
неприятностей и сраму наживете. Уж
поверьте старику: такие попытки предпринимались не раз и более серьезными людьми, но всякий раз барышники
брали верх».

В деятельности московских барышников
перерыв наступил только однажды: во
времена военного коммунизма большевики отменили деньги, а театры лежали
во прахе. Но как только вернулись первые и возродились вторые, воскресли
и спекулянты билетами. Через десять
лет после процесса над Якубчиком газеты опять взахлеб писали, что доступ в
академические театры контролируется
барышниками: «Путем каких-то таинственных связей они имеют в своем распоряжении билеты едва ли не в момент
открытия касс, и таким образом доступ
в театр для лиц, не могущих переплачивать миллионы (тогда счет шел на «лимоны») за каждый билет, является совершенно невозможным».
Мириться с таким наследием старого
мира советская власть не желала. В 208-м
номере «Известий» за 1922 год сообщалось
о мерах по искоренению спекуляции театральными билетами. Согласно этому плану, большая часть дешевых мест должна
была распределяться в трудовых коллективах по твердой цене. Для этого дирекция
Большого театра выделял 15 процентов
билетов в распоряжение МГСПС (профсоюзов), все билеты на галерку передавались
Центральному бюро коммунистического
студенчества, а часть билетов местком
Большого театра распределял среди членов труппы для раздачи родственникам и
знакомым. Скупку билетов в кассах пытались пресечь милицейскими облавами: за
час до открытия касс МХАТа очередь начинали выстраивать милиционеры и представители администрации, раздававшие номера участникам очереди. При этом агенты
МУУР попытались проверять документы у
стоявших, но попытка обернулась провалом – перепуганная очередь разбежалась.
В 1922 году газеты еще были довольно
откровенны, и «Известия» выражали робкую надежду, что удастся лишь уменьшить
размах операций спекулянтов: «Мечтать
о полном искоренении барышничества
едва ли приходится». Все так и вышло.
Свидетельством служит замечание Булгакова в романе «Мастер и Маргарита». Уж
кто-кто, а Михаил Афанасьевич отлично
знал подноготную московских театров, и,
описывая ажиотаж, вызванный сеансами
«магии с разоблачениями», которые давал Воланд, не преминул упомянуть, что
во главе очереди к кассам стояли «два
десятка хорошо известных в театральной
Москве барышников».
Самыми знаменитыми из клакерских
кланов советского времени были поклонницы певцов Лемешева и Козловского,
прозванные «сырихами» за то, что, выяснив любимые сорта сыров своих кумиров,
скупали их и ели, как бы совершая акт воссоединения с предметом обожания. Между «козловитянками» и «лемешистками»
шел нескончаемый спор о том, кто лучше,
они схватывались между собой у служебных входов в театры. «Сырихи» и остальные клакеры того времени, несомненно,
были причастны к торговле билетами –
иначе как они могли попадать на все представления кумиров, если места в Большом
или Мариинском были дефицитом?
Также ни для кого в Москве не секрет,
что сладчайший кусок – продажу билетов в
Большой театр – всегда держало в своих руках гомосексуальное сообщество московских «балетоманов», место тусовки которых
долгое время было в скверике перед театром. В 1980-х, во время театрального бума
в столице, этот бизнес пытались захватить
студенты. Некоторые из них выросли на
этом деле, состоялись как личности, обзавелись связями и сделали первые серьезные
деньги, шагнув из клаки в большой бизнес
и политику. Говорят, свои первые деньги
сделал на спекуляции театральными билетами известный российский банкир и бизнесмен, чье имя – в первой пятерке самых
богатых людей России.
Барышники и клакеры существуют и сегодня, хотя переживают не лучшие времена. Театр ушел на периферию общественного внимания, при этом умудрившись
так задрать цены на билеты, что спекулировать ими может прийти в голову только
безумцу. Но когда-нибудь он возродится –
и тогда наверняка наступит звездный час
«рыцарей люстр» и барышников.

12

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Висельник
на кабане
Публикация 2010 года

В

мае я заглянул на римский блошиный рынок «Порта Портезе». Приходить туда лучше всего ранним
утром, когда торговля только начинается, или к часу дня. Итальянцы пакуют
непроданное в коробки или попросту
выбрасывают ставший ненужным товар.
У одного из лотков на асфальте живописный натюрморт: сломанные теннисные ракетки, медная посуда, сплющенная труба горн, разрозненные
энциклопедии, старинные гравюры,
куклы прошлого века, набор ржавых гирь
для весов, старые, но вполне приличные
кроссовки и камень для керлинга.
– Слушай, – поймав взгляд, окликнул
меня продавец, – купи камень, хороший,
с ручкой! Дешево отдам, мне его домой
тащить неохота!
– А что это такое?
– Да кто его знает... Бери, камень хороший – во дворе поставишь. Ручка удобная. Давай за 20 монет!
– Да нет, спасибо! – и я принялся рассматривать горн.
– А хочешь, я тебе бронзу продам, хорошая, тяжелая. Польская работа… Ты
кто – поляк, американец, немец? Там
даже подпись есть... Троу- бе... нет, Тро...
Сейчас покажу...

ИЗ АРХИВА АВТОРА

Сергей ИЕЗУИТОВ

Невероятная история
одной скульптуры,
созданной
русским гением,
и считавшейся
утраченной
навсегда

В 1921 году Паоло вернулся во Францию, а спустя еще два года обосновался
в итальянском городе Палланца – тихом
и сонном центре провинции Новара. Летом набережные озера Лаго-Маджоре
оживляли отдыхающие. Осенью и зимой
пустынные набережные окутывал туман,
располагавший к размышлениям, и Трубецкой навсегда полюбил эту грустную
романтическую пору.

Подарок дуче

…В этой истории причудливо переплелись судьбы сразу нескольких исторических персонажей. А началась она на
севере Италии, в городе Интра, на Лаго-Маджоре, где 15 февраля 1866 года в
семье князя Петра Трубецкого, русского
дипломата, родился сын Павел или поитальянски Паоло.
Мальчик рос независимым, не переносил диктат. Учебу, как одно из проявлений
насилия, не любил, и потому с образованием постоянно возникали проблемы. При
этом был он чрезвычайно способным и
трудолюбивым. Но только если дело приходилось по душе и занимало его беспокойную натуру. Особенно увлекла Паоло
скульптурная композиция – в ней он преуспел и как талантливый самоучка, и позже как вполне зрелый профессиональный
скульптор, положивший начало течению
под названием «скульптурный импрессионизм». Первые свои работы восьмилетний
Паоло показал в театре марионеток. Потом
заинтересовался живописью. Картины,
однако, скоро наскучили. Кисти он благополучно забросил и вновь переключился
на скульптуру. Снял комнату в Милане,
поступил в мастерскую скульпторов Донато Баркалья и Эрнесто Баццаро. В 20 лет
пришло первое признание: на выставке в
городе Брера «Конь» Трубецкого поразил
всех. Впоследствии именно конь станет
фирменным знаком (или, выражаясь современным языком, «фишкой») скульптора и сыграет, возможно, роковую роль в
его жизни. Пока же 20-летнему юноше,
красивому, талантливому и саркастически

ИЗ АРХИВА АВТОРА

«Карикатура» на царя

Работу знаменитого скульптора нашему корреспонденту в Италии
удалось приобрести всего за 150 евро
относившемуся ко всему и всем, легко давались и успех в искусстве, и победы над
женскими сердцами.
В 1887 году он приехал в Россию, где много работал, преподавал и выслушивал критику за отступление от классических канонов. Некоторые «эксперты»-современники
называли его произведения грубой мазней, а скульптуры – «карикатурами» на позировавших. Трубецкой действительно не
любил сияющие обработанные поверхности и говорил, что «человек не может быть
гладеньким и лишенным изъянов – в природе всегда найдешь шероховатости!»
Скульптор подружился с Левитаном,
Серовым, Репиным, Шаляпиным. С Фёдором Ивановичем, его семьей он впоследствии поддерживал отношения во времена своих странствий.
В 1900 году Паоло Петрович победил в
конкурсе на создание памятника императору Александру III.

Неуживчивый и резкий, он редко прислушивался к чужим мнениям – «что
видел, то и лепил». Как он сам любил повторять, «нет смысла обращать внимание на тех, кто в искусстве мало смыслит.
Главное, что произведения нравятся их
создателю!» В результате великий князь
Владимир Александрович усмотрел в
произведении Паоло карикатуру на брата. Никто не знает, чем закончилась бы
российская эпопея в жизни скульптора,
но еще до открытия памятника императору он почувствовал резкое охлаждение в отношениях и с семьей самодержца, и с чиновниками от искусства.
Николай II вообще хотел «свезти долой
с сыновьих глаз постыдный памятник в
Сибирь, в иркутские земли».
Паоло сигнал понял и навсегда распрощался с родиной предков, отправившись
в 1906 году в Париж, а затем в 1914-м в
США.

…Италия тем временем жила серьезными политическими переменами. Спустя
год после возвращения Паоло Петровича
в родные края к власти пришли фашисты.
Люди к ним присматривались скорее с
надеждой. В их лидере Бенито Муссолини
одни видели талантливого организатора,
журналиста и оратора. Другие – актера,
позера, опереточного героя. 28 октября
1922 года «опереточный персонаж» начал знаменитый поход на Рим, в результате получил кресло премьер-министра и
установил в Италии диктатуру.
Паоло Петрович такого рода политиков недолюбливал. Считал их пустыми
самозванцами и фанфаронами. Бенито
же подкупал искренними речами. Да и
страна вдруг начала преображаться...
Тем не менее Трубецкой никогда бы
не задумал скульптуру Муссолини, если
бы не другая яркая личность – Луиджи
Фредди. Этот журналист, один из основателей движения «Молодой фашистской
Италии», вместе с Муссолини прошел
маршем на Рим. Обладавший острым
умом и прекрасным чувством юмора, Луиджи умел завоевывать мужскую дружбу
и женские сердца. В ту пору у Фредди
стремительно развивался роман с Мариной Шаляпиной. Павел Петрович помнил ее непослушной девчонкой c огромными, широко посаженными голубыми
глазами, которая во время его встреч
с Фёдором Ивановичем пряталась под
обеденным столом, чтобы подслушивать
«взрослые» разговоры.
Луиджи любовную историю держал в
тайне. Паоло он больше рассказывал о
планах Муссолини по преобразованию
Италии. «В перспективе мы должны стать
империей, а империи нужны заморские

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

13

«РИА НОВОСТИ»

ИЗ АРХИВА АВТОРА

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Почем «тяжелая бронза»?

Июнь 1899 года. Скульптор Паоло
Трубецкой лепит в Ясной Поляне бюст
Льва Толстого. На двух фото справа:
Марина Фёдоровна Шаляпина

Марина Шаляпина
о «шутке» мастера
– Это Марина. Миленький, вы когда будете свободны на этой неделе? Я бы хотела
вам рассказать что-то интересное. Приезжайте в среду, только после 11 утра.
Мне нужно побывать у куаффёра (парикмахера – фр.), а потом я с радостью с
вами встречусь.
Этот разговор происходил в 2007 году.
Марине Фёдоровне Шаляпиной в ту пору
было 95 (ее не стало два года спустя, в
июле 2009-го).
– Марина Фёдоровна, может быть, чтото привезти?
– Мой любимый Porto Tawny, только не
белый, я его терпеть не могу. Не перепутайте brown, light brown (произнесла
на прекрасном английском), запомните?
Буду ждать!
Встречи с Мариной Фёдоровной (она
всегда просила называть ее «Марина», но внутренний редактор никогда
этого не позволял) были фейерверком
воспоминаний, шуток, блестящего юмора и уничижительно острых описаний
известных персонажей, с которыми
жизнь сталкивала мою ослепительную
собеседницу.
В назначенное время я был у Марины
Федоровны. Идеальная прическа, облегающее платье, туфли на каблуке. Вручил
Porto Tawny, светло-коричневый. Сказал,
что «выглядит на все 100». Марина тут же
поймала шар. Она эту шутку очень любила и обычно отвечала – «дожить еще
надо, я вообще не понимаю, зачем ОН
это со мной делает!».
В тот день Марина Федоровна много
рассказывала как раз о своем муже – Луиджи Фредди:

ИЗ АРХИВА АВТОРА

территории, нам будет тесно в сегодняшних рамках, – убеждал Луиджи. – А почему бы тебе не сделать подарок дуче? Ты
же в свое время создал прекрасную конную статую императора России! Было бы
очень кстати».
В 1930 году в мастерской Трубецкого
появляются два бронзовых Муссолини –
голова дуче с характерным профилем и
тяжелой челюстью словно вырастает из
скалы. Один до 1945 года будет украшать
фойе миланского театра «Ла Скала» в компании еще одного «Трубецкого», статуи
Джакомо Пуччини. Другой отправится в
путешествие по Италии вместе с выставками.

– Работала я тогда в провинци Пиза,
на студии. Снимали фильм «Балерины». Я ставила хореографические
номера. Мне это просто было – я же
окончила балетную школу. Навестить
труппу приехал генеральный директор
итальянского кинематографа Луиджи
Фредди с огромной свитой. На банкете мы оказались друг напротив друга.
Он всякие забавные истории рассказывал – очень умный был и красивый, элегантный. И вдруг он начал на
Элеонору Дузе ворчать, да еще резко
так. Папа ее боготворил, да и мне она
очень нравилась. Это потом я узнала,
что Луиджи всегда всех подначивал. А
тогда начала с ним спорить – молодая,
горячая была – схватила вазу с розами,
что рядом стояла, и – бух! Прямо в него.
Все переполошились, а он мне: «Я же
вам специально все это рассказывал!»
Так мы и познакомились. Потом я в
Рим переехала. В студиях «Чинечитта»
работала. И Луиджи встретила снова.
Так мы и влюбились. Я тайком к нему
в Венецию поехала. Он меня отослать
пытался. Я уехала в отель, а на следующий день пригласила Луиджи ужинать
и сказала: Останусь на всю жизнь с тобой!» И осталась на 40 лет.
Вспоминала Марина Фёдоровна и
Муссолини:
– Луиджи меня никогда Муссолини не
показывал, а то неизвестно, что получилось бы! Дуче очень влюбчивый был,

никого не пропускал мимо, и разговоры разные про него ходили. Циничный
до мозга костей, но при этом романтик
с выразительными глубокими глазами
и огромным шармом. Очень умный человек, только зачем с этим психопатом
Гитлером связался? Луиджи тоже был
саркастичный. Поэтому у них и получилась взаимная симпатия. И еще один
человек, похожий по характеру, – Паоло
Трубецкой. Мы его Павлушей называли,
ему очень не нравилось. Или Паоло, или
Павел Петрович. Он иногда странные поступки совершал. Заказали ему скульптуру Муссолини. Чтобы олицетворяла
Италию, рвущуюся вперед. Паоло ведь
бюсты его делал. Как так получилось,
сейчас никто и не скажет. Может, напился, а может, пошутить захотел. Он любил
покуролесить со своими скульптурами.
Луиджи говорит: «Муссолини был в ярости, когда увидел статуэтку. Кричал, что
это не он, а какой-то висельник скачет.
И не на бронзовом коне, а на кабанчике.
Он там в галстуке, а ему причудилось,
что у него обрывок веревки на шее. Муссолини иногда суеверный был, почувствовал, видимо, нехорошее что-то. Трубецкой в немилость и попал. А вскоре и
вовсе умер!..
В 1938 году Паоло Трубецкой ушел из
жизни. Часть его произведений оказалась в музеях. Несчастливая скульптура
много раз переходила из рук в руки и в
итоге пропала.

…Колоритный продавец на «Порта Портезе» не терял надежды меня заинтересовать. Воспроизвести надпись на «хорошей, тяжелой» бронзе он так и не смог и,
порывшись в багажнике, выудил из тряпок громоздкую бронзовую скульптуру…
Бронза оказалась подписана Paolo
Troubetzkoy, 36. Всадник с характерным
профилем поднял руку в фашистском
приветствии, лошадь мчится, опустив голову. Одна деталь показалась странной и
диссонирующей: петля на шее? Нет, всетаки развевающийся на ветру галстук.
Вспомнился рассказ Марины Фёдоровны. А если статуя «та самая», и итальянец
в курсе? Как тогда купить пропавшего
«несчастливого» Трубецкого?
– Берешь? – спрашивает мой собеседник, загорелый до черноты, с белой щетиной и в майке-«алкоголичке».
– Сколько ты хочешь?
– 450 евро!
– За это старье! Да у меня таких и денег
с собой нет, – поворачиваюсь и иду.
– Подожди, сколько ты дашь? Давай за
триста!
– Нет, плачу сотню.
Итальянец закатывает глаза и, вздыхая,
начинает заворачивать бронзу в мешковину. Зная что будет дальше, я спокойно
отворачиваюсь.
– 300 и забирай! Давай за 250!
Я роюсь в карманах и вытаскиваю полторы сотни евро.
– Говорю же, больше ничего нет! Не хочешь, я пошел...
– Ты американец, ты гангстер! Стой, ну
хотя бы двести – хватает меня за руку, –
я же с тобой как с человеком. Нет денег,
ладно, давай сколько есть.
В 1936 году дуче вряд ли задумывался над тем, как завершит свой земной
путь. Но «знаки», ниспосланные судьбой,
действительно не любил. Однажды у деревни Медзегра его автомобиль едва не
сорвался в пропасть.
«Будь проклято это место!» – крикнул
дуче. 28 апреля 1945 года именно в тех
краях его расстреляли вместе с верной
Клареттой Петаччи. Она отказалась спасти свою жизнь и оставить любимого
Бена. Потом тела перевезли в Милан и
повесили на бензозаправочной станции
площади Лорето. Со статуей Трубецкого
интуиция подвела Муссолини лишь в
одном – петлю затянули не на шее, а на
ногах. Дуче и Кларетта висели вниз головой, для поругания, чтобы толпе было
удобнее плевать им в лицо…

Рим

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

из архива автора

14

Тайна БТБ-569
Григорий ПАСЬКО
Публикация 2010 года

Н

евоенному человеку аббревиатура
БТБ не говорит ничего. Военные,
между тем, знают: отправить кого-то
служить на БТБ – береговую техническую
базу – все равно, что послать… на три
буквы. И не потому, что объекты эти изначально создавались у черта на куличках,
а потому, что места эти – нехорошие: с начала 60-х годов прошлого века на таких
базах хранились запасы свежего и отработавшего ядерного топлива с атомных
подводных лодок. На них же складировали жидкие и твердые радиоактивные
отходы (ЖРО и ТРО).

Алкашовка-569

В «историю» вошел матрос из Литвы: он
гнал самогон, которым обеспечивал всю
флотилию. (Говорят, кстати, что не было
ни одного случая отравления.) Другой
умелец переплавлял немецкие противотанковые мины (их в тех боевых местах
после войны много осталось) и продавал взрывчатку мурманским бандитам.
Еще один «спец», отпрыск бывалого зека,
прямо в котельной устроил подпольный
стоматологический кабинет, где с рандолевой ленты («цыганское золото») делал
зубы – от пациентов отбоя не было.
Сам я на БТБ в губе Андреева не бывал,
но хорошо представляю себе и базу, и ее
бывших обитателей. Потому что на точно
таких же БТБ Тихоокеанского флота, что
в бухте Сысоева в Приморском крае и в
бухте Крашенинникова на Камчатке, бывал не раз. Помню матросов и офицеров,

Последствия аварии на базе хранения
отработавшего ядерного топлива
в Мурманской области, случившейся
двадцать восемь лет назад,
не ликвидированы до сих пор.
Факты забываются. Ликвидаторы умирают.
До радиоактивного «мусора» в количестве,
эквивалентном 50 эшелонам, руки
у великой ядерной державы
до сих пор не дошли

из архива автора

Ликвидаторы аварии на береговой
технической базе в губе Андреева.
Крайний справа – Анатолий Сафонов.
На верхнем снимке: основная дорога
на БТБ. Прямо – хранилище №5,
справа – здание №1

из архива автора

Губа Андреева расположена в пяти километрах от Заозерска. Где именно эта
губа – можно посмотреть в Википедии и
на карте Google. Скажу лишь, что даже
подводники попадали туда только катером со своей базы или по дороге, перекрытой несколькими контрольно-пропускными пунктами.
О БТБ-569 в губе Андреева всегда ходила дурная слава. Подводники именовали ее алкашовкой: туда ссылали
неблагонадежных – списанных за пьянство, неустойчивых «по партийной линии», поругавшихся с начальством…
Место это было забыто не только Богом, но и всеми видами начальства.Поэтому жизнь на 569-й в середине 1980-х
протекала по своим законам и обычаям.
О некоторых ее особенностях мне поведали те, кому довелось там служить.

В России сегодня 1500
площадок временного
хранения радиоактивных
отходов, на которых уже
накоплено около 550 млн
тонн. Серьезная правовая
база, позволяющая
регулировать все вопросы,
связанные с их безопасным
хранением, до сих пор
отсутствует.

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

не расстающихся с дозиметрами, печальное состояние самих объектов и специфические проблемы этих «нехороших
мест». Статистики смертей никто никогда
не вел: в карточках доз облучения чаще
записывались заниженные показатели, а
сами карточки на руки ни офицерам, ни
матросам не выдавались.
Если судить по официальным докладам ведомственных специалистов (а
иных туда не пускают), на подобных базах все всегда было под контролем. Лишь
изредка просачивались слухи об отдельных «неприятностях». О серьезных авариях в середине 1980-х не могло быть и
речи – в смысле упоминания о них, особенно в советских СМИ. О них до сих пор
мало кто знает. И чем дальше – тем знают
меньше. Потому что факты забываются,
ликвидаторы умирают.
БТБ-569 до сих пор на своем месте со
всем своим жутким содержимым и, к сожалению, со многими из проблем почти
тридцатилетней выдержки.
Капитан-лейтенант запаса Анатолий
Сафонов, с которым я встретился в Обнинске, был одним из руководителей
ликвидации последствий аварии, случившейся на БТБ в губе Андреева в 1982
году. Он служил там в должности командира группы с 1983-го по 1990 год, как
раз в период основных восстановительных работ.

«На выпуклый
военно-морской глаз»
– Хранилище номер 5, – рассказывает
он, – запустили в эксплуатацию в 1962
году. Оно было рассчитано на хранение
мокрым способом (в бассейнах) 550 чехлов с отработавшим ядерным топливом
(ОЯТ). Однако вскоре стало понятно, что
такой емкости недостаточно. Поэтому в
1973 году к зданию сделали пристройку
еще на 2000 чехлов. Трудились стройбатовцы.
Когда Сафонов впервые увидел эту
пристройку, ужаснулся. Огромное здание без окон, электрооборудование в
аварийном состоянии, дырявая крыша.
Во многих местах – колоссальные уровни загрязнения бета-частицами. Поскольку он отвечал за прием, хранение
и отправку ОЯТ на химкомбинат «Маяк»
именно из этого хранилища, здание изучили досконально. И обнаружил, что за
20 лет эксплуатации здесь происходили
вещи, фантастические по своей небрежности. Чехлы срывались и падали на дно
бассейна. Сколько их там было на самом
деле – никто не знал. Учет велся через
пень колоду. Периодически их доставали
из бассейнов и отвозили на «Маяк». Наваленные друг на друга контейнеры с высокорадиоактивным материалом грозили большими неприятностями, вплоть до
возникновения самопроизвольной цепной реакции – ядерного взрыва, только
«маленького».
Кстати, здание на БТБ в бухте Крашенинникова на Камчатке и в бухте Сысоева в
Приморье, где мне довелось побывать,
строили в те же годы, что и БТБ в губе
Андреева. И по той же «технологии».
У меня сложилось впечатление, что в головах исполнителей атомного проекта
и мысли не возникало связать в единую цепочку: «секретное заседание
ЦК КПСС – чертежная доска ученого –
строительство атомохода – строительство хранилищ – строительство квартир
для подводников и персонала инфраструктурных объектов – утилизация ПЛА
и РАО». Цепочка обрывалась после спуска
на воду атомных подводных лодок (АПЛ).
Дальше – по-русски, как получится.
АПЛ проектировали и строили умнейшие ученые и инженеры нашей страны.
Хранилища – мало или вовсе необразованные стройбатовцы. Проектанты АПЛ
учитывали все мелочи в таком сложном
организме, как лодка. В хранилищах –
краны, скобы, подвески, байонетные
замки на чехлах и многое другое, сработанное абы как.
И вот февраль 1982 года. Из пристроенного бассейна неожиданно стала убывать вода. Снижение уровня заметили
случайно: по наледи на стенке здания.
Высокорадиоактивная жидкость потекла в Баренцево море. Сколько ее туда
попало, никто точно не знал, потому что
прибора для замера уровня воды не су-

«РИА НОВОСТИ»

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Списанные атомные подлодки стали разменной картой
на переговорах Москвы и Запада: вы нам – деньги, мы вам –
утилизацию. В 2002 году в канадском Кананаскисе лидеры
Большой восьмерки взяли на себя обязательство ассигновать
до 20 миллиардов долларов США на решение ряда проблем
ядерной безопасности в России. Работы активизировались. На
строительство площадки для хранения реакторных отсеков
в губе Сайда на Кольском полуострове Германия, к примеру, уже
потратила 300 млн евро на первую очередь и столько же – на
вторую. Строится третья.

ществовало. Для этой цели использовался матрос: через каждые два часа он заходил в опасную зону с длинной палкой
и с ее помощью замерял уровень воды
в бассейне. При этом мощность гаммаизлучения в том месте достигала 15-20
рентген/час.
Заметив течь, в бассейн поначалу засыпали… муку. Древний флотский способ
заклеивания трещин вспомнил начальник штаба БТБ. Потом он же предложил
запустить в бассейн, где уровень радиации достигал 17 000 рентген, водолаза. Но
кто-то мудро посоветовал этого не делать.
Мешки с мукой результата, разумеется, не дали. Решили некоторое время
просто понаблюдать за процессом. Приблизительно, или как говорят на флоте,
«на выпуклый военно-морской глаз»,
посчитали, что в апреле 1982 года общие протечки достигали 150 литров в
сутки. Замеры радиации фиксировались
точнее: гамма-фон на наружной стене –

1,5 рентген/час, гамма-фон в подвале
хранилища – 1,5 рентген/час, активность
грунта – около 2х10 кюри/литр.
В сентябре течь достигла 30–40 тонн в
сутки (на тот же «выпуклый глаз»). Появилась реальная опасность оголения верхних частей тепловыделяющих сборок.
Вода, исполнявшая роль биологической
защиты, ушла. Это вызвало резкое увеличение гамма-фона и создало реальную
угрозу для персонала.
Тогда установили над бассейном железо-свинцово-бетонные перекрытия.
Фонило все равно сильно, но работать
позволяло. За смену работавшие на объекте матросы и офицеры набирали до
200 миллибэр – пятую часть бэра, при
норме 5 бэр в год.

Блок смерти хиросимный
Осенью 1982 года было принято решение о срочной выгрузке отработавшего

Атомный просчет

С

1957-го по 1996 год в СССР
было построено 5 надводных
кораблей с ядерными
энергетическими установками (ЯЭУ),
9 атомных ледоколов, 1 атомный
лихтеровоз и 249 атомных подводных
лодок (АПЛ): 55 – первого поколения,
142 – второго и 34 – третьего,
а также 8 АПЛ с жидкометаллическим теплоносителем, 2 опытные
и 5 сверхмалых АПЛ. На подводных
лодках установлено 441 ЯЭУ,
8 – на надводных военных кораблях
и 15 – на атомных ледоколах.
К концу 2009 года из эксплуатации
выведено около 200 атомных
подлодок (из них на Северном
флоте 120 выведено (из них 112
утилизировано); пять в процессе
утилизации; три в ожидании
утилизации).
Хранилища отработавшего
ядерного топлива Мурманского
морского пароходства (плавтехбазы
«Лотта», «Лепсе» и «Имандра»),
береговые и плавучие хранилища
ОЯТ ВМФ – 4 береговых технических
базы (БТБ) и 9 плавучих (ПТБ) –
полностью загружены. Несколько

плавбаз в аварийном состоянии
с невыгруженным ядерным топливом.
Утилизация одной АПЛ стоит
в среднем 6 миллионов долларов
США. Денег на это у СССР и России
никогда не хватало. В составе
выведенных из эксплуатации АПЛ –
4 лодки с аварийными реакторами,
технология «разборки» которых до
сих пор не разработана.
Тем не менее, оптимисты из
«Росатома» утверждают: утилизация
атомных подводных лодок,
выведенных из состава Северного
флота и находящихся в настоящее
время на территории Мурманской
области, завершится в 2010 году.
При этом они признают: непринятие
мер приведет к серьезным
экологическим последствиям.
А в этом случае Мурманская область
вообще перестанет интересовать
западных инвесторов. Под угрозой
окажутся уже начавшиеся проекты:
строительство Мурманского
транспортного узла и разработка
Штокмановского газового
месторождения.

15

топлива из левого бассейна (на правый
уже плюнули – там вода утекла окончательно): откуда тоже начала уходить
вода. Ее доливали по пожарным рукавам, протянутым из котельной (той
самой, где сын зека делал зубы из рандоля).
В то же время чехлы с ОЯТ спешно отправляли эшелонами на челябинский
химкомбинат «Маяк». Одновременно
ударными темпами началось строительство временного хранилища сухого
типа – БСХ (блок сухого хранения – он
же, по военно-морской терминологии,
«блок смерти хиросимный»). Под это
дело приспособили заброшенные и неиспользовавшиеся емкости для жидких
радиоактивных отходов (ЖРО). Почему
неиспользовавшиеся? Потому что ЖРО
давно уже сливали с танкеров в районе
Новой Земли.
ОЯТ перегрузили в металлические трубы, разместили в емкости, пространство
между трубами залили бетоном. Рассчитали: емкость номер 3а – на 900 чехлов;
номера 2а и 2б – на 1200 чехлов. 240
ячеек использовались под захоронение
зараженной одежды, тряпок, фонящих
инструментов.
Планировалось, что в таком состоянии
ОЯТ пробудет 3–4 года. До постройки
нормального хранилища.
В этом самом состоянии чехлы с деградирующим ОЯТ находятся уже 28 лет.
Кстати, истинных причин аварии установлено так и не было. Остались версии:
плохое качество сварных швов обшивки
бассейнов; подвижки скального грунта,
из-за которых треснули сварные швы;
резкие температурные колебания воды,
приведшие к созданию температурных
напряжений в сварных швах; и наконец,
предположение, что левый бассейн потек из-за перекосов, образовавшихся в
результате накрытия правого бассейна
биологической защитой с огромным весом.
Официальное сообщение об этой аварии впервые было опубликовано в апреле 1993 года в докладе Правительственной комиссии по вопросам, связанным
с захоронением в море радиоактивных
отходов, под руководством советника
президента Бориса Ельцина по экологии
Алексея Яблокова.
Мне приходилось писать о пожарах на
кораблях ВМФ: там аварийные партии
действуют быстро, счет идет на секунды
(например, если есть вероятность взрыва боезапаса), людям угрожает «видимая» опасность. А радиация не видна. Ну,
течет вода и течет. Реально оценивать
всю степень угрозы могут только специалисты.
Сафонов вспоминает, что в связи со
сложившейся ситуацией все руководство БТБ и Северного флота было сильно
напугано. Предполагали возможность
ядерного взрыва. Для консультаций
пригласили одного из самых крупных
специалистов в области ядерной безопасности. После детального изучения
вопроса на месте он сказал буквально
следующее: «Практически я уверен, что
ядерного взрыва в процессе растаскивания ядерно-опасного завала не произойдет. А вот вероятность того, что в
процессе работ на этом завале начнутся самопроизвольные цепные реакции
(СЦР), я не исключал. Позже я несколько
раз видел синие всполохи. Это и были
маленькие ядерные взрывы».
Все работы по разгрузке левого бассейна выполнялись штатным персоналом БТБ и завершились в сентябре 1987
года. Ликвидаторы извлекли более 1114
чехлов (т.е. не менее 7800 ОТВС), притом
значительную часть – со дна бассейна.
Почему работы растянулись на столь
длительный срок? Из-за постоянных поломок древних грузоподъемных механизмов, хилого электрооборудования, и
дряхлых кабелей, которые приходилось
менять, сильнейшего падения уровня
воды (вместо положенных шести метров,
к примеру, он опустился до четырех). Все
это, рассказывает Анатолий Николаевич,
неминуемо приводило к повышению
гамма-фона на рабочих местах и, как
следствие, получению личным составом
неоправданно высоких доз переоблучения.
По предположению Сафонова, в Баренцево море вытекло не три тысячи,

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

как позже было официально объявлено,
а до 700 тысяч тонн высокорадиоактивной воды.
…Мы сидим в его маленькой квартире в Обнинске. Анатолий Николаевич
протягивает мне книгу, написанную им
в соавторстве с капитаном 1 ранга Александром Никитиным об этих событиях –
тираж крошечный. Он показывает фотографии и периодически заглядывает на
сайт (http://andreeva.uuuq.com/), посвященный аварии, который создал бывший подводник Иван Харламов: нет ли
там новых сообщений от коллег-ликвидаторов. Из этих сообщений он узнает,
что умер очередной матрос или офицер.
Умер от болезней, вызванных переоблучением.
– Для меня до сих пор остается загадкой, – рассказывает Сафонов, – каким образоммои крановщики видели и
понимали команды начальников смен
с расстояния иногда более 40 метров,
находясь в кабине крана на высоте
порядка 20 метров. Как-то смотрел по
телевизору соревнования автокрановщиков, они с 15 метров задвигали
выдвинутую часть спичечного коробка. Мои ребята Александр Пронин
и Константин Крылов с первого раза, в
условиях высокой радиоактивности и
плохой видимости, попадали чехлом –
кассетой диаметром 24,2 см с ОЯТ –
в ячейку диаметром 25 см с расстояния
43 метров. Это поистине фантастический результат, достойный занесения в
Книгу рекордов Гиннесса.
Крылов участвовал в ликвидации каскадных (одна за другой) радиационных
аварий. Через два месяца после увольнения в запас он умер. Сафонов узнал об
этом из электронного письма его друга
Василия Колесниченко.
– Должного медицинского контроля за состоянием здоровья людей не
было, – продолжает Сафонов. – Защитной спецодежды не хватало. А экипировка ликвидаторов ничем не отличалась от одежды заключенных: ватник,
кирзовые сапоги, либо дубовые валенки. Чтобы не продуло поясницу, подпоясывались веревками. Питались плохо:
14 здоровых молодых матросов после
работы на опасных участках в три часа
ночи съедали ведро картошки и несколько банок кильки в томате. Ели в резиновых перчатках. В них же и спали. Тела не
поддавались дезактивации. Трудились в
губе Андреева и прикомандированные
стройбатовцы – две роты. Они работали
круглые сутки. Их кормили еще хуже, чем
нас. В качестве дополнительного пайка
использовались объедки с нашего стола, которые предназначались свиньям в
подсобном хозяйстве…
Случалось, вспоминает Сафонов, при
подъеме краном аварийного чехла кассеты с ОЯТ из него прямо на бетон сыпалось ядерное топливо. «Светило» от
этого «мусора» до 17 000 рентген в час.
Убирали его матросы с помощью лопаты
и веника. Работы велись без представителей службы ядерной безопасности
(СЯБ) Минобороны – контроля с их стороны не было. Безусловно, это были чудовищные игры человека со смертью.

Купание в радиации
В одну из смен Анатолий Николаевич
получил дозу облучения, равную 2 бэрам (биологический эквивалент рентгена). Допустимая годовая доза облучения в мирное время составляет 5 бэр.
Каково же было его удивление, когда
на следующий день в журнале дозиметрического контроля личного состава
напротив своей фамилии он увидел
цифру 0,1 бэра. Если такие манипуля-

[

WWW.SOVSEKRETNO.RU

из архива автора

16

Капитан-лейтенант запаса Анатолий Сафонов с женой Еленой
ции с дозовой нагрузкой производились в отношении офицера, замечает
он, то о фактически полученных дозах
облучения старшин и матросов можно
только догадываться...
– Во время работ в здании номер 5, –
вспоминает Сафонов, – старшина первой
статьи Евгений Табунов упал в бассейн
с чехлами с ядерным топливом. Под водой ему придавило ноги. Старшина второй статьи Семёнов прекрасно знал, что
собой представляет вода в бассейне.
Но, не раздумывая, прыгнул и спас тонущего друга. Говоря просто: совершил героический поступок. Но у нас героизм, судя
по фильмам, бывает где угодно, только
не в таких прозаических местах, как БТБ.
Последствия прыжка в радиоактивную
бездну ликвидировали «подручными
средствами»: моряки были полностью
обриты во всех местах, принимали пищу
и спали в резиновых перчатках на клеенке, отдельно от остального личного
состава, так как они сами в этот момент
являлись источниками гамма-излучения.
Какую дозу облучения они получили, находясь в течение некоторого времени в
непосредственной близости от чехлов с
ОЯТ, никто не знает, так как их дозиметры
утонули.
Только через месяц им удалось отмыть
свои тела от радиоактивных веществ.
Кожу на пятках и частично на руках пришлось срезать лезвием до крови, так как
эти участки тела не поддавались дезактивации. Табунов и Семенов, наверное,
стали единственными в мире людьми, которые плавали в бассейне с высокорадиоактивной водой, среди чехлов с ОЯТ, излучающими десятки тысяч рентген/час…
В ходе аварийных работ, подводит итог
Сафонов, были сильно переоблучены более 1500 матросов и офицеров в/ч 90299
и прикомандированного личного состава.
Однажды из разговора с прикомандированным на БТБ специалистом капитаном первого ранга Константином Булыгиным Сафонов узнал, что «наверху»
было принято решение ликвидировать
аварию «любой ценой», использовать
для этого всех военнослужащих Северного флота: личный состав не жалеть. То
есть вопрос об усовершенствовании технологий не стоял. А когда, собственно, в
России жалели людей?

Зато награды наше государство всегда
давало неохотно. Особенно тем, кто их
больше всего заслуживал. Некоторым
матросам-ликвидаторам дали краткосрочные отпуска.
Ближе к концу работ по ликвидации
аварии в Андрееву губу зачастили офицеры из вышестоящих штабов. Они переодевались в новенькие спецкостюмы,
заходили вместе с ликвидаторами в зону
строгого режима и там фотографировались. Как потом выяснилось, фотографии
также использовались в качестве основания для получения наград.
Звезду Героя Советского Союза получил Владимир Булыгин. Капитан-лейтенант Сафонов за свою службу был
награжден орденами Красной Звезды
и Мужества. На героя «не потянул». Так
как в свое время был исключен из рядов
КПСС за то, что выразил негативное отношение к награждению генсека Брежнева
орденом «Победы».
Сафонов показал мне составленный
им список офицеров и прикомандированных гражданских специалистов,
которые, по его мнению, заслуживают
добрых слов и наград: в нем 63 офицера
и 112 матросов. Напротив многих фамилий в скобках указано – умер.
Он все еще надеется, что государство
вспомнит своих героев и наградит тех, до
кого у прошлой власти «не дошли руки».
Причем не только проживающих сегодня
на территории России.

…и 50 эшелонов с ОЯТ
В 2008 году мне попался на глаза документ «Локального центра по обращению
с РАО в филиале номер 1 ФГУП «СевРАО»
(губа Андреева)». В нем со ссылками на
специалистов Научно-исследовательского и конструкторского институра энерготехники (НИКИЭТ) им. Н. А. Доллежаля, сказано: «В настоящее время нет
возможности обследовать ТРО (твердые
радиоактивные отходы. – Ред.)…; не
проведено обследование подвальных
помещений…; нет определенности по вопросу…» И сделан вывод: «Недоступные
для обследования ТРО существенно не
влияют на выбор проектных решений».
Сегодня в хранилищах губы Андреевой размещено не менее 90 активных

В ходе аварийных работ,
подводит итог Сафонов, были сильно
переоблучены более 1500 матросов
и офицеров в/ч 90299
и прикомандированного
личного состава.

]

зон реакторов. Количество урана-235 в
каждой из активных зон АПЛ первого поколения составляет 50 кг, второго – 70 кг
и третьего – 115 кг, причем суммарное
количество урана в активных зонах второго и третьего поколений составляет
300–350 кг.
После выхода в 1998 году постановления Правительства РФ «О мерах по
ускорению утилизации АПЛ и НК с ядерно-энергетическими установками, выведенных из состава ВМФ, и экологической
реабилитации
радиационно-опасных
объектов ВМФ» все береговые технические базы, в том числе и в губе Андреева,
флота перешли в подчинение Минатома
(ныне Росатом). Россия вынуждена была
слегка поступиться своей пресловутой
секретностью. На проблемных территориях появились зарубежные специалисты.
За период с 1999 года по 2005 год в
губе Андреева реализовано 14 международных контрактов с участием Норвегии на сумму около 100 млн норвежских крон (около 15 млн долларов США).
А всего за последнее десятилетие Норвегия потратила на работы в этом районе
около 140 млн крон.
Тем не менее, западных инвесторов до
сих пор останавливает искусственная закрытость проблемных объектов российского атомного комплекса. Последняя
привела к тому, что на самом ядерноопасном из них – в губе Андреева – за последние 15 лет не сделано практически ничего
для снижения ядерной опасности.
По мнению эксперта экологической
организации «Беллона» Александра Никитина, все, что предпринималось в регионе вплоть до 2007 года, имело лишь
косвенное отношение к главной проблеме – выгрузке топлива из блока сухого
хранения. В настоящее время там находится 23 тысячи сборок (50 эшелонов
ОЯТ), более 10 тысяч тонн ТРО и около
6 тысяч кубометров ЖРО.
Недавно «Росатом» и ФГУП «НИКИЭТ»
подписали контракт с немецкой фирмой RWE NUKEM на разработку проекта
строительства здания-хранилища ОЯТ,
технологии обращения с ним, создание
условий для его безопасного хранения
и разработку мероприятий по обеспечению радиационной безопасности при
проведении работ на технической территории. Окончательный срок ввода в
эксплуатацию объектов инфраструктуры
обращения с ОЯТ и РАО в губе Андреева
намечен на 2012 год.
Несмотря на множество нерешенных
проблем, Правительство РФ утвердило
программу строительства 30–32 новых
атомных энергоблоков и восьми новых
атомных подводных лодок.
Мощное атомное лобби, которое в
нашей стране никем, по сути, не контролируется, заинтересовано в освоении
огромных бюджетных средств и зарубежных денежных поступлений.
…Прощаясь с Анатолием Николаевичем Сафоновым, рассматривая список
героев, я подумал о других средствах и
поступлениях. Вспомнил о мытарствах,
которыми поделились со мной ликвидаторы аварии с атомной подводной лодкой на заводе в бухте Чажма (1985 год).
Многие из них так и не стали обладателями удостоверения ветерана подразделений особого риска. Дабы воспользоваться определенными законом льготами,
им необходимо было не только прибыть
в военкомат и сообщить о себе как об
участниках ликвидации радиационной
аварии, но и собрать все документы, по
длиннющему перечню, затем отправить
их в Комитет ветеранов подразделений
особого риска (он находится в СанктПетербурге) и ждать. На это уходили
годы. Придирки по справкам были такие,
что многие отказались от продолжения
переписки. В судах их тоже ждало разочарование. В случае победы над бюрократией – копеечные льготы. Но на лекарства, конечно, и копейки лишними не
бывают.
…У Анатолия Сафонова серьезные
проблемы с зубами: облучение даром не
прошло. «Негерою» Сафонову государство ОДИН РАЗ В ГОД выплачивает за причиненный здоровью вред 1500 (!) рублей. Стоимость одной зубной пломбы.

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

17

Семена снега
из России

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Александр Пумпянский. Брандт Айерс – американец, живет в городке
Аннистон, штат Алабама, глубокий Юг.
Либерал. Словосочетание южанин-либерал до сих пор звучит парадоксально,
не так давно оно еще было опасно для
жизни. Человек с привязанностями, охватывающими весь мир. Друг многих
американских президентов. Издатель,
журналист экстра-класса, десятилетиями пишущий в родной газете «Аннистон
стар», которую журнал «Тайм» однажды
назвал лучшей газетой Америки, добавив при этом: «Которую вы никогда
не читали». Заливаясь веселым смехом,
Брэнди – так его зовут все, от президентов до наборщиков – сам показал мне
«Тайм» с этой сентенцией, вынесенной
на обложку…
Наше знакомство началось при довольно драматических обстоятельствах.
В Иерусалиме шел конгресс Международного института прессы, на котором я
выступил с определенным успехом, что
было гарантировано не столько моим
красноречием, сколько самой темой.
Это было время, когда все – медиа-сообщество в первую очередь – завороженно следили за тем, как страна, семь
десятилетий являвшая собой, по знаменитому выражению Черчилля, загадку,
зашифрованную в секрет, завернутый в
тайну, с пришествием Горбачёва начала
раскрываться. Гласность была мировым
хитом. Надежды, которые с ней связывались, были фантастические. Эта точка
зрения нынче не слишком популярна,
но я и сейчас считаю, что это было самым многообещающим мгновением
русской истории ХХ века, за исключением Дня Победы.
Так или иначе, после заседания с пересохшим от волнения и ответственности
горлом я зашел в гостиничный бар, где
у стойки сидел он – Брэнди. Не заметить
его было невозможно. Накрахмаленная
сорочка идеальной белизны с голубым стоячим воротничком в полоску,
яркий галстук с огромной булавкой –
элегантен донельзя. А какая фигура!
И раскатистый голос с напевной интонацией, выдававший натуру артистичную
и в высшей степени доброжелательную. «Hey, Russian journalist, may I buy
you a drink!» То, что он сказал, вообщето переводится просто: «Давай с тобой
выпьем!» Но я переведу американскую
идиому буквально, она мне еще понадобится. «Привет русскому журналисту!
Могу я купить тебе выпить?» Приглашение было как нельзя кстати.
На следующий день наступил мой черед. По программе конгресса заседание
происходило с выездом в кибуц. Брэнди
я застал в самый неподходящий момент.
Мы столкнулись при входе в туалет, и
вид у него был довольно растерянный.
Проблема в том, что кооперативный
туалет был платный – шекель за вход, а
у него при себе, как назло, несчастной
монетки не оказалось. Помощь пришла
из Страны Гласности. «Hey, American
journalist, may I buy you a piss!» «Привет американскому журналисту! Могу я

ТАСС

Публикация 2008 года

ИЗ АРХИВА АВТОРОВ

Пути этих двух талантливых людей, живущих по разные стороны океана,
пересекались не раз. Один много писал о США и при советском режиме
пострадал за слишком «аполитичные» статьи об Америке, а сегодня остается
одним из лучших американистов среди журналистской братии. Другой –
его коллега из самой что ни на есть американской глубинки – многократно
бывал в нашей стране, дружил с теми, кто на протяжении последних
десятилетий прокладывал американский курс в отношении СССР, а потом
и России. Мы предлагаем вниманию читателя истории американского
журналиста и издателя Брандта Айерса с дружескими комментариями
Александра Пумпянского. Истории, дающие возможность и нам взглянуть
на себя немного со стороны

Брандт АЙЕРС,
Александр ПУМПЯНСКИЙ

Российский журналист Александр Пумпянский и Брандт Айерс – американский издатель, журналист, друг американских президентов
купить тебе поссать…» Простите за невольный вульгаризм, но это была наша
встреча на Эльбе. Он спас меня от засухи. Я его от наводнения. Так и должно
быть в нашем взаимозависимом мире.
Мы стали друзьями.
Россия, как выяснилось, интересовала его всегда. А во время нашей недавней встречи Брэнди поделился со мной
и с читателями «Совершенно секретно»
тем, что недавно написал в «Аннистон
стар» о Джордже Кеннане – гуру российского направления американской политики, которое тот сформулировал ровно
пятьдесят лет тому назад. И не только
о нем.

Мистер Х
Брандт Айерс. Джордж Фрост Кеннан
чувствовал себя крайне одиноко в ту
московскую зиму 1946 года. Запертый в
дипломатическом квартале 42-летний сотрудник внешнеполитического ведомства
был отрезан от нормальных контактов с
советскими официальными лицами и тем
более с простыми гражданами, что он
особенно ценил. Вдобавок он был болен
и прикован к постели. Отчаяние жизни в
сером городе среди серой массы неулыбчивых людей облегчали лишь его жена
Аннализа и их дети. Ситуацию усугубляли
глупости американской политики.

Он был глубоко погружен в историю
России, литературу и размышления о
национальном характере ее народа,
свободно говорил по-русски и обладал
умом кристальной ясности. Он много
размышлял о кошмарных сталинских
чистках. В них он видел тревогу и амбиции царя-убийцы, которого никто не мог
сдержать.
То, что было очевидно блестящему
второму номеру дипломатической миссии США в Москве и ее руководителю
Авереллу Гарриману, было далеко не
так ясно в кабинетах за несколько тысяч
миль отсюда. Там хотели знать, почему
русские не принимают их предложений.

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

Первой реакцией Кеннана на телеграмму из Вашингтона было раздражение. Потом в нем взял верх учитель. К постели больного вызвали секретаря. Так
была надиктована телеграмма из 8000
слов о русском характере как факторе,
предопределяющем поведение страны.
«Длинная Телеграмма» мгновенно обрела собственную судьбу. Она попала
на глаза блестящему и, увы, отмеченному роком министру ВМС Джеймсу Форрестолу, тот прочел ее и дал ей ход. Ее
прочли все высшие чиновники, включая
президента Трумэна.
Кеннана вернули в Вашингтон, и вскоре он поселился в кабинете, который
отделяла лишь одна дверь от кабинета
госсекретаря Джорджа Маршалла. Его
пригласили выступить перед влиятельнейшим Советом по внешней политике,
и он произнес речь, которая стала знаменитой статьей о сдерживании коммунизма, опубликованной в журнале совета Foreign Affairs под псевдонимом Х.
Эта статья предопределила направление
американской политики в отношении
России вплоть до наших дней.
Автора этого эссе вовсе не удивило
бы то, как Владимир Путин сосредоточивает в Кремле власть, информацию и
поглощает разномыслие. Его нисколько
не удивила бы и идеология идеализации
России, при которой «чужаки» автоматически становятся объектом подозрительности и вражды.
Есть смысл процитировать ту статью
1947 года, чтобы сегодня почерпнуть из
нее мудрость и понимание, как нужно
строить отношения с Россией и как должно поставить себя Америке, чтобы вызвать к себе симпатии и поддержку мира.
Кеннан писал: «Главная забота (России)
заключается в том, чтобы не оставить ни
одного доступного уголка, ни единой
щели в мировом бассейне силы незаполненными. Но если она встретит непреодолимые барьеры на своем пути,
она отнесется к этому с философским
спокойствием… В этих условиях ясно,
что главным элементом любой политики
США по отношению к Советскому Союзу
должно быть долгосрочное, терпеливое,
но твердое и бдительное сдерживание
российских экспансионистских тенденций».
Кеннан при этом предупреждал против истерического антикоммунизма, и, в
частности, против того, чтобы принимать
позы крутых парней – любимой игры
правого крыла в американском Конгрессе. (Как в воду глядел. Вскоре антикоммунизм выдворит его самого из внешнеполитического ведомства.)
«Важно отметить, что такая политика
не имеет ничего общего с игрой на публику: с угрозами, шумихой, театральными жестами, призванными продемонстрировать «крутизну». Реагируя более
или менее рационально на политические
реалии, Кремль в то же время становится
абсолютно несговорчив, когда задеты соображения престижа».
Иными словами, глупо унижать любую
страну, тем более такую могущественную, неуверенную в себе, тонкокожую,
как Россия. Как тогда следует вести себя
Америке? Вот его видение 1947 года.
«Это скорей вопрос, до какой степени
Америка может создавать среди народов

С волной
антикоммунизма
аналитический
гений Джорджа
Кеннана оказался
не у дел.
О нем можно сказать
известной фразой:
«Он был прав,
но прав раньше
времени»
мира впечатление, что она знает, чего хочет, успешно справляется… с ответственностью мировой державы и обладает духовной силой, способной прокладывать
собственный курс среди идеологических
течений современного мира. В той степени, в какой такое впечатление будет
устойчиво создано, цели Русского Коммунизма будут казаться надуманными и
вздорными, надежды и энтузиазм сторонников Москвы будут угасать, а внешняя политика Кремля сталкиваться все с
новыми и новыми трудностями».
Первым инструментом, призванным
привлечь внимание мира к себе и отвлечь его от Москвы, был план Маршалла по восстановлению истерзанной
войной Европы. Этот план был разработан группой сотрудников отдела Госдепартамента США по политическому
планированию внешней политики, руководимого Кеннаном.
Маршалл сопроводил объявление этого плана следующими словами: «Наша
политика не направлена против какойлибо страны или идеологии, она направлена исключительно против голода, нищеты, отчаяния и хаоса. Ее целью должно
стать возрождение работающей мировой экономики, что поможет созданию
экономических и политических условий,
в которых свободные институты смогут
нормально существовать».

«Проект Солярий»
Брандт Айерс. Президент Эйзенхауэр
еще раз пригласил Кеннана как главу
одной из трех комиссий на «Проект Солярий». Что делать с Россией? В этом
должны были разобраться эксперты Госдепа, Минобороны и разведки. В течение шести недель команды изучали три
возможных сценария. Выдавить Россию
из Восточной Европы, что равносильно
войне. Перейти черту, а это и есть война.
Или избрать политику «сдерживания» по
Кеннану.
Подобное упражнение никогда более
не повторялось – оно бы очень пригодилось нашему следующему президенту при выработке политики на Ближнем
Востоке. А тогда главы трех конкурирующих команд защищали свои тезисы и
предложения в библиотеке Белого дома
в присутствии президента Эйзенхауэра
и высших должностных лиц дипломатического, военного и разведывательного
сообществ.
Из 45-минутного заключения, которое
без бумажки сделал Айк, явствовало, что
ставка сделана на политику сдерживания.
С антикоммунистической волной, поднявшейся до истерических высот и залившей Конгресс по самый купол, кеннановский аналитический гений оказался
не у дел. О нем можно сказать известной
фразой: «Он был прав, но прав раньше
времени». Он ушел в отставку и удалился
в Принстон преподавать и писать, и делал это блистательно. В последние годы к
Кеннану вернулось одиночество. Он дожил до 101 года. Его изоляцию от международных дел облегчала лишь Аннализа.
Над пожилой парой время оказалось не
властно.
Но даже в этом возрасте острота ума
и пророческий талант не изменили ему.

ИЗ АРХИВА АВТОРОВ

WWW.SOVSEKRETNO.RU

ИЗ АРХИВА АВТОРОВ

18

Брандт Айерс и «вождь расистской реакции»
Джордж Уоллес (справа).
На левом фото: посол США в Москве Джордж
Кеннан с семьей, 1952 год
Он написал своему племяннику в тот
момент, когда президент Буш готовился
вторгнуться в Ирак: «То, что делается сегодня, это нечто такое, от чего мы никогда уже не сможем восстановить страну,
которую мы с тобой знали».
А. Пумпянский. Сам того не ведая,
Брандт Айерс заплатил мой личный должок перед Джорджем Кеннаном. Эта фигура меня давно манила. Книги Кеннана
на моей полке составили небольшую
горную гряду, которую должно было преодолеть прежде, чем запрашивать у него
интервью. Так или иначе, оказавшись в
Принстоне, я на штурм не решился, но
все пребывание в этом университетском
городке прошло под знаком его притяжения. Вот здесь он живет, здесь работает в библиотечном зале, а здесь общается со студентами. Альберт Эйнштейн
после бегства от фашизма и войны также
обосновался в Принстоне. И не только
он. Принстон дал больше лауреатов Нобелевской премии, чем вся наша страна,
прошлая и нынешняя.
Если гармония и достижима в человеческом сообществе, то именно здесь,
вдали от шума и ярости повседневных
забот. Красота природы и аристократичная архитектура, богатство и академическая свобода, покой и воля. Вообще-то
истинные центры мироздания – прибежища человеческого разума и духа – не
кварталы правительственных зданий, и
даже не биржи и мировые банки, а университетские центры класса Оксфорда
или Кембриджа, Гарварда или Принстона...
Брэнди говорит, что уже и не упомнит,
сколько раз они с женой Джозефиной
были в России. Джози опекала самые
разные проекты американо-российского сотрудничества, в частности, гастроли
театра Маяковского в США. С тех пор они
тесно дружат с актерами этого театра.
А еще она крестная мать трехлетней
русской девочки, которую регулярно навещает в Москве. И – потрясающая женщина!
В «Аннистон стар» неплохой международный отдел, что не просто редкость. Самодостаточность американцев
хрестоматийна, критики называют это
американской провинциальностью. Нынешний Президент Соединенных Штатов
произносит названия ряда стран с ошибками. А тут маленькая провинциальная
газета считает своим долгом создать для
своих читателей мировую панораму. И в
ней существенное место принадлежит
России. Чудеса!

Библию и «Плейбой»
не брать!
Брандт Айерс. Когда в ноябре 1975 года
мне предложили принять участие в организованной Государственным департаментом поездке двенадцати молодых
журналистов в Советский Союз, я пришел в крайнее возбуждение. Это было
мое первое большое иностранное приключение.

Маргарет, ей тогда было пять лет, была
встревожена. Про Советский Союз она
много слышала или видела по телевидению. Советская Россия была нашим врагом, и она боялась, что они сделают с ее
отцом что-то плохое. Стараясь ее успокоить, я нащупал одну из ее слабостей. Она
любила снег. «Маргарет, – вкрадчиво сказал я ей, – Россия – это то место, где хранятся семена снега. Я тебе их привезу».
Сомнения у нее оставались, но ради
семян снега она была готова рискнуть
отцом.
Наша маленькая журналистская команда встретилась в Вашингтоне для
брифингов в штаб-квартире Американского совета молодых политических
лидеров, где мы узнали про советскосиамских близнецов – партию и правительство, сросшихся спинами в единую
властную систему.
Среди предупреждений, которыми нас
заботливо снабдили, было не брать с собой в багаж Библию и «Плейбой» – оба
издания были в СССР равно под запретом.
Прилет в Шереметьево предвещал увлекательную, но мрачноватую поездку.
Аэропорт напоминал огромный грязносерый сарай с неулыбчивым персоналом, менее всего расположенным помогать вновь прибывшим. К счастью, наши
англоговорящие хозяева имели официальный статус, и вскоре мы уже ехали по
улице Горького, где номер 508 в полупустой гостинице «Интурист» станет моим
пристанищем на ближайшие три недели.
С той поры события длиной в 32 года –
волны реформы, а ныне реакции – захлестывавшие страну, изменяли ее облик
снова и снова.
Я помню, как меня удивлял официальный язык, особенно речевки о «новом
советском человеке» – странном порождении системы, у которого действительно не было ни матери, ни памяти.
История для него началась в 1917 году с
высадки космического корабля «Ленин»,
прилетевшего с планеты «Маркс».
Падение системы, которая казалась
такой прочной, произошло так стремительно, как никто у нас ни в правительстве, ни вне его не мог себе вообразить.
Когда я снова приехал в Москву в начале
1988 года, журналисты и официальные
лица откровенно говорили об афганском
тупике, как о «нашем Вьетнаме». Пару лет
спустя Берлинская стена, разделявшая
два мира, выглядела так, будто ее сжевали гигантские крысы, Горбачёв был все
еще президент, но Советского Союза уже
не существовало. Противоречия социализма, имперское бремя, непомерные
военные бюджеты оказались не реформируемы. Горбачёв прикончил холодную
войну. Но вместе с ней наступил конец
СССР и КПСС.
Это были годы, когда нам казалось, что
Россия вот-вот освободится от печального наследия своей горькой истории
и присоединится к США и Западу на залитой солнцем равнине демократии.
При горбачевской гласности русские, по
крайней мере, могли прочесть в газетах
или узнать по ТВ нефильтрованные новости и, что еще важней, правду о собственной истории при коммунизме.
Казалось, Восток и Запад движутся
вместе.

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

И тем не менее даже тогда отдельность
России от остального мира была для
меня очевидной. Эта отрезанность вызывала у меня ассоциации с американским
Югом моей молодости.
У нас, у южан, тоже была тяжкая история. Мы пережили опустошение войны,
бушевавшей на нашей территории. Мы
познали горечь поражения, лишения,
изоляцию и, что хуже всего, презрение
народов с более удачной судьбой. Наложение этого опыта на несравнимо более
тяжелую историю дает мне ключи к русской душе.
Как южанин, я могу понять такого рода
культурную реакцию.
…Русской журналистке показалось,
что я сказал, что мы боимся России. На
лице у нее появилась победная улыбка,
противник невольно разоблачил себя
этим признанием. Я уточнил: «Да нет, мы
боимся ЗА вас…» В последний вечер того
моего первого визита я поделился этими
мыслями с молодой женщиной – корреспондентом «Совьет Лайф». Это ведь действительно страшно, когда ночью в твою
дверь может постучать секретная полиция. Она прореагировала раздраженно:
«Некоторые относятся к нам так, будто
мы вовсе и не люди».
Вот он – секрет популярности путинской растущей враждебности к Западной
Европе и США.
Россия, которую унаследовал Путин,
напоминала гиганта-паралитика, который яростно пытается и не может привести в движение свои руки и ноги. Боль
и горечь заглушали все остальные чувства. Путин нашел источник этой боли –
в настырных журналистах и унизительной политике США и Европы.
Путин разыгрывает классическую партию южного демагога, эксплуатирующего
страхи и неуверенность народа, которому
история была злой мачехой. Он вслед за
Китаем исповедует новую идеологию –
«рыночную диктатуру». Эта система правления позволяет свободный рынок, но
подавляет демократию и свободу выражения, особенно в СМИ…
Так или иначе, Россия и Запад разбегаются, и это будет продолжаться какое-то
время.
Однако непохоже, что вооруженная
враждебность России к Западу вернется
вновь. Хотя бы потому, что нас объединяют общегуманистические симпатии.
Я это остро ощутил еще в 1975 году, когда
на прощание русские друзья подарили
мне семена снега из пластика.
Маргарет с удовольствием посеяла эти
семена, когда я вернулся домой. Но несколько дней спустя мрачно сообщила:
«Папа, они не растут».

Москва – Алабама
А. Пумпянский. Мысль о том, что Россию
и его родной американский Юг сближает
опыт схожих исторических испытаний,
Брандтом выношена. Она может показаться экстравагантной. Но мы ищем ассоциации в собственном опыте, где еще
их искать? И его понимание зиждется
на сочувствии. Сейчас в это трудно поверить, но к 60-м годам ХХ века США,
светоч демократии и самая футуристическая страна мира, сохраняла на части
своей территории – на американском
Юге – остатки самой архаичной системы
на Земле. Расизм – прямой наследник рабовладения. Рабовладение было побеждено в ходе Гражданской войны Севера и
Юга. Расизм остался не просто де-факто,
но и де-юре.
Один человек – один голос. Это азбука демократии. Негры на американском
Юге не голосовали. Они людьми не считались. Объявление у входа в парк «Неграм и собакам вход воспрещен» – не
скверная шутка. Такое было в порядке
вещей. В автобусе негр – любой, старик
или беременная женщина – должны
были уступить место любому белому.
Негры не могли претендовать на равное
место в жизни – в буквальном смысле
слова. Сегрегация была не ругательным
словом, а нормой, свято соблюдавшейся
в школах, университетах, при приеме на
работу.
Борьба за гражданские права черного населения стала главным содержанием американской жизни в те годы.
В ней были свои герои и святые: ма-

АР

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Президент США Дуайт Эйзенхауэр (на фото) пригласил Кеннана в качестве главы одной
из трех комиссий на «Проект Солярий»: что делать с Россией?
ленькая черная девочка, которая под
улюлюканье расистской толпы шла в
сопровождении федеральных агентов
в до того лилейно белую школу… Три
молодых активиста – двое белых и один
черный – едва ли не заживо зарытые в
землю штата Миссисипи… Ну и, конечно, Мартин Лютер Кинг… Идолом и вождем расистской реакции был Джордж
Уоллес. «Сегрегация навсегда!» – заявил он в инаугурационной речи. Четырежды избранный губернатором (1962,
1970, 1974, 1982 гг.) – в своем штате
Алабама он был царь и бог. Вплоть до
того, что в 1964 году посадил на свой
пост жену. Уоллес стал общенациональной фигурой. Четырежды (в 1964,
1968, 1972 и 1976 гг.) баллотировался
в Президенты США, собирая миллионы
голосов. За его откровенно расистскую
программу голосовали отнюдь не только на Юге…
Из этой истории есть несколько уроков. Главный и позитивный – то, как
Америка сумела совладать – во всяком
случае, на политическом уровне – с проблемой, казавшейся неизлечимой. Фактически это была настоящая Реформация – законов, порядков, традиций, духа.
Начиная с братьев Кеннеди, ее в течение
нескольких десятилетий последовательно и бескомпромиссно, невзирая на
жертвы, проводила федеральная власть
и лидеры Нового Юга – такие, как губернатор Джорджии Джимми Картер.
Другой, весьма поучительный урок: как
уязвима демократия и как легко она превращается в орудие узурпации в руках
умелого демагога. Игра на ожиданиях толпы, на ее страхах и предрассудках – очень
эффективное средство. Это и есть феномен Уоллеса. К слову сказать, он был паралитиком – после того, как пуля убийцы
достигла своей цели. Уоллес выжил, однако вся нижняя часть его тела от поясницы
осталась недвижима. С той поры передвигался он только на коляске, что, впро-

чем, не сделало его менее напористым и
агрессивным. «Я парализован лишь наполовину!» – орал он на митингах к восторгу
своих сторонников, которые прекрасно
понимали, что он хотел сказать. Правительственные жлобы, просиживающие
кресла в Вашингтоне и ничего не делающие для народа, – вот кто настоящие стопроцентные паралитики…» С этим были
готовы согласиться все.
(Помните героя фильма Скорцезе
«Таксист» в исполнении де Ниро? Прототипом для него послужил стрелявший
в Уоллеса 21-летний Артур Бремер. Суд
присяжных штата Мэриленд, где было
совершено покушение, приговорил его к
53 годам тюрьмы, то есть до 2025 г. В конце прошлого года Бремер был отпущен
на поруки за хорошее поведение.)
Брандт вспоминает одну из своих
встреч с Уоллесом, который в разгар
борьбы за гражданские права черных
говорил белым южанам: мы правы, потому что мы лучше, чем эти чужаки и пришельцы с Севера.

На ринге с Уоллесом
Брандт Айерс. Принципиальному противнику Уоллеса, мне было любопытно
посмотреть, как он изменился со времени прошлых кампаний. Шанс представился, когда в ходе праймериз 1974
года наша редколлегия интервьюировала кандидатов на главный пост в штате.
Раньше, приходя в «Стар», он направлялся прямиком к наборщикам, верстальщикам, типографским рабочим. Там были
его голоса. В ньюсрум и в кабинетах, где
готовились редакционные мнения, ему
ничего не светило, он и не думал туда заходить. Зато в остальной части здания он
чувствовал себя как дома. В этом году все
было иначе.
Губернатора Уоллеса на коляске вкатили в мой кабинет в четверг днем 28 марта. Беседа началась трудно. Физически

19

ощущалось, что между нами пропасть.
Возможность разрядить обстановку дала
книга Нила Пирса «Самые Южные Штаты
Америки». В ней Нил довольно пространно процитировал меня – что я думаю об
Уоллесе вне расизма. Я отчеркнул цитату
и передал книгу Уоллесу. Он прочел, посмотрел на меня довольно доброжелательно и сказал: «Черт побери, Брэн…
дит, не так уж мы и далеки друг от друга».
Его реакция дала мне возможность задать вопрос, который не задашь в формате «Встреч с прессой».
«Мы не должны бы быть слишком далеки, Джордж. – сказал я. - Ты всегда говорил,
что ты на стороне маленького человека.
Мы тоже. Я унаследовал эти принципы
от отца. Он всегда говорил: «Долг газеты
быть защитником самого беззащитного
из ее подписчиков». Наша политика – ее
начал отец, а я продолжаю – защищать
дело маленького человека. Но Джордж,
не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, как выглядит этот «маленький человек» в Алабаме, на американском Юге,
во всех Соединенных Штатах. Это черный
человек. Мы старались дать ему голос,
быть на его стороне, потому что более
бесправного существа в стране не было и
нет. А ты, Джордж, никогда этого не делал.
Почему?»
Уоллес молча уставился в свои бесполезные ноги. Пауза затянулась. Никакого
ответа. Ни острых реакций опытного полемиста, ни длиннющих разъяснений, в
которых можно утопить аудиторию, ни
попыток прикрыть древнее зло ссылками
на традицию или канон. Не было обмана,
как не было, конечно, ни извинений, ни
оправданий. Это был не его стиль. Мне
кажется, я увидел в лице Уоллеса, в его
бессловесном ответе невольное признание того, что его победы достались слишком большой ценой и что в глубине души
он, может быть, хотел бы, чтобы все было
немного по-другому. Однако политик –
всегда политик, он должен использовать
любую ситуацию. Встреча закончилась, и
я проводил его до машины. Его мощные
руки крутили колеса коляски. У машины
он взял мою правую руку в свою левую и,
глядя снизу вверх мне в глаза, сказал: «Я
надеюсь, Брандт, что на этот раз ты поддержишь меня. Это поможет укрепить
мой дух».
Как отвечать на просьбу паралитика?
Что можно сказать человеку, который отстаивал все самое ненавистное в жизни
нашего Юга? Человеку, который менялся,
но чья непростительная демагогия отбросила страну далеко назад? Человеку, которого у тебя и в мыслях не было поддерживать… «Я тебе обещаю одну вещь, – сказал
я. – Мы не сделаем ничего, что могло бы
задеть твои чувства».
Фирменное чувство юмора Джорджа
Уоллеса запечатлелось на подписанной
им фотографии той встречи. На ней мы
выглядим, как два боксера, когда они,
сойдясь в центре ринга, только-только
коснулись друг друга перчатками. Он написал: «Нет таких проблем, которые мы
не могли бы разрешить. Если, конечно,
глядеть по-моему».
Узнаю Уоллеса образца 1966 года,
еще твердо стоящего на ногах и яростно швыряющего дротики и копья в либералов и федеральное правительство.
Я имел дерзость прийти на его митинг
в Оксфорде – городке-близнеце моего
родного Аннистона. Невозможно ощутить дух кампании, не вдохнув его непосредственно, и Уоллес меня не подвел. «Ну а где был этот либеральный
редактор «Аннистон Стар», когда вам
поднимали налог на коммунальные
расходы? – вдруг воскликнул он. – Так
вы знаете, где он был? – многозначительная пауза. – Он сидел в баре и потягивал чай, причмокивая!» И он даже
изобразил это причмокивание – к вящей радости толпы.
Восемь лет спустя на памятной встрече в «Аннистон Стар» я возвратил ему
должок. «Ты ведь тогда солгал людям,
Джордж. И ты знаешь, что солгал. Ты доподлинно знаешь, что это был не чай…»
Удар он принял достойно – промолчал.
Честь, которую он мог оказать очень немногим политикам и никогда – журналистам.

Аннистон–Москва

20

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Убить Билла

Брандт АЙЕРС,
Александр ПУМПЯНСКИЙ
Публикация 2008 года
Александр Пумпянский. Айерсы – знаменитая и чтимая в Алабаме фамилия.
Отец Брандта по кличке Полковник во
время Первой мировой войны был офицером, но прозвище получил не поэтому.
Так его прозвал друг – губернатор Том
Кимби, чьей избирательной кампанией
он руководил. Он прославился не только
на поприще политики: был врачом, фармацевтом, предпринимателем, даже миссионером в Китае. Но, наверное, главной
миссией считал то, что делает в родном
городе и штате. Либерализм – это свобода знать, а он был убежденным либералом. Каким бы медвежьим углом ни
был Аннистон (Алабама), его сограждане
должны быть в курсе всего, что происходит вокруг, – в штате, в Штатах, в мире.
Газета «Аннистон Стар», которую он основал и редактировал 54 года до самой
смерти в 1964 году, была важной частью
этой миссии.
От отца Брандт Айерс унаследовал и
газету – став ее первым пером, издателем и владельцем – и миссию. Он построил новый дом для редакции за тридцать
миллионов долларов, для чего пригласил молодого архитектора из Нью-Йорка.
Архитектор увидел редакционный дом
как современный вигвам, вернее деревню из нескольких вигвамов, соединенных друг с другом в форме трехконечной
звезды. В одной линии расположились
редакционные помещения, в другой –
реклама и распространение, в третьей –
типография, в которой печатаются многие издания штата. По мере необходимости нетрудно пристроить и новые
модули. Вигвамы стоят прямо в лесу, так
что олени из чащи подходят к огромным
стеклянным стенам и смотрят, нимало не
смущаясь, как журналисты сражаются
с вечной горячкой.
Недавно Брандт Айерс и его сестра передали все акции газеты в распоряжение
специально созданного некоммерческого фонда «Айерсовский институт общинной журналистики». Общественный статус, решили они, надежно гарантирует
миссию независимого и качественного
информирования и просветительства,
завещанную отцом, на будущее.
Неудивительно, что особые отношения связали этого либерала с юга с двумя
американскими президентами-демократами, выходцами из южных штатов –
Джимми Картером и Биллом Клинтоном.

Как складывается репутация политика? Что зависит от личности
и что – от обстоятельств? Об этом – продолжение историй
американского журналиста и издателя Брандта АЙЕРСА
и его российского коллеги Александра ПУМПЯНСКОГО

Джимми Картер – один из самых противоречивых президентов в новейшей
истории США. В ходе выборов 1976 года
он был «темной лошадкой» среди кандидатов. Самым неопытным, даже наивным. И тем не менее, выиграл гонку за
Белый дом у куда более титулованных
и известных. У него один из самых высоких IQ, он трудоголик и порядочный
человек. Все это он доказал весьма убедительно в своей после-президентской
жизни, активно участвуя в разрешении
глобальных кризисов и миротворчестве,
за что был награжден даже Нобелевской
премией мира. Но что поделать с репутацией президента-неудачника, которая тянется за ним шлейфом! Конечно,
на старте ему сильно повезло. Джимми
Картер пришел в Белый дом после Вьетнама и Уотергейта на волне разочарования публики традиционными политиками. А под занавес сильно не повезло.
Когда безбашенные иранские студенты
захватили американское посольство в
Тегеране – это было нечто невиданное
в международных отношениях. Что делать – послать коммандос? Картер дал
добро на операцию по спасению заложников. Как назло, поднялась песчаная
буря, вертолеты не вышли к цели, заплутав в пустыне. Позор!.. Объявлять войну
Ирану?Несоразмерно и глупо. То есть,
сейчас-то этим никого не удивишь. А тогда в новинку были и беспредел новых
врагов США, и беспомощность американского гиганта. А американская общественность волновалась и негодовала. И
обвиняла в бездеятельности своего президента. Слабак… Неудачник…

АР

Картер. Триумф и отчаяние

Президент Клинтон показал рукой на высокие окна и сказал:
«Ну как можно заниматься сексом при таких окнах?»
Брандт Айерс. Президентство Джимми Картера вознесло южан на самую вершину гордости, чтобы потом низринуть
с нее – в пучину унижения и отчаяния.
Президент-южанин означал, что каинова
печать греха и отчужденности смыта со
лба и что нация приняла Юг в свое лоно.
В ту весну 1979 года крайне встревоженный неспособностью президента оправдать массовые надежды, я отправился в
Белый дом, чтобы поговорить накоротке
с его старшими сотрудниками.
Мне важно было донести в его коридоры настроение улицы. Подскочила инфляция, на бензоколонках росли хвосты
очередей, а правительство и конгресс
топтались в нерешительности. Первым,
с кем я встретился, был человек, чья
должностная обязанность – держать
руку на пульсе общественного мнения,
в то время Пэт Кэделл. «Люди предо-

ставлены сами себе, они не чувствуют
никакого руководства из Белого дома.
Что с вами, братцы, происходит, черт подери?» Он сказал, что его опросы общественного мнения говорят то же самое,
и добавил: «Поговори с Розалин». Не с
президентом, а с его женой. Много лет
спустя, уже после получения Нобелевской премии мира, во время перерыва
на конференции «Жилище для человечества» в Аннистоне, на которой он председательствовал, Джимми признался: «Она
лучший политик. Она ее больше любит».
Политик, который не любит политику?
Я открывал это раз за разом, Джимми
Картер – сложный человек.
В следующий заход в Белый дом я находился в кабинете Джеральда Рафшуна,
директора по связям с общественностью, когда раздался звонок. Положив
трубку, хозяин кабинета сказал: «Розалин

ждет тебя в Комнате с картами. Чтобы я
не потерялся, Джерри проводил меня по
подземному переходу, ведущему из старого административного здания в Комнату с картами – на первом этаже в югозападном крыле резиденции. Розалин
была уже там, миниатюрная и миловидная, на лице смесь сомнения, ожидания и
тревоги. Это такой женский тип, который
делает ее обладательницу более хрупкой, чем на самом деле. После короткого
обмена любезностями мы сели. С ее стула с высокой прямой спинкой открывался вид на карты, по которым Франклин
Делано Рузвельт следил за ходом Второй
мировой войны. Она спросила, что меня
беспокоит. В ответ услышала не слишком
патриотичный спич о низком уровне национального духа, который я заключил
следующими словами: «Розалин, президент – глава американской семьи, так
люди привыкли смотреть. Когда семье
плохо, когда она страшится чего-то или
не уверена в себе, как это сейчас и происходит, мы ждем, что глава семьи усадит
всех на кухне и напомнит, кто мы такие.
Скажите нам, что делать».
Ее ответ меня поразил. «Брэнди, что мы
можем сделать? Джимми не знает». Эти
два простых предложения словно выбили
табуретку из-под стихийной веры – быть
может, и странной для 44-летнего человека, но которая у меня точно была. Веры
в то, что существа высшей породы занимают центр нашей общественной жизни,
который размещается здесь, в Овальном
кабинете. И что этот центр защищен и
прочен. Мне могут возразить, что двойная агония Ричарда Никсона и Линдона
Джонсона в немалой степени демистифицировали институт президентства, но я
все еще верил в силу, исходящую от президентской печати. Наверное, потому что
хотел в это верить. Позже мне предстояло
убедиться в уязвимости каждого, кто окажется в Овальном кабинете.
Чуть придя в себя, я ответил: «Розалин,
вам стоит организовать череду обедов,
пригласив на них людей авторитетных,
тех, кто может здраво судить о состоянии
страны и кто не побоится сказать президенту все начистоту». Она согласно кивнула и поставила точку в беседе: «Подготовь список».
Что я немедленно и сделал. В старом
административном здании на помощь
мне пришла Линда Пик – помощница
в департаменте общественных связей,
светлая молодая голова. Ей-то я и продиктовал ряд имен. Заветный список
включал корреспондента CBS Чарльза
Кюро и главу одной из самый респектабельных служб, изучающих общественное мнение, Дэниела Янкеловича. Увидев
список, Пэт Кэделл немедленно и решительно вычеркнул Янкеловича: «В этом
Белом доме будет только одна служба
общественного мнения». Он поразил
меня тогда как человек блестящий и абсолютно аморальный. Он безусловно выделялся в компании доброжелательных
выходцев из Джорджии: о себе он думал
куда больше, чем о судьбе президента.
Вернувшись в свой номер в отеле
«Мэдисон» – голова кругом от событий
дня – я, глядя в зеркало, задал себе вопрос: «Неужто это одно из тех мгновений,
которые меняют весь ход жизни?» Я не
знал, что нас ждет, но мысленно парил
высоко. Это чувство мистического ожидания лишь окрепло, когда на следующий день президент Картер, увидев меня
на встрече в Восточной комнате, бросил:
«Я так понимаю, что ты придешь к нам сегодня на ужин».

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

…Опытом, который меняет течение
жизни, это не стало. В Кэмп-Дэвиде состоялся домашний саммит, увенчанный
возможно, самой блестящей и решительной речью за все президентство
Картера. Вскоре он отправил в отставку
пару министров. И… все. Больше никаких драматических шагов, укрепляющих
дух нации. Следующая новость, пришедшая из Белого дома: первое семейство
отправляется в круиз вниз по Миссисипи. Диагноз был поставлен, лечения не
последовало. Доктор уплыл на пароходе в отпуск.
А вскоре, 4 ноября 1979 года, иранские
студенты захватили американское посольство в Тегеране, и по мере того, как
кризис изнурительно не кончался, президент выглядел все более деморализованным и все менее собранным – в последние отчаянные месяцы президентства…

Александр Пумпянский. Брандт много
общался и с другим южанином – Биллом
Клинтоном, в том числе и в самые драматические дни его президентства – в
разгар «дела Моники Левински». И смех
и грех. Какое вообще отношение имеет
секс к демократии? «Овальный секс»…
ха-ха. Да каждый второй, если не первый, обладатель высокого кабинета знает, что это такое… Что за лицемерие?
Любовницы, интрижки – то, что украшает
французского президента, ставит американского перед угрозой импичмента.
И тоже ведь не всегда. Джон Кеннеди был
секс-символом, не менее безотказным,
чем Билл Клинтон. Но кто-нибудь бросил
в него камень? А Клинтона чуть не забили камнями. «Убить Билла!..»
В американской демократии, конечно,
немало экзотики. Пере­считывать столько раз голоса во Флориде, чтобы избрать
Джорджа Буша-младшего! Нет, в ней точно есть грехи почище секса.
Если первая на нашей памяти попытка
импичмента Президента США была трагедией – за Никсоном тянулось злодейство в форме прослушки противников во
время выборов, то вторая – не иначе как
фарс. Не так ли? Но, между прочим, по
нашим меркам, прослушка – тоже не бог
весть какое политическое преступление.
Попробуйте на этом основании снять с
работы хотя бы милицейского начальника. Значит ли это, что наша демократия
более здоровая?
Демократия – это не награда, это скорей узы. Власть, дай ей волю, тяготеет к
абсолютизму и вседозволенности – нам
ли этого не знать. Регламент и прозрачность навязывает ей демократия. И развитие демократии – это когда регламента
и прозрачности становится все больше
(чтобы произвола было меньше). Развитая демократия – это когда то, что позволено быку, не позволено Зевсу. Пятно на
платье Моники Левински – и на репутации Билла Клинтона – это подтвердило
самым буквальным способом.
Брандт Айерс. Белый дом в тот вечер
12 февраля 1998 года был тих и фактически безлюден. Это был день рождения
Линкольна, праздник, который широко
не отмечается, и так получилось, что
мы – моя жена Джозефина, дочь Маргарет и я – были единственными гостями
первого семейства – Билла и Хиллари
Клинтон.
После ужина мы находились в знаменитом Соляриуме. Клинтоны облюбовали
эту комнату для себя. В ней всегда много
солнца, к тому же она расположена на
отшибе – это отличало ее от других, более официальных помещений – Королевской спальни, Линкольновского номера
и других. Эта комната была знаменита
отнюдь не интимными подробностями.
Именно здесь состоялась беседа Эйзенхауэра с Джоном Фостером Даллесом за
несколько недель до вступления Айка в
должность. Они обсуждали отношения с
Советским Союзом в свете смерти Сталина и начинающихся волнений в Берлине.
Позже именно в этой комнате бывший
пятизвездный генерал высказался против ставки на применение военной силы
для вытеснения СССР из Восточной Европы и поддержал план Кеннана. Теперь вы
знаете, почему этот проект получил название «Солярий».

из архива автора

Клинтон. Виски
с президентом

Президент Картер и Брандт Айерс (слева) в Белом доме. На фото надпись Картера: «Моему доброму другу
Брандту Айерсу»

Тема, которую мы обсуждали с Клинтонами, не поднималась до таких высот,
но тоже была существенна: как помочь
рабочему люду – жертвам глобализации.
Я как раз направлялся на конференцию
с такой повесткой дня в Дичли-Хаус –
научно-исследовательский центр близ
Оксфордского университета. Несмотря
на широту ума президента и его всем известную увлеченность мировыми решениями, его воображение было бессильно предложить необходимое лекарство.
Переложив решение принципиальной
задачи на плечи мировых лидеров будущего, мы принялись обсуждать, каковы
могут быть первоочередные шаги. Тут
вмешалась Хиллари. «У нас в экономическом докладе были кое-какие идеи», –
сказала она и отправилась за документом. Вскоре она вернулась с перевязанной тесемкой папкой толщиной два дюйма. Быстро проглядев содержание, она
воскликнула: «Вот то, что нам надо, на
100-й странице». Там излагались паллиативные решения типа профессионального переобучения.
Вскоре после этого, сославшись на
зимнюю простуду, она ушла, а президент
повел нас на экскурсию по особняку,
большая часть которого была мне знакома по предыдущим визитам в качестве
«внештатного советника» президентов
Картера и Клинтона. Именно тогда призрак, с некоторых пор поселившийся в
этом доме, дал о себе знать. Имя Моники
Левински три недели назад стало притчей во языцех. Стоя перед своим письменным столом в Овальном зале, президент показал рукой на высокие окна с
видом на Розовый сад и сказал: «Ну как
можно заниматься сексом при таких окнах?!» Одно из окон, как раз за его письменным столом, имело для него особый
смысл. Иногда поздно вечером он разворачивался в кресле лицом к этому окну
и из темноты своего кабинета пристально вглядывался через Потомак туда, где
с противоположного берега на Белый
дом взирал со своего монумента автор
Декларации независимости Томас Джефферсон. Так что предположительно они
могли встретиться взглядами.
Оказавшись в святая святых личного
пространства президента – в семейной
столовой и в забитом рабочем кабинете,
Джозефина и Маргарет переглянулись
так красноречиво, что слов и не понадобилось. «Это было здесь». Так оно и было,
как позже с порнографической дотошностью и с шокирующими подробностями
подтвердила команда расследователей
специального прокурора Старра. Корпус национальной прессы уже объявил,
что президенту пришел конец, хотя обозревателей и смущала бесчувственность
публики, скандал ее не заводил.
Широкой публике было давно известно, как расцветало обаяние Клинтона
в присутствии женщин. Те из нас, кто, как
и я, в 1970–1980-е годы активно участвовал в антисегрегационном движении
и ратовал за Новый Юг, делали ставку на

него как на потенциального президента.
Конечно, мы слышали про его подвиги
на женском фронте и волновались, не
повредят ли они его шансам на избрание. Ультраправый миллиардер из Питтсбурга Ричард Меллон Скайф потратил
миллионы, чтобы подорвать репутацию
Клинтона. Журнал The American Spectator
получил 1,3 миллиона долларов на свой
«Арканзасский проект», целью которого
было забросать Клинтона грязью. Кстати,
Пола Джонс, распечатавшая уста Моники
Левински, была открытием как раз журнала Spectator.
Но публика, которая, как принято считать, верит всему, что говорят и пишут
про политиков, похоже, готова была закрыть глаза на мелкие интрижки, коль
скоро обладатель высокого кабинета
справляется со своей работой, а Клинтон, в их глазах, справлялся с ней хорошо. Экономика энергично развивалась,
госдолг сокращался, он, как и обещал,
реформировал систему социального
обеспечения, и страна ни с кем не воевала. Президент, однако, не знал, чем
закончится для него эта история, и сама
мысль о том, что его семья узнает, что
слухи верны, была для него нестерпима.
Увы, они были верны, и президент должен был пройти через немыслимое унижение, непереносимое даже для таких
сильных и уверенных в себе людей, как
Клинтон. И он ушел в отказ, он все отрицал. Что этот отказ и это испытание говорят нам о характере человека?
Если собрать воедино мнения популярных психологов, страстных противников и сторонников, возникнет портрет
сложного и противоречивого человека,
сотканного из слабостей и силы. Детство
его прошло без мужского примера, который помог бы подростку выработать
внутренний компас. Тем не менее Билл
Клинтон рос, демонстрируя качества
признанного вожака, талантливого музыканта и блестящего студента. Джорджтаун, Йелль и Оксфорд сильно расширили кругозор выходца из бедного южного
штата. Однако интеллект и обаяние не
слишком помогли ему в первом же испытании его характера, когда он получил
повестку о призыве в армию во время
Вьетнамской войны. По-мужски было
бы заявить, что он отвергает призыв из
принципа. Он поступил по-иному. Избежать призыва помогли сомнительные
свидетельства и связи.
Куда более тяжелый моральный выбор стоял перед ним в тот февральский
вечер, который мы провели вместе. Его
отпирательства рушились под напором
Кеннета Старра, своей безжалостностью
напоминавшего инспектора Жавера из
«Отверженных» Виктора Гюго. Позже,
когда пленки неопровержимо доказали, что у президента со стажеркой был
оральный секс, Клинтон был вынужден
сделать свое стыдное признание семье,
стране и миру.
Доклад комиссии по расследованию
был так подробен, будто ставил своей за-

21

дачей потрясти воображение старика с
комплексами. Билл Клинтон стоял голый
перед всем белым светом. Предав семью
и друзей, которые его поддерживали и в
его отказе, он остался один-одинешенек
в окружении своры борзых и гончих –
врагов и прессы.
Удар за ударом, что обрушивались на
него, были способны поставить на колени и заставить молить о пощаде даже
очень сильного человека. Либо сжечь
все внутри холодным огнем ненависти.
Жажда мести могла подтолкнуть к выводу, что врагов надо уничтожить любыми
способами. Он избежал этого искушения
по двум причинам. Два спикера палаты
представителей Конгресса вынуждены
были уйти в отставку – у обоих всплыли
адюльтерные истории. Вторая причина – здравый смысл публики. Раньше,
чем национальная пресса, люди почувствовали, что это политический суд Линча. «Ничего не могу сказать по поводу его
морали, но он не делал никому зла, и он
хорошо делает свою работу», – так они
рассуждали.
Клинтон выдержал чудовищное давление с достоинством, не опустился до
мести и продолжал работать. Поразительное дело – за то время, что шла процедура импичмента, уровень одобрения
его общественностью вырос, а некоторые из его рьяных противников в Конгрессе потерпели поражение. Сенат его
оправдал – ровно год спустя после той
нашей встречи. А когда он покидал свой
пост, его рейтинг превосходил аналогичный рейтинг Рональда Рейгана. Избранная им в дальнейшем роль барабанщика, который выбивает из миллиардеров
деньги на борьбу с голодом и нищетой
в мире, добавляет еще один штрих в характер этого человека.
Впрочем, все это еще было в будущем,
когда мы трое в сопровождении Бастера – семейного любимца, лабрадораретривера – завершали экскурсию по
уютному и интригующему личному кабинету президента на семейном этаже. Ему
хотелось выговориться, излить душу. Он
старался сдерживать себя, но было видно, как он зол и подавлен. Было уже за
полночь, но он никак не мог освободиться от гнета того, что его ждало: череда
выматывающих показаний, которые ему
придется давать, пресс-конференции,
нескончаемые согласования с аппаратом Белого дома и личными адвокатами.
Я был в ужасе от услышанного. Джозефина с ее женским шестым чувством говорит, что уловила в его интонации оттенки
раскаяния.
Срочный звонок вызвал его наверх,
и мы с Джозефиной отправились в выделенный нам Линкольновский номер.
Оставшись одни, мы лишь молча переглянулись. Первым нарушил тишину я:
«Господи, я бы сейчас все отдал за хороший глоток бренди». И в этот момент раздался стук в дверь. Это был президент.
«Г-н президент, – сказал я, – я знаю, что
здесь много раз останавливался Уинстон
Черчилль. И если вдруг ему требовалась некая малость, чтобы достойно завершить вечер, так сказать, накрыть его
колпачком, что ему приходилось делать
в этом доме?»
Улыбнувшись, президент сделал жест:
«За мной». Самый могущественный человек на планете повел маленькую делегацию, состоящую из не слишком известного издателя, его дочери и Первой Собаки,
к которым позже присоединилась Джозефина, на Первую Кухню. В поисках
последней вечерней рюмки – «ночного колпачка» – он заглянул в шкаф. Затем подставил переносную лестницу и,
взгромоздившись на третью ступеньку,
извлек из глубины цветную коробку тикового дерева. Спустившись, наконец,
с лестницы, к моему облегчению, он извлек из коробки бутылку 100-летнего
ирландского виски – подарок премьерминистра Ирландии Берта Ахерна. Президент разлил виски по стаканам – себе
на донышко, мне от души. Мы чокнулись,
я сделал долгожданный глоток. О, УЖАС!
Ничего хуже я не пил никогда.
Великолепный виски протух. Потом
я подумал про этот злосчастный год, не
метафора ли это клинтоновского президентства?

22

№5/112 май 2020
информация к размышлению
Секреты ис тории

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Без Моники
АР

АР

Крупнейший сексуальный
скандал в истории США:
его последствия и герои
в настоящее время

Билл Клинтон и женщины, пытавшиеся
поставить под сомнение его порядочность:
Пола Джонс, Моника Левински,
Дженнифер Флауэрс и Кэтлин Уилли

Владимир АБАРИНОВ
Публикация 2008 года

В

Черный ящик
Кристофер Андерсен, автор одной из
многочисленных и, пожалуй, самой обличительной книги о Хиллари Клинтон – она называется «Американская
Эвита», – прошел по стопам супругов
от рождения каждого, собрал все доступные материалы и взял интервью у
десятков, если не сотен людей, знавших
Клинтонов в разные периоды их жизни.
Он утверждает, что мать Билла Вирджиния учила подростка-сына бороться с
трудностями так: «Прочисти себе мозги.
Выкинь неприятности из головы, чтобы

следствии будут часто припоминать и
требовать подробностей: а не завербовал ли его КГБ?
Прошло немало времени, пока Билл и
Хиллари снова увидели друг друга в университетской библиотеке. Он, стоя, разговаривал с приятелем и через его плечо
глядел, не отрываясь, на нее, сидящую за
штабелем книг. Наконец, она не выдержала, встала, подошла и решительно сказала:
«Послушай, раз уж ты продолжаешь пялиться на меня, а я на тебя, неплохо будет
по крайней мере представиться друг другу. Я – Хиллари Родэм». Билл назвал себя.
Но и после этого встреч с ней не искал.
В следующий раз они увиделись спустя
пять месяцев. Тогда и завязались наконец
отношения. Они стали жить-поживать вместе, но регистрировать брак не спешили.

План с большой буквы

АР

апреле 2008 года Национальный
архив США уступил неослабевающему давлению крупнейших
американских средств информации и
опубликовал служебные документы канцелярии первой леди за период, когда
этой леди была Хиллари Клинтон. Общий
объем досье составил 11046 страниц, из
них около 4800 замазаны черной тушью –
дабы, как объяснили хранители бумаг,
защитить от разглашения частную жизнь
третьих лиц.
В документах, преданных гласности,
много любопытного. Но журналисты кинулись первым делом к роковым для семейства Клинтонов датам. Выяснилось,
что первая леди была дома в те дни,
когда президент вступал во внебрачные
сексуальные контакты с юной внештатницей Белого дома Моникой Левински.
Включая самый первый раз.
Это значит, что Билл Клинтон отнюдь
не страдал от одиночества и неутоленной страсти. Когда четыре года назад
телеинтервьюер спросил его, почему он
это сделал, он ответил: «Объяснение наихудшее из всех: потому что у меня была
такая возможность».
В этом году исполнилось 10 лет «Моникагейту». В США после Уотергейта окончание «гейт» привешивают к любому
крупному скандалу с участием первых
лиц. Но Уотергейт, из-за которого Ричард
Никсон был вынужден в августе 1973
года во избежание импичмента досрочно сложить президентские полномочия,
был действительно крупнейшим политическим кризисом: учинив свою личную
службу тайного сыска, не подотчетную
Конгрессу, президент дал основания
говорить о ползучем конституционном
перевороте. А Билл Клинтон всего лишь
изменил жене: какое может быть сравнение? В Конституции не написано, что
президент обязан блюсти супружескую
верность. Довольно многие грешили
адюльтером и даже имели внебрачных
детей. И однако же, за этот столь обычный для мужчины грех Конгресс едва не
отрешил Клинтона от должности, возбудив процедуру импичмента. Мало того.
Жалкая эта интрижка по сей день аукается уже не самому Клинтону, а его жене и
дочери. Не чересчур ли?

они не мешали тебе идти вперед. Сооруди в воображении герметичную коробку, сложи туда все, о чем ты не хочешь
вспоминать. Представь, что этот ящик
черный снаружи и крепкий, как сталь».
Билл усвоил эту технику и впоследствии
поделился ею с Хиллари. «Она нашла игру
увлекательной, – пишет Андерсен. – Она
часто обертывала свои коробки подарочной бумагой и завязывала на бантик ленточкой, прежде чем задвинуть их в самый
дальний угол своего сознания».
Биллу было что забывать. Он прожил
трудное детство. Своего биологического
отца он не знал – отец попал в аварию и
утонул в дренажной канаве за три месяца до рождения Билла. Мамаша, отличавшаяся пристрастием к яркому макияжу,
высоким каблукам и платьям в обтяжку,
быстро утешилась в новом браке. Отчим
Роджер Клинтон был запойным и буйным
и на глазах у пасынка поколачивал жену.
В 14 лет Билл предупредил ненавистного
мужика: «Если ты, зараза, еще раз пальцем ее тронешь...»
Для Вирджинии Билл был светом в
окошке. Она отдала ему лучшую комнату
в доме, стены которой постепенно покрывались грамотами, дипломами и иными
свидетельствами незаурядных способностей сына. Будто бы именно она внушила
ему, что он станет Президентом Соединенных Штатов. Отчим с возрастом сник,
потерял здоровье, впал в депрессию, целыми днями пялился в телевизор и дул
пиво, а Вирджиния развлекалась напропалую; когда Биллу исполнилось 16, она
стала брать его в качестве кавалера в ночные клубы. После того, как Роджер отдал
наконец богу душу, Вирджиния еще дваж-

ды выходила замуж, но семейного счастья
так и не нашла до самой смерти.
О домашних дрязгах Билла никто из
его друзей даже не догадывался. Он в совершенстве научился обращению с волшебным непроницаемым ящиком. От
рождения неуклюжий, как и Хиллари, он
не занимался никаким спортом, но зато
научился играть на саксофоне и в составе
детского духового оркестра Американского легиона однажды сподобился музицировать на лужайке Белого дома, а потом
сумел протыриться и пожать руку президенту Кеннеди. Этот снимок сослужил
ему впоследствии немалую службу, как
бы подтверждая преемственность и факт
передачи эстафеты. С Джоном Кеннеди у
него была общая черта: неутолимый сексуальный задор. К моменту избрания президентом он давно сбился со счета и друзьям
говорил о «сотнях» дам, с которыми ему
довелось испытать близость.
Хиллари впервые увидела его осенью
1970 в студенческой компании. Она сразу обратила внимание на рыжебородого
«викинга», как она мысленно окрестила
его, который, развалившись на диване,
говорил о том, что в штате Арканзас самые большие в мире арбузы. Он тоже положил глаз на Хиллари, хотя смотреть-то
было особенно не на что – громадные
очки и заурядная внешность; но, видно,
было в ней уже тогда нечто привораживающее. Он к тому времени уже вернулся
из Оксфорда, где учился по престижной
стипендии Роудса, которой удостаиваются студенты выдающихся способностей
из США и стран Британского Содружества; из Англии, кстати, съездил туристом
в Советский Союз – этот визит ему впо-

Если Биллу мать в семь лет говорила, что
ему на роду написано стать Президентом США, то Хиллари в том же возрасте –
что она будет членом Верховного суда.
Она действительно делала блестящую
адвокатскую карьеру (между прочим,
ей принадлежит немалая заслуга в признании юридических прав ребенка). Но
наступил момент, когда она решила отказаться от собственных амбиций и сделать ставку на Билла. В таком решении,
конечно, нет ничего экстраординарного
или противоестественного – очень многие супружеские пары добиваются успеха в жизни именно ценой отказа одного
из супругов от собственной карьеры. Но
в случае с Хиллари и Биллом недоброжелатели говорят, что их брак с самого
начала был не союзом любящих сердец,
а деловым партнерством. Это несправедливо. Их друзья того периода в один голос утверждают, что Хиллари буквально
потеряла голову от любви, и это было так
непохоже на нее.
Утверждают также, что Клинтоны заключили своего рода неписаный брачный контракт: сначала она всеми силами
помогает ему, а после – он ей. И называется все это будто бы словом «План».
С большой буквы. Тут спорить трудно:
именно так все и произошло.
Билл волочился за каждой юбкой, а
она все никак не могла к этому привыкнуть, ее душила ревность, когда она находила в машине вымазанный губной помадой картонный стаканчик из-под кофе
или записочки от воздыхательниц, или
женский голос требовал его к телефону.
Но в конце концов привыкла и на людях
делала вид, что они – счастливейшая семейная пара. Видно, засунула свою ревность в ту самую герметичную коробку и
обвязала бечевкой, чтобы не вырвалась
наружу. В бытность губернатором он, согласно показаниям его тогдашних охранников, менял по нескольку любовниц в
неделю. Он цеплял их везде, где только

№5/112 май 2020
информация к размышлению
секреты ис тории

мог – на званых приемах, в ночных кабаках и попросту на улицах; очередная
пассия могла оказаться и королевой красоты, и патентованной шлюхой.
Ему, в сущности, была неважна внешность партнерши – как Фёдор Павлович
Карамазов, он находил своеобразную
прелесть во вьельфильках и мовешках.
В этом неистовом донжуанстве всегда
был риск: у молодого политика хватало
конкурентов, любая смазливая дамочка, с которой он путался, могла оказаться шантажисткой и пустить на дно
корабль его карьеры – таких примеров
сколько угодно. Однажды он влип понастоящему. В конце 1983 года во время
занятий джоггингом он встретил 24-летнюю негритянку Бобби Энн Уильямс, чей
род занятий был прекрасно известен
жаждущим плотских утех мужчинам
Литл-Рока – она промышляла уличной
проституцией. С любвеобильного губернатора Бобби денег не брала, но в 1985-м
родила сына Дэнни, совершенно белого
мальчишку, который, подрастая, становился все больше похож на Билла. После
того как Бобби упекли в тюрьму за проституцию и хранение наркотиков, Дэнни
стал жить у тетки Люсиль Болтон, которая сама едва сводила концы с концами.
Когда мальчику исполнилось три года,
Люсиль решила, что не худо было бы и
поживиться на его безотцовщине – авось
что-нибудь обломится от губернаторских щедрот. Она попыталась решить
проблему приватно с Хиллари, но получила от ворот поворот. По городу поползли нехорошие слухи. На публичных
мероприятиях губернатор и его мадам то
и дело натыкались взглядом на транспарант «Всего одна капля крови». Имелось
в виду, что простой анализ крови положил бы конец домыслам о внебрачном
отцовстве Клинтона. Наступил момент,
когда партийные боссы были готовы поставить крест на восходящей звезде.
Кровь он так и не сдал, но нашел способ
нейтрализовать главного активиста кампании в пользу сироты. Много позднее, в
январе 1999-го, когда был опубликован
доклад прокурора Кеннета Старра, а в
нем – результаты анализа ДНК с голубого платьица Моники, один таблоид написал, что вопрос закрыт: генетические
коды Дэнни и Билла не совпадают. Но
серьезные эксперты заявили, что в докладе Старра не хватает материала для
уверенного вывода.
В Вашингтоне похотливость Билла стала притчей во языцех. Секретаршам и
помощницам с модельной внешностью,
как говорится, не было перевода. Столица США в этом отношении – особенный и
единственный в стране город. Здесь живут
и работают десятки тысяч состоятельных
мужчин, составляющих правящий класс
Америки. Многие из них – политические
назначенцы или занимают выборные
должности. Свои семьи они часто оставляют дома: детям надо учиться, жена не хочет
бросать интересную или выгодную работу. Домой ездят по выходным и на праздники, а в остальное время предоставлены
самим себе. Редкий конгрессмен удержится от соблазна, особенно если в семейной
жизни у него не все ладно.
Заводить любовницу американскому
публичному политику хлопотно и опасно – не ровен час дама начнет требовать
развода, угрожая оглаской. Но есть категория молодых привлекательных дам,
которым требуется не замужество или отступное, а карьера. Каждое лето вашингтонские офисы наполняются студентами
обоего пола – это практиканты, жаждущие приобщиться к миру большой политики, завязать полезные знакомства и заручиться обещаниями на будущее. Денег
они за свой труд не получают: считается,
что опыт, приобретенный в коридорах
власти, бесценен. Темпераментному государственному мужу ровным счетом ничего не стоит получить свою долю плотских
утех. Он и получает. При известной осторожности такая связь ему ничем не грозит. Члены Конгресса рекомендуют друг
другу особо усердных практиканток.
В прежние времена мужские слабости
главы государства не составляли политической проблемы. Иногда, как, например, в случаях Франклина Рузвельта и
Джона Кеннеди, фаворитка президента
пользовалась фактически официальным
статусом в Белом доме, прямо как при
дворе какого-нибудь из французских Лю-

АР

WWW.SOVSEKRETNO.RU

Счастливая семья: Билл Клинтон, его мать Вирджиния и отчим (очередной) Ричард
Келли (смеется), 1993 год
довиков или английских Георгов. Пресса
считала эти сюжеты достоянием частной
жизни президента и не муссировала их
публично. Но затем в общественном сознании произошел сдвиг – политик, и
прежде всего президент, утратил право
на конфиденциальность частной жизни,
публика перестала считать зазорным интерес к ней, а Верховный суд своими решениями подтвердил, что информация
такого рода представляет несомненный
общественный интерес и потому не подлежит защите от огласки.

Хмурое утро
21 января 1998 года
Тем не менее, Клинтоны едва ли понимали, что произошло, когда в январе 1994
года в одном второстепенном издании
впервые всплыла история о некой секретарше по имени Пола, от которой Билл в
1991 году, будучи губернатором Арканзаса, домогался орального секса. Главная
американская пресса дружно игнорировала историю, а президент и первая леди
отнеслись к ней, как уже привыкли относиться к другим похожим сюжетам: проигнорировали. В мае того же года Джонс
вчинила президенту иск за моральный
ущерб в размере 700 тысяч долларов.
Сюжет долго оставался на задворках
американской политики – пока президенту не подвернулась Моника. Адвокаты Полы Джонс ухватились за нее как за
доказательство того, что президент не
знает удержу в удовлетворении своего
сладострастия.
Утром 21 января 1998 года Хиллари проснулась и увидела, что на краю
ее кровати сидит Билл с развернутой
Washington Post в руках, а на первой
странице газеты красуется статья о его
интимных отношениях с Моникой Левински и о том, что он убеждал ее дать ложные показания. Она взвилась от гнева, но
он божился, что все это гнусный поклеп,
и она поверила или сделала вид, что поверила. Ее мозг уже разрабатывал тактику спасательной операции. Она велела
ему напрочь игнорировать скабрезные
публикации и работать по заранее составленному графику, как если бы ровно
ничего не произошло.
Но игнорировать было сложно. Ему репортеры не давали проходу вопросами,
а на нее сыпались все новые подробности. Особенно оскорбило ее прозвище
«баба», которым называли ее между собой Билл и Моника – сокращение от русского babushka.
13 августа Билл опять сидел на постели
Хиллари, на сей раз чтобы признаться: он
действительно позволил себе нечто непозволительное с Моникой, но это был,
боже упаси, все-таки не секс, а просто
близость, интимность. Она задохнулась
от ярости. Покрыла его площадной бранью. «Что ж ты врал мне, глупая тварь,
ублюдок?» – орала она. Он сидел, как в
воду опущенный, красный как рак, предусмотрительно поместившись на самом
кончике кровати. Но она все же изловчилась, вскочила, дотянулась и влепила ему
смачную пощечину. Покорно принимая
заслуженное наказание, он и тут не признался до конца. Это ее больше всего и
бесило и тогда, и потом.
Протоколы допросов Моники – это
особый какой-то жанр, нечто среднее

между дамским романом и эротическим
чтивом – и смех, и грех. «Левински была
на седьмом небе от счастья», – записал в
протоколе агент ФБР показания Моники
об их первом интимном свидании. К концу романа президент из «красавчика»
и «проныры», как она его окрестила, превратился в заурядного бабника, как всякий бабник трусливого, озабоченного
и склонного к перверсиям. «Я влюбилась», – сказала она большому жюри,
отвечая на вопрос, почему она опять
вступила в связь с женатым мужчиной,
хотя ее первый опыт такого рода принес
ей столько боли. «Что-что? Я не расслышал», – переспросил туговатый на ухо член
жюри. «Влюбилась!» – выкрикнула она.
Когда он, выгораживая себя, опубликовал частные письма женщины, которую
пытался соблазнить, публика понемногу
стала понимать, что перед ней совсем не
джентльмен. Что же оставалось? Стареющий плейбой, неутомимый самец, срывающий цветы удовольствия, не думая о
последствиях. Тоже образ по-своему привлекательный, но видеодопрос разрушил
и его. Миру предстал жалкий неврастеник, чья мужская состоятельность – и та
сомнительна.
С фразой из допроса, который видели
вся страна и весь мир – «У меня не было
сексуальных отношений с этой женщиной», – Билл Клинтон вошел в анналы,
как Никсон с фразой «Я не мошенник».
Кристально чистый образчик лжи под
присягой. Именно за это, а вовсе не за
секс вне брака, он едва не лишился поста. Если президент лжет о таких пустяках, где гарантия, что он не лгал, когда
приносил президентскую присягу?
О бабьих переживаниях Хиллари знает
только она сама. Будь они обыкновенным семейством, она должна была бы
выгнать его из дома. Но в Белом доме
хозяин он. Наоборот – она сделала все
от нее зависящее, чтобы его не выгнали.
Обличала «праворадикальный заговор».
Пустила по следу Моники свору частных
сыщиков, и они рыли носом землю, изображая Монику нимфоманкой с патологической склонностью к эротическим
фантазиям. Демонстрировала публике
великодушное прощение и любовь; она
заставила участвовать в этом спектакле и
Челси, которую на протяжении скандала
четыре раза госпитализировали с коликами на нервной почве.
Реакция «политических жен», за редкими исключениями, в таких случаях бывает
идентична. Она описана в романе Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать».
Правда, в романе истерику закатывает не
законная жена, а любовница губернатора
Вилли Старка Сэди Бёрк, но это в данном
случае не имеет значения: Сэди – официальная любовница губернатора.
«Слушайте, – она опять тряхнула меня, –
кто сделал из этой свиньи человека? Кто
его сделал губернатором? Кто подобрал
его, когда он был Первым Растяпой страны, и сделал ему карьеру? Кто вел всю
его игру, ход за ходом?»

Эпилог
За прошедшие годы она научилась говорить об этой истории с горькой иронией.
В ходе президентской кампании ей уже
не раз приходилось отвечать на колкие
вопросы. А иногда она сама поминает эту

23

историю как свидетельство своей стойкости. Однажды ее спросили, каким образом
она, будучи главнокомандующим, сможет
управляться с толпой мужчин в генеральских погонах. «Это я-то не умею управляться с мужчинами?» – ответила она, и сразу
стало ясно, о чем речь. В одном из женских
ток-шоу она сказала, что женщины все
время просят у нее совета, как поступать в
аналогичных ситуациях, и она им говорит:
«Надо смотреть правде в глаза, ни одна
история не похожа на другую».
Тем временем Билл отдает свой долг:
участвует в кампании Хиллари, выкладывается до дна, и нет такого эпитета в
превосходной степени, каким он не наградил бы жену.
Самые неприятные минуты приходится
сейчас переживать их 28-летней дочери.
Челси Клинтон тоже агитирует за мать,
встречается в основном с молодыми избирателями-студентами. В последнее
время ее преследует навязчивый вопрос
о «Моникагейте» – закрадывается даже
подозрение, что это хорошо срежиссированная акция. Первый раз она ответила одной довольно резкой фразой: «Не
думаю, что это хоть в какой-то степени
ваше дело». Во второй раз ответила более пространно: «Думаю, это частное
дело моей семьи. Я уверена, что у вашей
семьи тоже есть такие дела, которые не
касаются никого, кроме вас». В третий
сказала так: «Если вы считаете, что своим
голосом должны выразить свое отношение к этой истории – воля ваша, голосуйте. Но есть и другие – те, кто голосует за
решение таких проблем, как здравоохранение или экономика».
Пола Джонс получила от Клинтона 850
тысяч долларов отступного. Условием
сделки был отказ от требования признаний или извинений. Ни того, ни другого
Пола не получила. Она пыталась конвертировать свою скандальную известность,
позировала для журнала Penthouse и собирается писать книгу, да все никак не
найдет издателя. Она развелась, вышла
замуж, родила третьего ребенка. Работает в Литл-Роке агентом по продаже недвижимости и говорит, что компенсация,
полученная от Клинтона, не покрыла ее
долгов адвокатам.
Линда Трипп – подруга Моники, записавшая свои разговоры с ней на пленку и
позвонившая прокурору Старру – вышла
замуж, сделала пластическую операцию
и открыла собственное дело – магазин
рождественских товаров.
Майк Изикофф – журналист Newsweek,
первым докопавшийся до «Моникагейта», – остается одним из лучших и самых
осведомленных политических репортеров Вашингтона. Возможно, это единственный или один из очень немногих
примеров, когда знаменитым журналиста сделала не публикация сенсационного материала, а отказ редакции от ее
публикации. Первым сенсацию опубликовал Мэтт Драдж, редактор веб-сайта
Drudge Report, после того как Newsweek
отклонил текст Изикоффа.
Для Драджа это был звездный час,
как, впрочем, и для Интернета в целом.
Мони­
кагейт способствовал трансформации Все­мирной паутины в то, что сегодня называется блогосферой – информационное поле без границ, цензуры и
политкорректности. В блогах новости
появляются сегодня раньше, чем в профессиональных средствах информации.
А Drudge Report вошел в обойму обязательного утреннего чтения каждого журналиста.
Из персонажей этой истории только
один исчез с горизонта – Моника Левински. Она тоже, как могла, зарабатывала:
затеяла торговать дамскими сумочками
собственного дизайна, но дамы как-то
не горели желанием ассоциировать себя
с ее именем; вела одно время телевизионное ток-шоу, но не хватило талантов.
Потом поступила в Лондонскую школу
экономики и в 2006 году окончила ее по
специальности «социальная психология». Ей сегодня 34 года. По словам друзей, она устала от публичности и хочет
жить исключительно своей частной жизнью. Ее место жительства неизвестно.
Она отказывается давать интервью, потому что не хочет никоим образом влиять на исход президентской гонки.

Вашингтон

Главный редактор:
Олег Анатольевич СОЛОВЬЁВ

ПО ВОПРОСАМ РЕКЛАМЫ:
Операцион ный директор:

Подписано в печать 07.05.2020 г.

Андрей КОРАБЛИН

Общий тираж: 100 000 экз.

НАД ПРИЛОЖЕНИЕМ РАБОТАЛИ:

+7 499:288 00 72;

Александр КЛИЩЕНКО, Ирина ШМЕЛЁВА

е-mail:

Учредитель:

ОТДЕЛ РАСПРОСТРАНЕНИЯ:

ООО «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО-НЬЮПРЕСС»

+7 499 288 00 89

Адрес учредителя:

ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ:

121099, г. Москва,

+7 499 288 00 89

reklama@sovsek.com

Выход в свет 07.05.2020 г.

Свободная цена.

Приложение печатается в городах:
Москва, Хабаровск

680000, г. Хабаровск, Уссурийский б-р, 9а;

рецензировать и возвращать

тел: +7 421230 99 80

не заказанные ею рукописи и иллюстрации.

Адрес редакции:
127247, Москва,

ПИ № ФС77-58624 от 11.08.2014г.

Павел ЗВЕРЕВ

Дмитровсое шоссе, д. 100, стр. 2

е-mail: sovsek@jsovsek.com
Телефон: +7 499 288 00 72

Дистрибьюторы
Приложения:
ООО «Издательский дом
«Гранд Экспресс»»
Директор: Станислав ГЛУХОВ

Редакция не имеет возможности

Издание зарегистрировано
Федеральной службой
по надзору в сфере связи,
информационных технологий
и м ассовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Генеральный директор:

г. Минск, ул. Сурганова, 57 Б, оф ис 123;
тел: +375 17 331 94 27(41)

Распространяется только в розницу.

ул. Композиторская,д.17

Импортер в Беларусь:
ООО «Росчерк»

в любой форме, в т.ч. в электронных СМИ,

Отпечатано в
АО «Прайм Принт Москва»»

возможна только с разрешения редакции.

Адрес: 141707, Московская область,

Точки зрения редакции и авто ров

дом №5В

Перепечатка материалов, их тспользование

город Долгопрудный, проездЛихачевсиий,

не всегда совпадают.
Интернет-версия газеты:
www.sovsekretno.ru

© «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО-НЬЮПРЕСС», 2020

Тираж: 9700 экз.
Заказ № 1149